Читать книгу Ромашки в снегу - Диана Викторовна Покормяк - Страница 1

Глава I

Таня брела по безлюдной улице и с упреком смотрела на дождливое небо: нет, не такой погоды она ждала в начале декабря. Прежде, в это самое время снег уже укутывал своим ледяным покровом дома, деревья, тротуары, карнизы, машины и все сразу становилось таким волшебным и чудесным. Серость домов, грязь, мусор – все неряшливое, неприглядное и нелепое пряталось под белый пух, будто наряженная погодой елка. Она перевела взгляд с неба на себя – с ее черного плаща стекали тоненькие ручейки воды, замшевые ботинки впитали воду из луж, но и это еще не все – вязаная зеленая шапочка, напитавшись осадками, отяжелела и все время лезла на глаза. Она с досадой поправила ее, стала идти быстрее и вскоре приблизилась к своему дому. Когда-то это было общежитие, но несколько десятилетий назад его переделали под жилой дом с однотипными однокомнатными квартирами. Серое четырехэтажное здание, напоминающее что снаружи, что внутри громадный склеп, по ночам издавало непонятные жуткие звуки – то ли от того, что ветер завывал на дырявом чердаке, то ли от того, что фундамент здания продолжал оседать. Стены уродовали огромные трещины, которые избороздили дом вдоль и поперек, будто глубокие морщины на лице старца. Сами квартиры плохо отапливались, были холодными и довольно сырыми, особенно угловые – они подвергались атаке бесчисленных ветров этого возвышенного края. Но здесь было самое дешевое жилье в городе, поэтому Таня сочла нужным не перебирать в своем шатком положении и с энтузиазмом поселилась тут на втором этаже. Помимо нее, здесь, в основном, обосновались жители окрестных деревень. Они стекались в город в поисках работы и находили ее на заводах, фабриках и шахтах. Но безденежье все равно преследовало их, как проклятие, ведь даже за тяжелую и жизненно необходимую для предприятий работу им платили копейки. В этом забытом богом месте по-прежнему витал дух общежития – по вечерам, в просторном длинном коридоре организовывались шумные посиделки среди соседей. За большим квадратным столом, над которым нависала неказистая лампа с желтым плафоном, устраивались карточные бои или игра в домино. Помимо развлечений, всегда что-нибудь отмечали: если в календаре не значилось никаких важных дат, повод для очередного застолья с воодушевлением придумывали сами.

За старым домом шел пустырь, на котором устроили свалку, а далее – бесконечные степи и терриконы. Таня подошла к подъезду и, распахнув дверь, вошла в коридор.

– Чего дверь не закрываешь за собой? – возмутилась баба Маша. Она мыла ступеньки на первом этаже, возле своей квартиры. – Хочешь, чтобы ее ветер снес? – женщина выпрямилась и застыла с тряпкой в руках, буравя Таню сердитым взглядом своих больших, немного выпученных черных глаз. На ней был все тот же серый застиранный халат в латах, а поверх, на могучих плечах был завязан серый пуховый платок – все в тонах дома, который баба Маша любила и стерегла, словно собственное сокровище.

– Извините! – Таня обернулась и осторожно прикрыла за собой дверь, за которую она так некстати забыла.

С бабой Машей шутки были плохи: она была квартальной этой старой, но еще крепко стоящей будки и жила здесь, без малого, пятьдесят лет. Так что, будучи старожилом этого дома, она ненавидела всех вновь прибывших и считала своим моральным долгом почитать им длинную и внушительную лекцию о том, как следует вести себя здесь, чтобы не стать ее заклятым врагом.

Таня как можно быстрее прошла мимо ворчливой старушки и спешно поднялась на второй этаж. Вслед за собой она услышала нелестные отзывы в свой адрес по поводу грязи, которую она нанесла в подъезд. Подойдя к своей двери, Таня осторожно постучала в нее. За дверью раздался непонятный шум: что-то упало с грохотом в коридоре, затем послышался приглушенный смех. Она нахмурилась и постучала еще раз, но теперь настойчивее. Спустя полминуты дверь, наконец, неспешно отворилась и на пороге нарисовалась высокая рыжеволосая девушка с габаритной фигурой. Это была Света – она снимала квартиру вместе с Таней. Так было дешевле, и появлялась возможность отложить какую-то копейку себе.

– Почему ты так долго не открывала дверь? – Таня отпихнула девушку с порога и зашла в коридор. На полу, рядом со старым трюмо, валялась опрокинутая табуретка.

– Так я это… не услышала сразу! – оправдывалась Света. На ее лице вырисовалось виноватое смущение. – Ну и вид у тебя!.. Ты что, зонт дома забыла? – спросила она, разглядывая насквозь промокшую и дрожащую как осиновый лист, подругу. За считанные секунды с ее плаща на линолеум натекла небольшая лужа воды.

Таня молча сняла плащ, повесила его на вешалку, разулась и тут же устремилась на кухню. Как только она вошла в коридор, то сразу почуяла, что кроме Светы, в квартире были посторонние. Сейчас они сидели тихо, не подавая признаков жизни, но выдавали себя громким дыханием и неприятным запахом. Ее предчувствие снова подтвердилось – за квадратным кухонным столом находилось двое мужчин. Один из них – немолодой мужчина крупного телосложения, одетый в облезлую коричневую дубленку – их сосед. Он сидел ближе к проходу и держал любовно в руках стакан, наполовину заполненный прозрачной жидкостью. Второго мужчину Таня видела впервые. Невысокий брюнет с широкими скулами, орлиным носом и заплывшими веками совсем не обратил на нее внимания, будто Таня была бестелесным призраком. На брюнете был черный спортивный костюм и синяя вязаная шапка. Он сидел неподвижно и соловьиным взглядом смотрел на свой пустой стакан. Душа требовала еще, но даже на то, чтобы налить новую стопку, сил уже не хватало, отчего Таня сделала вывод, что эти посиделки продолжаются не один час. Пир подходил к завершению – на столе стояло несколько пустых бутылок водки и одна наполовину опорожненная. Нарезка из колбасы почти закончилась, на дне трехлитровой банки осталось сиротливо лежать два небольших огурца.

– А ну, убирайтесь отсюда! – Таня схватила своего высокого соседа за меховой ворот старой дубленки и выпихнула его в коридор. То, что он был в два раза больше ее, не остановило девушку.

– Все, все, ухожу! – сказал примирительно сосед, неловко натягивая на ноги свои стоптанные домашние тапки, которые имели ядовито-желтый цвет. Итог получился не очень – левую тапочку он обул на правую ногу, а правую – на левую и даже не заметил этого. – Ох, и злая ты, Танька! – сказал он с укором, качая своей неестественно большой головой.

Таня без лишних слов вытолкнула его за порог и снова поспешила на кухню. Там сидело еще одно согнутое над столом тело, лепечущее себе под нос что-то невразумительное. Она схватила брюнета за волосатую руку, напоминающую огромную медвежью лапу и потащила в сторону коридора. Но с виду безобидный и полностью ушедший в себя темноволосый незнакомец вдруг оказал ей яростное сопротивление, ведь на столе находилась еще одна бутылка водки. Он вцепился мертвой хваткой за край стола и невольно стащил клеенчатую скатерть на пол. Посуда с грохотом покатилась вниз, разбилось несколько тарелок, но недопитая бутылка водки волшебным образом осталась стоять на столе. Таня продолжала свои попытки выпихнуть брюнета из кухни, но он стал агрессивно размахивать руками и задел стоящий на подоконнике глиняный горшок с геранью. Горшок полетел на пол и разбился вдребезги. Таня склонилась над разбитым горшком и заплакала. Это была последняя капля в чаше ее терпения.

Света, испуганно глянув на плачущую подругу, схватила брюнета за локоть и вытолкнула его за дверь вместо Тани.

– Ну, ты чего? – Света принялась успокаивать подругу, похлопав ее по плечу. – Мы же совсем чуть-чуть посидели!

Таня перестала плакать, смахнула слезы и осторожно взяла герань в ладони. После этого она поднялась, подошла к мойке и засунула цветок в пол литровую банку, налив в нее воды.

– Куплю потом горшок и посажу его… – сказала она ни сколько Свете, сколько себе. – Кто это был? – спросила она у подруги, уставившись на нее сердитым взглядом.

– Я не знаю… На рынке сегодня познакомились, – ответила смущенно Света. – Он купил у меня килограмм картошки…

Таня воскликнула с негодованием:

– Ну, это еще не повод тащить его в дом!.. Что с тобой происходит в последние несколько месяцев? Ведь ты не была такой…

– Да просто моя жизнь – унылое дерьмо! – произнесла Света, напустив на себя несчастный вид. – Разве ты сама не видишь этого? – добавила она с обидой в голосе, наблюдая, как подруга равнодушно выливает оставшуюся водку в раковину.

Таня при этих словах застыла на месте и обернусь к Свете. Эмоционально отбросив пустую бутылку в мусорное ведро, она произнесла твердым голосом:

– Я не позволю… я не позволю, чтобы ты спилась. Я не допущу, чтобы ты так легко сдалась! – она внимательно посмотрела на Свету. Что она еще может сделать для нее? Наставления и упреки не помогают, советы – тоже, значит нужно искать какой-то другой способ, чтобы помочь подруге.

– Ты прости меня, – Света начала тихонько всхлипывать. В этот момент она напоминала не взрослую женщину, а беззащитную маленькую девочку. – Я постараюсь больше не устраивать этих посиделок, – она громко икнула и, вытащив из кармана своего цветастого халата салфетку, стала усиленно вытирать свои полные губы, разукрашенные в алую помаду.

Таня грустно вздохнула. Света уже не раз клятвенно божилась исполнить это обещание. Она подняла глаза на подругу и в этот раз прочла в них упорство и волю. «Хороший признак!» – Тане хотелось верить в лучшее. Она направилась в комнату, разделась, достала из шкафа свой синий халат и облачилась в него. Влажные вещи она развесила на батарее, которая была едва теплой. После этого она вернулась на кухню и поставила чайник на газовую плиту.

– Как там у тебя дела на работе? – Света забилась в угол и, сидя на низком табурете, продолжала виновато смотреть на подругу, чувствуя за собой нехорошую вину.

– Меня уволили! – выпалила Таня без долгих и пространных разъяснений. Она подошла к подруге, взяла ее за руку и усадила за стол. Как бы она не злилась на нее, Света по-прежнему оставалась самым близким человеком в ее судьбе.

Света, казалось, ни капли не удивилась этому событию. Таня уже не раз попадала в подобную ситуацию.

– А в этот раз почему? – спросила она у Тани, вставая из-за стола и распахивая дверцу холодильника. «Нужно сделать подруге огромный бутерброд из остатков колбасы и сыра!» – думала она про себя. С набитым желудком неприятности всегда становятся более мелкими и незначительными.

Таня подняла голову и посмотрела затуманенным взором в окно. День уже приближался к своему завершению – дождь прекратился и солнце, уже не прикрытое хмурыми тучами, стало спешно заползать на ночлег за линию горизонта. Таня совсем не жалела об этом. Пусть скорее заканчивается этот ненавистный день, день который похож на сотни других таких же однообразных дней, где часы наполнены только мыслями о том, чтобы выжить в этом сложном мире. Она перевела взгляд на Свету, которая хлопотала над приготовлением бутерброда и пояснила угрюмым голосом:

– Я вылила графин с соком на голову одного посетителя. Он распустил свои грязные лапы, когда я мимо него проходила с подносом. Видела бы ты его наглую жирную физиономию! Такие, как он, думают, что им все дозволено, раз у них есть деньги!

Света от злости плотно сжала кулаки. Она пожалела о том, что в этот момент ее не было рядом, иначе она размазала бы этого негодяя по стенке.

– Свинья! – она громко выругалась, а Таня, тем временем, продолжила свой рассказ:

– На толстой шее у этого мерзавца – золотая цепь размером с гирлянду! Все пальцы усыпаны перстнями, как новогодняя елка игрушками. А это расплывчатое от жира лицо с его с колючим ястребиным взглядом… – Таня снова поежилась, окунаясь в неприятные воспоминания уходящего дня. – Нет, не такое лицо у чистых душою людей, не такое… Я думала, он убьет меня! Вскочил и сразу накинулся на меня с кулаками со звериным визгом и перекошенным от ненависти лицом. Хорошо, что Миша, наш официант, вовремя остановил его. Мне хватило времени для того, чтобы невредимой убежать в служебное помещение. Хозяин бара дико извинялся за меня, неотесанную официантку… После этого он распорядился накормить этого проходимца за счет заведения, заставив его стол разными дорогими яствами, и самолично принес ему хорошее вино. А меня, конечно же, с позором уволили и не заплатили ничего…

– Ух, мерзость! – Света скривила физиономию, в мыслях представив себе этого жирного хама, распускающего бесцеремонно свои короткие толстые и волосатые руки. – Так ему и надо! Жаль, конечно, что тебе ничего не заплатили, но ты все правильно сделала! Может, пойдешь работать ко мне на рынок? – предложила мечтательно она и добавила: – Напарница мне не помешает.

Таня с минуту молчала, доедая бутерброд, который подсунула ей подруга и раздумывала. Света вопросительно смотрела на нее своими большими зелеными глазами в ожидании ответа. Ее густые черные брови почти, что срослись у переносицы и от этого ее взгляд казался более суровым и нелюдимым, скрывая в нем настоящее – природную доброту и мягкость. Пинцетом для бровей она не любила пользоваться, и весь уход за лицом для нее заключался в обильном нанесении косметики на глаза и губы. Короткие слегка вьющиеся волосы огненно-рыжего цвета всегда были собраны в небольшой хвостик на затылке. Высокая и слегка полноватая, она всегда неуклюже сгибалась за их маленьким кухонным столом.

Таня доела бутерброд и заговорила твердым голосом:

– Нет, не пойду на рынок! Тем более я сегодня умудрилась найти себе другую работу и уже завтра выхожу на новое место…

– Что, правда? – Света заметно повеселела, вспомнив, что скоро их вездесущая хозяйка нагрянет к ним за оплатой. – И что же это за работа? – поинтересовалась она.

– Упаковщицей в колбасный цех. Там я еще не работала! – Таня грустно усмехнулась, припоминая все свои предыдущие места работы.

– А как же тебя так быстро взяли? – спросила Света. – Даже без стажировки?

– Так у меня все документы были на руках – и трудовая и медицинская книжка. К тому же, как мне показалось, им просто срочно нужны были работники: у них огромная текучка.

– Это не предвещает ничего хорошего. Я слышала – там настоящий ад! Смена в двадцать четыре часа при жутком холоде… Люди бегут оттуда из-за невыносимых условий труда и грубого обращения начальства…

– Спасибо, ты знаешь, как меня подбодрить, – ухмыльнулась Таня. – Но я не боюсь никакой работы!

