Читать книгу Солнечные дни - Денис Александрович Игумнов - Страница 1

Тимуру Власову нравилось качаться на курсе. Ягодицы начинали твердеть в первую очередь. Потом начинало пухнуть всё остальное. Взрывоопасная смесь для роста мышц и атрофии ненужных ветвей сомнений на дереве мысли. Употреблять он начал ещё в школе, когда ему исполнилось семнадцать лет. Впечатляющие результаты в силовом троеборье сразу после (и особенно во время) первого курса сделали из него убеждённого адепта химии.

Его любимым упражнением был присед. Ноги лучше всего реагировали на занятия со штангой, набирали силу, мышцы увеличивались в размерах, начинали выпирать, рвали брюки, джинсы и в срочном порядке приходилось менять гардероб, покупать вещи на три размера больше (ему это тоже нравилось). Примечательно, что от приседаний у Тимура росли не только ноги, но и остальные мышцы – грудь, спина, плечи. Процессы метаболизма ускорялись во всём теле.

Сам, будучи любителем железа, он ненавидел качков. Пустые, самовлюблённые эгоисты, любящие только самих себя. Вот он – другое дело – качался для того, чтобы быть, а не казаться. Развивал силу, а генетика помогала ему выглядеть как самому настоящему профессиональному бодибилдеру. Тимур – невысокий коренастый блондин с бычьей шеей, с вытянутым лицом и с двумя вертикальными хмурыми складками между бровей; его раздавленный, как от удара, боксёрский нос обращал на себя внимание и сообщал об опыте хозяина в делах мордобоя; депрессивные тонкие губы, вечно недовольный рот с опущенными вниз уголкам придавали Тимуру вид человека серьёзного, делового, не растрачивающего себя по пустякам. Ну и, конечно, главное физическое богатство Власова – красивое, накаченное тело, покрытое круглый год матовой плёнкой бронзового загара.

Окончив Плехановский институт и получив диплом инженера технолога пищевых производств, Тимур не работал по специальности ни одного дня. Ещё на втором курсе он нашёл для себя стабильный источник дохода – препараты, способствующие росту мышц, точнее – их продажу. На фоне растущего интереса к здоровому образу жизни в стране повысился спрос на фармакологические препараты, как раз таки и помогающие это самое здоровье угробить. Всем хотелось получить быстрый результат, но никто не умел курсить правильно, а такие пушеры искусственных половых гормонов, как он, умело расхваливали плюсы своего нелегального товара, скромно умалчивая о минусах (возможных и невозможных побочках) и спрос с каждым днём на стероиды только рос.

В месяц на перепродаже специальных препаратов Тимур зарабатывал от ста до ста пятидесяти тысяч рублей в месяц. Даже при его отнюдь не юном возрасте, а ему нынешней зимой исполнилось тридцать семь лет, немалые деньги. Учитывая холостой статус Тимура и подавно. Но не деньги его манили в первую очередь, они были приятным дополнением, бонусом к жизни того, кто знал её тайну. Химия изменила его сознание, помогла преодолеть внутренние моральные барьеры и начать воплощать свои детские мечты в жизнь.

Тимур не любил сильных и уверенных, но в душе всегда сам хотел на таких героев походить. В детстве замкнутый, нелюдимый, с пылающим в его маленьком сердце гневом, он часто дрался: во-первых, доказывая самому себе свою состоятельность, а уж во-вторых, наказывая за агрессивную тупость нападавших. Не имея тяги к подростковым компаниям, он предпочитал оставаться одиночкой и поэтому конфликт следовал за конфликтом. Неформальные лидеры школы чувствовали исходящую от него угрозу их власти. Они пытались сломать его. Но его врагам не везло, для них он почти всегда оказывался не по зубам. Зверёныш и сам мог похвастаться острыми, длинными клыками. Ни спасовав ни разу в драке, неизменно остававшееся после таких стычек раздражение, мутным осадком оседавшее на дно стакана его души, он вымещал на младших и слабых.

Потом, когда он понял, что некоторые особо сильные свои порывы необходимо сдерживать и скрывать от окружающих, Тимур нашёл выход – спорт. Немного бокса, но в основном железо. Теперь он в школьных драках и уличных разборках не проигрывал никогда и мог спокойно отметелить в одиночку нескольких матёрых хулиганов. Секрет непобедимости качка Тимура был скрыт в его силе и жестокости, но больше в жестокости. Несовершеннолетние сверстники его зауважали ещё сильнее (стали бояться, как дети боятся темноты, обходить стороной) и отстали, а он затаил злобу на весь мир. Все победы Тимура обращались в ненависть, желание разрушения. Он шёл на провокации конфликтов, чтобы иметь возможность выкачать из возможного противостояния кровавую дозу требуемого ему стимулятора – насилия. Его потуги не давали желаемого результата, зная буйный нрав Власова с ним предпочитали не связываться, избегали, смотрели косо, обходили стороной, как ядовитого гада.

И Тимур смерился с ролью изгоя-победителя, чтобы с головой погрузиться, на время отказавшись от своих фантазий, в тренировочный процесс, строящий сильное тело и воспитывающий несгибаемый характер.

В нашем мире на тех, кто внушительно выглядит, нападают реже, поэтому большинство качков чувствовали себя по жизни в полной безопасности, уверенно. Тимур об этом знал, помнил. Разбуженная искусственными гормонами агрессивность дала его замыслам новый толчок. Тимуру было мало изнурять тело тяжёлыми тренировками, его тёмная душа требовала иной пищи. Он взрослел, подростковые прыщи души превращались в глубокие прободные нарывы: отложенные когда-то в сторону замыслы стали вновь актуальны.

Ко всему в жизни Тимур подходил основательно, тщательно планируя любое своё действие. Вот и нелегальный бизнес выстроил таким образом, чтобы максимально себя обезопасить. Имел дело лишь с проверенными, знакомыми ему лично клиентами, продавал химию малыми партиями, с оптовиками дела не имел, поставщиков не менял (многих из которых знал лично), товар покупал на месте (в Молдове, Украине, Белоруссии) и сам же пересылал на своё имя в Россию. Через пятнадцать лет его жизни в качестве пушера, он пришёл к выводу, что всё, чем он занимался, было лишь прикрытием – прелюдией к настоящему делу.

