Последний польский король. Коронация Николая I в Варшаве в 1829 г. и память о русско-польских войнах XVII – начала XIX в

Оглавление

Екатерина Болтунова. Последний польский король. Коронация Николая I в Варшаве в 1829 г. и память о русско-польских войнах XVII – начала XIX в

Благодарности

Введение

Часть I. Коронация

Глава 1. «Я… буду соблюдать конституционную хартию» Польский вопрос в начале царствования Николая I

1.1. Страх

1.2. «Любезный брат» Константин

1.3. Мучительная переписка

1.4. «Магический талисман» против Орленка

Глава 2. «Я испытываю отвращение» На пути к коронации

2.1. Дискуссия о проведении коронации: Эмоции и прагматика

2.2. Выбор регалий

2.3. От Петербурга до Варшавы: Императорский кортеж на пути в царство Польское

Глава 3. «Разрешено закрыть занавесками окна» Проведение коронации

3.1. Церемония коронации

3.2. Между православием и католичеством

Глава 4. Бог/Дьявол в деталях. Описания и языки коронации

4.1. Для внешнего и внутреннего пользования: Манифесты и описания

4.2. Достойные предшественники нового польского короля

4.3. Барон Штрамвер и «Хорошая Ядвига»: Польский коронационный нарратив

Глава 5. «Я не мог избавиться от болезненного и даже унизительного ощущения…» Итоги коронации

5.1. Результаты и оценки коронации

5.2. Эмоциональные нарративы: «Долг» и «благодарность»

5.3. Путь домой: Варшава – Киев – Петербург

5.4. Через год: Николай I на польском сейме 1830 г

Часть II. «Мы не напомним ныне им»: забвение как политическая стратегия

Глава 6. Забыть 1812 г. Александр I и создание новой политической стратегии

6.1. «Нечаянно пригретый славой»: Александр I в 1812 г

6.2. «Для меня наибольшее наслаждение – платить за зло добром»: Российский император и его новые подданные

Глава 7. Деньги, слова и символы

7.1. Польский проект Александра I: Финансовый аспект

7.2. «Смирение… Загладит вину»: Александровская версия памяти о 1812 г. и политическая прагматика

Глава 8. Наследие Александра I. Покоренные покоренными

8.1. Братство народов, или Храбрец как брат

8.2. Красота в глазах смотрящего: Нарратив любви

8.3. Политическая субъектность: Польша в Российской политической риторике и императорском титуле

Глава 9. Забыть смутное время. Пространство николаевской коронации и память о русско-польской войне начала XVII в

9.1. Варшавская ось триумфа над Москвой

9.2. Борьба за память о смуте: От первых Романовых до Екатерины Ii

9.3. Общественное восприятие смутного времени в России первой трети xix в. и варшавская коронация 1829 Г

Глава 10. «Я найду средство… простить» 1830–1831 гг

10.1. «Еще не поздно изгладить минувшее!»: Николай i и начало польского восстания

10.2. Восстание: Логика мира против логики войны

10.3. «Все были вне себя от радости», или «Без торжества, без музыки, знамена в чехлах…»

Заключение

Приложение I. Коронационные торжества в Варшаве. Апрель – июль 1829 г. Хроника[1779]

Приложение II. О коронации его императорского величества[1781]

Приложение III. Манифест Александра I о создании царства польского. 13 (25) мая 1815 г.[1782]

Приложение IV. Речи Александра I и Николая I в царстве польском

1. Речь, произнесенная государем императором Александром I при открытии сейма царства польского 15 (27) марта 1818 Г.[1783]

2. Речь, произнесенная императором Александром I при закрытии сейма царства польского 15 (27) апреля 1818 г.[1784]

3. Речь, произнесенная императором Александром I при открытии сейма царства польского 1 (13) сентября 1820 г.[1785]

4. Речь, произнесенная императором Александром I при закрытии сейма царства польского 1 (13) октября 1820 г.[1786]

5. Речь, произнесенная императором Александром I при открытии сейма царства польского 1 (13) мая 1825 г.[1787]