Света печально вздохнула и произнесла с обреченностью в голосе:

– Да уж… Мне кажется, мы никогда не выберемся из этого болота, – она импульсивно стащила с волос синюю резинку, взлохматила свои рыжие кудри и продолжила: – У нас нет денег, чтобы получить приличное образование, нет своего жилья, нет родных, нет любимого человека, на которого можно было бы положиться в тяжелый момент, и с которым… ты ничего не боялась бы!.. Да и кто на нас посмотрит? – воскликнула она. – Мы ведь ходим в старых обносках как крестьянки! И даже если попадется нормальный мужчина, в чем я сомневаюсь, куда я его приведу? В эту чужую захолустную квартиру? С кем познакомлю? Ведь у меня нет родных, я детдомовская…

Таня улыбнулась – ей показалась забавным, что Света сравнила их с крестьянками, и горячо возразила:

– Но когда ты действительно встретишь своего мужчину, разве это будет так важно? Ведь любят человека, его душу, а все остальное фальшь, ложь и глупые человеческие предрассудки…

– Эх, наивная ты еще! – ответила Света голосом знатока, повидавшего жизнь и хлебнувшего ее горький настой, состоящий из алчности, несправедливости, лживости и лицемерия окружающего ее мира. – Мужчинам подавай все в красивой обертке – ты обязана выглядеть, как маленькая жеманная принцесса или как жгучая роковая красавица в сногсшибательном платье. Но и этого мало: у тебя должно быть хорошее образование, приятные манеры, приличная работа. Ну и семья… благополучная и всеми почитаемая… Чтобы не стыдно было представить своим родителям.

Таня рассержено прикусила тонкую губу и сдвинула брови у переносицы – в знак протеста таким мужчинам.

– Если все мужчины выбирают по таким критериям, тогда не нужны они мне! – злобно процедила она сквозь зубы. Слова подруги зацепили в ней больное место. Возможно, подруга права, ведь и она с таким сталкивалась не раз. Один раз парень проводил ее со свидания домой и больше никогда не появлялся. Она навсегда запомнила его взгляд, когда он увидел ее дом – взгляд разочарования и брезгливости.

Света неожиданно рассмеялась, увидев сердитое лицо своей подруги. Иногда Танина эмоциональность и живой отклик на какую-либо обсуждаемую ими тему потешали ее и поднимали ей настроение.

– У тебя еще вся жизнь впереди и кто знает, как она повернет, – Света решила вселить надежду в свою подругу. Таня была умной и находчивой, к тому же упрямо могла противодействовать неприятностям, в отличие от нее.

– А как же ты? – спросила Таня. – Тебе же только двадцать пять лет, ты всего лишь на семь лет старше меня!

Света пожала плечами и с равнодушием ответила:

– Ну и что?.. Я родилась на помойке, живу на помойке и умру в такой же нищете…

– Что за чушь! – разозлилась Таня. – Это отговорка для бездействия…

– Может быть… – кивнула головой Света. – Но ты хотя бы умная! Сидишь вечно со своими учебниками, будто привязали тебя к ним, может с тебя что-то и выйдет. А я-то, с горем пополам девять классов в интернат-школе закончила, потом в училище выучилась на повара и теперь кулинарю, торгуя на рынке овощами…

– Не говори глупостей! – Таня рассердилась еще больше, взяла подругу за руку и, пристально глядя ей в глаза, авторитетно заявила: – Ты очень сообразительная и участливая, ты преданная и храбрая, но почему-то все время забываешь об этом, – Таня понимала, что никто и никогда не говорил Свете подобных слов, поэтому она не верила в себя и в свои силы. Она всегда небрежно отзывалась о самой себе и о своих способностях, в то время как Таня никогда не позволяла себе этого. Лишь родительская любовь способна дать внутренние силы, взрастить крепкий росток, который потом сможет стойко противостоять любым невзгодам. Именно такая любовь способна закалить характер и дать огромную силу воли – они самые главные помощники в житейских бурях. Именно такой любви никогда не было в судьбе Светы.

– Вот ты утверждаешь, что я умная, но ведь я провалила вступительные экзамены на бюджетное отделение! – Таня небрежно указала пальцем на себя, дескать, смотрите все, какая тупица.

– Так ведь конкурс, какой был!.. Столько человек на одно бюджетное место! – Света попыталась оправдать провал своей подруги и хоть немного утешить ее. – Ничего, я уверена, в следующем году ты обязательно поступишь! Разве может быть по-другому, когда ты столько времени посвящаешь учебе?

Таня воодушевилась и улыбнулась. Когда хотя бы один человек верит в тебя, за спиной сразу вырастают крылья.

– Да, я все готовлюсь и надеюсь, ведь платное отделение я не потяну. Что же, жизненные обстоятельства ставят нам палки в колеса, но не стоит так быстро сдаваться! – с уверенностью заявила Таня. Что-то незримое внутри нее снова дало ей душевную силу, и приступ мимолетного отчаяния снова отступил в тень.

Света с удивлением и в то же время с восхищением посмотрела на свою подругу и увидела перед собой человека с несгибаемой волей. Такой Таня и была, хотя и на нее иногда находило уныние, но оно быстро проходило – верный признак внутреннего мужества.

– И откуда у тебя столько энтузиазма? – удивилась снова Света. – Мне бы такой оптимизм и твои мозги…

– Брось, у тебя все это тоже есть! – уверила ее Таня. – И все же… Может, мы что-нибудь придумаем для себя? – сквозь эти слова просочилась нить надежды на их светлое и счастливое будущее. Когда ты молод, как бы жизнь не била тебя, ты каждый раз снова находишь в себе силы бороться против нее.

– И что же? – засмеялась Света. – Что мы можем придумать для себя? Банк ограбим?

– Ну, это уж слишком радикально! – улыбнулась Таня, убирая рукой непослушную челку, упрямо лезшую в большие карие глаза. – А что, если тебе пойти обучаться на какие-нибудь курсы? – предложила вдруг она. – Например, на курсы парикмахеров? Днем будешь работать на рынке, а по вечерам ходить на курсы – и быстро и намного дешевле, чем в учебных заведениях. Так многие делают…

– И кто меня с курсами возьмет на хорошую работу? – с сомнением в голосе произнесла Света. – Сейчас же всем высшее образование подавай! Как будто только оно способно охарактеризовать человека с лучшей стороны. Теперь даже у уборщиц в офисах требуют хоть какой-нибудь диплом об образовании.

Таня на миг задумалась, но потом сказала твердым голосом:

– И все же с курсами парикмахеров можно устроиться на работу: я об этом не раз слышала. Все будет зависеть от твоего старания и способностей. Может, тебе понравится эта сфера деятельности, и ты сама с удивлением обнаружишь в себе такие таланты, о которых раньше и не подозревала! Я ведь очень хорошо помню, как ты говорила, что когда-то мечтала стать парикмахером и хотела делать людей красивыми…

Света мечтательно улыбнулась и вытаращилась в окно, в котором вырисовывался ночной пейзаж со смутными очертаниями голых деревьев и первых звезд.

– Что же, может ты и права! – рассеянно произнесла она, продолжая смотреть в окно. Ее детская мечта стать первоклассным парикмахером вновь воскресла и словно что-то оживила в ней. Что-то, похожее на слабую надежду. Таня уже не раз сеяла в ее душе зерна сомнения по поводу того, что она ни на что не способна. Она уверяла – все в ее руках, стоит ей только сильно захотеть чего-нибудь добиться. – Ладно, еще поговорим об этом, а сейчас пошли смотреть телевизор! – она резко сменила тему разговора, встала из-за стола, смела рукой крошки со скатерти и выкинула их в мусорное ведро. Слабый проблеск надежды куда-то улетучился. Она посчитала нужным не питать напрасных иллюзий. Череда постоянных неудач будто сломала ее изнутри, сделала безвольной. Под тревожным Таниным взглядом, она съежилась и направилась спешно в зал.

Вскоре оттуда послышалась ворчливая болтовня – в очередном модном ток-шоу люди с экрана телевизора яростно поливали друг друга порцией желчи, пафоса и ненависти. Эта пустая телевизионная болтовня помогала Свете отключить мозг и на короткое временя забыть о том, что тревожит ее. Но иногда она отвлекалась от телевизора и бродила растерянным взглядом по стенам и окну. В их единственной жилой комнате стояла немногочисленная старая мебель. В правом углу вырисовывался старенький красный диван, на котором спала маленькая и хрупкая с виду Таня, посередине комнаты – железная односпальная кровать, – на ней с трудом из-за своего высокого роста помещалась Света. В углу у окна ютился небольшой черный шкаф для одежды, рядом с ним соседствовала невысокая коричневая тумбочка, на которой стоял телевизор. Возле телевизора располагалось бежевое кресло с торчащими ржавыми пружинами, а деревянный скрипучий пол устилала выцветшая ковровая дорожка, которая когда-то имела насыщенный вишневый цвет – теперь же остался лишь блеклый мутно-розовый оттенок. Эта дорожка пережила, очевидно, не один десяток жильцов. На потолке висела старинная янтарная люстра с одной лампой. Вся эта старая мебель принадлежала их хозяйке.

Через пять минут в комнату вошла Таня: она взяла несколько учебников в толстых переплетах, лежащих на кресле. После этого она подошла к подоконнику и стащила оттуда пару чистых листов бумаги и авторучку. Стола в комнате не было, и она пошла по привычке заниматься своими точными науками на кухню.

– Ты будешь снова допоздна сидеть за своими учебниками? – с сожалением спросила ее Света, переключая указательным пальцем каналы на пульте. Она не любила оставаться в комнате одна.

– Да, у меня ведь нет денег на репетиторов, – отозвалась Таня с кухни, притворяя за собою дверь. Она на миг остановилась перед окном – небо над городом уже давно расчистилось от дождевых туч и сейчас на нем разлились поздние темно-синие сумерки с прозрачными чуть розоватыми облаками у самого горизонта. Красоту ночного неба было рассмотреть не сложно – фонари в их районе были редкостным явлением.

Света убавила звук и пересела со стула в кресло, предварительно бросив одеяло на торчащие пружины. Через час она тихо зашла на кухню и поставила чайник с водой на плиту. Света знала, пока Таня занимается – она ни ест, ни пьет, а только часами таращиться долгим осознанным взглядом в свои мудреные книги – с непонятными причудливыми формулами и знаками. В такие моменты реальность для нее переставала существовать, ведь она полностью и целиком погружалась в волшебный мир цифр, теорем, гипотез и постулатов, мир – недоступный пониманию Светы и от этого совершенно скучный и чуждый для нее. Однажды она, в отсутствие Тани, засунула свой длинный любопытный нос в эти заумные книги. От нескольких прочитанных ею предложений, ее мозг готов был взорваться от перенапряжения. От количества непонятных слов и закорючек ее глаза расширялись от ужаса и лезли на лоб. Она искренне не понимала, как можно было столько времени уделять таким неинтересным и скучным, на ее взгляд, вещам. И, тем не менее, всех, кто разбирался в таких мудреных книгах, она считала чуть ли не богами и всерьёз предполагала, что мозги у таких людей с размером с футбольный мяч.

Света и в этот вечер по давно укоренившейся негласной традиции периодически подливает Тане горячий травяной чай в кружку, потом добавляет кусочек ароматного лимона и осторожно подсовывает что-нибудь съестное. Таня на мгновение отвлекается от книги, несколько отрешенным, но благодарным взглядом смотрит на подругу и, слегка кивнув ей головой, снова погружается в таинственный мир высшей математики. После этого Света наливает чай и себе – девушки очень часто мерзли в этой довольно холодной и сырой квартире, и поэтому они никогда не забывали о том, что у них есть в шкафу вкусный травяной чай с шиповником и мелиссой, а еще оранжевые непривычно сладкие на вкус лимоны, которыми торгует Света. Помещение их старого дома отапливалось очень слабо. Из ветхого окна, которое, казалось, вот-вот вывалиться наружу – тянуло холодом и сквозняком. Не спасало даже то, что злополучное окно были трижды заклеено клейкой лентой по всем щелям и углам.

Таня сама не заметила, как просидела за учебниками до половины второго. А ведь ей рано утром заступать в сутки. Она бережно взяла в руки книги и, осторожно ступая, чтобы не шуметь, направилась в комнату. Света уже мирно сопела, отвернувшись к стенке. Всю комнату освещала луна, которая бесцеремонно заглядывала в их большое окно – сильный порывистый ветер разогнал остатки туч и освободил для нее все небесное пространство. В безлунные ночи их дом тонул в кромешной тьме – фонари были непростительной роскошью для такого экономически невыгодного и обветшалого трущобного района, как считали местные чиновники. Хотя своенравная баба Маша смогла недавно добиться, дабы поставили пару фонарей у дороги – чтобы жители, возвращаясь с работы через пустыри, видели путь домой.

Таня стащила с себя халат и натянула теплую ночную рубашку. После этого она тихонько разложила на диване простынь с одеялом и спешно юркнула под него, стуча от холода зубами. Одеяло было холодным, и она задрожала так осиновый лист. Свернувшись клубочком, она продолжала смотреть на луну, которая неспешно передвигалась на ночном небосводе. Она стала раздумывать о том, какие испытания преподнесет ей очередной день и очередная работа. Над ней черной тенью нависла горечь утраты, но она постарается быть сильной. Иногда ей хочется выйти в степь, до которой рукой подать и кричать в бескрайность, что есть мочи. Выплеснуть с этим криком всю боль и обиды, которые не уходят.

Она начала размышлять о своем отце. После смерти матери, он всего лишь через несколько месяцев после похорон привел в их дом другую женщину. В тот родимый дом, который все еще хранил память о матери и в котором каждый уголок помнил ее дыхание и ее звонкий смех. Мать все еще незримо находилась в этом доме, когда его порог переступила чужая женщина, которая тут же безжалостно принялась стирать все следы ее присутствия.

Таня не смогла простить отца за то, что он позволил мачехе уничтожить все вещи матери, в том числе ее книги, которыми она тайком от нее топила печь. Окончив школу, она улучила момент, когда все отсутствовали, собрала в большой походный рюкзак свои вещи, фотографии матери и ушла из дому. Ушла, чтобы больше никогда не возвращаться. Рюкзак – за плечами, а на руках – горшок с любимой геранью, которую посадила ее мать перед смертью. Когда Таня сдавала вступительные экзамены в университет, она уже жила на съемной квартире. Одно она знала наверняка – ее отцу не было до нее никакого дела, иначе бы он уже разыскал ее и вернул обратно домой. И в полицию он, конечно же, не обращался.

Воспоминания то и дело накатывали на нее угрюмой волной в ночных сумерках, но она начала отгонять их от себя. «Прочь! Прочь из моей жизни! – твердила она про себя, – я еще увижу светлые дни!».

И вскоре ее мысли потекли по более спокойному руслу. Уставшие веки закрылись, напряженное тело расслабилось, взбудораженный разум успокоился – крепкий сон сморил и усмирил ее.

А луна тем временем, еще долго заглядывала в окно и играла своими серебристыми бликами на ее бледном худеньком лице и длинных каштановых волосах, беспорядочно разбросанных на подушке.

Глава II

Утром в комнате стало еще холоднее. Едва в окне забрезжил свет, Таня вскочила с дивана, не дожидаясь противного визга своего будильника. Взглянув на часы, она немало удивилась. Было без десяти семь, значит должно быть еще темно, ведь на дворе третье декабря. Она поспешила к окну и невольно вскрикнула:

– Света, на улице снег выпал! – она распахнула форточку, вытянула вперед ладонь – на нее тут же робко упали узорчатые снежинки: от тепла ладони они растаяли, оставляя на память о себе лишь маленькие капельки воды.

Снег забелил все вокруг – именно поэтому на улице стало непривычно светло для такого времени суток.

Света тем временем крепко спала, укрывшись с головой одеялом, но Таня не замолкала. Расслышав наконец-то восторженные возгласы своей подруги, она откинула одеяло, неспешно потянулась и громко зевнула.

