Читать книгу В боге умер скрипач - Дарья Викторовна Соколкина - Страница 1

Меня зовут Александр Камнев. Я окончил институт и не знаю, куда податься. Моей матери повезло с ее сыном. Потом ей достался я.

В одну весеннюю ночь на свет появился Иннокентий Камнев. Пока он даже не догадывался, как устроена жизнь, его венчали с прекрасной дамой. Дама эта издавна заимела четыре струны и была готова сесть на плечо любому, но далеко не каждый ее выдержит. Так говорили мне всю жизнь и после того как Кеша исчез. Обращались куда надо – бесполезно. По сей день он числится пропавшим, и ни я, ни моя мать понятия не имеем, что с ним стало.

Моя мать хорошо зарабатывает, несмотря на произошедшее. Каждый вечер среди еды я наблюдаю парочку сосудов полусладкого, но я не могу ее винить. Потерять ребенка – непосильная ноша. Я понимаю, что запивать горе – естественный процесс.

Все, что я знал о Кеше – то, что ему когда-то лечили аппендицит и у него на животе был шрам. Мама любила рассказывать об этом, будучи в хорошем настроении от выпивки.

Однажды утром я снова проснулся, как просыпался все дни до этого. Меня разбудил голос матери; она обнаружила находку.

-

В это летнее утро нашего небольшого поселка солнце поспешило возникнуть в небе, в очередной раз делясь своим теплом безвозмездно, словно любящая мать. Круглолицая красавица, выданная замуж за почву и ничуть об этом не жалеющая – так мог бы выразиться о светиле какой-нибудь сентиментальный поэт, пройдись он по пыльной дорожке, лишенной теней.

– Саша, вставай! Два часа дня! – Раздался голос в тесной квартирке.

У моей кровати основалась парочка пустых бутылок под чешскими именами. Над ними склонились, как листва у ивы, русые волосы; я не торопился вставать, как велел мне голос, доносящийся из коридора.

Я открыл глаза и поднялся.

– Что там, мама?

– Саша, пойди посмотри, я в шкафу штуку нашла! – прокричала она, смеясь. – Твой братец оставил, видимо.

Я подошел к полке шкафа и взял в руки таинственный футляр, ушел в гостиную, положил его на стол, расстегнул молнию и поднял крышку.

Это не гитара, на которой я баловался. Инструмент выглядел солидно и словно смотрел на меня сверху вниз. Глянцевое тельце сияло на свету.

– И что с этим делать? – Я обернулся на маму.

– Что-что. – Мать ковырялась в зубах. – Продай эту рухлядь.

В моей душе заиграла искорка.

– Мама, я же могу стать виртуозом, как Кеша был! У нас вниз по дороге музыкальная школа, я туда наведаюсь.

– Чего тебе только в голову не приходило… Продал бы, да вином матери затарился. – Мать вздохнула и махнула рукой. – Ладно, иди уж, – вывела она и исчезла в коридоре.

Давно я так не воодушевлялся. Наспех одевшись, я застегнул молнию футляра, причесался в предбаннике и побежал на улицу.

Пробегая по улицам, следя за светофорами, я терзался сомнениями. Что даст мне этот таинственный шанс на достойное будущее? Смогу ли я встать на ноги, как мой дорогой братец? Что сулит абонемент в музыкальной школе? Все это мне еще предстояло узнать.

В скором времени я оказался на месте. Приоткрыв тяжелую дверь, я зашел вовнутрь и поразился высоким дореволюционным потолкам. Затем я обратил внимание на стены, и, как оказалось, не зря – на них висели портреты великих, надменно глядевших на всех, кто осмеливался пройти под ними, как им было положено. Совсем забыв про дверь, я отпустил ее, и она, хлопнув, попала по футляру. Тут же я услышал нежный высоковатый голос:

– Осторожно! С такими вещами надо аккуратно.

Я огляделся и увидел божий одуванчик. Словно жрица, она шла навстречу мне, однако в своем возрасте могла претендовать разве что на бабку-плакальщицу. Заискивающе она посмотрела мне за спину.

– Добрый день! Кого отдавать собираемся? Где детишки?

– Здравствуйте… – Я опешил. – У меня нет детей…

Женщина посмотрела в пол, смутившись, тут же на ее лице возникла улыбка.

– Сами хотите? – Она пожала плечами. – Ну, неплохо, никогда не поздно.

Я осознал, каким идиотом являюсь. Сюда приходят дети! Момент упущен, и обрадовать теперь можно только родную мать, променяв злосчастный футляр с содержимым на пойло.

Старушка же, не зная о моем горе, продолжала:

– Хорошо, что вы пришли сейчас. Идет набор, можно записаться на новый учебный год. Пойдемте, я проверю ваш слух.

Меня повели в один из бесчисленных кабинетов по коридору, который пропах чем-то сладким. Мы пошли прямо через небольшой зал, где, должно быть, проходили все мероприятия. Какая честь, думал я, выступать среди гордых родителей. Тошно от одной мысли.

Я успел отметить, как хорошо и просторно в комнатушке, куда я пришел. Фортепиано при параде, куча футляров, подобных моему, взгромоздившихся друг на друга, солнце заглядывает с любопытством, играя между облаков и то появляется, то исчезает.

В реальность меня вернула низкая нота и голос жрицы – дама откинула крышку клавишного инструмента и жала на клавиши по отдельности, одновременно воспроизводя их голосом. Я слышал в детском саду, что есть семь нот, и знал их. Пытаясь вторить женщине, я гнусавил на высоких и надрывался на низких. С замершим сердцем я ждал ее ответа.

– Ну, неплохо, слух у вас есть.

Два раза.

– У нас здесь есть один из наших лучших выпускников. Он вернулся в наш поселок, чтобы преподавать. Скоро должен прийти. – Она повела меня обратно ко входу.

Вдруг дверь отворилась. Пришедший сверкнул молнией и ворвался в святилище.

В тот момент я подумал, что одаренных людей и вправду одарили, вместе с этим забрав их рассудок. Кому-то, как мне, не повезло, и судьба забрала оба варианта. Однако нечто, представшее передо мной, цвело и гнило одновременно. Увидь я его в подворотне ночью – не сразу бы сказал, что оно является человеком.

