Читать книгу Война и люди - Дмитрий Анатольевич Куликов - Страница 1

Предисловие

Гори в огне

Все, что не тлело,

Не обмани тебя земля.

Сумей все то,

Что не сумело,

Не дай им обмануть тебя.

Используй шанс,

Коль дан судьбой,

Не жди момента погодя.

Беги за ним,

Он за тобой,

Не поддавайся, не любя.

Сожми кулак,

Прости былое.

Не обречет тебя судьба.

Поверь в добро,

Убей все злое,

Есть только ты и у тебя.

Эта повесть состоит из отдельных рассказов, которые весьма правдивы, но тем не менее не стоит принимать все ниже написанное за чистую монету. Я убедительно прошу вас не считать эту книгу доподлинно документальной, даже если она таковой и является, а исключительно художественной. Анализируйте, думайте и делайте выводы в меру своего восприятия. Ваше право соглашаться с размышлениями и поступками героев книги или нет. Рассказы объединены под одним общим названием и не имеют хронологии, так как каждый из них имеет право являться самостоятельной историей в силу своей обособленности. В книге не упоминаются ни имена, ни звания, ни клички, ни города, ни временные отрезки, за очень редким исключением. Это сделано как с точки зрения человеческой и всемирной этики, так и для того, чтобы вы, уважаемый читатель, не привязывались к личности, месту и времени и не были введены в заблуждение. Не стоит привязываться даже к событиям, описанным в рассказах. Это книга о людях в целом, о том, как они себя ведут в особенных условиях, о их мыслях и чувствах, о меняющемся день ото дня мировоззрении и обретении ими душевного спокойствия. Но и это не главное. Каждый рассказ раскрывает вам, уважаемый читатель, казалось бы, такую известную, но на самом деле так гибко выстроенную систему человеческих ценностей, способных по воле случая перевернуться с ног на голову. Эта книга о цене человеческих ошибок, о храбрости и глупости, о героизме и безнаказанности, о силе веры и духа. И я верю, что после прочтения этой книги каждый сможет в ней найти что-то для себя. Эта художественная книга является кратким собранием огромного бесценного опыта, который стоил кому-то здоровья, кому-то жизни, а кому-то подарил смысл существования. Нас с детства учат не повторять чужих ошибок, смотреть наперед, но если бы мы следовали этим советам, то жизнь была бы слишком прекрасной и прекрасно неинтересной. Но все-таки… а что, если попробовать?

Наша встреча

Он написал стихотворенья

Про маму, Бога, про судьбу.

Он говорил о смысле жизни.

Царь-Бог судья – я не сужу.

Он вспоминал красивых женщин,

Как их любил и как страдал.

Писал, как любит Русь родную,

Да обо всем он написал!

Но есть одно стихотворенье,

Что не забуду никогда.

А посвятил он его другу,

Своему другу навсегда.

Я не один такой счастливец,

К такому счастью не стремлюсь.

Не обделит своей любовью,

Быть обделенным не боюсь.

Давно не видели друг друга,

О нашей встрече я молюсь.

Не то чтоб очень верю в Бога,

Но о невстрече я боюсь.

Я помню, мы могли часами

Друг друга слушать, понимать.

А на людях, чтобы не знали,

В далеки дали посылать.

Напишет он еще немало,

Прочтут его еще не раз.

Но есть одно стихотворенье,

Что буду помнить лучше вас.

(Моему другу Арсению Гусеву)

На кухонном столе остывал чай. Мой друг сидел на стульчике, облокотившись на спинку, и, глядя в окно, пускал сигаретный дым в открытую форточку.

– Ты знаешь, я вообще не курю. Но иногда вечером, в тишине люблю вот так посидеть у окна и подумать. Просто подумать, не важно о чем. Когда не спеша куришь, мысли складываются совсем по-другому, – сказал он, выпуская дым из легких.

– И о чем же ты сейчас думаешь? – спросил я не без интереса и сделал глоток горячего чая.

– Да так… Не вникай, – ответил он и затушил окурок в самодельную пепельницу из жестяной консервной банки, стоящей на подоконнике.

