Читать книгу Кольцо судьбы. Том 1 - Диана Александровна Семёнова - Страница 1

Бархатные шторы занавешивали все окна таинственной круглой комнаты. Её украшала старинная мебель и множество горевших свечей, расположенных на полу, комодах и настенных полках. В центре комнаты находился круглый лакированный стол с двумя кожаными креслами. Светловолосая женщина под сорок в мехах и сверкающих украшениях опустилась в кресло напротив меня. Обрамлённый золотом изумрудный камень сиял в декольте её фиолетовой полупрозрачной блузки, а на пальцах сверкали кольца с массивными камнями. Но её лучшим украшением были её глаза – они горели ярким голубым цветом, в этом свечении была сила, разум и безграничные знания. Сила была не только в её глазах, её окутывала сильнейшая аура, которая давила на меня и кого бы то ни было. В ней столько силы, что кажется, будто она способна задавить весь мир. Она знает его весь, все подводные камни. Наследница основательницы Совета ведьм и её полная тёзка – Элизабет Паррис, одна из немногих визардов-экстрасенсов, кто достиг максимального уровня развития своего дара. Элизабет видит все возможные ветви колец судьбы, все события нескольких дорог, и я не удивлюсь, если она лично знакома с Создателем. Если бы я не знал, на что способна эта женщина, то непременно бы решил, что она шарлатанка. Как и другие члены Совета. В этом дворце всё – от занавешенных окон и интерьера до обитателей, их внешнего вида и поведения – было странным. Странным настолько, что всё это казалось цирком. Ты наведываешься в этот дворец, возле которого растут круглый год необычной формы и цвета растения, а на кухне ведьмы варят зелья. Тебя заводят в таинственную круглую комнату, уставленную несгораемыми свечами, и на некоторое время оставляют наедине со своими мыслями. В такой-то обстановке тебя навещают странные мыслишки! В своём одиночестве ты озираешься и ждёшь того, что вот-вот из-за занавески выскочит привидение. Но вместо того выходит она – женщина в мехах, камнях, иногда с чёрной кошкой на плече. Ну, не цирк ли? Театр! Кроме всего этого, стоит ещё упомянуть то, что современный мир различает три типа существ – люди, визарды и вампиры. К визардам относятся все, кто владеет знаниями и силами сверхъестественного происхождения: ведьмы, оборотни и просто люди, наделённые какой-либо способностью, начиная от телекинеза, телепатии, эмпатии, ясновидения и заканчивая возможностями менять свой внешний вид и даже форму. Одни визарды используют лишь свои врождённые сверхъестественные способности, другие – вдобавок к ним ещё и пользуются заклинаниями и зельями, магией в любом её проявлении. В общем, я это всё к тому, что местным обитателям стоило бы переименовать «Совет ведьм» и самим перестать так себя называть. Но нет! Элизабет, её предшественники, наследники и собратья настаивают на том, что они все – ведьмы, маги, чародеи и прочие фэнтезийные создания. Порой даже доходит до маразма, и кто-то из местных обитателей зовёт себя феей, орком… или даже гномом! Детский сад, честное слово! В общем, это место мне не особенно-то по душе, но Элизабет Паррис – отдельный случай. Мне не раз приходилось обращаться к ней за помощью, и я знаю, на что она способна…

С тех пор как Элизабет опустилась в кресло напротив меня, я не вымолвил ни слова. Я никогда её не боялся, наоборот даже восхищаюсь ею, уважаю её и в её присутствии всегда неосознанно волнуюсь. Но я молчал вовсе не из-за страха или волнения. Элизабет только лишь посмотрела мне в глаза, и я сразу понял, что она знает всё обо мне. Моё прошлое, будущее, настоящее, все мои мысли и желания.

Элизабет провела пальцем по столу, рисуя прямую линию, которая светилась, словно женщина рисовала фосфором.

– Твоя жизнь – это прямая линия с рождением в точке начала, – заговорила она, выделяя точку внизу линии, а затем вверху. – И смертью в конце. Линия существует внутри кольца судьбы… – Элизабет нарисовала большой круг, линия оказалась в его центре. – Кольцо является ограничительной чертой твоей многогранной жизни с множеством ответвлений. Когда жизнь ставит тебя перед выбором, на линии жизни образуются две дороги, ведущие в разные стороны, – Элизабет нарисовала ещё несколько точек на линии жизни, а от них провела поперечные контуры – все они так или иначе вели к кругу, выезжали за его границы и торчали подобно шипам. – Всё, что входит в круг кольца – многообразие правильных путей, но с возможностью конечного неправильного выбора, – Паррис провела пальцем по одной из линий, выйдя за пределы круга. – Эти дороги способны вывести тебя за пределы кольца, и его замыкание становится невозможным. Какой бы путь ты не выбрал, снова и снова, на любой дороге, тебе будет предоставляться новый выбор, образуя всё новые ответвления, – она хаотично нарисовала несколько поперечных линий, на каждой нарисованной прежде черте внутри круга. Образовалась паутина множества полосок, где-то соприкасающихся друг с другом и периодически выезжающих за пределы круга. – Так и образовывается паутина жизни, – пояснила она. – Таким образом, мы порой сходим с верного пути, блуждаем, иногда ловим шанс и возвращаемся на центральную дорогу, а порой, так и не находим выхода. Но всегда есть последний шанс, – она указала на точки, где линии пересекались с кругом или другими линиями. – Свернув, на одной из этих точек ты по кольцу или по одной из других дорог сможешь вернуться на верный путь и пройти к единственной по-настоящему верной конечной точке, тем самым замкнув кольцо судьбы. Но если ты заблудишься, а это немудрено в такой-то паутине, и не свернёшь там, где надо было бы или свернёшь не туда и покинешь кольцо, – она провела по одному из шипов. – То твоё дальнейшее существование не будет иметь смысла. За пределами черты невозможно создать новое кольцо и уже невозможно вернуться в пределы своего кольца судьбы. Душа совершит акт самоубийства и реинкарнирует, создавая для тебя новую жизнь с новым кольцом судьбы.

Я выдохнул, откинувшись на спинку кресла.

– Без обид, но я всё это знаю давно. Может, не так подробно, как ты сейчас всё описала, но в целом… – свернув губы трубочкой, я призадумался над составлением правильного предложения, а затем раскинул руками. – Жизнь циклична.

Элизабет с подозрением ко мне пригляделась.

– И бессмысленна?

– Да.

– Ты серьёзно? – скептически скривилась женщина.

– А в чём смысл? Люди рождаются, растут, развиваются, учатся, идут на работу. И люди работают не в своё удовольствие. Они работают, чтобы получать деньги, чтобы тратить их на одежду, еду, семью. В конечном итоге, всё, что они делают в жизни – ради выживания. Но выживая, они продолжают работать на нелюбимой работе. Никто ничего нового не делает! Мы существуем, выживаем: работаем, чтобы есть и едим, чтобы работать. Попутно влюбляемся, развлекаемся, строим семьи, стареем и умираем. И даже если ты гений и откроешь Америку, то всё равно умрешь, и кто-то другой будет существовать в твоей Америке – работать, чтобы жить, жить, чтобы работать.

Элизабет явно не нравились мой настрой и ход мыслей. Она напряжённо покрутила шеей, откашлявшись.

– Если всё так утрировать, – фыркнула женщина, – то конечно, жизнь бессмысленна. Но ведь смысл есть…

– Точно, – саркастично хмыкнул я. – Жить для того, чтобы замкнуть кольцо судьбы. Даже тайный великий смысл до безобразия цикличен! Единственное стремление каждой человеческой души – замкнуть кольцо судьбы, но самое интересное – зачем? Для чего душе замыкать кольцо? Чтобы обрести покой на том свете. Спрашивается, зачем вообще душа рождается, если стремится лишь упокоиться?!

– Чтобы жить.

– Скорее бессмысленно существовать…

Элизабет раздражённо закатила глаза.

– Фарс! – бросил я. – Все эти кольца, циклы, тайный смысл. Взяли железку прямую: скрутили её, запутали, перепутали, и вот тебе – тайный смысл. Разбирайся, мол, как всё сложно. А на поверку – всё легко, тупая тавтология! Живи, чтобы замкнуть кольцо судьбы, чтобы сдохнуть навсегда! Иль не замыкай кольцо и реинкарнируй вновь и вновь, чтобы замкнуть его. Если душе жизненно необходимо упокоиться, то почему бы ей не подсказать нам верный путь? Кто ей мешает свершать судьбу?

– Ты сам.

– Чем? Делая выбор? А он разве есть?! Каким образом, объясни, делая выбор и вставая на один путь, мы параллельно существуем сразу в нескольких реальностях? И почему не можем перескочить из одной реальности в другую – сойти с неверной дороги и вернуться на правильный путь? У всех есть нужная дорога, ведущая к замыканию цикла, и множество других дорог, не приводящих к замыканию, но все эти чёртовы дороги в какой-то степени правильные, потому что все они – часть твоей судьбы. Что за бред?! Почему бы не стереть все ненужные дороги, а душе не подсказать нам куда идти? Потому что должен быть выбор? Да вот только его тоже нет! Мы говорим «да» или «нет», встаём на определённый путь и живём по написанному сценарию. Мы делаем выбор – он есть. Но мы живём по одному из сотен написанных сценариев – выбора нет. А стоит только покинуть пределы миллионов написанных для тебя сценариев – выйти за границы кольца, и что? Ты сама сказала – душа совершает суицид…

Элизабет горько вздохнула.

– Какой же ты тяжёлый человек! – сказала она.

Я усмехнулся, неосознанно процитировав старый анекдот:

– Как до реки бы дотащить…

Паррис проигнорировала мои слова, водя пальцами по одной части нарисованного на столе круга и лукаво поглядывая на меня исподлобья.

– Знаешь, где ты?

«А мне есть дело?» – подумал я, но не спросил. Почему-то. Наверно, потому что, мне стало интересно, и я вопросительно кивнул женщине. Тогда она провела пальцами вправо и вверх по кругу, вскоре остановив палец на одной из точек. Точка, указанная ею, была близка к конечной остановке жизни. Можно пройти по кольцу к финалу. Можно шагнуть влево, по одной из дорог вернуться на прямую линию своей жизни и пройти по ней к финалу. Но можно шагнуть вправо и уйти за пределы кольца…

Я на мгновение замер, ошалев.

– Серьёзно? – удивился я. – Я в преддверии замыкания кольца судьбы?

– Ты ещё не встал на нужный путь. Не забывай – шаг вправо, и ты за пределами кольца, теряешь последний шанс на замыкание в этой жизни.

Я нервно покусал губы. Может быть я – пессимист, хотя скорее, реалист. И пусть я никогда не стремился к замыканию кольца, всё же – раз уж я так близок…

– Твоя душа впервые так близко подобралась к финальной точке. Если ты ступишь на верный путь, то тебе откроются знания, которые ты не можешь постичь сейчас. И ты один из немногих, кто может пройти по самому кольцу. Это путь исправления, излечения, познания жизни и высшего блага. Если ты решишься пройти до конца по самому кольцу, тебя ждёт облегчение – подарок твоей потрёпанной душе…

– Благо, – проговорил я, почувствовав, как укололо сердце. Приятный и в то же время пугающий укол. Существуют слова-эмоции: стоит лишь сказать или услышать – и уже всё ясно. «Мама», «Люблю», «Ненавижу». Ты говоришь эти слова кому-то, и вы оба понимаете, что ты чувствуешь. «Благо» – это слово-эмоция. Нечто хорошее, нечто запредельно приятное. Благо – это то, в чём мы нуждаемся, все без исключения! Мы все хотим это благо, даже если не знаем его истинной цены. Мы хотим его почувствовать, принять, пропитаться им.

– У тебя великая судьба, – произнесла Элизабет. – У всех твоих воплощений. Но сейчас – лучшая реинкарнация твоей души. Ты – особенный, все твои дороги таят большие дела. Каждый твой выбор ведёт тебя на путь, наполненный славой и величием. Но взамен на твою удачу жизнь забирает у тебя нечто возвышенное. Она лишает тебя высоких чувств, губит твою душу. Ты – герой со сломленной душой.

Я напряжённо сглотнул. Странно было слышать от кого-то то, о чём частенько думал, но абсолютно ни с кем не говорил об этом. Ты годами хранишь свой секрет – грязный или до безобразия чистый, слишком сказочный, ни с кем не говоришь об этом. И вдруг кто-то, с кем ты не особенно-то и близок, проникает в твой тайный уголок и вытаскивает наружу твой секрет. И тебя терзают смешанные чувства – это одновременно пугает и радует. Кто из нас не хочет иметь человека, который словно читает твои мысли? Ему не нужно ничего объяснять – настолько хорошо он тебя знает. Но с другой стороны…. Именно тот, кто знает всю твою подноготную, способен причинить тебе самую страшную боль во вселенной.

– Поэтому ты и стал циником. Ты не чувствуешь вкуса жизни. Она пуста, ведь в ней никогда не было настоящей любви. Но если ты пройдёшь по кольцу своей судьбы, то встретишь её – своё благо. Ты потеряешься на мрачных улицах своей жизни, идя сквозь боль и страдания. Но, только оказавшись в тёмном туннеле, ты увидишь свет. Только на этой дороге ты встретишь её. Ту, ради которой стоит жить. Ту, ради которой можно умереть. Она будет твоим очищением, твоим спасением. Она будет твоим светом. Сквозь препятствия, рвущие душу, в единственной точке соприкосновения ваших судеб вы обретёте то, о чём мечтают все. Испытаете такие чувства, которые не всем суждено испытать. Тогда всё остальное потеряет смысл. Будет казаться, что все пережитые вами страдания были ради всепоглощающего счастья рядом друг с другом. Лишь здесь, – обвела она пальцами часть моего кольца судьбы на столе. – Тебя ждёт она. Ты станешь для неё всем. Ты нужен ей.

В горле вырос ком, который было сложно сглотнуть. Я никогда не любил. По-настоящему, не считая родственных связей. И я боюсь полюбить…. Но хочу. Я хочу испытать это. То, что я искал тысячелетиями – своё благо. Великое и необъятное счастье, пик любого существования. Я уже люблю ту, с кем не знаком. Но я встряхнулся, отгоняя от себя приятные, но слишком соблазнительные и поэтому опасные мысли.

– Я не хочу на эту дорогу, – категорично заявил я. Элизабет непонятливо потемнела. Надо же! Я удивил «всевидящую». Она не понимает, почему я так сказал. И я пояснил: – она полюбит меня – не хочу причинять ей боль.

– Боль – неотъемлемая часть жизни. Эта женщина ждёт тебя на той дороге неспроста. Вы знакомы, ваши души тесно связаны, из одного воплощения в другое вы встречаетесь. Много-много раз. Она тянется к тебе вновь и вновь, чтобы помочь осуществить твою судьбу. Ты ведь и сам чувствуешь, что уже любишь её?

Я усмехнулся, покачав головой и стараясь не поддаваться на уговоры экстрасенса.

– Я здесь не за этим. Плевать мне на кольцо судьбы! – огрызнулся я, пытаясь хамством и злобой закрыть свою душу. – Что с Томми?

Элизабет выдохнула без раздражения, прекрасно понимая и прощая мне моё поведение.

– Тебе не спасти Томми, – сказала женщина, разрушая стены замка последней надежды. – Его судьба не в твоей власти, всё совсем наоборот.

Я непонимающе потемнел.

– Что?

Женщина глянула на меня так, будто бы рассказала всё на свете, но её губы не разомкнулись. Она промолчала. Не объяснила ничего!

– Ты ничего не изменишь в его судьбе, – заверила Паррис. – Не сможешь его вразумить никогда. Ты потерял его давно и безвозвратно.

– Но можно ведь что-то сделать?!

– Нельзя. Томми всегда на шаг впереди тебя. Он даже меня опережает. Всё, что ты можешь сделать – это смириться. Отпустить… Ты властен лишь над своей судьбой. Если ты пойдёшь верной дорогой, то поймёшь всё. В том числе и причины его поступков. Это всё, что ты можешь сделать – понять и простить его. Но над его жизнью ты не властен. Только лишь над своей.

Я злостно рыкнул, ударив кулаком по столу. Он содрогнулся, казалось даже, что стены задрожали, но Элизабет оставалась непоколебимой подобно ледяной скале. Она знала, что я так сделаю…

– Идёшь направо – не осуществляешь предназначение, – с невозмутимым видом продолжала гнуть свою линию ведьма. Теперь я готов принять её статус… ведьма! – Идёшь налево – заблудишься в переплетениях или дойдёшь до прямой линии и замкнёшь кольцо. Но на прямой дороге нет её. Она лишь здесь… – Элизабет снова обвела часть кольца судьбы, – твоё благо. Предай смысл своей жизни, избрав её.

Я нервно постучал пальцами по столу.

– Я не верю, что не могу спасти Томми…

– Забудь про Томми! – отрезала Элизабет. – Я ведь сказала, ты решаешь лишь свою судьбу, а не его!

– Но…

– Хватит! Ты пришёл, чтобы задать свой вопрос, и я ответила тебе. Меня не волнует то, что тебе мой ответ не понравился. Ты можешь идти, – хладнокровно отозвалась она. Её голубые глаза блестели льдом, и мощная энергетика давила на меня. Мне стало стыдно за своё поведение, хоть я и продолжал на неё злиться. В груди жгла злость и обида, разочарование и боль. Я, правда, верил в то, что смогу его спасти, смогу что-то исправить. Но, как и все в этом мире, я ни черта не решаю. Ни черта не меняю. Я могу лишь выбирать как, когда и для чего я умру!

– Извини, – произнёс я, чем удивил Элизабет. Мы оба знаем, что я не часто извиняюсь. – Моя злость – не повод хамить тебе.

Паррис недолго поглядела на меня, потом выдохнула.

– Я не могу ничем помочь с Томми,– сказала она, смягчившись.– Мне жаль, – прозвучало искренне и человечно. Я сглотнул, мигнув увлажнившимся взглядом. – Если ты решишь, какой дорогой пойдёшь дальше, то я подскажу тебе, как не заблудиться. Это всё. Если не хочешь решать, то можешь идти.

Я чувствовал себя предателем. Потому что я пришёл к ней из-за него, но готов быть эгоистом, урвав что-то для себя. Я чувствовал себя предателем, потому что поддался на уговоры ведьмы. С тех пор, как она сказала «благо», у меня в душе бабочки чёртовы порхают! Задавить бы их всех! Как всегда – я хочу и боюсь. Я понимаю, что когда встречу её, то максимально приближусь к своей смерти. И понимаю, что сделаю ей больно. Я не могу так с ней поступить… не могу. Не хочу делать ей больно, но… мы все эгоисты, разве не так?

– Как её зовут? – поинтересовался я. Элизабет молча повела бровью в ответ. – Если я выйду на ту дорогу, то в каком году я её повстречаю?

И снова тишина. Классика жанра – только Элизабет может рассказать всё, при этом ничего толком не сказав. В этом деле нельзя быть конкретным, иначе можно искалечить всю жизнь человеку своими словами. Элизабет будто не знает или знает, но издевается надо мной! Как меня разъедает нетерпение изнутри. Я не хочу ждать год, два, пять лет. Сколько ещё ждать? Сколько блуждать в темноте? И сколько времени нам будет отведено?

– Даже идя по кольцу, я могу свернуть с верного пути. Так ведь? – уточнил я. – Как мне не пропустить её и узнать в толпе, если ты не говоришь ни имени, ни года встречи?

Ведьма недолго потомила меня в молчании, сверля взглядом голубых глаз.

– Ты решил?

Я не сразу ответил. Закивал:

– Я хочу её встретить.

Ведьма удовлетворённо хмыкнула. А потом вскинула рукой, кинув в меня электрическим комком, появившимся в её руке из ниоткуда. Он прошёл сквозь кожу, обжёг моё сердце.

– Аааа!! – зарычал я, схватившись за наиважнейший орган в организме. Что-то горячее расступилось по грудной клетке, казалось, что разъело кожу. Я заглянул под футболку, но ничего не обнаружил. – Ты! Ты! – заплевался я, норовя обозвать ведьму… ведьмой! Ну, или сукой! Но я посмотрел в её голубые, подобные двум алмазам, глаза. Замер на мгновение и постарался утихомириться. – Что ты сделала?

– Клеймо тебе на сердце поставила.

– Что поставила?! – ошалел я.

– На твоём сердце клеймо с её именем. Сегодня она приснится тебе, но ты не увидишь её лица. Сон будет возвращаться каждый раз, когда ты будешь к ней приближаться или наоборот отдаляться от неё. Чем ближе ты к ней будешь, тем чётче будет становиться сон и наоборот. Так ты поймёшь куда идти. Когда она окажется совсем рядом, её лицо во сне прояснится.

Продолжая заглядывать за воротник своей футболки, я хмуро исподлобья поглядывал на ведьму. Клеймо на сердце? Во, дела!

– А теперь поговорим о том, что тебе нужно изменить в своей жизни, чтобы ступить на верный путь… – произнесла Элизабет с важным видом.

Глава 1

Говорят, что умирая, мы вспоминаем нашу жизнь. «Вся жизнь проносится перед глазами», говорят. Вчерашний день и то, что было год назад. Мы вспоминаем первую любовь и первую потерю, первое разочарование – всё то, что было в первый раз. А ещё мы вспоминаем то, что было в последний раз. Но лишь умирая, мы осознаём, что тот поцелуй, тот разговор, те встреча и разлука были последними. Говорят, что жизнь проносится перед глазами молниеносно, говорят, что задом наперёд. Говорят, говорят… люди любят говорить, не зная точно, что же там за чертой жизни. А что вы думаете о смерти? Чувствуя на своих губах холодный поцелуй пустого «ничто», ты понимаешь, что тебя забирают в неизведанный мир, где ты совсем одинок. Даже если вокруг тебя носятся люди, пытаясь помочь – ты одинок. Это твой путь и только. Это только твоя боль и твои тлеющие мечты. Ты одинок в своих чувствах, переживаниях, в своих ощущениях. Ты уходишь в пустоту – это страшно. Оставляешь после себя несколько затёртых фотографий, погибающий фикус на подоконнике пустой квартиры и воспоминания о своих глазах и улыбке. Кто-то будет плакать, кто-то выпьет за упокой, а кто-то ничего и не почувствует, но всё равно будет грустно кивать при упоминании твоего имени. На твоё место на работе придёт другой человек. Другой человек займёт место в постели твоего любимого. Другой человек поселится в твою квартиру. И все те другие люди уберут за тобой мусор – твои завядшие цветы, протухшую еду, хлам и отбросы, твои вещи. И всё. Будто никогда тебя и не было. Тлен… меня всегда страшила мысль о том, что любая жизнь – просто тлен.

ОНА поцеловала меня в губы. И секунды превратились в минуты, а минуты в часы. Жизнь после смерти течёт иначе, и за считанные секунды я проживаю не одну свою жизнь. Я помню. Помню гораздо больше, чем может помнить обычный человек. Я помню, как мама говорила со мной ещё до того, как я родилась. Я помню, как кричала при рождении, и даже помню «почему». Я помню, как они смотрели на меня – мои родители… в день моего рождения. Я помню, как росла и как сказала первое слово, как впервые пошла. Я помню, как сказала Брайану в третьем классе, что люблю его. И помню, как он в ответ толкнул меня в лужу. Я помню своё детство и юность. Я помню свою нынешнюю реинкарнацию и её ответвления. Я существую сразу в нескольких реальностях и помню то, чего даже не было, но могло быть…

***

1 сентября 2002 года…

Автобус был забит в основном теми, кого я раньше никогда не видела. Все пассажиры автобуса одного возраста и из одного города – Сакраменто. Нам всем по пятнадцать лет. Хотя мне лично ещё четырнадцать, но через два месяца у меня день рождения. Было бы глупо откладывать моё поступление в специализированное учебное учреждение на год, лишь потому, что я родилась двадцать пятого октября. Из сорока пассажиров я знала поимённо только шестерых. Но те шестеро не были моими друзьями. У меня вообще никогда не было друзей, за исключением моих родителей. Не назвала бы себя замкнутой и необщительной девушкой, просто книжки мне всегда казались куда интереснее людей. Я никогда не страдала от недостатка общения с ровесниками и даже оттого, что они меня не любят. Не любят лишь за то, что я – отличница и горячо обожаема всеми преподавателями.

Ещё при входе в автобус я признала Джона Моргана. Он жил на одной улице со мной. Единственный здесь, кто меня не ненавидит. По-моему, он здесь и единственный нормальный парень, даже слишком милый и правильный, у него простые внешность и характер. Джон из тех ребят, от кого не ждёшь никакой подлянки. При этом парень не наивный, умный, честный и отзывчивый. Хотя, может быть, он только со мной такой. Не важно. Джон занял место далеко от меня – сидел в передних рядах, в то время как я заняла предпоследний ряд. Возле меня располагалась Амелия Нью́тон. Мы с ней учились в одном классе, но за все те годы говорили лишь на тему «Чего пялишься, коза?!» и всё такое в этом роде. По мне так Амелия – типичный подросток. Это тот, кто на лицо весьма мил, но выглядит и ведёт себя так, словно поклоняется Сатане. Несмотря на то, что у Амелии светлые волосы, она всё же выглядит как невеста Дьявола. Возможно, потому что она редко расчёсывает свои волосы и никогда их не заплетает, занавешивая ими половину лица. Амелия всё время жуёт жвачку, слушает рок даже на уроке, обводит глаза чёрным карандашом и одевается так, будто бы пришла на похороны рок-звезды. Вся её одежда чёрного цвета и одного стиля: повидавшие жизнь кеды, кожаная куртка-косуха, разодранные джинсы и рокерские футболки с разной символикой. Мы ехали уже около двух часов, и всё это время я слышала доносившуюся из наушников соседки долбящую музыку и чавканье, с которым она жвала жвачку. Но соседи позади меня были не намного лучше Амелии. Сабина Беннет – красивая девушка со светло-рыжими длинными волосами и желтовато-карими глазами без конца целовалась со своим парнем – Китом Монаханом. Уж не знаю, дошли они там лишь до петтинга или уже вовсю мастурбируют друг другу, но Сабина постоянно пинала и толкала спинку моего кресла. Тем временем на меня всю дорогу то и дело поглядывал не очень-то добро Том Лоуренс, расположившийся в соседнем ряду. Блондин с голубыми глазами выглядел несколько старше своих лет. Он казался весьма симпатичным, но и было нечто отталкивающее в его внешности. По характеру – лидер и бандюган ещё тот. В школе под ним была шайка отморозков, которые трясли деньги с малолеток и приставали к девчонкам постарше. За исключением Сэма Гордона, его друзей не было в автобусе, но я уверена, что Том быстро сварганит себе новую банду. По соседству с ним сидел тот самый Сэм. Голубоглазый, тихий, маленький и худенький брюнет с волосами средней длины и чёлкой. Парень он подневольный, думаю, поэтому и дружит с Томом. В принципе он безобидный, трусливый, но заслуживает уважения лишь за то, что не стал тряпичной куклой шайки Лоуренса, а каким-то образом прильнул к ним. Пусть в качестве шестёрки, но всё же.

Все мы здесь – дети, чья судьба была предрешена с момента зачатия. Мы дети визардов. Теорий возникновения таких, как я, множество, но даже мы не знаем, кто мы такие и откуда взялись – просто мы такими уродились. Мы верим в загробный мир, но никому ещё не приходилось сталкиваться с демонами, ангелами или создателем. Как и вы, мы не уверены в их существовании. Возможно, то, что там – за чертой жизни – лишь там и остаётся. Я могу сказать только одно: магия среди вас. Порой даже в вас самих. Население Земли составляет семь миллиардов человек, из них около миллиарда – визарды и вампиры. С багажом сверхъестественных сил абсолютно различной масти и способностью колдовать мы могли бы легко захватить этот мир. Но не стали этого делать. Представьте вампиров, решивших истребить человечество: и чем же они будут питаться, когда людей не останется? Так что нами была избрана иная тактика – секретность и контроль. Правительство стран многое скрывает от людей. Простым смертным доподлинно неизвестно, чем именно занимается ЦРУ и другие спецслужбы, а ведь ещё есть целая туча секретных организаций. Но секретные они лишь частично – правительственным вышкам известно абсолютно всё. Они ведь даже знают, когда инопланетяне на Землю прилетают! Давным-давно в сотрудничестве со спецслужбами и армией правительством стран было создано и профинансировано управление по контролю сверхъестественного. Аббревиатуру УКС за глаза называли «Укусом», и вскоре управление стало так называться на официальной основе. Главное правило Укуса – секретность. От простых смертных скрывается всё, что может указывать на существование чего-то сверхъестественного в этом мире. Управление следит за всеми жителями планеты, порой прибегает к стиранию памяти, к зачисткам различного рода – лишь бы люди не узнали о том, что творится у них под носом. А если ты родился в семье визардов, то твоя судьба предрешена. У тебя нет выбора «работать на управление или нет» – ты уже агент Укуса с младенчества. Твоя работа проста: скрывать правду, контролировать любые проявления сверхъестественного. А также выискивать беглецов – тех, кто бежит от управления и его правил. В каждом городе живёт не одна сотня агентов Укуса, и во всех крупных городах мира существуют Центры подготовки агентов. Центры всегда располагаются на отшибе или на островах, как правило, под прикрытием военной базы или учебного заведения. Будущие агенты растут среди людей, ходят в обычную школу до пятнадцати лет. Каждый год визардов, достигших пятнадцати лет, собирают с разных школ и классов, запихивают вот в такой автобус или самолёт и увозят в один из Центров подготовки, где они живут и учатся пять лет. Агент Укуса – это детектив и следователь. Разведчик. Психолог. Медик. Политик. Историк. Юрист. Филолог. Лингвист. Переводчик. Специалист в области компьютерных технологий и оружия. Мастер рукопашного боя, прошедший военную подготовку. Всему этому, и многому другому, учат в Центрах подготовки. Во многих отраслях учат лишь основам, но некоторые выпускники Центра идут получать полное образование по заинтересовавшей их специальности. Агент Укуса – всего лишь обозначение, это не тот, кто обязательно участвует в оперативной работе. В самом управлении ты можешь работать на задворках, сидеть за компьютером или на телефоне, работать в лаборатории, в отделе разработок, в отделе по прикрытию. А также, ты можешь быть преподавателем Центра подготовки, работать в полиции, в больнице, в юридической фирме, в суде, в тюрьме. Неважно где именно, в любом случае, ты агент Укуса. У управления есть свои тюрьмы, где визарды стерегут визардов, а также психиатрические клиники. Что же касается своих больниц, полицейских участков и юридических фирм, то у нас такого нет, но правительство стран предоставляет рабочие места агентам управления. Если ты, к примеру, устраиваешься работать в оперативно-следственный отдел Укуса, то управление обеспечит тебя легендой, отправит приказ о назначении в полицию, и ты пойдёшь работать в самый обыкновенный полицейский участок, притворяясь человеком. Поскольку главное правило управления – секретность, ты обязан скрывать от людей, кто ты есть на самом деле. На работе в полиции ты будешь числиться официально, параллельно являясь агентом управления. Ты будешь вести любые дела, в том числе и не связанные с визардами. Но нарвавшись на дело, в котором замешаны визарды, ты имеешь право сослаться на секретность. И если у участка, в котором ты числишься, возникли вопросы, то ты напоминаешь им, что назначен на это место приказом, даёшь телефон начальства в управлении и просишь разбираться без тебя. И так везде – у управления есть свои агенты в больницах, юридических фирмах, полиции. Ранили визарда? Его везут в больницу к конкретному врачу – визарду, осведомлённому об особенностях пациента. Намечается судебное разбирательство, в котором убит или убийца визард? Соответственно, судьёй будет агент управления. Убили визарда, или визард убил? Дело ведёт полицейский – агент управления. Практически везде система одна и та же, за исключением армии и спецслужб. Там визардам не нужно притворяться людьми и скрывать свои особенности, поскольку люди этих профессий и без того владеют секретной информацией. Так как работа управления финансируется государством стран, агенты управления могут получать полицейские и арамейские звания вне очереди – они будут официальными. Для сотрудников Укуса выделяется отдельная упрощённая система присвоения воинских и полицейских званий за счёт специальной подготовки.

Первое сентября две тысячи второго года. Я впервые в жизни оказалась так далеко от дома. Автобус проехал густонаселённую часть Сакраменто и ближайшие пригородные зоны. Там, где уже никто не жил, только порой проезжали мимо машины, стремясь добраться до одного из городов, находился центр подготовки. Готовясь к поступлению, я провела виртуальную экскурсию по местному центру и знаю наизусть, что там есть, и чего нет. Центр состоял из академии, где дети учатся первые три года, и армейской базы. Широкая дорога разделяла два мира, по размерам напоминающих два небольших городка. В мире академии строения были красивыми, отличались друг от друга, а территорию украшали фонтаны, скамейки, аллеи и небольшие скверики. В мире же военной базы здания были серыми и простыми, одинаковыми. Но ровными, чистыми и тоже по-своему красивыми. На территории военной базы находились площадки для тренировок различного рода, полуоткрытые тиры, полигоны, открытые и закрытые бассейны, гаражи с транспортом: наземным, воздушным, водным. На территории академии располагались корпуса, в которых жили ученики и преподаватели, а на базе находился небольшой военный городок. По территории военной базы передвигались на джипах, а в пределах академии ездили на машинах, которые используют на гольф площадках.

Мы въехали на территорию академии: дорога быстро сменилась камнями различной формы и размера, которыми были вымощены улицы, прилегающие к учебному корпусу. Мы проехали мимо живописных уютных скверов, скамеек на аллеях, несколько красивых фонтанов. Периодически встречались ученики академии на улицах, но в первый учебный день их было ещё не так много. Автобус остановился перед главным входом красивейшего здания, которое напоминало дворец в Шотландии своими шпилеобразными крышами, украшенными лепниной фасадами, узкими сказочными окошками и золотистой табличкой «Академия» над высоченными дверьми. Из этого здания вышли две девушки, встречая нас. Как только автобус остановился, водитель попросил в рацию выходить нас рядами, по очереди, а на выходе из автобуса отмечаться у тех девушек. Амелия, наконец, выключила свой плеер, а Сабина с Китом окончили свой сеанс порно. В то время как все пассажиры ёрзали в креслах норовя выбраться из автобуса как можно быстрее, я совсем не горела желанием выходить. У меня не было ступора, но я боялась покидать автобус. Потому что, как только я это сделаю, начнётся моя новая жизнь, лишённая обычных подростковых заморочек. И пусть я никогда не была среднестатистическим подростком – не закатывала родителям истерик, не прокалывала себе пупок, не курила за гаражами и не проявляла никакого интереса к мальчикам, всё же я – подросток. Мне только пятнадцать, а я уже на пороге совсем взрослой самостоятельной жизни…

Передние ряды автобуса всё редели, и наконец, очередь дошла и до моего ряда. Я ещё немного оттягивала момент, пропуская вперёд Амелию и ребят со своего ряда. Они забрали кое-какие вещи с верхних полок и направились к выходу. Я была последней в группе, кто вышел на свежий воздух. Подошла к женщине с бейджем на груди по имени «Вики». Глядя в нечто похожее на планшет в своей руке и держа над ним специальную ручку, Вики спросила:

– Имя?

– Селин Сандерс, – ответила я.

Женщина поспешно кивнула, но потом, словно не сразу расслышав, потемнела, глянув на меня исподлобья. Она не стала спрашивать, поскольку знала ответ: я – та самая Сандерс, дочь Шеннен и Оливера Сандерс. Мои родители – легендарные агенты Укуса, и я уже давно готова к тому, что здесь все на меня так будут смотреть поначалу. В их глазах я буду читать один и тот же вопрос «Ты дочь тех самых Сандерсов?». А потом, когда уже этот факт будет доказан, они все будут сравнивать меня с мамой и папой, с их победами в моём возрасте. Порой будут приговаривать «мамина дочка». Но чаще всего, я думаю, они будут осуждающе мотать головой, предполагая, что возможно я – приёмный ребёнок. Моя планка давно завышена, её нарисовала общественность, и я должна прыгать выше головы, чтобы дотянуться до неё. Кажется, я знаю об этом с рождения и словно торопилась жить взахлёб всегда. Поэтому-то и роды у мамы были стремительными. И первое слово я сказала в восемь месяцев, через два месяца пошла, а в год уже бегала, наверно, намереваясь сбежать из дома. Уже в два года я знала алфавит, в три начала читать, в четыре – писать. Поступая в первый класс, я уже умела всё то, чему там учили. Не просто умела, а опережала учебную программу на два-три года. Но вскоре я поняла, что моя высокая успеваемость нравится лишь родителям и учителям и совсем не нравится моим сверстникам. «Выделывается» – думали они про меня. Тогда я перестала информировать окружение о своих выдающихся способностях – не поднимала руки на уроках, даже если знала ответ на вопрос, и всё чаще занималась в полном одиночестве, ни перед кем не хвастаясь, чисто для себя. Так я и стала… не то, чтобы замкнутой, скорее тихой – той про кого говорят «вся в себе».

Поглядев на меня с полминуты, Вики ввела моё имя в поисковую строку планшета, вскоре протянув мне планшет с ручкой.

– Распишись внизу листа.

Я так и сделала, потом вернула ей гаджет. Она отдала несколько команд, после чего из боковой стенки планшета вылезла электронная карта с графической печатью и моим именем.

– Пропуск всегда носить при себе, – сказала Вики. – Если с его помощью какая-либо дверь не открывается, значит, тебе туда нельзя. Забери свои вещи, пройди к группе и жди.

Сунув карточку в задний карман чёрных джинсов, я прошла к открытому багажному отсеку автобуса. Отыскав свою спортивную чёрную сумку средних размеров, я закинула её на плечо и двинула к ребятам, кукующим возле главных дверей в академию. Но не стала прибиваться ни к кому из них, держа умеренную дистанцию. Через некоторое время, нас провели в академию. Обстановка внутри была такой же, как и в любом престижном университете в стиле «Ампир». Мраморные разноцветные полы с различными рисунками – в некоторых комнатах их застилали красивые ковры. Высокие потолки, просторные холлы, коридоры и комнаты. В жилых и гостевых зонах в интерьере преобладали шоколадные, бордовые, где-то чёрные и золотые оттенки. Стены и потолки где-то украшала лепнина, а где-то золочёные плиты с различными рисунками, порой даже картинами. Нас провели по коридору мимо трёх дверей, а затем, завели в одну из комнат. Это было обычной аудиторией, где располагались скамейки с партами, каждый ряд возвышался друг над другом. Я не хотела особенно выделяться, но и прятаться сильно я тоже не желала, поэтому выбрала третий ряд. Не по центру, но и не с краю. Вики попросила всех присутствующих устраиваться здесь и ждать пришествия Христа (это не цитата), после чего покинула нас. Не прошло и пяти минут, как в аудиторию прошли местные шишки. Им даже не нужно было представляться, поскольку они были легендами Укуса в различных отраслях. Теми, о ком если и не слагаются легенды, то хоть немного поговаривают. Среди двух женщин и двух мужчин, мне была не знакома лишь одна особа – блондинка лет тридцати пяти, расположившаяся возле Энтони Уокера. Возможно, она стала преподавать недавно, может быть, лишь в этом году. Чтобы стать одним из преподавателей Центра, агенту управления достаточно проработать пять лет абсолютно на любой должности. Кто-то желает идти преподавателем в более раннем возрасте, но, как правило, ими становятся те, кто уже лет пятнадцать проработал в управлении и устал. Здесь им спокойно живется, и платят хорошо, они здесь все начальники в какой-то степени. Хотя в управлении после двадцати лет практики абсолютно всем агентам светит обязательное повышение. Могут сделать тебя и не большим начальником, но в любом случае, после сорока лет агенты Укуса занимают руководящие должности. На пьедестал к доске взошли четверо преподавателей, но вперёд вырывалась Элисон Старк. Именно она произнесла приветственное «Доброе утро», представилась и сказала, что является управляющей центра уже пять лет. Но для меня это было не новостью – Элисон давняя подруга моей мамы, особенно часто она стала говорить об Элисон перед моей отправкой в Центр. В свои сорок три года Элисон выглядела шикарно, как и моя мама – они одногодки, вместе проходили обучение в своё время. Я бы не назвала Элисон блондинкой, но и для шатенки она была слишком светлой, цвет её длинных блестящих волос – нечто между двумя этими понятиями. У неё была немного стервозная внешность, очерченные скулы и строптивый взгляд голубых глаз. Но она не казалась злобной фурией, а скорее истинной женщиной – красивой, стройной и с мощной внутренней притягательностью. По правую руку от Элисон разместился невысокий мужчина тридцати шести лет. Несмотря на то, что он сейчас тут не скакал бодрым заводным кузнечиком, от него «пахло» нескончаемой энергией. Тёмные волнистые волосы были зачёсаны назад, голубые глаза светились жизнью, но в них жила и тоска. Взгляд был не потухшим, но и не беззаботным. Думаю, с годами у всех взгляд меняется: пока ты молод и полон сил, ты – неисправимый оптимист, но с возрастом становишься реалистом, если не пессимистом. Энтони Уокер повидал немало дерьма за четырнадцать лет работы детективом полиции. Он ушёл преподавать только два года назад, но продолжает консультировать управление. Слева от Элисон находился генерал Йен Перри. Седоволосый мужчина пятидесяти лет с приятной улыбкой, красивыми морщинками «гусиные лапки» у серо-голубых глаз. Несмотря на свой возраст, он был в прекрасной форме. Подтянутый, спортивный, но, мне кажется, военные люди всегда умели стареть красиво. Он двадцать лет участвовал в спасательных операциях, побывал в нескольких горячих точках, обосновался на базе очень давно. Рядом с ним должен находиться полковник, но его здесь почему-то не было, чем я была весьма разочарована. Специалист в области шпионажа и спасательных операций Уилл Руссо был хорош во всём, даже слишком хорош. После выпуска в восемьдесят пятом году, он работал в разведывательном отделе, считался мастером конспирации. Но спустя пять лет заключил контракт с армией и стал специализироваться на спасательных операциях. Три двухгодичные командировки в период с девяноста первого по девяноста седьмой год, после чего Руссо ушёл преподавать в девяноста восьмом, четыре года назад.

