Читать книгу Строчек голубиная пехота - Дмитрий Алексеевич Терентьев - Страница 1
Оглавление* * *
На песчаном речном берегу
человек стоит одинокий,
утопая в своём бреду,
смотрит в волжский разлив глубокий.
Говорит реке: «Не могу,
не могу больше жить на суше!
Умираю на берегу,
в водном мире мне будет лучше.
Стану окунём ли, плотвой,
ряской малой ли, донным камнем.
Только дай мне река покой,
память чистую только дай мне!»
Беспокойно течёт река.
Волны режут под нож кувшинки,
нагребают валы песка,
человеку грызут ботинки.
Говорит река: «Унесу,
унесу все твои печали,
схороню где-нибудь в лесу,
где не слышно проклятых чаек.
Только ты от меня уходи!
В водном мире живым не согреться.
Донный камень в твоей груди,
сетью ряски обвито сердце».
И бредёт человек домой
успокоенный, водянистый.
И прохладной речной волной
в бочке черепа плещут мысли.
Открывает на кухне кран,
открывает и в ванной тоже.
И течёт изнутри океан.
Из груди по песчаной коже.
* * *
Шепчи меня.
Шепчи. Шепчи. Шепчи.
Так говорит река, и мне приятно
шептать её. Тянуть её лучи
и, преломляя, возвращать обратно.
Я человек воды, и мне легко
уплыть-приплыть, стекаться-растекаться,
цедить из глаз на берег молоко,
у пирса в шутку с лодками толкаться.
Когда проснусь я рыбой золотой,
не буду знать ни радости, ни грусти.
Я стану сам стремительной водой,
движением от ручейка до устья.
Я буду путать лески рыбаков,
играть в пинг-понг цветными поплавками,
тревожить плавниками сон богов,
сверкать на солнце жёлтыми боками.
Я научусь невидимо всплывать
в любой реке от севера до юга.
Как за меня обрадуется мать,
реликтовая мудрая белуга.
Не страшно опуститься и на дно,
не страшно быть зажатым берегами.
Все рыбы в мире сходятся в одном, -
куда приплыть мы выбираем сами.
И страх один у рыб, посмертно стать
куском в ухе́, на противне котлетой.
И есть одна у рыбы благодать, -
осесть в реке, что называют Лета,
без памяти, без боли, без следа.
…В ладонях долго не удержишь реку.
Течёт вода.
И это навсегда
дарует жизнь речному человеку.
* * *
Широко молоком растеклась Идель
по овсяным лугам и левадам,
наводнила терпеньем сердца людей,
посулила покой и отраду.
Утонувшего в дрёме, меня река
вдохновенным простором манила.
Я услышал, как в ней говорят века,
как волнуется прадедов сила.
Я услышал, как память воды влечёт,
ведовство погруженьем проверив,
как в тебе мировая река течёт
половодьями тюркских поверий.
Вот мои рукава, вот твои рукава.
Если хочешь, мы в шутку поспорим:
чьи длиннее.
Зачем? В этом ты права:
реки равными встретятся в море.
Я и ты.
Идель, аки Ак-Идель, –
сопричастие рек в новом русле.
При стремлении к целому, наш удел, –
протекать от истока до устья.
* * *
От орехового спаса
хлебом проводил Отец
куполами Арзамаса
в Бор, Ветлугу, Городец.
Мчит стрелой «Борис Корнилов»
в сонме волжских голосов.
Заманила, заманила
синь семёновских лесов,
где хранит о предках тайну
заповедный Светлояр,
граде Китеже… Где станет
тихой бухтой Красный Яр.
И привидится: беляна
об Ветлугу точит борт.
Ткёт царевна-Несмеяна
в небе хохломской узор.
Позабытыми слогами
домовинный сон прорву,
прошагаю вверх ногами
по небесному ковру.
* * *
Не течёт, не плещет, не искрится
медленная жизнь в глухой деревне,
проплывая облаком над полем.
В нём нельзя увидеть тот корабль,
лестницу к которому приставишь,
