Читать книгу Удары судьбы. Воспоминания солдата и маршала - Дмитрий Язов - Страница 1

Вместе с журналистом Сергеем Тополем мы идем в Генштаб, что на Знаменке, 19. У нас назначена встреча с Дмитрием Тимофеевичем. Немного страшновато – все-таки Маршал СССР, министр обороны СССР, член зловещего ГКЧП, который не побоялся ввести в Москву танки.

Итак, немного старомодное, с мраморной лестницей, здание Генштаба, снующие по нему люди, гражданские и военные, огромный кабинет, за большим письменным столом – Язов.

– Здравия желаю, товарищ Маршал Советского Союза! Старшина пограничной службы Тополь по вашему приказанию прибыл! – гаркнул Сергей.

Язов улыбнулся. Вот и познакомились. Крепкое рукопожатие, внимательный взгляд. Одиозный персонаж 90-х годов (СМИ постарались) оказался тонким, интеллигентным, очень тактичным, внимательным собеседником. Превосходная память и чувство юмора сделали беседу интересной.

– Когда началась война, вы прибавили себе год и попали под призыв 1924 года, из которого выжило всего три процента. О судьбе поколения этого года написано достаточно много воспоминаний, книг. Одна из них, самая жесткая, «Прокляты и убиты» Виктора Астафьева, сибиряка, как и вы…

– Я ее читал. Считаю, что там много вранья. Астафьев служил телефонистом, многого о настоящей войне, о подготовке резерва, мог не знать. Мне ближе артиллерист Юрий Бондарев.

– Какая из наград вам особенно дорога?

– Фронтовой орден Красной Звезды.

– Дмитрий Тимофеевич, как становятся министром обороны?

– Ночью меня разбудил зять и сказал, что звонил Соколов[1] и попросил, чтобы я связался с Ахромеевым[2]. Я связался с Сергеем Федоровичем, и тот сказал, что меня вызывают к 10 часам утрам на политбюро. За день до этого в Берлине шло консультативное совещание первых лиц Варшавского договора и министров обороны. В тот день (а это был День пограничника) Руст[3] посадил свою «сессну» на Красной площади. По этому поводу политбюро всю ночь готовило совещание. Я у Ахромеева спросил, что с собой взять, а он сказал: решай сам. В 10 часов совещание началось. Заслушали доклад главного маршала авиации, командующего ПВО. Затем всех военных попросили пройти в соседнюю комнату. Через полчаса нас позвали. Горбачев сказал, что они решили назначить меня министром вместо Соколова. Я начал отказываться. Горбачев спросил:

– Ты сколько служишь?

– Пятьдесят лет, – отвечаю.

– Ну, так иди и принимай дела.

Я и пошел.

– Вы с Горбачевым раньше были знакомы?

– Как только он стал генсеком, приехал он на Дальний Восток. Я его встретил, войска показал, хозяйство. Он обратил вынимание на то, что в солдатских столовых белый и черный хлеб лежал на тарелках нарезанный как на гражданке. Он поинтересовался, почему хлеб не в пайках. Я объяснил, что солдаты пайку не съедают, кидаются им. И что я принял решение хлеб подавать резаным. И солдат сыт, и экономия большая получилась. Около девяти тысяч тонн. Горбачев удивился. Проверил по бумагам и говорит: «У тебя тут целый совхоз». А у меня их целых четыре было. Похвалил. Потом, когда решали, кого назначить министром обороны, он, наверное, об этом вспомнил.

– Горбачев со всеми на «ты» был?

– Да. Такая манера. Потом к нам еще Ельцин приезжал знакомиться. Этот уже со всеми на «вы» разговаривал.

– А как министры дела сдают-принимают?

– Соколов отдал мне ключи от сейфа и пригласил в кабинет девять полковников, приставленных к «ядерному чемоданчику». Показал, как с ним обращаться. А потом я пошел по кабинетам своих заместителей. Интересовался, будут ли они со мной работать или нет.

– Они могли отказаться?

– Могли. Вдруг я кого-то ненароком обидел. Но не отказались. А если бы отказались – заставил. И я подписал свой первый приказ о своем назначении.

