Читать книгу Liège-Bastogne-Liège - Дмитрий Осин, Макс Роуч - Страница 1
ОглавлениеКнига первая «Мужчины и женщины»
Запах солнца
Он был похож на вечер ясный
Ни день, ни ночь, – ни мрак, ни свет
Окно было открыто. В него бился ветер. Он размахивал шторами и посвистывал. Солнце обливалось золотом, играя своим желтым брюхом. В комнате было светло. Паша открыл глаза. Протер их руками и встал с кровати. Пошел в ванную. Сбросил балласт и помылся. Почистил зубы. В белой раковине ползла жуткая штуковина. Называли их сороконожками. Он включил воду и смыл её. Надел синего цвета рубашку, джинсы. Взял пачку сигарет и деньги. Открыл дверь и начал спускаться по лестнице вниз. Было жарко, но терпимо. Из верхнего кармана рубашки он извлек солнечные очки и надел. Лестница кончилась. Началась тропа, по сторонам рос виноград и акация. Паша шел, часто перебирая ногами и смотря вперед. Небо было чистым. Ни облачка. Все было под стать настроению. Красивое на красивом. Природа складывалась как картинки, одна на другую. Сойдя с тропинки, он вышел на дорогу с остатками асфальта по краям. Мимо домов, мимо столбов. Паша достал пачку сигарет, открыл. В ней был косяк. Не долго думая, он зажег зажигалку и затянулся. Он стоял и курил, разглядывая дом напротив. Тот был зеленого цвета в один этаж. Ничего особенного и привлекательного. Дом как дом. Но за белым забором гуляла девушка. Светлые волосы. В желтом платье и босоножках. Ноги. Паша влюбился в них с первого взгляда. Они были стройны и великолепны. Она ходила взад и вперед что-то держа в руках. Отправив бычок в урну, он ушел. Но решил, что сегодня вечером или завтра вечером обязательно зайдёт к этой милой даме. Вышел на набережную. Которая вся была выложена камнем. Справа море. Слева кафе. Море билось о берег, выкидывая из себя людей. Те же вставали и опять бежали в него. Дети, старики, молодые. Паша шел дальше. Кто – то метрах в сорока от берега, разложился на надувных матрасах и грел свое тело на солнце. Волны были то больше то меньше, мешая с собой песок, камни и ракушки. И людей в придачу. Он зашел в магазин слева, сразу после кафе «Жажда». Там играло местное радио. За прилавком сидел жирный мужик. Паша купил литр холодной воды. Вышел. Достал пачку красного Мальборо и закурил. Двинул дальше. Пляж кончался. Ему навстречу шли толпы людей, желающих опустить себя в море. Семьи, пары, дети. С пакетами, с матрасами. Они казалось брали с собой все, что у них было. И несли это в море. Кто курил на пляже, незаметно для себя прятали бычки в песок. Зарывая их ладонями. Пляж кончился. Море пенилось и разбивалось о стену пирса. Паша почти пришел. Здесь стояли небольшие моторные лодки и старенькие катера. Никого не было. Было тихо. Открыв бутылку, и сделав пять больших глотков, Паша выпил больше половины. Впереди был только холм. Не то что бы большой но метров шестьсот был точно. На взгляд было не просто определить. Он пошел вверх. Уклон был приличный, градусов семьдесят. Подъем занял минут пятнадцать. Когда он подходил к вершине холма, то сукин камень врезался в ногу, Паша оступился и упал. Пролетел метра два и встал. Отряхнулся и пошел опять. Обступив чертов камень, он выпрямился и встал на ровную поверхность. Перед ним было небольшое возвышение, по пояс. Там были записи типа: Саша две тысячи пятый год, был здесь, или Маша и Даша две тысячи второй были здесь. Он обошел памятник записей и облокотился на него спиной с другой стороны. А впереди было только море. На километры, на сотни, тысячи. Влево и вперед. Справа был пляж. Было видно, как море набирало сил и выбрасывало людишек из себя. Дальше за пляжем был такой же отвесный холм, как и этот. Это была бухта. Безмятежно красивая и давно им любимая. Здесь наверху обдувало соленным воздухом. Небо казалось ниже. Облака переваливались друг через друга и плыли вперед, прямо в бухту, прямо на него.
Вечером, вернувшись с прогулки, Паша достал бутылку белого и открыл. Включил, что-то из классики. Прикурил сигарету. Написал, что-то одно из лучших. Глотнул из бутылки. В раковине побежала сороконожка. Солнце завалилась за правый холм. Луна показала свою морду из-за левого. Повеяло соленным воздухом. Он допил бутылку. Люди разбежались, с намерением прыгнуть и победить волны. Шторы замотало из стороны в сторону. На пирсе все так же тихо. А впереди на километры и мили бескрайняя даль моря.
Домотаться до небес
Во Владивостоке ветер срывает крыши с домов, штормовое предупреждение уже пятый день. Самолёты стоят, пилоты пьют. Нью-Йорк весь в воде, уровень уже по колено. А в Подмосковье всё хорошо. Где-то на севере вчера накрыли наркопритон. Там же взорвался газ. А на юге поймали банду гастарбайтеров, воровавших старые батарейки. Примерно в то же время в одной из квартир на западе Москвы экран телевизора потемнел, свет в квартире начал мерцать. Лена сделала шаг вперёд и свет потух.
– чёрт! – Крикнула она.
Лампочки загорелись. В телевизоре новости. Там и про Владивосток, и про пилотов с Нью-Йорком. Она взяла пульт со стола и начала переключать каналы. Остановилась на пятом. Серия детективов. Включила чайник и достала сигарету. Она села на стул и нервно посмотрела на разложенные на столе яблоки. Выдохнула струйку дыма.
– надо сделать шарлотку, пока не сгнили.
Чайник противно засвистел и Лена налила кипяток в чашку. Достала банку кофе, насыпала две ложки в воду и размешала. Пока вода остывала, закурила по новой. Сделала глоток и пошла в туалет. Пописала и смыла вместе с сигаретой. Умылась, посмотрела на себя. Поправила грудь в лифчике движением слева на право, облизнула губы и вернулась на кухню. Медленно попивая кофе, она кидала по одному яблоку в раковину, пока стол не опустел. Встала и включила воду.
Он приедет только через час. Успею сделать шарлотку, точно успею, когда я чего-то не успевала?
Вывернув кран обратно, она перекрыла воду и пошла в комнату. Легла на кровать. Достала из-под подушки пульт и включила телевизор на тот же детектив. Какой-то американский, с красивыми актерами, один ей нравился больше остальных. Плечистый, высокий красавец брюнет, а голос, как она говорила – чистый бархат, таю. Лена легла удобней, засунула руку в трусики и начала себя ласкать. Его голос был везде. Она сделала громче и застонала. Еще не много и кончила. Минуты три полежала, выключила телек и вернулась на кухню. Она открыла кран, и вода обдала весь десяток яблок, лежавших в раковине.
– Ладно, дело за малым. Тесто есть, яблоки есть, готовим.
Лена взяла сигарету и закурила, попутно моя в воде яблоки и вытирая их насухо полотенцем, как мама учила. В перерывах замешивала тесто и слушала бархатный голос своего любимого актера. Посмотрела на часы. В запасе 30 минут.
Отлично.
Через пять минут пирог был готов для погрузки в духовой шкаф. Она открыла дверцу, достала противень, зажгла газ, переложила пирог и свет снова потух. Во всей темноте горел маленький синий огонек в глубине духового шкафа.
– Твою мать! Выругалась Лена.
Взяла сигарету и прикурила от пламени. Поставила противень внутрь и закрыла дверцу. Зазвонил мобильный.
