Читать книгу Подвиг. Повесть в 7 актах. Гордыня - Денис Басацкий - Страница 1

Дисклеймер.

Данное произведение может содержать в себе сцены насилия, злоупотребления алкогольной продукцией, табакокурения, употребления запрещённых веществ, секса, деструктивного образа жизни, суицидальных мыслей и наклонностей, аморального поведения и использования нецензурных выражений.

Данное произведение не направлено на возбуждение ненависти, вражды, уничижения достоинства человека, равно как и группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, недееспособности, а также принадлежности к какой-либо социальной группе, в том числе общественной нравственности, неуважение к обществу, государству, представителям власти и официальным государственным символам РФ.

Данное произведение не пропагандирует нетрадиционные сексуальные отношения, предпочтения и смену пола, ЛГБТ сообщества, трансгендерность, беспорядочные половые связи, аморальное поведение, педофилию, оскорбление чувств верующих, изготовление, употребление и незаконный оборот наркотических веществ и их аналогов, романтизацию криминальной жизни и запрещённых организаций на территории РФ.

Данное произведение не содержит призывы к действиям, в результате которых может быть нарушена территориальная целостность РФ, а также лозунги с публичным позитивным отношением к отделению части территорий России, фейки, ставящие под угрозу жизни людей, безопасность населения и территории, призывы к несанкционированным публичным акциям и массовым нарушениям общественного порядка, террористическим актам и актам насилия против военных, гражданских и иных лиц и инфраструктуры, а также призывы к их оправданию.

Убеждения персонажей не обязаны совпадать с убеждениями автора, а автор не несёт дискурсивной и иной ответственности за поведение персонажей, их эстетические вкусы, вредные привычки и сексуальные предпочтения.

Данное произведение основано на художественной фантазии автора, при этом все персонажи вымышлены, а любое совпадение – случайность.

«Я буду проживать каждый будущий день с надеждой, что совершил исключительно возможное, и поступить иначе попросту не было всякой нужды. Но лишь до той поры, пока не наступит очередная проклятая ночь, окутывая мою душу ядовитым сомнением».

В жизни всякой заблудшей души наступает момент, когда совершенно не находится выхода. Больше нет сил продолжать борьбу, покорно ожидая кончину серого «хайвея», или быть в бесконечном поиске нескольких счастливых минут. Неких спасительных маячков, что непременно озарят путь, будто намекая, что надежда всё-таки не угаснет. Их с каждым годом становится всё меньше, а пущенный сквозь стеклянные линзы свет – тускнеет и всякий раз рассеивается во мраке, не способный противостоять губительной силе депрессии. Болезнь буквально окутывает пространство, сжимает рёбра грудной клетки и не даёт шанса выпрямиться, отравляя человеческое сознание своей веской необратимостью. И перед тем грузом крайней невозможно выстоять. Под влиянием бесконечного гнёта любой человек сломается, пусть даже непомерно стойкий, ежели вовремя не заполучит порцию хорошей взбучки, а что ещё более важное, квалифицированной психологической помощи. Но ни первого, тем более второго у молодого человека не имелось в должном количестве, потому и жизненные выводы он сделал весьма плачевные. «Я всё для себя решил, так будет лучше для всех, кто хоть раз со мной повстречался».

Парень бродил по холостяцкой квартире в поисках тех малейших зацепок, что способны изменить его безумное решение. Опровергнуть инфантильные доводы и предостеречь от самой чудовищной ошибки в бесцельно протекающей жизни. Но, как будто разум противился всяким взвешенным аргументам, что изо дня в день приходят в головы состоявшихся половозрелых мужчин, готовых брать на себя ответственность. А парень давно свыкся, что он не из их числа – «сильных и умелых», выдумывая для себя ещё более опасное оправдание. «Никто не сможет меня понять или хотя бы встать на одну ступеньку в истинном познании, дабы разглядеть то, что я ежедневно проецирую без всяких на то усилий. Меня крайне раздражает тупость и никчёмность людишек, неготовых осознать простых истин, тем самым обрекая себя на бессознательное проживание своих жизненных отрезков. Я дарю им смысл, напитываю их сухие мозги важной информацией, но не получаю взамен ровным счётом ничего, кроме забвения. Вместе с тем, я больше не могу держать внутри кровоточащую тайну, приходившую во снах, раз за разом бросая меня в леденящий пот. Я лишился сна, потерял близких мне людей и испепелил всё, что приносило удовольствие. Но в итоге все вы очень сильно пожалеете, что не относились ко мне с должным уважением. Настало время «финалить» свою балладу, полную до краёв личными откровениями и смыслами бытия, так и не откликнувшиеся в сердцах прочих».