– Намеревается ли Руссо почтить нас своим присутствием? – предварительно оглядевшись, спросила Элисон у генерала. Она говорила очень тихо, и я её не слышала, просто я умею читать по губам.

– Сказал, что скоро будет, – отозвался Перри.

– Ты с ним хоть говорил? Или снова прикрываешь? – взъелась Элисон.

Мужчина снисходительно усмехнулся.

– Говорил я с ним. По телефону. Начинай без него, – отмахнулся генерал, явно решив не вступать в этот диспут. По всему было ясно, что полковник Руссо уже не в первый раз заставляет их всех краснеть.

Элисон откашлялась, вновь обратившись к аудитории. Она напомнила о своей должности и сказала, что все дальнейшие проблемы, просьбы и конфликты решаются с ней. Если по каким-либо причинам мы не можем её найти, то можно обращаться к её заместителю – Энтони Уокеру. Затем она напомнила нам о том, что обучение состоит из двух этапов. Следующие три года мы будем проходить обучение здесь, в академии, которой руководит вышеупомянутый Энтони Купер. Вторую руководящую должность в стенах академии занимает его помощница – Адель Эванс (та самая женщина, которую я не признала). Через три года мы перейдём на базу подготовки, которой руководит генерал Йен Перри и… Элисон старалась не показывать этого, но ей явно не нравилось отсутствие Руссо, и когда она о нём заговорила, то сказала «И ещё один… кхм, к сожалению, не все члены руководящего состава сейчас в сборе». На этой ноте Энтони усмехнулся и, облизав губы, отвернулся от женщины, заржав про себя. Генерал с Адель также оценили юмор, но по их реакции было ясно, что они с полковником не так близки, как Энтони – сразу ясно, что они с Руссо друзья. После представления руководящего состава, Элисон решила кратко рассказать нам о том, что нас ждёт здесь в ближайшие пять лет. Она подошла к доске и стала писать на ней мелом краткое изложение того, о чём говорила, и что мне уже давно известно. О том, что должен знать и уметь каждый агент, как будет проходить обучение и что делать после выпуска. После вводной части Элисон дала слово Энтони и Адель. Они говорили о том, что будут нам преподавать и, как именно они это будут делать. Энтони будет обучать нас детективной и следственной работе, включающей в себя знание криминалистики. А Адель Эванс будет нам преподавать «этикет», но это слишком громкое слово, поскольку её занятия будут включать в себя правильное поведение не только в элитном обществе, но и в бандитской группировке. Помимо этого, Адель будет преподавать психологию. Она сказала, что знания психологии нам будут нужны для того, чтобы можно было понимать лишь по лицу, какой именно перед нами человек. Как можно и нельзя с ним общаться, как им манипулировать.

– Всё это вас ожидает в ближайшие три года, – подытожила Старк. – Два года не будет никаких экзаменов, только периодические контрольные работы. На третий год начнутся экзамены по всему пройденному материалу. Их будет принимать Энтони. Сразу хотелось бы обсудить вашу неуспеваемость: если вы будете филонить, не будете учиться, то, как и в школе, останетесь на второй год. Отстранять вас не будут, и если вы не хотите учиться, то проведёте здесь хоть всю жизнь. В случаях если вы чего-то не понимаете – хотите учиться, но не догоняете сверстников, преподаватели пойдут вам навстречу. По вашей просьбе они проведут индивидуальные занятия. Также каждый ученик имеет право выбрать себе куратора – он будет решать проблемы с неуспеваемостью по любым предметам и ваши личные проблемы. На территории академии вам будут выделены комнаты – сразу предупреждаю, в комнате вы будете не одни. Чуть позже вам проведут экскурсию, пояснят правила. Учебный год у нас длится не девять месяцев, а одиннадцать. Вам будет предоставляться отпуск в один месяц, приходящийся на август. Вы сможете поехать домой на это время. В течение учебного года вам предоставляются выходные дни. По личным обстоятельствам вы также сможете отпроситься домой, и ваши родители могут сюда приезжать. Что касается друзей, неосведомлённых о том, кто вы есть, – вам запрещается говорить им об этом. Чуть позже вы подпишите контракт о неразглашении, из которого будете знать, что можно делать, а что нельзя… – Элисон перевела дух, ненадолго задумавшись. Затем продолжила. – Вам будут проводиться занятия по использованию магии и контролю способностей. Но на время некоторых занятий ваши способности будут блокироваться. Главным образом, наши аудитории снабжены блокираторами различного рода. Это необходимая мера – вы должны уметь всё то, чему мы вас учим и без магии. В свободное время тоже просим вас контролировать свои силы. Помните о том, что в нашем законодательстве использование некоторого вида способностей порой даже уголовно наказуемое дело, – Элисон вновь замолчала на полминуты, а затем перевела тему. – После трёх лет обучения в академии вы переводитесь на базу подготовки, которой руководит генерал и… эм, – Старк откашлялась, не сказав «второй член». Да и, в принципе, она не успела бы это сказать – стоило ей только на секунду замяться, как дверь открылась, и в аудиторию вошёл Руссо, будто бы стоял под дверью и ожидал момента, когда можно будет эффектно появиться.

Тогда-то меня и торкнуло…. Хотя, кого я обманываю? Меня уже давно не хило приложило. Уилл – ровесник моих родителей, они не одногодки, но около того. Когда-то они с отцом были друзьями, не сказала бы, что очень близкими, просто хорошими знакомыми и коллегами. Когда ещё Уилл работал в разведывательном центре, у них с отцом были совместные задания. Они вовсе не поссорились, просто жизнь текла. Отец повстречал маму, они стали родителями, а Руссо заключил контракт с армией США, пропадая в странах третьего мира. В общем, отец был осведомлён о том, что я поступаю в Центр, где работает Руссо, и много о нём рассказывал. И знаете, как бывает? Вас вдруг начинает клинить. Чем больше рассказов я о нём слушала, тем больше хотела о нём знать. Вчитывалась в его личное дело, пыталась понять, что заставило его резко изменить свою жизнь. Но не нашла ответов – никто не знает, почему Руссо обосновался на базе подготовки. Никто не знает или просто не говорит о том, что именно с ним произошло несколько лет назад. Но тогда что-то изменилось в нём самом. Некогда один из лучших агентов Укуса, за которым удача следовала по пятам всю его жизнь, специалист по спасательным операциям, вдруг засел на базе подготовки, соглашаясь тренировать малолеток. Никто не может понять, зачем ему это нужно. Он всегда любил свою работу за экстрим, а здесь относительно спокойно живётся. Эта работа, так сказать, не в его вкусе, не по темпераменту. В общем, возможно, я уже давно в него влюблена, но до этого самого момента я не отдавала себе в том отсчёта. Только лишь увидев его вживую, я поняла, что так оно и есть. Красивый статный мужчина с идеальным подтянутым и накаченным, но не перекаченным, телом. Так сказать, у него не было ничего лишнего – всё как надо. Его лучшим украшением были его руки – мужские и крупные, рельефные выше локтя, покрытые венами ниже. Смазливое немного детское личико, но было ясно невооружённым взглядом, что этот мужчина способен быть весёлым и непринуждённым с тем же успехом, как и строгим да непоколебимым. Он с лёгкостью мог примерить маску хладнокровия и строгости, моментально становясь совсем другим человеком на вид. Я знаю, что он первоклассный агент Укуса, военный человек, но и знаю, что он может быть обычным парнем, а ещё я заочно знакома с его странным чувством юмора. Он органично смотрелся и в роли строгого военного и в роли простого забавного соседского паренька. На вид ему было не больше тридцати, но на самом деле, ему было уже тридцать семь. Дело всё в том, что у него та же способность, что и у меня – ускоренная регенерация. Быстрее человеческой, медленнее вампирской и совсем не такая, как у Росомахи. Если меня, например, ранить, то ранение не в тот же час исчезнет, но заживёт через день-два. Ускоренная регенерация замедляет старение, и средняя продолжительность жизни увеличивается примерно на пятнадцать-двадцать лет.

Тогда-то меня и торкнуло… Что-то внутри зашевелилось, и время замедлило свой ход на секунды. Мир вокруг резко изменился, словно бы перевернулся с ног на голову. Что-то стрельнуло, щёлкнуло, и я поплыла. Я почувствовала нечто ранее мною неизведанное, но всё же поняла, что это любовь. Однажды я читала одну теорию о том, почему люди влюбляются с первого взгляда. В той статье данный феномен оправдывается связью прошлых жизней. Вы были знакомы когда-то и, встретившись вновь, узнали друг друга на духовном уровне. В статье говориться о том, что новая встреча состоялась для того, чтобы вы сделали то, чего не успели сделать с этим человеком в прошлой жизни. Ваша новая встреча вовсе не означает, что вы поженитесь и будете счастливы – вам просто надо завершить то, чего не успели ранее. Эта теория особенно близка мне, поскольку она была основана на правде, которая мне известна – о реинкарнации и кольцах судьбы. Та теория многое объясняла. Порой люди влюбляются, увидев кого-то со спины или издалека – как такое возможно? Может, между вами уже давно существует связь?

Руссо совсем не был похож на военного человека сегодня. Зашёл в аудиторию в джинсах, кроссовках, кожаной куртке и с кофе в картонном стаканчике в руке. Огляделся, оценив затишье и всеобщее внимание, обращённое к нему.

– Здрасти, – буркнул он, пройдя за спинами коллег, поспешно шепнул «извините» и спрятался от Элис за спиной генерала. Хоть и с его ростом было сложновато спрятаться за кем-либо. Женщина некоторое время смотрела на Уилла с изогнутыми бровями, в то время как тот поглядывал в потолок, делая вид, что он тут давно стоит, это она – слепая.

– Подполковник, – откашлялась Элисон.

Руссо потемнел, выглянув из-за генерала:

– Я, вроде, полковник.

– Не уверена, – оспорила Старк. – Мне вообще начинает казаться, что вы – майор.

– Нормально, – резюмировал Руссо, причмокнув. – Тогда уж делайте меня рядовым, и я пошёл.

Генерал покосился на него, пренебрегая военной дисциплиной. А вот Элисон смотрела на него, как командир на распоясавшегося подчинённого.

– Эл, я ведь… – потемнев, Уилл снова огляделся и исправился. – То есть, мисс Старк. Я ведь в отпуске был. Скажите спасибо за то, что вообще притопал – к восьми утра-то!

– Вот за это спасибо! – отклонилась саркастично Элисон. – И раз уж вы соизволили почтить нас своим присутствием, то расскажите ребятам, что Вы будете с ними делать через три года.

Руссо озадаченно изогнул брови, осмотрев аудиторию.

– Дрючить, – брякнул он, пожав плечами. Энтони хохотнул с закрытым ртом, в то время как все остальные преподаватели наградили полковника осуждающим взглядом. – Ой, – артистично осёкся Уилл. – Простите. Я рано начал учить их таким словам, да? – криво закивал он. Элисон молча пронзила его уничижающим взглядом. Полковник поглядел на неё, откашлялся. – Ну, ладно… – он поставил кофе на стол, отодвинул стакан подальше от генерала, непонятно, с какой точно целью. Прошёл к доске, взял мел и стал писать в столбик: стрессоустойчивость. Стратегия битвы. Оказание первой медицинской помощи. Рукопашный бой. Оружие любой масти. Транспорт всех типов.

– После трёх лет тренировки вашего мозга, – проговорил Уилл, отступая от доски. – Вы переводитесь в армейские условия жизни, где занимаются тренировкой вашего тела. Вот вы здесь привыкните к тому, что мальчики – отдельно, девочки – отдельно, и выходные есть и отпуск. Может быть, даже кто-то за эти три года тут девственности лишится. Между прочим, советую лишиться её здесь, чем там – у меня. Потому что там это может произойти не по вашей воле. Ведь казармы – общие.

На этой ноте многие девушки ошалело вытаращились на него, а Руссо настойчиво закивал.

– Да, душевые тоже. И по ночам, никакого контроля вообще. Так что кричите-не кричите… – отмахнулся он брезгливо. – Командиры вообще зачастую покидают базу по ночам, охрана спит, а сержантами станет кто-то из вас – так что на них можно и не полагаться.

Из всех присутствующих, кажется, только один человек понимал, что Руссо шутит. Энтони. Он зажал рот кулаком, рассмеявшись туда тихо, чтобы никто и не понял, что ему смешно. Больше никому тут весело не было. Ну, кроме самого Руссо, разумеется. У него странное чувство юмора – об этом отец меня предупредил в первую очередь. На поле боя он – Мужчина, самый настоящий. И если он и обижает «слабых», то ни в коем случае не физически, только на словах – подшучивая и всё. Ловит он с этого кайф. У каждого свои тараканы конечно…

– Что за пропаганда дедовщины и подростковой преступности? – возмутился генерал. – Может быть, и правда, стоит понизить Вас до майора?

Руссо глянул на начальника, беззвучно посмеиваясь. У них явно хорошие отношения – не дружба до гроба, но и не чисто «начальник-подчинённый».

– Я ничего не пропагандирую, – заверил Руссо. – А просто предупреждаю, что бывает всякое. Между прочим, не моя была идея, засовывать в одну казарму парней с девчонками. При этом не выпускать и тех и других на волю. Да, кстати, – снова обратился Руссо к нам, саркастично улыбаясь. – На базе подготовки никаких отпусков и выходных. Подъём в шесть утра, отбой в девять – семь дней в неделю. Весь день тренировки, два года.

Все дети просто… охренели. По-другому и не скажешь. Особенно, конечно, перепугались девушки. Парни сначала были довольны, но на последнем предложении полковника заметно скисли. Некоторые из девушек были так напуганы, что у них пропадало желание учиться, и они были готовы оставаться в академии до конца жизни – лишь бы не попадать в лапы Руссо. По-моему, только я не напряглась. Неужели лишь я осведомлена об очень странном чувстве юмора полковника с садистскими наклонностями? Можно было бы промолчать…. Да сильно меня ломало. Я озиралась и видела испуганные лица девушек, чувствовала, как полковник собой доволен. Хотелось обломать ему малину. Думаю, что если бы я не вмешалась, то он скоро сказал бы, что пошутил. Но я не могла не вмешаться, мне ведь надо выпендриться! Это же я! Да и хотелось, чтобы он меня заметил в толпе…

– В армии разве нет увольнительных? – спросила я, чем привлекла внимание всех преподавателей. Они весьма заинтересованно на меня посмотрели. Возможно, я первая девушка в истории, что смогла тут вымолвить хоть что-то. Мне даже показалось, что они из года в год ждали того, кто хоть что-то сможет сказать. Словно это всё было проверкой – показательным выступлением для выявления такой, как я. Вспомните себя в первый день на работе или в школе – мало кто в такие моменты может выделяться, потому что это стрессовая ситуация почти для любого человека. Руссо не сразу отыскал меня взглядом, затем причмокнул, разведя руками.

– У нас не обычная армия. Условия жёстче. Это, кстати, к пункту стрессоустойчивости нужно отнести, – указал он на доску за спиной.

– Полковник, Вы извините, но Вы – брехло! – брякнула я. Уловила краем глаза наморщенный лоб Энтони. Он даже немного рот раскрыл, косясь на Руссо и с нетерпением ожидая его ответной реакции.

– Что, прости? – возмутился Уилл.

– Что слышали, – бросила я. – К тому же энергетический вампир и садист, раз уж внушая страх детям, Вы явно с этого тащитесь.

Аут! Я поняла по выражению лиц преподавателей, что никто прежде, по крайней мере, моего возраста, ТАКОГО полковнику не говорил. А я продолжила:

– Во-первых, на базе подготовки действует та же система поощрений, что и в армии. Чем в лучшей форме рядовой и чем меньше у него нареканий, тем чаще у него увольнительные. От двух дней до недели. Во-вторых, в выходные дни почти все командиры покидают базу, поэтому график рядовых более щадящий, чем в другие пять дней в неделю, и подъём на час позже. В-третьих, душевые и туалеты – раздельные. В-четвёртых, вблизи казарм ночуют сержанты. И, несмотря на то, что вы сказали о сержантском составе, за небдительность на посту они подвергаются системе безденежных штрафов. В-пятых, в семьдесят восьмом году на одной из баз подготовки агентов попытались изнасиловать девушку. Тип, который пытался это сделать, был признан асоциальным. И тогда ломали голову, что же с ним делать. Ведь асоциальная личность не может работать в управлении, но и не контролировать его нельзя. С тех пор за изнасилование и даже попытку изнасилования в пределах Центра подросток карается пожизненным заключением в тюрьме или психиатрической клинике – в зависимости от обстоятельств. Об этом говорится при поступлении на базу подготовки, и с семьдесят восьмого года не было ни одной попытки изнасилования не в одном Центре подготовки. Что касается дедовщины…. Она имеет место быть. Но опять же в зависимости от обстоятельств, зачинщик дедовщины может оказаться в психиатрической клинике или в тюрьме. Пункт о стрессоустойчивости – оспорить не могу. Разве что… этому учите не только Вы и Ваши условия. Мы испытываем стресс с детства, с ужасом ожидая момента, когда нас оторвут от маминой сиськи и притащат сюда, где будут воспитывать в условиях пригодных для двадцатилетних ребят, а не пятнадцатилетних подростков. И когда все эти дети оказываются перед Вами, Вы их запугиваете так, что у них пропадает желание учиться – лишь бы не попасть на Вашу базу. Вам не стыдно?

Руссо слушал меня всё время в зависшем состоянии, но на моём вопросе он ошалело мигнул – где это видано, чтобы какая-то девчонка к его совести призывала! Я уловила краем глаза реакцию Уокера: он прикрыл рот ладонью, скрывая за ней смех, и что-то шепнул Адель, которая была шокирована происходящим. Именно тогда я осознала, что меня занесло. Сердце бешено заколотилось, хоть и внешне я старалась оставаться непоколебимой. Я уже пожалела о том, что заговорила. И если уж начала, то совсем не стоило задавать свой последний вопрос – это было несусветной дерзостью в данных обстоятельствах. Я ожидала того, что сейчас Руссо мне так ответит – дай бог, если не разревусь на эмоциях. Но я не уловила в его взгляде злости и желания отделать меня словом. Он лишь причмокнул, как бы оценив моё поведение и поставив ему оценку.

– Твоя фамилия? – поинтересовался он.

– Сандерс.

Руссо усмехнулся, но сделал это мимолётно, почти незаметно. Тем временем все преподаватели посмотрели на меня обновлённым взглядом – они знали о том, что в группе есть Сандерс, но только сейчас заметили меня в толпе.

– Что уже пятнадцать лет прошло? – искренне изумился Уилл, обратившись тихо к Элисон. Морща лоб, та закивала. – Дела, – резюмировал Руссо. Он с трудом мог поверить в то, как же быстро летит время. Когда-то лучшими «подающими надежду» были мои родители, Руссо и его ровесники, а теперь вдруг появляется кто-то моложе… – Поставьте ей пятёрку кто-нибудь, – бросил полковник. Оглянулся в массы. – Да, кстати, я пошутил.

Я свела брови, удивляясь тому, что он спустил на тормозах. И не я одна изумилась – заметила, что Уокер косился хмуро на друга. Тем временем Руссо вернулся к доске, делая приписки к своим пунктам:

– Обучение на базе подготовки для вас наступит первого сентября две тысячи пятого года и окончится через двадцать месяцев – тридцать первого апреля две тысячи седьмого года. В первый месяц обучения на базе проверяется ваша выносливость, проходят общие тренировки на выносливость и теоретическая часть боя. С октября вводится обучение рукопашному бою. Вам на радость – я провожу эти занятия. Вместе с рукопашным боем проводятся вводные занятия по различным боевым искусствам и уроки бокса для тренировки силы удара. С ноября вводятся занятия с оружием любой масти. С декабря вы начнёте получать права на вождение наземного, воздушного и водного транспорта. Сдачи нормативов по всему пройденному материалу – раз в месяц. С января две тысячи седьмого года сдаются контрольные нормативы, устраиваются псевдо-полевые условия. С первого мая того же года вы погружаетесь в реальные полевые условия под надзором преподавателей. К этому времени вы должны определиться с будущим местом работы – для вас изберётся задание максимально приближенное к вашей будущей работе, – окончив писанину, Уилл бросил мел в специальное отделение и, отряхивая руки, развернулся к аудитории. – Что касается стрессоустойчивости, мини-Сандерс, – подшутил он надо мной, – права. Вы погружаетесь в стрессовую ситуацию сначала обучения. Это необходимая мера для всех вас. Агент Укуса должен быть готов к любым условиям труда и оставаться спокойным даже в состоянии стресса. Он должен уметь контролировать свои эмоции. И сейчас в возрасте пятнадцати лет, когда у вас гормоны шалят, и нервы на пределе, самое то – сминать вас всех в кучу, чтобы вы учились общаться и работать с теми, кого не переносите, кого хотите, но не можете и прочее. Но и на базе подготовки также будут занятия борьбы с вашими страхами. Например, мисс Сандерс, чего вы боитесь? – всё же не мог он так просто оставить без внимания моё издевательство над ним.

Я свернула губы трубочкой, иронично причмокнув. Не хотела отвечать, прекрасно зная, что мне это аукнется.

– Только не надо уверять нас в том, что вы ничего не боитесь. Все чего-то бояться, – настаивал Руссо. – Так что удовлетворите наше любопытство.

– Если все чего-то боятся, значит, и Вы тоже?– парировала я. Преподаватели синхронно уставили на Руссо, заинтересовавшись не на шутку. Уилл оценил мою дерзость, усмехнувшись. – Вы скажите, тогда и я скажу! – выдала я. Даже не знаю, почему я продолжала себя так вести. Занесло.

Полковник снисходительно хмыкнул.

– Ладно. Не панически, – акцентировал он, – я не люблю скользких животных.

Меня улыбнуло немного, а Энтони потемнел, поглядывая искоса на Руссо.

– В смысле, змей всяких?– уточнил Уокер.

– Да, – бросил Уилл между делом.

– А лягушки? – прицепился Энтони. Руссо недовольно глянул на мужчину, промолчав. – Если на тебя лягушка прыгнет, ты завизжишь как девка?

Половину аудитории тихо заржали.

– Ты роняешь мой авторитет в их глазах, – фыркнул в адрес мужчины Руссо, на что тот беззвучно засмеялся. – Я сказал, что паники нет! Я их просто не люблю.

– Ну, знаешь ли! Я так же говорю про пауков, но когда ты мне одного на башку посадил, я заорал.

– Да ты не просто заорал, – хмыкнул Уилл. – А въехал мордой в столб.

– Ну и ты въедешь, если лягушка на тебя прыгнет.

– Не въеду я!

– Этот разговор бессмысленный, – вздохнув, отмахнулся Уокер. – И есть только один способ узнать правду… – он обратился в массы: – вы теперь знаете, чем командира пугать, если он вас конкретно задолбает.

Аудитория снова покатилась. А Уилл относился к издевательствам Энтони весьма равнодушно. Его не парило то, что Уокер ронял авторитет полковника в наших глазах, возможно даже, он хотел показать присутствующим то, что он не такой уж и плохой, и у него есть чувство юмора.

– Мини-Сандерс? – снова обратился ко мне полковник.

– Ну, скажем, я не люблю крыс, – отозвалась я.

– Замечательно! – обрадовался Руссо. – На базе есть такие комнаты, напоминающие теплицы. Так вот я Вас в такой теплице и запру с парой сотней крыс.

Я хмыкнула, закивав. Собственно, иного и не ожидала.

– А ты сам-то в теплице со змеями запирался? – придрался Энтони.

– Да! И задушил пять змей! – огрызнулся Руссо. Энтони напыщенно прыснул, мол, тоже мне – герой! – А ты угомонись уже! – взбунтовался полковник. – Стой себе молча и красиво, как умеешь!

– Красиво стоять, это ваши армейские заморочки, – отпарировал Уокер. – А я чаще головой работаю.

Руссо сощуренно уставился на Уокера, водя языком по щеке. Поглядывая на него и беззвучно смеясь в ответ, Энтони, наконец, решил замолчать. Возможно, Уилл мысленно отправил его к такой-то матери, и тот услышал каждое слово. Выдохнув, Уилл поглядел на аудиторию.

– У меня – всё, – сказал он. Отошёл в сторону и забрал свой стакан с кофе со стола.

Вновь вступила Элисон, сообщая нам о том, чем мы будем заниматься здесь в ближайшие часы. Она сказала, что Вики нам проведёт экскурсию сейчас и ответит на любые вопросы. Затем сопроводит нас, куда надо будет. Мы должны сегодня пройти медосмотр и несколько тестов для выявления психологического типа личности и способностей. Эти данные помогут им распределить нас по классам и комнатам, возможно, назначить дополнительные занятия. Уроки начнутся с завтрашнего дня.

Элисон покинула аудиторию первой. Вслед за ней вышла Адель. А затем генерал, что-то сказав бегло Уиллу, тоже покинул аудиторию. В то время как мои сверстники быстро столпились на выходе, я не торопилась как всегда. Тем более что Энтони с Уиллом всё ещё стояли у доски, разговаривая о своём. Говорили тихо, но я ведь умею читать по губам…

– Ты ведь военный человек! – напомнил Уокер. – Восемь утра, а ты уже бухой!

– Я не бухой, я похмеляюсь, – поспорил полковник. – Я смог с постели встать только благодаря этому чудодейственному напитку, – он потряс демонстративно стакан с кофе в руке. Теперь ясно, зачем он его отодвигал от генерала, чтобы тот не учуял запах алкоголя.

Энтони помолчал, глядя на друга с тоской. Было ясно, что у полковника серьёзные проблемы с алкоголем, и у него нет даже стимула для того, чтобы перестать пить – это расстраивает Уокера. А я и не знала о таких проблемах. К гадалке не ходи, с Руссо произошла какая-то трагедия несколько лет назад. Именно эта трагедия заставила его резко изменить свою жизнь. И именно она вынуждает его выпивать. Но, почему ни о какой трагедии не написано в его деле?

– Посадят тебя скоро, – чуть позже произнёс пренебрежительно Энтони.

Уилл изогнул брови, уставившись на друга.

– Не знал, что за виски в кофе сажают, – ошеломлённо пробубнил полковник.

– А я не про виски!

Уилл, вроде, понял, о чём он, но подкосил под идиота.

– А про что?

– Про твой второй порок.

Полковник скривился, зависнув в непонятках.

– Женщины! – пояснил Уокер.

– Где?! – артистично радостно огляделся Руссо. После того, как Уокер недовольно скривился, полковник заржал. – Слушай, какие женщины? Тут одни девочки…

– Вот я и говорю – посадят!

Руссо прыснул, закатив глаза.

– Если теперь сажают за разговоры с подростками, то ты уже на «пожизненном» должен сидеть, – издевательски засмеялся Уилл. Энтони не ответил, просто молча, но красноречиво, пялясь на друга. – Что, мне теперь и говорить с ними нельзя? Я ей ничего такого не сказал…

– Вот именно! Не сказал ничего! Она тебя обозвала брехлом с извращённым чувством юмора, пыталась призвать к твоей совести, а ты – ноль внимания. Да ещё и пошёл у неё на поводу, сознавшись в своих страхах! Даже я не знал, чего ты боишься!

– Я не боюсь! Я просто не люблю…

– Да я понял!

Руссо цыкнул, глотнув кофе с алкоголем. Затем он причмокнул.

– Просто я решил не унижать прилюдно дочь Сандерсов. Шен с Ли весьма злопамятные… – пробубнил Уилл криво. – И Селин – их единственная дочь, за которую они глотку кому угодно порвут. К тому же они сейчас сидят на вышке. Им даже не надо будет приезжать, просто нажмут кнопочку, на меня бомба и свалится! – хохотнул он.

– А ты помнишь о том, что я – эмпат? – сощуренно заинтересовался Энтони.

Полковник недовольно скривился.

– Забудешь тут! – фыркнул он, поспешив покинуть аудиторию.

– Руссо!

– Отвали от меня! – отмахнулся полковник, следуя к дверям. Они быстро оказались ко мне спиной, и я не могла знать, о чём они говорили дальше. Вот, блин! На самом интересном месте…

Глава 2

Вики провела нам общую экскурсию по территории академии, не став заводить в каждую комнату, и рассказала, что здесь есть и какие правила необходимо соблюдать. На территории академии были комнаты общего пользования: библиотеки, компьютерные классы, спортзалы со всеми видами тренажёров, в том числе и бассейны, комнаты для развлечений и отдыха. Был небольшой кинотеатр, боулинг и бильярдный зал. Бесплатный вай-фай и телевидение, доступ практически к любой литературе, в том числе и любительской. Еду нужно было готовить самим, но сюда завозились полуфабрикаты. Провизия пополняется два раза в неделю, можно что-то заказывать даже. Занятия проводятся по будним дням с десяти утра до шести вечера. Всем ученикам выдаются ноутбуки для учёбы, где содержатся все учебные материалы. Конспекты в академии не пишут, а печатают. По выходным дням можно оставаться здесь или уезжать домой. На территории академии находилось несколько корпусов. Одни состояли из аудиторий для занятий, а другие корпуса были жилыми, где обитали и ученики и преподаватели. Ученики располагались в комнатах от двух до четырёх человек одного пола. Каждому предоставлялись в личное пользование кровать, тумбочка и шкаф. В каждом жилом корпусе находились две комнаты отдыха, три столовые и несколько душевых комнат. Экскурсия проходила один час. Вики вручила нам брошюрки с подробным планом территории и правилами проживания. Затем мы прошли медосмотр. За компьютерами и на аппаратуре проходили кое-какие тесты, а в завершении всего разговаривали с психологами. Я впервые проходила тесты в этом месте, но уже знала, что конкретно они выявляют. Тип личности и темперамента, предрасположенность к определённым наукам, скрытые и не очень таланты. Всё это записывалось в личное дело учащегося, прикреплялась фотография, вписывались личные данные и сверхъестественные способности. Мне дело не показали, но я знаю, как оно выглядит (довольно скромно):

Селин Изабелла Сандерс.

Дата рождения: 25 октября 1987 года.

Место рождения/проживания: Сакраменто, Калифорния.

Родители: Шеннен и Оливер Сандерс, в разводе.

Тип личности: интроверт.

Темперамент: флегматик.

В навыках, пока что, лишь владение языками. Английский и русский – свободно. Китайский и греческий – низкий уровень знаний. Знание латинского языка, языка жестов, азбуки Морзе. Умение читать по губам.

Таланты/предрасположенности к наукам: детективные, аналитические способности. Высокие интеллектуальные способности. Быстрая обучаемость. Творческие, литературные наклонности; предпочтение – гуманитарные науки. Уровень IQ – 162. Задействовано аномальное количество процентов работы головного мозга – 12%.

Сверхъестественные силы: обострённое шестое чувство и ясновидение, предрасположенность к управлению астральным телом и созданию временных петель. Ускоренная регенерация. Телекинез.

Короткая беседа с Адель проходила в комнате похожей на допросную комнату полицейского участка. Справа от меня было зеркало-окно, за которым, я чувствовала, кто-то наблюдал за ходом разговора. Когда я покинула комнату, то в предбаннике натолкнулась на двух закадычных друзей местного центра. Я провела здесь меньше суток, но мне уже ясно, что они близкие друзья – Руссо и Уокер. Они не просто так тут торчали, болтая о своём, а вводили какие-то данные в планшет, что был у Энтони. Мне почему-то кажется, что полковника не должно быть здесь, но он был…. При выходе из комнаты я на секунду застопорилась. Полковник глянул на меня исподлобья, а Уокер тем временем не отрывался от планшета.

– Многие твои показатели выше, чем у твоей матери, – сказал полковник. – А она в своё время била рекорды.

Я закивала, ничуть не удивившись. Уилл немного переждал, и видимо, решил, что не понимаю, о чём конкретно он говорит.

– Твой психологический возраст…

– Не совпадает с паспортным, – продолжила я. Уилл заикнулся, хмуро слушая меня. Вскоре и Энтони поднял на меня подозрительный взгляд. – Я мыслю не как подросток, а как человек двадцати лет. На данном этапе жизни это существенная разница. Мой IQ равен ста шестидесяти двум, что соответствует крайне высокому уровню. У среднестатистического человека задействовано три-четыре процента работы головного мозга. Начальная стадия работы мозга человека-индиго равна шести процентам. Максимальная работа мозга была воздвигнута Эйнштейном – до одиннадцати процентов. У моей мамы задействовано восемь процентов, у отца – шесть. У меня – двенадцать.

Мужчины молча уставились на меня и пялились так несколько секунд. Потом переглянулись. Затем Уилл свёл брови, шуганно оглядевшись. Приблизился ко мне и настороженным шёпотом спросил:

– Ты сквозь стены слышишь?

Я хохотнула с закрытым ртом, наблюдая за его повадками.

– Нет.

– А я бы не удивился… – морща лоб, закивал Руссо.

Я усмехнулась, поджимая губы.

– Опережаешь учебную программу? – уточнил Энтони. Я положительно качнула головой. – С какого возраста и насколько?

– С рождения, – хмыкнула я, вынудив мужчин вопросительно потемнеть. – У мамы были стремительные роды. Я рано заговорила, рано пошла. В общем, всё делала раньше сверстников. При поступлении в первый класс, я уже знала всю программу, поэтому стала изучать программу второго и третьего классов. Затем стала изучать языки – с восьми лет.

Брови Уилла резко поднялись на лоб. Он немного помолчал, затем посмотрел очень внимательно на Уокера:

– Ну и… чему ты планируешь её учить?

– Нет предела совершенству, – отозвался Энтони.

– Ага. У неё мозг больше, чем у Эйнштейна. Спешу напомнить о том, что ты здесь самый умный, а твой процент – восемь. Учитель не может быть глупее ученика!

Я прыснула, беззвучно смеясь. А Уокер не растерялся, подстегнув друга:

– Но тебе же как-то удаётся их чему-то учить.

Уилл снисходительно усмехнулся, смолчав.

– Да и глубочайший склероз, развившейся в столь раннем возрасте и задолбавший уже всех на базе, не мешает тебе, – Энтони перевёл взгляд на меня: – у него – склероз. Да и в пространстве часто путается – поэтому сейчас он и не на базе.

Поджав губы, я засмеялась про себя, кивая. Уилл покосился на друга, да как выпалил:

– А у тебя агрегат маленький!

Я не выдержала и хохотнула. Энтони снова не растерялся, придирчиво приглядевшись к Уиллу:

– Тебе откуда знать?

Уилл закатил глаза, надулся весь, пытаясь родить мысль. Но, судя по всему, она даже не была зачата.

– Блин! – плюнул Руссо.

– Что ж, – вздохнул Энтони, вновь обращаясь ко мне: – как ты могла догадаться – оно тебя вряд ли чему-то научит.

Мне было ясно, что мужчины просто дурачатся. Поскольку у полковника аномальная физическая выносливость и ускоренная регенерация. Скорее всего, именно поэтому он пошёл в спорт. Ещё он работал в разведке, в армии и руководил группами в спасательных операциях, а порой и делал это самостоятельно. В распоряжении Руссо был опыт, знания и наилучшие показатели для полковника военной базы. Но и головой он думать умеет. У него особое мышление – он тактик и стратег, хорошо знаком с психологией, да ещё и в совершенстве владеет семью языками. Так что, он мог бы преподавать и в академии, но выбрал армию. Между прочим, его мозг работает на шесть процентов, уровень интеллекта составляет – сто пятьдесят шесть пунктов.

– Шёл бы ты уже на базу, – фыркнул Уокер полковнику. – Раздавать непутёвым рядовым советы на тему «Как изящно скакануть через козла», и не совался бы в мой огород.

Полковник отвернулся от него, с трудом сдерживая дикий ржач. С тех пор он старался не встревать в наш с Уокером разговор по делу. Энтони расспросил меня о точных науках – почему они мне менее интересны. Мужчины не удивлялись тому, что я отдаю предпочтение гуманитарным наукам, ведь я – женщина. Но Уилл очень удивился, когда я сказала, что не люблю математику за её логичность. Полковник в принципе реагировал на мои высказывания слишком уж заинтересованно. Будто я и мои мысли его волновали. Мне казалось, что он здесь исключительно ради меня, и он искренне интересуется, чем я живу. Энтони посоветовал мне себя пересилить хоть немного и уделить особое внимание точным наукам. «Хорошо быть асом в чём-то одном, но лучше знать всего понемногу» – сказал он. Затем он посоветовал поднять уровень знаний китайского языка, поскольку он востребованный, а вот греческий язык – не особенно. Но я его начала учить просто так, когда мама сказала, что у меня корни греческие. Также Уокер посоветовал подучить испанский и французский языки. Сказал, что в академии специально собираются все виды отраслей, чтобы каждый из нас понял, что ему ближе. И, когда я пойму, чем хочу заниматься в управлении, нужно будет углубляться в материал. В зависимости от будущего места работы необходимо получать отдельные знания. Например, если ты собираешься касаться армии, то нужно знать языки и культуру большинства террористов. Если работа на задворках, соответственно, нужно поднимать знания по технике, электронике и прочему. В общем, Энтони дал мне пару советов на будущее. А потом спросил про способности – поддаются ли они контролю. У меня с ними – кавардак, так что Энтони назначил мне дополнительные занятия по развитию и контролю сил.

Через пару часов нас расселили по комнатам. Тогда-то я и поняла, что местные шишки думают не головой… или у них издевательское чувство юмора. Зачем нужно было проводить тесты – не понятно! Сказали, что данные помогут им распределить нас по классам и комнатам, но! По всей видимости, они решали не то, кому с кем будет комфортнее, а кому с кем будет хуже! Может быть, я не знаю, дело всё в тех же стрессовых ситуациях. Ведь именно сейчас самое время учить нас общаться с теми, кто нас бесит. В общем, моё негодование вызвано тем, что меня поселили в одну комнату с экстравертом – Сабиной Беннет и интровертом-неформалом – Амелией Ньютон. Они тоже были недовольны, как и я, и не стеснялись в проявлении своих эмоций. Наша троица здесь, кажется, сборник самых несовместимых личностей. Я – тихая и спокойная, молча делаю выводы, предпочитаю книги общению с людьми. В принципе, я была готова к сожительству с кем-то, но надеялась на другую компанию. Сабина – шумная и дерзкая, не любит учиться, любит устраивать тусовки и гудеть до утра. Она бы с удовольствием жила в мужской общаге со своим парнем. А Амелия… очень-очень странная! Её не поймёшь совершенно! То молчит, слушая свой рок, то орёт, активно спорит, может и в драку вступить. Вообще непонятно, что ей надо – хочет она учиться или, как говориться, замуж. Думаю, её не столько мы с Сабиной не устраивали в качестве соседок, сколько наличие соседей в принципе. Она была бы счастлива, если б её поселили вместе с неодушевлённым предметом или молчаливым животным. Мне кажется, она вообще людей не любит, никаких. Я тоже интроверт, но всё же далеко не все на свете меня раздражают. Стоило только заехать в комнату, как эти две… собаки! Начали собачиться! Сначала Сабина просто ворчала, якобы про себя, но вслух, мол, повезло жить с целомудренной зазнайкой и летучей мышью из ада! Потом летучая мышь завелась и началась куриная драка! Пока по комнате летали рыжие и блондинистые волосы, я самостоятельно избрала для себя кровать в углу. Стянула с неё покрывало, залезла на неё и стала сооружать для себя некое подобие изоляции. День первый. Весело мне тут будет три года…

Месяц спустя, 30 сентября…

Я сидела на скамейке в одном из скверов академии, после дождя было немного прохладно, поэтому сквер пустовал. Для меня это сейчас было тем, что доктор прописал. Ведь, помимо того, что интроверты тратят энергию в обществе, мне ещё и приходилось жить в одной комнате с двумя раздражителями. Накануне контрольной работы я взяла с собой ноутбук, чтобы проштудировать свои последние конспекты по информатике. Но стоило лишь найти одинокое тихое место, как мысли об учёбе улетучились. Я снова залезла в базу данных Укуса, отыскала личное дело Руссо и уже порядочный отрезок своей жизни зачитывалась его прошлым, разглядывала фотографии. Порой в базе данных хранятся фотографии агентов не официального порядка, но, конечно же, и не фотосессии. Просто снимки, сделанные в результате слежки или что-то вроде того. В общем, посмотреть было на что…

– Селин? – послышался мамин голос за спиной. Я аж подскочила от неожиданности, быстро закрывая базу данных и убирая вкладки с фотографиями.

