Читать книгу Тень якудзы - Дмитрий Силлов - Страница 1

В воздухе пахло гарью и паленым мясом. Крупные хлопья сажи, гонимые порывами ветра, напоминали лохматых воздушных змеев, которых дети запускают в небо в канун праздника Нового года.

– Мацукура Сигемаса, пожалуй, был слишком строг с ними, – произнес чей-то голос за спиной.

Виктор обернулся.

Позади него стоял воин в доспехе жутковатого вида, напоминающем панцирь гигантского жука. На лице воина была надета железная маска ужасного демона, поэтому голос воина звучал глухо.

– Я думаю, что не стоило так часто надевать на них соломенные накидки только для того, чтобы узнать, поможет ли им христианский бог, когда их одежда загорится. Тогда бы не пришлось тащиться на этот остров и просить о помощи дьяволов из Кога.

Виктора не удивило облачение воина и голос, говоривший на странном наречии. Вероятно потому, что на нем были похожие доспехи и звучащие из-под маски слова были понятны, словно он знал их с рождения.

– Если за победу придется заплатить союзом с дьяволом, я готов заключить такой союз, – равнодушно произнес он на том же языке. – А христианский бог дает осажденным дух воина и презрение к смерти, которые достойны уважения. И если ты помнишь, Имаи, самурай должен прежде всего научиться уважать достойного врага.

Воин в доспехах ничего не ответил, а лишь почтительно поклонился и сделал шаг назад. А Виктор вновь повернулся к горящему замку, за стенами которого демоны из Кога вместе с его солдатами завершали резню. Криков раненых не было слышно – христиане умели умирать достойно.

Тусклый, безжизненный диск солнца заволакивало дымом, поднимающимся с земли.

– Этой весной лепестки цветущей сакуры будут черными от сажи и пепла, – прошептал Виктор…

Лязг железа за стеной замка становился все тише. Бой заканчивался, и Виктор боялся признаться самому себе, что в глубине души он желает победы не своим солдатам. И уж тем более не демонам из Кога, само имя которых до сих пор вселяет ужас в сердца жителей страны Ямато.

Но чудеса случаются только в сказках.

На языки пламени, вырывающиеся из-за стен замка, внезапно легла черная тень. Показалось на мгновение, что не человек, облаченный в черные одежды синоби, медленно взошел на стену, а настоящий демон из преисподней возник из моря бушующего огня.

– Вот он, их предводитель, – услышал Виктор приглушенный шепот за спиной. – Неужели после этой осады кланы ночных убийц снова начнут набирать силу?

– Не начнут, – покачал головой Виктор, мысленно коснувшись татуировки дракона, с недавних пор украшающей его спину. Он знал – время синоби прошло. Скоро новая, гораздо более мощная организация будет править страной Ямато и диктовать условия не только Императору, но и самому всесильному Сёгуну.

Между тем человек на стене, словно прочитав мысли Виктора, согнув колени, медленно опустился на пятки и так же медленно сплел пальцы в замысловатую фигуру. Отсюда Виктор не мог видеть его лица, тем более что оно было скрыто двумя полосками черной ткани. Но он кожей почувствовал змеиную усмешку, скользнувшую по губам предводителя синоби.

И он понял, что услышит сейчас.

И от невольного, животного, непреодолимого ужаса, поднимающегося из глубин его естества, вздрогнул и… проснулся.

Другая, пока еще мутная реальность плеснула в глаза. И первую пару секунд было трудно сказать, что более настоящее – смазанная картина странного и жутковатого сна или черная муха, ползущая по прилавку рядом с его носом.

А между тем муха ползла.

Это была осенняя муха, и потому ползла она неуверенно, смахивая повадками на грузчика дядю Ваню, когда он, приняв после работы священные двести пятьдесят, бредет домой – медленно, пошатываясь, но на выверенном годами автопилоте, почти осмысленно сканируя окружающее пространство мутными фасетками выпученных глаз.

Есть такое французское выражение – дежавю. Это когда какое-то событие, уже поимевшее место быть, в точности повторяется через некоторое время.

Витек проморгался со сна, обнаружил себя сидящим на стуле, положившим голову на скрещенные руки, в свою очередь лежащие на прилавке, – и задумался. Глубокие познания в заморской речи были ему не свойственны. Тогда откуда вдруг ни с того ни с сего такие мудрёные мысли?

А муха продолжала ползти. У нее был один и тот же маршрут. Уже третий день подряд она ползла поперек прилавка – от кассы мимо грузных весов, смахивающих на памятник застою, до треснутого пластмассового блюдечка для сдачи. И никогда наоборот. А уж вдоль – боже упаси! Только поперек. И почему-то именно в этот момент ее мушиной жизни постоянно ловил ее взгляд Витька. И даже если удавалось ее прихлопнуть, преемницы мухи, видимо, чтя память погибшей насильственной смертью товарки, снова ползали проторенной дорожкой.

Дежавю, одним словом. Через день, через неделю, через месяц, но, так или иначе, она будет прилетать сюда исключительно для того, чтобы приземлиться на прилавок и ползти к грязному краю блюдца, навевая наблюдателю не свойственные ему иноземные мысли.

«Вот так от безделья у трудового народа сползает крыша…»

На прилавке лежала тоненькая книжка с хитрыми иероглифами на обложке и русским переводом под ними, от нечего делать когда-то купленная и насилу до половины прочитанная. Назывался сей труд «Три стратегии Хуан Ши-Гуна». Витек иногда – когда книга попадалась на глаза – давал себе слово все ж таки продраться сквозь мудреные наставления чуть не трехтысячелетней давности. Но дальше мысленных клятв дело не шло, и пока что книжка служила исключительно для истребления надоедливых насекомых. Случалось также, что иногда несознательные коллеги тайком от Витька использовали страницы «трех стратегий» по известной надобности, которую вышеупомянутый бывший интеллигент, а ныне, со слов шефа, старший менеджер по ПГР, то есть погрузочно-разгрузочным работам дядя Ваня описал с присущим ему народным юмором: «Дедушка взял книгу и пошел за угол. Не иначе погадить, так как читать он не умеет».

Но сейчас убивать насекомое было лень. Лень было двигаться вообще. Покупателей – ноль, настроение – ноль. А какое оно будет после снов таких жутких, кошмарных, не пойми про что.

«Меньше надо восточным фольклором мух бить, тогда кошмары сниться не будут», – подумал Витек.

А тут еще Клавка, паскуда, снова на работу не вышла. Почему – понятно, и гадать нечего. Одно из двух. То ли очередная безумная любовь, то ли внеплановый аборт как следствие таковой. Так что сиди вот тут за прилавком, Виктор Алексеевич – типа, со слов того же шефа, и коммерческий директор палатки, и младший менеджер по ПГР, и вот теперь, по милости Клавки, заодно и продавец в одном флаконе, то есть лице.

А часы над головой – тик-так – тащат еле-еле толстую ленивую часовую стрелку к заветной цифре «8», по достижении которой можно забить на покупателей, мух и французские слова, оторвать зад от стула, закрыть к чертям собачьим палатку, робко претендующую в соответствии с существующим законодательством на магазин, и топать себе восвояси навстречу нехитрому набору вечерних послерабочих радостей.

Но до восьми еще и семь, и шесть, и почти что пять. Так что сиди, Витя, сиди, созерцай муху и тихо сходи с ума.

«А может, я ее не убил в прошлый раз? Может, она бессмертная, как Кащей? Возрождается после прихлопывания, как эта… птица… блин, как ее?»

Однако окончательно двинуться крышей на почве безделья Витьку было сегодня не суждено. Бессмертная муха, не доползя до точки назначения пару дециметров, застыла, после чего круто взлетела вверх, потревоженная потоком воздуха от шумно и резко распахнутой двери магазинчика.

История возникновения в голове французского слова мгновенно нарисовалась сама собой. Ну конечно! Хрестоматийная «Матрица», переименованная милицейским Гоблином в «Шматрицу» и пересмотренная заново пару-тройку месяцев назад. Как раз оттуда это самое дежавю, когда там у них сбой в программе и виртуальная одинаковая кошка бегает туда-сюда одним и тем же маршрутом по одному и тому же отрезку пространства. Помнится, они там в кино от этой кошки чуть все со страху не загнулись. Америкосы, что с них взять? Слабый народец, нервный. Не закаленный суровой действительностью. Их бы к нам на стажировку, в развивающийся капитализм. На месячишко…

Вошедших было четверо. Одинаковых, словно клоны овечки Долли. Только не в кудряшках. Скорее наоборот.

Бритые, квадратные, чем-то смахивающие на неандертальцев из школьного учебника, в черной коже и челюстях, мерно прессующих разрекламированную резину, защищающую зубы с утра до вечера.

«Дежавю…»

– Я у тебя неделю назад был? – без предисловий с нажимом на «был» сказал один из клонов, подходя к прилавку.

При ближайшем рассмотрении он несколько отличался от собратьев. У него были колючие глаза, ростом и в плечах он был помощнее остальных. И имел этот клон помимо всего вышеперечисленного три массивных перстня на пальцах. Один золотой, ненормально большой и, видимо, изрядно тяжелый. Который в случае надобности перевернешь печаткой в ладонь – кастет получается. И два колотых синей тушью с расплывшейся символикой, свидетельствующей о похождениях колючеглазого в местах, отдаленных от цивилизации весьма и весьма.

– Так был?

Витек кивнул.

– И чо?

– Так я ж не хозяин, – пожал плечами Витек.

– А где хозяин?

– А бес его знает. Приходит, когда хочет, бабки заберет – и нет его.

– И доли он не оставил?

– Не-а. Не оставил.

– А насчет стрелки ты ему говорил?

Колючеглазый, конечно, выглядел грозно. Но не привык Витек, чтоб с ним вот так разговаривали – сверху вниз и тоном, как боярыня Морозова с провинившимся холопом.

– Слышь, земляк, – сказал Витек задушевно, – тебе хозяин нужен – ты и ищи его. И передавай ему чего хошь. Я к тебе в курьеры не нанимался.

Колючеглазый прижал уши и окрысился.

– Я тебе не земляк, падло! И жопу со стула подыми, когда с тобой люди говорят! Пока тебе ее не оторвали на хрен.

А вот это уже не лезло ни в какие ворота.

Витек знал клона. Он жил на соседней улице лет эдак с пятнадцать назад и тогда еще не имел отношения к генетическим экспериментам. Тогда он был лопоухим задиристым пацаном, гонял в футбол, дрался со сверстниками с соседней улицы (с Витьком тоже было раза два со счетом один-один), таскал девчонок за крысиные хвостики и стрелял из рогатки по форточкам. Словом, был крутым хлопцем, грозой замечтавшихся кошек и занозой в заднице участкового. Пока однажды по недомыслию то ли не ту форточку подстрелил, то ли не тому коту усы поджег – словом, загремел парниша в те края, где из племени младого незнакомого за некоторое количество лет лепят одинаковых бандюганов с цепями, перстнями, челюстями и характерным лексиконом.

Клон был здоров и под перстнями имел кулаки нехилые. Но Витек на свои кулаки тоже особо не жаловался, а потому поименованную выше часть тела от стула послушно оторвал, да и вмазал вымогателю меж надбровных дуг изо всей дурацкой мочи.

Ударенный охнул от неожиданности и с размаху сел на кафель. Витек сноровисто сунул руку под прилавок за припрятанной там бейсбольной битой (дядя Ваня где-то стибрил пару и Витьку обе за пузырь отдал) – но… самую малость не успел.

Пока двое дружков ударенного обалдело рассматривали невиданное панно – вожак, сидящий на пятой точке, мотающий головой и туго постигающий окружающую реальность, – третий резко выдернул из-за пазухи что-то короткоствольное, направил его на Витька и нажал на курок.

Витька не больно, но сильно толкнуло в плечо. Настолько сильно, что плечо улетело назад, словно деталь, к остальному телу отношения не имеющая.

Баммс!!!

Витек даже не успел удивиться, как вслед за плечом назад рвануло его самого. Дернуло, треснуло башкой об холодильник…

На пол он сполз сам, без посторонней помощи, потому как вдруг резко перестали держать ноги. Загудела голова, залилась тошнотворной матовой дурью, заныло, заболело плечо. Сначала глухо, потом вдруг очень быстро, по нарастающей, до стона, до крика накатила тупая боль.

Закричать-застонать Витек не успел. От удара под дых крик пресекся в зародыше. Вслед за плечом боль огненными пятнами запрыгала по всему организму.

Его били в три пары ботинок. Через пару десятков секунд к ним присоединилась еще одна пара, лупцевавшая гораздо чувствительней всех трех вместе взятых.

Потом вдруг осталась только одна.

– Козлина, л-л-ля, порешу в натуре!!! Ты на кого грабку поднял? – ревел где-то под потолком то и дело срывающийся на визг глас ударенного клона. – Урод недоделанный!!! Да я твой рот… Да я твою маму…

И вдруг наступила тишина.

Последняя пара ботинок тоже прервала экзекуцию.

Хлопнула дверь – и стало совсем тихо. Только жужжала где-то под потолком французская муха, да тихо гудели в том же районе люминесцентные лампы.

– Нехорошо, ребята, вчетвером на одного, – нарушил тишину кто-то. – Да и потом лежачего бить – западло.

– Шел бы ты лесом, дядя… – после секундной паузы сказал кто-то из клонов. Сказал вызывающе, но несколько нерешительно, как получивший на уроке от учителя замечание уличный шпаненок – вроде б и авторитет перед однокашниками терять нельзя, но и к директору идти неохота.

Витек медленно вытащил голову из плеч и разлепил залитые кровью глаза.

Четверо клонов стояли над ним, пялясь в пространство…

А из пространства на них надвигалась тень.

Большего из-под прилавка Витьку было не видать. Потом что-то свистнуло, чавкнуло – и клон, слишком медленно тянущий из-за пазухи обрез помпового «ремингтона», взлетел в воздух, спланировал в стену лысиной, пробил ею хлипкую панельку и стек на пол.

– Ты чего, слышь?!..

Тень шагнула из-за прилавка и материализовалась во плоти.

Это был мужик лет тридцати с виду. Высокий, с правильными чертами лица, волевым подбородком и взглядом глиняного буддистского монаха, которых продают в переходах торговцы сувенирами. Не в смысле китаец, а в смысле наш человек, российский, только взгляд глиняный, не из этого мира. Колоритное лицо… А ниже, там, где кончалось лицо, начиналось что-то страшное.

Мужик бугрился кошмарными мышцами. По сравнению с туловищем голова казалась непропорционально маленькой, не имеющей отношения к остальному телу. И сейчас это жутковатое на вид тело, затянутое в готовую расползтись по швам футболку с короткими рукавами, двигалось со странной киношной грацией, плавно и быстро, рассекая смазанными от скорости кулаками душный воздух магазинчика.

Бац! Бац! Бац!

Клоны попадали, словно кегли, пачкая кафель кровавыми соплями. И остались лежать на полу кучками черной турецкой кожи, не подавая признаков жизни. У одной лысой жертвы рекламы к нижней губе прилип комок белой жвачки с торчащим из него обломком зуба. Случаются порой в промежуток с утра до вечера обстоятельства, когда «Орбит» не спасает его поклонников…

Витек продышался, потом вылез из-под прилавка, держась за плечо. Левая рука провисла бесчувственной плетью.

– Спасибо.

– Не за что, – дернул углом рта телесный двойник Шварценеггера. – Только насчет «спасибо» – это ты зря.

– Почему?

Мужик несколько раз шумно прогнал воздух через легкие, восстанавливая дыхание. Потом посмотрел на свой кулак и поморщился.

– Черт, кожу об того рябого содрал. Непорядок. Давно с манекеном как следует не работал… Ты о чем? А-а, почему «спасибо» зря?

Он шагнул к прилавку и вытащил из заднего кармана джинсов сложенную в несколько раз матерчатую сумку.

– Ты мне молочка нольпятипроцентного упакуй пока пакетов пятнадцать.

– Пятнадцать?

– Угу. А «зря» – это потому, что сожгут тебя теперь.

Витек усилием воли собрал кричащее от боли тело и двинулся было к холодильнику, но тут до него потихоньку начал доходить смысл происшедшего только что.

– Как сожгут?

– А так. У нас тут не Москва, где все под ментами. У нас тут – сам небось знаешь – беспредел времен прошлого тысячелетия. Бензином обольют твой караван-сарай и спичку бросят. Но это лучше, чем если б сейчас тебя до смерти забили. С рукой что?

– Да вон тот выстрелил, – кивнул Витек на лысого клона, вяло шевелящегося у стены, словно выброшенная на берег большая медуза.

– Ясно, – сказал мужик. – Крови нет, значит, пуля резиновая. Поболит-перестанет. Да ты не напрягайся, давай всю упаковку.

Витек, кривясь от боли, дернул с пола требуемое, задел плечом монументальные весы…

Весы медленно накренились. С одной из жестяных чашек посыпались на пол гирьки. А из-под другой вывалилась тоненькая книжка с прозрачными крылышками скотча по бокам.

Мужик наклонил голову и прочитал вслух название:

– «Алхимик». Понятно. Кастанеда для пролетариата, – сказал он, усмехнувшись. – Заодно и дополнительный источник дохода для работников торговли. В перерывах оторвал, просветился – и обратно под весы. До прихода Немезиды в лице ОБЭПа. Ты что ль читаешь?

Витек, сидя на корточках, собирался с силами перед новым рывком.

– Не, – сказал он. – Это Клавка, продавщица. Я вон – три стратегии… Этого… Хуан Ши-Гуна. А с ОБЭПом у Клавки все схвачено.

– И это понятно, – кивнул мужик. – Не во Внутренней Монголии живем. И с ОБЭПом понятно, и с твоим китайским Аттилой… Хуан Ши… как его? Гунна? Если гунна – это хорошо. Только там что-то издатели напутали. У гуннов одна стратегия была – мочи козлов, не то они тебя замочат. А если у тебя или у вашей Клавки ощущается потребность в эсхатологическом постмодернизме, вы уж лучше Умберто Эко читайте. Или Пелевина. У вас теперь времени свободного будет – немерено. Вот и самообразовывайтесь, дети индиго.

Витек речи мужика воспринимал туго. Сказывались последствия битвы. Мир перед глазами был зыбким и неустойчивым. И еще отчаянно хотелось блевать.

