Читать книгу Серый тлен забвения - Денис Темный - Страница 1

Пролог.

Если бы совсем недавно мне рассказали, к чему именно приведет меня странная череда случайностей, я был бы искренне уверен, что человек, поведавший мне об этом, полностью выжил из ума. Еще меньше я поверил бы словам о том, сколь невероятной и судьбоносной встречей обернутся все эти события. Я был слишком наивен, а нелепая убежденность, что окружающий мир – лишь то, что мы видим, затмевала мой разум.

Мне многое хочется сказать тебе. За многое поблагодарить. Ты, как всегда, стоишь рядом и заранее догадываешься обо всех мыслях, что рождаются в моей голове. Потому что для родственных душ просто не может быть иначе.

И все же существуют слова, которые я просто обязан произнести вслух: «Спасибо, что излечила меня от присущей мне ранее слепоты. Ведь это одновременно самое страшное и самое прекрасное, что когда-либо со мной происходило».

Глава 1.

День стоял ясный и безоблачный. В далекой бездонной синеве неба не было даже слабого намека на приближающуюся грозу. Сколько бы я ни разглядывал ее, мне так и не удалось обнаружить хотя бы малейшее свидетельство того, что жара скоро спадет, а ее место займет приятная прохлада. Яркий свет солнца слепил, вызывая в глазах нестерпимую боль с настойчивостью искушенного в своем деле палача, словно бы говоря, что мне здесь не место.

Чего уж таить, солнце я не любил, ровно как и порождаемую им жару. Но даже ощущение собственных неудобств теряло свою значимость в сравнении с тем праведным негодованием, которое возникало, когда что-то мешало мне фотографировать. И какая разница, кто был причиной этих помех, человек, или сама стихия?

Нажав на кнопку камеры, я услышал щелчок затвора. Наверняка мои попытки получить хороший кадр в очередной раз ни к чему не приведут. Фотография выйдет засвеченной. На жестком листе бумаги будут видны лишь размытые, едва различимые контуры, утопающие в расползающейся по ней, словно опухоль, белизне. Такое происходило со мной нередко. Хотя, если взглянуть с другой стороны, всегда существовала небольшая вероятность, что снимок все же выйдет удачным. В данном случае наиболее приемлемо было бы слово «судьба», для тех, кто в нее верит.

Главная проблема состояла в том, что я фотографировал только так, как мне нравится, и профессионалом в этом деле точно не являлся. Дополнительную сложность вносило мое решение отказаться от цифровой камеры и использовать «старую добрую пленку».

Замок поодаль от меня темной скалой возвышался над зеленым холмом, в подножие которого врезался густой лес. Чтобы очутиться у его входа, нужно было еще некоторое время идти по узкой извилистой тропинке, петлявшей среди деревьев и беспорядочно разбросанных вокруг, покрытых мхом валунов. В центре ровной глубокой линией лес надвое рассекали воды небольшой реки, дарующей слабую надежду на то, что у ее заросших берегов жара хотя бы немного спадет. Однако чуть левее массив деревьев тоже обрывался, сменяясь желтоватой, выгоревшей под гнетом палящего солнца травой. Она покрывала оставшуюся часть холма, с одной стороны подступая к руинам замка, с другой – спускаясь к казавшемуся почти неподвижным омуту. Идти оставалось недолго.

Несмотря на все буквально преследовавшие меня трудности и опасность быть арестованным за нарушение границ частных владений, мне до безумия нравилось все это. Ничто не могло сравниться с возможностью запечатлеть навеки мимолетные моменты, которые, если бы не мой случайный снимок, навсегда исчезли как из этого мира, так и из моей собственной памяти. Мне приятно было думать, что я составляю таким образом своего рода летопись мест и событий, не доступных остальным. Все, кого я знал, без исключения считали это занятие глупым и наивным. Но что поделать? Порой люди находят себя в довольно странных вещах.

Разъезжая по разным странам, я фотографировал все, что хотя бы немного заставляло трепетать незримую нить моей души. Города, живописные места, эмоции людей – это могло быть все, что угодно. Особенно меня привлекали старинные особняки и полуразрушенные замки, закрытые для обычных туристов. Мне казалось, что история любого, особенно старого жилища, начиналась еще на подступах к нему. Как приближаясь к живому человеку, можно почувствовать его дыхание, теплоту тела, ощутить на себе его взгляд, так и в случае с строениями древности. Их влияние присутствует везде. В воздухе, застывающем меж теней, в тяжелом сладковатом запахе камня и исходящем от него холоде.

Я жил так уже почти год. В городе, где ранее протекало мое существование, мне удалось открыть два магазина, которыми руководили доверенные мне люди. Еще время от времени я писал статьи для одного не слишком известного журнала. Денег для путешествий мне хватало, поэтому возвращался из них я крайне редко.

В свои двадцать шесть лет я был одержим изучением новых языков, камерой, которую не выпускал из рук, и неугасаемым желанием перебираться с места на место. Часто быстрым перелетам я предпочитал долгую дорогу в поездах. Путешествуя именно таким образом можно было отдохнуть и утомиться одновременно. В завершении подобного переезда любой, даже самый дешевый отель, скрывал на время свои недостатки. А после крепкого сна я просто переставал обращать на них внимание. Первый взгляд на чужую страну оставался чист и не испорчен влиянием незначительных мелочей.

Размышляя об этом и безуспешно пытаясь спрятаться в собственных мыслях от палящего зноя, я приближался к замку.

Теперь дорога уходила вниз, по краю склона, к слабому изгибу ленты реки. Я не слишком-то спешил. Какое-то потаенное чувство подсказывало, что вскоре мне доведется увидеть нечто грандиозное. И сейчас я стремился продлить нарастающие внутри ощущения нетерпения и восторга.

Наконец, я остановился всего в нескольких метрах от кромки воды. Здесь действительно было прохладнее, однако изнуряющие потоки тепла, ранее обрушивавшиеся сверху, уже успели лишить меня большей части сил. Оказавшись в тени, я в полной мере ощутил гнетущую тяжесть, разливавшуюся по всему телу.

Сделав шаг вперед, я вдруг почувствовал почти неуловимую перемену. Как будто сам воздух стал немного более густым, обволакивая меня плотной незримой оболочкой. В нем появился слабый, совершенно незнакомый мне аромат. Река, и без того тихая, застыла окончательно. Все мои попытки услышать хотя бы мимолетный звук, отдаленно напоминавший журчание воды, ровным счетом ни к чему не привели. Ее поверхность, несмотря на зной, прямо на глазах медленно покрывалась белой прозрачной испариной.

Деревянный мост, по которому я теперь шел, озираясь по сторонам, словно зачарованный, представлялся мне хрупким, готовым в любой миг разрушиться строением. С каждым шагом необъяснимый и нелепый страх сгинуть в темных неподвижных глубинах реки, только усиливался.

Откуда-то возник странный шипящий шум. Стоило ему появиться, мир тут же утратил остатки реализма. Свет, пробивавшийся сквозь густую листву нависших над водой деревьев, приобрел заметный багровый оттенок. Пространство вокруг стало раскачиваться подобно маятнику. Перила и без того не внушавшего доверия моста, начали тлеть и осыпаться прямо на глазах. Вода внизу по-прежнему походила на ровное темное зеркало. Двигалась лишь испарина поверх ее глади.

Ужасающий приступ боли вспыхнул внутри моей головы, нарастая подобно приливной волне. Я инстинктивно притронулся ладонью к виску, но это, конечно же, не возымело ни малейшего эффекта.

Превозмогая себя, я пошел дальше. Шаг за шагом преодолевая вязкий воздух, я представлял, как, добравшись до противоположного берега, упаду прямо на землю, чтобы перевести дух. Если мне, конечно, вообще удастся ступить туда.

Когда мост, наконец, остался позади, все вернулось к своей прежней норме. Вода опять текла где-то за спиной, послышались звонкие голоса затихших на несколько мгновений птиц, а мое тело, вновь обретшее способность передвигаться, как и прежде безуспешно пытался охладить ленивый летний ветер. Я оглянулся. Мост оставался таким же, каким я увидел его впервые. Грубо сколоченные перила чудесным образом вернулись на свои места.

Хотя чего я, собственно, ожидал? Прежде мне никогда не доводилось видеть галлюцинации. Но чем еще все это могло являться, если не мороком, навеянным нестерпимой жарой?

Тряхнув головой, чтобы выбросить из сознания остатки этого видения, я двинулся дальше. Наверное, стоило мне хотя бы немного довериться собственным ощущениям, я мог бы понять, что пересек некую границу, отпугивающую непрошенных гостей. И все же в тот момент я с усмешкой прогнал подобные мысли прочь. Напротив, мое желание запечатлеть замок на пленке только усилилось.

Поднявшись по петлявшей среди деревьев тропе, я оказался на вершине высокого холма. Здесь лес расступался, являя мне конечную цель моего путешествия. То ли от усталости, то ли от усиливавшегося с каждым мгновением стремительно охватившего меня чувства восторга, я невольно начал задыхаться. Но теперь я больше не обращал на это внимания. Дрожащими руками я нащупал висевший на груди фотоаппарат, а потом, придерживая его, перешел практически на бег.

Упиваясь моментом, я протянул руку и неспешно провел ладонью по шершавой поверхности старых деревянных врат. Некогда массивные, окованные железом, они почти сгнили, сохранив лишь часть своей прежней формы. Вокруг, врезаясь в землю, обросшие высокой травой, беспорядочно возвышались грубые части осыпавшихся стен. Теперь поднимавшиеся ввысь нагромождения камня вовсе не казались надежными, как это было столетия назад. Они все еще лишь чудом скреплялись меж собой, будто до последнего не желая поддаваться гнету беспощадного времени. Но любое неосторожное движение могло заставить их тут же обрушиться вниз. Замок хранил лишь блеклое отражение своего былого величия. Впрочем, и этого мне было более, чем достаточно.

Наконец-то я снова оказался там, где все еще чувствовалось дыхание старины, где годы слились в вязкий тягучий поток, а затем практически замерли. Здесь, пусть и ненадолго, с легкостью можно было отрешиться от всего остального мира.

Врата оказались приоткрыты, и я, не медля ни мгновения, прошел внутрь. Здесь ощущался совсем иной мир со своими порядками и законами. Меня коснулась мягкая прохлада. Влага, царившая вокруг, медленно пропитывала одежду. То, что некогда служило пристанищем для какой-то состоятельной и уважаемой семьи, чье имя, возможно, было известно по всей стране, чье слово могло вершить чужие судьбы, теперь неизменно таяло вдали от мирской суеты. И людям не было до этого никакого дела.

Чем меньше состояние замка интересовало местных жителей, тем больше запретов это с меня снимало. Я поводил камерой, выискивая наиболее удачный ракурс. Да, без сомнения, в этом месте снимки получатся просто потрясающими.

Решив начать осмотр со второго этажа, я ступил на старую каменную лестницу. Удивительно, что в отличие от остальной части строения, ее ступени время пощадило. Они покрылись грязью, поросли мхом, но, тем не менее, все еще выглядели прочными и надежными. Несмотря на мои неловкие попытки передвигаться тихо, шаги гулким эхом отражались от камня и разносились по витиеватым коридорам некогда неприступного замка.

Верхняя часть здания встретила меня порывами яростного ветра и запахом гнилого дерева, витавшим в воздухе. Крыши здесь не было. Почти вся она обрушилась вниз, и теперь коридоры, а также некоторые из сохранившихся комнат, оставались почти сплошь завалены утратившими прежние очертания предметами, обломками широких деревянных балок и грудами камней, лавиной осыпавшихся под напором веков. Сверху, за редким исключением, надо мной вновь простиралось чистое летнее небо. Свет полуденного солнца, разрываемый на части тем, что осталось от крыши и стен, тщетно пытался отыскать свое место среди угловатых теней.

Мной овладело то странное чувство, которое появляется, когда попадаешь в какой-то далекий и совершенно незнакомый город. В такие моменты все вокруг выглядит слишком необычным, содержащим некую утонченную красоту, достойную обязательного запечатления на пленке. И остается удивляться, почему лишь немногие, кроме тебя, способны ее замечать.

Сделав несколько снимков, я, затаив дыхание, осторожно двинулся вперед. Было в этих стенах что-то невероятное, какое-то странное, непреклонное ни перед чем неугасаемое величие, ощущавшееся с каждым вдохом тяжелого воздуха.

Проведя здесь довольно много времени, я успел осмотреть и сфотографировать большую часть того, что попадалось на глаза. Пробираясь между обрушившимися и образовавшими теперь причудливый лабиринт балками, я по очереди исследовал сохранившиеся комнаты. В них тоже не осталось ничего, кроме мусора. Тем не менее, я был буквально зачарован тем, что видел, а палец, словно вне зависимости от моей воли, вновь и вновь нажимал на кнопку фотоаппарата.

Вернувшись на первый этаж, я уделил ему не больше десяти минут. Царивший здесь полумрак надежно скрывал от глаз то, что меня окружало. Луч фонаря помогал слабо. Конечно, для съемки все еще можно было воспользоваться вспышкой, но пленка заканчивалась. Впечатления, за которыми я сюда пришел, уже были пережиты мной наверху, и теперь постепенно угасали. Собираясь выйти обратно за стены замка, я вдруг заметил, что слева, вдали от основной лестницы, по которой мне пришлось подниматься ранее, есть еще несколько ступеней, ведущих вниз. Странно, что они не запечатлелись в моей памяти, но видимо, когда я проходил здесь в прошлый раз, мое внимание пребывало во власти совершенно других вещей. Теперь же я стоял, не в силах отвести от этого места взгляд. Возникшая из ниоткуда уверенность, что там, за этими ступенями, растворявшимися в сумраке, мне предстоит отыскать нечто особенное, крепла с каждым мгновением.

Осторожно спустившись, я увидел черный проход, ведущий в никуда. Двери здесь либо никогда не было, либо она, истлев, уже успела осыпаться на холодный пол. Вопреки тому чувству, что я испытал еще минуту назад, заходить внутрь теперь совершенно не хотелось. Немного помедлив, я снова поднял фонарь и шагнул во тьму.

Время от времени его свет скользил по серым, блестящим от влаги стенам, сплошь покрытым плесенью. Но еще чаще просто тонул во мраке. К верху стены закруглялись, переходя в низкий сводчатый потолок. Кое-где по бокам в камне виднелись неглубокие ниши, путь в которые преграждали практически уничтоженные ржавчиной металлические решетки. Вероятно, эти своеобразные кельи некогда являлись тюремными камерами. Судя по всему, здесь не раз расставались с жизнью люди, но теперь от их существования не осталось и следа. У времени есть одно чудовищное свойство – уничтожать все, чего оно касается.

