Читать книгу История предательства - Давид Кизик - Страница 1

Радость не может длиться вечно. Для магистра Никифора Фоки наступили черные дни. По глупой и нелепой случайности, во время конных упражнений погиб его единственный сын. Тренировочное копьецо треснуло, и его обломок пронзил мозг юноши.

В столичном дворце Фоки вся челядь облачилась в траурные одежды. Близко принимая его горе, Византийский царь царей, базилевс Константин Багрянородный отпустил магистра со службы. До времени похорон Никифор сидел у себя в покоях с почерневшим лицом. Свою жену он похоронил вскоре после рождения сына. И теперь, после его гибели, уже ничего не удерживало его в этом миру. После похорон сына, мрачный Никифор тот час отправился в путь на святую гору Афон, чтобы среди монахов залечить свою душевную рану.

Но жизнь в Византии шла своим чередом. После прошлогодней победной компании в Европе, надо было поправить дела и в Азии. Симоката или иначе Самосата – город в сирийской провинции Коммагены, с таким трудом взятый в бою два года назад, снова перешл к арабскому эмиру Сирии из Алеппо. Угроза нависла и над Мелитеной, столице римской провинции Третья Армения.

Едва завершилась посевная, государственный синклит постановил собрать ополчение стратиотов в фемах Халдия, Колония и Себастея. В отсутствие магистра Никифора возглавлять коалицию войск базилевс Константин поручил своему спальничьему, патрикию и паракимомену евнуху Василию Нофу. Командовать двумя крыльями конницы этого легиона он возложил на стратига Халдии Иоанна Куркуаса, более известного по прозвищу Цимисхий, и ишхана федератов Афанасия¹, сына брата царя Тао-Кларджетского царства, более известного как Картли.

Василий повел свой легион на юг, по западному берегу Евфрата. Пройдя стороной Мелитену, легион перешел границу Сирии Евфратской. Мелкие крепости и городишки легионеры брали с ходу и шли дальше. По пути на колонну нападали разрозненные отряды «безбожного Хамвада²», но это не могло поколебать ее мерного движения на юг.

В середине лета легион подошел к Симокате. Перед ними простирался город, расположенный на берегу реки, издавна населенный сирийцами. Нерушимый, многолюдный и изобильный всякими богатствами.

Василий не хотел оставаться тут на длительную осаду. Не хотел, и разрушать город, планируя оставить его в качестве форпоста Византии в Сирии. Поэтому, расположившись лагерем недалеко от города, он послал послов к эмиру города с требованием снова признать базилевса Константина Багрянородного своим господином.

Но эмир города рассмеялся им в лицо.

– Передайте вашему кастрату, что если он сегодня же не уберется от стен Симокаты, то завтра я отрежу ему и уши и голову.

Эмир понимал, что взятый византийцами штурмом единожды, город падет при штурме и в этот раз. Но на этот раз эмир сделал ставку на курдских всадников, гордость государя Сирии. Их непобедимость в открытом поле. И у него было достаточно времени, чтобы собрать это конное войско из вассалов и наемников. Чванясь от врожденной наглости, он даже не стал ждать помощи от государя из Аллепо.

На следующий день, поздним утром ворота города широко распахнулись. На равнину перед городом выдвинулись всадники во главе с эмиром. Варвары хвастались, что и без боя добудут победу. Легионеры их ждали, выстроившись в глубокую фалангу. При виде этой фаланги, конница развернулась и пошла в атаку лавой. Но, видя непоколебимость пехотного строя, курдские всадники, подобно ртутным шарикам, все как один внезапно сменили направление и помчались вдоль фаланги, осыпая ее тучами стрел.

Сирийцы не знали и не видели до поры спрятанную в засаде конницу халдеев и армянских федератов. Внезапно показавшись из-за холмов, двумя железными клещами всадники замкнули круг. Внутри круга остались лишенные маневра, перемалываемые фалангой курдские конники. Не попавшие в клещи, обратились в бегство, и всяк старался, как мог, унести ноги. Группа конных во вглаве с эмиром попыталась укрыться за стенами города. Преследуя бегущих с поля боя сирийцев, в пыли и неразберихе, Цимисхий овладел воротами Симокаты. Участь города была решена.

И сняли ромеи доспехи с мертвецов, а пленных заключили в оковы. Потом собрали еще много всякой добычи в городе. Колоны невольников потянулись к побережью. А еще караваны, груженные драгоценными металлами и камнями, разными диковинами с востока и юга.

И настал в Царском городе день триумфа. Паракимомен Василий въехал, как победитель, через Золотые Ворота. Торжественная процессия двигалась к ипподрому, чтобы возложить дары к ногам Владыке вселенной. Главная улица была забита людом из горожан и приезжих, оказавшихся в ту пору в столице. Воины оцепления едва сдерживали толпу. От приветственных криков и шума, ничего не было слышно в двух шагах. Победителей осыпали цветами. За патрикием следовали стратеги и отличившиеся в боях воины. Потом провезли на показ толпе награбленное богатство в огромных возах. Замыкали шествие пленные в цепях.

Апогеем триумфа стало грандиозное театрализованное представление на ипподроме, где были подготовлены сцены из сражения по взятию города. В заключение грандиозного зрелища, все вывезенные из Симокаты сокровища были сложены у ложа, где восседал басилевс и члены императорской семьи.

Взятие Симокаты снова открывало Византии дорогу в Сирию. Правитель Алеппо, эмиры Тарса и Триполи запросили мира.

Еще продолжались празднования в Константинополе. И вдруг.… Столицы достигла скорбная весть из крепости Артвин³ в Армянской Иверии, иначе Вирка. От болезни, подхваченной неизвестно где, скончался курапалат Смбат Багратуни, царь картлов. Собравшиеся в Артвине поместные предводители – эриставы, избрали царем Картли следующего по старшинству из картлийского рода Багратуни. Этим избранным оказался ишхан Афанасий, или как его звали дома Аданарсе, который воевал в сирийском походе вдали от родного дома. Печальную новость в Константинополь привез двоюродный брат и теска Аданарсе⁴, сын почившего Смбата курапалата. Царь царей Константин благожелательно отнесся к выбору архонтов Вирка, территория которого находилась под протекторатом Византии. И, следовательно, избранный царь являлся наместником империи на тех территориях.

