Читать книгу Лечебное дело zyablikova - Дмитрий Борисович Соколов - Страница 1
Моя карьера на «скорой помощи»
ОглавлениеТема "Скорой помощи" вдохновляла таких титанов пера, как Маврин, Звонков, Розенбаум и др. Я тоже вот решил испробовать свои скромные силы, ибо в самой ранней медицинской юности мне довелось немного поработать фельдшером линейной бригады. Тема безусловно волнующая, но работа там довольно грязная и весьма специфическая, поэтому я заранее прошу прощения у прекрасных читательниц, если некоторые вещи покажутся им не очень аппетитными.
Москва, апрель 1986 года. Весна в самом разгаре. Примерно Пасха, но никто точно не знает, ибо все граждане Великой Страны- ещё либо пионеры, либо комсомольцы, либо вообще кандидаты в/члены КПСС.
Но в Москве второй день стоит совершенно умопомрачительная погода!
Хочется заорать во весь голос: "Весна! Весна-а!! ВЕЕЕСНААА!!!"
Несмотря на непримиримую борьбу с пьянством и алкоголизмом, все москвичи и гости столицы пьяным-пьяны от этой – как первые 100 грамм после долгого перерыва – этой весны!
Этой столь ошалело – внезапно ворвавшейся в огромный город весны!!
А те, кто взаправду выпил – совсем потеряли голову!
Столицу накрыло не только теплом и солнцем, но и массовой эпидемией весеннего безумия…
К тому же, в стране начиналась Перестройка!!
Я – zyablikov, студент V курса мединститута, как и многие мои сокурсники подрабатывающий к "стипешке" фельдшером на "скорой помощи". Всего месяц прошёл, как меня взяли туда на 0.5 ставки. Я уже успешно закончил обязательную стажировку, ездя на вызова только с врачом, и теперь меня выпускают на самостоятельные вызовы в составе "фельдшерской бригады", которая состоит из одного меня.
Карьера скоропомощника у меня как-то сразу не задалась. Первый самостоятельный выезд был куда-то в лабиринт Мосфильмовских улиц. Водитель плохо знал этот район, а я в нем вообще был в первый раз, поэтому мы порядком проколесили в поисках нужного дома. К моменту моего прибытия виновница вызова, женщина 76 лет, уже была биологически мертва минут 15… мне оставалось только принести искренние соболезнования родственникам и засвидетельствовать этот прискорбный факт.
С ужасом думаю, чтобы я тогда делал, если бы застал её ещё живой.
На втором “самостийном” дежурстве меня вызвали в огромный дом на Кутузова, 26, в котором совсем недавно жили Брежнев и Андропов, о чём говорили две большие мемориальные доски на стене дома. Вызывал 80- летний пациент, военный пенсионер, которому стало "плохо с сердцем". С виду пенсионер выглядел браво и бодро, не внушал никаких опасений, гемодинамика была стабильной, и я бодро порекомендовал ему нитраты per os. Через несколько часов он вызвал снова, и в этот раз диспетчера к нему уже отправили “кардиобригаду” в составе рыжего сухого кардиолога Ефимовича, по кличке “Ефимоза”. Последний прибыл уже тогда, когда несчастный пенсионер тоже биологически скончался, установил “ОИМ” как причину смерти, и по возвращении на подстанцию прочёл мне небольшую ликбезовскую лекцию о линейной тактике в таких случаях.
Как в старом еврейском анекдоте: “мама, Ви будете смеяться, но Розочка тоже таки умерла…”
Это было моё третье самостоятельное дежурство, и уж сегодня, как мне казалось, всё пройдёт без сучка, без задоринки, хватит этих досадных ошибок, пора, наконец, показать всем, кто такой фельдшер zyablikov…
Оптимизму мне добавила и разгулявшаяся погода с температурой воздуха +20 и более. Те 10 минут, что я шёл от площади Киевского вокзала до 4-й подстанции во 2-м Брянском переулке, наполнили мои лёгкие такой лёгкостью, что я готов был взлететь, воспарить, взмыть, встрепенуться, воспрянуть, и даже вознестись… хотя последнее было как-то не по-комсомольски.
* * * * *
На подстанции царила такая же радостная обстановка. Все свободные водители высыпали из душных и сальных водилен на 1-м этаже, и все они теперь толпились на стоянке возле своих машин, курили, лениво пинали по шинам и обменивались солёными шофёрскими шуточками. “Свободные” фельдшера в расстёгнутых халатах курили у крыльца, блаженно щурясь на налившееся солнце. Между ними безбоязненно прыгали ошалевшие воробьи и суетливо семенили исхудавшие голуби, стуча клювами по тёплому пахучему асфальту.
