Читать книгу Форт на военной тропе - Джеймс Уиллард Шульц - Страница 1

Глава I

Компания распадается и начинается новое предприятие

Одно из самых ярких событий моей юности произошло однажды вечером весной 1865 года. Это был вечером 21 мая. Как раз перед закатом из Сент-Луиса прибыл первый пароход этой навигации, «Йеллоустон II», и принес поразительные новости о том, что Американская Меховая Компания прекращает свою деятельность и распродает все принадлежавшее ей имущество – торговые посты, форты и запасы товаров в частные руки.

Для большинства обитателей форта Бентон – факторов, клерков, ремесленников, путешественников, трапперов и охотников это было концом их привычного мира – ведь компания, которой владели отец и сыновья Шуто, была началом и концом нашего существования. Мы уважали само ее имя, мы были преданы ей и готовы были умереть за нее, если бы была в этом необходимость. Теперь мы были предоставлены сами себе. Что нам было делать?

Словно мальчик, я поднялся на борт судна, как только оно причалило, и целый час бродил по нему от кормы до носа и от трюма до ходовой рубки. В ходовой рубке я нашел Джо Ла Баржа, самого известного и надежного из лоцманов Миссури.

– Что же, мастер Томас Фокс, – сказал он мне, – плохие новости мы вам принесли, не так ли? Что же теперь будет делать ваш дядя Уэсли, когда компанию распродадут?

– Компанию распродают? Что Вы имеете в виду? – не понял я сразу.

Он сказал мне, и я сразу развернулся и побежал на берег. Я перемахнул через ворота ограды форта и замер, пораженный непривычной картиной в большом зале: там была странная тишина.

Путешественники, трапперы и охотники, самые разговорчивые из людей, сидели в дверях своих комнат и молчали: ужасная новость лишила их дара речи. Я поспешил к комнате моего дяди и спросил, правда ли то, что сказал мне лоцман; но удручающее поведение служащих и без того говорило о том, что это так.

Высокий худой путешественник, выпихнутый мной к центру зала, протянул руки к небу.

– Друзя мой! – кричал он, путая голландские, французские и английские слова, – это так несправедливый! Это так есть ужасный! Я звать господь свидетель – всего два лета назад в Сен-Луи Пьер Шуто, он сказать мне: «Луи, ты наш лучший работник! Ты служить нам преданно много лет! Скоро придти время, когда ты не иметь сил работа, и компания даст тебе пенсия, чтобы ты мог прожить. А теперь компания мертвый! Пенсия для несчастный Луи, ее нет! – продолжал он, распаляясь все сильнее и сильнее. – Что я теперь делать? Что делать теперь черный ноги, гро-вантр, ассинибойны? Я не могу ловить бобер! Я не мочь охоться бизон! Я теперь только помирать!

Он развернулся и, отчаянно жестикулируя, выбежал из зала. Его слушатели так же сидели, еще более подавленные его словами. Я вошел в комнату дяди и нашел его там вместе с двумя служащими, Джорджем Стиллом и Мэтью Карроллом, и его женой, Цисцаки, – она была мне как родная мать – рядом с ним. Я сел на свою кровать в углу комнаты и, слушая их беседу, понял, что Шуто написал этим троим письмо, в котором предлагалось продать форт и все его содержимое на приемлемых условиях, и что мой дядя договаривался с этими двумя вступить в долю, выкупить форт и продолжать бизнес. Я, как и бедный Луи, был встревожен и спрашивал себя, что же делать дальше.

Эти двое выразили большое сожаление по поводу решения моего дяди и сказали, что боятся того, что скоро он поймет, что сделал ошибку, и вышли. Как только дверь за ними закрылась, дядя вскочил с места, подхватил Цисцаки и три или четыре раза покружил ее, а потом шагнул ко мне с криком:

– Ну что, моя женщина, и ты, Томас, это мой лучший день! Я больше ничем не обязан компании, потому что ее больше нет. Я свободен! Теперь я тот, кем давно хотел стать – независимый торговец с индейцами!

Цисцаки понимала все сказанное по-английски, но сама никогда не говорила на этом языке, чтобы не сделать ошибку, над которой станут смеяться. На своем языке она воскликнула:

– О мой муж! Ты что имеешь в виду? Мы оставим это место и с моим народом будем следовать за бизонами?

– Что-то в этом роде, – ответил он ей.

– O, как здорово! Замечательно! – почти закричал я. – Теперь я буду путешествовать и охотиться вместе с Питамаканом, и это прекрасное время никогда не кончится!

Он, как вы знаете, был моим истинным и испытанным другом. Мы хоть и были молоды, но пережили с ним множество опасных приключений. Мы вдвоем пережили суровую зиму в сердце Скалистых гор, прошли путь к берегу Западного моря и вернулись; мы видели большие пустыни и странные народы земли, на которой всегда лето. Поэтому в моем понимании этот внезапный поворот в делах моего дяди должен был стать для нас поводом пережить еще множество приключений. Я уже чувствовал их запах.

Что же касается Цисцаки, то она от радости едва не сошла с ума.

– Боги добры к нам! – кричала она. – Они ответили на мои молитвы! О, как же я просила их, чтобы мой муж повернул свои шаги к широким равнинам и высоким горам наших охотничьих угодий! Вы знаете, для нас невыносимо лето за летом и зиму за зимой жить в этих стенах, не видя вокруг ничего дальше этих речных берегов. Надо хоть иногда покидать этот дом и жить, как предназначил нам Старик, нас создавший – в вигвамах из кожи бизона, на свежем воздухе и на груди у нашей матери-земли. Скажи мне, куда мы идем и когда, чтобы я могла собрать нужные вещи.

