Читать книгу Чем ближе к лесу… - Екатерина Андреева - Страница 1

Динь-дон, динь-дон

Слушай колокольный звон

Заберись в свою постель

И захлопни крепко дверь.

Динь-дон, динь-дон

Прячься или выйди вон…

I

Все случилось в воскресенье. В самый священный день недели, когда все, и девушки, и наставницы, и слуги собирались в нашей маленькой церквушке на границе леса и слушали проповеди святого отца о благости и спасении. В день, когда все молились до тех пор, пока солнце не заливало ярким слепящим светом белые каменные стены и мерцания свечей становилось не видно. Сегодня мы тоже будем молиться. Вот только по другому поводу.

Нас долго не выпускали из спальни. Мы сидели на своих кроватях, испуганно перешептываясь и поглядывая на пустующую кровать Мэй. Незаправленную кровать. Со смятыми простынями, отброшенным тонким одеялом и маленькой подушкой, повисшей на самом краю. Но никто не подошел ее поправить. Никто не хотел прикасаться к кровати мертвеца.

Несмотря на вечный холод, царивший во всем пансионе, комната казалась душной. Корсет больно впивался мне в ребра и мешал сделать полный вдох. Никогда еще он не казался мне таким плотным, таким душащим, таким… ненужным. Глупая, глупая вещь! И глупо думать о нем так усердно, когда прямо под нами, на холодном каменном полу кухни лежит окровавленная Мэй.

Никто не знает, что я ее видела. Никто не знает, что я встаю раньше всех девушек, не дожидаясь утреннего звона, и пробираюсь на леденящий утренний воздух. В ранние часы все кажется тихим и серым, тяжелый аромат леса становится сильнее, а по земле ползут призрачные щупальца тумана. Прекрасное время, чтобы подумать и побыть в одиночестве, ведь одиночество для нас – это непомерная роскошь.

Сегодня я выбралась из кровати еще затемно. За окном густела ночь, откуда-то издалека доносился ровный перестук колес и низкий гудок поезда. Говорят, он такой длинный и быстрый, что его можно принять за ожившее чудовище. Хотела бы я однажды на него посмотреть. На поезд, конечно, а не на настоящего монстра. Их нам хватает и здесь.

Я опустила босые ноги на каменный пол, и ступни тут же пронзила боль от ледяного холода. Я поморщилась, но все равно поднялась и прошлась до окна, стараясь вынести это жжение. Боль и смирение – это путь к благости.

Я осторожно выглянула в окно и пригляделась. Вокруг было тихо и пусто – ни в главном доме, ни в жилище священника не горело ни одного окошка. Чуть дальше белела в темноте одинокая церковь, такая же тонущая во мраке и одинокая, а за ней… чернела неподвижная полоса густого леса. Нам запрещалось приближаться к нему, не то что заходить на тропинку. Говорили, там живут монстры, лесные чудовища или темные духи, которые могут высосать твою душу. Глупости, по-моему. Зачем строить пансион в таком месте? Не думают же они, что милый отец Генри сможет отогнать такое зло своими молитвами? Он и на нас-то глаза поднять боится.

Но все же мы никогда не заходили в лес. И без страшных историй он выглядит довольно жутко. Густой, плотный, темный, корни торчат из земли, словно чьи-то сплетенные пальцы. Около него всегда тихо, ни птички не слышно, словно внутри там все мертво. И только одна тропинка витиевато скользит от кромки леса в самую чащу. Не заросшая травой, не обхоженная людьми или животными, красная от глины и песка. Словно чей-то язык, высунутый из глубин леса. Язык мерзкий, зараженный, сплошь и рядом покрытый жирными от какой-то гнили ухабами.

Раньше, стоило наставницам отвернуться, мы частенько играли возле этой тропы. Становились по очереди на самый краешек, поворачивались спиной к лесу, раскинув руки, и считали, сколько времени каждая из нас сможет так простоять. Пытались взрастить в себе смелость.

Пока стоишь там, прислушиваясь к несуществующим звукам за своей спиной, весь станешь мокрым от пота, руки и ноги похолодеют, по затылку побегут мурашки, и корсет будто сильнее вгрызется в тело, мешая сделать короткие рваные вдохи. И клянусь, в такой момент кажется, что позади раздаются шаги, что кто-то тяжело вздыхает и шепчет твое имя. А однажды я даже ощутила прикосновение к своей шее. Никто, конечно, мне не поверил, да и я сама, признаться, вскоре сочла это проделками своего страха.

Мы с Мэй всегда держались дольше всех. А теперь ее не стало.

Я стояла у окна очень долго, разглядывая черный и неподвижный лес за окном и красную, даже во мраке ночи, вьющуюся тропу. Как давно мы уже не играли… Мы повзрослели, и страх отчего-то стал сильнее.

