Читать книгу Тайны пряничной девочки - Екатерина Чернева Lionheart© - Страница 1

Глава 1

Хочу вас познакомить с одной девушкой. Это миловидная девчушка родилась от любви и была воспитана в духе всех сказок. У неё были мечты, как и у всех её сверстниц. Дома у неё был блокнот бирюзового цвета, куда она записывала все свои желания. Сбылись они или нет, сказать сложно, потому что до сего момента, так и не было известно, что же в нём скрыто. На бархатном крае блокнота крепился замочек, что придавало ему полную сохранность всех вписанных в него тайн. Никогда и никому бы, наверное, так и не удалось узнать, что в нём было, пока девочка не потеряла ключик, забыв запереть блокнот на золотой замочек, что на нём висел.

Время шло, блокнот пополнялся новыми записями, что хранят в нём маленькие принцессы. По слухам, там хранятся:  мечты о первом поцелуе,  какой цвет глаз у понравившегося мальчика, что она хотела бы получить на Рождество и многое другое что, конечно же, считается святые святых всех принцесс, которые, конечно же, имеют тайны.

Маленькая принцесса, когда была совсем ещё совсем юной, собирала в блокнот осенние листья и хранила их среди листов в блокноте. Там хранилась сорванная сирень, которая запомнилась ей тем, что в этот день ей улыбнулся понравившийся мальчик. Конечно, о большой любви не могло быть и речи. Это детская симпатия, первые ростки чувств, что находит в себе каждый человек, невзирая на то, принц он или принцесса. Это первое знакомство с чувствами и с собой. Это счастливая пора познания себя в отражении другого человека. Сказать что, то любовь, конечно же, нельзя, слишком уж юны сердца в этом возрасте, но вот что это первые пробы на вкус чувств, что может созерцать человеческое сердце, вполне.

Она шла по дороге, полной луж, шёл дождь, а она в белоснежных гольфах, и туфлях на небольшом каблуке, даже не пыталась их обойти.  Казалось, она, совсем не замечала слякоти, и что её волосы промокли, преобразившись в более тёмный цвет. Ей тогда и попалось на глаза, это развесистое дерево, с миллионом сиреневых серёжек на нём. Она, вдруг подняв глаза, именно на него, ничего больше и не видела, как, и  лазурный цвет глаз, того мальчика, что пронзили её сердце. Отчего она шла, счастливая,  словно на невидимых крыльях: не ощущая ни земли под ногами, и не замечая ничего вокруг. Ей хватило этой мелочи, чтобы позабыть обо всём на свете… Какая малость. Способно ли наше сердце быть удовлетворено такой незначительной каплей, чтобы насытиться до краёв упованием? Ох, если бы… Спустя годы она это осознаёт. Когда капли ничтожно мало. Когда тебе всегда становится так мало всего… Это постоянное чувство голода, ей всё это только предстояло осознать, а пока, она счастливое дитя, чьё сердце радо и крохе. Любой бы и не заметил такой мелочи, но она была чувствительна до малейшего шороха в своём сердце, она могла похвастаться исключительно чутким сердцем, но в заслугу её родителям, она не обладала такой чертой, как хвастовство.

В её блокноте, как было мной сказано, жила не только веточка сирени, но и осенние листы. К слову сказать, осень – её любимое время года. Оно полно́ цветами, несмотря на то, что в эту пору пропадают краски лета. Над её головой были сотни листьев, так бережно окрашенные осенью в бордовые, красные, рыжие, зелёные, салатовые и ещё многие и многие цвета. Она любила, загребать ногами эти ковры из листьев.  Казалось, что они были похожи на целый океан, по которому она могла ходить, немного утопая каблучком и носиком своих туфель, но не тонуть в нём.

Самые красивые, она выбирала из сотен листьев, их было немного, она старалась быть в этом педантичной и немного придирчивой. Ей  хотелось, чтобы у неё было всё самое лучшее. Впоследствии  эту черту она захватила с собой и во взрослую жизнь. Её не привлекало так себе, попавшееся под руку, как на распродаже захудалый товар. Она искала лучшее и как истинная педантка, находила. Нельзя сказать, что эти поиски были лёгкими, скорее напротив, они занимали много сил. От неё требовалось тщательно оценивать ситуацию, и то, что она видела. Но, оно того стоило. Оно стоило, её, счастливых глаз.

Итак, вернёмся к блокноту, что был забыт ею.

Он был найден запылённым, лежащим на камине, что говорило о том, что давно ничьи руки к нему не прикасались. Его листы пожелтели, а  чернила потеряли былую яркость. С него посыпались осенние листы и забытая, кажется, даже ею, веточка засохшей сирени, что со временем  приобрела аромат слегка пыльного, забытого блокнота, который давно никто уже не вёл.

