Собрание сочинений. Последнее лето Форсайта: Интерлюдия. В петле

Оглавление

Джон Голсуорси. Собрание сочинений. Последнее лето Форсайта: Интерлюдия. В петле

«Сага о Форсайтах» Последнее лето Форсайта. Интерлюдия[1]

I

II

III

IV

V

«Сага о Форсайтах» В петле[18]

Часть первая

I. У Тимоти

II. Светский человек уходит со сцены

III. Сомс собирается что-то предпринять

IV. Сохо

V. Видения Джемса

VI. Уже не молодой Джолион у себя дома

VII. Стригунок находит подружку

VIII. Джолион исполняет свои обязанности попечителя

IX. Вэл узнает новости

Х. Сомс принимает у себя будущее…

XI …и навещает прошлое

XII. На Форсайтской бирже

XIII. Джолион начинает понимать, что с ним происходит

XIV. Сомсу становится ясно, чего он хочет

Часть вторая

I. Третье поколение

II. Сомс решил удостовериться

III. Визит к Ирэн

IV. Куда Форсайты страшатся заглядывать

V. Джолли в роли судьи

VI. Джолион в нерешительности

VII. Дарти против Дарти

VIII. Вызов

IX. Обед у Джемса

Х. Смерть пса Балтазара

XI. Тимоти предостерегает

XII. Охота продолжается

XIII. «А вот и мы!»

XIV. Диковинная ночь

Часть третья

I. Сомс в Париже

II. В паутине

III. Ричмонд-парк

IV. По ту сторону реки

V. Сомс действует

VI. Летний день

VII. Летняя ночь

VIII. Джемс в ожидании

IX. Выпутался из паутины

Х. Век уходит

XI. Затишье

XII. Рождение Форсайта

XIII. Джемсу сказали

XIV. Его собственное

Комментарии

Отрывок из книги

В последний день мая, в начале девяностых годов, часов в шесть вечера, старый Джолион Форсайт сидел в тени дуба перед террасой своего дома в Робин-Хилле. Он ждал, когда его начнут кусать комары, чтобы только тогда оторваться от созерцания дивного дня. Его худая темная рука, исчерченная выступающими синими жилами, держала конец сигары в тонких пальцах с длинными ногтями: острые гладкие ногти сохранились у него с тех времен начала царствования Виктории, когда ни к чему не прикасаться, даже кончиками пальцев, считалось признаком хорошего тона. Его выпуклый лоб, большие белые усы, худые щеки и длинный худой подбородок были прикрыты от заходящего солнца потемневшей панамой. Он положил ногу на ногу; во всей его позе было спокойствие и особое, изящное благородство старика, который каждое утро душит шелковый носовой платок одеколоном. У ног его лежал косматый коричневый с белым пес, притворяющийся шпицем, – пес Балтазар, в отношениях которого со старым Джолионом первоначальная взаимная антипатия с годами сменилась привязанностью. У самого кресла были качели, а на качелях сидела одна из кукол Холли, по имени Алиса-глупышка; она свалилась всем телом на ноги, а носом зарылась в черную юбку. Алисой всегда пренебрегали, и ей было все равно, как бы ни сидеть. Ниже старого дуба газон круто сбегал по склону, тянулся до папоротников, а дальше, переходя в луг, спускался к пруду, к роще и к «виду» – «прекрасному, замечательному», на который пять лет назад, сидя под этим самым деревом, загляделся Суизин Форсайт, когда приезжал сюда с Ирэн посмотреть на дом. Старый Джолион слышал об этом подвиге своего брата, об этой поездке, которая получила громкую известность на Форсайтской Бирже. Суизин! Вот ведь взял да и умер в ноябре, всего семидесяти девяти лет от роду, вновь вызвав этим сомнение в бессмертии Форсайтов, сомнение, которое впервые возникло, когда скончалась тетя Энн. Умер! И остались теперь только Джолион и Джемс, Роджер и Николас да Тимоти, Джули, Эстер, Сьюзен. И старый Джолион думал: «Восемьдесят пять лет! А я и не чувствую – разве только когда эта боль начинается».

Его мысли отправились странствовать в прошлое. Он перестал ощущать свой возраст с тех пор, как купил злополучный дом своего племянника Сомса и поселился в нем здесь, в Робин-Хилле, три года назад. Словно он становился все моложе с каждой весной, живя в деревне с сыном и внуками – Джун и маленькими, от второго брака, Джолли и Холли, – живя далеко от грохота Лондона и кудахтанья Форсайтской Биржи, не связанный больше своими заседаниями, в сладостном сознании, что не надо работать, достаточно занятый усовершенствованием и украшением дома и двадцати акров земли при нем и потворством фантазиям Джолли и Холли. Все ушибы и ссадины, накопившиеся у него на сердце за время долгой и трагической истории Джун, Сомса, его жены Ирэн и бедного молодого Босини, теперь зажили. Даже Джун наконец стряхнула с себя меланхолию – это доказывало путешествие по Испании, в которое она отправилась с отцом и мачехой. Необыкновенный покой воцарился после их отъезда, дивно хорошо было, но пустовато, потому что с ним не было сына. Джо был ему теперь постоянным утешением и радостью – приятный человек; но женщины – даже самые лучшие – всегда как-то действуют на нервы, если только, конечно, ими не восхищаешься.

.....

– Одна из тех?

Она кивнула, и в душе старого Джолиона зашевелился ужас, ужас человека, никогда не знавшего, что значит бороться с отчаянием. Почти против воли он сказал:

.....