Читать книгу Остров. Потерянные Боги - Эдуард Береснев - Страница 1

Когда наступил вечер и за его спиной остался наполненный лишь скукой и серостью день пути, холмы все это время возвышающиеся на горизонте не приблизились к нему и на метр. Гордые и упорно не спешащие идти на встречу, они продолжали вызывающе глядеть на него даже в те моменты, когда уходящее в небытие дневное солнце уступало место своему ночному собрату. Лишь шапки вершин, слегка искрились и отдавали алым цветом, словно гаснущие в горне угли, не способные больше передать свой жар металлу в умелых руках кузнеца, оставляя его работу на завтра и заменяя ее очередным моментом отдыха.

Тан устало опустился на землю и начал растирать опухшие от долгой ходьбы ноги, припоминая, когда в последний раз ходил так долго и много. «Наверное это было на пути из Ватры, в тот момент, когда он направился к воздушникам для получения своего очередного образования». Дальше все было как-то быстро. На бегу, на лету, он постоянно спешил, словно хотел успеть пожить как следует, но так и не смог исполнить это. Жизнь, какой бы она не была, не могла дать ему то, что он так требовательно у нее просил, постоянно направляя по ложному пути, по чужим следам и кривым дорожкам.

Оставив сапоги рядом с собой, он с наслаждением вытянулся на земле, чувствуя идущее от нее тепло, дарящее ему защиту и спокойствие. Стоило ему только захотеть, и он уже знал, где среди бескрайнего поля пробивается ближе к поверхности родник, а где в норе, отходят ко сну мыши, свернувшиеся плотным клубком, грея не только себя, но и остальных.

Он словно видел это все вживую, хотя и не прилагал особых усилий. Земля, Мать-Земля стала для него открытой книгой, которую он уже познал, неоднократно перечитывая и перелистывая зачитанные до дыр страницы, но тем не менее она все еще оставалась для него загадкой. Тайной, которую он хотел постичь, секретом, который он хотел разгадать и вопросом, на которую долгое время искал ответ.

Лучи уходящего солнца в последний раз окрасили горы в ярко-алый цвет и вспыхнув невиданным доселе огнем растворились в темном, словно измазанным дегтем небе.

«День умер» – подумалось ему, и он закрыл глаза, словно принимая разлитую вокруг себя темноту. Становясь с ней единым целым, таким же огромным и необъятным. Ветер принес с холмов холод и он, отмахнувшись от него, как от назойливого мальчишки, требующего сказку, уснул, продолжая кутаться в теплых объятиях Матери-Земли.

Впервые за долгое время ему не снилось ничего, или Тану так показалось. Но, когда он проснулся, отдохнувшим было не только его тело, но и разум.

Оставленные на ночь без присмотра холмы словно бы в насмешку показались еще дальше, а весь их вид сквозил презрением перед смертным который не в состоянии даже представить сколько уже лет они вот так вот обманывают проходящих мимо, лишая тех всякой надежды на их покорение.

– Черт с вами! – проговорил он вслух и призвал на помощь ветер, который все это время услужливо оставался рядом, так и не растратив припасенного еще с вечера холода, окутавшего Тана с головы до ног и заставляющегося поежиться от неожиданной проказы.

Взмыв высоко над землей, он уже в воздухе надел второй сапог и не раздумывая больше ни секунды отправился в сторону хмуро осунувшихся и прижимающихся к самой земле гор, которые поняв свою ошибку постарались поскорее убраться с пути и не мешать тому, кто только прикидывался обычным путником, позволяя немного поиграть с собой. Но игры есть игры и необходимо знать когда следует остановиться.

Заснеженные верхушки промелькнули под ним с такой скоростью, словно сами постарались поскорее остаться позади него и больше никогда не мешаться под ногами, а этого в целом было и достаточно. Быстро оглядевшись по сторонам, Тан немного отпустил поводья и ветер замедлив скорость спустил его по широкой дуге прямо рядом с небольшой рощицей, наполненной янтарной зеленью раннего утра, когда каждый листок хранит в себе целый океан россы, способный утолить жажду любому, кто знает как правильно ее искать.

Вдоволь напившись, Тан медленно пошел вперед, аккуратно раздвигая перед своим лицом ветви и стараясь ступать как можно осторожнее, чтобы не потревожить еще не успевших проснуться лесных обитателей. Есть ему не хотелось, а сидеть без дела и дальше было попросту бессмысленно, поэтому он и продолжил свой путь, надеясь в скором времени выйти к дороге ведущей в какую-нибудь деревню или самой деревне. Сверху он не заметил ничего не обычного, поэтому и старался не спешить, ведь разницы в том, когда эта встреча произойдет нет. Будь то вечер или обед следующего дня, обязательно какое-нибудь присутствие человека выскочит к нему на встречу даже в том случае, если он всеми силами будет старательно избегать этой встречи.

Пользоваться и прибегать к помощи стихий, он пока не решался, по той лишь причине, что для него все еще было загадкой то место куда он попал ухватившись за холодную руку своей провожатой, которая не глядя на опасность ступила за ним в жерло вулкана в тот самый момент когда он даже не подозревал о ее помощи.

Он некоторое время раздумывал над подарком столь неожиданной помощницы, но постоянно спотыкался на своем пути, заставляя мысли убегать куда-то прочь от назойливой темы, которая, по-видимому, еще слишком сложна для того, чтобы понять ее. Во всяком случае он понимал одно: гордость, какая бы она не была, странная вещь по своей натуре, и она не даст ему долгое время быть в долгу за оказанное ему великодушие, но чем расплатиться по этому счету, он пока даже и не подозревал.

