Читать книгу Список Ханны - Дебби Макомбер - Страница 1

Я не сентиментальный малый, и мне нередко случалось забывать о Дне матери, а однажды, когда мы с Ханной еще встречались, не заметил приближения Дня святого Валентина. К счастью, жена не принимала близко к сердцу мои провалы памяти, не подвергая сомнению в связи с этим искренность моих чувств. Что касается праздников и дней рождений – тут я вообще пустое место. Наверное, я бы и Рождества не заметил, если бы не поднималась вся эта предпраздничная кутерьма вокруг него. Не потому, что я такой эгоцентричный… Хотя… Может быть, в какой-то степени так оно и есть, но разве не все мы таковы?

Я считаю, что уделять много внимания людям в связи с их днями рождения или традиционными праздниками просто нелепо. Если вы любите кого-то, нужно проявлять свою любовь друг к другу каждый день. Зачем ждать определенной даты, чтобы подарить жене цветы? Поступки говорят лучше слов, особенно если это проявления любви. Просто потому, что вам хочется порадовать любимого человека.

Этому меня научила Ханна. Ханна. Сегодня, восьмого мая, исполнился ровно год с того дня. Ровно год, как я потерял ее, мою прекрасную тридцатишестилетнюю жену. Даже сейчас, спустя год после ее смерти, при мысли об этом у меня болит сердце.

Целый год. Триста шестьдесят пять одиноких дней и пустых ночей. Помню, как через несколько дней после ее смерти я стоял над свежей могилой, глядя, как гроб опускают в землю, потом бросил горсть земли на глянцевую крышку, и этот глухой стук навсегда остался в моей памяти.

Не проходило и часа, чтобы я не вспомнил Ханну. Это сейчас, а в первые месяцы после похорон я и минуты не мог прожить без воспоминаний о ней. Все вокруг кричало, напоминало мне о Ханне.

Сказать, что я любил ее, было бы слишком просто и не отразило бы всей глубины моего чувства. Только с ней я испытывал полноту восприятия мира, а после ее смерти все краски и звуки стерлись, стали бесцветны, тусклы. Тысячу других таких же определений можно было подобрать, но и они не смогли бы описать ту пустоту, которая охватила меня после ухода жены.

Я без конца вел с ней односторонний нескончаемый разговор с того самого момента, когда она подарила мне прощальную улыбку, перед тем как вручить свою душу Господу Богу.

И вот теперь, год спустя, находясь на стадионе на бейсбольном матче с участием «Сиэтл маринерс», я притворяюсь, что слежу за игрой, хотя все мои мысли только с ней – с моей ушедшей ровно год назад дорогой женой.

Я сидел в ложе с братом Ханны и моим лучшим другом Ричи. Это он пригласил меня на игру, хотя конечно же не причислял меня к бейсбольным фанатам и прекрасно знал, какая сегодня дата.

Внешне я могу казаться человеком не сентиментальным, но разве смогу забыть тот день? Поскольку я врач, педиатр, мне приходилось видеть смерть и быть ее свидетелем, но каждый раз, поверьте, это было нелегко. Особенно тяжело, когда речь идет о детях. Даже если конец приходит безболезненно и тихо, как это было в случае с Ханной.

Подростком я увлекался спортом. Играл осенью в футбол, зимой в баскетбол, а летом работал спасателем. Дух соревнования является неотъемлемой частью моего «я». Не люблю проигрывать, но смерть – мой главный противник – играет нечестно, не по правилам. Она забрала у меня мою любимую жену слишком рано. Ханна была самой жизнерадостной, энергичной, любящей из всех женщин, которых я знал когда-либо. С тех пор я потерял смысл жизни.

Хотя я сражался со смертью, моим врагом, с первого дня, как стал врачом (поэтому я и стал врачом, чтобы с ней сражаться), я не до конца понимал ее глубинный смысл. Но мне случилось однажды понять, что смерть может быть другом, оставаясь при этом врагом. И именно Ханна, которая любила меня с такой силой и знала меня так хорошо, показала мне, что так бывает.