Афанасий из Вирка, как и его отец, был верной опорой правящей династии базилевсов. После подписания федерального договора с новоизбранным царем, по распоряжению Константина Багрянородного незамедлительно был назначен и проведен ритуал возведения царя Афанасия в магистры Византии, одного из высших воинских титулов римской империи.

После торжеств и пиров, положенных после возведения в магистры, братья засобирались домой. Надо было почтить память Смбата. Была и другая веская причина.

Каталикос всех армян на Двинском соборе 554 года окончательно порвал с Византийской Церковью. Католикосат не принял решения Халкидонского собора. «Иисус есть сам воплощенный Бог и поэтому не может быть Его Сыном!» – на этом армянские иерархи стояли твердо. Это послужило поводом для разрыва между Церквями.

Разное понимание канонов веры внесло раздор в среде армянских архонтов. Трещина отчуждения пролегла и в семьях клана Багратуни. Но, не смотря на разное понимание веры, в большом роду пока еще придерживались старинных обычаев и законов.

Избранные «ишханац ишханы» больших пограничных областей, первые среди равных, по обычаям былой Великой Армянской империи, ездили «утверждаться» в качестве бдешхов к тагавору, шахиншаху всех Армений. Бдешхи владели провинциями с преобладанием племен не армянского происхождения и являлись полновластными царями союзных или вассальных тагавору Великой Армении территорий. А бдешхи провинции Гугарк, в которую входил Вирк, к тому же, издревле были местоблюстителями тагавора, обладающие исключительным правом короновать владыку Великой Армении. Только завладев царством Картли в Гугарке, Багратуни смогли поставить своего танутера – главу клана шахиншахом Армении и юридически закрепить за своей династией этот титул.

Поэтому и в этот раз, после утверждения наместником в Константинополе, магистр Афанасий должен был отправиться в крепость Карс. Нахарар или иначе бдешх Вирка отдавал дань уважения танутеру, главе рода Багратуни, в его резиденции. Там шаханшах Ашот III Милостивый⁵ должен был официально закрепить за ним титул армянского бдешха.

Перед отъездом своего друга магистра Аданарсе, Цимисхий устроил пир-клиторий в своем особняке, куда пригласил множество служилой знати. Внезапно на пиру, среди веселившихся и изрядно подвыпивших гостей, появился магистр Никифор Фока. Гости притихли, отдавая дань уважения скорбящему отцу. Цимисхий пошатываясь, вскочил с места и рванулся ему навстречу. Никифор поднял руку открытой ладонью к собравшимся гостям, в приветственном жесте.

– Не обращайте на меня внимания, друзья, – сказал Никифор. – Иди, иди. Без обид. Развлекай гостей, – добавил он, обнявшись по-мужски с Ваном, и подтолкнул его в сторону пирующих.

Никифор пригубил вино, произнеся заздравный тост в честь нового магистра. И тотчас отошел в дальний угол. Вскоре хмель взял свое. На Никифора перестали обращать внимание. Тем временем, магистр Фока подозвал жестом магистра Аданарсе и вывел его во внутренний парк поместья. Тут по дорожкам мимо фонтанов прогуливались мужчины и женщины, покинувшие свои раздельные пиршественные залы для того чтобы освежиться. А еще, чтобы себя показать, и немного пококетничать. Тут, среди благоухающих зарослей можно было уединиться для приватной беседы.

– Когда собираешься ехать, магистр? – Спросил у Аданарсе Никифор.

– Да вот завтра и поеду. В порту Константинополя всегда полно перевозчиков. Переправлюсь на Азиатский берег. Там осталась часть воинов из моей охраны. Соберем всех и дальше отправимся на конях. В верховьях реки Чорох разделимся. Младший брат Аданарсе поедет домой в Артвин. А я со свитой отправлюсь в Карс. Если повезет, доберемся дней через 20.

– А если не повезет?

Аданарсе пожал плечами:

– На все воля Божья.

Никифор хлопнул его по плечу.

– Магистр. Почему бы тебе не отправиться морем до Петры⁶. На галере и быстрее и безопасней. Доберешься за два дня. Оттуда до Артвина рукой подать. И до Карса дорога короче.

– Можно было бы. Но где я найму галеру? Те, что стоят в порту идут либо до Синопа, либо до Трабзона, либо вообще в Херсонес Таврический.

– Друг мой Аданарсе, тебе не надо нанимать галеру. Потому, что мне ее уже выделил друнгарий флота Иосиф Вринга. А я приглашаю тебя и твоего брата быть моими гостями на царском «дромоне». Ну а своей охране пошли гонца. Пусть добираются домой верхами самостоятельно. Для поездки в Карс в Артвине соберешь себе новую свиту.

– Очень хорошо! – Обрадовался Аданарсе. – Это просто здорово. Но почему тебе выделили галеру? Ходили слухи, что ты принял постриг и залечиваешь душевную рану в Афоне. Что заставило тебя поменять планы?

– Я был там, – мрачно ответил Никифор, вспомнив о своей потере. – И даже принял обет послушания. Но некто, – Никифор мотнул головой куда-то за спину, – решил, что мне надо сменить обстановку. На границах мир, и Цимисхий давно зовет к себе в гости. Говорят в этом году чудесный урожай винограда. Я очень люблю молодое вино, – криво усмехнулся Никифор, но уже серьезней закончил: – Я давно обещал твоему дяде Смбату, что потолкую с абхазским царем Георгием Аносином насчет подходящей партии для его дочери Гурандухт. Долги надо отдавать. Это дело чести. Вот высажу тебя и Цимисхия в порту Петры, а сам пойду морем к Себастополису⁷. Это город нейтральный. Там уживаются епископы разных канонов. Сначала навещу архиепископа Константинопольской юрисдикции. После него наведаюсь к каталикосу Кавказской Иберии. Он как ты знаешь, подотчетен патриарху Антиохии. Для урегулирования межцерковных вопросов я беру с собой праведного монаха Афанасия со Святой горы Афон. Наставника в моем послушании. В вопросах веры это удивительный знаток.