Так же как раннее утро превращается в день, день медленно клониться к вечеру и весь окружающий мир твердит о том, что очередной закат спешит к нему на встречу с полной уверенностью в том, что каждый успел к нему подготовиться. Дела наконец-то завершены, а новые оставлены на потом. Тан почувствовал, приближение вечера еще за долго до оного. Солнце только взобралось на самый вверх и пока не спешило устремляться в низ, как ветер переменился, а птицы успевшие налетаться за отмеренный им срок ненадолго успокоились в своих гнездах притихнув в тревожном ожидании.

Вдохнув полной грудью, он уловил запах чего-то нового, но вполне знакомого, чтобы тревожиться. К свежей листве, которая пахла выпитой росой, к коре деревьев, наполненной солнечным светом, добавился аромат влаги, которая несется впереди дождя оповещая каждого о его скором приходе и прогоняя с дороги задержавшихся путиков.

Тан внимательно осмотрелся по сторонам ища, где бы ему крыться и переждать приближающую непогоду. Он прекрасно знал, что ей хватит и часа, для того чтобы оставить эти места до следующего своего визита и убраться прочь, но и этого часа было достаточно для того, чтобы он промок до нитки даже пользуясь своими силами. Какой бы великой мощью он не обладал, даже обычный дождь сумеет доставить ему некоторое неудобство, а прогонять его просто так, лишь потому что он не желает становиться мокрым было бы слишком самонадеянным поступком. Дождь всегда приходит вовремя и именно туда, где он необходим. Так, кажется, говаривал кто-то из его знакомых в долгих посиделках на берегу моря, когда волна, накатывающая на берег, обретала невероятную мощь и стремилась пробить выстроенную против нее защиту.

Первые дождевые капли упали к его ногам как раз в тот момент, когда Тан успел найти укрытие под широким стволом сломанного дерева. Его верхушка, покоившаяся на земле, давно превратилась в благодатную почву, давая возможность распуститься на себе новым побегам, смело устремляющимся вверх, туда, где под многочисленными кронами оставшихся деревьев прячется яркое солнце, дарящее каждому желающему свое тепло. Он выставил руки далеко впереди себя, давая возможность дождю заполнить их полностью и после чего с наслаждением выплеснул свежую воду себе в лицо сбив тем самым оставшуюся там еще с прошлого дня дорожную пыль.

Умывшись Тан немного поколебался и решил перекусить, так как в ближайшее время ему все равно придется оставаться на месте, а как только закончится дождь он намеревался отправиться в путь, поэтому чтобы не терять лишние часы, стоит их провести с пользой, благо ему нет необходимости блуждать по лесу в поисках припасов. Все что ему нужно до сих пор находится в его наплечной сумке, которую он так и не снимал с плеча с прошлого дня.

Запустив руку внутрь, он наощупь вытащил оттуда кусок вяленного мяса, завернутый в большой древесный лист и развернув его с наслаждением уловил давно забытые ароматы домашнего очага и заботливых рук, готовивших эту еду. Жевал он молча, без всякого выражения на лице. Казалось, что Тан всего лишь на всего проглатывает откушенные куски только с одной целью, поскорее расправиться с едой в его руках, но на самом деле все предстояло совершенно иначе. За каждой крошкой, оказавшейся у него во рту и буквально тающей на языке, на него наваливались воспоминания, пережитые им. Ил, бедный мальчишка не желавший никому ничего плохого, пал смертью лишь только потому, что ему, Тану, захотелось сделать того немного сильнее. Дать понять, что он сможет достичь гораздо большего, но он выбрал совсем не тот путь, который от него ждали. И в этом он чувствовал свою и только лишь свою вину. Конечно, можно сколь угодно оправдывать себя и уговаривать в том, что он даже не предполагал, что так получиться, но это не убирало его вины. Не делало его непричастным к стольким смертям, которые повлек за собой Ил, обретя силу.

Тяжело выдохнув, словно выпуская на волю мучавшие его все это время мысли, Тан осознал, что дождь давно прекратился, а воздух сырой и мокрый начинает прогреваться под первыми солнечными лучами, успевшими выглянуть из-за разорванных серых туч.

Аккуратно сложив остатки обеда обратно в сумку, он с легкостью поднял себя на ноги и собрался отправиться дальше, как вдруг под подошвой своего сапога заметил крохотный цветок, смело выпрямивший свой стебель. Присев, он внимательно разглядел его рисунок и аккуратно сорвал мирно покоящуюся в центре сердцевину, заботливо убирая ее в сумку.

– Зачем тебе Нега? – совершенно неожиданно раздался над его головой детский голос, наполненный веселым озорством и легкими песнями, которые поют, рассевшись у костра.

Тан быстро подобрался захваченный врасплох, но тут же старательно себя успокоил, сбрасывая обуревавшее его напряжение. Сверху, на стволе укрывавшего его дерева сидела девочка лет семи и весело размахивала босыми ногами.

– С чего ты решила, что это Нега? – задал Тан вопрос отчетливо видя перед собой всего лишь ребенка, непонятным образом оказавшегося в лесу без присмотра взрослых.

– А ты, что, думал это Орпава? – усмехнулась она и быстро соскочив с насиженного места приблизилась к нему, совсем не страшась незнакомца. – Ты посмотри внимательнее, у нее волокна идут вдоль листиков, прямые как стрелы и тянуться к солнцу, а у Неги они вырастают под углом, смешно морщась.