Желтые выцветшие волосы, вязаный жилет в разгар лета, просторная рубашка не по размеру, темные брюки, кое-как застегнутые, отполированные до блеска ботинки с тупым носом. Руки сковывает тремор. Как только я взглянул на них поближе, создание отдернуло их и завело за спину.

Мне было его жаль.

– Здравствуйте. – Существо проявило дружелюбие. – Кого обучать собираемся? – Произнесло оно, вторя старушке.

Я нервно сглотнул. Как мне показалось, оно ощутило мой страх.

– Значит, вы сами пришли заниматься. Недурно. – Создание ухмыльнулось. – Большие надежды не всегда хорошо заканчиваются, – выдохнуло оно себе под нос.

Наконец я узнал, кем оно является:

– Иосиф Серафимович Падногуров. – Он все так же держал руки за спиной. – Ваше наличие слуха уже выяснили? – Иосиф бросил взгляд на престарелую, та смиренно кивнула. – Превосходно. Записывайтесь, приходите в сентябре. Я буду в первом кабинете вверх по ступенькам. Тамара Ибрагимовна, – он снова обернулся, – нам с вами крупно повезло. – Иосиф ехидно засмеялся, но длилось это торжество недолго. Он поперхнулся и направился вверх по лестнице, как и обещал. В его лице я наблюдал напряжение. Мне не предоставилось шанса посмотреть на его ладони – он спрятал их в карманах.

Преподаватель такого тонкого инструмента, но с тремором в руках? Уже это казалось мне странным. С самой первой встречи загадки и никаких ответов. С роем наползающих друг на друга мыслей в голове я шел домой, стараясь не забывать про светофоры.

-

Начало осени. Каким же долгим казалось ожидание, но я сумел его скоротать.

Настала пора мне отправляться в свой новоиспеченный храм. Я вскочил с постели и наспех оделся. Чуть не забыл футляр и сменку, поэтому вернулся, постучал по зеркалу и помчался вниз по дороге.

Пыльная улица понемногу увядает. Земля впитывает остатки солнечного света, готовясь к холодам. Деревца скоро сбросят медь, бесстрашно оставив бурые костяшки на попечение снегу. Пусть до этого самого снега далеко – я его уже чувствую. Я чувствую и приближение волны, которая захлестнет меня с головой и даст начало новой земле, новому ответвлению моей судьбы.

Хорошо идти по залитой в последний раз солнцем дороге. Дети на улице бегают и играют с листьями, шумно радуясь. Я гадал, кому из них повезет так, как не повезло мне. Молодые женщины болтают, раскатывая листья колесами колясок. Я улыбался и думал, кто же из этих подарков любви будет отлит в чистое золото.

Пребывая в своих мыслях, я чуть не столкнулся со входной дверью. На этот раз я не дам ей бахнуть по футляру.

Великие глядят на меня. Со вздохом я поднял глаза на них в ответ.

Наскоро поменяв обувь, я побежал вверх по лестнице, нашел нужную мне дверь и постучал по стертому числу.

Не успел я его помянуть – он был тут. Я услышал дыхание у себя за спиной.

– Добрый день. – Иосиф с постным лицом прожевал слова. – Позвольте, – он направил ключ к замочной скважине. Я отошел и тут же он, как ему подобно, молнией сверкнул в пространство.

– Александр Камнев? – Иосиф включил свет.

– Да, – я замешкался в проходе.

– То-то фамилия знакомая. – Он посмеялся. – Ну что же, давайте начинать. Камнев, скажи мне, ты с какой целью хочешь учиться?

Я снова проклянул себя и пожалел, что вообще вышел в коридор к матери. У меня ничего не появилось на уме с лета, поэтому я решил бросить первую попавшуюся мысль, чтобы не тянуть его ожидание.

– Ох, я хочу стать великим. – Я выдохнул, поймав заинтересовавшийся взгляд. – Мастером, какого не видел мир. Следовать за мечтами.

– В твоем возрасте тебе на мечты придется охотиться. Ты знаешь, какую цену тебе придется заплатить? Клади футляр. – Иосиф раскрыл его, как только я положил его на отполированный столик. – Быть великим дано не каждому. Тяжелая это ноша, я тебе скажу. Подумай дважды.

– Что думать? – Я поверил в собственные изречения. – У меня был брат, и…

– Знаем, знаем. Иннокентий Палыч. – Он, казалось, проглатывал половину букв в тщетных попытках проговорить их все. – Ни слова больше. – Я едва шелохнулся. – Ну что ж, – Иосиф посмотрел в никуда, – давай делать тебя великим, – он заглянул мне в глаза; его разразило хохотом, длившимся недолго. Затем он снова принял каменное лицо. – Ты знаешь, что это? У тебя из футляра выудил. – В руках он держал несуразный изогнутый предмет на четырех ножках.

– Похоже на сутулую собаку без головы.

– Хороший вариант, – Иосиф вздохнул. – Камнев, это мостик. С ним тебе суждено провести все обучение и дальнейшую карьеру. – Он вынул инструмент из углубления и напялил на него мостик. – Сейчас настрою и приступим.

Иосиф вытащил из кармашка футляра оранжевую коробочку. Я услышал, что это зовется канифолью. Затем он схватил со стола смычок и натянул его ленту, поводил по ней канифолью и раскрыл фортепиано. Провел пальцем по струнам и начал крутить четыре черных штуки, вбитых в голову инструмента. Некоторое время спустя по какой-то непонятной мне закономерности он жал на определенные клавиши, правой рукой управляя смычком, левой же крутил шестеренки рядом со своим подбородком. Раздавался космический двойной звук.

– Смотри, Камнев. Здесь четыре струны: соль, ре, ля, ми, – он отпустил по каждой. – Настроены в квинтах, скоро поймешь. Запомнил?

Я смутился.

– Соль, ля… ре, ми?

– Ну, почти. Ля и ре местами поменяй. – Иосиф улыбнулся. – Надо же. Колками почти не пришлось, – бросил он себе под нос. – Камнев, иди сюда. – Я подошел, и он поставил важную даму мостиком на мое плечо. – Клади подбородок. Так и держишь.

– Неудобно. Приходится челюсть открытой держать, – я отозвался в процессе.