Как известно, принцессы остаются принцессами даже по прошествию времени. Даже если они взрослеют, выходят замуж и у них появляются свои дети. Она не являлась исключением, она, даже повзрослев осталась той самой принцессой, которая просто, преобразилась в целую  женщину.

Этот путь не так лёгок, как может показаться. Сколько приходится на женскую долю скитаний потому: "кто я?", Для чего я здесь?". Прежде чем она найдёт себя и ту силу, которая скрыта в ней.

Оценивая своих знакомых женского пола, которых она встречала в жизни, она всё больше приходила к выводу о том, что женщины делятся на два типа: недотроги и страстные шлюхи. Но неужели выбор всегда таков? Ей были близки оба амплуа. Она могла сидеть, где-то, тихо в компании не проронив ни слова и быть в абсолютной гармонии с собой. Её ничуть, не тревожили моменты, когда она не была интересна мужчинам, впрочем, это было взаимно. Её не тревожило одиночество, как некая чума, от которой стоило бежать, подняв подол платья повыше, а шаг делая шире. Она не видела того, что хотело навязать ей окружение. Быть с кем-нибудь, лишь бы не одной, но это в корень претило её нутру. Она могла обходиться без всех, пока у неё была она сама. Её не прельщали взгляды этих мужчин, которые позже ей встречались в жизни, напротив, порой от них ей хотелось скрыться. Они были назойливы как мухи, пищали что-то ей над её нежным ушком, как комары, что лишь раздражали её слух. «Кровопийцы жизни» – говорила она на них.

В моменты, когда она могла быть счастлива в одиночестве, даже при достаточной большой компании складывало о ней впечатление, как о той самой  недотроги. Подойди к ней с бокалом и один её взгляд, будет стоить сотен пощёчин по твоему лицу. Притом с таким же азартом, как и с хладнокровием, она могла отдаваться рукоплещущим ей взглядам. Она входила в комнату и в ней не менялись разговоры, в ней менялась атмосфера, все взгляды были направлены на неё. Она могла позволить себе быть Кармен, что не стыдится своей красоты. Её нога могла быть оголена до бедра, а вторая часть платья могла кокетливо скрывать вторую ногу. Она могла оголять позвонок, одевая всю себя в ярко-красное платье и собирать глазами овации, срывая с милых лиц, других дам, что ещё секунду назад казались очаровательными, их зависть и даже ненависть, по отношению к ней, как маски, что летели с их лиц с треском, и нескрываемо было, то падение. Да, она отказывалась выбирать, кем ей быть. Ей нравилось меняться и не хотелось быть актрисой одной роли. О! Сколько она зажжёт огней своим огненно-красным нравом. Сколько сердец она потушит о свой холод. Эта маленькая принцесса ещё не знала, но у неё уже в детстве были задатки, выбирать только самое лучшее и это всегда был лишь её выбор и никого кроме. Ни один кавалер не мог похвастаться тем, что выбрал её, это они, шли под её согласием. Она настолько была хороша, что кажется, они согласились бы и голову положить на плаху ради одного брошенного ею взгляда на них. Даже если взглядом, она сто раз ударила их по щекам, приняв их, за недостойных.

Она не сожалела ни об одной проигранной войне с сильными, мира сего. Да, это борьба когда интересы одного хотят быть подмяты другим человеком. И чем, казалось, был ниже ранг мужчин, тем больше в нём было этих чёрт. Молодые принцы, как все, слыли одной чертой: им казалось, будто она обязана прогнуться под них, подперев себя ими, как сваю, что без них не имеет право на жизнь. Которая, ног своих не волочит, и они необходимы ей как единственный алгоритм жизни в этом мире. Принцы все почему-то считали, что кроме других королевств существовать ничего не может, поэтому, каждый новый принц отличался особой любовью к шахматам, что так и норовил, удалить даму с её поля.

– Если бы я была киллером, первоклассным, профессиональным киллером, я бы убила каждого из них даже  не за пол цент, а за оплаченную гильзу – вздыхала она. – Сколько потрёпанных, женских жизней остаются после таких мужчин. Остаётся только страшиться. Ценности ноль, а замашки на миллион. Хотя что в них есть, кроме их оскорблённых всем миром натур?

Она сетовала на каждого прокажённого, что стремился попирать её взгляды. Ей было в начале взрослой жизни невдомёк, что чем ниже рангом человек, тем больше он выставляет запретов. Тем больше, он ограничивает и позволяет топтаться своими грязными сапогами по женской душе. Наверное,  от того, видя их натуру, она слыла в их глазах той, кто души не имела.