Тан внимательно оглядел оставшийся у его ног цветок и признал свое полное поражение в этом споре.

– Действительно Нега, – согласился он и посмотрел на девочку. – А ты откуда так много знаешь?

– Так меня мать за ней каждый день посылает, я пока все руки себе не расцарапаю, домой не возвращаюсь. А после дождя, она словно сама ждет, чтобы ее сорвали.

– А зачем же руки царапать? – удивился Тан, аккуратно убирая остальной цветок в недра своей сумки. Нега была для него даже лучше. Удивительное растение, позволяющее съевшему его моментально засыпать несмотря на любые неудобства. Даже единственного лепестка, его хватает, чтобы свалить с ног адрома, что уж говорить о обычном человеке. Отвары из него иногда давали детям в племени Земли, когда те начинали чувствовать в себе силу, неспособную еще себе подчинить.

– Когда я возвращаюсь домой, а мои руки все в царапинах, мама меня любит и угощает сладкими ягодами, после чего некоторое время не отправляет в лес. Я бы ходила в него постоянно, но я слишком сильно боюсь местных обитателей.

– А кто здесь живет?

– Не знаю, – ответила она, – но мой брат говорил, чтобы я не отходила слишком далеко от дома, иначе меня украдут, и я больше никогда в него не вернусь.

– А далеко твой дом? – усмехнулся Тан, вспоминая подобные истории и в других племенах. Детям необязательно указывать на опасность. Достаточно иногда попросту не досказать правды, и они сами придумают себе страшную сказку, которой будут бояться.

– А прямо здесь, – проговорила девочка и указала в сторону кустов, которые расположились совсем неподалеку. – Я же говорю, что не отхожу далеко от дома.

– А вдруг я тот, кто собрался тебя укрась? – спросил Тан, следуя в указанную ей сторону.

– Нет, – ее лица коснулась широкая улыбка и она опрометью бросилась к кустам и открывающейся за ними широкой поляне. – Тебя я вижу, а те, кто воруют детей, не видны никому.

Услышав про невидимых Тан хотел ее спросить еще кое, о чем, вспомнив о Наблюдателях, но ее уже и след простыл, лишь где-то впереди раздавался ее веселый звонкий смех.

Решительно шагнув в ту сторону, он раздвинул мешавшие обзору заросли и остановился в оцепенении пытаясь понять то, что видит перед собой.

На небольшом пригорке, с пологими склонами расположилась аккуратная деревня, не меньше чем на сотню небольших домов, но странным было то, что весь это пригорок был окружен не сплошным забором, а изгородью состоящей из металлических клиньев вбитых в землю на равном друг от друга расстоянии и сходившимися вверху к центру, словно выгнутых сильной рукой неведанного великана. Образуя таким образом прозрачный каркас купола, эта изгородь казалось вызовом стихии возжелавшей ее покорить. Заметив след своей новой знакомой, которая как раз проскочила через два клина, Тан двинулся следом, но стоило ему только ступить на возвышение, как он тут же вновь остановился, чувствуя, как Земля, которую он все это время слышал под своими ногами оставляет его.

Сделав шаг назад, он вновь вернулся в привычные объятия медленно ласкающие его ступни даже через подошву сапог. Такого странного ощущения он давно уже не испытывал. Даже находясь в воздухе, на приличном расстояние от поверхности земли, он всегда чувствовал ее притяжение, ее заботу, но сейчас, она словно бы уходила у него из под ног стараясь спрятаться как можно дальше, на невероятную глубину где он не в состоянии ее достать.

Прикинув, что так он выглядит вполне смешно, Тан все же решился и в два прыжка оказался на возвышении и прошел сквозь изгородь, понимая, что будь он немного толще, то это было бы не так уж и легко сделать. По ту сторону на него взглянули несколько десятков пар глаз, внимательно следящих за каждым его движением.

Мужчины и женщины, взрослые и дети, одетые в странную, не по погоде одежду, они больше походили на застывшие статую, чем на живых людей. Лишь их волосы слегка шевелились под легкими порывами ветра, сумевшими попасть внутрь деревни.

Вперед вышел высокий мужчина, словно вылепленный из белой глины, которую долгое время обжигали под палящим солнцем до тех пор, пока она не приобретен бронзовый оттенок кожи не скрытой за легкой, не в пример остальным накидкой, больше похожей на плащ без рукавов, чем рубашку.

– Приветствую. Тебя. У. Нас. В. Деревне, – проговорил он, бросая в него свои слова по отдельности. – Моя дочь сообщила мне, что встретила тебя недалеко в лесу. Ты скрывался там от дождя под мертвым деревом. Это так?

Не найдя ничего лучшего, Тан лишь утвердительно кивнул, принимая предложенную его собеседником манеру. На вид он оказался гораздо старше своих лет, седые волосы аккуратно спускающиеся по плечам образовывали нечто похожее на плащ, а брови густые и белоснежные стремительно спешили друг к другу у него на переносице, превращаясь в тонкую линию, четко отделяющую усыпанный морщинами лоб от остального лица, внешне выглядящего гораздо моложе всего остального тела. Но дело здесь было именно в живых глазах, которые острыми кусочками льда пронзали Тана насквозь словно в попытке выведать все его самые потаенные секреты и тайны.

– Овад, – наконец-то пробасил мужчина и слегка отступил в сторону словно бы приглашая его войти.