Мужику, видимо, реинкарнации побитого работника торговли ждать надоело. Он перегнулся через прилавок, одной рукой легко перехватил мучимую Витьком упаковку с молоком, украшенную ушастой крысой, запихал ее в сумку и бросил на прилавок двадцать долларов.

– Сдачи не надо. Счастливо, братишка, лечи организм.

Витек обалдело смотрел на удаляющуюся спину, похожую на гигантское перевернутое «V».

– Это самое…

– Да?

Мужик обернулся.

– А с ними что делать?

Витек кивнул на клонов, медленно возвращающихся к жизни.

Мужик хмыкнул.

– Да оклемаются – сами уползут. Только ментов не вызывай – тогда караван-сарай ваш прям вместе с тобой и сожгут.

– А если все-таки вдруг чего… это самое…

– Чего «вдруг это самое»? – простонал гигант. – Н-да, сходил называется за молочком, прогулялся под настроение. И на кой оно мне все это надо?

Мужик вернулся к прилавку и бросил на него визитку.

– Если будет конкретно «вдруг это самое» – звони, – сказал он и пошел к выходу.

* * *

– И как только тебя начали метелить, тут он и появился, весь красивый и в белом?

– Он в футболке был, – вяло отбрехнулся Витек в перерыве между картофелиной и котлетой. – В черной.

– Говорила я тебе, не связывайся с этим Саидом. Зверек – он и есть зверек, потом век не отмоешься, да еще должен будешь по гроб жизни.

Витькина сестра Галька обладала кучей несомненных достоинств. Она готовила как богиня, тащила на своем горбу все хознужды их маленького семейства и закрывала глаза на Витьковы эротические моменты жизни, периодически возникающие при помощи окрестных представительниц прекрасного пола, во время оных запираясь у себя в комнате и смотря телевизор в больших студийных наушниках, надетых поверх бигудей. А на нудеж старшей сестры можно было просто не обращать внимания, памятуя, что «Васька слушает, да ест». Чем Витек сейчас собственно и занимался.

– Я его как только увидела, сразу сказала – вляпаешься ты, братец, сам знаешь куда по самые не балуйся. И имя у него, как у бандита, который там с Суховым в «Белом солнце пустыни», – Саид, мать его за ногу. И название магазину придумал дурацкое – «Караван». Правильно народ придумал – караван-сарай и есть… А тут еще и бандюганы, и качок какой-то. Подстава это все, помяни мое слово! И ты будешь крайний. Милицию надо было вызывать! Милицию, а не к Саиду бежать…

Про милицию Галька знала все. Она запоем читала Маринину и не пропустила ни одной серии «Ментов».

В связи с этим была она, как и подавляющее большинство жителей постперестроечной России, в курсе воровских «понятий» и прилично владела уголовной «феней», почерпнутой из вышеназванных источников.

– И прессовать будут крайнего. А крайний при таких раскладах – ты, родимый.

Сестра мощным телом кустодиевской модели двигала горячий воздух маленькой кухни, в которой силами Гальки одновременно на плите в баке кипятились пододеяльники, что-то вкусно пыхтело в духовке, мылась посуда, всяко-разное протиралось-расставлялось-развешивалось, и при этом не забывался процесс кормления младшенького братца – подложить, убрать, подлить и еще-чего-изволите-если-не-дай-Бог-не-наелись.

Витек крякнул сыто и отвалился от стола.

– Да ладно тебе, сеструха, все будет путем. Ну подумаешь, пришли, попугали и отвалили восвояси.

– Ничо себе «попугали»!

Галька резко тормознула, отчего в кухне как-то сразу запахло жареным, уперла руки в крутые бока и начала свирепеть.

– А морда твоя разбитая? А синячина во все плечо?! Да ты мог инвалидом на всю жизнь остаться, придурь! Кто б за тобой дерьмо подтирал?

– А ты на что? Ты бы и подтирала.

– Вот ведь скотина бестолковая! – возмутилась Галька. – Сплюнь, чего мелешь, недоумок?!

Витек добродушно улыбнулся разбитыми в пельмени губами, встал с табуретки и обнял сестру.

– Ну хорош тебе пыхтеть, родня, я ж пошутил. Ты же знаешь, на мне все – как на собаке. Не мельтеши, все будет пучком.

– «Не мельтеши…» Словечек набрался, тоже мне, блатота.

– В сестру такой пошел, матушка, в сестру.

– Отвали, медведь, – проворчала «матушка». – И марш посуду мыть! Я не железная за всеми разгребать…

«Всех» было немного.

«Семья-то большая, аж в два человека…»

После автокатастрофы и смерти родителей, спрессованных в кашу из металла и мяса пьяным водителем «КамАЗа», Галька истово растила чудом спасшегося младшего брата.

Сразу после столкновения у водителя самосвала то ли хмель слетел, то ли человеческое что в душе проснулось, да только выскочил он из кабины, ринулся в загоревшуюся «шестерку» и сумел выбросить из нее малолетнего пацана. Сам погиб, а Витьку спас.

Сироту определили в детдом, но сестра, в то время бывшая на даче, узнав о случившемся, всеми правдами и неправдами – молодая еще больно была, отдавать не хотели – выцарапала брата из детдома и забрала в их осиротевшую квартиру.

Растила-растила Галька пацана, да за заботами о брате как-то забыла о себе. Так и не вышла замуж и сейчас по инерции продолжала опекать детинушку великовозрастного, который даром что здоров кулаками и статью, а все ж как-то так, не пришей рукав к жилетке – то там, то сям, работы нормальной нет – да и где ее сейчас найдешь, нормальную-то? А тут в историю влип нехорошую. И ведь не понимает, что влип, а как втолкуешь? Двадцать один, десантник, год после дембеля, до сих пор в тельняшке и днем и ночью, в поле ветер, в ухе дым, море по колено, а лужа по уши.

Кажется, совсем недавно был такой маленький, беззащитный. После катастрофы той все молчал больше, кое-кто из соседей его вообще за дурачка считал. А иногда… Сядет у окна, возьмет старый, оставшийся от бабки стеклянный флакон из-под духов и водит им у лица, нюхает. И чего там нюхать? Флакон-то пустой уж сто лет, только что красивый, потому и не выбросили ради интерьеру. Нет, говорит, пахнет он. Люди умерли, а запах, которым они когда-то пахли, остался. Жуть! Или листок опавший найдет – и смотрит на него часами. «Зачем он тебе?» – спросишь. «Красиво», – говорит и дальше себе любуется. «Смотри, – скажет, – он желтый уже почти, а прожилки-то красные. Как будто он умер, а кровь у него внутри застыла». Странно, конечно, от мальца такое слышать, а глянешь – и вправду красиво. Только жутковато отчего-то.

За те странности одноклассники и смеялись, и лупили его бывало. А он терпел-терпел, отмалчивался, отпихивался ладошками… А классе в шестом вдруг ни с того ни с сего – как с цепи сорвался. Забросил свои листики-флакончики, раздобыл где-то иностранные книжки, где мужики косоглазые доски голыми руками ломают, – и сам тоже давай каждый божий день кулаками до крови в стены стучать. Все обои пятнами бурыми изляпал. Потом в секцию какую-то записался подвальную. Так до армии и ходил – то в синяках, то с кулаками разбитыми. Правда, пацанва с ним больше – ни-ни. Не забалуешься. Чего не понравится, того и гляди в морду даст.

А все равно, что до армии был, что после – дите дитем… В милицию разве самой сбегать? А толку? Кто приходил, кого били? Лысые в коже? Да сейчас таких на любом рынке каждый третий – кто бандит, кто охранник, кто просто за свининой для шашлыка пришел – поди разбери. Пошлют в той милиции на известное число букв – и правы будут. Дурака воспитала – значит, сама дура. Не лезьте, куда не следует, граждане – и ничего вам за это и не будет.

А уж если влезли – то уж извините, уважаемые, получите по полной программе. Витька, вон, балбес, наелся и убежал опять куда-то, проигнорировав посуду. Знает, паразит, сестра сама в сто раз лучше все сделает, и помоет, и приберет. И визитку чужую на столе забыл. А там все буквы иностранные, не понять ни бельмеса. Адрес не по-нашему, телефон и – «Entertainment club „Pagoda“. Stas Navin. Proprietor». И от этой непонятности так на душе тяжело, хоть ложись на пол и вой волчицей. Да только поможет ли?

* * *

У «Каравана» толпилась куча народа. Пролетарской закалки куча. Одеты неброско, со следами похмелья на лицах и с ехидными улыбочками – мол, не все вам малина, капиталисты проклятые, бывает и на нашей улице праздник. Этот пока мелкий. Не праздник – так, пустячок приятный. Самый существенный сабантуй был в семнадцатом годе прошлого века. Но придет еще наше время, ох, придет…

Словом, народ был тот самый. Наш народ то есть. Это «Караван» был уже не тот.

Точнее сказать, «Каравана» больше не было в принципе. Была большая, слабо дымящаяся гора останков павильона, состоящая из расплавленного пластика и корявых металлических конструкций. И горестно склонившийся над искореженным скелетом магазинчика опаленный огнем одинокий тополь, с которого под порывами ветра порой слетали свернутые в трубочку обугленные листья.

Витек протискался сквозь толпу и обалдело уставился на пожарище. В голове не укладывалось – как же так? Еще вчера была достаточно уютная торговая точка, в меру грязненькая, небольшая, но все же… Так или иначе – привыкает человек к рабочему месту. И пусть ишачил в «караван-сарае» порой за троих, но как все ж больно осознавать, что вот так вот – раз – и нет ничего больше. Ни холодильников, ни прилавка, ни кафеля на полу, ни протертого стула у кассы, ни самой кассы, ни надоедливой мухи – ничего, только гора обгорелого мусора.

И гнутое дерево над ним, пострадавшее ни за что. Лишь потому, что случайно росло рядом.

Мутным миражом колыхнулся в сознании недавний сон. И слова, сорвавшиеся с языка того, кем был Виктор в том сне:

– Этой весной лепестки цветущей сакуры будут черными от сажи и пепла…

– Вот она, бренность бытия, – высунулся из-за плеча Виктора пожилой алкаш с прокисшей физиономией. – Было оно – и нету. Ты ж вроде тут торговал?

Витек кивнул, продолжая незнамо чего искать глазами в горелой куче и одновременно зачем-то пытаясь вспомнить, чем кончился тот короткий сон. Но алкаш не отставал, и обрывки странного сна рассеялись, спугнутые его надоедливым скрипучим дискантом.

– Ну вот и все, накрылась твоя торговля. Дай по такому случаю пять рублев?

– Зачем тебе? – не очень соображая, о чем его просят, спросил Витек. Теперь его занимали вполне прозаические мысли – чего теперь делать и где другую работу искать.

– Как зачем? – оскорбился алкаш. – На помин заведения.

На другое плечо Витька опустилась узкая жесткая ладонь.

– Слышь, парень, пашли, да. Гаварит будем.

Витек обернулся.

Сзади него стоял Ибрагим, брат Витькиного шефа Саида. Худой неприятный тип душманской наружности, по слухам, в известных местах круто воевавший джигит, воин Аллаха и все такое прочее, за соответствующую внешность неоднократно прессуемый органами и вследствие этого имеющий надменно-презрительное выражение лица по отношению ко всем без исключения аборигенам.

– Чего надо? Тут говори.

Трепета перед воином Аллаха Витек не испытывал. Потому как в армии против стоявшего рядом с ихним полком стройбата ходил он неоднократно с сослуживцами вчетвером-впятером на роту разноплеменной мазуты, и ни разу не посрамили воины небесного цвета нимбов, по штату десантуре положенных. Хотя – надо признать – бывало, брызгала на те береты и своя кровушка. Но не в пример чаще была она чужой. А уж тут-то, если чего, да один на один…

Ибрагим чего-то прикинул и сменил гнев на милость, а выражение лица с надменно-презрительного на скучающе-отсутствующее.

– Слюшай, пашли, а? Саид зовет.

– Ну ладно, если Саид, тогда пошли.

«Черт с ним, с Ибрагимом. Может, Саид другую работу предложит?»

– А пятерку, значит, не дашь? – заныл вслед удаляющемуся Витьку алкаш.

– Пракурор тэбэ пятерку даст, казел, – заржал Ибрагим.

Витьку отчего-то стало противно. Он остановился, вынул из кармана червонец и протянул алкашу. Тот с неожиданной сноровкой, чуть ли не в прыжке подхватил деньги и тут же испарился, как каракумский мираж.

– Багатый, да? – прищурился Ибрагим. – Вах, харащо, что багатый.

– Кому хорошо? – спросил Витек.

В голосе Ибрагима слышались издевательские нотки. И от этих ноток очень хотелось треснуть воину Аллаха меж ушей. Да так, чтоб только уши и остались.

– Всэм харашо, дарагой, – почему-то обрадовался Ибрагим. – Мнэ харашо, Саиду харашо. Тэбэ харашо будет.

– Хорошо – это как?

– Увидищь, дарагой. Харащо – это кагда нэ плохо. Кагда живой, багатый – тагда харащо. Кагда нэт, тагда – вах!

За такой вот философской беседой они прошли половину улицы и свернули в арку между домами.

За аркой справа стоял Саидов «ниссан». Машина была не новой, но большой и черной, что по местным меркам компенсировало возраст. Еще двое воинов Аллаха: один – в черной кожанке, другой – в ярко-рыжей – ошивались возле нее, пиная тупорылыми штиблетами прошлогоднюю листву. При виде Витька с Ибрагимом в кильватере они разом прекратили маяться дурью и стали ретиво отрабатывать хозяйский хлеб, приняв стойки «всегда готов» – не в совково-пионерском смысле, а в смысле набычиться и руки – в красноречиво оттопыренные карманы.

Тонированное стекло автомобиля медленно поехало вниз, явив миру худое лицо теперь уже бывшего Витькова работодателя Саида, чем-то похожего на американского киноактера Энди Гарсиа, только лысого, в возрасте ближе к сорока и с круглой, тщательно подстриженной бородкой а ля «мексикано десперадос бандито».

В отличие от своих земляков, Саид очень прилично говорил на языке аборигенов.

– Прошу сюда, молодой человек. Прокатимся, побеседуем.

Один из Саидовых земляков, звероватого вида джигит с красными воспаленными то ли от недосыпа, то ли от наркотиков глазами, левой рукой открыл перед Витьком заднюю дверцу автомобиля, не сводя кровяных глаз с «молодого человека» и по-прежнему держа правую руку в кармане.

Витек немного напрягся, покосился на звероватого земляка, потом пожал плечами – а, была не была, – и не спеша воспользовался приглашением. Земляки вместе с Ибрагимом скакнули следом и уселись: один – за руль, остальные – на заднее сиденье справа-слева от Витька.

Машина медленно тронулась. Бритый затылок Саида мерно закачался впереди, отчего Витьку вдруг отчаянно захотелось спать.

– Вы у меня были неделю назад, Виктор, – несколько высокопарно начал Саид, видимо, тихо млея от собственной интеллигентности и светских манер, – и сказали, что к вам приходили люди с предложением насчет крыши?

– Угу, – сказал Витек. Он себя чувствовал несколько неуютно от такого обращения, на что, наверное, Саид и рассчитывал, дрессируя себя в тонкостях великосветских манер аборигенов, от которых они в своем подавляющем большинстве отказались уже эдак с сотню лет назад.

– Вы сказали им, на кого работаете?

– В первый или во второй раз?

Саид закаменел шеей, отчего его затылок перестал качаться туда-сюда.

Ибрагим, знавший Саида с младых ногтей, мог бы сказать, что брат сейчас сильно гневается и в этой стадии своего гнева способен на многое, с великосветскими раутами ничего общего не имеющее. Но Витек не имел чести знать бывшего шефа настолько приватно, поэтому ему просто расхотелось спать.

– Повторяю вопрос, – с нажимом на «повторяю» сказал Саид, – они знали, на кого вы работаете?

– Ну да, знали. И чего?

– Мне передали, что перед тем, как сгорел «Караван», вы там учинили драку с этими людьми.

– Не, ну интересно получается! – возмутился Витек. – А что бы ты учинил, Саид, если б тебя падлой назвали и пообещали жопу оторвать?

Желтый затылок Саида начал наливаться красным.

– Я – это я, молодой человек, – очень медленно сказал Саид.

Ибрагим мог бы сказать, что степень братского гнева не поддается описанию. Но его никто ни о чем не спрашивал, и Ибрагим просто сидел справа, тупо глядя вперед и чем-то неуловимо смахивая при этом на статую с острова Пасхи.

– Мне такого никто никогда не говорил и вряд ли когда-либо осмелится, – все так же медленно произнес Саид. – Так что же получается, Виктор? Из-за того, что кто-то вас обозвал, я лишился магазина?

До Витька начало кое-что доходить.

– Так ты решил на меня свою палатку повесить? – заорал он. – Так вот… Ах ты…

Бумс!!!

Ребро ладони Ибрагима резко садануло Витька в кадык, и почти сразу же пришла передача слева – локтем в солнечное сплетение от звероватого земляка.

Витька скрючило, словно эмбриона, после чего ему добавили чем-то тяжелым по затылку, как-то очень ловко накинули на шею удавку, завели руки за спину и свободным концом петли связали запястья так, что дернешься посильнее – и тут же безвременно отправишься к создателю от недостатка кислорода.

Перед глазами Витька плавало несколько Саидовых затылков. За шиворотом было тепло и влажно, наверное, от крови. На голову Витьку плеснули воды из пластиковой фляги, и затылки постепенно собрались в один.

– Итак, продолжим, Виктор.

Автомобиль уже выбрался за черту города и теперь медленно ехал по шоссе, раздирая дальним светом фар стремительно сгущающиеся сумерки.

К Витьку пришла вялая мысль, что продолжения, скорее всего, не будет. Гальку было, конечно, жалко. А в остальном-то – и хрен бы с ним со всем. Все равно в этой жизни хорошего – мизер, а дерьма – только успевай разгребать. Вот только тоскливо, что не придется напоследок по этому лысому черепу съездить чем-нибудь стальным или чугунным. На худой конец, можно и кулаком… Да только, видать, не судьба. Помучают сейчас, сволочи, потом завалят, как сайгака, да сбросят в кювет. И если даже найдут менты поутру – никто и не почешется. Одним муделем безработным меньше стало – и бес с ним, с сердешным, отмучился. Бог дал – Бог взял, туда ему и дорога.