В свои сорок три года мама выглядела потрясающе! На вид даже казалась моложе на десять лет. Тёмные длинные волосы были заплетены в элегантную, но не строгую причёску. У неё прекрасный вкус, и она не любит всякие финтифлюшки (как и я), но в своём минимализме ей всегда удавалось выглядеть превосходно. Сегодня она облачилась в самый обыкновенный брючный костюм белого цвета, но он настолько идеально сидел на ней, превосходно подходил к причёске, облегающей майке и белоснежным туфлям, что, казалось, будто она надела нечто невообразимое. От неё исходила энергетика чего-то прекрасного и завораживающего. По характеру она немного высокомерна и стервозна, язвительная, но крайне воспитана. Она заботливая жена, добрая мама. Невспыльчивая, рациональная и практичная. Она – истинная женщина и первоклассная актриса. Она может сыграть, кого угодно и выглядеть в этой роли органично, правдоподобно. Внешность, я, видимо, унаследовала от неё. Хотя папа мой тоже хорош собой во всех отношениях. Многие, кто знал их как пару, полагали, что их ребёнок даст минус ведь они оба плюсы. Но не сложилось. У меня мамины глаза – зелёные, её тёмные и густые волосы, чувственные губы и фигура формы «песочные часы». Да и многие черты характера я унаследовала от неё. А что же от папы? Ну, мы с ним просто на одной волне живём. Обычному человеку сложно понять, когда отец говорит серьёзно, а когда шутит. Но не мне. Я всегда сходу могу подхватить его настроение. Если вы на одной волне – неважно с другом, с любимым человеком или с родителями – это классно. Действительно ни с чем несравнимое ощущение. Без лишних объяснений вы просто понимаете друг друга. И возможно даже сами не знаете, как вы это делаете, но делаете. На самом деле, мне всегда казалось, что мама с папой похожи. Не как близнецы, а по характеру и одинаковому видению жизни. Говорят, если люди похожи, то они созданы друг для друга…. Глядя на моих родителей, понимаешь, что эта теория ошибочна. Если кто-либо на тебя слишком сильно похож, то ты видишь в нём также и свои недостатки. А недостатки есть у всех, и свои собственные даже нас самих раздражают. Сандерсы в своё время казались идеальной парой – окружающие полагали, что они никогда не ссорятся, и словно выступают воплощением одного целого. Они чувствовали друг друга, а не просто понимали и даже после развода создают впечатление очень хороших друзей. Мало кто из окружения Сандерсов понимает, почему они развелись. Я думаю, что они просто захотели шокировать народ. Мол, вы все думаете, что мы идеально друг другу подходим? Нате вам – развод! А вообще, я-то жила с ними… не сказала бы, что они без конца скандалили, они действительно крайне редко ссорились. Но, даже когда и делали это, то не бешено, знаете, не так чтобы посуду бить, драться и по двору гонять друг друга мётлами. Но им явно было сложно ужиться вместе. Во-первых, они оба слишком уж красивы – это порождало ревность и ссоры на этой почве. Мама вечно подозревала отца в изменах, да и он периодически парировал. Во-вторых, они оба агенты Укуса, к тому же оба из разведки – это конкуренция, конфликты на тему «Кто же всё-таки круче». Ну, а в-третьих, у них опасная работа. Вы знаете, какого это – жить с тем, кто может завтра умереть? Жить с ним и понимать, что ему нужна эта работа. Он любит её. И ты её тоже любишь. И вот вы оба без конца рискуете жизнью, потому что любите свою работу и ненавидите её одновременно. Вы слишком уж похожи. В их тандеме было слишком много стресса на протяжении всей совместной жизни. Всё окончательно рухнуло два с половиной года назад, когда они оба стали осознавать, что их единственный ребёнок скоро уедет, будет жить в казённом доме пять лет, а потом пойдёт на ту же рискованную работу и возможно не доживёт до пенсии.

Мама подошла ко мне и обняла, от неё пахло приятным и лёгким цветочным ароматом духов. Чмокнув меня в щёку, она поправила мне волосы, любуясь немного с полуулыбкой.

– Ты не сказала, что приедешь, – буркнула я.

– Ну, я так… после работы – выдалась свободная минутка. И я привезла вещи, которые ты отложила, – она вручила мне небольшую сумку. Я одобрительно кивнула, взяв сумку и положив на скамейку. Чтобы не тащить с собой огромный саквояж, я взяла только самое необходимое, а остальное просила маму подвозить, когда она будет приезжать. Сумок не так уж и много, и по размеру они не большие. Всегда ведь так: думаешь, я с собой возьму две майки, пять трусов, двое штанов, косметику кое-какую, книжки, тетрадки и всё. А потом с ужасом понимаешь, что сумка неподъёмная…

– Ну, как ты здесь? Что делаешь?

– Нормально. Учусь.

Мама посмотрела на меня молча и немного недовольно, оттого что я была немногословна.

– Мы ведь вчера разговаривали по телефону.

– И что? Нельзя продублировать?

Вздохнув, я провела рукой по волосам, убирая их назад.

– Всё нормально. Кроме того, что меня бесят мои соседки по комнате.

Мама угукнула:

– Сабина и Амелия, я помню. Экстраверт и долбанутая. Они всё время собачатся, а ты сидишь за шторой.

М-да, я живу с двумя раздражителями! И думаю, что если бы меня заселили в одну комнату только с Сабиной, то я бы жила как в раю! Может быть, иногда приходилось бы слышать от неё нечто оскорбительное, но я всегда умела не реагировать на издевательства сверстников. В остальном, был бы рай, потому что Сабина очень часто отсутствует в комнате. По большей степени, она там только ночует. Но если она зашла в комнату, и в ней есть Амелия – это атас! Когда эти две курвы оказываются вдвоём в замкнутом пространстве, то либо ворчат друг на друга, либо собачатся, что рано или поздно, переходит в драку. Если же в комнате нет Сабины, обязательно есть Амелия. Как и я, она предпочитает проводить своё свободное время в комнате. И если ей не с кем ругаться, то она громко слушает свой однообразный рок! Или смотрит комедийное шоу в своём телефоне и хохочет лошадью. Кроме того, она вечно что-то жуёт! На её кровати – на ней, под ней и возле неё – куча мусора! Фантики из-под конфет и шоколадок, пустые упаковки из-под чипсов, банки из-под колы и энергетиков. А жвачка, налепленная под стол или другую твёрдую поверхность, уже является фирменным знаком девушки! Где бы ты ни оказался: увидел прилепленную жвачку, знай – здесь была Амелия Ньютон!

– Не стало спокойнее?

– Нет, – фыркнула я. – Поэтому я и сижу в сквере! Только тут мне спокойно…

– Милая, – мама сочувственно погладила меня по щеке. – Мне жаль, что так произошло. Но ты ведь понимаешь, что твоя будущая работа будет требовать с тебя хоть минимального общения с теми, кто тебе не нравится?

– Да, но сейчас у меня другие проблемы. Мне надо учиться. Я потом буду налаживать связи. Сейчас это невозможно.

Мама вопросительно нахмурилась.

– У Сабины на уме одни мальчики, а у Амелии, мне кажется, и ума нет. По-моему, её все бесят, без исключения. Думаю, зря её взяли сюда учиться – она научится делать бомбы и станет террористом. А Сабина будет первоклассной проституткой под прикрытием агента! – брякнула я, отчего мама засмеялась. Но потом она откашлялась.

– Это только так кажется, – заверила мама. – Они вырастут и будут нормальными. Это ты – не такая как все, а они – обычные асоциальные подростки.

– Все подростки асоциальны, – повторила я давно известную истину.– То есть, если их неправильно воспитать, они вырастут психопатами.

– Ну и?

– Ты признаёшь то, что вокруг одни потенциальные психопаты?

Мама свела брови, недовольно посмотрев на меня.

– В какой-то степени, так оно и есть, – обречённо согласилась она.

– Но я не асоциальна, значит, я не потенциальный психопат. И если я существую, то где-то ещё есть такие же, как я. Так почему, даунов, например, учат отдельно, а гениев вместе с обычными детьми?

– Не знаю, – весьма озадаченно произнесла мама. – А с преподавателями ты на эту тему не говорила? – моментально сориентировавшись, перевела она стрелки. Мол, промывай им мозги, а не мне, гений малолетний!

– Нет, – хмыкнула я. – Я стараюсь не выделяться из толпы.

– С каких это пор?

– Да ещё со школы, мам.

– Вот этого не надо. Ты старалась не выделяться, но всё равно делала это регулярно. Раз в месяц – точно. Сейчас конец сентября… и я рискну предположить, что ты уже однажды выделилась, замолчав на ближайший месяц?

Я впала в ступор, наблюдая за слишком уж быстрым течением её мысли. Я ведь ей не говорила о своём первом дне здесь. То есть я рассказала общую картину, но не о том, что было в аудитории. Потому что я боюсь спалиться в своей симпатии к ровеснику моих родителей!

– Давай, рассказывай, – настояла мама. – А не то… я пойду к Элисон. Мы с ней – давние подруги, ты знаешь. Она мне всё расскажет.

– Да ничего такого… – пробубнила я, пытаясь смотреть куда угодно, но не на маму. Мне всё равно придётся ей во всём сознаться, а то, как говорится, узнает сама и хуже будет. – Просто, так сказать… эм, я унизила одного преподавателя. В аудитории – прилюдно. Он запугивал ребят, и я воспользовалась тем, что вы с папой мне рассказывали. Ничего особенного!

– Как же! Когда это было?

– Как только приехали сюда… – буркнула я тихо и виновато, в надежде на то, что она и не услышит, но отстанет. Но мама услышала то, что надо и вытаращилась на меня ошалело, а я устало закатила глаза.

– Ты в первый же день прилюдно унизила преподавателя, и это ты так не выделяешься? И это «ничего особенного»? О ком идёт речь?

– Слушай, я не с бухты-барахты это сделала! Ну, он реально просто издевался над нами, и я поставила его на место, а не унизила. Он даже не оскорбился. Потом ещё слонялся здесь, обсуждал мои тесты. Хоть и он вообще должен быть на базе.

Мама мигнула глазами, застопорившись. Я поняла, что спалилась…

– Это Руссо? – каким-то чудесным образом сразу же догадалась она. Я не знала, что сказать, поэтому молча напыжилась, скрестив руки на груди. Мама тоже молчала, сверля меня каким-то обречённым взглядом. Кажется, она поняла всё! Не знаю, каким образом, но поняла…

– Шенни? – окликнул маму Энтони.

– Ну, началось, – бросила я, отступая в сторону.

Это уже в порядке вещей. У мамы в груди, наверно, какой-то магнит. Стоит ей только появиться, где бы то ни было, как на неё буквально-таки слетаются люди, и она быстро становится центром всеобщего внимания. Так и сейчас, сначала подошли Энтони с Уиллом. Троица обнялась, они поговорили о чём-то незначительном, мама рассмеялась и тут, на горизонте появляется Элисон. Она окликнула маму с расстояния и радостно подбежала к ней. Вскоре на мамин голос и смех слетелись и другие преподы. За считанные минуты она стала центром локализованного мира академии. Я недолго стояла в стороне, наблюдая лёгкое общение закадычных друзей и несколько даже удивляясь тому, какими строгими они были преподавателями и весёлыми, молодыми в душе ребятами вне занятий. Энтони, например, не злостный преподаватель, но весьма строгий, серьёзный. Но стоит только ему повстречаться с Руссо, так – аул! Клоун какой-то… в хорошем смысле слова. Так и Уилл: про него тут ходят слухи, что на полигоне он тот ещё садист, а в дружеской обстановке он совсем другой. Ещё я успела заметить за этот месяц, что Уилл с Энтони стараются сохранять свои статусы, поэтому в обществе они не подшучивают друг над другом. Тот случай в первый день обучения с лягушками был единственный. Больше на глазах у своих учеников они себя так не вели, только я была исключением. И мне кажется, что это неспроста. Кажется, Уилл позволял мне быть свидетелем того, какой он на самом деле. Спрашивается, почему? И чего он постоянно тусуется в пределах академии? В общем, почувствовав то, что я уже стала мешать компании взрослых подростков, я тихо ушла. Забрала свои вещи и протопала вглубь сквера. Отыскала место ещё тише прежнего и уселась на свободную скамейку. Не стала открывать ноутбук, понимая, что совершенно не в настроении сегодня учиться. Я открыла сумку и порылась в её содержимом, вспоминая, что в неё сама же и сунула.

– Твоя мама всегда любила быть в центре внимания, – произнёс знакомый голос, подступающий со спины. Я повернула голову, дождавшись, когда Уилл подойдёт к спинке скамейки. – У неё словно магнит внутри. Где бы она ни оказалась, она быстро становится центром внимания.

Я усмехнулась, закивав.

– Ревнуешь? – уточнил он, склонив голову набок. Создавалось впечатление, что он меня изучает – пытается понять, насколько сильно я отличаюсь от своих сверстников.

– Нет, – хмыкнула я. – Уже давно привыкла.

Руссо покачал недоумевающе головой. Знаю, в своём возрасте я должна бы ревновать маму ко всем подряд.

– А почему ушла?

– Просто решила, что ребёнок мешает вам говорить на взрослые темы.

Уилл усмехнулся, положив руки на спинку скамейки.

– Ни один ребёнок не признается в том, что он не взрослый. Дети наоборот стремятся казаться взрослее, общаясь со старшим поколением. Мол, посмотрите, я как вы… – полковник выдохнул. – Бунтарский дух.

– Мы уже выяснили, что я взрослее паспортного возраста.

Уилл угукнул, замолчав ненадолго при взгляде на меня. При этом блестели его орехового цвета глаза, а губы изгибались в едва заметной улыбке. Меня завораживал его взгляд и он сам. Когда он смотрел на меня, внутри что-то шевелилось. Тепло расступалось по грудной клетке, а в животе, как говорится, порхали бабочки. Мир вокруг становился ярче, прекраснее, и даже в самую пасмурную погоду светило солнце, когда он рядом. Мне нравилось, когда он смотрит на меня, когда он говорит со мной, даже когда он меня не замечает, но слоняется где-то рядом. Нравилось наблюдать за ним. Бывает так, что при взгляде на человека ты испытываешь эстетическое удовольствие. Просто смотришь на него, и тебе всё нравится, больше ничего не надо. Ни разговоров, ни прикосновений – просто видеть, как он двигается, разговаривает, смеётся. Существует в этом мире, живёт где-то близко. За этот месяц мы впервые оказались наедине, но весь этот месяц он был рядом. Мне хотелось верить в то, что он здесь ради меня…

– У тебя было детство? – спросил Уилл.

– У всех оно было.

– Я имел в виду – типичное детство. Друзья, игры, бесиловка…

Я промолчала, неловко поглядывая по сторонам.

– Серьёзно? – без слов понял он ответ. – Вообще никогда? Даже, когда тебе было, скажем… три года?

– В три года я научилась читать, – выдала я, как и прежде изумив полковника. – В четыре – писать. К шести годам я уже могла написать сочинение. Так что, когда я пошла в первый класс… мне было очень скучно учиться, я уже умела всё то, чему там учили.

Полковник смотрел на меня удивлённо и восхищённо одновременно. При этом он внутренне смеялся, но не издевательски, а сочувственно. Мол, бедный ребёнок – детства не знал…

– В два года у меня были игры, – закивала я, немного даже заинтриговав полковника. – Развивающие игры.

Уилл грустно засмеялся, качая головой.

– Ты вообще с этой планеты?

– Не знаю, – на полном серьёзе призадумалась я. – Может они стёрли мне память… путём зондирования, – брякнула я. Руссо хохотнул с закрытым ртом и затрясся от беззвучного смеха. Косясь на него, я усмехнулась. – Если Вы с моими родителями – друзья, то почему Вы к нам в гости не приходили?

Полковник хмыкнул, пожав плечами.

– Ну, если честно, я не так близок с твоими родителями. Да и… когда ты училась писать, я заключил контракт с армией – первый из трёх двухгодичных. Некогда было по гостям ходить.

Я не сразу осмелилась задать свой давно зреющий вопрос:

– Почему Вы здесь обосновались?

Его губы дрогнули в улыбке:

– Устал.

– Разве Вы не любили свою работу?

– Любил. Да и сейчас люблю. Но рано или поздно ты устаёшь даже от самой любимой работы. Да и я всё равно остался военным человеком. Здесь немного спокойнее, но в целом – то же самое, – он замолчал, думая о своей жизни, наверно. Некоторое время он смотрел куда-то вдаль, но потом мы встретились взглядом и через секунду он перевёл тему. – Почему ты не в своей комнате?

– У меня нет своей комнаты, – отозвалась я. – Я её делю с двумя раздражителями.

Уилл усмехнулся несколько печально.

– Понимаю…

– Вы же интроверт? – Уилл изумлённо и вопросительно вздёрнул бровями. – Я читала Ваше дело, – пояснила я.

– Зачем? – с подозрением сощурился он.

И тут я поняла, что спалилась, и надо срочно выдумывать правдоподобную причину моего интереса к нему.

– Просто так. Перед поступлением в Центр я собирала информацию на всех работников.

Уилл мыкнул с таким видом, будто не поверил мне.

– А Элисон – кто?

– Экстраверт, – чисто интуитивно ответила я.

– А по темпераменту?

Я замолчала, внутренне съёжившись. Я не знала ответа и даже предположить не могла! Тогда-то и стало ясно, что он абсолютно всё знает. Но он не стал комментировать, только лишь усмехнувшись. Я неловко откашлялась.

– Вы слышали об исследованиях, которые доказывают, что интроверт может стать экстравертом?

Полковник скептически скривился.

– Это чушь. Интроверт питает энергию в одиночестве – это неизменно, перевоспитаться нельзя. Ты не можешь вдруг научиться питать энергию от людей, если они её у тебя забирают.

– Тогда почему исследования доказывают, что…

– Ничего они не доказывают. Учёные тоже хороши! – фыркнул он пренебрежительно. – Сначала говорят, что нервные клетки не восстанавливаются, потом утверждают обратное. То говорят нам питаться «этим», а потом выясняется, что от «этого» умирают. Ты не можешь стать экстравертом, но ты можешь за него сойти.

– Притвориться.

– Для начала придётся притворяться.

– Из-за людей? Потому что они не любят интровертов?

– Не из-за людей, а исключительно для себя. В принципе, всё, что ты делаешь в жизни должно быть только для тебя. Несмотря на то, что тебе нравится одиночество, иногда тебе будет хотеться общения. Порой всем, и экстравертам и интровертам, необходим противоположный вариант. Вот для поиска этого общения и надо будет притворяться, чтобы влиться в общество. Найдутся люди, с которыми ты духовно сблизишься – они станут твоими друзьями. И в общении с ними ты даже сама не будешь чувствовать себя интровертом.

– Всё равно – первопричина не звучит так, будто это для меня. Потому что выходит, что я должна притворяться той, кем не являюсь. А это сложно – притворяться.

– Поэтому интроверт и тратит энергию в обществе.

– Но, зачем тогда? Если тяжело.

Уилл устало вздохнул. По всему видно, со мной сложно! Но он не сдавался…

– Если ты прямо кайфуешь от одиночества и ни разу не хотела общения ни с кем, то, конечно, не нужно себя насиловать. Но не бывает так, чтобы совсем без общения. Или ты всю жизнь будешь сидеть в закрытой комнате с книжкой?

Я вздохнула, пожав плечами.

– Вы постоянно на людях, – сказала я. – Не напрягает?

– Нет. Работа такая. И я не зря говорил о том, что нужно притворяться, чтобы влиться в общество. Я влился и обрёл друзей. Мне с ними комфортно, поэтому я в принципе иногда и забываю, что я – интроверт. Но иногда что-то щёлкает, и я понимаю, что… эм, теряю энергию. И я не всё время на людях. Когда-нибудь ты поймёшь, что тебе нужно не так уж и много времени в одиночестве, чтобы зарядиться.

Я задумчиво покачала головой. Не сразу спросила:

– Как наладить отношения с экстравертом?

Уилл пригляделся ко мне, откуда-то зная мои помыслы.

– Ты про свои раздражители?

– Да, – фыркнула я. – Я сижу за шторой, пока рокерша со шлюхой собачатся!

Уилл затрясся от беззвучно смеха.

– У меня тоже была штора, когда я учился.

– Серьёзно?

– Да. Угловая кровать, штора – всё по уставу интроверта. Я жил с экстравертом и неформалом.

– Это что… – я свела брови, – незыблемые правила академии?

– Вообще-то да, – открыл завесу тайны Уилл. – Устоявшаяся система, которая учит налаживать отношения. Если в комнате живут двое, то это обязательно будут экстраверт и интроверт. Если трое, то один будет спокойнее других и наиболее дипломатичным. Из вашей троицы ты – дипломат.

Вот оно что! А я думала, что преподаватели задницей думали, когда засовывали нас в одну клетку.

– Ты правильно мыслишь, – одобрил полковник. – Сначала надо брать в оборот экстраверта. С ними легко дружить – они открыты для общения и в принципе за любой кипиш. Чтобы подружиться с экстравертом, тебе достаточно лишь показать ему, что с тобой тоже может быть весело.

– Вы так и сделали, когда учились?

– Да, – задумчиво буркнул он. – Когда мы с экстравертом подружились, то оградились за шторой от неформала.

– И чем вы занимались за шторой?

– Эм… – полковник немного смутился. – Мы там… косяки курили.

Я изумлённо наморщила лоб, отчего Уилл засмеялся.

– Но я не пропагандирую наркотики! – пригрозил он мне пальцем. – Это вообще – бяка, мозг разжижает.

Я саркастично угукнула, вызвав снисходительную усмешку Руссо.

– Ну, а как наладить отношения с интровертом-неформалом? – продолжила я.

– Это сложнее, – скривился полковник. – Но самое сложное будет для тебя – подружить экстраверта с интровертом-неформалом.

– Короче миссия невыполнима.

– Нет ничего невозможного. Устрой вечеринку, – выдал он. – С тяжёлой музыкой, где и Амелии будет нормально и Сабине.

– Ну, разумеется… – я саркастично покачала головой. – Вечеринка в стенах академии. И дедовщина в армии, изнасилования. Алкоголь и наркотики, секс несовершеннолетних. Вы какой-то странный преподаватель.

Уилл прыснул, заржав. Потом откашлялся, замахал руками.

– Да, ты права. Забудь всё, что я тут сказал!

Нас прервала подошедшая мама. Она внимательно и искоса приглядывалась к Руссо, явно подозревая его в чём-то нехорошем, но, не говоря об этом вслух. Завидев её, Уилл стал интуитивно дистанцироваться от меня.

– Что тут у вас? – поинтересовалась мама.

– Вредные советы от полковника Руссо! – брякнула я.

– Он-то научит, – закивала мама.

– Ой, знаешь что? – парировал Руссо. – Половине гадостей меня твой муж научил!

– Это, да… – согласилась она, усмехнувшись. – Он и меня научил всему плохому, что я знаю. – Мы с Уиллом засмеялись. – Научил Селин по деревьям лазить, выедать крем из тортов, оставлять маленький кусочек еды на тарелке, чтобы не мыть её. В общем, он без конца учил её ненужной ерунде!

Полковник хмыкнул:

– Зачем ты только ему дала… повод для внимания?

Мама усмехнулась, оценив воспитание Руссо.

– Дура была, – прыснула она. – Поумнела – развелась.

– Оу! Так вот в чём дело…

Мама угукнула, продолжая оценивать нас взглядом. Полковник буркнул «ясно» и стал потихоньку отступать в сторону, пытаясь свалить без лишнего шума.

– Уже уходишь? – с подозрением и немного даже грубостью во взгляде уточнила мать.

– Надо сваливать, – бросил Руссо, нарочито вытаращив глаза. – Пока снова народ не слетелся.

Мама иронично покачала головой, провожая его взглядом. Дождалась, когда он достаточно удалится и села возле меня на скамейку. Тогда-то и началось…. Мама сразу же всё пронюхала и завелась с пол-оборота. Оказалось, что она считала меня асексуальной, но тут такие дела. Ещё оказалось, что она вовсе не слепая и всё видит. Мол, как я расцветаю в присутствии Руссо. И что он тут слоняется постоянно, хоть и не должен вовсе это делать, ведь академия – не его подследственная зона. И учитывая инцидент в мой первый день здесь, он позволяет мне такое поведение, которое ни одной женщине прежде не позволял. Каким образом мама вот так быстро всё разузнала, я – без понятия! В смысле, я не знаю, как она самостоятельно выстроила логическую цепочку. В чистом осадке вышло так, что она мне сразу в лоб сказала, что я несовершеннолетняя, Уилл мне в отцы годится и вообще он – педофил! Да, я немного утрировала, но суть передала верно. Она упоминала-таки о том, что я всегда была очень умной и самостоятельной девочкой, развитой не по годам. И само собой разумеющееся, если я опережаю своих сверстников в развитии, то мне они не нравятся. Да, она вроде бы понимала ситуацию, но мириться с ней не могла. Не зря ведь есть законы и не зря это называется совращением несовершеннолетних. У подростков неокрепшая психика, которую можно изрядно покалечить. В общем, в этой ситуации – ясно, кто для мамы оказался использованным презервативом. И потом она завела старую песню о том, что всем мужикам от женщин только одно нужно. «Мужики вечно только пялятся на тебя, оценивают, и друг с другом обсуждают, как они тебя там вертеть будут!» – заверяла маман. – «А Руссо, так вообще! От него лучше держаться подальше. Человек он – хороший, но только если держать дистанцию. Он отзывчивый, понимающий, не бросает слабого в беде. Но в близких отношениях он… гавнюк! Если с ним просто общаться – он весёлый и интересный. На поле битвы он – Мужчина с большой буквы. Но на гражданке, так сказать, страшный повеса и самый настоящий гад. Он такой весь милый и обаятельный только пока не переспит с тобой. А потом – поминай, как звали!».

Я поглядела на маму. Она умолкла, часто дыша. Вся взбудоражилась, разнервничалась за меня.

– Всё? – спросила я. Мама фыркнула, смолчав. – Во-первых, как ты и сама сказала, я – девочка взрослая и самостоятельная. Так что я сама могу решать. Хоть и по закону не могу, но ты прекрасно знаешь, что если будешь пытаться бравировать этим законом, я сделаю всё тебе назло. Во-вторых, ты меня предупредила и я вооружена. Ну, а в-третьих… мы можем контролировать своё поведение, сдерживать сексуальные инстинкты, ведь мы – люди. Но то, что я чувствую – контролю не поддаётся. Я просто с ним общаюсь! И без тебя знаю, что наши отношения – противозаконны!

– Милая, ты пойми: тебе хватает просто общения, а ему – нет. Мужчинам всегда этого мало. Он может и не домогаться откровенно, но всё равно хочет тебя! Если мужчина с женщиной общается, то он точно, хотя бы предполагает тот факт, что когда-нибудь переспит с тобой!

И ЧТО?! – не сказала я. Будто женщины этого не предполагают! Будто, когда к ней на остановке подходит парень и спрашивает «можно ли с ней познакомиться», она вовсе не оценивает его. Разве она в тот самый момент не решает – может ли у них быть секс? Хоть когда-нибудь, в перспективе, но всё же. Иначе она бы с ним и не знакомилась.

– Всё, мам, – я раздражённо вздохнула. – Спасибо, что приехала, привезла мне вещи и промыла мозги. Мне как раз этого не хватало, честное слово!

С недовольной физиономией мама цокнула языком, чувствуя себя немного неудобно, но в то же время не находя нужным извиняться. Я забрала свою сумку и ушла. Вот такие странные у нас отношения. Мы говорим на взрослые темы совершенно спокойно уже около двух лет. Я на неё не злюсь – никакой матери не понравится, если сорокалетний (или около того) мужик клинья подбивает к её пятнадцатилетней дочери. Но всё же не хотелось с ней общаться сейчас…

***

Мама приезжала в пятницу, а в понедельник утром заявился отец. Тогда мне сразу стало ясно, что мама ему рассказала всё, что знает сама, и начался кипиш! Потому что иначе он не приехал бы. Уже уезжая в Центр, я знала, что мама приедет через две-четыре недели, а папа, скорее всего, ко дню рождения – в конце октября. Поймите меня правильно, отец он хороший. Он всегда был ко мне добр, но не слишком. Ему нельзя было сесть на шею и вертеть им, как хочешь, но и поощрять любые мои начинания и победы он не забывал. Он занимался со мной с раннего детства, разговаривал, учил и воспитывал, баловал и помогал советами. Даже после развода с мамой он частенько звонил, приходил, периодически дарил подарки и приглашал в кафе или в кино. В общем, он не из тех отцов, кто забивает на своих детей. И не из тех, кто после развода перестаёт с ними общаться, будто они вдруг перестали быть его детьми. Как отец он идеален! Разве что, у него не всегда было время, но он всё равно старался его выкроить для меня. Я точно знаю, что если у меня будут серьёзные проблемы, то он пригонит с другого конца света, даже если там война и без него все помрут! Но просто так гонять каждый месяц сюда он не стал бы – достаточно и звонков. Он не из тех, кто будет навязывать свою заботу. Это материнская участь – ведь это мама всегда и еду тебе на работу приготовит и вещи постирает, зашьёт дырки в одежде, даже если ты здоровый сорокалетний лось!

Папа младше мамы на два года и старше Уилла на четыре. Не качок, но подтянутый, высокий и красивый мужчина. Даже смазливый. Короткие тёмно-русые волосы. Он из тех людей, кто может сойти как за тридцатилетнего, так и за сорокалетнего мужчину. Если видеть его со спины, то можно решить, что ему тридцать лет. Но на лице и в глазах-хамелеонах читался возраст. У него нет каких-то, не знаю, как сказать… старческих замашек. То есть он – энергичный, весёлый и молодой душою, и, думаю, он останется таковым ещё многие годы. В повседневной жизни носит джинсы и кожаные куртки. Так и сегодня, он был в джинсах, кожаной куртке и кроссовках. Ещё до начала занятий я получила от папы смс с просьбой подойти в центральный сквер. Когда я прошла через врата, то увидела его с Уиллом неподалёку. Они что-то оживлённо и весело обсуждали.

Я подошла к отцу со спины: Уилл замолчал первым, кивнув на меня. Папа меня приобнял, поцеловав в висок.

– Ты чего приехал? – спросила я не грубо, как могло бы показаться.

– Ну, – отец пожал плечами. – А что я не могу навестить дочку?

– Нет. Ты приезжаешь, только если что-то случилось.

– Не только, – слегка оскорбился он.

– Ещё если я тебя попросила. И по праздникам. У меня день рождения только в конце месяца… – Я придирчиво пригляделась к отцу. – Ты перепутал день? Или меня спутал… со своей внебрачной дочерью.

Поводив языком по щеке, отец саркастично чавкнул.

– Смешно, – сказал он с каменной физиономией. Я уставилась в небо, беззвучно смеясь. – Это мамины шуточки, – фыркнул папа, разъясняя ситуацию полковнику. – Из серии – у тебя по одному ребёнку на каждый месяц.

– Коллекционер, – хохотнул полковник. Отец саркастично закивал. – Вы поэтому… разошлись?

– Отчасти, – причмокнул отец, кивая. – Для развода, как правило, нужно несколько причин. Так вот я частенько чувствовал себя чужаком в своём доме. Поскольку моя жена редко звала меня по имени…

– А как, интересно, она тебя звала?

– Ну, типа… «Эй, сосед? На тебя ужин готовить?» – Уилл прыснул, смеясь про себя. – Ещё она звала меня «попутчиком», «гостем»… в общем, своими кличками Шен пыталась намекнуть мне на то, что я – нечто непостоянное в её жизни. А ещё… – заговорчески прошептал отец, поддавшись немного на Уилла. – Мне кажется, что она меня одурманила и украла моё семя.

Уилл надулся от беззвучного смеха, в то время как я иронично покачала головой, косясь на папу.

– А что? Мы ведь с ней оба были под временной стерилизацией! – настоял папа. Данной процедуре поддаются все агенты Укуса при поступлении в Центр. Это что-то вроде прививки, защищающей от незапланированной беременности и некоторых венерических заболеваний. Её надо периодически обновлять, но агент всегда может отказаться от ревакцинации или же попросить снятия стерилизации, чтобы завести ребёнка.

– Если ты был стерилизован, то начерта ей твоё семя красть? – не понял Уилл. – Она могла снять свою стерилизацию и забеременеть от кого угодно.

– Вот! – радостно тыкнула в Уилла пальцем отец, отчего тот даже вздрогнул. – Видишь? – обратился ко мне папа. – Я ведь говорил, что так любой человек подумает, не только я!

Я устало закатила глаза, качая головой:

– Сколько можно уже? Ты говоришь об этом заговоре последние десять лет! Ты так часто говоришь об этом, что я провела тест ДНК два года назад!

– Параноик! – выдал Руссо, заржав.

– Твоя стерилизация была недействительна на момент зачатия! – доказывала я.

– Да, но я до сих пор не понимаю – почему! – завёлся отец. – Я ведь рассказывал тебе о том, как прошло твоё зачатие?

Уилл ошарашенно вытаращился на мужчину.

– Хоть и, это ненормально, – протянула я, – но да…

– Твоя мать напоила меня! – снова начал рассказывать отец. – Потом привязала к кровати и насиловала все выходные! Эти дни для меня прошли в тумане! Она там много чего делала и вполне могла снять мою стерилизацию в процессе…

– А ничего, что две недели надо ждать после снятия? – спросила я. Уилл хохотнул, прикрыв рот рукой и поглядывая на отца исподлобья. Тот недовольно скривился, почесав кончик носа.

– Ну, значит! – вскинул папа рукой, – она просто подгадала время! Уже через неделю она сказала, что беременна! Это вообще нормально? Разве плод не две недели формируется?!

– Это тест на беременность только через две недели показывает, – сказал Уилл. – Но женщины могут чувствовать это уже через сутки.

Отец недовольно чавкнул, косясь на Руссо. Я же уставилась на папу косо, ведя бровью. Глядя на нас поочерёдно, Уилл предположил:

– Я процитировал Шеннен, да?

Отец обречённо закивал.

– Ясно, – посмеиваясь про себя, резюмировал полковник. – Ладно, я вас оставлю одних…

Он быстро смылся, хоть и я ещё долго чувствовала, как он оглядывается. Как только он нас покинул, я отступила от папы и скрестила руки на груди:

– Мама тебе рассказала.

– Не просто рассказала, – брезгливо произнёс отец. Расправив грудь, он спрятал руки в карманы куртки. – Она мне звонила и что-то непонятное фырчала в трубку. Ты ведь прекрасно знаешь, что я всё ещё продолжаю разъезжать по заданиям, несмотря на руководящую должность. Так вот, она звонила, когда я был на задании. И меня чуть было не пристрелили! А потом она нашла меня лично – пришла ко мне домой, истерила, слюной плевалась… – отец подзавис с кривой физиономией прокручивая в голове те тяжелейшие воспоминания.

– Ну, она тебя хоть не изнасиловала? – брякнула я.

– Изнасиловала! … Морально. И очень качественно! Все выходные она тебя ждала, звонила мне каждый час и сообщала о своей стремительно прогрессирующей паранойе. Если честно… я в шоке. За всё время совместной жизни с ней, я её такой не видел. И вдруг понял, чего развёлся…

– Мама подала на развод, – напомнила я.

– Так поэтому!

– Потому что истеричка?

– Да.

Я фыркнула, папа издевательски заржал.

– Знаешь, вот мама про тебя ничего плохого не сказала, когда приезжала.

– Ну… – он пожал плечами, – на то она и мама. Женщины гораздо воспитаннее мужчин. Она дома сидит и куклу Вуду делает с моей фотографией, а на людях говорит, что я хороший.

Я беззвучно засмеялась, саркастично кивая.

– У мужчин – всё иначе. Мы говорим, что думаем, а наедине с собой стараемся не думать в принципе. Чтоб лишние мысли не улетели.

– Ясно, – причмокнув, закивала я. – Так чего ты приехал? Мама отымела тебя в мозг, и ты решил отыметь теперь в мозг и меня?

– Ну, да! – выдал папа, морща лоб.

– Но мама ведь и со мной это проделала! Выходит, что мне с двух сторон достаётся! А у меня даже нет кота, на котором я могла бы оторваться!

– Ну, эм… дорогая, чего же ты хотела? Ты ведь самая младшая в семье – тебе всегда будет больше всех доставаться.

Поведя бровью, я уставилась на отца. Он поджал губы, отведя взгляд в сторону. Постепенно его стало распирать изнутри, но он держался и не смеялся в голос.

– Зашибись! – фыркнула я. – Ладно, давай – начинай. Расскажи мне, что я несовершеннолетняя, а Уилл – твой ровесник. И не забудь сказать, что он – повеса. И то, что всем мужикам от меня только одно надо. И что я развита не по годам, выгляжу и думаю, опережая свой возраст, что делает меня в глазах мужчин женщиной, а не подростком.

Отец поводил языком по щеке, глядя на меня. Потом он окинул меня взглядом полностью.

– Знаешь, что? – произнёс он вдумчиво. – Я вижу, разговоры не имеют смысла. Я просто пойду к Элисон и попрошу перевести тебя в другой Центр подготовки. В Калифорнии не один Центр, в конце концов!

Я ошалело вытаращилась на него, отчего папа заметно повеселел, мол, ты думала – мне крыть нечем, а я вот какой сообразительный!

– Совести у тебя нет! – выдала я. – Ничего, что я уже привыкла к преподавателям и отморозкам этим – своим одноклассникам?!

– Ничего, знаешь ли. Мобильность – одно из обязательных качеств шпиона.

– Я не буду шпионом! – взбунтовалась я. – Вообще не пойду по вашим стопам! Я буду сидеть в центре разработок, мастерить оружие массового поражения! Как и полагает депрессивному интроверту! Все умрут, а я останусь!

Отец постарался сдержать смех и сначала прыснул, но потом всё же не выдержал и заржал. Я цокнула языком, решив ничего не говорить.

– Тебе нужно учиться, а не это самое… – отец зашевелил брезгливо пальцами руки перед собой. Я скривилась, поглядывая на его руку и на мужчину – непонятливо. Тогда папа психанул, вскинув руками и спрятав их в карманы. – Я вообще не знал, что тебя всё это интересует! Полагал, что если у тебя не было переходного возраста, то, видимо, и гормональный фон отсутствует.

– Такого не бывает!

– Раньше я полагал, что и таких как ты, девочек, не бывает. Но сюрприз!

Я выдохнула, промолчав. Отец тоже некоторое время ничего не говорил.

– Мама сказала, что ты в него влюблена.

– И что? – кисло отозвалась я. – Это, скорее всего, просто подростковое увлечение! Чего вы раздуваете из мухи слона?!

Отец изогнул брови. Его явно шокировала моя реакция. Хоть и он меня давно знает, можно сказать – с рождения, но никак не может привыкнуть к моей возможности мыслить слишком уж трезво. Я думала не эмоциями, как полагает подростку и женщине.

– Слушай, – вздохнул он. – Я доверяю и тебе и Уиллу. Я его знаю: он немного…. В общем, сложно объяснить. Просто в жизни случается всякое. Не всегда всё идёт по плану. И порой лучше перестраховаться. Поэтому я и предлагаю тебе перевестись в другой Центр – просто чтобы тебя ничто не отвлекало от учёбы.

– Нет, – категорично отозвалась я, на что отец раздражённо цыкнул. – У вас с мамой крыша протекла! И меня припадочной сделать хотите? Не выйдет! Хватит накручивать себя. Даже если я к нему что-то чувствую – во-первых, никто из вас и даже я сама над этим не властен. А во-вторых, это всё не значит, что у нас с ним что-то будет. Мы просто иногда разговариваем и всё!

