Читать книгу Искушение писателя - Дмитрий Дубов - Страница 1

***

Новое утро ворвалось в жизнь Аристарха совершенно неожиданным образом. Он проснулся весь в поту с чувством, что его медленно поджаривают на огромном костре.

– Ну и дела, – промычал Аристарх, открывая глаза, которые тут же пришлось зажмурить от слепящего солнца.

Лишь минут через пять потрёпанного вида мужчина средних лет в потёртом халатике понял, что же случилось: на окне не оказалось штор, поэтому солнце забралось к нему в кровать и стало нещадно жечь.

***

Недавно Аристарха приняли в союз писателей, после чего он несколько дней мотался по гостям и показывал всем заветную корочку.

– Вот теперь я настоящий писатель! – восклицал он при этом.

Почему же нет штор?

Ответ пришёл не сразу. Перед этим Аристарху предстали ещё некоторые непонятные факты: гардероб жены Варвары был выпотрошен, и по большей части – пуст, а его – не тронут. С посудой тоже творилось что-то неладное: чего-то не хватало, а остальное находилось в полном беспорядке.

Впрочем, нехватку на кухне Аристарх вычислил только по отсутствию любимой жёниной кружки.

В ванной комнате бардак достигал апогея: вся мужская парфюмерия была свалена непосредственно в ванну, а женская – отсутствовала.

Что случилось? – Этот вопрос одолевал писателя до тех пор, пока его не пробрал голод от стресса, и он не заглянул в холодильник.

– О, господи! – вырвалось у писателя.

Хотя, на самом деле, в том, что в холодильнике вместо таких вкусных молочных сосисок лежал только сложенный вчетверо лист бумаги, Господь был не виноват.

Аристарх взял лист в руки и развернул его. Надпись, сделанная аккуратным почерком и дрожащей рукой, гласила:

«Я ухожу. Пока ты не поймёшь истинного своего предназначения, и будешь гоняться за деньгами, я не вернусь к тебе.

Прощай.

P.S. Все деньги в твоём пиджаке, а продукты я забрала, ведь надо же мне чем-то питаться первое время.

Варвара».

Чуть ниже было приписано что-то ещё, но тщательно зачёркнуто так, чтобы невозможно было прочитать.

***

Лист выпал из разжавшихся пальцев и, безыскусно планируя, лёг на чистенько вымытый линолеум.

Аристарху вспомнился вчерашний вечер, который стал …дцатым в череде посвящений долгожданным корочкам.

– Теперь ты должна любить меня ещё сильнее! – мычал он своей жене, еле удерживая своё не грузное тело на ногах. – Ведь я – настоящий писатель. Признанный мил… мил… милёнами.

– Жаль, что не психиатрами, – прошептала на это Варвара, не поворачивая головы и продолжая мыть посуду.

– Чё ты молчишь?! – рыкнул Аристарх и дал кулаком по столу.

При этом посуда заметно продвинулась к краям.

– Я и так тебя люблю, – ответила Варвара. – Мне не важно, кем ты стал, или кем ещё станешь, а всегда было важно одно: кто ты есть!

– Ах, не важно?! – Пьяный писатель хотел сказать что-то ещё, но тут его мысли, как это часто бывает у пьяных, перекинулись в другое русло, и он забыл, что хотел ответить.

Затем был чай и лёгкое просветление рассудка, свойственное не многим представителям пьющей диаспоры.

– Ты, наверное, злишься на меня за то, что я столько пью? – спросил Аристарх, не выговаривая некоторые буквы.

– Я не злюсь, дело не в этом.

– А в чём тогда?

Аристарх поднял глаза от своего бокала, и они встретились с глазами той, которой он когда-то говорил, что она ему дороже всего.

– В чём? – переспросила Варвара. – Да в том, что ты размениваешь свой дар.

– То есть как? – удивился Аристарх.

– Из-за чего тебя приняли в союз писателей и дали эти чёртовы корочки?