На крошечной кухоньке давно ютился заготовленный реквизит, подпирая аккуратным образом клеёную обойную стену. Среди груды выпачканной посуды и грязи табачного пепла, усыпанного плотным слоем на всех горизонтальных плоскостях, выделялись совершенно стерильные предметы, будто важное медицинское оборудование ожидало сложной операции по спасению чьей-то жизни. Парень выдумал, что раз личный роман со счастливой жизнью не вышел долгосрочным, то исцелить душу совершенно точно удастся. Молодой человек всякий раз на протяжении последних двух лет старательно протирал тряпкой, влажной от химии, старую табуретку на массивных ножках, скреплённых между собой боковыми рейками. Настолько рьяно и самозабвенно вычищал деревянную поверхность и все сопутствующие углы, что со временем начисто стёр былую краску, придав табуретке её природную первозданность. Крайне символично, с учётом его стремлений доказать всему миру уникальность своих суждений.

Второй предмет – обрывок тетрадного листа, где парень подробно описал событие, в котором выступил важным героем, как терзался и разрушал себя, так и не найдя мужества признаться в содеянном. Привычно скрылся от ответственности в словах и дробных предложениях, написанных левой рукой, отчего буквы имели строгую вертикаль, так и не заполучив наклона в какую-нибудь сторону. Но молодой человек не являлся собой, если бы упустил возможность обвинить в рукописном тексте нескольких конкретных людей и общество в целом, дабы хоть чуточку «обелиться». По-другому попросту не умел, отчего и сыскал полный спектр личных бед, отравляя сознание крайне сомнительными помыслами. В дополнении к своим реликвиям парень с вечера заготовил полутораметровый кусок синтетического шнура для альпинизма, нагло обманывая продавца строительного магазина, что решился покорять горные высоты. Но лишь там, куда собрался молодой человек, не может быть ничего восхитительно прочего, кроме слёзной бездонной пустоты, о чём категорично поспорит всякий верующий человек.

Немедля больше ни секунды, молодой человек безучастно собрал положенное для своей идеи барахло, подкурил сигаретку и, выдувая клубы дыма в потолок, нарочито поднимая голову и слегка наклоняя набок, направился в гостиную комнату. Волочась по квартирному полу, табурет издавал сдавленные вопли, пытаясь вразумить безумца, но также стремительно сдался, оказавшись в центре холостяцкого жилища. В месте, где ранее висела хрустальная люстра из пяти шарообразных плафонов и десятка мелких висюлек, похожих на дождевые капельки. Сейчас же аристократичность светового фона сменилась на более изысканное решение – источником света служила одинокая лампочка в цоколе на длинном шнуре, свисая с потолка больше положенного. Парень перекинул верёвку через плечо, взобрался на табурет и, дотянувшись до пластмассового кожуха, защищавшего электрическую проводку в потолке от шаловливых ручек, принялся выкручивать основание светила. Довольно быстро в потолке показались пучки проводов, скрученные куском синей изоленты, а на бледное лицо парня посыпались куски побелки вместе с вековой пылью бетонных перекрытий. Морщась и укрывая глаза ладонью, молодой человек без всякого страха сунул руку внутрь отверстия и, спустя нескольких уверенных вращений кистью, выудил потолочный крюк наружу. Фиксируя успех победной «хапкой», он перекинул середину верёвки через крюк, намотал два петли и, просунув концы между ними, затянул тугой охотничий узел. «А руки-то ещё помнят. Превосходно».

Вязке профессиональных узлов молодой человек обучился в совершенстве, когда дружил с семьёй местного охотника. Взрослый мужчина часто брал парня с собой в лес, зарождая в нём любовь к девственной природе и обучая искусству выживания в самых диких условиях. В тех походах охотника сопровождал его единственный сын – молодой мальчишка, что имел довольно ясный ум и доброе сердце. В течение дня троица изучала породы величественных елей и «как издалека отличить муравейник от кучи брошенного какими-то скотами мусора», а вечером, когда сил продвигаться вглубь лесного массива больше не находилось, разводили большущий костёр. И под гитарные аккорды уютно запевали походные песни, что часто сводились к обычному застольному репертуару классических рок-композиций девяностых – нулевых. То время выдалось счастливым и довольно безмятежным. Но в один миг их крепкая дружба растворилась. Иссякла, как время в песочных часах, а встряхнуть и возродить былые отношения более не представлялось выполнимым. На что молодой человек крайне скорбел на постоянной основе.