– Привыкнешь, салага. Теперь правую руку сюда, указательным пальцем оттягивай.

Под моей рукой впервые зазвучали струны, пусть это и выглядело как если бы детсадовец решил потрогать арфу.

Он снова почувствовал мой страх своим нутром.

– Почему так неуверенно? Дай покажу, как ты это делаешь.

Он свистнул инструмент у меня из-под челюсти и подобно кривому зеркалу повторил мои действия, слегка качаясь и неумело дергая по струне за раз. Я не придал значения этой издевке; в тот момент все казалось вполне справедливым. Я понимал, что являюсь недалеким в данной сфере и мне нужно увидеть, что именно я сделал не так.

– Клади на стол, Камнев.

Иосиф дал мне карандаш.

– Иосиф Серафимович, это еще зачем?

Зря я открыл рот.

– У тебя в семье все такие идиоты?! – его лицо налилось кровью и так же быстро остыло. Он уставился в пол и пару секунд молчал, затем спокойно выдохнул, – сначала учатся на карандаше. Это важный этап, Камнев.

Я принял пишущий инструмент.

– Сюда большой, средним и безымянным сюда, мизинцем ощущаешь вес. – Я подчинился. – Чувствуешь, какой тяжелый?

– Чувствую, Иосиф Серафимович.

Я ничего не чувствовал.

В дверь постучали.

– Заходи! – Иосиф радостно выкрикнул.

К нам с небес спустился ангел. Навскидку ей было лет пятнадцать. Воздушное платье, рыжеватые волосы, забранные в хвост, твердый футляр с узором.

Учитель похлопал маленького наставника по плечу и вытащил из-под стопки книг пару листов.

– Здравствуйте, Иосиф Серафимович. – Она улыбнулась.

– Здравствуй. Хочешь это сегодня поиграть? Для твоего уровня как раз.

Наблюдая за этой нежной картиной, я проклинал себя внутри и старался дать силы мизинцу, чтобы почувствовать увесистость карандаша.

– Иосиф Серафимович… А почему такой взрослый человек учится играть?

Он обернулся на меня.

– Не волнуйся, он тут ненадолго.

У меня по спине пробежал холодок. Иосиф снова засмеялся, затем закашлялся и потупил взгляд. Пока он от неловкости хрустел пальцами, я заметил, что они мелко дрожали. Как я мог забыть про его руки?

Небесное создание раскрыло продолговатую коробочку, и я снова услышал внеземные двойные звуки. Иосиф поставил листы на чудаковатую стойку и дал своему подмастерью пустить литься дивную песню. Внутри я стонал, умирая; я знал, что мне так в жизни не сыграть. Я думал об одном – блаженны дети, просыпающиеся, чтобы заводить гаммы.

Из забвения меня вернул голос Иосифа.

– Что уставился, Камнев? Сейчас сам так будешь.

– Уже?! Иосиф Серафимович, вы уверены?

– Не волнуйся, – он подал мне смычок, – по открытым струнам поводишь, потом простую песенку.

Как же стыдно мне было неумело держаться за широкий конец и подчиняться преподавателю. Иосиф снова меня передразнил, и я понимал, за что. Затем он отдал мне мою махину обратно и стал поочередно называть ноты.

– Ре, ре, ля, ля, теперь первым пальцем сюда. Нет, Камнев, так высоко. Вот, другое дело. Соль, соль, фа, фа, ми, ми, ре.

Я чувствовал себя словно птенец, украденный из гнезда. Словно ребенок, не знающий алфавита, которого заставили читать. Смычок стал моим персональным дьяволом. До этого момента я никогда не пребывал в такой ситуации, чтобы держать пальцы в подобном положении, положение это казалось чудовищно неудобным и нелепым. Я мог сравнить Иосифа с моим палачом, себя же с неудачливым наследником трона, павшим под революцией и ожидающим мгновения, когда голова слетит с плеч.

Добрый десяток минут он повторял одно и то же и указывал мне на места на грифе. Я чувствовал, что вспотел от стараний. Ангел пиликал на заднем плане, дожидаясь, пока я уйду.

Иосиф отошел, достал из своей стопки лист и написал на нем четыре ноты с их названиями.

– Это открытые струны. Будешь учить. На обратной стороне описание отдельных частей инструмента. Держи. Урок окончен. Повторяй песню.

Я собирал свои пожитки.

– До свидания, Александр Палыч, – он съязвил.

– До свидания, Иосиф Серафимович, – бросил я и направился к двери.

Серенада лилась мне, прощаясь со мной.

Дома я поспал, наспех поел и принялся за казавшуюся мне издевкой композицию. Слава богу, что я запомнил примерное место, куда ставить левую руку. Смычок колесил направо и налево, издавая скрежет.

У Кеши был слух, это мне не повезло. Я знал наверняка, что не попадаю, и не представлял, как же попадают по грифу без ладов. На гитаре в школьные годы все было гораздо проще.

В комнату зашла мать с бокалом в руке.

– Саша, это ты играешь? Я чуть не подавилась. Играй по нотам, – она икнула.

– Стараюсь, мам, – я посмотрел на нее сожалеющим взглядом.

– Ну-ка сыграй мне что умеешь.

Я с гордостью завел свою новую руладу. Ре, ре, ля, ля, си, си, ля. Мать меня остановила.

– Кем ты надеешься стать? – Она заплеталась. – Нет никакого шанса, что ты будешь лучше, чем твой мертвый братец. Хочешь играть моим внучкам? Да они получат травму, если у них будет такой отец! – Мать посмеялась, затем снова насупилась. – Саша, ты хочешь быть лучшим? Тебе придется забыть про еду и сон. Буду честной – я не вижу тебя на сцене. И вообще, уже пора спать.

– Мам, – я встрепенулся, – я уверен, мы найдем Кешу, и я еще с ним посоревнуюсь.

– Ложишься? – ее тон слегка повысился.

– Ложусь.

Я положил футляр на комод у кровати. Пока засыпал, вспомнил про лист с открытыми струнами и достал его. Пустые кружки на полосках. Соль, ре, ля, ми. Пока я смотрел на эти четыре пометки, думал, насколько тяжелым будет мой путь.

-

Мне приснилось, что я уже неплохо играю. В конце произошло что-то еще, но я не запомнил.