– Вы, наверное, думаете, что легко отделаетесь, молодой человек? Мол, убьют сейчас неверные меня, невинного – и весь сказ.

«Мысли что ли читает, сволочь», – удивился Витек.

– Ошибаетесь, уважаемый, – усмехнулся Саид. – Вы даже не представляете, как вы ошибаетесь.

«Ниссан» свернул с шоссе, проехал сотню метров по невидимой в ночи тропинке и остановился.

Витька схватили за шиворот и выбросили из машины.

Он упал на бок. Петля больно врезалась в шею, и Витек, выдавив из горла полустон-полухрип, засучил ногами, выдирая из земли ботинками комья сырого мха.

– Больно? – участливо спросил Саид, приближаясь. – Как я вас понимаю, уважаемый! Прошлой ночью я по вашей милости потерял магазин стоимостью в двести тысяч долларов. И это, поверьте, не менее больно.

Он присел на корточки и, просунув тонкие пальцы под петлю, несколько ослабил ее. Витек перестал хрипеть и теперь жадно глотал ртом холодный ночной воздух, пропитанный пьянящим запахом хвои и прелой листвы.

– Так как мы теперь будем с вами рассчитываться, молодой человек? – спросил Саид.

Витек молчал. Он был сейчас слишком занят. Он дышал.

– Молчите? Логично. Ну, квартиру вы, понятно, продадите. Какая там у вас? Двушка? Пятый этаж, хрущевка, спальный район… Правильно?

– Абысалютна, – откуда-то из-за Витьковой спины подтвердил голос не столь сведущего в языке аборигенов Ибрагима.

– Максимум двадцать тысяч долларов в базарный день. Остается еще сто восемьдесят. Это очень много. Где вы их думаете брать?

Дыхание потихоньку восстановилось. Теперь Витек молчал по другой причине.

Говорить было не о чем. И незачем. Саид разговаривал сам с собой, прекрасно зная ответы на свои вопросы. Ему просто нравился спектакль, в котором он был и зрителем, и главным персонажем, и сценаристом, и режиссером одновременно.

– Опять молчите?

Бац!

Тупорылый носок ботинка врезался под Витькову лопатку, снова надолго перебив дыхание.

– Нет, Ибрагим, не надо лишнего, – с укором произнес голос Саида над головой Витька. – У нас тут с молодым человеком деловой разговор. Ведь так, Виктор? Мы с вами деловые, цивилизованные люди и всегда сможем договориться. Итак. Завтра вы переписываете на мое имя квартиру… ах, да, закон, закон… Законы мы уважаем. Значит, меняетесь на комнату где-нибудь в Ханты-Мансийском автономном округе – вариант мы вам предложим. За неделю, я думаю, с нашей помощью с обменом вы управитесь. Остается, как я уже говорил, сто восемьдесят тысяч долларов. Я вижу в ваших глазах отчаяние? И ненависть? Ничего, это нормальная реакция.

Поверьте, я не садист. Тем более, вы очень неплохой работник, а какой же хозяин будет напрасно мучить свою рабочую силу. Вы мне отработаете эти деньги, Виктор, и от того, насколько быстро и хорошо вы их отработаете, будет зависеть, как скоро вы снова увидите свою сестру.

– С-сука!!!

Витек забился в путах, но петля только сильнее затянулась на горле, заставив парня хрипеть в приступе бессильной ярости. Четверо мучителей засмеялись.

– Вах, хорощий собак, – загоготал сзади Ибрагим. – Кавказский овчарка!

– Насчет овчарки согласен, – кивнул Саид. – Но, к сожалению, далеко не кавказская. И теперь это моя овчарка, брат. А чтобы никто не перепутал и – главное – чтобы она сама не забыла, чья она, необходимо поставить клеймо.

– Канешно, брат, – согласился Ибрагим, выходя из-за спины лежащего на боку Витька под свет автомобильных фар. – Сичас сделим.

Ибрагим все знал заранее и загодя приготовился к финалу. В левой руке у него была горящая паяльная лампа. В правой – металлический прут с блямбой на конце, которую он поворачивал в струе огня так и эдак – то ли для лучшего нагрева, то ли для пущего устрашения связанной жертвы. Блямба и так уже сверкала огненной каплей, готовая вот-вот стечь на землю тягучей струйкой раскаленного металла.

– Сичас, брат.

Капля стремительно приблизилась к правому плечу Витька и вонзилась в него комком раздирающей боли. Витек дернулся, укусил себя за губу, захлебнулся струей собственной крови и потерял сознание.

* * *

…Руки Ибрагима были по локоть в крови. Снова и снова он втыкал в живое мясо раскаленное железо, ковыряясь в ране и вытаскивая из нее своим прутом белые веревки сухожилий. Плеча уже не было – был живущий своей жизнью шевелящийся спрут, состоящий из боли, невыносимой настолько, что она, как ни странно, стала привычной. Тело – отдельно, боль – сама по себе, а правого плеча – просто нет, и все тут.

Но гораздо большие мучения доставлял Саид. Он сидел на корточках и длинной травинкой щекотал лицо Витька. То в ноздрю залезет, то по лицу проведет омерзительно медленно, так, что почесаться охота – сил нет, а никак – руки за спиной связаны. И их, рук, кстати, тоже нет – затекли и потеряли чувствительность. А, может, дружки Саида отпилили их на фиг? Тогда почему перевернуться не получается? И руки – пусть отпиленные, но хоть то, что осталось, из-за спины не вытащить?.. Да и бес с ними, с руками, только бы Саид прекратил эти муки адовы и травинку свою убрал!!!

От боли, от бессильной злобы, от всего вместе взятого, что навалилось за последние два дня, Витек крепился, крепился – да и заревел, со слезами и соплями, словно отшлепанный воспитательницей детсадовский спиногрыз. И тут же потому, что перед вражьими рожами такую вот слабость показал, сам на себя озверел и оттого совсем уж белугой залился.

И от собственного рева проснулся.

Ибрагима не было. Не было и Саида со звероватыми земляками. Железной палки с тавром тоже не было в пределах видимости. Было утро, роса, осенний лес вокруг и проклятая травинка в самой что ни на есть ноздре.

Витек нелитературно выматерился, осторожно повернул голову, откусил травинку, выплюнул ее и прислушался к себе.

Били его часто. Кто много дерется, тот много и получает в ответ. И во дворе, и на татами, и в армии, и вообще по жизни. И главное после того, как очухался после тяжких побоев, это прислушаться повнимательнее – как там они, части тела – целы или не совсем? В запарке боя часто и не поймешь, что сломано, а что просто поболит да перестанет. Адреналин боль глушит. А после в себя придешь, дернешься неловко, потревожишь и без того растревоженное – и снова выключишься. И потом, может, и вообще не включишься. Так в армии капитан советовал – афганский волчара, морда в шрамах, как у Виниту, злой, психованный, но порой дельные советы давал.

Руки из-за спины вытаскиваться не хотели. Значит, все-таки связанные. Спасибо, хоть петлю на шее перерезали, звери.

«Не хотели, чтоб ценный должник в отключке задушился…»

Витек стиснул зубы и осторожно перекатился на спину. Все равно загорелось огнем до этого более-менее терпимо саднящее плечо, заныло добросовестно побитое остальное тело. Из желудка поднялся тошнотворный ком и запросился наружу. Витек тот ком за минуту-другую на волю выпустил, после чего с полчаса сидел, привалившись спиной к ближайшему дереву, отплевываясь кислым в окружающую флору и рассматривая красные круги перед глазами.

Круги постепенно рассосались. Рассматривать более было нечего, надо было выбираться отсюда. Следы от протекторов «ниссана» в размытой дождем земле указывали, в какую сторону следует выбираться.

Веревки на руках наверняка отсырели – помимо утренней росы, помнится, вчера еще и дождик накрапывал. Сырые узлы развязывать – дело гиблое, рук Витек не чувствовал и потому решил, что тереться запястьями о деревья вслепую не стоит, толку будет немного – только еще больше изуродуешься. Потому со второй попытки встал он на ноги и потрюхал на первой скорости вдоль отчетливых следов от колес Саидова «ниссана» – и на том организму спасибо, что хоть в этом не отказал.

Путь оказался недлинным. Почти сразу лес кончился, и след от протекторов вражьей тачки уперся в шоссе.

– Слава те, Господи, – пробормотал Витек.

Серая лента шоссе плавала в рассветном тумане. Справа из тумана показалась машина.

Голосовать было нечем. Витек заорал «Эге-гей», но ор сорвался и получился писклявым, а водила только поддал газу и промчался мимо, обдав Витька каскадом вчерашнего дождя, обильно плеснувшего из асфальтовой выбоины.

– Ясно, – сказал Витек, по-собачьи отряхивая лицо. – Чего ж тут неясного. Ну и хрен с вами.

Он сделал два шага, выбрал на асфальте место посуше, осторожно опустился на колени, потом так же осторожно завалился на наименее побитый бок.

– Вот так, – сказал он грязной полосе разметки, убегающей от лица к непривычно близкому горизонту. – Чо хотите, то и делайте.

Следующая машина притормозила, потом, рискуя свалиться в кювет, медленно и осторожно объехала лежащее поперек дороги тело и, вильнув задницей на мокром асфальте, рванула от греха подальше.

– Ну не сука? – простонал Витек.

Красные пятна постепенно возвращались. Сознание потихоньку готовилось к новой отключке…

– Ты чего, парень? Ты живой?

Кто-то осторожно трогал Витька за плечо.

– Дохну, – хрипло сказал Витек.

– Ну ты это погоди, – сказал кто-то, осторожно переворачивая Витька с боку на живот. – Ого! Кто ж тебя так?

– Друзья.

– Ясно.

Сзади послышалось шуршание одежды. Потом запястий Витька коснулся холодный металл, и по обеим сторонам Витькова тела упали его руки.

– Хорошие у тебя друзья. Крепко вяжут, – сказал кто-то, переворачивая Витька обратно.

У «кого-то» было немного квадратное лицо, коренастая фигура в темно-коричневой потертой замшевой куртке и безумно модные в этих местах ботинки «Экко», которые можно было купить только в Москве за нереальные по здешним меркам финансы. И потертая под стать куртке «лохматая» «Нива», на крыше которой был привязан веревками видавший виды диван.

– А т-ты кто такой? – выдавил Витек.

– Меня Андреем зовут, – представился мужик в замше, пряча тускло блеснувшее лезвие под куртку куда-то в область поясницы. – И сами мы не местные. Давно обосновался?

– С неделю, – буркнул Витек.

– Н-да. Неделя – это срок, – кивнул мужик. – В больницу тебе надо, парень. Ну, пошли, что ли? Давай помогу.

Замшевый был здоров как буйвол. Он легко, одной рукой приподнял Витька, фрагментарно перебросил через себя и поволок к машине. Витьку ничего не оставалось, как вяло перебирать ногами вхолостую, имитируя независимое, мол, «я сам иду, и чужая помощь нам без надобности».

Ходить таким образом было несложно даже в Витьковом состоянии. Правда, на боку у замшевого под курткой торчало что-то твердое и острое, по ощущениям похожее то ли на рукоять ножа, то ли просто на какой-то штырь. Это твердое неприятно елозило по побитым ребрам, но Витек возбухать не стал – да и вряд ли получилось бы. Не до разговоров было – пусть уж волокут как хотят. Да и глупо возбухать насчет удобств, когда тебе, можно сказать, жизнь спасают…

«Нива» с диваном приближались. Побитый жизнью аппарат, много буераков повидавший… Но – машина!!!!

Еще с детсадовского голопузого возраста имелась у Витька тайная мечта – собственный автомобиль. И пусть не «Брабус» с АБСами да аэрбэгами, но – чтоб сам за рулем, чтоб дорога под колеса ложилась, и все ненужное, лишнее – там, за бортом, в другом мире…

Как и любой россиянин, собственной машины не имеющий, Витек неплохо разбирался в предметах своих мечтаний.

«Везет мне что-то в последнее время на подержанные внедорожники и на всякий разный подкрученный люд», – подумал он.

Ему вдруг стало неловко. За свою беспомощность, за грязную куртку, за то, что вот так, ни с того ни с сего какой-то незнакомый дядька прет его на своем горбу к машине, помочь собирается. А чем потом расплачиваться? Да и в больницах нынче бесплатная только дистиллированная вода.

– Вы… это… не надо.

– Чего «не надо»? – удивился замшевый, сгружая Витька на капот «нивы».

– Ну… это… в больницу там. Спасибо, что развязали. До дому вот довезите, а то сам не дойду. Тут недалеко.

– Как скажешь, – пожал плечами Андрей. – Ну, садись. Давай подсоблю.

– Спасибо, я сам.

С «я сам» Витек явно погорячился. Кисть руки он на ручку машины положить-то положил, а вот открыть дверь оказалось делом непростым. Пальцы не слушались и были абсолютно безжизненными, словно щупальца мороженого кальмара в прозрачном холодильнике универмага.

Андрей подошел и молча помог открыть дверь и загрузиться в машину. Витек был готов сгореть от стыда, но его спаситель, лишь бросив взгляд на синие распухшие полосы, охватывающие запястья Витька, выдал резюме:

– Не переживай. Сухожилия с виду вроде как целы, завтра уже пальцевать будешь как настоящий правильный пацан. А пока с этим придется повременить.

Витек хотел возразить, что мол он не из тех, и что как раз те-то его и отделали. Но тут некстати пришла мысль, что если он не из тех, то значит, и пацан он неправильный. Следующая мысль о том, что в настоящий момент это соответствует действительности, радости не прибавила. Тогда Витек справедливо решил, что думать – это вообще дело неблагодарное, и просто расслабился, наблюдая, как справа проносится лес, в котором он сегодня чуть не остался навеки…

…До дому оказалось, действительно, недалеко. Тем более, на машине с московскими номерами. Мимо поста ГИБДД пролетели на ста двадцати, въехали в город, раз поворот, два поворот, три…

– Тебе куда?

– Да вот…

– Понятно.

Город замшевый знал весьма прилично. И водил свою побитую колесницу по узким улочкам, как Илья-пророк свою по радуге. Профи, одним словом. Витька от такой езды с непривычки аж укачало. И от боли в организме снова плющить начало что называется не по-детски. И ком тошнотворный вернулся некстати. И – надо ж такому случиться – тормознул мужик перед Витьковым подъездом вроде б плавно, вжав мягко в податливое сиденье случайного своего попутчика – и…

– Мать ты моя, женщина!!!

Витек медленно вытащил голову из коленей, не зная, куда девать глаза.

– Извините…

– Да уж, – философски вздохнул замшевый, отворачивая нос. – Маленько не дотянули. А насчет больницы ты, парень, зря отказался. У тебя, похоже, сотрясение.

– Тряпка есть у вас? Я подотру.

– Да ладно. Что с тебя с побитого взять? На вот.

Мужик открыл бардачок и вытащил из него две зеленые американские купюры.

– Сейчас отлежись, а потом все-таки доктора вызови.

Он протянул деньги Витьку.

– Не надо.

– Бери, парень, пока дают, не ерепенься. Все равно мне считай на халяву достались. А у меня примета – на новом месте надо с хорошего дела начинать. Это уж после – как получится. Считай, что в долг даю. Потом отдашь как-нибудь.

«Ну и ладно, – мелькнула мысль в голове у Витька. – Будет долг до кучи сто восемьдесят тысяч двести долларов».

– Спасибо.

Витек открыл дверь и осторожно, по частям вылез из нехорошо пахнущей «нивы». Перед тем, как захлопнуть дверь, обернулся.

– А когда деньги будут, как мне вас найти, чтоб отдать?

Мужик хмыкнул.

– Жизнь, парень, она спиралью заворачивается. Как-нибудь на новом витке пересечемся – рассчитаемся. А теперь давай-ка, топай до дому. Мне машину срочно в мойку надо, а то я тут от вони окуклюсь.

* * *

Каждый знает, что жизнь – штука разноцветная и полосатая, как занзибарский флаг. Особенно у нас. То черная полоса, то так – не пойми какая. Нормальное это явление – разноцветность для России-матушки. Пора б уж привыкнуть. Но все ж, однако, когда вот треснет она, жизнь то есть, кулаком по темечку, встанешь порой столбом и стоишь, глазами хлопая, будто неожиданность какая случилась. А какая неожиданность? Закономерно все. Не Занзибар ведь, а места родные, до боли знакомые…

В квартире был разгром. Сломанный стул посреди комнаты, чайник на полу валяется, занавеска оторвана, осколки вазы…

Вазу было жалко. С малолетства Витек ее помнил. Стояла себе на шкафу столько лет, никого не трогала, и не разбил ее никто до сих пор. А как разобьешь? Шкаф-то матерый, довоенный, толкай, не толкай – не шевельнется.

А за шкафом была кровь. Витек нагнулся и осторожно поскреб ногтем почти засохшее пятнышко. То, что это кровь, он понял сразу. Без крови такой шкаф сотрясти – дело сложное. Видимо, головой Гальку приложили. Она деваха здоровая, так просто бы не далась. Ну да, вон и зеркало на дверце шкафа треснуло, и пятно бурое опять же, под трещиной.

– Ничего, Саид, ничего. Мы еще с тобой на эту тему пошепчемся – прошипел Витек сквозь зубы.

Из зеркала на него смотрел жуткого вида человек. Спутанные волосы, разбитые губы, ворот у куртки разорван, рукав на трех нитках держится, сам грязный, как свиномать.

Бомж бомжом. Вот только глаза не бомжовые. Злые глаза…

Глазами сверкать и зубами скрипеть – дело нужное. Адреналина нагоняет, характер развивает, кровь по телу быстрее бежит. Викинги вот говорят помимо всего вышеперечисленного с той же целью еще и края щитов грызли перед своими разборками. У них, видать, в организмах не было проблем с ксилитом и карбамидом, да и вообще здоровья было поболее, чем у далеких потомков.

А Витька от избытка адреналина снова замутило, да так, что он как стоял, так и сел прямо на пол.

«Вот те и раз. Похоже, действительно, сотрясение. Если так дело дальше пойдет, не то что с Саидом разбираться и сестру вызволять, собственную задницу от пола фиг оторвешь».

Требовался врач. А потом – все остальное. На все про все в активе имелось ровно двести долларов.