Несмотря на влагу, в воздухе находилось множество почти неподвижных частиц пыли, которые колыхались при каждом моем шаге, будто я брел сквозь толщу затхлой мутной воды. Вокруг не было слышно ни звука. Время от времени мне казалось, что луч фонаря выхватывает из темноты какое-то движение, но тень, промелькнувшая неподалеку, тут же ускользала от его тусклого мягкого света. Иллюзия быстро исчезала. Я мерил шагами просторное помещение, а эхо, отражавшееся от старых стен, вторило моей поступи. Помещение оказалось гораздо просторнее, чем я себе представлял. И чем дольше я здесь находился, тем отчетливее понимал – бродить по этим коридорам абсолютно бессмысленно. Они не содержали в себе ровным счетом ничего интересного. Что, собственно, я вообще ожидал здесь увидеть?

Облако пыли, обволакивающее меня, внезапно пришло в движение. Я невольно напрягся. Ветра в этом месте не было, да и быть не могло. От затхлого воздуха в голове уже пульсировала пока еще слабая, но вполне ощутимая боль и тяжесть. Тем не менее, серые частицы вокруг меня колыхались, словно повинуясь загадочной незримой силе, постоянно меняя свое направление.

Леденящий страх закрался в мой разум. Я вдруг буквально кожей ощутил рядом чье-то присутствие, из последних сил пытаясь убедить себя, что все происходящее – просто игра моего воображения.

Тем временем, пыль уже тянулась за светом моего фонаря, словно он стал магнитом. Я замер, а потом закрыл глаза, надеясь, что после того, как открою их, наваждение исчезнет. Но когда мой взгляд снова вонзился во тьму, стало только хуже.

Поток пыли, напоминавший теперь одну огромную воронку, окружил меня, превращаясь в почти непроницаемую стену. Бежать было некуда. Хаос, в центре которого я стоял, был вездесущим и всепоглощающим. А охвативший меня страх, смешавшийся с чувством собственной беззащитности перед чем-то древним и неведомым, заставил стиснуть фонарь так, что его корпус жалобно скрипнул под моими пальцами.

В мутном потоке начал вдруг проявляться чей-то неясный силуэт. Его словно бы не касалось движение клубящегося вокруг пылевого облака. Он начинал жить собственной жизнью, с каждым мгновением становясь все отчетливее, обретая новые грани и формы. Но самым ужасным было то, что он неотступно приближался ко мне. Вокруг по-прежнему властвовала тишина, но теперь мое сердце отбивало столь безумный ритм, что казалось, отзвук его, отражаясь от темных стен, разносится по всему подземелью непрерывным, сводящим с ума гулом.

Создание, стоящее предо мной, будто обрастало странной эфирной плотью, все более становясь похожим на человека. Оно медленно подняло веки, а потом, издав протяжный вой черным провалом рта, ринулось на меня. Его пасть расширилась до чудовищных размеров, намереваясь поглотить меня целиком, превращаясь в зияющую заполненную мраком бездну.

Отпрянув назад, я упал на мокрый пол и закричал, что было сил. Ужас клокотал во мне, а пришедшее осознание того, что пыль, все это время витавшая рядом – прах некогда заключенных в этих стенах людей, лишь усиливало его.

Не знаю точно, сколько я лежал так, оглушая себя собственным криком, захлебываясь звуками своего же голоса. Страх парализовал меня, и я не в силах был оторваться от пола. Единственное, на что я оказался способен – словно безумец впиваться руками в вязкую мягкую землю, не чувствуя больше боли, утратив возможность мыслить.

Должно быть, всего на несколько мгновений мое сознание угасло, но сказать этого точно не могу. Однако, когда я пришел в себя, тут же что было сил ринулся к выходу. Фонарь я, конечно же, обронил, но свет теперь был мне совершенно не нужен. Единственное, на что я смотрел – белый прямоугольник выхода, будто зависший в пустоте, в конце длинного черного тоннеля. Я бежал, чувствуя по пути прикосновения чьих-то невидимых рук, пытавшихся задержать меня. Нарастающий злобный шепот слышался отовсюду. И, чем громче он становился, тем больше я, преодолевая себя, ускорял свой бег. Происходящее не было галлюцинацией, просто не могло быть ею. Я отчетливо понимал это. Стоило мне остановиться, кошмар, шедший за мной по пятам, поглотил бы меня навсегда.

Пол под ногами сотрясался. С потолка посыпались мелкие частицы раздробленного камня. Опоры, слагавшие это место, начали с грохотом обрушиваться в опасной близости от меня.

Наконец, последним отчаянным рывком я вырвался из подземелья, буквально взлетев по ступеням старой лестницы. Мрачные тени позади растворились в потоках мягкого света. Часть первого этажа осела прямо на моих глазах. Грубые обломки осыпались, извергая клубы густой пыли и навсегда запечатывая ведущий в старую темницу проход.

Задыхаясь от страха и усталости, я вышел за ворота замка и, недолго думая, рухнул прямо наземь, прислонившись спиной к нагретой солнцем стене из серого камня. Здесь, в лучах вечернего солнца, бояться мне было нечего. На какое-то время я полностью утратил ощущение реальности. Мой разум нуждался в отдыхе. Так, неподвижно, я провел, возможно, около получаса.

Где-то далеко, скрытая от глаз ветвями старого дерева, тревожно вскрикнула птица. Внизу неширокая лента реки плавно изгибалась, исчезая за холмом. Ее темные воды отражали приятное желтовато-багровое свечение. Солнце висело еще довольно высоко, но уже клонилось к закату. Небо, все еще вполне чистое, постепенно меркло, уступая напору подбиравшихся из-за горизонта облаков.

Ветер прохладным порывом коснулся меня, всколыхнув волосы, а затем, цепляясь за складки одежды, ускользнул прочь. Я глубоко вздохнул и, подняв глаза к небу, вдруг рассмеялся, неистово, словно безнадежный сумасшедший. Пожалуй, чувство, что я испытывал в тот момент, описать было бы почти невозможно. Совершенное безграничное и чистое, как родниковая вода, счастье от того, что мне все-таки удалось сбежать из этого ужасного места, смешивалось с едва преодолимым неверием в то, что со мной вообще могло такое произойти. То был первый раз, когда я отказывался доверять самому себе, и ничего не мог с этим поделать.

Мои руки почти перестали что-либо чувствовать. Пальцы сомкнулись, словно стальные тиски. С огромным усилием мне все же удалось разжать их. И только теперь, сквозь онемение и усталость, я ощутил острую боль. К моему величайшему изумлению в левой ладони находилась позолоченная брошь в виде какого-то цветка с длинными изогнувшимися лепестками. Она сплошь была покрыта уже давно въевшейся в металл и отвердевшей, будто камень, сажей, или же просто грязью. Сказать с уверенностью я не мог. Впрочем, меня это и не волновало. Если бы ее острые края не пронзили мне кожу так, что из небольших ран тонкими струйками, следуя линиям на моей ладони, стекала кровь, я сумел бы в полной мере ощутить восторг от этой случайной находки.

Интересно, как она оказалась у меня? Наверное, в тот момент, когда я упал, мои руки бессознательно сжались, и я, вместе с грязью, выхватил ее из земли. Пожалуй, все это действительно можно было бы назвать везением.

Аккуратно взяв брошь двумя пальцами, я поднял ее и не без удовольствия осмотрел каждый изгиб. Сквозь прорези в позолоченных листьях и лепестках, разбиваясь на части, проникал яркий свет уходящего за горизонт солнца.

Мне пора было возвращаться.

На обратной дороге не произошло ничего необычного. Она просто не запечатлелась в моей памяти. Кроме того, я почему-то на время забыл о том, что случилось со мной в подземелье старого замка. Все мое внимание в тот момент поглотила случайная находка. Брошь была единственным, что я видел перед собой. Мое сознание полностью окутал туман, сквозь который я мог различить лишь блеск сияющего в вечернем свете золота.

Войдя в отель, я молча прошагал мимо портье, который удостоил меня только мимолетного, ничего не выражающего взгляда, и, поднявшись на третий этаж, вошел в свой номер. Обставлен он был весьма скромно, однако этот факт совершенно меня не беспокоил. Я никогда не стремился к роскоши, особенно, если это касалось снятых всего на несколько дней комнат.

Усталость, которую я чувствовал ранее, в одно мгновение усилилась, стоило мне перешагнуть порог. Оказавшись в безопасности здесь, в месте, где я мог запросто отгородиться от внешнего мира, мне хотелось лишь отдыхать.

Я положил камеру на стол и, сбросив одежду, направился в душ. Уже внутри, открывая воду, я понял, что все еще держу брошь в руке. Это стало для меня настоящим откровением. Неужели небольшое украшение, безделушка, которая по сути практически не должна была для меня ничего значить, могла настолько запасть в мой разум? Подобное казалось мне странным. Размышляя, я постепенно начал склоняться к тому, что причина этой привязанности крылась в чем-то ином, что я пока не в силах был осознать. Стоило мне прийти к такому выводу, как я тут же отбросил эти мысли – уж слишком нелепыми они представлялись.

Прежде чем лечь спать, я около получаса провел перед ноутбуком, снова проверяя маршрут своего дальнейшего путешествия, просто читая о древних замках, любуясь их фотографиями. Так уж вышло, что подобный образ жизни стал для меня больше, чем просто увлечением.

Обратив мимолетный взгляд к лежавшей на столе камере, я даже не подумал прикоснуться к ней. Всему свое время. Кроме того, я был, пожалуй, слишком измотан этим странным днем, и теплый душ лишь немного привел меня в чувство.

Погасив свет, я рухнул на кровать. В номере было на удивление тихо. Из открытого окна в комнату проникал прохладный воздух, наполненный сладковатыми запахами цветов, влажной листвы и не успевших остыть после жаркого дня каменных стен отеля. Где-то слышался треск цикад, но я быстро перестал обращать на него внимание. Этой ночью я спал, словно младенец.

На следующий день, сразу же после пробуждения, я решил проявить получившиеся снимки. Воспоминания о том, что произошло вчера, заполнили мой разум. Забыв о завтраке, я желал только одного – найти хоть что-то, увидеть любое, пусть даже самое ничтожное подтверждение тому, что все это было на самом деле. Сердце стучало так, что его вот-вот должны были услышать даже случайные прохожие. Сознание захлестнули невесть откуда взявшиеся страх и торжество. Я отчетливо понимал, что вместе с пленкой держу в своих руках возможное доказательство своей вменяемости, и в то же время откровенно боялся того, что мог на ней увидеть.

Ждать пришлось около трех часов, и я нисколько не преувеличу, если скажу, что тогда они тянулись для меня целую вечность. Я пробовал бродить по городу, но его красоты казались мне уже не слишком живописными. Все, что я видел, почти сразу же стиралось из моей памяти. Перед глазами стоял лишь замок с его мрачными стенами, витиеватыми коридорами и утопавшим во тьме подземельем. Я не мог понять и до конца поверить в то, что вчера увидел, однако это не мешало мне испытывать леденящий страх каждый раз, когда я вспоминал о своей попытке спастись из мрака старой заброшенной темницы.

Наконец, фото были готовы. Я забрал светлый запечатанный конверт и почти бегом добрался до небольшой кофейни, находившейся неподалеку от отеля, где я остановился. Часть столиков здесь располагалась прямо на улице, откуда открывался вид на изгиб реки, несущей свои темные воды вдоль томящегося под ярким солнцем города. Возможно, из-за жары поблизости никого не оказалось. Другие люди предпочитали прятаться в прохладной тени длинного медленно выцветавшего навеса. Впрочем, мне это было только на руку.

Дождавшись, пока приготовят мой кофе, и убедившись, что никто больше не станет отвлекать меня, дрожащими от волнения руками я вскрыл конверт.

Вид замка на снимках напоминал мне огромное древнее существо, уже умирающее, при этом все еще с необъяснимой и абсолютно бессильной яростью хватающееся за каждый вздох. Это было великолепно. Я побывал во многих местах, однако подобное ощущение оставляли только единицы из них. Снимки действительно вышли очень неплохими. Никогда бы не сказал, что смог хотя бы частично постичь искусство фотографии, в конце концов, как я уже упомянул, профессионалом я не являлся. Но порой, несмотря на все мои неудачи, мне удавалось уловить некий особый дух этого занятия. Сейчас он проявлялся почти во всех моих фото. При взгляде на них где-то глубоко в моей душе разливалась легкая эйфория.

Я неспешно осмотрел каждое, нехотя откладывая в сторону одно за другим, стараясь как можно более отчетливо запомнить запечатленные на них образы. Пусть ответов, которые я искал, найти мне так и не удалось, они полностью поглотили мое внимание.

– Достойно ли я получилась? – Раздался рядом со мной тонкий детский голос.

Подняв взгляд, я увидел сидящую за моим столом девочку. Она беззаботно расположилась прямо напротив меня. На вид ей было около восьми лет, хотя наверняка определить я этого не смог. В ком я точно не разбирался, так это в детях. Ее серое, утратившее цвет платье, подол которого, как и рукава, оканчивались светлыми кружевами, хранило некий особый шарм благородного покроя, но выглядело при этом крайне изношенным. Темные волосы, имевшие необычный пепельный оттенок, густыми прядями окутывали плечи. Небрежно усевшись на стуле и опираясь руками на его подлокотники, девочка с улыбкой смотрела на меня. Во взгляде ее голубых глаз присутствовало что-то невообразимо странное. Но что он таил в себе, я пока не понимал.

– О чем ты? – Осторожно переспросил я.

– Разве я выразилась неясно? Или, быть может, мой вопрос кажется вам слишком сложным, сударь? – Произнесла она с нескрываемой издевкой.

– Сударь? – Я вдруг рассмеялся. – Откуда ты только знаешь подобные слова?

– Не вижу ничего постыдного в вежливости. Хотя мне, по сути, все равно. Замечу, что вы все еще не ответили на мой вопрос. Так фотографии получились удачными?

– Да, вполне. – Сказал я, все еще улыбаясь. – Но тебя на них… – Переведя взгляд на один из снимков, я оцепенел.

Чуть дальше, в глубине помещения, выглядывая из-за расколотой покосившейся колонны, на меня смотрела моя новая знакомая.

– Быть того не может. – Только и удалось прошептать мне.

Взяв следующую фотографию, я внимательно всмотрелся в нее. Искать долго не пришлось. Девочка сидела сверху, на широкой деревянной балке, с любопытством взирая прямо в объектив.