– Тан, – коротко ответил он, принимая приглашение и ступая дальше, чувствуя, как в его сердце образуется пустота, которая раньше была заполнена стихиями. По мере того, как земля отказалась идти к нему на помощь, ветер, самый яростный и постоянный его спутник споткнулся о незримое препятствие и остался позади изгороди в томительном ожидании. Порой до него доносился его протяжный вой, но Тан упорно гнал его прочь, понимая, что здесь ему будут не рады.

После того как Овад представился, скульптуры, окружавшие его все это время, облегченно выдохнули и стали расходиться по домам полностью потеряв интерес к незнакомцу, что не скажешь о самом старике. Тот все так же продолжал внимательно следить за Таном, словно опытный надсмотрщик наблюдает за своим арестантом.

– Откуда держишь путь? – спросил наконец-то он, когда они остались совершенно одни. У Тана появилось ощущение, что за ним продолжают следить, хотя сам он никого разглядеть не мог.

– Из-за холмов, – выговорил он, указывая себе за спину, в сторону оставленных далеко позади гор.

– Далек, путь проделал, небось? – Овад медленно шел с ним рядом умело указывая ему направление в сторону стоявшего с другого края деревни добротного дома с каменными стенами и черепичной крышей, который на порядок выделялся среди всех остальных, хотя бы тем, что имел четыре этажа, когда все другие порой и не превышали двух.

– Это гостиница, – ответил он, предупреждая вопрос Тана. – Каждый мимо идущий в ней останавливается, на ночь-две, а после вновь дальше следует. Теплая кровать, крыша над головой и еда вкусная, что еще для путника надобно?

– Действительно, – согласился с ним Тан. – Только, что прямая дорога, которая будет после отдыха.

– В этом нет нужды, – Овад указал куда-то в даль. – В Лакан все дороги ровные, куда не поверни, он на встречу явиться, даже если спешить не станешь.

– Лакан? – поинтересовался Тан.

– Ты разве не туда путь держишь? – глаза старика вновь на короткий миг превратились в острые иглы. – Все, кто мимо проходит, обязательно туда спешат. Все славы пытаются искать, словно от этого что-то в жизни измениться.

– Находят? – Тан первым переступил порог трактира, расположенного на первом этаже, и огляделся в полупустом помещении, заставленным аккуратно сбитыми лавками и столами. За несколькими из них сидели компании, по всей видимости таких же искателей счастья, о которых говорил Овад. Это было видно по дорожной пыле покрывающей их плащи и поношенным сапогам, давно не видевшим рук умелого мастера.

– Коль умные то находят, – ответил вошедший следом Овад, – а коль глупые, то, что с них взять? Даже памяти посля себя не оставляют и назад уж не возвращаются.

– И много таких?

– С году в год все больше. Только туда спешат, а назад единицы и то лишь те, кто за интерес ходит. Все, кого здесь зришь торговцы, им деньги замен славы нужны, а с деньгами в Лакане проблем нет. Есть товар, будет спрос, есть предложение – найдется и тот, кого оно устроит.

Тан внимательно посмотрел в усталые глаза, устремленные на дно мисок, наполненных мясной подливкой.

– Не веселый у них вид, как посмотрю?

– А что с того, – осведомился Овад усаживаясь за свободный стол и подманивая Тана к себе. – Деньги не радости ждут и не радость приносят. Свободу да, но не смех. С каким трудом монеты достаются, небось знаешь, чего ж веселиться то?

Он пожал плечами и уселся рядом, на свободное место. Тут же к ним поспешил трактирщик в чистом и опрятном передники. Даже руки его, с пухлыми пальцами, были светлыми, словно он скоблил их специальным скребком, счищая с них даже невидимую грязь.

– Чего готовить-то? – от этого вопроса Тан неожиданно поежился. Голос был не в пример внешнему виду неприятный и грубый, словно два камня начали перемалывать попавшее между ними стекло.

Пока он размышлял над тем, что заказать трактирщик поставил перед Овадом принесенную с собой большую кружку, от которой распространялись бодрящие ароматы хмеля и солода. Тот с наслаждением поднял ее над столом, ощущая в руках немалый вес и сделал несколько больших глотков, после чего уже изрядно опустевшую, поставил обратно с легким стуком дна о стол, который тут же устремился эхом в распахнутые настежь окна.

– Чего-нибудь съедобного, – решился и произнес Тан, бросив на стойку небольшой камешек, горсть которых всегда была у него при себе еще с того момента, как он освоил кузнечное дело. «Любой предмет выглядит с украшением лучше, – говаривал в Ватре любой кузнец, щедро осыпая самоцветами и драгоценными камнями свое произведение – если конечно им там место. Нет места, отковыривай и клади обратно, где взял».

Правильно рассудив, что он не знаком с местными деньгами, а такие камни всегда в цене Тан не прогадал. Как только по столешнице весело заскакал кусок застывшего стекла, трактирщик тут же низко склонился и спрятав его куда-то в недра своего передника поспешил скрыться из виду, приговаривая:

– Сейчас все будет.

– Богат ты парень, – проводив трактирщика долгим взглядом произнес Овад, делая очередной глоток из своей кружки. – Небось поспешил я, сказав, что ты знаешь как деньга зарабатывается. Так камнями кидать не каждый сможет, а кому под силу, не знает их цены.

– Я кузнец, – ответил Тан, надевая одну из припасенных личин, благо во время прохода по деревне ему попалось несколько кузниц, от которых даже за десяток метров веяло теплом и потом. – И многие говорят, что не самый плохой.