– Я не могу ничего сказать, пока не поговорю с вождями. Я иду, чтобы посовещаться с ними, потому что пароход отправится в Сен-Луис завтра рано утром и от решения вождей зависит, сколько товаров я должен заказать, а передать заказ я должен с капитаном.

– Мы пойдем в лагерь вместе с тобой! – объявила Цисцаки.

Дядя велел мне передать конюху Биссету распоряжение оседлать для нас трех лошадей. Через пятнадцать минут мы были уже в долине Тетон, в пяти милях к северу, где десять тысяч индейцев ожидали начала торговли, когда они смогли бы обменять добытые за зиму меха и шкуры на нужные им товары, которые должен был привезти пароход. Там были северные черноногие, Кровь и гро-вантры, были и наши люди, пикуни, или южные черноногие, жившие в Монтане и бывшие частью большой конфедерации черноногих. Мы называли пикуни «наши люди», потому что большинство обитателей форта Бентон были женаты на женщинах этого племени.

Словно гром оглушил нас, когда мы достигли ограничивающего долину края склона и посмотрели вниз! Вся долина светилась от костров, которые желтыми фонарями просвечивали через сделанные из бизоньей кожи покрытия вигвамов. В быстром ритме били барабаны; люди пели, смеялись и танцевали, дети кричали, лошади ржали, призывая свою пару, собаки выли, бросая вызов своим диким сородичам, волкам и койотам. Мы на мгновение остановились, глядя и слушая все это, а потом поспешили в лагерь пикуни к вигваму Белого Волка, предводителя Маленьких Накидок, брата Цисцаки и отца моего друга Питамакана – Бегущего Орла.

Привязав наших лошадей к кустам, мы вошли внутрь и нас приветствовали, моего дядю, усадили на почетном месте справа от вождя. Как можно более кратко дядя объяснил причину своего приезда, и Белый Волк сразу послал гонцов вверх и вниз по долине, чтобы просить остальных главных вождей племен прибыть к нему для совета с Пи-ох Сис-ци-кам – Далеким Громом, это почетное имя мой дядя получил во время религиозной церемонии прошедшим летом. В течение часа собрались все – Большое Озеро от пикуни, Воронья Лапа от северных черноногих, Телячья Рубашка от Крови и Одинокий Бизон от гро-вантров, с ними прибыло несколько вождей более низкого ранга – вождей кланов и отделений общества Всех Друзей. В вигваме вождя стало тесно, так что женщинам и детям пришлось пойти в другие вигвамы.

– Ну что, Далекий Гром, – сказал Большое Озеро моему дяде, когда все расселись и трубка пошла по кругу, – мы велели своим женщинам упаковывать меха и шкуры для завтрашнего торга, потому что нам сказали, что прибыла огненная лодка; но ты позвал нас, и мы собрались здесь. Говори; наши уши ждут твоих слов!

Мой дядя прекрасно владел языком черноногих. Кратко, тщательно подбирая слова, он сказал им, что большая компания прекратила свою деятельность. Он объяснил, что Стилл и Карролл вступят во владение фортом компании и продолжат работать, а затем сказал, что сам он решил торговать с ними, особенно это касалось снабжения их товарами и боеприпасами во время зимней охоты; он попросил их сразу решить, где они хотели бы провести предстоящую зиму, поскольку от их решения зависит размер заказа на товары, который должен быть передан на огненную лодку, которая рано утром отплывает.

Громкие хлопки ладонями и крики одобрения были ответом на последнюю просьбу, а потом Воронья Лапа, возможно самый важный вождь конфедерации, ответил:

– Далекий Гром, брат наш! Твое предложение о зимней торговле с нами – возможно, лучшая новость из всех. Теперь нашим воинам не придется зимой совершать длинные и опасные поездки через снега и смертоносные бураны к форту, чтобы пополнить запас пуль, пороха и других вещей. Больше наши охотники не будут сидеть без дела в своих вигвамах. Брат, я думаю, что мы можем спокойно предоставить тебе выбор страны, где мы будем охотиться этой зимой!

– Ай! Ай! Далекий Гром, брат, слова Вороньей Лапы – наши слова! – крикнуло несколько вождей. А другие сказали:

– Да, Далекий Гром, выбирай сам!

– Я благодарю вас за ваше великодушие, – ответил мой дядя. – Братья, я выбираю ту часть нашей страны, которая черна от бизонов, чьи лесистые долины служат домом для бесчисленных стад лосей и оленей. В самом ее центре и буду я строить свой торговый дом. Братья, прежде, чем закончится луна Падающих Листьев, вы увидите, что он стоит, полный товарами, в устье Медвежьей реки!

– Ха! В устье реки Устричных Раковин, где пароходы смогут разгружать товары прямо у нашего порога! – подумал я про себя.

– Нет! Нет! Я против! Не там, братья! – крикнул Одинокий Бизон, вождь гро-вантров. –Это место слишком опасное! Все луны прошлой зимы ассинибойны стояли в северной части этой местности, в долине Маленькой реки (Молочная река на картах Льюиса и Кларка), а Вороны в то же время стояли лагерем в долине Медвежьей реки, где они несомненно будут охотиться и этой зимой!

– Ха! Тем более понятно, что мы должны зимовать там! – крикнул Большое Озеро. – Мы слишком долго пренебрегали этой частью нашей страны. Это – наша равнина, и мы должны пойти туда и очистить ее от врагов. Если мы не будем в состоянии это сделать, то скоро они скажут, что это их страна, данная им богами.