Да. Я где? Я дома. Ужин готовлю, а ты где? Скоро будешь? Когда скоро? Ты работаешь до восьми, а времени уже пол десятого. Какая погода? Нет, я не смотрела в окно, че мне туда смотреть? Какие небеса разразились? Чем? Заканчивай нести чушь! Мне до твоих небес нет никакого дел. Где ты спрашиваю? В пробке? Где? На нахимовском проспекте? Тебе ехать ещё час минимум, знаешь? Знаю, что знаешь.
Ладно, я не сержусь, извини, да извини. Да надоели, свет весь вечер выключают. Да и не говори, за что мы им такие деньги платим, ну подумаешь ливень, как будто в первый раз. Да, да и я о том же. Что? Чувствую себя отлично, да, отлично. Соскучилась по тебе. И я тебя люблю. Может вина выпьем? Я могу сходить купить. Ты заедешь? Ну хорошо, красного ладно? Ладно. Но если я не смогу больше терпеть, то сама пойду, магазин то под окном. Хорошо. Жду тебя. И я тебя. Пока, пока.
Она повесила трубку и положила телефон. Сигарета вся истлела, достала новую. Свет так и не дали. В коридоре темень такая, что глаз коли. Лена накинула на плечи халат и вышла на балкон. Дождь белой стеной лил как сумасшедший. Всё небо было в зареве. Молнии сверкали где-то там, она их видела и грохота грома, слышно не было. Она приоткрыла окно и кинула остаток сигареты на тротуар.
Резиновые сапоги, плащ, дождь и кошелёк. Ага, отлично. Она оделась, отрыла дверь и вышла. Спустилась пешком с пятого этажа на первый, толкнула плечом старую подъездную дверь, раскрыла зонт, свернула направо, сделала 15 шагов и зашла в магазин. В магазине свет был.
Моя Вера
– а Бродский? – Спросила она.
– Нет. Не люблю.
– Совсем?
– Есть пара вещей, не больше. – Ответил он.
– О как! А я люблю.
– А я нет. Он был козлом.
– Ты тоже козел.
– Наверняка. Я себя любить не призываю.
Они зашли в магазин и Макс взял ещё пива. 8 бутылок, должно хватить.
– а Маяковский? Он потрясающий… На щеках у неё появился румянец.
– Бля… нет. Этот парень мне не по душе.
– Блядь! Крикнула она. – а что тебе по душе?
– Пожалуй, Есенин и Лермонтов. – Он открыл бутылку и хлебнул.
– Скукота какая. Она тоже взяла бутылку.
– Скукота? Скукота!
– Скукотища!
– Кто-то ещё будет?
– Нет. Лимит исчерпан, и я хочу в туалет. Писать.
– Пойдём к реке. Садись куда хочешь.
– А там никого нет?
– Ни в это время.
Они пошли по шоссе к мосту. Мимо проносились со свистом байки, машины шумели, жизнь кипела. У него зазвонил телефон.
– да. Нет. Позже. – Он убрал его в карман.
– Кто звонил? – Язык у неё заплетался.
– Работа.
– Аа.. или она?
– Или работа.
– долго ещё? – Спросила она. – не могу терпеть.
– Почти пришли.
Они свернули влево и пошли по набережной. Через три минуты Макс стоял и
отливал в кусты. Вера сидела рядом.
– хуя струя. – Сказала она.
– Нравится?
– Не очень.
– Пошли посидим.
Она встала, надела трусы, поправила платье и пошла за ним. Тут так тихо – подумала она, – только птицы поют. И я с ним, один на один. Она подошла к нему.
Ничего особенного, парень как парень. Макс достал сигарету и закурил.
– дай мне. – Сказала она.
– На. – Он протянул ей пачку с зажигалкой. Она прикурила и отдала.
– Спасибо.
– На здоровье.
– Сука.
– Спасибо.
– Ты любишь меня?
– Не начинай.
– Любишь?
– Пиво будешь? – Он открыл себе.
– Да.
– Держи. – Он протянул ей бутылку.
Она открыла и глотнула. Река серебрила, отражая полную луну. У него в кармане остался косарь. До зарплаты, как до Америки. Вера стояла в одном платье, коротком.
Он такие любил. Она тоже. Она надела его специально, знала, что ему понравится.
– а меня в кино зовут. – Сказала она.
– Что за кино?
– Что-то про ментов, не интересное.
– ну и?
– Я согласилась. Опыт есть опыт. К тому же, режиссёр меня хочет.
– Во как.
– Он симпатичный.
– Это хорошо?
– Ничего плохого.
– Что обещают?
– Десятку за 4 дня.
– О как! А мне можно?
– Я спрошу.
– Я шучу.
– Херовые шуточки.
– Хорошие шуточки. Симпатичные.
– Ревнуешь к режиссёру? – Она засмеялась.
– Пошёл бы он на хуй.
Макс допил. Убрал пустую в пакет и достал новую.
– а тут хорошо. – Сказала Вера.
– Не очень.
– Да? Мне так не кажется.
– Сейчас ничего не видно. А так, кругом мусор, да инсулиновые разбросаны. Кругом бля одни свиньи. Пришли пожрали, посрали и ушли. Заебало в край. И так везде. Поэтому у нас всё так. Всё в говне. Как там? Проблема утопающих дело рук самих утопающих. Истина бля. Свиньи и мудаки. Страна бля, жалких жадных мудаков. Он достал ещё одну сигарету. Посмотрел в её глаза. Они блестели пьяным блеском. Потом на сиськи, на ноги. У него встал.
– Ты злой.
– Пожалуй… но это ничего не значит.
– Наверное нет.
Она взяла ещё пиво и села к нему на колени.
– Хуй с ними со всеми… трахни меня.
Он взял одной рукой её за волосы и поцеловал. Другой он расстегнул ширинку стянул штаны. Она укусила его за нижнюю губу и прокусила.
– давай, давай скорее.
Она вилась на нём как не нормальная. Он оттянул в сторону её трусы и вставил. Она опустилась до конца и застонала. Она поднималась и опускалась. Он кончил. Она слезла и присосалась к бутылке.
– в горле пересохло.
Макс тоже взял бутылку и достал сигареты.
– ты в меня кончил.
– Да.
– Это хорошо
– Не плохо.
– Я хочу детей.
– Повторим?
– Не сейчас. Знаешь что?
– Что?
– Ты козел.
– Я себя любить не призываю.
– Но ты постоянно говоришь, что ты лучший.
– Так все говорят.
– Не все.
– Значит, я не такой как все.
– Да.
– А ты?
– А я не знаю… хочу писать… подержи бутылку.
За спиной надрываются дрозды, синицы и, кажется, сотня других птиц. Был бы здесь орнитолог, он бы рассказал кто есть кто. Но здесь только я и она. А пиво кончается. Макс затянулся.
Мой друг
Пятнадцатое января. На улице каких-то три градуса мороза, я стою и затягиваюсь сигаретой у заведенной машины. Наконец закончился этот день, этот чертов рабочий день. Уже целых два года. Два года три недели и один день я работаю в этом проклятом месте. Да пока я работаю, тут сменилось уже три директора. С самого начала был тот толстый, ужасный человек. Поговаривали, что его убили за долги. Второй был худощавый, бледный Андрей Валерьевич Глазов. Так этот и двух месяцев не отработал, убежал в другую компанию, к нашим конкурентам. А третий, нынешний, это сын хозяина конторы Белоусов Никита Андреевич. Сорока двух летний мужик ведущий себя, как шестнадцати летний мальчуган. Видимо больше никто не согласился работать директором нашего отдела. Да и черт с ними со всеми. Пора уже ехать. Я открыл дверь машины, сел, передвинул селектор передач на драйв и рванул с места, по прямой до КПП. На пол пути к дому звонит мобильный. На экране имя – Лена.