В новостях по телевизору шел репортаж с места событий очередного теракта. Журналист рассказывал о погибших, пострадавших, о проделанной работе, о начатом следствии, про виновных, которые будут обязательно наказаны по всей строгости закона, про выраженные соболезнования… В общем, все, как обычно. Тут мой друг подошел к телевизору и выключил его звук. Как и многие другие кухонные телевизоры, этот пульта не имел.

– Не люблю. Вечно они… Врут они нам все. Не все, конечно, но врут. А я не люблю вранье слушать, – сказал он и снова сел возле окна. Его взгляд был устремлен в глубину темной улицы, где ярко горели окна дома напротив, а за ним можно было рассмотреть фонари, освещающие переулки. – Может, коньячку? Ну немного. А то стоит уже сколько – и попробовать не с кем, – спросил он, повернувшись ко мне, и слегка нахмурился, как обычно делают, когда желают услышать положительный ответ.

– Ну раз не с кем, то давай! Наливай свой коньячок! – ответил я, ударив ладонью по колену. Я и вправду был совсем не против.

Друг встал и открыл дверцу навесного шкафчика. В шкафчике красовалась бутылка «Старшины». Хрустальные стопочки были наполнены до краев, и казалось, что даже с горкой.

– Ну! Будем! – произнес мой друг незамысловатый тост. Очень типичный для первого.

– Будем! – поддержал я, и мы замахнули стопки.

Закусив лимоном и сырокопченой колбасой, мы оба на мгновение замолчали. За окном слегка моросил дождь, который очень мелодично разбавлял царившую ночную тишину улиц. Слышно было лишь наше дыхание. Мой друг хотел было закурить, но, покрутив сигарету, убрал ее обратно в пачку.

– Ну что? Может, еще по одной? – предложил он мне и, не дожидаясь ответа, разлил коньяк по рюмкам.

– Друг, расскажи мне о войне, – спросил я неожиданно для друга, слегка наклонившись.

– Хм… А что ты хочешь знать? – спросил он меня, ничуть не растерявшись, пережевывая кусочек колбасы.

– Я хочу знать только самое правдивое. Я хочу, чтобы ты мне рассказал об этом, – еще раз попросил я его.

– Что я тебе, старуха Изергиль или Шахерезада, что ли, байки травить? – возмутился друг.

– А мне баек и не надо, – уверенно ответил я.

– Ну если ты так желаешь… расскажу. Глядишь, и время скоротаем. А про войну это или нет, сам уже решай. По мне так война последняя была в сорок пятом году окончена. Другой такой не будет. А остальное… Массовое убийство. И что интересно, в обоих случаях изначально к битве «до последней капли крови» и победе во что бы то ни стало с любой стороны призывают те, кто, собственно говоря, кроме своего положения ничем не рискуют, но благодаря силе внушения это настроение овладевает теми, кто непосредственно должен осуществить эти приказы в действие независимо от иерархии. Я тебе расскажу. Только сначала давай выпьем, – и он поднял рюмку.

Мы выпили, закусили. Друг достал сигарету из пачки, покрутил ее и на этот раз закурил. Я не торопил его. Я знал, что мой друг не любит курить торопясь и предпочитает делать это молча. Затушив бычок, он повернулся ко мне и громко сказал: «Ну слушай!» И я стал слушать.

Подрыв

В песчаных бурях ветра

Мне верный друг компас.

Лицо в пыли и пепле,

Все время к часу час.

Дома ждет мой малый,

Не видел еще свет,

Но чувствую – он знает,

Каков в миру рассвет.

Я знаю, что он любит

Солнце и траву.

Он самым лучшим будет!

Знаю. Верю. Жду.

– Я***, я Т***!

– На приеме Я***.

– У меня трехсотый, тяжелый!

– Понял. Ваши координаты, отправляю вертолет.

Никто толком не понял, что произошло. Даже раненый офицер, лежащий на песке в разорванных ботинках, из которых как из губки сочилась кровь, от чего они пропитались ярким багровым цветом. Взрыв произошел неожиданно – сработал кассетный боеприпас. В данном случае поговорка «Что посеешь, то и пожнешь» приобретает самый что ни на есть прямой смысл. По этой территории недавно отрабатывали наши реактивные системы залпового огня «СМЕРЧ». В этот день отсюда должна была работать наша артиллерия.

– Т***, я Я***. Вертолет вылетел.