– Ты прав, брат! – крикнул Воронья Лапа, – а Далекий Гром мудр! Он не мог сделать лучшего выбора! Что скажете! Решено ли, что мы будем зимовать там?

– Да! Да! – ответили все, кроме Одинокого Бизона и его вождей.

– Ты все еще возражаешь против этого выбора? – спросил его Большое Озеро.

– Я возражаю, хотя и пойду туда с вами. Мое молчание – это мое предупреждение всем вам, что вы совершаете ошибку, за которую мы дорого заплатим своей кровью! – ответил он.

– Ха! С каких это пор мы боялись наших врагов! – воскликнул Телячья Рубашка.

Так был улажен этот вопрос. Белый Волк выбил пепел из курительной трубки, и вожди покинули вигвам, чтобы вернуться к себе. Когда вернулись женщины, я сказал своему другу:

– Питамакан, брат мой, мы видели, что тут было, и я немного волнуюсь. Возможно ли, что там, на Медвежьей реке, будет опасно?

– Переживания и опасности – это и есть жизнь, – ответил он.

Вошедшая Цисцаки услышала мои слова. Она повернулась к дяде.

– Так что, муж мой, мы пойдем на Медвежью реку? – спросила она. – Так? О, я рада! Там растет много слив. Я наберу их на всю зиму!

Мы вышли, сели на лошадей и поспешили домой и легли спать. Так сделали только мы с Цисцаки; дядя работал всю ночь, выписывая заказы на товары, экипаж парохода всю ночь разгружал груз для форта, и, когда утром я проснулся, он уже отправился вниз по реке с грузом мехов компании.

Когда мы завтракали, дядя сказал нам:

– Ну что же, женщина и юноша, мы теперь пойдем новым путем – путем собственного дела, и я чувствую, что это будет хорошо. Все что у меня сейчас есть – это двадцать тысяч долларов, и я помещу в это предприятие сумму не более десяти тысяч для закупки товара, на срок не более года. Томас, мы должны будем оплатить этот товар, когда он прибудет, не более чем через четырнадцать месяцев с сегодняшнего дня, иначе имя Уэсли Фокса будут трепать по всему Сент-Луису.

– Мы заплатим, сэр, – сказал я.

– Конечно заплатим, если я смогу уговорить свой народ принести нам достаточное количество мехов и шкур! – добавила Цисцаки.

Оглядываясь назад и вспоминая все прожитые года, я понимаю, что роспуск Американской Меховой Компании был предопределен. Ее основатели и владельцы, семья Шуто, были первыми, кто воспользовался результатами сведений, полученных экспедицией Льюиса и Кларка, и год за годом они построили цепь торговых факторий по течению Миссури, что позволило им делать большие обороты в торговле с индейцами разных племен, скупая у них шкуры бизонов и различные меха. Но со временем богатство и необъятность долины Миссури стали известными внешнему миру; сначала появились другие торговцы, а затем на плодородные земли потянулись поселенцы.

Под натиском поселенцев индейцы и бизоны отступали, и соответственно доходы компании падали. Здесь Шуто был бессилен, а торговля с экономными поселенцами, считавшими каждый пенни, была не такой выгодной, как с индейцами, поэтому в 1865 году компания свернула свой бизнес. К тому времени только два форта компании – форт Юнион в устье Йеллоустоуна и форт Бентон еще оставались на территории, которую можно было назвать дикой, то есть богатой дичью и пушным зверем и населенную индейцами. Только страх перед ними удерживал поселенцев от появления на этих землях.

Мы должны были отправиться к устью реки Устричных Раковин на следующем пароходе, и дядя был очень занят, собирая все необходимое. Я по мере своих сил ему помогал, но сумел все же выкроить время и съездить в лагерь на Тетон, чтобы попросить Питамакана поехать с нами вниз по реке. Его отец был против, потому что Питамакан нужен был ему в лагере, чтобы присматривать за большим принадлежавшим семье табуном лошадей, в котором моих лошадей было примерно сорок голов. Но потом решение было найдено – на место Питамакана нашелся юноша, и он смог оправиться с нами.

В последний день мая второй пароход в эту навигацию причалил к берегу напротив форта и на следующий день, в полдень, мы поднялись на его борт со всеми нашими вещами и отправились в новое путешествие, к новой жизни. Кроме нас на борту было десять охотников, все с женами, женщинами из племени пикуни, некоторые из них с детьми, шесть рабочих лошадей, два тяжелых фургона; три принадлежавшие охотникам верховые лошади и три приученных к охоте на бизонов скакуна, один из которых был ис-спа-йю, испанской породы, известной на северо-западе как самая лучшая для охоты на бизонов; одиннадцать вигвамов, по одному на каждую семью; разнообразные инструменты; разные припасы; шестифунтовая пушка с несколькими ядрами и большим запасом картечи, и, разумеется, у каждого было свое ружье.

Женщины были чрезвычайно взволнованы своим первым путешествием на пароходе; они поразились скорости, с которой он двигался вниз по течению и кричали от ужаса каждый раз, когда с громким ревом выходил лишний пар. Миновав устье реки Шонкин, в нескольких милях ниже форта, мы увидели бизонов, и с тех пор они постоянно были у нас на виду – на водопое у берега или пасущиеся на широких равнинах.

Другие животные тоже постоянно нам попадались – лоси, олени, антилопы, толстороги, волки, койоты и время от времени гризли.