– Да. – сказал я.
– мой друг художник и поэт! – сказала она, как всегда радостно и весело.
– Привет. – сказал я.
– Привет, привет. А ты где? – спросила она.
– Еду в город. – сказал я и повернул налево.
– Отлично, заезжай за мной! – сказала она с трепетом в голосе.
– Хорошо. Я позвоню, как буду в городе. – сказал я и остановился на светофоре.
– Жду. – сказал она и положила трубку.
Я прибавляю звук, в колонках играет новая песня Гилмора. Минут через двадцать останавливаюсь у её подъезда. Достаю из кармана мобильный. Набираю номер, пошли гудки.
– Да? – спрашивает она. На том конце всё тот же веселый голосок.
– Выходи. – говорю я.
– Уже спускаюсь.
Глушу двигатель и выхожу на улицу. Мороз крепчает, всё в снегу. Натягиваю шапку и закуриваю. Красное Мальборо. Единственные нормальные сигареты на сегодняшний день. Да… Сигареты хорошие. Но пора бы и бросить. Сколько уже можно? Ты и ста метров не пробежишь – сдохнешь. Да… Надо бросать. Спортом займусь. Буду атлетом. Неожиданно меня обхватывают со спины. Это она.
– Ага! Ты ещё куришь!? – кричит она не отпуская рук.
– Как видишь.
– А я вот бросила. – гордо говорит Лена.
– Давно?
– Два дня назад, но чувствую, что сегодня опять начну – Лена продолжает держать меня, смеется и не отпускает.
– Так зачем же бросала? – спросил я и выдохнул дым в её сторону чтобы позлить.
– чтобы не курить
– а сегодня?
– сегодня я могу напиться. – сказала она и глаза её сверкнули.
– так не напивайся. – сказал я.
– этого я не могу. – сказала она. – Пойдём в машину.
Я почувствовал, как хватка её рук ослабла и в тот момент услышал хлопок пассажирской двери.
– Пойдём. – Сказал я сам себе, выдыхая дым осевший в легких. Я отправил бычок в урну и сел в машину. Начался снег. Он большими хлопьями летит с чёрного неба, падая на ветровое стекло машины. Завожу двигатель, включаю радио, а там играет Rainbow с Dio на вокале, это та чертовски хорошая песня. Фары светят в темноту, и в их свете кружатся снежинки.
– куда поедем? – спрашиваю я у неё.
– Не знаю. Давай просто прокатимся. – отвечает она.
Я немного петляю по дворам и выезжаю на главную дорогу. Еду строго по прямой, мимо знака «Добро пожаловать», пересекаю невидимую границу города, держусь белой сплошной линии. На дороге никого, только мы и снег, что блестит в свете фар.
– какая-то старая у тебя машина – Она начала крутить и нажимать кнопки на консоли, своими тоненькими пальцами.
– совсем не старая – сказал я.
– а на вид как будто старая. – продолжала она, как будто в первый раз ехала со мной.
– это только на вид. – сказал я.
– и внутри тоже всё устаревшее. – сказала она и продолжала включать и выключать кондиционер, музыку – всё подряд. – я б себе такую не купила. А тебе зачем такая? – спросила Лена.
– мне такие нравятся. – ответил я.
– это уж точно. Вечно тебе всякая херня нравится. – сказала она и засмеялась. Ей показалось, что это смешно, но только на мгновенье.
– Давай не обзываться? – Я решил подыграть ей.
– я просто называю вещи своими именами. – Как бы поставив меня на место, ответила она.
– ты просто много говоришь. – сказал я.
– тогда я, вообще ничего говорить не буду. – ответила она и гордо повернув свою голову на тоненькой шее отвернулась. Она смотрела в окно. В ночь и на дорогу, что бликами отражалась от света фонарей, от света проезжающих фар машин.
– ладно тебе, не обижайся – сказал я. Я не хотел её обидеть.
– я тут значит по нему скучаю! А он мне, много говоришь! – крикнула она на меня, не глядя.
– ну успокойся, говори. – сказал я.
– ещё чего. – сказала она.
– что, правда скучаешь? – спросил я.
– нет блин, неправда! – сказала она.
– ладно тебе, не обижайся. – сказал я и положил свою руку ей на ногу, чуть выше колена.
– я и не обижалась. – сказала она. Развернулась и посмотрела на меня. – но ты и вправду, любишь всякую херню. – с чувством победы и полного удовлетворения собой, сказала она.
– то есть, и себя ты тоже к этой херне относишь. – сказал я. Она замолчала. Её лицо залилось румянцем и она отвернулась. Всё также молча, спустя минуту посмотрела на меня, достала свой телефон. Что-то там по нажимала и уставилась на дорогу. Я слегка опустил стекло и достал сигарету. Я почувствовал, как на мою руку легла её рука. Голову она по прежнему не поворачивала. Я закурил и убрал свою руку с её ноги. Спустя пять минут она заговорила.
– я тебе, не всякая херня. А машина… Машина неплохая, даже хорошая. Но я бы себе такую не купила.
Инженер. (миниатюра)
В кабинете, на стене висит три портрета. Президент, губернатор, мэр. За столом сидит человек пятидесяти пяти лет, одетый в синий костюм, седой, с маленьким лицом, директор муниципальной управляющей компании. Под одним из портретов стоит мужчина.
Директор – товарищ ТУпиков.
Мужчина – я не ТУпиков, а ТупикОв.
Директор – хорошо товарищ. Расскажите мне, как обстоит дело с домом под номером пятьдесят семь?
Иван Михайлович не услышал вопроса. Он стоял и теребил в правой руке шариковую ручку. Директор повторил.
– товарищ ТУпиков?
_ я не ТУпиков, а ТупикОв.
– это я уже слышал товарищ ТУпиков, вы не ответили на мой вопрос, подскажите, как обстоит дело с домом под номером пятьдесят семь на улице Правды?
– я не ТУпиков, а ТупикОв и с домом номер пятьдесят семь всё отлично. Ремонт провели оперативно. Жильцы довольны. У меня в руках собственно отчет о проделанной работе.
– дайте посмотреть. Директор взял в руки блокнот. Откинулся на спинку стула и внимательно стал читать. Иван Михайлович главный инженер домообслуживающей компании. Это человек не высокого роста, тучный, с тяжелым взглядом, что стоял и теребил в правой руке шариковую ручку.
– хорошо. Директор вздохнул. – всё хорошо ТУпиков, можете идти.
– я не ТУпиков, а ТупикОв.
Директор не поднимая глаз на главного инженера, повторил.
– идите ТупИков и пригласите Ларису Николаевну, срочно..
– я не Ту.. Затянул было главный инженер. Но директор не дал ему договорить.
– идите, говорю!
Иван Михайлович вышел из кабинета и закрыл тихонько дверь. Прошел сквозь длинный коридор и вышел на улицу.
Валить деревья
Посвящается деду Коле.