Это ужаснуло меня. Она была везде, почти на каждом фото. Неужели я оказался настолько слеп, настолько поглощен своими мыслями, что не смог заметить ребенка, идущего за мной прямо по пятам в совершенно безлюдном месте? Неужели замок так увлек меня? Настораживало и еще кое-что. Разве возможно было просмотреть все снимки и не увидеть постороннего человека, присутствующего почти на каждом из них?

Внезапно я осознал одну простую и совершенно невероятную вещь – только что девочка разговаривала со мной на моем родном языке, без малейшей тени акцента. Но откуда она могла знать его? Как поняла, кто я?

Конечно, если она действительно следила за мной, когда я находился в замке, то вполне могла услышать, как я, к примеру, разговаривал сам с собой. Разве совпадения, иногда невероятные, время от времени не случаются? Даже находясь в совершенно чужой стране вполне можно встретить того, кто узнает тебя. Например, туристов из твоего собственного города. Наверное, именно по этой причине мы и говорили на одном языке. Тем не менее, все это по-прежнему выглядело крайне необычно.

Я оторвал взгляд от фотографий, но к моему удивлению девочки рядом уже не было. Она исчезла так же внезапно, как и появилась, будто растворившись в воздухе.

Вокруг было пусто. За соседними столиками, как и раньше, никто не решался занять свободные места. Моей новой знакомой поблизости я тоже не заметил.

«Интересно, кто она? – Подумал я. – Хотя теперь мне уже наверняка не удастся это узнать. Если, конечно, она не захочет забрать фотографии». – Эта мысль заставила меня сухо усмехнуться.

Солнце пылало высоко в небе. Я поднял глаза и смотрел на него до тех пор, пока они не начали слезиться, а от резкой боли, порожденной ярким светом, где-то в самом центре появились два непроницаемых слепых пятна. Мои веки сомкнулись сами собой, не в силах более переносить эту пытку, и на несколько мгновений все вокруг застлала мягкая успокаивающая тьма.

Со стороны реки подул холодный ветер. Трава, растущая по всему берегу, подернулась легкой рябью.

Задумавшись, я каким-то уже совершенно машинальным жестом взял со стола чашку с недопитым кофе и поднес ее к губам, как вдруг что-то в ней изменилось. Белый фарфор будто бы дрогнул, отзываясь на мое прикосновение, по левому краю быстро поползла изогнутая трещина. А еще через миг чашка, издав тихий скрежет, рассыпалась прямо в моей руке. Остатки напитка, вперемешку с острыми осколками, разлились по светлой поверхности стола, за которым я сидел.

Ко мне тут же подошел официант и, от волнения путаясь в словах, на весьма далеком от совершенства английском, начал передо мной извиняться. Я лишь нервно отмахнулся. Тогда он предложил еще одну чашку в подарок, дабы сгладить впечатление от трапезы, испорченной нелепой случайностью. Оставалось ответить, что в произошедшем нет ничьей вины. Оплатив свой счет, я поднялся и, крепко сжимая рукой конверт с проявленными фотографиями, поспешил уйти. Единственное, чего мне хотелось – поскорее уехать отсюда. Прочь из этого злосчастного города.

Всю дорогу до отеля я почти бежал, из последних сил пытаясь сохранить хотя бы видимость спокойствия. Страх диким зверем бесчинствовал где-то внутри, заставляя тело постоянно содрогаться. У меня возникло навязчивое чувство, что за мной постоянно кто-то наблюдает, но, сколько бы я ни оглядывался, сколько бы ни осматривал все вокруг, тот, кто следовал за мной, оставался для меня незрим.

Наконец, добравшись до уже знакомого мне светло-серого здания, я поднялся на свой этаж, ворвался в номер и с шумом захлопнул за собой дверь. Ощущение того, что рядом находится кто-то посторонний, не исчезло. И все же в этой небольшой комнате, где сейчас были собраны все те вещи, которые обычно сопровождали меня в дороге, я почувствовал себя в относительной безопасности.

Я подошел к кровати и сел на пол, опираясь на ее край. Мой взгляд устремился в распахнутое окно. Погрузившись в собственные мысли, я, должно быть, провел так несколько часов. По телу моему разливалась странная тяжесть. Ощущение усталости со временем лишь нарастало, и поделать с этим я ничего не мог. Наверное, мне стоило бы испугаться, но в тот момент мной овладела совершенно не свойственная мне апатия.

Пелена ночи медленно впитывала вечерний свет. Где-то там, за проемом окна текла река. Я не видел ее и при этом каким-то неведомым мне самому образом чувствовал спокойное величие ее прохладных вод. От сгущавшихся сумерек казалось, что кроны деревьев неподалеку сливаются в одну неподвижную черную массу, берущую начало в нескольких шагах от отеля и обрывающуюся далеко на горизонте, соединяясь там почти с таким же черным небом. В объятой тьмой вышине зажглись первые звезды.

Мои мысли путались. Почему чашка в моих руках разлетелась на осколки? В знаки я не верил, но слишком уж подходящим образом совпали обстоятельства. Однако больше всего меня интересовало, кто была та необычная девочка, что сидела за моим столом, а потом вдруг исчезла.

О случившемся вчера я теперь вовсе старался не думать. Мне было слишком неприятно даже просто вспоминать это, не говоря уже о том, чтобы пытаться поверить в реальность произошедшего. Воспоминания о темнице замка витали надо мной плотной беспросветной тучей, и я старательно гнал их прочь из своего разума.

Так я и заснул, сидя на полу, погруженный в свои мрачные раздумья. Прежде, чем перед моим затуманенным взором начали возникать первые нечеткие образы, тело сковало какое-то тяжелое гнетущее чувство. Я ощущал, будто нечто невидимое, неразрывно связанное со мной, лишает меня последних сил и, подобно камню, тянет вниз, в черную бездну, конца которой не было видно. Затем сон поменял свой ход. Передо мной предстала девочка, та самая, с которой я познакомился сегодня в кафе. Она снова лукаво улыбалась мне, стоя в своем платье с кружевными манжетами, и небрежно держала правой рукой потрепанную куклу. Внезапно она протянула ко мне другую руку, медленно разжала ладонь, и на светлом полотне ее тонкой кожи я увидел уже знакомую мне брошь. Девочка засмеялась.

Налетевший порыв ветра всколыхнул детское платье, и оно вдруг начало блекнуть, рассыпаться прямо на глазах. А вместе с ним обращалась в тлен и плоть ребенка.

В ее позе ничего не изменилось, но образ, что я видел, постепенно таял, превращая милую улыбку в презрительный оскал оголенного черепа. Через миг напротив меня вместо прелестного дитя стоял ветхий скелет с обрывками одежды на грязных костях, который все еще показывал найденную мной брошь. У него больше не было глаз, но даже так меня не покидала уверенность, что он все еще наблюдает за мной. Неподвижный, порабощенный смертью, но при этом хранящий в себе остатки некогда яркого сознания. Существо, спрятавшееся где-то меж светом и тьмой.

Не пробуждаясь, я содрогнулся всем телом от нахлынувшего ужаса. Я стал пленником в своем же собственном сне, не в силах сбежать, даже если бы захотел.

Картина снова изменилась.

Теперь я узрел невероятной красоты девушку. На вид ей было чуть больше двадцати лет. Она находилась в просторной, украшенной шелками и резной мебелью комнате.

Напротив нее, задыхаясь от злобы, стоял мужчина. Левую руку он прижимал к своей щеке, и сквозь пальцы его густыми темными потоками не переставала изливаться кровь. Лицо, обрамленное черными, чуть вьющимися волосами, было бледно, а глаза блистали гневом.

Замершая от страха девушка судорожно сжала рукоять небольшого ножа, который все это время держали ее хрупкие пальцы.

Вскоре несколько грубых сильных рук схватили ее и потащили по бесконечным коридорам все ниже, туда, куда уже не проникал солнечный свет. Затем, проведя сквозь мягкую мглу и бросив на холодный пол, словно бесполезную, ненужную более вещь, ее запястья сковали ржавыми неподъемными цепями в тесной келье, прямо в центре темницы. Масляную лампу, единственный источник света, тут же унесли. Девушка осталась одна в своей железной клетке. Сам воздух этого места был пропитан болью и страданием. И хотя вокруг стояла непроглядная тьма, не позволявшая что-либо увидеть, она отчетливо слышала крики и стоны умирающих рядом узников.

Она вдруг осознала, что именно здесь, в грязи, смраде смерти и немытых людских тел, объятой непроницаемым мраком, ей и суждено провести последние часы своей жизни. Слезы потекли по ее щекам, но она, стиснув зубы, не издала ни звука.

Проведя рукой по дорогому, уже изрядно изношенному платью, в которое была облачена, она соприкоснулась с чем-то маленьким и твердым, словно случайно зацепившимся за ее одежду чуть выше груди. Девушка отчаянно сжала столь дорогой ей предмет и дрожащим голосом тихо начала читать молитву.

Через несколько дней ее жизнь угасла. На пороге смерти в ее взгляде что-то изменилось. В нем возникло пламя неугасаемой ненависти к человеку, так просто разрушившему ее жизнь. Не в силах подняться с земли, глубоко вздохнув, она в гневе прошептала:

– Будь ты проклят! Будьте прокляты вы все!

Эти слова оказались для нее последними.

Мой сон оборвался.

Слабый утренний свет теплой навязчивой тяжестью коснулся моего лица. Я неловко поднял еще не вполне подвластную мне после пробуждения руку, будто отмахиваясь от назойливого насекомого и, наконец, нехотя открыл глаза.

Ко мне пришло осознание того, что я лежу поверх одеяла, по-прежнему полностью одетый. И это несоответствие на время ввело меня в ступор, ведь воспоминания о том, как я взобрался на кровать, стерлись из моего разума. Я попытался подняться, но вдруг почувствовал, что моя левая рука почти полностью онемела, лишь изредка напоминая о своем существовании слабой пульсирующей болью.

Повернув голову, я увидел, что белая простынь вокруг моего крепко сжатого кулака залита уже начавшей подсыхать кровью. Пожалуй, это должно было испугать меня, но страха в тот момент я не испытал. Чувство легкого отвращения возникло где-то далеко на границе моего сознание и тут же исчезло, не оставив и следа.

Попытка разжать пальцы не увенчалась успехом, и мне пришлось прибегнуть к помощи другой руки. Спустя несколько судорожных движений мне все же удалось сделать это. Увидев, что именно оказалось в центре моей ладони, сплошь залитое кровью, я вздохнул так, словно делал это первый и последний раз в жизни. Старинная брошь снова пронзила мне кожу на руке, теперь уже гораздо глубже, нежели в прошлый раз.

Но разве такое было возможно? Ведь я отчетливо помнил, как, зайдя в номер, положил ее на стол неподалеку. Похоже, ночью я в абсолютном беспамятстве взял украшение и лег на кровать, оставаясь в одежде. Эта мысль беспокоила меня – никогда прежде я еще не ходил во сне.

Возвратив окровавленную брошь на стол, я отправился в душ, заодно намереваясь промыть руку. Прохладная вода прогнала остатки ночных страхов, и я, почувствовав себя обновленным, решил, что пора снова собираться в путь.

Через час я уже сидел на перроне в ожидании поезда. Рядом со мной находился мой скромный багаж, без особых трудов умещавшийся всего в один чемодан. Я всегда путешествовал именно так, без излишеств. Ветер мягко коснулся моего лица, принеся с собой запахи дешевой еды, свежескошенной травы и машинного масла, которым был насквозь пропитан весь вокзал. На душе вдруг стало тепло. Все здесь казалось привычным, несмотря на то что в этом городе я был впервые. Даже шум медленно приближающегося, но находящегося еще где-то далеко поезда, успокаивал, действуя подобно приятной знакомой музыке.

Полностью растворившись в ощущениях, я неспешно переводил взгляд, наблюдая за тем, что происходит вокруг. Люди, которых я видел впервые, сновали мимо меня, погруженные в свои значимые лишь для них проблемы. Кто-то громко спорил на незнакомом мне языке. Выглядело все так, как будто победителем в этой перепалке должен был оказаться тот, кто сумеет перекричать другого. Всюду слышался топот сотен ног и шум голосов, прерываемые редким металлическим скрежетом. Солнце по-прежнему нещадно палило сверху, но сегодня мне повезло. Сторона перрона, на которой я находился, была укрыта плотной тенью.

Краем глаза я уловил нечто чужеродное справа от себя. Резко обернувшись, я отпрянул. Рядом, на еще мгновение назад пустом крае скамьи, с беззаботным взглядом, совершенно по-детски болтая ногами, сидела она. Девочка не вымолвила ни слова и смотрела, казалось, куда-то вдаль. Но я почему-то был уверен, что на самом деле все ее внимание обращено именно ко мне.

Интересно, как ей снова удалось подкрасться ко мне настолько незаметно? Похоже, в подобных делах она была настоящим мастером. Эта мысль невольно заставила меня улыбнуться.

– Мне снова посчастливилось видеть вас? – Спросил я, изображая ту манеру общения, которой она придерживалась в прошлый раз.

– А вы разве против, сударь? – Произнесла девочка, передразнивая мою интонацию. – Сделайте милость, перестаньте общаться со мной, как с ребенком!

– Ты уже считаешь себя взрослой? – Спросил я, но тут же почувствовал, что задал этот вопрос напрасно.

Она снова отвернулась, удостоив меня только усталого и чуть раздраженного вздоха.

– Ладно, прости. Я понял. – Поспешил ретироваться я. – Давай начнем этот диалог сначала? – Разговаривать с ребенком на равных было трудно и непривычно.

– Хорошо. – Будто бы нехотя кивнула она, делая вид, что все еще немного обижена на меня.

– Как тебя зовут?

– Разве тебя не учили, что спрашивать имя дамы, не представившись самому, по меньшей мере, невежливо?

– Что ж, еще раз прости. – Мне снова терпеливо пришлось извиниться. – Мое имя Влад. Теперь дама может порадовать меня ответной любезностью?

– Я Мерцела.

– Мерцела? Очень необычное имя. По крайней мере, раньше мне не приходилось встречать ни одного человека, которого бы звали подобным образом.

– Мое имя тебе не нравится? – Казалось, в глазах девочки на миг отразилась тревога.

– Нет, что ты! – Торопливо успокоил ее я. – У тебя чудесное имя. Оно особенное. Совершенно особенное. Но в этом нет ничего плохого. Скорее, наоборот.

– Вот и замечательно. – Кивнула она с какой-то совершенно искренней радостью.

– Скажи, ты пришла проводить меня? – Попробовал пошутить я, заодно меняя тему разговора.

– Не совсем. Я здесь просто для того, чтобы побыть вместе с тобой. Желаю узнать тебя немного лучше.

