Читать книгу Никудали - Дмитрий Александрович Москвичев - Страница 1
ОглавлениеНекто etc.
Некто, умерев в очередной раз, поочередно встал на обе ноги, зевнул, хрустнув челюстью, и закурил, не боясь штрафов за общественные места. Потому что теперь все считается общественным подобно отхожему. Революционер вышел на балкон, плюнул в небо, сбив самолет, и подмигнул осеннему солнцу. Палит как в июле. Гори оно все огнем. Одевшись в приличное панельным домам, явился на улицу как таковой в самую гущу то ли митинга, то ли похорон. Представляя, как его представляют другие, лапая со всех сторон липкими взглядами, Некто идет вольным шагом до чего бы там ни было – не все ли равно, когда человек только что был мертв и вот уже попыхивает сигареткой? Белокурые мальчики осаждают фонарные столбы, машут их верные соратницы ажурным исподним, день-то какой! почти первомай! Где-то за городом и впрямь полыхают мировые пожары и пахнет жареным. А этот, неприлично даже выразиться, идет себе в булочную весь в подозрительных целях, будто вопросы общественные его не касаются.
Не касаются. Вообще плевать хотел. Что влево, что вправо. Только вперед неудобно, можно и в ботинок попасть. Да и кто ж себе под ноги плюет? Некто, в общем-то, был толковым малым, только бессмысленным. То есть форменным образом каждый на его хаотичном пути, то есть ни тебе разметки, ни отбойников, ни даже хоть какого-нибудь завалящего дэпээсника в кустах, – всё дела сердечные, воспалительные, громокипящие, – каждый задавался вопросом: зачем? И уходил, обидевшись, без ответа. Потому что ответа всегда надо было еще дотерпеться. Разобьешься ты, хаотичный, рано или поздно вдребезги и разлетишься по серому небу пророчащими воронами. Сто лет как с хвоста.
В универмаге отстоявший очередь диссит юную продавщицу за пакеты и дисконтную карту, жует матерное, соблюдая цензуру, качает торсом, дескать на пальцах, всё как есть. Продавщица вытягивает длинный чек с фиолетовой благодарностью за покупку, приходи еще, милый, устроим настоящую бойню, отделаем друг друга в фарш по сто двадцать рублей за килограмм по скидке, потроха по полу, кетчуп по стенам, всё такое. А потом ты возьмешь меня на прилавке, пробьешь как следует на кассе, но на карте будет недостаточно средств, и весь красный от стыда, ты выдавишь извините и пойдешь в свою панельку, не поднимая головы. А я догоню тебя и угощу яблоком. Впрочем, мне вообще фиолетово.
Девушка, девушка, лучше выдайте мне вина и хлеба. Дайте мне крови напиться, дайте мне вашего тела. Некто смотрит на вас, не оставляя надежды, нецелованный, кусает губы, расцарапывает грудь. Так-то так-то, молодой человек, – говорит девушка. Спасибо, до свиданья, – говорит Некто и утирает окровавленное. Вернуться ли в свою келью с потолком белым, как саван, или дойти пёхом до самого моря Байкала, холодного и кристального, что душа твоя, все как есть рассказать, запивая слезы водкой, – не отличить, как ни старайся – и то, и то – обжигает. А по утру встать от стыда взъерошенным, промерзшим на обточенных камнях, вздохнуть и повернуть обратно, в тьму-таракань, в тридевятое царство, затерянное где-то в поволжском междуречье, между крестами и полумесяцами, между пчелиными ульями и кабаньими тропами, плачут березы, медведи лакомятся ежевикой, а Некто все идет и идет, поет себе про Катюшу, жмурится от табачного дыма. Вправду ли слово сказывается или так ради трёпа ляпнуто? Наговорено с три короба, а сделано – в наперстке потеряешь. Потому и тянется Некто к большой воде, подобно первым стоит, засучив штанины, но рыбы не ловит. И чужие грехи простив, свои не забыл. Касательно же свиданий – ровно в десять по мск, как Ромео и Джульета, – убьемся на балкончике чем-нибудь и будем вылизывать раны.
А пока тропа за тропой, стёжка за стёжкой, пылится земля под ногами, стучит Некто каблуками по железным мостикам через ручьи, – цыкнет своему отражению и пойдет дальше. Сам себя спрашивает: а что, например, ты можешь сказать про этот мост или, скажем, ручей? А то и скажу, – бурчит под нос Некто, – что где-то здесь неподалеку, а может и совсем в других местах, был завод, и делали там какие-нибудь полезные вещи, а может и совсем бесполезные, одним словом, люди работали с утра и до самого вечера, и были на том заводе большие двух– а то и трехэтажные станки или другие какие машины, и людям надобно было до каждого механизма добраться. А причем же здесь мост? А при том, что такие железные пролеты как раз и ставят на заводах. Разорился, видать, завод, и пошел на лом. А люди пошли по домам. Вот кто-то и смекнул: почему бы пролету не стать мостом? И стало как есть. А ручей? А ручей он и есть ручей. Не приставай ко мне со своими глупостями.
Добредает Некто до деревни и в первую же избу стучится: пусти, апа, переночевать, хоть и солнце еще из окна в окно прыгает, а я тебе дров наколю и поленницу сложу по всем правилам. Топор у апы ладный, да мужских рук давно не видавший. Берет Некто камень, точит, поплевывая, наказ топору дает: так, мол, и так, товарищ, нам ржаветь еще рано. Охренел, что ли.
Кто это у тебя, апа, топором машет? Кто это цыкает и ухает? Никто, кызым, добрый человек, стало быть. Скрипят половицы в избе, пирогами пахнет. Некто чинит ходики, кот ничейный лапами пробует гирьки, хитро щурится. Не этот ли бармалей кукушку сохотничал? Он, подлец, – говорит апа и дует на чай, – он. Мурлыка вьется у ног, как заведенный и требует угощений. Смотрит апа в окно, в самую темень, дышит полной грудью, часы со знанием дела тикают, да только в обратную сторону. Молодеет сердце у апы и лицо – что утро росой – слезами омывается: были годы каменные, высохшие, знай себе жизнь доковыливай, о чем – не спрашивай, и случись же – снова ожить, люблю тебя, дуралей, всех люблю, каждый миг. Некто идет вольным шагом, балагурит с пролетающими над головой спутниками, материт выбоины, пыхтит сигаретой, раскрасневшимся угольком помечая себя на звездной карте. Эдак от какого камня куда ни поверни, а земля все равно круглая. А еще говорят: куда не иди, а к своему камню придешь.
И шел Некто, обгоняя свои никудали, путая быль и небыль. Медотекущие героини его сновидений, обернувшиеся кошмарами, доносились до среднего уха свистящими окриками, так что и не разобрать: ветер ли это с подмосковных дач или очередное предательство. Так и быть. Остановимся на том, что взбредет. Вертит головой Некто по сторонам, будто в детстве не учен, и все вокруг пляшет – праздник нынче, не иначе. Подобно телу его многосуставному, многосоставные речи его оказались танцующими, хоть и вышло сольно, не учитывая равнодушных звезд, коих Некто имел наглость уподобить зрителям. Танцуя вольно по лесным опушкам, тихим заводям, полным дремлющих щук и омуля, многоцветным полям и глубоким оврагам, ни за что не сдаваясь, Некто выкидывал коленца, делал гоп через собственную голову, утверждая себя как невозможное ни на этом свете, ни в той темноте. Дым же от его противоречивых привычек плыл по окрестным деревням, который местные жители не преминули обозвать туманом, плюнуть в него и обматерить. Дыма же без огня не бывает, дело известное, потому Некто чувствовал собственную полезность: гражданин не гражданин, а товарищ Прометей, свет и тепло дарующий, хоть и покусанный правдой. Собаки же, цепями обмотанные, лаяли о другом: всё о ветре, – как бы пожара не вышло. И вышло, как стало: зарделся Некто от стыда и вспыхнул, что щепка березовая, потянулся долгой зимней песней, будто девица у окна снегом занесенного тоскует о потерянном суженом, невиданном и нецелованном, встанет солнце, верит она, тогда и будет. Некто же, в очередной раз умерев, встает поочередно на обе ноги, зевает, хрустя челюстью, и выходит на балкон. Солнца-то, солнца сколько. Плюет Некто вниз на белокурых мальчиков, одевается по случаю и выходит до булочной, попыхивая сигаретой. Стеклянные двери расшаркиваются, приглашая в очередь.
Златокудрая девушка с принтом Милонова на впалой груди, лаская экран смартфона, говорит, что говорит Буковски, говорит Герман Гессе, что повернись и сломай челюсть, и никаких философских мыслей, когда тебе плюнули в спину, пока собственный ад, твой ад любит тебя, Некто, одухотворить ли его и начать писать с большой буквы или намеренно с маленькой, выражая презрение или, может быть, показное равнодушие, может быть, намеренно, справедливости ради, уравнивания, то есть не выделяя что-либо, ад равен раю и наоборот, чтобы вдруг не дискриминировать кого бы то ни было в каких бы то ни было ситуациях, девушка, девушка, ваша очередь. Она чешет внутреннюю сторону бедра, ногтевой фалангой указательного забравшись за рваный край шорт, ставит на прилавок ноль девять колы и грызет заусенец.
Некто имеет неосторожность спросить, зачем она живет. Зачем ты живешь?
Девушка бесполезно крутит указательным пальцем у виска, наматывая золотую прядь. Сорок четыре рубля. Шесть рублей будет?
Молодая женщина достает из красной пластиковой корзины нержавеющий нож c удобно лежащей в руке пластиковой рукояткой и перерезает горло бестолковому парню, от которого пахнет сыром. Стоящие в очереди недоумевают. Женщина и сама не знает зачем. Просто так.
Презумпция невинности
Пиф-паф пиф-паф
тыщ-тыщ пиу-пиу
Хаски, «Крот 17»
Ты глаза-то, глаза не отводи, чо глаза-то отвел? Только и умеешь что пионеров на митинги собирать, а сам жопку в Средиземном море мыть? Ах ты, пакостник, я тебя белыми перчатками по щам, по щам, на дуэль вызову. На арбалетах! Помемкай, помемкай, враз на цугундер залетишь с телесными экзекуциями, товарищ генерал, просыпайтесь, утро уже, домой пора.
Встает генерал, лицо ощупывает – моё не моё? – застегивается на все орлиные пуговицы, забирает с мятой постели противогаз, хлопает дверью, думает: больше никаких вписок, никаких, здоровье уже не то, извращенцы. Если родная не алё, то отправлю, например, в Англию, пусть на шпили-вили посмотрит достопримечательные какие-нибудь, нет, сам съезжу, все сам, все сам, а ей духи подарю. Коля, Коленька, останови где-нибудь у бутика какого духовного что ли, чтобы душиться как следует, чтобы счастьем пахло, чтобы аж все падали замертво. Аминь. Хорошо, мистер Джонсон.