В течение прошедшего года, переживая все заново, я испытывал огромное сожаление, что невольно доставлял ей лишние страдания, пытаясь отрицать факт, что она умирает. Отказываясь смириться, цеплялся за проблески надежды. Ханна готова была покинуть меня, а я не отпускал ее, был эгоистом, потому что не представлял жизни без нее.

Даже когда она впала в беспамятство, я сидел днем и ночью около ее постели, надеясь на чудо. Глупо с моей стороны, ведь, как медик, я знал горькую правду. Теперь понимаю, что мое упрямство, мое упорство не давали ей уйти, дух не мог покинуть тело, я удерживал его. Привязывая к земле, не давая отправиться к Богу.

Когда я осознал тщетность своих усилий и надежд, когда увидел, как страдают ее родители и брат, только тогда ясно пришло сознание, что должен отпустить ее… Я встал и покинул больничную палату. Надо было взять себя в руки. Я не спал и не ел несколько дней, не брился, зарос и выглядел трагично и жалко. Вернулся в наш дом, принял душ, заставил себя выпить чашку бульона и проспал три часа. Когда я вернулся в клинику, около постели Ханны собралась вся семья. Ханна была в беспамятстве, пульс почти не прослушивался, было ясно, что жить ей осталось всего несколько минут. И вдруг, перед тем как уйти в мир иной, она открыла глаза. Посмотрела прямо на меня и улыбнулась. Я взял ее руку, поднес к губам, глаза ее вновь закрылись, и она… Она покинула нас…

Ее последняя улыбка останется со мной навсегда. Каждую ночь, едва моя голова коснется подушки, я вижу перед собой последнюю улыбку Ханны.

– Эй, Майкл, хочешь пива? – услышал я.

Ричи никогда не звал меня Майком, впрочем, как и все остальные. Даже ребенком я никогда не был Майком.

– Давай. – Я не следил за игрой. Просто машинально вскакивал с места, когда вскакивали все, и орал что-то вместе с ними. Понятия не имел, какой счет и кто ведет. Я долгое время был безразличен ко всему, кроме своей работы. Она была моим спасением.

– Пообедаем вместе после игры? – Ричи протянул мне бутылку холодного пива.

Я поколебался. Меня ждали пустой дом и воспоминания о Ханне.

– Конечно.

Есть не хотелось. Я давно потерял аппетит, еду воспринимал как необходимость.

– Отлично. – Ричи сделал большой глоток пива и вновь повернулся к игровому полю.

Я пришел сюда, хотя совсем не интересовался игрой, и это было нечестно по отношению к Ричи, ведь он заплатил большие деньги за места в этой ложе и мог взять кого-нибудь другого, кто составил бы ему полноценную компанию. Но именно в этот день я не хотел оставаться один. Остальные дни в году я был абсолютно удовлетворен собственным обществом. Но не сегодня.

Игра, вероятно, закончилась; очнувшись, я увидел, что народ покидает места на стадионе.

Я сделал над собой усилие:

– Прекрасная игра.

– Мы проиграли, – пробормотал Ричи.

А я даже не заметил.

Ричи ободряюще хлопнул меня по спине, давая этим понять, что мое состояние ему известно, и мы пошли к выходу. Спустя полчаса мы сидели в уютном баре, расположенном поблизости от стадиона. Я уставился в меню, надеясь воображением предстоящей еды вызвать аппетит. За последний год я потерял почти двадцать фунтов. Понимая, что пища необходима для поддержания жизнедеятельности, я уделял ей минимум внимания, ел в основном на ходу, не задумываясь, просто набивая желудок, перекусывая чем придется. Цель насыщения бывала достигнута, но удовольствия при этом я не испытывал совсем.

Ханна обладала талантом кулинара, как и ее кузина, Уинтер Адамс, владелица ресторана «Французское кафе» на Блоссом-стрит. Любила экспериментировать, пробуя различные рецепты приготовления, и гордилась результатами. О званых ужинах Ханны ходили легенды среди друзей. Как хозяйка она была всегда естественна, очаровательна и любезна.

– Так что думаешь?

Голос Ричи заставил меня вздрогнуть. Я понял, что он спрашивает о моем выборе меню.