– Зачем?

– Почему бы и нет? Ты мне понравился. Похоже, ты очень хороший человек.

– Может быть, я просто притворяюсь, и на самом деле я совсем другой?

– В глубине души все мы не такие, какими хотим казаться в глазах окружающих. В каждом из нас есть тьма. Важно только одно – управляешь ли ей ты, или она тобой. – Задумчиво произнесла девочка.

– А твои родители? Они не будут против того, что ты здесь одна?

– Нет. – Равнодушно качнула головой Мерцела, казалось, даже не пытаясь понять смысл моего вопроса.

Взглянув на нее еще раз, я испытал нечто сродни восхищению. Впервые мне довелось встретить того, в ком присутствовало бы такое сочетание юности и какой-то донельзя глубокой мудрости, которую я видел в ее глазах и различал в словах. Разве могла подобная мудрость на самом деле принадлежать ей? Чувство стыда за все неловкие попытки вести себя снисходительно, как взрослый человек вел бы себя в отношении ребенка, вдруг охватило меня. В конце концов, на взгляд окружающих я, почти наверняка, тоже был подобен ребенку в своих делах и увлечениях.

Стук металлических колес взрезал воздух и полностью заглушил негромкие звуки вокруг. Послышался хаотичный шум и взволнованные возгласы – на перроне собирались пассажиры.

– Похоже, нам пора прощаться. – Вздохнул я.

– Прощаться? – Непонимающе наклонила голову девочка.

– Да. Это мой поезд. Я должен ехать.

– Куда?

– Далеко. Мне нужно отправиться в Австрию. Спасибо за приятную компанию.

– «Прощаться» – слишком громкое и самонадеянное слово, Влад. По-моему, гораздо уместнее было бы сказать «до встречи».

– Но ведь мы… – Начал было я. – Разве мы еще встретимся? Я не собираюсь возвращаться в этот город.

– Конечно же, встретимся. Да и может ли быть иначе, если я еду вместе с тобой? – Лукаво улыбнулась Мерцела.

Все это могло бы походить на шутку, но своим видом девочка ясно давала понять, что говорит серьезно. Тень тревоги легким холодом коснулась моего разума. Неужели она действительно собиралась следовать за мной? Это невозможно! Кроме того, в поезд без билета ее просто никто не пропустит.

– Тогда до скорой встречи. – Я поддержал ее игру, при этом отчаянно пытаясь показать, что на самом деле не придаю ее словам никакого значения.

Но она уже снова отвернулась от меня, глядя вдаль и тихо напевая мотив какой-то старой, совершенно незнакомой мне песни.

Пытаясь подняться, я почувствовал, как ноги при этом будто бы обратились в камень. Я взял свои вещи, а затем неуклюжей походкой направился вперед. И только перед тем, как зайти в вагон, позволил себе обернуться. Девочки на скамье уже не было.

Моим соседом по купе оказался немного мрачный мужчина, одетый полностью противоположным мне образом – в строгий темно-серый костюм с блестящими пуговицами. Его редкие волосы были зачесаны назад, а небольшие усы ровно и аккуратно подстрижены. Лишь только мы сели, он мельком окинул меня исподлобья своим тяжелым пытливым взглядом, и я, будучи частым пассажиром поездов, понял, что начать разговор с таким человеком у меня не получится.

Молча достав книгу, я углубился в чтение. Кажется, вскоре я уснул. За окном стало заметно темнее из-за сгустившихся туч, затмевающих сиявшее ранее солнце. Мужчины напротив уже не было. Вероятно, он вышел на одной из станций. Я остался совершенно один в тишине, нарушаемой лишь привычным стуком колес поезда. По телу вдруг теплой волной разлилось спокойствие и безмятежность.

В очередной раз открыв книгу, я взглянул на темную вязь строк поверх белой чистой бумаги и тут же отложил ее. Читать что-либо сейчас не было никакого желания. Меня вновь объяло странное чувство усталости. Это было необычно, ведь я только что проснулся и успел порядком отдохнуть.

Не зная, чем бы развлечь себя, я не смог придумать занятия лучше, чем отвернуться к окну и, разглядывая проносящийся мимо пейзаж, погрузиться в собственные мысли. Так, в безделье и безмолвном созерцании, я провел оставшуюся часть дня.

Снаружи стремительно темнело. Свет в поезде еще не зажгли, и я сидел в полумраке, опираясь о тонкую стену, отделявшую одно купе от другого. Дверь вдруг приоткрылась и тут же захлопнулась снова. Я даже не обернулся, будучи уверенным, что кто-то заглянул ко мне просто по ошибке. Когда я снова начал засыпать, мне почему-то вспомнилась мелодия, которую перед моим отъездом тихо напевала девочка. И чем старательнее я вспоминал ее отдельные фрагменты, тем выразительнее и настойчивее звучал этот странный старинный мотив.

Вскоре ко мне пришло смутное осознание того, что песня звучит не только в моей голове. С содроганием я обернулся. Напротив меня, чуть ближе к двери, сидела Мерцела.

Я смотрел на нее, она, столь же пристально – на меня, и на лице ее медленно расплывалась широкая улыбка. Она знала, что произойдет дальше, я отчетливо понимал это. Но сама возможность увидеть мою реакцию заставляла ее замереть и ждать с тем же взволнованным трепетом, с которым жаждущий ожидает глотка воды.

– Как ты здесь очутилась? – С трудом выдавил я из себя.

– Это одновременно и сложный, и очень простой вопрос. – Не без удовольствия протянула девочка.

– Ответь прямо.

– В этот раз так же, как и ты. Просто зашла.

– Разве это ответ?

– Наверное, он всего лишь означает, что ты задал неправильный вопрос.

– Когда именно это произошло? Недавно? В тот момент, когда хлопнула дверь?

– Кто знает? Возможно. – С издевкой сказала она. – А может, кто-то просто ошибся купе, как ты и предполагал.

– Подожди, откуда тебе известно, о чем я думал в тот момент?

– В противном случае ты наверняка потрудился бы обернуться.

– Значит, это все же была ты.

– Разве это важно? Как бы то ни было, мне кажется, мы уже достаточно поговорили на эту тему. – Голос Мерцелы стал чуть более равнодушным.

– Пусть так. – Нехотя согласился я. – Тогда мне хотелось бы знать еще одно. Я понимаю, что на твой взгляд вопрос скорее всего прозвучит наивно, и все же, что ты здесь делаешь?

– А как думаешь ты сам? Ведь еще на перроне я сказала, что еду вместе с тобой.

– Если честно, я не воспринял твои слова всерьез.

– Напрасно.

– Думаю, я понял, почему ты здесь.

– Правда? – С наигранным любопытством спросила она. – Тогда окажи любезность и поделись со мной своей догадкой.

– Тебя ни за что не пропустили бы в поезд просто так. Но даже если бы каким-то чудом тебе все-таки удалось попасть сюда, ребенка, едущего в одиночестве, обнаружили бы почти сразу же.

– И что это может означать? – Заговорщицки протянула Мерцела.

– Твои родители определенно едут с нами в одном поезде. – Неуверенно заключил я. – Именно поэтому мы встретились на перроне. Подобное совпадение кажется невероятным, но такие вещи иногда происходят.

– Ты не пробовал писать детективы? Уверена, сюжет вышел бы дешевым, незамысловатым, но при этом весьма увлекательным. Должно быть, согласно твоей логике, в кафе прошлым утром мы встретились по той же причине. Да и в замке тебе удалось заснять меня потому, что мои предполагаемые «родители» были рядом. Судя по твоим словам, моя семья просто преследует тебя. – Усмехнулась она.

В ответ я только глубоко вздохнул. Я отчетливо осознавал, что весь этот разговор – просто игра. Притворство, за которым скрыто нечто по-настоящему серьезное и пугающее, но отчаянно гнал от себя подобные мысли прочь. Я боялся узнать истину, а Мерцела, несмотря на свою дерзость и самодовольство, не решалась мне ее поведать.

– Скажи, как по-твоему, по какой тогда причине ты видел меня во сне прошлой ночью? – Осторожно спросила она.

– Подожди, откуда тебе это известно?!

В дверь постучали. Через миг к нам заглянула проводница, интересовавшаяся, не нуждаюсь ли я в чем-либо. От всего, что она предложила, я отказался, а потом, когда та уже собиралась уходить, спросил:

– У вас есть что-нибудь для детей?

– Для детей? – Удивленно переспросила девушка, окинув взглядом небольшое пространство купе и не удостоив Мерцелу даже толики своего внимания.

– Да. Раз уж они свободно разгуливают здесь без присмотра родителей. Фруктовый десерт, к примеру, был бы весьма кстати.

– Боюсь, такие блюда вы сможете найти только в вагоне-ресторане. – Спокойно ответила она, будто не расслышав моего укоризненного тона.

Попрощавшись, проводница, наконец, вышла.

– Спасибо за заботу, но я не голодна. – Сдержанно улыбнулась Мерцела. – Мне уже довелось поесть. Кроме того, сомневаюсь, что мне пришлось бы по вкусу то, что ты хотел купить.

– Подобные вещи, по слухам, дети просто обожают. Или ты считаешь свои предпочтения настолько отличными от остальных? – С усмешкой спросил я.

Мерцела вдруг замерла, в один миг будто обратившись в хрупкую фарфоровую куклу. Только сейчас я по-настоящему обратил внимание на то, сколь бледна ее кожа. Она долго, не произнося ни слова, смотрела на меня, будто пытаясь разглядеть у меня внутри что-то особенное. Словно пытаясь увидеть в моих глазах ответ на то, действительно ли я понимаю, где именно в нашем разговоре проходит тонкая грань, отделяющая шутки от чего-то по-настоящему значимого.

– Весь этот фарс слишком затянулся. – Произнесла она.

– О чем ты говоришь? – Спросил я, чувствуя, как от ее пытливого взгляда по моему телу расползается леденящий холод.

– Ты и сам это знаешь.

– Нет.

– Знаешь, но боишься признаться даже самому себе. Потому что истина далека от глупых предположений, которые ты мне высказал. Правда в твоем понимании слишком невероятна.

– Мерцела, перестань. – Хрипло ответил я, пытаясь сохранить остатки самообладания. Но девочка продолжила.

– Ты не мог не понять, почему женщина, заглянувшая сюда только что, не придала значения твоим словам.

– Откуда мне это знать?

– Что ж, в таком случае я подтолкну тебя к краю той бездонной пропасти, за которой находится мой мир. Так вот, даже укажи ты ей в мою сторону, она не обратила бы на меня внимания. В ее понимании ты находишься здесь один.

– Прекрати. – Отрезал я. – Все, что ты сказала мне – всего лишь выдумки. Порождения детской фантазии.

– Разве? – Надменно спросила она. – Тогда коснись меня.

– Что?

– Коснись меня. – Повторила девочка. – Если ты так уверен в своей правоте, что изменит одно прикосновение?

– Я не стану этого делать.

– Видишь? Ты боишься, ведь уже и сам знаешь, в моих словах нет лжи. Я – призрак, не имеющий плоти, а значит дотронуться до меня будет невозможно.

– Твои слова – глупость. – Ответил я, чувствуя, как мое тело неподъемными оковами обездвиживает страх.

– Я сказала, прикоснись ко мне! – Почти со злостью в голосе велела она.

Рука будто бы сама потянулась к ней. Дыхание мое стало прерывистым, из головы вдруг разом исчезли все мысли. Уверенность в том, что через миг я узнаю то, что знать не хочу, стала только сильнее. Все мое естество противилось этому. Страх окончательно поработил меня, и я почувствовал, как мое тело затряслось, словно в лихорадке. Звуки вокруг исчезли, растворяясь в каком-то странном монотонном гуле, заполнявшем собой все вокруг. Время будто остановилось, и лишь редкие всполохи молний где-то за окном, далеко на горизонте, напоминали о том, что все происходящее со мной, не более, чем просто наваждение.

Ее рука, лежавшая на столе и обрамленная кружевной манжетой платья, чуть дрогнула, когда я приблизился к ней. Не знаю, чего я ожидал в тот миг. Должно быть, что кто-то снова прервет нас. Или хотя бы самого незначительного подтверждения тому, что все мои догадки и ее слова – просто глупая шутка. Ничего подобного не произошло. Мне не удалось ощутить никакого тепла, исходившего от нее и присущего любому живому человеку.

Глубоко вздохнув, я, наконец, приблизил пальцы, пытаясь дотронуться до ее кожи. Они вдруг прошли насквозь, развеяв часть ее руки, словно та сплошь состояла из густого тумана. Я тут же отстранился. Рука девочки, остававшаяся неподвижной, вновь обрела свою прежнюю форму.

– Ну что, убедился? – Спросила она, и в этот момент невозможно было прочесть, какие именно эмоции отражались на ее лице.

– Да. – Хрипло ответил я, чувствуя, что в горле у меня совершенно пересохло. – Это какое-то безумие.

Мерцела громко рассмеялась.

– Конечно, никто не запрещает тебе рассуждать насчет извечной дилеммы всех ненормальных людей – сошел ли ты с ума, или эта участь постигла весь мир вокруг. Как бы то ни было, я действительно существую. И ты ничего не сможешь с этим поделать. – Она ненадолго замолчала, а потом смело взглянула мне в глаза. – Тебе страшно?

– Уже нет. – Подумав, ответил я. – Но не буду спорить, все, что ты рассказала, немного вывело меня из привычного состояния.

– Признаться, я полагала, ты окажешься более эмоциональным. В конце концов, вдруг моим единственным желанием окажется убить тебя?

– Очень сильно в этом сомневаюсь.

– Правда? И почему же? – Совершенно по-детски спросила она, устраиваясь поудобнее за столом и положив голову на ладони. Все это выглядело так, словно девочка собиралась послушать крайне интересную историю.

– Потому что у тебя уже был шанс это сделать. И не один. Вместо этого ты предпочла являться мне для праздных бесед. Не знаю, что тебе от меня нужно, и все же, скорее всего, призрак вроде тебя не способен мне навредить.

– Глупость. – Покачала головой Мерцела. – Ты и представить себе не можешь, насколько ошибаешься. Неупокоенные души могут уничтожить человека, пожрать все, что он собой представляет. Вспомни, что произошло, когда ты проник в темницу замка. Стоило промедлить всего лишь миг, и ты остался бы там навсегда. Однако на мой счет ты прав. Я действительно не желаю тебе зла.

– Нечто, воплотившееся предо мной, – впервые за последнее время я позволил себе вспомнить тот день, – чудовище из праха, не ранило меня. Я почувствовал что-то странное. Внезапную слабость и желание бежать без оглядки.