«Ну вот и всё, я ухожу из твоей жизни. Да, Стасик – х*йни не споёт, наверное». Парень накинул удавку на шею, затянул петлю вокруг шеи потуже, и, отхаркивая потухший сигаретный фильтр на дырявый половик, уставился в плотно зашторенное окно. Он не имел представления, каким образом требуется правильно сводить счёты с жизнью. «Нужно ли ещё раз обдумать своё решение? Или ждать, покуда нечто свыше окажет воздействие, а, быть может, стоит самому сделать первый шаг, опрокинув старый табурет кончиком носка?».

С решительными действиями у молодого человека совершенно не складывалось – ни в быту, ни в личной жизни, ни в умении вовремя ответить категоричным отказом. Важные решения как-то принимались сами собой, без дотошного анализа и глубинных поисков. Ему нравилось существовать в состоянии полнейшей аморфности, но с тем лишь уточнением, что молодой человек всегда ставил своё душевное самочувствие во главе прочих мнений. Делал только так, чтобы худощавому «те́льцу» становилось необычайно хорошо, а всё остальное не имело даже крупицы смысла. В том числе желания и потребности близких людей, коих он растерял довольно быстро. Герой – как молодой человек любил сам себя представлять в третьем лице, сформировал губительную философию, а его эго разрослось до неприличных масштабов, способных уничтожить любые коммуникативные узы. Он линчевал любовь, хоронил веру, выжигал доверие и отказывался принимать во внимание, что другие люди тоже могут чувствовать и переживать. «Есть только я и моё великое предназначение». А раз люди настолько слепы, что не могут принять его душевных скитаний, то пусть хотя бы после его смерти поймут, какими беспросветными глупцами являлись. И бесконечно винили себя в столь неожиданном уходе будущего кумира.

Молодой человек совершил несколько резких глотков воздуха, зажмурился до глубоких морщин и принялся ожидать, покуда «смелость» столкнёт тело с постамента. Выходило скверно. Он открывал глаза, оценивая привычное убранство гостиной комнаты и осознавая, что всё ещё живой, и вновь громко дышал, щурясь с большей усердностью. «Никак. Я даже не способен «выпилиться» из жизни по-человечески». Парень злобно скинул петлю с шеи, слезая с шаткого табурета и направляясь на кухню. У него всегда стоял поча́тый водочный эликсир – для случая полной безысходности созерцать бренный мир в трезвости. Парень наполнил стакан, привычно хлопнул «соточку», и, чувствуя приятную негу, забрал бутылку с собой. Ему казалось, что пьяным, то есть тем другим человеком, кому живётся легче и даже радостней, удастся завершить свой дикий обряд. Он вечно поручал все ответственные решения судьбы «тому парню» с раскрасневшейся рожей и стойким перегарным амбре, но и того не хватало, дабы предпринять что-то большее, чем валяться в кровати до самого обеда. Посему считался крайне ненадёжным человеком, таких обычно сторонятся без всякого сожаления.

Вернувшись в петлю, но уже с «храброй водой» в руке, молодой человек пил с горла и медленно покуривал, предвкушая, когда координация нарушится, а случайное покачивание тела умертвит больную душу. Прошло около получаса, но никаких перемещений в иные миры он не испытал, только ноги затекли. Всё та же никчёмная деструктивная жизнь, полная иллюзий и ошибочных суждений о собственном предназначении. Но вместе с тем молодой человек начал ощущать нечто иное, что закипало внутри с каждым новым глотком – чувство непомерной обиды. «Я стою уже битый час в петле, и каждая последующая секунда может стать для меня последней, но никто даже не удосужился справиться о моём состоянии. Неужели я действительно настолько ужасный человек?».

По воле судьбы в тот же момент раздался звон битого стекла. Увесистый булыжник, раздирая старенький стеклопакет оконной рамы, залетел в комнату, минуя голову бедолаги в считаных сантиметрах. Встретившись с гостиным сервантом, пущенный метеорит сломал деревянную полку, опрокидывая последний хрустальный сервиз «особого дня», и прокатившись по полу, застыл у края плинтуса. В моменте, когда камень должен был вынести остатки мозгов, парень успел увернуться, но, как водится, потерял равновесие – табурет зашатался и немедля опрокинулся на пол. Смертная эластичная петля крепко затянулась на худой шее, предрекая скорейший, но такой искомый финал.

«Я не хотел так, отпусти, мне лишь нестерпимо желалось привлечь к себе чуть больше внимания. Довольно, мне хочется жить». Вот то послание свыше, что так мучительно требовал молодой человек в своём познании бытия, доставленное до адресата сквозь битое окно когда-то самой близкой женщиной.