– У вас не было желания встретиться с людьми, которые вас арестовывали, допрашивали? С теми, о которых вы пишете в своих мемуарах? Поговорить, поглядеть им в глаза? Может быть, дать пощечину?

– Нет у меня такого желания. Эти люди меня не интересуют. Степанкову[4] приказали, вот он и старался. А насчет пощечин, то я выше этого. Никогда хулиганом не был. Могу только сказать, что я еще не был арестован, следствия и суда еще не было, а нас, членов ГКЧП, какой-то Нуйкин[5] уже обозвал хунтой. Публично.

– А как с вами следователи обращались?

– Вежливо, то по фамилии, то по имени-отчеству. Грубостей не было. Первый допрос был без свидетелей, адвокатов супруга не смогла найти, так как была нездорова.

– А что ж «хунта» до конца дело-то не довела?

– Да никто ничего доводить и не собирался. Единственное, что мы четко знали, – что нельзя страну расчленять. Все надеялись на Горбачева. Поэтом к нему в Форос поехали. То, что он говорил, что у него связи не было, вранье. «Ядерный чемоданчик»-то при нем был. Стало быть, и связь была.

– Кстати, о Форосе. Вы довольны, что Крым вернули?

– Конечно.

– А почему вы амнистию приняли? Варенников-то от нее отказался.

– Варенников[6] все правильно сделал. А меня все равно бы за танки в Москве осудили. За то, что асфальт порушил, денег много насчитали.

– С чего, по-вашему, развал СССР начался?

– С законов, которые Ельцин стал принимать и которые стали выше законов Советского Союза. Ельцин своей борьбой с привилегиями всех обманул.

– Можете рассказать о преемниках?

– Меня, я уже был арестован, на посту министра обороны сменил мой заместитель, начальник Генерального штаба генерал армии Михаил Алексеевич Моисеев. Пробыл он и. о. министра всего сутки. За это время решили, что он «мой» человек, и высказали ему недоверие. Горбачев и Ельцин вызвали еще одного моего заместителя – главкома ВВС Шапошникова[7]. Горбачев ему и говорит – с этого дня вы министр обороны. Шапошников отвечает, что он летчик и министром быть не может. На что Ельцин подтолкнул Горбачева, давай, мол, подписывай его на должность.

Когда СССР развалили, должность министра обороны РФ занял командующий ВДВ Павел Грачев. Нужно сказать, что ни Шапошников, ни Грачев на своих предыдущих должностях не были допущены к мобилизационной работе. И времени для вхождения в должность у них не было. Я же, перед тем как стать министром, полгода изучал, что где лежит. А ему день дали. К Грачеву я хорошо относился. Но он не был стратегом.

Игорь Родионов, когда стал министром, все к Ельцину приставал, что армию кормить надо, а не представительские машины для чиновников за границей покупать.

Следующими были «шахтный» (ракетчик) генерал Игорь Сергеев, Сергей Иванов и «лучший» министр обороны Анатолий Сердюков, который привел за собой целый гарем из 30 женщин и чуть не угробил армию. О нем говорить не буду. За ним сейчас Шойгу убирает довольно успешно. Он мне нравится. Молодец.

– А сколько же Грачев оставил вооружения в Чечне?

– Там было оружия на три дивизии. С техникой. Вот и считайте, если на Кавказе до сих пор стреляют и взрывают.

– А вы свой партбилет так и не сдали?

– Нет.

– А взносы кому платите?

– Некому платить.

– Вышло много художественных фильмов о событиях 1991 года. Там и вы фигурируете как историческая личность.

– Я их не смотрю.

– Умер Войцех Ярузельский. Вы его хорошо знали?

– Я был с ним хорошо знаком. Он был очень хорошим человеком. Он фактически спас Польшу от ввода в нее наших войск, введя в стране военное положение. Когда Брежневу доложили, что вокруг Варшавы стоят восемь польских дивизий, ему пришлось отказаться от ввода войск.

– А вы могли бы, как он, ввести у нас военное положение?

– На каком основании? Ярузельский тогда был не военным министром, а главой государства. У него на это были полномочия. А у меня их не было.