– Что такое? – спросонья спросила она, глядя на Таню удивленными заспанными глазами.

– Первый снег выпал!.. Ну же, иди, посмотри на эту красоту! – Таня продолжала радоваться снегу, как долгожданному чуду. Ее худенькое бледное лицо разрумянилось от потока морозного воздуха, впорхнувшего в квартиру из широкой форточки.

– Ну и что? – Света равнодушно махнула рукой. – Я сегодня выходная, хочу подольше поваляться в кровати…

– Тебя не радует первый снег? – изумилась Таня.

Света полностью отбросила одеяло, неохотно сползла с кровати и натянула на свои длинные ноги комнатные тапочки сорок второго размера, на которых красовались две жирные заячьи морды с ушами. После этого она встала, убрала свои короткие рыжие кудри с лица и неуклюже поплелась к окну.

– Эка невидаль! – она без особой радости посмотрела в окно – на белеющий тротуар, на деревья, разодетые в белые шубы и шумно захлопнула форточку. – Напустила холоду, бррр! – возмутилась она.

– Да ну тебя! – Таня сделала вид, что обиделась и принялась собираться на работу.

На работу ей нужно было успеть к восьми утра – завод находился в двадцати минутах ходьбы от ее дома: можно было не думать о толчее в шумном и переполненном до отказа городском транспорте, как на прежних работах. Это не могло не радовать ее, хотя она предполагала, что это будет единственным плюсом в ее новой работе. На работу Таня собиралась всегда быстро, как по команде в армии – никаких часовых марафетов у зеркала она не проделывала. После гигиенических процедур в ванной комнате и горячего чая на кухне, она ловко собрала волосы в узел, спешно натянула на себя синие джинсы, тонкую черную водолазку и теплый шерстяной свитер с высоким воротом. Из дому она вышла в двадцать минут восьмого.

Света, пожелав подруге удачи, с горьким вздохом захлопнула за ней дверь и тут же поспешила к телевизору. Она боялась оставаться в квартире одна, но до конца не признавалась себе в этом. Беспечная болтовня по телевизору давала ей ощущение простого домашнего уюта, уюта, которого у нее никогда не было, уюта, которого она никогда не знала. Эта телевизионная болтовня давала ей иллюзию того, что в доме кто-то есть, помимо нее. Полная тишина усиливала чувство гнетущего одиночества. Может, поэтому она так часто тащила кого-то в дом, пока Таня была на работе.

Таня вышла во двор и невольно заулыбалась от представшей перед ее взором замечательной панорамы. Снег скрыл под своим белоснежным покрывалом всю грязь и серость их бедной окраины. Теперь не было видно ни черных прогнивших от сырости балок на чердаке, ни свалки, находящейся так близко от дома, ни дырявого асфальта на дорогах. Но ее улыбка была непродолжительной, и тот час же испарилась, стоило ей только увидеть бабу Машу.

Женщина с сердитым выражением лица расчищала лопатой проход к подъезду. Она посмотрела на Таню так, будто это она была виновата в том, что снег с таким усилием замел дорогу к дому. Таня вышла на длинную рябиновую аллею и направилась в сторону завода. На заснеженных ветках скакали взъерошенные снегири – они клевали замерзшие красные ягоды, такие же красные, как их брюшко. В соседнем доме, на подоконнике первого этажа сидел мальчуган лет пяти и с энтузиазмом наклеивал бумажные снежинки. Судя по неровным краям и непонятной форме его снежинок, вырезал он их собственноручно; но, похоже, отсутствие идеальных форм нисколько не огорчило его: главное, что это все было сделано с любовью к зиме. Таня на миг остановилась и с умилением стала наблюдать за ним. На секунду мальчик отвлекся от своего важного занятия и помахал ей маленькой пухлой ручкой. Таня помахала в ответ и поспешила дальше.

Новая работа, новые люди и новые события уже поджидали ее у своего порога.

* * *

– Ты как сюда попала, воробушек? – спросила у нее удивленно кладовщица.

– Провалила экзамен при поступлении на бюджетное отделение, – выпалила Таня, рассматривая тесную беленую каморку, которая была сплошь заставлена высокими стеллажами и шкафами.

– А, тогда понятно! – сочувственно произнесла женщина. Роясь в коричневом шкафу, она подбирала Тане рабочую спецодежду. – Тебе хоть есть восемнадцать? – поинтересовалась она, кинув быстрый взгляд на щуплую фигуру своей новой подопечной.

Таня молча кивнула головой.

Кладовщица вытянула из шкафа небольшой серый комбинезон, чепчик для волос и марлевую повязку. – Тебе говорили, что обувь нужно свою приносить? – спросила она скрипучим голосом.

– Да, я в курсе, – Таня раскрыла свой пакет и показала ей старые зеленые кроссовки.

– Молодец! – похвалила ее женщина. После этого она закрыла шкаф небольшим серебристым ключом и повела Таню в раздевалку.

В раздевалке уже собралась толпа женщин: они переодевались возле своих личных шкафчиков в рабочую униформу и непринужденно болтали друг с другом. При Танином появлении они тут же смолкли и стали с интересом разглядывать ее.

– Вот свободный шкафчик! – кладовщица подвела Таню к крайнему правому шкафчику в первом ряду и открыла его маленьким золотистым ключом, на котором висел номерок с цифрой семьдесят восемь. – У тебя какая одежда? – спросила вдруг она.

Таня показала, что под шерстяной кофтой у нее есть еще черная водолазка.

– Шерстяную кофту сними – с нее могут сыпаться ворсинки, а водолазку оставь, – сказала деловито кладовщица. – На нее наденешь свой рабочий комбинезон – он теплый…

После распоряжений, касавшихся рабочей одежды, кладовщица вышла из раздевалки, и Таня принялась спешно переодеваться. Ее соседка – симпатичная черноволосая девушка лет двадцати пяти, все это время сверлила ее любопытным и не очень дружелюбным взглядом.

– Твоя предшественница, которая занимала этот шкафчик, выдержала здесь всего лишь одну смену! – она коварно ухмыльнулась, многозначительно переглядываясь с какой-то рыжеволосой женщиной лет тридцати, стоящей неподалеку.

– Я это учту! – холодно ответила Таня, стараясь не обращать внимания на колючий взгляд своей новоиспеченной соседки.

В раздевалку забежала полная светловолосая женщина лет сорока. Она была одета в опрятный серый комбинезон с оранжевыми манжетами, на светлых коротко стриженых волосах красовался синий чепчик. Лицо у нее было строгое, но не злобное. Внимательно оглядев всех присутствующих, она остановила свой взгляд на Тане. Большие серые глаза, обильно накрашенные тушью и коричневыми тенями, приветливо засветились. Полные красные губы растянулись в доброжелательную улыбку.

– Ты новенькая? – догадалась она.

– Да…

– Направление на работу у тебя?

– Ага! – Таня дрожащими руками протянула ей маленький белый листок. Кто знает, что сулит ей это направление – очередные проблемы с последующим увольнением или, наконец, долгожданную остановку и хорошую зарплату, которая вывела бы ее из постоянной нужды.

– Так-так, хорошо… – проговорила полушепотом женщина, бегло пробежав по листку глазами. При этом она сильно щурилась – очевидно, от близорукости. – Упаковщики сегодня все вышли? – спросила она громко.

– Все! – послышался хор из десятка разношерстных по тональности голосов.

– Хорошо, тогда пошлите в цех! – она вышла из раздевалки, повернулась к Тане, которая спешила следом за ней и представилась: – Меня зовут Юля, я работаю мастером на упаковке. Тебе сколько лет? – спросила она.

– Восемнадцать…

– Поздравляю! – засмеялась мастер. – Ты, среди нас, пенсионеров, самая молоденькая! Дальше по возрасту идет Наташа – та еще заноза! Ей двадцать шесть лет, – Юля указала пальцем на впереди идущую брюнетку, ту самую, которая была Таниной соседкой по шкафчику.

Наташа будто почувствовала, что говорят за нее и резко обернулась. Одарив Таню неприязненным взглядом, она что-то шепнула на ухо своей рядом идущей соседке – светловолосой слегка полноватой девушке. Эта девушка тоже оглянулась, но, в отличие от Наташи, посмотрела на Таню с сочувствием и теплотой. У нее было открытое и бесхитростное лицо – Тане она сразу понравилась.

– А чего тебе такой большой комбинезон выдали? – спросила Юля удивленно. – Ты же в нем утонула!

– Мне сказали, что это самый маленький размер…

– Ну, тогда и такой сойдет! – пожала плечами мастер.

Все работницы дошли до конца коридора и, приоткрыв дверь, стали спускаться на первый этаж. Таня на миг замерла у квадратного зеркала, висящего возле двери. В изношенном бесформенном комбинезоне грязно серого цвета, в синем чепце, который спрятал ее густую каштановую шевелюру, она выглядела более чем мужеподобно. Как и все остальные женщины, идущие рядом с ней. Они напоминали однотипную серую массу, лишенную индивидуальности, сливающуюся с серыми стенами этого здания и готовую безропотно исполнять весь цикл его жизни – не отходя от конвейера двадцать четыре часа.

Девушки спустились по узкой лестнице на первый этаж и остановились у огромных металлических дверей. Мастер слегка растолкала всех и нажала на большую красную кнопку, находящуюся на дверной панели. Через минуту дверь отворилась, и толпа спешно зашла в прохладное просторное помещение. После этого двери тут же захлопнулись – чтобы не выпускать холод.

– Теперь мы попадем наверх только в час дня, когда пойдем в столовую! – пояснила мастер, обращаясь к Тане. – Обеденный перерыв не более получаса. Ужинаем строго в шесть вечера, тоже не более получаса, потом еще перекус в двенадцать ночи, а дальше – до восьми утра, мы находимся без перерыва в цеху, – добавила она.

– А если человек захочет в туалет? – спросила Таня.

– Можно, но не желательно. У нас за это негласное порицание от начальства. Они не хотят, чтобы мы лишний раз отвлекались от трудового процесса, у нас ведь конвейерное производство.

Таня понятливо кивнула головой. Она осмотрела помещение. Первое, что неприятно поразило ее – пронизывающий до косточек холод. Ощущение такое – словно ее резко окунули в прорубь с ледяной водой. Она невольно съежилась. Ей показалось, что здесь было гораздо холоднее, чем на морозной заснеженной улице, откуда она совсем недавно пришла. Теперь она жутко жалела о том, что послушалась кладовщицу и так легковерно позволила снять с себя теплую шерстяную кофту. Она продолжила осматривать помещение – высокие стены были оббиты металлическими пластинами, потолки – беленые, окон нигде не видно, повсюду разливается довольно яркий электрический свет, неприятно режущий глаза. Посередине первого цеха, мимо которого они проходили, она увидела длинный конвейер, по обе стороны которого работали только мужчины. На них были надеты такие же серые комбинезоны, как и на девушках. На левой руке у каждого – металлическая рукавица, напоминающая кольчугу. В правой руке они держали острый длинный нож, которым виртуозно разделывали туши, отделяя мясо от костей. Все работали в быстром темпе. От резкого тошнотворного запаха у Тани слегка закружилась голова. Она натянула на лицо марлевую повязку, которую ей выдали накануне.

– Это сырьевой цех! – прокричала ей в ухо Юля, увидев, что Таня изучающе смотрит на конвейер. Из-за работы оборудования стоял невообразимый шум. – Здесь происходит разделка мяса – свиные туши с помощью вон той дисковой пилы разделяют на пять частей, а говяжьи – на восемь. Далее они занимаются обвалкой мяса – то есть отделяют от костного содержимого мышечную, соединительную и жировую ткань. У нас, кстати, свое фермерское хозяйство и свой забойный цех! – похвасталась мастер.

Они прошли мимо следующего цеха. Светловолосая девушка, шедшая возле Наташи, закрыла нос рукой, брезгливо отвернувшись. Остальные, заметив это – только усмехнулись – к таким специфическим запахам и к такому неприятному зрелищу они давно привыкли.

– А это – производственный цех! – пояснила Юля, маневрируя широкими шагами между двумя рядами огромных металлических столов. – Здесь делают жиловку мяса – то есть удаляют из мякоти сухожилия, мелкие кости, хрящи и измельчают ее на вот тех громадных электрических мясорубках: они называются «Волчок». После измельчения, мясо раскладывают в специальные емкости и заправляют его специями и пряностями. Потом его снова перекручивают на куттере, а далее наполняют специальные вакуумные шприцы, с помощью которых происходит упаковка фарша в искусственные и натуральные оболочки. И тогда они приобретают форму колбас и сосисок.

Таня заметила, что в этом цеху, в отличие от предыдущего, работали одни женщины, не считая одного невысокого рыжеволосого парня, который стоял возле огромной электрической мясорубки и следил за тем, как машина перемалывает мясо на фарш. У него был усталый и измученный вид, как у каторжника: на скуластом бледном лице, в маленьких серых глазах читалась обреченность. Кто знает, о чем он думает сейчас? Может о том, как безрадостна его однообразная жизнь?

Далее они прошли термокамеру: как объяснила Юля – она использовалась для термической обработки колбасных изделий, то есть для обжарки, сушки, варки и копчения.

– Всего мы выпускаем около ста сорока наименований колбас! – призналась Юля и спросила, внимательно глядя на Таню своим близоруким взглядом: – Ты хоть не собираешься в обморок падать от увиденного?

– Пока еще нет, – ответила она, улыбнувшись.

– Это хорошо, а то у нас уже бывали здесь неприятные случаи, благодаря чрезмерно впечатлительным особам…

Они, наконец, дошли до своего цеха. Он находился в самом конце помещения, как последний завершающий штрих в колбасном царстве. После него все упакованные изделия отправлялись менеджерами на продажу в сеть магазинов и супермаркетов по всей области и даже за ее пределами. Перед входом в цех стоял небольшой стол – за ним сидела худая темноволосая женщина в белоснежном халате. Вид у нее был сонный – узкие зеленые глаза смотрели на всех словно с усилием воли, тонкие сухие губы были плотно сжаты. Выражение лица – отрешенное, словно она – не на рабочем месте, а в своей спальне во время отдыха и медитации.

– Все девушки вышли? – спросила она вялым безжизненным голосом у Юли.

– Сегодня все! – торжественно ответила мастер, окинув беглым взглядом свою бригаду. Она положила ей на стол Танино направление на работу.

– Новенькая?

– Да…

– Хорошо, я запишу ее. Надеюсь, вы всё выдержите и не сбежите, как некоторые! – обратилась она к Тане, приторно улыбаясь.

«Многообещающее начало!» – подумала про себя Таня, промолчав.

– Ну, впускай уже нас! – воскликнула улыбающаяся Юля.

– И чего она так радуется? – шепнула на ухо Наташе светловолосая девушка, с удивлением таращась на мастершу.

– Наверное, ей все мозги тут напрочь отморозило! – предположила шепотом Наташа.

Женщина в белом халате с нескрываемой злостью посмотрела на Наташу. Она все услышала и, наверное, приняла ее слова на свой адрес. Проделывая на стене возле своего стола какие-то манипуляции, она снова ястребиным взором уставилась на брюнетку. Но Наташа безразлично отвернулась от нее и стала разговаривать со своей соседкой. Чей-то колючий взгляд не мог вывести ее из равновесия.

Дверь в цех отворилась.

– Добро пожаловать в рай! – крикнула иронично Юля и переступила через порог. За ней зашли остальные.