Вы когда-нибудь видели врача за двести долларов? Вероятно, это какая-то адская смесь интеллекта, типа Авиценны, Парацельса и Пирогова в одном флаконе. Может, у них там, на Диком Западе, и принято докторам по две сотни зеленых за вызов отдавать, но для русского человека это, мягко говоря, пижонство.

В соседней квартире за стенкой жил студент второго курса медицинского училища Сева-Франкенштейн, обладатель больших очков, важного вида, копны волос, заплетенных в косички-дреды, «Справочника фельдшера» тысяча девятьсот девяностого года выпуска и должности помощника патологоанатома в городском морге, которой он и был обязан своим прозвищем. С помощью этих составляющих Сева за символическую плату часто оказывал местному населению всякого рода услуги лечебного характера, в том числе к патологоанатомии отношения не имеющего.

Судя по характерному запаху из розетки, будущий фельдшер был на месте. Витек протянул руку, взял отломанную ножку стула и швырнул ее в стену, тут же скривившись от боли в плече.

Слышимость в доме была отличная. Реакция воспоследовала незамедлительно.

– Вы чо там, охренели все?! – прогундел из-за стены недовольный голос.

– Севка, зайди, дело есть, – крикнул Витек.

– Да иди ты! Только с ночной пришел, только раскумарился. Позже зайду.

Витек поднатужился и засветил в ту же цель фрагментом спинки стула.

– Сволочь ты, Витек, – сказал обреченно голос из-за стены. – Сейчас буду.

– Дверь открыта. И аптеку свою захвати, не забудь.

– Понял.

Спустя некоторое время Сева, слегка похожий движениями и мутноватым взглядом на киношного зомби, уже хлопотал над Витьком. Он сосредоточенно уложил пострадавшего на диван, вытащил из принесенной сумки с красным крестом набор каких-то блестящих инструментов и, степенно разложив его на уцелевшем стуле (надо думать, больше ради придания солидности своему статусу, нежели для дела), принялся священнодействовать.

– Так, глазные яблоки в стороны отведи.

– Яблоки? Глазные?

– Угу.

– Сильно сказал. В какие стороны? В разные?

– Идиот, – пожал плечами Франкенштейн. – Направо посмотри. Теперь налево. Так. Теперь на палец смотри. Ясно. Тошнит? Голова кружится?

– Не то слово.

– В череп били?

– Куда только не били.

– Ясно. А это что?

– Твою мать! Айболит недоделанный! Ты чо делаешь? Ты куда пальцы суешь?

– Исследую раневую поверхность. Давай куртку снять помогу… Ну, ни фига себе!

Сева присвистнул и вытаращил глаза. Туман в них на несколько секунд рассеялся, но после неотвратимо сгустился вновь до прежней консистенции.

– Чего там?

– Ожог, причем нехилый. С орнаментом. Хотя… На латинскую «S» похоже. Лежачую.

Витек криво усмехнулся.

– Оно и есть.

– Чего «оно»?

– Ничего. Много будешь знать, до диплома не дотянешь. Лучше скажи, долго еще у меня башка будет гудеть, как церковный колокол? И блевать больше уже нечем.

Сева сделал ответственное лицо.

– Ну, дней за десять, думаю, оклемаешься.

Витек откинулся на подушку.

– Хреново. Надо максимум завтра.

– Чего завтра?

– На ноги встать.

– Ты с дуба рухнуло, позвоночное, – убежденно сказал Франкенштейн и для наглядности покрутил себе пальцем у виска. – Ты на себя посмотри – на тебе живого места нет. У тебя с затылка шкуры клок отодран вместе с волосами, висит на соплях, сейчас пришивать будем. Сотрясение – сто процентов, на плече ожог третьей степени и синяков на теле, как пятен у леопарда. Так что десять дней минимум, и то моли Джа, чтоб осложнений никаких на мозги не случилось. Кстати, с таким ожогом в больнице по закону полагается противошоковая терапия неразбодяженной наркотой – так что ты подумай, может, лучше в больницу? Я бы вот например даже не думал…

– Дай куртку.

– Чего? Ты куда собрался, псих?

– Да никуда я не собрался. Куртку дай, говорю.

Сева пожал плечами и протянул болезному соседу требуемое. Витек порылся в кармане и вытащил зеленую сотню.

– Сосед, ты как хошь, но мне надо завтра.

Сосед задумчиво почесал дужку очков.

– Ну, при таком положении вещей можно что-нибудь придумать. Но сначала надо на плечо повязку соорудить и шкуру обратно к башке пришить.

– А ты сможешь?

Сева-Франкенштейн самодовольно хмыкнул.

– Если ты думаешь, что намного сложнее трупа, то сильно ошибаешься. Вся сложность в том, что ты живой и, скорее всего, будешь дергаться. С трупами гораздо проще.

– Еще немного, и со мной как раз сегодня и было бы проще, – проворчал Витек. – Делать нечего, шей, реаниматор. Только это… А я тут от боли не скончаюсь?

– Лидокаин спасет отца русской демократии, – важно произнес Сева, доставая из принесенной сумки шприц, ампулу и кривую иглу.

Несмотря на свое психоделическое состояние, кожу Сева пришил быстро и практически безболезненно.

– Ну и как? – спросил Витек.

– Как валенок, – механически ответил Франкенштейн.

– Чего «как валенок»?

– Ощущения, как будто валенок шьешь.

– Да мне насрать на твои ощущения. Как результат?

– Как в аптеке, – флегматично отозвался Франкенштейн, привычно проигнорировав соседское отношение к его ощущениям. – Думаю, через недельку швы с башки снимем – и будет как новенькая.

На Витька неожиданно вдруг навалилась усталость. Он понял, что еще немного – и он просто отрубится, словно безнадежно севший аккумулятор.

– Ты, сосед, думай, а я посплю пока, – сказал он. – Сносит – сил нет.

– Давай-давай, конечно-конечно, – пробормотал сосед. – А насчет денег – не беспокойся. Тут и на лекарства, и на пожрать хватит, и даже останется на это самое…

Чего и на что у Севы останется, Витек уже не слышал. Он как-то очень резко отключился от действительности и провалился в непроглядно-черный омут сна. А Сева-Франкенштейн, Саид, Ибрагим и еще какие-то люди что-то там говорили и кричали, стоя на краю того омута, но это было уже совсем неважно.

* * *

Завтра не получилось. Не получилось и послезавтра. Только на третий день Витек немного пришел в себя и перестал держаться за стены при передвижениях до санузла и обратно. И пальцы на руках вроде как шевелиться начали. Все это время Сева добросовестно опекал побитого соседа, попутно безбожно транжиря его финансовый запас.

– Глюкозу надо? Надо! Глицерин надо? Надо! Соки надо? Надо! Врача кормить надо? Врача кормить – это в нашем случае самое необходимое. Так что раскошеливайся.

– А может, не надо?

– Что, врача кормить не надо?!!!

– Да нет, это без вопросов. Ну, может, хотя бы соки – хрен бы с ними, а?

– А кому надо, чтобы завтра?

– Завтра уже было.

– Давай-давай, не жмись, это только у коммунистов медицина была бесплатная.

– Потому они капиталистам страну и продули.

Три дня Витек вынашивал планы мести и возвращения сестры. Перед глазами рисовались красочные сюжеты, напоминающие американские боевики – со стрельбой, слезоточивым газом и черными фигурами в пуленепробиваемых шлемах с крупной надписью «ОМОН» на широких спинах. Или, на худой конец, сам Витек с АКСом наперевес и почему-то обязательно в дембельском голубом берете.

– Бред это все, – авторитетно заявил Франкенштейн, когда Витек поделился с ним своими соображениями. – У твоего Саида небось вся ментовка куплена на корню – тебя же еще и привлекут, типа, ты магазин поджег и все такое. А одному против танка переть с голыми руками, это, сам понимаешь, одним сотрясением не отделаешься. А башка – это тебе не клок скальпа, ее обратно не пришьешь.

Был еще и третий вариант, но в него верилось меньше всего. Вернее, не верилось совсем. Ну, мало ли кто что там сказал, проходя мимо.

А на четвертый день позвонил Саид.

– Здравствуйте, Виктор.

Витек молчал. Знал – сейчас если даст волю эмоциям – то все. И сестры не вернешь, и самого найдут вскорости где-нибудь на свалке с дыркой в башке. А слов без эмоций для Саида в голове Витька не имелось.

– Полагаю, вы меня узнали. Сразу попрошу прощения – мои ребята немного перестарались, общаясь с вами. Но до меня дошли сведения, что вы чувствуете себя несколько лучше. И потому предлагаю вам встретиться завтра на том же месте, где мы с вами беседовали в последний раз. Сами понимаете, я имею в виду не лес, а переулок под аркой.

Витек скрипнул зубами.

– И, будьте любезны, прихватите с собой документы на квартиру. Мы как раз присмотрели для вас комнату на окраине… хм… нашего независимого государства. Итак, жду вас завтра в тринадцать ноль ноль. И попрошу не опаздывать. Да, чуть не забыл. Надеюсь, вы будете достаточно благоразумны, чтобы не вводить посторонних в курс наших взаимоотношений. В противном случае я не завидую ни вам, ни вашей сестре. Всего хорошего.

Витек осторожно положил на рычаги мокрую от пота трубку.

– Кто звонил? – осведомился Сева, захлопывая дверь холодильника.

– Саид.

Сева-Франкенштейн застыл на месте с пакетом молока в руке.

– И чо?

– Завтра в тринадцать ноль ноль он забирает квартиру.

– И чо? Отдашь?

– Не знаю, – деревянно сказал Витек.

Сева осторожно отхлебнул из пакета.

– Дык… эта… А жить-то где будешь?

Витек опустился на стул, поставил локти на стол и уставился на грязную плиту, залитую засохшими последствиями Севиных кулинарных экспериментов. По плите тяжело ползали два сытых таракана, обалдевшие от нежданной халявы. При Гальке кухня сияла стерильной чистотой, и насекомые в ней не водились по причине отсутствия пропитания и гостеприимства со стороны хозяйки. Хозяйка немилосердно истребляла тараканов специально отведенной для этих целей тряпкой. Сейчас тряпка по-прежнему лежала на подоконнике, аккуратно сложенная вчетверо. Еще хозяйкой сложенная.

– Мочить я его буду, Сева, – сказал Витек.

– Кого?

Франкенштейн уже понял кого, но ему было страшно. А когда страшно, нужно страх глушить. Что-то делать нужно. Говорить, например.

– Саида.

– Ох ты!

Сева медленно поставил на стол пакет.

– Вить, слышь? Ну, ты там подумай, может, все обойдется, а?

– Ты о чем?

– Да нет, это… Вить, ты вроде как оклемался уже? Может, я тебе больше не нужен?

Витек оторвал взгляд от плиты.

– Ты иди домой, Сева. Спасибо за все. С меня причитается… потом.

– Ну, я пошел? Это, Вить, если чо надо будет…

Витек снова уставился на плиту. Сева-Франкенштейн потоптался немного на месте, потом развел руками, сделал лицо типа «все под Джа ходим» и вышел из квартиры, плотно прикрыв за собой дверь.

* * *

Сосед ушел – проблема осталась.

«Ишь, как шустро смылся, паразит, как жареным запахло, – подумал Витек. – Оно и понятно – кому охота за чужие проблемы свою задницу подставлять. Джигиты народ горячий, в запарке задницы перепутают и не ту отстрелят. Доказывай потом в чистилище, что не верблюд и что медучилище заканчивать надо».

Но сосед – соседом, и бес бы с ним. Помог – и спасибо. И так за четыре дня почти двести долларов умудрился прожрать, маленько до полного финиша не хватило. Как услышал про «мочить», так сразу и смылся. Что и требовалось доказать.

На самом деле «мочить» Витек никого не собирался, хотя и жутко хотелось. Да и как «мочить», когда вокруг Саида постоянно целый вооруженный аул кучкуется? И проблему не решишь, и сам пропадешь ни за что, и сестру погубишь. Несмотря на горячий норов, кулаки и каратэшно-десантный опыт, мыслить трезво Витек умел. Да и чем «мочить»? Стамеской? Или ножом кухонным? Воспаленный бред пьяного автора бестселлеров серии «Черная кошка».

Вариант с заявлением в милицию во всей красе разрисовал Франкенштейн. Прав, Айболит очкастый, на все сто прав. Дохлый номер.

Друзья-знакомые? А что друзья-знакомые? Такие же работяги. Бьются за место под солнцем, да только, похоже, что все приличные места уже давно заняты.

Бежать из города? Куда? А сеструха как же?

Мужик на «ниве»? Да ну, чушь собачья. Оно ему надо? «Здрасьте, вы меня помните? Я вам еще машину облевал?»

Еще был мужик, который копия Шварценеггера. Вон она, визитка, валяется под столом. Как упала на пол, так никто поднять и не удосужился. Да и зачем поднимать? Валяется – и пусть себе дальше валяется. Станет посторонний качок впрягаться в чужие сани? И ради чего? Да уж. Видать, действительно, придется нести Саиду документы. И до конца жизни у него рабом быть, оставшуюся гору деньжищ отрабатывать?

«Хорощий собак…»

А, может, попробовать?

Витек слазил под стол и достал визитку.

«Entertainment club „Pagoda“. Stas Navin. Proprietor».

Витек вздохнул.

Клуб «Pagoda» был элитным заведением, таинственно возникшим за чертой города на невысоком холме у берега озера на месте старого интерната, закрытого еще в совковые времена.

Стоял себе тот интернат нагромождением аляповатых строений, давно и подчистую разворованных местными жителями, стоял, дряхлел, разваливался потихоньку, и вдруг в один прекрасный день – раз!

И нет кучи унылых серых зданий. Как корова языком слизала. В два дня снесли четыре трехэтажных корпуса с кучей разных других построек меньших габаритов, как будто их и не было.

И закипела работа на месте развалин. Со стороны казалось, будто это не наши совковые трудяги на стройке возятся, а биороботы на модных батарейках работают-работают-работают и днем и ночью со скоростью невообразимой, возможной лишь при наличии очень страшного кнута и очень жирного пряника.

Два!

На месте руин буквально за несколько месяцев вознеслось к небесам пятиэтажное здание с здоровенными перегородками между этажами, смахивающими на квадратные сомбреро, которые надевают на выпускников американских колледжей в день получения дипломов. К зданию из города вела специально проложенная асфальтовая дорога, шириной и качеством исполнения превосходящая центральную улицу города. Судя по слухам, на первом этаже того здания расположился вестибюль с магазинчиками и громадный тренажерный зал для подкрученного люда со всевозможным хитроумным оборудованием. На втором – дискотека для «золотой» молодежи, на третьем – вроде как казино – для родителей той молодежи, на четвертом – ресторан и для тех, и для других. О том же, что было на пятом этаже, из Витьковых знакомых и посетителей почившего в бозе «Каравана» кто что говорил, но доподлинно не знал никто. Да и про все остальное слухи ходили разные, причем часто весьма и весьма противоречивые.

Причина отрывочности и беспорядочности сведений была незамысловата. Клубная карта (а по-русски, право на вход, а также на покачаться и на поплавать в бассейне) стоила три тысячи долларов в год. Все остальные блага цивилизации – за отдельную плату. Из вышеупомянутых знакомых Витька мало кто такие деньги за год вообще зарабатывал. А уж в руках, да чтоб сразу подержать – и подавно.

К тому же на входе в сие престижное место злобствовал лютый фейс-контроль, нередко по своим каким-то соображениям отметающий даже тех, у кого подобные деньги имелись.

Говорили, правда, что красивых девушек с их бойфрендами порой на дискотеку пускали бесплатно – но это было уже из области утешительных легенд для ущемленного жизнью пролетариата.

И вот сейчас, по всей видимости, предстояло отправиться в этот рай для миллионеров с ворохом собственных проблем.

– Бред, – сказал Витек вслух сам себе. – Выпрут тебя оттуда, Витя, поганой метлой. И правы будут. Потому что не фиг. Каждый Витек знай свой шесток.

И снял трубку.

На другом конце провода ответили сразу.

– Развлекательный клуб «Пагода», здравствуйте, – с придыханием сказал мягкий девичий голос.

От этого голоса у Витька сразу зачесалась простата.

– Я… мне этот нужен… Стас Намин?

– Стас Навин, – укоризненно поправил голос. – Как вас представить?

«Я тебя уже представил, милая. Так представил!!! И эдак!!! Ух! А вот тебе меня в таком виде точно представлять не надо…»

– Так как вас представить?

– Я Вите… Виктором меня зовут.

– А вы по какому вопросу?

В волшебном голосе начали прорезаться металлические нотки. Похоже, люди, обычно звонившие в клуб, разговаривали несколько иначе. Но Витек уже частично справился с самовольной простатой.

– Передайте ему, что это тот парень, у которого он молоко покупал. Он мне еще тогда помог. И визитку свою дал.

– Стас? Молоко? – В голосе девицы послышалось неподдельное изумление. – Вы не бредите, молодой человек?

Но к Витьку уже вернулась привычная наглость. Которая, как известно, второе счастье.

– Слышь, мочалка, делай чо сказано! «Бредишь», блин! Я тебе щас забрежу – под стул укатишься вместе с телефоном.

Такое обращение, видимо, было более свойственно постоянным обитателям клуба.

– Сейчас, сейчас, – засуетился голос, обретя утерянное придыхание. – Одну минуту.

В трубке зазвучала приятная музыка.

«А я там дров не наворотил? – пришла запоздалая мысль. – Если у нее все остальное такое же, как голос, тот амбал, который Стас, натягивает ее там, небось, по полной программе. Сейчас эта секретутка ему настучит, он меня к себе вызовет и там прямо в кабинете и порвет как Тузик грелку. Ему это – раз плюнуть, особливо сейчас, когда я только-только слегка оклемался. Хотя, Бог не выдаст…»

Музыка кончилась.

– Але, вы слушаете? – промурлыкал голос. Так обычно мурлычет голодная пантера в телевизоре, которой показали жирный кусок мяса.

– Слушаю, – мрачно ответил Витек.

– Стас вас ждет у себя прямо сейчас. Как долго вы будете добираться?

Витек прикинул – автобус раз, автобус два, там пешком минут пятнадцать…

– Через час буду точно.