– Гиоргий болен, – заметил Аданарсе. – Он назначил соправителем своего сына Леона⁸, который построил себе крепость на востоке Абхазского царства. Ты поедешь к нему в Кутатиси⁹? – спросил Аданарсе.

– Мой визит неофициальный. Мы встретимся с Гиоргием в их старой резиденции на побережье – в Анакопийской крепости, – ответил Никифор. – Но, возможно, мне придется доехать и до Кутатиси.

– Могу я чем-нибудь помочь тебе? – Спросил Аданарсе.

– Ничего не надо. Я же не воевать туда еду. Он все-таки союзник и христианский царь, хоть и не Константинопольской епархии. Мне понятно, почему его прадед вышел из Римской федерации. Как впрочем, и тебе. Кому охота платить налоги «чужому дяде». Стать суверенным господином на своей территории и собирать пошлины в «свой карман» – это мечта каждого архонта.

– Чтобы стать суверенным, мне для начала надо вывести своего архиепископа из Иверского католикосата, – оскалился в улыбке Аданарсе.

– Не играй с огнем, Аданарсе, – осадил магистра Никифор. – Слишком много врагов вокруг. Лев Аносин уже не может, как его дед рассчитывать на помощь кагана Хазарии. В наше время великий каган – всего лишь слуга Атильского малеха, своего премьер министра. По совместительству – председателя Всемирной торговой организации. А малех предпочитает брать на службу мусульманских наемников из Гургана в Персии. Поэтому сейчас сила христиан в единстве. И Абхазские цари это понимают. Поэтому, без покровительства Византии им не обойтись. Потому и пойдут мне на уступки. Но не следует «зарываться».

– Это верно, – согласился Аданарсе.

– Это так же верно, как и то, что ты по обычаю, сначала должен был «утвердиться» царем у главы рода, тагавора Ашота. И только после этого «представиться» Багрянородному базилевсу. Не воспримет ли Ашот такое попрание обычаев оскорбительным для себя? – Стал развивать свою мысль Никифор.

– Я думал об этом, – ответил Аданарсе, вопросительно глядя на Никифора. – Может, обойдется как-нибудь?

– Константин Багрянородный не любит полагаться на волю случая. – Никифор кивнул в сторону его дворца. – Поэтому, друг мой, в Петре мы расстанемся. Зато Ной Цимисхий составит тебе дальнейшую компанию. Он поможет тебе «разобраться» с проблемами в Артвине и Карсе. А то, говорят, некоторые эриставы и у тебя сеют смуту. Будут склонять тебя разорвать договор с Византией и поддержать Ашота в восстановлении единой и независимой Армении, под знаменем халифата.

– Теперь мне стало понятно, по чьей воле ты покинул Афон, – догадался Аданарсе. – Если у меня и Цимисхия ничего не получиться в Карсе, то ты сможешь быстро собрать ударный кулак из пограничных гарнизонов и привлечь к этому войско абхазов. А Куркуас уже знает? Он не говорил мне, что поедет со мной. Зачем тогда этот прощальный пир?

– Пир еще никогда не был помехой, – возразил Никифор. – А Ной пока и не знает, что ждет его завтра. Тебе то что. Пусть народ веселиться. Меньше будут знать – крепче будут спать! А Цимисхий, как тот конь – всегда по зову трубы готов мчаться навстречу приключениям.

– Да, прав Багрянородный владыка, – пошел на попятную Аданарсе. – Авторитет Вана Куркуаса, при визите к Ашоту, лишним не будет. Ведь он считает наших ишханов нарушителями родового долга. Сменившими веру ради высоких постов в Византии. Но я все-таки не понимаю. Ради решения моих проблем базилевс Константин послал вас обоих? Прославленных стратигов. А если случится война?

– Константин Багрянородный думает о нас всех, – твердо сказал Никифор. – Для него не существует незначительных проблем. И потом. Какая война? В Самосату стратигом отправлен мой брат Лев. Он держится на виду у эмира Халеба, чтобы его шакалам не хотелось побаловать. Остальные эмиры Сирии – запуганы. А что стратигам делать в столице, когда кругом мир? – Спросил Никифор и сам себе ответил: – Только пить и гулять. Поэтому я поеду завтра в Анакопию, а Ной Куркуас, в качестве твоего гостя и друга, отправиться с тобой к Ашоту в Карс. И Цимисхий развеется и Ашоту, надеюсь, дурные мысли в голову не полезут. Да и тебе веселей будет.

– А где сам Ван? Что-то я давно его не видел, – спросил Аданарсе.

– Как обычно либо пьет, либо волочится за очередной юбкой. Да вон в том углу ржут как кони. Ставлю два милиарисия против одного, что это его рук дело, – сказал мрачно Никифор.

– Идет, – подхватил ставку Аданарсе, широко улыбаясь.

Наступила осень. По заведенному обычаю Багрянородный базилевс справлял брумалий в честь «каппы». Был такой обычай в старину устраивать пиры в день, на который приходится буква его имени. И Константин поддерживал народную традицию. Он ежегодно устраивал пышное празднество и делал его весьма многолюдным. На пиру принимал весь синклит за роскошно убранным серебряной посудой столом, уставленным разнообразными яствами. Блеск празднества, умножая щедрейшими благодеяниями. Раздавая шелковые покрывала, серебряные монеты без числа, пурпурные одеяния, благовония индийских дерев, коих никто не видывал и не слыхивал. А пение гусанов и танцы вардзак доставляли званым гостям больше радости, чем сладость пищи.

Вскоре после брумалия в честь Константина, Анастасия второй раз разрешилась от бремени. На сей раз родился долгожданный мальчик. Пурпурный цвет в Византии был символом царской власти. Новорожденного, по царскому обычаю завернули в пурпурные пеленки. Протопапа дворца крестил его и нарек Василием, в честь деда, основателя династии. Крестным отцом и восприемником от священной купели внука Константина Багрянородного по традиции стал магистр Никифор Фока.