Первое, что он сделал, следуя вновь разработанному им плану, – это купил собаку – щенка кавказской овчарки. Воспитание пса сводилось к простой формуле – сначала бил, потом кормил. На заднем дворе он соорудил огороженную железной сеткой площадку для тренировок Курда (так он назвал пса). Горки, эстакады, висели покрышки, канаты, обручи, словом, сделано было всё как для обучения настоящего служебного пса, чтобы из щенка вырос настоящий волкодав. Там же на заднем дворе Курд и жил – в утеплённой, обшитой листами гудрона и обтянутой брезентом, грубо сколоченной деревянной будке. Власов, открыв заднюю дверь загородного дома, мог в любое время суток, попасть в вольер к своему питомцу. Курда он приобрёл в возрасте двух месяцев – пушистый, задорно потявкивающий, мягкий комочек, – и с первого дня Тимур принялся за его воспитание. Сначала берёзовые прутья, потом плётка и наконец, после того как псу исполнился год, палка. Хозяин прививал побоями псу характер разрушителя, подчинявшегося только ему. Ради достижения этой цели он перебрался жить с квартиры на дачу. Проводил в доме за хлопотами воспитания подрастающего зверя Тимур минимум три дня в неделю. Оборудовал в подвале качалку и полный вперёд!

Начинался день пушера Тимура рано – в пять утра. Ранняя весна, конец марта. В пять ещё темно. На даче, в тридцати километрах от Москвы, царила тишина давно забытого в городе умиротворения. Его дом стоял на окраине посёлка, придвинувшись боком вплотную к сосновому лесу. Воздух, пьянейшей чистым небесным кислородом со свежим привкусом хвои, свобода, здоровье. Живи и радуйся. Чего ещё надо человеку? Но у Власова было своё мнение на этот счёт. Подкрепившись плотным завтраком – омлет из четырёх яиц, пачка творога, тарелка овсяной каши, три говяжьи сардельки, стакан апельсинового сока и литр белкового коктейля, он принял дозу и, взяв палку (дубину), стоявшую рядом с задней дверью, вышел на крыльцо. Спустившись по лестнице, он свистнул и крикнул:

– Ко мне, Курд!

Конечно, пёс сразу почувствовал приход хозяина, но выходить не спешил, команды не было. Он чуял, чем всё для него сейчас опять обернётся, и всё же ослушаться он не мог. Курд безропотно подчинялся Тимуру и услышав, что тот его позвал, вылез из будки. Курду недавно исполнился год, а выглядел он, как телёнок. Мускулистый бычок. Диета, на которой он сидел, творила чудеса. Густая шерсть скрывала гору натренированных мышц, напитанных взрывной силой и потрясающей выносливостью.

– К ноге. Опять, лентяй, дрых?

Власов был несправедлив. Пёс проснулся раньше него и ждал. Тимур, распалял себя, искал повод, хотя он в нём и не нуждался.

Тимур принадлежал к тому меньшинству людей, которые владели левой рукой лучше, чем правой. Левша от рождения собаку он предпочитал охаживать палкой, держа её в правой руке, тренировал свои рефлексы, развивал силу удара справа. Первый удар он всегда наносил с ленцой. Вроде как пробуя силы. Работа палкой, которую сжимает второстепенная для Тимура правая, как неумелая ласка – постоянно возникало желание её подправить.

"Бац!" – палка хлопнула по собачьему боку. Тимур испытал такое ощущение, будто он ударил не просто по живым, пускай и приобретшим упругую твёрдость резины, имевшим переизбыток силы мускулам, а палка повстречалась с гранитным монументом, скульптурой, выточенной в виде лохматого пса. Злость рванула сердце Власова: жёсткость мышц его собаки ассоциировалась у него с пассивным сопротивлением, бунтом. Остановиться стало невозможно. Он вдалбливал удары в собачье мясо, так словно хотел приготовить из него отбивную. По холке, по ляжкам, по рёбрам, по голове. Сумасшедшая молотилка. Курд не рычал, не скулил, он прижимался к земле и отползал к забору. Его верхняя губа невольно поднималась вверх, обнажая клыки – это чем-то походило на улыбку, а чем-то на бессильную угрозу. При каждом ударе пёс слегка поворачивался всем телом, и кинетическая энергия палки тратилась на соскальзывание. Курд научился избегать самых сильных ударов, гасить их, охраняя себя от серьёзных травм. Иначе его хозяин давно бы забил насмерть. Курд не знал, но после года истязаний, он вполне мог, приняв на себя все удары, совсем не уворачиваясь от них, остаться стоять на своих четырёх лапах. Тимур набил пса до уровня мозоли на кулаке каратиста. Значительного вреда он причинить ему не мог, но Курд чувствовал боль и обиду. Время любви заканчивалось, наступало время ненависти. Чего, собственно, и добивался от него побоями хозяин.

Закончив утреннюю обучающую сессию экзекуции, Власов, утирая пот, направился в дом, оставив лежать избитого пса рядом с будкой. Зайдя на крыльцо, он через плечо крикнул:

– Курд, на место.

Пёс встал и, припадая на переднюю лапу (всё же один из ударов угодил в сустав), исчез в будке.

Власов принял душ, спустился в подвал, где прямо в импровизированном спортзале у него стоял морозильник, служащий для хранения собачей еды. В соседней комнате подвала располагалась его мастерская. Морозильная камера стального цвета не стояла вертикально, а лежала. Заглянув внутрь, Власов убедился, что корма для Курда почти не осталось. Придётся ехать в город: здесь в посёлке нужного белкового качества продуктов для собачьего пропитания достать нельзя. Сделав соответствующие выводы, он приступил к тренировке. Сегодня он качал его любимые ноги; план предстоящей поездки он составит позже и дачу к приёму дорого гостя тоже подготовить успеет после тренировки.

К себе на дачу он приглашал исключительно проверенных клиентов, когда подходил срок. Встречи происходили, как правило, следующим образом – клиент звонил (иногда подходил к нему в клубе, Тимур имел абонемент в фитнесс-центр "Цезарь"), делал заказ, а Власов назначал время и место встречи. Всё просто никаких кодовых слов, головоломок, конспиративных квартир. Единственное условие, строго соблюдавшееся им, гласило – Тимур должен знать потенциального клиента не менее года и предварительно получить рекомендации от других химиков, с которыми он имел дело.

Подъезжая по Ленинградскому шоссе к Москве, Власову на мобильный поступил звонок:

– Алло, Тимур.