– Это хороший способ оградить себя от боли – говорила она.

Ох, как она была права! А ведь эта принцесса знала о боли ещё в тот момент, когда, казалось бы, всё должно́ быть радужным и ажурным. Но нет, первая её боль случилась тогда, когда она осознала, что роли отыгрываются людьми так же легко, как шелуха отлетает от семечек. Немного надави на них, и они уже показывают своё нутро. И к жалости, и скорби её детских представлений, они, не стояли её усилий, приложенных ради них. Среди них было куда больше гнилых, пустых, тех, кто были  недостойны её чаяний.

Конечно, её слёз никто не стоил, ни офицеры, не знать, ни принцы, ни тем более пажи. Она не делила людей на ранги, но так сложно было не отличить  мелкую душу от высокой. И встречая каждый раз «не ту», она, вздыхая с иррациональным взглядом, полным опытом отвечала:

– Каждая моя ошибка сегодня – завтра будет моим успехом.

В ней было мудрости на десятерых, то ли от столь чувственного сердца… Может быть, оттого, что она очень хорошо запоминала уроки, преподнесённые ей жизнью, но если бы ей выставлялась оценка за опыт, знания и пройденные грабли, она бы набрала десять из десяти. И это вовсе не ради её бахвальства сказано, просто эта принцесса, была круглой отличницей. Жаль только, что училась она на свой жизни, а не на чужой.

Как и заведомо принцессам, она или любила, или ей было безразлично. В безразличие она была великолепна так же, как и в любви. Отдаваясь полностью своим чувствам, она была искренна до каждой мелочи. Вряд ли кто был бы ещё способен, похвастаться такой же открытостью. Но если эти чувства приносили ей боль, она была в них искренна, так же, как и в ненависти. Не скрывая, своего отвращения и взгляда на происходящее. Она брала свой заветный блокнот и вычёркивала в нём имя человека раз и навсегда. Стоит ли говорить, о том, что блокнот –  это всегда тайна. А каждое имя – это высеченная на сердце зарубка? Отнюдь. Она не была дешёвым отелем, что пускает к себе в сердце любого желающего: «Иначе сердца на всех не хватит» – строго говорила она.

Она могла шутить о чём угодно, но вот о сердце всегда вела разговоры серьёзные и не позволяла себе в его адрес вальяжных шуток.

Она вычёркивала имена, но всегда помнила моменты, считая, что неуважение к сердцу помнить каждого недостойного и ещё большее неуважение забывать болезненные моменты. Позволяя, тем самым им повториться.

Она часто грустила над листами блокнота, наверное, в нём было что-то такое, что заставляло её взгляд останавливаться где-то на одном из исписанных листов и молчать. Она молчала не голосом над ним, а мыслями. Когда казалось, вокруг неё в этот момент остановилась даже жизнь.

Никогда не скрывалось ею то, что она одна из тех, кто выжил в любовной катастрофе, а после такого, уже всё приходящее в дальнейшем теряет глубину, затягиваясь как рана. Болит, но уже без агонии. Драма не раздувается с одной искры, а над пеплом уже не плачется в рёв.

– Это просто опыт. Он помогает узнать, чего ты стоишь. Он позволяет узнать, что ты знаешь сейчас и без него не стать такой, кто ты есть, в данный момент. В эти моменты, всё с ног на голову. Принцы выдают себя за чистокровных, принадлежащих к царской семье знати. Позже узнаётся, что к наследству, как и к роду, он не имеет ни малейшего отношения.

Никогда не считались в её глазах принцами те, кому перешло лишь имущество, но душа осталась на уровне полукровки. Короли срезают свой возраст в глазах общественности, а принцессы его накидывают. Ей думалось – это беда. А ведь беда и была. Но лишь с одной стороны. С другой это давал в её руки карт-бланш, она выделялась собой среди этой массы, казавшейся не теми, кто есть. Среди этой пыльной массы ей мечталось о чём-то настоящем, и если не все ещё принцы погибли в борьбе за принцесс, то её желанием было, чтобы хотя бы один её нашёл. Ту девочку, с лазурным блокнотом, которая хранила в нём листья, которым уже не один год, а она всё ещё их хранит. Если бы была возможность поделиться с кем-нибудь своим сокровищем, она бы наверняка поделилась, да вот желающих, кажется, не было.