Предлагаю, в условиях сложившейся непростой геополитической ситуации, с учетом всех правоприменительных практик и в полном соответствии с уставом Организации Объединенных Наций, ОЗХО и РХЧП, при участии всех сторон, заинтересованных в скорейшем урегулировании конфликта, провести полное разоружение всех деклассирующих элементов и террористических организаций экстремистского толка, обезглавить, обоссать и сжечь. Громкие аплодисменты. Улюлюканье со второго этажа. Господин госсекретарь, отдайте мне мой телефон, я обязан это твитнуть. Посуду за собой помоешь, отдам.
Смотришь ли ты телевизор, Коленька? Любишь ли ты водку и медведей? Плаваешь ли ты по ночам в проруби? Любишь ли ты, Коленька, Родину, как люблю ее я? Люблю, – отвечает агент Смит, – въек въоли нъе видат. И жует, собака, баблгам и факи в зеркало заднего вида показывает. Это провал. Что у нас на сегодня? – спрашивает, вздыхая, генерал. Сегодня семь уроков, первого не будет, потом физра, потом литература, у вас по истории самостоятельная, мама сказала, что если снова будет двойка, она всем вашим соратникам скажет, что вы первый канал смотрите и что у вас никогда ни с кем не было. А про Настю вы наврали. До какой низости может дойти человек, добиваясь своего, каким мелочным, каким подлым? Разве ж это, государи мои, не подлость? Что же человек для вас? Неужели душа его пламенная, воли жаждущая, ничего для вас не значит? Такими вопросами задавался генерал и надувал пузыри из слюней по всегдашней своей привычке. Нет, нет и не будет никогда в государстве справедливости, пока гуманитарные науки в упадке. Спортом занялись и спайсы бросили – хорошо, силы есть, только девать их куда? Мама еще сказала, что если снова к репетитору не подготовитесь, то она платить не будет, что пусть в армию, говорит, идет, там сейчас и жилье дают. Лишь бы из дома выгнать, мерзавцы. Все ли это? Можно ли будет свободно вздохнуть? Не все, товарищ генерал, Аннушка уже разлила масло.
С учетом недостаточности оказываемого давления и очевидного игнорирования всех предъявляемых требований мы не видим иного выхода, кроме ужесточения уже вступивших в силу санкций. А именно в пункте первом, пункте втором и далее ограничить до полного прекращения все внешние связи, как выход на сопредельные территории, так и использование электронных средств коммуникации. В связи с этим, а так же во избежание хакерских атак, предлагается поменять пароли с имя-фамилии на день рожденья, аккаунты перевести на двухфакторную аутентификацию, а этого малолетнего революционера выпороть резинкой от папкиных трусов до поросячьего визгу. Я тя еще в монастырь сдам, крапиву жрать будешь и горошком зеленым какать, рукоблуд. Автоматом он хочет. Коля, Коленька, что ж это в России творится, это ж геноцид самый настоящий, Коля, куда смотрит общественность?
Куда смотрит, куда смотрит. Аннушка, сестрица ваша, еще вчера масло пролила. Ну и вышел разговор у нее с мамой на повышенных тонах. Мама и сказала, что руки у Аннушки из жопы, Аннушка как заорет в слезах, что достали вы все, у вас я всегда плохая, а сыночек всегда хороший, а он, между прочим, за мной, то есть за ней, в душе подглядывает и сасалкой хмыкает, почему, почему, его спросите, залез ко мне в личные сообщения и читал, а потом сказал, что я вообще ни о чем, а сам подглядывает, как ни крути, вмешательство в личную жизнь и харассмент, нынче с этим строго, товарищ. Сегодня вечером на кухне будет срочное заседание по этому поводу, пока вы через противогаз новый альбом Фэйса на вписке курили, Аннушка вам коммент на стену кинула со скринами истории вашего браузера. Общественность негодует и ставит лайки. Про трансов даже мемасов напекли в ажурных гамашах и все такое.
Ах ты ж два три четыре пять у меня батарейка села можно я сдохну коля дверь открой я выйду невозможно в этой стране жить я уйду уйду в эфиопию эмигрирую там сяду в дырявую лодку и поплыву поплыву в лондон королеве скажу пусть сама если хочет крапиву жрет с горошком а я так не могу больше не могу не могу и в школу не пойду три четыре пять открой дверь я выпаду в больницу уйду в кому открой открой шаурмишную ограблю пусть посадят лет на пятьдесят пока все не умрут от амнезии коля отвези меня в морг сдай меня фсб я мемы делал режим шатал дай мне выйти зигануть я в туалет хочу мемы же делал скажу что фотошоп это вот и все отвези меня домой пока все на работе товарищ ты мне или нет товарищ генерал вставайте, утро уже, домой пора. Встает генерал, лицо ощупывает – мое не мое? – идет в уборную, смотрит в зеркало: приснится же херня такая; думает: больше никаких вписок, здоровье уже не то. Берет с измятой постели противогаз, застегивает китель на все пуговицы, хлопает дверью. Извращенцы.
Трабл-тренинг и дедушка Бу на высоком каблуке
Я вообще понятия не имею, что это такое. Приходит, змеей извивается, я, говорит, магистр по телесной психологии. А я старый. Я Выготского читал, Фрейда этого, Юнга тоже, Оливера Сакса, замечательная книжка про человека, который принял жену за шляпу, и Википедию иногда юзаю, ну, знаете как бывает, решил вдруг узнать, сколько урбанов было во главе католической церкви, а через полчаса уже читаешь про дисморфофобию, а вот эта ваша телесная психология, мне кажется, я просто уверен, что вы все это выдумали, здравствуйте, змея, вы какого семейства будете? Говорит, это сексизм в чистом виде, а про семью, так это вообще хамство и переход на личности, я, говорит, буду писать в Новую Газету, кину в предложку Лентачу, организую одиночный пикет перед Басманным судом. Почему перед Басманным? Потому что, – шипит, – там фотографов больше, дурак вы эдакий. Еще и ретроградом обзывается. Хорошо, хорошо, присядьте, не представитесь? Представляться мне еще рано, я молодая, энергичная особь. Вот видите какая сокрушительная разница в понимании, а всего-то одна буковка "д". Про мягкий знак умолчу. Катерина Еленовна. По паспорту. Боже мой. Не божемойкать мне тут!
А я вам и не здесь. Сами приходите и буквы путаете, а я виноват. Я, может быть, вообще хотел книжку почитать, а вы меня отвлекаете своими психологическими телами, оно, конечно, у вас очень красивое, особенно ноги, да и выше тоже вполне себе ничего, так уж и ничего, но зачем же пикетировать сразу, и вовсе я не сексист. Сексист, сексист. Только о том и думаете, что о женщинах. Это правда, нравятся мне они. Это противозаконно? Это отвратительно и сексуальное домогательство. Я все записываю! Куда? Дедушка Бу заглянул под стол, заполз под кровать, пошуршал в цветочном горшке с фикусом, и под юбку заглянул тоже. Бу! Сказал дедушка Бу, заглянув под юбку. Куда записываете-то? Какой же вы грубиян. Вы, наверно, и насилием не брезгуете? За Путина голосовали, да? А вы за кого? А почему вас так волнует моя политическая ориентация? Просто я сам давно дезориентирован.
Вы просто как обычно ничего не понимаете, пока вы тут со своими книжками умную морду строите, человечество давно шагнуло. Туда ли? Туда ли. Вот, например, вы всё Фрейд да Фрейд, а про ученика его Райха не знаете, а между прочим великий был человек, он оргон открыл и с Эйнштейном переписывался. Китайцы тысячу лет уж как знают про Ци и никаких диссертаций им не надо, энергия жизни сто лет как известна во всем научном мире, синенькая такая, а вы слухом не слыхивали, физиогномию только кривите, думаете, так красивее? А энергия, между прочим, очень важная, самой жизни энергия, вот лежите вы, например, весь в депрессии, плохо вам, потому что вы мудак и неудачник, и денег у вас нет на теплые страны, а все почему? Почему? Потому что вы напряжены не там где надо. А где надо? Нигде не надо. Согласно полярной терапии достаточно правильно провести массаж, желательно в пирамиде со стенками из металла и диэлектрика, чтобы, так сказать, ваше скукоженное тело не мешало потокам энергии. И вы сразу же почувствуете эффект. Вам сразу захочется жить. Вот, например, что вам сейчас хочется? Вот прямо сейчас? Что в вас не реализовано? Не реализовано выпить стакан водки и закусить ибупрофеном. Лучше двумя. Таблетками? Стаканами. Честно, Елена Катериновна, устал я от всего этого. Мне тридцать лет, я с вас седею, у меня мигрень от вас во всех частях организма. Вы не могли бы побыть немного женщиной, а не вот этим вот всем? То есть борщей вам тут наготовить? Борщ готов давно, а давайте я вам блинов напеку? У меня и варенье есть. И сметана после кота еще осталась. Ну не разбираюсь я в ваших невидимых тонких энергиях, и в полярных китайцах тоже, и не хочу разбираться, я любви хочу, обыкновенного человеческого участия и покурить. Так вы еще и курите? Вот раз вы курите, то вам точно надо в пирамиду, это все от неустроенности, где ж вы любовь-то видели, это же эгоизм чистейшей воды, вы пещерный человек, я бы даже сказала подлец. На тренинг придете? Нет, не приду. Он же бесплатный. Если подпишетесь на наш паблик, сделаете репост и купите книжку, у меня с собой. Что вам репост сделать жалко? Какой вы все-таки отвратительный, честное слово. Дедушка Бу смотрит на красивую девушку, копошащуюся в рюкзачке. Дедушка Бу печален, но не теряет надежды. Потому что и правда мудак. Ну, хорошо, сделайте мне массаж, говорит дедушка Бу. Ну вот еще размечтался! Лучше блины давай.
И думает дедушка, что такая вдруг случившаяся фамильярность вовсе не так уж и возмутительна. Это даже какая-то близость, какая-то дружеская теплота, может быть, конечно, скорее всего, хамство обыкновенное, но ведь хочется верить, пусть враки все это, забобоны, так сказать, и трынь-трава. А почему трава? А трынь почему? Вот тебе сковородка, вот масло, вот яйца, сахар, молоко, где-то была мука по всему полу и соль в чашке гжелевой. Рассыпана. Мотайте на пальчик, Катерина Еленовна, а пока у меня тут все поднимается, я вам какую-нибудь штуку расскажу. Вот, например, был такой фараон, имени которого я не помню, да и не называл никто фараонов по имени, да и фараонами не называли, это все потом пьяные греки придумали, налакаются вина, напляшутся вокруг пойманной лани, что с них взять, кроме языка заплетенного, а звали принадлежащим Тростнику и Пчеле. Так-то. Да вы не соловейте, интересно же. Так вот был этот фараон, был, весь в бирюльках, голубой краске и платочке, чтобы в глаза не пылило. Ему бы сразу, с точки зрения научной, в пирамиду, – говорит соловеющая Елена Катериновна, – потому что народу много, со всеми нужно общий язык находить, а это нервы и личная жизнь никудышная. Ругался он с женой своей этот твой тростник пчелиный, признавайся! Может быть, может быть, даже вполне вероятно, потому что однажды взял и сделал по-вашему. Лег в пирамиде да и помер. Вот, собственно, и все. А вы думали война и мир будет? Думали красивых женщин поезда будут делить на неправильные многоугольники? Нет. В жизни все куда сложнее. Жил, жил, да и умер. С ума ведь можно сойти. Потому-то люди истории всякие и сочиняют, чтобы было что вспомнить. Потому что оглянешься, полмира объездил, триста пудов книг прочитал, инстаграм весь в херне какой-то, а вспомнить-то и нечего. Жил, жил, да и ничего. Это у тебя просто депрессия, тебе надо плечи расслабить и мочки ушей помять. И мыслить позитивно. Мысль материальна. Энергична. Тонкие энергии. Они вокруг нас. Никто не видит, а они есть. Дура вы, Катерина Еленовна, не мочки надо мять, а дела хорошие делать. И стараться быть человеком. Чтобы люди помнили по делам вашим. Не вы о себе, а другие о вас. Вот вам блины. Ложитесь. А я сметаной намажу. Как эротично. А кот не пристанет?