– Да, Сергей.

– Привет. У меня витамины закончились, не мешало бы подзаправиться. У тебя есть?

– Тебе какие? Китайские есть, последнюю партию хвалят.

– Нет – ты что? Я предпочитаю мой любимый "Фармакон".

– Лады. Тебе каких надо-то?

– Деки – два пузырька, пропика – 40 миллилитров, ну и метахи – двадцать пластов.

– Расценки ты знаешь. Всего вместе получается… – Тимур задумался, просчитал конечную цифру в уме и выдал итоговую сумму: – десять с половиной. Тебе, как постоянному клиенту, скидка, значит, готовь девять.

– Договорились. Сегодня сможешь подвезти?

– Да. Давай на "Войковской" встретимся, в торговом центре, где кафе "Му-Му".

– Далековато.

– У меня там дела вечером. Часов в восемь, тебе нормально будет?

– Давай лучше в девять. Боюсь, не успею с другого конца Москвы вовремя добраться. Я заканчиваю в шесть, а работаю на юго-западе.

– Смотри, как знаешь. Можем встречу перенести… Подожди секунду я пост

проеду.

Власов въезжал в столицу и перед его машиной, впереди, замаячил пост ГИБДД. Не дожидаясь ответа от своего собеседника, он отложил в сторону телефон, благополучно миновал бдительных дорожных полицейских и вернулся к прерванному на самом интересном месте разговору:

– Алё, Серёг, ты ещё здесь?

– Да.

– Можем встречу перенести. Я завтра утром уезжаю, так что на следующей неделе можем пересечься.

– Да нет, я подъеду. Ждать не вариант.

– До встречи.

– Пока.

Разговор прервался, а довольный Власов порулил дальше. Его метод «ограниченности времени-отложенных заказов-привлекательной цены» всегда срабатывал так, как он этого хотел. Всем его клиентам фарма, почему-то, нужна была срочно, лучше прямо сейчас. Откладывать приобретение таких нужных им препаратов никто не хотел. Он этого не понимал, но всегда пользовался их нетерпением, успешно обращая его в собственную выгоду. В чём, собственно, заключалась спешка? Ну получишь ты свои ненаглядные вещества тремя днями позже – и что? Бицепс похудеет с сорока пяти до сорока сантиметров, что ли? Нет, не похудеет. Если ты на курсе, тебя ещё колбасить будет после прекращения приёма недели три, а то и больше. А если ты не принимал, а только планировал закинуться чудесной химией, окунуться, так сказать, в прекрасный мир стероидов, то всё это от тебя тоже не сбежит. Так ведь нет, качки требовали сразу. Бывало, выстраивались в очередь словно конченные зависимые.

Сам Тимур никогда не спешил и ничего не предпринимал сгоряча. Его девизом по жизни было – "Сначала думай, потом действуй". – Он старался сохранять ледяное спокойствие за исключением тех редких случаев, когда он себя полностью не контролировал и не мог отдавать себе отчёт в собственных действиях. Случалась разрядка, но он примерно знал, когда она случится и старался рассчитывать сроки такого приятного для него сбоя.

Сегодняшнего клиента звали Сергей Буянов. Здоровый бык, отоваривался он у Тимура третий год подряд и оставался доволен как сервисом, так и качеством препов. Этот культурист-любитель весил все сто тридцать кило хорошо прокаченного филе, правда, к настоящему времени, основательно заросшего жирком. Раньше он даже выступал, но порвал себе связку на левом колене, и с соревнованиями пришлось завязать. Восстановившись, он продолжал тягать железо и приседать с относительно небольшими весами, но ноги потеряли свой прежний брутальный вид вылепленных из мясной глины чудо столбов – опор для земной тверди. Появилось пузо, залысины, лицо от переизбытка искусственного тестостерона огрубело, забугрилось. Буянову не исполнилось и тридцати, а он уже полностью мутировал в персонажа из фантастического фильма про постапокалиптический мир. Мистер Громило, победитель конкурса на самый пугающий вид.

По смежным видам спорта, таким, как пауэрлифтинг и жим, Буянов выступать либо не мог (пауэрлифтинг предполагал сильные ноги), либо не хотел (по жиму. Хотя мог бы, с его двухсот двадцатью пятью от груди на любом соревновании уровня города выглядел бы вполне достойно). Зачем он продолжал так зверски качаться, да ещё и курсить по шесть месяцев в году, не претендуя на лавры чемпиона по бодибилдингу и всему остальному, для непосвящённых оставалось загадкой. Власов же хорошо его понимал: трудно отказаться от самолюбования, от драйва и пампинга накачки, когда чувствуешь, что мышцы сейчас порвут кожу, а штанга взлетит в небеса и ты бог, и ты счастлив. Для Тимура Буянов был идеальным кандидатом. Вёлся на трёп, попадал во все расставленные ловушки. Власов намеревался повторить трюк с нехваткой времени и угрозой переноса заказа на более поздний срок и на их вечерней встрече.

"Обязательно прокатит, мамонт не сможет устоять перед искушением".

Сергей опоздал на двадцать минут. Подсев за столик к Власову, начал с извинений:

– Извини, на работе задержался.

– Ничего страшного. Это ты меня сейчас должен будешь извинять.

– Да? А что случилось?

– Я забыл захватить с собой витамины. Вспомнил об этом пять минут назад. Отменять встречу уже было поздно, – лицо бугая вытянулось – он явно испытывал разочарование вперемешку с раздражением. – Это плохая новость. Есть и хорошая.

– Какая? – без особого энтузиазма поинтересовался Буянов.

– Можем за ними сгонять. Здесь недалеко.

– Слушай, у меня времени мало. Блин, вспомнил бы на час пораньше, я бы уже дома был.

– Да у меня тоже со временем туго. Замотался и совсем забыл, что у меня запасы в городской квартире иссякли.

– В смысле? А куда ты предлагаешь, тогда ехать?

– На дачу. Полчаса – и мы там. Я там что-то вроде склада оборудовал. Или… лучше давай до следующего понедельника. Ты как?

– Жесть. В лучшем случае я дома в двенадцать буду.

– Серёга, брось ты. Пробки к десяти рассосутся, домчишься словно на крыльях. Покажу тебе кое-что новенькое.

– Пептиды?