Торжества во дворце длились целую неделю. Обрадованный рождением внука Константин завалил подарками Феофано. Все ее желания тут же исполнялись, к большой досаде родных сестер наследника Романа¹⁰, с кислыми минами на лицах, наблюдавшими за ее триумфом.

Сменяющие друг друга пиры снова подточили здоровье базилевса. Любитель вкусно и обильно поесть, насладиться вином, Константин приобрел внутреннюю болезнь, которая угнетала его. Болезнь источала его изнутри и лихорадила. Это держалась в тайне. За пределами дворца никто не замечал, что он болен. Врачи пытались его лечить, приготавливая различные зелья, но без особого успеха. Вынужденный отказывать себе в вине и пище, Константин вынужденно постился. Строгая диета на время побеждала болезнь. Лечебный голод располагал к уединению и молитвам.

Услышав от патриарха Полиевкта, что на горе Олимп¹¹ живут святые отцы творящие чудеса, «царь царей» решил посетить эти места. Он хотел взглянуть на святых отцов, сподобиться их драгоценных молитв, а заодно переменой места и благорастворением воздуха поправить свое здоровье. Видя ухудшающееся здоровье отца, наследник и сопровитель Роман вызвался сопровождать его в этом паломничестве.

Сев на царскую галеру «дромон», переправились сначала на Азиатский берег. В Вифинскую землю, в город Приет¹², названный так по имени исконного вифинского божества. Оттуда проследовали в Никею, город издревле богатый и многолюдный. Навестили монахов в лежащем у подножия гор монастыре имени почитаемого там мученика Афиногена. Тамошний настоятель показал Константину писанную киноварью грамоту его отца. При этом он сказал следующее: «Благочестивый басилевс Лев тоже останавливался в монастыре по пути к предгорьям Олимпа, чтобы помолиться о ниспослании ему сына-наследника. Тогдашний настоятель монастыря Петр предрек ему рождение сына-наследника, и что его сын посетит Олимп под конец своей жизни». Константин узнал руку своего отца Льва и заметил, что истинно было прорицание монаха.

Из Никеи Константин с Романом переправились в Грецию и направились в предгорья Олимпа. С трудом пройдя по опасным, каменистым, извилистым тропам, они добрались до кельев святых отцов. Увидев монахов, Константин стал обнимать их и попросил благословения. Святые отцы рассказали ему, что живет на вершине Олимпа еще один старец – чудотворящий подвижник. И что царю надо обязательно повидать его. Базилевс поспешил к старцу.

Просветленный божественным озарением старец, зная, что идет к нему «царь царей», вышел из своей кельи, пал ниц и сказал: «Благослови, Владыка». А на вопрос царя, кто он, откуда и как здесь оказался, сказал: «Узнав, что шествует ко мне твоя царственность, поспешил к тебе». Понял Константин, что старец – Божий посланец. Он поднял старца с земли и уединился с ним в келье. Подвижник не стал скрывать от Константина, что дни его сочтены.

– Если хочешь продлить свою жизнь, откажись от трона и оставайся здесь со святыми отцами, – предрек старец.

Константин поблагодарил подвижника за правду, но остаться отказался.

– Долг перед государством требует моего возвращения. В отпущенные мне дни я должен думать о своем наследнике. Дать последние наставления и позаботиться о его окружении.

На прощание, обняв старца, базилевс запасся на дорогу его молитвами и, зная о скором конце своей жизни, вернулся в кельи святых отцов. Там он откушал с ними монашеской пищи и поспешно спустился к морю.

Всю дорогу Роман старался поддержать отца: то подхватит его, то подставит плечо.

Далее отправились они в Прусу¹³, город на северо-западе Анатолии. Пруса славилась своими теплыми источниками воды. Здесь они задержались на время, по рекомендации врачей принимая лечебные ванны. Но тщетно. Константину не становилось лучше. Покинув Прусу паломники повернули назад.

Багрянородный вернулся в столицу весь в страданиях и мучениях от постигшего его недуга. Тайное стало явным. Константин торопился дать последние наставления. Уже находясь в постели, он поочередно вызывал к себе на беседу своих родных, друзей, военных начальников и чиновных бюрократов.

Находясь уже при смерти, Константин вызвал к себе для последних наставлений сына Романа. В это же время, за дверями его опочивальни члены синклита ожидали его последнего волеизъявления. Возле окна стоял патриарх, неотлучно находящийся возле севаста. Он ободряюще кивнул Роману. Тот подошел и склонился к голове Константина. Базилевс был бледен и тяжело дышал. Его лоб покрывала испарина.

– Я пришел, отец! – Произнес Роман негромко, и Константин открыл глаза.

– Сын мой! Вскоре я тебя покину, – прерывистым, но ясным голосом заговорил он.

– Но отец! Не говори так! Мы найдем лучших лекарей и магов. Мы вылечим тебя.

– Не перебивай! У меня есть внук, твой сын. Значит, династия уже не прервется. Я ухожу со спокойной душой. А теперь слушай и запоминай! – Константин собрался с силами. – Я оставляю тебе в наследство сильную державу. Все неудачи Василия, твоего прадеда отомщены. Перед тобой расчищена дорога к Тарсу, Антиохии, Кипру и Иевусу, городу Иерусалиму. Как использовать силу окружающих народов во благо империи, мною написан трактат. Внимательно изучи его и следуй моим рекомендациям. Теперь о самом болезненном. – Константин перевел дух. – Как отцу, мне больно решать судьбу моих дочерей. Но ради спокойствия державы это придется сделать. Это последний урок, который я должен буду преподать тебе.

Если ты хочешь управлять страной единолично, то должен будешь удалить их из столицы. Иначе очень скоро ты станешь зависим от них. Пусть их судьбой распорядится глава синклита, паракимомен. Но помни: они не должны быть выданы замуж за архонтов ближнего круга. Иначе мой внук может остаться без престола.

Константин перевел дух

– О военных говорить не буду. Вся «голубая кость» и так вьется возле тебя и Феофано. Грубая и шумная солдатня. Не знаю даже, кого они больше любят тебя или твою жену?