Конечно пристанет. Это же кот. Дедушка Бу снимает с уставших ее ног туфли. А ты бы вот так сам побегал, а все эти ваши мужские прихоти, какая женщина вас заставляет ради какой-то там красоты, каких-то там мне так нравится над собой издеваться? Походи-ка на каблуках целый день. Хорошо, Катенька, хорошо. Не трожь лапищами своими! Ведь туда же лезет, что за чудовище. Ты хоть знаешь сколько они стоят? Это же терроризм какой-то, тебя судить надо пожизненно и с работы уволить. Нет в тебе заземления, осознанности нет, гармонии нет, не контактируешь ты с окружающей средой, тебе бы мыслительные процессы почистить адхо мукхой, вот здесь, немножечко помассируй, нежнее, нежнее, грубиян. Тише, Катенька, тссс, змейка моя ядовитая, кусай сколько хочешь, только вовремя давай противоядие, я все выдержу, все-все, а потом спать уложу, и родители твои пираты, и сама ты сокровище, а завтра утром пикет устроишь, хоть революцию, только оденься теплее, уже осень.
Дождь Олеандра
В школе номер пятьдесят восемь, лучшей школе, в каком свете не выгляди, где мотыльки в колбах пляшут по ночам, а поделенные надвое манекены проводят аутопсию ночной смены дремлющего сторожа. Не просыпайся, не просыпайся, читай книжки, следи за здоровьем, медсестра-нимфоманка, уборщица всамделишная, забравшись с ногами, лечит сердечную недостаточность, но не может найти сердца, где-то здесь было, где-то здесь было когда-то, когда было страшно, но и была храбрость иметь. Теперь на святом месте один недостаток. Расскажи теперь сказку. Пусть хоть где-то, но будет.
Жил да был, как в настоящем, один мальчик, который вырос, пошел на реку и нырнул так глубоко, что превратился в рыбу. Рыба-то рыба, а крылья как у перелетной птицы, зимующей в ярославских многоэтажках, проводящей весну на берегу Днепра, где курени курятся, вьются соленым дымом до самого престола, летом же – на римских развалинах, грея бока, питаясь задремавшими гвардейцами в полосатых шароварах. Птица-то птица, а голова кота, день за ночью помахивающего хвостом на подоконнике: за окном воробьи и дети, теплые машины и мусорные баки, страх-то какой, и свобода, сам черт тебя не приберет, зазноба моя неотлучная. Теперь же осень и время оглядеться по сторонам.
В ухе ли стрельнет, висок ли заломит, плывет мальчишка, сторож играет с манекенами в нарды на требуху и за просто так, проигрывает, разумеется, раз за разом, закуривает и мурчит на подоконнике, мур да мур, мур да мур, любовь стало быть, скрытная, безответная, немочная, мироточащая, львам на завтрак, блудницам на ужин. В сетях мал мала щуки да стерляди, лебеди и левиафаны, пескари и налимы, маяки и черные ящики, и жемчужины – одна другой светлее – в пластиковых бутылках, наливай свою бормотуху, будем всякую всячину спорить, головокружиться и падать замертво, нет ничего лучше от бессонницы, чем рассуждать о котах.
Была у того мальчишки шапка со звездой красной и тесемками, которые всегда развязывались, и если видел несправедливость, бросал ее оземь и пускался в пляс, и плясал пока не остановится дыхание, после же плевал на четыре стороны, вынимал кольцо из правого уха и ставил в левое, собирал волосы в пучок, подводил остывшими углями рыбьи глаза и плыл дальше по воде и по воздуху, то ли меч, то ли игла, то ли сорока болтливая, один глаз у которой видит только мужчин, а другой – только женщин, и никогда – вместе. Слышал мальчик, как болтали внизу многие про тоску и бабье лето, опутанное паутиной, про черные реки под землей и прорехи в небе, через которые звезды плюют на землю и, попадая человеку в затылок, делают его каменным и белым как снег. Звезды же отвечали, выглядывая, что это неправда, люди внизу врут, как обычно.
Не сходя с места, сторож пустопорожний задался тем же вопросом и спустился в кладовую, где всегда темно и холодно. Танцуя фонариком, можно разглядеть консервные банки с перловой кашей, телячьи туши с печатями на худых боках, серпами и молотами, местом и ГОСТом смерти. Скоро наступит новый год, можно будет стрелять в небо, высекать искры из глаз, полакомиться икрой из браконьерских запасов, намурлыкаться всласть птичьим молоком и фольгой из гирлянд, ешь, курилка, пой, радуйся.
Когда русла рек пересыхают, меня зовут Олеандром, говорит мальчик. Мальчик говорит, что все его части тела и все его мысли, и все его чувства – становятся ядовитыми настолько, что можно не выбраться, взгляни на него – и вырвет одиночеством, заговори с ним – и душу сведет отчаяньем, притронься к нему – и сердце ухнет болью в последний раз. Не смей пересыхать, говорит мальчик, глядя в окно, не смей. Каждый только тогда человек, когда полноводен.
В среду предателя или в какой иной день мальчик ругается матом, чтобы вызвать дождь, плачет ледяными ручьями, чтобы не раскрыться лепестками белыми, и тогда даже каменные истуканы вдруг поднимают головы к небу, цокают и раскрывают зонты. Будет ли это теплый, наполненный веселыми детскими криками ливень или начнется буря? И градом побьет вежливые оскалы, раздробит разукрашенные головы, руки, которые ничего не делают, и ноги, которые никуда не идут, потому что считается, что для жизни довольно только думать о хорошем и тогда что-нибудь да выйдет. Сторож хлопает себя по пустому животу и слизывает капли с обратной стороны окна, в такую дождливую пору все его верные псы под крышей выгрызают друг у друга блох и делят поровну кости, принюхиваются к коту на подоконнике и протягивают лапы, уважительно высунув языки. Много ли будет вод, многомурчащий? Много, отвечает тот, пока не наполнятся реки.
Игрушечные дети
пьеса
сказка в одном действии
Действующие лица
ДЕВОЧКА, лет десяти, букву "р" до сих пор не выговаривает, ясноглазая, чудо какое.
МАЛЬЧИК, лет десяти, искренне любит ДЕВОЧКУ, потому что неискренне любить невозможно, это любому ребенку известно.
ВОСПИТАТЕЛЬНИЦА, сухощавая, остроконечная, большеглазая, с нервной улыбкой, дама печальная и красивая.
СОТРУДНИК ОТДЕЛА ОПЕКИ, женщина угрюмого и усталого вида, жизнь ее и правда угрюма.
ПСИХОЛОГ, добродушный мужчина с ухоженной бородкой и маникюром.
ЖЕНЩИНА, которая готова расплакаться в любую минуту, замужем.
РАБОЧИЙ СЦЕНЫ
и другие взрослые
Пространство состоит из двух плоскостей. В первой ВОСПИТАТЕЛЬНИЦА, СОТРУДНИК ОТДЕЛА ОПЕКИ, ЖЕНЩИНА, ПСИХОЛОГ, РАБОЧИЙ СЦЕНЫ и другие взрослые. ВОСПИТАТЕЛЬНИЦА, СОТРУДНИК ОТДЕЛА ОПЕКИ, ЖЕНЩИНА, ПСИХОЛОГ сидят не шевелясь на железных качелях, какие можно встретить в каждом российском дворе. Начинают говорить только тогда, когда кто-нибудь подойдет и раскачает их. Как только их качели перестают раскачиваться, они умолкают. Порядок их реплик произволен. Речь отрешенная. Во второй плоскости ДЕВОЧКА, МАЛЬЧИК, РАБОЧИЙ СЦЕНЫ и другие взрослые. После первой реплики, ДЕВОЧКА садится на стул и предоставлена самой себе. Плоскости никак друг с другом не связаны, кроме взрослых и РАБОЧЕГО СЦЕНЫ, которые взаимодействуют с детьми и раскачивают качели. Действие в обеих плоскостях происходит одновременно.
Плоскость первая
ДЕВОЧКА. По данным федерального статистического наблюдения по форме номер 103-РИК "Выявление и устройство детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей" (далее– форма номер 103-РИК), в конце 2017 года 842 организации осуществляли полномочия органа опеки и попечительства по подготовке граждан, выразивших желание стать опекунами. Вместе с тем, по данным федерального статистического наблюдения по форме номер 103-РИК ежегодно отменяется примерно один процент решений о передаче ребенка в семью на воспитание от общей численности детей-сирот, находящихся на воспитании в семьях. В 2016 году отменено – 5227, в 2017 – 4757. По данным Следственного комитета Российской Федерации в 2015 году возбуждено 146 уголовных дел о преступлениях против жизни, здоровья и половой неприкосновенности усыновленных детей и детей, находящихся под опекой (попечительством), в 2016 году – 189 уголовных дел. В 2016 году численность потерпевших детей составила 130 (82 из которых находились на воспитании в семьях усыновителей или опекунов (попечителей)). Из пояснительной записки к проекту федерального закона "О внесении в отдельные законодательные акты Российской Федерации по вопросам защиты прав детей".
ВОСПИТАТЕЛЬНИЦА. А что вы на меня так смотрите? Что вы смотрите? У меня 36 детей в группе, все трудные, вы думаете они к нам из благополучных семей в галстуках-бантиках прибывают? У большинства родители малолетние алкоголики и наркоманы из неблагополучных семей. У меня 36 детей из них 33 с заболеваниями, у кого психическое, у кого целый букет, я вам тут оправдываться должна? Большинство родителей за одним уследить не могут, ну выбежал во двор мяч попинать, ну упал, ну лодыжку подвернул, поохали, поахали, гипс наложили, переживают, конечно, за ребенка, ему больно, он в гипсе, но ничего, до свадьбы заживет, правда? Ну и что? Ну и все! А мне за каждого из 36 брошенных, считай, уже искалеченных, уголовная ответственность. Упал? Разбил голову? При каких обстоятельствах? Кто не уследил? Чья ответственность? Корвалолу не напасешься бегать и объяснять. Снизу доверху всю затюкают. Я своих детей не имею! У меня сил не остается, понимаете? Да ни хрена вы не понимаете! Услышали звон, да не знамо где он. Всю душу мне.
