Читать книгу Чистка - Эдуард Даувальтер - Страница 1

Письмо для Сталина

24 января 1937 года на адрес секретаря ЦК ВКП (б) Иосифа Сталина было написано письмо, автором которого стала Хиня Абрамовна Лившиц, сестра бывшего заместителя наркома путей сообщения Якова, который в это время проходил обвиняемым на втором московском процессе. В этом письме определенно были моменты, на которые Сталину следовало обратить внимание. Автор прямо разоблачала в предательстве ряд известных людей – бывшего главу Дальнего Востока, а под конец первого секретаря Крымского областного комитета партии Л. Картвелишвили (Лаврентьев), зав. культпросветом Москвы Вениамин Фурер и что наиболее важно близкого друга своего брата, зам. наркома ВД и начальника погранвойск Михаила Фриновского.

Фриновский старый чекист-дзержинец служил в органах к тому моменту без малого 17 лет, он успел побывать командиром дивизии имени Дзержинского, главой ГПУ Азербайджана и затем начальником погранвойск НКВД. В его биографии не была прописана долгая преступная деятельность, с конца 1920-х годов он стоял на правых позициях. Когда Сталин в 1928 г. начал борьбу с правыми уклонистами, Фриновский поддался уговорам другого видного чекиста, начальника Болшевской трудкоммуны Матвея Погребинского, который склонил его к правым. Вскорости однако их группа была разгромлена, Фриновский и другие чекисты выступали с покаянием, обещая порвать с правыми. Однако тут встрял Генрих Ягода, главный правый в ОГПУ, который выругал его за то, что тот признал свои ошибки и принялся его шантажировать, напомнив как еще в 1920 г. Фриновский будучи начальником активной части Особого отдела Юго-Западного фронта пытался дискредитировать приехавшего в Киев Рыкова. Внешне Фриновский имел внушительные габариты, но этот крепко сложенный человек имел слабый характер, он не смог отказать властному Ягоде, который сказал ему оставаться в рядах правых: «Постарайтесь в политических делах полностью ориентироваться на меня и почаще советоваться, в частности с Погребинским. А по политической работе в дивизии вы советуйтесь с Мироновым; он человек политически грамотный и укажет, как вести это дело».1

Так Фриновский окончательно стал правым, в 1929 году он стал сближаться с другим видным чекистом Ефимов Едвокимовым, который считался врагом Ягоды, все время метил в руководящие позиции. Это, однако, не мешало Фриновскому выражать лояльность Ягоде и дружить с Евдокимовым, который тоже сделал крен вправо. Их объединяло неприятие проводимой Сталиным политики коллективизации. В то время это были в основном лишь разговоры, критикуя политику Сталина, они скрипя все же вели войну на уничтожение кулачества. Однако их вера в генеральный курс партии была подорвана. Долгие годы именно Евдокимов был главным консультантом по делам правых. В 1933 году они признали между собой, что война с кулачеством выиграна, но усомнились в успехе колхозного строительства и остались на правых позициях. Евдокимов сказал: «Видишь ли, рано или поздно правым удастся доказать Центральному Комитету неправоту линии Центрального Комитета и правильность линии правых».

Фриновский пытался возражать, говор, что колхозы крепнут, но Едвокимов в ответ сказал: «Подожди, колхозы-то начали существовать, но это только начало, а что будет дальше – неизвестно. Кадры правых – большие, правыми ведется большая подпольная работа и по вербовке кадров, и по созданию недовольства против правительства и Центрального Комитета». Далее Евдокимов дал ему указание вербовать кадры для правых, процесс пошел. Ягода конечно же сразу узнал об этом и позже сказал Фриновскому: «Имейте в виду: о том, что вы остаетесь правым, – мне известно, что вы ведете работу, я также знаю, и не лучше ли вам смириться с той обстановкой, которая существует у нас в центральном аппарате, свой гонор сбавить и слушаться меня.»

В заговор вовлекалось все больше и больше людей, которым ставились конкретные задачи, в высшем руководстве органов и среди начальников в областях почти не было тех, кто оказался бы не при делах. Хотя у них не было полного единства, у них был общий враг – режим Сталина. Свергли бы его и стали бы разбираться потом между собой.