Сказал, бросил взгляд на куртку, сиротливо висящую на вешалке…

– Нет, через полтора.

– Ждем вас. Счастливого пути.

Витек повесил трубку.

«А порвет – и бес с ним, – подумал он. – Хрен редьки не слаще. Как-никак наш человек, не заграничная сволочь из бывшего СССРа. Все не так обидно. Была не была».

И сел пришивать рукав к куртке.

* * *

При ближайшем рассмотрении клуб «Pagoda» оказался зданием из стекла и бетона, причем стекла было намного больше. Этакий небоскреб, похожий на стилизованную елку с бурятской шляпой наверху, отчего на фоне заката здание при достаточной доли воображения могло показаться острием широкого многоуровневого гарпуна, медленно вонзающегося в тускнеющее яблоко солнца.

Несколько мрачноватое впечатление усугублял расположенный перед клубом и занимающий существенную площадь сад камней, смахивающих на зубы динозавра, натыканные в землю хаотично и на первый взгляд бессистемно.

Рядом с входом в здание был воткнут самый существенный булдыган неправильной формы в два человеческих роста высотой, с которого вниз стекала вода, наполняющая небольшое искусственное озеро, в котором подозрительно шевелилась какая-то водоплавающая тварь неместных габаритов. То, что не занято было садом камней и водопадом, представляло собой парк с наманикюренными карликовыми деревьями. Все это хозяйство вместе со зданием, включая дефилирующий по территории отряд секьюрити монгольской внешности, было обнесено металлическим забором из декоративных копий в два человеческих роста длиной.

Непосредственно к решетке примыкала автостоянка, забитая иномарками.

За кованые ворота забора Витька пустили после продолжительных переговоров и тщательного фейс-контроля. Фейс-контроль узкоглазого привратника изначально не удовлетворил, и он долго гундосил в рацию на непонятном языке, бросая на посетителя подозрительные взгляды.

«Ишь, набрали иноверцев, – лениво подумал Витек. – Зыркает, иго монгольское. Постреливает глазенками, типа, хозяйский хлеб отрабатывает, жути нагоняет. Забыл поди, как мы в свое время таких вот жутких да на Куликовом поле…»

Но пустить сильно побитого на лицо и более чем невзрачно одетого пришельца все же пришлось. Витек, предварительно все же обласканный металлоискателем и похлопанный по фигуре узкими, но сильными ладошками (отчего у него слегка сбилось дыхание), потопал по мощенной гладким булыжником дорожке, попутно дивясь на невиданные растения, похожие на зеленые шары, разбросанные по парку.

У входа в здание другой секьюрити, похожий на первого словно близнец, повторил процедуру обмахивания-похлопывания – хотя за это время мимо прошли трое солидных мужиков лет по сорок, на которых никто не обратил внимания, словно их не существовало – после чего Витек, наконец, был пропущен внутрь гигантского стеклянно-бетонного гарпуна.

Внутри перед гостем моментально нарисовалась высокая миловидная девушка с тренированной улыбкой, миндалевидными глазами а ля Лада Дэнс и фигурой Афродиты.

– Прошу за мной, – сказала девушка, и Витек послушно поплелся в кильватере у Афродиты, которая не оборачиваясь уверенной рысью цокала впереди, виляя роскошной задницей – не завлекая посетителя, отнюдь – больно надо лоха кадрить. Просто, видимо, таким вот сексуально-эротическим манером здесь ходил весь персонал женского пола. Марку заведения поддерживал.

И, кстати сказать, надо отдать должное – персонал был под стать заведению! Если не обращать внимания на портящих общее впечатление секьюрити и всяких там носильщиков-гувернеров-или-как-их-там-еще, обладающих в подавляющем большинстве либо шкафообразными телесами, либо рысьими взглядами раскосых глаз, то персонал был просто роскошным…

Только вот на встречу с Витьком выслали девицу не иначе как со скамьи запасных. Фигура, конечно, соответствующая, такое под строгим рабочим костюмом не скроешь, как ни старайся. Но какая-то слишком уж деловая попалась Афродита. Узел на затылке, штукатурки на морде килограмм, и сама морда официальная до тошноты – хотя, похоже, миловидная, но под слоем макияжа не разберешь, что к чему. Ну, и глаза, конечно, ничего… Но, положа руку на сердце, к брюнеткам Витек всегда относился прохладно. На вкус на цвет, как говорится… Словом, скамья запасных – есть скамья запасных.

А вот играющий состав был как на подбор. То есть вкусу вполне соответствовал.

Две шикарные блондинки с сумасшедшими бюстами и неестественно длинными ногами… скучали в гардеробе.

«Это у них здесь такие телки пальто принимают???»

Еще одна – копия американской актрисы Шарлиз Терон – уныло протирала салфеткой сверкающую стойку безалкагольно-протеинового бара. При виде мужика, переваливающегося немного впереди Витьковой Афродиты, девицы как по команде оживились и засияли каучуковыми улыбками. Но мужик, одетый несмотря на осень в легкий спортивный костюм, не соблазнившись ни баром, ни гардеробом, нырнул за сверкающие впереди стеклянные двери раздевалки тренажерного зала.

Там еще было много всего-разного в вестибюле – игровые автоматы, какие-то микромагазинчики с макроценниками в витринах, серебристый «лексус» на медленно вращающейся платформе, обмотанный лентами и шарами, – но Витек как уставился на королеву бара, так и вдруг как-то разом потерял из виду остальную окружающую реальность.

– Нам сюда.

Афродитоподобная путеводительница остановилась у лифта и нажала кнопку.

– Прошу вас.

Витек вышел из ступора, оторвал взгляд от клона Шарлиз Терон и вошел в лифт.

– Ну, ни фига себе!

Кабина лифта была цилиндрической и выполненной почти целиком из прозрачного пластика. Лишь одна четверть этого стакана представляла собой сплошное ростовое зеркало. А за остальными тремя четвертями была видна шахта из серого камня, по которому струился бесконечный водопад. В лучах невидимой подсветки под струями воды камни переливались, сверкая золотыми и серебряными прожилками.

– Скока ж такое стоит? – восхитился Витек. – А в камнях что, правда золото?

Его вопрос молча проигнорировали. Но от этого молчания Витек почему-то почувствовал себя полным идиотом. И разозлился.

«Ишь, колченогая, ответить в падлу. Деловая больно…»

На руке его сопровождающей блеснул серебряный браслет с изображением глаза, заключенного в треугольник, обращенный вершиной книзу. На панели лифта, расположенной на краю зеркала, в ряд шло несколько пронумерованных кнопок. Вверху панели над кнопками было выдавлено изображение усеченной пирамидки с парящим глазом над ней. Глаз был тоже в треугольнике, только вершиной вверх. Александра подняла руку и совместила глаз на браслете с глазом на панели. Сбоку от пирамидки в застекленном окошке загорелась надпись: «The god to whom we trust». Девушка нажала на кнопку с цифрой «5». Лифт дернулся и плавно поехал вверх.

Шшуххх…

Желудок мягко прижало к кишкам. 1, 2, 3, 4 – замелькали на табло цифры цвета долларовой банкноты. На пятом этаже лифт остановился, так же осторожно вернув желудок на привычное место. Двери открылись.

– Прошу за мной.

– А то не ясно, чо мне делать, – буркнул Витек.

– Извините?

– Извиняю.

* * *

Афродита поджала губки, сделала три шага и остановилась перед дверьми, похожими на вход в бункер. Сзади мягко закрылись двери лифта.

Витек со спутницей оказались в неком подобии каземата. Откуда-то с потолка послышалось громкое шипение.

«Газовая камера, что ль? – подумал Витек удивленно. – Я-то ладно: одним больше, одним меньше – никто и не почешется. А вот чем Афродита хозяевам не угодила?»

– Чего там шипит-то? – осторожно спросил он.

Афродита снисходительно хмыкнула.

– Очистка, увлажнение, ионизация воздуха, привезенного снизу. Система приводит его в соответствие с воздухом в кабинете хозяина.

– Понятно, – сказал Витек. – Чего ж тут непонятного.

Запахло послегрозовым лесом. Тяжелые, видимо, бронированные двери мягко разошлись в стороны.

Пятый этаж был… кабинетом? Или квартирой, если это можно было бы так назвать. Огромное открытое пространство целого этажа было нагромождением всего, чего только может пожелать душа человеческая. Бассейн с волнообразно выполненными перламутровыми берегами и небольшим островом посредине, на котором росли три настоящие пальмы. Гигантская кровать с золотыми рогатыми чудовищами по краям резной спинки, огромный экран на стене с заставкой, изображающей Афродиту (не Витькову спутницу, а богиню), выходящую из пены морской. Вместо стен с трех сторон – прозрачные стекла, которые – Витек ясно помнил – с улицы выглядели абсолютно черными. Лишь одна стена была стеклянно-непрозрачно-черной, такой же, как снаружи. Были еще какие-то мелочи, но это было основное, что оставил в памяти Витька первый взгляд. Потому что взгляд второй скользнул по стенам, остановился – и окаменел.

К нему грациозной походкой направлялась большая черная кошка. Длинный хвост ритмично двигался туда-сюда. Желто-зеленые глаза, разрезанные черными поперечными линиями зрачков, смотрели не мигая, гипнотизируя и приковывая к месту.

– Сяпа, назад, – неуверенно сказала Афродита и сама шагнула назад.

Сяпа и не почесался, только недвусмысленно облизнулся, продолжая свое текучее движение по направлению к людям.

Для того чтобы достигнуть желаемого, пантере нужно было либо обойти, либо перепрыгнуть изгиб бассейна шириной примерно в полтора метра. На краю бассейна имелась небольшая лужица воды, и пантера, сделав очередной шаг, слегка макнула в лужицу лапку, похожую на черную меховую колотушку. Макнула, отряхнула лапу брезгливо – и на секунду задумалась – прыгнуть, или все ж таки обойти неприятное препятствие…

Секундной паузы было достаточно.

– Чо стоишь, дура!!! – заорал Витек не своим голосом, схватил в охапку Афродиту и вместе с ней пулей влетел в бассейн, обдав черного зверя каскадом брызг. Зверь истошно мяукнул и сиганул куда-то за край поля зрения Витька, одной рукой с невероятной скоростью гребущего к пальмовому острову. В другой руке он держал за волосы Афродиту, брыкающуюся теперь уже в кильватере у Витька.

Острова он достиг за считаные секунды. Ухватился за что-то, торчащее из земли, – то ли корень, то ли ветка какая, – подтянулся и одним мощным движением частично выдернулся из воды сам и выволок на сушу голову слегка захлебнувшейся Афродиты.

– Вот таким образом, – сказал он, лежа грудью на искусственной траве острова, отплевываясь и переводя дыхание. – Щас выберемся – и, считай, полдела сделано. Та падла черная воду не любит и сюда не полезет. А мы пока тут перекантуемся.

– Эт-т точно, – задумчиво сказал кто-то сзади. – Сяпа воду не любит. Он сейчас отряхнется и к тебе в гости перепрыгнет.

От неожиданности Витек выпустил Афродиту, и она, освободившись от непрошеной опеки, канула на дно. Однако резво оправилась, вынырнула и хорошо поставленным кролем поплыла назад. Только сейчас Витек сообразил, что все это время она царапала и кусала его за руку, отчего та, смоченная водой, теперь саднила отчаянно.

«Вода-то соленая. Как в море».

Над ним пронеслась черная молния и неслышно приземлилась в метре от лица.

«А вот это пи…дец», – подумал Витек и закрыл глаза.

– Сяпа, фу, – сказал веселый голос сзади.

Сяпа подошел, понюхал голову Витька, послушно сказал «Ф-фу!» и ретировался.

Витек открыл глаза и обернулся.

На краю бассейна стоял тот самый, бугрящийся кошмарными мышцами шварцеобразный мужик, голый по пояс. Талия его, тонкая, как у девушки, с квадратными кубиками пресса была обмотана цветной татуировкой, изображающей узкоглазого дракона, сжимающего в одной из четырех лап что-то, похожее на шар. Из одежды на мужике были только черные широкие штаны от кимоно с белыми иероглифами по бокам. Да висела на бычьей шее цепь белого золота, а на том месте, где у православных людей положено быть кресту, болтался треугольник из того же материала и с таким же глазом, как и у Афродиты на браслете.

Мужик задумчиво наблюдал за выходом Афродиты из бассейна, порой переводя взгляд на аналогичный сюжет работы Боттичелли, переливающийся на гигантском экране. Впечатление усугублялось тем, что мокрое платье плотно облепило роскошную фигуру.

– Похожа, похожа, ничего не скажешь.

– Шеф, этот придурок… – заверещала претендентка на лавры богини любви и красоты.

– Да видел я все, – отмахнулся мужик. – Свободна.

Афродита одарила дрейфующего у острова Витька испепеляющим взглядом и пошлепала к выходу, оставляя на полу мокрые босые следы. Лаковые туфли на высоких каблуках остались на дне бассейна.

Мужик перевел взгляд на Витька.

– Ты кто?

– Я? Я – Витек.

– Ну, если Витек, то вылезай, говорить будем, – сказал мужик. – Заодно и выясним, чего ты тут у меня в бассейне делаешь.

Витек покосился на пантеру, которая к тому времени уже закончила отряхиваться и вылизываться, как обычная домашняя Мурка, и теперь сидела у ног хозяина эбонитовой статуей. Хозяин перехватил взгляд Витька.

– Вылезай, вылезай. Сяпа теперь не тронет. Пока я не скажу.

Витек подчинился. У ног мужика из воды торчала никелированная лесенка, коей Витек и воспользовался, обрушив на каменные плиты пола каскад воды, вытекающей из каждой прорехи его многострадальной куртки.

Мужик отошел в сторону, продолжая разглядывать Витька, как патологоанатом кадавра перед вскрытием.

– Где я тебя видел?

Тон у мужика был как у комиссара на допросе врага народа.

– В палатке, – буркнул Витек. – Ты у меня молоко покупал.

«Ничего себе, пригласили в гости!»

В голове зрело острое желание послать ко всем чертям этого качка вместе с его понтами, секретаршами и пантерами.

– Точно, вспомнил… Стало быть, мы с тобой уже на «ты»?

– Ты на «ты», ну и я на «ты».

– Молодец! – неожиданно рассмеялся мужик. – Храбрый, однако.

Он резко ткнул пяткой в пол – и солидный кусок этого пола с жужжанием разъехался в стороны на две половинки. Из его разверстого нутра, словно ракета из шахты, выполз огромный бар с батареей бутылок внутри. Таким же манером по бокам бара выехали из разъехавшихся плит два мягких кресла с резными подлокотниками и спинками, увенчанными драконьими головами.

– Присаживайся, – предложил мужик. – Кстати, Стас – это я, – представился он, но руки не подал. – Считай, что познакомились. Так с чем пожаловал?

– Палатку ту сожгли, – сказал Витек, осторожно опускаясь в податливую мягкость кресла.

– Я ж предупреждал, – пожал плечами Стас. – Ты чего пьешь?

– Ничего.

– Что так?

– Не люблю.

– Эт-т хорошо, – сказал Стас, сливая молоко из пакета и ссыпая розовый порошок из черного ведра в большой кувшин, извлеченный из бара. – Ну, сожгли – и чего?

– Палатку ту на меня повесили. Мол, я драку учинил, людей не уважил, из-за меня и сожгли.

– Так, – кивнул Стас. Он водрузил кувшин на подставку и нажал кнопку. Внутри кувшина завертелся розовый смерч. – Все правильно. Потом, небось, морду набили и на бабки поставили.

– И сестру забрали. Сказали, деньги вернешь – сестру обратно получишь.

– Сестру – это плохо.

Стас внимательно следил за смерчем внутри кувшина. И вдруг резко перевел взгляд на Витька. Сейчас у него и у сидящей рядом пантеры были одинаковые глаза.

– А ты куда смотрел, когда сестру уводили?

– Никуда я не смотрел! – взвился Витек. – Домой пришел – ее нету. И вообще неясно, почему это на меня всех собак навесили?! Это ты ж их там в палатке всех отлупил!

– А ты хотел, чтоб на меня навесили? – изумился Стас.

И расхохотался.

Смеялся он с полминуты, громко и от души, аж слезы на глазах выступили. Витек сидел, смотрел на веселящегося хозяина клуба и тихо свирипел, мучаясь выбором – надеть сейчас на голову Стаса пластмассовый кувшин с розовым торнадо внутри или просто встать и уйти.

Стас отсмеялся, вытер слезы, взглянул на Витька и, стерев улыбку с лица, посоветовал:

– Ты о последствиях подумай.

– О каких последствиях? – выдавил из себя Витек.

– Того, что ты собирался сейчас сделать. И, кстати, на будущее учти – в разборках между лохами и нелохами отвечают лохи. А в контексте данной проблемы ты для тех побитых друзей и для их хозяев – лох стопроцентный, с которого и спрос. А вот с меня спросить за что-то в этом городе любому крутому мэну будет весьма затруднительно.

Стас оторвал свой гипнотический взгляд от глаз Витька и снова занялся блендером. А Витьку вдруг как-то резко расхотелось злиться, драться и гордо уходить. Словно Стас своим взглядом высосал из него всю злобу. Чудеса…

– И много денег хотят? – как ни в чем не бывало спросил Стас.

– Двести тысяч, – хмуро ответствовал Витек. – Сто восемьдесят плюс наша квартира.

Стас присвистнул.

– Я так понимаю, двести тысяч не рублей… Так. Кстати, тот сарай вместе со всем барахлом внутри от силы полтинник стоил. И как хозяина звать?

– Саид.

– А-а, понятно, – скучно протянул Стас.

Он выключил блендер, разлил по здоровенным стаканам розовую жидкость, бросил в стаканы по соломинке и один из них протянул Витьку.

– Пробуй.

– А это чего такое? – осторожно спросил Витек.

– Протеин с молоком и клубникой.

– Проте… что?

– Белок. Основная пища культуристов. Про клубнику, я думаю, ты уже слышал.

«Издевается, гад, – подумал Витек, принимая стакан. – Хрен с тобой, издевайся. Мне б свои проблемы решить, а там гори синим пламенем и ты, и протеин твой».

– Ну, и чего ты от меня хочешь?

«Вот тебе и раз…»

– Ну… это… Сестру вернуть хочу.

Стас задумчиво помешивал соломинкой свой коктейль.