В шкафу мне попалась нотная тетрадь Кеши. Я решил посмотреть ее, когда приду домой.

Я выучил открытые струны, пока ел завтрак. Оделся и пошел на очередной урок.

Иосиф опаздывал, поэтому я начал читать книгу, которую всегда ношу с собой. Я подпрыгнул, когда он заявился. Он забежал в гардероб, записался в неведомую книжку и вышел ко мне.

– Здравствуй, Камнев. Пойдем.

Мне пришлось мчать за ним. Мы оказались у закрытой двери, которую он отпер ключом.

– Александр, – он был навеселе, – вы знаете, как они зовутся?

Я понял его и выпалил подряд четыре ноты.

– Верно. Сегодняшняя тема – первая позиция. Ты догадываешься, что это значит?

– Первая позиция? – Я надеялся угадать. – Иосиф Серафимович, вы сейчас о политике?

Знакомое гоготание вновь ранило мои уши.

– Лопну со смеху! Камнев, доставай уже, – он хлопнул по моему футляру. – Сейчас разберемся.

На этом уроке я узнал, что позиции – это когда левая рука находится на разных местах грифа. Иосиф дал мне ноты первой и сказал, что она самая простая, затем показал, сыграв.

Прошло минут двадцать, пока я терся с интонацией, которая мне не давалась, и ангел снова посетил меня, когда время стало казаться мне вечностью. Она играла что-то яркое и быстрое несколько раз, несколько, потому что Иосиф поправлял ее. Я послушал немного и настало время мне уходить.

Она бросила на меня быстрый взгляд и схватилась за бок.

– Ой, Иосиф Серафимович, у меня что-то печень сдает! Я могу уйти пораньше?

– Издеваешься? Мы только начали. – Учитель глянул на часы. – Ладно, тарантеллу дома сможешь выучить. Без меня справишься?

– Постараюсь! – Она посмеялась и начала складываться в футляр.

Я решил сесть в предбаннике школы и почитать лист с первой позицией. Не заметил, как начал рассуждать вслух.

– На первой струне есть нота под названием до, на третьей тоже есть нота до. Эта нота уходит в другую октаву, октава – две ноты через восемь, и, так как их всего семь, они повторяются.

Вдруг я услышал звонкий голос.

– Ну конечно! В музыке все логично. Это целая гармония!

Я поднял глаза. Ангел пришел ко мне.

– Здравствуйте! – Она звучала подобно колокольчику. – Вы со мной учитесь. Как вас зовут?

Я застопорился, прежде чем назвать свое имя.

– Привет. Александр.

– А отчество?

– Зачем? И зачем на "вы"?

– Ну вы же старше меня, – она улыбалась.

Я неловко поерзал на скамейке и посмотрел на нее.

– Александр Павлович.

– Очень приятно, Александр Павлович! – Она протянула свободную от футляра руку. Я в ответ дал руку, которая не держала листок. – Я Саша.

– Очень приятно, Саша. Мы с тобой почти одинаковые, да? Только… Сколько лет ты играешь? – Я был готов к удару.

– Лет девять.

Удар пришелся смачно.

– Понятно, – я не подал виду.

– Студенты консерватории, быстро по домам! – раздалось рядом с нами. – У кого-то там печень болела!

– Бежим, Иосиф Серафимович! – Саша разлилась звоном и схватила свою куртку и сапожки.

Я последовал ее примеру.

На улице свежо. Слегка прохладно, но пальто меня спасает.

Я услышал спешащие шаги, затем голос.

– Александр Павлович! – Саша бежала за мной. Я едва не перешел дорогу без нее.

– Что такое, Саш? – Я обернулся.

– Хотите, я вас угощу? Я знаю ларек с булочками неподалеку.

Я бы себя не простил.

– Ну конечно, пойдем. А у тебя живот не болит?

– А кто вам сказал, что все в этой жизни честно?

Я довольно улыбнулся.

Мы пересекли пару дорог и подошли к киоску. Саша расплатилась и протянула мне горячую булку. Мы начали жевать; такой постной гадости я не ел еще никогда, но выкидывать ее себе бы не позволил.

– Александр Павлович, идем за мной! Здесь полянка рядом, я хочу вам кое-что показать.

Саша повела меня через кусты к пожелтевшей нетронутой травке. Первый снег на ней местами растаял, и я рисковал замарать пальто, если бы упал.

Саша пригласила меня прилечь. С отсутствием выбора и осторожностью я опустился на землю.

– Видите облака на небе? – свободной рукой она указала вверх.

– Сейчас будем гадать, на что они похожи?

– Вовсе нет! Видите, – она повернулась лицом ко мне, не опуская руки, – здесь два больших облака, и одно маленькое. Как вы думаете, кто из них мы?

Я искал слова.

– Ну ты, Саша, выдумщица. Я даже не знаю.

– Попробуйте разобраться! Вы старше и мудрее меня.

Еще бы, мудрее.

– Мне кажется, ты опытнее меня в музыке, поэтому ты – большое облако. А я – маленькая тучка, волочу ноги вслед за тобой.

Она показала зубы в улыбке.

– Вовсе нет! Мы с вами – два больших облака рядом. Александр Павлович, я хочу дать вам знать: Иосиф Серафимович любит поругать и редко хвалит. Так вот, – она положила руку мне на плечо и уверенно заглянула мне в глаза, – я хочу дать вам знать и о том, что, даже если он будет недооценивать ваш потенциал, который у вас есть, вы должны помнить, что вы можете все, что захотите. Нас ждут прекрасные года учебы и сияющее место на сцене. Все, что вам для этого нужно – заниматься, но самое главное – верить. Без веры нет жизни.

Слезинки выступили у меня на глазах. Я не понимал, почему она решила поделиться этими словами со мной сейчас, ведь мы даже не знаем друг друга. Что я знаю о ней? Ее зовут как меня и она заинтересована тем же инструментом. В тот момент меня будто озарило сверху.

Саша вынула меня из моих рассуждений своим звонким голосом.

– Не лежите долго, заболеете! – Я не заметил, что она уже давно встала на ноги и доела булку, а я до сих пор лежал враскорячку с футляром на голой траве. – Давайте у меня отогреемся? Я тут рядом живу.