Позже снова Евдокимов сказал Фриновскому что в рядах правых глава Сибкрайкома Р. Эйхе и второй секретарь Ленобкома Чудов (убийца Кирова). Именно Едвокимов, который сгруппировал вокруг себя свой северо-кавказский клан, близко познакомил Фриновского с тем самым Яковом Лившицом, который в право-троцкистском блоке выполнял поручения по разрушению транспортных железнодорожных сетей. Лившиц сказал Фриновскому: «Слышал я от Евдокимова о тебе, откровенно говоря, не ожидал, что ты тоже с нами, молодец.» Он также сообщил, что находится в сговоре с троцкистом Пятаковым и его группой. На другой встрече Лившиц попросил Фриновского информировать его о ходе следственных дел против троцкистов. Эти сведения он наверняка передавал Пятакову и другим сообщникам.

Ситуация становилась все более тревожной, убийство Кирова привело в движение процесс, который не мог сдержать уже сам нарком ВД Ягода. Ему было все сложнее прикрывать факт существование блока правых и троцкистов, он пытался завести следствие в неочевидный тупик, свалив все преступления заговорщиков только на группу Зиновьева-Каменева, но и тут он провалился. Евдокимов был этим недоволен: «Черт его знает, как удастся выкрутиться из всего этого дела. Никак не понимаю Ягоду, что он там делает, зачем расширяет круг людей для репрессий, или у этих поджилки слабы – выдают. Но можно было бы поставить таким образом ход следствия, чтобы всячески обезопасить себя».

Также стало известно, что на Лившица идут много показаний из Украины, он становился скомпрометированным лицом. Ягода не отказывался его защищать, но вечно он это делать не стал бы. Едвокимов посоветовал Фриновскому прекратить контакты с Лившицом, но тот сказал что пока не может этого сделать, потому что они едут на Дальний Восток. Евдокимов настоял не делать этого.

Об этом в частности писала Хиня Лившиц в своем письме Сталину, в котором сообщала о близкой дружбе своего брата с Фриновским. Однажды она зашла в комнату во время их разговора и они оба сразу же замолчали, гость высказал удивление: «Яша, разве у тебя есть сестра? Я столько раз бывал, ни разу ее не видел.» После этого они ушли. Тогда Хиня Абрамовна не придала значения этой странной сцене, но когда ее брата арестовали, она все это вспомнила. В памяти всплыли и другие подробности преступной связи Лившица и Фриновского, о той предполагаемой поездке на Дальний Восток, последний к тому моменту решил прекратить общаться с Лившицем. Он поехал на Дальний Восток один.2

Во время этой командировки он посетил начальника УНКВД на Дальнем Востоке Терентия Дерибаса, где передал ему письмо от Ягоду неизвестного содержания и сообщив, что Пятаков и Лившиц будут разоблачены. Как раз во время этой поездки Ягода был смещен с поста наркома, сменивший его Ежов назначил Фриновского своим заместителем, наряду с М. Берманом, Я. Аграновым (1-м заместителем) и чуть позже Л. Бельским. Такое быстрое назначение не кажется странным, учитывая, что Ежов давно был в дружеских отношениях с Евдокимовым и Фриновским. На обратном пути у него все таки произошла встреча с Лившицом, который сумел "поймать" его на одном из ж\д вокзалов. В вагон Фриновского вошел агент и сказал, что Лившиц хочет его видеть, надо это было сделать так, чтобы остальные сотрудники органов, что были в поезде, этого не видели.

Наконец они встретились, и начался разговор, вернее требования Лившица обезопасить его. К этому времени его сняли с поста зам. наркома путей сообщения и с которым уже проводились очные ставки с разоблаченными заговорщиками. Фриновский в ответ сказал: «Уж если ты попадешь, поскольку так далеко зашло дело, так держись как следует». Вернувшись в столицу Фриновский, все рассказал Ежову. Причем говорил так, будто не знал, что Ежов сам активный правый, что объяснялось тем, что ему ранее не сообщили о том, какую роль новый нарком играет в заговоре. Но это кажется странным, Фриновский знал, что тот правый. Вскоре в ноябре Лившица арестовали.