После этого дверь сразу намертво закрылась. Таня обернулась и, не без сожаления посмотрела на нее. Все девушки надели на себя марлевые повязки и одноразовые перчатки, которые им выдала женщина в белом халате.

– О боги! – завопили недовольно женщины. – Сегодня колбасы еще больше, чем в прошлую смену!

– Ничего, еще и не такое видели! – Юля равнодушно махнула рукой и пошла в конец цеха.

Таня последовала за ней. Она почувствовала себя совсем маленькой, проходя мимо длинного лабиринта, по обе стороны которого чуть ли не до самого потолка высились стройные высокие ряды многочисленных ящиков, заполненных различными колбасными изделиями, которые требовалось запаковать. Ближе к концу цеха, когда колбасный лабиринт закончился, перед ней предстало множество беспорядочно расставленных рам, на рейках которых висели вареные колбасы, сосиски и сардельки. На каждой рейке торчало по двенадцать колбас, каждая на пятисантиметровом расстоянии друг от друга. За рамами, в левой части помещения виднелось два длинных конвейера: один предназначался для упаковки сосисок, другой для упаковки копченых колбас. По правую сторону стояло несколько причудливых машин.

Юля, заметив озадаченный Танин взгляд, пояснила:

– Это камерный вакуумный упаковщик!

Короткое пояснение не пролило свет на то, как пользоваться этим агрегатом, и Таня боязливо поглядывала на непонятную для нее металлическую конструкцию, имеющую странную форму.

– Мы на нем упаковываем деликатесную и кусковую продукцию – шейки, вареную колбасу, лопатки, карбонат, – увлеченно рассказывала Юля. – А за ним находиться аппарат для термической обработки этих изделий. Ну, это чуть позже разберешь, а для начала я поставлю тебя клеить этикетки на упаковки с сосисками, – она подвела Таню к концу первого конвейера, где стоял глубокий металлический чан квадратной формы. – Ты должна будешь складывать упаковки с наклеенными тобой этикетками в ящики, считать все внимательно и записывать на бланк, в котором будешь указывать наименование сосисок, их количество и свою фамилию. Такой бланк должен быть в каждом ящике, чтобы в случае ошибки мы знали, кто виноват…

Она оставила Таню и направилась в начало конвейера, где принялась снимать сосиски с рам и раскладывать их в вакуумные ячейки, которые затем запечатывались сверху пленкой. В металлический чан, как из рога изобилия, стали сыпаться упаковки с сосисками. Таня рьяно принялась за дело. Она старательно приклеивала этикетку в верхний левый угол, как пояснила Юля. Но сначала ей нужно было отклеить этикетку от ленты, а потом ровно приклеить ее на упаковку. Поначалу это не всегда удавалось с первого раза. В пяти метрах от нее стоял седовласый мужчина худощавого телосложения – он был слесарем этого цеха. На нем была та же серая униформа, что и на женщинах. Помимо наладки вышедшего из строя оборудования, он в свободное время помогал клеить этикетки и ставить на конвейер бабины с пленкой, если она заканчивалась. Именно он показал Тане, где брать закончившиеся этикетки и бланки.

– Нужно еще быстрее! – сделала ей замечание недалеко стоящая Наташа. Поставив ящик с колбасой в трех метрах от Тани, она начала перешептываться с той самой рыжеволосой женщиной, с которой недалече шепталась в раздевалке. – Интересно, надолго ли ее хватит? – захихикала она.

То, что Таня прекрасно слышала ее, девушку совсем не смущало. Таня подняла голову и принялась наблюдать, как работает слесарь. Через полчаса по скорости наклеивания, она уже не отставала от него. А скорость тут ценилась превыше всего. Тупая монотонная работа внушала тебе, что ты робот, у которого не может болеть спина, согнутая в три погибели, а руки, предательски немеющие от холода – всего лишь иллюзия.

Время шло очень медленно. Упаковки с сосисками все сыпались и сыпались в чан. Прошел час, другой, третий, а им все не было конца.

– Смотри внимательно, сейчас пойдет совершенно другой вид сосисок! – предупредил Таню слесарь. – Они очень похожи внешне, – он протянул ей небольшой моток с другими этикетками.

– Спасибо вам за подсказку! – поблагодарила Таня и с удивлением уставилась на новые сосиски. По виду и по форме они действительно не отличались от предыдущих сосисок. Если бы слесарь не предостерег ее, она бы и не заметила этого. По спине вдруг пробежал неприятный мороз. Она стала еще внимательнее. Сзади нее вдруг послышалось тихое обреченное всхлипывание. Она обернулась. У одной из колбасных рам стояла та самая светловолосая девушка с добрым лицом, которая ранее шла по коридору вместе с Наташей.

– Катя, что случилось? – спросила испуганно Таня. Она уже знала, как зовут девушку – та сама перед работой подошла к ней и представилась.

Катя тоже была новенькой, но успела проработать здесь уже несколько тяжелых, как она призналась, недель. Она сняла марлевую повязку и, вытирая рукой свое мокрое от слез лицо, сказала:

– Я перепутала на прошлой смене партию дорогой копченой колбасы с более дешевой и, неправильно наклеив этикетки, отправила их менеджерам! Ведь эти колбасы, как близнецы, похожи между собой! – она огорченно вздохнула и продолжила: – Теперь мне предстоит со своей еще не заработанной получки заплатить ту разницу, которая есть в цене этих колбас…

– Какой ужас! – Таня была потрясена. Она невольно вздрогнула, вспомнив о том, как полчаса назад в идентичной ситуации могла оказаться она, если бы не слесарь. – И много этой колбасы было? – спросила она у убитой горем девушки.

– Не очень, но это мой суточный заработок! – вздохнула печально Катя.

– Не расстраивайся, что уж теперь поделаешь…

Юля услышала их разговор и возмутилась:

– Девочки, не отвлекаемся на пустые разговоры!.. А ты в следующий раз будь повнимательнее! – обратилась она к Кате.

После ее слов, Катя сникла еще больше. Таня с удивлением уставилась на мастершу, потом на остальных женщин. Те не обращали на плачущую Катю никакого внимания. Похоже, здесь никому ни до кого не было дела.

А ящики с сосисками, тем временем, продолжали наполняться возле нее, вырастая в небоскребы и вскоре их уже некуда было ставить. Подошла Юля и доходчиво объяснила Тане, что ящики с готовыми упакованными изделиями необходимо перетаскивать в другой конец цеха – ближе к выходу. Таня бросила клеить этикетки и принялась переносить тяжелые ящики в начало цеха. Тяжелыми они были ни сколько из-за самих сосисок, сколько из-за их количества – размеры ящика впечатляли, и в них умещалось огромное количество упаковок. Спустя несколько часов Таня поняла, что окончательно замерзла. Она притронулась рукой ко лбу – он был горячим. Плохой признак. А ведь ей еще работать не менее двадцати часов в таком холоде.

Вначале одиннадцатого дверь в цех резко распахнулась, и в нее стремительной походкой вошел высокий черноволосый мужчина лет двадцати пяти, не больше. На нем тоже был рабочий комбинезон, но его комбинезон, в отличие от других, был абсолютно новым, идеально чистым и выглаженным. Холеное гладко выбритое лицо совсем не вязалось с рабочей спецодеждой и, тем более, с этим цехом. Оно контрастно отличалось от замученного и покрытого легкой щетиной исхудалого лица слесаря. Мужчина был не один, а с темноволосой женщиной, которая впустила их утром в цех. Сейчас ее сонное лицо вдруг преобразилось и стало более живым и выразительным, чем пару часов назад. Все с изумлением вытаращились на незнакомца, забыв и о конвейере и о колбасах, которые Эверестовой горой выросли поблизости с ними. Катя с подозрением покосилась на брюнета. Уж не начальство ли это? У Наташи, стоящей ближе всего к незнакомцу, вывалилась колбаса из рук и покатилась по полу прямо ему под ноги. За спиной она услышала громкое возмущение, исходящее от сердитой Юли.

– Это ваш новый работник! – кокетливо глядя на брюнета, торжественно огласила женщина в белом халате. После этого она тут же подвела его к Юле и что-то шепнула ей на ухо.

Мастерша понятливо закивала головой, потом развернулась к работникам и представила его всем, громко выкрикнув его имя – отходить от включенных конвейеров не полагалось. Незнакомца звали Николаем – вот, впрочем, и все, что присутствующие узнали о нем. Хотя Юля, судя по ее хитрому и непроницаемому лицу, очевидно, знала гораздо больше, и все же не пожелала говорить лишнего. Любопытная Наташа то и дело вопросительно смотрела на нее, но мастерша игнорировала ее настойчивые взгляды – будто вовсе не замечала их.

Сам же Николай особого внимания не обратил на работниц, но зато с необычайным любопытством принялся рассматривать все оборудование, имеющееся в цеху, включая упаковочные машины. Юля, почему-то, никакого задания не дала новому работнику – какая непростительная халатность с ее стороны. Похоже, он сам мог выбирать себе работу, по своему личному предпочтению, чем он тут же и занялся. После осмотра оборудования и беседы со слесарем, он стал помогать подносить девочкам тяжелые ящики с колбасой и уносить к выходу ящики с готовой упакованной продукцией. Но делал он это как-то медленно и словно нехотя, и вел себя так, будто делал им огромное одолжение. Таня обратила внимание на его холеные, не натруженные руки – в ней закрались подозрения, но какого рода, она не могла понять и снова уткнулась в свою монотонную работу.

Тем временем, женщины за его спиной начали незаметно шептаться между собой. Нет, они не бросили свою работу, не отошли от своего конвейера, но пока Николай пошел в другой конец цеха, они с удивлением обсуждали то, почему он притащился в цех только в начале одиннадцатого, ведь это запрещено – всем, особенно новичкам, являться нужно было строго к восьми. Еще их удивило то, что он совершенно расслаблено бродил по цеху без какой-либо определенной цели, а Юля, их строгая Юля, смотрела на это сквозь пальцы. Как раз в это самое время подошла Юля, о которой все вспомнили, и закрыла всем рты. Таня заметила, что на этой стороне цеха собрались самые болтливые женщины. Они успевали все – и срезать сосиски с рам и уложить их в равном количестве в вакуумные ячейки, хотя конвейер двигался очень быстро и при этом они замечали все, что происходило у них за спиной, будто у них на затылке были глаза. На правой стороне цеха не было конвейеров – только один камерный вакуумный упаковщик и аппарат для термообработки деликатесных изделий. Там работало только две женщины, тогда как на конвейере стояло восемь человек, включая слесаря и Таню.

– После обеда пойдешь вместе с Катей, поработаешь на камерном упаковщике вместо них! – указывая на этих двух женщин, сказала Юля.

Таня согласно кивнула головой. Мастерша, нажав красную кнопку, остановила конвейер и торжественно выкрикнула:

– Девочки и… мальчики! Бросайте все – время обеденного перерыва!

Все тут же бросили свои рабочие места и торопливо направились к выходу. Таня с удивлением обнаружила, что уже час дня. Катя подошла к ней и взяла ее под руку. Последним шел Николай. Наташа шла впереди него, и все время оглядывалась, широко улыбаясь. Но ее улыбка, кажется, не доходила до его сознания – судя по задумчивому лицу, его мысли были сейчас далеко от этого места и от окружающих его людей.

Столовая находилась на втором этаже возле раздевалки. Когда Таня зашла в нее, то увидела небольшие красные столы, расставленные в длинные стройные ряды. Возле них стояло множество пластиковых стульев белого цвета. В левом углу располагался буфет, где хозяйничала продавщица, в правом – несколько раковин, у которых выстроилась внушительная очередь. Все хотели помыть руки и набрать в электрический чайник воды. Людей было очень много – каждая бригада занимала себе сразу несколько длинных столов. Они шумно усаживались и спешно доставали из пакетов свои тормозки. Обед был лишь полчаса, в него входило и время, потраченное работниками на путь в столовую, поэтому тут никто не зевал. Женщины с Таниной бригады заняли пару столов в конце первого ряда. Через минуту к ним подсел и слесарь. Юля, тем временем, где-то бродила, а Николай куда-то бесследно исчез. Причем никто не заметил, куда именно.

– Интересно, он и здесь задержится не больше, чем на неделю? – сказала Наташа, запихивая в рот бутерброд с котлетой.

– Не поняла, о чем ты? – поинтересовалась ее соседка, поправляя чепец на своих рыжих кудрях. Она все время крутилась около Наташи и была ее незаменимой спутницей во всех беседах и сплетнях.

Другие девушки тоже вопросительно уставились на Наташу и ждали разъяснений с ее стороны. Любопытство читалось и на лице слесаря: он всегда молчал и не принимал участия в разговорах, но увлекательные новости и сплетни никогда не пропускал мимо ушей.

Наташа обвела всех загадочным взглядом и, прихлебывая малиновый чай из желтой кружки, тихо заговорила:

– Ну как, вы разве не заметили, что он две недели назад работал в сырьевом цеху? – она сделала паузу, нагнетая и без того возросшее со всех сторон любопытство и продолжила: – А неделю назад я его уже видела в производственном цеху, представляете? – произнесла она с интонацией. – Вам не кажется это странным?

– Действительно! Это более чем странно! – согласились все, включая слесаря, который говорил обычно не более десяти слов за всю смену.

– Интересно, почему наше начальство с ним так нянчится?.. И переводит его из одного цеха в другой? – Наташа продолжала вслух задавать волнующие ее вопросы. – Если у него ничего толком не получается, не проще ли уволить его?

– Да, может, он и не работник вовсе! – предположила Маша, ее рыжеволосая соседка по стулу. – Он, скорее всего, чей-то родственник и просто проходит здесь практику. У нас уже такое было, вспомни…

– Может быть, – задумчиво сказала Наташа.

В дверях столовой нарисовалась Юля. Она сняла чепец с головы – ее белые крашеные волосы были некрасиво примяты в одну сторону, будто солома. Подойдя к буфету, она купила несколько заварных пирожных и присоединилась к своей бригаде. Ей тут же услужливо налили в кружку кипяток и кинули туда пакетик зеленого чая с мелиссой, который она так любила.

– Тебе плохо? – шепотом спросила у Тани рядом сидящая Катя. – Ты выглядишь слишком бледной!

– Нет, мне нормально, – соврала Таня и постаралась придать своему болезненному лицу беспечное и веселое выражение. Ей не хотелось в первый же день прослыть неженкой. Ей нужна была эта работа – деньги были на исходе, а здесь обещали неплохую зарплату, которая позволила бы ей отложить себе денежный запас на учебу и остальные расходы. Ей надоело жить в нужде и перебиваться жалкими подачками от мелких частников, у которых она работала. Света тоже получала на рынке гроши, и очень часто у них с трудом хватало денег, чтобы наскрести на оплату квартиры.

– А я в первый день в обморок упала! – призналась Катя.

Таня с удивлением подняла на нее глаза.

– Да-да, это про меня Юля говорила! – девушка тихо рассмеялась, и на ее круглом лице появился розовый румянец. – Когда я проходила мимо сырьевого цеха и увидела, как мужики разделывают свиные туши, я не выдержала этого зрелища и плюхнулась прямо на пол!

Таня улыбнулась, потом скривила губы, вспомнив, что и на нее этот цех произвел гнетущее впечатление.

– И что же было дальше? – спросила она с замиранием сердца.