– Сестру – это хорошо, – медленно произнес он. – Человек должен потворствовать своим желаниям. Только знаешь что, Витек, давай так. Сейчас ты мне четко и без всяких экивоков обозначишь, чего ты больше всего хочешь от жизни на данный момент времени в данной точке пространства.

Витек подивился такой резкой метаморфозе. Только что был Стас этакий бандит – мафиози местного масштаба по лексикону и по повадкам – и вот, на тебе, «в данной точке пространства…»

Удивился, а потом призадумался.

А действительно, какое оно, это самое сильное желание?

Ухмыляющаяся личина Саида нарисовалась в воображении.

Витек скрипнул зубами. При воспоминании о Саиде потухшая под взглядом Стаса злость вернулась мгновенно.

– Грохнуть бы его на фиг, чтоб землю не коптил.

– Кого?

– Саида.

– Нормальное желание нормального человека, – пожал плечами Стас. После чего отставил в сторону свой стакан, порылся в баре и, вытащив оттуда необычной формы револьвер, положил его рядом с блендером. Потом покопался еще и присовокупил к револьверу два пластмассовых цилиндра с пулями.

– Иди и грохни, – спокойно сказал он.

Витек чуть стакан не выронил. Густой протеин застрял в горле.

– Это… как? Это… я?

– А кто ж еще будет твои проблемы разгребать? – удивился Стас. – У всех сейчас своей головной боли по горло. Я тебе помогаю потому, что некоторым образом к этой истории имею отношение. Помог тебе раз, вот, помогаю и второй. Чем могу.

Витек тупо смотрел на револьвер. Не то чтобы ему не приходилось видеть оружия. В армии насмотрелся по самое «не хочу». Он медленно вникал в то, что предлагалось ему сейчас этим оружием сделать.

– Я не возьму.

– Не бери, – хмыкнул Стас, протягивая руку к оружию. – Тебе квартиру когда отдавать? Или отдал уже?

– Нет еще, – буркнул Витек.

– Значит, скоро отдашь. Ничего страшного. А остальные деньги отработаешь когда-нибудь. Может быть. Каким-нибудь местом. Или сестра отработает. Всеми местами сразу.

– Я передумал, – сказал Витек.

– Твое право.

Стас протянул Витьку оружие.

– Револьвер роскошный, эксклюзивный. Главное – надежный. Французский «Лефоше». Несерийный, сделан по индивидуальному заказу. Кастетные накладки на стволе и рукояти. А вот тут нажимаешь – из рукоятки стилет выскакивает.

Револьвер холодил ладонь. Пальцы, словно в капканы, легли в отверстия кастетной накладки.

– Сомневаешься? – хмыкнул Стас, катая донышко своего стакана по крышке бара. – Это нормально. Это инстинкт самосохранения. То есть каждая тварь на свете жить хочет и, соответственно, не хочет делать того, что подвергает ее жизнь опасности. Но на самом деле это «не хочу» полнейшая туфта и томление духа. И на эту тему хорошая легенда есть.

«Мне сейчас только сказок не хватало», – подумал Витек. Но Стас его мнением интересоваться и не думал, и потому Витьку ничего не оставалось, как слушать, потягивая через соломинку из стакана вязкую жидкость, непривычную ни запахом, ни вкусом, ни с виду.

– Жил черт-те когда царь Ксеркс, и задумал он поход против греков, кажется. Собрал тот Ксеркс под это дело нереальное войско. Вышел утром из палатки – а она на холме стояла – и аж сам прибалдел малехо. Народу под холмом – море, до горизонта земли не видать, все люди. И тут ему в голову мысль пришла, что через сто лет ни одного человека из этого моря по-любому в живых не будет.

Стас замолчал.

– И чего? – глухо подал голос Витек, не отрывая взгляда от смертоносной игрушки, удобно угнездившейся в ладони.

– С Ксерксом-то? Да ничего. Прибило его с той мысли, и отменил он поход. Потом, вроде, одумался и все же попер на греков. И по ушам получил. Но не в этом суть. Суть в том, Витек, что через сто лет ни тебя, ни меня, ни твоего Саида просто не будет – и все. Да какие «через сто»? Раньше, намного раньше. Так что какая разница – через сто лет или завтра?

«Умный, блин, легенды по памяти шпарит, – с неприязнью подумал Витек. – А про Хуан Ши-Гуна не слышал. Хотя… Кто про него вообще слышал кроме тех, кто ту книжку издавал?»

И неопределенно хмыкнул.

– Ксерксу, конечно, было виднее. Да только вот кесарю – кесарево, а слесарю…

Стас усмехнулся, порылся в баре и, достав откуда-то из глубины маленький пакетик, бросил его Витьку.

– Держи, ниндзя. Сам я уже этим не пользуюсь, а тебе может пригодиться. Принимать за час до убийства по одной штуке в течение всего курса молодого бойца.

В пакетике лежало несколько голубых таблеток.

– Что это? – спросил Витек.

– Колеса правды, если тебя устроит такое объяснение, – хмыкнул Стас. – С них на правду прет независимо от того, нужна она кому-нибудь в таком виде или нет. Но последние испытания показали, что именно в нашей стране именно такая правда большинству населения нужнее всего.

Стас взял пакетик. На таблетке было выдавлено изображение патлатой головы в кепке без козырька.

– А это кто на таблетках нарисован?

Стас вздохнул.

– Дремучий ты парень, Витек. Это Че Гевара.

– Чо?

– Не «чо», а Че. Пламенный революционер, символ движения… хммм… куда-нибудь.

– Не, – сказал Витек. – Куда-нибудь мне не надо. Мне конкретно надо проблему решить.

– А решение любой проблемы и есть в движении куда-нибудь, – сказал Стас. – Вот предположим, что встанешь ты сейчас с кресла, выйдешь отсюда, займешь у кого-нибудь денег и уедешь в Тель-Авив. Насовсем. Что станет с твоей проблемой?

– Зачем это мне – и в Тель-Авив? – настороженно спросил Витек.

Стас с сомнением посмотрел на Витька.

– Да, пожалуй, с таким фейсом в Тель-Авив тебя не возьмут. Может быть, только в ЮАР.

– Тель-Авив, ЮАР…

Витек слегка набычился.

– Что-то ты, Стас, не о том говоришь. Я, значит, в ЮАР, а Гальку кто выручать будет?

– В ЮАР тоже не возьмут, – констатировал Стас. – Возьмут только в поликлинику для опытов… Короче, до свидания, юноша. Бери что дают. Или не бери, но по-любому – аревуар, то есть удачи в начинаниях, – сказал он, поднимаясь с кресла. – Александра отведет тебя обратно.

Отъехала в сторону черная стеклянная панель, и оттуда как по команде – словно стояла да подслушивала – возникла Афродита-Александра в другом платье, в сухих волосах и новых туфлях.

«Александра, ишь ты. Красивое имя», – подумал Витек. Потом посмотрел еще раз на револьвер и засунул его в мокрый карман куртки. Подумал немного – и сунул туда же пакетик с таблетками.

Стас не прощаясь повернулся к Витьку спиной и направился к черной панели, из-за которой только что появилась Александра. Витек невольно засмотрелся на крутой изгиб мощных мышц спины, начинающихся у крыльев цветного дракона на талии и латинским «V» расходящихся кверху. Под левой лопаткой была еще одна наколка. Круглый «инь-ян» необычной расцветки, пробитый самурайским мечом. Обе половинки символа равновесия сил мироздания были черными, с двумя мелкими белыми точками вместо положенной черно-белой симметрии.

Стас сделал несколько шагов, потом вдруг притормозил и обернулся.

– Слышь. А почему ты себя «Витьком» обозначаешь?

Витек недоуменно поднял брови.

– А как мне еще себя обозначать?

– Ну… Виктором, наверно. Алкоголики у магазина так друг друга зовут – Витек там, Сашок, Васек…

Он неопределенно покрутил пальцами в воздухе. Витек стравил воздух через зубы. «В поликлинику, для опытов… Ну, гад!» Вновь волной нахлынула долго сдерживаемая ярость. Сейчас он с трудом сдерживался от того, чтобы одним рывком не перепрыгнуть расстояние, отделяющее его от почки Стаса. Как раз туда, где лапа дракона за штаны цепляется, – р-раз каблуком ботинка, чтоб дух вон. И никакие мышцы не помогут, благодетель, мать твою за ногу. Почка – она завсегда почка.

Пантера, направившаяся было вслед за хозяином, что-то почувствовала, обернулась и зашипела.

– Хотя… Витек и Витек. Пусть Витек и останется. Саша, чего стоишь, проводи товарища до выхода. Сяпа, за мной.

Он потрепал пантеру по вздыбленной холке и неторопливо удалился за стеклянную панель. Зверюга пару секунд подергала еще верхней губой, пошипела, посверлила Витька злыми желтыми лазерами, потом медленно развернулась и последовала за хозяином. Сама собой задвинулась за необычной парой черная панель.

Витек встал с кресла, которое тут же уехало обратно в пол. Створки каменного люка мягко сомкнулись за ним. Пол и пол, никогда и не подумаешь, чего в него еще там напихано.

Он подошел к панели, за которой скрылись Стас с пантерой, постоял немного, вглядываясь в черноту непрозрачного стекла. Панель и не думала шевелиться. Витек постучал по ней костяшкой согнутого пальца. Звук утонул в легкой на вид конструкции, словно она была чугунной.

«Интересно, как она распознает, кто хозяин, а кто так себе, в гости пришел? И бар в полу… Похоже, этот Стас Бэтмена пересмотрел лишку…» – мелькнула мысль у Витька в голове. Мелькнула – и пропала. Не до пола было, не до панели и не до их хозяина. Другие мысли засвербили-заерзали под черепушкой. И все – о правом кармане и о той французской хреновинке, которая в нем сейчас притаилась.

– Да и плевать, – громко сказал Витек, отгоняя мерзкие мысли. – Будь что будет. Ксеркс с ним со всем.

– Прошу за мной, – процедила наблюдающая за его телодвижениями обсохшая Александра, на работе, видимо, вынужденная соблюдать и соответствовать.

Витек немного повеселел.

«Да уж. Если б не соблюдать и не на работе, небось, вцепилась бы ты мне в морду, подруга, на всю глубину накладных когтей. А ведь несправедливо, однако. Я ж из лучших побуждений. Спасал вроде как и все такое».

– Ты это… Извини, что ли, – сказал он паре Александриных ягодиц, перекатывающихся туда-сюда перед его носом. Девушка фыркнула не оборачиваясь и ничего не ответила.

За спиной Витька и его сопровождающей с презрительным «Пшшш!» закрылись стальные двери. Александра нажала на кнопку вызова лифта.

– А знаешь чего, – весело сказал Витек. – Я тебя чего-то сразу про себя Афродитой назвал. Картину эту, что там на экране, я где-то видел. Ну, где телка, на тебя похожая, только блондинка, из воды выходит. Ну, это… в смысле, девушка то есть. Афродита. Богиня древнегреческая. А потом ты… ну, когда из бассейна вылезала… Ну прям копия.

– Паш-шел ты…

– Да ладно тебе. Я ж как лучше хотел.

– В следующий раз хоти в другом месте, ладно?

– Ладно, – хмыкнул Витек. – А тебя часто мужики с богиней сравнивают?

Александра на секунду замерла, потом опомнилась и посмотрела на Витька.

– Это что, новый прием съема девушек? Разрыв шаблона?

– Чего разрыв? – удивился Витек.

– Ничего, проехали. По сравнению со мной твоя Афродита просто жирная свиномать. К тому же, извини, Витек, но ты не в моем вкусе.

– А, ты об этом… Да не, ты мне тоже не особо. Я брюнеток не люблю, мне больше светленькие нравятся. Так что я не о разрыве, я о картине. Похожа, мол. Да и вроде не особо она там жирная…

Александра аж застонала от возмущения.

– Слушай, заткнись, а?!

– Ладно, понял, не вопрос…

В вестибюле по-прежнему народу было немного.

– Все, дальше сам дорогу найдешь, – сказала Александра, возвращаясь в лифт.

Витек бросил взгляд в вестибюль и ринулся обратно к лифту.

– Слушай, Афродита, будь человеком. Скажи, как вон ту девчонку в баре зовут?

Александра ехидно усмехнулась.

– Что, жениться надумал? Бомжевать надоело? Срочно требуется хоть какая-нибудь прописка? Деревенька моя мне тесна и тосклива?

– Какая прописка? – возмутился Витек. – Может, это первая любовь? И вообще, зачем мне прописка, мы мэстные.

– Ага, по тебе сразу и видать, что местный… Ее Настасьей зовут. Сходи, попробуй. Только она, по-моему, тоже лимита.

Витек не стал отбрехиваться, просто по-английски повернулся спиной к лифту и Александре и потопал к бару.

За стойкой по-прежнему скучала белокурая копия Шарлиз Терон. Обычно Витек слегка пасовал перед такими девушками, да и, честно говоря, такие редко забредали в рабочие районы города. Но сейчас в крови бурлил адреналин и бесшабашный кураж кружил голову. Последний день камикадзе, одним словом.

– Привет, – сказал он, взбираясь на высокий стул.

Девушка оторвалась от созерцания стойки, смерила глазами Витькову куртку и вернула глаза на место.

«Все мы одна семья, – подумал Витек, вспоминая собственные недавние сидения за прилавком. – Вот только мух здесь нет и никогда не будет».

– Мне коктейль. Протеиновый.

Девушка сморщила лобик и подозрительно уставилась на Витька.

– Какой фирмы?

– На твое усмотрение, Настенька, – вальяжно сказал Витек.

Настенька хмыкнула и, встав со стула, заправила стоящий на стойке блендер розовым порошком.

«Клубничный», – с ужасом подумал Витек. Только сейчас он понял, что в животе у него – полный абзац, будто корову проглотил. Стасов коктейль оказался жутко сытной штукой. При виде готовящейся новой порции желудок страдальчески съежился, отчего выпитый ранее протеин подступил к горлу.

Витек проглотил комок – и решился.

– Насть, я не умею красиво говорить, поэтому скажу как есть. Завтра меня, наверно, убьют, поэтому сегодняшним вечером я хочу быть с тобой. У тебя когда смена заканчивается?

Настя обернулась. В ее широко раскрытых глазах было удивление.

– В девять заканчивается, – сказала она.

Витек посмотрел на часы у входа.

– То есть через пятнадцать минут. Я тебя у камня подожду. Который здоровый у входа.

– Подожди, – пожала плечами Настя. – С тебя двадцать долларов. Но у камня не надо.

– Почему?

– Там в бассейне крокодил живет. Геной звать. Он хоть и беззубый, но чего-нибудь отщипнуть может запросто. Хотя, можно и у камня. Ты подумай, может, оно и к лучшему? Жить будет легче, никого хотеться не будет.

– Вы все здесь на язычок такие? – проворчал Витек.

– Ха! – хмыкнула блондинка. – Это я еще белая и пушистая.

Она выключила блендер и поставила кувшин перед Витьком.

– На, пей свой коктейль. И встретимся через десять минут на автостоянке. Двадцатку-то гони.

«Мама! – подумал Витек, выкладывая на стойку требуемое. – Да я за двадцать долларов…»

«Мама!!!» – подумал Витек вторично. Потом мысленно зажмурился и опрокинул кувшин в себя. Не пропадать же добру…

* * *

Настя ушла утром. Проснулась, зевнула, похлопала несмытыми вечером накладными ресницами (не до глупостей было), потянулась сладко всем своим великолепным телом, словно кошка, потом отбросила одеяло, встала с кровати и стала одеваться.

– Завтракать будешь? – позевывая, спросил разбуженный ее потягиваниями Витек.

– А у тебя есть чем? – равнодушно спросила Настя, натягивая юбку.

Действительно, завтракать было нечем. А в свете предстоящих сегодня событий, может быть, и незачем. Тем более что недоученный фельдшер Сева-Франкенштейн сожрал все, что только можно было сожрать.

– Ну, может, кофе? – неуверенно предложил Витек. Наличие кофе тоже было под вопросом.

Настя сморщила носик, что должно было означать отказ.

– Ну, не хотите – как хотите.

Витек еще немного понаблюдал за стриптизом наоборот, потом все-таки решился задать мучивший его вопрос.

– Слушай, а почему ты… ну, вчера со мной… это самое…

– Согласилась трахнуться?

– Ну да…

Настя пожала плечами.

– Хоть один мужик нормально подошел и нормально попросил. И то, что с разбитой мордой не комплексовал, – это подкупает. Остальные же только глазками масляными ощупывают и одно и то же гундосят: «Девушка, можно с вами познакомиться…» Надоело.

Она закончила одеваться, надела туфли, взяла со стола сумочку, скривилась брезгливо, сщелкнула с кожаной ручки дремлющего таракана и направилась к двери.

Витек удивленно смотрел вслед девушке. Что это, живая иллюстрация к поговорке «вместе проведенная ночь не повод для знакомства»?

– Насть…

Девушка подергала ручку двери.

– Только не начинай, ладно? Как у тебя тут открывается?

– Колесико замка крути в обратную сторону. Слушай, а может, мы как-нибудь еще?..

– Все у тебя не как у людей.

Настя открыла дверь, шагнула было за порог, потом остановилась и обернулась.

– Когда ты сам, Витек, начнешь крутиться не в обратную сторону, тогда заезжай в клуб, поговорим. Только не заходи, а заезжай, ладно? Я, конечно, девушка романтичная, но пешком через весь город больше ходить не буду.

И ушла…

Ночь кончилась. За окном хмурилось очень позднее утро.

И снова пришли мысли.

На часах было одиннадцать.

Два часа до смерти. Вот только чьей?..

Вам приходилось убивать? Спросите того, кому приходилось, – как это? В кино-книго-видеобоевиках все просто. Бах! И одним негодяем меньше. Или не одним. Они там мрут пачками, сотнями, мириадами. Кажется, если собрать и посчитать всех, погибших в книгах и на экране, то не хватит всего населения планеты.

Но там, в боевиках, на придуманных сценах умирают придуманные люди. Актеры, которые после выстрела и судорог потом встают, стирают с одежды легкосмываемое пятно и готовятся ко второму дублю. И быстро забываются, и зрителем, и самим автором, потому что это очень легко – убивать придуманных людей.