Когда на мое лицо упали первые лучи света, я встрепенулась и тихонько выскользнула из комнаты. Босиком и в одной ночной рубашке. Я на цыпочках пробралась мимо спален наставниц и мимо храпящей в глубоком кресле старой няньки, единственной заботой которой было следить за нашей комнатой. Перед ней можно было справлять бал, она и то бы не проснулась.

На первом этаже было еще холоднее. В дальних комнатах уже копошились слуги, стараясь не разбудить своими хлопотами хозяек. Из парадного холла виднелась длинная зала и широкий каменный камин, в котором слабо поблескивал огонь. Сегодня его зажгли чуть ярче, значит, скоро ударят первые морозы.

Я замерла в нерешительности. На этот раз я вышла слишком поздно и рисковала попасться на глаза. Слуги не пожалеют, все расскажут наставницам, и кто знает, какое наказание мне придумают на этот раз. Поставят на горох? Запрут в подвале? Задерут юбки и отхлестают прутьями до крови? Все это я уже опробовала и не слишком-то желала повторять.

Я уже шагнула на ступеньку обратно, когда из кухни донесся истошный визг. Я застыла. Визг оборвался, и кто-то тяжело шлепнулся на пол, задев при этом дверь комнаты. В холл вывалилось бесчувственное тело кухарки, а в открывшемся проеме показалась Мэй. Она лежала на полу кухни, стеклянный взгляд смотрел в потолок, а ее белая ночная рубашка пропиталась кровью, растекшейся вокруг густой лужей.

В нос мне тут же ударил противный металлический запах, во рту собралась слюна, а в ушах болезненно зазвенело. Из дальних комнат послышался топот, и в коридоре стали появляться слуги. Громкие крики ужаса огласили весь дом, и я мигом понеслась наверх, перескакивая по несколько ступеней за раз и задирая рубашку так, что не только щиколотки, но и голени блистали на всеобщее обозрение. Но меня это не заботило. В висках стучало, перед глазами стояло лицо Мэй. Слишком мертвое, чтобы это было реальным.

II

Мы похоронили ее на старом кладбище, так близко к лесу, что теперь мне ни за что не превзойти Мэй в смелости. Отец Генри еще долго молился у могилы в одиночестве – я видела его из окна – и, кажется, все никак не мог поверить, что смерть существует на самом деле, а не только в его священных книгах.

В этот день у нас не было никаких занятий. Нас заперли в комнате и вызывали по одному, расспрашивая о том, что мы видели и что знали. Никто ничего не видел и ничего не знал, только…

– Простите, мадам, – тихо произнесла я, неловко отводя взгляд. – Есть… одна вещь…

– Не бубни! – раздраженно воскликнула наставница Бернадин. Ее седой пучок на голове, как всегда, стягивал кожу так, что она казалась удивленной, а не злой, но из наставниц слыла самой изощренной на наказания. – Ты же знаешь, что все воспитанные леди говорят четко и ясно! Может, ты еще не прожевала свой завтрак и тебе лучше пропустить обед?! – ее густые темные брови взметнулись вверх, придавая лицу выражение почти нелепого удивления.

– Прошу прощения, мадам, я всего лишь не хочу понапрасну злословить. И не хочу занимать ваше время глупыми россказнями.

– Рассказывай! – раздался басовитый голос второй наставницы, мадам Розмари. Пышная дама с кудрявой копной волос, уложенных аккуратной шапочкой. Ее кожа была пленительно белоснежной, губы горели ярко, на лице всегда играла легкая усмешка, а груди были такими большими, что почти что вываливались из корсета. В своей спальне она тайно курила сигары и пила бренди, так что в ее комнате всегда стоял сладковатый душок. Конечно же, Бернадин ее недолюбливала, и, конечно же, отец Генри боялся ее похлеще темных бесов.

– Я слышала, у Мэй обнаружили несколько монет? – чуть дрожащим голосом спросила я.

– Не твоего ума дело! – буркнула Розмари. – Если есть что сказать, говори быстрее. У нас дел невпроворот! – Она с тоской посмотрела в окно, и я заметила, как нервно подрагивают ее пальцы, словно пытаются схватить невидимую сигару.

– Да, мадам, – кротко отозвалась я. – Я спросила про монеты не ради любопытства. Дело в том, что у Мэй своих денег не было. Родители не присылали ей подарков. Изредка лишь немного конфет, но не деньги. Ее это очень расстраивало, она мечтала о новом платье для зимнего бала. И меня обеспокоило, что в почтовый день, когда Хелен получила от тетушки несколько монет, Мэй разозлилась и без всякого на то повода поссорилась с ней.

– Когда это было? Почему не сказала наставницам сразу же? Что еще за склоки в вашей комнате? – яростно воскликнула наставница Бернадин, прожигая меня гневным взглядом.