Роман задумался, припоминая совместные походы в театры, а затем шумные попойки в неформальной обстановке у Льва Фоки. Анастасия держалась в этой среде, как рыба в воде. Поддаваясь на уговоры, показывала мимические сценки, высмеивающие бюрократов, чем приводила собравшихся вояк в полный восторг.

– Ну, ну, полноте, – продолжал Константин. Роман вздрогнул и очнулся от воспоминаний.

– Каждый государь должен иметь преданного помощника – первого из бюрократов, по сути, главу правительства. Советчика и хорошего управляющего. Василий Ноф человек из Семьи. Он был хорошим паракимоменом для меня, когда Елена, твоя мать и его сестра была моей супругой. Но для тебя этот тандем слишком силен. Василий всегда будет держать сторону севасты. Они не позволят тебе удалить из столицы ее дочерей. И ты не сможешь принимать самостоятельных решений.

Поэтому я тебе вырастил другого паракимомена. Из семьи иудеев принявших крещение. Я говорю об Иосифе Вринге. Под моим наблюдением он прошел все ступени от мелкого чиновника до патрикия и командующего флотом. Иосиф показал себя в государственном служении человеком рассудительным и благочестивым. Обе партии, и «зеленые» и «голубые» поддержат его кандидатуру. Как евнух он не сможет претендовать на трон. Но будет заботиться о твоей безопасности, как человек, зависящий от тебя своим положением. И как человек со стороны будет непредвзят в своих советах. Что скажешь, сын?

– Я мало с ним общался, отец, – ответил Роман. Он мало задумывался о том, что будет.

– Поверь моему опыту, сын. Я поручил ему важнейшую функцию в правительстве. Возвысил его до друнгария флота. Ты же, после моей смерти, возвысь его до паракимомена. На первых порах, из благодарности, он будет служить тебе преданно и за совесть. Дальше все зависит от тебя. Либо ты им будешь управлять, либо он тобой. Принимать решения самому – это единственная свобода, которая есть у государя. Используй ее.

– Хорошо, я все сделаю, как ты велишь отец, – заверил Константина Роман.

– В приемной, собраны члены синклита, ожидающие оглашения моего последнего волеизъявления. Там находится и патрикий Вринга. Пошли палатина за ним.

Роман распорядился. Через некоторое время в палату Константина вошел Иосиф. По знаку базилевса он приблизился к ложу и стал на колени у его ног.

– Иосиф! – Начал Константин. – Я вырастил тебя и выделил среди остальных за преданное служение. Я знаю, твое слово твердо. В мои последние часы жизни я хочу, чтобы ты поклялся именем Бога служить и оберегать моего сына своей опытностью и радением. И пусть патриарх засвидетельствует твою клятву.

– Клянусь Христом Богом служить Роману до последнего вздоха. – Ответил Иосиф. Константин устало прикрыл глаза. Через некоторое время он открыл их и выразительно посмотрел на патриарха Полиевкта.

Тот понял этот взгляд и отдал распоряжение китонитам – стражникам императорской опочивальни. По их команде слуги палатины распахнули двери. В опочивальню вошли члены синклита, курапалат, магистры и патрикии. Константин Багрянородный объявил им свое волеизъявление. Он передавал всю власть самодержца своему сыну Роману.

Исполнив положенное, Константин со спокойствием и умиротворением стал ожидать прихода смерти. Он не дожил до своего очередного брумалия. Севаста Елена и ее дети, видели, как испускает дух и отходит басилевс Константин. С жалобами и стенаниями окружили они его ложе, оросили его слезами и принялись оплакивать столь великого государя.

Паракимомен Василий и патриарх Полиевкт расположились рядом. Под песнопения хоров святых и праведных монахов, омытое тело, вскоре выставили в Девятнадцати ложах. Здесь вновь почтили покойника песнопениями. Тут простилась с государем его семья. После этого тело перенесли в Халку, где прощальным поцелуем поцеловали его и архиереи, и иереи, и магистры, и патрикии, и все синклитики. После завершения прощаний по обычаю церковный распорядитель возвестил: «Иди царь, зовет тебя царь царствующих, господь господствующих». И вся толпа закричала, завопила, застенала. А когда распорядитель произнес эти слова в третий раз, царя сразу же подняли, вынесли из дворца на дорогу. Весь синклит шел в процессии, придавая торжественность шествию погребальным пением, пока тело не доставили в храм Святых апостолов, традиционное место царских погребений.

А что сказать о стоящем вдоль дороги народе? Одни взирали на тело басилевса сверху из окон высоких домов и зданий, другие смотрели на него вблизи. Кто-то плакал про себя и сотрясался от затаенных стенаний, кто-то исходил в воплях, кто-то рыдал еще горестнее, опечаленный и гнетомый общим несчастием, кто-то испускал слезы ручьями.

Когда процессия подошла к храму Святых апостолов, окруженное свитой царское тело поместили в церкви. Паракимомен Василий собственноручно обвязал, как это делают с покойниками, его тело. А когда готов был гроб Багрянородного, его захоронили вместе с царем Львом, его отцом. Даже после смерти и погребения его любезнейший сын остался предан отцу. В царствование Константина было совершено много великих деяний. И главное – он сохранил веру и государство.

Не дожидаясь конца положенного траура, сразу после похорон отца, Роман взялся за перестановки в своем окружении. Щедро награждая чинами и званиями, он удалил из дворца приближенных людей своего отца, в том числе и патрикия Василия Нофа. Вместо него управляющим синклитом назначил препозита и друнгария флота Иосифа Врингу. Сразу же после этого возвел его в достоинство паракимомена, своего спальничего, и вручил ему всю власть над бюрократами.

На другие высвободившиеся места он стал назначать молодых офицеров из числа своих знакомых. Протоспафария Иоанна по прозванию Хирин назначил великим этериархом – начальником личной императорской гвардии, возведя в патрикии, чтобы хранил басилевса от лиц подозрительных. По просьбе паракимомена Иосифа, сакелария Сисиния из чиновничьей братии, мужа ученого и к государственным делам способного, он вскоре сделал патрикием и логофетом геникона – начальником податного ведомства.

