Реклама. ООО «ЛитРес», ИНН: 7719571260.
От автора. Философия творчества[1]
Стихотворения разных лет
О, tempora! О, mores!
Один
Озеро
Вечерняя звезда
СОН
Гимн Гармодию и Аристогетону
Имитация
Духи смерти
Песня
Счастливейший день
Романс
Сонет к науке
«Прежняя жизнь предо мной…»
Мечты
Волшебная страна
«Мне в юности знаком был некто…»
Страна фей
К ручью
К * * *
К * * *
К * * *
«Нет королей господней властью…»
К Елене
Стансы
Одной в раю
Мисс Луизе Оливии Хантер
Строки в честь эля
Гимн
К Марии
Долина тревоги
Город на море
Колизей
Эльдорадо
Червь-Победитель
Колокольчики и колокола
Долина Ниса
Страна снов
Заколдованный замок
Айрина[5]
Спящая
Сон во сне
Леонени
В альбом[6]
Валентина[7]
Энигма[8]
Свадебная баллада
Лелли
Пэан[9]
Линор
Ворон
Ворон
Ворон
Улялюм
Молчание
Занте
«Недавно тот, кто пишет эти строки…»
Израфель
«Из всех, кому тебя увидеть – утро…»
Моей матери
К Энни
«Один прохожу я свой путь безутешный…»
Аннабель ли
Маргарет
Октавии
Айзеку Ли
Акростих
Строки Джозефу Локку
Поэмы
Тамерлан
Аль Аарааф[10]
Чарльз Диккенс в своей заметке, которая лежит предо мною, касаясь сделанного мною разбора внутреннего механизма его «Barnaby Rudge», говорит: «Знаете ли вы, между прочим, что Годвин написал своего „Калеба Вильямса“ с конца? Он начал с того, что опутал своего героя целою сетью затруднений, составляющих предмет второго тома, и затем, чтобы сочинить первый, стал изыскивать всякие способы для оправдания того, что́ уже было сделано».
Не думаю, чтобы Годвин держался буквально такой системы сочинения – да и то, что́ он сам говорит по этому поводу, не вполне согласно с идеею Диккенса, но автор «Калеба Вильямса» был слишком хорошим художником, чтобы не сознавать всей пользы подобного приёма. Очевидно, что всякий план сочинения, достойный называться планом, должен быть настолько разработан, чтобы предвиделась развязка, прежде чем перо коснется бумаги. Только имея постоянно перед собою готовую развязку, мы можем сообщить плану характер причинности и последовательности, согласуя все мелочи, а в особенности общий тон произведения с развитием нашего намерения.
.....
Теперь главный desideratum был следующий: какой же будет повод для постоянного употребления одного и того же слова: больше никогда? Замечая некоторую трудность в приискании благовидного и достаточного повода для постоянного подобного восклицания, я вскоре нашёл, что эта трудность происходила от предвзятой мысли, будто слово, так упорно и монотонно повторяемое, должно быть произносимо человеческим существом; – будто, в сущности, препятствие состояло в том, чтобы согласовать такую монотонность с отправлениями разума в существе, призванном к повторению слова. Тогда мгновенно у меня возникла идея о существе неразумном и однако же одарённом словом, и весьма естественно прежде всего представился мне попугай; но он тотчас же был заменён вороном, так как последний, будучи также одарён словом, несравненно более соответствовал печальному тону поэмы.
Итак, я, наконец, дошёл до концепции ворона – предвестника несчастий – упорно повторяющего слово: никогда больше! в конце каждой строфы в поэме, написанной в печальном тоне и заключающей в себе около ста стихов или строк. Тогда, не забывая намерения достигнуть возможного совершенства поэмы во всех отношениях, я спросил себя: из всех печальных сюжетов, какой сюжет самый печальный, по общему понятию всего человечества? – Ответ был неизбежный: – Смерть. А когда, сказал я самому себе, этот самый печальный сюжет бывает самым поэтичным? – На основании всего мною прежде сказанного легко отгадать ответ: – Тогда, когда он тесно соединён с красотою. Итак, бесспорно, что смерть прекрасной женщины есть самый поэтический сюжет в целом свете, и в равной степени несомненно, что уста любящего человека будут наиболее пригодны для развития подобной поэмы.
.....