– Не угадал. Препарат нового поколения. Мускулин называется. Штатовская разработка. Зверь препарат. Мускулатура растёт быстрее, чем с тренболона, а побочек – ноль. И силовые взлетают чуть ли не на тридцать процентов за месяц.

– Так не бывает… Фуфло очередное, реклама.

– В том-то и дело, что нет. Мне один наш спортсмен-олимпиец привёз из Америки. Там лаборатория есть, которая занималась дизайнерской фармой, случайно на него наткнулась. Открыла, можно сказать, по ошибке. За эффект, конечно, не ручаюсь, но попробовать стоит. Олимпийцу мускулин здорово помог. Его застарелая травма плеча мучала, ну ты знаешь, как это бывает, через неделю всё прошло, и он расти начал.

– Сказки.

– Может, ты и прав. Сам такой болтовне особо не доверяю.

Тимур посмотрел на часы и добавил:

– Да-а, почти десять. Ну что, до понедельника? А там созвонимся.

Тимур замолчал. Он наблюдал и ждал реакции. Власов любил иметь дело с молодыми качками, теми, кому не исполнилось ещё и тридцати, такие были наиболее нетерпеливыми и активными. А Буянов, как заранее и спланировал пушер, призадумался на несколько секунд, после чего слегка стукнул ладонью по столу и спросил:

– Твоя дача точно не далеко?

– Спрашиваешь. Минут тридцать. Если на моей машине поедем, то за двадцать домчим.

– А мою куда денем? – удивился Буянов.

– Здесь на парковке оставь. Я тебя после подвезу.

– Лишний круг.

– Как хочешь. Поехали?

Тимур подозвал официантку, расплатился по счёту, и они вместе с Буяновым вышли на улицу. Пока шли к стоянке, Власов попросил:

– Серёг, дай мне твой телефон позвонить, а то мой разрядился.

– На, держи.

Вытащив из куртки "Самсунг", Сергей отдал его в руки Тимура.

– Благодарю. Я сейчас, минутка, девушку предупрежу. Ты иди, заводи машину пока.

Буянов пошёл к своему Джипу, а Тимур отошёл в сторону и повернулся спиной, так чтобы не было заметно со стороны, что он делает. Достал свой телефон приложил к уху, прижал плечом, а сам быстро снял заднюю крышку с мобилы Сергея и проделал с аккумулятором несложную двухходовую операцию, потом закрыл крышку, перезагрузил телефон и отправился на стоянку следом за Буяновым.

Тимур ехал впереди на своём Мицубиси, а за ним на расстоянии пятидесяти метров держался Сергей. До дачи они доехали не за тридцать минут – смогли уложиться лишь в сорок пять. Но что уж теперь, нудеть по поводу превышения лимита не имело смысла, мужчины были на месте. Припарковавшись во дворе дачи, они вместе двинули к дому.

– Заходи, – зажигая свет на террасе, сказал Тимур. – Можешь не разуваться. Я мигом.

Он провёл клиента-громилу в комнату, усадил за стол, а сам исчез где-то в глубине дома.

Сергей сидел на добротном стуле (он не скрипел под его тушей) с длинной спинкой, и осматривал внутреннее убранство дома. Строго говоря, дом нельзя было назвать дачей – в нём можно было жить круглый год. Газовое отопление, тёплые полы, двойная теплоизоляция, декоративная шпатлёвка шлакоблочных стен под цвет речного песка с красными сверкающими прожилками; основательный набор мебели, дубовой, крепкой, светлых тонов, но состоящий всего из четырёх предметов (стол, два стула, диван); хрустальная люстра на двенадцать свечей; в углу камин, телевизора нет. Словом, красиво, удобно, но без излишней роскоши.

Что удивляло, так это то, что пол и вся мебель были закрыты несколькими слоями полиэтиленовой плёнки. Сергей слышал раздающиеся из соседней комнаты шорохи. Тимур там перебирал какие-то вещи. Наверное, доставал для него витамины.

– Тимур, а почему у тебя везде плёнка? Ремонт затеял?

– Ага. Потолок заново побелить хочу.

Сергей поднял голову. Потолок как потолок. Ровный, белоснежный. Зачем его снова белить? Странно, но хозяин – барин. Каждый развлекается, как может.

Тимур вернулся в комнату с внушительным пакетом, набитым доверху разными цветастыми коробочками и пакетиками с разноцветными таблетками. Выложив своё богатство на стол, он предложил:

– Выбирай.

– Ого, да здесь на взвод штангистов хватит. – У Буянова заблестели и забегали глазки.

Тимур хитро улыбнулся и, пододвинув гору запретных препов к Сергею поближе, встал у него за спиной. Дождавшись, когда увлечённый процессом ознакомления с товаром Сергей наклонился вперёд, Тимур достал из-за пояса висящей со стороны спины охотничий нож. Вообще-то он предпочитал душить свои жертвы. И сейчас в кармане широких спортивных штанов у него тоже лежала удавка – два алюминиевых колышка и кевларовая миллиметровая нить, закреплённая между ними. Но в этот раз он решил прибегнуть к ножу: слишком здоровым был этот кабан Буянов; его шея, своим нехилым диаметром, внушала вполне понятные опасения даже такому опытному душителю. Процесс удушения предполагал минимальное количество улик, и от них можно было легко избавиться, а нож – это всегда кровь, именно поэтому перед уходом Тимур тщательно закрыл полы и мебель полиэтиленом.

Сейчас, заводя кулак левой руки с зажатым в нём ножом назад, Тимур испытывал энергетический подъём. Мышцы загудели от силы, так, будто он за секунду впрыгнул в состояние пампинга. Всплеск хищной протоплазмы, прятавшейся между его извилин и растущее в геометрической прогрессии желание опробовать нож на живом человеке, спустили с цепи инстинкт убийцы. Больше контролировать себе стало не нужно. От этого ощущение свободы усилилось, и маньяк с размаху засадил нож в левый бок Сергея. Лезвие с лёгкостью разрезало кожу, рассекло мышечные волокна, скрипнуло по рёбрам и вошло в грудную клетку. Вошло не до конца (помешало ребро), а наполовину. Сергей, совсем по-девичьи, вскрикнул:

– УаА!!!