Я брал палена из угла, где они были сложены и клал их в печь. Смотрел, как они загораются от тлевших там углей и чувствовал на лице жар. Положив под завязку, я закрыл дверцу и сел за стол. Налил себе в стакан красного, посмотрел на Лену. Она сидела напротив и что-то читала. Это был какой-то новый мировой бестселлер. На обратной стороне обложки, которого красовалась надпись вроде такой, что это уже шестая книга, этого авторитетного успешного и талантливого мастера слова и письма. Я открывал такие книги и после одной страницы закрывал. За окном была уже ночь. На часах девять вечера. Мы жили в деревенском русском доме в селе Воскресное. Собака, прижав уши, лежала возле печки, зевая и закрывая глаза. В доме было тепло, и я ходил в одной футболке. Шла вторая неделя октября, на улице было холодно. Выпив стакан, я налил снова. Из комнаты доносились звуки телевизора. Я надел куртку и открыл дверь в террасу. Собака тут же подскочила и замахав хвостом выбежала в открытую дверь. Там я обулся и вышел на улицу. Небо было всё в облаках. Ни проблеска луны, ни звёздочки. Ночь. Темная черная пугающая и загадочная. Я видел, как вдалеке полосой темнеет лес. Как собака бегает в свете лампы, и не забегает за границу света в темноту. И больше не было видно ничего. Иногда в этой тишине кроме жужжания лампочки над моей головой, был слышен то лай то вой соседских собак. Я докурил и вернулся с собакой в дом. Она так же легла у печки и начала зевать. Я выпил стакан и снова его наполнил. Лена всё также сидела и читала.
– Ну как дорогая, ещё топить? – спросил я.
– нет, милый. Так очень хорошо. Разве что ещё две дровинки подложи и хватит. – ответила она
– как скажешь. – сказал я.
Я немного отпил и встал из-за стола. Взял старую тряпку и открыл ею дверцу. Меня обдало жаром. Я видел, как те дрова, которые я туда положил совсем недавно, охваченные огнём сгорали в печи. Я взял ещё два берёзовых и положил к остальным. Закрыл дверцу и сел за стол. Над столом висели иконы. Лена была набожной. Я тоже верил в Бога.
– ну как дорогая, интересная книга? – спросил я.
– да так, ничего, почитать можно. Легко читается. – ответила она.
– ну, это главное. – сказал я.
– тебе она не понравится. – сказала она.
– с чего ты взяла? – спросил я.
– я знаю. Тебе такие книги не нравятся. Они слишком пустые. – сказала она.
– но тебе же они нравятся? – сказал я.
– мне да, а тебе на вряд ли.
– как знать. – сказал я.
– уж я то знаю. – сказал она.
Лена выпила чай, я допил бутылку и мы пошли в комнату. Я выключил свет, снял очки и в темноте еле нашел нашу кровать.
2
Утро выдалось хорошим. Мы, позавтракав яичницей и бутербродами с сыром, собирались ехать в лес. Солнце уже стояло высоко и немного грело. Я помнил, что сосед Николаич тоже собирался по грибы, но ему ехать было не на чем. Точнее было на чём. У него была старенькая Планета с коляской. Но в силу возраста, а Николаичу уже было под семьдесят, он не мог даже вытащить его из гаража и тем более справится с ним на ходу. Я оделся и вышел на улицу. Прошел мимо нашего дома и открыл соседскую калитку. Калитка, как и весь забор была зеленого цвета, да и дом весь был зеленого цвета. По двору бегали курицы. Два петуха важно ходили и посматривали за своими дамами. Справа от меня тянулась дровница, хлев и старенькая русская баня. Я прошел под окнами с белыми ставнями и зашел в дом. Первая маленькая комнатка была типа прихожей, тут стояли сапоги. Дальше во второй комнате слева была кухня, тут в углу стояли кастрюли, банки, сковородки и маленькая газовая плита с газовым баллоном. Справа была дверь в кладовую. Перед дверью в сам дом лежал старый чистый ковер. Я постучал и открыл. В самом конце комнаты стоял диван, на котором и сидел старик. Там, где стоял я, была русская печь и небольшой столик. А рядом с диваном стоял большой круглый стол. Я начал невольно вспоминать, как прибегал сюда юнцом, молодого Николаича…
– здорово дед! – сказал я.
– а Миша, это ты. Ну проходи, чего встал. – отозвался Николаич.
– да нет Николаич, я спросить пришёл. За грибами поедешь с нами? – спросил я.
– поеду. А когда?
– ну как соберешься – сказал я.
– так я собран.
– тогда через десять минут подходи к нам, и поедем. – сказал я.
– хорошо. – сказал старик. И я вышел, закрыл все двери, калитку. Лена была собрана. Я завел форд, Тайга бегала рядом со мной, пока я относил в багажник корзины с ножами. Закрыв дом и запустив собаку в машину, куда она легко запрыгнула, как только я открыл заднюю дверь, я выехал. Пока Лена закрывала ворота, подошёл Николаич. Я рукой показал ему чтобы он сел рядом со мной. Лена села назад к Тайге.
– ну, дед, куда поедем? – спросил я.
– я недавно, дня три назад был в Боровском, там были грибы, может и сейчас есть. – сказал старик.
– То есть в Боровское? – спросил я.
– да, давай туда. А ты дорогу то знаешь Мишка? – спросил он.
– конечно, знаю, я же там был. – ответил я.
– ну и славно, поехали. – сказал старик.
Машина покатилась, я включил вторую, и мы не спеша поехали. Дорога была неплохой. Местами попадались ямы или большие камни, которые приходилось объезжать. По левую руку тянулось поле, которое ещё в середине лета было полно полевых цветов. По правую лес стоял стеной. В нем чередовались елки сосны и ели. Проглядывались золотистые березы, одинокие осины и тополя. Ветер гулял в высоте, задевая и раскачивая только макушки. Минут через пятнадцать езды по сухой пыльной дороге, мы свернули в лес. Там я ехал предельно осторожно и медленно, потому что лесная дорога была больше похожа не на дорогу, а на испытательный полигон для джипов. Постоянные подъемы и спуски, из одного оврага в другой. Я ехал и думал о том, что было бы неплохо, если у меня был бы джип, потом думал о том, какой это может быть джип. Когда мы проезжали очередной ручей, я сказал деду, что дальше идем пешком, на что он засмеялся и сказал – не бойся, проедем, мы, мол, с Вовой проехали два дня назад, а с тобой точно проедем.
3
Солнце уже висело высоко, иногда поднимался холодный осенний ветер. Мы прошли по дороге ещё метров сто и взяли влево. Пробираясь через высокую траву я видел, как поле тянулось во все стороны. Впереди шел старик за ним я, а за мной Лена. Мы поднялись на холм и начали потихоньку спускаться. Дед ловко достал из левого сапога нож с красной рукояткой и стал высматривать грибы. Высокая трава кончилась и сменилась, мхом усеянным мертвыми иглами ёлок да низкой травой похожей на полынь. В низине, куда мы спускались, редко росли молодые ёлки. Я останавливался и рассматривал их почки. Они были больше похожи на соль, на большие кристаллы, которые блестели на солнце. Впереди возвышался лес. По левую руку тянулись высокие и стройные березы. Когда я на них смотрел, то возникало чувство, будто они все деревья-близнецы. Их золотые листья сияли, когда на них падал луч солнца. И это сияние смешивалось с блеском их белоснежных стволов и когда я смотрел на них в тот момент, я думал только о том, как прекрасна природа, сколько красок и света в этом мгновенье. Какая-то птичка сорвалась с ветки, солнце, загородила вереница облаков, и сияние сменилось слегка грустным, но теплым светом, что играл на листьях и стволах берез.
Я взял у Лены корзину что больше и мы разошлись. Дед уже был далеко впереди и только окрикивал нас. Мы ходили по полянкам и между ёлок, срезая грибы. Половина из них была съедена червями, их мы оставляли там же где и брали. Они же не только для нас растут, так что на здоровье червячки. Собрав уже по половине корзины, мы с Леной решили зайти в лес и посмотреть грибы там. Старик держался от нас в метрах тридцати и постоянно что-то бормотал. Что именно я разобрать не мог, но его бормотание помогало мне определить его местонахождение. Граница леса напоминала плато, что возвышалось метров на шесть-восемь. Я поднялся наверх, а Лена шла по низу.