– Лосось на гриле, – ответил я.

– Я, пожалуй, возьму стейк.

У меня стейки всегда ассоциировались с особыми случаями, но сегодня был не тот день, чтобы праздновать. Задолго до того, как я понял, что Ханна проиграла битву с раком, она сказала, что не хочет, чтобы после ее ухода я долго предавался скорби. Она хотела, чтобы ее поминки были так же веселы, как ее званые вечера. Но тогда я просто слышать не хотел о ее смерти. К тому времени она подчинилась неизбежному, а я еще сопротивлялся. У меня не хватило храбрости признать поражение.

Официантка взяла заказ. Принесла пиво и удалилась. Я крутил в пальцах бутылочку с янтарным пивом и хмуро смотрел в стол. Сегодня я плохая компания для Ричи.

– Сегодня ровно год, – тихо произнес он.

Я кивнул, подтверждая, что слышал. Но не стал развивать тему.

Я скучаю по ней, – продолжал он.

И опять я кивнул. Хотя воспоминания вызывали боль, тем не менее меня распирало страстное желание говорить о ней без конца. Удержать ее, если не физически, то эмоционально, памятью.

– Трудно поверить, что прошло двенадцать месяцев. – Я и не пытался скрыть печаль в своем голосе.

– Как ты сейчас?

Я пожал плечами. Плохо. Мне плохо, и я просто схожу с ума. Все еще не могу смириться, что это случилось именно с Ханной, такой милой, такой замечательной. Судьба оказалась жестока к ней. И ко мне.

Мы поженились с Ханной, когда я окончил медицинскую школу. Посчитали, что мой интерн при больнице дает возможность нам создать семью уже сейчас. Ханна работала в одном из департаментов регионального отделения сетевых магазинов, делая закупки, и работа ей нравилась. Когда я возвращался домой, вымотанный, выжатый как лимон, она могла меня развлечь рассказами о людях, которых встречала на работе, о забавных происшествиях. Имена я быстро забывал, но человеческие слабости или смешные стороны продолжали жить в памяти. Каждый случай обрастал милыми подробностями и был вполне законченной историей, талантливо исполненной, с добрым юмором. Стоит закрыть глаза, и я могу ясно услышать ее смех. У меня вызывают улыбку воспоминания о первых днях нашей жизни, о тех трудностях, которые мы преодолевали, о тех радостях и счастье, и память об этом поддерживала меня на всем протяжении года без Ханны. В тот день, когда я закончил работу интерна и начал самостоятельную практику в Сиэтле, Ханна выбросила свои противозачаточные таблетки. Мы без конца говорили о детях, о семье, мы оба любили детей. Она хотела троих, я бы удовлетворился двумя. Ханна решила, что лучше нечетное число, и мы решили – троих.

Но она так и не забеременела. Постепенно ею овладевало беспокойство, и я почувствовал, как напряжение перерастает в стресс. После восемнадцати месяцев попыток она решила обратиться к доктору, консультанту по бесплодию, и тут выяснилась причина. Спустя неделю после обращения в клинику Ханне поставили диагноз: четвертая степень рака яичников. К тому времени, когда это обнаружилось, спасти ее уже было невозможно.

Меня не покидало чувство, что я должен был знать, предполагать – что-то не так с Ханной, ведь я врач. Я винил теперь себя за то, что раньше не отправил ее на диагностику. Мне бы обратить внимание на признаки, детали, тогда я, возможно, и догадался бы о причинах ее бесплодия. Но я слишком был занят своей работой, моя голова была забита другими делами. Друзья спорили со мной, например Патрик О’Мэлли, тоже педиатр и мой коллега. Они напоминали мне, как и сама Ханна, что симптомы этого вида не проявляются до самого конца, пока не становится слишком поздно. Я знал об этом тоже, но, виня себя, наказывая себя, испытывал облегчение.

– Помнишь, вы ужинали у нас дома последний раз? Стеф и я принимали вас в тот последний наш вечер, тебя и Ханну? – Голос Ричи опять вывел меня из задумчивости.