– Мужчины, знаешь ли, редко думают верхней головой…

– Опять – двадцать пять! Мы люди или животные?! Вы с мамой выставляете мужиков такими, словно бы эволюция мимо них проходит! И вот здесь всех! Всех, а не только женщин! Учат контролировать свои эмоции. Но при этом даже лучшие агенты Укуса являются тупыми животными?! Что, мужчины не способны контролировать своих хорьков?!

– Способны! – отец распсиховался, как и я, и как-то само собой получилось так, что мы скандалили посреди сквера. Не сильно громко кричали, стараясь сдерживать громкость, но весьма взбаламучено спорили. – Но иногда всё выходит из-под контроля. Это сложно объяснить, но он, – указал отец на свой пах, – порой реально разговаривает! И срать он хотел – сестра перед нами, дочь друга, да хоть мать родная! И порой, когда он говорит, его невозможно заткнуть, и мозг отключается! Так вот и появляются все эти истории, мол, «Я не знаю, как это произошло». Женщины думают, что мы – козлы, а мы просто реально невменяемые! – замахал он нервно пальцами у виска. – И действительно не понимаем, как всё случилось!

Я изогнула брови, уставившись на папу. Он впервые так откровенно говорил мне о мужских заморочках. Наверно ему просто надо было высказаться, после всего того, что с ним мама сотворила. Поскольку после этого срыва, он стал заметно спокойнее.

– У меня занятия через пять минут, – оповестила я отца, поглядывая на часы, закреплённые на центральном здании. – А вы с мамой угомонитесь – всё под контролем. Ясно?

Отец уставился на меня, с лёгкой толикой возмущения.

– И не смей даже промышлять о переводе! – пригрозила я ему. – Не то я уже назло соблазню там какого-нибудь преподавателя!

Отец вытаращился на меня, раскрыв рот, а я засмеялась. Приблизившись к нему, чмокнула в щёку.

– Всё, пока. Успокой маму, и не суетитесь!

Глава 3

19 октября 2002 года…

Я пробегаю по пустынным улицам академии – по городку с особой атмосферой. По ночам здесь тоже хорошо, но всё же существуют источники шума, совсем другое дело – раннее утро. Сейчас, в пять утра, на осенних улицах академии было просто прекрасно. Тихо и спокойно, не холодно и не жарко – идеально. Опадала листва с многочисленных деревьев, и всё чаще лил дождь – он прошёл буквально час назад, и улицы дышали прохладной влагой. Я пробежала меж корпусов и сквозь центральный сквер. Свернула направо и побежала вдоль ограждения по пояс, расположенного вдоль пустынной и широкой дороги. Через дорогу находился высокий забор из сетки Рабица, ограждающий базу подготовки. В пределах академии ещё никто толком и не проснулся, а если будильники преподавателей и прозвенели, то они не покидали свои комнаты. А вот на базе подготовки уже было некое подобие жизни. Общий подъём в академии в восемь утра, а на базе подготовки – в шесть. Начальство просыпается на час раньше в обоих «мирах». Чего уж греха таить, я стала бегать по утрам именно в это время конкретным курсом – вдоль дороги меж двумя «мирами», чтобы натолкнуться «ненароком» на полковника. Хотя бы даже просто увидеть его издалека, а если повезёт, то и поговорить. Судя по всему родители не угомонились, а может, в первую очередь, они говорили и не со мной, но то что полковник перестал ошиваться в пределах академии, после того как мама с папой меня навестили, – факт. Я вовсе не злюсь на родителей, да и не привыкла плеваться слюной в адрес «шнурков», мол, не суйтесь в мою жизнь. Сама бы на их месте, наверно, разнервничалась. Двадцать два года разницы. Ему начали продавать алкоголь, когда я праздновала свой первый день рождения. Когда я училась писать, Уилл подписал контракт с армией. Всё это… даже мерзко в какой-то степени. И в то же время весьма трогательно – будто я была рождена для него, я росла для него. Я всё понимаю…. Но что же тут поделаешь, если накрыло давно? Если тянется душа. Если это всё не просто так! Я не пропагандирую неравные отношения, но из любого правила есть исключения, в конце концов! Я подобна женщине, запертой в теле юной девушки, и это – не просто слова. Пусть Уиллу под сорок, но и он молод душой и не просто не выглядит старым – его таким не назовёшь во всех отношениях. Но люди успешно вешают ярлыки: извращенец, педофил, Лолита. И где-то там живут геи, лесбиянки, девственники. Одни ярлыки кругом, и люди с этими ярлыками обязаны поступать так, как велят им другие, воспитанные теми же ярлыками. Я понимаю абсолютно всё… и не понимаю ничего! Хотелось бы изменить этот мир, перевернуть его с ног на голову, подойти к каждому человеку и сорвать с него ярлык! И подойти к тем, кто навешал эти ярлыки, залезть им в голову и всё там перевернуть! Хотелось бы сделать всё это, но станет ли проще жить? Почему люди вешают ярлыки? Потому что если есть исключение из правил, то где же граница? Где граница между эротикой и порнографией? Между извращением и нормой? Люди вешают ярлыки, ведь им так проще жить. Ярлык понятен и логичен, мол, вот так нельзя и точка! И неважно, какие там обстоятельства. Вот только… каким бы правильным ты не пытался быть, тебя будет за что осудить. Гей ты или натурал, извращенец или сноб. Пока ты, гетеросексуал до мозга костей, осуждаешь отношения тридцатисемилетнего мужчины с пятнадцатилетним подростком, я осуждаю тебя за то, что ты слишком откровенно целуешь свою невалютную проститутку в торговом центре! Ведь в какой-то степени все женщины – проститутки, а мужчины – повесы. Она не берёт с тебя деньги за секс? Но ты покупаешь её всё равно – вниманием, словами, подарками. В этом мире нет совершенства и нет правил, по которым действительно стоит жить. В этом мире всё неправильно, все мы для кого-то плохими можем быть, что бы мы ни делали…

Свершилось! Я пробегала вдоль дороги, в то время как полковник брёл по своей территории вдоль забора. Он вёл по нему рукой, не сводя взгляда со своей подследственной территории. Я сама не заметила, как перешла на ходьбу, хмуро наблюдая за мужчиной. Он дошёл до одного из стыков забора, дёрнул сетку и вылез в образовавшуюся щель. Всё также поглядывая в сторону базы, достал сигареты из кармана болоньевых штанов и закурил. Красиво закурил, хоть и я не приверженец этого дела, но он это делал красиво. С чувством и расстановкой, так сказать. Затянулся, расслабленно покрутил шеей, запрокидывая голову назад, а потом выдохнул сигаретный дым, укутывая им себя. Я даже залипла. Сама не заметила, как сократила дистанцию, и, только когда я подошла слишком близко, он меня заметил. Слегка даже шуганулся от неожиданности, а в следующий момент заржал про себя.

– Здрасти, – буркнула я.

– Привет.

– Вам нельзя курить на базе? – предположила я.

– Я не курю, – невозмутимо заявил он.

Мой лоб изумлённо наморщился, когда я косо посмотрела на сигарету в его руке. Так он ещё и как раз в этот момент совершил следующую затяжку, беззвучно смеясь над моей физиономией. Но затем он усмехнулся, сжалившись надо мной:

– Да, на базе не курят, там ведь одни спортсмены.

Нахмурившись, я склонила голову, поглядела ему за спину. Руссо поджал губы, стараясь не смотреть на меня, потому что, видимо, мои реакции его смешили.

– Но Вас же видно, – недоумевающе сказала я. – Через сетку-то. И стоите Вы прямо перед забором.

– Вот так всё нелепо! – брякнул Руссо, разведя руками. Я хохотнула, не зная, что сказать. – Серьёзно, – кашлянул Уилл. – Как бы всё это глупо не звучало – за границей базы можно курить, даже если тебя все видят.

Я задумчиво хмыкнула. А затем образовалась пауза, что мне показалось весьма странным. Говорят, что женщины чувствуют любые, даже самые незначительные изменения. Наверно так оно и есть. Его поведение изменилось. Я чувствовала исходившее от него напряжение, и он исподтишка поглядывал во все стороны, словно знал, что за ним наблюдают отовсюду.

– У Вас что-то случилось?– спросила я в лоб. Уилл глянул на меня, отрицательно мыкнув и качнув головой. Но один этот жест казался мне лживым. – Вы раньше часто бывали на территории академии.

Полковник усмехнулся, глянув на меня исподлобья:

– Ты – правдорубка, да?

Я промолчала, пожав плечами. Полковник окинул меня быстрым взглядом, то ли решив перевести тему осознанно, то ли просто задавшись этим вопросом.

– Зачем так рано встала? Суббота ведь…

– Я уже неделю бегаю по утрам. Чтобы на Вашем первом занятии не сдохнуть.

Полковник хмыкнул, потом улыбнулся чуть шире.

– Рано готовиться начала, – сказал он.

– Лучше раньше. Разве нет?

– Да, разумеется, спорт никому не навредит. И сколько пробегаешь?

– Ну, я не знаю, сколько километров, но бегаю один час. С пяти до шести.

– Молодец.

Снова наступила пауза. И это уже начинало напрягать. Всё изменилось. Сегодня полковник не поддерживал разговор и будто контролировал его эмоциональность. А ещё он дистанцировался. Но и в то же время он то и дело поглядывал по сторонам, на меня и сигарету, будто не хотел, чтобы она кончалась, но знал, что, как только это произойдёт, ему надо будет уйти. Он курил очень медленно, затягивался коротко и подолгу держал сигарету в руке.

– Что-то ещё? – с трудом сдерживая нервы, спросила я.

– В смысле? – полковник непонимающе потемнел.

– Что нужно делать, чтобы не умереть в первый же день на базе?

Уилл усмехнулся, качнув головой:

– В первый день ещё никто не умирал.

– То есть в последующие дни умирали?

– Ну, – он пожал плечами, – в буквальном смысле – нет. А с хрипами «умираю» на земле валялись, – причмокнул он, задумчиво закивав.

– А почему этого не происходит в первый день?

– Потому что в первый день нет обучения, вас не заставляют делать что-либо сверх вашей нормы. В первый день проверяются нормы каждого – кто сколько может. А потом уже мы завышаем планку.

– Но всё равно, наверно, существуют какие-то нормативы? Даже для первого дня? Ну, там… лучший результат, средний, худший?

– Да, есть.

– Так и что нужно делать мне сейчас, чтобы показать лучшие результаты через три года?

– А ты во всём стремишься быть лучшей?

Я промолчала, ответ был очевиден.

– Ты всё равно не сможешь дотянуться до той планки, что ставится на базе. Для этого тебе придётся два года делать всё то, что там делают. А это невозможно делать в условиях академии. Ты ведь не можешь здесь весь день заниматься? Тебе ещё уроки надо делать и на лекции ходить.

– Хорошо. Но я ведь могу показать наилучший среди худших результат?

Уилл улыбнулся несколько вымученно, будто его раздражало моё упрямство, и оно ему нравилось тоже.

– Бег – лучшая тренировка, – сказал он. – При беге задействованы все группы мышц, и они держатся в тонусе, если бегать регулярно.

– Но на базе ведь не только бегают!

– Не только.

– Так в чём дело? – психанула я. – У вас какие-то особые засекреченные методы тренировок?

Руссо тихо засмеялся, отрицательно качая головой.

– Тогда, почему вы не можете дать совет?

Он выдохнул, будто сдался.

– Плавать умеешь? – спросил он. Я скорчила сомнительную физиономию. – На базе учат полевыми условиями. И никто не будет сюсюкать, входить в положение. Не можешь больше бежать – подгонят, не можешь прыгать выше – заставят, не умеешь плавать – тебя просто кинут в воду без спасательного круга. Так что, если ты чего-то не умеешь, то учись лучше здесь, где тебя никто не заставляет это делать и не подгоняет.

– Я Вас не об этом спрашивала.

Уилл недовольно выдохнул носом. Или скорее обречённо и грустно.

– Селин… тебе не надо показывать лучшие результаты. На базе назначаются десять сержантов. Они посменно дежурят по ночам и в течение дня порой оставляются командирами за «главного». Сержантами становятся те, кто показывал наилучшие результаты в течение первой недели.

– И что? – не поняла я.

– Девушке лучше не быть сержантом, – пояснил Уилл.

Я офигела. Не ожидала от него даже.

– Не знала, что Вы – сексист…

Руссо хохотнул с закрытым ртом.

– Я не сексист. А вот большинство твоих ровесников – да. Ты стремишься показать своё превосходство над мужчинами – никаким мужчинам это не нравится, но парням твоего возраста особенно. И они не постесняются в проявлении агрессии, чтобы проучить выскочку. Прости, но для них ты – выскочка. Не надо выделяться из толпы и показывать свою силу, по крайней мере, в этом возрасте.

– Что значит «не выделяться»? Если я не буду стараться, то и агент из меня хороший не выйдет. И я не стремлюсь показать превосходство, как вы говорите. То есть я этой цели не преследую. А просто пытаюсь быть старательной. Правильным агентом!

– Можно получать знания и держать их при себе. Молча. Твоим сверстникам не понять всего того, о чём ты говоришь. У них гормоны скачут, и вся жизнь на первозданных инстинктах. И если ты думаешь, что через три года они изменятся, то ошибаешься. На базе всё станет куда хуже. Жизнь на базе значительно жёстче жизни в академии. Здесь у вас неполная изоляция, разрешены межполовые отношения. Не обязательно сексуальные, но парни, по крайней мере, могут дружить с девушками. Все парни, кому ничего не досталось здесь, приходят на базу, где их содержат в более агрессивных условиях и в наибольшей изоляции. Да ещё и их постоянно изматывают, злят. Казармы общие и повсюду соблазны. Парни на базе постоянно злые, хотят только драться и спариваться. Данная система воспитания рассчитана на то, что агент Укуса должен уметь себя контролировать даже в самых жёстких условиях жизни. Но в любой системе есть прорехи, к сожалению. Я тебе говорю по своему опыту – не нужно девушке сержантом становиться…

Я помолчала, жуя свой язык. А потом посмотрела на полковника.

– До Ваших слов я не стремилась к сержантскому званию. Я просто не хотела показывать плохие результаты. Но теперь… я преследую цель – стать сержантом.

Полковник моргнул, уставившись на меня. Потом засмеялся, качая осуждающе головой.

– Спасибо за советы, – бросила я, пятясь назад. Я собиралась уйти, но полковник меня остановил.

– Селин, – он цыкнул моё имя.

Остановившись, я скрестила руки на груди, а полковник умолк, поглядывая на меня как…

– Хотите сказать, что я дура?

Он улыбнулся, сверкнув орехового цвета глазами.

– Ты – женщина, – сказал он с толикой обречённости, но восхищения в этом утверждении было больше.

– То есть дура, – брякнула я.

– Нет, – заверил он, тихо посмеиваясь. И, видимо, поняв, что я не отступлюсь, решил сделать всё, что было в его силах для облегчения моей участи. – Бег, отжимания, подтягивания, приседания, пресс. Метод тренировки простой – нет предела совершенству. Если ты сегодня можешь пробежать один час, завтра пробеги полтора, потом два. И так во всём. Постепенно задирай планку выше. И в то же время, если ты, к примеру, решила сделать сегодня тридцать отжиманий, но у тебя не выходит, то не нужно себя насиловать. На увеличение иди постепенно, не заставляя себя. Иди до тех пор, пока не поймёшь, что больше никак не сможешь. И когда поймёшь свой окончательный максимум, ты должна делать его каждый день и ни в коем случае не снижать ни одного пункта. Даже когда тебе плохо, тяжело, ты устала, или у тебя нет времени, ты должна сделать свой максимум. Иначе все полетит к чёрту. Один раз решишь – не сегодня и расслабишься, больше не сможешь повторять каждодневные тренировки.

Я ничего не ответила, благодарно улыбаясь. Уилл немного переждал, словно бы не хотел этого говорить:

– Мне надо идти.

Я не стала его останавливать ни в тот день, ни в другие дни. И не спрашивала, что именно произошло – кто и что сказал или сделал, почему всё так. Мы оба знали, что произошло, но, предпочли не говорить об этом. Мы делали вид, что всё нормально. «Мы просто общаемся – ничего такого» было отговоркой не только для окружения, но и для нас самих. Мы виделись почти каждое утро, когда я тренировалась, а полковник выходил курить. Но и в другое время порой сталкивались. Последующие три года мы тщательно следили за целомудренностью наших разговоров. Старались не давать повода для слухов, не проводили часы вместе. Просто порой сталкивались, говорили минут пятнадцать и расходились. Уилл всегда был инициатором окончания разговора, он всегда ограничивал наше время. Я полюбила полковника с первого взгляда, даже раньше. Это не было подростковым увлечением, я знала это с самого начала. С каждым днём, с каждым годом моя любовь к нему становилась только сильнее. По большей степени, я не страдала от своей любви к нему, порой казавшейся безответной. Но иногда, конечно, бывало – пробирало до костей, разрывало душу в клочья. От его случайных прикосновений кружилась голова, сводило судорогой всё тело, от его взгляда закладывало в ушах. И порой хотелось всё решить – обрезать, сжечь мосты. Он не отталкивал меня и не подпускал ближе. Иногда накрывало и раздражало! Я психовала. Но всё это было минутными психозами. В остальном, он лишь делал мой мир лучше. И даже несмотря на душевные муки, я не страдала от любви к нему… по большей степени. Душевная боль такого рода – это то, отчего хочется избавиться и так не хочется этого делать. Боль – следствие жизни. Пока ты чувствуешь боль, ты живой! Он не притронулся ко мне за три года и даже не намекал на что-либо. Даже в разговорах он не пошлил. Уилл не слонялся по территории академии постоянно, пропадал на недели, порой на месяц. Работа на базе для командиров есть всегда, но они могут подменять друг друга на выходные и отпуска. Уилл часто покидал базу на несколько дней, а в августе мы оба покидали Центр на весь месяц. Это были самые ужасные, сложные три месяца моей жизни. Три августа… Я не знала, где он, с кем, что делает. И меня это изводило…

1 сентября 2005 года…

Вход на базу в семь утра. Медосмотр включает в себя общий осмотр, опрос, выявление возможных проблем со здоровьем. В восемь утра вводная речь генерала о том, что всем нам и без того давно известно. Общий сбор на центральной тренировочной площадке в девять утра. В числе сорока участников роты я не гнушаюсь первого ряда, но в углу. Напротив нас располагаются командиры – полковник Руссо и капитан Оливия Браунинг. Женщина тридцати пяти лет на вид с заплетёнными в хвост светлыми волосами. Командиры не носили формы на базе, несмотря на то, что имели официальные армейские звания, но и в джинсах расхаживать себе не позволяли. Они были в футболках и болоньевых штанах с множеством карманов. Лишь сегодня я впервые вижу полковника Руссо. Строгого и дисциплинированного, прошедшего огонь и воду, но от того не разучившегося сопереживать. Его красивые глаза – в них поблёскивала боль утрат, потерь и разочарований. Боль живёт в нём так давно, что он счёл её своим лучшим другом. Боль и одиночество. Он одинок, несмотря на то, что почти всегда окружён толпой. Сегодня его укрывала маска строгости и хладнокровия. По его выправке и выражению лица было сразу видно – он военный. Несмотря на военные звания и некоторые уставы, местные командиры вели себя не совсем так, как должны на военной базе. Не было такого, знаете, «Вы все – куски дерьма!». Полковник заговорил первым, представив Оливию и себя.

– С сегодняшнего дня вы не учащиеся академии, вы – рядовые, – сказал Руссо. – Вы все уже укомплектованы в одну роту, ваш непосредственный руководитель – капитан Браунинг. Сегодня не будет занятий, но это не значит, что вы будете отдыхать. В первый день на базе проверяется ваша индивидуальная норма – это значит, что с вас никто не требует бежать дольше, чем вы можете, и прыгать выше своей головы. Но существуют минимальные нормативы, и если вы не дотянетесь даже до них, то вам будет тяжело здесь последующие двадцать месяцев. Сразу предупреждаю, капитан выделяет самых слабых в первый день на базе, и на всё время обучения они становятся её страстью, – полковник поменялся в лице, нарочито мило разулыбавшись, – единственной любовью, за которой надо бежать и подначивать.

Оливия не проявила видимых эмоций на высказывание полковника, но я увидела усмешку в её глазах. А Уилл на мгновение притих, глянув на неё. Вытянул губы трубочкой и причмокнул.

– В этой роли она весьма криклива, – заверил он, – и истерична. Так что, если вы сами не застрелитесь через месяц другой, то, как минимум, оглохните. И возможно немного сойдёте с ума.

Оливия цокнула языком, смирив полковника пренебрежительным взглядом. Уилл в ответ беззвучно заржал, нарочито вытаращив глаза и качнув головой. Но это действо было мимолётным, почти неуловимым для кого-то, но не для меня.

– Стоит упомянуть о том, что дополнительные баллы присуждаются не только за скорость, но и за качество выполнения того или иного упражнения. К примеру, делая приседания, лучше сделать десять раз, как полагает – с прямой спиной и, не отрывая пяток от земли, чем двадцать раз, как попало – скрючившись пополам. В течение следующих пяти часов капитан будет объявлять упражнения, которые вы должны выполнить. Ещё раз повторяю – делайте так, как умеете и сколько можете, но стремитесь к наилучшему результату. В два часа – у вас перерыв в один час…

– Капец! – прокомментировал кто-то из роты неподалёку от меня.

Руссо тут же умолк. Находясь в трёх метрах от роты, он пригляделся ко второму ряду, где-то неподалёку от меня. То ли у него слух как у дельфина, то ли интуиция заточена подобно мачете. Вот уж не знаю, но он моментально понял, откуда дует ветер. Вскоре и я поняла, кто нарушил устав по спалившемуся выражению лица Лоуренса.

– Лоуренс! – выдохнул полковник. Том скривился, мысленно чертыхаясь. – Из строя, – приказал Руссо, прошагав вперёд и встречая блондина. С отсутствием желания делать это, Лоуренс-таки вышел вперёд. Уилл остановился слишком близко от него, но не совсем в упор, окинул парня взглядом и чересчур мило разулыбался. – Я забыл сказать, что я тоже выявляю любимчиков. Им я уделяю очень много своего рабочего времени. И те любимчики удостаиваются особенных привилегий. Именно их я использую в качестве наглядного пособия в занятиях по рукопашному бою, например. Я тебя поздравляю, мой блондинистый друг! Ты только что занял первое место в моём списке. Считай, что мы поженились! – брякнул он, отчего полроты накрыло тихой истерикой. Уилл давно знает, что большинство здесь не переносит Лоуренса, поэтому простил им их злорадный смешок, тем более что они все вели себя очень тихо. Том тем временем был крайне зол и недоволен, но не смел, ничего сказать. – Но это я так… – весело встряхнулся полковник, – немного проспойлерил. А возвращаясь к нашему инциденту: в строю вы все – глухи и немы как рыбы.

– Простите, – буркнул Лоуренс.

Уилл передёрнул желваками:

– Незаконченное предложение.

Парень ненадолго растерялся, но потом сообразил, что именно с него требуется.

– Простите, сэр.

Уилл удовлетворённо моргнул вместо кивка.

– Я сегодня добрый, и поскольку ты поспешил нарушить правила до их объявления, я тебя прощаю. Но на будущее: в строю вы – немы, во время занятий у вас не существует личных разговоров. Вопросы начальству задаются только с предварительным обращением «Разрешите обратиться», и вопрос должен касаться лишь занятий. Все личные проблемы решаются исключительно в ваше свободное время – графики будут вам предоставлены сегодня. Встань обратно, – брезгливо сказал полковник Лоуренсу. И как только тот скрылся с его глаз, Руссо продолжил говорить с ротой. – В начале этого года я вас предупреждал о том, что ожидает вас на базе и советовал заняться спортом. Если вы этого не делали – это не мои проблемы, и ваше негодование неуместно. Я ещё раз повторяю – вы больше не учащиеся академии, а значит, никаких неуставных разговоров. Мне плевать, если вам плохо, если вам тяжело, если вы умираете. Делайте всё это тихо! А то добью… – Руссо замолчал на пару секунд, переведя дух. – В два часа дня капитан проводит вас в столовую. Через час она вас заберёт, проведёт для вас экскурсию, объяснит правила пребывания на базе. С четырёх часов возобновится проверка вашей нормы, но уже не физической – будет работа с оружием и транспортом, – полковник окинул нас взглядом, добродушно улыбнувшись. – Добро пожаловать на базу!

Вскоре Браунинг объявила разминку. А затем проверялась выносливость, и первым упражнением был бег на выносливость. В том квесте первым рухнул Гордон – на одиннадцатой минуте. Это меня нисколько не удивило, да и, кажется, всех остальных тоже. Вы ведь помните хиляка Гордона? Вслед за ним постепенно отпадали другие парни. На пятьдесят пятой минуте соотношение мужчин и женщин было неравным в пользу женщин. А на сотой минуте уже по полю валялись полутрупы, и я бегала в полном одиночестве. Завершая очередной круг, я уже решила замедлиться. Потому что бежать дальше особенно смысла не было, ведь я итак дала лучший результат.

– Она когда-нибудь устанет, как думаешь? – спросил озадаченно Руссо у капитана. Она обескураженно качала головой в ответ.

Я остановилась в метре от них:

– Я всё, сэр.

Командиры синхронно склонили голову набок, криво ко мне приглядываясь. Я практически не запыхалась, выглядела бодрячком. Но ничего удивительного, ведь я бегаю каждое утро уже три года.

– Точно? – сощурился полковник. – Может, ещё часик?

– Ну, я, конечно, могу. Но надо ли? Сэр.

Уилл причмокнул, оставив мой вопрос без ответа. Он вскинул рукой, в которой был планшет, и ввел туда результаты. Потом огляделся: ребята расслабились. Кто-то сидел на земле, кто-то на ней лежал, кто-то присел на часть конструкции, установленной на площадке для занятий. Только сегодня им было дозволено себя так вести – в период ожидания того, кто окончит упражнения последним.

– Поднимай их, распоясались совсем, – фыркнул полковник Оливии.

Капитан прошлась вдоль местности с наибольшим количеством «умирающих», раскрыв, как оказалось, большую пасть: «Подъём! Всем встать, смирно!» – заорала она. Реально… я чуть было не оглохла, хоть и стояла в стороне… во, дела!

Как только мы снова выстроились, Уилл весьма оживился.

– Вижу, вам понравилось, – разулыбался он, игнорируя хриплые вздохи, доносившиеся в строю. – Чтобы как-то разнообразить вашу тренировку, теперь будет бег на скорость.

Я засмеялась про себя, а кто-то тихо заматюгался.

После такого захода, разумеется, у всех активность несколько упала. Тем более что большинство присутствующих никогда спортом не занимались. В беге на скорость я снова показала лучший результат, но и Гордон остался верен себе и занял последнее место. Затем командиры решили, что после бега устают ноги, поэтому стоит заняться руками. Так что мы подтягивались. Через короткий перерыв поднимали ноги к перекладине. Потом отжимались. Затем приседали, а в завершении всего качали пресс. Я давала лучшие результаты, как и ожидалось, но не во всём. Где-то меня опережали Морган с Лоуренсом, последний демонстрировал хороший мышечный тонус рук. Так что мы трое были лучшими, но и ещё несколько парней и девчонок отставали не намного. Все самые худшие результаты давал Гордон. Он смог подтянуться только пять раз, два раза поднять ноги к перекладине. Отжаться три с половиной раза, присесть четырнадцать раз, из них шесть – скорчившись. Только с прессом дела обстояли не ужасно – тридцать семь раз.

После всех тех упражнений был бег с препятствиями, проводимый на площадке с тренажёрами. Здесь необходимо было пройти как можно быстрее через все препятствия. Препятствия состояли из стенок различной высоты, которые нельзя обходить, верёвочных лестниц, канатов, мостиков и туннелей. Ещё встречались такие препятствия, как пробежать по дыркам в шинах. Ну, в общем, это была обычная армейская площадка для тренировок. Разрешалось проходить площадку и возвращаться в начало, повторяя упражнение – это зачтётся к выносливости. В первом заходе я пришла третьей. Надо было как-то навёрстывать, так что я пошла на второй круг. И вот я подбегаю к командирам со второго захода – снова единственная, кто на него решился, а Уилл с Оливией стояли и криво пялились вдаль. Там далеко кое-как ковылял (ещё с первого захода!), догадайтесь, кто? Я поглядела вдаль, потом посмотрела на командиров, беззвучно засмеялась. Брови Уилла с каждой секундой изгибались всё сильнее.

– М-да, – причмокнул он. Оливия слегка оттопырила верхнюю губу, наблюдая за тем, как Гордон болтается на канате червяком, пытаясь подняться вверх, но никак. – Прелесть! – саркастично шикнул полковник. – Ты нашла любовь всей своей жизни, не так ли? – обратился он к капитану.

– Ага, я уже три часа как влюблена в него без памяти!

Я затряслась от беззвучного смеха. Знаю, некрасиво смеяться над убогими, но, блин! Гордон тем временем сильно раскачался на канате, потому что он пытался влезть наверх, руки слабые – не получается, из-за этого канат раскачался. В конце концов, он уже не мог справиться с силой качки. Кое-как поднялся на полметра и прыгнул на стену, повиснув на ней, очень вяло пытаясь перелезть через неё…

– Не, ну, капец! – замотал полковник головой.

– Ты ведь помнишь, что им здесь всем по восемнадцать лет? – заступилась за нас Оливия. – И большинство из них никогда никаким спортом не занимались.

Я не ожидала от неё, если честно. Несмотря на вступительную речь полковника о том, что ему плевать на нашу «гибель», я подозревала о том, что он немного лукавит. Но всё-таки не ожидала, что Оливия заступиться. Зато теперь понимаю, что это просто их работа, они не могут показывать своей жалости, но все мы – люди.

– Я помню, но это – капец! – возмущался Руссо. – Он не просто худшие результаты даёт… он – бог отстоя! За все семь лет моей работы здесь, я ничего отвратительнее не видел. А ты ещё не забыла Коннора?

Оливия сморщилась, передёрнув плечами от весьма неприятных воспоминаний о некоем Конноре. Полковник вскинул рукой в адрес Гордона:

– Этот парень хуже Коннора! А я-то полагал, что хуже Коннора ничего нет… включая неодушевлённые предметы.

– Да, вынуждена с тобой согласиться… – обречённо буркнула капитан.

– Может, утопим его? – воодушевлённо предложил Руссо. – Во время занятий якобы случайно?

Оливия покосилась на босса, немного помолчав. А затем открестилась:

– Если ты готов за него под трибунал пойти, то топи. Я на это дело не подписываюсь.

Руссо усмехнулся, хоть и немного кисло. Потом снова посмотрел на парня. Фыркнул, плюнул.

– Гордон?! – крикнул полковник вдаль. Парень вскинул башкой, всё ещё переваливаясь через двухметровую изгородь. – Завязывай! Ты уже показал всё, на что способен! – замахал Уилл раздражённо руками перед собой, мол, глаза б мои тебя не видели! Гордон кивнул и принялся сползать вниз по стене. Вскоре он за ней скрылся, предположу, что там он упал… – Плавать идём! – заявил полковник, незаметно для остальных повернувшись ко мне и подмигнув. Я смущённо усмехнулась в ответ.

Мы прошли к самому большому открытому бассейну. С одного берега было даже не видно края бассейна, и если бы нам не сказали, что это бассейн с подогревом воды, то мы бы решили, что это залив. Здесь проходят учения на водных транспортах, поэтому и необходима должная имитация – по размерам и глубине. У бортиков бассейна даже был запаркован кое-какой водный транспорт, здесь даже были небольшие пристани, а в воде располагались буйки. Мы в Калифорнии: климат здесь щадящий, зимы мягкие, дождливые и не снежные, а сентябрь является одним из самых тёплых месяцев в году. Позже, насколько я знаю, занятия в воде без транспорта будут проходить в помещении. Здесь были примерочные, в целях отсутствия провокации изнасилований на базе, и предоставлялись специальные костюмы. Но ещё до того, как позволить нам переодеться, капитан обратилась в массы: «Кто не умеет плавать, поднимите руки». Руки подняли восемь человек – шесть девушек и два парня. Странно, но Гордон руки не поднял. Как и предупреждал меня полковник когда-то, капитан сказала, что на базе никто не будет сюсюкать с нами, и, когда наступит время занятий в воде, нас просто скинут в воду. Но сегодня тот, кто не умеет плавать, может этого не делать. Так все, кто не умеет плавать, отказались сегодня это делать. Для круглой суммы капитан исключила меня и Гордона. Из оставшихся ребят она сформировала пять групп по шесть человек.

– Две группы идут переодеваться, – пояснила Оливия. – Одна группа идёт к левой пристани. Вторая – к правой. Как только одна группа сдаёт норматив, ей на смену идёт следующая группа. Нормативы сдаются парами. Здесь также будет проверяться выносливость, скорость, возможности задержки дыхания и погружение под воду с целью выявить страх или его отсутствие перед погружением. Разрешается чередовать любые стили плавания, запрещается плаванье на спине. Поехали! – хлопнула она в ладоши, глядя в сторону двух отобранных ею групп. Те направились к примерочным кабинам, а Оливия подошла к Руссо. Он работал за планшетом, вводя какие-то данные при помощи специальной ручки. Я читала по губам…

– Кому достанется Гордон? – спросила Оливия, заговорчески озираясь.

Полковник хмыкнул, косо поглядывая на неё.

– Он ведь твоя любовь, – брякнул Руссо, на что Оливия скривилась.

– Тогда, может, я тебе Лоуренса отдам?

Полковник мимолётно глянул на меня, видимо, поняв, что если он заберёт Лоуренса, то тот будет соревноваться со мной…

– Не, – фыркнул Руссо. – Наша с ним семейная жизнь давно дала трещину, и я не в настроении сегодня с ним общаться. Бери три группы. Я заберу Сандерс с Гордоном.

– Ты ведь его не утопишь? – прищурилась Оливия к боссу.

– Как пойдёт, – пожал плечами полковник, в следующий момент лучезарно улыбнувшись женщине. Она саркастично прыснула, молча отойдя от Руссо, прекрасно понимая, что Уилл только лишь шутит по поводу умышленного убийства подопечного.

В ходе занятий выяснилось, что группами командиры проверяли только скорость и погружение на глубину. А потом уже мы тут будем плескаться в хаотичном порядке, кто сколько сможет. Так что две группы, с которыми занимался полковник у дальнего бортика, быстро прошли, и настала наша с Гордоном очередь. Мы прошли на пристань, где полковник указал на буёк и сказал проплыть на скорость до него. В расчёт берётся путь и туда и обратно, таймер остановится только, когда мы вернёмся.

– Поехали! – сказал Уилл. Я дала Гордону небольшую фору – в семь секунд, позволив ему прыгнуть первым. Затем прыгнула в воду и поплыла брассом. Примерно на полпути, обогнала Гордона… м-да, мастер отстоя, и правда! Хотя я вынуждена признать, что плавает он быстрее, чем бегает.

Я проплыла до буйка, затем развернулась. Вернувшись к пристани, коснулась её руками. Тогда полковник отжал одну из кнопок таймера – их было две для измерения времени двоих пловцов. Присел на корточки передо мной.

– Сто метров за минуту, – сообщил он. Потом нахмурился. – Ты кроме спорта ещё что-то делала в академии?

Я загадочно улыбнулась. Уилл свёл нарочито брови.

– Серьёзно, ты хоть устала за эти пять часов?

– Немного.

Уилл изумлённо наморщил лоб. В следующий момент к пристани подплыл Гордон и Уилл нажал кнопку.

– Две минуты, Гордон, – сообщил полковник. Скривился при взгляде на парня, но не высказал своей брезгливости по отношению к парню вслух. Хоть и две минуты для не спортсмена – нормальный результат. Но, видимо, полковник презирал его именно в сравнении с женщиной. Ведь парень должен быть выносливее женщины физически и опережать её во всём, что касается физиологии.

Полковник откашлялся, отложил таймер в сторону и поднял с пристани, принесённые им мини-баллоны с воздухом. Они совсем маленькие, можно держать в руке.

– Нет страха глубины? – спросил Руссо. Мы с Гордоном отрицательно покачали головами. Полковник настроил и проверил болоны. – Глубина бассейна – пять метров. Воздуха в баллонах хватит на то, чтобы спуститься до конца и подняться. По дну бассейна разбросаны резиновые игрушки. Спускаетесь, подбираете одну из них, приносите мне. Скорость выполнения задания будет преимуществом, но это не обязательно. Тебе на радость, Гордон, – полковник вручил нам баллоны. – Их можно закрепить на ремень или держать в руке – если не мешает.

Я сунула трубку в рот и зацепила баллон на пояс, опускаясь под воду. У меня нет боязни глубины, но всё же, когда вода забивается в уши, нос и мутнеет в глазах, начинает сдавливать мозг. А потом ты опускаешься ниже – становится темно и страшно. Начинаешь бояться того, что ты можешь заблудиться и не выплыть, что воздуху в баллоне не хватит, или же мозг так сильно сдавит, что ты потеряешь сознание. Страхи сложно контролировать, и в момент боязни чего-либо ты не можешь мыслить разумно и утешать себя мыслями о том, что всё схвачено.

Не знаю, как можно видеть что-то кроме пятен под водой. Да ещё и вода поднимает твоё тело вверх – сложно наклониться, поднять что-то со дна. Я чисто интуитивно перевернулась и пошарила рукой по дну бассейна, в конце концов, нащупав что-то резиновое. Подобрала и вырвалась вверх, быстрее стремясь вернуться в привычную атмосферу. Вода над головой становилась светлее, и, наконец, я выплыла! Положив находку на пристань, я вытащила трубку изо рта. Растерев глаза, потрясла головой, чтобы лишняя вода вышла из ушей и носа. Нос сильно забился, и я закашлялась, чувствуя как немного захлёбываюсь. Через несколько секунд пришла в норму, подняв глаза на Руссо.

– Ну как? – полюбопытствовал он, беззвучно посмеиваясь.

Часто дыша, я закивала, лживо буркнул:

– Нормально.

– А честно?

Я потемнела, приглядевшись к нему. Увидела в его взгляде то, что он искренне интересуется.

– Ужасно! – фыркнула я, на что Уилл засмеялся. Я огляделась: Гордона не было. – А раньше здесь никто не тонул?

– Не, – отмахнулся Руссо. – Воздуха в баллоне – с запасом. И мы специально формируем небольшие группы, чтобы видеть всех вас.

Буквально через пару секунд выплыл Гордон, бросив трофей на пристань. Уилл глянул на его добычу, потом на Гордона.

– Ну, хоть что-то, – вздохнул Руссо. – Будешь у нас подводным шпионом, Гордон! – брякнул полковник, отчего я хохотнула с закрытым ртом. Сэм тем временем кашлял, хрюкал, тряс башкой и не слышал меня. – А что? – спросил Уилл, сам себя скорее, но глядя на меня. – Будет границу пересекать под водой, выплывать в портах…

Я засмеялась очень тихо и вежливо и, судя по выражению лица Уилла, моя реакция ему понравилась. Вскоре полковник сказал вылезать из воды. Но, пока Гордон был занят этим, Уилл подал мне руку, а это нонсенс, ведь он – командир, а я – рядовой. Здесь не должно быть разделений по полу. Уилл сам это знал, поэтому и подал мне руку так, чтобы Гордон этого не видел. И как только я вылезла из воды, он поспешил убрать руку. Но едва заметно пройдясь пальцами по ладони. И это был самый чувственный жест с его стороны. Мимолётное касание, показавшееся вечностью. На драгоценные секунды мир вокруг перестал существовать, заколотилось бешено сердце, и прервалось дыхание. Когда его рука выскользнула, и полковник мне подмигнул, я просто… обомлела. Выпала из реальности на некоторое время, застопорилась, наверно. Гордон прошёл вперед, и только оклик полковника позволил мне прийти в себя.

– Мини-Сандерс?

Я встряхнулась, посмотрев на него. Его губы дрогнули в улыбке, он кивнул мне, мол, надо идти. Я откашлялась и направилась вслед за Гордоном, но не стремительно. Чувствую всем телом, как Уилл близок. Идёт чуть позади, вводя какие-то данные в планшет. Он не касается меня, но моё тело его чувствует и находится в приятном напряжении, возбуждении.

– Ты – молодец, – сказал Уилл.

Я не обернулась, слушая его голос и чувствуя, как он прикрывает меня со спины от всего мира.

– Я думала, Вы против того, чтобы я показывала лучшие результаты?

– Да, но ты всё равно молодец.