– Вот именно. – Кивнула Мерцела. – Он не мог навредить твоему телу. Ему нужен был твой страх, ибо он поглощает это чувство. И через него призраки способны добраться до самого светлого, что в тебе существует. Обычные люди не видят их. Но эти создания имеют возможность влиять на реальный мир в той или иной степени. Те, кто обитают в темнице, могут управлять прахом, к которому привязаны. Такие, как они или я, жаждут жизненной силы, заключенной во всех живых существах. И люди – самый сладкий ее источник.

– Такие, как ты?

– Не буду лгать, – робко начала она, – я тоже понемногу вытягиваю из тебя жизнь. Именно поэтому у меня теперь достаточно сил, чтобы появляться в мире людей, пусть только и перед твоими глазами. Поверь, – вдруг встрепенулась девочка, заметив, каким серьезным стало мое лицо после ее слов, – я беру самую малость, необходимую для существования.

– То, что ты делаешь, опасно для меня?

– Нет. – Ответила она, выдержав мой взгляд. – Ты чувствуешь лишь легкую усталость, и только. Думаю, никак иначе мое присутствие не повлияет на тебя. Это вызывает злость? Ты презираешь меня?

Я улыбнулся и покачал головой в знак того, что она ошибается.

– Разве можно презирать кого-то за желание провести еще немного времени в этом мире? – Сказал я и увидел, как смятение, овладевшее девочкой, быстро уходит, возвращая ее лицу прежние черты. – Расскажи, что это было за существо?

– Души погибших в темнице людей, отчаявшиеся и озлобленные, объединившие свою силу, дабы создать нечто чудовищное. Так и появился тот фантом. Когда же они ощутили твой страх, то попытались добраться до тебя, желая навечно утопить в море их нескончаемой ненависти.

– А ты? Как получилось, что в итоге я встретил тебя и могу тебя видеть? – Вопросы были излишни, ведь я, как и прежде, уже знал на них ответ. Но мне нужно было услышать все это от нее.

– Брошь. – Тихо произнесла Мерцела. – Все дело в ней.

– Но что в ней особенного?

– Когда я умирала, она была со мной. Мое тело так и осталось в той темнице. После того, как оно истлело, часть праха проникла в металл, а моя душа навеки связалась с этой драгоценностью. Кто бы мог подумать – вещь, доставшаяся мне некогда от матери, в итоге спасет меня от безумия обреченных и дарует свободу.

Воцарилось молчание. Гроза, начавшаяся где-то вдалеке, теперь значительно приблизилась, а капли дождя уже начали с шумом хлестать по оконному стеклу. Поезд, замедлившийся было на несколько минут, теперь снова набирал ход. Мерцела смотрела на меня, но я чувствовал, что сейчас она где-то далеко, окруженная собственными мыслями.

– Я не заставляла тебя брать ее. Каким-то чудом в тот момент тебе удалось выхватить украшение из грязи и праха. Должно быть, нас действительно свела судьба. – Грустно улыбнулась она. – Можешь не верить мне, но все и правда произошло случайно.

А затем твоя кровь попала на брошь, образуя меж нами незримую связь. И чем больше крови оказывалось на ней, тем сильнее эта связь становилась. Твое желание постоянно носить брошь с собой тоже проистекает из нее. Этот предмет теперь принадлежит тебе так же, как и мне.

– Если ты говоришь правду, как тогда тебе удалось запечатлеться на фотографиях? Ведь я делал снимки, когда еще не нашел брошь.

– Не забывай, я довольно сильный призрак. С момента моей смерти прошло уже несколько столетий. В отличие от тех несчастных, которые навеки заключены в темнице, мне единственной почти полностью удалось сохранить разум. Наверняка потому, что всю жизнь принадлежавшая мне вещь осталась со мной и после моей гибели. Она по-своему спасла меня от тьмы, поглощающей остальных. В какой-то момент я вдруг ощутила, что кто-то чужой забрел в мой замок. Тот, в ком теплилась жизненная сила. В отличие от остальных, я не была привязана к одному лишь подземелью. Я решила посмотреть на тебя. Называй это любопытством, если хочешь. Пока ты ходил по руинам, я все время была рядом.

– Тогда почему мне ни разу не удалось увидеть тебя?

– Потому что лишь немногие люди на это способны. Между нами не было никакой связи. И все же фотографии способны запечатлеть в себе даже то, что скрыто от человеческих глаз. Ты не увидел меня и в тот момент, когда впервые разглядывал снимки. Вспомни сам. Наверное, чтобы обрести способность воспринимать духов, нужно для начала было узреть меня, связанного с тобой призрака, воочию. Такова одна из особенностей переплетения наших судеб.

– Как вообще мы можем с тобой общаться? Признаться, это удивило меня уже при нашей первой встрече. Ты родилась в другой стране и не должна знать моего родного языка. Но почему-то это не мешает нам свободно разговаривать.

– Видишь ли, благодаря твоей крови, твоей жизненной силе, я способна заглянуть тебе в душу. Я могла бы сказать, что способна читать твои мысли, но это оказалось бы явным преувеличением. Мне доступны только те дороги твоего разума, которые открывают двери лишь к некоторым из имеющихся у тебя знаний. Владение твоим родным языком я почерпнула благодаря тому же способу. Порой я могу видеть твои эмоции. Точнее, часть из них. На самом деле уместнее было бы сказать, что мы общаемся без слов. Особенно, если учесть, что кроме тебя меня никто не видит и не слышит. Но я предпочитаю называть это хотя бы иллюзией разговора, потому что так будет удобнее тебе и мне.

А еще не забывай, что нас с тобой разделяют столетия. И в то время, когда мне было позволено ходить по этой грешной земле, люди выражались совсем иначе. Мне пришлось подстраивать свою речь, стараться, чтобы со стороны она не звучала слишком необычно.

– Понятно. – Произнес я, пытаясь осмыслить все услышанное. – Мерцела, ответь еще на один вопрос.

Девочка внимательно смотрела на меня.

– Кто ты на самом деле?

– Мне казалось, ты знаешь и сам. Я уже показывала тебе это в твоем сне прошлой ночью.

– Разве? В сновидении я действительно видел тебя, но это длилось очень недолго. Мы стояли друг напротив друга, а потом ты обратилась в тлен прямо на глазах.

Мерцела лишь кивнула.

– Однако продолжение сна было совершенно о другой девушке, гораздо старше тебя. Хотя, судя по всему, смерть она встретила в том же подземелье.

– Ты не заметил меж нами сходства?

– Да, вы и правда похожи. Я мог бы предположить, что она, к примеру, твоя сестра. Но если хочешь сказать, что вы с ней – один и тот же человек, тогда я действительно ничего не понимаю. В отличие от нее, ты все еще ребенок.

– Поделиться с тобой тем, что помню, и показать, какой я была при жизни, не сложно. Связь между нами позволяет без труда сделать это. А вот чтобы принять прежний облик в реальности, мне потребовалось бы слишком много твоей жизненной силы. И еще больше – для поддержания его, пока я здесь. Возможно, это убило бы тебя, не знаю. Мой выбор оказался не велик. Предстать перед тобой в виде бесформенной тени или в виде безобидного ребенка. Само собой, я выбрала последнее. По крайней мере, так нам обоим было бы проще общаться, и мне не стоило опасаться, что, завидев меня, ты в ужасе попытаешься убежать прочь. На самом деле я уже слишком давно не являюсь тем дитя, которым ты меня видишь.

– Остальные призраки тоже выглядят, как тени?

– Нет, но они черпают силы немного из других источников.

– Можешь рассказать о себе подробнее? – Осторожно спросил я.

– Говорить особенно не о чем. – С безразличием пожала плечами Мерцела. – Почти всю свою жизнь я провела в том замке, в руинах которого ты и нашел брошь. Я была единственным ребенком в семье. Мой отец, принадлежавший к старому знатному роду, бесконечно любил и баловал меня. Возможно, это и сыграло с ним злую шутку. Дело в том, что когда мне было чуть больше двадцати лет, в наши земли пришел жестокий захватчик. Он без труда разбил вышедшую против него армию. Но, зная обо мне, предложил родителям выбор: жизнь и возможность бежать из страны в обмен на мою руку.

Не желая отдавать меня тирану, они в гневе отказались. Само собой, вскоре их убили, а меня силой привели посмотреть на безжизненные тела отца и матери. Не знаю, что овладело мной тогда, но вместо страха я испытала чудовищную ярость. Схватив первый оказавшийся под рукой острый предмет, я порезала этому человеку лицо. Вместо дрожащей от ужаса покорной рабыни получивший лишь уязвляющую самолюбие рану, он решил, что быстрая смерть станет для меня слишком легким наказанием. По его замыслу я должна была заживо сгнить в темнице собственного замка, страдая от жажды и холода. Так и произошло. Жизнь оставила меня, когда я была переполнена глубочайшей ненавистью.

Девочка замолчала. Я тоже не знал, что на это ответить. Ей требовалось некоторое усилие, чтобы вернуться обратно из захватившего ее потока воспоминаний.

– Не стоит забивать себе всем этим голову. – Наконец произнесла она. – С тех пор прошло уже слишком много веков. Иногда я и сама сомневаюсь, было ли это на самом деле.

– Признаться, я бы хотел воочию увидеть твой прежний облик. – Сказанные слова стали неожиданностью даже для меня.

– Я обязательно верну его себе. Не сразу. На это нужно время и твоя жизненная сила. Скорее всего, день ото дня я буду становиться чуть старше в твоих глазах, пока не стану сама собой.

– Странно, что ты настолько доверяешь мне, по сути, совершенно незнакомому для тебя человеку. Ты не боишься, что я просто избавлюсь от броши? Ведь в таком случае ты больше не сможешь являться мне? Вдруг все, что я говорил и то, как вел себя – всего лишь притворство? Быть может, я просто выбираю удобный момент?

Девочка холодно улыбнулась. Нечто в ее взгляде, в самом ее образе живо напомнило мне, что та, кто сидела напротив меня, уже давно, очень давно перестала быть человеком.

– Даже если ты выбросишь брошь, связь, которая установилась между нами, никуда не исчезнет. Она уже слишком сильна. Возможно, ты больше не сможешь видеть меня, ведь мой дух привязан к драгоценности. Но ты всегда будешь слышать мой голос. Я не дам тебе забыть обо мне даже на ничтожное мгновение. Лишу тебя сна, и вскоре ты просто сойдешь с ума. Обещаю, твоя жизнь превратиться в ад. Я – твой личный полтергейст, и ты бессилен что-либо с этим поделать.

Она старалась оставаться спокойной, но я отчетливо слышал, как дрожит ее голос. Вместе с яростью, той, что обожгла меня с первыми ее словами, на лице моей собеседницы непроизвольно отразился страх. Да, она боялась. Несмотря на ее угрозу, девочка либо лгала насчет того, что связь меж нами сохраниться, либо сама не знала, что произойдет, если я избавлюсь от броши. Кроме того, я мог ее просто уничтожить. Думаю, она тоже прекрасно это понимала.

– Не волнуйся, Мерцела, – сказал я и увидел, как она испугалась еще больше, потому что ее речь не произвела не меня столь желанного эффекта, – обещаю, я так не поступлю. Твоя брошь останется со мной. – Если она действительно могла хотя бы частично узреть, что творится у меня внутри, то должна была почувствовать, насколько я был с ней искренен.

Девочка действительно успокоилась.

– Мне хотелось бы в это верить. – Печально произнесла она. – Ведь я и правда считаю, что за нашей встречей стоит нечто большее, чем просто случай.

Я безмолвно кивнул, показывая, что думаю так же. Порой судьба являет свои прихоти очень странным образом.

– Мне пора уходить. – Сказала моя попутчица. Вид у нее был такой, как будто она вдруг вспомнила о чем-то важном. – Я и так уже слишком задержалась здесь. Вскоре все изменится и у меня будет достаточно сил, чтобы оставаться рядом гораздо дольше. Но до того, милостивый государь, вынуждена с вами спешно попрощаться. – Улыбнулась она.

Яркая вспышка молнии озарила небосвод, на миг ослепив меня. Когда же я вновь обрел способность нормально видеть, на том месте, где сидела Мерцела, было уже совершенно пусто. Кажется, я различил, как ее тело утратило очертания, обращаясь в зыбкий прозрачный туман, а потом растворилось в воздухе. И все же царящий вокруг полумрак заставил меня размышлять, не было ли все это игрой моего воображения. Как и ранее, девочка внезапно исчезла, оставив меня сомневаться, существовала ли она на самом деле.

Непроизвольно я снова коснулся броши. Проведя рукой по ее холодным изгибам, я достал украшение, любуясь его тусклым мягким блеском. Время почти не повлияло на него, лишь слегка изменив его красоту и изящество. Возможно, причиной тому была заключенная внутри этой броши одинокая человеческая душа.

Меня не покидало чувство, что теперь маленький предмет, лежавший на моей ладони, стал для меня не просто безделушкой. Сама мысль о том, чтобы избавиться от него, казалась мне абсурдной. Брошь была единственной нитью, связывавшей меня с Мерцелой, загадочным существом, открывшим мне совершенно новый, неведомый ранее мир. Так или иначе, моя прежняя жизнь была закончена, я отчетливо понимал и это. В какой-то момент в нее вмешалось нечто непостижимое, чему ни я, ни Мерцела не имели возможности воспрепятствовать.

Усталость, накопившаяся во мне за время разговора, дала о себе знать. Девочка не солгала – похоже, она действительно черпала свои силы, иссушая меня. Мне снова непреодолимо хотелось спать, но я почему-то упрямо противился этому. Раскрыв книгу, я решил было вновь углубиться в чтение, но после очередной страницы поймал себя на мысли, что даже не пытаюсь понять смысл написанного. Глаза закрывались сами собой, и вскоре мне пришлось сдаться.

Уже на границе сна и реальности я ощутил, что поезд вырвался, наконец, из пелены дождя, оставляя яростные всполохи молний далеко позади.

Глава 2.

Не знаю почему, но до моего первого приезда в этот город слово «Вена» ассоциировалось у меня с чем-то теплым, приятным и уютным. Мне представлялось, что здесь за каждым углом поджидает маленькая пекарня с находящимся рядом семейным магазином или кафе. В нем вы всегда смогли бы отдохнуть после долгой прогулки, съесть только что испеченный хлеб и запить его чашкой густого кофе. Здания просто обязаны были выглядеть миниатюрными, а жители – приветливыми и немного безразличными к окружающей их действительности. Да, именно. Они не пытались обогнать время подобно тем, кто населяет множество других столиц мира. Они размеренно проживали свою жизнь, плавно следуя по ее течению. Интересно, по какой причине я представлял Вену именно в таком свете?