– А ничего такого – привели в чувства, и пошли работать! – Катя вытащила кусочек лимона из чая и принялась жевать его. Потом, хлебнув чая, сказала: – Теперь я каждое утро, проходя мимо этого цеха, закрываю глаза и затыкаю нос, чтобы не дышать этим…

Юля, бросив взгляд на настенные часы, висевшие над входной дверью, воскликнула:

– Девочки, мне не хочется вас расстраивать, но нам пора обратно!

Все с неохотой стали подниматься из-за стола. В столовой было тепло и уютно, к тому же звучала приятная умиротворяющая музыка, и никто не горел особым желанием возвращаться в вечную мерзлоту. Люди быстро рассосались и столовая опустела. Юлина бригада уходила последней.

– А где же наш новенький подевался? – поинтересовалась Наташа у мастера.

– У него своя столовая, – ответила Юля туманно. – И больше ни о чем не спрашивай! – добавила она, выразительно глянув на девушку.

– Странно! – в голосе Наташи чувствовалось неудовлетворение. Она ожидала более развернутый ответ.

– А чего ты им так интересуешься? – спросила Маша. – Понравился, что ли? – она тихо захихикала, но тут же получила в бок локтем от своей подруги.

– Может и понравился, тебе то что? – огрызнулась Наташа, натягивая чепчик на свои блестящие черные волосы. У зеркала, висящего в конце коридора, она остановилась и принялась наводить легкий марафет. Слегка согнувшись, чтобы видеть себя всю в зеркале, она начала пальцами выравнивать свои густые черные брови. У нее были красивые зеленые глаза с очень длинными, чуть подкрашенными ресницами. Худое симпатичное лицо слегка портил немного неправильный нос, но яркие глаза и аккуратно очерченные пухлые губы все компенсировали с лихвой.

– Да, парень он красивый – глаз не оторвать! – сказала вдруг Юля. – Но дам вам маленький совет, девочки. Не обращайте на него особого внимания. Сегодня он здесь, а завтра – там! – при этих словах она ткнула указательным пальцем в потолок.

– Ну, теперь картина вырисовывается более подробно! – засмеялась Наташа.

Юля поднесла палец к губам, сделала знак и шепотом произнесла:

– Да, только я вам ничего не говорила!

Все дружно кивнули головой и стали спускаться вниз по лестнице. Наташа заглядывала во все углы и, казалось, искала кого-то взглядом.

– И все же, что он забыл тогда здесь? – она обернулась к Юле и продолжила с горячим любопытством свой допрос.

– Ну, уж этого я не знаю! – пожала плечами Юля.

Женщины на миг замерли перед дверями цеха. Стало понятным, – для каждого из них работа здесь была настоящим испытанием – проверкой на выносливость. Юля вздохнула и с некоторым колебанием нажала на красную кнопку. Улыбка, сопровождающая ее утром, исчезла, уступив место усталости.

Глава III

Монотонно и медленно ползли минуты и часы. Словно кто-то незримый присутствовал в цеху и специально тормозил стрелки на табло, чтобы насладится зрелищем усталых людей, работающих за конвейерами. Конец смены, казалось, не наступит никогда. Таню стало бросать в холодный пот. С потолка из многочисленных кондиционеров струились потоки ледяного воздуха: они уподобились зимней вьюге, кружили вокруг работников и заключали их в свои коварные объятия, напоминающие тиски смерти.

Все это время Таня была, в основном, предоставлена сама себе – никто из старожилов не кидался обучать ее и что-либо объяснять. Науку колбасной упаковки необходимо было постигать самой, без чьей либо помощи. Новички здесь были никому не нужны, поэтому Таня со стороны наблюдала за рабочим процессом, потом становилась рядом и повторяла все точь-в-точь. Она довольно быстро запоминала все – наименование и разновидности колбас, на каких машинах и в какие упаковки их паковать, как писать накладную и куда все ставить. Ящики с колбасами были практически неподъемными, но, несмотря на это, каждая женщина носила свои ящики к выходу сама. Помимо запоминания всех процессов, нужно было работать со скоростью метеора. Только так к концу смены можно было избавиться от огромного нагромождения неупакованных колбасных изделий, занимающих все помещение их большого цеха. Выйти из цеха, оставив что-либо не упакованным, они не имели права, даже если работниц было меньше, чем было положено. «Умри – но сделай!» – таков был девиз в этом леденящем душу раю.

После обеда Таня стала на камерный вакуумный упаковщик. К ней присоединилась Катя, так как этот агрегат должно было обслуживать два оператора. Сначала они начали раскидывать колбасу варенку в пакеты соответствующего размера, затем клали ее по краям вакуумного упаковщика и опускали крышку квадратной камеры – каждый по очереди со своей стороны. Таким образом, края упаковки запаивались, вытесняя воздух, и пленка плотно прилегала к колбасе. После этого они собирали партию запакованной колбасы и опускали ее в аппарат термообработки, то есть в бурлящий кипяток, на несколько секунд. Затем колбасы вынимались из аппарата и раскладывались в огромный круглый чан. Когда этот чан наполнялся, девушки бросали паковать, начинали считать изделия и раскладывать их по ящикам, тыкая в них записки с наименованием и количеством колбас. К шести вечера Таня начала вдруг кашлять. Ей стало заметно хуже, но она не подавала вида. Вместе с неожиданно нагрянувшей простудой к ней пришла усталость и рассеянность. Опустив в термообработку несколько колбас, она снова нажала на зеленую кнопку и повторно опустила изделия в дымящийся кипяток.

– Ты что это делаешь? – услышала она сердитый голос за своей спиной, который тут же отрезвил ее. Она обернулась. К ней направлялся Николай – он увидел, что она сотворила, и теперь смотрел на нее, как на самую большую и злостную неумеху, делающую все спустя рукава.

– Ты хоть заметила, что натворила? – возмутился он, нахмурив свои черные брови. – Ты же нарушаешь технологию приготовления!

Таня молчала, потупив взор. К горлу подступил приступ кашля, но она старалась сдержать его. Лицо от натуги покраснело, на глазах выступили слезы. Ужасный спазм сжал горло: она не выдержала и принялась безудержно кашлять, прикрыв лицевую повязку руками.

Николай подошел к ней вплотную и порывисто приложил ладонь к ее лбу.

– Да у тебя же жар! – воскликнул он потрясенно, после чего бесцеремонно поднял рукав Таниной водолазки и прощупал ткань. – А где твое термобелье? – расширив удивленно глаза, спросил он.

– Нет у меня никакого термобелья… – сердито ответила Таня, убирая его руку от себя. – Мне ничего за него не говорили…

– Как, тебе кладовщица не выдала новое термобелье?

– Она мне выдала только теплый комбинезон и чепчик для головы…

Николай застыл на несколько минут в легком оцепенении. После этого он стал подходить к каждой женщине и спрашивал, есть ли на них термобелье. Они, немного смутившись от такого вопроса, отвечали, что есть. Подом он приблизился к Юле и что-то с возмущением сказал ей.

Она взмахнула сердито руками и с жалостью посмотрела на сникшую Таню.

– Черт возьми, эта старая карга своей невнимательностью оказала девочке волчью услугу! – сказала она о кладовщице. – Надо же, и я не доглядела…

Николай, тем временем, вновь подошел к Тане, которая снова взялась за работу и, взяв ее за руку, повел как маленькую в сторону выхода.

– Куда вы меня тащите? – она резко остановилась и вырвала свою руку.

– Как куда? Домой пойдешь, на сегодня ты уже отработала свое…

– Но я работаю первый день, поэтому никуда не пойду, ведь мне не заплатят за смену, – пояснила ему Таня.

Николай с изумлением принялся рассматривать ее, но она потонула в бесформенном комбинезоне, а белая марлевая повязка скрывала пол лица, так что он мог видеть только ее большие карие глаза.

– Все тебе заплатят, не переживай! – успокоил он ее. – Пошли со мной, я тебе подберу термобелье. И откуда у тебя взялись такие мысли, что тебе не заплатят за смену? – спросил он угрюмо.

– Все это говорят, – смущенно сказала Таня, отведя взгляд в сторону.

– Значит, тут такие порядки? – он ни сколько Тане, сколько себе задал этот вопрос, задумчиво глядя в ее затуманенные какой-то неведомой печалью глаза. – И все же ты должна пойти домой. Я гарантирую тебе, что за смену тебе заплатят и что тебя никто не уволит…

Таня с удивлением посмотрела на него.

– Откуда у вас такие гарантии? – спросила она, но осеклась, вспомнив про разговор Юли и Наташи.

Его, казалось, этот вопрос застал врасплох. Он в задумчивости почесал свой высокий гладкий лоб, очевидно обдумывая свой ответ.

– Я немного знаком с начальством, поэтому могу поручиться за тебя! – выпалил он, приглаживая рукой свои короткие черные волосы.

Таня продолжала стоять на месте, с недоверием косясь на него. Можно ли так легковерно доверять незнакомцу? Его красивое лицо с правильно очерченными линиями выглядело благородным, а взгляд – прямым и честным. Она еще так молода, но уже успела за эти полгода узнать, что внешность и первые впечатления бывают слишком обманчивы. Поэтому часа весов была не на его стороне – приятная и благородная наружность еще не предполагала благородства в душе. К тому же она вспомнила, что им со Светой скоро платить за квартиру, а хозяйка не любила отсрочки. Нет, она не станет так рисковать и как-нибудь доработает до утра. Двенадцать часов она простояла, выдержит и остальную половину времени.

– И у меня нет шансов уговорить тебя? – со слабой надеждой в голосе спросил Николай. Ее странное поведение удивляло его. На ее месте в таком состоянии он бы пошел домой, не раздумывая.

– Нет! – Таня едва улыбнулась. И чего это он так беспокоится за нее?

– Тогда пошли, я тебе хотя бы выдам новое термобелье…

– Хорошо, от него я уж точно не откажусь, – согласилась Таня, съежившись от холода.

Николай подошел к двери и громко постучал. Через полминуты дверь отворила женщина в белом халате, и он бегло объяснил ей, почему они с Таней вышли раньше положенного времени. Женщина понятливо качнула головой и участливо посмотрела на Таню. Они прошли все цеха, и вышли на лестничную площадку. Когда стали подниматься на второй этаж, к ним навстречу выпорхнула невысокая длинноволосая блондинка лет тридцати. На ней был аккуратный белый халат, а в руках она держала черную папку. Это был технолог – именно она проводила накануне с Таней собеседование. Она улыбнулась и почтительно кивнула Николаю, а Таню даже не заметила. «Неужели специально караулила его?» – догадалась Таня.

Когда они поднялись на второй этаж и подошли к кладовой, он оставил Таню у двери, а сам направился к пункту охраны, чтобы взять ключи, так как кладовщица уже ушла домой. Зайдя в кладовую, он перерыл весь шкаф и выбрал для Тани подходящее по размеру термобелье.

– Бери, облачайся! – весело сказал он, подмигнув ей.

– Спасибо вам… – она была искренне благодарна такой неожиданной заботе.

– Не за что! – радостно ответил он.

Видимо, эта маленькая услуга доставила ему огромную радость и удовлетворение.

Они вышли из кладовой в длинный коридор, и Таня тут же направилась в женскую раздевалку. Краем глаза она приметила, что Николай пошел в противоположную от цеха сторону – туда, где лестница выводила людей на улицу.

– Но цех находится в другой стороне! – крикнула Таня. «Может, он немного заработался и от усталости потерялся в этих лабиринтах?» – предположила она.

Николай оглянулся и застыл на месте с виноватой улыбкой. Похоже, Танины слова снова застигли его врасплох, хотя, что такого она сказала?

«Вероятно, я говорю то, что не следует произносить и задаю неуместные вопросы» – подумала она и решила впредь ничего ему не говорить и ничего не спрашивать.

– Извини, не могу тебе всего объяснить, – Николай смущенно опустил глаза в пол, отвернулся и начал спускаться по лестнице к пункту охраны. Вскоре ежик его коротко стриженых черных волос и широкая спина исчезли за лестничным проемом.

Таня посмотрела на настенные часы в коридоре – стрелки приблизились к цифре восемь. Странно. Теперь этот Николай стал казаться девушке еще более загадочным, чем раньше. Но она тут же выкинула его из головы. Теперь ее заботило только то, как найти в себе душевные и физические силы, чтобы отработать смену до конца.

Через пять минут она уже вернулась в цех. Юля, ничего не спросив, одобрительно кивнула ей – значит Таня бы права. Никто не похвалил бы ее за преждевременный уход и, скорее всего, на следующий день, она действительно была бы безработной. Она слышала – так поступали со всеми, кто не смог продержаться здесь двадцать четыре часа. Для простых рабочих здесь не было поблажек, и начальство всегда находило повод и причину для того, чтобы уволить человека, не выдерживающего суточной работы. Таким же способом оно методично избавлялись от тех, кто требовал повышения зарплаты и, не дай бог, справедливости.

* * *

Если и существует ад на земле, то, пожалуй, более подходящего места для него не сыщешь. Так думала Таня перед рассветом, который она не могла увидеть, так как была заключена в холодный и угрюмый склеп без окон. Да только в этом аду не кипели огромные бурлящие котлы, а со всех углов и щелей на присутствующих низвергались тонны леденящего воздуха.

В полночь, когда они были в столовой, участливая Катя нашла в своей сумке жаропонижающую таблетку и отдала ее Тане. Она была единственной, кто пожалел ее. Остальные думали, что жалость здесь не уместна, так как ее не приветствуют хозяева этого громадного морозильника. Таблетка Кати немного облегчила состояние Тани, но ближе к утру она заметила на своих руках припухлость и ярко выраженные красные полосы. Руки стали дрожать и перестали ее слушаться. Дошло до того, что она с трудом держала в руках кружку с водой, которую поднесла ей заботливая Катя.

– Это у тебя мышечная ткань воспалилась от тяжелых нагрузок на мышечный аппарат руки! – голосом специалиста пояснила Катя. – У меня было то же самое после первой смены. Я даже в больницу ходила. Врач сказал, что это миозит мышц и прописал мне гель, который снял мышечное напряжение и убрал отек. Но это не до конца помогло: у меня была по-прежнему слабость в конечностях и, чуть позже, он прописал мне анальгетики. А вообще он сказал, что мне нельзя поднимать тяжести хотя бы неделю, но куда там! За два дня я кое-как подлечилась и снова вышла в свою смену, и мне опять пришлось тягать эти тяжелые ящики!

Таня тихо вздохнула и продолжила паковать на вакуумном упаковщике варенку, но каждое движение и усилие, даже незначительное, причиняло ей острую нестерпимую боль. Катя, пытаясь помочь, стала тягать ее тяжелые ящики, но Таня оттолкнула ее – никто не должен страдать из-за ее проблем. В самом конце смены, когда силы окончательно покинули ее, она не могла себе дать вразумительного ответа, что она делает здесь, в этом холодном аду целых двадцать четыре часа. Она перетаскала сотни тяжелых ящиков, она сгибалась в одной позе над одним конвейером по пять-шесть часов без перерыва, потом меняла рабочее место, чтобы вот так же сгибаться по шесть часов к ряду, но уже над другим конвейером. Безликая и монотонная работа сводила ее с ума. Казалось, что мозг тупел и медленно, но верно умирал от однообразной конвейерной работы. Когда она поведала о своих ощущениях и чувствах Кате – та удивилась и сказала, что у нее такие же впечатления от этого места.