– Ну пойдем, раз начали.

Она посмеялась.

Саша жила на втором этаже.

Что за дивное место. Здесь были бесчисленные картины и статуэтки, все выглядело солидно, пусть стены изрядно давили. На вешалке висели величественная шуба и аккуратное пальто. Под шкафом я заметил гурьбу начищенной кожаной обуви. На одной из полок шкафа лежал футляр, побольше моего.

– Мойте руки! Хотите, я вам супа разогрею? – Она кричала с кухни.

– Спасибо, Саша, я еще булочку не доел! – Я раздевался в коридоре.

– Ваше пальто можете повесить рядом с папиным. Футляр оставьте у входа.

Я взял плечики и повесил свой ширпотреб рядом с изысканной тканью. Это вызвало у меня усмешку.

– Скорее, идите сюда! Я хочу вам дать кое-что послушать.

Я зашел в маленькую кухню и увидел нечто особенное. Проигрыватель с коробкой пластинок.

– Саша, откуда у тебя это?

– Это родителей. – Она копошилась в пластинках и выудила одну. – От дедушки достался. Вы знаете романс "Я все еще помню"?

– Впервые слышу.

Игла поехала по винилу. Что-то внутри щелкнуло; я почему-то вспомнил то время, когда сидел вместе с мамой на диване и наблюдал за тем, как она вяжет крючком салфетки.

Печальный женский вокал выводил:

Я все еще помню

Ореха глаза

И память, что ты мне оставил.

Ох, как же мне жаль,

Что не вышло скрывать

Огонь, что горит и сейчас.

Твердят, это грех -

Лезть судьбе поперек

И гнаться за ложной надеждой.

Не виделось мне,

Что ты только во сне

Возможен остаться моим.

Мой взор был запутан

Сияньем с небес.

Ты будто рожден с божьим светом.

И мне не забыть,

Как бессловен ты был.

Не знать, как жить с счастьем внутри.

Мы едва успели дослушать, как входная дверь открылась. Я услышал, как по моему футляру прошлись ногой.

– Саша, черт возьми, ты кого привела?

Я резко поднялся с табуретки, но тут же, от греха подальше, упал обратно. Саша поспешно сняла пластинку и выбежала навстречу пришедшему.

– Папа, это мой друг. Мы вместе учимся.

– Я тебе говорил не трогать мои пластинки. Когда ты научишься оставлять их в покое? Ладно, сейчас посмотрю на твоего гостя.

В кухню зашел статный мужчина с едва заметной сединой и неопрятной щетиной. Он оставил свое второе пальто в коридоре, дав увидеть тканевый жилет поверх рубашки. Костюмные брюки были выглажены до безобразия. От его одежды пронзало табаком.

– Это твой друг? – Он указал прямо на меня. – Я думал, твоих лет будет. – Теперь он смотрел мне в глаза. – Кто ж в таком возрасте в школе учится?

– Здравствуйте. Я Александр.

Он вяло пожал мне руку.

– Сергей Митрофанович. Альтист.

– Очень приятно.

У Сергея Митрофановича дернулась губа.

Мы не успели завязать беседу, как в дверь зазвонили. Кто-то был очень настырен и стремился попасть к нам.

Сергей Митрофанович отпер. В квартирку зашла не менее элегантная сущность.

Богатое полупальто на меху, жемчуг в ушах и на шее, броский макияж. Выцветшие волосы забраны в пучок. Вечернее платье выглядывает из-под пушистого наследия умерших.

– Здра-авствуйте, – она протягивала гласные. – Вы что здесь де-елаете? – Она с жаждой знаний разглядывала меня. – Чье это пальто-о? Ваше? – Она подергала мой предмет гардероба за полы.

Я хотел раздавить ее. Я хотел показать ей, что отсутствие больших сумм не означает отсутствие достоинства.

Саша выбежала из кухни.

– И кто-о вы, как вас звать?

– Александр. Я учусь вместе с Сашей.

– Алекса-андр, – она мечтательно размазала мое имя. – Али-иса Сергеевна. – Даже не протянула мне худую руку в кожаной перчатке. Мне казалось, она была готова плюнуть на меня. – Пожалуйста, вымета-айтесь со своей скрипе-елкой. Александре Сергеевне надо занима-аться.

Моя рука крупно дернулась, горло сперло. Я буркнул что-то нечленораздельное, сам того не желая.

Вдруг Саша, находившаяся все это время позади меня, обхватила мою руку своей.

– Да, я пойду. Только дайте мне "скрипелку" забрать.

Алиса Сергеевна вытянула рот и отошла в сторону. Сергей Митрофанович вздохнул.

Когда я выходил из ее подъезда, мне показалось, что надо мной раздался веселый голос. Не показалось.

– Александр Павлович!

Я задрал голову.

– Саша! – Она сучила ногами, высунутыми из железной клетки. – Ты не сиди на морозе долго.

– Не волнуйтесь. Ловите!

Я поставил футляр на землю и едва успел поймать сосуд с жидкостью.

– Это вам за терпение.

– Что это была за грымза? Подружка твоего отца?

– Это моя мама.

Я смолк.

– Повеселитесь сегодня. Надеюсь, вам понравится. Там мой номер – звоните, когда понадоблюсь.

Я увидел, как из-за двери балкона Алиса Сергеевна чем-то воспитывала Сашу. Улыбнулся и пошел домой.

Дома я вдоволь поужинал с мамой, налив себе и ей ее любимого. Надеюсь, Саша не обидится, если узнает, что я поделился.

Когда настало время немного позаниматься, я раскрыл футляр и подергал по каждой струне. Не это я ожидал услышать – струны твердили свое невпопад, совершенно не подходя по тому, что я слышал ранее.

Я набрал номер на свой страх и риск.

– Алло! Александр Павлович?

– Саша! Как ты узнала, что я…

– Папа по футляру ударил. Я же все слышала. И наверняка вы бы позвонили мне, чтобы я помогла настроить.

– Иосиф Серафимович говорил, что струны звучат в квинтах. Это же две ноты через пять, верно?

– Совершенно. Поздравляю вас с первыми успехами. Сейчас я по камертону дам, вы услышите.