Потолочный крюк, как и панельная пятиэтажка в целом, сошёл со строительного конвейера во времена позднего коммунизма. И уже тогда не имел «гостовской» маркировки, посему под тяжестью мужского тела мгновенно обломался пополам. Так что незадачливый «суицидник» отделался лишь испугом и тоненькой полоской ожога на шее от синтетических волокон тугой верёвки. Вадик – так звали молодого человека, с особой прытью вскочил на ноги, стараясь незамедлительно сорвать душные оковы и «переварить» произошедшее. Он испытал крепкое потрясение, когда на миг почувствовал плотное кольцо, сдавливающее шейный отдел, и никогда более на подобные «перфомансы» не согласится. Уж слишком любил себя, чтобы причинять нестерпимую боль организму, ему привычней доставлять её другим людям – своим скупым и нудным безразличием. Потому Вадик буквально сразу же поклялся бросить всякие попытки «быстро» сводить счёты с жизнью, лучше по старинке – через водку и «вес». И, к большущему сожалению, ещё с вечера палитра привычных допингов радужной жизни закончилась полностью, а остатки «беленькой» из початой бутылки впитались в грязной шерсти ковра. Так что, кто бы ни бросил камень в окно, ему следовало зайти с парадного входа, если уж вызвался вразумить бедолагу, а ещё лучше принести «гостинцев». Иначе молодого человека ожидал стандартный набор действий для поиска денежных средств, естественно, дабы заполучить в обмен щепотку «вкусных» наркотиков.

Вместо того чтобы рассмотреть в битом окне убегающего метателя каменных ядер, Вадик на всякий случай сунул булыжник в отдел гитарного чехла, накинул кожаную косуху на сутулые плечи и вышел во двор, шнуруя на ходу жёванные берцы. Он никогда не выглядел истинным красавцем – необъятный слегка срубленный лоб, нос картошкой с вечно заложенными пазухами, средний рост, аналогичного уровня интеллект, да и спортивным телосложением молодой человек навряд ли мог похвастать. Обычный сельский парень с замашками царевича. Но всё менялось, когда Вадик брал в руки свою послушную гитару. Тонкими ручонками настраивал медные струны, затягивая каждый коло́к на головке грифа, желая добиться непревзойдённого звучания, как у лучших рок-исполнителей. Музыкант буквально пылинки сдувал с инструмента, и, казалось, если он в жизни и превозносил что-то выше услады собственного нарциссизма, то непременно акустическая гитара первой приходила на ум. К ней молодой человек испытывал тёплые чувства привязанности, а тому трепету, с которым он заботился о шестиструнной, завидовала всякая девчушка в округе.

Друзья непревзойдённо «стебали» своими влажными фантазиями, как на самом деле парень использовал резонаторное отверстие гитары, но Вадику было всё равно на их незатейливые шутейки. С особой чуткостью он гладил деревянные бока, нежно прижимая бедром нижнюю деку, а когда начинал играть, то время замирало, как в самых счастливых мгновениях. Бархатным перебором струн он соприкасался с каждым сердцем, буквально подчиняя умы и не оставляя равнодушным ни единой души, что коротали пьяные вечера на лавочке. До поры он играл – словно «боженька». Но то ли парень добрался до своего музыкального пика, то ли вселенная отсыпала таланта лишь до такой степени, сколько требуется для охмурения женских особей, а, быть может, он попросту слишком много о себе думал, посему вырваться из дворового репертуара у Вадика совсем не получилось. Своих песен он писал редко и весьма неудачно, а пресловутая «батарейка» из года в год оперативно приедалась. Так стремительно, что тонкие пальцы крайне часто выдавали фальшь в каждом третьем аккорде. Тогда-то и зародился его манифест о скупости умственных навыков близких ему людей, а впоследствии, и всех остальных, кто проживал в посёлке. Вадик продолжал изредка бренчать, но уже значительно хуже и без особого интереса, посвящая всего себя проверенному методу – «пить, лежать и ожидать успеха».

Музыкант числился звукорежиссёром на полставки в «голливуде», отвечая за музыкальное сопровождение пятничных вечеров и проигрывая заказные песни о тяжёлой судьбе арестантов. В посёлке к жанру «блатняка» относились с особой любовью, памятуя философский трактат, что «от сумы да тюрьмы – не зарекаются любя». Можно сказать, посельчане готовились наперёд, чтобы «войти в хату» как полагается. Но если не брать в расчёт чрезмерную мнимость и боязность населения, то в тех песнях звучала хоть какая-то надежда. На скорое окончание срока, возвращение домой к близким и преодоление тюремных лишений, выпавших на долю песенного героя, чего с местными никогда не случалось. Они пропали в вечном дне сурка, повторённым десятилетиями, а водка и уныние сковали их жажду к свободе. И получается, что вроде свободные люди, и могут жить совершенно так, как пожелают, но всякий гражданин находился в тюрьме собственной нерешимости. Их сердца требовали перемен, но лишь в обеденных и вечерних тостах, разливаясь по округе мелодичным звоном пластиковых стаканчиков.