Окна диспетчерской на втором этаже были распахнуты настежь. Там, как всегда, сидели два или три старших фельдшера, принимающие и распределяющие вызова. Это были суровые курящие тётки лет 35-40, совершенные неандерталки на мой взгляд, всегда намазанные и накрашенные сверх меры, хрипло-сиплые, с “сиськами” и “ляжками”, которые, по высказыванию Фридриха Энгельса, были “не только органом труда, но и продуктом его”. Опытнее, прожженнее и вульгарнее особ, чем эти, я больше нигде не встречал. Они разговаривали по телефону и перебрасывались с водителями солёными линейными шуточками, которые по солёности намного превосходили шофёрские.
Атмосфера этого невероятного праздника жизни оглушила меня совершенно. Я остановился поздороваться с курившими фельдшерами, среди которых были два или три моих однокурсника, заговорив с ними о чем- то, поэтому не сразу услышал, как диспетчерша сипло орёт на меня сверху:
– zyablikov, з…@л ты там трепаться! Пришёл работать, так работай, б… – вызов уже тебе! Женщина, 27 лет, острые боли в животе, с улицы, Смоленская площадь, напротив Гастронома, на нашей стороне Садового…
Таким образом, на раскачку времени не было. Усилием воли обломав себе спровоцированные острым приступом весны крылья, я ринулся на 2-й этаж, мигом переоделся, получил под роспись наркотики, рацию и тонометр, схватил ближайшую дежурную укладку и побежал отыскивать своего водителя.
Напротив Гастронома на Смоленке, в равнодушной толпе, от острых болей в животе мучилась молодая женщина, и только я, я – zyablikov, мог ей помочь!!
– Куда едем? Где? Смоленка? Уличная? – осклабился водитель Аскарсаидов, по кличке “Аскарида”. – Понятно… ща вылечим! Садись, студент!
“Какая она тебе “уличная”? – возмущённо подумал я, садясь рядом с этим примитивным, всегда пахнущим бензином существом. – Уличные все- там, в мире капитала!”
Где-то в Лос-Анджелесе! в фильме “Новые центурионы”, который я смотрел в глубоком детстве. Там двое полицейских, старый и молодой, патрулируют ночной город, по пути сгребая с центральных улиц циничных чернокожих проституток и набивая ими свой “воронок”.
Я смотрел этот фильм “Дети до 16 не допускаются” в очень нежном возрасте, тайком от родителей, и полицейская машина, полная пьяных чернокожих проституток, глубоко тогда поразила моё пионерское сознание…
Аскарида резко тронул наш белоснежный храм здоровья с места, и погнал вверх по Большой Дорогомиловской. Перестройка ещё толком не началась, но ветер перемен дул тогда изо всех щелей, и публика на улицах столицы начала резко меняться. В двух шагах находился Арбат, который только что превратили в пешеходное непонятно что, сплошное гулялово хрен пойми, кого – сугубый паноптикум “неформалов” и провинциалов. Оттуда этот паноптикум растекался по прилежащим улицам.
Что ж, суматоха и бред весенней Москвы за окнами сразу же пришпорили моего водителя, и мы в мгновение ока миновали остаток Большой Дорогоииловской, пулей проскочили Бородинский мост, словно вдоль по Питерской-Питерской промчались сквозь Смоленский проезд, у МИДа резко, пронзительно скрипнув, повернули налево и оказались на месте.
* * * * *
Там, у телефонной будки стояли три девушки, необыкновенно и нарядно одетые. Кто они были, так и осталось неизвестным, но выглядели они как провинциалки, впервые вышедшие на московские улицы. Тогда как раз в разгаре была первая, ещё советская волна миграции “по лимиту”, и тысячи девушек устремились в столицу из своих постылых урюпинсков. Презренная каста “лимитА” становилась в Москве всё многочисленнее с каждым днём, берясь за выполнение самых презренных и малооплачиваемых работ, живя в многочисленных “общагах типа притонов”, многие из которых располагались теперь в арбатских переулках.
Так и пели тогда на мотив знаменитой “Феличиты”:
Я- лимитА!
Я приехал в столицу,
Работать в милиции!
Я- лимитА!!
Дайте машину,
Дайте квартиру,
Я- лимита!!!