Спросите у того, кому приходилось убивать непридуманного, – как это в первый раз? «Во второй будет легче», – скорее всего, ответит тот, кому приходилось. Или ничего не ответит. Потому что нормальному человеку это всегда почему-то трудно…

На тумбочке возле входной двери зазвонил телефон.

Хорошо ему. Позвонили – работаешь, не позвонили – балдеешь. И вся забота. Был бы он живой, телефон, понял бы, что не жизнь у него, а лафа райская.

Но он не живой, и нет у него ни стыда, ни совести. Дребезжит истошно, сволочь, надтреснутым мявом, будто кота за гениталии тянут. А так охота перед таким жутким делом поваляться в постели, потащиться, может, в последний раз. Подушку, духами женскими пропахшую, понюхать…

Витек чертыхнулся, встал с кровати, подошел к тумбочке и снял трубку.

– Да.

– Доброе утро, Витек.

Витек промолчал. Взгляд сам собой скользнул по стене и остановился на оттопыренном кармане куртки, висящей на вешалке.

– Ты не забыл о нашей сегодняшней встрече?

Голос Саида на другом конце провода был насмешливо-высокомерным. От былой наигранной вежливости не осталось и следа. Видимо, ему надоело упражняться в красноречии и светских манерах.

– А мы теперь на «ты»? – спросил Витек.

Саид рассмеялся.

– Со своими собаками я обычно на «ты». Ты ведь теперь моя собака. Так, засекай время. Ровно через час придешь к арке, отдашь документы на квартиру. И прихвати с собой большую сумку с каким-нибудь тряпьем. Пойдешь сегодня в одно место, отнесешь кое-что.

– А тряпье зачем?

– Сверху товара положишь, бестолковый ты мой. Остановят, спросят – скажешь, белье в прачечную несу. Ты теперь часто в прачечную ходить будешь. Кстати, сестра тебе привет передает.

Витек скрипнул зубами.

– Ей тоже.

Саид рассмеялся снова.

– Обязательно передам. Короче, шевелись. И чтоб без фокусов.

«Ту-ту-ту», – протяжно заплакала трубка. Витек осторожно, словно кобру, положил ее обратно на рычаги. Посмотрел на нее задумчиво, потом почесал прилепленную к телу пластырями марлевую повязку, под которой внезапно зазудело плечо. Оно так вот зудело иногда. Заживало.

«На хорощий собак все быстро заживает… Так. Значит, через час. Торопится. Вроде вчера на час дня назначал…»

– В гости к Богу не бывает опозданий, – тихо, хрипло и глухо пропел за соседской стенкой Высоцкий.

Витек криво усмехнулся и, подойдя к вешалке, вытащил из кармана куртки револьвер. Откинул барабан, вытащил из кармана патроны…

На пол упал пакетик с таблетками.

«Принимать за час до убийства…»

Витек поднял пакетик и с сомнением всмотрелся в три кружочка, содержащих в себе какую-то подозрительную Стасову «правду».

«Может, ну их на фиг? Но, с другой стороны – почему бы и нет? Стас-то вроде как помог в первый раз, а то бы точно забили бычары до смерти. Глядишь, и во второй раз не навредит».

Он открыл пакетик, высыпал в ладонь таблетки, бросил их в рот, разжевал, проглотил – и только после этого вспомнил, что Стас советовал принимать «по одной до убийства».

«Теперь-то уж чего? Теперь-то уже поздняк метаться. Не блевать же перед мочиловом в туалете. Не романтично оно как-то», – рассудил Витек. После чего, зарядив револьвер, достал из-за шкафа спортивную сумку с кимоно, перчатками и утяжелителями для рук и ног, подняв облако слежавшейся пыли. Так она и лежала там, за шкафом, сумка эта, с самого ухода в армию и до сего времени. Сестра не трогала. Знала – святое.

Знала – да не все. Это когда уходил – святое было. Сейчас – так, вещи из прошлого. От мистики и легенд об энергетических ударах и летающих ниндзя, коими в изобилии пудрили мозги подвальные тренера, осталась только вот эта слежавшаяся пыль. И сумка. Там, в армии, быстро разъяснили, что почем…

Витек не спеша оделся, положил револьвер в карман, чтоб полегче нести было, выбросил из сумки утяжелители, закинул ее на здоровое плечо и открыл дверь.

* * *

Под ногами шуршали листья. Дубовые, с ровно, словно резцом художника, обрезанными волнистыми краями; кленовые, вызывающе растопырившие желто-зеленые пальцы… В городе любили деревья, и их ровными рядами были засажены многие улицы и аллеи. Ковер опавшей листвы застилал тротуары очень быстро, и метлы дворников не успевали справляться с этим ковром.

Красивых листьев было много. Правда, были среди них и еще какие-то – мелкие, подгнившие, уродливые и скрюченные, затесавшиеся по случайной природной недоработке в роскошное покрывало осени и теперь прилипающие к обуви прохожих бесформенными черно-рыжими кляксами.

«Уроды есть везде», – подумал Витек – и подивился сам себе. Надо же, вроде бы сроду не обращал внимания на всю эту поэтическую дребедень. Ходил себе мимо год за годом, а тут – на тебе – листья, деревья… Хотя, сестра рассказывала, в детстве вроде какие-то там гербарии собирал… Но мало ли кто как чудил в детстве…

Навстречу Витьку шли парень с девушкой. Он что-то рассказывал, помогая себе обеими руками, она заливисто смеялась, закидывая голову назад. В руке девушка держала букетик из нескольких кленовых листьев.

«И этого у меня не было, – удивился Витек. – Познакомились, пузырь винища раздавили – себе рюмку, ей – остальное – и в койку. И вся любовь. А чтоб вот так, ничего не делая, просто гулять – не было…»

Внезапно его качнуло.

«Вот те на…» – удивился Витек.

Пространство перед лицом смазалось, словно невидимый художник провел по нему плохо вымытой кистью. Фигуры девушки и ее парня смазались, став серыми силуэтами на фоне серой ленты улицы, словно забором огороженной нависшими громадами зданий. Лишь листья в руке девушки пульсировали изнутри багряно-красным, того и гляди готовые прорваться и хлынуть на землю кровавым потоком. И медленно ползли к ним со всех сторон черные от сажи цветки сакуры в надежде омыться и очистить себя от скверны.

«Я всегда знал, что они живые», – подумал Виктор. И ничуть не удивился тому, что сходит с ума. Оказывается, те, кого люди считают сумасшедшими, просто живут в своем мире, в котором никто не удивляется тому, что у цветов и листьев есть своя жизнь и свои желания.

Но видение длилось недолго. Нерадивый художник махнул своей кистью в другую сторону, мир вздрогнул – и вернулся в привычное русло. Виктор сморгнул и проводил взглядом парочку, свернувшую за угол.

Всему в этом мире есть объяснение. Например, врачи говорят, что если человека часто и сильно бить по голове, у него случаются глюки. А еще у человека бывают дела, которые надо сначала сделать и лишь потом ломать голову над тем, что происходит с ним и с окружающим его миром.

Дорога свернула к арке.

Под аркой курил Ибрагим.

– Вах, какой сюрприс, – сказал Ибрагим и выплюнул бычок. – Сумка зачэм принес?

– Саид сказал, – безразлично сказал Витек. У него из головы упорно не шли те мертвые листья в руке у девушки, наполненные пульсирующей кровью, словно в каждом из них билось в агонии маленькое сердце.

– Открывай.

– А?

Витек сейчас не совсем понимал, чего от него хотят.

– Сумка открывай, блят! Чего встал? Твой мама сыктым, сюда дай! Э?!!! Сумка дай сюда, сказал!

Ибрагим не вписывался в картину осени. Он много и громко говорил, и у него плохо пахло изо рта. И именно сейчас, когда на Витька почти снизошло что-то очень большое, важное, с детства до боли знакомое, Ибрагим с его ненужными словами и запахами был совсем не в тему.

Ибрагим шагнул вперед, схватил сумку и дернул на себя. Витек равнодушно разжал пальцы и отпустил ручки. Не ожидавший столь легкой победы Ибрагим качнулся назад и на секунду потерял равновесие.

Это неправда, что секунда – очень короткий отрезок времени. Он более чем достаточный для того, чтобы достать из кармана вторую руку и ударить человека стволом револьвера в горло.

– Твой рот… хрррр!!!

Ибрагим выпустил сумку, схватился за кадык и опустился на землю. Но он уже мало интересовал Витька. Под аркой не было листьев – там был только голый асфальт, а это было неправильно. Осень манила Витька своим увядающим великолепием. Он шагнул вперед, но что-то помешало ему сделать следующий шаг.

Витек посмотрел вниз. Ибрагим хрипел. Держась свободной рукой за горло и сверкая выпученными глазами, другой рукой он цеплялся за его ботинок. Витек поморщился, потом нагнулся и размашисто ударил Ибрагима кастетной накладкой в висок.

Ибрагим дернул ногами и затих. Витек высвободил ботинок из скрюченных пальцев и пошел вперед, к свету.

А впереди, конечно, была осень. Впервые за всю сознательную жизнь Витьку захотелось написать стихи. Прекрасные, как сама умирающая природа.

– Документы принес? А Ибрагим где?

У выхода из арки была не только осень. Там были еще какие-то люди, также не вписывающиеся в окружающий ландшафт. Одного из них Витек откуда-то знал, причем знание это не доставляло ему ни малейшего удовольствия. Напротив, присутствие этого человека напрягало и мешало просто смотреть на столь долгое время недоступную ему красоту.

– А сумка где? Это… ты что, совсем…

Он почувствовал, он почти почувствовал то волнующее, щекочущее ощущение счастья из далекого-далекого, давно забытого детства. Но ему мешали. Как же ему мешали!!!..

Он медленно поднял руку…

Почему-то рука казалась вооруженной большим ластиком, который стирал со сказочно красивой картины уродливые черно-рыжие пятна…

В револьвере кончились патроны, но пятна все равно корчились, пачкая желтые листья красным. Это раздражало. Витек подошел, выщелкнул из рукоятки стилет и ударил. Пятно затихло. Витек двинулся к следующему.

– Стоять! Не двигаться!! Брось оружие!!!

Голосов было много. Витек удивленно оглянулся, но так ничего понять и не успел. На него стремительно надвинулся черный силуэт, потом в голове взорвался огненный шар и – так до конца и не понятое откровение рассыпалось в пыль.

Последнее, что он увидел, падая лицом вниз, – это был стремительно набегающий знакомый лысый затылок Саида с выходным отверстием мягкой револьверной пули. Отверстие было похоже на морскую звезду, в трещинах лучей которой еще слабо пульсировало что-то бело-красное и пока живое.

И наступила ночь.

* * *

Утро было душным и тусклым, как в давно немытом аквариуме. Витек разлепил глаза, шевельнулся и застонал.

– Ты б лежал и не дергался, а то ж кони двинешь, – посоветовали справа.

Витек послушался и дергаться перестал. Действительно, почти сразу стало немного лучше, если это можно так назвать. А в общем и целом было плохо. Так плохо, что захотелось обратно, в то беспамятство, откуда он только что вынырнул.

Болело все, что только могло болеть. Руки, ноги, ребра, спина…

– Это тебя ОМОН принимал. Или СОБР, – сказал голос справа. – Тебя как внесли – я сразу просек, что не отделение. Когда отделение принимает, человек пятнистым, как камуфляж, не бывает. Так, дадут пару раз по почкам – и ладушки. Короче, не свезло тебе, парень. Конкретно не свезло.

Витек пересилил боль и повернул голову.

Справа, на железной, сваренной из металлических полос кровати, прислонившись спиной к зеленой бугристой стене, сидел крупный, бритый наголо мужик в спортивном костюме.

– А все же лучше тебе не дергаться, – повторил мужик.

– Сам разберусь, – прокряхтел Витек. Потом стиснул зубы, подтянулся и тоже сел.

– О, наш человек, – удивился бритый. – Так за что тебя так?

Боль во всем теле была тупая и какая-то… привычная, что ли? За последние дни Витька так много били, что организм, похоже, потихоньку начал к этому делу адаптироваться.

– Где я? – спросил Витек.

– О! – снова удивился бритый, да так, что брови у него задрались кверху и кожа на лбу собралась в кучу мелких складочек, отчего хозяин лба стал похож на бульдога. – В ментовке, где ж еще. В ИВСе.

– Это что?

– Чего «что»? – не понял бритый.

– «Ивсе» что такое?

– Не наш человек, – констатировал бритый. – Не «ивсе», деревня, а ИВС. Изолятор временного содержания.

– Временного? Это значит, скоро отпустят?

Бритый раскатисто расхохотался. Ржал он долго и зычно, так что в металлической двери открылось окошко. В окошке обозначилась голова в фуражке и заорала:

– Да потише вы там, ё-мое. Как не в тюрьме прям сидят, а в комнате смеха.

Бритый ржать перестал, вытер выступившие слезы и уставился на Витька, как Иван-царевич на говорящую лягушку.

– И откуда ж ты такой свалился, а?

Витек набычился и отвернулся.

– Да ладно тебе, братуха, не прими в ущерб, – примирительным тоном сказал бритый. – Просто прикол ты отмочил – хоть стой, хоть падай. Ты хоть поясни – мент, что тебя сюда приволок, правду сказал или обратно порожняк прогнал?

– Насчет чего? – глухо спросил Витек.

– Насчет тебя. Что ты четырех хачей вглухую замочил.

Витек откинулся на собственную свернутую комом куртку и зажмурился. Значит, все правда. Значит, это был не сон, а просто короткое замыкание мозгов.

Все помнилось очень смутно, будто и правда все происходило во сне. Ибрагим пытается вырвать сумку, собственная рука с револьвером – полуреально, как в китайском привокзальном игровом автомате со стрелялкой – вроде бы и сам все делаешь, а вроде – кто-то другой, к тебе отношения совсем не имеющий. Потом листва и контуры распростертых на ней тел, из-под которых красными медленными лужами расплывается кровь, расколотый затылок Саида… И красота неземная вокруг, и восторг безумный от этой красоты, и чей-то голос в голове, и обрушившаяся после темнота, в которой не было ничего, кроме этого голоса, декламирующего до слез прекрасные стихи, которые теперь, как ни силься, уже не вспомнишь…

– Правда, – сказал Витек.

– Ну, ты даешь! – восхитился бритый. – Достали небось круто, а?

– Долг навесили, сестру украли, – механически ответил Витек.

– Не, ну ты в натуре пацан духовитый, – не успокаивался бритый. – Тебя как звать?

– Витек.

– Уважаю. А я Афанасий. Чего смотришь? Родители так назвали. И не из-за пива – пива тогда такого не было, а в честь путешественника Афанасия Никитина. Не промахнулись родители, – хмыкнул Афанасий. – Так вот до сих пор по лагерям и путешествую. Да… Дык это, я чо говорю. Ты теперь, главное, не минжуйся. Тебя под такую статью, небось, на пожизненное на остров Огненный определят. Там тебя родня тех хачей, скорей всего, не достанет. А вот если куда в другую зону – тогда хреново. Как пить дать вычислят. И тогда, как говорится у классиков, перо в бок и мясо в речку.

Витьку говорить не хотелось. Он лежал, закрыв глаза, и рассматривал темноту. Но не было того голоса в этой темноте. Был лишь голос бритого Афанасия, назойливо жужжащий в ушах.

– Конечно, от братвы тебе всегда и везде уважение будет. Как ни разложи, на беспредел ты достойный ответ дал. Тем более, говорят, что по сто пятой второй сейчас вышку отменили.

Витек открыл глаза.

– Сто пятая вторая – это что?

– Статья УК, – оживился Афанасий. – Убийство с отягчающими. От восьми до двадцати. Или пожизненное. Или вышак. Твоя статья то есть.

– То есть мне здесь минимум восемь лет сидеть? – медленно спросил Витек.

– Почему здесь? Здесь так, что-то типа предбанника. Щас они там со статьей по-быстрому определятся и на тюрьму тебя повезут. Хотя, чего там особо определяться – и так все ясно. В тюрьме в одиночке с полгодика попаришься под следствием – и в зону.

– Или к стенке.

– Или так, – кивнул бритой головой Афанасий. – Но это – вряд ли. У нас менты нынче на Запад равняются, а там мочить нашего брата не положено. Там зэков воспитывать полагается. Это скорее черные в хате на тюрьме или на этапе тебя грохнуть попытаются. Так что не зевай, братуха.

Витек молча приподнялся с кровати, свесил ноги, подождал, пока перестанут кружиться перед глазами грязно-желто-коричневые плитки пола, потом встал и направился к кранику, торчащему из стены над дыркой в полу.

– Отлежался бы малешко, – неуверенно сказал Афанасий.

Витек не ответил. Он открыл краник и подставил голову под струю ледяной воды.

Постепенно кожа затылка от холода потеряла чувствительность – только неснятые швы слегка саднили – но и в голове, и в остальном организме стал намечаться порядок. Дырка параши перестала плавать перед глазами туда-сюда, боль в теле притупилась и ушла на второй план. На первом плане осталась одна-единственная мысль.

Маленькая дверца, врезанная в большую металлическую дверь камеры, опустилась вниз.

– Хорош купаться, – строго сказала голова в фуражке, обозначившаяся в проеме дверцы. Под фуражкой имелся довольно крупный нос сизоватой расцветки. – На выход.

– С вещами? – со своих нар поинтересовался тезка великого путешественника.

– Было б с вещами – я б сказал, – огрызнулась голова, открывая большую дверь. – Руки за спину.

Витек закрыл кран, мотнул головой, отряхивая воду с волос, и чуть не упал. Предательский пол снова качнулся в сторону на манер палубы тонущего корабля.

– Давай, давай, пошевеливайся.

Голове было на Витька наплевать, у нее с полом проблем не было. У нее были проблемы после вчерашнего, судя по мутным глазам и характерному амбре, разносящемуся по камере из-под фуражки. Принадлежала голова сержанту субтильного телосложения с замашками средневекового вивисектора маркиза де Сада. Он ловко заломил руки Витька за спину и, туго защелкнув наручники, довольно жестко воткнул ему между лопаток конец резиновой дубинки.

– Вперед!

Вдоль недлинного тусклого коридора, выкрашенного в веселенький канареечный цвет, черными заплатами на стенах были налеплены двери с глазками, огромными замками и такими же, как и у Витька в камере, окошками, предназначенными, вероятно, исключительно для засовывания туда голов в фуражках.