Вадик был ярким представителем местного населения и весьма скверным работником, отчего зарабатывал крайне мало, опускаясь на дно долговой ямы. К тому же молодой человек частенько уходил в астрал – «марафонил» по несколько дней, не выходя на связь, а когда и те мизерные накопления заканчивались, сдавал в ломбард последнее имущество. Потому его привычный день начинался одинаково – поздним обедом и визитом в коммерческую организацию особой специализации, чтобы «перекредитоваться», возвращая свою залоговую собственность.

Обыденно поворачивая из подъезда направо, молодой человек двинул со двора на центральную улицу посёлка. Название для дороги так и не придумали, но она неуклонно вела к «площади скорби», разрезая поселение пополам и заканчиваясь на выезде к федеральной трассе и в аппендиксе частного сектора «живых и мёртвых». Дом Вадика находился в районе под названием «спортивный», ввиду соседства с разрушенной футбольной коробкой, а самих жителей язвительно нарекали «спо́ртиками». Бессмысленный и беспощадный русский «нейминг». Посельчане любили клеймить почём зря, таким образом, разделяя человеческий поток на «своих и чужих», лишь бы не запутаться. В любом случае музыкант к спорту имел посредственное отношение, разве что его забегам от ломбарда и до точки сбыта наркотических средств мог позавидовать всякий олимпийский многоборец. Ныне Вадику становилось худо, а это означало, что пока он не употребит – ничего дельного не выйдет.

Шагая вдоль теплотрассы и размышляя о смысле чужого никчёмного бытия, музыкант довольно быстро очутился в центре. Обеденный перерыв скоропостижно закончился, а редкие прохожие торопились по важным делам, понуро опуская головы в отражения на осенних лужах. На площади, прямиком на брусчатке, стоял грузовичок с открытыми бортами, куда двое рабочих в серых комбинезонах на лямках грузили музыкальную аппаратуру. Мужчины «культурно» сетовали между собой, выказывая острое сожаление о тяжести негабаритных колонок, что участвовали в мероприятии часом ранее. Поодаль грустила женщина – организатор, что-то печатая в мобильном телефоне. Она нервно курила, случайно стряхивая пепел на синий жакет с острым воротом, и каждый раз вздрагивала, когда вибрация сообщений пронизывала её пальцы. Кто-то на другом конце мобильной сети грубо орал «капслоком», затрагивая профессиональные обязанности женщины, её внешность, родную мать и всех ближайших родственников. И ко всему прочему – уволил в одностороннем порядке, обрекая женщину с двумя детьми и аналогичным количеством кредитов на крайне увлекательное существование. Всё-таки включённый «кальянный рэп» на депутатском мероприятии, пусть и довольно абсурдном, не лучшее из возможных музыкальных решений. А все беды приключились из-за местного диджея, что попросту «кинул» женщину, так и не набравшись смелости ответить на множество звонков. Теперь она совершенно свободна во второй половине дня, как и в ближайшие месяцы, пока не найдёт себе новую трудовую повинность.

Вадик прошёл мимо, торопливо срезая метры пути по узким тропинкам, вытоптанные населением с великим усердием. Газоны и клумбы с саженцами нещадно эксплуатировались для совершения пеших прогулок, стоянок личного автотранспорта и прочих нужд, посему выглядели удручающе, заметно упрощая логистику передвижений внутри посёлка. Обойдя главный административный пятак, где располагались банк, почта и сельпо, парень нырнул в дворовое пространство, прилегающее к зданию пятиэтажного дома. Там в глубине лестничных ступенек, ведущих в подвал, скрывалась неприметная железная дверца, огороженная бетонными блоками и козырьком из профнастила. И каждый в посёлке прекрасно знал, что находилось внутри, а народная тропа из наркоманов и ловцов перманентной удачи не зарастала, больше походя на автобан между китайскими провинциями. Здесь всегда собирались большие очереди из страждущих, а драки за право первым войти в подземелье являлись обыденным делом, неспособным кого-то сильно удивить. Но сегодня проход в запретное логово оказался свободным, что не могло не порадовать молодого человека. Музыкант спустился по ступенькам, подошёл к двери вплотную и несколько раз ударил носком берца, сотрясая металлические петли. Буквально сразу послышался знакомый голос:

– Пароль?