Я довольно выдохнула. Возможно всё, что я делала эти годы, было ради его одобрения.

– Ты станешь сержантом… – с толикой грусти, но и не без гордости, буркнул он.

– Вы этого не хотите.

– Тебя не должно волновать ничьё мнение. Всё, что ты делаешь в жизни, должно быть исключительно для тебя. Ведь это твоя жизнь…

Глава 4

28 сентября 2005 года…

По инерции пытаюсь сдвинуться с места, ползу по холодной земле, но какой с того толк? Удаляются три пары мужских ног в тяжёлых военных ботинках. Мне их не догнать, а даже если и догоню, то ничего не смогу сделать. Раньше надо было думать, раньше надо было двигаться – после драки кулаками не машут! Кружится голова, закладывает в ушах, и в глазах двоится. Больно шевелиться и напрягать мышцы, всё тело болит, но особенно рёбра. Голова раскалывается, жжёт затылок и чуть выше правого виска. Я сминаю пожелтевшую и редкую траву в руках, сплёвываю кровь. Не хватает сил, чтобы встать и даже заговорить. Я не теряю сознание, но и в трезвости ума не пребываю. Мне плохо – я здесь и не здесь…

– Ли? – слышу чей-то голос.

Прошла вечность или минута – я не знаю. Некто прикасается к моему плечу, осторожно переворачивает набок. Я долгое время не могу понять, кто это, и даже по голосу не разобрать мужчина или женщина. Звуки плывут, и в глазах двоится. Он что-то говорит, но я не понимаю. Когда я оказалась на ногах, видимо, он меня поднял, то у меня скакануло давление, и все внутренности свернулись в узел, будто кишки наизнанку вывернули. Я инертно отпихнула человека, скорчившись пополам. Меня вырвало. После чего мне стало немного лучше. Картинка немного прояснилась, и я увидела в своей рвоте кровь. Голова продолжала кружиться. Мутная, тёмная и двойная картинка, но всё же я узнаю Моргана возле себя. «Пойдём» – сказал он, но идти мне не позволил. Он взял меня на руки и унёс. Я не понимала толком, что происходит. Время текло непонятно: то слишком быстро, то слишком медленно. Кто-то разговаривал, задавал вопросы. Я что-то отвечала, но ничего не запоминала. Было сложно сформулировать мысль и высказать её. Язык заплетался, будто ватой обложенный, в мыслях было то же самое – вата. Целую вечность меня выворачивало наизнанку. Рвало кровью. Горло жгло, во рту ощущался вкус железа и кисло-горькой рвоты. Было больно кашлять, больно дышать. Мне что-то вкололи, потом положили под капельницу.

Через несколько часов мне стало намного лучше. Перестало рвать, нормализовалось давление. Тогда только мне рассказали, что стряслось. Элен – врач, женщина сорока лет на вид, со светлыми волосами до плеч и нежными руками сказала, что в три часа ночи меня привёл Джон Морган. Он пришёл меня сменить на ночном посту, а я валялась избитая. У меня было треснуто три ребра, лёгкое сотрясение мозга и внутреннее кровотечение. Мне вкололи обезболивающее, противорвотное и сосудорасширяющее, а через некоторое время успокоительное и снотворное. Я проспала четыре часа. Мне не стали делать никаких операций, поскольку у меня ускоренная регенерация. Были ссадины на затылке и чуть выше правого виска, но когда я проснулась – в десять утра – они уже почти исчезли. Элен предположила, что меня ударили по голове дважды, так я и заработала ушиб головного мозга. Пока она всё это говорила, я вспоминала…. Как меня долбанули башкой о стену дважды, чтобы я потеряла равновесие. Пока двое держали меня, Лоуренс бил. В конце своей победной эпопеи он ещё несколько раз пнул ногой в живот. Не удивил. Нет, Лоуренс меня не удивил. Он вечно косился на меня со злобой. Да и в принципе, мне кажется, люди в его жизни делятся на тех, кого он ненавидит и тех, кто его бесит, но недостаточно сильно для ненависти (таких личностей он держит при себе). Он – сексист и гомофоб, что заставляет меня считать его не до конца определившимся геем. Я вообще удивляюсь, как его ещё не заперли, как он прошёл психологические тесты, не показав своей асоциальности. Он – садист, это мне известно ещё со школы. В младших классах он издевался над животными, в средней школе стал обижать первоклашек. Вечно цепляется к девчонкам – именно не клеится, а цепляется. Дружит с теми, кто слабее его, чтобы показать своё превосходство. Несмотря на то, что в академии мы учились на одном потоке, наши интересы, так сказать, не пересекались. В школе мы учились в разных классах. В общем, раньше мне везло. А вот здесь мы оказались в одной роте и наши интересы, наконец, столкнулись. Почти за целый месяц пребывания на базе он показывает весьма неплохие результаты, но я его во многом опережаю. Баба. Выскочка. Он бесился всю первую неделю обучения, а когда я стала сержантом, к слову сказать, единственной девушкой-сержантом, а он – нет, то он начал ко мне цепляться. Сначала просто издевался, злостно подшучивал, потом стал угрожать, пытался подставить чуть ли не под статью. В общем, стоило ожидать такого исхода…

Медпункт базы состоял из нескольких процедурных кабинетов и трёх палат с различным количеством коек. Элен сказала, что никогда ещё все палаты не были заняты – к ней частенько наведываются с царапинами, вывихами и другими нетяжёлыми травмами. Бывает что-то пострашнее, но не часто. В двуместной палате я была одна, в соседней палате было ещё двое парней из другой роты и всё. Я пришла в себя в десять часов утра, и вскоре в палату вошёл… полковник. Просто зашёл, молча глядя на меня. Но, несмотря на сохранённое внешнее спокойствие, в его глазах была буря эмоций: от бешенства и негодования по отношению к моим обидчикам до неистовой жалости и нежности ко мне. Я всегда видела проявление доброты ко мне, но такой взгляд видела впервые. Сдержанность полковника была уместной, потому что в этом был весь он – сильный, зрелый, умный мужчина; строгий и безжалостный по отношению к врагам, нежный и заботливый – для меня. Говорят, женщины любят драму…. Мне не нужна была драма. Он не пускался в истерику, не вбегал, судорожно обнимая, зацеловывая и твердя «как же ему жаль». Руссо – настоящий мужчина. Если уже случилась беда, он не причитает, не говорит, он делает.

– Кто?

– Я сама…

Уилл мигнул глазами, дёрнулись его желваки. Было ясно, что я вру, мы оба это знали, но я продолжала врать.

– Селин, – впервые слышу своё имя, произнесённое с неистовой болью и сожалением.

– На ночном посту я стала засыпать. Чтобы взбодриться, решила пройти тренировочную площадку. Неудачно поставила ногу, навернулась, упала. В полёте ударилась о части конструкции рёбрами и головой.

Уилл замер, уставившись на меня удивлённо.

– Красиво врёшь, – отметил он. Я промолчала, отвернувшись лицом к стене. – Мы не в тюрьме, и ты не должна потакать проявлению дедовщины здесь.

Я иронично хмыкнула. Потакать не должна, но дедовщина имеет место быть. Уилл сам это говорил. Возможно, она контролируется, и может её проявление – не столь частое явление здесь, по сравнению со среднестатистической армией. Но если бы её можно было полностью искоренить, то её бы здесь не было вовсе уже давно.

– Он – асоциален, – не унимался Уилл. – Я его посажу.

Вряд ли… Лоуренс ведь прошёл все тесты, значит, не асоциален. Наверно. Может, я ошибаюсь, а Уилл был прав – в этом месте у парней обостряются первобытные инстинкты. Уилл хотел мне помочь, хотел защитить – я это чувствовала, но он не сможет этого сделать в данных обстоятельствах.

– Я сама упала.

– Хватит, – огрызнулся Руссо, но не повысил голос. – Дураку ясно, что ты не могла так сама себя покалечить.

Я напряжённо сглотнула. Мне было неприятно врать ему или недоговаривать что-либо. Я уже давно привыкла обсуждать с ним свои проблемы. Это длилось три года – что бы меня не мучало, я могла спросить совета у Уилла, и он помогал. Он быстро заменил отца на этом поприще…

– Я не могу… – буркнула я, опуская лицо. – Вы ведь сами понимаете, если я настучу, то получу вдвойне!

Уилл выдохнул носом, мысленно поддерживая меня и понимая мои мотивы. Потом он подступился ко мне, присел на край больничной койки. Коснулся моей руки, отчего дрогнули мускулы. Я нахмурилась, посмотрев полковнику в глаза. На секунду мы замерли, глядя друг на друга, а потом Уилл приблизился ко мне и поцеловал. В первый раз. Это был не просто поцелуй, а нечто запредельное. Нечто абсолютно простое на вид, но с глубочайшим смыслом. Это было событием, которое происходит и всё расставляет на свои места. Он не просто поцеловал меня. В его поцелуе не было низменных чувств, страсти и похоти, в нём была нежность и забота, сопереживание. Одним своим поцелуем, Уиллу удалось объяснить мне все неурядицы, происходившие между нами три года. Он просил прощения за то, что ему приходилось держать дистанцию, за то, что порой он даже был груб. Он продолжал держать дистанцию даже здесь, на базе, весь последний месяц. Потому что не мог проявлять ко мне нежность, оставаясь при этом строгим учителем. Он учил нас справляться со своими страхами, и ему пришлось кидать меня в комнату с крысами. Он был вынужден строить меня, изматывать тренировками. Этот месяц был тяжёлым: нас гоняли целыми днями, так сильно изматывали, что через одну минуту после отбоя мы уже храпели. Я замечала, что когда дело касалось издевательств надо мной, Уилл старался держаться в стороне и не смотреть. Я знала, что он чувствует ко мне на самом деле. Все эти годы. Но лишь сейчас, когда он поцеловал меня, всё стало ясно окончательно.

Запуская руку в мои волосы, Уилл нежно провёл ею по скулам. Его губы плавно соскользнули с моих, а потом коснулись моей щеки. Я не осмелилась говорить что-либо, даже шевелиться побоялась. Потому что это всё могло вдруг оказаться неправдой. Моей очередной фантазией, несбыточной мечтой…

– Я сделаю так, что он ничего не поймёт, – заверил Руссо шёпотом. – Он до тебя не доберётся. Скажи мне, кто это?

Я молчу. Только сейчас начинаю осознавать, что всё это правда. Касаюсь пальцами его рук, прикасаюсь к его костяшкам, провожу вверх по венам, затем по рельефам. Наслаждаюсь чувственными секундами возле мужчины, которого люблю. Секундами, о которых тайно мечтала три года. Уилл наблюдает за движением моих рук, позволяет мне, наконец, позволяет, подпускает ближе.

– Зря я Вас не послушала… – тихо произнесла я.

Затаив на мне взгляд, Уилл передёрнул желваками. «Зря» – послышалось мне. Но он не сказал этого. Мне даже показалось, что он винит себя в какой-то степени, мол, накликал на меня беду. Он не хотел быть правым, не ощущал превосходства. Не желал уличать меня в глупости и доказывать свою правоту.

– Не надо так, – сказал он. Я непонимающе нахмурилась. – Ты такая, какая есть, и по-другому не могла поступить. Принимай себя со всеми своими недостатками. Никто не идеален.

– А как же Вы?

Полковник прыснул, беззвучно смеясь.

– Я тем более. Так и будешь мне выкать? – уточнил он сощуренно. Я пожала плечами. Уже настолько привыкла к определённому ходу наших отношений, что не могу остановиться. – Это заставляет меня чувствовать себя старым… эм, – полковник скривился, не решаясь продолжить или пытаясь подобрать невинную формулировку.

– Педофилом? – подстегнула я его. Уилл недовольно вздохнул, хоть и глаза немного смеялись. – Ты такой и есть, – брякнула я, отчего лоб Руссо наморщился, а губы изогнулись в саркастичной усмешке.

– Спасибо, – причмокнул он. Я промолчала, беззвучно посмеиваясь. Он демонстративно и медленно дистанцировался от меня со словами: – думаю, не стоит тебя больше трогать…

Я засмеялась с закрытым ртом, схватив его за футболку на груди и слегка притянув к себе, но не прижав. Уилл притих, смотря на меня улыбающимися глазами.

– Несмотря на всё это… и на многое другое, – выдала я, отчего брови полковника изогнулись. «На что это – другое?» – читалось в его взгляде. – Ты всё равно для меня самый лучший.

Уилл посмотрев в потолок, будто специально, чтобы я не видела его самодовольства. Ему всё равно всегда льстило то, что я возвышаю его в статус Бога. А кому это не понравится?

– Не самое хорошее утешение… – произнёс Уилл сомнительно. – Это лишь означает, что ты тоже ненормальная, но я оттого нормальным не становлюсь.

– Ну и… что я должна сказать на это?

Уилл ошеломлённо на меня уставился. Пару секунд он молчал. Меня забавляли его реакции, его индивидуальная мимика и способность грохнуть нечто, отчего я буду смеяться как припадочная. Это были те вещи, за которые я души в нём не чаяла. Наверно, у всех есть такие фишки…. Человек как-то по-особенному ест или причмокивает во сне, может, он просто говорит всегда метко или красиво. А может, и это что-то неуловимое почти – он почёсывает кончик носа, теребит мочку уха, взъерошивает волосы. Это может быть что угодно, но абсолютно индивидуальное – нечто присущее лишь одному человеку. За такие вещи мы не то чтобы любим кого-то…. Но определённо чувствуем что-то особенное. Смотрим на человека в этот момент и думаем: как же я тебя обожаю!

– Не знаю, – встряхнулся нарочито Уилл. – Что-то типа «ты – нормальный».

– Но ты ведь не такой, – хмуро буркнула я. Руссо раздражённо цыкнул, я засмеялась. – Смирись – никто не идеален! – резюмировала я.

Уилл моргнул, только сейчас поняв, что вообще произошло. И он от этого просто офигел. Подзависнув на пару мгновений, он мысленно проиграл наш диалог на повторе, а потом пробубнил:

– Ладно, я понял: если никто не идеален, и ненормальным быть нормально, об этом не стоит говорить людям… особенно тебе.

Я поджала губы, молча перекатывая глазами. Уилл смотрел на меня одновременно изумлённо и восхищённо. Я знаю, сейчас он чувствует то самое… это уже мои индивидуальные фишки, заставляющие его замирать. Несмотря на боль в рёбрах, я придвинулась к полковнику и обняла его, наслаждаясь моментами единения. И никак иначе это не назовёшь. В один миг строгий военный воспитатель перевоплотился на моих глазах в обычного мужчину, которого я люблю. Этот момент был прекрасен, и оказалось, что произошедшее со мной накануне – не самое худшее в жизни…

– Похоже, что тебе нужна была встряска… – брякнула я шёпотом, обнимая его, но слегка отстраняясь, чтобы видеть красивые глаза.

– Ты ещё с крыши спрыгни, чтобы я тебя поцеловал, – прыснул Уилл, саркастично посмеиваясь.

– Ну, – не всерьёз отпарировала я, – если ты и дальше будешь сильно тормозить, то придётся так и сделать.

Уилл саркастично и тихо хохотнул, закивав. Мы уже почти поцеловались, как дверь отварилась… просто в самый неподходящий момент! Я толком и сообразить не успела, что произошло, в то время как Уилл уже вскочил с койки. М-да… он славится отменной реакцией…

– Полковник, – произнесла Элен приветственно.

Уилл кивнул, кашлянув. Немного растерялся, буквально на несколько первых секунд, но потом всё нормализовалось. Уилл увлёк женщину за собой на выход, разговаривая о моём самочувствии и прося её выписать мне больничный на десять дней. Думаю, полковник – не сторонник длительных больничных, и Элен удивилась тому, что он делает это для меня. Тем более что у меня врождённая ускоренная регенерация. Но она не стала спорить, просто потому что Уилл – старший по званию.

***

Вечером того же дня я зависла над книгой подобно Кощею над златом. Делать было нечего, вот я и попросила у Элен что-то почитать. Мы с ней успели подружиться за этот день – она проявляет ко мне материнскую заботу. Хоть и я не спрашивала с чем это связанно, слышала о том, что она не может иметь детей, но всегда хотела. Видимо, я похожа на её несуществующую дочь. В общем… Элен дала мне то, что по закону я ещё читать не имею право! В самый кульминационный момент, когда главный герой буквально залезает на героиню, в палату входит Руссо. Я шуганулась, спрятав книгу под одеяло возле себя. Уилл нахмурился, немного замедлившись.

– Ну и, что ты спрятала?

– Не, ничего, – буркнула я, поджав смущённо губы.

Несмотря на то, что я не поклонник женских романов и порнографии, всё же… немного возбудилась. Не отдавая себе в том отсчёта – такие вещи в принципе зачастую сами собой происходят. В общем, Руссо появился вовремя как никогда! Он прямо всегда чувствует, в какой именно момент нужно отворить дверь. Но ничего удивительного, ведь у него, как и у меня, в арсенале имеется обострённое шестое чувство. Эта способность весьма многогранна и ею наделяются те, кто также владеет ясновидением. Так уж заложено природой, что два этих дара должны работать в тандеме. Таким образом, способность обострённого шестого чувства может посылать тебе не просто ощущения, чтобы ты не пошёл туда, где тебя ждёт беда, но и видения из будущего, которые помогут найти ответы и избрать нужный путь. А ещё эта сила может и самостоятельно влиять на жизнь обладателя, заводя его туда, где ему будет лучше. Однажды тебя просто может потянуть в то место, где ты никогда не был, и именно там ты найдёшь то, чего всегда искал. Или избежишь того, чего всегда боялся. Вот так порой действует эта способность. Главное – научиться пользоваться ею и слушать своё подсознание.

Уилл поглядел сначала на меня, потом попытался увидеть то, что я спрятала. Но не нашёл к чему придраться, а допытываться посчитал неприличным. Мысленно отдёрнув себя, он снова посмотрел на меня и потемнел.

– И чего ты на меня так смотришь? – подозрительно спросил он. Наверно, мой взгляд изменился после прочтения откровенной эротики…

– Как? – подкосила я под идиотку.

– Вот так, – указал Уилл на меня.

Я хохотнула, отвернувшись лицом к стене и решив перевести тему.

– Не то что бы я была против… но не поползут ли по базе слухи, если ты будешь навещать меня два раза в сутки?

Уилл встряхнул головой, игриво глядя на меня.

– Ты за кого меня принимаешь? Я, между прочим, на дежурстве, – он продемонстрировал мне радиотелефон.

Я нахмурилась, перекатывая глазами. Блин, Элен ведь предупреждала о том, что сегодня второй врач был вынужден покинуть базу, а Элен не могла работать вторые сутки подряд, поэтому ей на замену обещал прийти полковник. В медпункте работает два врача посменно – сутки через сутки. Но периодически кому-то из них надо отлучиться, тогда их заменяют другие руководители. Все агенты Укуса знакомы с азами медицины, а уж военные люди, прошедшие горячие точки и подавно. Серьёзную хирургическую операцию им, может, и не доверят, но дежурство подразумевает оказание первой медицинской помощи.

– А, да – точно… – протянула я, намереваясь подшутить над полковником. – Элен говорила, что ты тут всю базу оббежал, чтобы выбить для себя ночное дежурство. Кого умолял на коленях, кого подкупить пытался…

Уилл усмехнулся, пряча телефон в один из многочисленных карманов в штанах.

– Как смешно, – высказался он. – Давай, раздевайся!

Я от неожиданности аж рот слегка раскрыла, косо пялясь на полковника. Уилл некоторое время молча оценивал мою реакцию, а потом артистично вздёрнул бровями.

– А ты что думала? Думаешь, я просто так базу оббегал полдня? На сегодня я твой лечащий врач. И мне срочно надо тебя пощу… – он быстро спохватился, исправившись, – осмотреть. Пальпацию там сделать… – вдумчиво произнёс он, перекатывая глазами, видимо, мысленно уже делая мне пальпацию. Причём в тех местах, где её нормальные врачи не делают.

– Маммограмму, – саркастично закивала я.

– Да, точно! – обрадовался полковник.

Я его настроения не поддерживала:

– А я настаиваю на враче женского пола! Как пациент я имею право попросить…

– А меня не волнует, – прервал меня Руссо. – Ты на военной базе – тут всем плевать на твоё мнение. Я уж молчу о том, что я – старший по званию и могу тебе просто приказать…

Набрав воздуху в щёки, я вздохнула. Надулась и замолчала. Тогда Руссо издевательски засмеялся.

– Я смешнее, – брякнул он.

Сатирически мыкнув, я не стала боле парировать. Соревноваться в чувстве юмора с полковником – бессмысленное занятие! Даже не знаю, зачем я это только затеяла. Хоть и мне частенько удавалось тоже ляпнуть что-то, отчего он смеялся. Но всё же по части чувства юмора он на уровень выше меня. Может быть и правда, это – мужское занятие шутки шутить – они ведь так самок приманивают.

Став серьёзнее, Уилл подтянулся к планшету, закреплённому на стене над койкой. Здесь даже медицинские карты были в электронном виде, и доступ к ним имели только командиры базы. Он прошёлся взглядом по моему анамнезу.

– По сравнению с утром ты себя лучше чувствуешь?

– Да, но я не до конца восстановилась.

Полковник угукнул, не став говорить о том, о чём мне говорили ещё в академии. В среднем, при ускоренной регенерации лёгкие ранения заживают за несколько часов, средней тяжести – за сутки, тяжёлые – за двое суток. Но у меня это первая серьёзная травма, так что исцеление происходит медленнее. Человек, впервые заболевший гриппом, переживает болезнь тяжелее, чем, если он болеет им уже далеко не в первый раз. Так и с ускоренной регенерацией – чем чаще организм будет встречаться с одной и той же или несколькими похожими травмами, тем быстрее он будет восстанавливаться с каждым разом. Но эта способность очень капризна. В юности она себя слабо проявляет – её надо, так сказать, закалять. А потом, чем чаще ты её используешь, тем быстрее она изнашивается. Поэтому, такие как мы с Уиллом не бессмертны, у нас просто замедленное старение. Ускоренная регенерация близка по смыслу к девяти жизням кошки – она воскресает девять раз, но чем чаще она это делает, тем меньше шансов у неё остаётся…

– Я хочу понять, сколько времени у тебя уходит на восстановление, – пояснил Уилл, дальше задавая ряд вопросов и вводя данные в планшет. – По десятибалльной шкале, где один – слабо, десять – сильно: боль в рёбрах.

– Болит только при смене дыхания, смехе и резких движениях. Три.

– Головная боль, головокружение?

– Два. Затылочная часть.

– Тошнота, рвота.

– Немного тошнит, но нет рвотных позывов.

– Живот крутит?

– В общем, нет.

– Аппетит.

– Не хочу есть. Съела йогурт в обед. Много пью.

– Общая слабость?

Я пожала плечами.

– Сонливость – два балла.

– Когда начались улучшения?

– После обеда стало лучше.

Закусив щеку, Уилл глянул на меня. Ничего не сказал, но я догадалась, о чём он подумал.

– Быстро восстанавливаюсь, да?

– Слишком даже, – хмуро буркнул он. – Беря в расчёт твой возраст, характер травм и то, что это первая серьёзная травма. Все те улучшения, что произошли с тобой сегодня, должны были произойти через три дня. А полное восстановление наступить через пять дней. Но ты полностью восстановишься за два-три дня, будто бы тебе уже за тридцать, и ты много травм получала.

– Ну, я получала травмы в детстве.

– Они были не серьёзными, а я читал твою историю болезни за всю жизнь.

– И что, это – ненормально?

Уилл вздёрнул бровями, качнув головой.

– Понятие нормы – вещь относительная.

– Но ты встречал раньше визардов, которые так быстро восстанавливались?

– Да. Просто их мало. Ты всегда была не от мира сего… видимо, ты – гений и физически, – окончив работу в планшете, он закрыл базу и повесил гаджет обратно на стену. Потом глянул на меня, встряхнувшись. – Так что, осмотр нужен?

Я усмехнулась, закатывая глаза, отчего Уилл засмеялся.

– Сомневаюсь я в Вашей компетентности, – фыркнула я несерьёзно.

– Я врач куда лучше Элен, – брякнул Уилл. Пораскинул мозгами… и беззвучно заржал. Он сам не верил в то, что сказал.

– Ас в гинекологии и маммолог от бога? – подстегнула я. Руссо затрясся от беззвучного смеха, положительно качая головой.

– Как ты только догадалась… – наклонившись ко мне, Уилл взяв меня за бедра, не резко двинул на себя и уложив на койку. Присев на неё, навис надо мной, целуя.

– Да, этого Элен не делала, – промычала я сквозь поцелуй.

– Говорю же, я лучше неё, – издевательски посмеиваясь, сказал он.

Долгое время мы просто целовались и нежились. Это было немного даже по-детски, но мило – будто мы два чистых подростка. Уилл не лез ко мне, только целовал нежно и заботливо, улыбаясь и сверкая глазами орехового цвета. И когда я уже окончательно забылась, поняла, что его рука сдвинулась в сторону моей заначки. Я дёрнулась, но к этому времени, полковник уже взял книгу и, вскочив с койки, отошёл с ней в сторону. Я сдвинулась за ним, но у меня заболели ребра, что заставило меня остановиться. Хоть и, не желая причинять мне боли, Руссо всё же беззвучно посмеивался надо мной и тем, что обдурил меня! Засранец! Встав в метре от койки, Уилл внимательно посмотрел на обложку, вскоре его брови изогнулись. На ней был изображён поцелуй полуголого качка с женщиной в белой сорочке.

– Порнография… – пробубнил ошеломлённо полковник.

– Это не порнография, а эротика!

– Хочешь сказать, они там сексом не занимаются? – посмотрел Уилл на меня исподлобья. Я недовольно промолчала, поправляя одеяло на животе. Уилл открыл книгу на первой странице, прочитал пару строк. Потом перелистнул две страницы. – Они это уже на третьей странице делают!

– И что?

– Не стыдно тебе? – шутливо пытался он призвать к моей совести.

– Нет, а за что мне должно быть стыдно? Это нормально для женщины. Говорят, что нам даже полезно читать эротику.

Полковник саркастично угукнул, не став говорить о том, что женщине полезно иметь мужчину, а не эротику читать.

– Это, кстати, не моё, – оправдалась я.

– Конечно же. Садовый гном принёс, да?

– Нет! – хохотнула я. – Мне просто было скучно, а эта книга – единственное, что было у Элен.

Уилл осуждающе замотал головой, причитая, мол, чему женщина детей учит. Потом открыл книгу в середине, поначалу просто потемнев, а потом даже слегка приоткрыв рот при прочтении. Я беззвучно засмеялась, наблюдая за выражением его лица.

– Ты читала одиннадцатую главу?

– Я уже на семнадцатой.

Он наигранно ахнул, а потом быстро пролистал до семнадцатой главы, бубня «Если они такое творят в одиннадцатой то, что же там происходит в семнадцатой главе?!». Я отвернулась от полковника к стене, тихо смеясь. Через несколько секунд, он снова ахнул, прочитав нечто. Я цыкнула, закатив глаза. Уилл глянул на меня, тяжело вдохнул и, замотав головой, не стал ничего говорить. Закрыл книгу и бросил на койку. Потом взял стул, поставил его спинкой ко мне и уселся в него, положив руки на спинку…

Мы разговаривали до утра. По большей степени о нём, поскольку все прошлые годы мы чаще говорили обо мне. За один день наши отношения перешли на совершенно иной уровень. Без лишних прояснений и драмы. Но, как я и говорила, мне драма и не нужна была. Мне больше понравилось то, что получилось – как-то по-свойски. По его отношению было видно, что я ему нравлюсь, и он хочет проводить со мной время. Так было всегда…. Я чувствовала это и раньше. Но тогда он позволял себе обсуждать не все темы, редко говорил о себе, следил за целомудренностью разговоров. А сейчас он раскрывался, рассказывая о работе, о своём прошлом. Всё чаще шутил, немного пошлил, но не приставал. За все годы знакомства я не узнала лишь того, что стряслось с ним несколько лет назад. И этой ночью я не осмелилась его спрашивать – посчитала это неприличным. Я слышала истории о том, что Руссо пьёт, но не так чтобы много. Хоть и порой случались скандалы на базе – он и пьяный приходил и сбегал в рабочее время, пропадал на несколько дней, не отвечал на звонки. Но это такие истории, знаете, как игра в испорченный телефон. Этой ночью он говорил со мной о многом другом. Несмотря на некоторые тайны и незначительные недостатки полковника… я лишь сильнее в него влюблялась. С каждой минутой, с каждой его новой историей. Влюблялась в его отношение ко мне, в его рассказы, в его познания и многогранность. Он был и строгим военным, прошедшим горячие точки, и обычным соседским парнем. Интровертом и мастером конспирации. Полковник сухопутных войск, повидавший сотни смертей и не сломавшийся, не превратившийся в кого-то никчёмного, слабого и злого. Тот строгий специалист по спасательным операциям всегда умел ляпнуть что-то, отчего смеялись все вокруг. Мужчины хотели с ним общаться, женщины текли. Он знал всё и обо всём. Чтобы я не спросила, кажется, не существовало отрасли, в которой Уилл не разбирался. Может не во всём он был ас, но хотя бы минимальные познания у него были во всём. Он несколько лет работал под прикрытием, благодаря чему осваивал новые профессии и навыки. Его знания безграничны для меня. Он кажется мне умнее Энтони, хоть и по факту всё не так. Я восхищаюсь им до глубины души, верю ему безоговорочно, боготворю его. Я люблю его с каждой минутой всё сильнее, до боли…

Глава 5

Уже после трёх дней больничного я полностью восстановилась и начала рваться в бой. Но мне сказали лежать в постели, пить много жидкости и не рыпаться ещё семь дней. За четыре дня я прочитала две книги, выучила местный интерьер, много с кем говорила. Веселее жить не стало! Я уже не знаю, чем себя занять. Ко мне приходили гости: друзья и преподаватели академии, для которых я осталась любимой ученицей. Элисон спрашивала моего разрешения на то, чтобы оповестить моих родителей о случившемся, но я попросила не говорить им об этом – чего зря воду баламутить? Друзей у меня немного – трое. Первым приходил Джон, который меня сюда и привёл. Долго смотрел на меня с сочувствием, жалел, говорил, что знает, кто это был и обещал отомстить за меня. Но я просила его не рубить с плеча. Если он за меня будет заступаться, это, конечно, хорошо, но если меня вечно будет кто-то защищать, сами понимаете, какая сложится репутация. Потом приходили Амелия с Сабиной, и да, мы с ними теперь подруги. Как тогда и советовал Уилл, я устроила вечеринку, на которой и сами девушки нашли общий язык и ко мне стали относиться более уважительно. То есть перестали собачиться и нарушать мой покой. Они по сей день периодически расходятся во мнениях и начинают ругаться, но теперь это не выглядят так, будто сцепились две мокрые курицы. Вскоре после той вечеринки мы с Амелией стали вместе заниматься спортом, а Сабине я помогала подтянуть некоторые предметы по гуманитарным наукам. В общем, мы – подруги, но я всё же думаю, что это временное явление, и когда мы окончим обучение, то, скорее всего, будем просто периодически здороваться на работе. Я не из тех, кто нуждается в подругах. То есть в таких подругах, с кем девушки обсуждают парней и ходят по магазинам. Какой была, такой я и осталась, и считаю, что личная жизнь – дело личное, а шопинг – вообще не моё. Я иду в магазин лишь тогда, когда мои любимые джинсы порвались.

Шёл пятый день моего «заточения». Я закатила Элен истерику у регистратуры. Начала с просьбы «отпустить меня», а закончила скандалом.

– Вот у меня документ! – сидя за стойкой администратора, Элен тыкала в бумажку. – С подписью генерала, полковника и твоего непосредственного начальника – капитана Браунинг! Здесь чёрным по белому написано: больничный лист до седьмого октября! А сегодня только второе число! Ты считать умеешь, Сандерс?! – распсиховалась Элен, потому что я ей уже четверть часа на мозги капала. А я это умею.

– Ой! – фыркнула я. – Элен, ну чего ты прицепилась к этой бумажке?! Я тебе говорю, да и ты сама видишь, что со мной всё нормально. Выпиши меня!

– Я не могу!

– Как это не можешь?! Ты ведь врач! Это твоя территория, и только тебе решать, кому здесь «жить»! Если у меня нет жалоб, то чего я зря койку занимаю?!

– Ничего страшного, занимай! – бросила Элен. – Всё равно она вечно пустая…

– Ну, Элен! – взвыла я. – Не могу я больше лежать здесь! Понимаешь?! Мне скучно! Сил нет никаких!

– Ты всего четыре с половиной дня валяешься без дела. Угомонись! Расслабься! Хочешь, дам тебе свой диск с релаксирующей музыкой?

– Нет!

– Почему? Сходи в столовую, нарежь себе огурцов, – отмахнулась она, озираясь в поисках чего-то, – а я пока поищу диск…

– Нафига огурцы-то резать? – не поняла я.

– На глаза себе положишь! Сметаной остальную часть морды намажешь, вставишь наушники в уши и будешь расслабляться!

Я прыснула, устало повиснув на стойке регистратуры.

– Привет, – послышался мужской голос, вынудивший меня встряхнуться и посмотреть в сторону мужчины. – Что за шум, а драки нет? – спросил Тони, попеременно глядя на меня и Элен.

– Вот, с ума у нас сходит девушка, – указала на меня Элен. – От скуки.

Уокер косо глянул в мою сторону.

– Ну, если с ума сходит, то, может, её стоит отправить в наше психиатрическое отделение на острове? – издевнулся он.

Элен активно закивала:

– Ещё чуть-чуть… и я её туда отправлю!

– Ещё чуть-чуть, – вмешалась я, – и я устрою драку с парнями из соседней палаты!

Тони изогнул брови, озадаченно хмыкнув. Раскинув пиджак в стороны, сунул руки в карманы брюк.

– Ясно, – резюмировал он.

– Тони, ты можешь сделать что-нибудь? – взмолилась я. – Можешь распечатать и подписать справку, чтобы меня сиюминутно выписали?

– Эм… – он немного растерялся. – Вряд ли. Я уже не твой куратор. Теперь твой куратор – Оливия, как она скажет, так и будет.

– Да тут все подписали её больничный лист! – вручила Элен листок Тони.

Он его взял в руки и внимательно изучил. Потом присвистнул и вернул бумажку Элен. Поглядел на меня, с нарочитым прискорбием сообщив:

– У тебя выбор не велик, дорогая. Либо отдыхать до седьмого октября, либо утопиться в унитазе. Что выбираешь?

– А ты мне поможешь утопиться? – спросила я без энтузиазма. Тони не ответил, поняв, что это был чёрный юмор. – Мне скучно! – заявила я. – Уже устала лежать, устала сидеть. И ходить по больнице совсем не интересно. Тут довольно скучный интерьер… – криво буркнула я, оглядевшись. – И вот эта особа… – покосилась я брезгливо на Элен, – не пускает меня на свежий воздух. Разрешает только у открытой форточки стоять! Я что, папоротник?!

Тони хохотнул, беззвучно посмеиваясь.

– Ты чего её на улицу-то не пускаешь? – спросил он у Элен. – Ходячим больным же можно гулять.

– Да потому что, если она хоть шаг за порог сделает – то сбежит! – огрызнулась докторица. – Знаю я её!

– Ну, сбежит – далеко не убежит. Оливия её быстро обратно притащит.

– Но тогда Оливия и мне пистонов вставит! Так что – нет! Не выпущу я её даже на скамейку у входа! Пусть здесь тухнет!

Тони тяжело вздохнул, не став спорить с разъярённой женщиной. Знает, что это дело гиблое.

– Интернет? – снова заговорил он со мной.

– Надоел, – бросила я. – Тормозной он тут сильно.

– Книги?

– Прочитала я… и ту, что ты приносил и порнографию Элен тоже! И мужской журнал парней из соседней палаты посмотрела – там читать особенно нечего. С теми парнями поболтали, поиграли в морской бой и в крестики-нолики.

Тони усмехнулся, вздохнув.

– Ну, ладно. Пойдём, – сказал он. Приобняв меня за плечо, он повёл меня в сторону моей палаты. – Хочешь, я проведу тебе лекцию по этногенезу?

– Хочу.

Тони изогнул брови, испугавшись собственной идеи.

– Серьёзно?

– Думаешь напугать меня умными словечками? Я знаю, что такое этногенез! Ты лучше проведи мне лекцию на тему, которой я не знаю.

– Интересное предложение, – призадумался он. – А чего ты не знаешь?

– Откуда ж я могу знать то, чего я не знаю?

Тони нахмурился, обдумывая мои слова.

– Ты меня запутала совсем! – брякнул он.

Тони попытался занять меня разговорами, по сути, ни о чём. За время обучения в академии он стал для меня наставником и другом. Я официально попросила его курировать меня на время моего обучения в академии. Но и без того, думаю, наши отношения были бы такими же. Тони достаточно строгий преподаватель, но очень участливый человек. Когда он наблюдает падающую успеваемость ученика, то предполагает, что у него что-то стряслось. И тогда тактично пытается разузнать, что именно случилось. Если какие личные проблемы – Тони старается их решить. Если они нерешаемые, то он пытается облегчить учёбу ученику на время кризиса. Встречаются такие преподаватели, которым плевать – бабушка у тебя умерла, или живот болит, пришёл учиться – учись. Тони не такой. Он всегда старается поддержать, помочь. Но и просто так оценки никому не ставит, и филонить не позволяет. Да и ни у кого нет даже желания прогуливать его уроки. Он очень интересно преподносит материал, доходчиво, с интригой и юморком. Кроме того он – тонкий психолог и эмпат, все подростки ему доверяют, сами идут за консультациями любого характера.

Примерно в середине нашего разговора я увидела, как за спиной Тони открывается дверь. Показалась улыбчивая физиономия Уилла. Но потом он посмотрел на знакомый затылок, скривился и развернулся на пятках к двери. Правда, свинтить он не успел. Практически не прерывая разговора Тони произнёс:

– Уильям!

Руссо замер спиной ко мне, но я знаю, что он зачертыхался. Сначала повернулся Уокер, потом Уилл.

– Тони! – наигранно улыбнулся Уилл. – А я тебя и не заметил.

Уокер иронично угукнул, промолчав. Потом он с подозрением пригляделся к полковнику. Ко мне. Снова к полковнику. Не сказал то, что, видимо, уже узнал, ведь он – эмпат. – Ты какими судьбами здесь?

– Навещаю Селин. А ты?

– Я тоже.

– Что, тоже?

– Ну, эм… справляюсь о самочувствии своего сержанта. Что, нельзя?

– Можно, конечно…

Наступила неловкая пауза. Такая пауза, когда всем уже всё понятно, но вслух ещё никто ничего не сказал, и каждый участник ждёт добровольца, который заговорит первым. Хотя лично я беззвучно смеялась, наблюдая за поведением мужчин и вовсе не собираясь быть тем самым добровольцем.

– И часто он сюда заглядывает? – тихо спросил меня Уокер, но, не опасаясь того, что Руссо его слышит.

– Да нет, – буркнула я, пожав плечами.

– Так да или нет?

– Скорее нет, чем да… – произнесла я озадаченно. Не знала, как ещё можно уйти от прямого ответа. На самом деле Уилл не приходил с того дня, когда дежурил здесь. Но в обеденное время он звонит, а вечером мы переписываемся в телефонах. Он уверяет меня, что с удовольствием бы заселился в палату со мной, да это будет выглядеть подозрительно. У нас в принципе состоялся разговор, в котором Уилл пытался объяснить, не обижая меня, что никто не должен знать наверняка о наших отношениях. Запрещено это, как и в любом другом учебном заведении.

– А в чём дело? – всполошился Руссо. – Между прочим, ты! – указал он на друга, – на моей территории! Я имею право навещать своих рядовых. А ты, как сам мне однажды сказал, в мой огород не суйся.

Энтони иронично перекатил язык во рту, чавкнув. Потом сощурено посмотрел на Уилла, словно мысленно с ним разговаривая. Тот понял, что ему лезут в голову прямо сейчас в буквальном смысле. И ему это явно не понравилось…

– Ну ладно! – оживлённо сказал Уилл. – Раз уж ты здесь, то я пойду.

– Стоять! – приказал Тони. Руссо встал как вкопанный, наверно, не сразу сообразив – зачем сделал это. Тони снова поглядел на меня, на полковника. Встал со стула. – Вместе пойдём.

– Эээ… – насторожился Уилл, не желая оставаться с дотошным эмпатом наедине. – Знаешь, что? Если ты уходишь, то я, пожалуй, останусь.

Поравнявшись с Уиллом, Тони покачал головой, посмеиваясь про себя.

– Нет, я остаюсь, – вздёрнул Уокер бровями.