– Кузнец говоришь, – Овад с любопытством почесал подбородок. – Такие деньги платят за то, что ты коняке сразу четыре подковы в ноги ставишь, держа ее на своих плечах?

Тан расхохотался, его веселила манера старика вести беседу.

– У нас кузнецы и десятой части того за жизнь не соберут, что ты за обед платишь, да и Ровка, – он кивнул в сторону кухни, – небось сейчас по всей деревне росписи оставляет, чтоб в зад тебе дать, на что услуг не хватит.

– Слишком много? – Тан немного обеспокоился столь небрежным жестом. Вероятнее всего у него в сумке нашлось бы и немало золота, что сейчас бы пригодилось куда лучше, но впредь следует более обдуманно подходить ко всякого рода решениям. У племен он был на правах гостя и платы с него не брали, во всяком случае все необходимое по большей части было для него в легком доступе, остальное же у тех же торговцев он покупал, но деньги для этого ему фактически выдавали, а здесь скорее всего положение дел выглядит совершенно иначе. Свободная деревня, вольный народ, каждый за свое держится и чужих не подпускает, если и сам Овад про деньги заговорил, упоминая с каким трудом они добываются.

– Не много, – встрял в его мысли старик, помахивая уже изрядно опустевшей кружкой в такт своей головы, словно отбивая ритм какой-то песни. – У нас и не таким считались, за куда меньшее, но ты впредь глазами гляди да ушами слушай, всяк на чужое добро посмотрит да на себя его прикинет, а дороги пускай и ровные, но всегда угол найдется, за которым и по голове могут дать. Здесь правда сейчас таких нет, да и деревня такими не промышляет, но ведь слухи далеко перед человеком бегут, глядишь и в Лакан зайдешь, а там вовсе планы на тебя уже в очередь стали. Парень вижу ты не глупый, но поступки твои умными не назову.

– Спасибо за совет, – отмахнулся Тан, немного успокаиваясь. Уж что-что, а справиться как-нибудь с дворовыми разбойниками он сумеет, правда в начале разобраться надо куда сила его над стихиями делась. Пропасть просто так она не могла, а это значит, что все от деревни зависит. – А, что Лакан, – постарался перевести тему он, поднимаясь и направляясь к горящему в камине огню – неужели кроме него и нет ничего?

– Чего ж, – удивленно посмотрел на него Овад. – Лакан и есть все, это если аккурат прямо идти. Он же на краю Латарского полуострова стоит, а за ним вода и край мира. А уж если петлять вздумаешь, то дорога в разные места может вывести, но не всегда они тебе нужны будут. Иктам, он за восходом стоит, сухо там и пыли много, потому как от воды далеко, а Нарим за уходом солнца следует, но и он пустой внутри, давно его всяк оставил, да в Лакан подался, потому как промысел ушел, а с ним и люд побежал. Так что выходит, что если дела нужны, то только прямо, все остальное крюк делать, чтоб опять в Лакан попасть.

Тан протянул руки к огню и в следующий момент чуть ли не залез в него с головой. Пламя грело, но не согревало, дарило свет, но не освещало, казалось живым, но было мертвым и отказывалось подчиняться. Он внимательно присмотрелся к древесине, на которой весело плясали языки огня и все понял. Сухие поленья были от погибшего дерева, которое пролежало под палящим солнцем не один десяток лет иссыхая до состояния прочного камня. Все живое, что могло в нем остаться давно уже исчезло, превратив эти палки в бесполезный трут, который в Ватре даже для розжига не взяли бы. Нет в нем жизни и огонь, что оно дарит, пустой.

– Овад, – повернулся он наконец к старику, пряча руки за спину, чтобы тот не заметил, как его ладони сжимаются в кулаки. – А чего боитесь-то?

– А с чего решил, что боимся?

– Странное у вас место, – обвел он взглядом все вокруг, – и люди в нем странные. Там откуда я пришел все иначе.

– И там куда пойдешь, – обмолвился старик – все тоже иначе будет. Ровно только если на месте стоишь, а шагая в стороны везде криво.

– Ты не ответил? – Тан видел, как старик напрягся и сонное оцепенение, которым прикрывался все это время раз спало с него. Теперь на Тана глядел не мужчина в годах, а воин, который под свободной одеждой скрывает мышцы, полученные не от работы с плугом, а от махания мечом и натягивания тетивы. Мышцы, которые каждый день требуют тренировок и получают их.

– А чего ты так всполошился? – речь Овада стала обычной. Из нее исчезли стариковские интонации и хриплый тон. Вслед за внешними изменениями до Тана донеслись и внутренние. «Таким голосом, – подумалось ему, – впору командовать в пылу сражений, а не в поле петь».

– Странно просто, – заметил он, вновь возвращаясь на свое место. – Деревня у вас слишком необычная. От мира отгородились, хотя и на виду все. Ты вон сам, даже не пытаешься скрывать, что под рубахой латы.

Овод одернул рукав, из-под которого выбилась часть наруча и поднявшись двинулся к огню, попутно прихватывая на одном из столов глиняный кувшин. Быстро оглядевшись по сторонам, он вывернул содержимое кувшина на пламя и дождался пока то полностью не исчезнет. Мелкие угольки, которые, по-видимому, остались еще теплиться в очаге он бесцеремонно затоптал ногой.