Австрией я тогда не интересовался. Даже во время моей первой поездки в эту страну я не счел нужным отыскать хотя бы пару фотографий. Гораздо интереснее было сравнить, насколько картина, нарисованная моим сознанием, будет схожа с реальностью.

Так вот, настоящая Вена не имела с моим воображаемым городом совершенно ничего общего. Она оказалась холодной, мрачной в своем пышном разнообразии форм и оттенков, а еще до неприличия помпезной. Имперская столица, бесцеремонно присваивавшая себе все, что жаждала иметь, как некогда заполучила Елизавету Баварскую, по слухам недолюбливавшую Австрию, но ныне ставшую одним из ее самых известных символов. Она восхищала своим размахом, немыслимым великолепием. Несмотря на это Вена не вызывала отвращения, нет. Напротив, она заставляла буквально задыхаться от нескончаемого потока эмоций, что пробуждали застывшие во времени работы неведомых мастеров старины. Искусство, невероятный талант, заключенный в, казалось бы, грубом, даже самом неотесанном камне.

И все же вместе с бесконечным восхищением, которое, подобно приливу, заполняло разум, где-то внутри появлялось нечто странное, совершенно чуждое, сжимавшееся в один плотный леденящий комок.

Я невольно вздрогнул. Ускользнув из мира своих мрачных раздумий, я понял, что стою на Михаэлерплац, на каменной мостовой, молча провожая глазами уходящий по дороге экипаж. Белая и черная лошади почти одновременно тряхнули густыми гривами, а потом недовольно покатили карету за собой. Возможно, все это являлось лишь развлечением для туристов, но экипаж вполне гармонично вписывался в окружающую его обстановку из темных благородных зданий, прекрасно ее дополняя.

Людей здесь было как всегда много. Слова, произнесенные на самых разных языках, отражались от каменных стен и уносились дальше, по бесконечному лабиринту теснившихся друг возле друга домов.

Примерно получасом ранее я оставил свои немногочисленные вещи в номере отеля. К постоянным переездам я уже давно привык и усталости от них теперь почти не ощущал. Поэтому решил не тратить драгоценные часы на бессмысленный отдых.

За все время, пока я добирался от вокзала до отеля, и оттуда – до Михаэлерплац, Мерцела не проронила ни слова. Любовь к нестандартным разговорам и способность появляться там, где я меньше всего ее ожидал, больше не пробуждались в ней. Время от времени это заставляло меня задуматься, реальна ли она вообще, но потом, осторожно касаясь руками старой броши, я отбрасывал прочь любые сомнения. Либо так, либо я попросту сходил с ума, уверовав в собственные галлюцинации. И мне отчаянно хотелось рассчитывать на первый, самый неправдоподобный вариант.

Пройдя немного дальше по мощеной камнем дороге, я свернул направо и, миновав стеклянную дверь, оказался за стенами небольшого кафе. В полумраке зала, имевшего странный желтовато-фиолетовый оттенок, было на удивление мало посетителей. Тишина, растекавшаяся по помещению, была плотной и почти осязаемой.

Стоило лишь занять место за одним из столов, как ко мне тут же подошел пожилой официант, желавший принять заказ. Выглядел он крайне опрятно и благородно, а некой особой чертой в своем поведении, строгостью и скупостью жестов, походил, скорее, на военного, чем на работника обычного кафе. Терпеливо выслушав мои пожелания, он спросил, какой напиток я предпочел бы попробовать. Мой ответ заставил его улыбнуться – наверное, венский кофе заказывал здесь каждый второй турист из всех, что когда-либо появлялись в этом зале.

Покончив с обедом, я еще долго сидел с белой фарфоровой чашкой в руках, погрузившись в мысли о том, что произошло со мной совсем недавно. Внезапно, из раздумий меня вырвало неприятное, но при этом хорошо знакомое мне ощущение, которое ни с чем нельзя было спутать. Кто-то наблюдал за мной. И тяжесть от этого пристального взгляда, касавшегося спины, буквально проникала под кожу. Неприкрытая злоба давила и отравляла, словно яд.

Я обернулся. Никто из немногочисленных посетителей не обращал на меня внимания. Каждый из них был занят либо собственным обедом, либо праздными разговорами, настолько тихими, что их почти невозможно было расслышать. Официанты, стоявшие поодаль, тоже лишь изредка посматривали в мою сторону. И все же чувство, появившееся у меня мгновение назад, никуда не исчезло. Кто-то определенно находился рядом. Некто, не испытывавший ко мне ничего, кроме почти обжигающей ненависти.

– Мерцела, – прошептал я, – ты все еще рядом со мной? Ты чувствуешь это?

Однако попытки воззвать к ней не увенчались успехом. Девочка ответила лишь молчанием, ничем не напоминая о своем присутствии.

Внезапно, краем глаза я уловил темный силуэт в проеме окна. Он находился снаружи, поэтому из-за света, проникавшего сквозь стекло, рассмотреть его было почти невозможно. Подобный плотной тени, он ускользнул прочь, за стену, стоило мне обратить к нему свой взгляд. Прекрасно осознавая, как это, должно быть глупо, я собрался было встать и попытаться догнать своего преследователя. Кому я вообще мог понадобиться в чужой стране, в тысячах километров от дома? Уже сделав шаг к выходу, я увидел вдруг то, что заставило меня тотчас отказаться от своей затеи.

Все предметы, ранее находившиеся на моем столе, будто обретя собственную волю, поменяли свое положение. Тарелка с остатками десерта отодвинулась к самому дальнему от меня краю. Чашка кофе переместилась в центр, и теперь ее окружали стопка салфеток, небольшая изящная ложка и прозрачный стакан чистой воды, образуя правильный треугольник. Пожалуй, я не смог бы расположить эти предметы более симметрично, даже если бы решился вдруг детально выверить разделявшее их расстояние.

Но самым пугающим было то, что переместились они, судя по всему, именно в тот момент, когда я отвел в сторону взгляд. И произошло это абсолютно бесшумно.

Нечто у меня внутри, от чего прежде веяло едва заметным холодом, теперь обратилось в один грубый обжигающий кусок льда. Дрожащими руками я потянулся вперед, желая вернуть все на место, пока кто-нибудь посторонний это не увидел. Но опоздал. Рядом со мной уже снова стоял официант, принявший мой заказ.

– Собираетесь уходить? – Спросил он. Изменения на поверхности стола он явно заметил, но никак это не прокомментировал. Наверняка, за время работы ему довелось повидать людей, совершавших гораздо более странные действа.

В ответ я лишь медленно кивнул.

– Счет, пожалуйста. – Мое пересохшее горло напрочь отказывалось извлекать какие-либо внятные звуки.

Выйдя за дверь, я огляделся. Неяркий солнечный свет, пробивавшийся из-за сгущавшихся на небе серых туч, после мягкого полумрака кафе отзывался в глазах тяжестью и легкой болью. Ни намека на прежнее присутствие рядом загадочного незнакомца, конечно же, больше не было.

Лишь самые обычные люди, бредущие по своим делам, не обращающие внимания ни на кого вокруг.

Слабый порыв ветра, скользнувший вдоль улицы, принес с собой легкую прохладу. В воздухе ощущался запах старого камня, терпкого парфюма одного из случайных прохожих и чего-то еще, более всего походившего на запах плесени.

Я достал фотоаппарат и, без каких-либо на то причин, сделал несколько снимков окружающих меня домов. Странно, ведь я полагал, что давно уже преодолел тот этап своей жизни, когда, будучи преисполненным восторга туристом, ты склонен фотографировать каждую пядь своего пути. Оставалось лишь усмехнуться этому и придаться нахлынувшим вдруг воспоминаниям.

Побродив еще около двух часов по центру Вены, я вернулся в номер отеля. Неприятное гнетущее чувство, поселившееся у меня внутри во время обеда, немного ослабло, но решительно не желало уходить прочь.

Я принял душ, а потом лег в кровать и почти мгновенно уснул. Видимо, усталость, сковавшая мои тело и разум, оказалась гораздо больше, нежели я предполагал. Но спешить мне было некуда.

В последний раз, уже почти в беспамятстве, мои пальцы сжали заветную брошь. Не сильно, лишь чтобы увериться в ее подлинности. Похоже, я стал одержим ею, и мысль об этом привнесла в мою душу тепло и покой. Будто моя жизнь, доселе блеклая и неясная, ныне обретала истинные краски. Кажется, я вновь укололся, но, засыпая, больше не обратил на это внимания.

Мерцела появилась, когда вокруг уже совсем стемнело. Я все еще лежал на кровати, не до конца пробудившись, едва оставив позади тот момент, когда сознание, преодолев некую вязкую границу бытия, собирается в единое целое, и ты вновь становишься самим собой. С улицы доносился тихий ропот человеческих голосов. Свежий ветер, проникая сквозь приоткрытое окно, гулял по небольшой комнате отеля, время от времени напоминая о себе колыханием плотных штор и шелестом небрежно брошенных на стол листов бумаги.

Она стояла прямо напротив меня, возникнув будто из ниоткуда в самом мрачном из углов. Девочка просто смотрела в мою сторону, терпеливо дожидаясь, пока я, наконец, проснусь окончательно. Признаюсь честно, в первые мгновения от ее присутствия мне стало не по себе. Молчаливая, недвижимая, подобная недоброму знамению из далекого прошлого, она выглядела почти не реальной. Взгляд ее в тот момент был задумчив, полон некой решимости и несгибаемой воли.

Но все изменилось, стоило ей сделать шаг ко мне навстречу.

– Ты выглядишь испуганным. – Довольно улыбнулась она. – Что случилось? Неужели увидел призрака? – Улыбка ее стала еще шире.

Я прокашлялся, а потом, нарочито не обращая внимания на ее слова, посмотрел на часы. После глубоко вздохнул и покачал головой.

– Что поделать, если один назойливый и крайне нетерпеливый буйный дух не дает мне даже толком выспаться? – С преувеличенным сожалением наконец ответил я.

– Вот оно что. – Протянула она. – Так значит ты не рад, что столь важная особа благороднейшего происхождения решила почтить тебя своим присутствием?! – В наигранном возмущении она будто едва сдерживалась, чтобы не топнуть облаченной в изящную средневековую туфлю ножкой.

Я лишь пожал плечами в ответ. Похоже, в этом небольшом представлении мне все же стоило оставить последнее слово за ней.

– Вижу, ты стала немного старше. По крайней мере, внешне.

Мерцела пропустила мою колкость. Она подошла ближе и села рядом, на край кровати.

– Я говорила тебе. Все дело в твоей жизненной силе. Получая ее, я укрепляюсь в этом мире, все больше отдаляясь от границы с той зыбкой реальностью, у порога которой существует большая часть подобных мне душ. И стоит лишь раз перешагнуть этот порог, лишившись тела, возврата назад уже не будет. Ты по-прежнему сможешь заглядывать в мир живых, способен будешь даже влиять на него. Но задержаться здесь надолго не сможешь никогда, навеки привязанный к беспросветной тьме, где твои злоба и ненависть будут копиться и множиться до скончания времен. Ну или пока ты не пересечешь новую границу, откуда тоже не будет возврата.

– У этой тьмы есть название?

– Чистилище. – Почти прошептала девочка.

– Ты говоришь так, будто видела его.

– Да, видела. – Коротко ответила она. На миг в ее глазах промелькнул нескрываемый ужас.

– Но как? Ведь ты сама сказала, что если ты оказался там, то тебе уже не суждено возвратиться обратно.

– Перешагнуть и просто заглянуть – совершенно разные вещи. Каждый из некогда почивших способен на это. Если говорить проще, мы можем смотреть в «обе стороны». Однако далеко не все в состоянии осознать, где заканчивается тот самый последний шаг, за которым мрак, всегда сопровождающий нас, больше не позволит тебе повернуть назад.

Мне повезло. Ибо моя душа успела привязаться к броши, которой я всегда дорожила еще при жизни, и которая оставалась с моим прахом даже после моей смерти. Эта маленькая и, казалось бы, незначительная вещица, не позволяет мне уйти слишком далеко. Она похожа на маяк в темном бескрайнем море, благодаря которому я всегда могу вовремя остановиться и вернуться обратно. Я посмотрела, что происходит за границей бытия лишь раз, и это длилось одно жалкое мгновение. Даже сейчас, спустя много лет, я готова отдать все, что угодно, лишь бы забыть увиденное.

В голове моей, подобно призрачным огням на петляющей по ночному лесу дороге, вспыхивали и, медленно тлея, гасли совершенно глупые, неуместные мысли. Я жаждал спросить, что именно ей удалось узреть там, за гранью жизни и смерти, в месте, где безгранично властвует только вечность, а серый тлен забвения стирает желания и стремления некогда безжалостно оборванных судеб. Но я не проронил ни звука. Мерцела, способная отчасти прочитать преобладавшие у меня внутри настроения, тоже замерла, глядя перед собой.

Несмотря ни на что, она даже не думала осуждать меня. А я, меж тем, вдруг почувствовал какой-то нелепый стыд, словно, сам того не желая, засмеялся на чьих-либо похоронах.

Некоторое время мы молчали.

– Почему ты не появилась, когда я звал тебя? Я полагал, ты всегда будешь рядом.

– Кто виноват, что ты не можешь провести без меня и половины дня? – Пожала плечами она, возмущенно фыркнув. Но через миг взгляд ее изменился, став гораздо более печальным. – Считай, что я спала. Ведь я же говорила тебе, что не хочу бездумно и бесцеремонно расходовать твои жизненные силы. Это не навлечет на тебя раннюю смерть или преждевременную старость. И все же у нашего с тобой союза есть свои опасные стороны. Кроме того, я и так подобна паразиту, не желающему обходиться без тела человека. Чем дольше я буду бодрствовать, тем больше усталости станешь испытывать ты. Даже у меня сей факт вызывает отвращение. Но пока я не собрала достаточно сил, с этим ничего не поделать.

– Да, ты упоминала об этом в поезде. Разве это повод корить себя? Ведь я сам дал свое согласие.

– Ты испугался. В тот момент твоими устами говорил страх.

– Здесь ты права, по крайней мере отчасти. – Кивнул я. – Однако причины и обстоятельства больше не имеют значения. Я дал свое слово, что не избавлюсь от броши. И не нарушу его, что бы ни случилось.

– Так зачем я понадобилась тебе сегодня днем? – От печали, только что заметной в ее взгляде, не осталось и следа. Девочка издала звук, более всего походивший на долгий усталый вздох, хотя воздух определенно был тем, в чем она нуждалась ныне в самую последнюю очередь.