ЖЕНЩИНА. А она сразу подходит и говорит "мама". Ма-ма. А меня ведь никто так никогда. Сорок лет. Никто и никогда. Муж говорит давай съездим. А я и ляпнула. Давай, говорю. Я раньше много читала. Очень много. И про детей таких. И какие они трудные. И что с ними трудно. Взяли да приехали. Думала просто. Просто посмотрю. А тут выходит, смотрит прямо в глаза, ма-ма. И за руку берет. Я не выдержала, убежала в туалет и рыдала в голос. Вот стою и рыдаю. Смотрю в зеркальце там такое маленькое, только пол-лица видно, и рыдаю. Жалко, конечно. А как не жалко-то. Спросила, мол, откуда девочка, Танечка, можно ли ее, а говорят можно, простые такие. Можно. С мужем переночевали, а утром уже вещи Танечке привезли, а они ее голой выводят, проверяйте, как товар какой, повертели, показали, у меня истерика, что же вы, говорю, делаете, так же нельзя, а они даже не понимают, стоят, смотрят на меня, мол, дура какая, а у меня истерика, ладно, муж рядом, одели, Таня смотрит, чудо какое, и за руку берет, ручка влажная, глаза большие и такая надежда в них, такая надежда.
СОТРУДНИК ОТДЕЛА ОПЕКИ. Сходила на рынок специально, взяла бананов, апельсинов пару штук, паштет взяла, такой в пластиковом контейнере, чтобы можно было ребенку открыть безо всяких открывашек, йогурт взяла, батон, масла сливочного крестьянского пачку, молока пакет три и два, что еще, что-то еще, знала уже, зайду, она мне всю сумку обшарит с голоду, в прошлый раз захожу посмотреть что да как, а она уже двое суток неевши, ни хоть бы крошки, мать похмелиться ушла искать, она одна дома-то, кругом сами понимаете, одни бутылки да окурки, вонь стоит, я сначала хотела окно открыть, чтобы проветрить, а у нее все колготки мокрые, хочу переодеть, где, спрашиваю, у тебя чистые колготки, а она не отвечает, ей просто не до этого, она в хлеб зубами вцепилась и взгляд такой, взгляд, как бы это, я такой у кота своего однажды видела, когда он на балконе воробья поймал, я хотела высвободить, нет, вцепился мертвой хваткой – не отдам! – воробья я тогда все-таки спасла, а кот меня чуть глаз не лишил. Вот такой же взгляд – не отдам! – подождала, конечно, когда доест, колготки поменяла, там и мать пришла.
ПСИХОЛОГ. Нарушение привязанности это реактивное расстройство привязанности детского возраста. Ну то есть когда ребенку не хватает тесного эмоционального контакта со своими родителями, знаете, когда его на руки в детстве не брали, по головке не гладили, спать не укладывали, не говорили, что любят его, все эти усипуси, сказок не рассказывали, не играли вместе, понимаете, все это кажется вроде как не таким уж и важным для взрослого человека, а для ребенка это крайне важно, крайне важно, отсюда, конечно, настороженность, боязливость, агрессия опять же в том числе и по отношению к самому себе самобичевание знаете вплоть до нанесения себе ран часто встречается часто не только с брошенными детьми в смысле детдомовцами но и во вполне благополучных семьях знаете времени не хватает на общение работа работа личная жизнь так и говорят у меня мол личная жизнь я еще молода или молод то есть ребенок он как-то не входит у многих в эту самую личную жизнь карьера входит вечеринки входят новый ухажер входит а ребенок нет ребенок сам по себе но в неблагополучных так сказать семьях это уже почти повально у всех повально да.
ВОСПИТАТЕЛЬНИЦА. А что вы на меня так смотрите? Что вы смотрите? Вы своих детей не наказываете? Не выводят они вас из себя? Ни разу голос не повысили? В угол не ставили? Игрушки не отбирали? Оплеух не давали? И ни у кого ни разу не было "пока в комнате не уберешься, гулять не пойдешь"… Да-да-да, конечно. А что делать с ребенком, который упорно норовит проглотить то карандаш, то пластилин, то ручку, то ложку? Ну раз сказала, ну два, ну десять раз, к психологу сводили, ну раз, ну два, ну десять, все попрятали, нет, днем находит, а ночью, когда никто не видит, тащит в рот. Вот что делать? Да, привязала к кровати, ради его собственного же блага, чтобы элементарно не задохнулся ночью, потому что мне отвечать, да черт с ним, у меня ведь тоже сердце есть, да, привязала, нет ведь, кто-то снял, кто-то выложил, скандал на всю страну, пытки, дескать, какие пытки, какие пытки?! Что вы из меня жилы тянете?!
ЖЕНЩИНА. В сорок лет впервые услышать "мама" это. Это сразу какой-то другой мир. Вот живешь, живешь, какая-то работа, какие-то важные дела, муж, слава Богу, любящий и отзывчивый, ну вот не сложилось как-то. И психолог говорит, что дети они дадут жизни смысл. А я ведь и правда сорок лет, а глянешь назад – зачем? никакого смысла. Психолог говорит, что заложено природой, я и сама читала, вот и поехала, и муж как раз, и все так как-то само собой сложилось, будто кто-то ведет. Может, и правда? Мы, конечно, задолго уже собрали все справки, анализы сдали, и потом все как-то затихло, а потом звонит муж и говорит, я тебе ссылку кинул. Ссылку. Это все так прозвучало, будто ссылка на какой-то очередной дурашливый тест или что-то вроде айтюнса. А там ребенок. Девочка. Танечка. А я сижу в офисе и пытаюсь продать тракторы, которые в глаза не видела, итальянцам, которых тоже никогда не видела. И тут такое. Ма-ма. Это так неожиданно.
СОТРУДНИК ОТДЕЛА ОПЕКИ. У меня оболтус уже школу заканчивает. Теперь ЕГЭ сдавать, репетиторы, конечно, с ним занимаются, каждому от тыщи рублей в час да отдай. А сколько таких часов? Ладно, если впрок пойдет. А для него же это все само собой как-то, так и должно быть. Нет, я не спорю, так и должно быть, ради детей, ради будущего, чтобы жил хорошо, разве не это нужно, зачем тогда родители? Нет, я про другое. Заходишь вот так в очередную семью, а там стоит девочка или мальчик, и все, что им нужно – кусок хлеба. Обычный кусок хлеба. У меня сын часто не доедает и выбрасывает. А я смотрю, как он выбрасывает и сердце сжимается. Я как-то пыталась рассказать про то, что за этот недоеденный им кусок некоторые дети готовы на все, на все, а он – что ты на меня давишь, зачем ты мной пытаешься манипулировать, слово-то какое, больше я не говорю про такое сыну, у него свой мир, свой мир, а у меня свой, мне иногда кажется, что это очень хорошо, что он знает о подобном только понаслышке, что это где-то там, далеко-далеко, на другой планете, а это рядом, совсем-совсем рядом, это прямо здесь и сейчас.
ПСИХОЛОГ. Всем надо на что-то жить. Всем надо жить. Я тоже не исключение. Детей много. Очень много мам приходит. Ставка обычная две с половиной час, есть, конечно, фонды, там окажут услуги бесплатно, но там очередь, конечно, на год вперед, потому что очень много детей. Всем, разумеется, нужна помощь, я не могу гарантировать, да и никто не может, что все проблемы исчезнут, на самом деле, ничто никогда не исчезает, можно только направить, так сказать, в нужное русло, раскрыть глаза, ребенок должен сам справиться, надо только помочь ему в этом, курс обычно идет от года, да, долго, да, дорого, а чего вы хотели? Это ведь сложные дети, они не очень-то и дети, слишком много всего было с самых ранних лет, не у каждого взрослого такое бывает, с детьми сложнее, много сложнее, говоришь с ними, говоришь, а они нарассказывают небылиц, да так, что веришь безоговорочно, иногда лучше просто рисовать, но и здесь потемки, сколько методик разных, а ни одна полностью себя не оправдывает, к каждому свой подход, к каждому надо в душу заглянуть, а там столько всего открывается, у меня кошмары, каждую ночь кошмары.
ВОСПИТАТЕЛЬНИЦА. А что вы на меня так смотрите? Что вы смотрите? Это здесь нога на ногу в интернетах рассуждать, там все благородные и отзывчивые, нимбы на головах, а если за сорок километров от райцентра в глухом селе, где нет никакой другой работы, где вообще ничего нет, кроме сельмага и телевизора, чего я приехала? Вот вы бы приехали? За двенадцать тысяч в месяц? У меня высшее педагогическое образование, я тоже дура благородная, зов сердца, дети, да, так все и осталось, только для этого терпение нужно, какого в людях днем с огнем не сыщешь. У меня работа на полторы ставки, иначе не проживешь, и дети. Должно быть по штату двенадцать человек, а у меня 36. Должно быть восемь часов с обедом, а выходит, что я и дома-то не появляюсь, сплю здесь же на диванчике. Вы бы? Вы бы захотели такую работу? А я захотела. И работаю. У нас всего два человека с педагогическим образованием, директор вообще бывшая заведующая отделом кадров завода. Ей с бумажками возиться, какие дети? какие дети?
ЖЕНЩИНА. Нам сначала предлагали подростков, посмотрите, посмотрите, а я читала, нет, говорю, мы специально приехали, а самой жалко, но они ведь уже почти выросли, как мы с подростком-то? Много же пишут, что у них там своя иерархия, АУЕ этот, девочки так вообще, простите, проституцией занимаются, мы как-то сразу решили, что будет девочка, обязательно до семи лет максимум, чтобы можно было воспитать, как положено, в детский сад, потом в школу, чтобы все, как у людей, все по-домашнему, а не так, чтобы эта казенщина, она же въестся в кожу и уже не вытравишь, а хочется ведь сказки на ночь рассказывать, в цирк водить, в океанариум или еще куда-нибудь по выходным, муж так вон вообще говорит куплю мяч будем в футбол во дворе играть какой футбол говорю если девочка а ему все равно любит футбол и все тут. Ну футбол так футбол, думаю, а я ей буду показывать, как банты завязывать и куклам одежду шить.
СОТРУДНИК ОТДЕЛА ОПЕКИ. В том-то и проблема, в том-то и проблема, одни бросают, потому что с самого начала не нужны были, где-то нагуляла, по пьянке, по молодости, аборт страшно, иные крестятся, мол, какой аборт, это грех, это убийство, а когда голодом морят это не убийство? когда в конуру к собаке сажают на цепь осенью это не убийство? когда годовалого малыша оставляют дома, а сами в загул на неделю уходят черт знает куда, это не убийство? захожу как-то в дом, ясно, бардак и вонь, газом пахнет, в кровати какой-то мужик дрыхнет, мама сидит уже похмелившаяся гордая такая за девочкой моей пришли шипит не отдам моя дочь имею право а дочь чайник пытается поставить а сама еле до ручки у плиты дотягивается. Ручку-то повернула, а зажечь спичку не зажгла, не получается. А мама сидит курит нога на ногу, выпить предлагает. Удавила бы. А другие берут из жалости. Приходят, смотрят и жалеют. И берут. А их не жалеть надо, их любить надо. Потому и получается, что проходит полгода – и уже не жалко. А кроме жалости ничего и не было. И мучаются. И даже обратно отдают. А это что значит? Это значит, что ребенок снова предан. Предан, понимаете?