Буянов дёрнулся и встал! «Твою мать! Первый блин комом», – подумал Власов и снова схватившись за рукоятку ножа, постарался пропихнуть его к сердцу. Понятно, Сергей воспротивился и, удерживая запястье мясника сразу двумя руками, потихоньку стал его выворачивать. Его синее поло, в районе сердца, начало темнеть: кровь хоть и медленно, но продолжала находить дорогу себе наружу. Сергей возвышался над убийцей массивной горой. Переступая с ноги на ногу, два качка закружились в неторопливом вальсе.

"Вот ведь здоровый хрен. Настоящий медведь. Надо с ним кончать, а то как бы наша возня не перешла в хроническую фазу". – С этими мыслями Власов завёл левую лодыжку под правое колено великана, ослабил давление на ручку ножа и толкнул его. Получилась корявая подножка: исполнение хромало, зато результат был достигнут. Сергей покачнулся и всей тушей загремел на пол. По пути он задел угол обеденного стола и тот, словно пушинка, перевернувшись, отлетел в сторону.

Власов навалился на поверженного гиганта всем телом. Он тоже от дистрофии не страдал, но со своими ста пятью кило удерживать ворочающегося под ним громилу становилось всё сложнее. Тимур давил на нож, но Сергей, каким-то чудом, всё же умудрился его вытащить. И тут он совершил ошибку. Борясь с Власовым, он, вместо того чтобы вырвать у него нож и использовать его для самообороны, выбил его из пальцев. Нож отлетел в сторону. Сергей повернулся на правый бок и начал вставать. Власов себя чувствовал моськой, повисшей на слоне. Кровь продолжала течь, и после того, как стальную затычку удалили из тела, она хлынула из раны.

Они продолжали бороться-плескаться в растущей кровавой луже, размазывая её по полиэтиленовой плёнке в розовую пену. Удары, которыми осыпал Власов голову Буянова, не оказывали на последнего никакого воздействия. Буянов испугался. Желание жить, подпитываемое страхом, придало ему дополнительных неимоверных сил. Он не обращал внимания на побои, сосредоточив всё своё внимание на том, чтобы подняться на ноги и обрести опору. Власов перекочевал ему за спину: вот он-то не терял хладнокровия и всё время, с того момента, как не смог с одного удара порешить Буянова, помнил об удавке. Представился случай и он, вытащив её из кармана, накинул её на бревно шеи Сергея. Отточенными до совершенства движениями он затянул удавку на горле жертвы и стал интенсивно скручивать петлю.

Буянов, как только на кадык ему легло режущее ощущение шнурка, заревел, но, поперхнувшись криком, вонзил себе в горло собственные ногти с единственным желанием – выскрести из-под кожи взявшее его в плен удушье. И ему удалось встать! Он раскачивался, а Власов делал попытки забросить ноги ему на талию. Воздуха не хватало, в выпученных, налившихся беспросветным красным туманом глазах темнело.

Наконец, Власову удалось вскарабкаться на жертву и надёжно обхватить ногами. Гигант присел, распрямился и, раскинув руки, упал на спину. Падая, он хорошо припечатал висевшего позади маньяка, но тот накрутил ещё один оборот удавки и Сергей отключился. Тимур продолжал душить потерявшего сознание качка минуты две, до тех пор, пока лицо Буянова не стало лиловым, а его собственное – малиновым, и кровь перестала сокращениями сердца выталкиваться из разреза на горле и раны в груди наружу пульсирующим родничком.

Проверив пульс, надавив на сонную артерию двумя пальцами, Власов убедился, что дело сделано. Курд обеспечен едой по крайней мере на месяц вперёд. Оглядевшись вокруг, всё ещё тяжело дышавший Тимур недовольно покачал головой.

"Надо же, как он мне всё изгваздал. Гандон жирный".

Его снова стиснула в колючих объятьях горилла-злость. На лицо вскочила свирепая гримаса и он от всей широты маньячной души принялся пинать ногами труп. Смерть жертвы никогда не успокаивала его, напротив, он всегда находил повод оставаться недовольным. Сегодня ночью этот повод был размазан по всей комнате и Власов принялся беситься. Избиение мёртвого качка продолжалось больше получаса. Немного подустав, но так и не остыв, по-прежнему испытывая к мертвецу самую что ни на есть настоящую ненависть, Власов обернул убитого, как куколку гусеницы, в восемь слоёв стрейч плёнки и, обхватив его за пятки, потащил в подвал. Он бы так не старался запаковать труп, если бы не опасался, что тот даст течь и испачкает ему дом. Лишняя грязюка в доме совершенно ни к чему и так предстоит много тяжёлой работы.

Стащив кокон в подвал, Тимур вернулся наверх и занялся уборкой. Для начала он протёр плёнку гигроскопичными хозяйственными тряпками, после чего свернул плёнку, поместив в середину грязные тряпки и, отнеся на улицу, запихнул в бочку. Облил бензином и поджог. Огонь скаканул в небо, будто пытаясь покинуть своё тесное временное жилище. Приятно запахло плавящимся полиэтиленом. Тимур с детства любил этот ни с чем несравнимый объёмный, обволакивающий и наполняющий торжеством лёгкие искусственный аромат победы человека над природой. Он ему нравился с тех давних пор, когда он, в одиночку пробравшись на районную свалку, жёг там пластмассовые игрушки, наслаждаясь неосознанной свободой и предаваясь своим больным мечтам.

Закончив наводить порядок – хорошо, что не все слои плёнки в процессе борьбы оказались порваны, а то бы пришлось очищать, а потом и менять паркетные доски пола, – Власов вновь посетил подвал. Ту часть, которую он про себя называл мастерской-операционной. Там уже всё было готово. Он переоделся. Снял с себя всю одежду, натянул резиновые рыбацкие штаны, надел салатовый дождевик, перчатки. Развешанные по стенам инструменты изуверского вида ждали своего часа. Тело качка лежало на столе, рядом стояли три оцинкованных ведра для отходов и эмалированный таз, видавший лучшие виды.

Освободив от обёртки – плёнки и одежды, мускулистую конфету покойника при помощи обычного ножа для бумаги, Тимур взял в руки большой садовый секатор. Раскрыв его, он нижнее лезвие с отвратительным чавканьем вогнал в район лобка, и, с усилием нажимая на резиновые ручки секатора – сводя и разводя их, вспорол брюхо. На обитый железными листами верстак выползли сизые черви кишок. Тело ещё не успело остыть и из развороченного нутра поднимался пар; по внешним поверхностям органов самотёком струилась беспокойная тёплая кровь.