– Понял. Жду.

Тем временем офицер продолжал неподвижно лежать. В ушах звенело, и окружающие звуки смешивались воедино. Вместе с кровью утекали и силы, от чего пошевелиться с каждой секундой становилось все тяжелее.

«Вот идиот! – мелькнула в его голове мысль. – Хотя… вроде нет… а где мои ноги? – спросил он сам себя и опустил взгляд. – Ботинки на мне, значит, ноги тоже на мне…» – от этой мысли стало чуть легче. В том, что он будет жить, он не сомневался. Он не имел права умереть ни сегодня, ни завтра, он знал, что нужен живым. Мысли смешивались, и в голову лезла всякая дрянь.

Первая помощь была тут же оказана. Люди, окружившие офицера, ободряюще смотрели ему в глаза и говорили, что все хорошо.

– Будешь плясать еще! – сказал офицер артиллерии.

– Будешь, будешь, – поддержали его. Медик проверил крепость наложенных на бедра жгутов, ввел промедол и предложил воды. Офицер не отказался, так как губы и в горле жутко пересохло. После глотка воды стало действительно легче, хотя, возможно, ол уже успел подействовать. Жуткая боль начала немного стихать. Даже боец-разведчик В***, которому один из осколков угодил в голень, сидел на песке возле своего командира и что-то ему говорил. Он слышал: «Командир, не засыпай». А спать действительно очень хотелось. Сил оставалось все меньше.

На горизонте показался вертолет. Он сел на дорогу, и из него выбежали двое знакомых спецназовцев с носилками и врач.

– Что сделано? – спросил врач у медика.

– Жгуты наложены двадцать минут назад. Промедол вколол. Выше бедер видимых повреждений нет, – доложил медик.

– Хорошо. Слушай меня, – обратился врач уже к офицеру. – Сейчас мы положим тебя на носилочки, погрузим в вертолет, я дам тебе подышать в масочку, и ты заснешь. Хорошо?

– Хорошо, – ответил офицер.

Полет показался очень долгим. В вертолете находился еще один медик, который весь путь прощупывал пульс у офицера и повторял, что все нормально. Маску ему никто не дал. Видимо, не было в этом необходимости. Голову офицера разрывали мысли о том, как такое могло произойти с ним. Да, он принимал как действительность, что такое бывает и быть иначе не может: стрельба, рвущиеся снаряды, раненые, убитые – все обычно… Но почему с ним такое произошло, он никак не мог понять. И еще так неожиданно… В какой-то момент он даже подумал, что это сон, но его надежда на это не оправдалась, так как кровь, боль, слабость и шум лопастей вертолета были вполне настоящими. Такова натура человека. Мы считаем себя бессмертными, особенно если нам пару раз повезло, и непременно задумываемся о том, что умереть «как раз плюнуть», когда мы оказываемся на волоске от смерти. До нас не доходит мысль о том, что мы все абсолютно одинаковы и никто из нас не особенный. Порой в это трудно поверить, но это так. Мы знаем это на словах, но не верим по-настоящему головой. Бессмертны только Ахиллес и Дункан Маклауд, и даже у тех было свое слабое место.

В городе N вертолет уже ждал автомобиль неотложки. Офицера за считанные секунды перегрузили в него, и автомобиль сразу помчался к полевому госпиталю. К этому моменту он начал чувствовать полное безразличие и отрешенность, абсолютное спокойствие и отсутствие страха.

– Нормально все, – с улыбкой сказал врач.

«Еще бы сказали, что конкретно нормального», – подумал про себя офицер. Так часто слова «нормально» он в своей жизни до этого никогда не слышал.

У госпиталя ждал комбат. Офицер не сомневался, что он там. Комбат искренне переживал за все, что происходило за территорией города N.

– Д***, что случилось? – встревоженно спросил комбат у побледневшего и уже слабо соображающего офицера. Тяжело представить, что он в этот момент чувствовал.

– Подорвался, – лаконично ответил он, еле шевеля сухими и бледными губами.

Д*** закатили в палатку, поставили капельницу, и после этого он отключился. Комбат же наблюдал, как с Д*** срезали одежду, обувь, обрабатывали ноги, залитые кровью, с оторванными кусками мяса на стопах и раздробленными костями. Две царапины на мошонке говорили о том, что он настоящий везунчик. Комбат навещал офицера каждый день, пока его не переправили в Россию. Дальше началась уже совсем другая история…

Легенда

Течет течением время,

И время здесь как срок.