– Проницательный, не то, что остальные, – он махнул в сторону сидевших, которые как могло показаться и вовсе не обращают внимания на происходящее и вернулся к своему месту. Внимательно изучив дно пустой кружки, Овад вздохнул и продолжил, вновь впустив в голос прежний тон – В корень зришь и видишь там то, что остальные пропускать стараются. И шагал ты странно, словно земля для ходьбы не гожа и дышишь до сих пор так, как будто надышаться пытаешься, а руки твои прямиком в огонь лезли, да видать не нашли там того, чего искал.

Он смерил Тана долгим вопросительным взглядом, более хмурым и настороженным чем прежде. Тан ответил ему тем же и на некоторое время над ними повисла долгая тягучая тишина, не прерываемая никакими звуками. Могло показаться, что они даже дышать перестали, боясь ее нарушить. Но, как бы то ни было, любой звук, приводит к краху этого тонкого купола, а тем более если это звук сопровождается грохотом входных дверей и быстрым топотом сапог.

В зал влетел трактирщик, неся на руках объемистый поднос, заставленный всевозможными яствами. На разгоряченном лице блуждала виноватая улыбка.

– Прошу, – подал он голос окончательно обрывая нить тишины, которая еще могла сохраниться. – Все самое свежее, только что приготовлено.

Выставляя на стол поочередно тарелки, наполненные ветчиной и копченостями, овощами и хлебом, кашей и густым супом, в который для убедительности даже была вставлена ложка, не шелохнувшаяся во время всех манипуляций, он то и дело приговаривал.

– Все самое лучшее. Даже хлеб наисвежайший, минуту назад еще на теплых камнях свой бок грел.

Вслед за тарелками, он выставил на стол и несколько кувшинов с вином, от чего горячий пар вздымающийся над едой на некоторое время опал, под сильным натиском дорогого вина, слишком терпкого, чтобы его ароматы поднимались к потолку и слишком крепкого, чтобы уступать свое место чему-то другому.

– На верху уже готова чистая комната, – произнес Ровка, как правильно запомнил его имя Тан, высыпая на стол приличную горсть разномастных монет, наполнивших все вокруг мелодичным звоном. – и теплая вода в кадке. Если господин желает, то может измыться до тех пор, пока та не остынет и потребовать новой порции. Я всегда буду рад услужить.

– Не либези, – отмахнулся от него Овад, как от назойливой мухи, – лучше еще принеси.

Он помахал перед его лицом своей пустой кружкой.

– Оставь, – остановил его Тан, выбирая из кучи монет несколько на его вид не самых дорогих и бросая их трактирщику, – мне все равно столько вина не выпить в одиночестве.

Трактирщик покорно склонился, при этом умудрившись всего лишь умело кивнуть головой в знак согласия и тут же поспешил удалиться, не поворачиваясь к гостю спиной, держа на виду руки с зажатыми в них монетами.

– Кузнец говоришь? – Овад проводил Ровку взглядом и вновь посмотрел на Тана, – а цену деньги не знаешь. За половину того эту халупу выкупить можно, а за целый так и вместе со всеми, кто здесь сидит.

– И с тобой? – поинтересовался Тан, разливая густое вино по кружкам, отчего аромат стал еще более насыщенным.

Овад словно не заметил насмешки или сделал вид, что не расслышал. С шумом выдохнув, он сделал большой глоток и отставив кружку в сторону довольный, вытер рот тыльной стороной ладони.

– Где ж кузнецам такие деньжищи платят? Может и я там подработать смогу.

– Может и сможешь, – ответил Тан попробовав вино. Такое пить ему еще не доводилось. Сладкое как мед, оно оставляло на языке аромат свежих трав и привкус морского прибоя. Горечь древесной коры и свежесть рассвета, закутанного в ранний туман. – Хорошее вино!

Овад лишь удовлетворенно хмыкнул и на некоторое время на стол вновь опустилась тишина, прерываемая только пережевыванием пищи и стуком ложек о дно миски.

Когда наконец-то с едой было закончено, Тан устало откинулся на спинку стула, выдыхая скопившийся в груди воздух. Так плотно поесть ему не удавалось уже очень давно, ну или по крайней мере, он сам уже не мог припомнить, когда такое случалось.

Овад, запустил руку за пазуху и выудив оттуда холщовый мешочек на шнурке умело его развязал и достал из него набитую табаком трубку. Его пальцы заботливо ощупали повидавшее лучшие времена дерево и посильнее утрамбовали табак, после чего он некоторое время ее раскуривал выпуская к потолку огромное облако дыма, остававшееся там в отсутствии хоть какого-то дуновения.

– Ну так что, – наконец-то он вновь обратился к Тану. – Расскажешь куда путь свой держишь или молча уйдешь?

– И сказал бы, – наконец-то решился на малое откровение Тан, – да сам пока не знаю, что ищу, а как найду и понять не смогу то ли мне надо.

– Коль не знаешь, чего от жизни хочешь, – не отступал Овад, – может скажешь, что в ней бросил?

– И что оставил не скажу, – на губы Тана наползла горькая улыбка. – Много всего, сразу и не вспомнишь. Семья, друзья. Все бросил, а для чего не знаю.

– И как же тебя угораздило то?

– Не угораздило, старик. Сам решился, сам выбрал, сам захотел.

– Странный ты, – Овад говорил это с неким чувством сожаления, читающимся у него в глазах. – Чего хочешь не пойми, что ищешь не знаешь, а зачем бросил и сам сказать не можешь. Видел я пару раз похожих. Мимо шли, но шли уверенно, назад не глядели, огонь в глазах горел.