– Тогда я пошёл, – выдал Уилл и пошёл.

Тони цыкнул, направившись за ним. В дверном проходе они встретились: Уилл пропускал Тони вперёд жестом руки и кивками, а тот делал то же самое в отношении полковника.

– Что за детский сад! – психанул Уокер, в конце концов. Схватил Уилла за плечо, вытолкал в коридор со словами: – будь мужиком! – и следом вытолкался сам. Вот и всё… больше я их никогда в жизни не видела…

Шучу. Примерно через двадцать минут в палату вернулся Уилл. Один. Тяжело вздохнул, опускаясь на стул. Выглядел он так, будто его очень качественно изнасиловали в мозг. Я недолго помолчала, сочувственно глядя на полковника.

– Вовремя ты решил меня навестить, – отметила я. Уилл хмыкнул, сатирически закивав. – Он всё знает, да?

– Он – эмпат. Четвёртого уровня. Знаешь, что для него эмоции? Он их видит. Вследствие чего способен понять не только то, что чувствует человек, но и что он думает. Так что, да – Тони знает… – немного смутившись, полковник добавил: – давно.

И только спустя полминуты он понял, что я не удивлена, по выражению моего лица. Он вопросительно потемнел, склонив голову набок, словно любознательная собака.

– Я много раз читала по вашим губам, когда вы переговаривались.

Уилл завис, а я вскоре засмеялась, наблюдая за тем, как его рот медленно открывается.

– И давно ты… эм, то есть… – полковник аж стал заикаться, – как давно ты знаешь, о чём мы разговариваем с ним?

– Давно… – пожала я плечами. – С моего первого дня пребывания здесь.

Брови Уилла ошеломлённо переместились на лоб. А я закусила губу, невинно хлопая ресницами.

– Вот, дела… – буркнул Руссо. Призадумался, видимо, вспомнив о том, что это было написано в моём деле. – Ты что, серьёзно? Всё это время… ты знала, о чём мы говорим?

– Ну, сквозь стены-то я не слышу. Мне нужно было видеть ваши губы, чтобы понять, о чём вы говорите.

– То есть ты нас не слышала, только если мы спиной к тебе или очень далеко?

– Да. Тебе стало легче? – улыбнулась я иронично, прекрасно зная, что легче ему не стало. Он был в шоке с этой новости, и это было для меня ожидаемо. Вам бы понравилось, если бы кто-то нагло вторгался в ваше личное пространство?

– Ну, ты…! – сжав губы, Уилл сдержал мат. Я хохотнула с закрытым ртом – нравилось мне, что он не орал на меня даже тогда, когда я была виновата. Беззвучно меня обругав, он не нашёл ничего лучше, чем выпалить: – это вторжение в частную жизнь. Уголовно-наказуемое занятие, между прочим.

Я саркастично мыкнула. Решила, что если он мне тут будет тыкать уголовным кодексом в нос, то и я могу парировать тем же…

– Штраф и возможны исправительные работы, – блеснула я знаниями кодекса. – А вот Вы, полковник… можете и свободы лишиться на весьма внушительный срок. В США крайне чувствительно относятся к совращению несовершеннолетних. Мне ещё семнадцать, Вы помните?

– Ты чё мне шьёшь? – заговорил Руссо c гонором бывалого заключённого, вынуждая меня беззвучно смеяться. – Думаешь, я кодекса не знаю? Статья предусматривает совращение малолетних – до шестнадцати лет. Совращение! – настоял он. – То есть сексуальный контакт.

– Ну, полковник… Вы не особенно углублялись в правила, по ходу. Или перепутали законодательства разных стран. Возможно дело в том, что Вы родились в Канаде, хоть и прожили почти всю жизнь в Америке. Это в Канаде – с шестнадцати лет, в Нью-Йорке – с семнадцати, а в Калифорнии возраст согласия – восемнадцать лет.

– Это возраст согласия на секс! – не унимался Руссо.

– Да, да… контакт контактом, конечно, но ведь всё можно обставить так, что Вы свою невиновность не докажите. У нас с Вами очень сложная ситуация. Во-первых, разница в возрасте более двадцати лет. Как известно, в Калифорнии смягчают наказание в случаях, если разница в возрасте менее десяти лет. Но не больше. Во-вторых, Вы – учитель, а я – ученик. Следовательно, я более подтверждена Вашему натиску. И так мы подходим к кульминации: Вы уверены, что я – девочка? – саркастично скривившись, я пригляделась к полковнику. Он офигевши уставился на меня, слегка даже глаз дёрнулся. – Итак, встретила я полковника Руссо, когда мне было пятнадцать. Он недвусмысленно намекал на сексуальную связь с первой встречи. Бравировал своим званием и должностью преподавателя. Свидетелями его симпатии ко мне выступят мои родители, одногруппники, случайно видевшие нас за разговорами, некоторые преподаватели. Полковник Руссо растлил меня ещё до того, как мне исполнилось шестнадцать. Морально насиловал последующие годы, чтобы я никому не рассказывала о нашей связи…

Выражение лица Уилла надо было видеть. Он просто впал в ступор с большими глазами и открытым ртом. Беззвучно посмеиваясь, я дала ему время, чтобы отойти от шока. В конце концов, он выдохнул, качая озадаченно головой. Некоторое время смотрел в невидимую точку впереди себя, потом скривился, уставившись на меня:

– И всё это ради того, чтобы я забил на твоё вторжение в мою частную жизнь?!

Я усмехнулась, пожав плечами.

– Ну, ты… роковая! – выдал он, реально удивляясь тому, на что способны женщины и я лично. Хоть мы оба знаем, что я с ним так не поступлю. Мы также оба знаем, что я могла бы это сделать, если бы так надо было. Таких историй много…

Прошла минута. Уилл хмуро смотрел в пол, думая о своём.

– В чём дело, полковник? – издевнулась я. – В штаны наложили?

– Немного, – сознался он. Поглядел на меня, затем встряхнулся, поднялся со стула и протянул ко мне руку. – Иди сюда, – подмигнув, он кивнул мне в сторону двери в палату. Когда я поднялась с койки, он взял меня за руку и, подведя к двери, прижал к ней спиной, чтобы вошедший без спроса дал нам шанс разойтись. Обняв меня за талию, Уилл чуть приподнял меня к себе, целуя. Нежность быстро переросла в подобие поедания меня, но я чувствовала в этом поцелуе не секс, а тоску.

– Вы по мне скучаете? – сквозь поцелуй, улыбаясь, шёпотом спросила я.

– Каждую минуту, – отозвался Уилл также, практически не прерывая поцелуя. – Все три года.

– А августы?

Уилл слегка отстранился, непонимающе потемнев.

– Каждый август ты брал отпуск…

– Но ты ведь тоже уезжала отсюда.

– Да, но… что ты делал в отпуске?

– Скучал.

– Ну, конечно…

– Серьёзно. Я даже иногда шатался возле твоего дома.

Я не знала, что на это сказать и, если честно, даже не верила ему. Но и уличать его во лжи не хотелось… мысль о том, что все эти годы он думал обо мне, даже когда меня не было рядом, безмерно мне нравилась. Ведь и я о нём думала. Уилл взял меня за руку, поглаживая пальцами мою ладонь. Это был тот момент, когда мы смотрели в глаза друг другу и долго молчали. Тот момент, когда должны были прозвучать те слова. Но это был и тот момент, когда они ещё не произнесены…

– Я не могу тут долго оставаться, – буркнул Уилл. – Идти надо…

Я мыкнула, закивав. Но так и не отпустила его, и он продолжал держать меня за руку. Потом снова приблизился, поцеловал. Чмокнул пару раз напоследок, уже отодвигая меня не грубо и намереваясь уйти. Оборвав поцелуй, я прижалась спиной к двери, строго глядя на Уилла. Он цыкнул, беззвучно посмеиваясь.

– Ну, Селин… мне, правда, надо идти. Вечером спишемся.

Я кивнула, продолжая висеть на двери. Уилл сам не хотел уходить, и тем более уж отвоёвывать попытку уйти, но надо было…

– Ладно, – выдохнула я. – На самом деле, я хотела серьёзно поговорить кое о чём… – оттолкнувшись от двери, я шагнула обратно койке. Уилл прокрутился за мной. Я уселась на постель, сняв обувь и подогнув ноги под себя. – Хотела спросить – могу ли я отказаться от сержанта, после произошедшего?

– Ну, да. Тебя не уволят с должности, но будет предложено отказаться, если ты чувствуешь, что не справишься.

– Но тогда на моё место придёт тот, кто минимально от меня отстаёт?

Полковник положительно мыкнул, и мне показалось, что перспектива роста этого парня ему совсем не нравилась…

– И это Лоуренс? – уточнила я. Уилл кивнул. – А есть вероятность, что кто-то другой займёт моё место?

– Вы с ним почти вровень шли. Последний выбор был между тобой и Лоуренсом, и мы с Оливией решили, что лучше сержантом будешь ты. Но если ты уйдёшь с должности, то нам ничего не останется делать, как сделать сержантом его. Так принято по местным правилам, остальные сильно отстают от Лоуренса.

– Почему вы с Браунинг не хотели делать его сержантом?

– Он – лидер по натуре, и садистские наклонности имеются. Если он станет сержантом – он вам жизни не даст…

Я закусила губу, обречённо вздохнув.

– Это он, да? – догадался Уилл. Я посмотрела на него исподлобья, промолчав. Но он знал ответ, возможно, что он и раньше догадывался. Если уж они с капитаном раскусили садистскую натуру Тома давно, то несложно догадаться, кто именно поколотил девчонку-сержанта.

– Откуда ты знаешь о его садистских наклонностях? Ведь он прошёл все тесты… по ним он – нормальный.

– Я думаю, он их обманул.

– Такое возможно разве?

– Да… – Уилл вздохнул, собравшись с мыслями. – Слушай, я не обязан присутствовать при вводном прохождении тестов поступающих в академию. Но в тот день я был там из-за тебя. И, как только ты ушла, в комнату вошёл Лоуренс. Я наблюдал за его беседой с Адель. Да, с ней говорил нормально, и он прошёл все тесты. Но мне он нормальным не показался. Тесты можно обмануть, хоть и это сложно. Ты сама проходила некоторые тесты ещё до поступления дома. И он мог это делать, готовясь давать нужные ответы.

– Но тесты общего доступа разнятся с теми, что проводятся в академии.

– Да, местные засекречены. Вариантов вопросов для получения одной и той же информации – миллионы. Как правило, один шаблон теста проводится раз в пятьдесят лет, исключая факт получения ответов заранее. Иногда, отвечая на вопрос, ты даже не подозреваешь о том, что именно выявляется этим вопросом. Но если разобраться в психологии и системе тестирования, то можно обмануть тест. Понимаешь, в академии определённая система: расчёт на большинство. И большинство поступающих – пятнадцатилетние дети, никогда не видевшие тех тестов. А если и видели, то ничего не поняли. Они не могут в своём возрасте разобраться во всех гранях психологии и предугадать абсолютно все возможные варианты. Но случаются и исключения из правил. Если ты смог обмануть тест, то это делает тебя не только возможным социопатом, но и…?

– Хорошим агентом.

– В некоторых отраслях просто гениальным агентом. Поэтому система не вычисляет тех, кто обманул тесты. Агентом не может стать конченый психопат, но система даёт послабления при некоторых отклонениях. Асоциальность тоже может быть полезной в работе агента. По сути, мы все, в той или иной степени, асоциальны, а подростки – тем более. Эти тесты не точные, они лишь дают общую картину. Мы не можем посадить подростка лишь за предрасположенность к социопатии. Потому что далеко не факт, что он станет убийцей. В определённой среде обитания социопат способен сливаться с толпой и не вредить обществу. Кроме того, Лоуренс – телепат. Как правило, в возрасте пятнадцати лет, способности телепата недостаточно сильны, но, кто знает, возможно, он – самородок. Если на тот момент он уже умел контролировать свои силы, то он мог даже внушать кому-то ложную правду о себе.

– И психологам?

– Да, но не в день его поступления. Во время разговора с Адель он мог ей внушить что-то, но я бы это увидел.

– Почему? Разве телепат не способен охватить несколько человек?

– Да, но на меня не действуют телепатические штучки. На мне защита от телепатической атаки любого рода и иммунитет к любому проявлению телепатии, даже если воздействие было оказано не на меня лично.

Я хмуро окинула полковника взглядом, неосознанно растирая кольцо на безымянном пальце. Это кольцо было подарено мамой очень давно. На нём выгравированы символы, дающие мне общую защиту от практически любого воздействия извне. Но это не самая лучшая защита. В принципе существует три вида защиты различной силы и, к сожалению, ни одна из них не идеальна. Всегда имеется, так сказать, чёрный вход, и очень многое зависит от силы воздействия. Существуют самородки, способные обходить даже самую мощную защиту. В академии многие аудитории были защищены таким образом, чтобы в обучении нельзя было использовать сверхъестественные способности. И на базе силы разрешено использовать только в свободное время, соответственно на площадках для тренировок стоят блокираторы различного рода. Иначе, тот, кто обладает способностью физического характера, всегда будет опережать тех, кто этой силой не владеет. Блокираторы в центрах обучения нужны лишь для равенства.

Глядя на моё кольцо, Уилл попросил его на секунду. Немного его поразглядывал, после чего вернул мне.

– На кольце общая защита от любого рода действий, направленных во вред хозяина, – пояснил он. – Кольцо защищает только тебя. У любого другого в руках это просто безделушка. Это второй тип защиты, средней силы. Самый слабый тип – внутренняя защита, поддаётся дрессировке. Она зависит лишь от тебя самой, от твоего душевного состояния и внутренней силы. У тебя внешняя защита устанавливается при помощи обрядов, символики, амулетов. Всё это имеет временное действие. Обряд делается на определённый срок, символы и амулеты действуют лишь, пока ты носишь предмет при себе. И если, например, кольцо треснет, сломается или потеряется – защита пропадёт. Лучше набивать татуировки…

На этой ноте Уилл задрал футболку вверх, демонстрируя не только потрясающие кубики пресса, но и красивые татуировки на них. Его пресс был словно полотном, где столбиком с исключительной симметрией расположилось несколько символов различного рода. Японские иероглифы, значки из старинных манускриптов и прочее. Символы были маленького размера, умещаясь по четыре на один кубик пресса. Невооружённым взглядом всё это выглядело просто красиво, идеально ровно, симметрично и эстетично. Пялясь на это полотно, я залипла. Пришла в себя лишь тогда, когда Уилл свернул лавочку, отойдя чуть в сторону. И потом я поняла по его усмешке, что он заметил, как я залипла.

– Думаю, ты не увидела китайского символа, защищающего меня от телепатического воздействия, – издевнулся Руссо. Я беззвучно засмеялась, отворачиваясь лицом к стене. – Лоуренс недостаточно сильный телепат, но он растёт. И когда-нибудь сможет пробить твою защиту, если захочет. Так что лучше набить татушку.

– Это потом. Что мне сейчас делать? Вчера ребята приходили – Джон, Сабина и Амелия. Говорят, что Лоуренс злорадствует и намекает на то, что скоро станет сержантом. Он ведь не из тех, кто угомонится, если получит сержанта?

– Не из тех, – согласился обречённо Уилл. – Он готов идти по головам ради достижения цели. Получив толику власти, парень не успокоится, и будет требовать большего.

– Ему нельзя быть сержантом, – анализировала я вслух. – Мне тоже нельзя. Но если я уйду с должности, он её займёт. А если не уйду, он продолжит меня прессовать. И что мне делать?! Может, можно как-то наладить с ним отношения? Просто даже для себя.

– Если он – социопат, то это невозможно. Социопаты почти ничего не чувствуют. С ним нельзя примириться, его можно только поставить на место. Показать, что ты сильнее, что ты способна дать отпор. Что к тебе не стоит соваться. Лучше делать это наедине, чтобы не опозорить его. Потому что всеобщий позор заставит его мстить.

– А если он один не ходит? Если я смогу дать отпор на глазах у его подручных, то разозлю лишь сильнее, опозорив его перед ними.

Уилл поменялся в лице.

– Сколько их было?

Я откашлялась, замолчав. Он не знал, что Лоуренс был не один…

– Не важно, – бросила я. Это бессмысленно, лишь расстрою его. И будет он на меня смотреть, как на умирающего щенка.

– Селин.

– Какая разница? У Лоуренса всегда были подручные! Эти ребята – не социопаты! Они просто податливы… – я нахмурилась, задумавшись над тем, над чем раньше не думала почему-то. – Хм… я всегда поражалась тому, где он берёт настолько верных подданных. Но если он телепат, то вполне ведь мог внушать людям верность себе.

– Возможно. Зависит от того, насколько он развил свои силы. Но, учитывая то, что половина роты его не переносит, думаю, он не настолько силён.

Я вдумчиво закивала.

– Он не должен быть агентом… – осознала я. Это не месть, я просто не могу не замечать дерьма, что у меня под носом. – Он всегда мне казался конченым психопатом. Стоит ему получить должность агента – он начёт творить не пойми что! Как сделать так, чтобы он не стал агентом?

Уилл свёл брови, наблюдая мой чересчур решительный взгляд.

– Тебе не надо ничего делать, я буду под него рыть, надо раздобыть весомый компромат, тогда, смогу его посадить. В общем, я сам с ним разберусь.

Я отмахнулась, решив, что спорить об этом с Уиллом сейчас – нет смысла.

– Я уже неделю пропускаю твои занятия по рукопашке. А Лоуренс учится тем временем…

– Мы пока проходим самооборону. Не нападение. Как ты себя чувствуешь? Ничего не болит?

– Нет. Я уже готова выписываться даже!

– Не стоит. Я поговорю с Элен. Сегодня после первого отбоя выйдешь с базы. Там справа от медпункта есть щель в заборе. Пройдёшь в чащу, там будет поляна с бревном. Пройдём краткий курс по нападению – будешь опережать Лоуренса в обучении.

Глава 6

Шестого октября Элен соизволила выпустить меня на свежий воздух, ибо дитя чахнет. Хотя возможной причиной её доброты стали мои ночные тренировки с полковником. Или то, что сегодня – мой последний день пребывания на больничном. Неважно. Выпустила она меня, я села на скамейку возле входа, дочитывая очередную книгу. И вдруг услышала доносившиеся издалека маты. Косо посмотрела в сторону шума и немного офигела. По узкой асфальтированной дорожке, ведущей к медпункту, ковыляли трое. Нет, пятеро, но я не считаю Амелию с Джоном, которые шли чуть позади троицы и ржали над ними. Так вот, впереди шли те, кто участвовал в моей «тёмной». Лоуренс, Брайт и Кроу. На базе в принципе редко упоминаются имена – по большей степени отличия по фамилиям. Именно Брайт с Кроу меня держали пока Лоуренс бил. Они – обычные на вид парни, особенно Кроу относился к тому типу людей, кого вы можете встретить в любом месте. Брайт же походил на типичного военнослужащего: с короткой стрижкой три миллиметра и не накаченным, но подтянутым телом. Они выглядели несколько меньше Лоуренса, но не казались хиляками. Наверно, он специально избрал их, чтобы выделяться на их фоне за счёт высокого роста и сухих мышц преимущественно на руках. Так вот, ковыляют они…. И никак иначе это не назовёшь. Лоуренс хромает, плечо, видимо, вывихнуто, поскольку рука висела неподвижно. Под второе плечо его тащит Брайт. А Кроу бегает полукругом, выискивая место, под которое Лоуренса можно было бы подхватить. Он пытался помочь, но все его попытки встречались Лоуренсом в штыки – то ему больно, то Кроу его просто бесит. Том бесконечно огрызался на Кроу, что заставляло парня чувствовать себя ненужным, и, возможно, даже он опасался, что вылетит из банды за это. Вот уж не знаю, что произошло…. Возможно, Лоуренс свалился откуда-нибудь. Я не уверена в том, что хоть кто-то мог его отделать посреди дня. Когда троица добралась до двери в медпункт, чтобы быть полезным хоть в чём-то, Кроу вырвался вперёд, зазывая врача. Проходя, или скорее вертикально проползая, мимо меня, Лоуренс бросил в мой адрес типичный презирающий взгляд, но ничего не сказал. Только в этот момент я отметила для себя тот факт, что у него ещё и нос подбит. И, похоже, он словил хук справа, о чём свидетельствовала припухлость, но гематома ещё не проявилась. Вот, дела… реально, что ли, его кто-то отделал?! Посреди дня? В любом случае, радости я не испытывала, не было какого-то злорадства. Я не из тех людей, кто радуется унижениям и неудачам пусть даже и врагов. Но мне его было и не жалко абсолютно! Переступить через порог медпункта для Брайта и Лоуренса оказалось почти невыполнимой задачей. Они долго тыкались, пытались пройти вместе, но узкий проход двери не позволял им сделать это. Да, в больницах, как правило, двери широкие, но здесь такая дверь была сзади, а центральный вход рассчитан для одного человека. Но, думаю, дело не только в размерах двери, но и в тугодумии парней. Лоуренс чертыхался, Брайт огрызался, мол, да подожди ты! В конце концов, мне кажется, Брайт психанул. Он тупо протолкнул Тома вперёд, и тот плашмя упал на пол. Так сказать, наполовину вошёл в медпункт. Мои брови неосознанно изогнулись при взгляде на бултыхающегося на полу блондинистого червя. Он ведь ещё и матюгался, а сам встать не мог. Нормально? Меня ногами пинать может, а самостоятельно добраться до медпункта и встать не может. Когда я подняла взгляд на Брайта, то заметила тот факт, что он медлил со своей помощью, наслаждаясь падением лидера. Меня он не заметил и достаточно быстро подскочил с места, поднимая Тома с пола и извиняясь перед ним. Только это было чистым артистизмом. Вот такие дела. Его же собратья его и ненавидят. Они зашли в медпункт, дверь за ними закрылась.

Я дождалась, когда Ньютон с Морганом подойдут ко мне. Неформалка Амелия вовсе не перестала быть неформалкой, но на базе ею сложно оставаться. Ведь нам дают форму – болоньевые штаны, майки, куртки. Всё защитного зеленого цвета. А также девушки заплетают волосы в хвосты и не используют макияж – в этом нет смысла, он весь смоется, когда ты пробежишь пятнадцать километров или в бассейне будешь плескаться. Правда, Амелия пользуется водостойкой тушью, как и я. Когда ребята подошли ко мне, Джон дал себе волю, наконец, и заржал в голос. Амелия поморгала, хохоча культурно – про себя.

– Что стряслось-то? – спросила я.

– Финиш! – брякнула Ньютон.

– А конкретнее?

– Руссо его отделал, – сказал Джон и плюхнулся на скамейку возле меня.

– Лоуренса? Как это отделал? – разнервничалась я. – Он разве… он ведь преподаватель! И военный человек! Разве он может…

– Он на правах преподавателя его и отделал, – пояснил Морган. – На уроке по рукопашке… взял его в качестве наглядного пособия, мол, что надо делать с противником, когда он на вас нападает. Да и… все увечья, Лоуренс сам себе нанёс.

Я скептически скривилась, глядя на Джона. Он не стал менять своего мнения, и я перевела взгляд на Амелию. Она закивала, гордо заявив «мы – свидетели!». Ну, дела…

– Слушай, а Руссо знает, что именно Лоуренс тебе тёмную устроил? – заинтересовался Морган.

– А что? – потемнела я.

– Да так, – лукаво посмеиваясь про себя, буркнул Морган. – Просто последние дни Руссо от Лоуренса не отлипает. Гоняет его по площадке, всячески измывается, выдумывает ему интересные прозвища. Ни на секунду не даёт расслабиться. Кажется, он Лоуренса даже в туалет сопровождает… – криво пробубнил Морган. Амелия угукнула, продолжив рассказ друга:

– И на всех занятиях, полковник использовал именно Тома в качестве наглядного пособия. И на уроках по рукопашке и на боксёрском ринге. Даже там, где кукла не нужна, Руссо находил ему применение. Он даже так и зовёт Лоуренса: «Барби моя белобрысая, иди-ка сюда». Сегодня полковник его перекрутил всего, тот неудачно дёрнулся и сам себе плечо вывихнул. Затем попытался убежать, споткнулся и ногу подвернул, а падая, ударился мордой о часть боксёрского ринга…

Слушая Амелию и поддерживая её кивками, Джон прыснул, в следующий момент заржав. Видимо, вспомнил, как всё это выглядело. Чего уж греха таить, даже меня это улыбнуло. Но, то было не злорадством, просто картина была забавной, учитывая все обстоятельства. Вот он такой грозный: угрожает мне, бьёт меня в живот, пинает. Но стоит только ему сцепиться с равным по силе противником, то он сам себе травмы наносит в попытках сбежать, а потом не в состоянии самостоятельно дойти до места, где ему помогут. Ну и непревзойдённое чувство юмора полковника тоже играло роль во всей этой истории, разумеется. Сквозь смех Джон добавляет:

– «Именно так должен убегать противник от вас» – сказал Руссо, указывая на Лоуренса, лежавшего без сознания на тот момент. А потом капитан сказала, что война – это командная игра, и если вы ранены – вы должны быть уверены в тех, кто рядом с вами. Так что, кто хочет – помогите Лоуренсу. Вот, его верные гномы и взялись помогать…

М-да… Руссо вроде бы отстоял мою честь, но, блин! Если Лоуренс поймёт, что полковник всё это делал за меня, то я заработаю славу той, кого все защищают, а сама по себе она – никто.

– Так что? Руссо знает, кто учинил тебе «тёмную»? – допытывался Джон.

Я промолчала, косо глядя на парня. Он вёл себя так, будто уже абсолютно всё знал обо мне и моей личной жизни. И задавал он вопросы не для того, чтобы узнать правду, а скорее, чисто, чтобы постебать меня.

– Ты на что намекаешь? – приняв как можно более невозмутимую физиономию, собственно… возмутилась я.

– Да брось! – отмахнулся Морган. – Он ведь за тебя устроил Лоуренсу весёлые деньки! Будто мы не видели, как вы тут с полковником три года шушукались.

Я впала в ступор, раскрыв непроизвольно рот. Вообще-то! Я была уверена, что они этого не видят. А если и видят, то не придают значения. Боже ты мой! Мы ведь не постоянно везде вместе слонялись! Что за дела?!

Я перевела взгляд на Амелию, а она стоит и кивает с таким видом, мол, я полностью поддерживаю Моргана.

– Полковник тебя утешил? – издевнулся Джон, вынудив Амелию засмеяться. Оба они не злорадствовали, а просто подшучивали надо мной по-дружески. Но мне всё равно не понравилось то, что происходило. Я не из тех, кто обсуждает свою личную жизнь с друзьями. Просто я в этом не нуждаюсь. И уж молчу об обстоятельствах, при которых я и не должна обсуждать с кем-либо эти отношения!

– Не понимаю, о чём вы, – выдала я спокойно, на что ребята синхронно покачали головой с иронией.

– Ага, конечно, – не унимался Морган. – Забавное совпадение: полковник навещал тебя второго октября. В тот же день он накинулся на Лоуренса.

– Ты откуда знаешь, когда полковник меня навещал?! – психанула я.

Джон озадаченно пожал плечами.

– Ну, я вообще-то… в разведку мечу, – напомнил он. Я недовольно щёлкнула я зыком, пялясь на парня с изогнутыми бровями. – Да ладно, чего ты? Мы ж по-дружески интересуемся.

– Ещё раз повторяю, – настояла я, – я не понимаю, о чём ты говоришь, и почему Амелия со знающим видом стоит и кивает. Навыдумывали себе там чего-то! Полковник навещал меня в качестве полковника. Спрашивал, кто это сделал, и сколько времени мне нужно на восстановление.

– Оба раза спрашивал? – кивнул вопросительно и живо Джон. Я притихла, не зная, что ответить. – Он ведь два раза тебя навещал…

– В первый раз не дошло, видимо, – предположила шутливо Амелия.

– Не, – оспорил Джон. – Видимо, он не может задавать сразу несколько вопросов. По одному вопросу в день…

– Точно! – согласилась Амелия.

– А когда же он её утешал? – продолжал Джон говорить с Амелией, будто меня здесь и нет вовсе.

– Думаю, оба раза, – ответила озадаченно Ньютон. – Это дело серьёзное. А в перерывах ещё и звонил, да смс-ками с сердечками закидывал!

Джон понимающе закивал. Я не участвовала в их диалоге, водя недовольно языком по щеке. Но я не могла дальше сидеть и притворяться глухой, когда Амелия уже в лоб спросила:

– Мы угадали?

– Видимо, от скуки, у вас фантазия разыгралась, – бросила я. – Всё это – полная чушь! Какие, к чёрту, сердечки? Думаете, Руссо – такой человек? – скривила я пренебрежительную мину. Такой он – да, но им вовсе не нужно об этом знать. – У меня и телефона его нет! И не шушукались мы с ним три года.

– Кончай комедию ломать! – выдала Ньютон. – В прошлом году тебе пришла смс-ка посреди ночи, ты оделась и молча ушла. Думаешь, мы с Сабиной за тобой не ходили? И не знаем, что ты с полковником в сквере встречалась?

Я офигела просто! Внутренне съёжилась, но постаралась сохранить внешнее спокойствие.

– Он просто поздравил меня с днём рождения…

– В час ночи?

– Ну и что?! Что ж сделаешь, если только в час ночи он освободился.

– Что-то он больше никого из академии с днём рождения не поздравлял. А тебе так каждый год подарки дарил!

Я цыкнула, промолчав. Сука, блин! Вот, я влипла! Выдохнув, я встала со скамейки. Морган вскочил следом, перегораживая мне путь.

– И куда ты? – с излишне любопытной физиономией спросил он.

– У меня появилось непреодолимое желание – полежать в своей койке! – сказала я. – Подальше от вас, раздражителей! И вы не имеете право преграждать мне путь – помните, я всё ещё больна!

– Ты здоровее нас! – нагло оспорил Морган. – Кстати… из серии забавных совпадений: больничный лист тебе полковник выписал подозрительно длительный для той, у кого ускоренная регенерация!

– Отвали уже, – раздражённо цыкнула я, – Шерлок Холмс недоделанный!

Морган издевательски засмеялся, Амелия вскоре к нему присоединилась. Именно под эти звуки я и покинула ребят. Они не стали меня останавливать, но я чувствую, это не последний допрос с их стороны в мой адрес. Как так получилось, не пойму?! Скрываешь тщательно годами, а потом оказывается, что все знают всё, а ты как дебил, таился – не пойми зачем.

Дожить до вечера оказалось очень сложной задачей. Кроме того что я полдня выстраивала в голове будущий диалог с Уиллом, так ещё и нытьё Лоуренса, Элен и всех ребят, дежуривших в медпункте приходилось слушать постоянно. И не слушать всё это просто не получалось! Лоуренс лежал в соседней палате, откуда доносилось извечное недовольство блондинистой Барби. Если с ним в палате кто-то был, Лоуренс на него огрызался. Когда все, даже больные, покинули палату, Том стал орать, мол, где все. Окно закрыто – душно, окно открыли – дует. Ему не нравились его соседи по палате, дежурные санитары, парень, который плохо готовил еду, местный интерьер. Он огрызался на всех, кто только попадался ему на глаза, и кое-кто даже начал планировать его убийство. Он упрекал Элен в том, что у неё недостаточно нежные руки. Жаловался на боль в ноге, спине, руке. И голова у него болит и глаз, ухо правое, челюсть. Он так достал Элен, что она вколола ему снотворное. Но, видимо, он изрядно из неё кровушки попил, потому что она притащилась ко мне в палату, лишив возможности свинтить. И последующий час она вся тряслась, рассказывая о чересчур нежной натуре Лоуренса. Она мне в красках описывала, как он себя вёл в процедурной комнате, когда ему вправляли плечо. Мол, у него аж слёзы из глаз полились. Сказала о том, что ему придётся лежать здесь с вывихом ноги около двух недель, но, видя его характер, она предположила, что он пролежит тут и целый месяц. Потом она стала ныть, что я её покидаю, и она один на один с ним здесь останется. В общем, к вечеру у меня разболелась голова. И виновником всего этого дурдома я считала благородного принца Руссо. В жопу его благородство! Но и нечто положительное во всей этой ситуации я нашла. Я вдруг поняла, насколько жалок мой серый волк. Он – не тот, кого все боятся, он просто – чмо! Реальное, и по-другому не скажешь. Позер, способный навалять лишь тем, кто слабее его самого. И под себя он подминает лишь тех, кто слабее его, чтобы выгоднее казаться на их фоне. Но и даже их, своих друзей, единственных, кто о нём беспокоится, кто ему помог дойти до медпункта, он не ценит. Короче, говно он, а не человек. Даже скорее, маленькая вонючая какашка.

Всеобщий отбой и конец рабочего дня Уилла в девять часов вечера. В девять пятнадцать я покинула медпункт, ставший за этот день самой настоящей психушкой. По проторенной дороге добралась до забора, вылезла в щель. Прошла в чащу леса, вышла на небольшую полянку, где валялось давно погибшее и заросшее мхом бревно. Завидев меня, Уилл потушил сигарету и поднялся с этого бревна. Подступился ко мне и поцеловал. Я понимала, что упрекать его в чём-то было неразумным, ведь он преследовал благородные цели. Но, видимо, душевное состояние сказалось на открытости поцелуя. Уилл почти не отстранился, спросив:

– В чём дело?

– Зачем ты это сделал?

– Что? – не понял он (типа), поглаживая меня по щеке ладонью и любуясь моим лицом.

– Ты прекрасно знаешь, что. Лоуренс уже всех задолбал!

Уилл хмыкнул, а потом скривился, убирая от меня руку.

– Это он может, – подтвердил Руссо. Спрятав руки в карманы штанов, он слегка передёрнул плечами. – Он нежнее девочки… – сказал полковник, издевательски посмеиваясь про себя. Я скрестила руки на груди, ничего не сказав, но посмотрев на мужчину с осуждением. Тогда Уилл откашлялся, осознавая то, что мыслит как подросток.

– Уилл… я, возможно, реагирую странно, но зачем ты это сделал? Разве я тебя просила отстаивать мою честь?

– Не просила. Но ты и не должна просить. Я просто не мог оставить это без внимания, потому что я – мужчина. Я вообще не должен был допустить того, что он сделал с тобой. Но я допустил и, по-твоему, должен был и дальше на тормозах спускать?

Я выдохнула. Сама не понимаю, почему так реагирую. Другие на моём месте, наверно, радовались бы. Может, дело в том, что благородные и правильные поступки Уилла заставляли меня саму чувствовать себя беспомощной. Типичной девчонкой, за которую только все заступаются…

– Ты говорил, что его нельзя унижать при всех, но сделал это с ним.

– Я сказал, что ТЕБЕ нельзя этого делать, потому что он захочет мстить.

– А тебе он мстить не будет?

– До меня он не дотянется.

Я промолчала, уже заведомо зная, что Уилл всегда прав. Это нравилось мне и раздражало одновременно.

– Я понимаю, почему ты так реагируешь. Потому что я тебя подвёл. И потому что ты не знаешь, что значит полагаться на кого-то, верить ему. Но пройдёт время, и ты поймёшь, что когда я рядом – только я и должен решать любую твою проблему.

– Если так, то зачем ты учишь меня драться?

– Потому что… как в нашем случае, ты сама должна дать ему отпор, чтобы он отвязался от тебя. Да, ты должна уметь постоять за себя, но, когда я рядом, ты должна быть уверена в том, что я в лепёшку разобьюсь, чтобы решить самому твою проблему или чтобы помочь тебе её решить.

– Хорошо, но, следуя твоей же логике, я сама должна дать ему отпор. А если он поймёт, зачем ты всё это делал? Ты понимаешь, в каком я тогда выйду свете? Джон меня защищает, полковник защищает, а сама я ничего не стою! И я уже не смогу дать ему должного отпора! Он просто не поверит…

– Да, ты права. Но я не поджидал его в тёмном углу, не говорил ему тебя не трогать или что-то в этом роде. Я не сделал ничего противозаконного – всё по местным правилам. Кто ж виноват в том, что он навернулся и ударился башкой? Он сам. И, между прочим, я ещё первого сентября предупреждал его, что он будет выступать в роли наглядного пособия. Так что он не поймёт ничего. И с ним ничего серьёзного – вывихи да синяки. Я специально сделал всё это в твоё отсутствие, чтобы он не подумал, что вот ты вернулась с «больничного», и я к нему прицепился. А теперь ещё и он на «больничном», и у тебя будет время подтянуть рукопашку. К тому же тебе пошло на пользу видеть его таким.

– В смысле?

Уилл наморщил лоб, приглядываясь ко мне. Кажется, он слишком хорошо меня понимает. Знает всё, о чём я думаю.

– Ты его больше не боишься, разве нет? Увидела, какой он жалкий. В честном бою и с более сильным противником он – ничто. И теперь ты сможешь дать ему должный отпор.

Я выдохнула, сгребая пальцами волосы назад. Только сейчас меня отпустило по-настоящему. Хоть и прежде я понимала, что моя реакция неправильная, я не могла расслабиться. Бывает такое – самая простая ситуация порой доводит вас до белого каления. Мысли лезут в голову, и вы ничего не можете с ними поделать, с каждой минутой только больше себя накручиваете. Так вот, только сейчас меня отпустило то чувство, и я по-настоящему осознала правоту Руссо.

– Извини, – буркнула я, уловив краем глаза умилительно-простительную улыбку Уилла, такую, мол, да я и не злился. – Я немного перегнула палку. Просто я уже психанула! У меня голова разболелась под конец дня. Потому что весь день Лоуренс ныл на весь медпункт! А когда он умолкал – во время еды, в туалете или под снотворным – то ныли все остальные! Дежурный повар хочет расчленить и скормить Лоуренса рядовым, а Элен планирует эвтаназию.

Уилл хохотнул с закрытым ртом, поглядывая в сторону от меня.

– Это не смешно, – фыркнула я. – А реально страшно! Лоуренс её довёл совсем, и она с абсолютно серьёзной физиономией, но безумным взглядом, говорит мне, что эвтаназия крайне необходима. Пусть у него болезнь излечимая, но все ведь вокруг страдают. Я серьёзно опасаюсь за её психическое здоровье! Люди с ума сходят неожиданно, – закивала я энергично.

– Не настолько резко, – поспорил Руссо.

– Ой, откуда тебе знать. К слову сказать, мне ещё вынесли мозг Джон с Амелией. Оказывается, они уже три года как наблюдают за нашим стремительно прогрессирующим романом.

Изгибая брови, но при этом, беззвучно смеясь, Уилл ненадолго задумался. Его явно не особенно парило то, что Джон с Амелией о нас знают, поскольку они – мои друзья и не навредят мне.

– То есть они три года наблюдали то, чего технически не было?

Я энергично закивала.

– Я понял, – вздохнул полковник. – Вокруг одни психопаты. Одни слишком чувствительны к нытью белобрысой Барби, другие и есть – та самая Барби, а третьим кажется то, чего нет. И все они тебя довели.

– Да, именно так.

– И мне досталось, потому что… ну, а на кого тебе ещё срываться.

– Ты такой сообразительный… – усмехнулась я. Он засмеялся, подступив ко мне, обняв за шею и поцеловав.