А раздаривать себя, смысла она не видела: «Что это за чувства, что не бьют прямо в цель? Что за любовь может быть, если я не могу рассказать о засохшей икебане в моём сердце? Я не расскажу такому ни о чём, если о малом не могу поведать. А значит, не будет совместных, долгих лет жизни. А на малое, я несогласна» – она говорила, как отрезала. Ей сложно противоречить так же, как и сложно,  перед ней устоять.

Она одним своим видом, въедалась под кожу, оставляя ожоги. От нее ломало каждого,  кто хоть раз позволил себе даже взглядом ее вкусить. Но, если бы между ними разговор… О! Это неминуема его погибель. Если он оказывался слабее ее, он был ею съеден за пять минут их недолгой беседы. Он был переварен и выплюнен, как негодное, не сто́ящее  дальнейшего употребления пища.

Она не хвасталась прожитыми годами, но она их и не скрывала. Если её спрашивали о самом прекрасном дне, она отвечала, но томно после молчания добавляла, что это была ночь. Не уточняя имён и рангов. Даже намёка, о том кто этот человек. От недосказанности пробирался  мороз по коже и брало любопытство, но её манера держать дистанцию заставляла любопытство молчать и лишь дорисовывать сюжеты в своей голове об упомянутой ей  ночи.

Наверняка с таким чувственным сердцем жить нелегко. Когда вокруг сплошная путаница в лицах и ролях. Несмотря на сложную ношу быта,  разбитых мечтаний, не осуществившихся желаний, работы и гордого слова «женщина», рук она никогда не опускала.

– Всегда нужно стараться быть счастливой – говорила она улыбаясь.

Она искренне верила в свой девиз. Пожалуй, это единственное, во что сто́ит верить, в этом мире. Ведь он прекрасен своим разнообразием, даже лицами, что в нём живут.

– Да, на десять принцев, только двое обладают царскими манерами и высотой натуры. Но ради этих двух, не стоит ли, не обращать внимание,  на восьмерых недостойных?! Отнюдь! Ведь даже будь он один из ста, он сто́ит того, чтобы продолжать верить в сказку. Даже если она ещё не произошла в твоей жизни, но ты знаешь, что ей есть место быть, просто нужно немного терпения и не оголять ножки, поднимая подол платья, а после и оголять душу тем восьми, что не разберут всего таинства сего действия.

– Себя нужно держать как клад, для лучших времён, что достанется самому упорному и достойному.

Да, бывало, в её жизни, что те, кто громогласно заявляли о своих намерениях, не стоили и «пшика» её духов, когда она собиралась с ними на свидание.

Она говорила: «Много тех, кто говорит, но мало среди них тех, кто делает». Другая часть делает, но это не тот человек, от которого хотелось бы этих поступков. А третьи, вовсе предлагали платить каждый сам за себя. От таких она плевалась, гордо встав из-за столика и достав с сумочки кошелёк, расплачивалась немного большей суммой, чем по счёту и уходила.

– Здесь больше нужной суммы. – окликнул её голос на одной из подобных встреч.

Она, повернув голову через плечо, улыбаясь, ответила:

– Это сдача на твою душу, может, таким образом, ты будешь чего-то стоить.

О, это была не гордыня, как могло бы показаться. Она считала, что не нужно прятать под юбкой марали подобных людей. Если он мелочен, то пусть об этом знают люди, ведь нет лучшего урока, чем преподнесённого на глазах общественности.

Её уроки можно было бы назвать жестокими, но женщина позволяет их себе лишь в том случае, когда видит безразличие и это вовсе не задетая гордость или самомнение. Тогда сразу становится понятно, что значит выражение – «Выпить яд от женщины».

– Каждая принцесса, немного ядовита, словно африканское растение. С женщинами сто́ит быть осторожнее, они способны пода́ть стакан воды в жажду, а способны и последнюю её каплю забрать. И если бы мужчины были более разборчивы, в сложном, строении женского сердца, то меньше бы алкали…

Глава 2

Как и у любой маленькой принцессы у неё был свой маленький сказочный домик. В нём был камин, маленькая посуда из тончайшего фарфора, позолоченные вилки, ножи и столовые приборы. В нём была кушетка, обитый бархатом пуфик, антресоль и много маленьких радостей, что так  умиляют взгляд любой принцессы. В гардеробной, в разноцветных, больших, круглых коробках, она хранила свои модели туфелек на небольшом каблуке. У неё,  так же, был сундучок, в котором хранились заколочки. Была в домике и плита, и стиральная машина, в которой она стирала свои наряды украшенные россыпью бисера и жемчуга. Был утюг, которым она отутюживала каждое кружево на рукавах – фонариках на своих нарядах. В этом домике было всё для комфортного жилья, конечно, мальчишкам было бы в таком сахарном домике не комфортно, но ведь это не для них. Для девочек. И вырастая, этот сахарный домик никуда не девается. Вырастая, принцесса обзаводится настоящим сервизом, взрослыми моделями туфель и настоящей плитой, об которую можно обжечься.