– В пятницу, мадам, в почтовый день, – повторила я. – И девушки потом шептались, что монеты Хелен пропали.

Розмари фыркнула, но, получив от первой наставницы недовольный взгляд, отвернулась.

– Деньги Хелен отдала нам, так как в пансионе все сбережения должны храниться у наставниц. Мы покупаем вам одежду, еду, заботимся о вас. И следим за тем, чтобы вы не истратили деньги на всякие глупости! – раздраженно отчеканила мадам Бернадин.

Где бы только взять эти глупости!

– Возможно, она отдала вам не все, – тихо возразила я, потупив взгляд. Сдавать девушек – бесчестно, мы всегда помогали друг другу. Но Мэй… Кто-то же перерезал ей горло. И этот кто-то может быть среди нас…

– Хорошо, Сара, можешь возвращаться в свою комнату, – с натянутой улыбкой произнесла Бернадин. – Девушкам о наших вопросах не говори. Все слова, сказанные в этой комнате, должны остаться между нами.

Я кивнула, поднялась с жесткого стула, присела в неглубоком реверансе и поспешила выйти из комнаты. Закрыв дверь, я тяжело вздохнула и посмотрела в сторону нашей спальни. Это мог сделать кто-то из девушек или слуг, или, может, ночью к нам забрался вор. Но оставался один очень важный вопрос: а зачем Мэй вообще понадобилось спускаться на первый этаж?

Огоньки свечей тревожно колыхались, по стенам расползались странные бесформенные тени, тихо потрескивали в камине поленья, словно боясь разорвать повисшую в столовой тяжелую тишину. Безукоризненно белая скатерть на длинном деревянном столе напоминала всем нам похоронный саван, а пустой стул прямо напротив меня казался самым ярким пятном в этой комнате. Куда бы ты ни смотрел, он всегда мелькал где-то в уголке твоего взгляда и шептал: «Посмотри на меня! Посмотри…»

Ужин проходил в угрюмом молчании, и никакие попытки наставниц заставить нас вести светскую беседу не помогали. Не помогала и наставница Доррис, которая весь день пролежала в своей комнате с сердечной болью и теперь вздыхала и всхлипывала по меньшей мере один раз в минуту. Ее костлявое тело судорожно вздрагивало всякий раз, как она замечала пустой стул, и все мы ненароком хватались за свои чашки, боясь, что эта дрожь лишит нас драгоценного теплого чая.

Не помогал и отец Генри, прочитавший молитву перед едой таким слабым, дрожащим голосом, что мы едва разобрали слова, и теперь хмуро взиравший себе в тарелку. Его ясные голубые глаза были полны слез, руки мелко подрагивали, а светлые волосы были на редкость взлохмачены. Я заметила, что Лорена – наша статная красавица – в этот вечер сидит к отцу Генри гораздо ближе, чем раньше, и так и забрасывает его томными влюбленными взглядами пронзительных черных глаз. Которых он, впрочем, и не замечает. Я мысленно усмехнулась. Ничего у нее не получится. Его смелости хватает лишь на то, чтобы подглядывать за девушками в купальне. Я уже несколько раз замечала его белую сияющую макушку в маленьком окошке, а на следующей день он приходил с красными отметинами на руках и морщился от боли при резких движениях.

Однажды мое любопытство перевесило все мысли о постыдстве, и я заглянула в окошко его домика. Увиденное вселило в меня такой ужас, что еще несколько дней меня мучили кошмары. Отец Генри сидел на полу абсолютно нагой и стегал себя длинной и жесткой веревкой. Все его тело было покрыто окровавленными рубцами. А он все бил и бил себя, всхлипывая и беспрестанно бормоча слова молитвы. С этого дня я больше не разделяла влюбленность девушек.

Румяная мягкая булочка была быстро съедена. Мне хотелось наклониться и слизать с тарелки каждую мелкую упавшую крошку, поэтому я сжала кулаки, тяжело сглотнула и отвернулась. Все девушки подняли головы и обменялись взглядами. Все мы хотели в этот момент одного и того же.

– Ну что ж, девушки, – произнесла наставница Бернадин, оглядев нас по кругу. – Раз вы закончили с ужином, можете возвращаться в свою комнату. Сегодня вам не нужно убирать со стола, этим займутся слуги. Прочитайте вечернюю молитву и ложитесь спать.

Легкий шум отодвигаемых стульев наполнил комнату, несколько девушек уже успели подняться, как вдруг малышка Дотти пробормотала:

– А преступник… его нашли?

