Читать книгу Остров - Дмитрий Орехов - Страница 1

От автора

Оглавление

Фильм «Остров» стал настоящим событием российской жизни, его посмотрели миллионы зрителей. Однако лишь только фильм вышел на экраны, как тут же во весь голос заговорили критики. В культурной жизни России даже возникло целое направление – «островоборчество».

Упреки высказывались самые разные: «не было таких монастырей», «таких монахов не бывает», «отец Анатолий – это не старец, а блажащий мирянин, церковный дедушка», «фильм – сплошные штампы», «много нестыковок и фальши», «много лжи», «не могло быть такой матери, все женщины в фильме – не настоящие», «герои-монахи похожи на карнавальных ряженых», «фильм – православный лубок, рекламный ролик», «фильм – жалкая картина выдуманной монастырской жизни».

Больше всего споров вызвал образ старца Анатолия. Некоторые возмутились его «хулиганским поведением»:

«Ни смиряться перед игуменом, ни просто жить в мире с другими монахами отец Анатолий не желает. „Святого из меня сделали!“ – сокрушается он.

А сам… на глазах у матери вытаскивает мальчика из лодки, чтобы… „доисцелить“! Другое дело – обличать, на это он мастер. То отнимет у игумена дорогие ему вещи (подарок Архиерея!) – а он его за это еще и благодарить начнет! – то швырнет в него обгорелым поленом с колокольни (естественно, скоро в обители вспыхнет пожар!). А игумен посетует, поворчит, да и смирится перед старцем-подвижником… Дивный, однако, игумен» (газета «Благовест»).

Иным образ отца Анатолия показался «надуманным» и «ненастоящим»:

«По части духовных вопросов тут присутствует некоторое смешение образов. Наш герой одновременно и юродивый, и мудрый старец, и вполне нормальный человек, способный адекватно оценивать свои возможности. Но это смешение невозможно в жизни, где юродивый, то есть человек, добровольно отказавшийся от своего разума, остается таковым во всех своих проявлениях и не снисходит до толкований. К тому же бесконечные цитаты из Евангелия и Псалтыри не вызывают впечатления откровения. Истинное юродство – это творчество высшего порядка, и именно этого ощущения в восприятии нашего героя, увы, не рождается» (Православие. ру).

По мнению других критиков, старец Анатолий, вместо того чтобы много лет «исступленно молиться», должен был давно ощутить себя прощенным:

«Покаяния в смысле метанойи – процесса перемены образа мыслей – в фильме вообще нет. Есть полнейшее ничтожество, раздавленное страхом, в начале картины, и прозорливый юродивый в последующих сценах. „Старец“ весь фильм исступленно молится, постоянно обращаясь к своему греху. Каким образом произошел в нем этот перелом – остается за кадром. При этом, когда появляется реальная возможность повиниться перед своей жертвой, о. Анатолий вместо этого… оправдывается. Странное какое-то покаяние. Казалось бы, после стольких лет сокрушения об убийстве впору в ноги падать, просить былого друга о прощении. Ан нет, о. Анатолий словно бы боится говорить с ним, пытается обходиться какими-то осторожными обтекаемыми фразами. Более того, по всему фильму создается впечатление, что о. Анатолий считает свой грех непрощенным. А как тогда с исповедью быть? Он что, так за три десятка лет ни разу не исповедовался? Или исповедовался, но вопреки разрешению грехов продолжает считать, что „по-настоящему“ грех не отпущен?» («Православие и мир»).

В последней статье вызвал нарекания и эпизод с исцелением мальчика:

«Приезжает на остров замученная, издерганная мать с ребеночком на костылях. Пацан еще маленький совсем, лет семь или около того. Упал с сарая, сломал ногу, перенес четыре операции, от которых толку никакого, „ножка гниет“. „Сделайте что-нибудь, помогите нам“. Приносит старец свою келейную икону, начинает перед ней молиться и мальчику говорит, чтобы своими словами тоже молился. Мать плачет, ребенок плачет и молится, старец напряженно молится, а потом – „Ну давай, иди. А костылики тебе больше не нужны, ты без них ходить будешь“. Ребенок действительно идет, прихрамывая, мать благодарна исцелителю. И тут как гром с ясного неба – „Останьтесь до завтра, мы с отцом-настоятелем ребеночка завтра причастим“. Что такое, почему останьтесь, матери на работу надо, там аврал, у нее билеты на поезд, она вообще не понимает, что такое причастие, зачем оно надо. И разворачивается сцена психологического давления на совершенно сбитую с толку женщину… В следующем кадре женщина уже сидит в лодке с ребенком на руках, готовая плыть на материк, и тут по воде вброд к ней бросается о. Анатолий, выхватывает ребенка и уносит его на берег. Ты, дескать, как хочешь, катись куда тебе надо, а ребенка я пока здесь оставлю, без причастия его отпускать нельзя. Почему? А потому, что хромой на всю жизнь останется. И вот тут на меня, – пишет автор статьи, – нападает ступор. Как создатели фильма представляют себе причастие? Как некий ритуал, сродни заклинаниям? Ни мама, ни ребенок о причастии совершенно никакого представления не имеют, для них это только „вторая часть процедуры“, которую заставляет принять чужой дядька. Какое там соединение с Господом, какой страх Божий, вера и любовь? Это всё абстракции, не мыслят они этими категориями. Но ведь если это так, то получается профанирование таинства».