6. Речь, произнесенная императором Александром I при закрытии сейма царства польского 1 (13) июня 1825 г.[1790]

7. Речь, произнесенная императором Николаем I при открытии сейма царства польского 16 (28) мая 1830 г.[1791]

8. Речь, произнесенная императором Николаем I при закрытии сейма царства польского 16 (28) июня 1830 г.[1792]

9. Речь, произнесенная императором Николаем I в Варшаве, во дворце Лазенки 4 (16) октября 1835 г.[1793]

Библиография

Иллюстрации

Отрывок из книги

В мае 1830 г. Адриан Моисеевич Грибовский, некогда статс-секретарь императрицы Екатерины Великой, человек, давно отошедший от дел и политики, занимавшийся тяжбами и предававшийся воспоминаниям о днях минувших, записал в своем дневнике: «В газетах напечатана речь Царя Польского представителям того царства, при открытии заседаний сейма. Странно видеть Государя самодержавного, обладающего 50-ю миллионами народов на третьей части полушария, говорящего конституционным языком и представляющего власть свою ограниченною перед горстью народа, всегда России враждебного, в то время, когда в сей последней указ, не только им подписанный, но от его имени объявленный, решает, без малейших обрядов и форм, жизнь и участь, и высших, и низших сословий, и где за малейшее против правления замечание со стороны частного человека может он ужасно пострадать»[1].

Адриан Моисеевич жил в Москве, которая всего 18 лет назад была сожжена войсками Наполеона, в составе которых было более сотни тысяч поляков[2]. Бывший статс-секретарь не мог постичь сути произошедшего: зачем Николаю I потребовалось выступать на открытии польского сейма, зачем всевластный российский император умалял свое достоинство перед, в формулировке Грибовского, всегдашними врагами. Ведь каждое Рождество было днем победы в войне против наполеоновского нашествия, а на Красной площади уже больше десятилетия стоял памятник Минину и Пожарскому. Он не мог уразуметь, почему Николай I полагает правильным говорить «конституционным языком» с поляками, тогда как для остальной России главным средством в его арсенале был произвол. Екатерининский вельможа не мог взять в толк суть происходящего или, что также вероятно, не решался высказать свое мнение – в конце концов, свои дневники он вел не только «для себя и своих». В любом случае он четко зафиксировал противоречие между Николаем – Самодержавным Государем и Николаем – Царем Польским и нашел для объяснения этого явления емкое, а главное, безопасное слово – «странно».

.....

Один из современников отмечал, что «польское общество в Варшаве чрезвычайно обрадовалось свадьбе цесаревича», питая надежды «иметь легчайший доступ к нему (Константину Павловичу. – Прим. авт.) через посредство княгини», а все родственники Лович «даже самые дальние поднялись на 100 процентов»[144]. Вероятно, речь шла об использовании устоявшегося шаблона, задействованного несколькими годами ранее в отношении Наполеона в связи с его романом с Марией Валевской.

К середине 1820‐х гг. Константин практически перестроил собственное «я» на польский манер: он мог именовать себя «поляком», а Царство Польское – «страной» и был склонен в сочетании прилагательных «русский» и «польский» акцентировать второе слово[145]. Он практически не бывал в Петербурге, воспринимая столицу империи как пространство едва ли не враждебное, наполненное врагами, главной целью которых было устроение разлада между ним и императором Николаем[146]. Без сомнения, великий князь находился в это время под сильным влиянием католичества. Рассуждая на предмет веротерпимости и собственной религиозности, Константин вполне мог назвать себя «грекокатоликом». Он писал в январе 1828 г. Лагарпу: «Моя жена принадлежит к этому вероисповеданию (римско-католическому. – Прим. авт.), держится его чрезвычайно ревностно; это весьма деликатная струна, которую трудно с ней затрагивать мне, греко-католику. Иногда я эмансипируюсь на счет этой знаменитой секты и всего, что нее касается, не заходя, впрочем, слишком далеко…»[147]

.....