– Да открывай уже, холодно. – парень хорошенько озяб.

– Без пароля не пущу, сам знаешь.

– Ладно, ладно. Пароль – «музыкант», давай шевелись, конспиратор х*ев.

Двойной поворот ключа отворил неприступную дверь, приглашая Вадика войти внутрь полумрака подвального помещения, пока лысоватый мужчина «довольничал» остатками почерневших зубов в количестве двенадцати с половиной штук.

В подвальном коридоре никогда не работало освещение, так что какое-то время требовалось идти вслепую, щупая рукой влажную от сырости стену. Из-за этого под ногтями собиралась слизь из плесени, грибка и зелёной тины, а так как сюда ходили ежедневно и по нескольку раз за сутки, то подвальная гниль въедалась в кожу намертво, обличая горемык из общей людской массы. Но гости душных казематов особо и не скрывали характерные отметины, ведь всякому известен их недуг, а чувства морали и стыда они дружным образом растеряли ещё задолго до открытия заведения. Так что, превозмогая тремор конечностей и чрезмерную потливость, визитёры двигались вглубь к заветному помещению, что в метрах девяти от железной двери. Там и находилась святыня их нескончаемого паломничества.

Отворяя ещё одну дверь, но уже без замка и тщедушного сторожа, молодой человек проник в просторный прямоугольный зал с приглушённым светом, отдающим фиолетовым оттенком. По всему периметру помещения, плотно прижимаясь к стенам, стояли школьные парты с компьютерными мониторами, зазывая посетителей яркими вспышками «фриспинов» и бонусных линий, отзываясь довольно въедливыми в мозг мелодиями. В лучших традициях консолей «денди» и шестнадцатибитной «сеги». Задорные клубнички, мартышки с бананами и игральные кости пиратов, сулившие баснословные выигрыши, только садись за стол и пополни игровой баланс своими кровными – идеальное место лудомана. В центре комнаты находились два больших дивана, развёрнутые к противоположным стенам с плазменными панелями, сутками транслирующие каналы «евроспорта». Футбол, теннис, синхронное плавание, женская борьба в грязи и весёлые старты в картофельных мешках – любое соревнование, на результат которого можно сделать ставку по прогнозам от «проверенного букмекера». И обязательно выиграть миллионы денег, дабы купить себе новую машину и что-нибудь жене, ежели останется. Всех присутствующих в зале накачивали «димедрольным» пивом в разлив и палёной водочкой, дабы смыть последние страхи и увеличить процент неоправданных проигрышей. Доподлинно неизвестно, кому принадлежал игровой зал, но крышевался бизнес совершенно открыто и без всяких угрызений совести поселковой элитой. Лишь девочки – администраторы, превращавшие «налик» в игровую валюту, менялись с завидным постоянством, а всех прочих обитателей подвала знали поимённо и радужно встречали пошлым узорчатым ковров, стеленным на холодном бетоне.

«Будь как дома, путник, ведь спустя несколько часов своей жилплощади может более и не оказаться». Обыденная история для всех «игровых» и жуткая реальность для близких. А уж сколько скандалов повидали здешние стены, сколько браков разрушили поставленные на кон дарственные и кадастровые земельных участков – никто и не возьмётся сосчитать. Отчаявшиеся жёны буквально стояли в глухой обороне, осаждая металлическую дверь в день получки своих вторых половинок, дабы успеть сохранить семейный бюджет в целостности. И уж если в посёлке неожиданным образом терялись люди, то никто и не собирался обращаться в полицию или взывать к волонтёрам «ЛизаАле́рт», достаточно пройтись по вытоптанным тропинкам к казино, как «пропажа» обязательно находилась – пьяная и довольно печальная.

Вадик зарёкся испытывать судьбу в автоматах, памятуя о болезненных проигрышах. Он давно лишился своей ювелирки, часов и прочих ценностей статусного человека, а когда в игру пошло имущество жены, даренное музыкантом от избытка чувств, то продолжать испытывать судьбу больше не хотелось. Молодой человек и рад был не появляться здесь вовсе, но, чтобы «выкружить» быстрых денег на порцию наркотика, ему приходилось спускаться в подвальное помещение, полное любимых соблазнов. И пройти его целиком до двери смежной комнаты чуть меньших размеров. За кованными решётками располагались ломбард и отдел быстрых займов, по своей сути, организации одного профиля. Дверь никогда не открывалась в целях безопасности, а диалог и выдача ссуд производились через специальную «кормушку» – маленькое окошко, защищённое пластиной с откидным механизмом. Сюда сносилась всякая вещь, имевшая хоть мизерную стоимость, а выкупалась обратно уже с хорошей наценкой. Очень удобно, когда проигрался в слюни, а до заветного выигрыша не хватает пары сотен рублей. И нескольких вращений виртуальных слотов, настроенных таким образом, что твоей победой станет возвращение на поверхность хотя бы в штанах, а не сверкая голой задницей. Клиентоориентированность во всей православной красе.

