Омерзение

Оглавление

Дмитрий Володихин. Омерзение

Осень, среда. 8.20—8.30, а потом 18.30–18.40 в обратном порядке

8.30—9.00, а потом 18.00–18.30 в обратном порядке

9.00–13.00, а потом 14.00–18.00

13.00–14.00

18.40–23.00

23.00–23.45

Отрывок из книги

Москва хороша на пике высоких сезонов: в огненное лето или спелой зимой. В остальное время она, как и всякий недоблагоустроенный мегаполис в умеренном климате, скверна. Южные города корректируют мерзость скученного общежития обилием света; такие уж это места, что под щедрым солнышком битое стекло сходит за самоцветы, а пыль и грязь – за песок, принесенный ветром с пляжа. Север, если он не изгажен обилием промышленности, замазывает обычное городское неустройство чистым снегом, краткое лето столь притягательно, что приходится изо всех сил наслаждаться им, не теряя времени на… всю ту же грязь.

В Москве маловато севера, да и юга совсем немного. Центр власти, первое маленькое кольцо преуспеяния, второе – побольше – промышленности, третье, колоссальное – просто жилья. Отправляясь на работу ближе к центру громадные массы москвичей ежеутренне «переныривают» под землей промполосу. Центр и первое кольцо хороши тем, что там традиционная для всякого крупного города борьба камня и земли давно окончилась в пользу камня – как это и положено для цивилизованного европейского города. Часть каменных поверхностей государственным образом моют, чистят, и это отрадно; в центральной части Москвы почти не бывает отвратительного мегаполисного снега в многообразных разводах дюжинной грязи и радужной химии; так же отсутствует месиво истоптанной глины, выполняющей роль земли. Промзона по определению грязнее, землистее. Смертельно опасные гирлянды изоляторов на проводах. Перекрученное железо, торчащее полуживыми члениками жестоких лапок и жвал, посверкивающее подржавленными хитиновыми латами. Так много здесь площадок, проездов, углов и переулков между обшарпанными корпусами и деревянными бараками, где всякая пядь должна бы притягивать внимание режиссеров, занятых съемками фильмов о криминале или о разрухе 20-х годов! Эти места пугают нежное сердце горожанина потаенной угрозой, смутной тревогой, как будто где-то там скрывается особая, чисто городская нечисть, способная в темное время суток расправляться с зазевавшимися простаками. У самого центра, на Рижском вокзале есть местечко – ряд старых деревянных бараков (склады?), перед которыми ограда оформила длинный, скупо освещенный вечерами проход – так вот в этом местечке все мерещатся Игорю залежи великой лагерной эпохи, да так явно, что жуть пробирает до костей. То же «лагерное» впечатление даруют старые Химки с их обилием угрюмых, временами утробно звучащих режимных зон, огражденных от внешнего страха высокими заборами с колючей проволокой. Длинный переход в метро под Казанским вокзалом особенно мрачен и грязен, он просто обязан привлекать людей с уголовными наклонностями: Игорь не удивился бы, узнав, что распределение городских милицейских сводок о всяческих безобразиях локализует в этом месте узел, нарыв. Спальные районы все еще находятся в стадии численного превосходства земли над камнем. Земля здесь еще активна, она запросто портит обувь, поглощает периферийные асфальтовые дорожки, взрывается воронками гигантских черных луж на подъездах к каким-нибудь скоплениям гаражей или складов, где щебенка, асфальт и прочие изобретения человеческие планомерно разрушаются другими человеческими же созданиями: мастодонтоообразными грузовиками. Да и на обычные внутриквартальные улочки и проездики властям традиционно не хватает того же асфальта, так что зрелая грязная лужа как правило скрывает многослойную стратиграфию тщетных дорожно-ремонтных усилий.

.....

Слава Господи, офис, где работал Игорь, был в двух шагах от большой «М» на столбике.

Елена Анатольевна вполне подходила Игорю: один балл (летом показала коротковатой своей миди вены, руки застираны, курение). Мелочи, в сущности. Но, во-первых, Игорь вот уже четыре месяца занят. И так прочно занят, что даже Елена Анатольевна… Во-вторых, эта женщина не могла быть на год или на полгода. Ее благородство столь высокорожденно, что любое слово и действие с нею означает некоторое обязательство. Так что мог получиться со штампиком, без штампика ли, но только брак и ничего другого. Ее ребенок и его привычки превращали брак с Еленой Анатольевной в нечто весьма серьезное; о таких вещах умные люди думают крепко. Кроме того, у Игоря было странное чувство, что боги на сей раз сплели для него и этой красавицы слабо ощутимое, но ощутимое все же предназначение. Что-то вроде да, но не сейчас, не сейчас. Решиться на Елену Анатольевну было нелегко даже теоретически, требовалось мужество. Возможно, став с нею близким, Игорь совершил бы самый смелый и самый правильный поступок в своей жизни. Возможно. Было чувствование чего-то в это роде.

.....