«Тогда б круглыми их делали, что ли, – подумал Витек. – В смысле, окошки, а не головы».

Он усмехнулся собственным мыслям.

– По сторонам не смотреть! – скомандовал последователь маркиза, снова суя Витьку демократизатором в позвоночник.

Коридор кончился. Дверь за поворотом коридора была обычной, фанерной, обшарпанной, со следами неумелой реставрации по контуру. Из двери торчала крашенная под золото китайская ручка, вживленная, видимо, недавно с целью облагородить пейзаж и уже успевшая местами облупиться.

– Лицом к стене! – скомандовал конвоир Витьку. Потом, сощурившись, смерил его взглядом сверху донизу и, не найдя более, за что бы применить к арестованному свое резиновое орудие пытки, крякнул досадливо и, открыв дверь, просунул туда фуражку.

– Арестованного доставил, трищ капитан, – доложил он.

– Заводи.

В кабинете было тесно. Стол, стул, еще стул, шкаф и десять квадратных метров площади.

У окна спиной к вошедшим, лицом к окну стоял плечистый мужик. Если бы Витек уважал классиков, возможно, он бы подумал, что со спины «трищ капитан» здорово смахивает на пушкинского каменного гостя, на которого кто-то шутки ради напялил милицейскую форму. Но Витек классиков не читал и потому подумал: «Что-то мне шибко часто в последнее время стали встречаться нехилые плюхи и здоровые кабаны. А ментовская форма ему идет как корове декольте. Ему б футболку в обтяжку – как раз будет Стасу двоюродный братан. Или компаньон по лагерным путешествиям для моего соседа по камере».

– Садись, – не оборачиваясь, сказал мужик. Витек принял это на свой счет и сел на стул, привинченный болтами к полу. – А ты, Мартынюк, учти, – продолжил капитан, – еще раз услышу, как ты арестованных шпыняешь, – получишь по полной программе.

– А вы мне не начальство, – дернул острым подбородком вверх Мартынюк.

– Не начальство, – согласился мужик. – Я с тобой как мужчина с мужчиной побеседую. По праву сильного. Как ты – с ними.

На впалых щеках конвоира проступила нездоровая бледность.

– Разрешите идти?

– Иди, – кивнул мужик. – Только наручники с него сними.

– Так ведь… – попытался сопротивляться Мартынюк – и осекся. Похоже, спина капитана излучала особые флюиды, подчиняясь влиянию которых, конвоир, скрипнув зубами от бессильной ярости, подошел к сидящему на стуле Витьку, сдернул с него наручники, повернулся и почти бегом выскочил за дверь.

Капитан молча продолжал смотреть в окно. Молчал и Витек, уставившись рассеянным взглядом в «V»-образную спину капитана.

«Интересно, что же они такого жрут, что их так распирает? Ну Стас-то понятно. Коктейли там всякие по двадцать баксов за стакан. Может себе позволить, одним словом. А на ментовскую зарплату-то как оно получается? Спросить, что ли? Да нет, не стоит. Живо объяснят, что в несколько ближайших пятилеток то, что кушают они, лично мне вряд ли светит. И что жрать теперь я буду исключительно хлеб с водой. Хотя, это по-любому объяснят, спрашивай-не спрашивай. От меня-то точно теперь ничего не зависит».

Поток несвязных Витьковых мыслей внезапно прервался оттого, что капитан медленно повернулся и уставился на Витька, удивленно подняв брови.

С полминуты в кабинете висела тишина.

– Так… Стало быть, тебя Виктором зовут, – прервал затянувшееся молчание капитан. – Ну здорово, Виктор.

Это был тот самый мужик на «Ниве», который несколько дней назад спас Витьку жизнь, привезя его домой и дав денег на лечение. Только сейчас на нем вместо поношенной замшевой куртки был форменный костюм милицейского офицера.

Витек рассеянно кивнул.

– Понятно, – сказал капитан, садясь за стол. – Значит, вылечился, болезный?

Витек неопределенно пожал плечами.

– Да вроде как…

– Ну, если «вроде как», то позволь тебе искренне посочувствовать, – сказал капитан. – И пожалеть о том, что время нельзя вернуть назад, и сейчас мы с тобой, увы, не на проселочной дороге. Придется тебя сильно расстроить. Потому что тогда твои дела были намного лучше.

Витек молчал. О плачевном положении своих дел он догадывался. Сосед по камере просветил.

– Так что, Виктор, – продолжал капитан, – сегодня сразу по прибытии переводом из Москвы назначен я следователем по твоему делу. Имя мое ты знаешь, фамилия моя Макаренко, и встречаться мы теперь с тобой будем весьма часто.

Капитан, немного наклонившись над столом, тяжело посмотрел на Витька.

– И стало быть, друг ситный, сейчас ты мне как на духу расскажешь, как это тебя вдруг угораздило троих человек на тот свет отправить.

– Троих? – переспросил Витек.

– Именно троих. Ибрагим… Знаешь такого? Ага, вижу, что знаком. Так вот, он сейчас в больнице. Полагаю, уже пришел в себя после того, как ты его приласкал. Живучий оказался товарищ. И это еще одна причина, по которой тебе особо скрытничать не стоит. Помощь следствию и чистосердечное признание смягчают вину и учитываются на суде, а вот кровная месть и приговоры южных товарищей по ее поводу не смягчаются ни под каким видом.

Витек подумал немного, прикинул кое-что – и рассказал все. Вернее, почти все. В его рассказе отсутствовал только Стас Навин с его клубом, пантерой и девочками. Да и то правда – стоит ли рассказывать каждому встречному следователю, пусть даже спасшему тебе жизнь, о других людях, немного ранее сделавших то же самое?

Следователь слушал, на автомате ловко вращая между большим и средним пальцами руки цилиндрик дешевой авторучки и сверля Витька тяжелым взглядом. Бланк протокола лежал перед ним на столе в первозданном, девственно чистом виде. Видимо, авторучка служила капитану только в качестве тренажера для пальцев.

Витек закончил. В кабинете повисла тишина. Только слышно было, как отрывисто щелкает авторучка о ладонь капитана да тупо плюхается об оконное стекло какое-то разжиревшее за лето сонное осеннее насекомое.

Наконец, следователю надоело делать из авторучки вентилятор, и он воспользовался ею по назначению. Опустив руку на бланк протокола, он начал машинально на нем что-то рисовать.

– Это все? – спросил он, не прерывая своего занятия.

– Все.

– А револьвер где взял?

– Нашел.

– Заряженный. Угу, – кивнул следователь. – И полная запасная обойма к нему, естественно, рядом валялась.

Витек пожал плечами и принялся рассматривать дырку в линолеуме.

– А второй пистолет где? Или что там еще у тебя было?

Витек непонимающе уставился на следователя.

– Вот и я не понимаю, – сказал Макаренко. – Саид убит револьверной пулей. А двоих его друзей словно из пушки сорок пятого калибра отстрелили. У одного дыра в груди с его голову, а второй вообще без головы. Словно ее топором снесло.

– Нашли? – безразлично спросил Витек.

– Что нашли?

– Голову.

– Нет.

– Ну, значит, и Аллах с ней, – вздохнул Витек. И вновь удивился своему внутреннему спокойствию. Конечно, немного интересно стало ему, куда же все-таки та голова делась. Но лишь совсем немного. Ровно настолько, чтобы забыть о ней через мгновение.

– Ты хоть знаешь, какой срок тебе светит, остряк-самоучка?

Витек продолжал молчать.

– Значит, знаешь. Ну, если ты все знаешь, то не смею больше задерживать.

Витек медленно оторвался от созерцания пола и поднял глаза на следователя.

– А можно вопрос?

– Спрашивай, – пожал плечами Макаренко.

– Как вы узнали… ну, что мы там…

– Про разбор ваш? Да сосед твой, доброжелатель обкуренный, прибежал в отделение, глаза в кучу. Говорит, друга убивают. Из лучших побуждений, одним словом. Только время стрелки вашей указал неправильно. Еще б немного – и не успели.

Витек криво усмехнулся и хрустнул кулаками, отчего заныли не до конца зажившие запястья и засвербило обожженное тавром Ибрагима плечо под так и не снятой повязкой.

«Сева-Франкенштейн сдал, зараза!»

– И хорошо, что успели, – сказал следователь. – Сейчас бы земляки убитых тебя на ремни резали. Еще вопросы будут?

Витек молчал. Какие еще могут быть вопросы?

– Ну, если вопросов нет… Мартынюк, проводи арестованного.

Вошел Мартынюк, всем своим видом выражая оскорбленную невинность. Вывел Витька за дверь и зло рванул за собой китайскую дверную ручку, так что с нее осенним листом слетел существенный клок позолоты.

Макаренко хмыкнул, спрятал за пазуху ручку и, встав из-за стола, подошел к окну.

За окном сгущался вечер и шел дождь. Скучный, ленивый осенний дождь, похожий на длинные серые куски бесконечных проводов, падающих с неба. За этой мутной завесой метались смазанные тени машин и одинаковые силуэты людей, вечно спешащих куда-то.

«И так – всю жизнь, – пришла мысль. – Одно и то же. На работу, с работы, семья, дети… Вечная суета. Только зэкам спешить некуда. Все за них другими решено, на годы вперед расписано. Хоть парня этого возьми. Сейчас его – р-раз! – и на десяточку, а то и на все пятнадцать, пусть и прав он по-человечески на все сто. А нам – галочка. Преступление раскрыли. Премию – в карман, дело – в архив. На полку, гнить и пылиться. Вместе с жизнью этого пацана».

Макаренко отошел от окна и направился к выходу. Пора домой, работа закончена.

«Работа, – криво усмехнулся он. – Ладно, когда Чикатилу какого-нибудь, а тут…»

Взгляд его упал на собственный рисунок, и Макаренко на секунду запнулся на пороге.

На рисунке была изображена женщина, распятая на стене. И странной формы меч на полу. И костер, в пламени которого корчилась черная фигура… И хотя рисунок не был выполнен рукой профессионала, тем не менее, на лице женщины читалось… облегчение. Облегчение, которое приносит страдальцам смерть.

Следователь опустил голову, зажмурился, после чего тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и резко рванул дверь на себя, сдирая с китайской ручки жалкие остатки дешевой позолоты.

* * *

– И ты повелся? Да чтоб мент человеком был? Ни в жисть не поверю. Это все мусорские прокладки, помяни мое слово. И не вздумай кому-нибудь в хате тюремной или на зоне прогнать, что мент тебе жизнь спас и, – Афанасий поднял вверх указательный палец, – подогнал капусты на лепилу. Если только на дурку вместо зоны поехать не хочешь. Ты такое лучше ментам заряди – так точняк дурка тебе обеспечена. Скажут, чувак реально от переживаний кукушкой двинулся.

Афанасий валялся на железной кровати в позе скучающего Обломова и с умным видом разглагольствовал «за жизнь». Витек лежал на соседней и смотрел в потолок, особо сокамерника не слушая и крутя про себя в голове так и эдак ту самую навязчивую мысль, которая не давала ему покоя целое утро. В то же время сама мысль была относительно несложной. Сложнее было с ее осуществлением.

А что если дождаться вечера, притвориться, что ему прям совсем уж погано от перенесенных побоев, подождать, когда Мартынюк откроет дверь, вломить ему ногой по причинному месту, переодеться в его форму, спокойно выйти из этого «ивса» – благо, выход он запомнил по пути к кабинету Макаренко и обратно? Там как раз чуть дальше решетка кованая с огромным камерным замком коридор перегораживает, а еще дальше – дверь, за которой выход на улицу. И не иначе ключ именно от этой двери Мартынюк постоянно с собой на поясе таскает… А что, если ключ не от этой двери, а от камер? И зайдет ли он сам в камеру, или позовет кого-то еще? Ног-то хватит всем вошедшим по гениталиям стучать?..

– Ладно, шутки шутками, но ты сам подумай, – между тем не унимался Афанасий. – Вот даже если твой такой хороший и правильный капитан тебя не закроет, то на хрена нужен в ментовке такой следак? Правильно, на хрен не нужен. И даже если у него там совесть проснется, что вообще по сути своей будет чудо нерукотворное, и он тебя с крючка сымет – то ему сверху сразу дадут по шапке, мол, ты что, паскуда, делаешь? План срываешь, показатели портишь. У них ведь как? У них, у ментов, как у шахтеров, план есть, сколько людей за месяц закрыть. И если число закрытых с планом хронически не срастается – будет твой следак не в теплом кабинете бамбук курить, а на бану вагоны разгружать. Или же вообще под Нижний Тагил поедет.

– Под Нижний Тагил?

– Ага. Зона у них там ментовская. Там совестливых мусоров нормальные мусора перевоспитывают.

– Слышь, Афанасий, – тихо сказал Витек, не отрывая взгляда от потолка. – А как сделать, чтоб Мартынюк к нам в камеру зашел?

– Так что следак твой…

Афанасий прервал свой монолог и уставился на Витька.

– Мартынюк? Это вертухай наш лоховатый?

– Лоховатый?

– Ну, – кивнул Афанасий. – Какой же вертухай такому страшному бандиту, как ты, браслеты в камере одевать станет.

– А как?

– Положено через кормушку. Ты туда сначала руки суешь, браслеты на тебя одевают и только потом тормоза раскоцывают.

Про «тормоза» Витек уточнять не стал. Не о том думалось.

– Так как сделать, чтоб он к нам зашел? – упрямо повторил Витек.

– А ты никак чистосердечное решил написать? – задушевно спросил Афанасий.

Голос его остался прежним. Но куда подевался благодушный увалень? Человек на соседней кровати изменился резко и страшно, как меняется волк, сбрасывающий овечью шкуру. На его лице резко обозначились скулы, уши как у животного прижались к затылку, а в прищуренных глазах появилась пустота, жуткая своим отсутствием жизни. Словно из живого лица кто-то вынул глазные яблоки и вставил холодные фарфоровые шарики.

Но Витек не видел странной метаморфозы, происшедшей с соседом по камере. Он продолжал смотреть на лампочку в центре потолка, обернутую в ржавый стальной стакан с дырками, сквозь которые сочился слабый свет.

– Да не в чем мне особо-то признаваться, – сказал он. – А сидеть столько лет неохота. Хочу вот дать Мартынюку как следует по организму, чтоб он вырубился, и в его фуражке отсюда свалить. Что скажешь?

Сбоку молчали. Витек перестал гипнотизировать похожий на дуршлаг стакан под потолком и перевел взгляд направо.

На соседней кровати по-прежнему полулежал Афанасий, почесывая пятерней слегка растерянную физиономию.

«Афоня ты и есть Афоня, даром, что блатной, – подумал Витек. – Вот уж кто деревня деревней. На морде написано, паспорт листать не надо».

– Ты точняк решил?

– Точнее не бывает.

– А чо, можно, наверно, – сказал Афанасий, растягивая в ухмылке толстые губы. – Тебе то сто пудов терять нечего. А отсюда дергать много проще, чем из тюрьмы… Только погоди маленько. Сейчас ужин будет, вертухаи сменятся, а заместо Мартынюка вглухую конченый лох заступает. С ним попроще будет. Мартынюк-то не смотри, что лошина, змей еще тот. И подождать надо. Ночью все вертухаи наши дрыхнут без задних ног, и пока они там спросонья очухаются, ты уже черт-те где будешь. Так что не пори горячку. Поужинаем, покемарим, а часа в четыре – в пять я тебя растолкаю. Самое время для срыва, это я тебе говорю.

«Хоть и деревня, а мужик дельный», – подумал Витек и стал дожидаться обещанного ужина.

Время тянулось медленно, словно резиновое, и когда в металлическое окошко «кормушки» въехали две алюминиевые плошки с до боли знакомой по армии кашей «дробь шестнадцать», спать уже хотелось неимоверно.

– Так вот зачем они дырку в двери пропилили, – сказал Витек, позевывая.

– Ага, за этим. У нас она так и называется – кормушкой, – синхронно разевая пасть, отозвался Афанасий. Видимо, ему тоже порядком надоело сидеть на одном месте и учить салагу премудростям тюремной жизни.

Запихнув в себя кашу и залив это дело стаканом подкрашенной воды, гордо именуемым чаем, Витек почти мгновенно вырубился. «Только бы не проспать, – мелькнула последняя мысль. – В четыре подъем. Максимум в пять. Только бы…»

* * *

Он проснулся от того, что тусклый солнечный луч, чудом пробившись сквозь грязный плексиглас маленького окошка, перекрещенного вдобавок решеткой из толстенной арматуры, забрался под ресницы и начал назойливо ковыряться в глазу.

Витек с трудом разлепил веки.

«Проспал! Идиот… А как же?.. Афанасий же обещал…»

Соседние нары были пусты. Лежала на них только худая подушка и смятый бычок «Примы», похожий на дохлую гусеницу.

Загрохотала и откинулась дверца «кормушки», в образовавшееся прямоугольное окно всунулась суровая физиономия раза в три шире Мартынюковой. В «кормушке» поместился только хмурый волчий взгляд и козырек фуражки.

– С вещами на выход, – сказала физиономия, захлопнула дверцу кормушки и принялась отпирать дверь.

«Это вот это „вглухую конченый лох“?! Ну, спасибо, Афоня, насоветовал, разбудил, – горько думал Витек, идя вдоль коридора. – Такого „лоха“ вырубать, пожалуй, ноги отвалятся. Вместе с руками и головой в придачу… Будешь как эта… как ее… Ника Самофакийская?.. Ну и черт с вами со всеми. Не отсюда, так с тюрьмы или с зоны дерну. Отовсюду люди бегут. Мы еще посмотрим, кто кого. А на будущее таким Афанасиям с их советами буду прям в грызло бить, чтоб голова не шаталась».

У знакомой фанерной двери с облезлой ручкой его аккуратно тормознули и легко поставили лицом к стене – Витек не успел и «ох» сказать.

«Надо ж, как мешок с дерьмом валяет. Туда-сюда. Ну, кабан! А чего ж он наручники-то не одел? – запоздало удивился Витек. – Хотя, на фига ему наручники. Поди сбеги от такого. Блин, качаться что ли начать? Вон в фильмах американских все зеки там только и делают, что железо тягают. Интересно, как у нас на зонах с этим? Похоже, скоро узнаю… А Афоня все-таки сука…»