Спасает лишь терпенье

И вид пустых дорог.

Пейзажи гор скалистых

Окружены дождем.

Разрывы мин и выстрел

Обычно. День за днем.

Вчера с тобою рядом.

Сегодня он в мешке.

Смерть ходит где-то рядом.

Не подпускай ее к себе.

– Ну! Что скажешь? – заискивающе спросил друг, пристально посмотрев на меня.

– Пожалуй, что ничего не скажу… Что тут скажешь, – ответил я.

– Вот именно, что ничего! – громко сказал друг и стукнул ладонью себе по ноге.

– Ну действительно! – возмутился я.

– Да действительно! – ответил друг. – Все именно так и есть. Бывают вещи, которые не требуют ни слов, ни вопросов, ни охов-вздохов, ни критики о том, «как надо было». Абсолютно ничего. Ты прав. Бестолковые рассуждения.

– А что все-таки случилось? Ты знаешь? – спросил я.

– Нет. Никто не знает. Почти никто, – жестко ответил он.

Я задумался и на короткое время ушел в себя. Ведь действительно часто бывает, когда абсолютно нечего сказать ни в поддержку, ни в упрек, не находится комментариев, не потому что тебе ситуация безразлична, а потому что все сказанные тобой слова будут лишними и неуместными, но понимаешь это только ты, и поэтому твое молчание расценивают как равнодушие. И самое интересное, что в такие моменты тебе абсолютно все равно, как кто расценивает твое молчание. В этот редкий момент ты бываешь настоящим, не пытаешься показать себя лучше или хуже (что тоже бывает), даже если ощущаешь неловкость…

– Ну ты чего завис! – одернул меня друг. – Пить будем? Третью. Не чокаясь, – и снова, не дожидаясь моего ответа, он разлил коньяк по рюмкам.

Мы встали, выпили, и начался новый рассказ.

***

Эта история имеет полное право называться легендой. Реальная история, полная загадок. История о человеке, за которым смерть ходила по пятам и все-таки настигла его, но не в этот раз…

Старший офицер с позывным В*** получил задачу ночью привести подчиненную ему роту сирийской армии на один из подконтрольных опорных пунктов, объединиться с находящимся там подразделением и утром перейти в наступление на ИГИЛ (Здесь и далее – организация, запрещенная в РФ).

В*** лично проверил указанный маршрут и ночью в установленное время выдвинулся на место. Тем временем сирийцы, стоящие на опорнике, отдали в прямом смысле этого слова свои позиции игиловцам, или, как их еще называют, даишам, и ушли. По какой причине это произошло, можно только предполагать, но подобный случай совсем не был из ряда вон выходящим. Для сирийцев нормальное дело уйти с опорного пункта, потому что завтра выходной, потому что даиши собираются наступать, потому что еще что-нибудь. Сплошь и рядом предательство и безалаберность. Но случилось, что случилось.

В*** шел впереди, и на подходе к назначенному опорному пункту в его сторону был открыт огонь. Он дал своему подразделению команду «К бою!» Но позади него никого не было. Он остался один против войск игиловцев. Скорее всего подразделение, которое вел В***, было оповещено их «друзьями» с этой или с другой стороны, что опорник отдали и не стоит туда идти. Иначе как можно еще объяснить произошедшее. Особым желанием воевать с даишами сирийские войска, как правило, не отличались.

Следующим утром на месте, где произошло боестолкновение, были обнаружены: бронежилет, шлем, пустые магазины и заклинивший автомат. Тело не нашли. Что с ним произошло, мысли приходили самые разные и самые ужасные. «Неужели В*** в плену? – задавались вопросом посвященные в дело военачальники. – А может, ему уже голову отрезали? Что же докладывать?..»

Спустя неделю одна из автомобильных колонн двигалась по шоссе. Один из водителей увидел одиноко идущего в песках мужчину, и старший офицер колонны приказал остановиться. И каково же было удивление, когда в этом обессиленном мужчине узнали В***. Это было настоящее чудо.