– а тут хорошо дорогой. – сказала Лена.
– ещё бы. Такой лес и такая удачная погода. – сказал я.
– да, а в Петербурге дожди. – сказала она.
– там всегда дожди. – сказал я.
– ну не всегда. – сказала Лена.
– всегда. Если не дождь, значит дождь. – сказал я.
– вот ты дурак! Солнечно там тоже бывает. – сказала она.
– ага, бывает. После бутылки там всегда солнечно. – сказал я.
– ну, всё, хватит. – сказала Лена.
– правильно, лучше ищи грибы. – сказал я.
– дорогой, а где дед? – спросила меня Лена.
– вон там (я указал рукой). Дед! – крикнул я.
– а! – отозвался старик.
– вот видишь. Он здесь. – сказал я и спустился вниз. Мы пошли к Николаичу. У меня разболелись ноги, а Лена проголодалась, но дед собравший целый пакет, останавливаться не хотел. Пока мы все вместе шли обратно, он то и дело да срезал гриб за грибом и клал в пакет. Посмотрев, на мою половину корзины он покачал головой и посмеялся. Лена к концу собрала ещё грибов, её результат старого устроил. Мы шагали обратно, по высокой траве оставив лес позади. По правую руку остались себе стоять золотистые березы. Я с Леной взял левее, и мы взобрались ну бугор. Дед шёл понизу и изредка на нас поглядывал. Я решил постоять и скурил сигарету. Осмотрелся кругом. Вспомнил пару строк.
И падает тяжелый жёлтый луч
Из-за прозрачных белых круглых туч
Там хорошо…
4
Вернувшись, я затопил дом потом затопил баню. Постоял на дворе и выпил бутылку светлого пива, смотрел на вьющийся дым, который вылетал из труб, поднимаясь всё выше и выше, растворяясь в облаках. Ближе к вечеру я пожарил на костре мясо. Лена перебрала, помыла, сварила и пожарила грибы. Перед тем как сесть за стол и начать есть, мы сходили помыться в баню. Как же хорошо выходить оттуда укутавшись в халат, ступая по росистой траве, вдыхать холодный вечерний воздух. А какое там небо! Поднимешь голову вверх, а там только звёзды. И они так низко висят, на этом черном полотне. А как они сияют своим серебром. И холодом от них не веет, а каким-то загадочным теплом и покоем. Лай собак разносится эхом. Заходишь в тёплый дом, на столе лежит всё что нужно. Я наполняю стакан. Мы приступаем к еде. Тайга моментально съедает свою порцию. Я слегка откидываюсь на стул и потягиваю вино. Лена берет в руки тот новенький бестселлер и продолжает читать. Я вспоминаю сегодняшнюю прогулку. Вспоминаю Николаича, как этот старик, по – другому, его и не назовешь, ведь ему уже за семьдесят, ловко бродит по полям и лесам, и с большим азартом собирает ягоды и грибы. Его голубые глаза до сих пор сияют искрой, как у мальчонки, добротой и желанием к приключениям. В городе таких стариков не встретишь. Они вяло существуют, доживая свой век. И не только одни старики, но и молодые, находящие радость и смысл жизни в деньгах и карьере. Та цивилизация, которую мы видим, сделала из людей паразитов. Вместо того чтобы жить в гармонии с природой, мы её просто уничтожаем, разменивая её на богатства, которые как бы мы не хотели, в гробу никому не пригодятся. Ещё я подумал о христианстве, о православии. О современных войнах и о политике. Так, пока я обо всё этом думал, я выпил бутылку и достал себе высокогорный коньяк.
– дорогой, может, мы останемся здесь? – спросила Лена. Она смотрела в книгу и изредка поднимала глаза на меня.
– ты готова жить в деревне? – спросил я.
– да, тут так хорошо. – ответила она.
– это да. – сказал я. И этот коньяк, тоже хорош. Я вдарил и налил по новой.
– мы можем завести ещё собаку и кошку. – сказала она.
– это можно. – сказал я.
– а как тут будет хорошо малышу? – сказала Лена.
– рожать будешь здесь в городе? – спросил я.
– ну да. Почему нет? Тут же рожают. – сказала она.
– рожают. – сказал я. Жить здесь было бы прекрасно, но это не осуществимо. Я это знаю и она это знает, и все эти разговоры ничего ровным счетом не значат.
– дорогой? – спросила она.
– да дорогая? – спросил ее я в ответ.
– а ты не сопьешься? – спросила она.
– я думаю, нет. – ответил я.
– а что ты будешь делать, если мы останемся здесь жить? – спросила она.
– я буду писать книги. – ответил я.
– а их будут покупать? – спросила она.
– думаю да. Ведь ты же покупаешь то, что читаешь. – сказал я.
– но это же бестселлер, это роман. – сказала она. Лена подняла книгу в мягкой обложке и показала мне название книги и автора.
– мои рассказы хуже этих романов? – спросил я.
– нет. Но они совсем другие. – сказала она.
– но ведь не хуже? – сказал я.
– не хуже. – сказала она.
– или я мог бы писать стихи. – сказал я.
– каким-нибудь музыкантам в качестве песен? – спросила Лена.
– нет. Они не поют таких вещей. – сказал я. Уже давно, никто стоящего ничего не поет.
– это да. А что же тогда остается делать? – спросила она.
– ну я могу поехать в город и найти там работу. – сказал я.
– а я чем буду заниматься? – спросила она.
– чем угодно. – сказал я.
– Может ничем? – сказала она.
– можешь и ничем. – сказал я.
– а как же наши родные? – спросила она.
– мы будем к ним приезжать. – сказал я. Или не будем к ним приезжать.
– на выходных? – спросила она.
– через выходные. – сказал я.
– а кем ты будешь работать? – спросила Лена.
– лесорубом. – ответил я. Наверняка это очень интересная работенка.
– это интересно. – сказала она.
– не очень. – сказал я.
– почему? – спросила она.
– мне будет жаль деревья. – сказал я. Мне и вправду будет их жаль. Но другой работы я здесь точно не найду.
– но ты будешь получать деньги. – сказала она.
– и валить деревья – ответил я, встал и отрыл дверцу печки. Меня обдало жаром. Я смотрел как раскаленные угли будто звёзды, лежат себе и мерцают на черных потухших углях. На улице ночь. А в деревне только лай собак.