У маньяка в арсенале были совсем нетипичные инструменты для проведения вскрытия. Обычно характерные хирургические или патологоанатомические прибамбасы он никогда не использовал, обходился подручными средствами. Экспериментировал, тренировался. В его распоряжении, на случай работы с неподатливыми крупными костями и жёсткими хрящами, имелись пневматические кусачки – подобные им использовались службой спасения при вскрытие железных дверей в квартирах и для перекусывания стоек у попавших в аварию автомобилей с заблокированными в них пассажирами. Взяв тяжёлые двадцатикилограммовые кусачки, он поднёс их к груди трупа, вложил в их пасть кость и нажал. Хрустнуло – хорошо так, словно связка сухого хвороста. И дальше. Разрез рос пока не достиг середины горла. Туша билдера обнажила своё сокровенное естество.

Кишки, мочевой пузырь, почки – он удалил сразу. Плохая плоть: возни с ней много, а толку никакого. Все остальные внутренние органы – печень, сердце, лёгкие, селезёнку, поджелудочную железу – он поместил в таз, заполнив его до краёв. Кровь, собравшуюся в брюшине, он вычерпал половником и полил ей органы, скучающие тазу, используя её, как соус к главному блюду.

Тимур приступил к расчленению и последующей обвалке мяса. Резал большим мясницким ножом, кости перекусывал пневматическими кусачками. Развитые мышечные волокна при соприкосновении с остро отточенной сталью лезвия лопались с обращающим на себя внимание хлопками. Жир присутствовал в минимальном количестве: особенно много его скопилось на животе, а в остальном мясо можно было назвать диетическим. Через несколько часов потной работы Тимур закончил. Куски мяса, лишённые костей (костями он наполнял помойные вёдра), маньяк расфасовал по пакетам, и на каждый, наклеив соответствующую этикетку – вырезка, огузок, филей, бицепс, бедро, голяшка, запихнул в морозильник. Кисти и ступни он отрубил и отправил вслед за кишками в ведро. Оставалась голова. Соскоблив с неё лицо, вырезав язык, выковыряв двузубой вилкой глазные яблоки, Власов срезал скальп, бросил его к отходам и разбил череп кувалдой. Выбрав из мозга крупные осколки костей, вынул его и отложил в таз к остальному тёплому ливеру. Прошёлся кувалдой по лишённой мозгов голове качка, превратил её кровавые ошмётки и выкинул в отходы.

Власова немного подташнивало: всё-таки кровь он не так любил, как чистую смерть. Работу мясника он выполнял по необходимости, а не по любви. В подвал Тимур протянул водопроводную трубу, поставил кран. Сейчас он к крану подсоединил шланг, обмыл верстак, пол очистил от крови, волос, кусочков мяса и сала, загнал полученный бурый раствор шваброй в желоб, а оттуда он по проложенной под землёй трубе проникнув в почву впитается. Почистив защитный костюм от случайных брызг крови, вытерев об мокрую тряпку сапоги, Тимур, прихватив с собой два ведра отходов, поднялся наверх. От них, из них, из вёдер несло падалью. Вонь фекалий, рвоты, не переварившейся еды, аммиачный запах мочи и липких свежих потрохов. Ужасно, любого замутит.

С правой стороны от дома Власов вырыл глубокую, три метра глубиной, компостную яму, туда-то и попадали все отходы его надомного производства. Заполняли они яму слоями. Слой человеческих останков, обработанных негашёной известью, перемежался со слоем торфа и закрывался листами гудрона, затем следовал очередной слой останков и снова известь, торф, гудрон. Получался пирог с начинкой из трупного яда и химии – питательный гумус для дядюшки дьявола.

Наступала пора кормёжки собаки. А как же, Курда надо кормить. Не забыли – "Утром взбучка – вечером жрачка". "Побил-покормил, покормил-побил". Власов поднял с пола таз и поспешил к Курду.

Пёс его уже ждал. Выйдя из будки в самый разгар драки, он, подняв тяжёлую морду, уставился на дверь. В темноте светились жёлтым и зелёным его немигающие глаза. Он ждал, он знал, что хозяин готовит ему еду. Дверь скрипнула и на крыльцо выплеснулся, казавшейся в темноте розовым, свет. На крыльцо вышел он – его повелитель и мучитель. Он принёс ему мясо. Ноздри Курда раздулись в алчном предвкушении, но он не двигался с места. Хозяин спустился на одну ступеньку, призывно свистнул, встал на следующую, посвистел ещё, поставил таз на землю и отошёл в сторону. Вот теперь можно; Курд подбежал к тазу, засунул в самый центр одуряюще пахнущих тёплых внутренностей морду, втянул в себя аромат свежей убоинки и принялся жрать.

Власов увидел собаку сразу же, как вышел. Курд не изменял своим привычкам и ждал его на том же самом месте, что и всегда. Ещё не привыкнув к темноте, Тимур разглядел горящие жёлтым голодом глаза людоеда. Он подозвал его свистом, дал сигнал, потом поставил таз и, отойдя в сторону, стал с интересом наблюдать за трапезой. Ему нравилось смотреть как его личная собака Баскервилей насыщается. Рывками жадно отхватывает смачные ломти кровавой плоти и, почти не жуя, заглатывает. Словно дикий серый безжалостный волк, ненасытный хищник, е*анутый оборотень.

Еды в тазу хватило бы для целой стаи санитаров леса, но Курд справился с лакомством в одиночку. На дне оставалось с два пальца крови, он и её вылакал, запил сытный ужин, а затем насухо вылизал таз-миску.

Удовлетворённый зрелищем Власов забрал таз и вернулся в дом. Собаку он потчевал исключительно бодибилдерским мясом сидящих на курсе качков. Буянов стал тринадцатой его мясной жертвой. На роль еды он подходил идеально. Культурист, здоровый, употребляющей искусственные половые гормоны постоянно. В тканях его тела скопилось столько анаболических медикаментов, что впору лететь на нём, как на тестостероновой ракете, на луну. Курд питался мясом с гормональными добавками и поэтому всего за год вырос до размеров мифического чудовища. Ему впору было менять имя на кличку Цербер, как более соответствующее его статусу. Всё бы хорошо, но его хозяин был не богом громовержцем Зевсом: ненормальная психика Власова черпала вдохновение из источника близкого к царству мёртвых, где всем заправлял двоюродный братец некрофилии – Аид. Так что Курду ничего хорошего от такой сытой жизни ждать не приходилось. Затуманенное фармой восприятие реальности суживалось до ожидания очередной порции щедро приправленного химией мяса и неизбежного, следующего за кормёжкой, наказания. Личность пса съедала ярость и такие характерные желания для его породы, как охранять, защищать, служить, растворялись в наступающем на примитивный собачий разум стероидно-кровавом людоедском закате.