За стеной раздался тихий назойливый стук и едва слышимый скрежет. Видимо, у кого-то из постояльцев имелся свой взгляд на расположение одного из предметов мебели, предложенное администрацией отеля.

– Наверное, большая часть из того, что я расскажу тебе, на деле окажется лишь игрой моего воображения. Но раньше я не замечал у себя склонности к подобным вещам. Так вот, до того, как я вернулся в свой номер, мне показалось, что меня кто-то преследует. Мне даже удалось заметить краем глаза чей-то неясный силуэт, который тут же скрылся из вида, стоило мне повернуть голову. А еще, предметы, стоявшие на моем столике в кафе, переместились сами по себе. В какой-то момент я даже подумал, что это одна из твоих шуток. Хотя, если ты сама призналась, что находилась в своего рода «сне» все прошедшее время, то теперь у меня нет и мысли по поводу того, что все это может значить.

Мерцела одарила меня одним из своих долгих тяжелых взглядов. Тех самых, от которых холод пробегал по спине, и ты вмиг осознавал, что перед тобой вовсе не ребенок, а древнее, познавшее века отчаяния и страданий существо.

– Не могу сказать точно, ибо я тоже пребываю в неведении. – Наконец, медленно произнесла она. – Вполне возможно, что благодаря нашей зыбкой связи, твоя способность воспринимать мир духов стала сильнее. Ты тоже приблизился к той грани, у которой нахожусь я. Что не сулит ничего хорошего нам обоим.

– Почему? Разве это так важно?

– Дело в том, что способность воспринимать потустороннее вполне может иметь оборотную сторону. Призраки тоже станут замечать тебя. И меня в том числе. Не говоря уже, что я – мертвая душа, привязанная к живому существу и нарушающая законы бытия. Сияние твоей жизненной силы и той ее части, которую я отняла у тебя, будет манить их. В своем безумии и безысходности они станут слетаться на этот свет, как мотыльки на огонь стоящей у окна масляной лампы.

– Нам стоит бояться их?

– Не могу сказать точно. – Ответила она. – Пойми, я, как и ты, не уверена ни в чем. Я способна лишь строить предположения. И сейчас мне остается только искренне надеяться, что я ошибаюсь.

Звуки за стеной не затихали, невольно отвлекая от разговора. Беспокойный постоялец настойчиво напоминал о своем присутствии. Негромко. Но, к удивлению своему, я вдруг заметил, что это начинает меня раздражать.

– Выходя из кафе, я сделал несколько снимков улицы. – Эти слова были сказаны, скорее, чтобы отвлечься. – Не знаю, поможет ли то, что я сделал. Снимать все вокруг – одна из моих дурных привычек. – Слабо улыбнулся я.

– Прояви эти фотографии. – Без тени веселья сказала Мерцела. – Они действительно могут содержать в себе нечто, ускользнувшее от твоих глаз.

На меня вдруг снова навалилась усталость. Я будто медленно проваливался сквозь вязкий плотный воздух бездонной пропасти, падал в никуда, время от времени ловя себя на мысли, что глаза мои уже закрыты, и я лишь усилием воли вырываюсь из мира нахлынувших грез. Моя попутчица, напротив, выглядела бодрой и полной сил, если подобное, конечно, вообще можно сказать о бесплотном призраке. Она неспешно перемещалась по комнате, с неизменным любопытством вглядываясь в окружавшие ее, даже самые незначительные предметы. Несмотря на все, что она почерпнула из моего разума, эта эпоха была для нее незнакома. И она впитывала в себя абсолютно все новые знания, взамен излучая неприкрытый восторг.

Наконец, я уступил. Налитые свинцовой тяжестью веки сомкнулись, и сознание мое начало стремительно гаснуть. Последнее, что я успел увидеть – мертвую девочку, терпеливо всматривавшуюся в лежащий на столе белый прямоугольник бумажного листа. Кажется, под ее взглядом он, наконец, неохотно дрогнул, а потом и вовсе переместился в сторону. Но, если это и было на самом деле, я не успел даже удивиться. Моим разумом тут же овладел крепкий сон.

Пробуждение пришло ко мне около десяти часов утра. За окнами сгустились тучи, и капли дождя, выстукивая какой-то совершенно хаотичный ритм, разбивались о матовую поверхность оконного стекла. Молчавший все это время, прикрепленный к стене телевизор, теперь почему-то оказался включен. Однако вместо четкого изображения по его экрану скользила лишь серая зернистая рябь, а из динамиков вырывался шум статических помех.

Я неохотно потянулся к пульту и нажал верхнюю кнопку. Экран тут же погас.

Возможно, каким-то непостижимым образом его заставила работать Мерцела? Я огляделся, но ее снова не оказалось рядом. Мой вопрос так и остался без ответа.

Позавтракав, я отправился в город. Согласно данному мной накануне обещанию, я отдал пленку для проявки. Строгого вида мужчина, принявший ее столь осторожно, будто она способна была обратиться в прах прямо у него в руках, заверил, что фотографии будут готовы через пару-тройку часов. В ответ оставалось лишь пожать плечами. Как и прежде, я никуда не спешил.

Я брел по Вене, наслаждаясь видами ратуши, парка Ратхаус и Шотландского монастыря. Да, красота австрийской столицы была вовсе не тем, что я вкладывал в это понятие. И все же город был великолепен.

Ощущение времени начало постепенно таять. Что-то изменилось, но, погруженный в собственные мысли, я не стразу это заметил. Дождь, прекратившийся еще до моего выхода из отеля, даже не думал начинаться вновь. При этом небо, и без того мрачное, только сильнее заволокло тучами. Звуки улиц постепенно затихали, и все более явно ощущалась пульсация моей собственной крови, рождающаяся где-то в висках и гулким эхом рвавшаяся наружу.

Словно во сне, я оторвал, наконец, взгляд от дороги. Здания вокруг на глазах темнели и выцветали, теряли присущие им, и без того скупые краски. Вместо этого сверху теперь падал свет, облекавший улицу в какой-то неприятный багровый оттенок. Воздух стал плотным, тяжелым, и чтобы просто вдохнуть, приходилось прилагать немалые усилия. Двигаться вперед тоже стало сложнее. Я шел, выставив руку перед собой, будто защищаясь от жестоких порывов ветра, хотя никакого ветра не было вовсе.

Прохожие, что встречались мне на пути, перестали меня замечать. Их лица сохраняли все ту же наивную безмятежность, какую я наблюдал ранее. Движения людей замедлились. Многие из них и вовсе почти застыли, увязнув в невидимой для меня, разбросанной повсюду паутине.

Странно, но страха я при этом почти не испытывал, по какой-то невероятной причине воспринимая все происходящее, как должное. Из пространства вокруг, истлевающего и почти безжизненного, появился шепот. Вначале тихий, он неспешно нарастал, затмевая собой и без того приглушенные окружающие звуки. Я же продолжал идти вперед, ощущая, как воздух постепенно превращается в подобие мутной затхлой воды.

Что-то под моей стопой громко треснуло. Опустив взгляд, я с содроганием увидел до отвращения светлые фрагменты того, в чем еще можно было узнать останки старого человеческого черепа. Мое сердце замерло, а потом вдруг принялось отбивать какой-то совершенно безумный ритм. Я понял, что задыхаюсь. В ужасе я вновь посмотрел вперед, но там не было больше ничего, кроме непроглядного мрака.

В тот же миг шепот вокруг исчез. Чья-то костлявая рука с тонкими грубыми пальцами потянулась ко мне, коснувшись моего плеча. Холод, что веял от нее, пронзил меня насквозь.

– Мы нашли тебя. – Прошептал грубый, лишенный жизни голос. – Тебя и ее.

С трудом сдерживаясь, чтобы не закричать, я обернулся. Но позади уже никого не было. Время вновь возобновило свой прежний ход. Прохладный ветер мягко касался моего бледного, покрытого испариной лица. А случайные прохожие, как и прежде, неторопливо брели по своим делам, встречая меня безразличными взглядами и вежливыми, но совершенно ничего не выражающими улыбками. Я снова посмотрел вниз. Череп под моими ногами тоже бесследно исчез.

Проведя еще час на улицах города, я, наконец, отправился за фотографиями. Конечно же, своими леденящими щупальцами меня время от времени все еще обволакивал страх. Но особого выбора у меня не было. Поезд из Вены, на котором мне предстояло ехать, уходил только утром следующего дня. Кроме того, я старался убедить себя в том, что молния не бьет в одно место дважды, и наваждение, овладевшее моим разумом еще совсем недавно, больше не повторится.

Приняв у того же мужчины запечатанный конверт с готовыми снимками, я направился к двери. Он проводил меня долгим задумчивым взглядом, значение которого я так и не понял. Колокольчик над входом пронзительно зазвенел, но уже через миг этот звук заглушила ровная поверхность закрывающейся стеклянной двери и шум заполненных людьми переулков.

По инерции шагая вперед, я разглядывал белый прямоугольник зажатого меж пальцев конверта с отпечатанными на нем короткими надписями на немецком и английском языках. Бумага была гладкой и приятной наощупь.

– Может быть, ты все же вскроешь его? – Услышал я уже знакомый голос, полный едва сдерживаемого нетерпения. – Или ты наивно пытаешься угадать содержимое по нанесенным на его поверхность символам?

– Я хотел бы услышать твои мысли по поводу того, что произошло со мной сегодня. – Не оборачиваясь, вместо ответа сказал я.

– О чем ты говоришь? – Осторожно спросила она.

– Ты и правда не знаешь? – Я, наконец, обратил к девочке свой взгляд.

– Я ощущаю в тебе остатки чего-то неприятного. Страха. Смятения. Но эти чувства почти исчезли. – Она на минуту остановилась, сосредотачиваясь. – Кажется, я уже упоминала о том, что, несмотря на нашу связь, не способна читать мысли в том смысле, который ты вкладываешь в это понятие. Я могу определить твои эмоции, впитывать знания, но образы и желания почти всегда остаются для меня закрыты. Так будет всегда, сколько бы жизненной силы я от тебя не получила.

Посмотрев на нее еще раз, я все же сдался. Мне не оставалось ничего, кроме как смиренно поведать о том, что случилось со мной чуть больше часа назад.

– Так что ты об этом думаешь?

Мерцела молчала. От ее былого веселья и умелой игры в ребенка, коей она забавлялась все это время, теперь не осталось и следа.

– Если то, что ты рассказал мне – правда, – наконец, медленно произнесла она, – а я нисколько в этом не сомневаюсь, то нам следует бежать из Вены, а лучше из Австрии, как можно скорее.

– Почему? Мы прибыли сюда только вчера.

– Видишь ли, в чем проблема. Для того, чтобы показать смертному, пусть даже на миг, в любом произвольном месте изнанку этого мира, где обитают не попавшие еще в Чистилище призраки, требуется просто невероятная сила. А это значит, те, кто пришли за нами – древние, ведомые лишь бесконечной ненавистью существа.

– Похоже, самое плохое, что могло случиться с нами, уже произошло. – Не желая поддаваться страху, усмехнулся я. Но Мерцела оставалась серьезной.

– О, нет. – Покачала головой она. – Боюсь, наши беды только начинаются.

Замерев, я повернулся к ней. А потом, не обращая внимания на удивленные взгляды прохожих, присел и заглянул ей в глаза. Наверное, для окружающих я выглядел полнейшим безумцем, ведь они не могли видеть ее. По мнению сторонних людей я просто разговаривал с воздухом.

С удивлением я почувствовал легкое, исходившее от нее живое тепло. Наверное, это была та часть, которую просто дорисовало мое воображение.

– Прости, если этот вопрос заденет тебя, но я должен знать. Понимаю, глупо адресовать его тебе, с какой стороны ни посмотри. И все же ответь. То, что случилось со мной, и правда не является лишь плодом моей фантазии? Может, я просто схожу с ума, и мне не стоит больше доверять собственным глазам?

Изумленная, она долго рассматривала черты моего лица. Потом ее губы вдруг дрогнули и расплылись в улыбке.

– Нет. – Сказала Мерцела. – Все, что происходит с тобой, происходит на самом деле. Заверяю тебя в этом, как самая реалистичная из твоих галлюцинаций. А теперь, может быть, ты откроешь, наконец, этот проклятый конверт?

Мне оставалось только усмехнуться ее, как всегда, не в меру дерзким, но вместе с тем, полным доброты словам. Присев на одну из пустующих скамей, я неловким движением освободил от бумаги несколько готовых фотографий. Девочка устроилась рядом, осторожно вглядываясь в поверхность снимков, поблескивающую при неясном свете, едва пробивавшемся из-за пелены облаков.

На первом из них я не заметил ничего необычного. Стены домов и несколько случайных прохожих, не обративших даже малейшего внимания на то, что попали в кадр. К туристам здесь давно уже привыкли. Как и к тому, что в любое мгновение, сам того не осознавая, ты мог стать неотъемлемой частью чьей-то фотохроники. Бросив последний взгляд на небольшое изображение в моих руках, я лишь разочарованно вздохнул. Да и что, собственно, я вообще собирался на нем обнаружить?

Однако вторая фотография заставила Мерцелу встрепенуться. Я заметил в ее глазах всполохи явного беспокойства, которые она теперь даже не пыталась скрыть.

Снимок покрывал налет зернистой ряби, похожей на ту, что появляется на цифровых фото при слабом освещении. Вот только этот тонкий прозрачный слой был полностью серым и больше всего походил на пыль.

– Наверное, просто брак при проявке. – Неуверенно предположил я.

Мерцела промолчала.

На следующем изображении рябь сохранилась. Теперь, будто повинуясь какой-то невидимой силе, она стягивалась к единому центру, образую плотное облако. В нем присутствовало что-то неправильное, нечто крайне зловещее и отталкивающее. И я вдруг понял, что совершенно не хочу знать ту мрачную истину, которую оно в себе таило.

Но мои пальцы отошли в сторону, являя нам новый снимок. Это напомнило мне увиденное в подземелье старого замка, в темнице, где я и нашел брошь Мерцелы. Серая рябь, собравшись в плотное скопище, образовала человеческую фигуру. Только здесь она выглядела гораздо более четко. Расположенный ко мне спиной, призрак женщины с грязными слипшимися волосами, в истлевшем, но, судя по всему, некогда пышном платье, неподвижно стоял у стены одного из городских строений. Ее поза была такой, словно она собиралась обернуться и посмотреть прямо на меня. Словно она знала, что я рано или поздно замечу ее. Воочию, или изображенную на хрупкой маленькой фотографии в моих дрожащих руках.