Река в этом месте сужалась и течение становилось быстрым, к вечеру мы уже были у Коровьего ручья, где двенадцать лет спустя маленький отряд наших людей из форта Бентон должен был сражаться с нез-персе, как раз перед тем как их окружил генерал Майлз. Черноногие называли его Средний ручей (Стак-ци-ки-е-так-тай), потому что он тек в самом низком месте между Медвежьей рекой и Малыми Скалистыми горами.

На следующий день, незадолго до полудня мы высадились и выгрузили свои вещи в устье реки Устричных Раковин. На ее берегах были прекрасные рощи хлопковых деревьев, но у нас не было мыслей о прохладной тени; наши дома мы поставили на открытом месте, примерно в трехстах ярда от западного берега реки Устричных Раковие и в пятидесяти – от берега Миссури. Дядя сказал, что достаточно поставить один вигвам на три семьи, но мы поставили четыре, как можно ближе друг к другу, и натаскали бревен из плавника, чтобы сделать частокол вокруг нашего поселения. Частокол мы закончили к вечеру и почувствовали себя защищенными. Как правильно заметил Питамакан, наш лагерь стоял прямо на одной из самых больших военных троп в этой местности. Вороны, шайенны и арапахо, идущие на север, и ассинибойны, кри и янктоны, идущие на юг, проходили здесь, чтобы пересечь Миссури по широкому мелкому броду чуть ниже устья реки Устричных Раковин. Если бы мой дядя не купил шестифунтовую пушку у Кэрролла и Стилла, то я сомневаюсь, что он бы решился ставить свой пост в таком месте. Мы понимали, что «рот грома» заменит нам в случае столкновения с военным отрядом пятьдесят воинов. Индейцы ужасно боялись орудия – не столько из-за его действия, сколько из-за ужасного грохота, им издаваемого. По мнению краснокожих, такой же звук издавала их мифическая Гром- птица, которая убивала людей и животных, выдергивала деревья и крушила скалы.

Чтобы не рисковать лошадьми, мы тем вечером привязали их длинными веревками к нашей баррикаде, а ночь мы с Питамаканом провели рядом с ними, но ничто не нарушило наш покой. Когда рассвело, мы поднялись и пустили пастись рабочих лошадей, пока в них не было нужды. День был ясным и теплым. Среди сосен, покрывавших изрезанную оврагами равнину, какой была восточная часть долины реки Устричных Раковин, мы видели многочисленные стада бизонов; еще больше было их в самой долине и по берегам Миссури, прямо напротив нас. Вместе с бизонами в роще по берегу меньшей реки паслись сотни антилоп, лосей и оленей. Мы пошли к реке Устричных Раковин и искупались, а потом услышали, что Цисцаки зовет нас на завтрак.

– Теперь, молодые люди, – сказал нам дядя, когда мы сели, – слушайте. У этих охотников будут свои обязанности, а у вас свои. К строительству форта вы пальцем не притронетесь, потому что на вас я возлагаю три других дела. Вы должны заботиться о лошадях, снабжать лагерь мясом и следить за появлением военных отрядов.

– Это совсем нетрудно! – воскликнул Питамакан. – От такой легкой работы мы скоро станем жирными, а с жиром придет лень. Я вижу, что этот лагерь проголодается не раньше, чем много лун спустя.

– А вот шутить не стоит, – сказал дядя очень серьезно. – Это не тема для шуток. От внимательности и осторожности вас двоих зависят наши жизни и успех всего предприятия!

– Я не прав, – сказал Питамакан. – Вы верно сказали – наши обязанности очень серьезные. Если и произойдет какая-то неприятность, то это будет не по нашей вине.

Глава II

Враждебное племя оставляет следы

К тому времени, когда мы с Питамаканом закончили завтрак, охотники разбились на команды и стали таскать и пилить бревна, а мой дядя уже разметил к тому времени план форта, начертив его прямо на земле сразу за нашей баррикадой. Это он сделал, пока мы были на реке. Форт должен был иметь форму квадрата. Южную, западную и северную стороны должны были ограничивать стены дома – восемьдесят футов длиной, двадцать футов шириной и девять футов высотой. Крыша должна была быть из часто уложенных стропил, покрытых дерном. На юго-западном и северо-восточном углу должны были стоять башенки с амбразурами для пушки и ружей. С востока форт защищала стена с прочными воротами.

Оставив дядю за работой, мы с Питамаканом выкупали верховых лошадей и затем, оседлав двух из них, поехали на охоту. Мы могли, конечно, дойти до ближайшего леса и там подстрелить нескольких оленей или лосей, но нам сначала хотелось исследовать долину. На ней тут и там встречались небольшие рощи, между которыми росли ивы, а местами длинные участки были покрыт травой, подходившей местами к самому берегу.

Мы тщательно исследовали отпечатавшиеся в пыли пыльные следы дичи и каждый наносной островок и илистые берега реки в поисках присутствия людей, но не нашли ни одного следа от мокасина. Это, однако, не говорило о том, что военные отряды совсем недавно не проходили вверх или вниз по долине. Вместо того, чтобы следовать вдоль речного русла, они могли двигаться по восточному краю долины, откуда на всю долину открывался хороший обзор.

Тем утром я не особенно был расположен охотиться, потому что думал о задаче, которую на нас возложил дядя.