ПСИХОЛОГ. То есть это же всё травмированные дети. Что это значит. Это значит, что все они перенесли какую-то тяжелую травму. У кого-то семья неблагополучная, некоторые и с такой семьей расставаться не хотят, но службы опеки отлучают от родителей, не могущих в полной мере осуществлять свои родительские обязанности. Кто-то пережил насилие – от регулярных побоев до, извините, изнасилования. У кого-то на глазах вообще один родитель убил другого. Да банально взяли и бросили. То есть что это значит. Это значит предательство. Это и взрослому человеку пережить сложно, это тяжелая стрессовая ситуация. А здесь ребенок. И он живет с этим с самого начала. То есть, понимаете, он другого мира, мира без предательства, он просто не знает. И живет, то есть выживает вернее, согласно этому своему миру, его извращенным с нашей точки зрения, законам. То есть когда ко мне приходят заплаканные мамы и говорят вот, мол, у нас, приемный ребенок, ничего не можем поделать, замкнутый, агрессивный, неуправляемый. А вы чего хотели? Если вас предать, какими вы будете? Будете ли благодарными? А их, то есть детей таких, предали именно взрослые. И уже не важно – какие именно. То есть все это довольно не просто, не просто, да.
ВОСПИТАТЕЛЬНИЦА. А что вы на меня так смотрите? Что вы смотрите? Думаете я не люблю? Да разве ж я осталась бы на такой работе хоть на минуту, если б не любила? Только любовь и держит. Но иногда надо и палку в руки взять ради нее. Лазили у нас за забор мальчишки, подростки уже, и возвращались всегда пьяные, как пьяные, глаза осоловелые, речь невнятная, перегаром несет, не так, чтобы уж совсем до тошноты и беспамятства. Я все допытывала, откуда кто чего носит. А там за забором мужик оказывается все стоит. И наливает им. Так нет еще науськал пацанов совсем маленьких приводить. Подкараулила однажды, смотрю, один из наших взрослых десятилетнего за забор тащит. Выхожу, а мужик этот уже и бормотухи своей им налил, и мальчишку по спинке гладит. Сколько было сил, столько и отходила дрыном мужика. И нашего тоже отходила. Взяла скалку эту спортивную да отхлестала у всех на глазах. Хватит вам нервов на такое? А у меня их уже и совсем не осталось. Да, отхлестала, да, всю ночь в коридоре простоял. Да, знаю, что потом он звонил и жаловался на меня. Да, писала объяснительную. Зато мужика теперь этого там нет. И перегаром ни от кого не несет. И у мальчишки жизнь еще не сломана. Думаете, я не понимаю?
ЖЕНЩИНА. Родителей своих почти не помнит совсем. Нарисует человеческую фигуру обязательно красным и тут же зачеркивает изо всех сил обязательно черным. Она и рисовать-то не знала что такое пока в детский дом не попала. И не говорила совсем. Все молчала. Это уже воспитатели ее растормошили. А так, говорят, забьется в угол и сидит, палец в рот положит и сидит. Родители, конечно, тоже неблагополучные. Могли и в сарае запереть, чтобы не мешала, да и забыть. Она теперь кроликов часто рисует, у них одно время кролики в сарае были в клетках сидели, вот она, видно, и рисует. И лис еще. Не знаю. Может, забирались как-то. А так сразу видно – девочка смышленая, только какая-то себе на уме, мне и говорить не хотели толком, а я все расспрашивала, расспрашивала, ну, мне нянечка и рассказала, что девчушка очень хорошая, только замкнутая очень, оттого, что всякому человек нужен, понимающий человек, который не оттолкнет, а у нее с рождения никого. Одни кролики. Да и те в клетках. Может быть, я и есть тот человек? Хочется понимать, очень. Каждому ведь хочется почувствовать себя человеком, правда?
СОТРУДНИК ОТДЕЛА ОПЕКИ. У них там полное обеспечение. Полное. По пятьдесят тысяч на каждого. А в столицах так и больше ста. Другое дело, куда эти деньги уходят. Это же все, так сказать, в общий котел. А сколько всяких еще шаражек вокруг. И все кормятся. За двадцать рублей одно яблочко покупают. Одно яблочко. А крышу если ремонтировать? Да обычная бригада толковых работяг сделает все как положено и возьмет раз в двадцать меньше, чем те, что делают. А куда все? Известно, по карманам. А куда ж еще? Да и по чьим карманам-то? Не воспитателей же с нянечками. Если б у меня столько на ребенка моего было, так я бы от счастья плясала. А у нас с мужем пятьдесят еле выходит на все про всё. А зарплаты там какие? То ли смеяться, то ли плакать. Куда всё… Да дело-то ведь вот что. Ребенку, конечно, лучше в детдоме, чем с побоями в притоне. Да все равно не дом. И стены, что называется, казенные, и все по расписанию, и никакого тебе личного пространства, и постоянный надсмотр. Без него, конечно, тоже нельзя. Вот и как быть? Сыт, обут, в тепле, а все равно тюрьма. Так и говорят.
ПСИХОЛОГ. Важно понимать, что у таких детей нет никакой ответственности. Они жили – и давно привыкли к тому, что все делается по чьей-то указке, в определенное время, они даже деньгами пользоваться не умеют, у них нет понимания, что такое "свое", а что такое "чужое", здесь, конечно, еще волонтеры и спонсоры, это отдельная тема, ребенок сам не понимает, за что ему подарки, ведь волонтеры, особенно те, кто этим не занимается на постоянной основе, думают так же, как будущие родители, ну как же – это ведь детдомовцы, жалко же, и дарят, дарят, дарят, потому что жалко и хотят помочь, и это естественно, это нормальная человеческая реакция, только вот жалости никакой не надо, не надо совсем, внимание – да, понимание – да, но не жалость, и выходит так, что ребенок привыкает к тому, что ему просто так дарят подарки, не за то, что заслужил, а просто так, потому что обязательно кто-то приедет и обязательно что-то подарит, и когда ребенок оказывается в приемной семье, все это выливается в итоге в то, что он не чувствует никакой ответственности за свои поступки, но ждет для себя каких-то преференций, опять же подарков, здесь начинаются часто и всякого рода манипуляции, с этим, конечно, сложно справиться родителям, сложно справиться, как правило, родители вовсе не этого ожидают и не готовы, да.
ВОСПИТАТЕЛЬНИЦА. А что вы смотрите на меня? Что вы смотрите? Меня они тоже мамой зовут. И нянечку. Они всех мамой зовут, потому что устанешь всех по имени-отчеству запоминать. Придет нянечка, поработает месяц, околеет от такой работы да бежит куда подальше. Придет помощница, вся такая энергичная, хочу деткам помогать, а через неделю-другую не выходит на работу, и трубку не берет. И вместо нее остаешься на ночь, не бросишь ведь детей. Мы у них все – мамы. Звонит однажды выпускник, месяц как выпустился, звонит и шепчет в трубку, мама, пожалуйста, приезжай, мама, мама. Конечно, я приехала, хоть и полночь почти. А он в пустой квартире, один матрас какой-то с помойки – вот и все удобства, бледный, тощий, еле ноги волочит. Я думала сначала наркотики какие. А он просто не ел. Он в магазин-то сходить не знает как. Чай! Чай заварить не умеет! У них же всю жизнь еда в столовой, белье в прачечной и все по расписанию. Неделю к нему ездила, ходила с ним в магазин, готовить учила. У нас по плану на выходных экскурсия должна была быть в музей, а я детей к нему домой в гости привела. Чтобы он рассказал, как жить после. Чтобы показал, как готовить, как стирать, как посуду мыть, как жить вообще. Жить не умеют, понимаете? Самостоятельно жить. Среди вас жить.
ЖЕНЩИНА. Она ведь совсем маленькая еще. Мы ее в детский сад водить будем. А по вечерам забирать, чай будем пить на кухне всей семьей, соберемся под абажуром и будем чай пить, я буду спрашивать, как у нее день прошел, а она будет спрашивать у меня, будет спрашивать мама, мама, почему ты такая уставшая? А я буду улыбаться и целовать, потому что работы много было, доченька, но теперь мы все вместе, ты, я и папа, мы будем во что-нибудь играть, или, может быть, книжку читать, или рисовать что-нибудь, что захочет, то и будем делать, будем дружной семьей и будет у нас тепло и уютно в доме. Может быть, в кружок какой-нибудь? Например, в музыкальный? Или, может быть, спорт? Фигурное катание, может быть? Или гимнастика? Или плавание? Куда захочет, туда и пойдет. А мы ее на соревнования возить будем, будем болеть за нее и чтобы она нас видела и чувствовала, как мы ее поддерживаем, а по вечерам я буду ее укладывать, мы будем перед сном болтать обо всем на свете и секретничать, а потом я буду целовать и желать спокойной ночи, выключать свет и тихо прикрывать дверь, так, чтобы из коридора проникала полоска света, чтобы не было совсем темно, чтобы не было страшно, спи, моя радость, спи.
СОТРУДНИК ОТДЕЛА ОПЕКИ. Другое дело, что берут к себе в дом, значит, в семью, и начинают из ребенка лепить, чего сами хотят. Не ребенок, кто его слушает. Нет. То у одних какая-то своя диета из интернетов, солнце едят, облака, не знаю, а ребенку расти надо, то другие всю квартиру дурманом каким окурят и в бубны бьют, третьи против прививок, четвертые против школы, дескать там из детей винтики какие-то делают, шестые сексуальным воспитанием занимаются с пяти лет, еще какие-нибудь кружками завалят так, что у ребенка ни минуты свободной нет, ни минуты детства, думаете, кто-то прислушивается к ребенку? Кто-то прислушивается, это правда, а кто-то больше о своих тараканах думает. А думать надо о ребенке, раз уж взял на себя ответственность. У ребенка должно быть детство, понимаете? Вот я о чем. Детство, которое однажды у него уже отняли, детство, о котором, он, может быть, и не знал даже.
ПСИХОЛОГ. В каждом конкретном случае свои нюансы. Одно дело, когда мы имеем дело с отказником, который с самого рождения находится на попечении государства и никогда не видел своих родителей. Совершенно другое дело, когда ребенок какое-то время рос в семье. Это понятно, что даже пьющий родитель все-таки лучше, чем пусть и самый лучший и обеспеченный, но детский дом. Здесь опять же встает вопрос той самой привязанности. И как только эта привязанность нарушается, возникает целый букет психологических проблем. Начиная от обычной задержки развития до тяжелых психических травм. Те же дети, которые никогда не жили в семье, при попадании в приемную семью просто не знают, как себя вести. И пытаются продолжать жить так, как они умеют, то есть как в детдоме. А здесь и отсутствие ответственности, и выстраивание иерархии, и манипулирование, и много еще чего. Чтобы получить свое, ребенок может насочинять такого, что волосы дыбом встанут. Был в моей практике случай, когда девочка оговорила учительницу, так оговорила, что я сообщил и родителям, и в школу, началось целое разбирательство, уже и полицию хотели подключать, а оказалось, что девочка все выдумала, и ведь даже не было никакой обиды на учительницу, то есть не было никаких конфликтных ситуаций, это была просто месть. Месть вообще, понимаете? То есть всем. Всем взрослым, всему миру, что ли, да.