К моему счастью, чтобы заснять следующий кадр, я отвел объектив в сторону и теперь мне так и не суждено было увидеть ее лица.

– Почему я заметил ее только на снимках? Разве я не способен теперь видеть призраков?

– Наверное, она слишком сильна и при этом отлично умеет скрываться среди людей. Или обладает способностью отвести взгляд. Возможен любой из вариантов.

Некоторое время меж нами снова царило безмолвие.

– Мы можем бежать из Вены прямо сейчас? – Спросила девочка.

– Нет. – Покачал головой я. – В любом случае нам придется дождаться завтрашнего утра. Все настолько плохо? – Повернулся к ней я.

– Мои попытки слукавить, мое нежелание посвящать тебя во все, что знаю я, теперь, вероятно, обойдутся нам слишком дорого. Прости. Но у меня есть множество причин бояться. Испытывать страх перед всем, что меня окружает, даже перед тобой. И все же хочу признаться, у того, чтобы прятаться от мира, не откликаясь на твой зов, у меня была еще одна причина. Дело не только в сохранении твоей жизненной силы, хотя здесь я не солгала ни разу. Видишь ли, само мое существование привлекает этих существ ничуть не меньше, нежели смертный, что меня сопровождает. Поэтому я всячески старалась скрыть его. Но похоже, все это не имело особого смысла. Столица Австрии – старый город. И история его подчас покрыта мраком, таящим в себе отголоски боли и ненависти от бесчисленного количества смертей.

– Призраки здесь повсюду. – Догадался я.

– Именно. – Согласилась Мерцела. – Ты не злишься на меня?

– За то, что ты старалась уберечь нас обоих?

– В моих поступках можно отыскать весьма эгоистичный подтекст.

– Это не имеет значения. Что бы ни случилось, теперь мы должны искать выход вместе.

Ее лицо заметно просветлело. Нечто, сопровождавшее мою спутницу все это время, какая-то непонятная для меня эмоция, присутствовавшая в ней даже в те моменты, когда она улыбалась, теперь навсегда покинула девочку. Только сейчас я отчетливо осознал, что это было отчаяние.

– Так как ты предлагаешь поступить? – Продолжил я.

– Не знаю. – Медленно ответила она. – Но если мы и правда не можем покинуть Вену прямо сейчас, осмелюсь предсказать лишь одно. Грядущая ночь станет для нас воистину суровым испытанием. И, если Бог существует, искренне молю его о том, чтобы нам все же удалось его преодолеть.

– Тогда мне не остается ничего, кроме как дерзнуть предложить благородной даме сопровождать ее в неспешной прогулке по улицам столицы. – Я манерно предложил ей ладонь.

– Никак не могу привыкнуть к тому, что подобные фразы давно вышли из обращения, и следует воспринимать их лишь в качестве наивной шутки. Хотя уже далеко не раз я сама использовала их именно в этом смысле. – По-доброму усмехнулась Мерцела. – Если честно, современный язык кажется мне сухим и заметно более грубым. Но, вероятно, это лишь дело вкуса.

А еще не могу привыкнуть и принять то, что мой разум заключен в теле ребенка. – Закончила она, все же сделав вид, что коснулась моих пальцев вопреки тому, что на самом деле это было невозможно. Мы отправились вверх по дороге, окруженные невероятными по своим масштабам, царственными в своем великолепии зданиями.

Несмотря на опасность, что могла подстерегать нас практически везде, мы просто бесцельно брели вперед, наслаждаясь видом. Мой полтергейст заверила меня, что, не взирая на произошедшее, многие призраки не способны нанести вреда живому человеку до наступления темноты. Ночью грань между нашим миром и миром духов становится особенно тонка. При свете дня нам мало чего следовало по-настоящему опасаться.

Поэтому мы гуляли, коротая время за беседой. Мерцела рассказывала мне о своей жизни. Я же поведал ей о странах, в которых мне довелось побывать. В такие моменты в глазах ее отражались восхищение и легкая, едва заметная печаль. Будучи дочерью знатного князя, ей мало что удалось посмотреть, кроме стен собственного замка и прилежащих к нему земель. Да, она видела другие государства, однако даже эти редкие поездки ограничивались строгими официальными визитами, во время которых ее всюду сопровождали стражи, по указанию отца не дававшие ей сделать в сторону даже лишнего шага. Но она и не думала жаловаться мне или корить своего родителя. В те времена для особ благородного происхождения все это было в порядке вещей и воспринималось как должное.

Мы провели за разговорами множество часов. И мне все больше начинало казаться, что моя попутчица – вовсе не дух, а столетий, разделяющих нас, не существует.

Со временем об опасности, таившейся где-то рядом, мы забыли окончательно. Лица туристов с совершенно наивными улыбками и глазами, не видящими ничего, кроме налета старины, заражали нас беззаботностью и беспечностью. Солнце, меж тем, уже скользнуло за крыши домов, окрасив густые плотные тучи в багровый цвет. От этого они казались еще более тяжелыми, а все вокруг – дорога, неровности на стенах зданий, замершие в вязкой мути веков скульптуры, начинали тлеть обманчивым зловещим светом.

Вскоре мы очутились перед высоким монументом, сотворенным в память о чудесном и долгожданном избавлении от чудовищного проклятия, прошедшего некогда по всей Европе, имя которому было «чума». На несколько мгновений я забыл обо всем и замер, с трепетом рассматривая уходящую вверх колонну. Сооруженный в эпоху барокко, чумной столб до сих пор завораживал взгляды. Работа над ним велась целых четырнадцать лет, и за этот период к его созданию успели приложить руку известнейшие мастера того времени. Ангелы и херувимы, столь прекрасные, что мысль об истинной природе этих изваяний невольно причиняла боль и нагоняла тоску, со строгостью и снисхождением взирали сверху.

Внизу изображалась человеческая вера, прекрасная дева, побеждающая безобразную болезнь. А неподалеку – император Леопольд Первый с неестественно выдвинутой вперед нижней челюстью. Ходит слух, что ремесленники, в отместку за то, что монарх крайне неохотно расставался с деньгами и платил с опозданием, намеренно преувеличили имевшийся у него изъян. Венчала же все это святая троица, творение Пуля Штруделя. Переделанный, возведенный заново скорее из прихоти, возникшей благодаря соперничеству представителя династии Габсбургов с Людовиком Четырнадцатым, столб служил воплощением страхов и, вместе с тем, всех самых смелых людских стремлений и надежд.

Вечерний сумрак сгущался все сильнее. Я посмотрел на Мерцелу. Она стояла рядом, все еще рассматривая изваяние. Но даже просто удивления в ее взгляде я не заметил. В нем не было ничего, кроме беспокойства.

– Что случилось? – Спросил я.

– Давай вернемся обратно. В гостиницу. – Сказала она. – Бродить по улицам до самого наступления темноты будет крайне неразумно. Особенно здесь.

– Дело в столбе? Ты заметила в нем что-то необычное?

– То, что ты видишь перед собой – не просто творение рук человеческих. Возможно, когда-то оно действительно было таковым. Но только не теперь. Ныне все это является вместилищем некой силы. Огромной. Необузданной.

– Это зло? Призраки?

– Я не знаю. Не уверена, что у того, о чем мы говорим, вообще есть разум. Словно множество душ переплелись вместе, полностью утратив себя и, вместе с тем, переродившись в нечто иное. Тем не менее, это обстоятельство совершенно не убавляет мощи дремлющего здесь существа. И я боюсь, что узрев мерцание жизни, которой ты делишься со мной, оно может пробудиться.

Мы пошли обратно. После слов, произнесенных моей спутницей, мне стало не по себе. Будто в старой сказке, у меня осталось лишь одно желание – обернуться назад, при этом точно зная, что оборачиваться ни в коем случае не стоит, увидеть едва заметную перемену в изваяниях и броситься прочь. Эта мысль постепенно затмевала собой все остальные.

Подул, пожалуй, даже слишком холодный для летнего дня ветер. Воздух вокруг заклокотал, и звук этот показался мне отвратительным.

Когда я вновь обратил взгляд к Мерцеле, оказалось, что в моем наивном желании она уже успела меня опередить. Девочка в ужасе смотрела назад, туда, куда устремлялись резкие, хлеставшие по лицу леденящие порывы.

Чумной столб пошатнулся. Я заметил это сразу же. В невероятную красоту, сосредоточением которой он являлся еще мгновение назад, тут же закралось нечто уродливое, исказившее все его даже самые незаметные черты. Херувимы, доселе безразличные к судьбам проходивших мимо смертных, медленно повернули к нам свои лица. Их каменная плоть тут же пошла глубокими трещинами и начала осыпаться. Рты открылись и расширились до невероятных размеров, напрочь лишая той небесной добродетели, что была заметна в них ранее. Черные бездонные провалы теперь обрамляли острые, словно лезвия, зубы.

Они закричали вдруг множеством тонких пронзительных голосов, и от звука этого по земле прокатилась дрожь.

Ангелы тоже повернулись к нам. Один из них, державший копье, замахнулся им, будто стремясь поразить нас. Однако оружие так и не отделилось от его руки. Его крылья, освободившиеся от оков формы, дарованной давно почившим скульптором, теперь напоминали скопище полуистлевших костей.

Монумент содрогнулся еще раз. Изящные очертания колонны исчезли. Их заменили сросшиеся, содрогающиеся в бесконечной агонии тела. Конечности, лишь отдаленно напоминавшие человеческие, пронзали друг друга насквозь, скрепляя плоть чудовища. Неловко выбросив вперед широкий бесформенный обрубок, оно сделало шаг в нашем направлении, а затем еще один, на этот раз гораздо более уверенный. Херувимы, тем временем, не переставали кричать, изрыгая из пастей своих темную вязкую жидкость.

– Бежим! – Пришла в себя Мерцела. И голос ее привел меня в чувство.

Я ринулся вслед за ней, вниз по улице, с трудом представляя, как и где можно укрыться от этой твари. Но страх, объявший меня, придавал мне сил, и вскоре крики и шум позади начали стихать. Похоже, несмотря на свою видимую мощь и ярость, пробудившееся существо оказалось не способным передвигаться достаточно быстро. Лишь раз я позволил себе обернуться, чтобы заметить, как огромный силуэт исчезает где-то в отдалении, за очередным поворотом.

Примерно через пол часа, едва живой от усталости, я оказался у дверей гостиницы. Мерцела, исчезнувшая было из вида, дабы не отнимать у меня сил, вновь стояла рядом со мной. Ее взгляд был полон сочувствия.

– Оно отстало? – Едва совладав с дыханием, спросил я. – Теперь оно не сможет нас найти?

– Думаю, да. – Помедлив, ответила она. – И все же, тебе лучше подняться в номер. Там мы точно будем в безопасности. По крайней мере, некоторое время.

– Ты уверена в этом?

– Мир духов сложно понять. Это опасное место, а обитатели его непредсказуемы. Но даже он подчиняется своим законам. И до определенного момента переступить порог твоего, пусть даже временного жилища, не сможет никто.

Спорить с ней я не стал. Поднявшись в номер, я закрыл за собой дверь, а затем с опаской выглянул в окно. На улице было тихо и пусто.

– Мне показалось, или другие люди и правда не замечают эту тварь? Те звуки, что она издавала. По-моему, их просто невозможно было не услышать.

– Заглянуть на изнанку мира способны лишь немногие. А видеть созданий оттуда столь отчетливо – и подавно. Как я и говорила, тебе позволяет делать это та самая нить, которая протянулась между нами, когда капли твоей крови окропили принадлежавшую мне при жизни брошь. – Сказала моя спутница, беззаботно присев на кровати и теребя носком ступни край свисающего вниз одеяла.

– Ты способна влиять на материальные предметы? – Заметил я, стараясь отвлечься от прежней темы разговора.

– Ах, это? – Беззаботно улыбнулась девочка. Хотя я был уверен, что подобное она показала мне совершенно неслучайно. – Как видишь, да. Ведь я не зря называла себя полтергейстом. Я буйный дух во всех пониманиях этого слова. – Улыбка ее стала чуть шире. – Жаль, что пока от такого навыка нет никакого прока. Я слишком слаба. Моих сил не хватит, чтобы защитить нас даже от стайки назойливых тараканов.

– Завтра мы покинем Австрию, а ближе к вечеру окажемся в Турине. Возможно, в Италии призраки больше не будут преследовать нас.

– Кто знает? – С сомнением протянула Мерцела. – Если честно, я не уверена больше ни в чем. И все же надеюсь, что там зыбкая стена между реальным миром и его изнанкой окажется куда более плотной.

Еще около сорока минут я потратил на то, чтобы спуститься в обеденный зал и поужинать. Мерцела расположилась за столом, рядом со мной, с неизменным любопытством наблюдая, как я, стараясь сохранять хотя бы видимость спокойствия, отправляю в рот еду. В конце концов, я все-таки поперхнулся, вызвав у нее тем самым очередную лукавую улыбку.

– Тебе и правда обязательно это делать? – С трудом откашлявшись, спросил я.

– Что именно? – Продолжила она свою игру.

– Так пристально смотреть за тем, как я пытаюсь поесть.

– Милорд, мне очень жаль, если ваши попытки в итоге окажутся тщетны! Особенно, по моей вине. – Она приложила тыльную сторону ладони ко лбу и откинула голову назад, как светская дама, объятая приступом глубочайшей печали и вот-вот готовая потерять сознание от избытка чувств.

Мне оставалось только ответить улыбкой. Актриса из нее была и правда превосходная.

– Я мертва уже не одну сотню лет. – Продолжила девочка, на этот раз без тени иронии. Во взгляде ее отразилась вдруг такая бесконечная усталость, что масштабы ее, скорее всего, не дано было понять никому из смертных. – Я могла бы сказать, что давно уже не нуждаюсь ни в чем мирском, тем более в таких вещах, как, например, твой фруктовый десерт, но это будет ложью. Умирая, мы все еще сохраняем свои привязанности к миру людей. Вот почему многие из нас, даже утратив разум, остаются на его оборотной стороне вопреки манящему мраку Чистилища. Мы жаждем то, чему при жизни не придавали особого значения. И с каждым канувшим в небытие годом эта жажда становится только сильнее.

Здесь ничего нельзя поделать. Такова наша судьба, наш рок. Единственное, на что я способна – познать малую толику тех ощущений, которые ты получаешь от трапезы через нашу с тобой связь. Позволь хотя бы еще на миг погрузиться в иллюзию, что я все еще жива и, как и ты, могу просто наслаждаться ужином.

Ответить на подобные слова мне было нечего. Покончив с десертом, я запил его стаканом апельсинового сока. Все это я старался делать неспеша, растягивая каждое действие, насколько вообще было возможно.