***

На базе подготовки тяжёлый график. И самое обидное то, что лишь такой график поддерживает твоё тело в должном тонусе, но когда мы окажемся хозяевами собственного будильника, мы ведь расслабимся. Не будем убивать себя на тренировках целыми днями. Даже жалко, что почти все те навыки, полученные здесь, со временем останутся лишь в нашей голове…

Армия да не совсем. На базе подготовки вовсе необязательно отдавать честь старшим по званию, вставать смирно по линейке и придерживаться военной дисциплины. База подготовки приближена к армейским условиям, но не является армией во всей её красе. Распорядок буднего дня: подъём в шесть утра. Одеться надо быстро, но спичку никто не держит. Даётся минута, после чего капитан проходит и смотрит, чтобы был порядок с тобой, твоей одеждой и на твоём месте. А затем, с перерывом в десять минут для неспешной перебежки из пункта «А» в пункт «Б», идут различного рода занятия. Сорок минут – утренняя зарядка. Полчаса – завтрак. С 7:40 до 13:40 – тренировки различного рода. Затем полчаса обеда, после чего ещё полчаса свободного времени. С 14:40 до 16:00 – общественные работы на территории базы. С 16:00 до 19:00 – дополнительные занятия с преподавателями или самостоятельные. В 19:00 – ужин, полчаса. Потом пятнадцать минут даётся на душ. Затем час свободного времени. В 20:40 – вечерняя проверка капитаном. В 21:00 – первый отбой, после которого ты должен находиться в казарме. Следующий час ты можешь читать книгу, висеть в телефоне или говорить с соседом. В 22:00 – окончательный отбой, свет в казарме должен быть выключен. Распорядок выходных дней несколько отличается. Многие командиры покидают базу, часто роль капитана исполняют дежурные сержанты, но занятия всё равно проводятся. Командиры обычно делят выходные дни или договариваются работать в эти выходные, чтобы отдохнуть на следующей неделе. А также многие увольнительные рядовых приходятся на субботу и воскресение. Правда, право на увольнительную ты получаешь только через четыре месяца службы. В выходные дни график сдвигается на час – подъём в семь, второй отбой в одиннадцать. Так же – подъём, зарядка, завтрак. Но уже есть свободное время в утренние часы, полчаса после завтрака. Нет общественных работ. Тренировки с девяти до двух и с трёх до семи, больше самостоятельные или уделяются дополнительным занятиям без сдачи нормативов. С двух до трёх – обед и свободное время. С семи вечера снова свободное время до вечерней проверки перед отбоем. Интересно получается: и в будний день и в выходной тренировки занимают в общей сложности девять часов. Но отличия всё-таки есть. Нормативы сдаются исключительно в будние дни – это, во-первых. Во-вторых, в будние дни командиры за тобой гоняются и завышают не только твою норму, но и твой максимум. Да и в будни тренировки расписаны по часам. К примеру, час на площадке, два часа в спортзале, час в бассейне и прочее. В выходные же дни тебе, например, нужно подтянуть свою выносливость, и ты просто бегаешь, и никто за тобой не гонится, не орёт. Или плаваешь себе в бассейне два часа. А может, у тебя какие-то индивидуальные занятия. В общем, в выходной день всё немного вразвалочку. Больше свободного времени, есть возможность созвониться или встретиться с родственниками и друзьями.

Но мой график был намного жестче, чем у моих сослуживцев, поскольку я брала дополнительные ночные занятия у Уилла после второго отбоя. Пока я в больнице была, то могла прийти в девять, но после выписки я должна находиться в казарме между первым и вторым отбоем. В наши индивидуальные тренировки входило то, что пригодится в драке. Но и… порой, для того чтобы научиться драться, приходится делать то, что совершенно не похоже на драку. Как в одном старом фильме парня заставляли мыть машину и красить забор, обучая каратэ. Мы не совсем этим занимались, но жонглировали апельсинами, играли в теннис и баскетбол, чтобы вырабатывать отменную реакцию и силу удара. Также занимались боксом, а он строится на ударе, выносливости, умении двигаться, уходить от атак и защищаться.

21 октября 2005 года…

Я спрыгнула с дерева с расстояния полуметра перед Уиллом. Он нажал кнопку секундомера, в тот же миг моргнув. Посмотрел на таймер, на меня. Тяжело вздохнул, мотая головой. Я знала, что это не знак осуждения или пренебрежения, так что уже поджала губы в преддверии язвительного высказывания полковника.

– Сандерс, ты что, киборг?

Я хохотнула с закрытым ртом.

– Без четверти двенадцать! Тебя с шести утра гоняли по базе. Откуда у тебя ещё энергия? Я недоумеваю… – фыркнув, полковник отбрёл в сторону, присев на бревно. – У меня аномальная физическая выносливость, и то! Ты пока наверх лезла, хоть это и было весьма завораживающее зрелище, – заверил он, приложив ладонь к груди, – я всё же прикорнул на секунду. Может, ты стероиды жрёшь? – допытывался полковник. Я отрицательно мыкнула, беззвучно смеясь. – Тогда покажи мне порядковый номер, присваиваемый всем роботам на производстве!

Я прыснула, засмеявшись.

– Ты хоть устала?

– Да чего ты пристал ко мне? Нет, чтобы похвалить!

– Не, ты – молодец. Просто я… – он замялся с ответом.

– Завидуешь!

– Да! – огрызнулся Уилл. – У меня даже в юные годы не было СТОЛЬКО энергии! Я мог не спать сутки и даже четверо суток, но примерно на семнадцатом часу бодрствования моя работоспособность падала. А ты, блин, весь день! Как электрический веник носишься-носишься и ни черта не устаёшь!

– Я устала!

– Что-то незаметно.

– Ну, а чего я тебе должна показывать свою усталость? Или ныть о том, как у меня ноги гудят? Я просто молчу обо всём этом, потому что мне надо тренироваться! Я готовлюсь к возвращению Лоуренса в строй!

– Он к такому не готов, – буркнул криво Руссо.

– Ну и хорошо!

Последовала недолгая пауза.

– Тебе стало легче от мысли, что у меня ноги гудят?

– Честно? Да. Хоть и я не хочу, чтобы ты страдала…

Я иронично угукнула, отчего Уилл беззвучно засмеялся.

– Давай спарринг устроим? – радостно предложила я. Но Уилл не поддерживал моё настроение, скривившись и тихо прохныкав. – Ну, Уилл! Больничный Лоуренса затянулся! Вдруг он что-то затеял? Мне надо тренироваться!

– Завтра он точно не выпишется! В выходные дни никто ему бумагу не подпишет. Я очень устал. Мне вставать через пять часов, а я не уверен, что даже смогу дойти до постели, – полковник огляделся, погладив бревно, на котором сидел. – Я всерьёз подумываю над тем, чтобы залезть в это мёртвое дерево и уснуть внутри…

Я хохотнула, смеясь с закрытым ртом. Вряд ли он туда влезет – дерево пустое лишь на четверть. Странное дело – устал он смертельно, но сообразить шутку всё ещё может.

– Вот если бы я секс предложила, то ты бы согласился в любом случае. Даже если надо было бы вставать через два часа…

Уилл свёл брови, всерьёз призадумавшись над данной гипотетической ситуацией. Гипотетической, потому что у нас ещё не было секса, но мы активно шутим на эту тему, видимо, пытаясь как-то компенсировать отсутствие этого дела.

– Я вынужден опровергнуть общепринятое мнение о том, что «мужчина всегда готов»… – произнёс он. Скривился, мотнул головой. – Далеко не всегда.

– Серьёзно? – переспросила я, скорее больше удивляясь тому, что мужчина способен это признать. Для них разве потенция – не самая серьёзная вещь на планете?

– Да, к сожалению, – буркнул Уилл. – Зачастую виноват не сам мужчина, но, эм… в общем, сегодня я отказался бы даже от секса!

– Да неужели? – сощурилась я.

Уилл угукнул, опустив лицо и залезая в карман штанов за сигаретами. Беззвучно смеясь, он старался кивать с серьёзной рожей. А я продолжала сверлить его взглядом вплоть до того момента, пока он не закурил и не засмеялся на выдохе дыма.

– Ладно! – сдался Руссо. – Да, от секса я бы не отказался. Но, скорее всего, это было бы нечто абсолютно не впечатляющее… вялое, но быстрое. И сразу после этого, я бы дал храпака, – брякнул он. Я тихо засмеялась с закрытым ртом. – Собственно, мы можем и спарринг провести в том же стиле. Но я всё же предлагаю сделать это завтра.

– Ага. Завтра ты то же самое скажешь? «Я устал, спать хочу»?

– Нет, завтра я придумаю другую отговорку, – издевательски захихикал Руссо. Я цыкнула, недовольно скривившись. Тогда Уилл улыбнулся одним уголком губ, серьёзно произнеся: – завтра – обещаю.

И я знала, что этому можно верить, ведь Руссо – мужчина и военный человек, это двойная гарантия того, что он держит слово.

Поглядывая на сигарету Уилла, я усмехнулась, промолчав. Но Уилл уловил нечто и вопросительно кивнул.

– Три года ты выходил курить на дорогу… – сказала я. – Аргументируя это тем, что на базе нельзя курить. Вот только у тебя на базе есть дом. И ты мог бы выходить сюда…

Уилл несколько смущённо закусил губу, улыбаясь глазами.

– Так ты действительно выходил на дорогу из-за меня?

– А ты не знала?

Я пожала плечами. Догадывалась, но не было чётких ответов. Три года полковник держал дистанцию, не говоря вслух то, что очевидно. Порой я думала над тем, что ошибаюсь, и он ничего не чувствует ко мне. Списывала те мысли на «розовые очки». Иногда девушке лишь кажется, что заинтересовавший её человек ею тоже интересуется. Приятно вдруг оказаться правой, знать это точно.

– Я не хотел тебе давать повод и отталкивать не хотел. Ну и… я не мог. Все вокруг наблюдали за нами.

– Мои родители промывали тебе мозги? – заинтересовалась я. Уилл промолчал, иронично хмыкнув. – Так и знала, – цыкнула я, отчего Уилл засмеялся.

– Это ведь – родители, – прыснул он. – Я от них и не ждал иного поведения. Правда, я не думал, что они так быстро себя накрутят.

Я вдумчиво выдохнула. Подступилась к Уиллу и прошлась пальцами по его волосам. Он запрокинул голову, его лицо озарилось внутренним светом и теплом. Слегка прикоснулся к моей ноге пальцами, ведя вверх и вниз. Такие прикосновения порой даже лучше, чем те, что пропитаны страстью и желанием владеть. Когда к тебе прикасаются еле-еле, и тебе даже может показаться, что тебя не трогают вовсе.

– Я люблю тебя, – шепнул Уилл. Спокойно так, легко и непринуждённо. Настолько просто, что я обомлела. На несколько секунд замолчала. Я знала это и раньше, но почему-то, когда люди говорят это впервые, мы чувствуем нечто особенное.

– Почему ты это сказал сейчас?

– А какая разница, когда? Я подумал, что если скажу сейчас, ты не решишь, что я ради секса это делаю.

– Ну, – парировала я не грубо, а весьма резонно, – ты итак это можешь говорить ради перспективы.

– Между мужчиной и женщиной с первой встречи всё ради этой самой перспективы, – сказал он то, что я когда-то не сказала маме. Удивительно, как схожи наши мысли. Как мы с Уиллом похожи…

***

Научиться драться не так сложно. Прежде всего, ты должен понять для себя, кто ты – нападающий или жертва. Если ты нападающий, то твоя основная задача – победить. А если жертва, то – выжить. Правило первое: верь в себя. Ставь перед собой цель «победить» (или выжить) во что бы то ни стало. Не важно, насколько большой сильный, высокий или маленький, но юркий, противник. У всех есть слабое место – ты должен это знать и верить в свою победу. Правило второе: выстраивай тактику боя. Выяви то самое слабое место. Пробные приёмы позволят тебе понять, куда и как лучше бить, а если противников несколько, ты должен знать, кого необходимо выводить из игры первым. Правило третье: бей первым. Если чувствуешь, что ситуация накаляется и драки не избежать, не жди, когда тебя ударят или попытаются это сделать, бей первым. Правило четвёртое: не дай загнать себя в угол. Всегда оставляй для себя путь отхода – в сторону, вверх или вниз – не важно. Главное, чтобы был хоть один шанс сбежать, если вдруг ты поймёшь, что не сможешь победить. Если же ты уже окружён и загнан в угол, то твоя задача – расчистить себе путь отхода. Правило пятое: не падай. Держись до конца, делай всё возможное, чтобы не терять равновесие и не падать. Если упал, то старайся подняться как можно быстрее. Это лишь основные правила. Сперва-наперво, конечно, тебе необходимо поддерживать своё тело в тонусе. Затем научиться ставить удар, вставать в правильную позу, уметь ставить блоки, выучить приёмы и основные правила. Но это не самое главное в уличной драке. А мы говорим не о честном бое и не о спортивном соревновании, мы говорим именно о драке не по правилам. Здесь важна импровизация. И это одно из основных правил. Неплохо быть мастером спорта по каратэ, например, но можно победить, зная лишь несколько основных приёмов, а в финале ударив противника чем-то тяжёлым по голове. В уличной драке в ход идут все попавшиеся под руку предметы. А в драке женщины с мужчинами тем более. Женщина слабее мужчины, и это неизменно! Прими этот факт и не пытайся изменить, используя оружие и тяжёлые предметы. А также используй как преимущество свой рост, вес, гибкость. Женщина намного более гибкая, чем мужчина. За счёт умения использовать близлежащие предметы, тебе не так важно вырабатывать силу удара, поскольку ударить противника молотком по зубам уже будет достаточно для победы. Скорее всего. Но и силу удара всё-таки тоже важно тренировать. Поскольку, возможно, ты окажешься в той ситуации, где использовать ничего нельзя, кроме своих кулаков. Ситуация редкая, когда на тебя нападают в пустом поле, ты без оружия и один, но случается всякое. В любой драке важна отменная реакция, способность быстро ориентироваться. Вот это самое сложное на самом деле. Не расслабляться и быть готовым к выпаду в любой ситуации. Вовремя предостеречь нападение врага и в дальнейшем знать – бить надо по ногам или хука справа будет достаточно. Научиться действовать рефлекторно. Выдрессировать себя так, чтобы наносить удар раньше, чем ты сам успел продумать тактику дальнейшей битвы – инстинктивно, при помощи давно выработанных рефлексов…

Я ошиблась. Оступилась, потеряла секунды и оказалась захваченной полковником сзади. Он стиснул мою шею одной рукой, вывернул левую руку до хруста суставов. Задыхаясь, я по инерции хватаюсь за руку полковника на своей шее и только потом чувствую терпимую боль в левой руке. Координация нарушается, чем полковник пользуется, толкая меня вперёд своим телом. Я стремительно приближаюсь к дереву: знаю, что через секунду вступлю с ним в порочную связь. Подставляю перед собой свободную руку, врезаюсь в дерево, и оно царапает длинные рукава футболки меж локтем и запястьем. Уилл ослабляет хватку на моей руке, хоть и мог бы её вывернуть посильнее. Но я использую шанс, высвобождаю руку резким движением, бью локтем по рёбрам мужчины. Он слегка хрипнул, отстранившись. Я наступаю на ногу полковника. Тогда его хватка значительно ослабла, и мне становится достаточным вцепиться обеими руками в его руку на моей шее, чтобы отодвинуть от себя. Присев наполовину, я смываюсь в сторону, а затем, быстро оказываюсь за спиной полковника. Толкаю его на дерево, он успевает подставить руку, но всё равно ударяется плечом.

– Хорош поддаваться! – фыркнула я.

Уилл глянул на меня искоса, усмехнувшись.

– О чём ты? – подкосил он под дурочка.

– Ты ослабил хватку! – процедила я.

– Не правда.

– Руссо! У нас спарринг или игра в поддавки?!

Уилл засмеялся, усыпляя мою бдительность. Потом резко дёрнулся на меня. Но не тут-то было! Урок «Будь всегда готов» я освоила и увернулась в сторону, прихватив мужчину за запястье и закинув руку ему за спину. Подножка, но полковник не падает, хоть и ноги подкосились. В ответ он выворачивается в сторону и ставит подножку уже мне. Его рука самостоятельно выскальзывает из моей хватки, я отпрыгиваю – не нарываюсь на грабли полковника. Быстрее ветра он оказывается возле меня: дёрнув за плечо, резко разворачивает к себе спиной и снова сдавливает рукой горло. Снова толкает на дерево. Но на этот раз я успеваю подставить перед собой ногу и, когда упёрлась ею в дерево, то отталкиваюсь. Но полковник равновесие не потерял, сделав лишь пару непроизвольных шагов назад, после чего смог устаканиться. Я бью локтем в его рёбра, когда он чуть отстраняется. Снова выскальзываю, отталкиваю мужчину, бью под дых. По ногам, снова под дых, по ногам – подножка. На этот раз он рухнул, но не плашмя, а лишь на одно колено. Быстро сориентировавшись, он ухватился за мою ногу, и потянул на себя. Я бахнулась на пятую точку, ошалев. Очнулась лишь, когда полковник схватил меня за щиколотку и потащил на себя. Тогда я непроизвольно откинулась назад, волосы, заплетённые в хвост, стали сметать грязь и мёртвые листья. И Руссо ведь специально чуть отодвинулся, чтобы дольше меня волочить по земле! А потом раздвинул мне ноги, встав на колени и вбив меня в себя. Я офигела от неожиданности. Так он ещё и, издевательски посмеиваясь, положил руку мне на живот, разглядывая моё положение. Я брезгливо фыркнула, схватила его за руку и притянула к себе. Оглушающий удар по ушам с двух сторон, и полковник теряет ориентацию. Я отползаю в сторону, встаю на четвереньки. Уже почти поднялась, но крайне озабоченный сегодня полковник нагоняет меня. Снова хватает за ногу и волочит по земле. На этот раз я чувствую вкус листьев, кажется, даже и грязи! Писец! Подтащив к себе, полковник резко вздёрнул меня и поставил на четвереньки, придерживая за бёдра. Я цыкнула, выплёвывая то, чего наглоталась. Вырвалась чуть вперёд, слегка пнула полковника и отползла дальше, пытаясь встать на ноги как можно быстрее. У меня почти получилась – я поднялась на одно колено, но Руссо снова меня нагнал. Взялся за ногу, на этот раз выше колена, дёрнул на себя. Прокатил по земле полметра, резко перевернул и навалился сверху. Выругавшись, я замахнулась, чтобы врезать ему по лицу или по ушам. Но Руссо быстро перехватил мои руки и придавил к земле. Прижался ко мне всем телом и поцеловал. Я слегка вывернулась, войдя в роль, а Уилл чуть отстранился, сплёвывая то, чего я ранее наглоталась. Я косо на него посмотрела, он засмеялся. Снова приблизился ко мне, целуя.

– Я ещё несовершеннолетняя, – брякнула я, сквозь поцелуй.

– Три дня, – улыбнулся он.

– Ну, начинается. И что теперь? Как восемнадцать, так секс?

– А ты как хотела? – артистично вытаращился он на меня. Закусив щеку, я промолчала. – Ты не хочешь? – задал он, скорее, риторический вопрос, примыкая губами к моей шее и спускаясь ниже. Постепенно отпускает мои запястья, проводит ладонью по моему телу, сдавливает грудь. Подбирается к моим губам и целует. Прижимается телом. Мне жарко. Жарко от его поцелуя, от ощущения его тела на мне. И где-то там под одеждой покрываются испариной тела. Капельки пота скользят по его шикарному телу, пробегают меж кубиков пресса. Я представляю эти капли, это тело… и мне жарко! Я чувствую его эрекцию, только тогда и прихожу в себя. Изворачиваюсь в сторону, убираю его руку со своей груди. Не сразу, но Уилл послушно отступает. Выдыхает мне в шею. Потом переваливается на спину, разглядывая небо. Это было нашей не ночной, а вечерней тренировкой. В свободное время я просто подальше отошла от базы.

– Ты злишься? – спросила я.

Уилл глянул на меня, одновременно хмуро и посмеиваясь.

– Нет. Это будет тогда, когда ты захочешь…

Глава 7

25 октября 2005 года…

Я не люблю свой день рождения. Не ненавижу, просто это скорее не мой день, чем мой. Несмотря на то, что у мамы были стремительные роды и с минимумом последствий для неё, у меня были осложнения. Почти сразу после рождения мне поставили какую-то болезнь – не смертельную, не заразную и не страшную, но всё же меня от неё лечили. И, похоже, зря они это делали. То ли диагноз был ошибочным, то ли у меня была какая-то индивидуальная реакция на лечение. С тех пор у меня незначительные, но всё же проблемы по женской части. В свой второй день рождения я неудачно ударилась бровью, распорола её, было много крови. Несмотря на врождённую ускоренную регенерацию всё же у таких как я остаются шрамы от ранений. Так что, с тех пор у меня едва заметный шрам на брови. В мой четвёртый день рождения родители устроили пикник. Я куда-то отбежала и заблудилась. Нашли меня только через шесть часов замёрзшую, простуженную и с ссадинами на коленках. В свой шестой день рождения в школе я свалилась с дерева, почти сломала руку – была треснута локтевая кость. А на следующий год я училась в третьем классе, и именно в свой «праздник» дёрнул меня чёрт признаться Брайану в любви, который в ответ толкнул меня в лужу. Каждый раз, когда я праздновала этот день, он заканчивался чем-то нехорошим. То я получала травмы, то испытывала психологические удары. Довольно в раннем возрасте я поняла, что лучше не праздновать этот день. В конце-то концов, что это за праздник? Ты стал ближе к смерти? Когда я перестала праздновать этот день, то он перестал заканчиваться чем-то нехорошим. Я принимала поздравления, но на этом всё. Если предлагали отмечать, я говорила, что занята – учусь, сплю или ещё что. Мои друзья уже привыкли к моему нежеланию справлять этот день, а вот родители – нет. Они притащились сюда и лишили нас с Уиллом совместного времяпрепровождения. Опять же! Всё произошло не так, как я хотела. Не люблю я этот день! Совсем неудивительно, что именно в мой день рождения был выписан Лоуренс. В течение дня он ко мне не лез, но я оттого не расслабилась. Он казался очень странным, будто бы что-то задумал.

На одни сутки приходится два дежурных сержанта, работающих посменно и днём и ночью. На ночное дежурство один сержант заступает в десять вечера, второй меняет его в два ночи. График не из лёгких, согласна. Но, мне кажется, в будущем нам пригодится всё это. В конце концов, в работе агента случаются и засады и бессонные ночи. Сегодня дежурными сержантами были мы с Морганом, и весь день он пытался взять всю работу на себя, а ночью предложил мне вообще не выходить. Но я не стала принимать никаких поблажек. Люблю, когда всё идёт по плану, выпало дежурство – так тому и быть. В общем, я заступила в первую смену ночного дежурства. Некоторое время стояла у входа в казарму, потом стала расхаживать поблизости, специально в зоне видимости видеокамеры. Да, на территории базы есть видеокамеры, но на системе видеонаблюдения никто постоянно не сидит. Камеры нужны на всякий случай – тревогу они не пробьют, увидев какой-либо беспредел, для того и нужны дежурные. К тому же слепые зоны ещё никто не отменял – этим и воспользовался Лоуренс со своей сворой. На самом деле, на всей территории центра с безопасностью всё не очень хорошо. Возможно, проблема в том, что мелкую работу здесь исполняют ученики Центра. Это происходит по той простой причине, что агенты Укуса пять лет учатся не для того, чтобы потом работать уборщиком или охранником, а человека в такое место на работу не возьмёшь. Поэтому уборкой территории занимаются ученики во время дежурства, субботников или общественных работ. А охраной обеспечивает база подготовки – на постах сидят старшие сержанты, отучившиеся четыре года в Центре. В первый год обучения сержанты дежурят по своей роте, а на второй год обучения, я и другие сержанты роты будут периодически дежурить и на постах у входа. Все люди и визарды разные. Разумеется, встречаются честные, принципиальные, ответственные ученики и работники. Но в большинстве своём, ученики на работе, за которую им не платят, филонят. Поэтому-то и в комнате видеонаблюдения никто не дежурит постоянно, и поэтому происходит иногда нарушение закона и уставов.

Шёл двенадцатый час ночи. На улице было спокойно и весьма прохладно. Я зашла в слепую зону, огляделась и убедилась в том, что здесь никого нет. Закурила. Сделала затяжку, выдохнула сигаретный дым, а когда затянулась во второй раз, услышала приближающиеся слева шаги. Уилл выглянул из-за угла, изгибая брови. «Спалилась» – именно с таким лицом, я выпустила дым. Наморщив лоб и свернув губы трубочкой, полковник подошёл ко мне. Последовала пауза. Мне казалось глупым тушить сигарету, делая вид, что ничего не было, но и курить дальше тоже казалось непозволительным. Так что сигарета тихо тлела в руке, я молчала, Уилл тоже. Но потом он скривился и спросил:

– Давно ты куришь?

– Э-эм… нет. Да я немного. Так просто балуюсь…

– С этого всё и начинается, – покачал головой Руссо.

Я цыкнула. Потушила сигарету о стену казармы, а затем кинула на землю и закопала немного.

– Это первая сигарета за двое суток, – оправдалась я. Уилл мыкнул с таким видом, мол, я вас понимаю, но это самообман. Я так и слышала, как он говорит «Сначала одна сигарета в сутки, потом пачка, а потом ты уже жить без них не можешь». – Что, запрещать мне будешь?

Уилл свёл брови, повременив с ответом.

– Нет. Я не из тех, кто указывает женщинам, что им делать со своим телом и здоровьем.

– Неужели? – посмотрела я на мужчину скептически.

Он беззвучно засмеялся, стараясь не показывать вида.

– Я тебе никогда не указывал, я просто рекомендовал, – акцентировал он последнее слово.

– А, – сделала я понимающий вид. Потом нахмурилась: – серьёзно?

Руссо облизал губы, чтобы не засмеяться.

– Значит, ты не будешь мне говорить, что от меня теперь пахнет не вкусно, и ты ко мне не приблизишься, пока я не брошу курить?

– Да я ж сам курю.

– И что?

– А то, что я половины запахов вообще не чувствую! Тем более уж запах никотина, – бросил он. Я хмуро и молча уставилась на полковника. – Ты не знала, что от курения обоняние ухудшается?

Я тяжело вздохнула, закатив глаза. И как он только так виртуозно начал рассказывать мне о вреде курения?

– Подумаешь – запах, – продолжил Руссо. – Но зубы желтеют и разрушаются! Кожа стареет. Про возможный рак, хронический бронхит, отдышку и снижение иммунитета, отчего тебя посещает регулярная ангина и простуды – я уж промолчу!

– Чего ж, тогда, сказал? – прыснула я. – И надо добавить, что я – женщина и мне ещё рожать.

– Ну, родить-то родишь, – он задумчиво почесал щёку. – А вот какой ребёнок там выйдет – неизвестно. У курящих матерей часто дети с заячьей губой рождаются, пороком сердца или вообще мёртвые!

– Слушай, тебя заносит! Я просто балуюсь. Не курю даже! Не было у меня переходного возраста, так могу я сейчас повыделываться? – задала я скорее риторический вопрос. Уилл прыснул, облизывая губы и тихо посмеиваясь. – Что ты здесь делаешь?

Теперь уже полковник почувствовал себя неловко. Его лицо приняло выражение «спалился», а рука потянулась чесать репу.

– Эм… гуляю тут… – сказал он, хмуро оглядевшись, будто бы никогда прежде здесь не бывал. Шумно выдохнув, я смирила полковника недовольным взглядом. – Я просто для подстраховки! Лоуренс сегодня вышел с больничного, и у тебя ночная смена. Да ещё и день, который всегда заканчивается плохо. По твоему мнению…

– Мы ведь это уже обсуждали! Я сама должна уметь за себя постоять!

– Ну и… стой! Я просто рядом поброжу…

– Ага!

– Знаешь что?! – психанул, но не повысил голоса, Уилл. – Будешь мне запрещать тебя охранять, я буду запрещать тебе курить!

Я раскрыла рот, ахнув. В ответ Руссо заржал с закрытым ртом.

– И твоим родителям расскажу! – добавил он.

– Ой, напугал! Угадай, чьи сигареты я курю? Я им скажу, что это ты меня научил! И они поверят!

Руссо замер при взгляде на меня с изогнутыми бровями.

– Ты спёрла мои сигареты?! – не сразу возмутился он. Я молча отвела взгляд в сторону. – Я их два дня искал!

– Последняя пачка, что ли?

– Да! Здесь сигареты на вес золота. Курить никому нельзя, на базе одни спортсмены, в академии – учителя подростков. Я регулярно езжу в город за ними, и эта пачка была последней. Хожу с тех пор, как идиот, и стреляю поштучно. У тех, кто тоже регулярно ездит за ними в город и считает каждую штуку.

Я виновато скривилась, продолжая смотреть в сторону от полковника.

– Кошмар! Что с тобой стало? – негодовал нарочито Руссо. – Воруешь, куришь, не учишься совсем… – приостановившись в своих перечислениях, он глянул на мой пренебрежительный, направленный в его адрес, взгляд. – Да ещё и матом ругаешься, – припомнил! Одно-единственное слово!

– Кручу роман с преподом, – закивала я саркастично.

Заикнувшись, Уилл умолк. Он понимал, что в этой ситуации он сам виноват. Да ещё и, наверно, вспомнил то, что именно он советовал пятнадцатилетней девчонке устроить вечеринку в стенах академии. Рассказывал о своём опыте курения косяков. Курил при мне, чем подавал мне пример. Говорил о сексе несовершеннолетних, совратил несовершеннолетнюю! В общем, подзависнув ненадолго, Руссо додумался, что он сам во всём виноват. Не зря ведь говорят, что женщина ведёт себя так, как мужчина ей позволяет. Апогеем его мысли стало беззвучное чертыханье.

– Всё, не злись, – сжалилась я. – Хочешь, забери свои сигареты – я скурила всего две штуки, – достав пачку из кармана куртки, я протянула ему. Уилл не взял пачку, демонстративно сунув руки в карманы штанов. Понимал, что если он заберёт сигареты, то тем самым подаст мне пример для подражания. Мол, надо не только курить, но ещё и отжимать сигареты у слабых. – Бросил?

– Милая моя, – кривясь, сказал полковник. – Как курильщик со стажем… скажу тебе, ты вряд ли бросишь теперь. Эта хрень вызывает зависимость!

Я снова измождённо выдохнула.

– Секс тоже зависимость вызывает! – выдала я. – Не будем им заниматься вообще?!

Полковник на мгновение замер. В принципе, лучше бы ему сказать, что заниматься им и не нужно. Как говорится, один раз попробуешь – подсел на всю жизнь. Да и нужно бы ему было пропагандировать чистоту отношений, но…

– Секс – полезен для здоровья! – сказал он, просто уже не зная, что ещё сказать. – И психической уравновешенности…

– Но и вреден тоже, – не унималась я.

– И чем он вреден?! – взбунтовался Уилл, словно бы подросток со спермотоксикозом.

– Ты серьёзно? Во-первых, он вызывает зависимость, и его отсутствие на всех по-разному сказывается! Некоторых людей мучают боли от длительного воздержания, и, в итоге, они перестают разбираться в своих половых связях. Может, я нимфоманкой стану! Или начну практиковать БДСМ, и меня придушат ненароком.

Полковник беззвучно заржал с раскрасневшейся рожей. А я продолжала, теперь уже полковнику рассказывая о вреде секса.

– Ну и я промолчу про возможность заразиться рядом венерических заболеваний, часть из которых требует дорогостоящего и длительного лечения, а вторая часть – неизлечима в принципе. А ещё… ты знаешь, что секс способен привезти к неплановой беременности? Вследствие чего рождаются заброшенные дети, становящиеся в большинстве своём преступниками.

– Знаешь ли! – бросил Руссо. – Если постоянно парится о процентной составляющей возможного несчастного случая, то жить будет некогда. Ты вообще в курсе, что даже сейчас, посреди ночи на военной изолированной базе, существует однопроцентная вероятность того, что на тебя свалится самолёт?

Я притихла на секунду, представив, как летит самолёт и падает прямо на меня. Хохотнула, не засмеявшись.

– Ну, так и… к чему ты сам-то ведёшь? – пригляделась я к полковнику.

Он просто офигел от того, как я его уделала! Он сам сказал – риск есть во всём, и даже его монолог о вреде курения состоит из процентной составляющей. Возможность заболеть и умереть – есть всегда…

– Блин… – резюмировал ошалело полковник. Я поджала губы, смеясь над ним. Он немного пораскинул мозгами, посмотрел на меня и грохнул: – это всё равно ничего не доказывает – курить вредно!

– Но и сексом заниматься тоже вредно!

– Мы так ничего не решим! – распсиховался он. – И сигареты и секс – одновременно вредны и приятны, а значит и полезны в какой-то степени…

Я закивала, морща лоб. Руссо долгое время молчал, мысленно ругаясь с самим собой. Он был недоволен тем, что я выставила его крайне хреновым воспитателем, но никак не мог оспорить это звание. В конце концов, кажется, он стал впадать в депрессию от мысли о том, что он плохой пример для подражания.

Послышалась открывающаяся дверь казармы за правым от меня углом. И я шикнула Уиллу, жестом руки попросив не выходить, а сама подбрела к углу здания. Лоуренс выходил из казармы по стеночке, чтобы камера над входом его не увидела. Меня ли он искал или покурить вышел – я не знаю. Но мне пришлось демонстративно откашляться, чтобы быть им замеченной. Лоуренс замер. Потом медленно на меня обернулся. Развернулся полностью и глянул наверх, поняв, что остался вне зоны видимости камеры, в то время как меня она прекрасно видела. Так она рисовала между нами границу, которую никто не захочет переходить.

– Куда собрался? – спросила я.

Лоуренс немного помолчал, сворачивая губы трубочкой. Вот только у него это действо не вызывало умиления, как когда это делает Уилл. Мимика Лоуренса в принципе была весьма отвратной, возможно только для меня, но всё же…

– К тебе вышел, – сказал он. Я иронично мыкнула. – Кстати, я удивлён тому, что ты не выдала меня.

– Я не стукачка.

– Видимо, да, – буркнул он. – Зато я – стукач.

Я непонимающе потемнела. Тогда Лоуренс достал из кармана свой телефон, что-то там немного поискал. Затем продемонстрировал мне экран смартфона. Я сразу же узнала на видеозаписи нас с Уиллом. Во время последнего спарринга, где мы, ну… это самое. И на видео было всё самое откровенное. В кое-то веки устроили тренировку не посреди ночи, и вот результат! Прекрасная видимость на видеозаписи! Вывод только один напрашивается – если вы никогда не нарушаете какое-либо правило, то не стоит рассчитывать на то, что в один-единственный раз, когда вы его нарушите, это останется не замеченным. Заметят – сто процентов! Закон подлости.

У меня нервно забилось сердце. Я промолчала, переводя взгляд на Лоуренса. Он расплылся в довольной усмешке.

– На всякий случай предупреждаю, – произнёс он, выключая видеозапись. – Я сделал две копии, они спрятаны в разных местах. Ещё есть несколько фотографий с того же мероприятия. И даты указывают на то, что вы там кувыркались до твоего совершеннолетия. Любой эксперт подтвердит, что запись и даты не сфабрикованы.

Я молчу, сжимаю кулаки. Что делать? Что делать? Понадеяться на то, что копий нет, что это блеф, и сломать его телефон. А если копии есть? Блин!

– Скорее всего, тебе за всё это ничего не будет, – вздёрнул бровями Лоуренс. – А вот полковника с базы точно попрут, лишив всех званий. А может, и посадят… – немного помолчав, Том сделал гениальное умозаключение: – ясно теперь, чего он меня в больничку определил.

– Ты сам ногу подвернул и башкой стукнулся!

– Ну, разумеется. Так он и скажет под трибуналом: «Лоуренс сам упал, Сандерс сама на меня запрыгнула»…

– Чего ты хочешь? – процедила я сквозь зубы.

– В смысле? За неразглашение? – прикинулся он дурачком.

– Да.

Лоуренс улыбнулся с видом наглого жирного кота, которого до отвала накормили мясом. А потом он стал загибать пальцы:

– Ты больше не выделываешься. Вы с полковником не лезете ко мне. И ты уходишь с поста сержанта, настаивая на том, чтобы именно я тебя заменил. Если же ты или твой любовничек будете мне палки в колёса вставлять, я это видео в прямой эфир пущу и отправлю пару фоток генералу лично.

– Я не могу просто взять и отказаться от сержантской должности.

– Так, может, тебя ещё раз избить? – лукаво посмеиваясь, уточнил Лоуренс, отчего мои желваки дёрнулись. – Может, тебе понравилось? Ты ведь понимаешь, что никакие тренировки не помогут тебе справиться с тремя? А с пятью? Я могу несколько человек подогнать. И бить будут все – не только я, как в прошлый раз. Они тебя ещё и трахнут.

На этой ноте из-за угла вальяжно выбрел Уилл. Лоуренс поначалу напрягся, но это было лишь его первой реакцией. Вскоре он ослабился, осознав, что все тузы в его рукавах.

– Барби моя белобрысая, – фыркнул Руссо. – Какая же ты неугомонная сучка, оказывается… – встряхнулся он, с присущей ему живой и милой мимикой.

– Полковник, а ты давно подошёл? – нагло уточнил Лоуренс, демонстративно озираясь. – Просто, может, ты не в курсе дел…

– Это ты не в курсе, – ответил холодно Руссо. Поднял руку и нажал на кнопку своего телефона. Включилась запись диктофона, где Лоуренс сознавался в том, что именно он устроил мне тёмную. Уилл не стал дожидаться окончания записи, остановив её. Том озадаченно пережевал свой язык. Ситуация странная… – Парирую, – произнёс Уилл. – Со своего телефона я могу контролировать местное видеонаблюдение. И сюрприз – здесь есть ещё одна камера, лично от меня. Она прекрасно тебя видела и слышала. Твои признания продублированы на мой личный компьютер, в моём доме на базе. Оттуда файлы ещё автоматически копируются на мой личный компьютер в городской квартире. Твои слова, моя белобрысая голубоглазка, доказывают не только то, что именно ты избил сержанта на её посту, но и то, что ты намереваешься сотворить с ней это снова. За планирование нападения на сержанта, избиение и групповое изнасилование – тебе срок светит. Я передам запись генералу и Элисон, буду настаивать на твоей тщательной проверке. На тебя заявит Сандерс, её показания подтвердит Морган. А ты уж поверь, один в поле не стукач, а командой против тебя выступят почти все сослуживцы. Каждый внесёт свою лепту в рассказ о твоей психической неуравновешенности. Тебе устроят перетестирование, будут мучить не один день. В конце концов, определят на пожизненный срок в психиатрическую клинику, поскольку ты – социопат.

Наступила пауза. Том усмехнулся, но уже не так весело – понял, что дело плохо, и ему ничего не оставалось делать, кроме как хорохорится.

– Хочешь с позором вылететь из рядов Укуса, Лоуренс?

– Предлагаешь обмен?

– Ты мне не тыкай, – процедил Руссо. – Ты под стол пешком ходил, а я уже был одним из лучших агентов Укуса. И даже если я под трибунал попаду, твое неуважение – непростительно. И да, можно было бы обменяться, но я тебе не верю. Так что, предлагаю оставить всё как есть. Компромат на тебя – у меня, на нас – у тебя. Выдашь нас, и я перешлю запись Энтони – он сдаст тебя в психушку. И наоборот: тебе устроят перетестирование – сдашь нас. Всё просто.

Лоуренс свернул губы трубочкой, осмысливая приоритеты и шансы.

– И кстати, даже не надейся на то, что я начну относиться к тебе как-то по-другому. Поверь мне, моё мнение – не предвзятое, и я за тобой гоняюсь лишь потому, что ты не дотягиваешь. Я перестану звать тебя «Барби» лишь тогда, когда ты начнёшь вести себя как Кен. А вот к Сандерс ты больше не сунешься. Хочешь доказать своё превосходство – разбирайся с ней на площадке в дозволенных условиях конкуренции. Никаких личных счётов. Если же ты ослушаешься – срать я хотел на свой статус, засажу тебя, ублюдок чёртов, даже если сам сяду!

Лоуренс недовольно передернул желваками – никому не нравится слушать оскорбления в свой адрес, особенно, если правда глаза режет.

– Ну что, моя девочка… – весело встряхнулся Уилл. – Ты согласна?

Том сжал руки в кулаки – ох, как бы он хотел утопить Руссо, да не готов был рисковать своим будущем ради этого. Да, у него был компромат на Руссо, но тот ясно дал понять, что он не станет прогибаться даже тогда, когда ему грозит срок. Лоуренсу ничего не оставалось делать, кроме как согласиться на условия полковника, и играть по его правилам. По крайней мере, до тех пор, пока он не осмелится рискнуть собственной жизнью ради мести…

– Согласен, – плюнул тот тихо.

– Ну и замечательно! – разулыбался полковник. – Вали в казарму – ночью её нельзя покидать.

Недовольно фыркнув, Лоуренс вернулся в казарму, закрыв дверь. Мы с Уиллом дождались, когда дверь за ним закроется, прошли за угол здания, в слепую зону.

– Он будет мстить, – сказала я. – Если не открыто, то исподтишка.

– Он теперь понимает, что мы можем подговорить народ, и если группа восстанет против него, то ему конец. Так что, он будет себя контролировать. Даже если он и будет готовить план мести, то это будет серьёзная многоходовка. Он понял, что даже с компроматом на меня, ничего не меняется.

– Может, выкрадем его записи?

– Ну, – Уилл вздохнул, – тогда он разозлится, попробует раздобыть новый компромат. Снова нас подловит.

– Но я уже не буду несовершеннолетней на тех записях.

– Я не могу состоять в отношениях с учениками и неважно, какого они возраста. Это нарушение устава базы, и за это меня в любом случае с неё попрут.

