Отрывок из книги
Это исследование когда-то было написано в качестве главы для подготовленного мной в соавторстве с Маршаллом Салинзом сборника эссе о божественном институте монархии [1]. В период с 1989-го по 1991 год, когда я проводил пилотные полевые исследования на Мадагаскаре, я впервые открыл для себя не только то́, что некогда там во множестве обосновались карибские пираты, но более того: что потомки их составляют сегодня обладающую самосознанием группу (этот факт обнаружился во время моего короткого романа с женщиной, по происхождению связанной с островом Сент-Мари [2]). Впоследствии меня поразило то, что провести среди них систематические полевые исследования никто и никогда не удосужился. Я даже обещал себе когда-нибудь восполнить этот пробел; но осуществиться этим планам неизбежно препятствовали всевозможные непредвиденные обстоятельства. Быть может, когда-нибудь я всё же сделаю это. Примерно в то же время я разжился в Британской библиотеке копией рукописи Мейёра на необычайно больших листах, покрытых мелким бисером почерка восемнадцатого века, прочесть который уже стоило известного труда; копия эта долго-долго выглядывала потом из утеса книг и рукописей, растущего возле панорамного окна в моей комнате в нью-йоркской квартире, где прошли мое детство и юность. На протяжении многих лет, пытаясь заниматься чем-то иным, я не раз испытывал ощущение, будто рукопись манит меня чуть укоризненно из дальнего угла комнаты. Позже, после того, как в 2014 году я потерял дом из-за махинаций полицейской разведки, я сканировал рукопись от начала до конца, вместе с семейными фотографиями и другими документами, слишком громоздкими, чтобы брать их с собой в Лондон, и в конце концов сподобился ее расшифровать.
Мне всегда казалось чудом, что текст рукописи так никогда и не был опубликован: в особенности потому, что на оригинале из Британской библиотеки, который был изготовлен на Маврикии, содержалась пометка о том, что в Малагасийской академии в Антананариву доступен машинописный вариант рукописи и что тем, кто пожелает на него взглянуть, следует обращаться к некоему г-ну Валетту. С тех пор в печати появился ряд исследований французских авторов, которые очевидно воспользовались этим любезным указанием, и отдельные фрагменты машинописного текста в их пересказах, но только не сам протограф, не сам ученый труд, изобилующий бесчисленными ценнейшими примечаниями.
.....
Между тем, это всё-таки не книга, посвященная исключительно романтике пиратства. Это историческое исследование, оживленное антропологией; попытка установить, что же в действительности происходило на северо-восточном побережье Мадагаскара в конце семнадцатого – в начале восемнадцатого столетия, когда в этой местности обосновались несколько тысяч пиратов, и доказать, что Либерталия всё же так или иначе существовала и что в известном смысле ее можно рассматривать как первый политический эксперимент эпохи Просвещения. И что многие мужчины и женщины, воплощавшие этот эксперимент в жизнь, говорили по-малагасийски.
Нет ни малейшего сомнения в том, что рассказы о пиратских утопиях получили широкое распространение и что в истории это имело свои последствия. Вопрос только в том, насколько широкое распространение они получили и насколько глубоки были последствия. В пользу того, что последствия эти были исключительно значимы, полагаю, можно привести веские доводы. Во-первых, хождение эти рассказы получили очень рано, еще во времена Ньютона и Лейбница, задолго до появления политической теории, которая отождествляется с Монтескье и энциклопедистами. Конечно, известно утверждение Монтескье, что все нации возникали в результате процессов, весьма похожих на утопические эксперименты: великие законодатели воплощали свои чаяния, законы начинали определять характер великих наций. В тех рассказах, что этим людям, несомненно, доводилось слышать в детстве и юности, пиратские капитаны вроде Миссона или Эвери как будто именно это и пытались делать. В 1707 году, когда Монтескье было как раз восемнадцать, в Англии появился памфлет Даниеля Дефо. Автор уподоблял поселившихся на Мадагаскаре пиратов основателям Древнего Рима – разбойникам, которые утвердились на новой для себя территории, создали новые законы и со временем стали великой воинственной нацией. То, что ажиотажем подобные откровения во многом были обязаны безбожно раздутой пропаганде или даже откровенным фальсификациям, не имеет большого значения в плане того, как они воспринимались. Неизвестно, было ли переведено на французский язык конкретно это занудство (возможно, что и нет), но зато имеются сведения, что примерно в то же время Париж совершенно точно посетили в поисках союзников люди, утверждавшие, будто они представляют новое королевство пиратов. Слышал ли о том юный Монтескье? Опять же, точно нам это не известно, однако трудно представить, чтобы подобные новости не располагали бы тогдашних студентов к шуткам и спорам и не захватывали бы воображение амбициозных молодых интеллектуалов.
.....