– Почти-брат, – сказал я ему, остановив лошадь, – груз, который Далекий Гром возложил на наши плечи, слишком тяжел для нас. Посмотри на эту страну: эти леса и рощи, на запад уходит большая равнина с кустарниками и поросшими соснами оврагами, реки с заросшими берегами. Мы не сможем за всем этим уследить. У нас нет глаз богов, чтобы видеть сквозь деревья и кусты и знать, что скрыто в них. Мы можем охранять это направление, а тем временем военный отряд подойдет с устья реки и нападет на лесорубов или захватит нашу баррикаду, а мы ничего не будем сделать, пока не услышим выстрелы и крики!

– То, что ты говоришь – истина! – воскликнул Питамакан. – Но ты хорошо знаешь, что Далекий Гром – мудрый вождь. Он не ожидает, что мы сделаем невозможное; его серьезный разговор должен был только заставить нас вести себя так осторожно, как это возможно. Но хватит об этом, мы напрасно теряем время. Мы должны добыть мясо к трапезе в середине дня!

– Хорошо, идем, – ответил я, – но я все же волнуюсь. Когда мы вернемся в лагерь, я поговорю с Далеким Громом.

Невдалеке впереди нас стадо в сотню или побольше бизонов спускалось к воде с голого увала. Под прикрытием кустов мы подобрались к тому месту, где они должна были оказаться у воды, и стали ждать. Бизоны хотели пить. Впереди стада была большая корова, она все ускоряла ход и наконец, учуяв запах воды, побежала галопом. Стадо с грохотом помчалось за ней, гремя копытами и поднимая облако легкой пыли.

Мы позволили нашим нетерпеливым лошадям идти, и, когда до бизонов было приблизительно пятьдесят ярдов, Питамакан подстрелил старую корову-вожака, а я – жирного быка-двухлетку; довольно скромный результат!

Вытянув свой шестизарядник, я развернул лошадь к другому двухлетке и прицелился в него, но он вдруг резко скакнул и оказался у меня за спиной. Моя лошадь тоже развернулась, так резко, что едва меня не скинула. Во рту у нее были удила, но я ее не контролировал. Она, видно, сама за меня решила, что этот бык от нас не уйдет. Так и случилось. Я догнал этого быка через несколько сотен ярдов, но оторвался от остального стада. Далеко на равнине Питамакан был все еще среди бегущего стада. Я видел, что он дважды выстрелил, а потом тоже остановился. Всего мы подстрелили шесть прекрасных животных – этого было достаточно для всего лагеря на несколько дней. Мы добили их и разделали на куски, которые можно было легко погрузить в фургон, который приедет за мясом, и, погрузив на лошадей несколько кусков ребер себе на обед, поехали обратно.

Стало очень жарко, поэтому мы держались в тени деревьев, росших по берегу реки, и скоро оказались в большой роще в устье реки. Мы слышали непрерывный стук топоров и то и дело треск падающего на землю большого хлопкового дерева. Я сказал Питамакану, что люди работают, как бобры, и он рассмеялся. Ему такое сравнение было незнакомо.

Здесь был плотный подлесок, большая часть которого была выше наших голов, и он был прорезан только извилистыми звериными тропками. Мы пошли по той, которая казалась самой прямой, и были уже рядом с лесорубами, потому что могли слушать их разговоры, но из-за густых зарослей никого не видели. Внезапно прямо перед нами прозвучал выстрел, и в ответ Питамакан приложил к плечу свое ружье и тоже выстрелил во что-то, что я с трудом мог рассмотреть сквозь большой куст шиповника.

– Это враги! Моя лошадь ранена! Тревога!

Одновременно мы услышали пронзительный вопль боли и страха, хорошо знакомый нам голос Луи, который так сожалел о роспуске компании и потере обещанной ему пенсии.

– Помочь! Помочь! В меня стреляй! Я помирай! Помочь, месье! Фраг, он пришел, его тысчи!

Я просек ситуацию сразу и, боясь, что другие лесорубы примут нас за врагов, о которых говорил Питамакан, закричал:

– Не стреляйте! Это мы!

Я вышел из густых зарослей, чтобы увидеть толпу лесорубов, окруживших Луи, который продолжал взывать о помощи.

– Что тут происходит? – крикнул дядя, подъехавший к лесорубам.

– Я застрелен! Меня стрелять, я умирать! – кричал Луи.

– Он принял нас за врагов. Он выстрелил в Питамакана и был подстрелен сам, – объяснил я.

– Позвольте нам увидеть рану, – потребовал дядя.

– Бесполезно! Я умираю!

– Уложите его, уложите! Мы еще увидим, как ужасно он ранен! – приказал дядя, и Луи опустился на землю.

– Ха! Так я и думал! Только царапина от пули! Встаньте, вы просто сумасшедший идиот! Вставайте! Идите к реке и умойтесь, а потом вернитесь и продолжайте работать! – с отвращением сказал дядя.

– Где его ружье? – спросил кто-то.

– Лежит там же, где он его уронил, – предположил я; действительно, там оно и лежало.

– Ну что же, можно сказать, что это просто чудо! – воскликнул охотник-американец по прозвищу Джо Иллинойс, которого так прозвали за то, что он все врем восхищался красотой этого штата. Насколько я знаю, это первый раз, когда Луи промахнулся по тому, кого собрался убить!

Мужчины снова принялись за работу, а дядя пошел в лагерь вместе с нами. Мы взяли бизоньи ребра и привязали лошадей. Питамакан смазал рану лошади нутряным жиром. Тогда я сказал дяде, что думаю, что мы скорее всего не сможем предупредить людей о внезапном нападении врага.