Общее состояние у этих троих ярких представительниц “лимитЫ”, похоже, было удовлетворительным, никто не лежал распростёртым на тротуаре, никого не рвало “кофейной гущей”, и даже просто не рвало, нигде не было следов мелены, и мне стало немного досадно, что я так торопился – в любом случае, ситуация была “не скоропомощная”.
Я спросил, что случилось, кто вызывал “бригаду”. Оказалось, что “вот той девушке” “вдруг скрутило желудок” на фоне полного здоровья, поэтому остальные две тут же позвонили в “03” прямо из этого автомата. “Вот та девушка” оказалась высокой, заметной гражданкой в зелёной приталенной блузе с ремнём и жабо, с огромным отложным воротником и в чёрной обтягивающей юбке. Из-под низко уложенной “химии” высотой со здание МИДа на меня сверкали большие чёрные глаза “с поволокой”, которую я по неопытности расценил, как страдание. На её широких скулах и полных щеках ярко горели румяна, которые для медицинского студента выглядели вполне себе “лихорадочным румянцем”.
Мимо нас взад и вперёд валил жизнерадостные москвичи и гости столицы, по проезжей части потоком шуршали машины, поэтому я попросил интересную пациентку взойти в салон “скорой”, что она и выполнила несколько атактично. Я влез следом и ощутил запах алкоголя из-под дешёвого парфюма – э, да вся эта расфуфыренная компания была пьяна, хотя шёл всего пятый час вечера. Аскарида открыл окно и обратился к двум другим девушкам – откуда такие красивые нарисовались.
Красивыми они были разве что на шофёрский вкус, поэтому я приступил к оказанию “скорой” помощи:
– Что болит? Где? – спросил я как можно строже.
Пациентка показала на область эпигастрия. Я тут же уложил её на носилки, без разговоров расстегнул зелёный, как крокодил, лакированный ремень с огромной фигурной пряжкой, довольно бесцеремонно задрал блузку и пропальпировал колышащийся живот. От моей пальпации “блузка” задышала чаще и глубже, закатив свои прекрасные чёрные глаза, но я остался бесчувствен, как полено. Убедившись, что передняя брюшная стенка мягкая во всех отделах и активно участвует в акте дыхания, разве что имеется локальная боль в правом мезогастрии при глубокой пальпации последнего, я объявил, что ничего страшного, имеются спазмы тонкого кишечника на почве погрешности в диете, сейчас сделаю спазмолитический укол, и всё пройдёт…
– В попу? В попу будет укол? – больная, получив утвердительный ответ, немедленно расстегнула юбку, повернулась на живот и с готовностью обнажила пышные белые ягодицы гораздо больше, чем полагалось для внутримышечной инъекции. Я сосредоточенно открыл укладку, нашёл ампулу но-шпы и ампулу папаверина, полез в отделение для шприцов – и похолодел от ужаса.
Стерильных шприцов в крафт-пакетах не было!
Шприцы нужно было получать отдельно в стерилизационной, и лично укладывать их в укладку. Торопясь спасать женщину, 27 лет, я совершенно забыл захватить средства производства!!
Можно было, конечно, набить самому себе морду, но ситуацию бы это точно не исправило, а решать на “скорой” надо быстро. В чём, в чём, а в быстроте принятия решений в 21 год со мной было трудно сравниться, поэтому я убрал ампулы, закрыл укладку и обратился к пациентке, которая так и лежала кверху ягодицами в предвкушении целительного укола:
– Слышь… тут такое дело – я шприцы на подстанции забыл. Ты лежи, мы быстро съездим, я возьму шприцы, сделаю тебе укол прямо тут, в машине, и всё, свободна. Тут рядом совсем, вон, за Киевским, до метро два шага…
Разомлевшая пациентка нехотя подняла голову и снова обожгла меня своим глубоким, полным скрытой муки, взглядом.
– Так будет мне укол, или нет?
– Будет, будет, через пять минут. Слышь, Вася, – это водителю, я шприцы забыл на подстанции. Давай сейчас быстро вези нас обратно – эта подруга полежит в машине, я сбегаю, принесу шприцы, сделаю ей укол, и всё, все свободны и занимаются своими делами!
Аскарида был полностью поглощён разговором с двумя другими девушками, поэтому не сразу понял, о чём я. Я было начал выбираться из душного нагретого салона “скорой”, чтобы занять своё место рядом с ним, но меня остановила “блузка”, или, точнее, “глазки”. Этот мучительный прямой взгляд начал действовать мне на нервы.
“Мужчина ты или дерьмо на палочке?!” – спрашивал этот взгляд.
Игнорировать его было совершенно невозможно.