Я действительно что-то услышал. Звонкий железный голос, говорящий "а."

– Спасибо, Саша. А ты можешь мне напеть, как звучат каждая из них?

Саша повторила ноты на разной высоте. Затем она подробно мне расписала, как следует настраиваться.

– …И сначала настраивают ля.

– Спасибо, Саш. У меня как раз ля не расстроилась.

– Это отлично! Упростит вам задачу. Удачи! На меня тут папа наседает, говорит, чтобы я занималась. До встречи в кабинете!

– Пока, Саш.

За час управился. Уж не знаю, помогла ли мне капля Сашиного подарка, или я по натуре своей отчаянный болван. Страшнее всего было с ми – ее глаз едва может поймать, что говорить о руках. Поиграл пару песенок из нотной тетради Кеши.

В заметках учитель написал, что у Кеши плохо справляются пальцы и иногда кровят. На некоторых нотах были отпечатаны небольшие коричневые пятнышки. У меня спину схватило, как только я заметил.

Лег спать, слушая классику – откопал мамин диск, который ей почему-то не понравился.

-

Я шел налегке, насвистывая композиции. В основном это были венгерские танцы Брамса.

Пока Иосиф пластался по дороге, я успел дочитать книгу.

– Добрый день, Камнев. Брамса исполняешь ртом? Откуда ты про него знаешь?

– Необязательно жить под скалой.

– И то верно. – Он отпер дверь кабинета. – Сегодня тема очень интересная – длительности нот.

– Длительности? Я их уже знаю.

Он окрысился.

– Каким образом?

– У моего брата была нотная тетрадка. Там все расписано.

Иосиф опустил веки.

– Мне кажется, его преподаватель не очень точно объяснил четверти.

Теперь мне нужно было ответить ему "каким образом".

– Я тебе расскажу. Давай сначала настроимся.

Я достал свой аппарат из футляра. Ля очень фальшивила.

– Давай сюда.

– Я уже умею. Я настрою.

– Не умеешь ты ничего.

– Спорим?

Я взялся за колок и начал щипать ля, постепенно вкручивая колок в головку.

– Не слышишь? Это ля бемоль. Еще.

– Я не знаю, как вы, но я не имею желания рвать струну. Это ля бекар.

Он резко выдохнул.

– Откуда ты такой умный?

Я улыбнулся.

– Хорошо, неважно. Длительности.

Пока мы разбирали новый материал, пришла Саша.

– Здравствуйте, Александра Сергеевна! – Иосиф развернулся к вновь пришедшему. – Смотри, Камнев, Саша может сходу сказать, сколько тридцать вторых в целой ноте.

– Нет, Иосиф Серафимович, не могу, – она потупила взгляд.

– А я могу! – послышался голос у них двоих за спиной. – Тридцать две тридцать вторых.

– Ты какой-то непризнанный гений, Камнев.

– Я могу то же самое сказать, только без сарказма, – Саша расчехлялась.

– Цыц. Идем далее.

Пока мы разбирали уже не новую для меня информацию, я заметил на столе небольшую пьесу в один лист. Украдкой, пока Иосиф отвлекся на Сашину тарантеллу, я взял свою диву и начал играть произведение в момент молчания.

– Понимаешь, тридцать вторые – они легкие, быстрые… Камнев, что ты делаешь?

Я продолжал исполнять пьесу, не глядя на него, даже когда он опустил свою дрожащую куриную лапу на мое плечо.

– Камнев, мать твою, отвечай!

Я остановился.

– Что отвечать? Тут восьмые ноты в основном. Восьмые и четвертные паузы. Все предельно просто.

– На сегодня урок окончен. Ты знаешь длительности, больше мне от тебя сегодня ничего не надо.

– Но время-то не закончилось у нас. Может, покажете что-нибудь новое?

– Иди отсюда, Камнев.

Я не стал более возражать.

Пока я одевался в коридоре, до моих ушей донесся занятный диалог.

– …Это невозможно. Нет. Я отказываюсь в это верить. Он учился где-то до меня.

– Иосиф Серафимович, оставьте.

– Александр Павлович! – Саша выбежала из-за угла.

– Что, Саш? Тоже выгнали?

Она только улыбнулась.

– Скоро в школе концерт. Вы, к сожалению, имея всю свою одаренность, пока не будете выступать. Меня готовили все мои годы. Вы знаете Витторио Монти?

– Кажется, знаю. Что-то похожее на твою тарантеллу написал.

Саша звонко засмеялась и начала пародировать быструю часть из произведения Монти.

– Вход свободный. Приходите! Это будет прямо в концертном зале. Я буду вас высматривать в сиденьях.

– Уговорила. Я приду.

– Удачи, Александр Павлович! Бог вас любит.

Какая она добрая. Если она – не чистейшее существо на этой земле, то я не знаю, кто является им.

-

Сегодня выдался теплый солнечный денек. Я узнал об этом, когда курил, выйдя на балкон.

Мама сказала, что ей нужно по делам, попросила закрыть за ней и ушла.

Я спал, когда позвонила Саша. Она пригласила меня в парк. Я собрался незамедлительно.

Саша сидела на скамейке, суча ногами и листая какую-то книженцию. Она была погружена в строчки настолько, что не поднимала глаз.

– Привет, Саша.

– О! Добрый день, Александр Павлович. – Она захлопнула книгу. – Я хочу поделиться с вами кое-чем особенным.

– И что же это?

– Кое-что особенное, я же говорю. Дома мама бы засмеяла. Она не любит, когда я их читаю или сочиняю новые.

– Стихи, что ли?

– Нет, арии! – Звон тысячи колокольчиков благословил мои уши.

– А прочти один?

Саша раскрыла свою толстую тетрадь и начала декламировать:

С тобой мы умрем на рассвете,

Несчастные дети земли.

И будет нам сумрак так светел,

Как не были светлыми дни.

Она смолкла.

– А дальше, Саш?

– А дальше еще не придумала. – Она быстро перелистнула страницу. – Еще есть заготовка для вальса.

Нам суждено родиться другими,

Будущим жизням быть дорогими.

Если не веришь – на небеса посмотри.

Там ты увидишь, что Господу снится.

С дальних краев возвращаются птицы.

Только ничем не заполнить мне бездну внутри.