На реке
Было теплое майское утро. Трава, вся пропитавшаяся росой, блестела на первых лучах солнца. Паша шёл со спиннингом по берегу и закидывал лесу с живцом в реку. Та тянулась, извиваясь, далеко за лес, но ему некуда торопится. Берег реки, то поднимался в чащу, то спускался в поле. Он осторожно обходил бобровые ямы у самого края, когда-то провалившись туда два раза, Паша стал внимательней. Вся природа дышала. Повсюду слышна песня лесных птиц. Солнце поднималось всё выше. Он надвинул козырек кепки на глаза и продолжал идти. Ласточки кружили высоко в небе, а это значило, что дождя пока что не будет. Небо было чистым, только вдалеке лениво плыли облака. Сейчас самое время для ловли щуки. Она должна идти на нерест, и он будет её ждать. Местные мужики обычно за день ловят минимум штук по двадцать, но ему их столько не нужно. Они везут рыбу продавать на рынок, ему же она нужна только на ужин, ну на два ужина, не больше. Пройдя поле, он смотал лесу и поднялся в лес. Солнечный свет лучами пронизывал тени деревьев. На листьях нависла паутина, было видно, как капли росы собираются на ней, как она блестит ещё в прохладном воздухе утра. Под ногами мох, заваленный елочными иглами. Здесь ему нравилось всё. Кругом всё живое. Слева папоротник прячется в тени. Справа здоровенный муравейник, в котором с сумасшедшей скоростью бежит жизнь. За муравейником и высокой ёлкой, обрыв, а за обрывом река. Паша достал сигарету из кармана рубашки и закурил. Он снял с плеча сумку и положил рядом с удочкой. Сам сел на пень. Всё что он мог охватить глазами, было чудесно. В воздухе висела тишина. Не натянутая не беспокойная, а совершенно нежная спокойная тишина. На воде появись круги. Паша видел поле с которого пришел, оно осталось справа от него. Слева лес кончался опушкой и опять сменялся полем. Дальше снова виднелся лес который уходил вправо так круто, что реки было не разглядеть. Здесь, где он неторопливо затягивался сигаретой, река делала поворот в градусов пятьдесят. На том берегу росли маленькие редкие березы. За ними, вдалеке, как он видел ещё с поля, лежали невысокие холмы, которые тянулись, куда то к горизонту. Докурив и оставив бычок в земле, Паша спустился вниз. Разложил удочку, насадил на крючок нового живца, так что кончик крючка вышел наружу сквозь нижнюю губу. Становилось теплее. Он снял старую кожаную куртку и положил её поверх сумки. Он забрасывал к тому берегу, к высокой траве, щука должна была быть там, на глубине. Насколько он знал, там были ямы. Паша достал бутылку ещё прохладного пива из сумки, открыл и отпил. Снова закинул спиннинг и начал сматывать катушкой лесу. Тут он почувствовал удар, подсёк, как его научили. Леска натянулась. Это был не сильный удар. Паша стал сматывать быстрей. Спиннинг слегка согнулся на самом конце.
– а вот и ты моя хорошая! – сказал он и всё крутил и крутил, когда на поверхности показалась щука. Она билась в разные стороны словно сумасшедшая, того и гляди сорвется. Рыба явно не хотела попасться. Но Паша ещё немного смотал лесу и резким движением выбросил её на берег. Положил спиннинг и подошёл к ней. Она изгибалась и хватала ртом воздух. Он знал, что ей надо сломать хребет. Все ломают руками и я смогу. Обязательно смогу, иначе нельзя. Нужно облегчить её страданья. Щука была не большой, грамм триста. Взяв рыбу в руки, он посмотрел на неё.
– а говорят у вас души нет. Как же нет, когда ты жить так хочешь. -сказал он. Рыба билась у него в руках, скользкая, но он держал крепко. -Ну, это не мне решать, у кого она есть, а у кого нет. У той сумасшедшей суки навряд ли была душа ну или что-то за душой. Она мне знаешь, что говорила? Говорила, что я сосунок, слышишь? Говорит я слабак. Силенок, говорит у тебя не хватит сосунок. А я ей сказал тогда, еще одно слово сука и я тебя порежу. А она не поверила, думала не смогу. – сказал Паша и бросил щуку на траву, взял бутылку с сигаретой и сел рядом. Солнце уже маячило высоко. Всё кругом было залито его светом. Река блестела будто зеркало. Только в лесу оставалась тень. Он поправил кепку, всё собрал и пошёл дальше с сумкой на плече. В которой лежала пачка сигарет, спички, нож и щука.
Журнал
– поверь, это очень просто – сказал Миша. – да, и возьми вот эту палку. – сказал он. Высокий взвалил на себя большой мешок и пошел вперед. Блохин стоял и смотрел ему в спину. Смотрел как он здоровый и крепкий, шагает и раздвигает руками нависшие ветки деревьев, не дающие ему спокойно идти. Потом инженер посмотрел на палку которую Миша сказал взять, какая-то никудышная, не красивая палка, и зачем она ему нужна? Не буду я её брать, пускай сам возвращается и берет, коль так она ему нужна. И он побрел следом за ним. Здесь совсем недавно прошел сильный дождь, который изрядно намочил всю землю. Подошва сапог была запачкана глиной, которая преобладала в этих районах почвы. И каждый шаг давался все тяжелей и тяжелей, но Блохин ловко избавлялся от налипшей грязи, вытирая подошву о большие камни, что лежали прямо на тропинке. Лес редел, а впереди только маячил мешок, что висел у Миши на спине. Небо все серое, ни единого проблеска солнца. Мешок был достаточно тяжелым, откуда в нем столько сил? Хотя не забывай, где был этот человек. С фронта вернулся, и жив остался не то что ты. Ты то, не на что не сгодишься со своими худенькими ручонками, разве что карандаш с линейкой держать. Блохин опять поднял голову с надеждой увидеть хоть какой-нибудь проблеск света в небе, но ничего, только серая пелена облаков, будто дым от осеннего костра. Миша вздохнул и опустил мешок с плеч на сырую траву, а сам сел на лежавший рядом ствол дерева. Пока он смотрел на молодые всходы усеянные по всему полю, к которому он вышел, к нему подсел Блохин.
– что бы я еще раз поперся в Софийское, да к Зое за картошкой! Да никогда в жизни – сказал Миша. Он вытер рукавом рубашки пот со лба.
– да ладно тебе, отлично прогулялись – сказал Блохин.
– послушай. Давай-ка ты сам понесешь этот мешок? – сказал высокий.
– Миш, я же тебе предлагал взять у Сафрона мотоцикл. Предлагал ведь? – спросил Блохин
– Предлагал, но я к этому гаду ни за что в жизни не пойду. – ответил Миша.
– это всё из-за Ленки что ль? – спросил Блохин и встал с дерева.
– не Ленкай мне. – ответил высокий. -Да может и из-за неё, а может и не из-за неё, тебе то что? – сказал он и тоже встал. Миша потянулся и взвалил мешок обратно на спину.
– пойдем. – говорит – осталось немного. И зашагал тяжело ступая по сырой тропинке, что тянулась по кромке леса и пропадала за березовым островком. Блохин шел следом, периодически поглядывая вверх, всё ждал, когда же выглянет солнце. Уже почти что целую неделю ни лучика в этих краях, а ему завтра утром уезжать. Лучше бы всё-таки пошли бы да взяли у Сафрона мотоцикл. Не такой он и гад, как говорит Миша. Злым он стал. Ещё бы не стать, после такого. Но ты не отвлекайся, твои ручонки только для карандаша и линейки, только для них.
2
– Сережа послушай, тебя этот здоровяк убьет. Ему это раз плюнуть. Ты ему не ровня. Ты ему не родня. А он как вернулся брата родного убил. Молоточком по голове дал и всё, а всё из-за меня. – сказала пышногрудая девица, отходя от невысокого коренастого мужика. Тот тянул к ней руки и лез обниматься.
– мне плевать. И не таких ломали – сказал коренастый. Он крепче прижал девицу к себе. Она была совсем не против.
– ты только про меня ничего не подумай – сказала она. – я не такая как городские, просто не люблю я его уже давно. Да как ушел он на свой фронт, с тех самых пор и не люблю. Да и влюбится всё не в кого не могу. – соврала она. Она была потаскухой. Самой обычной потаскухой, правда чертовски красивой потаскухой. Она была так красива будто сам бог её создал. Ее чистое правильное лицо, большие упругие груди, длинные ноги и карие глаза.
– да я и не думал. Да у меня вообще такого и в мыслях никогда не было. – сказал коренастый. – я люблю тебя, я из семьи ушел. Только тебя и люблю. Да мне жизни без тебя нет. – сказал он и повалил её на диван.
