Читать книгу Легенды древней Эдины. Травница - Екатерина Бердичева - Страница 1

В тех забытых веках, что быльем поросли,

Расстояния были большими.

Вдаль дорогами дни уходили в пыли,

Ну а жили тогда – не спешили.

Люди были такими же, как и теперь:

Бились, ссорились и торговали.

В нападеньях, защите хватало потерь:

О мужчинах своих горевали

Безутешные вдовы. И много сирот

Обрекала война на погибель.

Только власть равнодушная слез не поймет,

Из окошек дворцов их не видя.

Но рождались и те, кто всем сердцем скорбел

О судьбине несчастной отчизны.

Жил правитель страны… был он ловок и смел.

Но справляют бойцы о нем тризну.

По реке Воронихе граница лежит,

Где сражалась дружина с дружиной.

А теперь воронье над тем полем кружит:

Там тела пали в сече обширной.

Тот Король заслонял свой удел от врагов,

Что решили коварно соседей

Захватить, когда к битве народ не готов.

Шли уверенно к близкой победе…

Только встал на защиту отважный Король.

Бились стойко, и кровь лилась с потом.

Не ушел с того поля вражина живой.

Короля поискали, да что там

Можно было найти средь искромсанных тел.

Всех решили засыпать курганом:

И своих, и чужих. День пустой пролетел.

А с утра начинался он странно…

…

По течению ниже, в холодных волнах,

Плыл челнок, воду черпал бортами.

И порог между скал не разбил его в прах.

Но весло захватило ветвями

Старой ивы, обрушенной кроною вниз,

Лишь в воде колыхаются пряди.

Плещут волны кругом: «Поверни… повернись!»

Тащат к берегу, шепчутся сзади.

Челн приткнулся к стволу. Ветка мелко дрожит,

Нависает намокшей листвою.

В лодке старой израненный витязь лежит,

Лоб обвязан, да сеть под главою…

Он глаза приоткрыл, в них – мучения, боль,

Ртом разбитым текут стоны плоти.

Вроде сам молодой, а уж волос седой.

Ноги снизу в кровавых лохмотьях.

В небо мутно взглянул, там неслись облака.

О борта воды тихо толкались.

Ворон старый слетел: «нет, не умер пока».

Тело, страшными ранами маясь,

Крупной дрожью тряслось. Покатилась слеза

По щеке, затерялась на шее.

Неба он не видал, но пред ним – образа:

«Боги, был бы чуток я умнее…»

Ворон дернул крылом, уходя в небосвод,

Заскользил вдоль крутого обрыва.

На зеленом лугу его девушка ждет.

Подлетел, хрипло каркнул. Порыва

Не смогла удержать дева юная. Вмиг,

Охнув, бросила сумку под кустик.

«Ты веди, поспешай, верный мой проводник,

Может быть, мы его не упустим!»

Ворон вверх поднялся, та – по лугу бегом.

Вот обрыв, а вот ствол старой ивы.

Платье быстро сняла, по стволу босиком

Пробежала. Лодчонка в заливе

Притопилась почти. Воин уж не стонал.

Бледен ликом, и очи закрыты.

Дева в речку шагнула, обломком весла

Челн толкнула на берег подмытый.

Пальцы к горлу прижала, вздохнула: «Живой!

Милый ворон, лети-ка к дедуле!

Попроси, мазь для ран пусть захватит с собой

И бинты. Да накидку какую…

И телегу с конем, ну а внутрь – сенца.

Разыщи, где бы дедушка не был!»

Ворон вдаль улетел, та в кармане взяла

Ножик острый, чем резала стебли.

Пошептала немного, ножом повела

Над кольчугою в кольцах помятых.

На глазах поржавела та, пылью стекла

В пальцах девушки, к телу прижатых.

Враз лохмотья обрезала с раненых ног,

Подтащила повыше на травку.

Пригляделась к лицу: «Потерпи, паренек,

Вот увидишь, пойдешь на поправку!»

…

Наконец-то открыл очи витязь младой:

А над ним – потолок незнакомый.

У печи сохнут травы: пучки чередой.

Кошка рядом сидит. «Я – не дома!»

Два окна впереди, между них – длинный стол.

Где-то голос без слов напевает.

Повернул свою голову набок с трудом,

Рядом дева сидит молодая.

Пестик мерно стучит, в ступке трет порошок.

Вот вскочила и сыплет в мешочек.

Воин наш закряхтел. «Ты проснулся, дружок?» -

Улыбнулась, над ним уж хлопочет.

Засмотрелся: спокойный фиалковый взгляд,

Косы черные, платье и фартук.

«Не крестьянка, но лекарка. Я очень рад,

Значит, Боги добавили фарта -

Мы добили врагов. Но не помню совсем,

Кто спасал меня, здесь я откуда.

Тряпка сохнет на лбу. Где мой воинский шлем?

Что я выжил – воистину чудо!»

Дева тазик взяла и воды налила:

«Время кризиса, воин, минуло».

И тряпицу сняла, пот отерла со лба:

«Две недели уже промелькнули,

Как тебя на реке мы с дедулей нашли.

Ты серьезно был, сильно изранен.

Вот болячки простые засохли, сошли.

На ноге лишь разрез как-то странен:

Точно гибким хлыстом посекли твою плоть,

Не спасли сапоги и доспехи.

Тонким шилом пытались тебя заколоть…

Как ты спасся да в лодке уехал?»

Парень хмыкнул, тяжелую руку поднял,

Осторожно схватил ее косу.

Прохрипел: «Может, все же напоишь меня?

Я потом дам ответ на вопросы».

Та смутилась, косу у него отняла.

И за спину закинув небрежно,

Терпкий взвар из полыни попить подала,

Придержала за голову нежно.