– Вы сделаете, что сможете, и это все, что я вас прошу, – ответил он. – С этой минуты один из работников будет стоять на страже, пока остальные работают. Меня это тоже касается. Вы добыли мясо? Возьмите людей и фургон и привезите.

Мы доставили мясо в лагерь к двум часам; после этого дядя посоветовал нам отправиться продолжить исследовать окрестности. Поскольку скакун Питамакана на некоторое время вышел из строя, я позволил ему взять мою ис-спай-у. Разумеется, можно было бы взять лошадь у кого-нибудь из работников, но я не хотел доверять наши жизни этим медленным животным в случае внезапного столкновения с военным отрядом.

Ис-спай-у был лошадью с историей. Четыре лета назад, весной 1861 года, военный отряд из семи пикуни во главе с Одним Рогом, известным воином и шаманом, пошел на юг в набег, объявив о намерении не возвращаться, пока они не проникнут далеко в землю, где всегда лето, и не приведут украденных у испанцев прекрасных лошадей. Это означало путешествие на юг на пятнадцать сотен миль и отсутствие по меньшей мере в течение года. Они специально решили идти пешком, потому что это давало им возможность пройти этот долгий путь, не будучи обнаруженными врагом.

Пятьдесят – да что там, сто воинов просили Одного Рога позволить им присоединиться к его отряду, но он видел сон, в котором Семеро, как называли индейцы созвездие Большой Медведицы, явились ему и сказали, как он должен поступать, поэтому он взял с собой только шестерых спутников. Каждый из них был воином, известным своей храбростью и умом.

Лето прошло, прошла и зима. Один Рог и его отряд должны были возвратиться в месяце Выросших Листьев, но они не пришли. Настал месяц Зрелых Ягод, но их все не было, и некоторые стали говорить, что их кости, без сомнения, белеют где-то на южных равнинах, где не растет трава. Однако, вопреки всему продолжая надеяться, старый шаман каждый день на закате молился о них, и все люди молились вместе с ним.

Именно в месяце Падающих Листьев – октябре – мы в форте Бентон заметили одинокого всадника, переходящего вброд реку, и задались вопросом – кто это мог быть. Потом мы узнали Одного Рога. Он приблизился к воротам, мрачно произнеся много раз имена своих шестерых товарищей, и мы поняли, что все они были мертвы, и женщины устроили великий плач, оплакивая их. Когда он медленно вошел в зал, мы подумали, что никогда не видели человека, столь исхудалого и истощенного; это был скелет, обтянутый сморщенной кожей, и его грудь была перетянута перевязью из того, что прежде было гетрами из бизоньей шкуры.

Мы были столь поражены его измученным видом, что сразу не обратили внимания на лошадь, на которой он приехал, но когда он соскользнул с нее прямо в протянутые руки плачущих женщин, Антуан, конюх, который должен был ее увести, воскликнул:

– Смотреть, друзи, этот лошадь так красиво!

Мы тоже вскрикнули от восторга: черная шерсть лошади блестела, она была в отличном состоянии, стройная, мощного сложения, нежная и гордая.

– Чистокровная, если такие есть! – сказал дядя, стоявший около меня. – Бесспорно андалузской породы!

Цисцаки привела Одного Рога в нашу комнату и усадила его на кушетку. Она дала ему немного горячего супа, стоявшего в очаге, но он смог проглотить только несколько глотков. Дядя срезал перевязь с его груди, открыв рваную рану в несколько дюймов длиной, частично зажившую, но с другого конца гноящуюся и имевшую ужасный вид.

– Сначала она зажила, потом снова стало плохо, – прошептал Один Рог.

Дядя покачал головой.

– Началась гангрена, и я боюсь, что надежды нет, – сказал он по-английски мне и Цисцаки.

Потом он тщательно промыл рану, положил на нее лекарство и наложил чистую повязку.

Когда вечером раненый проснулся, дядя попросил его рассказать нам о его приключениях в долгом походе на юг.

Мы думали, что он никогда не ответит, так долго он смотрел на крышу; но наконец он сказал, так тихо, что нам пришлось напрячься, чтобы услышать его:

– Далекий Гром и Цисцаки! Моих слов будет мало. Мы пошли далеко в страну испанских белых и наткнулись на лагерь людей равнин, и в их табунах хороших лошадей я увидел лошадь, на которой сегодня приехал сюда. Мы совершили набег на этот лагерь и взяли много лошадей, среди них черный ис-спай-у, как я его назвал. Мы ушли от того лагеря в безопасное место. Но тогда – о, мои друзья! Из-за моей ошибки погибли мои товарищи. Я очень торопился вернуться сюда. Я пренебрег предупреждениями, полученными во сне. Я рискнул. Я повел своих людей через труднопроходимую страну днем, хотя идти нужно было ночью. Нас заметили враги, а мы их не заметили. Они устроили нам засаду и внезапно напали на нас. Мои товарищи храбро сражались и многих убили, но и сами были убиты. Я был ранен, но благодаря этой черной лошади смог убежать. Она такая быстрая, что ни один враг не смог меня догнать. Сначала моя рана была очень плоха; потом она зажила, и мужество вернулось ко мне. Я сказал себе, что вернусь в эту южную страну со всеми воинами пикуни и отомщу за смерть своих товарищей. Потом рана снова стала хуже. Далекий Гром, моя рана убьет меня. Нет, не отрицай этого; ты знаешь это не хуже меня. С нашей первой встречи мы были друзьями. Ты хорошо ко мне относился. Теперь мы расходимся. Этой ночью я пойду по длинной тропе в Песчаные Холмы. Я оставляю тебе черную лошадь. Ты должен обещать мне всегда заботиться о ней. Ты обещаешь? Хорошо. На севере, юге, востоке и западе это самая быстрая, самая неутомимая лошадь на всех равнинах. Я знаю, что ты будешь ей хорошим хозяином. Я не могу больше говорить.