Иные критики усомнились в том, что в советское время вообще могли быть старцы-чудотворцы, подобные отцу Анатолию:

«Главный герой „Острова“ – воплощение фольклорного религиозного мифа в стране, где почти сто лет запрещалось верить в Бога. Он – известный старец, к которому едут со всей округи. Миф такой: дескать, есть и были такие святые, и при советской власти тоже (дело происходит в 1976 году), помимо или вопреки учению Церкви (которая, по мнению авторов, закоснела в фарисействе) одним своим религиозным подвигом напрямую восходившие к Творцу и воплощавшие своей жизнью Евангельское Откровение. И вот живет такой „старец“, во время Великой Отечественной войны совершивший предательство по малодушию, и замаливает грехи так, что „слепые прозревают и хромые ходят, прокаженные очищаются и глухие слышат, мертвые воскресают и нищие благовествуют“ (Матф. 11:5). Не меньше. И показывают нам на разных примерах, в основном связанных с чудотворением и ясновидением, какой же русский человек бывает богоносец…» («Кино России»).

Некоторым священникам не понравилось то, что именно юродивый является главным героем фильма о монастыре.

«Главный герой постоянно эпатирует официальную Церковь, но у меня возникает вопрос: а что может предложить он сам? – отметил о. Георгий Митрофанов. – Иными словами, этот фильм очень легко может вызвать у зрителя ощущение, что некое индивидуальное, харизматическое христианство намного выше традиционной церковности. Безусловно, такой путь свойствен некоторым святым в разные времена, но предлагать его через кинематограф как единственный образец, достойный подражания, – значит покушаться на устои. И я считаю, что это – очень опасный и искусительный ход режиссера. У нас и так слишком многие готовы бежать за первым попавшимся Грабовым только из-за того, что священник на приходе пьет водку. А большинство современных юродивых – это, к сожалению, не Анатолии, а Григории Распутины!»

«После просмотра „Острова“ у меня осталось ощущение китча, – заявил о. Анатолий Степанов. – Что ожидают сейчас от Церкви люди, которые еще не пришли в нее и не живут церковной жизнью? Они ожидают ярких чудес, изгнания бесов и других знамений, целый набор которых мы и видим в фильме. Христос здесь как-то не подразумевается. Не Его ищут в монастыре те, кто туда приезжает, и не Его открывает им старец Анатолий.

Так же можно было бы приезжать к экстрасенсу. Меня, как священника, настораживает такой православный монастырь».

Кто-то из священнослужителей даже высказал опасение, как бы православные верующие «не поставили фильм „Остров“ в божничку» и не стали бы, «забыв о Христе, молиться на старца Мамонова». На режиссера и актеров посыпались обвинения в «неофитстве, язычестве и невоцерковленности». И вот уже один за другим последовали приговоры газет и православных интернет-сайтов:

«Фильм оставил чувство глубокого недоумения… Показалось, что изначально этот фильм делался с расчетом преимущественно на европейского зрителя – этакое православие на экспорт, загадочная русская душа и тому подобное» («Православие и мир»).

«Если автор не в теме, но делает что-то так, как будто знание предмета само по себе не важно, всегда получается то, что в искусстве принято называть универсальным термином „развесистая клюква“. Какое бы кино ни было душевное, прекрасно снятое, с гениальными актерами, архипрофессиональное – все равно оно останется клюквой в глазах тех, кто хоть что-то понимает по существу дела… И я многое бы дал, чтобы такое кино не появлялось на экранах, потому что оно искажает смыслы» («Кино России»).