С того дня открытых войн с Лоуренсом больше не было. Возможно, последующие месяцы были затишьем перед бурей, но, если честно, в какой-то момент мне стало абсолютно плевать на Лоуренса и его достижения. Главным для меня было самой научиться делать всё то, чему здесь учат. В конце концов, когда я стану агентом, я надеюсь, мне не доведётся даже видеться с Лоуренсом. Том следовал совету Уилла и пытался быть лучше меня в любом виде соревнований. Сначала он бегал быстрее, подтягивался больше, лидировал в спаррингах. Затем целился лучше, чтобы выстрелить в голову мишени или попасть в неё ножом. Потом стал выделываться в том, что уже давно умеет водить машину. И, чем больше он выкаблучивался, тем больше мне становилось плевать. Меня поражало то, как Уиллу удалось его перевоспитать. Руссо проявил себя как Преподаватель, наградив Тома стимулом: Лоуренс старался быть лучше меня, для этого ему приходилось много заниматься и учиться. Он не решался вновь устроить мне тёмную, прекрасно зная, чем всё кончится. Он видел решимость в глазах полковника – Уилл мог пожертвовать чем угодно для достижения поставленной цели, а вот Том на это был не способен. Можно даже сказать, что Том повзрослел, поняв, что если хочешь чего-то добиться, то надо постараться. Уилл тоже не особенно-то и лип к Лоуренсу. Они оба утихомирились. Уилл не простил Тома, но позволял ему учиться дальше, всё-таки рассчитывая на то, что он сможет стать хорошим агентом. Руссо не ставил себе задачи задолбать Лоуренса. Просто периодически подгонял его, выдумывал новые креативные клички, но это было скорее делом настроения полковника. Случались дни, когда Уилл и вовсе не обращал внимания на Тома. Периодически все командиры нападали на кого-то из нас, так что поведение Руссо не было странным.

Шли дни, недели и даже месяцы. К декабрю две тысячи пятого года мы уже стали работать в более жёстком режиме. С первого ноября было введено обучение с применением оружия. Список оружия, с которым учили управляться, был весьма велик. Начиная от огнестрельного и холодного орудия, заканчивая огнемётами и чем-то более экзотичным. На этих занятиях главным был подполковник Стэнли Холл. С первого декабря были введены занятия с транспортом. Обещали постепенно вводить новые виды транспорта. Первым в очереди был наземный вид, список состоял также из воздушного и водного вида. На этих занятиях главным был майор Тобиас Картер.

Глава 8

23 декабря 2005 года…

После второго отбоя я держала телефон под одеялом, чтобы никто не видел света. Висела в интернете в ожидании одиннадцати часов. Теперь мы с Уиллом крайне осторожны. После отбоя я всегда выжидаю час, затем окольными путями следую к месту встречи. Если это не дом Уилла на территории базы, то места мы регулярно меняем. Но и чтобы дойти до его дома приходится покидать базу, поскольку по ней шастать посреди ночи нельзя. Покинуть базу подготовки можно тремя способами: через пропускной пункт по официальной увольнительной или направлению, например, в медицинских целях. Второй способ: обманным путём или, как говорится, тараном. Например, идёшь себе к забору, надеясь на то, что никто тебя не заметит. А когда тебя замечают, выдумываешь историю о внезапно помершей бабушке или автобусе, насмерть сбившего друга твоего детства – кота Фрискиса! Чем настойчивее тебя уговаривают вернуться в казарму, тем больше ты начинаешь реветь и оплакивать своего кота. Этот способ не особенно действенный – как правило, в конце концов, тебе приходится либо умолять отпустить тебя, предлагая секс взамен на свободу. Либо бежать, либо бить и бежать. Чаще срабатывает простая отговорка: «Голова болит, мне срочно надо в медпункт» или «Я – сержант, мне надо проверить кое-что там». Но в первом случае тебя могут сопроводить до медпункта, а вторая отговорка может и не подействовать на слишком принципиального блюстителя. В общем, третий способ, не сложно догадаться, самоволка. Здесь тоже можно воспользоваться магией, но для этого необходимо постоянно иметь при себе ингредиенты для зелья телепортации, да ещё и выискивать укромное местечко для произнесения заклинания. Я предпочитаю другой способ. Пропускных пунктов в Центр всего четыре – по одному на каждый угол, то есть у базы два входа с разных сторон. Дежурные охранники периодически выходят из своих будок и шастают вдоль забора. Да и периметр под видеонаблюдением, но камер не так много, дальность у них небольшая и они попеременно крутятся. Когда я собираюсь на выход, то кидаю сообщение Уиллу, и он включает помехи на видеонаблюдении. И чтобы те помехи не казались странными кому-либо, мне приходится быстро перемещаться от стенки к стенке нескольких казарм, чтобы добраться до забора. Казармы располагаются совсем не впритык друг к другу, и входы – с разных сторон, то есть и дежурные сержанты могут быть где угодно. В общем, схема сложная. Казалось бы, так сложно передвигаться незамеченным по базе, да вот меня избили без каких-либо свидетелей и доказательств! Да и на моём счету уже десятки бездоказательных самоволок. Вывод один – если очень надо, то выход найдётся в обход любым правилам.

Дождавшись одиннадцати часов, я скинула сообщение Уиллу и пошла. Обойти своего сержанта тоже можно несколькими способами. Можно договориться полюбовно или же подкупить. Можно отвлечь, причём это делает Уилл, связываясь по рации с дежурным по «срочному поручению». Но сегодня я просто дождалась, когда сержант отойдёт от двери, благо он был курящим. Затем по стеночкам проследовала к забору. Отыскала стык забора и вылезла в образовавшуюся щель. Закрыла её за собой, чтобы никто и не видел никакой щели. Потом прошла до средней густоты лесной полосы и, прячась за деревьями, шла пару километров вдоль забора. Жилые дома командиров располагались в подобии военного городка, между забором (спиной к лесу) и дорогой, ведущей к обоим пропускным постам. Небольшие чистые уютные домики локализовались вдоль дороги по старшинству.

Зимы в Сакраменто дождливые и не жаркие. Самые холодные месяцы – декабрь, январь, февраль. В эти месяцы средняя температура днём от двенадцати до пятнадцати градусов, а ночью снижается до шести-семи. В одиннадцать вечера, в преддверии рождества мне было не жарко, конечно. Да ещё и дождь пошёл хоть и не сильный, но противный. Но я в принципе не устала и не замёрзла, хоть и все эти шпионские игры уже начинают задалбывать немного. Радует, что с января у меня уже будут официальные увольнительные, которые я планирую получать каждую неделю.

Я пробралась к дому полковника с чёрного входа и, не знаю даже зачем, но открыла дверь с ноги. На секунду я увидела пренебрежительную и совсем не настороженную физиономию Руссо, но в следующую секунду я снова увидела дверь. Она закрылась сама. После чего я услышала смех Уилла. Перекатывая зык во рту, я пихнула дверь уже не так сильно и зашла в дом. Наблюдая беззвучно высмеивающего меня Уилла, я с непробиваемым видом захлопнула дверь. Затем демонстративно потопталась на месте, стряхнула воду с куртки. Сняла обувь и куртку, скинула всё это на коврик. Отошла в сторону, посмотрев брезгливо в адрес своего следа. Но на Руссо я кинула удовлетворённый взгляд кошки, сходившей в ботинок хозяина, и протопала мимо полковника к плите. Эта дверь находилась на его небольшой, но уютной кухне. На плите стоял ковшик с готовым томатным соусом, а в духовке, похоже, запекалась баранина. Уилл попеременно посмотрел на кучу у входа и на меня, заговорил не сразу.

– Не сочти за грубость, но не охренела ли ты? – брякнул он с напыщенной серьёзностью, на самом деле, даже не собираясь злиться.

– Тебе-то хорошо, – бросила я. – Сидишь тут у камина, а я по лесам ночью шляюсь! – фыркнула я, на самом деле, в шутку. Потому что это мой выбор. Уилл предлагал мне пользоваться зельями, обещал снабжать ими. Часто предлагал встречаться в кафе на заправке неподалёку от базы. В общем, он не из тех, кто валяется на диване и ждёт, когда ты к нему через бурю и вьюгу притащишься. Так что сейчас Руссо даже не принимал мои слова всерьёз. Угукнул, кивнул, отошёл к двери и, подобрав мою куртку, повесил её на один из крючков возле входа. – Между прочим, – выдала я, – полчаса назад я повстречалась с медведем.

Уилл глянул на меня искоса.

– Неужели? – скептически уточнил он.

– Да, большой такой… бурый. Сказал мне «Ррр» – я подняла руки, изображая внешний вид медведя.

Руссо саркастично закивал. Мы оба знаем, что в паре километрах от столицы Калифорнии не водятся дикие животные.

– Ну и, что он? – несмотря ни на что, поддерживал диалог Уилл. – Сказал что-нибудь ещё? Кроме «Ррр», разумеется.

– Не, больше ничего не сказал. Изнасиловал и пошёл спать дальше в берлогу.

– Оу, – буркнул Руссо. Ненадолго призадумавшись, а потом заржав с закрытым ртом. Но вскоре откашлялся, утихомирившись. Подошёл ко мне и обнял, чмокнув в губы. – Замёрзла? – заботливо спросил он, пройдясь пальцами по моим волосам и любуясь моим лицом. Я улыбнулась, обняв Уилла и вдыхая запах с его рубашки. Он поцеловал меня в макушку. Немного потёр плечи и спину. Добрался до ягодиц и слегка сжал их. – А то я знаю один хороший способ согреться…

Я прыснула, подняв глаза на мужчину.

– Только один? – нарочито изумилась я.

– Ну, – он усмехнулся, ненадолго задумавшись. – Да, способ один, но позиций много.

Я хмыкнула, не грубо убирая его руки. Он послушался, переместив руки мне на талию, хоть и не особенно горел желанием делать это.

– Тебя ведь уже медведь растлил…

Я хохотнула.

– Медведь не считается.

– Ну, нормально. Медведь у неё не считается. Это ещё почему?

– Потому что он меня анально растлил! – брякнула я.

У Руссо даже раскрылся рот, отчего я засмеялась. Он пребывал в мысленном ступоре несколько секунд, после чего возмутился:

– Почему медведю можно, а мне – нет?

Я захохотала, пихнув полковника в грудь. Он, смеясь, лениво отшатнулся назад. Но я чувствую напряжение. Уилл не давит, но я знаю, что ему хочется. Собственно я его не виню. И сама хочу…. Но вечно всё как-то не так. Я здесь в постоянно напряжении – никто не должен знать наверняка. Мы крайне редко, с нашим-то графиком, остаёмся наедине и в достаточно комфортабельных условиях. Я у него дома в третий раз только, на улице особенно-то и не пообжимаешься, в ближайший мотель – вообще не хочется. Это чисто женское – девушкам всегда хочется чего-то особенного, будто есть разница – первый или сто первый. Словно, если ты в первый раз всё сделаешь как надо, совсем будет неважно – с кем, сколько и как ты будешь делать это в будущем.

– Кушать хочу… – перевела я тему, оглядываясь.

Уилл кивнул, подбредя к плите. Приоткрыл духовку, проверяя готовность весьма ароматного мяса. Уилл из тех мужчин, кто умеет всё на свете… или просто мне так кажется. Работая в разведывательном отделе, ему часто приходилось притворяться тем, кем он не являлся. Там-то он и освоил множество профессий. В нашем управлении работа под прикрытием подразумевает не только внедрение в преступную организацию. Не зря ведь нам преподают и юриспруденцию, и врачебную этику, и многое другое, учат держаться в различном обществе. Но, по большей степени, нас учат азам, а дальше мы уже сами должны совершенствоваться. Так, Уилл совершенствовался много лет. Во время работы одного из таких прикрытий Уилл научился готовить, чтобы сойти за повара элитного ресторана. И он уже угощал меня ужином – это было очень вкусно. Если уж одно это прикрытие научило полковника готовить, то представьте себе, что он ещё умеет? После стольких лет работы под прикрытием различных принадлежностей. Он знает всё, он всё умеет. Чем больше я узнаю о нём, тем сильнее восхищаюсь им. В доме Уилла на базе была небольшая, но не тесная кухня. Такая же гостиная с камином и местом для принятия гостей. На втором этаже располагалось ещё две комнаты, в том числе и его спальня плюс ванная. Интерьер был не дачным, скорее городским или пригородным. Некоторые детали интерьера он делал сам…

– Уилл, а ты… – я говорила не очень уверенно с его спиной. Намереваясь таким образом узнать, что он собирается делать на выходных. С двадцать четвёртого декабря по второе января у всех обитателей Центра каникулы. Уилл говорил, что поедет в город, но особенно не распространялся о том, что планирует делать там. И я не хотела его допрашивать, как стерва. Так что начала издалека. – Может, встретимся в городе послезавтра?

Издав непонятный звук, Уилл закрыл духовой шкаф. Глянул на меня, молча посмеиваясь. Потомив меня молчанием, он пригляделся придирчиво:

– Уже распланировала мой график? По которому получается, что завтра к обеду я уже должен быть в дрова, а к вечеру должен буду добраться до стриптиза?

– К ночи – до борделя, – на полном серьёзе продолжила я.

– Точно. Откуда я и не буду вылезать до конца года. А тридцать первого, ближе к ночи… я, может быть, скину тебе сообщение с тремя смайлами, поскольку вряд ли смогу написать нечто членораздельное.

Я саркастично хмыкнула.

– Знаешь, ты вроде шутки тут шутишь, но такой хороший план продумал…. Значит, ты об этом думаешь!

– Это старый план, – быстро сориентировался Руссо. Задумался на пару секунд. – Пятилетней давности.

– Провёл подсчёты, да? – издевнулась я.

Он хохотнул с закрытым ртом, пройдясь рукой по щеке.

– Ну да, а что? Пять лет назад мы с тобой ещё не были знакомы.

Я снисходительно угукнула. Понимала, что он шутит, но в каждой шутке, как говорится. Вскоре Уилл понял, что если сиюминутно не выдаст нечто милое, то, скорее всего, скандала будет не избежать. Ведь лозунг всех женщин: «Лучше скажи правду, а то фантазия-то дикая!».

– Селин, я покидаю базу, потому что и ты её покидаешь. На время рождественских каникул тут остаются только те, кому нечего делать за границей. И если серьёзно, то раньше я всегда здесь оставался на дежурстве. Но в этом году, я бы хотел встретиться с тобой в городе. Не нужны мне рейды по девкам – успокой свою бурную фантазию.

– Я не могу её успокоить. Она сама по себе развивается…

Уилл грустно, но с пониманием, усмехнулся.

– Если хочешь, то можешь прицепить ко мне поводок и таскать так за собой все эти дни. Потом, второго, привести сюда…

Изогнув брови, я уставилась на полковника, вскоре меня начало распирать смехом изнутри. Эта картина всё явственнее представала перед глазами: как я привожу на поводке полковника, подхожу с ним к пропускному пункту…

Уилл сощуренно на меня поглядел, наблюдая за тем, как меняется моё выражение лица.

– Представила, да? – догадался он. Я засмеялась, кивая. Уилл снисходительно причмокнул, отворачиваясь к плите. Выключив таймер, он открыл духовой шкаф. Надел рукавицу-прихватку и вытащил противень с бараньими рёбрышками. Поставил его на заранее заготовленную деревянную доску на столе. Когда он уже закрыл духовку и снял рукавицу, я успокоилась. – Мы увидимся уже завтра, – сказал Уилл, будто между делом. – Твои родители пригласили меня на ужин завтра.

Мой лоб изумлённо наморщился.

– Извини, что не сказал раньше. Ли только вчера позвонил. Не надо было соглашаться? – с подозрением глядя на меня, спросил Уилл.

– Да нет, почему?

– Ну, может, тебе неловко будет.

Я отрицательно мыкнула. Хоть и это было немного странно. Все прошлые рождественские ужины мы с родителями всегда были втроём.

– Почему папа тебя вдруг пригласил? Может, он знает, что мы…?

– Не думаю, – криво буркнул Руссо. – Ли и раньше меня приглашал… почти каждый год. Просто у меня не было возможности приехать. Да и, если честно, не было желания в чужую семью лезть. И я много работал даже в Рождество. В армии у меня было три двухгодичных контракта. Они проходят без отпусков. Я брал двухмесячный отпуск между контрактами, и, честно, мне было не до семейных ужинов в моменты передышки. А когда на базе обосновался, то дежурил во все праздники, чтобы всех остальных отпускать домой.

– А кто в этом году будет дежурить?

– Стэн. У него ни жены, ни детей, ни родителей…

На пару секунд, мы оба взгрустнули. Хотя Стэн – молодой, возможность обзавестись семьёй ещё будет…

– Значит, завтра ты, скорее всего, ещё будешь трезвый… – подшутила я над Уиллом. Он тихо засмеялся, кивая. – А послезавтра?

– Встретимся в городе, – отозвался он. – Мне надо только полдня – на оплату счетов по квартире, в остальное время можешь не отлипать от меня.

Я улыбнулась. Он понимал, что я могу выдумывать что-то и просто рвал все шаблоны, утверждая, что всё своё свободное время он готов посветить мне.

– А ты знаешь какого-нибудь татуировщика в Сакраменто? Я хотела сделать защиту от телепатической атаки.

– Я знаю двух. Один набивал мне татушку на спине. А второй – я.

Я на секунду подзависла, глядя на Руссо. Он мило улыбался в ответ.

– Серьёзно? – возмутилась я. Не выдержала уже просто. – Ты ещё и татуировщик?

Уилл беззвучно засмеялся, закусив губу.

– Знаешь, это уже начинает подбешивать, – фыркнула я, отчего полковник издевательски засмеялся. – Есть хоть что-нибудь, чего ты не умеешь?

– Ну, я… не смог набить себе татуировку на спине. Но не то чтобы я совсем не пытался… – нарочито брезгливо выдал он. Я хохотнула. – А на прессе я сам себе бил. У меня есть машинка и всё такое, в квартире. Да и ещё я бил татушки нескольким парням, и они живы здоровы.

Я тяжело вздохнула, решив боле не парировать. Молча поплелась в гостиную, к столу. У нас гармоничные отношения: его бесит моя нескончаемая энергия, а меня бесит его многогранность.

Почти что за ресторанным ужином в гостиной, возле камина я, наконец, задала давно мучивший меня вопрос. Заметила то, что Уилл пил воду, в то время как я – вино, и спросила:

– Можно личный вопрос? – спросила я.

Он кивнул, ничуть не смущаясь. Уже давно никаких личных тем между нами.

– Я слышала о том, что ты… эм, пил часто.

– Скорее выпивал.

– По Центру ходили слухи, что тебя чуть не уволили пару раз за то, что ты приходил пьяный или уходил в запои.

Уилл выдохнул, откинувшись на спинку стула. У него явно пропал аппетит.

– Извини. Не хочешь – не будем об этом говорить.

Дожёвывая остатки мяса, он немного помолчал, мысленно решая, говорить мне или нет. И судя по всему, он понял, что я давно сдерживаю своё любопытство.

– Один раз я пришёл на работу пьяный. Ну и пару раз исчезал из виду на день другой. После одного из таких инцидентов, несколько лет назад, меня чуть не попёрли с базы. Но я договорился с Перри – пообещал, что больше такого не повториться. Больше и не повторялось. Всё.

Я закивала, ощущая неловкость от того, как он говорил. Ему не хотелось об этом говорить…

– Хочешь знать, почему я пил? – уточнил Уилл. Я промолчала, хоть и хотела знать. – Я ничего не хочу от тебя скрывать. Мне неприятно об этом говорить, но я готов с тобой говорить о чём угодно.

– Ты бросил? – спросила я в лоб, на что он уверено кивнул. – Совсем бросил?

– Как видишь, – демонстративно указывал он на стакан воды возле себя. – Два года уже не пью, нисколько и даже по праздникам.

– Что изменилось? Почему раньше тебе это нужно было, а сейчас – нет?

Он немного помолчал, собираясь с мыслями.

– Ты слышала о моём отце?

Я закивала. Отец Уилла не был одним из нас. Лидия – мама Уилла была ведьмой, а отец – нет. Но он знал о том, кто его жена, знал о правилах Укуса, он был военным человеком. Родители Уилла были найдены мёртвыми летом девяностого года. Следствие предположило то, что мать Уилла отравила мужа, а затем покончила с собой. Опровержений не было.

– Когда я ещё был маленьким, он был моим героем. Но потом он стал спиваться. Большую часть своей сознательной жизни я видел его пьяным. Когда я спросил его почему он пьёт, то он ответил, что если бы я пережил хоть половину того через что прошёл он, то тоже делала бы это. Я хотел ему доказать, что это не так. Но… – Уилл на секунду умолк. Вздохнул. – Когда люди умирают у тебя на глазах по твоей вине или от твоей руки они начинают тебе сниться.

Я напряжённо сглотнула, представив то, что творится у него на душе. Поняв только сейчас, что там происходит на самом деле…

– Это совесть тебя съедает. Сначала я пил, чтобы уснуть. А потом стал делать это, наверно, из слабости. Из-за разочарования самим собой. Сложно оставаться всё тем же человеком. Из года в год это всё сложнее делать. С тобой неминуемо происходят плохие вещи, а порой и ужасные, и под их влиянием ты меняешься, хочешь ты того или нет. Поначалу нам кажется, что есть добро и есть зло, жизнь нам видится чёрно-белой. Но со временем ты начинаешь понимать, что мир не делится на чёрное и белое. И порой даже если ты на стороне добра, ты способен совершить зло. И я, наверно, стал понимать насколько ж я неправильный. Живу неправильно, думаю неправильно. И меня это расстраивало. Хотелось вновь стать молодым и наивным – тем, кто верит в неминуемую победу добра над злом. Вернуться в мир, где всё просто, где ты не плохой, где ты не способен на зло. Но… мы все способны. Рано или поздно твой мир начинает разрушаться, и ты уже никогда не сможешь его починить. Наступает точка невозврата в прошлую жизнь, в своё прошлое сознание. Я пил, чтобы не думать и спать спокойно.

– Но ты ведь бросил…

Он глянул на меня, улыбнувшись одним уголком губ.

– Ты вернула свет в мою жизнь. Отстроила новый мир.

***

Двадцать четвёртого декабря не было занятий, и уже к обеду Центр подготовки опустел. Я приехала домой в начале четвёртого. На улицах Сакраменто царил дух истинного Калифорнийского Рождества. Средь чистых, не заснеженных дорог сверкали яркими красками домики. Их украшали светящиеся гирлянды и рождественские венки. Несмотря на то, что родители давно не живут вместе, отец всегда приезжает на мои дни рождения и Рождество. Приезжает утром и помогает маме с украшениями и готовкой. А ещё они каждый год, даже после развода, совместно устраивают новогодние вечеринки. Всё для меня. Так что, когда я приехала, папа был дома. Дом у нас не шикарный, но и не маленький. Бежевого цвета с красной черепичной крышей. Два этажа и комната на чердаке. В той комнате у мамы личный кабинет. На втором этаже находятся три комнаты – одна для гостей, во второй – мамина спальня, а за третьей дверью скрывается моя комната. На первом этаже просторная гостиная, кухня, столовая и оранжерея. Оформлением занималась мама, а она любит минимализм и тёмные тона в интерьере.

За приготовлением ужина родители, разумеется, расспрашивали меня, что да как в Центре. Несмотря на то, что мы регулярно созваниваемся, и они приезжали не один раз, всё равно расспрашивали меня так, словно мы видимся и слышимся раз в пять лет. Родители… Они неисправимы. К семи часам подошёл Уилл, и родители накинулись на него, слава богу. Я уже порядком устала по несколько раз повторять то, что уже рассказывала не один раз. К тому же о самом главном я говорить не могла. О конфликте с Лоуренсом, потому что не хотела заставлять родителей нервничать, и об отношениях с Уиллом… по той же причине. И пусть я считаю, что личная жизнь должна оставаться личной, всё же, наверно, я бы обсудила с мамой свою первую любовь. По той простой причине, что она не только моя мама, но и подруга, да и мне бы не повредила пара советов. Но родителям будет тяжело понять всё это. И неважно, что я уже совершеннолетняя. В конечном итоге, Уилла сделают крайним, и его отношения с мамой и папой разладятся. В общем, я бы поговорила обо всём этом с родителями, но и особенно не терзаюсь тем, что не могу это сделать. Мне не нравится каждый раз ради встречи с ним играть в шпионские игры, но и трезвонить на каждом углу о своём романе нет желания. В какой-то степени мне даже нравится скрывать эти отношения от всего мира. Холить и лелеять их в укромном тёплом уголку. Играть хладнокровие на учениях и демонстрировать родителям то, что Уилл для меня всего лишь старший по званию, и от моего подросткового увлечения полковником не осталось и следа. К слову сказать, даже интересно то, что родители позабыли о трёхлетнем инциденте. Возможно, потому что после их визита мы с Уиллом старались не давать повода для слухов, и они, наверно, сделали вывод, что это и правда, было моим подростковым увлечением. Хотя кто знает – может, они Уилла пригласили на ужин, чтобы понять по нашему невербальному с ним общению, что именно между нами…

Мой праздник был недолгим: после общих вопросов к Уиллу, мол, как дела, родители стали уже его обо мне расспрашивать. Жалуясь на то, что дочь у них скрытная особа.

– Ну, пап! – цыкнув, вмешалась я.

– А что? – изумился отец. – Ты ведь ничего не рассказываешь.

– Что значит, не рассказываю? Я уже продублировала то, о чём мы говорили по телефону на прошлой неделе. Дважды! Если вы с мамой ожидали более захватывающих историй, то это не мои проблемы, знаете ли! Что вы думаете, мы там каждый день вступаем в битву с драконами? – фыркнула я. Родители переглянулись, синхронно посмеиваясь про себя. – Будто сами не учились никогда, и не знаете, что там происходит.

– Ты не рассказываешь ничего личного, – сказала мама. Я вытаращилась на неё, удивлённо моргая. А Уилл хохотнул, глотнув безалкогольного пива.

– И что вы думаете, полковник знает что-то личное обо мне?

– Вполне возможно, – оживился отец. Посмотрел на Уилла, отчего тот напрягся, но постарался этого не показывать. – Какие у неё проблемы? – спросил чуть ли не по слогам отец Уилла. Тот изогнул брови, глядя на друга слегка насторожено.

– У Селин одна проблема. Вы двое, – брякнул полковник, издевательски заржав. Я прыснула, беззвучно посмеиваясь, в то время как родители недовольно надулись, уставившись на Руссо. – А в остальном у неё проблем нет. Она опережает вас обоих вместе взятых по учебной программе.

– Ну, прям-таки, – скептически, но не без гордости, буркнула мама.

Уилл угукнул, настоятельно закивав.

– Пусть мы с вами не одногодки, но проходили обучение в одном Центре. И я уже учился в академии, когда ты, – указал Уилл на отца, – учился на базе подготовки. А ты, – кивнул на маму, – уже выпустилась из Центра. Какое у тебя там было прозвище? «Мисс случайность»?

– «Теория случайности», – поправил его отец.

– Точно, – согласился Уилл. – Потому что она могла попасть хотя бы в молоко мишени лишь с десятого выстрела – чисто случайно.

В то время как мужчины заговорчески захихикали, мама напыжилась. А потом решила отомстить бывшему мужу, сообщив мне:

– А твоего отца звали «незнайкой»!

Я прыснула, тихо смеясь. Папа покосился на мать, не сразу парировав:

– Это было в первый год обучения. А ты-то мазала и на выпускных экзаменах. Ты до сих пор мажешь!

– Ничего подобного! – обиженно ответила мать, хоть и отец был прав, она это знала, и её всё это раздражало. – А Селин, что – прямо всегда в цель попадает?! – взбесилась она. Я криво на неё посмотрела, не став вслух упрекать.

– Да, – спокойно ответил Уилл.

– Прям-таки всегда? – не унималась мать.

Уилл задумчиво почесал щёку, глядя в потолок.

– Ну, вообще… ты мазала в первые дни. Вроде, – посмотрел он на меня вопросительно.

– Да, на первом занятии по стрельбе я попала в ногу подполковнику, что стоял у моей мишени.

– Точно, – Руссо заржал с закрытым ртом. – Но он сам виноват – нечего было там стоять…

– И то верно, – согласилась я. – Хорошо, что пули были резиновыми. Так вот уже на втором занятии я попала в мишень – в десятку, но всё же…

В то время как отец гордо разулыбался, мать раздражённо плюнула. Отошла к кухне за подносом с едой.

– Не расстраивайся, Шен,– постарался её утешить Уилл. – Ты ведь – женщина. Это для мужчины мазать мимо – трагедия…

Папу порвало на этой ноте, что заставило Уилла покоситься на него с усмешкой.

В восемь часов мы сели за стол. Отец усадил Уилла рядом с собой, напротив нас с мамой. Как-то незаметно родители пустились в ностальгические истории о своей молодости. Сначала мне было интересно слушать эти истории, в которых частенько фигурировал Уилл, но потом мне стало скучно. Но только от способа подачи тех историй – родители говорили об этом как старые пенсионеры! Но многие их истории вновь напомнили мне о том, насколько сильно я влюблена в Уилла. В общем, я стала делать это по трём причинам. Причина первая – мне было настолько скучно, что я перестала беспокоиться о последствиях. Вторая причина – я хотела оповестить Уилла о своём настроении и намекнуть на то, что я готова к интиму. Третья причина – я хотела понять – что значит, всё-таки «Ходить по грани». И оказалось, что это очень здорово – делать нечто запретное под носом у тех, кому нельзя об этом знать; боятся быть пойманным, но продолжать…

Я сняла обувь без помощи рук и, коснувшись ноги Уилла, пошла вверх. Он не подскочил, но среагировал – незаметно для родителей. Глянул на меня искоса, а потом увлёкся поеданием ужина. Чтобы быть чем-то занятым. Я тоже, чтобы родители ничего не поняли, старалась на него не смотреть и в принципе казаться весьма равнодушной к происходящему за столом. Когда моя нога оказалась в опасной близости от его паха, он уже слегка подскочил и ахнул.

– Ты чего? – прервавшись на полуслове, отец скривился при взгляде на Руссо. Я приостановилась, чтобы не провоцировать лишних эмоций за столом. Уилл глянул на папу, не сразу закашлявшись.

– Подавился, – сказал он, запивая свой артистичный кашель.

– К жёсткой еде не приучен совсем? – сочувственно кивая, поинтересовался отец у Руссо. И одной этой фразой ему виртуозно удалось подшутить над другом и оскорбить мать…

– Мясо не жёсткое! – огрызнулась она, не взвизгнув, но слегка повысив голос. Отец в ответ сатирически заржал. Мама мысленно послала его в длительное эротическое путешествие и сунула кусок в рот, жуя злостно, но интеллигентно.

Вскоре разговоры ни о чём вновь возобновились, как и моя миссия. Но на этот раз Руссо не упал в грязь лицом, и когда моя нога снова поднялась к его паху, он её зажал! Блин! Сжав губы, я дёрнулась, пытаясь высвободить ногу, но ни черта не получалось и дёргать сильно мне нельзя было. В какой-то момент я подняла глаза на Уилла: он сунул в рот кусок мяса, глядя по сторонам, но наблюдая за мной боковым зрением и беззвучно смеясь. Я попыталась, так сказать, расшатать капкан. Но не сработало – хватка Руссо была мёртвой. Тогда я пошла на таран. Дёрнулась – раз, дёрнулась – два, а на третий раз, что бы вы думали? Уилл отпустил! И меня сильно тряхануло вниз! Рука соскользнула со стола, упала вилка на пол. Мама с папой смотрят на меня. Я в ступоре.

– Слушайте, а вы воду чистите? – спросил неожиданно Руссо. И теперь уже все, даже я, уставились на него, недоумевающе изгибая брови. – Просто у меня знакомый вынужден распродавать свой маленький бизнес. Так что он фильтры качественные продаёт по дешёвке…

Офигеть – сработало! Он моментально увлёк родителей в этот скучнейший разговор. Я подняла вилку с пола, уселась ровно. Недовольно напыжилась. Ну, что за дела?! Я рассчитывала на совершенно иной исход! Лучше бы они продолжали ностальгировать, а не о фильтрах говорить! В общем, до конца ужина я сидела тихо, что точно было примечено Уиллом. Он ничего не говорил по этому поводу, но периодически поглядывал на меня, замечая любое изменение. С каждой секундой мне становилось всё скучнее. От темы фильтров они вновь вернулись к теме своей бурной молодости. Начали обсуждать тех, с кем они учились когда-то, и что со всеми ними стало. Кто потолстел, кто кошку завёл. Периодически эта троица зацикливалась на таких темах, как «Кошачий туалет какой фирмы лучше». Откуда вот им знать? Ни у кого из этой троицы никогда не было кошки. В какой-то момент я плюнула и покинула пенсионеров. Направилась в кухню, где приступила к неспешному мытью посуды. Мама с папой даже не заметили моего отсутствия, а вот Уилл немного переждал, подкинул общую тему для разговора бывшим супругам и свинтил в туалет. В этом доме кухню окружали четыре входа: дверь на улицу и три арки, ведущие во все остальные места в доме. Одна арка – напротив чёрного входа, замещала почти всю стену и выводила в гостиную, откуда была лестница на второй этаж. Две другие арки располагались друг напротив друга – одна вела в коридор с кладовкой и ванной комнатой, вторая – в столовую, откуда можно попасть на террасу. Так что по пути к туалету Уиллу всё равно нужно было пройти через кухню, но дальше он не прошёл. У арки оглянулся на моих родителей, а потом завернул в мою сторону, прислонившись пятой точкой к столешнице рядом с раковиной.

– Ты обиделась?

– Нет, – буркнула я, продолжая мыть посуду. Уилл помолчал, приглядываясь ко мне.

– Почему тогда такая грустная?

Я пожала плечами. Уилл несколько неловко откашлялся.

– Зачем ты это делала? Под столом.

– Не знаю. Просто так.

– Ты хочешь им рассказать?

– Нет, – я нахмурилась. – С чего ты взял?

Он вздёрнул плечами:

– Подумал, что это было провокацией…

– Нет. Скорее, неумелым соблазнением.

Уилл моргнул, замерев при взгляде на меня.

– Забудь, – бросила я. Но он не собирался этого делать, наблюдая уже около получаса моё расстройство.

– Вовсе не обязательно так стараться, – произнёс Уилл. – Тебе достаточно губы облизать, и я уже соблазнён.

Я тихо и смущённо засмеялась с закрытым ртом. Потом глянула на Уилла – его улыбка просто подкупала. Я прильнула к нему. Он не отстранился, но поцеловал поспешно, будто чисто из вежливости. А потом шикнул, слегка отодвигаясь.

– Боишься моих родителей? – шепнула я, вдавливая его в угол кухни.

– Они меня на заднем дворе закопают, – прыснул Уилл, пытаясь мягко меня отодвинуть и вырваться. Но я не унималась и лезла за поцелуем. – Да что с тобой? – цыкнул он. Я не ответила, повиснув на его шее и целуя. На этот раз он немного сдался, но я чувствовала, как он слушает каждый шорох. На самом деле, я тоже слушала, и мне безумно нравилось это чувство – когда ты понимаешь, что в любую секунду можешь быть застуканным.

В какой-то момент Уилл резко от меня отстранился, шикнул и закатил глаза.

– Слышишь? – спросил Уилл, заставив меня непонятливо свести брови. – Они замолчали…

Не успела я поспорить, как к кухне кто-то подошёл, а Уилл – ну как всегда! Моментально метнул меня в сторону, каким-то образом у него вышло это не грубо. И когда папа увидел нас, я уже у раковины стояла, а Уилл схватил тарелку. Повисла недолгая пауза – мы с отцом синхронно уставились на полковника с тарелкой в руках, а он не сразу придумал, что сказать.

– Посуда у вас красивая, – выдал Руссо, вытаращив глаза нарочито.

Отец завис. Тогда Уилл откашлялся и положил тарелку на столешницу возле меня. Я продолжила мыть посуду или правильнее будет сказать – гладить тарелку в раковине.

– Ты вроде безалкогольное пиво пил… – озадаченно произнёс папа.

– Ну, если ты не подливал мне спиртное, то – да, – парировал Руссо.

Физиономия отца с каждой секундой становилась всё пренебрежительнее, а взгляд на Уилла – придирчивее.

– Тогда в чём дело? Ты дунул с утра? – недоумевал папа. Руссо смолчал, глядя в потолок и, видимо, пытаясь вспомнить. – Ты сегодня какой-то странный…

– На самом деле, – парировал Уилл, – я абсолютно нормальный. Адекватнее самого адекватного существа во вселенной. Но ты настолько сильно привык ко мне «ненормальному», что когда я – нормальный, тебе это кажется ненормальным.

Я аж рот раскрыла, уставившись косо на Уилла. У отца было примерно то же выражение на фейсе. Он некоторое время втыкал, а потом ёмко спросил:

– Чего?

Уилл закатил глаза, мысленно выслушав себя. Затем обречённо вздохнул:

– Ну, возможно, я надышался выхлопных газов.

Отец весело закивал:

– Скорее всего – да. Пошли, покурим…

***

На следующий день мы с Уиллом встретились в центре города. Мы впервые могли позволить себе быть парой в общественном месте. Обниматься, целоваться, разговаривать. Мы весь день гуляли по центру, забредали в магазины и кафе, играли в автоматах, отыскали тир и всех там обыграли, а под вечер наведались в кинотеатр. Этот день был прожит на одном дыхании. И стало совсем неважно – кто мы, что мы, сколько нам лет, в первый у меня раз или в сто первый. Когда любишь по-настоящему, всё становится не важно. Со мной Уилл был нежен во всём, даже его мысли были нежными. Я их не слышала, но понимала. Он целовал, обнимал и касался меня так, словно безмолвно рассказывал о потёмках своей жизни, обо всей пережитой боли, и я стала для него тем самым светом в конце туннеля. Казалось даже, что он любит меня сильнее, чем я его. Я возводила его на вершину мира, не уставала им восхищаться. Но и он боготворил меня. В своём безмолвном откровении он касался пальцами моего тела, целовал моё лицо, шею, плечи… Я растворялась в его губах, прикосновениях. Мы занимались любовью – как бы слащаво это не звучало, это было правдой. Это произошло либо в нужное время, либо в нужной обстановке – без нервов, мыслей, напряжённых графиков. Девушкам хочется чего-то особенного в первый раз, но в этот день я поняла, что главное делать это с особенным человеком – с ним всё будет правильно, при любых обстоятельствах. Ты это понимаешь, когда любишь, когда проживаешь дни возле кого-то на одном дыхании. В такие дни не существует ярлыков общества, сплетен, ненужных мыслей, морали и прочего. Вам просто хорошо вместе, и вы делаете то, что хотите делать вместе. Всё очень просто на самом деле…

Квартира полковника не входила в списки Форбс. То есть я бы не назвала эту квартиру, дом, улицу и район престижными. Но дороги были чистыми, тротуары украшали кусты и клумбы, жилые дома снабжались домофонами. Квартира-студия была просторной, оформленной в чёрно-белых тонах; находилась на седьмом этаже не высотного дома. В гостиной, совмещённой с кухней, не было ничего примечательного. Чёрный ковёр с белыми разводами расстилался по всей гостиной, а стены украшали обои в чёрно-серебристую полоску. Кухня, находившаяся на небольшом пьедестале, выглядела, словно шахматная доска: дверцы шкафчиков и кафель на полу меняли цвет поочерёдно. Но самое интересное было сокрыто в спальне полковника. Эта комната располагалась в углу здания, который был обрамлён панорамным окном. Две оставшиеся стены замостили шкафы от потолка до пола со скошенными углами. Но в двух местах шкафы украшались полками, на которых находилась фотографии в рамках и кое-какие сувениры. Оказывается, Уилл не тщеславный человек, и все грамоты, награды, какие-либо благодарности и даже ордены он не выставлял напоказ. Он их держал в комоде, рассчитывая на то, что настанет чёрный день, и он сможет всё это продать. Но это не самое интересное. У строгого военного человека вся спальня была украшена лилиями. Не живыми. Лепнина в виде распустившихся цветов лилий украшала чёрные дверцы шкафов и потолок. Её осыпали бело-золотистые неосыпающиеся блёстки. А люстра в центре комнаты имела форму этого цветка. На ковре, занимающем всю комнату, белым по-чёрному тоже была вырисована лилия. Всё это немного странно. Красивая комната, но не мужественная. Она не подходила образу военного человека. На самом деле, я давно знаю это, в полковнике очень мало военных замашек. Он аккуратный, даже педантичный, пунктуальный (в основном), держит своё слово, строг и требователен к большинству. Но в остальном – он совсем не военный, символичен в чём-то, немного даже мечтателен. Уилл сказал, что сам оформлял эту комнату и крайне редко пускает в неё кого-то. Лилия – символ чистоты, символ новой жизни. Эта комната была оформлена так в тот день, когда Уилл решил обосноваться на базе подготовки. Для него это было совершенно новой жизнью, поскольку он привык к оперативной работе, а совсем не к педагогической.