После того как сестра обвиняемого написала письмо Сталину, никаких мер по отношению к Фриновскому предпринято не было. Можно, исходя из этого, сделать два предположения: письмо Х. Лившиц так и не дошло до самого Сталина или письмо дошло, но Сталин поручил проверку Ежову провести проверку и то скрыл преступную деятельность Лившица.

Молчание подсудимых

23 января 1937 года в Москве открылся второй процесс над группой обвиняемых, главными фигурантами были: Г. Пятаков, Г. Сокольников, Л. Серебряков, К. Радек, Я. Лившиц и еще 12 обвиняемых. Они по поручению Льва Троцкого создали параллельный антисоветский троцкистский центр, занимались вредительством и шпионажем. Происходившая организация наводит на мысль о том, что власти опасались выступлений троцкистов в ходе процесса. В день его открытия были приняты беспрецендентные меры безопасности, 17 подсудимых охраняло 581 военнослужащих дивизии имени Дзержинского, 188 человек из управлений ГУГБ, 68 милиционеров и группа пожарных. Курировал охрану процесса зам.начальника 3го отдела ГУГБ А.Давыдов, помогал ему л нач. -2о отделения 2-го отдела Я. Родованский. Давыдов сам был правым и должен был соблюдать нужный блоку заговорщиков порядок на процессе.

Обвиняемые признали свою вину и много говорили о том, как вели свою анти-советскую деятельность с начала 1930-х годов. Как они установили контакты с высланным Троцким, как перекачивали в союзные ему фирмы деньги, как вредили на производстве и многое другое. Пятаков сообщал установку Троцкого, указанную в письме от него: «Письмо это, как сейчас помню, начиналось так: “Дорогой друг, я очень рад, что вы последовали моим требованиям…” Дальше говорилось, что стоят коренные задачи, которые он коротко сформулировал. Первая задача- – это всеми средствами устранить Сталина с его ближайшими помощниками. Понятна, что “всеми средствами” надо было понимать, в первую очередь, насильственными средствами. Во-вторых, в этой же записке Троцкий писал о необходимости объединения всех антисталинских сил для этой борьбы. В-третьих, – о необходимости противодействовать всем мероприятиям советского правительства и партии, в особенности в области хозяйства.»

Лившиц признал, что в 1931 году получил сообщение Пятакова: «Я пришел в ВСНХ проверить правильность переданных Логиновым от Пятакова директив. Пятаков мне рассказал то же, что и Логинов: что методы борьбы, которые проводились нами раньше, не дали никакого эффекта, что нужно идти на новые методы борьбы, т. е. на террор и на разрушительную работу.»3

Следствие стремилось получить показания на лидеров правых, чье участие в заговоре стало очевидностью в ходе первого процесса над Зиновьевым и Каменевым. Пятаков добавлял: «Я дал свое согласие Каменеву на вступление в запасный центр. Это было осенью 1932 года. Каменев проинформировал меня по основным направлениям работы троцкистско-зиновьевского центра. Прежде всего, сказал он, в основу положен вопрос о свержении власти при помощи террористических методов. И тут же он передал директиву о вредительстве. Дальше, в порядке информации, он сказал, что у них установлена теснейшая связь, не просто контакт, а связь с правыми: с Бухариным, Томским, Рыковым, и тут же сказал: “Так как вы, Юрий Леонидович, в очень хороших отношениях с Бухариным, не мешает, чтобы и вы с ним поддерживали соответствующий контакт”. Это мною в дальнейшем и делалось.»3

Они говорили, что чистосердечно рассказывают всю правду, однако это было не так. Они продолжали скрывать всю правду, рассказали об участии правых лидеров, лишь потому, что тех уже разоблачили. Но они о многом молчали. Лившиц молчал об участии Фриновского в их заговорщической организации, ни разу он не упомянул ни его, ни фамилии других заговорщиков, которых он точно знал: Евдокимова, Молчанова, Ягоду. Наконец сам Пятаков, он ведь мог рассказать правду о наркоме Ежове. Но он тоже молчал, как и другие подсудимые. Возможно, они это делали из-за простого "благородства" не сдавать своих подельников, но это очень маловероятно. Скорее всего, они рассчитывали на то, что не разоблаченные ими право-троцкисты выручат их, добьются для них смягчения наказания. Потом, когда те избавятся от Сталина и вернут их на свободу. Но их товарищи по заговору решили иначе, им этот провалившийся контингент не нужен. Ежовские следователи могли полностью направлять процесс, так что прокурор Вышинский не увидел сокрытия огромного пласта сообщников.