ВОСПИТАТЕЛЬНИЦА. Что вы на меня так смотрите? Что вы смотрите? На меня и так каждый день смотрят, каждое утро, каждый вечер, каждую ночь. Смотрят так, что я должна что-то сделать. А что я сделаю? Каждому нужна настоящая мама. А я стою между рядами кроватей, стою и плакать хочется. А мне нельзя. Если я сорвусь, если покажу свое бессилие, то дети они сразу все почувствуют, и если я ничего не могу поделать, то тогда вообще все рухнет. Смотрю на них и вижу, многие окажутся в тюрьме, многие сгорят от пьянства, многие останутся без дома. Был у нас один мальчик. Хороший мальчик. Добрый, отзывчивый. Вышел, а ему не дали места, где жить. Потому что в мэрии сказали, что квартир пока нет, будут осенью. Но и осенью не было. Проходил мальчишка лето, спал в шалаше. Осенью в подъезды перебрался. А его выгоняют. А потом и зима пришла. Что делать мальчишке? Обратно просился, да его и на порог не пустили. Взял да и разбил витрину, шоколадку какую-то взял. Зачем? Зачем? Да чтобы зиму в тепле провести. Тюрьма тюрьмой, а крыша над головой есть. Был мальчишка, а стал преступник, стал с судимостью, кто его с такой биографией на хорошую работу возьмет? Стою и смотрю, стою и смотрю на эти кровати, детей этих. Как им жить? Да разве жизнь это? Что ж вы мне душу-то.
ЖЕНЩИНА. А я ей шоколадку даю, дура, думаю, они тут совсем сладкого не видят. А она повертела шоколадку в руках да на стол положила. И к окну вдруг побежала. Стоит, смотрит. И руками начинает взмахивать. Я подхожу, спрашиваю, что ты делаешь? А она говорит птица. Птица там. И она тоже. А за окном сорока с ветки на ветку перелетает. Перелетала, перелетала да и улетела. А Таня стоит и машет. Не нужно ей никаких шоколадок. Ей летать хочется. Ей свобода нужна. Вот что. Быть по ту сторону окна, вот что. Спрашиваю у воспитательницы, и в какие игрушки она играет? А она особенно и не играет, не интересны ей ни пирамидки, не пазлы, есть только кукла, обычная пластиковая, в голубом сарафане, с которой она проводит весь день, которой что-то рассказывает, целует, встанет с ней у окна и так и стоит, все что-то высматривает. В тихий час полежит полчаса, приходишь, а она снова у окна стоит. Не надо ей никаких шоколадок, ничего не надо. Потому что птица. Я тогда подумала, что, наверно, вообще каждый ребенок – птица, то есть, вернее, птенец, только не у каждого есть те, кто научит летать, правда?
СОТРУДНИК ОТДЕЛА ОПЕКИ. Женщина одна. Как одна? Сколько их таких по всей России? Родила одного. Здоровый. Родила второго – девочку – а у девочки синдром. Тяжелая девочка. Нет, не отказалась, как же, говорит, я откажусь, когда это дочь моя. Зато муж – весь такой романтичный – вдруг рассвирепел. И пошло-поехало. Побои за побоями, даже кипятком обливал. До инвалидности жену довел. Жена и сбежала вместе с детьми. Так он нашел. А она снова сбежала. И от страха трясется. И вот нет у нее крыши, и сама инвалид – как тут на хорошую работу устроишься? И вся жизнь на троих одно пособие. А мне говорят, посмотрите, займитесь, непорядок, когда дети без крыши да голодные. Это то есть я приди да детей у нее забери, так получается? Это то есть женщине всю жизнь сломало, а я приди и доломай? И с одной стороны – все верно – небезопасно детям. Угроза есть здоровью? Есть. Но ведь это же подлость. Подлость самая настоящая. И эту подлость я должна совершить. Разве ж я не понимаю. Хорошо фонд один нашелся. А если бы не было? Если бы не было? Что тогда?
ПСИХОЛОГ. Лет, наверное, пять назад, были опубликованы результаты многолетнего исследования, в котором так же затрагивались вопросы влияния внешней среды на геном человека. Так, например, говорилось о разнице длины концевых участков хромосом, теломеров, у детей, живущих в семьях, и детей, находящихся в детских домах. То есть чем меньше длина, тем больше риск возникновения заболеваний и так далее. То есть это конечно же статистика, и если основываться исключительно на ней, то есть весьма вероятная угроза не увидеть за цифрами и исследованиями самого ребенка, его индивидуальность, его личность, потому что все мы разные и не сводимся, в общем-то, к цифрам, да? Но факт остается фактом, чем больше ребенок находится в государственном учреждении, тем больше его отставание и в физическом развитии, и в психическом, есть данные, что и IQ начинает заметно отставать по сравнению с IQ детей, проживающих в семьях. Мы сейчас, конечно, говорим о детях, которые с первых лет находятся в приютах и детских домах. То есть с самого рождения не знают никакой привязанности, а это, конечно, стресс, гормоны стресса, которые влияют на развитие мозга. То есть это опять же исследования и статистика. Вместе с тем, дети, попадая в семьи, очень быстро наверстывают своих сверстников, что, конечно, еще один повод задуматься всем нам, то есть взрослым, да?
Плоскость вторая
Девочка садится на стул. Девочка знает, что где-то там – в темноте – много взрослых людей – они смотрят на нее и ждут от нее чего-то. Девочка садится на стул и слышит, как с другой стороны, напротив темноты, другие взрослые, как маленькие дети, заняли скрипящие железные качели, и что-то говорят, говорят, говорят. РАБОЧИЙ СЦЕНЫ выносит большую клетку. В ней кролик. Рабочий говорит девочке, наклонясь, что это кроличий домик, что он всегда будет жить в этой клетке, ему в ней хорошо, там есть трава и листья капусты, есть маленькая пластиковая чашечка с водой. Если хочет, девочка может за ним ухаживать. Рабочий уходит. Из темноты выходит мужчина. Он ведет за руку МАЛЬЧИКА и несет стул. Усаживает мальчика напротив ДЕВОЧКИ. Клетка с кроликом оказывается между ними. Мужчина одергивает пальто, показывает девочке конфету, хочешь, девочка, конфету? У меня много конфет, пойдем покажу. Чего накуксилась? Вот дурочка. Не хочешь как хочешь. Мужчина внимательно рассматривает качели. Раскачав одну из них, плюет под ноги и уходит. МАЛЬЧИК И ДЕВОЧКА слезают со стульев и подходят к клетке. Чтобы погладить кролика, нужно открыть клетку, но если открыть клетку, то кролик может убежать, и они не знают, что делать. МАЛЬЧИК И ДЕВОЧКА в нерешительности. Все-таки давай откроем, я буду следить, чтобы не убежал, а ты будешь гладить, ладно?
Выходит РАБОЧИЙ СЦЕНЫ с мешком на плече. Останавливается рядом с МАЛЬЧИКОМ и ДЕВОЧКОЙ и высыпает из мешка игрушки и разный полезный хлам: зонт, который раскрывается только наполовину, собачий намордник, левую галошу, один кирзовый сапог, юлу, альбом для рисования, гуашь в пластиковых баночках, но они не закрыты и она рассыпается по полу, растрепанные кисточки, клубок шерсти, глобус без подставки, неработающую новогоднюю гирлянду, свернутую кое-как плащ-палатку, гусиный пух, которым можно щекотать в носу и чихать на весь зал, школьный портфель без лямок, куклы, коробку с конструктором "Собери дом сам", разноцветные мелки, школьную указку, старые медали, – высыпает и высыпает – кто знает, что здесь может пригодиться, что можно и как употребить? Дети все видят и слышат. Но у них, может быть, свои дела. Может быть, у них что-то важное, поважнее всех этих осиротевших галош и глобусов. Может быть, им вообще не нужны никакие кролики. Подумаешь, сидит себе в клетке, хвост прижал и дрожит весь от страха, чего дрожишь-то? чего дрожишь? Может быть, лучше вообще на стуле сидеть и не слезать с него, пока вся эта ерунда не кончится. Вот договорят взрослые, уйдут кто куда, там и посмотрим.
Привели, посадили, говорят, делай, что хочешь, а я обычно в это время телевизор смотрю, там вечером в понедельник, вторник, среда, еще четверг, пятница, нет, в пятницу нет – сериал идет, там люди гуляют по парку, катаются на коньках, а еще у них над головами много-много огоньков, наверно, миллион или даже больше, потом они обнимаются и идут к себе в квартиру. Они сидят на кухне и пьют чай с бутербродами. Это когда режут булку, а потом мажут маслом или вареньем, а иногда сразу маслом и вареньем, и пьют с чаем. Они всегда о чем-то говорят, только я не всегда понимаю. Мне больше нравится, когда они в парке, когда миллион огоньков, а они держат друг друга за руку и идут. А еще они иногда сидят на скамейке и тоже говорят. А иногда молчат. Мне не нравится, когда они ругаются или плачут. Я тогда не смотрю телевизор, потому что мне не хорошо. Тогда становится уже очень поздно и мне надо идти спать.
Девочка, девочка, возьми коробку, открой ее, там много разных деталей, но если разобраться как следует, то можно построить дом для твоих кукол, как их зовут? у них будет свой дом, им будет куда прийти из парка, ты усадишь их за стол, они будут болтать о всякой всячине, как прошел их день, с маслом или вареньем? давай и с маслом, и с вареньем, будем дурачиться и пить из блюдечка, я буду барышней, а ты будешь строгим, но очень добрым учителем, я буду дуть и пить чай, а ты будешь рассказывать всякие истории, потому что все учителя знают, они всё знают, всё-всё. А потом я очень устану, я скажу спокойной ночи, учитель, и пойду спать, а ты поцелуешь, я скажу: вот еще! и обижусь, только понарошку, чтобы не зазнавался, ладно?