Эпархом Константинополя назначил молодого стратига Феодора Дафнопата, возведя его в ранг патрикия. А вот его помощниками, по выбору Иосифа и Сисиния назначил опытных бюрократов: асикритом – Феофилакта Мацицика, а судьей – Иосифа. Благодаря добрым советам, военные и бюрократы в одной связке, должны были хорошо послужить государству, уравновешивая друг друга. Меньше всего неожиданностей было в назначениях в военном ведомстве. Заботу о войсках Роман доверил братьям Фока. Никифора царь оставил доместиком Востока, несмотря на его пребывание в горах Афона. А его брата патрикия Льва, стратига Каппадокии, царь царей возвел в сан магистра и назначил доместиком Запада.

Расставив на высших постах государства своих людей, Роман взялся за чистку в своей семье. Выполняя волю отца, по совету Вринги, сестер своих Зою, Феодору, Агафу, Феофану и Анну, вместе с тетушкой Софьей, вдовой царя Христофора, своего дяди, он постриг в монахини. Напрасно мать молила за них. Напрасно молодые девушки, тесно обнявшись, просили о пощаде и плакали. Ничто не помогло. Одной царице Елене было разрешено остаться во дворце. Ее дочери должны были покориться непреклонной воле государя, обрекшей их на иноческую жизнь.

Когда по приказанию патриарха Полиевкта их волосы упали под ножницами, и когда на них надели монашеское одеяние, то из утонченной жестокости их разлучили одну с другой. Тогда царевны возмутились, совлекли с себя власяницы и объявили, что каждый день они будут есть мясо.

В конце концов, Роман все же смягчил их жизнь. Младших сестер распорядился отправить во дворец Антиоха и приказал разрешить им тот же образ жизни, что и в Священном дворце. Только старшую сестру Агафу, вместе с Софьей сослал в монастырь. Но даже там, к неудовольствию патриарха Полиевкта, вместо власяниц и постной пищи, Роман распорядился выдавать им тоже содержание, что и во дворце. Тем не менее, они навеки умерли для мира. И теперь, презираемая ими, жена государя Феофано торжествовала.

Через какое-то время поползли слухи, распространяемые злопыхателями. Кто-то видел, как в то время как базилевс Константин болел и кончался, снова показалась звезда, как при его рождении. Но на этот раз с тусклым и неярким свечением. Кто-то видел, как сын подсунул отравленное питье отцу, во время их паломничества к Олимпу. Кто-то вообще заговорил о заговоре Романа и Феофано против Константина.

Роман не обращал внимания на слухи. Он без промедления разослал дружеские письма ко всем ромейским начальникам и стратигам, а также царю Болгарии и всем государям западных и восточных народов, заключив с ними дружеские союзы.

Таким образом, расставив своих людей на ключевых постах империи, обезопасив себя от близких родственников и подтвердив мир с соседями, Роман посчитал, что потрудился достаточно, настало время для отдыха. И предался развлечениям со всем пылом и неутомимостью двадцатилетнего юноши.

Он был молод годами, крепок телом, строен и широк в плечах. Все поражались и восхищались его неуемной энергией. Порой целыми днями, скакал Роман по полям, наслаждаясь охотой за стенами столицы. По нескольку дней даже ноги его не было в царском дворце. Проводя время в пирах с ровесниками и льстецами, он был спокоен и приветлив. Одних он украшал почетными санами, других награждал щедрыми дарами. Бывало, просто так раздавал деньги многочисленным стражам и охранникам, еще более возбуждая и разжигая любовь к себе.

А иногда, в один день он и на ипподроме сидел, и с синклитом обедал. В полдень играл в мяч с соперниками умелыми и опытными, которых нередко обыгрывал. Потом с торжественной свитой отправлялся в пригород ловить кабанов, а уже вечером после охоты возвращался назад во дворец к жене и детям.

Анастасия опять была в положении, поэтому лишь иногда совместно с мужем посещала театральные представления, да радовалась, наблюдая за победами мужа из императорской ложи ипподрома. И радовались ему граждане, поскольку он и удачлив был, и над народами властвовал. И много доставлялось тогда в Византию всякой пищи и продовольствия.

Однажды вечером, Роман застал Анастасию в слезах.

– Дорогая, почему ты плачешь? Кто обидел тебя? Если это из-за моей поездки на охоту, то клянусь. Больше не покину пределов города.

– Ну что ты Роман. Разве я хотела бы привязать тебя к своей юбке? – Улыбнулась Анастасия и тут же снова разрыдалась. Роман сжал ее в объятиях стараясь успокоить. Наконец, чуть успокоившись, Анастасия рассказала мужу о смерти своего любимого отца.

– Его уже погребли. Я не смогла проститься с ним, – всхлипывала Анастасия.

– Почему мне не доложили? – Скрипнул зубами Роман. – Кто принес эту весть?

– Моя мать Цира после похорон, немедленно отправилась в Константинополь, чтобы сообщить мне о его гибели.

– Почему я ее не видел? – Удивился Роман.

– Моя мать – своеобразная женщина. Она остановилась в пустующем доме Никифора Фоки, своего названного сына, прислав мне письмо со знакомым палатином. И во дворец, ее проводили с черного входа, как она пожелала. Побыв немного со мной и поиграв с внуками, она также тихо и незаметно покинула дворец.

Про себя Анастасия вспомнила слова матери: «Большая власть – большая опасность. Тот кто не пожалел своих сестер, тем более не пожалеет дальних родственников».

– Да она мудрая женщина, – словно прочитав ее мысли, сказал Роман. – Как погиб Алан Каратер?

– Глупая, нелепая случайность. Пираты напали на его галеру во время морской прогулки. Они отбились, и галера вернулась в порт. Но его раны оказались смертельными, – всхлипнула Анастасия. – Отец и Кон Сивас хорошо укрепили порт. Мелкие шайки, им не страшны, но пираты уже нападают на корабли в море, на виду у города.

– О чем еще говорили? – Продолжал допытываться Роман.