И больше он не произнес ни слова. Скоро он потерял сознание и еще до полуночи скончался.

Надо сказать, что дядя Уэсли был большим спортсменом и любил больше всего на свете гнаться за бизонами, сидя на хорошей лошади, держа в руке лук и с полным стрел колчаном за спиной.

– Вы можете охотиться с ружьем или шестизарядником, – говорил он, – но для меня лук – это то что надо. Пока вы тратите время, перезаряжая ружье, я буду пускать стрелы в хороших, жирных коров!

Спустя несколько месяцев после смерти Одного Рога стадо бизонов бродило по верхней части долины, что дало ему возможность в деле испытать ис-спай-у. Разнеслась весть о том, что дядя собирается охотиться на бизонов, и когда он выехал из форта, все, кто имел лошадь или мог ее одолжить, последовали за ним. Я не буду описывать подробностей этой охоты, но, когда она закончилась, на равнине лежали двадцать семь бизонов с торчащими в них стрелами дяди! Насколько мне известно, это был лучший результат из всех на всем Северо-Западе, и этот успех был обеспечен в большей степени быстротой и выучкой ис-спай-у, нежели умению дяди владеть луком. Репутация черной лошади была подтверждена. После посещения нас индейцами кутенаи весть об этом распространилась по всем племенам на западе – калиспелс, нез-персе и Змеям. Когда в форт приходили торговать отряды черноногих, первая просьба вождей и воинов была показать им это замечательное животное.

Со временем известие об этом замечательном животном благодаря нашим охотникам разнеслась по всем фортам, стоявшим на реке, и так о нем узнали и другие племена – сиу, ассинибойны, Вороны, кри и янктоны. Представители всех племен, бывших в мире с черноногими, приходили в форт и делали невероятные предложения, чтобы получить это животное. С риском для жизни несколько Змей привели табун в сто десять лошадей, чтобы обменять его на черного скакуна. Вождь янктонов, которые торговали в основном с компанией Гудзонова Залива через факторию в Ассинибойне, прислал нам предложение обменять скакуна на двести лошадей. Дядин ответ всем потенциальным покупателям был один – вороной не продается. Скоро мы узнали, что многие воины из враждебных черноногим племен поклялись так или иначе завладеть этой лошадью. В течение года было сделано три отчаянные попытки украсть лошадь прямо из форта, и последние конокрады, трое ассинибойнов, заплатили жизнью за эту попытку.

Вечером накануне нашего отъезда из форта Бентон Джордж Стилл просил дядю, чтобы тот поручил ис-спай-у его заботам.

– Вы знаете, как слетаются мухи на бочонок с патокой. Так же слетятся к вам все враги, если узнают, что скакун у вас. Будьте благоразумны, Уэсли, и оставьте его здесь, пока ваш форт не будет построен.

– Джордж, я знаю, что вы желаете, чтобы все было как лучше, – ответил дядя, – но, согласитесь, вы слишком беспечны! Вы его непременно испортите. Ис-спай-у пойдет со мной.

Несколько недовольный этим разговором, Стилл пожал плечами и отвернулся, не сказав ни слова. Дядя был прав, не позволяя ему пользоваться конем: Стилл был самым неумелым охотником на бизонов и самым плохим наездником во всей стране.

Теперь вы можете представить себе мою гордость и счастье, когда я впервые сел на ис-спай-у. Он застоялся, и я отпустил поводья.

– Ну что, почти-брат, – сказал я Питамакану, – мы продолжаем изучать местность. Куда пойдем?

– Сначала туда, прямо к началу оврагов, оттуда хороший обзор вверх и вниз по большой реке и на северные равнины, – ответил он.

Мы миновали рощу, в которой работали наши люди, пересекли реку Устричных Раковин и начали крутой подъем по звериной тропе, что давало нам некоторую гарантию того, что мы не заблудимся в лабиринте бесчисленных оврагов. Пройдя две трети пути к верховьям оврагов, мы попали в заросли виргинской сосны и можжевельника, возвышавшиеся на локоть над нашими головами, где скрывалось множество оленей; мы даже видели нескольких прекрасных лосей, скрывавшихся при нашем приближении. Через час мы достигли верхней точки и там в густой чаще нашли походную хижину, которая была поставлена там не более трех дней назад. По ее размерам и некоторым признаками нам стало ясно, что там переночевал отряд в пятнадцать-двадцать человек, а по бисерной вышивке на оказавшихся в очаге обгорелых мокасинах мы поняли, что это были ассинибойны. Обследовав окружающую местность, мы нашли их следы на вулканическом пепле, который покрывал здешнюю пустыню. Они ушли на юг, и я сказал Питамакану, что они тем же путем будут возвращаться из набега против Ворон или другого племени и, несомненно, обнаружат наш лагерь.

– А чего еще ждать? Я не удивлюсь, если окажется, что другие враги уже нас обнаружили, – ответил он.

Понаблюдав некоторое время за долиной Миссури и великими равнинами к северу от нее, мы пошли на юг мимо вершин оврагов и примерно час в хорошем темпе двигались по волнистой равнине. Потом мы повернули на запад в долину реки Устричных Раковин и увидели пересекающую ее поросшую редкими деревьями долину маленькой реки, текущей со склонов Мокасиновых гор, восточный конец которых, Черный Холм, был совсем недалеко от нас. Я читал дневники Льюиса и Кларка много раз, и помню, что этот ручей описан как маленький и иногда пересыхающий.