«Павел Лунгин похож на лотошника с фальшивым китайским товаром первого спроса: сегодня на лотке еврейский вопрос вкупе с ностальгией по джазу. Завтра опять еврейский вопрос, но уже вкупе со скинхедами, послезавтра на повестке дня олигархи. Но на этот раз Лунгин торганул не чем-нибудь, а самим Господом Богом. На фоне прекрасно снятой северной природы» (журнал «На Невском»).

«„Остров“ – неглубокая могила; напыщенная, но вялая работа с чисто формальными – а следовательно, китчевыми – операторскими красивостями (вода, небо, церковь, лодка) и откровенно слабым сценарием, построенным на допущениях и поддавках. Драматургические дыры призван замаскировать перформанс Мамонова в роли божьего человека: он все время что-то азартно бурчит, возит тележку с углем и часто крестится» («Афиша»).

«Может, и не надо нам вовсе таких вот „духовных“ фильмов? И как тут не вспомнить с благодарностью советскую цензуру, пусть даже и по своим идеологическим причинам не пускавшую на экран „попов“?!» («Благовест»).

«„Остров“ становится едва ли не православным хоррором… Вместо очередной притчи о распятом и раскаявшемся разбойнике из „Острова“ прорастает история о том, что чудо всегда ужасно, а святые – самые пугающие существа на свете» (Газета. ру).

«Редко какой фильм оставляет такое тягостное чувство. Со столь изощренным глумлением над православием и конъюнктурным заискиванием перед ним на большом экране российскому зрителю еще не приходилось встречаться… Появление бездарного и бездуховного фильма, очевидно, совпало с желанием определенной публики отыграться на ненавистной им монастырской, церковной и православной теме» («Литературная Россия»).


Стоит отметить, что на каждую отрицательную рецензию приходится десятки и сотни писем читателей в поддержку «Острова». Большинство священнослужителей также высказалось в пользу работы Лунгина.

«Это нормальный человеческий фильм, – сказал в интервью «Российской газете» диакон Андрей Кураев. – Он великолепно сделан по всем параметрам. Это хорошее произведение искусства, добротное и качественное. Кроме того, оно очень корректное по отношению к Православию – ни одной бытовой детали не нарушено».

Положительно оценил «Остров» протоиерей Александр Шаргунов, настоятель Свято-Никольского храма в Пыжах, председатель Общественного комитета «За нравственное возрождение Отечества».

Митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл, отвечая на вопрос «Российской газеты», назвал фильм «Остров» «событием в российской культуре». «Фильм донес до людей простую истину: не хлебом единым жив человек, – отметил митрополит. – Это некий духовный вызов неправильности нашего цивилизационного развития».

Точку в спорах поставил сам Патриарх, оценив фильм «Остров» как «блестящий». Алексий II заявил, что «Остров» является «ярким образцом попытки христианского подхода к культуре». 29 ноября 2006 года, принимая создателей фильма в своей резиденции, Алексий II наградил патриаршими грамотами режиссера фильма Павла Лунгина, автора сценария Дмитрия Соболева и актеров Петра Мамонова (отец Анатолий), Виктора Сухорукова (настоятель Филарет) и Дмитрия Дюжева (отец Иов).

На встрече Патриарх отметил, что фильм «Остров» – это первое серьезное обращение российского художественного кинематографа к теме монашества, христианской жизни в целом и особенно к теме покаяния и смирения.


Однако даже после этого награждения у некоторых остались вопросы. Главные из них, на мой взгляд, такие: насколько достоверен фильм? Бывают ли в жизни старцы, подобные отцу Анатолию? Верно ли передана в фильме тема юродства, не слишком ли «сгущены» краски? Может ли православный подвижник вести себя то как юродивый, то как «нормальный человек», то как мудрый старец? Бывают ли монахи, подобные настоятелю Филарету и отцу Иову, или эти герои – «ряженые»? Нет ли натяжек в образе старца-чудотворца?

Ответы на эти вопросы вы найдете в настоящей книге. Предвижу, что, узнав подлинную канву событий, лежащую в основе сценария Дмитрия Соболева, кто-то из читателей, возможно, скажет: «Так вот, оказывается, в чем дело! Нет тут никакого особенного труда и таланта, просто сценарист взял да и свел воедино несколько реальных историй». Скажет – и ошибется. Талант Дмитрия Соболева именно в том, что он мастерски воспользовался подлинными фактами, создав для нас художественное произведение – прекрасный сценарий фильма «Остров».

Остров

Подняться наверх