Мало кто хотел бы узнать о её домике, с которого она давно уже выросла, но который, остался в ней по сей день.

– Что ты хочешь знать обо мне? Пью я по утрам чай или кофе? Предпочитаю спать на хлопковых простынях или на шёлке? Сколько кредиток в моём кошельке? – она бросала пронзительный взгляд на того, что, кажется, был готов к познаниям глубже, чем просто лицезреть её  показанную всем оболочку.

Но собеседник молчал. О сколько  разбило представлений о принцах имена эта их неуверенность. Они, полные рвения, вдруг сникали как море в штиль и прекращали подавать признаки жизни. Они вдруг терялись как юнцы, которым впервые, нужно было поцеловать желаемую девочку.  В них пропадало всякое мужество, что огорчало её, но она, кажется, уже так привыкла к этому, что не обращала более внимания.

– Ты хочешь знать, умею ли я готовить? Тебе интересно умею ли я любить? На что я способна ради человека? Знаю ли я что такое боль? Как сердца принцесс завоёвываются, а потом ставятся на полку, как трофей? Завоевал, оставил…

Она видела в эту минуту протест во взгляде, как несогласие со сказанным. Но она знала, что права, слыша  сотни историй, именно такого характера. О них трещали все: от подруг, что были оставлены своими мужчинами, до тётушек, что вспоминали свою жизнь до замужества. Что всё сказанное, сидящих перед ней, не стоило  бы слушать, дабы такой тип людей, теряющий всякое мужество при действиях, вряд ли мог сказать что-то сто́ящее. Что бы можно было закрыть глаза на список всего ей знаемого, ради одного его слова.

– У каждой принцессы есть её маленький кукольный дом, как убежище от всех неурядиц. И чем позже вы от него откажитесь, тем лучше, – говорила она. – Куклы не чувствуют боли. У неё есть её  чудесный утюг, игрушечная плита и круглые коробки с туфлями. И чем позже всё это поменяется на взрослую жизнь, с плитой и утюгом ради одного захудалого принца. Лучше вовсе принца не встречать.

А принцы встречались ей не в малом количестве, даже  не смотря на статистику, что на одну взрослую принцессу приходится  десять, а то и двенадцать принцев.

– Красота – страшная сила. Тебе доступно всё. Всегда. Даже во времена дефицита.

Она, будучи ещё маленькой, прекрасно видела, как девочкам с белоснежными бантами и гольфами, мальчики чаще делали комплименты, и одаривали их знаками внимания. Из школьной столовой они первыми бежали, наперегонки, кто быстрее угостит такую девочку вкусным. Мальчишки носили им рюкзаки и, к слову сказать, не раз, ссорились между собой, кто же будет тот мальчик, кому выпадет честь нести  тяжёлый рюкзак.

Будучи маленькой, она не входила в список популярных девочек, но она мало задумывалась об этом:

– В конце концов, рюкзак я могла донести сама, но не приведи бог носить сумки, подобные рюкзаку тогда, когда тебе действительно необходима помощь!

Именно поэтому в приоритетах выбора принца стояли, прежде всего, не внешность, а чем полон сам принц. Она сразу же хотела выяснить, что скрыто за этим фраком, что недосказано, за бабочкой на его шеи. Именно по этому, её вопросы не были заурядны: она не спрашивала о работе, она спрашивала о досуге.

– Я люблю дурачиться, играть в прятки и печь, ванильные кексы. Я обожаю жмурки, и играть в догонялки. Я не могу пройти спокойно мимо качели. Я обожаю, безумства и ненавижу серость натуры, которая часто конвертируется на лицах людей. Я люблю безумства и не желаю, чтобы на меня шикали, как на пламя, что вырвалось из камина, и тушили меня огнетушителем. Со словами нравоучения, о том, что возраст для дурачеств, прошёл. Я объявляю подобному, бойкот, а для себя отмечаю, что он не тот, кто будет качать меня на качелях, а значит кексы мне печь ему не захочется и догонять он меня не будет, дабы его ноги слишком законсервированы, раз попавшие в мораль, под гнёт общественного мнения, как в цемент. Я больше не продолжаю диалог, не продолжаю встреч. Собираю с собой все свои пожитки в виде драконов, пингвинов и единорог и ухожу с ними. Забирая вместе с тобой игривый смех, азарт которым я полна до каждого ногтя на своих руках. Ухожу туда, где даже полицейские за моё поведение одевают мне меренговые наручники, пожарные тушат мой вспыхнувший огонь масляным кремом, и на меня заводят новое очередное дело, как о самой взбалмошной и сладкой принцессе во всём королевстве моего города. Где написано большими