Утром, выйдя из помещения на улицу, Таня зажмурилась от непривычно яркого света. У нее было чувство, будто она вышла из погребального мира мертвых. Она совсем отвыкла от улицы, томясь целые сутки при противном для глаз электрическом свете. Помимо снежных пейзажей, раскинувшихся перед ней, на небосводе красовалось утреннее солнце. Оно повисло огромным оранжевым яблоком у самого горизонта. Таня обрадовалась ему, как хорошему знакомому. Давно оно не баловало своими лучами людей этого миллионного города. Последние несколько недель были довольно пасмурными и дождливыми, а густой туман хозяйничал на улицах их города, будто полноправный правитель этих земель.

– Ты как? – спросила заинтересовано Катя, наблюдая, как Таня, словно инвалид, неуклюже спускается по ступенькам высокого крыльца. Ее давно уже все обогнали, только она все еще не могла доплестись до последней ступеньки.

– Ничего, все нормально, – усмехаясь своей неуклюжести, ответила она.

Таня ощущала себя высохшей мумией, которую силком выпихнули из подземелья на свет божий. Болели все кости, все мышцы, в особенности кисти рук и поясница. На перекрестке девушки простились и разошлись в разные стороны – Кате нужно было спешить на остановку, чтобы поймать свой автобус, а к дому Тани было рукой подать. Но если вчера она осилила путь до завода всего лишь за двадцать минут, то обратная дорога заняла целых сорок минут. Это был уже не тот путь, что накануне. Теперь каждый шаг давался с трудом, будто она пробивалась через тернистую тропу, идущую через топи и болота.

Таня заметила: как только выпал снег, все магазины, находящиеся в их районе, тут же развесили по окнам и вывескам гирлянды и незатейливые елочные украшения. Хотя было только начало декабря. Но для настроения и праздничной атмосферы календарные даты не нужны. Некоторые разрисовали стекла зимними пейзажами. Кое-кто уже установил искусственную елку на витрине, украсив ее блестящим серебристым дождиком и разноцветным серпантином.

Она, наконец, доковыляла до своего дома. На дворе была суббота – детвора резвилась на улице и радовалась долгожданному снегу – для каждого ребенка не так уж и много нужно для полного счастья. Одна группа детей с воодушевлением лепила снеговика, другая со звонким смехом катала друг друга на санках, третья – играла в снежки. Некоторые родители стояли в стороне и с умилением смотрели на своих детей, другие же, отбросив предрассудки, резвились вместе со своими малышами, валяясь в снегу. А еще они помогали свои детям катать огромные шары для снеговика. Рядом с готовыми снежными шарами стояло перевернутое пластмассовое ведерко красного цвета, а на нем лежала шишка и чей-то светлый пушистый шарф – ребятишки заранее позаботились о наряде для будущего снеговика. Возле них крутилась и вездесущая баба Маша, так как среди этой ребятни была ее пятилетняя внучка Настя. На женщине был все тот же серый пуховый платок, с которым она даже в теплое время года не желала расставаться. Иногда он служил ей головным убором, иногда заменял ей накидку на плечи, а порою, она опоясывала им поясницу.

Таня поздоровалась с ней и направилась к подъезду.

– Ты что, из преисподней возвращаешься? – спросила вдруг квартальная, с изумлением рассматривая ее бледное лицо и корявую походку.

– А что, так заметно? – удивилась Таня.

– И где же тебя все-таки носило? – с любопытством поинтересовалась женщина.

– Я всего лишь иду с работы…

– Хороша, видать, работа! – хмыкнула баба Маша. – И что же это за работа? – бесцеремонно спросила она, подходя поближе к Тане. Она всегда любила быть в курсе любых, даже самых незначительных событий.

– Я устроилась на наш колбасный завод упаковщиком-комплектовщиком…

– Нашла куда устроится! – разочарованно протянула квартальная. – Там моя невестка работала еще до рождения Насти. После месяца работы в этом морозильнике она лечилась потом несколько месяцев!

– Но мне нужно продержаться хотя бы до июня, – усмехнулась Таня.

– А почему именно до июня? – спросила баба Маша, поправляя пуховый платок на голове.

– Потому что в июне я буду поступать в институт…

– Ах, вот оно что! – закивала головой квартальная и неожиданно спросила: – У тебя жар что ли? Все лицо нездорового красного оттенка… – пристально разглядывая Таню, произнесла она.

– Наверное…

– Наверное?! – баба Маша схватила Таню за руку и потащила в подъезд. – Настя, со двора никуда, я сейчас вернусь! – крикнула она внучке.

Девочка понятливо кивнула головой – она и не собиралась никуда уходить, ведь ее друзья вместе с ней занимались ответственной работой – лепкой огромного снеговика.

Баба Маша открыла свою дверь и запихнула Таню в коридор, потом разулась и поспешила на кухню. Через пять минут она возвратилась с небольшой кастрюлькой в руках, замотанной в бежевое полотенце. Сверху лежал какой-то бумажный сверток.

– Тут тебе горячий куриный суп и несколько бутербродов, а еще возьми парацетамол. Выпьешь после того, как покушаешь! – она протянула девушке блистер с белыми таблетками и кастрюлю со свертком.

Таня неловко замялась.

– Бери, бери, отговорок не приемлю! – засмеялась женщина. – Кастрюлю принесешь потом…

– Спасибо вам огромное! – поблагодарила Таня. – Вы очень добры ко мне…

– Ага, можешь, и со своей Светкой поделится! – сказала снисходительно баба Маша. – А то она, лентяйка, небось, не знает даже, как чай приготовить!

– Ну, что вы! – возразила Таня. Она с благодарностью посмотрела на квартальную. Подумать только! Еще вчера эта с виду суровая женщина даже не поздоровалась с ней, а сегодня она была само радушие и доброта.

На площадке они простились. Таня стала не спеша подниматься по лестнице на второй этаж, держась одной рукой за перила. Там, в конце коридора, который напоминал мрачный потусторонний тоннель, за столом в домино играло несколько человек. Они помахали Тане рукой в знак приветствия. Девушка помахала им в ответ. Среди них был и ее чересчур высокий и полный пятидесятилетний сосед, который так любил выпить. Тане вдруг показалось, что она знает этих людей не полгода, а всю свою сознательную жизнь. Может, потому что они все сразу приняли ее, относились к ней доброжелательно и часто спрашивали – не нужно ли ей чего?

Со Светой же не здоровалось половина подъезда – из-за ее нелюдимости и чрезмерной мрачности. Она признавалась Тане, что ее все время бесили их постоянные расспросы о ее личной жизни – а это была ее нелюбимая тема, как и у любого одинокого человека. Ей не нравилось, что к ней лезли в душу, и она хотела одного – чтобы ее оставили в покое. Поэтому она и носила на своем лице маску отчужденности, чтобы ни у кого из жильцов не возникало желания расспросить ее о том, о чем она предпочитала молчать. Лишь в приступе отчаяния она тащила кого-нибудь в квартиру для отвлеченных бесед на кухне за рюмкой дешевого коньяка. Как правило, это были люди посторонние: они не интересовались ее жизнью, ни о чем личном не расспрашивали. С ними можно было просто посидеть на кухне и болтать о разных несущественных мелочах, о чем угодно, но не о том, чего она так боится – а больше всего она боялась одиночества. Из жильцов дома лишь сосед был вхож в их квартиру. Он не учинял Свете допросов, и всегда делал акцент на том, чтобы его рюмка никогда не была пустой. Он любил рассказывать глупые анекдоты и забавные случаи из своей жизни. Свету это вполне устраивало, она даже на миг забывала о том, что ее гложет.

Таню соседи тоже много о чем спрашивали, но она корректно умалчивала о самом главном. Никто из жильцов, не считая Светы, не знал о том, что ее родного отца теперь волновала только его новая женщина и что о существовании своей дочери он, очевидно, уже давно забыл.

Таня открыла ключом дверь и зашла в коридор – ее встретила мертвая тишина, ведь Света была на работе. Она разулась, сняла верхнюю одежду и отнесла суп на кухню. Потом вымыла руки в ванной комнате и, укутавшись в плед, снова вернулась на кухню. Заглянула в холодильник – тот борщ, который она приготовила два дня назад, Света доела. Пустая кастрюля стояла на нижней полке и Таня, улыбаясь, вытащила ее. Света не любила возиться с грязной посудой и даже не удосужилась поставить пустую кастрюлю в мойку. Зато на верхней полке ее ждал приятный сюрприз – Света приготовила морковку по-корейски и сделала бутерброды, сгрузила все в одну большую тарелку и всунула записку, на которой было написано: «Для моей голодной Тани!». Точнее она написала «галодной», и Таня, доставая пропитанную морковным соком записку, снова улыбнулась. За это трепетное внимание, которое было так не свойственно Свете, Таня готова была простить ей что угодно. Она с равнодушием посмотрела на бутерброды. После того, что она увидела в разделочном цеху, кушать колбасу ей перехотелось, и она решила полакомиться только морковкой по-корейски. Налив себе в тарелку суп, она тут же принялась за трапезу. Наваристый суп приятно пах пряностями и курицей. Спустя пять минут Таня, наконец, согрелась – тепло разлилось по окоченевшему телу, как животворящий бальзам. Оставшийся в кастрюльке суп она отложила для Светы. Помыв посуду, она выпила парацетамол. «Спать, спать!» – шептало ей уставшее изнеможённое тело. Больше, чем двадцать четыре часа, она не смыкала глаз, и вид дивана с подушкой манил ее в царство Морфея.

Но поспать в этот день ей так и не удалось – неприятный случай распорядился по-другому. Сколько таких скверных случаев ломает все планы, никогда не сосчитать человеку. Едва Таня, натянув на себя кучу теплых вещей, подошла к заветному дивану, она услышала непонятный журчащий звук откуда-то сверху. Она прислушалась – подозрительный шум нарастал все больше и больше. Подняв голову к потолку, она обомлела от ужаса. С потолка, по левой стене неожиданно хлынул мощный поток воды, который напоминал неспокойный горный водопад, вырвавшийся на долгожданную свободу после обильных дождей. От неожиданности Таня в панике забегала по комнате, не зная, что делать. В такую ситуацию она никогда не попадала. Она схватила половую дорожку, увидев, как к ней медленно, но верно пробивает себе дорогу вода и кинула ее на диван. Затем отодвинула с горем пополам шкаф с одеждой от мокрой стены, по которой лились ручейки воды. Вспомнив за свои и Светины документы, она быстро забрала их из тумбочки, потом кинулась к книгам. С этим ценным грузом на руках, она поторопилась в кухню – там ее ждала еще одна неприятность. И тут с потолка хлестала вода, которая капала на включенный в сеть холодильник. Она выскочила в коридор и вырубила электросчетчик, затем с ужасом обнаружила, что ванной комнате и коридоре тоже начался теплый душ. Вода стекала на пол по стенам и по дверям.

Покраснев от досады, она вместе с документами и книгами, поторопилась к соседу и, вручив оторопевшему Александру свои вещи, бросилась бежать на третий этаж.

– Что случилось? – спросил он, с удивлением рассматривая всученные ему документы.

– Дядя Саша, меня топят соседи сверху! – крикнула она с лестничной площадки третьего этажа.

Тарабаня в дверь соседа, она прислушалась. За дверью раздавались характерные звуки, указывающие на то, что именно эта квартира является виновником потопа. Словно в подтверждение этому, вода стала просачиваться через дверь и успела намочить маленький коврик, лежащий рядом. Таня начала кричать, как безумная, но никто так и не открыл ей дверь. Зато на площадку вышла Нина – высокая русоволосая девушка с выразительными голубыми глазами, живущая в соседней квартире.

– Сосед на работе! – эти слова, словно приговор прозвучал из уст девушки.

У Тани упало сердце, когда она услышала эту фразу.

– А что произошло? – спросила Нина, рассмотрев, наконец, в коридоре лужу, которая образовалась у порога соседа.

Таня в двух словах все объяснила ей.

– Необходимо позвать сантехника, чтобы перекрыл воду в подвале! – Нина схватила Таню за руку и потащила в конец коридора. – Его номер телефона есть у тети Нади, ее в том году топили соседи с четвертого этажа! – пояснила она.

В считанные секунды девушки добежали до нужной двери и стали громко стучать.

– Кто там? – спросил за дверью испуганный детский голос.

– Антон, мама дома? – спросила Нина.

– Ее нет дома!.. Она сказала мне, чтобы я никому не открывал дверь, пока она не вернется! – ответил он сердито.

Девушки растерянно переглянулись. Эта новая загвоздка снова выбила Таню из колеи. Возможно, ее квартира уже напоминает бассейн и, поэтому стоило бы поторопиться.

– Я больше не знаю, у кого еще есть телефон, – призналась огорченно Нина.

– Слушай, давай сделаем так! – Таню осенила неожиданная мысль, и она тут же поделилась ею с Ниной. – Мы сейчас станем стучать во все двери – ты по левой стороне, а я по правой. Кто будет выходить, у того и будем спрашивать насчет телефона, вдруг нам повезет?

– Хорошо придумано! – согласилась девушка.

Они тут же принялись за дело. Словно участвуя в марафонском забеге, они уже через минуту стояли в конце коридора, успев постучать в каждую дверь – а их было двадцать. В коридор стали выглядывать люди с испуганными лицами. Девушки наспех им объяснили причину их грубого вторжения.

Через минуту заветный номер был найден, и сантехник пообещал прибыть на рабочей машине (если она не сломается), в течение пятнадцати минут.

– Все, я побежала к себе! – Таня спохватилась и бросилась на второй этаж. Она жутко боялась того, что могло ожидать ее там, ведь она покинула квартиру, сломя голову, двадцать минут назад.

– Я с тобой! – Нина кинулась бежать следом за Таней, прихватив с собой теплую кофту.

Когда они спустились на второй этаж, то увидели, что в открытую настежь дверь (Таня так и не заперла ее), забегали люди с тазиками, ведрами и тряпками – это, как оказалось, всех мобилизовал Танин сосед. Девушки зашли в квартиру, а там кипела работа. Одна группа людей ловкими движениями расставляла тазики в те места, где больше всего капала вода с потолка, другая вымачивала тряпками мокрый пол – вода полностью покрыла его на несколько сантиметров, третья группа бережно накрывала своими клеенками кровать, диван и шкаф, чтобы защитить мебель от воды. Таня с Ниной засучили рукава и принялись вытирать сухими тряпками пол. Пришли люди и с третьего этажа – те самые, которых потревожили девушки, в надежде найти заветный телефон, – все старались оказать непосильную помощь.

– Ваши документы и книги надежно спрятаны! – сказал Тане сосед.

Она поблагодарила его за помощь и вдруг вспомнила, как совсем недавно грубо вытолкнула его из своей квартиры, когда он устроил посиделки на кухне вместе со Светой. Если бы люди знали заранее, что помощь может прийти от людей, от которых меньше всего ожидаешь ее, они немало удивились бы.

Когда вода набиралась в тазиках до краев – Таня с Ниной выносили тазы на улицу и выливали воду на снег.

– Спасибо тебе за все! – Таня, в порыве чувств, пожала крепко Нине руку и добавила: – Я не знаю, чтобы делала без тебя… Ты мне так помогла сегодня!

Нина звонко рассмеялась и, махнув рукой, сказала:

– Пустяки! У нас тут все стараются помогать друг другу: я редко где такое видела.