Он глубоко вздохнул: она пахла травой.

Пальцы с кружкой – смолою и хвоей.

«Ты напился? Что хочешь? Тогда – на покой.

Спи спокойно, отчаянный воин».

Приложила ладошку сухую ко лбу,

И глазами в глаза посмотрела.

Взгляд нездешний пригрезился в смутном бреду.

Спит спокойно разбитое тело.

…

Шепчет ночь на дворе. Тихо звезды летят

В темноте необъятного неба.

Вот одна покатилась, другие глядят.

В доме пахнет картошкой и хлебом.

У иконок – лампада, горят две свечи,

Освещая всю комнату, кухню.

И бликуют по полу от печи лучи.

Воин встать захотел, да как рухнет

На подушки опять, и губу прикусил,

Чтобы стон был никем не услышан.

К нему дева метнулась: «Лежи! Нету сил –

Не пытайся сбежать: то излишне.

Тебе рано вставать, крови много ушло.

Будешь кушать, сам встанешь, дружочек!

А пока, вот держи, коль желанье пришло,

Этот маленький легкий горшочек.

Отвернулась, на кухню к печи подалась.

Воин ставит кувшин, обессилев.

«У девчонки теперь над моей жизнью власть!» -

Его слабость безумно бесила.

А девчонка спокойно кувшин забрала:

«Если больно, не сдерживай стона».

Вышла, двери прикрыв. Как пришла со двора:

«Надо скушать немного бульона».

И опять рядом села. Легонько кружат

Ему голову запахи хвои.

«Кушай супчик, не бойся, наш дом далеко».

Он поел: «Где сейчас мы с тобою?»

«Мы, дружочек, сейчас в заповедном лесу.

Здесь наш дом, в нем живем только с дедом.

Я траву соберу, от болезней спасу.

Деревенька за речкой – соседом». -

«А сраженье, где бился? В нем кто победил?» -

«Воин храбрый… не ведаю, право.

Может, дед в деревеньку сегодня ходил…

Вот придет он и спросишь. Я травы

Заварю, обработаю раны твои.

Повернись, закрывай крепко глазки.

Буду петь я молитвы для Мати-Земли.

Поскорей засыпай без опаски».

Воин вновь засопел под спокойную речь.

Улыбнулась тихонечко дева:

«Посиди-ка с ним, котик, хлеб надо допечь».

Тот пришел, и кошачьим напевом

Усыпил и сверчка, что за печкой трещал,

И под полом отважную мышку,

Что недавно гонял и когтями стращал.

Только та испугалась не слишком.

Уже за полночь скрипнула старая дверь.

Дед пришел и мешок за спиною.

«Где ты, деда, ходил, что случилось теперь?» -

«Проверял, не идут ли за мною.

Много странного видели в наших местах.

Колдовства устрашилися люди.

Я распродал весь мед, только к дому впотьмах

Добирался. Целее так будем.

А как твой пациент? Он в себя приходил?» -

«Да, дедуль, и спросил, чья победа

В том сраженьи, с которого в лодке уплыл». –

«Я слыхал, все мертвы. Только беды

С поля бранного к людям, как змеи, ползут,

Хоть насыпали сразу курганы.

Говорили, волшба была черная тут.

В-общем, внученька, все это странно».

…

Новый день, беспокойный и ясный настал.

Солнце в прядях волос заплутало.

Тут больной потянулся, немного привстал.

«Ты проснулся? Тебе полегчало?» –

Говор тихий, мужской. Парень глаз приоткрыл:

За столом дед сидит с бородою.

«Что так смотришь сердито? Тебя разбудил?

Спать полдня – дело то молодое…

Выпей взвар, что Роксана сварила тебе.

И не морщись, глотай свою жижу,

Не катай языком. Знать, похоже, Судьбе

Было нужно, чтоб ты, парень, выжил.

А скажи-ка, солдат, как тебя прозывать?

Ты боярских кровей аль простецких?

И в каких же краях по тебе плачет мать,

По душе по твоей молодецкой?»

«Я из этих краев, но не помню совсем,

Как зовут меня, кто я, откуда.

В этом деле помочь не могу вам ничем.

Если только отыщут приблуду

Те, кто знает меня. Но прошу, не гони!

Встану я, помогу по хозяйству.

Отслужу вам за ночи бессонные, дни,

Что лечили солдата-скитальца». -

«А скажи-ка, дружинник, не помнишь чего

Злого, странного в день вашей сечи?

Кто изранил тебя? В лодке спас тебя кто?» -

«Смутно помню: добрались под вечер.

А с утра протрубили. И кони вперед.

С кем дрались, совершенно не помню.

Змеи в ногу впились, кровь на землю течет.

Верно, бредилось мне, тело ломит…

Открываю глаза – на кровати лежу.

И Роксана меня обтирает…» -

Парень вдруг покраснел. – «Ей, небось, не скажу,

Но она у меня боевая!» -

«А где внучка твоя?» – «В лес ушла, за травой.

И козичек взяла прогуляться.

Как придет, так займется сейчас же тобой.

Грех без дела на койке валяться:

Ты вот эти метелки веревкой свяжи.

Их Роксана под стрехой повесит.

Я повязки сменю. Ты рукой не маши!

Для тебя целый день мази месит!»

…

Потекли потихоньку спокойные дни.

Молодой человек поправлялся.

Понемногу ходил по избушке один,

Очень ручек Роксаны смущался.

Как-то утром, медком заправляя творог,

Дед спросил, парню выставив завтрак:

«Ты не думал о том, как ты здесь одинок,

Не пора ль отправляться обратно?

Мы в чащобе живем, без людских новостей.

Может, в мире какое-то место

Ждет и помнит тебя, но все нету вестей,