Кто этих детей знает? Может быть, они захотят поселить в доме кролика. Ведь лучше жить в доме, чем в клетке, правда? Может быть, дети решат, что кролик сам должен выбрать и выпустят его. Мимо детей пробегает лиса. Рыжая, осторожная, она принюхивается и шарахается от любого чужого движения. Выходит мужчина, снимает шляпу и начинает сеять зерна, будто настала весна, будто поле распахано и самое время засеять землю, чтобы после дождя, когда пройдет не так уж и много времени, поле заколосилось. Начинается дождь. Мужчина видит, что дети не знают куда спрятаться. Он выбирает из хлама зонт, который раскрывается только наполовину, и дает детям. Им приходится прижиматься друг к другу, чтобы зонт мог их укрыть обоих. Рассыпавшаяся гуашь намокает и рядом с мальчиком и девочкой появляются разноцветные лужи. А может быть они захотят укрыть от дождя кролика? Кто их знает. Мужчина раскачивает одну из качелей, плюет под ноги и уходит. Дождь проходит. Там, где благодатная почва, семена прорастают, поднимаются травы, мальчик и девочка, мальчик и девочка, вот ваш сад. Они выпускают кролика на траву, они угощают его листьями капусты, глупый ты, кролик, чего дрожишь? Выходит тучный мужчина, кажется, что он съел облако, дядя, а вы облако проглотили? Дядя ничего не глотал, дядя распахивает пальто и выпускает птиц. Они выпархивают и взлетают под самую крышу. Дети, дети, дураки мы все. Над детскими головами зажигаются огоньки. Наверно, миллион. Или даже больше.
КОНЕЦ
Делай раз!
пьеса
комедия
в одном действии
Действующие лица
ЛИФ., поэт и цилиндр.
МАЯК., оперный злодей с волевой челюстью и отсутствующими передними зубами. Куб.
ХЛЕБ., благой, фигуративно выражаясь, вообще черт знает что такое.
БУР ПЕРВЫЙ, брат Бура Второго. Правильный прямоугольник.
БУР ВТОРОЙ, брат Бура Первого. Неправильный прямоугольник.
КУЛЬ., хозяин застолья. Круг.
МАЛЕВ., человек в черном. Квадрат, разумеется.
РАБОЧИЙ СЦЕНЫ.
ЧЕЛОВЕК В ЦИВИЛЬНОМ
и другие.
Задник сцены представляет собой большой квадратный черный экран. Пока заполняется пространство зрителями, если таковые имеются, рабочие сцены выкатывают, вытаскивают, несут на руках – объемные геометрические фигуры, в которых застряли ЛИФ., ХЛЕБ., БУР ПЕРВЫЙ, БУР ВТОРОЙ, КУЛЬ., – каждый согласно своей фигуре, определенной выше. КУЛЬ. с газетой в руках. Каждый из них в течение всего действия то прячется с головой в своей фигуре, то снова выглядывает. РАБОЧИЙ СЦЕНЫ останавливается, опустив одну из фигур, вытаскивает из заднего кармана комбинезона лист. Рабочие сцены и другие нисколько не играют.
РАБОЧИЙ СЦЕНЫ (читает с листа). Двумя годами ранее, а именно в двадцатых числах ноября тысяча девятьсот двенадцатого года в четвертом часу ночи, находясь на Мытнинской набережной города Санкт-Петербург, гражданин Лифшиц, присутствующий здесь, (Указывает пальцем, не отрываясь от листа.)сообщил гражданину МАЯК., (Указывает пальцем на пустующее место, туда, где должен быть куб.) присут…
Рабочие сцены тащат куб, в котором застрял МАЯК. Куб занимает свое место.
МАЯК. М…
РАБОЧИЙ СЦЕНЫ. …присутствующему здесь, следующее. Первое. (Вздыхает.)Второе… Латы гражданина Брюсова, Вэ Я, тысяча восемьсот семьдесят третьего года рождения, проживающего по адресу: г. Москва, Крапивенский переулок, дом Констанипольского подворья, на самом деле изготовлены из бумаги. Третье…
Рабочий сцены заминается, переворачивает листок, снова переворачивает, растерянно оглядывается в сторону.
…так оборвано же…
Пауза. Выбегает ЧЕЛОВЕК В ЦИВИЛЬНОМ и подает рабочему сцены другой листок. Оборванный забирает и убегает обратно.
… а. Восемнадцатого декабря того же года в г. Москва вышел сборник в защиту так называемого "свободного искусства", где было указано, дословно "бумажные латы с черного фрака воина Брюсова". Гражданин Лифшиц, будучи в здравом уме и твердой памяти, никаких прав гражданину Маяковскому на использование его, гражданина Лифшица, речевых оборотов и фразочек не давал. Гражданин Брюсов претензий к латам не имеет. На вопросы прибывших сотрудников гражданин Маяковский пояснил следущее: "Идите
козе
в трещину". Гражданин Лифшиц говорить отказался. Так же было установлено, что претензий никто ни к кому не имеет, от дач указанные граждане отказываются, а так же от рек и банных веников. И в общем-то все это бестолку. Что именно "это" установить не удалось. (Замнувшись, разочарованно бормоча.)Херня какая-то…
ХЛЕБ. Гызь-гзь-гзь!
БУР ПЕРВЫЙ. (успокивающе ХЛЕБ.). Тё-тё-тё.
Рабочий сцены глядит на фигуры, плюет, негодуя, в их сторону и уходит. ЛИФ., МАЯК., КУЛЬ., БУР ПЕРВЫЙ., БУР ВТОРОЙ., ХЛЕБ. – каждый в своей фигуре – провожают рабочего взглядом, некоторые пытаются похлопать в ладошки, но неуклюжий костюм мешает. В это время рабочий сцены тащит большой черный квадратный лист на середину. Фигуры, в которых "застряли" остальные, оказываются позади. Дотащив, удаляется. Из квадратного листа выныривает голова МАЛЕВ.
КУЛЬ. Вот. (Читает в газете.) Я беден и уродлив. Ищу полнейшего контраста.
БУР ПЕРВЫЙ. Что о приезде?
КУЛЬ. Гм. (Читает.) Поэт-безумец призывает из далей седых ту, что дерзнет…
БУР ВТОРОЙ. Опять Бальмонт за свое.
ЛИФ. Да что о приезде-то?
КУЛЬ (делает вид, что плюет на руку, но намеренно попадает в газету). О приезде ничего особенного. Поезд как поезд. Фырчит себе да постукивает. Перрон все тот же, носильщики те же.
МАЛЕВ (пытаясь вертеть головой). Итальянец! Итальянец прибыл?
КУЛЬ (читает). Прибыл Филиппо Томмазо Маринетти… почтенной публике… только два вечера… проездом… только с очень крупным достоинством…
ЛИФ. Да прекратите же вы свои пошлые объявления!
КУЛЬ. Тут, видимо, хотели про деньги, но вышло – и правда – двусмысленно.
ЛИФ. Если про деньги, то еще пошлее.
КУЛЬ. Это вы, господин хороший, им цену не знаете. Известно, мол, фантики и ничтожнейшая ерунда. Однако, позвольте заметить, без фантиков и манифестов не отпечатать. А столоваться? Это Владимиру за растак можно и к Гумилеву за другой-третьей красненькой, а после кофт набрать да по набережным манкировать. Однако есть люди, которым подобное поведение не пристало. Чин, знаете ли, не позволяет.
БУР ПЕРВЫЙ. Оставьте! Оставьте!
КУЛЬ. Нет уж, позвольте!
МАЯК. (басовея). Сыты чинами! Чиииннушами! Чииинарррями покатогооллловыми!
КУЛЬ (резко). Владимир!
МАЯК (неожиданно скромно). Николай Иванович.
ЛИФ. Так кто встретит пройдоху?
МАЯК (басовея). Проходи, пройдоха! Отходи его, отходи по горбу итальяшку!
ХЛЕБ. Вьёшь его вязь!
БУР ПЕРВЫЙ. В тыкомку!
БУР ВТОРОЙ. Перебор, братец, пи-бару-пам!
МАЯК (неожиданно скромно). Устал я от этой всей фамильярности, панибратства, закидонства, что ли, зайдешь в студенческую столовую, закажешь стейк, ну, потому что любишь стейки и что тут такого, и думаешь: а не плохо ли я поступаю? Известно, сам бывал, студенчество – народ бедный, иные и сахар к чаю по полгода не видели, а ты – стейк… И видишь – смотрят на тебя с нескрываемой злобой. Оно и понятно, – ты, значит, с голоду пухнешь, а тут явился франт и стейками перед тобой балуется. Так я же не нарочно, я же мчался галопом, (Декламируя.) не глядя в прозрачные лица, (Снова оправдываясь.) лишь бы кусок-другой перехватить. Думаешь, надо исправить ситуацию. С чистым сердцем остаться, что ли. И заказываешь всем стейки. Хоть и деньги до зарезу нужны, хоть и выйдешь теперь из проклятой столовой без штанов. Да и Бог с ними, со штанами! Люди! Люди – главное! А они вскакивают с мест, глаза кровью налиты, вилочки в ручках тонких сжимают. Они вегетарианцы. Они просто не едят стейки. И убить готовы любого, кто их ест. Кровопийцы! (Ревет как вол.) Клопы, бля!
Пауза. Буря стихает.
БУР ПЕРВЫЙ. Де мыслибус нонэс диспутандум.
МАЯК. За них теперь убивают.
ЛИФ. Вот! Вот!
МАЯК. Что?
ЛИФ. Меня вы третируете за Пушкина под подушкой, а сами с Достоевским спите!
МАЯК. Я не имел подобных связей с досточтимым автором.
ЛИФ. Я не вам, Владимир, я вообще!
КУЛЬ. Так что же со студентами?
МАЯК. Да ничего. Дал одному в харю да и пошел в мануфактуру гардероб обновлять. А газету наутро раскрываю, а там "новый performance Маяковского" и разбор по косточкам. Вышло так, что я и не голоден был, и не стейк вовсе ел, но пускал "кровь обществу, отравленную хлыстовцами, чуриковцами и прочими сектами".
КУЛЬ. И век пройдет, а травить будут. И всякое великое обратят в блуд. И чистое – в срам.
Пауза.
БУР ВТОРОЙ. Аминь.
ХЛЕБ (неожиданно просто). Вот и Маринетти преподносит футуризм, как религию будущего. Никаких аминей в моем будущем!
БУР ПЕРВЫЙ (внезапно оживившись). Жвалчь! Жвалчь!
БУР ВТОРОЙ (набрав воздуха полную грудь). Шшшщщибылыбалу!
Куль (пытаясь сделать фэйспалм). Дичь… (Сочтя за грубость.) Простите, господа.
ЛИФ. Кроме шуток, предлагаю бойкотировать визит итальянца.
КУЛЬ. Это почему же?
МАЛЕВ. Да.
ЛИФ. Во-первых, он нас сюда учить приехал. А мы давно учёные. Он тут будет брызгать слюной на курсисток, а они, ни слова не понимая на итальянском, будут в ладошки хлопать, потому что иностранец, а у нас всегда так: своя рубашка хоть и ближе к телу, да чужая красивше.
МАЯК. А во-вторых?
МАЛЕВ. А в-третьих?
БУР ПЕРВЫЙ. Бенедикточка мой бенедиктовый, нашли кого ревновать.
ЛИФ. Нет никакой ревности! Курсистки эти мне и даром не нужны! Выпиши из Парижа самого захудалого фермера, который и грамоте-то не научен, вымой, наряди во фрак да в Петербург свези. И местная интеллигенция будет ему в рот заглядывать. По нужде сходит – и в этом найдут для себя откровение!
МАЛЕВ. Где вы видели в Париже фермеров? Одни путаны да студенты.
КУЛЬ. Вы, товарищ, покамест в Париже не были. Не надо.