При употреблении эпитета «чёртовы» по отношению к предмету своей гордости, символизирующему дальнейшее процветание, на его скулах заиграли желваки, но он сдержал себя.

– Из-за того, что роман, который написал я, стал бестселлером, и количество проданных экземпляров составило несколько миллионов, к тому же он был переведён на…

– Я всё это знаю, – прервала полусвязное бормотание мужа Варвара. – Но что это был за роман?

– Любовно – де…дефективный.

– Вот именно: дефективный! Я была первым читателем этого романа, и сразу сказала тебе, что это ужаснейший примитив. По сравнению с тем, что ты делал раньше – это полная ерунда! Ты можешь писать истинные шедевры, а не ширпотреб.

Данная тирада на несколько минут вывела Аристарха из строя. Он только и мог, что сидеть и бестолково хлопать глазами, не понимая, как это любимая жена не разделяет с ним его величайшую радость. И даже более того – она ставит под сомнение его заслуги.

– Но, дорогая, мы же не можем продолжать так жить: ютиться в однокомнатной каморке, не позволяя себе самого элементарного. То, что я писал раньше, не доходит до читателя, поэтому прежние мои вещи редко дотягивали и до пяти тысяч, а теперь…

– Но ведь деньги – это же не главное! – со слезами на глазах кричала Варвара.

– Милая, послушай меня, у нас же в любой момент могут появиться дети. Не будет своих, так возьмём какого-нибудь, оставленного в роддоме, а это значит, что мы должны заботиться не только о своих прихотях… Ты знаешь, я много думал, прежде чем взяться за этот роман. Нам нужны были деньги, мне надо было поверить в свои силы, и вот теперь мы можем вместе наслаждаться вкусом победы.

– Какая же это победа, глупенький мой?

Аристарх выглядел отрезвевшим, и Варвара, подойдя к нему, прижала голову мужа к своей груди.

– Какая же это победа? – повторила она. – Это первый шаг к поражению.

– Что?! – Писатель отшатнулся от жены и оттолкнул её. – Поражение? – В его глазах было столько злобы и хмеля, что, казалось, теперь их замешивают в спиртное в пропорции один к одному. – Нет, это победа! А поражение – это ты, раз не хочешь поддержать меня! Слава, известность, деньги, – теперь это всё моё, и никто не встанет у меня на пути!

– Ты сошёл с ума, – прошептала женщина, подавленная столь резким преображением мужа.

– С ума?! – Да что ты знаешь о сумасшествии? Да ты вообще ничего не знаешь! – При этих словах он отчаянно жестикулировал.

– Я вышла замуж за чудовище!

– Что? – Глаза писателя распахнулись.

– Да, да, ты – чудовище, – подтвердила Варвара.

– Да ты сама… – не договорив, Аристарх без замаха опустил руку точно на центр стола, передав удару всю свою ненависть. Удар вышел такой силы, что половинки разломленного стола оказались в противоположных частях кухни. Посуда, которую женщина не успела ещё составить со стола, оказалась на полу. Как ни странно, но почти вся она осталась цела. Исключением была фарфоровая кружка – единственное, что Варваре осталось от недавно умершего отца. Та теперь лежала в центре кухни в виде нескольких осколков.

Женщина побелела и упала возле осколков на колени, бережно собирая их дружащими руками. Первые слёзы окропили кусочки фарфора и пол рядом с ними.

Однако злость Аристарха от этого не уменьшилась, а, скорее, наоборот, возросла. Но не в силах смотреть на содеянное, он поспешил убраться из кухни.

Свет в эту ночь в квартире номер восемь так и не погас до рассвета. С руками, больше похожими на обвисшие плети, и глазами, залитыми несказанным горем, Варвара сидела в кресле и перебирала в руках осколки чашки, представляя, что это осколки её жизни.

Ближе к утру, она приняла решение: покинуть Аристарха и стала собирать свои вещи. За пару часов до пробуждения писателя она вышла из квартиры и тщательно закрыла за собой дверь.

***

Всего этого мужчина не знал. Он сидел на полу, сжав голову руками, и повторял всего одну фразу:

– Как я мог допустить это?