Никто так и не узнал, как ему удалось спастись. Он никому ничего не рассказал. Ясно одно: мужества и силы духа у этого офицера было более чем. К сожалению, спустя больше чем полгода в очередной и последней командировке он все-таки «оказался в мешке». В*** снова командовал подразделением, и во время одного из боев осколками минометного снаряда ему порвало бедренную артерию. Спасти его не успели. Он погиб от потери крови тогда, когда совсем не собирался умирать. На следующий день он должен быть поменяться и улететь домой к своей семье живым.

Ошибка ценою в жизнь

Обычный день,

И есть работа.

Без задней дружно

Все в УАЗ.

Их было трое —

Их забота —

Нужно

Выполнить приказ.

Плотно пули застрочили.

УАЗ разбитый,

Люди в нем.

В решето их превратили.

Души в небо отпустили.

Души их мы не вернем.

– Почему про этих людей никто не знает? Почему ничего не говорят? – спросил я не столько друга, сколько произнес это в воздух, понимая, что вопрос сугубо риторический.

– Да потому что героев много ни к чему. Чем больше героев, тем больше волнений. Но когда героев нет совсем, то где патриотизм брать? Поэтому иногда один-два проскочат. Чтобы в тонусе держать, так сказать. А если о каждом говорить, то и до бунта русского великого и беспощадного недалеко. Я преувеличил, конечно, но суть ты, я думаю, понял.

– Ложь во благо… Сомнительное благо какое-то.

– Для тебя сомнительное, а для лгущих вразумительное. Главное, что верят. Если верят – значит, все правильно.

– То есть ты поддерживаешь эту ложь?

– А я не могу ни поддержать, ни быть против. Я только могу надеяться на то, что отличу вранье от правды… Я предлагаю не рассуждать долго, а выпить, и мы продолжим.

– Дружище, наливай! – сказал я и стукнул рюмкой по столу.

***

В тот злополучный день все шло своим чередом: летала авиация, вел разведку спецназ, и, конечно, работала артиллерия. Офицеру артиллерии, выполняющему задачи в качестве корректировщика, было указано выдвинуться дальше находящегося на переднем крае опорного пункта, занятого сирийцами для корректировки артиллерийского огня. Офицер и два бойца, один из которых водитель, отправились на УАЗе к указанному месту.

Но этот опорный пункт не был занят сирийцами. Это место было занято подразделением ИГИЛа. На этом участке шли бои, и, пока принималось решение, пока офицер и бойцы находились в пути, линия фронта сместилась на несколько сотен метров, и их никто об этом не проинформировал, но возможно, причина была и иной. Как всегда в таких случаях, полно возможных причин и много, что возможно, но итог один – все трое были убиты.

Когда офицер понял, что они едут к неприятелю, было уже поздно. Игиловцы открыли по УАЗу шквальный огонь. Обоих бойцов убили сразу. Офицера ранило – пуля пробила бронежилет, но он сумел выбраться из автомобиля и отполз за задние колеса, оставив за собой кровавую полосу. Он сражался, пока у него не закончились патроны. Всего на теле офицера было обнаружено четыре ранения, и все они оказались несовместимыми с жизнью. Но офицер бился до последней капли крови и позволил себе умереть, только когда отбиваться было уже нечем, он не дался врагу живым.

Тела погибших забирали с боем за них. На месте событий был обнаружен изрешеченный УАЗ и пустые магазины, лежащие за автомобилем перед телом офицера.

А ведь этого всего могло не быть. Безответственность одних заставляет становиться героями других. Есть старая пословица: «Если кто-то стал героем, значит, в этом кто-то виноват». Пример очень яркий. Но это война. Здесь убивают – это принцип войны. И потому отвечать в полной мере за их жизни не придется. Мы не знаем, сколько на самом деле военных совершает подвиги, сколько военных погибает и сколько остается калеками. То, что показывают по телевизору и освещают в СМИ, малая часть реальной картины. И те, кого стереотипно считают пьяницами и бездельниками, которые просто так получают «много денег» (без уточнения, сколько), по приказу отправляются в самые разные уголки планеты, несут боевые дежурства на границах, для того чтобы вся эта «грязь» не пришла на нашу землю. Нельзя это не ценить. Наше мирное существование – это результат их работы ценою в жизнь.