МАЯК (неизвестно кому). Ты-то того! Ты-то! Чего расселся?! Штаны протираешь?!
ХЛЕБ. Говоря вообще, господин хороший Маринетти – известный националист. Искусство искусством, а каждый кулик, как говорится…
БУР ВТОРОЙ. Каждый жули́к.
КУЛЬ. Слушая вас, Бенедикт, вот и выходит, что уж не слишком-то вы отличаетесь от ненавистного вам итальянца.
ЛИФ. Отличаюсь! Люблю свое Отечество, но не ставлю его над другими!
БУР ПЕРВЫЙ начинает поскуливать "Боже Царя храни".
Но ехать в Россию, почитая себя Цезарем в землях варваров, – это уже слишком!
БУР ВТОРОЙ. Какие такие «варвары»? (БУРУ ПЕРВОМУ.) Да тише ты!
ХЛЕБ. Что за фашизм?
КУЛЬ. Вы сегодня как-то особенно расположены к словообразованию.
БУР ВТОРОЙ. Ваши же варвары вас и пристрелят.
МАЯК. Прямо в грудь!
БУР ВТОРОЙ. В темечко – бац!
ЛИФ. Пусть так. Но, надеюсь, что итальянца варвары пристрелят быстрее.
МАЛЕВ. Но-но-но!
МАЯК. Ма-ма-ма-ма!
ЛИФ. Что?
МАЯК (неожиданно скромно). Мама.
Все поворачиваются в сторону МАЯК. Пауза.
Мама, знаете, ужасно стыдится всех этих моих оранжевых кофт, голой шеи… (ЛИФ.) Ты видел, Бенедикт, да? Купил материи такой расцветки, что у самого чуть глаза не вытекли. Говорю маме "сшей, мама, рубаху", а она ни слова. Знает, что ей будет невыносимо от того, что сшила ее. Но садится и шьет. Любовь, вот ведь что.
ЛИФ. А причем тут ваша мама?
МАЯК (обиженно). Да при том, что я ведь и не объясняю ей, зачем мне вся эта цветастая размазня. Что у меня? Вкуса, что ли нет? Или я пижон какой?
БУР ВТОРОЙ (приблатнено). Фраер.
МАЯК. Потому что мама и так знает. (Ревет, подобно волу, в пустоту.) А ну обратить внимание! Я вас всех выведу! Изведу чернил, чернь!
МАЯК. плачет. Натурально из носа течет. Пауза. КУЛЬ., ЛИФ., БУР ПЕРВЫЙ, находясь ближе, пытаются добраться до МАЯК., чтобы помочь ему привести себя в порядок. Но двигаться в фигурах нет почти никакой возможности и получается никудышно и танцевально.
КУЛЬ (глядя по сторонам). Д… да помогите же ему!
Спешно выходит ЧЕЛОВЕК В ЦИВИЛЬНОМ, достает на ходу носовой платок, вытирает МАЯК. лицо, МАЯК. сморкается в платок.
ЧЕЛОВЕК В ЦИВИЛЬНОМ (шепотом). Ну все, все, еще чуть-чуть и домой. Все, все…
ЧЕЛОВЕК В ЦИВИЛЬНОМ уходит.
БУР ПЕРВЫЙ. Да ладно тебе, Володь.
БУР ВТОРОЙ. Владимир Владимирович, на вас люди смотрят. Весь мир, так сказать, дрожит.
БУР ПЕРВЫЙ. Володичка, у-сю-сю, лови краба. (Тянет пятерню.)
МАЯК. (насупившись). Да что вы меня всё как мальчишку сюсюкаете?! Всё, баста! Справлю фрак, лайковые перчатки, стану буржуа и сплевывать извинительно прямо в морды сермяжные. (Сплевывает.)
БУР ВТОРОЙ. Не быть тебе, Володенька, буржуа. Быть тебе разве что пролетарской агиткой. Красной от интимных любезностей, что твоя барышня.
МАЯК. Не трожь! Не трожь! В морду – на!
Пытается дотянуться, но, разумеется, не получается.
КУЛЬ. Вот вы, Николай, интеллигентный человек из уважаемой, известной на всю Россию семьи. А ведете себя как извозчик в кабаке. Ну что вы? На выставке что ли? Здесь-то вы перед кем ярмарничаете?
БУР ПЕРВЫЙ. Да не было у нас никакой семьи на всю Россию…
КУЛЬ. Вот и помолчи, Полифем Полифемыч!
БУР ВТОРОЙ. Да что вы нас все хутором попрекаете? Что за большебратство такое?! Вы, конечно, известный меценат и радетель, Николай Иванович, но и мы не в грязи валялись!
КУЛЬ (примирительно). Ну, будет, будет.
МАЛЕВ. И все же итальянца подобает встретить как положено, с русским гостеприимством, с хлебом солью…
ЛИФ. Давеча на кровать лег и вижу человек идет по снегу, лошадь под уздцы ведет. Хромает лошадь – околелая. И сам человек, в тряпье бабское замотанный поверх шинели, точно француз наполеоновский, еле идет. Лошадь падает. А человек достает нож и пытается отпилить ей голову. А руки его – промерзшие до костей – не слушаются. Человек воет, воет. Или то метель.
БУР ВТОРОЙ. Срусс срусс срусс.
БУР ПЕРВЫЙ (громогласно). Приими, Господи, раба твоего, сына Филиппушку!
КУЛЬ. Надо уважить гостя. Манифестировать потом будем.
ХЛЕБ. Нет, господа хорошие! Манифестировать будем немедленно!
МАЛЕВ. И что же вы манифестировать собрались?
МАЯК (набычившись). Газоэзо-газоэзо.
ХЛЕБ. Что учить ему нас нечему!
ЛИФ. За гостеприимством дело не станет. И встретим, и водки нальем, программу развлекательную устроим. Эрмитаж там, Кунсткамера…
КУЛЬ. Вы издеваетесь?
ЛИФ. Разумеется.
БУР ПЕРВЫЙ. Что, в конце концов, о нас скажут? Итальянец на весь свет раструбит, что в России кроме трупов по музеям нет ничего. А в театрах купидоны нафталиновые в лосинах прыгают.
БУР ВТОРОЙ. Что варвары.
МАЛЕВ. Что в лаптях ходим.
БУР ПЕРВЫЙ. Медведей лапаем.
БУР ВТОРОЙ. Россия кондовая. Весь мир на велосипеды перешел, а мы все навоз скребем.
БУР ПЕРВЫЙ. Что только и умеем, что задираться!
МАЛЕВ. Бряцать оружием!
БУР ПЕРВЫЙ. Бренчать!
БУР ВТОРОЙ.. Брррр!
МАЛЕВ. Балалайничанье!
БУР ПЕРВЫЙ и БУР ВТОРОЙ. затевают плясовую вокруг МАЛЕВ. В громоздких костюмах у них ничего не получается.
БУР ПЕРВЫЙ. Тра-тари-ра-ти-та-та!
БУР ВТОРОЙ. Тра-тари-ра-ти-та-та!
Оба падают. Пытаются подняться.
ХЛЕБ. Как это пошло. Пошлее ваших стихов.
ЛИФ. И картин.
МАЛЕВ. Да что пошло-то?! Что «пошло»?! Чего вы видели? Шландаетесь по Невскому разукрашенные, да по музеям скандалы устраиваете! А я вот всю жизнь по провинциям кочевал!
БУР ПЕРВЫЙ и БУР ВТОРОЙ, помогая друг другу, все-таки поднимаются на ноги.
ЛИФ. А здесь, между прочим, столичных нет, кроме Николая Ивановича. Да и он в Гельсингфорсе родился. А все остальные со степных аулов да сёл, а Владимир – так вообще с гор спустился да в лес угодил! Шагали мы по дорогам империи не меньше вашего, дорогой художник! А то и поболее!
МАЛЕВ. прячет голову, скрываясь в черноте квадрата.
БУР ПЕРВЫЙ. Тятя, тятя заходит в комнату, говорит, что это вы здесь намалевали, малевуны, гадость какая-то вырвиглазная, мол, платили, платили, а за что, спрашивается, деньги давали кровные, агрономические, стоило ли, говорит, по казаням да одессам в академиях рассиживаться, и по столу кулаком хозяйским – тресь!
Из глазницы БУРА ПЕРВОГО выпадает стеклянный глаз и катится по полу. БУР ВТОРОЙ невозмутимо продолжает.
и холсты, говорит, грязью измазали, и сами, говорит, измазались. Свиньи и есть. И дверью хлопнул, родитель. Володичка даже не заметил: знай себе листает медицинский справочник, для картин еще не высохших, названия выискивает. А я к вечеру тяте пейзаж сообразил. Чистый шишкин-мышкин. Тятя, тятечка, не ругай прометеев, огонь приносящих, всё мы умеем и не зря ты на нас тратился, ой не зря, тятя, ой не зря!
Выходит ЧЕЛОВЕК В ЦИВИЛЬНОМ. Пытаясь сделать все быстро и незаметно (что, конечно, не получается), подбирает стеклянный глаз, протирает о рукав.
БУР ВТОРОЙ. В ухо! В ухо вставь!
ЧЕЛОВЕК В ЦИВИЛЬНОМ вставляет обратно в глазницу и спешно уходит, пригнувшись.
ХЛЕБ. Всё-всё-всё. Всё-всё-всё.
КУЛЬ. Что «всё-всё-всё»?
ХЛЕБ. Всё всё-всё-всё.
КУЛЬ. Вы меня, кажется, пытаетесь надуть.
ХЛЕБ. Нисколько. Вас время надует. Как и всех нас. Какая в сущности разница, кто ушел дальше: Маринетти или мы? И мы, и он – боремся, несемся, так сказать, в авангарде. Кто-то быстрее, кто-то медленнее. В конце концов, разница не слишком велика. Что с того, что итальянец не может открыть нам ничего нового? Да и публике разношерстной тоже. Его и слушать-то не будут. Будут глазеть. Чтобы потом, прогуливаясь под ручку по набережной, в скучном разговоре заметить как бы невзначай, дескать, был/была, видел/видела своими глазами, «какой скандал!» и довольное хихиканье в ладошку. Кто-то сделает умное лицо. Только и всего.
БУР ПЕРВЫЙ, ЛИФ., КУЛЬ., МАЯК., БУР ВТОРОЙ по очереди прячут головы в своих фигурах.
Авангард, футуризм… Для Маринетти футуризм – религия будущего. Для нас – чистая энергия жизни. Темперамент, если угодно. Но в будущем будут называть авангардом не столько движение вперед – болезненное и, возможно, смертельно опасное, сколько обыкновенный эпатаж. И никаких вам религий и темпераментов. Одна поза.
МАЯК. (высунувшись). То есть как?
ХЛЕБ. Вы зачем желтые банты носите?
МАЯК. залезает обратно.
Публика приходит не ради ваших обратных рифм, а ради скандала. Ей скучно, mon ami, просто скучно. Сейчас вы добиваетесь внимания публики раскрашенными лицами и кричащими нарядами, уверяя себя, что сохраните их внимание и к искусству.