Так прошёл час. Жизнь до сих пор не останавливалась, поэтому надо было что-то предпринимать. К тому же головная боль становилась нестерпимой.

Писатель сбросил халат на пол, надел жёванную и блёклую рубашку, кое-как натянул брюки, сверху накинул пиджак и, едва глянув на своё отражение в зеркале, решил, что так вполне сойдёт.

Выйдя на улицу, он направился к палатке, увидев которую, рефлекторно сунул руку в карман пиджака. Там приятно шуршала толстенная пачка крупных купюр, а ещё…

Он вытащил на свет Божий твёрдую пластину, на которую наткнулся в кармане. Это была банковская карта, тут же получившая широчайшую дружескую улыбку. Она была несравнимо тяжелее пачки денег в кармане, – счёт Аристарха исчислялся многими тысячами долларов и евро.

В палатке он купил две бутылки пива, одну из которых выпил залпом, а вторую принялся смаковать. Холодное пиво мгновенно принесло облегчение, и жаркое июльское солнце показалось игривым майским.

Обратно к дому он пошёл самой длинной дорогой. «Дорогой размышлений». Здесь ему приходили весьма интересные мысли, и зачастую являлась истина.

Вкратце всё, что он передумал на пути к дому, сводилось к следующему: а) дорога его творчеству открыта. Б) слава, деньги – всё это в его руках, надо только грамотно распорядиться. В) не теряя времени, нужно немедленно садиться за новый роман. Г) на первых парах можно обойтись и холостяцким бытом, а там видно будет.

***

Что такое холостяцкий быт? – Это моменты в жизни мужчины, когда обо всём приходится заботиться самому. Раньше всё было сложнее, теперь, благодаря научно-техническому прогрессу, – проще.

Аристарх устроился следующим образом: комната была окончательно превращена в кабинет, а вещи перекочевали на кухню. Здесь же – в «кабинете» – стоял электрочайник, заварник и кружка; где-то в ящике валялась жестяная миска с крышкой; на полу стояли ящики с супами быстрого приготовления, чаем, сахаром и сигаретами. Рядом – мусорное ведро со сменными пакетами. По вечерам писателю обычно присылали еду из ресторана, благо, это он мог себе позволить. Стиральная машина работала только тогда, когда надеть было уже нечего…

Центром тяготения жизни писателя стал компьютер, на котором буква за буквой появлялся новый роман.

За всё время, прошедшее с того утра, с которого и началось повествование, Аристарх ни разу не вспомнил о своей жене, словно время, когда он был с ней, стало другой жизнью, или… сном? По крайней мере, сейчас писатель был полностью погружен в свою работу: он всегда «видел» то, о чём писал.

Но следует вернуться к роману.

* * *

Что это был за роман? – О, сейчас таких тысячи, десятки тысяч. По выражению Ницше, стола, бумаги и пера достаточно, чтобы написать книгу, жаль только, что сейчас думают: стол, бумага и перо – ВСЁ, что нужно для написания книги. В наше время пишут все, кому нужны деньги, но кто не хочет, не может, или не умеет заниматься чем-нибудь стоящим. Может быть, этот роман и превосходил другие со стилистической стороны, но, по сути, это был тот же ширпотреб.

«– Ты так красива, – сказал он.

– А любишь ли ты меня так, как я люблю тебя? – спросила она, покачиваясь от возбуждения, когда он накручивал прядь её светлых волос на палец».

Вот, чем примерно был этот роман. Загадкой остаётся то, почему люди читают это, да ещё получают удовольствие.

Впрочем…

* * *

Всё закрутилось на восьмой день после начала работы над романом. Первые пять дней Аристарх отходил от компьютера только для того, чтобы поспать, но потом решил, что так нельзя, и перед сном необходимо прогуливаться.

Вот это самое «перед сном» не стоит понимать превратно, как «вечером». Писатели такой народ, что зачастую работают ночью. Ночь – это союзница истинных творческих натур, поэтому «перед сном» зачастую оказывалось или исходом ночи, или утром.