– А мелодия какая? Саш, почему ты не поешь?

– Сейчас попробую придумать.

Саша начала петь строки в размере трех четвертей, в ритме вальса. Ее магия унесла меня в тот край, где нет ни боли, ни слез.

Я чуть не упал со скамьи.

– Ну как? – Ее личико помрачнело. – Александр Павлович, чего молчите? Я так и знала, что позорище.

– Нет, что ты. – Я вышел из комы. – Все прекрасно…

– Не врите мне, если это не так. – Она приняла картинно печальное выражение лица. – Ха-ха! Поверили? Спасибо большое, – она закрыла тетрадь. – А вы когда-нибудь писали стихи?

– Я написал единственный дурацкий стишок в детстве. Я даже не знаю, что он значит.

– Расскажите?

– Ладно, – я оскалился в улыбке.

Муры-мишки спят давно,

День давно погас.

Завтра все идут в кино,

А сейчас – байбас.

Саша, казалось, была готова взорваться со смеху. Я вторил ей.

– А теперь серьезно. Попробуйте сочинить хороший стих, хотя бы две строчки.

– Саш, я не умею…

– Притворитесь, что умеете.

– Моя беда, мое проклятье, – я застыл, – в оковы поймана судьба…

– Да уж, с Иосифом действительно не будет никакого наслаждения.

Позади нашей скамейки кто-то процокал каблуками и остановился.

– Ой, я совсем забыла! Чардаш. Александр Павлович, папа убьет. Мне пора.

– До встречи, Саш.

Саша побежала со всех ног, едва не теряя тетрадь. Незнакомец занял ее место.

– Чудное начало! Вы талант.

Она походила на бутон бархатца, не успевшего увидеть солнца и погибшего под снегом. Ее ореховые волосы не были длинными, а фигура не располагала привлекательностью, но от этого она не теряла харизмы.

– З-здравствуйте.

– А вас, кажется, зовут Александр Павлович? – Женщина улыбалась. – Я Марина Васильевна. Не в ваши годы вам зваться по имени-отчеству.

– Вы кажетесь знакомой. Я вас видел по каналу нашего поселка.

– Это оттого, что моя фамилия – Златокрылова.

– Точно! – Я воспрял. – Вы поете!

– Пою, дорогой мой. И я уважаю всякую молодежь, которая начинает свой путь. Скажите, вы музыкант? Очень хороший строй у вашей поэмы.

– Ну…

Я не стал скрывать и рассказал как есть.

– Понятно. Соболезную. Близких терять всегда тяжело. Но вы молодец – не оставили инструмент брата пылиться и нашли ему применение.

– Мама вообще хотела обменять его на пино гриджио.

– Какие изыски. Вашей маме не знать, что готовят в Абрау-Дюрсо.

Теперь мы улыбнулись вдвоем. Я шумно выпустил воздух из-под носа.

Марина Васильевна вытащила из сумки клочок бумаги, накорябала на нем номер и протянула мне.

– Звоните, не стесняйтесь. Но если у вас в знакомых есть мои поклонники, я вас пристрелю, – она подмигнула.

– Спасибо, Марина Васильевна. Преклоняюсь перед вашим гением, – я налился красным.

– А я – перед вашим, Сашенька.

– Н-не хотите сходить со мной на концерт? Моя подружка будет там солировать.

– Дорогой мой, меня найти проще простого, когда дело идет о хороших исполнителях. А теперь – до встречи.

– До свидания, Марина Васильевна.

Я хранил бумажку в руке как зеницу ока, пока шел домой. По возвращении я спрятал ее в забытую книгу. Не дай бог.

-

Настал день концерта Саши.

Я проснулся за пару часов до него, чтобы немного позаниматься. Этот день казался мне щедрым, будто готовым поделиться со мной талантом молодежи, которая сегодня зажжет во мне огонь, потухший давным-давно, пока Кеша еще был рядом.

Пока разучивал насмехательство, заданное Иосифом, не заметил уход времени и поспешно поймал такси.

Грозное темное небо не щадит и не дает догадок, куда надо идти. Но я заметил здание школы и помчался в его сторону.

Все тот же запах канифоли. Удивительно, что он со мной повсюду. Краем глаза я заметил детей в черном и услышал, как они настраиваются. Двойные ноты будто потеряли для меня шарм, поскольку слышал я их теперь не раз.

Я разделся, сдал куртку в гардероб и вошел в зал.

Давно я не был в таких залах, поэтому стал оглядываться.

Сцена освещена сверху благородными желтоватыми огнями. На ней лежат два могущественных контрабаса, всюду стоят стулья для исполнителей. Я дрожал от нетерпения.

Преподаватели расселись словно голуби на теплой земле зимой. Я сидел в месте для простолюдинов, но ничуть не возмутился.

Наконец стали выходить ранние пташки, кто с чем – несколько несли в хрупких ручонках увесистые виолончели, кто-то был нашим с Сашей товарищем, у другого паренька в объятиях находилась туба.

Я увидел Сашу и почувствовал, как по спине прошел мороз. Меня переполняло светлое счастье. Чуть не забыл начать хлопать.

Женщина вышла на сцену и рассказала о концерте. Вскоре она ушла. В гробовой тишине под рукой дирижера начался праздник. Я утопал в величии инструментов и многообразии их регистров и тембров. Не мог поверить, что дети могут так проворно и точно передавать настроение, заданное композиторами. Мне казалось, это не закончится никогда, но вскоре объявили конец первого отделения.

Некоторые из родителей и преподавателей стали расходиться. Это дало мне шанс сесть поближе к сцене.

Прозвучал третий звонок, все вернулись. К счастью, человек, владевший моим местом, ушел, поэтому никто не посягнул на него. Началось второе отделение. Женщина-оповеститель произнесла пламенные слова и начала их завершать, назвав произведение.

– …солистка Александра Черноокова!

Мое сердце подпрыгнуло. Моя душа, моя гордость и скорбь, мой ангел. Сашенька солирует. Я смотрел во все глаза и забыл дышать.

Все в ней было грациозно, ни одно ее движение нельзя было назвать неуклюжим. Она настроилась с едва ощутимыми прыжками смычка, словно мать, целующая ребенка на ночь. Рояль заиграл, Саша погрузила смычок в струны.