Солнце уже приближалось к горизонту, когда мы вошли в маленькую рощу в месте, где сливались два ручья, и там, на пыльной звериной тропе, нашли следы мужских мокасин – они принадлежали, несомненно, военному отряду, идущему на север. Мы не могли определить, как недавно они прошли, но спустившись по тропе к берегу реки, мы увидели место, где они сидели, чтобы снять гетры и мокасины, и нашли в грязи на берегу ручья следы их босых ног. В нескольких из них еще стояла грязная вода, в других грязь осела.

Мы нашли следы босых ног в грязи

– Они пересекли здесь ручей, когда мы были наверху! – воскликнул Питамакан.

– Да! – сказал я. – Мы должны добраться до лагеря с такой скоростью, с какой могут нести нас наши лошади!

Глава III

Далекий Гром избавляет равнины от негодяя

Мы пересекли реку и поехали по долине вверх по течению ручья Сакаджавеа. Поднявшись к краю долины, мы поехали к лагерю. Я все время придерживал ис-спай-у, чтобы Питамакан, ехавший на моем быстром скакуне, от меня не отставал. В лагере мы были уже в сумерках. Женщины – некоторые из них, не Цисцаки, можете быть уверены, – стали кричать о том, что мы нашли свежий след военного отряда, пройдя вниз по долине, и Луи завопил:

– О я бедный, я несчастный! Я потерять мой пенсия, а теперь буду убитый военным отряд! О, какой страна ужасный!

– Успокойся, Ветряк! – рявкнул на него Сол Эббот. – Мы от тебя устали! Будь мужчиной!

Соломон Эбботт, высокий рыжеволосый миссуриец, ростом в шесть футов и два дюйма, траппер с равнин, был лучшим из нас. Нам он помогал только из большой симпатии к моему дяде. Как только форт будет построен, он снова вместе со своей женщиной уйдет на равнины, чтобы в одиночку добывать бобров. Черноногие с любовью называли его Большой Прятальщик за его способность избегать встречи с врагами. Он несколько раз убегал от ассинибойнов, сиу и Ворон, убив при этом многих из них, так что все верили в то, что он заговорен от их стрел и пуль.

– Что думаешь, Сол, – спросил его дядя, – лучше этой ночью загнать лошадей за баррикаду, не так ли?

– Точно! Всех сюда, и выставить часовых на всю ночь! – ответил он.

Нескольких человек послали за животными, которые паслись поблизости, а Цисцаки позвала нас с Питамаканом на ужин. Эббот вошел в наш вигвам, и они с дядей решили определить, как сторожить в течение этой ночи. Питамакан, дядя и я решили заступить в два часа и стоять до рассвета, примерно четыре часа, когда лошадей выведут из ограды, чтобы они могли пастись. Ночь за оградой они проведут спокойно, потому что свежая трава была так хороша, что они съели все, до чего могли дотянуться.

Другой пункт обсуждения касался того, следует ли зарядить пушку на случай неожиданного нападения. Нас с Питамаканом спросили, сколько людей может насчитывать военный отряд, и мы ответили, что человек пятнадцать-двадцать, никак не больше двадцати пяти.

– Хорошо, мы зарядим пушку, только потом надо будет ее обернуть, чтобы защитить от сырости, – сказал дядя. – Но по отряду в двадцать человек стрелять из нее не стоит, ружей будет вполне достаточно. Будем держать ее про запас, на случай нападения большого отряда.

Костер в вигваме тем вечером горел недолго. Мы с Питамаканом пошли спать, пока старшие все еще курили и говорили.

В нужное время Эбботт вошел в наш вигвам и разбудил нас, и дядя, Питамакан, и я скоро заняли свои места на краю баррикады. Луна была неполной, звезды были яркими и на севере было заметно светлое сияние, словно от сияния, играющего на снегу и льду в стране вечной зимы. Питамакан, подойдя ко мне, сказал, что это Творец Холода танцует и колдует, готовясь напасть на солнце, и что, следовательно, через несколько лун это обязательно случится.

– Наши мудрые старики говорят, – продолжал он, – что этот Творец Холода когда-нибудь сможет сделать столь сильный амулет, что он даст ему силы прогнать солнце далеко на юг и там оставить его навсегда. Подумай, как это было бы ужасно! Наши красивые прерии и горы стали бы землей, на которой всегда зима! Дичь, деревья, трава и кусты – все бы погибло, и мы бы погибли вместе с ними!

– Не волнуйся об этом! – сказал я ему. – Солнце идет своим путем, и оно всемогуще. Какой бы амулет не делал Творец Холода, он не сможет его остановить!

– Ха! Я тоже так думаю. Наши старики, хоть и мудры, не могут знать всего, что делается на небесах!

К югу от нас я услышал, как мой дядя пробормотал что-то о юных философах и затем засмеялся.

От того места, где мы стояли, скрыв головы и плечи в кустах, росших рядом с баррикадой, мы могли видеть черную массу рощи и серебристый свет реки, текущей там. Тишину и спокойствие ночи ничего не нарушало, даже сова не кричала. Единственный звук, который мы могли слышать, был журчанием реки под берегом слева от нас. Миссури – река, вводящая в заблуждение. Хотя, вертясь в водовороте, вода не встречает преград, все же звук немного меняется, словно она хочет что-то сказать о бесчисленных прожитых ею годах.