– он и вправду тебя убьет, слышишь – сказала девица. Она вилась под ним и прижимала его к себе.
– мне плевать и не таких ломали – сказал он.
– давай, давай уже сделаем это, я больше не могу ждать – сказала она.
– сейчас, мне надо снять эту чертову рубашку. – сказал он. Коренастый выпрямился и начал расстегивать пуговицы.
3
– Миш, а как ты думаешь, я бы смог бы там, на войне? – спросил Блохин. Они шли по центральной улице пригорода. Высокому надо было зайти на почту за любимым журналом.
– нет Паш, ты уж извини, но инженерам там делать нечего. – неприятной улыбкой растянулось лицо Миши.
– да я, по правде сказать сам так думал. Просто ну очень интересно побывать там. Но прекрасно понимаю, что делать мне там нечего. – вздохнул Блохин.
– ну вот и всё. Не морочь тогда голову ни себе ни мне. – сказал высокий. Им оставалось пройти два жилых дома, за которыми располагалось здание почты и городской управы. Небо начало светлеть. У инженера появилась надежда встретить красивый закат и звездную ночь. Девица и новый начальник кадров очень старались успеть до конца рабочего дня закончить со своими делами. Миша забрал свой любимый журнал. Он больше никого не убил. Только иногда, когда крепко выпивал он бил красивую девицу по лицу, и ей это нравилось. Инженер на следующее утро уехал в город. А через неделю его и всю его бригаду отправили на фронт техниками, где ему прострелил ногу и живот.
Мира
Сегодня мне точно повезет. Я умею работать. Умею работать руками. Я найду эту жилу, во что бы ни стало. Чего бы это мне не стоило. Она говорит, что я помешался на этом проклятом золоте. Да, может быть. Но что такое старый треклятый дом в сравнении с безграничным богатством? Вот именно – ничто. Нужно выпить кофе и в дорогу.
Ночь была плохой, я глаза не сомкнул, а мне бы выспаться, как следует. Я встал с кровати напялил тонкий шерстяной свитер, и пошел на кухню. Поставил чайник на плиту и включил под ним газ. Половина пятого утра. Уже рассвело. Яркие лучи восточного солнца пробиваются сквозь зеленые шторы кухонных окон. Я достал сигарету и прикурил от плиты. Открыл форточку и достал чашку. Чайник начал свистеть, и я выключил газ. Две ложки кофе и три кубика сахара. Залил все кипятком и размешал. захотел сесть за стол и увидел, что в дверях стоит жена. Вся растрепанная и сонная. Она, как ребенок, кулаками терла глаза.
– ты уже куришь? – зевая, спросила она.
– уже.
– налей и мне чашку кофе.
– сейчас.
Она села на мое место, сложив нога на ногу.
– и куда ты в такую рань опять?
– тебе в какую чашку?
– в мою.
– у тебя их несколько.
– так-то они все мои.
– и всё-таки?
– в белую с синими тюльпанами.
– так куда ты намылился? Опять в горы?
– опять.
– опять за золотом?
– ты же знаешь.
– знаю. И от того, что знаю, схожу с ума – я поставил ей чашку кофе – с ума схожу, потому что сил больше нет ни терпеть, ни понимать своего чокнутого мужа. – я сел напротив неё.
– Мира, слушай, я не сошел с ума, всё в порядке.
– да как же, все сумасшедшие так и говорят.
– и много ты знаешь сумасшедших?
– мне тебя вот так – она провела рукой над головой – выше крыши.
– я же это всё для нас стараюсь, пойми. – Я отпил кофе – хочу, чтобы мы ни в чем с тобой не нуждались.
– да мы и сейчас ни в чем не нуждаемся, только я нуждаюсь.
– в чем?
– в муже.
– так вот же я
– в том, за которого я вышла замуж! А не поехавшим золотоискателем.
– ладно, я пошел собираться и так отстаю от графика. – Я встал, поцеловал её в щеку и пошел в комнату.
– я пойду с тобой.
– зачем?
– хочу.
– тогда иди, одевайся, я ждать тебя не буду.
– десять минут, и я буду готова.
– отлично. Встречаемся в машине.
Я взял свой рюкзак и вышел на улицу. Весь инструмент валялся в багажнике Нивы, я его ни разу оттуда еще не доставал. Дом и так был маленьким, еще и это барахло туда тащить. Я кинул назад рюкзак и залез на сиденье. Завелась она с третьего раза, что-то со стартером. Его бы поменять, да желания никакого нет. А когда желание это есть, то спать валюсь без задних ног. Поселок еще спит. В такую рань здесь встаю только я и мой сосед, которого будит рев прогнившего глушителя. Ниву я люблю. Аж из Москвы её притащил сюда. Как и себя с женой, ровно два года назад. Купил я тогда за сумасшедшие деньги металлоискатель. Кинул его на балкон и забыл. Было это под новый год. Мы хотели развестись. Поделили все нажитое, переписав в блокнот, но до развода так и не дошло. А весной я прилетел сюда.
Я посмотрел на часы. Нам ехать только больше часа, где она? Мира открыла дверь и села рядом. Волосы собраны в хвост, бейсболка. В джинсах джинсовой куртке с мехом и грубых почти мужских ботинках. Обожаю её такую. Она положила свой рюкзак рядом с моим.
– поехали?
– я ждал только тебя.
– я нам поесть взяла.
– там будет не до этого.
– до этого должно быть всегда.
– ладно, там разберемся – я включил передачу, и машина тронулась. Мира смотрела в окно. Бензина хватит только туда, выходит еще и на заправку надо заехать, а это плюс двадцать минут. Я и так выбился из графика, ну и черт с ним. Все успеется. Дома перестали мелькать в окнах, впереди, старый мост, за которым такая же заправка с такими же людьми. А дальше, асфальт рассекает пустынную степь, что простирается до подножия гор.
– включи что-нибудь послушать
– может Аквариум?
– я не хочу Гребенщикова.
– включай что хочешь.
– а где диски? В бардачке?
– часть там, часть на заднем сиденье. – Мира открыла бардачок и начала перебирать диски.
– у тебя тут такой бардак.
– я уже привык.
– привык к грязной машине?
– ну да – я улыбнулся – у неё одна задача, возить меня и не ломаться.
– не ломаться?
– серьезно не ломаться.
– хоть помыл бы.
– вернемся помою.
– нет, я помою. Я хочу – она вставила диск в проигрыватель – а ты приготовишь поесть.
– идёт – заиграла Земфира.
– ты не против Земфиры?
– нет, я люблю её песни.
– и я.
– я знаю.
Мы заехали на старый мост. Каждый раз проезжая по нему, я думаю, что он вот-вот обвалится, и лететь мне вниз метров пятьдесят. Поэтому я смотрю по сторонам пытаясь ухватить взглядом что-то, что мог не заметить раньше и тогда уже со спокойной душой падать вниз. Я по привычке сначала посмотрел налево. Мира листала карту местных дорог. Я смотрел на неё и не мог оторвать взгляда. Как будто в ней что-то поменялось. Или это я давно на неё не смотрел, а лишь бросал взгляд. Сейчас она такая, какой я её встретил. А я?
Коробка передач начала выть, и я перевел со второй на третью. Съехав с моста, я опять уставился на асфальт в ожидании заправки.
– когда мы уедем отсюда?
– в смысле?
– когда вернемся в Москву? Да куда угодно
– скоро, мы скоро уедем.
– это твое скоро длится уже почти два года. Нет поначалу было здорово, и я то думала, что раз не выходит, то мы вернемся, но ты.
– что я?
– ты сошел с ума.
– я бы так не сказал.
