Читать книгу По дороге в Тартарово - Денис Викторович Блажиевич - Страница 1

ПО ДОРОГЕ В ТАРТАРОВО

На автостанцию свой тигрино-шмелиный Пазик Леха Горгулин пригнал ровно в 11. Встал, где и положено, возле мертвой неспиленной осины, на краю автобусной толкучки. Двери-шторки Леха открывать не стал. Просто махнул рукой тут же образовавшейся перед автобусом потревоженной стайке пассажиров. « Душ 15» – оценил про себя Леха – « Нормально так» Его маршрут: Фабрика № 7 – Тартарово, чего греха таить, особой популярностью не пользовался. Ни ежедневные битковые Звизжи или Полотняный Завод. Тем более ни Калуга с ее 20-ю рейсами в день. В разброс ходил на Тартарово Леха Горбулин. Когда и если подберется соответствующая клиентура. Один-единый раз на целых 10 дней. Или около. Скрипнуло тощее кресло, Леха протащил колени под рулевым, в бахромистой оплетке, колесом и выбрался наружу. Денек образовывался так себе. Пусть летний, но жиденько-ой. Чего-то там бродило не слишком кучерявое вокруг белой солнечной дыры. А в целом…Пыль. Жара. Жара. Пыль. Слов немного. Зато доходчиво. Горгулин направился прямиком к автостанции. К чудному в этих краях зданию с высокой карпатской крышей, выложенной желто-коричневой глиняной черепицей.

– Алексей! Можно вас, Алексей!

За тонким, веселым до безумия, голосом из-за пивного шатра показался взлохмаченный, совсем перепутанный человечек.

–Не, не, Кокушонок.

Прямо в несложно сочиненную дебильную ухмылку сунул Леха папку вишневого спелого цвета.

– Нет здесь твоей фамилии.

– А вы посмотрите, посмотрите – настаивал Кокушонок. – Это какая-то ошибка. То есть не может быть никакой ошибки. Гарантия. Талий. Вы же знаете Айлюлюшкина? С Цыганского поселка? – в белесых глазках Кокушонка появились сомнения. – Позвольте. Конкретный же человек, не интригант. Он так сказал.

Кокушонок начал плавиться. Синим пламенем горели его сомнения.

– Я всю зарплату… Мамину.– Кокушонок перестал улыбаться.

– За Айлюлюшкина не знаю. – сказал Леха Горгулин. – А талий, это тебе любой скажет. Штемп порядочный. Ладно.

Горгулин зажал папку подмышкой и вытянул вперед руку.

– Давай.

Кокушонок полез в карман и совсем потерялся.

– Нету? – спросил Леха.

– Нету. – жалобно подтвердил Кокушонок.

– Поэтому и здесь тебя нет. – помахал Горгулин папкой. – Иди домой, Кокушонок. Айлюлющкин твой чепуха и талий его бадяженый. А тебе рано еще. И вообще… Ты, Игорек, не обижайся, но ей-богу, ты совсем формальдегидный…

– Не знаю, что это…– захлюпал носом Кокушонок.

– Вот и я тоже. – ответил Леха.

Леха Горгулин прошел мимо бело-синих Пазиков и сквозь железные двери. Внутри автостанции было прохладно. Сумерки здесь были шероховатыми, но уютными и вечными. Как на даче на майские праздники. У голубых стен стояли откидные лакированные стулья. У залепленного бумажной информацией окошечка кассы клубилились два-три человека. Никто на Леху внимания не обратил, а он особенно не расстроился и сразу прошел в комнату, где сидели кассиры. Встал между платяным зеркальным шкафом и голой рукастой вешалкой. По платяному расцарапанному боку расползлись темно-зеленые нити с мелкими лиловыми цветами. Их концы пропадали в грузном цветочном горшке, стоявшем на краю шкафа. Нужды прятаться не было вовсе, но Леха каждый раз делал именно так. Вставал за шкаф и подглядывал за чужой, но зачем-то нужной ему жизнью. У решетчатого окна кассы с газовой желтоватой занавеской сидела не старая еще женщина. Ни капли не красивая. Исхудалая, с крашеными в тлеющий дешевый цвет волосами. Они были завиты крутыми барашками. И лицо такое не интересное. Будничное. Со щеками и носиком. Никак не мог взять в толк Леха Горгулин, что он здесь делает. Но ведь должен же быть какой-то смысл. Ему обещали. Если вспомнит,, то могут рассмотреть…. Улучшение жилищных условий. Не сдержавшись, Леха саданул кулаком по шкафу. Раздался веселый и шумный стон. Заворочалось тонкое клетчатое одеяло на инвалидном кресле с велосипедными колесами. На поверхности одеяла вынырнула мальчишеская шишковатая голова. Она ворочалась из стороны в сторону, на тонких губах закипала белая слюна. Мальчик лопотал что-то бессмысленное для всех кроме него самого и мерно постукивал затылком о спинку кресла.

– Проснулся? – лицо худой кассирши посветлело. Леха Горгулин, расщедрившись, добавил ей 3 десятых на линейке собственного бабцеметра.

– Проснулся, Васенька? Сейчас. Сейчас.

Женщина подоткнула одеяло, погладила гундящую несчастную больную голову и сунула в абсолютно свободные от ига мозговых нейронов руки деревянную игрушку. Руки мгновенно облепили игрушку с двух сторон и мальчик немного успокоились. Женщина стала к Лехе спиной и склонилась над креслом. За что получила еще две десятых. « А ничего так» – согласился сам с собой Леха – «Если бы не сынок дцпэшник».

Досматривать, как женщина будет кормить своего уродца желтой манной кашей, Горгулин не стал. Видел не раз. Ложечкой и прямиком из алюминиевой кастрюли, закутанной в толстое махровое полотенце.. Как бы это не выглядело странным, но иногда Лехе хотелось сесть на место этого больного мальчика и все-таки попробовать ложечку этой вечной, как незаслуженное страдание, каши. Снова утвердившись в своем низком и тощем кресле, Леха Горгулин бросил вишневую папку на кусок спортивным бобриком стриженного ковра. Из тех, которые вешают на стены, стелят на полы и автомобильные радиаторы от самого сотворения мифа творения. Ковер прикрывал пластиковый кожух моторного отделения. Кроме вишневой папки на ковре стояла глубокая и блестящая чашка для собачьей еды. Леха открыл шторки-двери и посадка началась. Ритуал был бессменным и простым. По одному пассажиры заходили в автобус, называли фамилию. Леха сверялся со списками, удовлетворительно качал головой, и пассажиры бросали в металлическую чашку по два кругляша размером с советский четвертак . Сегодня их было семнадцать. Обязательные бабульки пересыпанные благостными дедушками. Это если в основном. Они смиренно улыбались, тихо занимали свои места и застывали отрешенно. Иногда между ними вспархивали негромкие и краткие разговоры. Бессмысленные источники великого смысла.