Все замерли – кто стоя, кто сидя, кто в нелепой полусидячей позе – и устремили глаза сначала на девушку, а потом и на наставниц. Сам факт того, что кто-то решился произнести вопрос вслух, был ошеломляющим, но чтобы это сделала Дотти! Низенькая и пухленькая, она всегда смотрела вокруг испуганным взглядом и предпочитала, чтобы ее как можно реже вовлекали в разговор. Она пряталась по углам, читая недозволенные нам романы, и начинала неприлично икать всякий раз, стоило ее застать врасплох. Иногда я забывала, как звучит ее голос. А тут такое! Даже отец Генри поднял удивленный взгляд.

– Что за разговоры! – тут же вскинулась Бернадин. – Будешь спать сегодня без одеяла!

– Дайте мне нюхательную соль! – тут же простонала Доррис. – Мне нехорошо! – и, откинувшись на спинку стула, схватилась за сердце.

– Но мы боимся идти спать! – вдруг воскликнула Марлин, поднимаясь с места. – Вдруг преступник сейчас прячется в доме? Или вообще под нашими кроватями? – то, что она подала голос, никого не удивило. Скорее, меня изумляло, что она не сделала этого первой.

– Что за тон?!

– А вдруг к нам придет призрак Мэй? – испуганно ахнула Хезер и тут же опустилась на место, затравленно оглядываясь по сторонам, словно ожидала увидеть призрака прямо сейчас.

– Что за чушь!

– Точно-точно, – поддержала девушку Лорен. – Отец Генри должен сегодня ночевать с нами, чтобы отогнать злых духов! – В порыве она схватила его ладонь: – Вы же не бросите нас, отец Генри? Не оставите одних?

Я закатила глаза, а мужчина отшатнулся от девушки так, словно она сама была злобным духом.

– Что за поведение, Лорен?! – наставница Бернадин даже встала от негодования. – Как ты смеешь так хватать отца Генри, да еще и требовать от него что-то?

– Мне нехорошо! – еще громче выкрикнула Доррис, понимая, что никто не обращает на нее должного внимания.

– А вдруг это монстры из леса? – крикнула Джейн, заставив всех испуганно вскрикнуть. – Вы всегда говорили нам, что они настоящие! Почему они пришли за нами? Теперь они будут убивать всех?

Девушки заголосили, и комната наполнилась напуганными криками и судорожными всхлипами. Плакала, конечно, Грейс. Ей и повода никогда не требовалось. Все, что не вписывалось в привычный распорядок вещей, порождало у нее слезы. Остывший чай, дождь, громкий звук – все это могло стать причиной, чтобы Грейс отправили или на осмотр к лекарю, или в церковь. Надо признать, молилась она отчаянно и искренне, ничуть не обращая внимания на присутствие отца Генри. Для Лорен это долгое время служило причиной для едкой зависти, пока она не умудрилась получить дозволение присматривать за Грейс и провожать ее туда и обратно.

– Девушки, девушки! – спокойный и раскатистый голос Розалин заставил всех замолчать. – Давайте не будем забывать о приличиях. Никаких духов или монстров здесь нет. Своими криками вы кого угодно распугаете, – она коротко хохотнула, но никто ее не поддержал. – Мы уже нашли преступника.

Мы все дружно ахнули. Те, кто еще стоял на ногах, обессилено опустились обратно на стулья.

– Кто это? – шепотом спросила Дотти.

– Мальчишка-поваренок, – ответила наставница. – Он был… нездоров. Несколько лет назад его сбила телега в деревне, и он ударился головой. Очень жаль, что мы сразу не заметили его недуг. Бедняжка Мэй… Но так уж распорядилась судьба, верно, отец Генри? – она бросила на него пытливый взгляд.

– В-верно, мадам, – дрогнувшим голосом отозвался священник. Затем поднялся, откашлялся и уже увереннее произнес: – Лишь Богу одному ведомо, что с нами произойдет и когда окончится наш земной путь. Мэй была замечательным человеком, исправно молилась и всегда была вежливой и покорной, как и положено юной леди. Ее чистая душа несомненно попадет в рай, и никакие заблудшие души вас тут не побеспокоят, – он нервно улыбнулся нам, а я чуть заметно покачала головой. Знали бы вы, святой отец, какие истории о ней могли бы рассказать наши юные конюхи.

– Вот и я так говорю! – довольно заключила Розалин.

– А что случилось с мальчишкой? – спросила Джейн. – Мы не видели констеблей.

– А вам и не надо ничего видеть! – огрызнулась наставница Бернадин. – Ваше дело слушаться и следовать правилам. Сегодня вы все спите без одеял! И камин в вашей комнате разжигать не будут, учтите! И только попробуйте укрыться одеждой!

Мы понуро опустили головы и замолчали, боясь получить еще какое-нибудь наказание. Я содрогнулась, представляя, как ночной холод будет кусать сегодня все тело. Ни сна, ни покоя. Только жесткая кровать и извечный, извечный холод.