Каждая история имеет продолжение. Следующим утром Власов, придерживаясь распорядка, от силы поспав всего пару часов, вышел из дома, держа в руках ту самую палку. Последовательность действий важна в любом деле, а тем паче, когда имеешь дело с животным. Он позвал пса и тот, как всегда, вышел на его зов. Правда, глаза у него сегодня были налиты кровью. В поглощённых им ночью органах качка (а в них фарма имеет свойство, со временем, накапливаться) содержалась лошадиная доза яда мужских половых гормонов. Пса распирала сила и ярость, совсем как его хозяина.

Невыспавшийся Власов, до сих пор не сменивший халат своего вчерашнего раздражения на полушубок обычного для него напускного равнодушия, пошёл на поводу у желаний и решил выместить злобу на покорной его воле псине. Это был тот самый незапланированный им случай, когда он потерял над собой контроль. Обхватив дубину руками, он накинулся на пса, осыпая градом чудовищных по силе ударов. Так он Курда не бил ещё никогда. Пёс внешне безропотно переносил все удары, но вскоре он потерял способность их смягчать, слишком много их было и скорость, с которой врезалась в него палка, не давала возможности для манёвра. Избиение длилось долго – в два раза дольше по времени, чем обычно. И когда Власов закончил, а он перестал наносить удары лишь устав до такой степени, что руки перестали ему подчиняться, что уже само по себе говорило об его состоянии (да, так он не уставал никогда, даже после вчерашнего убийства), дубина выпала из его рук и Тимур увидел, что натворил.

Курд лежал на боку, высунув сизый язык: он тяжело и быстро дышал, булькал, изо рта шла кровь, из глаз шла кровь, из ушей шла кровь, но всё равно, помня о том, что ему всегда после взбучки приказывал хозяин, пытался ползти в направлении будки. Власов, смотря на покалеченное им животное, не испытывал жалости – лишь сожаление, что столько трудов пошло насмарку. Он поддел кроссовкой ставший вялым живот собаки, сплюнул и зашагал к дому. Сегодня ему надо было обязательно быть в городе, у него намечалась важная встреча с поставщиком. Человек был проездом, и Тимур хотел договориться о новых условиях поставок – дополнительных скидках, бонусах. Он покинул дачу с лёгким сердцем, оставив пса умирать. Размышлял он так: "Если подохнет, туда ему и дорога, куплю другого. Выживет, значит, моя наука не прошла даром. Может из него и выйдет толк". Он уехал, а Курд остался, и он выжил. Невероятно, но к вечеру он оклемался до такой степени, что смог встать на четыре лапы.

Власов пропадал в городе три дня. Наутро четвёртого он вернулся на дачу. Заранее предчувствуя запах разлагающейся собачьей плоти, он сразу прошёл через весь дом и, выйдя из задней двери на улицу, очутился в вольере. Ничем кроме псины здесь не пахло. Странно, неужели Курд выжил.

– Курд, ко мне!

Тишина. Из будки никто не выглянул. Неповиновение его сразу взбесило, он подобрал брошенную у крыльца в прошлый раз дубину и заорал:

– Иди сюда!.. Ну! Ко мне, падаль!

Ничего. Власов подошёл к будке, заглянул внутрь. Может, всё-таки, сдох, а запах ещё не успел появиться… Нет, в будке его не было. Вольер не был маленьким, но спрятаться в нём, за исключением будки, было негде. Он обошёл собачий дворик кругом и за будкой обнаружил дыру в сетке забора. Стальная проволока плохо поддавалась и острым кромкам кусачек, а тут -целая дыра. При ближайшем рассмотрении Власов заметил, что дыру в заборе прогрызли, последовательно перекусив десятки ячеек. Курд перегрыз железную проволоку ограждения и сбежал. Он, конечно, мог сделать подкоп, но рыть бы ему пришлось на метр вглубь. Власов на такой случай подстраховался и вертикально вкопал под забор жестяные листы. Но пёс даже не пробовал рыть. Любо он был слишком туп для этого, либо слишком умён. В любом случае он чудовище – людоед, оказавшийся на свободе. Теперь жди неприятностей.

Как ни странно, но неприятностей, в виде нападений на детей, или грибников, за исчезновением Курда не последовало. Он исчез, растворился и ничего о нём, кроме пустого вольера, не напоминало. Прошла весна, пролетело лето, наступила осень. Власову пришлось на время затаиться и отказаться от активной торговли. Несколько его знакомых распространителей тестостероновой дряни приняли органы – задержали прямо на почте при получении посылок. Тимур скучал, пережидал опасность и подумывал завести новую собаку, но решил поиском необходимого щенка занятья после нового года.

Тимур продолжал бывать на даче, хотя, по понятным причинам, стал делать это реже. И потом, находясь на даче, он постоянно чувствовал взгляд, направленный ему в спину, упирающийся между лопаток, давящий на затылок. Даже сидя дома, даже качаясь в подвале, он чувствовал, что за ним неотступно наблюдают. Идиотское чувство.

Ночуя на даче, Тимур стал видеть сны, в которых он слышал неумолимо приближающейся вой, рычание за дверью, скрежет когтей по двери, будто кто-то или что-то пытались её открыть снаружи. Всё это было настолько реально, что он, просыпаясь в холодном поту, чутко прислушивался к темноте окружающей его дом со всех сторон ночи. Но ничего, кроме завывания ветра и скрипа сосен, он не слышал. В Москве все подобные симптомы пропадали, и спал он в квартире, по-прежнему, крепко, совсем без снов, как это и было прежде. По этим понятным любому здравомыслящему человеку причинам (пускай он и был ненормальным убийцей) Тимур к концу октября практически перестал бывать на даче.

В последнюю субботу октября Власов всё же решил последний раз в этом году посетить свой загородный дом. Там у него в тайнике до сих пор хранились значительные запасы гормонов, не разумно их было оставлять там на зиму. Он приехал за ними, чтобы их забрать и сразу же, не оставаясь на ночь, вернуться в Москву.