– Признаюсь, я тоже…

Через двадцать минут приехал слесарь. Таня встретила его так, будто он был самым важным человеком в ее жизни. Это был пожилой седовласый мужчина маленького роста. Над его верхней губой росли густые седые усы, на высоком лбу бороздились две глубоких морщины, но голубые глаза выглядели на удивление молодо, а бодрый мальчишеский голос только подчеркивал его моложавость. На нем был серый комбинезон, который напомнил Тане ее рабочую спецодежду – такого же цвета и такого же пошива. Он впечатленным взглядом осмотрел масштабы потопа и попросил ключ от подвала.

– А разве он не у вас? – испуганно спросила Таня.

– Нет, и никогда не был…

– Черт возьми, ключ же у бабы Маши! – дядя Саша стукнул себя по лбу, озадаченно глядя на слесаря.

– Ключ сейчас будет, пойдемте! – Таня повела сантехника на первый этаж – туда, где жила квартальная.

Она громко постучала в ее дверь и стала ждать. Но и тут ее встретила тревожная тишина. Никто не кинулся открывать ей дверь. Значит, бабы Маши не было дома. Таня, не выдержав, воздела руки к небу, готовая вот-вот расплакаться. Но тут дверь в подъезд неожиданно распахнулась и, о чудо – на пороге предстал именно тот, кто в данный момент был больше всего нужен.

– Баба Маша, ключ от подвала… – только и смогла выговорить Таня.

Женщина глянула на сантехника и сразу все поняла. Она мигом отворила свою дверь, залетела пулей в коридор и стащила с висячей полки огромный серый ключ.

Через несколько минут злополучный кран был перекрыт. А тут вернулся с работы и виновник потопа, из-за которого пострадали и боковые квартиры, включая квартиру на первом этаже, которая находилась под Таниными апартаментами. Толпа рассерженных людей, вместе с сантехником и Таней, проследовали в его квартиру. Оказалось, что у него сорвало трубу на кухне.

– Это ты, черт возьми, своими корявыми руками плохо трубу приварил! – стал возмущаться Танин сосед. – Говорил же я тебе, найми толкового сантехника, а сам не лезь!

– А кто бы мне заплатил за этого сантехника? – оправдывался мужчина. – Ты что ли?

– Ну, на новую батарею деньги же нашел! – дядя Саша продолжал громко возмущаться.

Помимо него, на Павла, (так звали виновника потопа), обрушились и все остальные, включая Нину и бабу Машу.

Павел был молодым тридцатилетним мужчиной невысокого роста с большими залысинами и круглым лицом, побитым угревой сыпью. Сейчас он казался еще ниже, непроизвольно сгорбившись – наверное, ему захотелось стать невидимкой и избавится от толпы негодующих по его вине людей.

– Ты ведь два года назад топил уже соседей, забыл что ли? – сердито сказала квартальная, поставив руки в боки. – И хоть бы прощения попросил у людей, я уже не говорю о материальном ущербе!

– А почему вы мне на мобильный телефон не позвонили? – спросил вдруг Павел, обведя всех таким снисходительным взглядом, словно перед ним собралось стадо бестолковых баранов, не додумавшихся до самого элементарного.

– А ты что, разве кому-то давал свой номер телефона? – возмутился дядя Саша.

Толпа снова недовольно загудела. Люди жаждали услышать слова оправдания и мечтали увидеть хотя бы какие-то признаки совести, но на угрюмом лице Павла никто подобных эмоций так и не заметил.

– Верно, твоего номера ни у кого нет! – подтвердила баба Маша. – Ты же здесь ни с кем не водишься, мы же тебя не достойны! Даже не здороваешься, будто мы отбросы общества! И откуда у такого нищеброда, как ты, выросла корона вдруг на голове? – спросила с иронией она.

– Да что вы на меня набросились! – закричал в бешенстве Павел. Он раскраснелся, как рак, обвел всех злобным взором и сжал крепко кулаки, словно готовился к рукопашному бою. – Посмотрите лучше на мою квартиру, я ведь тоже пострадал! – он снова стал вглядываться в лица присутствующих, надеясь узреть в них подобие сочувствия, но сочувственный взгляд он уловил только на лице у Тани. Несмотря на все, что она пережила из-за него в этот день, она подумала о том, что сама могла оказаться на его месте. У нее тоже могло сорвать батарею и она, тем самым, могла стать причиной бедствий соседа снизу.

Баба Маша, с укором глядя на Павла, снова пристыдила:

– Жалости добиваешься?.. Так у тебя только полы и ковровые дорожки намочило, которым давно пора на свалку, а у девочек из-за тебя теперь вся квартира, как огромный аквариум!

Сантехник, который все это время стоял молча поблизости, обратился к Павлу:

– Ты это, привари трубу обратно. Если сам не можешь или нет денег, вызови кого-нибудь из наших – это бесплатно. И как можно быстрее, а то люди без отопления будут сидеть при таком морозе! Как сделаешь, вызовешь меня, я снова воду в систему запущу.

Павел понятливо закивал головой.

– Я приварю трубу и сегодня же, – вызвался помочь высокий светловолосый мужчина с третьего этажа. – Я сварщик, – пояснил он.

– Спасибо тебе, Николай! – поблагодарила баба Маша. – Не оставил нас в беде!

Таня вдруг вздрогнула. «С чего бы это?» – удивилась она. Покопавшись в себе, она поняла, что это все из-за произнесенного бабой Машей имени. Николай – так звали сварщика. Именно это имя заставило вздрогнуть ее, именно это имя заставило сердце забиться учащеннее. Именно в этот момент она вспомнила того, кто сначала обругал ее, а потом так неожиданно спас от окончательного окоченения.

– Это хорошо, что вода в батареях была еле теплая, иначе искупаться нам всем в кипятке! – дядя Саша покачал своей блестящей лысой головой, продолжая глазеть на Павла исподлобья.

– И то верно! – согласились все.

Павел, обведя всех презрительным взглядом, выкрикнул:

– Ну если я всем вам, как кость в горле, то поспешу вас обрадовать – я скоро съеду с этого клоповника!

– Слава богам! – баба Маша наклонилась слегка вперед и демонстративно перекрестилась.

– Ладно, пошлите уже отсюда, здесь нам делать больше нечего, – сказал дядя Саша и направился к выходу.

Остальные развернулись и дружно последовали за ним. Таня продолжала растерянно смотреть на мокрый пол.

– Пошли отсюда! – Нина схватила ее за руку и поволокла к выходу. – У него все равно вся вода уже стекла в твою квартиру! – со злобой произнесла она.

Все начали разбредаться по своим квартирам. Коридор опустел. Таня вместе с Ниной спустилась в свою квартиру. Там уже хозяйничала баба Маша и сосед. Вода с потолка еще капала на пол и в тазики, но уже совсем слабо. Обои с потолка сорвало, и они безжизненно повисли над мебелью. На стене обои набухли, но кое-как держались. Баба Маша приподняла клеенку и заглянула в шкаф.

– Вещи, слава богу, сухие! – констатировала она удовлетворенно. – Скоро твоя Света придет с рынка, вот сюрприз то ей будет! – она покачала головой.

– Ну, самое страшное свалилось на Таню, – отозвался дядя Саша.

– И на вас! – улыбнулась Таня и добавила: – Спасибо вам всем… Если бы не вы, то тут было бы воды по колено… – она с сожалением посмотрела на желтые тапочки своего соседа – они насквозь промокли и успели облезть, потеряв свой ядовито-яркий окрас.

– А чего же не помочь? – подмигнул дядя Саша. – Мы же не какие-нибудь бесчувственные скоты…

– Не все такие, – уверенно заявила баба Маша. – А ты электросчетчик не включай, пока розетки не просохнут! – обратилась она к Тане.

– Ну, это минимум месяц ничего включать нельзя! – почесав подбородок, произнес сосед. – Проводка старая, вся намокла, с розеток до сих пор вода сочится, а на дворе зима и при таком холоде до весны ждать придется…

Баба Маша подошла к окну и задумчиво уставилась в него. Густые седые брови плотно сошлись на переносице, большие черные глаза упорно смотрели в одну точку, словно чем–то зачарованные – верный признак того, что она размышляет о чем-то важном. Несмотря на преклонный возраст у нее была прямая величественная осанка, выдающая в ней человека, который не любит сгибаться под тяжестью житейских проблем. Она вдруг резко обернулась и внимательно посмотрела на дрожащую от холода Таню, сиротливо стоящую посреди комнаты.

– Так, на неделю, а может и больше, я забираю тебя и Свету к себе! – громогласно заявила она.

– О, вот это дело! – похвалил дядя Саша, потирая руки. – А то они здесь, пока все просохнет и пока запустят отопление, окоченеют от холода.

– Но мы же вас будем стеснять, – смущенно сказала Таня, переглядываясь с Ниной, которая одобрительно кивнула ей головой.

– В тесноте, да не в обиде! – махнула рукой баба Маша. – Сколько мне, старухе, места надо? Ладно, хватит болтать!.. Собери вещи, в том числе и намокшие, мы их как-нибудь просушим, и айда ко мне! – скомандовала она генеральским тоном. – И поторопись! Тебя же лечить надо, смотри, как расхворалась-то! – она недовольно покачала головой.

Таня повиновалась, достала из шкафа два больших пакета и принялась складывать туда вещи – свои и Светины. В душе она обрадовалась – находится здесь, в этой сырой мерзлоте, ей вовсе не хотелось, и она была благодарна бабе Маше за ее заботу и за предложение поселится на время у нее. Нина кинулась помогать ей, но Таня отправила ее домой. Эта девушка и так слишком много сделала для нее сегодня, пронянчившись с ней несколько часов подряд. Собрав вещи, Таня позвонила Свете на мобильный – но она не взяла трубку. Значит, у нее большая очередь. Тогда она настрочила для нее записку, в которой объяснила, где ее найти. Всунув записку в двери, она спустилась на первый этаж.

– Не больно много у вас пожитков-то! – запуская Таню в коридор, сказала квартальная. – Давай мне сумки и разувайся!

Таня вручила свои пакеты бабе Маше и оглядела коридор, – ничего особенного: старая тумбочка, где лежали шапки, ключи и стопка медикаментов, опрятный красный коврик и вешалка для одежды. Но ее внимание привлекло старинное квадратное зеркало в узорчатой оправе цвета меди. Взглянув на свое отражение, она с изумлением заметила над своей головой светящиеся блики, но потом присмотрелась и все исчезло.

Она зашла в зал и снова огляделась, как и любой другой человек, попадающий в незнакомое для него место. Стены в зале были оклеены нежно-зелеными обоями, антикварная мебель шла вперемешку с совершенно новой. В дальнем левом углу у большого окна красовался старинный коричневый сервант с симпатичными коваными ручками, а напротив него, у другой стены располагалась новейшая двухъярусная кровать с металлическими ножками. За ней приютился компактный зеленый диван. Посредине комнаты стоял круглый столик с фигурными чуть выгнутыми ножками, накрытый кремовой скатертью. В другом углу комнаты находилась высокая металлическая конструкция, напоминающая пирамиду – со всех сторона она была облеплена комнатными цветами. В основном это была герань и плетущаяся ярко-зеленая лиана. Ветви лианы так облепили конструкцию, что она напоминала живое рождественское дерево, из которого то тут, то там выглядывали, словно украшения, цветы красной и белой герани. Но комнатные растения были везде – и на столике, и на подоконниках, и даже на полу.

– Как будто в лето попала! – сказала потрясенная Таня. – Мне очень нравится!

Баба Маша вернулась из кухни, где минуту назад гремела кастрюлями, и теперь следила за реакцией своей новоиспеченной гостьи. Польщенная Таниными словами, она широко заулыбалась – любой хорошей хозяйке всегда лестно услышать похвалу в свой адрес и уловить на лице гостя приятное удивление.

– Зеленый цвет – моя слабость! – призналась она и добавила: – Я для вас со Светой потом диван разложу. Ну а сама с внучкой, как обычно, буду спать на кровати. Она на верхнем ярусе, а я – на нижнем. Так… а сейчас пошли на кухню, – требовательным голосом произнесла она, – я буду лечить тебя, а потом ляжешь спать, давно уже пора…

Таня с радостью повиновалась. На кухне баба Маша заботливо накормила ее малиновым вареньем и напоила травяным чаем. Потом подсунула ей таблетку жаропонижающего, потому как у Тани была высокая температура. Разложив диван и застелив его чистым постельным бельем, баба Маша уложила девушку спать, накрыв ее сверху легким одеялом.

– У тебя жар, поэтому пока теплое одеяло не даю, – пояснила квартальная.

Таня с благодарностью посмотрела на бабу Машу и вспомнила свою мать – забота старой женщины вернула ее к теплым воспоминаниям о той жизни, которая к ней уже никогда не вернется. Едва прикоснувшись к подушке, она провалилась в глубокий летаргический сон, сон, напоминающий маленькую смерть. Любые звуки перестали для нее существовать, любые шорохи не доходили теперь до ее сознания. Она перестала слышать крики резвящихся детей за окном, она перестала улавливать гул автомобильных моторов, проезжающих по дороге; она не услышала даже то, как вошла в квартиру Света и как баба Маша на кухне стала рассказывать ей о произошедшем.

Глава IV

Света закрыла свой ролет с овощами только в три часа дня. Сторож, который обычно в это время уже закрывал парадные кованые ворота, крутился неподалеку. Он то и дело бросал на Свету выразительные взгляды, но у нее были еще покупатели – это две пожилые женщины лет семидесяти. Одна из них была одета, словно английская леди – на ней было элегантное кашемировое пальто темно-синего цвета с черным песцовым воротником, на голове – изящная черная шляпа с небольшими аккуратными полями. Вокруг шеи был умело повязан шелковый шарфик нежно-голубого цвета, а на тонких руках надеты черные кожаные перчатки. Она прижимала к груди маленькую белую болонку, облаченную в розовый комбинезон, обшитый золотыми нитями и украшенный меховым воротом.

«Собака одета, лучше, чем я», – усмехнулась про себя Света, оглядывая свою старую дубленку, которую носила не только на работу, но и на выход. Потом она снова перевела взгляд на эту высокую статную даму, у которой блестящие каштановые волосы (конечно же, крашеные), ложились волнами на плечи, и стала ждать ее заказ. Но та не торопилась и придирчиво рассматривала продукты в лотках. Выразительно накрашенные серые глаза шарили по апельсинам, щурились, затем перескакивали на мандарины, оценивая их внешний вид. Через минуту она поставила свою болонку на снег, сняла перчатки и Света увидела ухоженные морщинистые руки с отличным маникюром. Пока женщина озвучивала, что она хочет взять, Света невольно посмотрела на свои ладони – широкие и мозолистые, словно у шахтера, а с обратной стороны руки – вздутые синеватые вены. От того, что она тягала тяжелые ящики с овощами уже шесть лет, у нее появился тремор рук, словно у какой-то, побитой жизнью, старухи. Даже у этой пожилой женщины руки выглядели гораздо лучше, чем у нее. «Наверное, она не работала физическим трудом, а сидела в каком-нибудь кабинете», – подумала Света про себя. Она шумно вздохнула. Если бы у нее была Танина сила воли, возможно, она и смогла бы чего-нибудь добиться в этой жизни. Добиться до того времени, пока ее тело окончательно не обессилило от тупой и монотонной физической работы.