– Да все больше о женских делах. Дома все хорошо. Вот только торговля хиреет по всему побережью. Там царит страх. Люди покидают дома и переселяются в горы. Нет никакой гарантии, что в один злосчастный час пираты не соберутся большой эскадрой и не сомнут оборону города.

– Да я помню, это старая проблема. Сколько не руби гидре голову, их только больше будет. Я обещаю, что разберусь с этой проблемой. Передай Цире мои соболезнования. Я распоряжусь, чтобы ей назначили достойную пенсию. Пусть спокойно возвращается домой. Твои родные не будут нуждаться ни в чем.

На следующий день Роман пригласил Иосифа Врингу, рассказал о горе, постигшем его тещу и супругу. Потом предложил тому высказаться о проблеме пиратства и возможности начала войны с ним.

– Только настоящая женщина может сделать из ничего: прическу, обед и мировую войну, – криво усмехнулся Вринга, выслушав Романа.

– Что это значит? – нахмурился Роман.

– Нет, нет, ничего, государь! Просто мысли вслух.

– Избавь меня от философии и говори по делу! – Сказал, как отрезал Роман.

– Мой государь! Будучи еще недавно флотоводцем, я как раз думал над этой проблемой. Уже полторы сотни лет прошло после того, как агаряне с большим флотом берберских боевых кораблей захватили остров Крит. А Крит контролировал свободный выход галер Византии в Средиземное море и безопасность греческих островов. С той поры морские разбойники каждодневно чинили зло и беды на нашей земле. Они захватывали добычу и пленных, создавая препятствия нашим торговым судам, – говорил Иосиф. – Зато работорговцы Всемирной торговой организации жируют, деля с пиратами баснословную прибыль.

– Эти разбойники разрушают все, до чего дотягиваются, – подтвердил Роман. Правда, не уточнил, кого именно имел в виду. Пиратов или торговцев. – Что предлагаешь?

– Нашими стараниями, флоты Магриба и Тарса понесли значительный урон. По сути, Крит остался один на один с Византией. И момент благоприятный, государь. Суннитский халиф Кордовы с Иберийского полуострова не станет помогать исмаилитам Крита. Да и тюркский наместник Египта предан Багдадскому халифу, который терпеть не может сектантов халифа Магриба. Чей стратиг Явхар, носится по Африке, захватывая новые территории, тревожа набегами и Египет. Но тюркские и кавказские «волчата», мамлюки¹⁴ Багдадского халифа, успешно отражают набеги берберов на суше. Кроме этого из дельты Египта традиционно идут поставки зерна в Византию. Египетский наместник, предводитель мамлюков будет только рад, если мы пресечем разбой пиратов на море.

Но и легкой эта война не будет. Так или иначе, нарушится сложившееся равновесие в Средиземноморье. Нарушаться торговые пути. В войну будут втянуты все мировые державы. Нельзя сбрасывать со счетов огромное давление, которое мы почувствуем со стороны царства Атиля¹⁵ и его Всемирной торговой организации.

– Слишком долго мы жили спокойно. Пора встряхнуть этот мир и показать малеху Иосифу¹⁶ из Атиля и всей фатимидской кодле Северной Африки, кто хозяин в Средиземноморье, – «рубанул» рукой Роман. – Значит решено. Повелеваю! Займись подготовкой войска, посылай гонцов во все провинции, будем собирать большой флот для вторжения. Отпиши царям федератов, пусть присылают казар, а крестница моего отца царица русов Елена¹⁷ – норманнов в ладьях.

– Все будет исполнено, государь, – склонился в низком поклоне Вринга. – Но надо будет заручиться поддержкой синклита. Такое предприятие требует больших затрат, а сенаторы как всегда скупы. К тому же есть подозрение, что некоторые из них, в тайне имеют свои интересы на Крите. Есть и другой вопрос требующий решения. Кого назначить командующим? Ведь его будут пытаться подкупить, а может даже и убить.

– Двух мнений быть не может, – не задумываясь, ответил Роман. – Разумеется, назначить командующим магистра Никифора Фоку. Я давно обещал ему эту битву. Да и после смерти сына он слишком увлекся мистикой на Афоне. Его, как отличного военного, надо занять настоящим делом, войной.

– Выбор хороший, но говорят, он стал послушником и готовится принять монашество, – ровным голосом возразил Вринга.

– Своим повелением я отзову его. Пусть проходит послушание не при монастыре, а в сражениях.

– Еще болтают, что побывал он в Никопсии, что на побережье в Абхазии. Там разговаривал с каким-то старцем в горах, – продолжал Вринга вкрадчивым тоном.

– Это ты о сплетнях? О предсказании? Да знаю я. «Захвативший Крит, познает великое горе, но овладеет скипетром Ромейской державы», – процитировал Роман. – Это всего лишь бредни выжившего из ума отшельника. Но даже если это и так. Разве это не дополнительный повод послать на Крит именно Никифора? Не может же будущий монах сидеть на троне! Это исключено.

Не откладывая в «долгий ящик» Вринга собрал синклит на внеочередное заседание. После заявления базилевса Романа, сенаторы долго спорили. Некоторые из выступавших напомнили собравшимся сенаторам о подобных экспедициях при прежних басилевсах Льве и Константине. Тогда были потрачены впустую огромные средства. Достижений не было, а загублено было много людей.

Другие боялись опасности на море, а также помощи Криту со стороны соседних держав и их флотов. Третьи предрекали ухудшение отношений с Всемирной торговой организацией Атиля. Потом нашелся один сенатор, якобы слышавший о предсказании. Будто тот человек, который захватит Крит, овладеет скипетром Ромейской державы. Страсти кипели. Мнения разделились.