Заведовал кассой мужичок преклонных лет в пенсне и с жиденькими усиками, торчащими кончиками к носу. Он всякий раз подозрительно щурил глубоко посаженные в череп глазки, оценивая очередную пробу золота или пару новых кроссовок, «ушедших» с прилавка модного бутика. В большинстве случаев имущество сдавалось на пару часов, пока особо азартные господа не расквитаются с долгами, но выходило и так, что вещи окончательно прощались с прежними владельцами, позже продаваясь за бесценок. Мужчина являлся весьма категоричным гражданином, не жалуя просроченные договорённости, посему и не шёл на попятную с нерадивыми должниками. Вадик был как раз из тех, кто забывал о своих обещаниях ровно сразу же, как получал хрустящие банкноты в руки. И жутко не любил мужчину, обвиняя его в своих бедах и обзывая за спиной «жадным татарином».

– Приветствую тебя, Марат, как погода, здоровьице?

– Вашими молитвами только и жив, не иначе. – рутинно ответил мужчина, не отрываясь от толстой тетради приёма ценностей. За долгие годы работы в ломбардном бизнесе он прекрасно изучил повадки местных обитателей подвала, чувствуя подвох в каждой пущенной интонации. И отлично понимал, что скрывалось за заботливыми расспросами о его самочувствии. Вадик быстро сдался. Молодой человек не был настроен продолжать светскую беседу, ведь ему становилось хуже, а жажда употребления разгоралась внутри бешеным огнищем, потому музыкант вывалил свои мысли напрямую и без долгих прелюдий.

– Слушай, ситуация вышла скверная. Мне бы мобильник свой на пару часов забрать – очень нужно дозвониться до человечка. А вечером у меня халтурка в «голливуде», так что после работы верну в полном объёме. Деньги, телефон или всё сразу, как захочешь. Я не подставлю, ты же меня знаешь.

Казалось, татарин заранее и в точности угадал будущий спич, потому даже не выказал должного удивления, лишь с большим сожалением убрал ведомость в стол, впиваясь взглядом в собеседника.

– Знаю я твоих срочных человечков и тебя тоже очень хорошо знаю, Вадик, потому и откажу. Да и «ушёл» твой мобильник буквально только что, клиент пожелал приобрести за хорошую цену. А мне-то что, я свою часть договора выполнил – залог тебе дал, а ты не пришёл в назначенное время. Тобой назначенное, помнишь? Так что извиняй, я тебе не благотворительный фонд.

«Вот, Марат – каждой п*зде рад, как же ты осточертел, упырь». За годы меланхолии Вадик настолько расслабился, что полностью разучился запоминать простейшую информацию. И если бы только событийную, но нет – парень давно сдался в неспособности воспроизвести по памяти несколько цифр, идущих друг за другом. Адреса, пароли и даже время забывал ровно сразу же, как посмотрел, не говоря уже о такой непомерной сложности, как заучить мобильный номер. Так что «звонок другу» без записной книжки или с другого телефона виделся задачей невыполнимой, обречённой на всяческий провал. Поэтому, хоть и с долей досады, молодой человек сдержал внутренние противоречия, перейдя в ещё большую «умолительную» тональность.

– Ты же видишь, как меня крутит, мне очень нужно «поправиться». Скажи, кому продал телефон?

– Ты будто первый раз здесь. – оценщик пришёл в негодование. – Я никогда не выдаю своих клиентов, зачем мозги мне «делаешь»? Либо сдавай ценности, либо уходи прочь.

– У меня уже ничего не осталось – всё тебе снёс. Мало того что на мне преспокойно наживаешься, так ещё и последнее продаёшь.

– Не моя забота, я тебя наркотиками не пичкаю и не заставляю приходить сюда.

Тут уже у Вадика сдали нервы. Он ни в коем разе не мог признаться, даже самому себе, что являлся наркоманом. И постоянно закатывал истерики, ежели люди указывали ему на очевиднейший порок, разрушающий его личность. Музыкант выдумал, что с помощью допинга обязательно напишет великое произведение, а ежедневная утренняя ломка лишь мелкая «побочка» на пути к заветной цели. «На войне – все средства хороши одинаково. И в скором времени все те, кто в меня не верил, обязательно умоются горькими слезами, когда будут слушать мой дебютный альбом на повторе». Но пока эти славные деньки где-то за бескрайним горизонтом, Вадику следовало согласиться на все условия, дабы разжиться денежными знаками.