Я кивнул. В ту пятницу мы последний раз были в гостях парой. Как раз в тот день мы получили новости, потрясшие нас. Последние тесты показали, что химия мало что изменила и не замедлила процесс болезни.

Расстроенный и подавленный, я хотел отменить ужин у Ричи, но Ханна настояла. Она вошла в их дом с улыбкой, как будто ничего не произошло. Зато я был как комок нервов и с трудом дождался конца. Ханна вела себя как ни в чем не бывало, и если бы я не был в курсе, то никогда бы не догадался.

– Конечно, я помню.

– Так вот, она попросила меня кое-что сделать для нее в тот вечер, – продолжал Ричи.

– Ханна просила тебя? – Пораженный его словами, я поднял голову от своего пива.

Теперь Ричи отвел глаза.

– Пока ты играл в видеоигры с Максом, Ханна поговорила со мной наедине.

Я подвинулся ближе к столу. Громкий звук, рвущийся из телевизора в баре, стал глуше, отдаленнее, каждый мускул в моем теле напрягся, как будто я знал, что скажет Ричи.

– Она сказала мне, что доктора сообщили плохие новости.

Я тупо уставился на пустой стул в другом конце бара.

– В тот вечер я хотел отменить ужин с вами, но Ханна настояла.

– У нее была веская причина, чтобы прийти к нам. Она спокойно объяснила, что надежды больше нет и она скоро умрет.

Я с трудом вынес его слова.

Он тяжело вздохнул:

– Она не боялась смерти, поверь.

– Наверное, потому, что рай и существует для таких, как моя Ханна.

Ричи кивнул, соглашаясь.

– Она смирилась с судьбой задолго до этого. Но Ханна не была фаталисткой, она любила жизнь и хотела жить.

Было время, когда я сомневался в этом.

– Но я умолял ее поехать в Европу, где экспериментируют и добились хороших результатов. Она отказалась.

– Было слишком поздно, – пальцы Ричи стиснули бутылочное горлышко, – но мы этого еще не знали. А она знала.

Да, похоже на Ханну. Не только умница, но и практична во всем. Пока она принимала зло как неизбежное, я цеплялся за каждую соломинку. Я проводил часы, листая последние медицинские журналы, названивая специалистам, ведя поиски онлайн. Но мои сумасшедшие метания и попытки ни к чему не привели. А Ханна достигла черты, от которой нет возврата. Она умерла два месяца спустя.

До сих пор пугает скорость, с которой она угасла. Я тогда еще сердился на нее. Единственный раз за все время нашего брака. Потому что хотел, чтобы она боролась. Я орал. Бесновался и в кровь разбил кулаки о стену.

Ханна осторожно взяла мои окровавленные руки в свои и нежно поцеловала каждый разбитый палец. Но никакая нежность не способна унять ту боль, которую я ощущал от предстоящей утраты.

Официантка принесла еду, но я не мог проглотить ни кусочка, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Ричи, вероятно, чувствовал то же самое, потому что в течение нескольких минут не притрагивался к своему стейку.

– Ханна просила передать тебе это, – наконец произнес мой шурин, вынимая из кармана конверт.

– Письмо?

– Она просила подождать, пока не пройдет год. Только тогда, и никак не раньше, я должен был отдать тебе его. Последняя просьба моей сестры.

Я уставился на него, отказываясь верить в то, что услышал. Мы ходили с ним по утрам в гимнастический зал три раза в неделю весь прошедший год, и все эти месяцы он не упомянул о письме сестры!

– В тот вечер я обещал Ханне, что передам тебе письмо через год. Положил в наш сейф и ждал.

Растерянно я взял у него конверт.

Вскоре мы покинули бар. Я не помнил, как доехал до дома. Казалось, я только что был на паркинге в Сиэтле и вот уже сижу в машине перед своим домом.

Войдя в дом, я бросил ключи на кухонную стойку, прошел в гостиную, присел на краешек софы, глядя на конверт. На нем было написано одно слово. Майклу. Я смотрел на свое имя, и сердце сжималось. Казалось, ее любовь, вибрируя, струилась ко мне от этого конверта.

Дрожащей рукой я вскрыл его.