Наконец слово взял патриарх. Оглядев зал прямым взглядом, от которого многие почувствовали себя неуютно, Палиевкт сказал:

– Сердце басилевса в руке Господа, и Бог внушил ему эту мысль! А наш долг повиноваться его боговдохновенному приказу. Все мы знаем, дети мои, какие беды причинили нам, враги Святого Креста. Вспомним убийства, насилия над девами, разрушение церквей, опустошение прибрежных городов. Вы говорили о предсказании. Так вспомните и предсказание Иоанна Богослова. Накануне второго сошествия Христа появятся Антихрист – Зверь из моря и Лжепророк – Зверь из земли. Пираты и их самозваный халиф из Кайруана – вот предсказанные Антихрист и Лжепророк. Осталось дождаться только пришествия Сатаны. Я спрашиваю вас ромеи! Будете вы покорно ждать прихода проклятого, который сожрет ваши души или будете драться ради Христа!? – Сенаторы опустили глаза, никто не хотел встретиться с пылающим взором Полиевкта.

Настрой военной партии синклита озвучил убеленный сединами Варда Фока, отец Никифора:

– Я поддерживаю государя Романа. Надо сразиться за христиан и единоплеменников. Не побоимся ни долгого пути, ни морской пучины, ни изменчивости победы, ни немощной молвы, ни дурных предсказаний.

Подвел итог паракимомен Иосиф Вринга:

– Сенаторы! Торговля на греческих берегах несет огромные убытки из-за произвола пиратов. Казна скудеет! Настало время показать всему миру кто хозяин в Средиземноморье. И залог нашей победы – командующий этого похода. По внушению Бога, басилевс назначил верного и честного слугу своего – магистра Никифора Фоку, принявшему послушание. А чтобы пресечь нехорошие слухи, басилевс объявляет соправителем на престоле своего сына Василия.

Более никто оспаривать решение Романа не посмел. Синклит проголосовал: «За войну».

Заручившись поддержкой синклита, по поручению басилевса, Иосиф Вринга начал подготовку к компании. Незамедлительно был отправлен гонец на гору Афон, где в одной из пещер уединился Никифор. Там ему было вручено повеление базилевса вернуться в Царский город.

Константинополь встретил магистра Никифора ликованием. Всякий хотел пожелать ему удачи и победы в предстоящей войне.

С большим радушием встретили его и во дворце царя царей.

– Помнишь, магистр наш разговор в тот год, когда я встретил Анастасию? – Спросил Роман у Никифора. – Тогда ты говорил, что мог бы расправиться с пиратами. Теперь в моей власти предоставить тебе этот шанс. Готов ли ты возглавить эту военную компанию?

– После смерти сына я жил в малодоступных и уединенных местах Афона. Там, где живут монахи подвижники, – отвечал Никифор. – И там я повстречал святого отца Афанасия, который успокоил мою душу и принял меня в послушники. Как оказалось, и на Афонской горе нет спокойной жизни из-за неоднократных опустошительных нападений арабских пиратов с моря. Монахов убивают или увозят в плен. Я всей душой жажду покончить с этим. И это будет моим послушанием. Отец Афанасий будет сопровождать меня на войне, защищая молитвами от диавольских козней.

Роман, проявляя завидное упрямство, решил приставить к Никифору телохранителя, китонита Михаила.

– Зачем мне телохранитель государь, если все в руках Божьих? – Стал возражать магистр. – Душу мою будет лечить отец Афанасий, которого я смиренно попрошу отправиться со мной. А охрана для тела мне без надобности.

– Молитвы дело хорошее. Но они спасают душу, а телохранители – тело, – настаивал Роман. – Я знаю Никифор, что ты никого не боишься. Вокруг тебя преданные воины, и ты сам можешь справиться с десятком. Но это не простая война. Нужно помнить о наемных убийцах, ассасинах! Слишком многое поставлено на кон и мне нужна только победа. Я не хочу, что бы она зависела от случайности. Михаил обучен защищать. Он будет твоей тенью. Клянись, что не станешь препятствовать ему защищать твое тело!

– Ну, хорошо, государь! Клянусь Богом! Возьму, если он не будет путаться у меня под ногами, – С кислой миной, вынужденно поклялся Никифор. – Эх, если бы этим можно было бы решить все проблемы.

– Что-то еще тебя беспокоит? Говори, – велел Роман магистру.

– Я, государь, хочу напомнить, что по поручению твоего Багрянородного отца ездил с отцом Афанасием в Никопсию на Кавказ. Там, у могилы Святого апостола Симона Канонита я повстречал другого монаха, который проводил меня к святому отшельнику. Когда я спросил его что ждет нашу державу, старец сделал маловразумительное предсказание, – слегка замялся Никифор.

– Ах, это, – махнул рукой Роман. – Про то предсказание уже судачат по всему Константинополю. Пустое. А тебе что он предрек? – Поинтересовался Роман.

– Он предрек мне долгую жизнь и многие ждущие меня трудности, – как на духу поведал Никифор. – Но если я буду с Богом в душе, то преодолею свои страсти. Там у старца я дал обет: в случае победы построить Храм в том месте, где Святой апостол Симон Канонит принял мученическую смерть, спасая друзей своих. В том числе и Святого апостола Андрея. Его отсеченная голова стала реликвией для близживущих народов. Правда в 850 году патриарх Игнатий изъял останки головы из Коман¹⁸ и увез в Константинополь, объявив, что это утерянная голова Иоанна Предтечи. Но в Команах сохранилась ниша, вырубленная в скале, где отпечатался нерукотворный образ этой главы. А последователи Святого Симона почитают за честь принять смерть за тех, кто им дорог. Это и мне близко по духу. Общину монахов в Никопсии отец Афанасий уже нарек Новым Афоном.

– Если победим, я помогу тебе в обустройстве новой святыни, – сказал Роман серьезно.

– Не телохранителю, а тебе государь, придется вместе с паракимоменом Иосифом прикрывать мой тыл, – еще добавил угрюмо Никифор. – Будет не до веселых пирушек. Сунувшись на Крит, я разворошу такой улей, что наша война в Сирии покажется тебе детской забавой.

– Не думай об этом, – отмахнулся Роман. – Делай свое дело и будь уверен, что я не отступлю.

Местом сбора разношерстного войска был объявлен Азиатский берег, напротив Константинополя. Никифора снабдили деньгами на текущие расходы. В начале лета магистр попрощался с отцом и братом и, прихватив с собой неугомонного Цимисхия, отправился инспектировать военный лагерь.