буквами на сахарной бумаге: «Очень сладкая. Употреблять строго с чаем, в малых количеством, дабы есть побочка никогда в жизни больше не слезть со вкуса этой женщины!». Какого же было разочарование среди этих мужчин, когда они ждали её возвращение, а она не возвращалась. Ни на чай, ни на кофе и даже не на минутку. Они ещё не знали, что ждать в этой жизни ничего не стоит, тем более покинувшей их женщины. В этом мире ничего не возвращается, особенна та,кто носит туфли даже в слякоть, у кого внутри слишком чуткое сердце, чтобы класть его на паперть. Оно может простудиться, заболеть, пропа́сть, в конце концов, поэтому к нему она была нежна, пожалуй, не один человек не мог бы составить ей в этом конкуренцию по отношению к ее сердцу. Именно поэтому в чужие руки она никогда его не вкладывала, а держала лишь в своих и подальше от любопытных глаз.– Потрёпанное, несчастное сердце конвертируется на лице болью, заботами, оно портит осанку под гнётом пережитым им событий, оно туманит глаза, забирая с них блеск, а улыбка перестаёт излучать лучезарность. Тебя одолевает серость. Ты невольно становишься плаксивой, кисейной бабой, а мужчины ненавидят плакс и лишь единицы из них, вырастая, предпочитают кисель вместо кофе. Им нужно ядрёность, а кисель – это на раз…

Каждый из них выберет кофе, а может, и что покрепче, ведь в конце концов все предпочитают то, что опьяняет и желательно с градусом повыше, с приятным ощущением полёта. Именно поэтому  на первых свиданиях в королевствах встречают дам с вином, потому что уже пьяный от женщины мужчина всегда хочет продолжения дурмана. Он открывает холодильник, смотрит на кисель и смотрит на бутылку вина́. Он выберет вино. Потому что даже при жажде чего-то милого, мужчина всегда выберет опьяняющее. А опьянённая женщина мужчиной это вверх похвал любому принцу.

Её не пьянили рельефы на теле так, как пьянили рельефы мозгов. Сексуальное, скрывалось всегда внутри, как и самое ценное, она была в этом убеждена до мозга костей. Нет ничего сексуальнее умного мужчины, поэтому среди балаболов и псевдогениев, она искала истинное сокровище – такое, как мозги. В конце концов, их не натренируешь в спортзале, прочитанное из книг не отложится, если не дано.

– Мозги – как талант. Им нужно обладать, но, к сожалению, не все такие счастливчики кого сам Господь целует в темечко вознаграждения таким даром, – говорила она.

А принцы частенько были обделены дарами. Она не считала, на какую сумму они одеты, какой стоимости автомобиль, на которым они ездят и насколько хорошо обставлена их квартира. Даже при полной упаковке, с бантом на принце в виде подарка, она частенько замечала, что кроме как  материальных благ, похвастаться-то им и нечем. Увы, и когда не совпадали их интересы, они были сварливыми бабами и готовы  учинять скандалы и ссоры, на что она, обладающая голубой кровью и белой костью вставала из этого разговора, как с плохой пьесы и удалялась. Ей меньше всего хотелось видеть в мужчинах женщин в засаленных юбках, которые недовольны жизнью. А недоволен был каждый подобным, по тем или иным причинам, ведь счастливые люди не устраивают скандалы, не ведут выводящих на чистую воду разговоров.

Им в голову не придёт кого-то переубеждать, если сами они уверены в своей правоте.

– Как мало тех, кто прав ещё меньше тех, кто уверен, что поступает мудро, – вздыхала она.

Глава 3

В ней все эти принцы не вызывали ни капли жалости и даже не было ужасного разочарования, скорее она сторонилась его как огня, потому что хоть раз дай себе упасть в пучину жалости к себе и ты пропала на веки вечные.

Принцессы часто с её окружения грешили этой чертой: их головы сникали от разочарований, а вместе с этим и они сами. Они были подобны потушенным уголькам, в которых нет более жизни. Эдакие скакуны, которые жили лишь работой и собой любимой, но какое это ограничение своих возможностей в жизни. Они вызывали в ней печаль, по их утраченным возможностям, которые они сами же убирали от себя и устремляли свой взгляд на работу и дом, как будто лошади в шорах, не хотящие ничего более замечать.