Он замолчал. На слишком долгое время замолчал, опуская голову и не глядя на Тана, который обратил внимание, что перед этим в глазах Овада пылали отголоски похожего огня, про который тот говорил.

– Ты Бог? – наконец-то не выдержал Овад и задал так долго мучающий его вопрос, которым он задавался с первых минут пребывания Тана в деревне. – Аль обычный человек как все остальные?

– Бог!? – приподнялся со своего места Тан, внимательно следя за реакцией старика.

Вместе с его вопросом замолчали и караванщики, сидевшие неподалеку. Даже трактирщик, ловко протирающий глиняные бутылки с сургучными пробками на горлышке, замер в томительном ожидание искоса поглядывая на столик.

– Он, – кивнул Овад. – Один из тех, что живут дальше, к морю? Гай или Бранд? – Он закатил глаза припоминая правильно ли вспомнил когда-то слышанные имена. – Кажись так, не ошибся.

– О каких богах ты говоришь? – Тан чувствовал накатывающее на него волнение, проходящее по всему его телу.

– Тех, что к теплу близко? Мы то последняя деревня, на пути к ним. Дальше ихние земли и угодья, даже люди, что там живут им жертвы носят и сами после, благ просят. Вот я и решил, что ты один из братьев, на сестер то ихних ты не шибко похож.

– Там еще и сестры? – если сказать, что Тан удивился, то уж лучше и вовсе не говорить ни слова. – Сколько их?

– Четверо, – отмахнулся Овад. – Два брата и две сестры, все как на подбор, сильные, неведома как места под небом хватает. Другие бы давно уже друг другу в глотки вцепились и перегрызлись, а эти бок о бок живут, словно и не надо им чего другого. Хватает того, что есть.

Потянулись долгие мучительные минуты раздумья. Тан вспоминал все, что услышал, находясь в племенах. Каждую историю, которую рассказывали у костра, каждое слово, всплывающее в нечастых разговорах. Было четыре бога, по одному на каждую стихию, но их давно уже нет, они ушли, оставив свои племена в одиночестве и сейчас выходило так, что это либо те, о ком твердили на острове, либо просто кто-то из племен, отправившийся с него и остановившейся в понравившемся месте.

Он пристально взглянул на сидящего на против Овада, замечая крошечный огонек, горящий в его груди. «Человек, – вздохнул Тан, незаметно оглядываясь на остальных. – Все здесь люди, а это значит, что и Ил был бы для них богом, если бы оказался здесь».

– Чего умолк? – Овад вытряхнул погасший табак из трубки и перед тем, как убрать ее обратно, вновь заботливо наполнил, не проронив мимо и крошки. – Задумался, а думы к добру ли ведут, коль о плохом мысли.

– Не о плохом размышляю, – отмахнулся Тан. – Просто слышал я много о богах и хорошего и плохого, но те, кто о них рассказывал все как один твердили, что нет их уже слишком давно.

– А чего ж нет, – удивился Овад вновь отпивая из кружки – когда вон они, рядом, только руку протяни и найдешь.

– И далеко до них?

– Ну если прямиком, то к дню пути еще неделю добавь и доберешься, а если в петли уйдешь, то и в два раза длиннее станет. Они все у Лакана живут, по паре переходов от него, каждый в своем месте, ближе всего получается та, что по земле ходит, да следы за собой оставляет, которые тут же цветами распускаются, а дальше та, что над волнами властвует, да в пене морской отдыхает. Братья аккурат по бокам живут.

– Те города что ты говорил, – спохватился Тан. – Один сухой и горящий, а второй с ветром не стихающим?

– Иктам и Нарим, – отозвался Овад. – Все верно.

Уже поздно ночью, когда Тан поднялся в свою комнату, после долгого разговора, в котором он пытался выведать у старосты, кем в действительности оказался Овад, он размышлял над тем, что вместо ответов, старик подкинул ему новую порцию вопросов. Конечно, Овад рассказал многое, если не больше, чем знал сам, но особо интересного в его словах не было, кроме местонахождения каждого из четырех богов и дорог, которые к ним ведут. Он так же упомянул, что часто туда идут караваны с той стороны стены, но следующий будет аккурат через пять восходов, когда соберется большее число торговцев, чем есть сейчас. По паре человек, гулять в тех землях опасно. Попадаются и разбойники, да и честный люд, который нет-нет, да выйдет на встречу в желании стать еще честнее, за счет других.

Сбросив с себя вещи, он устало опустился в успевшую уже остыть воду и тут же выскочил из нее так, словно она могла причинить ему боль.

Аккуратно приблизившись к ванне, он внимательно взглянул на ее содержимое. Вода была чистой, в этом не было никаких сомнений, он прекрасно видел в тусклом свете луны, ровные доски из которых состояло дно, но она не несла той живительной прохлады, которую он ждал. Даже капли россы собранные Таном ранним утром с древесных листьев в роще, неподалеку от деревни, обладали большей силой, чем та жидкость, которая сейчас даже не шелохнулась под его взглядом. Он мысленно потянулся к ней и отчетливо услышал отказ, неповиновение, не желание подчиниться. Ровная, гладкая поверхность была мертва, как и все остальное, что его окружало.

Не решившись даже ополоснуть лицо, он сел на кровать и взглянул на стоявший рядом с ней небольшой столик. Трактирщик позаботился о том, чтобы щедрый гость ни в чем не нуждался. Здесь было все, что могло понадобиться. Краюха свежего хлеба, сыр, нарезка из копченостей, а также вяленая рыба, услужливо ожидающая пока, кто-нибудь коснется ее золотистого бока. В кувшине мирно покоилось вино, не такое терпкое как то, что он пил в трактире, но не менее вкусное. Впитавшее в себя аромат муската и мяты, спелых яблок и лесных ягод. Освежающее, дарующее ясность и прочищающее мозги лучше, чем что бы то ни было.