Шестой и седьмой день казались обычными, и прогулка перед сном придавала сил и творческих мыслей, но вот и восьмой день…

Когда Аристарх вышел на улицу, начинался пятый час утра. Всё переливалось под первыми несмелыми лучиками солнца. Город казался вымершим, но непривычно светлым. До твёрдого рассвета ещё далеко, и призрачность окружающего бросалась в глаза. Это время поэтов, но некоторые писатели тоже чувствовали себя в это время нужными и предназначенными для каких-то высших целей…

Писатель шёл и цепким взглядом замечал каждую тонкость прекрасного утра. Внезапно его глаза остановились на скамейке, стоящей возле дороги.

Представшая картина заставила его удивиться: вокруг никого, а на скамейке стоит древний будильник.

Корпус его был выполнен, по-видимому, из бронзы и представлял собой весьма затейливое переплетение различных лепесточков, стебельков и цветочков. Сверху у него была дуга с двумя прикрепленными к ней колокольчиками, а посередине из корпуса выглядывал миниатюрный молот.

Аристарх, заинтересовавшись вещицей, подошёл к скамейке и сел. Затем взял в руки будильник и стал рассматривать его более подробно.

Первое, что бросилось ему в глаза, – часы в рабочем состоянии и тикают, но, тем не менее, время показывают не верное. Половина двенадцатого – говорили стрелки, находясь в противоположном отношении друг к другу. Реальное время было половина пятого.

Второе: часы были предназначены для того, чтобы выполнять функцию будильника, судя по колокольчикам-наковальням и молоточку, но в часах напрочь отсутствовала установочная стрелка. То есть по сути дела будильник мог сработать тогда, когда ему заблагорассудится.

Третье и последнее: на корпусе вообще отсутствовали намёки на какие-либо средства подзаводки, и это было самым странным в них.

Аристарх жуть как любил разные странности, тайны и несуразности, поэтому, оглянувшись ещё раз по сторонам и никого не увидев, быстро запихнул занимательную вещицу в карман плаща.

Дома он поставил будильник рядом с компьютером, после чего отправился спать.

***

Проснулся писатель в конце дня с чугунной головой. Первый взгляд был брошен на часы.

Одиннадцать.

Быстро прикинув в уме, сколь долго находился в объятиях Морфея, он понял, что те вдобавок ещё и спешат.

Затем мысли писателя перекинулись на работу. Однажды он подметил такую интересную вещь: когда пишешь не то, что требует выхода, то попутно в голове роятся мысли иных категорий. Сейчас, например, когда он набирал на клавиатуре очередной ахинеистический диалог, то думал о количестве экземпляров, которым разойдётся новый роман. О примерном количестве слов и даже о том, сколько будет стоить одно слово, напечатанное им. Раньше, когда он писал глубокие, но никому не нужные рассказы, такого с ним не случалось. Все его мысли были поглощены тем, что он описывал.

Случайно его взгляд упал на часы.

Без пяти одиннадцать.

Аристарх мотнул головой и поморгал глазами, после чего снова воззрился на часы. Результат был тем же.

Спустя ещё некоторое время стало вполне очевидно, что стрелки будильника идут назад. Позднее выяснилось, что минутная стрелка уходила на пять минут за два часа, то есть обратный круг минутной стрелки равнялся суткам.

Писатель удивлённо хмыкнул и решил не ложиться спать до тех пор, пока не откроется часовая мастерская. Затем он снова забыл о часах и углубился в так называемое «творчество».

***

«Сквозь пыльное оконное стекло взирал он на хмурое осеннее небо, и чувствовал себя настолько одиноким, что выразить в привычных терминах это было невозможно.

Его грустные думы прервал настойчивый звонок в дверь; сердце Макса дрогнуло и забилось быстрей.

Лиза, – подумал он.

Это действительно была Лиза. Едва дождавшись, пока он откроет дверь, она прильнула к нему всем своим тёплым телом, и обвила его шею своими длинными, чувственными руками.