– Вы встречались со многими политиками, главами государств. Можете назвать наиболее вами уважаемых?

– Могу. Цзян Цзэминь[8]. Цзян у нас в Москве на заводе Лихачева работал. Очень любил петь русские песни.

Ким Ир Сен[9] обеспечил по указанию Сталина мир на Дальнем Востоке.

В политическом смысле сильнее всех, конечно, был Буш-старший[10]. Воевал во Вторую мировую летчиком, был сбит и спасен подводной лодкой, разведчик – работал советником посольства США в Китае. Горбачев как-то сказал ему, что мы (СССР) хотели бы быть в полной вашей зависимости.

Ну и, конечно, Маргарет Тэтчер. Очень сильная женщина. Приехала ко мне в Министерство обороны запросто. Вместе с женой академика Сахарова Еленой Боннер в роли переводчицы. Боннер попросила пепельницу. А я же не курю. Пришлось солдату поручить найти. Тэтчер все интересовалась, почему я дивизии округов после развала Союза флотам передал. А я ей говорю, мои дивизии, куда хочу на своей территории, туда и перевожу. И напомнил ей, как она воевала с Аргентиной на Фолклендах, дескать, мы же вас об этом не спрашивали. Она оценила.

– Теперь о Кубе. Это правда, что офицеры вашего полка, узнав, что они будут участвовать в операции «Анадырь», захватили с собой в командировку шапки-ушанки?

– Да. Вот такая секретная была операция. Все действительно думали, что их на Север отправляют.

– То есть никто из них, в том числе и вы, не знал, что вас направляют на Кубу?

– О том, что мы идем на Кубу, мы узнали, вскрыв пакет, проходя скандинавские проливы. Там были сугубо географические сведения. Ни о флоре и фауне острова, ни о его климатических особенностях ничего сказано не было. Об этом мы все скоро очень пожалели. А во втором пакете, который вскрыли уже в Атлантике, был назван порт прибытия.

– Это правда, что с вами на Кубу был послан полковой оркестр?

– Да. В бой же идут под музыку.

– Про то, как ваш полк нес службу на Острове свободы, вы подробно написали в своей книге. Вот как вы возвратились домой и как вас встретила Родина, можете рассказать поподробнее?

– Встретил нас дурак – начштаба 11-й армии. На Кубе мы сильно поизносились, шинели съели мыши, а он сказал, что, пока не оденетесь по форме, на берег не пущу. И вот 900 человек оделись кто во что смог. Через сутки нас всех рассчитали. Солдат демобилизовали, офицеры разъехались к местам прежней службы.

– Как вы думаете, какая другая армия смогла бы так, тайно перебросить 1269 человек через океан?

– Американцы потом попробовали. Посадили в трюм 300 человек, и они трех дней не выдержали. А мы неделями шли.

– Вы фактически вернулись в армию в должности генерального инспектора Минобороны России. Как это произошло?

– После отставки мне звонили бывшие подчиненные с просьбами проконсультировать, посоветовать, помочь. В Кремле, узнав об этом, отдали соответствующее распоряжение. И я начал работать официально. Вот кабинет в Генштабе на Знаменке дали.

– Да, кабинет хорош, почти стометровый. Опять же на столе много телефонов, правительственные «вертушки» стоят. Что, и с президентом связь есть?

– Могу и с ним поговорить. Меня ни в чем не ограничивают.

– А что у вас в сейфе? Не секрет?

– Какой секрет? Кто в наше время документы в сейфе хранит? Книги там лежат.

– С товарищами по ГКЧП встречаетесь?

– Да уже почти никого не осталось. Лукьянов[11] жив, Бакланов[12], Тизяков…[13]

От сумы и от тюрьмы не зарекайся. Фронтовик, пробившийся в военную элиту из самых низов, с формулировкой «за измену Родине» оказался в Матросской Тишине, а вышел на свободу уже в совершенно другой стране. Стало ли это для него личной трагедией? И для всех тех, кто давал присягу и верой и правдой старался служить своей Родине? Об этом и многом другом Дмитрий Тимофеевич рассказал в книге «Удары судьбы. Воспоминания солдата и маршала».