– Ну ладно, – тихо произнес он и лег на кровать, выбирая удобную для себя позу, чтобы тело не затекло от отсутствия движений. – Посмотрим, что у вас есть, и что вы от меня скрываете.

Тан закрыл глаза и с шумом выдохнул остатки скопившегося в груди воздуха. Если внутри деревни, даже ветер стоит на месте, то почему бы самому, не стать ветром?

Окинув комнату словно бы со стороны, он медленно просочился под дверью и оказался в длинном коридоре. Тан даже не удивился, когда заметил стоявших там стражников, которых видимо оставил Овад, уж сильно переживающий о безопасности гостя или о том, чтобы тот ненароком не шлялся по округе без должного присмотра. Лишь на короткий миг, он вглядывался в их спокойные и сосредоточенные лица, после чего отправился дальше, минуя лестницу и выходя из опустевшего трактира на улицу.

Деревня, погрузившаяся в сон, хранила молчание. Звуки, еще недавно обильно наполнявшие ее отправились на покой вслед за живущими здесь людьми, мирно спящими в своих постелях. Тан некоторое время слонялся без дела, просто был, просто существовал, заглядывая в те места, которые видел еще днем. Коснувшись воды в поилке лошадей, разбросав угли в угасающем горне, он везде встречал это молчаливое неповиновение. Ответную тишину, на его призывы. Все внутри этой деревни отказывалось слушаться его так, словно он никогда и не мог приказывать. Все, чего он касался, сторонилось его прикосновений. Все, кроме людей. Пускай и спящие, они тут же начинали ворочаться во сне, стоило ему потревожить их волосы, коснуться лица, дотронуться до руки. Мужчины, женщины, дети – это были воины, не снимающие своих доспех даже наедине с самими собой, лишь малые дети, не в состоянии стоять на ногах, были лишены этого облачения, все же остальные словно ждали нападения, в любую минуту готовые принять бой.

«Чего они бояться? – размышлял он, пробираясь в каждый дом и долгое время стоящий у постелей. – К чему готовятся»?

Ответом ему служила тишина.

Спустя долгие часы, когда первые лучи солнца начали освещать далекое небо, он нашел и дом старосты. Овад мирно дремал, устроившись на широкой лавке и закинув руку за голову. Его грудь вздымала умело выделанный кожаный доспех, но Тана привлекало не это. Он не мог не смотреть на маковое зернышко, мирно покоящееся у него внутри. Он видел такие у каждого жителя. Все они были людьми, но все они могли стать кем-то большим, чем люди.

Долгие, томительные минуты тяжелого раздумья, провел он, не спуская глаз с тусклого огонька и наконец решился. Потянувшись к нему, он вдохнул в него жизнь, сделал гораздо больше. Тан чувствовал как сам он, становиться меньше, словно часть его нового, легкого тела обретает свое собственное сознание, но это не беспокоило его и не причиняло ему каких-то неудобств.

Овад, потревоженный чем-то неосознанным, задышал чаще, чем обычно, а его рука метнулась к груди, словно прижимая ее, давя со всей силой и наконец-то открыл глаза и сел так быстро, что Тан даже отпрянул от него, страшась, что старик заметит его рядом с собой, но вместо этого тот лишь ощупывал свою грудь. Его хриплое дыхание, постепенно становилось прежним, а рука вновь расслабилась.

Оглядевшись по сторонам, он тихо поднялся с лавки и не поднимая лишнего шума направился к выходу из дома. Тан боролся с желанием проследить за ним, но в конце концов бросил эту затею.

Оставленное им тело, блаженно вытянулось на кровати, неся успевшим заскучать мышцам облегчение, наступающее после того, как по нему пробегаться миллионы крохотных лапок невидимых насекомых, укалывающих все на своем пути. Тан открыл глаза, вновь привыкая к ставшему неожиданно узким и серым миру и с жадностью осушил кубок с вином.

Рассвет только начинал освещать все вокруг, будоража и возвращая к жизни деревню, вновь вдыхая в нее звуки. Тан слышал, как кузнец раздувает меха, а пекарь вымешивает тесто, как начинают ворочаться до этого спящие люди, под первыми тусклыми солнечными лучами заглядывающими к ним в окна. Совсем скоро они вновь вернуться в свои тела из сладких грез, которые подарил им сон. Некоторое время он просто лежал, ловя разливающуюся вокруг жизнь. За дверью послышались легкие шаги, и он понял, что стража, оставленная на ночь, покидает свой пост оставляя его наедине с самим собой. Проснувшийся в такую рань трактирщик, гремит внизу посудой, расставляет поднятые с вечера стулья и протирает столы в ожидании новых посетителей, которых со слов Овада с каждым днем должно становиться все больше и больше. Торговцы и просто путешественники будут собираться здесь в ожидании очередного каравана, отправляющегося В Лакан.

Решившись, Тан наконец-то поднялся и поспешил в низ. Он чувствовал жар огня, расползающийся по кузнеце, расположенной бок о бок с трактиром и его руки, словно заскучавшие по ремеслу требовали работы. Просили его вновь взять в руки тяжелый молот и стучать им о наковальню выбивая из куска разгоряченного метала снопы искр, озаряющие все вокруг.