Они барахтались в быту подобно крестьянкам, теряли своё величество и стать, они падали духом до такого состояния, что их не поднять было, ни одному Зевсу. А потом за чаепитием рассказывали друг другу, промывая кости принцам, что каждый из них: то мал, то не дорос, то слишком требователен и амбициозен. За этими разговорами ей хотелось зевать и если бы не кекс с изюмом, то не появилась бы она за этим столом.

Она всегда считала, что беда даже не в мужчинах, а в них самих, слишком много власти они дают им, даже тем, кому никогда не одна из них, не принадлежала. Они заставляли их сердца меняться, порождая в них сомнения обо всех остальных, они награждали их властью, которой те, не были достойны.

– Но разве вина́ людей в том, что они оказались на платформе в ожидании другого поезда? – думала она не раз, слушая очередные разговоры от принцесс, чьи сердца были подобны бесплатной брошюре, что просят взять на выходе у метро.

А всё потому, что им хотелось нравиться, всем подряд, каждому встретившемуся принцу на их жизненном пути. Эта жажда женского сердца охмурять и пьянить даже то, что опьянить невозможно, играло с женщинами плохую шутку. в конце концов, они сидели, пытаясь напиться чаем, когда им хотелось чего покрепче, но хороший тон не позволял им пить в обеденное время, это выглядело бы пагубной привычкой, которую ни одна из них, себе не позволяла даже в мыслях.

Однажды, видя, как она пишет что-то в свой блокнот, меня одолело любопытство, что с таким усердием, она туда записывает. Она ответила,  не отрываясь, продолжаясь всё так же писать:

– Маленькие тайны – ничто не требует от тебя большей работы, чем сохранить их, в недосягаемости от чужих глаз.

Да, как она нередко повторяла:

– Мудрость и ум не даются с прочтения книг и не срываются из чужих уст: каждая капля опыта, добывается из тонны дряни бытия.

Её можно цитировать бесконечно, немногие женщины способны этим похвастаться. Не многим выпадает честь, когда перед их умом снимают шляпу. Когда в мужчине просыпается некогда давно спящий в генах джентльмен и, снимая шляпу с головы, оголяя руки от перчаток, начинает аплодировать стоя.

Она называла это, оргазмом души, но скорее всего, испытывали его те, кто могли её слушать и видеть. Могли наслаждаться ею, как искусством, подобно шедевру, мастер которого давно покинул этот мир. Её мастер умер давно, тогда, когда грянули те времена, в которых она собирала осенние листья, один красивее другого и сушила сирень на страницах своего блокнота.

Они получали больше чем она, брали с неё мудрость, подобно жаждущим у рудника, а она со своей щедрой души никогда не отказывала в помощи нуждающимся. У неё чертовски, чуткое сердце и до ужаса добрая душа.

Но не все могли это в ней разглядеть, докопаться до этого источника жизни. Наверное, от того, что она так глубоко прятала его, считая, что мужчины не оценят даже полмира, брошенные к их ногам. Они не оценят и бочку слёз, по ним пролитую за ночь из женских глаз. Они не оценят ни брошенный дом, оставленный ради них и завоёванный в их честь. Они запомнят только тех, кто оставил пробоину в их душе, но безжалостно забудут тех, у кого оставили пробоину они.

– Мужчины ничуть, не менее жестоки, чем женщины. Они так же искренне ненавидят и искренне любят, но как они безразличны… У женщины дрогнет нутро при виде раскаявшегося мужчины и его слёз, а у мужчин не дрогнет даже мышца, при виде упавшей перед ним на колени женщины.

Именно поэтому она предпочитала быть немного мужчиной, чем женщиной. Она предпочитала не лить слёз, не страдать и не позволять себе скучать. Она могла это всё делать с лихвой, так же легко, словно по списку, покупок к ужину продукты. Но тому было одно объяснение, ничьё нутро не трогало её, но если б тронуло, страшно подумать… Это было бы подобно, как она ходит со списком продуктов по магазину, но в её кармане нет денег. И тоскует, и скучает и даже слёзы со списка не вычеркнуть:

– Какое счастье, когда сердце бьётся ровно, – говорила она, добавляя сквозь паузу – Жизнь, правда, не такая яркая, зато счастливая, в ней меньше разочарований и метаний души. Да, в ней меньше ласки и заботы. Но когда мне будет совсем тоскливо, я всегда могу завести кота. На крайний случай мужчину…