День испускал дух, солнце клонилось к закату. Температура понизилась до нуля. Землю и не успевшую пожелтеть траву покрыл белый налёт погребального инея. При ходьбе под подошвами поскрипывало, изо рта вылетал пар. Небо приняло цвет странгуляционной борозды на горле повешенного предателя. Власов посмотрел вверх. Он ожидал, что вот-вот и пойдёт снег. Пока он ехал, наблюдал по обочинам дороги, в отдалении от неё, на изгибах местности затухающей пожар осени. Безумие красок ежегодного планового умирания. Ему нравилась осень по той же причине, что и убийства – в момент смерти всё живое открывалось с самой неожиданной, яркой и главной стороны. Но здесь вокруг дома, окружая его, тесня со всех сторон, стояли сосны, такие же мрачные, неприступные и зелёные, как и летом. Раньше и они ему тоже нравились – они представлялись заговорщиками, сообщниками, хранившими его тайны, бывшими с ним заодно. Но с недавних пор Власов усматривал в них лишь молчаливый упрёк и скрытую угрозу. Всё в мире менялось. А они? Чего они ждут? Впрочем, мимолётные сантименты не могли поколебать уверенности Власова в собственной безнаказанности. Он злился и злился тем больше, чем яснее становилось, что наказать за нахлынувшие на него сомнения некого, кроме самого себя. Держать себя в руках последний месяц, стало особенно трудно. Тимур сидел на тяжёлом курсе эфиров тестостерона, плюс колол тренболон. От этой смеси он со скоростью современного локомотива набирал сухое мясо и ещё скорее повышал у себя внутри головы давление красного пара бычьей ярости.

Обойдя, как он всегда делал, все помещения дома, посетив все комнаты и подвал, убедившись, что всё в порядке, он вышел во внутренний дворик, заглянул в бывший вольер, чтобы осмотреть дачу снаружи. Целая секция забора оказалась повалена, причём так, будто её толкали изнутри наружу; и собачья будка исчезла. Ветер? Да уж, тогда настоящий ураган, появился на секундочку в клетке, повалил забор и утащил в неизвестном направлении тяжеленную будку.

Тимур подошёл ближе и увидел её. Она лежала, развернувшись тыльной глухой стороной, в ста метрах от его участка, на опушке леса. Власов не любил терять вещи – даже такие вещи. Большинство принадлежащих ему вещей были для него важны. Но эта будка… Одна половина Власова не хотела идти за ней. Другая часть личности Тимура, всегда возбуждённая, всегда алчущая и недовольная, тряслась в безумной злобе. – "Это бомжи. Точно они. Суки долбаные. Облить бензином и сжечь их к чёртовой матери", – убеждал он себя, подбадривал, но сам не верил в то, о чём думал.

Сумерки сгущались, вскоре от бледного солнечного диска ничего не останется, он провалится за горизонт и Власову придётся тащиться за будкой в полной темноте. Захватив из дома, на всякий случай, нож и дубинку – предмет обучения для непонятливых четвероногих существ, он быстрым уверенным шагом пошагал к будке.

Чем он ближе подходил к бывшему собачьему домику, тем меньше ему хотелось делать следующий шаг. Он словно очутился в одном из тех снов, в которых его преследовал вой и скреблись в дверь. Только теперь он очутился вне стен дома, там, где обитал вой и рычание. В крови бушевал гормональный шторм, Власов потел и злился – немного на себя, но больше на всё и вся. До будки оставалось пройти шагов десять, когда Тимур пожалел, что, в этот раз, пошёл на поводу у своего упрямства. Будка дрогнула и из-за неё вышла собака – его бывшая собака. За время своего отсутствия Курд успел подрасти. В такое трудно было поверить, но пес, раздавшись чуть ли не вдвое в груди, в холке достиг ста восьмидесяти сантиметров, не меньше: то есть, его глаза находились на одном уровне с головой бывшего хозяина. Один бог знает, чем он все эти семь месяцев питался, чтобы так неправдоподобно увеличится в размерах.

Ноги Тимура, словно прилипли к земле. Он не мог сделать и шага. Страх давил на него чугунными кандалами, сковавшими тело. Он хотел отдать какую-то команду, позвать на помощь, но и язык перестал быть ему послушен. Курд не спешил, приближался медленно, прижав обрезанные уши к квадратной лобастой голове, опустив её, он будто что-то вынюхивал – и на самом деле было что. Заменители половых гормонов пахли: для пса этот запах ассоциировался с едой и с насилием. И сейчас Курд мог разом покончить и с этим, и с тем – с прежней жизнью, с хозяином.

Преодолеть искушение вновь ощутить вкус мяса сдобренного специфической фармой пёс не сумел бы даже, если бы сильно захотел, а он не хотел. Подойдя достаточно близко к хозяину, он припал на живот, словно поклонился, и первый раз в жизни заскулил. Скулил он недолго, всего краткий миг, на полноценный звук и то не хватило бы, – половина от смутного желания выразить свои собачьи чувства. Власов сразу расслабился, он поверил и тут же в его сердце зачадил фитиль чёрного желания живодёрства.

Курд прыгнул. Его челюсти не кусали, они скусывали кусищи плоти. Пальцы, кисти, предплечья, накаченные бицепсы, грудные мышцы, всё вместе с костями, белыми лентами связок, моментально исчезало в собачьей пасти. Власов ощущал себя так, как будто его окатили ведром крутого кипятка. Ожоги укусов разрастались, накладывались один на другой. Зубы пса отдирали с его костей мясо длинными полосами, крушили суставы, пилили циркулярной пилой, перекусывали щербатыми клещами. Он бы и рад был заорать, но не мог издать и звука, боль стала для него вселенной, ослепила и сделала немым.

Клыки цапнули маньяка за горло, несильно – кровь потекла, но дыхательные пути остались целы. Курд отодвинул окровавленную морду, посмотрел в искажённое сумасшедшей болью лицо своего мучителя, лизнул в бледную щёку и принялся его обгладывать.

Теперь пёс, насытившись, не спешил, теперь никто не сможет его наказать, теперь он окончательно перестанет бояться есть такое мясо, перестанет ждать палки. Пёс не утолял голод, он смаковал справедливость по-собачьи – мясо по-собачьи. По кусочкам.