Моему сердцу сам бог велел петь. Если бы оно умело, оно бы хотело сделать именно это, но не нарушило бы гармонию, не перебило бы совершенство. Я без тени сомнения верил, что Саша никогда не ошибается, будь то дом, школа или сцена. Ее руки казались мне богом поцелованными, свет прожектора виделся нимбом. Мой разум затуманили, но, боже, каким удовольствием было подчиниться и лишиться всех мыслей ради одной, последней, ради вспышки, искры, благословляющей перед кульминацией, когда всему конец, но ты никуда не убегаешь, а, напротив, даешь этой тысяче солнц поглотить тебя всего.

Из гипноза меня вывел едва слышимый диалог парочки, сидевшей около меня.

– Смотри, как играет. Наверняка детства не было.

– Да уж, тут или счастливое детство, или труд. Всю жизнь на сцене. Жалко, что нас не отдали в музыкалку.

По мне словно резко проехались ножом. В мозгу вспыхнула молния и пронзила его насквозь.

Я снова вспомнил все свои горести. Я начал умолять сам не зная кого о том, чтобы время вернулось. Дайте мне возможность прожить жизнь заново, пусть это будет выполнимо. Я сейчас проснусь, а это была генеральная репетиция, и смогу убедить свою несчастную мать-одиночку в том, что стану как Кеша. Пусть Кеша вообще не родится, и она не будет о нем грустить, а отдаст на его место меня. Я буду еще не уметь говорить, и плакать будут в нашей семье только струны. Пожалуйста, заберите мои слезы, а мне отдайте весну, чтобы в своей зиме я не сожалел о лете, проведенном впустую.

Последняя нота. Разрешение. Аплодисменты.

Я конвульсивно захлопал, ощущая жар на своем лбу и щеках. Глазам стало больно смотреть, нос забило. Я не заметил, когда начал реветь, и не хотел.

Пока Саша уходила со сцены, я побежал в уборную. Лихорадочно тер глаза проточной водой; они все так же оставались красными. Удалось лишь промыть нос.

Я закрыл дверь и не успел отреагировать, как на меня обрушился птенчик. Она уже была здесь. Какая же ты проворная бестия.

– Александр Павлович! Я слышала, как вы хлопали. Вы хлопали громче всех!

– Ты молодец, Саш. – Я тер то один глаз, то другой.

– А мне чего не отсыпали? – Саша захихикала.

– Саш, ты о чем?

– Ну не стали бы вы плакать над моим исполнением. Признавайтесь, какие преступления перед законом вы совершили? Где она у вас растет? – Она ткнула меня в плечо смычком.

Я молча улыбнулся и сдавил себе живот, чтобы выпустить смешок. Саша поменялась в лице. Ее кристальные глаза теперь смотрели на меня с тоской солдата вдали от дома.

– Да ладно вам, Александр Павлович. Неужели плакали.

Я не произнес ни слова. Не было сил.

Она завела занятые руки мне за спину и уткнулась мне в грудь.

– Слушайте на здоровье, только, пожалуйста, не плачьте. Я вам играть буду, только вы не расстраивайтесь. Все еще будет.

– Саша, иди обсуждай концерт с одноклассниками, – я выдохнул без чувств. – Я пойду воздухом подышу.

– Хорошо. Увидимся на уроке. До встречи! – Она шутливо сыграла завершение из танго. Я улыбнулся.

Пока я брал куртку из гардероба, заметил в темном окне знакомую желтую голову. Из головы шел пар, усиленно и часто. Второй персонаж стоял в тени, падающей от фонаря.

Я проигнорировал сладкую парочку и вышел из школы. Решил сесть на скамейку и закурить.

– А вот и вы! Вы чего на морозе сидите? У окна же курить можно, – Саша гребла сапожками через сугробы.

– Ой, а я и не заметил, Саш.

– Ну, ладно.

Пару минут мы молча смотрели на угасающее небо. Я чувствовал, как мой нос покраснел. Начали просыпаться первые звезды. У нас обоих изо рта и носа вылетал пар – у меня табачный, у Саши – ледяной.

– Александр Павлович… – Я повернул голову с мертвым бычком в зубах. – Если бы у вас была возможность пожелать о чем угодно, что бы вы попросили?

– Знаешь, это мучает меня уже давно. Я бы пожелал, чтобы время вернулось.

– Переживаете, что оно упущено? – Саша сомкнула брови.

– Ну… Да.

– Кто вам сказал, что это так? Вы в цвету. Вам еще не поздно начать что угодно. Вы живы, вы сияете энергией. Отвернитесь от Иосифа и не сравнивайте себя с ним. Не сравнивайтесь со мной – это не было моим желанием. А вы начали по собственной инициативе. Это ли не богатство?

– Ты права, Саш. Я никогда не смотрел на свою жизнь под таким углом.

– У вас есть время. – Она посмотрела на мрак над нами. – Вам оно вернет потерянное. А мне нет.

– Саш, ты о чем?

– Время не вернет мне маму.

– Но Алиса Серге…

– Когда мама умерла, папа начал общаться с Алисой Сергеевной. Ездили отдыхать – болезнь Лайма или что-то такое, мне папа говорил, а я не запомнила, – ее голос задрожал. – Совсем чуть-чуть – и ее забрали у меня… – она упала на мое плечо. – Александр Павлович, я скучаю по маме… Я не хочу эту швабру вместо мамы…

Я заключил ее в свои руки. Я понимал, что мои слова здесь не будут иметь никакого веса, поэтому молчал. Только гладил ее по волосам и вдруг выпустил единственную фразу:

– Сашенька, ты найдешь свое счастье.

Саша перестала плакать и с равно красным носом заглянула мне в глаза.

– Вы тоже найдете.

"Кроме того счастья, которое рядом со мной, мне никого не надо," пронеслось у меня в сознании. Я на секунду застыл и вернулся на землю.

– Мне надо домой. Мы с вами еще свидимся. Только не бросайте играть из-за каких-то стереотипов, ладно?

– Обещаю, Саш.

Она убежала во тьму. Я остался один, но ненадолго.

– Здравствуйте, мой дорогой.

– Марина Васильевна! – Я встал. – Вам понравился концерт?