30 января 1937 года все 17 обвиняемых были признаны виновными, из них 13 получили высшую меру – расстрел. Приговор был приведен в исполнение 1 февраля.

Смерть сердечного человека Серго

18 февраля 1937 года в Москве внезапно скончался нарком тяжелой промышленности (НКТП ), член Политбюро Серго Орджоникидзе, по одной версии он умер в результате тяжелой болезни, стенокардии (грудной жабы) и сердечной астмы, которые вызвали инфаркт. Пост-сталинские времена возникли еще две версии – самоубийство и убийство, обе версии разумеется, предназначались как очередные порции очернения Сталина. То, ли оппозиционный Серго выступал против репрессий и протестуя против этого застрелился или вовсе Сталин приказал его убить. Все эти версии так и остались слухами, но был ли Серго в оппозиции Сталину? Не был, по край не мере публично, более того, он поддержало анти-вредительские чистки. 5 февраля он выступал перед начальниками главков наркомтяжпрома, где сказал: « Преступников поймали, расстреляли. Преступников, которые будут, опять поймают. Расстреляем всю сволочь, которая найдется. Не о них речь, а об огромной массе кадров, прекрасных кадров, нами выращенных, хороших кадрах. Вот это им и нужно прямо сказать……Эти проклятые Пятаков, Ратайчак и т. д., они нам напакостили много, но своим провалом⁶*. То, что их поймали, посадили и заставили рассказать все, что было, это должно раскрыть глаза. Можно сказать так: «мы не могли угадать, никто не мог угадать, почему на нас сваливаете?» Но сейчас нам надо на это отвечать. Вот над чем надо будет очень серьезно призадуматься. Очевидно, мы вступаем в такой период, когда вновь надо перестраивать наши ряды, наше руководство. По-новому нужно, очевидно, руководить. Черт дери, пока нет встряски, начинаем ржаветь.»44

Серго должен был выступать на предстоящем пленуме ЦК с докладом по вопросам вредительства, вместе с В. Молотовым, Л.Кагановичем и Н. Ежовым. Но в преддверии он умер. Лазарь Каганович рассказывал об его смерти так: «Он был болен очень, Ленинградский профессор лечил его. Я забыл фамилию профессора…… Академик. Он из Ленинграда к нему приезжал. Больной, тяжело больной человек, Серго. Работал много, работал изо всех сил, надрывался и, возможно, так сказать, нервы надорвались. А брата его арестовали раньше. Серго воспринял этот арест ничего, пережил. Его брата арестовали, кажется, в тридцать пятом или в тридцать шестом. Так что нельзя сказать, что… Я считаю, что он болел. Не хотел, так сказать, сойти со сцены. Трудно теперь сказать. Сталин к нему относился хорошо, поддерживал его. А, к сожалению, его болезнь, безусловно…»55

Все это, однако, не дает ответа на вопрос о позиции Серго. Факты говорят об его двойственности. С одной стороны он крепко стоял за генеральный курс партии, с другой он мог быть мягок с теми, кто мог быть не лояльным Сталину. Либеральные историки правы лишь в одном, Серго по натуре был весьма сердечным человеком, очень преданный семье, друзьям, товарищам. Враги, право-троцкисты пользовались этой слабостью. Среди друзей Орджоникидзе были И. Уборевич, Г. Пятаков, А. Енукидзе. Когда последнего в 1935 г. Исключили из партии за примиренчество к врагам, Орджоникидзе его не оставил, продолжая дружить с ним и поддерживать его.6