Высокая дама выбрала себе килограмм киви, четыре больших апельсина, пол кило арахиса, килограмм фиников, шесть бананов, несколько гранатов и два ананаса. Пока Света все это взвешивала и раскладывала по пакетам, вторая пенсионерка смотрела на эти фрукты безумным взглядом. Наверное, она спрашивала себя, какую же пенсию нужно получать, чтобы так закупаться. Пенсионерка в кашемировом пальто достала из сумки кожаный кошелек коричневого цвета и расплатилась крупной купюрой, после чего направилась к воротам рынка, у которых ее буравил злобным взглядом пожилой сторож. Наверное, злился, что из-за нее он не мог закрыть ворота.

Вторая женщина была среднего роста, на ней была надета потертая серая дубленка и изношенная шапка коричневого цвета. Вещи на ней были хоть и старые, но чистые и аккуратные. Пенсионерка была очень худой, слегка сутулой, с вымученным морщинистым лицом и с замученным жизнью взглядом.

«Наверное, эта пенсионерка работала где-нибудь на стройке или на заводе, не иначе!» – рассуждала Света про себя, сравнивая эту пожилую женщину с предыдущей и мысленно примеряя ее образ жизни на себя. Если она не предпримет что-либо, то в старости будет выглядеть так же и на ней будет такое же бедное истрепанное одеяние, ведь на маленькую пенсию она сможет позволить себе разве что самые дешевые куриные сосиски и кило картошки с булкой отрубного хлеба. Эта пенсионерка все время покупала у нее птичьи порции самых дешевых и залежалых овощей, на которые всегда была скидка. Она достала трясущимися посиневшими руками из своего тряпичного кошелька мелочь и начала считать ее. Светкино сердце сжалось от жалости к ней. Наверное, еще и потому, что она так явственно представила себя на ее месте через тридцать-сорок лет.

– Взвесь мне, доченька, триста грамм картошки и положи в кулечек несколько небольших бурячков! – попросила она на удивление ясным моложавым голосом.

– Хорошо, бабуля, сейчас все будет! – Света подмигнула женщине и стала собирать для нее набор для борща. Она ловко раскидала по кулькам капусту, морковь, свеклу, лук, килограмм картошки и немного петрушки.

– Девочка, я же этого не заказывала! – пенсионерка смотрела на Свету с изумлением и испугом. – У меня и денег на все это великолепие не хватит…

– А мне и не нужны ваши деньги, это вам подарок к Новому году, сварите себе сытный борщ! – Света махнула рукой и подала ей пакет с овощами.

– Так до Нового года еще… – пенсионерка запнулась и вдруг заулыбалась. Но потом опомнилась, поставила пакет на снег и выгребла из кошелька все свои немногочисленные копейки.

– На, возьми все, а остальное я тебе со следующей пенсии отдам… Она у меня через пару дней, – старушка протянула мелочь и высыпала ее на весы. – Ты ведь из-за своей доброты потом со своего кармана платить будешь!

– Не беспокойтесь об этом и заберите деньги обратно! – Света собрала монеты в ладонь, затем протянула их пенсионерке. – Вам еще, небось, несколько дней нужно на что-то жить до своей пенсии…

Женщина колебалась. От смущения она покраснела и опустила глаза в пол. Искушение сварить, наконец-то полноценный борщ, было велико, но внутренний голос не усыплял ее совести.

– Нет, оставь эти деньги себе, – она отпрянула от прилавка и начала удалятся. – Иначе я не могу! – она заторопилась прочь.

Но Света не собиралась так легко сдаваться. Она уже была по-жизненному мудра и могла отличить притворщика от человека, который действительно жил в нужде. Семь лет самостоятельной жизни после интерната и училища, наконец, научили ее «видеть» людей такими, какие они есть на самом деле.

Догнав пенсионерку, Света с упрямой силой всунула монеты обратно ей в руки.

– Берите и не упрямьтесь! – произнесла строго она и, развернувшись, поспешила в свой ролет.

– Добрая ты душа! – выкрикнула женщина и даже немного прослезилась. – Спасибо тебе, я все равно буду тебе должна…

– Чего уж там!.. – смущенная Света махнула рукой и спряталась за прилавком. От своего порывистого поступка у нее даже закружилась голова, и она с радостью вдруг осознала, как иногда приятно помогать людям, особенно тем, кто действительно нуждался в помощи.

Женщина с благодарностью и в то же время с удивлением посмотрела на девушку, выглядывающую из-за прилавка, кивнула ей головой и вышла за ворота рынка, а недовольный сторож тут же обрушился на Свету.

– Все давно ушли, одна ты до сих пор копаешься здесь! – возмутился он. – Сколько еще можно ждать?

– Сейчас ухожу! – сказала спокойно Света и принялась не спеша собираться. Она стащила фартук с дубленки, забрала кассу с тетрадкой, где был записан приход и расход, и закрыла ролет.

Выйдя с рынка, она направилась к своему хозяину, который жил в соседней высотке и сдала ему смену, не забыв забрать себе свою дневную зарплату. После этого она не спеша побрела домой. На нее вдруг нахлынули грустные и сентиментальные мысли. Она размышляла о том, что вся эта жизнь давно разочаровала ее. Ни одна ее детская мечта так и не исполнилась, ни одно ее устремление так и не свершилось. Она не верила, что когда-нибудь будет счастлива. Да она и не знала, не ведала настоящего безмятежного счастья, которое бывает у других. Родная мать подбросила ее совсем маленькой под ворота «Дома ребенка», в котором она прожила до четырех лет, после чего ее перевели в детский дом. Она не знала своих родителей, она не знала историю своего рода и все время чувствовала себя никому не нужной. Уж если родная мать отвернулась от нее, то чужим она и подавно будет не нужна. В детстве она все время пыталась вспомнить что-нибудь из своей жизни до приюта. Она копалась в своей памяти днями напролет, как упрямый ребенок в песочнице, пытающийся найти потерявшуюся ценную вещь, но однажды медсестра огорчила ее, сказав, что это бесполезная задача, так как у детей долгосрочная память формируется только в два или три годика, но не тогда, когда младенцу всего лишь пять месяцев. Пять месяцев… где она находилась эти пять месяцев? Может, она все эти пять месяцев находилась на руках у любящей матери? Но ребенка насильно отнял ее злобный богатый отец? И все из-за того, что этот ребенок был рожден от небогатого, но любимого ею мужчины? О, нет, к чему обманывать себя этими глупыми фантазиями? Этими романтическими выдумками?

Должно быть ее мать – непутевая и пьющая женщина, женщина, загубившая и свою и ее жизнь. Нет, она никогда не станет такой, она изменится. Два месяца назад, она, не выдержав очередного неприятного события в своей жизни, стала выпивать. Нет, она не была зависима, она чувствовала это, но попытка убежать от серой неприглядной реальности дурманила мозг и руки ее помимо ее желания, тянулись к заветной прозрачной жидкости.

И все же это не помогало. Когда она поняла это, спиртное ей стало противно. Таня не знает, но в тот вечер, когда у них на кухне сидел дядя Саша и незнакомый покупатель с рынка, она не взяла в рот ни капли спиртного. Ей просто нужна была хоть какая-то компания, она ведь так боялась гнетущей тишины, исходящей от безмолвных стен их скромного жилища и одиночества, неустанно следующего за ней по пятам, как верный страж, не желающий так просто расстаться с ней. Она привыкла с младых лет день за днем находиться в детском доме с десятью детьми-сиротами в одной комнате, и поэтому до сих пор не могла оставаться в помещении одна.

Света достала из кармана своей коричневой дубленки мобильный телефон и позвонила Тане. Когда ей было плохо, она всегда звонила ей. Подруга всегда чувствовала ее пасмурное настроение и всегда умела подобрать нужные слова, чтобы подбодрить ее и внушить веру в то, что все еще может быть хорошо. Уже половина четвертого, – Таня уже должна была выспаться после суток. Но никто не отвечал.

«Наверное, еще спит», – подумала Света. Она решила зайти в цветочный магазин и купить горшок для Таниной герани. Ведь в том, что горшок разбился, была, конечно же, ее вина. Купив предусмотрительно пластиковый горшок вместо глиняного (чтобы не разбился, как предыдущий), она засунула его под мышку и поспешила домой. Завернув за угол магазина, она неожиданно столкнулась с симпатичным высоким шатеном, одетым в строгое черное пальто.

– Смотри, куда идешь! – громко возмутилась Света. – Совсем слепой, что ли?

Мужчина посмотрел на девушку долгим немигающим взглядом. На его шее, благодаря ветру, развевался белый шерстяной шарф, а к груди он прижимал темно-серую папку.

– Извините меня! – сказал он вежливо и уступил ей дорогу – для этого ему пришлось залезть в сугроб, так как расчищенная от снега тропинка была довольно узкой для них двоих.

Света удовлетворительно хмыкнула и пошла дальше. «Воспитанный!» – решила она про себя. Другой бы уже облаял ее, как бывало не раз. «И зачем я ему нагрубила?» – подумала она с досадой. Стала, как ворчливая старая бабка, не иначе! Этот шатен с большими голубыми глазами сразу запал ей в душу. Очень красивый – наверное, имеет небывалый успех у женщин, ведь кто бы, что не говорил, и женщины любят глазами, и в первую очередь обращают внимание на видных и симпатичных мужчин. На вид ему лет тридцать пять, не больше, у него хорошее сложение – он высок и широкоплеч, с прямой осанкой. Но такой, как он, никогда не посмотрит на рыночную торговку, вроде нее. И, наверное, он уже женат. А если не женат, то у него, конечно же, есть девушка. И эта девушка, что закономерно, непременно стройная и красивая, с хорошей работой и приличным образованием. Не то, что Света. «Ты мыслишь предрассудками!» – вспомнила она слова Тани. Подруга всегда пыталась донести до нее свою убежденность в том, что если она встретит «своего» человека, то понравится ему в любом виде и в любом одеянии.

Света невольно оглянулась. Что–то этот шатен, несмотря на внимательный взгляд, не стал за ней бежать. Наверное, подумал о том, что она толстая рыжая уродина в старой дубленке. Она вдруг рассердилась на себя. Почему она не выкинет его из головы? Тем более она его, без сомнения, больше никогда не увидит.

Она подошла к своему дому. Несколько ребятишек нарядило во дворе сосну, росшую недалеко от подъезда. Теперь дерево было укутано серпантином, дождиком и елочными игрушками. В том году баба Маша почти весь декабрь дежурила у этой сосны, чтобы никакой «паразит», как она выразилась, не спилил ее. Ребятишки дружно взялись за руки и водили вокруг елки хороводы. При этом они стали громко читать новогодний стих:

Мы из красных лампочек сделали звезду

От нее на елочке – яркий свет в саду.

Чем темней на небе, тем она ясней.

Пролетает ветер и шумит в саду,

Только он не в силах погасить звезду.

Рядом с ними стояло несколько родителей, они весело обсуждали что-то между собой, не забывая наблюдать за своими детьми. Не спеша падали снежинки с неба и таяли на румяном Светином лице. Она вдруг остановилась и внимательно посмотрела на то, как родители возятся со своими малышами, как радуются вместе с ними и елке и снегу. Это именно то, чего ей всегда не хватало. Родительской ласки и любви, домашнего уюта, семейных прогулок и обычных домашних праздников. Ей уже двадцать пять, а в ее жизни нет и намека на то, что она когда-нибудь встанет на ноги и заведет семью. Она все наблюдала за суетой во дворе – счастливым людям нет никакого дела до несчастных. Они бояться близко подпускать к себе невезучих и отчаявшихся, чтобы те вдруг ненароком не привнесли и в их жизнь тоску и уныние. А уныние всегда заразно. Обоюдное несчастье сближает, может именно поэтому она сразу подружилась с Таней. Она очень часто слышала, как подруга тайком тихо всхлипывает по ночам – тоска по рано ушедшей матери не утихала, а провал на экзамене совсем подкосил ее и разрушил все ее планы. А Света все свои слезы давно выплакала в детском доме. Единственный человек, с которым она была близка в детском доме – это подруга Катя, но в четырнадцать лет она умерла от рака (эта болезнь беспощадна даже к детям и не смотрит на возраст) и Света снова осталась одна среди десятка равнодушных и, в то же время, агрессивно и недружелюбно настроенных лиц. Ее так и не удочерили – она была слишком некрасива для этого. Повезло ее двум одногруппницам – симпатичным ангелоподобным девочкам. Света с самого детства прочувствовала на собственной шкуре, что окружающие неосознанно (да и осознанно тоже), тянуться к оболочке, к внешне красивым и милым детям, не задумываясь о содержании и внутреннем мире ребенка. После такой нехорошей закалки она стала озлобленной на весь мир, черствой и безразличной к жизни. Чем больше она жила на свете, тем больше убеждалась в том, что она никто и звать ее никак.

После окончания кулинарного училища, в которое она попала по настоянию интерната, (ее школа-интернат была главным поставщиком детей в это училище), она предприняла попытку устроиться на пекарню. Ей тогда едва исполнилось восемнадцать. На собеседование к начальнику пекарского цеха, помимо нее, пришла одновременно еще одна молодая девушка. Они вместе ждали, пока их позовут, в коридоре, а мимо пробегали работники пекарни в белых халатах и белых чепчиках. Вкусно пахло выпечкой. Свете понравилось здесь – она любила готовить, и кулинарное училище закончила с одними пятерками. Другие ее одногруппники с интерната практически не посещали занятий. Они говорили: «Учеба здесь – не наш выбор, за нас его сделало государство, вот пусть оно и учиться». Поначалу Света тоже шла в это училище с таким же настроением, ведь она так мечтала стать парикмахером, но потом втянулась, и полюбила кулинарное искусство, открывая в нем для себя много нового и прежде неизвестного.

Вскоре начальник – высокий черноволосый мужчина в белоснежном халате, позвал их обеих в свой просторный кабинет. Тут же стал их по порядку расспрашивать – кто они, что закончили, попросил имеющиеся у них документы и внимательно изучил их. Сразу дал понять, что пока требуется только один человек – в кондитерский цех. Когда он узнал, что Света с интерната, он недовольно хмыкнул и заговорил:

– У нас тут работала одна молодая девушка из вашего же интерната. Не прошло и недели, как она отличилась – стащила килограмм муки и булку хлеба, затем запрятала в сумку и попыталась все это вынести. Но наша охрана, слава богу, не спит! – громогласно объявил он, насупив свои густые черные брови.

Света густо покраснела и опустила глаза в пол, словно этой воровкой была она. Он добился своей цели – она, несмышленая восемнадцатилетняя девушка стала бессознательно чувствовать себя виноватой в преступлении, которого не совершала. Ее конкурентка торжествующе покосилась на нее.

– Мы, конечно же, ее уволили! – чуть ли не выкрикнул начальник.

Разговор был коротким и не в пользу Светы.

Так, ее более везучая соседка по стулу получила работу. Не потому, что у нее был диплом кулинара, к тому же, с одними тройками, а потому, что у нее были родители и собственный дом. Света вышла из пекарни ни с чем – и оказалась на распутье. Холеное круглое лицо пекарского начальника еще долго преследовало ее во сне в жутких кошмарах, как неизлечимое наваждение, а его пренебрежительный тон, то и дело, помимо ее желания, всплывал в памяти и звенел, как приговор, в ушах. Он был не последним, кто пытался внушить ей, что она – изгой общества. Она не понимала, почему должна была расплачиваться за чужие ошибки и грехи, терпя людское невежество и предрассудки. За всю свою жизнь она не украла ни одной чужой вещи.