– Чёрт с тобой, забирай гитару, но знай, что ты меня очень сильно оскорбил. И когда я вернусь буквально через час, ты подавишься своими нравоучениями, выродок.

Музыкант нарочито елозил плечами, стягивая со спины гитарный чехол. Затем попытался просунуть его через отверстие в двери, но лишь пошаркал грифом по стенкам, не имея возможности передать гитару целиком. Марат спокойно наблюдал за истерикой молодого человека, не проявляя особого интереса, и вдумчиво прикидывал в уме стоимость товара. Наконец, татарин пришёл к какой-то готовой сумме, обхватил гриф рукой и произнёс, лязгая железными затворами.

– Гитару я, конечно, возьму, но за слова свои ты непременно ответишь. И здесь, и перед Всевышним, учти.

Дверь отворилась, и оценщик вышел за пределы комнаты, бережно вытаскивая гитару из окошка. Пока Марат возился с инструментом, Вадик за доли секунд смог рассмотреть интерьер, прежде скрывавшийся за плечами татарина. Небольшой письменный стол, заваленный долговыми отчётностями, стул, ящики с документацией прежних лет и огромный сейф, стоявший на самом видном месте. «Очень массивный, внутрь, наверное, запирают особо ценное имущество или деньги, что бесперебойно несут фартовые бедолаги. Интересно, сколько там? Точно миллион денег, а, быть может, и больше».

Марат приметил интерес музыканта в ценном ящике, быстро затворил за собой металлическую дверь и с должным укором принялся вносить данные в книгу учёта. Затем пристально рассмотрел гитару, изучая сколы и потёртости, а когда удостоверился в исправности инструмента, сунул бумагу на подпись, отсчитывая мятые купюры. Вадик не глядя махнул ручкой в графе, представляя, как будет щупать кипу вожделенных банкнот, а когда поднял глаза, опешил:

– «Пятиха́тка»? Да я тебя сейчас задушу.

Молодой человек кинулся с кулаками на решётку, нанося массированные удары и тряся металлические прутья с особым остервенением, пока помещение полностью не заполнилось противным громыханием. Азартный люд отпрянул от мониторов, с интересом наблюдая за разворачивающейся драмой, пока музыкант сыпал угрозы в адрес оценщика.

– Возвращай гитару обратно, мерзкая жадная дрянь.

– А уже всё, поздно хлебать боржоми. Вот графа, вот подпись твоя. Деньги получил? Получил! Так что проваливай, пока дров не наломал. – татарин пригрозил Вадику тревожной кнопкой, быстро усмиряя его гневный пыл, напоследок выкидывая из чехла увесистый булыжник, не имевший для Марата никакой ценности. Ничего не оставалось, как сглотнуть обиду и покинуть ломбард, грустно поскуливая над вырученной суммой – настолько несущественной, что не хватит даже на треть «чека», ни говоря уже о списании прошлого долга перед родным «барыгой».

Вадик рвал и метал, слоняясь по игорному залу и тщетно порываясь унять нарастающее раздражение. «Да как он посмел? Ничтожество, решил меня унизить у всех на виду своей беспросветной жадностью». Музыканта распирало от удушливого чувства ущемлённого достоинства, точнее, тех его эгоистичных помыслов, коим не суждено сбыться в данный период. А употребить, ой как хотелось. Но идти к «хранителю камней» без должной суммы на кармане – идиотично. Прошли те времена, когда заветная порция могла достаться по дружбе, теперь только за наличный расчёт и лично в руки. Потому музыкант печалился больше прежнего, что лишился вообще всего, а к заветной цели не продвинулся. «Где мне теперь его искать по всему посёлку, да ещё и без телефона и полной суммы?».

Молодой человек подбрасывал булыжник с ладони на ладонь, судорожно перебирая в голове идеи, способные привести его к стремительному обогащению. Его уже достаточно «кумарило», так что Вадик был способен на любую подлость, только заполучить своё. Музыкант мог в отчаянии запустить камнем в лоб молоденькой администраторше, если бы точно знал, что за её стойкой находится приличная сумма денежных банкнот. Или вырвать монитор из стены, выкрасть мобильник, утащить зарядку для «айкос» – любую ценную вещь, да вот только ломбард в посёлке один, а на кражу в соседнем помещении, оборудованном камерами видеонаблюдения, мог решиться только самый отчаянный герой. И молодой человек близился к фатальному состоянию. «Делать нечего, нужно выходить на поверхность и искать другие варианты».