В этот момент она смеялась. Конечно, она лукавила…

Но, в этой маленькой девочке когда-то давно поселилась мечта. Она один раз была на свадьбе. Представляете? Всего лишь раз, но он отпечатался у неё на всю жизнь. Невеста в белоснежном платье, улыбающаяся, но немного уставшая от суеты, сидела за столом и улыбалась. Это была её тётя. Тогда она была молодой девушкой выходящей замуж. Её супруг был в чёрном костюме, они смотрелись гармонично, как инь  и янь. Она запомнила, как бросали взгляды друг на друга. Как они танцевали, совместный, медленный танец. Вроде бы, что такого в этой давней традиции? Но она была не такой взрослой, чтобы не замечать той атмосферы, что царила в тот момент в банкетном зале. Он не был большим, в нём была совершенно небольшая площадь, гости не исчислялись тысячами, но их было не мало, а она, видели лишь их двоих. Не в силу родственных связей, а в силу того, что она в один, вроде бы обычный день с календаря, попала, будто в другой мир. Когда очень отчётливо поняла, что всё вокруг суета. Абсолютно всё, кроме любви. Она прекрасно знала, что наутро бокалы будут вымыты, посуда будет блестеть от чистоты, скатерти будут постираны, выглажены и накрахмалены к новому торжеству. От того дня не останется и следа. Капли пролитого вина́ будут состираны с белоснежных, как снег, скатертей, а платье невесты, как и костюм жениха, больше ни разу не оденется. Они уйдут вглубь шкафа и о них едва ли вспомнят в ближайшие десять, а то и пятнадцать лет…

Именно поэтому в силу открытия того таинства, что творится между двумя людьми, желающими прожить свою жизнь друг с другом и разделить его между родными, как акт счастья. Она знала, таинством не разбрасываются, чтобы так, просто, разбазариваясь им, выйти замуж без любви.

– Сбегая в брак от тоски, от условий как в некое спасение. Ничего хорошего не будет. То отчего ты бежишь, настигнет тебя и на супружеском ложе и в платье невесты, – говорила она.

Глава 4

Однажды у нас произошёл с ней разговор о расстоянии: «Может ли быть любовь, при таких условиях?» На что она ответила, невозмутимо, так же не отрываясь от чашки любимого кофе и поедания капкейки с розовым кремом, на котором не хватало только вишенки сверху.

– Скорее вопрос не в том, есть ли она, а в том нужно ли оно?

– Разве сердце выбирает? – поднял я от удивления брови. – Мне кажется, это всегда происходит без согласия человека.

На что она ухмыльнулась, приподняв уже свои брови. Откусила ещё один кусочек и прожевав ответила:

– Можно согласиться, очень долго, ждать. Хотеть встречи и готовиться к ней – это выбор сердца. А потом, наступает момент, когда ты приходишь к выводу, что всё далёкое, остаётся таким же далёким, непостижимым и не сбывшимся каким и было – в этот момент начинает говорить разум. А потом ты твёрдо решаешь для себя, что-то, что дорого, оно всегда постарается быть рядом и окажется рядом. – В этот момент говорит лишь разум, а сердце молчит. И ты говоришь себе: «Пошли всё вон! Не сбывшиеся и такие далёкие, со своими иллюзиями и ожиданиями». – Это говорит разум в человеке, навсегда сменивший с ораторской должности сердце. После этого сердце не поднимается больше на сцену никогда.

– Правильно ли это?

– Жизнь происходит здесь и сейчас, и её нужно разделять только рядом.

Боже! Сколько в ней твёрдости и непоколебимости. Мне думалось: «Сколько нужно вытерпеть, чтобы так очерстветь?». Отчасти моя точка зрения была правильной. Когда, однажды, осенним вечером, она всё так же сидела над своим блокнотом бирюзового цвета. А наш разговор не давал мне покоя.

Она отложила ручку, которой писала, и немного повернувшись ко мне, сказала:

– Я могла прощать многое и многое терпеть от людей. Я находила оправдание предательству. Я искала объяснение людям, что делали мне гадости. Я закрывала глаза на поступки и затыка́ла уши на услышанную ложь. Я много чего старалась не замечать, пока моё терпение могло это позволить. И чем старше я становилась, тем меньше его оставалось. Тем уже были ближе его пределы. Тем больше, я не искала оправдание никому и ничему.

Сказав это, она растянула уголки губ в улыбке, и взяв ручку снова приступила что-то записывать в свой бирюзовый блокнот. Эти слова развеяли во мне всякие мысли её чёрствости, о том, что она даже, возможно, являлась жестокой в какой-то мере. Она просто защищалась, иначе бы, ничего хорошего, из неё в итоге, не вышло бы.