– как? Не хочешь себе признаться в этом? С этим поиском золота у тебя все мозги набекрень.
– я стараюсь об этом не думать.
– а обо мне? Обо мне ты тоже стараешься не думать?
– я только о тебе и думаю.
– и когда ты последний раз думал обо мне?
– только что.
– и что надумал? Скажи мне только честно, ладно?
– ладно.
– ты меня еще любишь?
– люблю.
– ты хочешь меня?
– к чему этот вопрос?
– ты хочешь меня? – Мира смотрела мне в глаза. Я завернул на заправку.
– подожди пять минут, я сейчас.
Я вышел из машины и пошел к кассе. Оплатив полный бак, взял чек. Тут же парень лет семнадцати взявшийся из неоткуда подбежал к колонке и начал заправлять машину. Я дождался его и сел за руль. Мы поехали дальше. Мира сняла свою джинсовую куртку.
– включи печку.
– зачем?
– включи – я повернул рычаг печки и немного опустил окно.
– долго нам еще?
– минут сорок пять точно.
– тогда я разуюсь.
– разуйся.
– я у тебя не спрашивала.
– да, что такое? – Мира сняла ботинки и задрала ноги на панель.
– ты не ответил.
– о чём ты?
– ты хочешь меня? Я ещё возбуждаю тебя?
– что за вопрос? Хочу, как я могу тебя не хотеть?
– тогда тормози.
– в смысле? Зачем? – она начала снимать джинсы.
– остановись и возьми меня.
Я сбавил скорость и остановился. Мира уже была в одном белье. Она надменно листала этот журнал с картами. Я выхватил его у неё из рук и бросил назад. Взял её за талию и начал целовать. Мы занялись делом. Было страшно жарко. Закончив, я сел в свое сиденье и достал сигарету. Она села мне на ноги и прижалась, будто замерзла.
– я так скучаю по тебе.
– но я же всегда рядом.
– и да и нет, это сложно. Со своими поисками ты сводишь меня с ума.
– знаешь, нам пора покупать билеты – я закурил – полетели в Стамбул?
– почему Стамбул? Билеты? А как же золото? – Мира оживилась.
– а почему наше свадебное путешествие было полетом в Стамбул?
– не знаю, захотелось.
– вот и я не знаю, хочется. – она улыбнулась, и я поцеловал её.
– а золото? Ты же его не нашел?
– я нашел, что-то другое, что всегда было рядом и что я – я закашлялся
– и что ты?
– и что я, однажды потеряв, больше терять не хочу.
– и я тебя люблю милый – мы поцеловались и всё повторилось.
Одевшись, я вылез из машины и стал разглядывать даль. Мира встала рядом.
– может, поедем, поищем? – спросила виновато она.
– нет, поехали просто кататься.
– чур, я за рулем!
Стартер не подвел, и машина завелась с первого раза. Мира включила первую передачу и покатила. С её лица не сходила улыбка. Да и я сидел, улыбался, как дурак. Она включила вторую и радостно надавила на педаль газа. Нива подпрыгивала, попадая колесами в ямы. В её маленьких руках руль выглядел внушающее. Я достал новую сигарету и закурил. Впереди были горы.
Роза, ко мне!
Февраль.
Внутри было темно и душно. В позолоченных углах икон отражается свет свечей. Вторая суббота февраля. Не так уж много народу, не то что в прошлую субботу. Отец Павел закончил читать молитву, хор стих, все перекрестились. Пришел черед исповедаться, и Николай встал в очередь. Переминаясь с ноги на ногу, он начал вспоминать в чем, он согрешил на прошлой неделе. Очередь двинулась, и Николай сделал два шага вперед. Хор затянул отче наш. Он прочел ее про себя и все три раза перекрестился. Пришел его черед исповедаться. Закончив он вернулся на то место где всегда и стоял. В помещении было по-прежнему темно и душно. Знакомый алтарник вынес ему двойную порцию кагора. Коля перекрестился и выпил. Алтарник улыбнулся и ушел.
На улице посветлело. Внутрь сквозь большие окна церкви начал сочиться солнечный свет. Утреннее февральское солнце. В нем уже есть тепло. В январе оно совсем другое. В январе оно ни капельки не греет. А сейчас все совершенно по-другому. Алтарник снова вернулся с той же улыбкой на лице и с той же порцией вина. Коля перекрестился и выпил. Алтарник ушел. Служба кончилась и все подались на улицу. Там было хорошо. Даже лучше, чем вчера. Большая часть людей вышла и Коля зашагал к дверям. Правее, в метрах пяти шел отец Павел, смотрящий на двери и затылки, шедших впереди. Коля аккуратно поравнялся с ним и попросил благословения. Отец Павел благословил, быстро заглянув ему в глаза, и вышел. На улице было морозное февральское утро. Чистое голубое небо, высокое желтое солнце. В такую погоду, а если быть точнее в такие утра, было здорово ходить на лыжах по берегу реки. А где- то и по самой реке. Там, где лед вставал наверняка с первыми морозами, а вскрывался только в начале марта. Но так было раньше, теперь все совсем по-другому.
Коля поправил шапку на ушах, застегнул пуховую куртку и достал сигарету. Сегодня ему полагалось еще две, ведь из-за нынешних цен, курить как раньше он не мог. Теперь пачка растягивалась на неделю, но выбирать не приходилось. Или так или ни как. Он шел в сторону автобусной остановки. По пути он каждый выходной заходил за хлебом, и сегодняшнее утро было не исключением. В это время, как раз был завоз, так что хлеб он получал одним из первых и тот обычно был еще горячим. Он брал два батона белого, один черный расплачивался и шел дальше к остановке. Дожидался своего автобуса и уезжал. Прощался с водителем и сквозь старую рощу, которая за последние несколько лет пополнилась каштаном, тремя елками и еще какими-то неизвестными ему кустами, шел к дому. Это был многоквартирный дом в пять этажей, и в шесть подъездов. А длиной кажется в целую улицу. Он остановился у второго подъезда, посмотрел на шторы третьего этажа и закурил.
Семнадцатое февраля. Третья суббота месяца. Внутри было темно и душно. Сегодня в стенах старого храма скопилось людей больше чем обычно. Стояли и старые, и молодые. Кудрявая девочка трех лет плакала, уткнувшись в юбку матери. Двое мальчишек бегали кругами друг за другом молча. Шла середина праздничной литургии. Все стоявшие в зале перекрестились, кто-то припал на колени. Среди всех прихожан, почти что в углу, рядом с любимой иконой, стоял Краснов Николай Валентинович. Он тоже встал на колени и помолился.
Сегодня утром, в эту промозглую сырую субботу февраля, он спешил исповедаться отцу Олегу. Во-первых, потому что отец Олег, был уважаем и любим многими, если не большинством. К тому же служил он редко, и только в большие праздники. Краснов был в первой десятке в очереди, так как пришел на службу одним из первых. Ну а во-вторых, хоть он об этом и молчал, но это очень льстило его самомнению. Его, его – простого человека, смертного, грешника! Исповедует сам отец Олег! Да в такой праздник!
Но с такими мыслями он засыпал вчерашним вечером. Сейчас Краснов стоял, стоял и вспоминал все свои недельные грехи. Все эти чертовы грехи он ставил в определенный порядок. И расстановка должна была быть верной, ведь за них ему придется расплачиваться. Отвечать – перед Богом. Он знал все молитвы наизусть и читал, и проговаривал их на церковно-славянском языке. Он гордился этим. Он был безгранично горд. Но гордость ту он хранил в самых дальних углах своей души, которая полностью принадлежала Богу. Так казалось Краснову, который стоял в очереди на исповедь.
