Читать книгу Мы все из глины - Екатерина Викторовна Раюшкина - Страница 1

Мы все из глины

XXI век – эпоха псевдодуховности. Возможно, вы не согласитесь с этим утверждением и скажете, что это чудесное время объединения людей общими взглядами и целями. Но я считаю иначе.

Духовность – это моральные ценности и традиции, это личный, внутренний путь человека в поисках высшего, нематериального, смысла своего бытия. А религия – связь человека с высшими силами, с чем-то большим, чем он сам, как бы это ни называлось в разных традициях. Что же происходит в наше время?

Общество переполнено «гуру», которые знают, как человеку жить, что думать и чувствовать. Но стремятся эти учителя к своим, вполне приземленным, целям. Иметь как можно больше подписчиков в социальных сетях и быть успешными.

Успех стал мерилом «правильного» отношения к жизни. Настала эра всевозможных тренингов и придуманных учений, которые якобы основаны на синтезе различных древних знаний. Критерий качества один: если ты успешен, значит, прав, и учение твое верно. Духовный путь стал не самоцелью, а инструментом для удовлетворения честолюбивых помыслов современного человека.

А если допустить утопическую мысль, что духовность может быть главным пунктом государственной политики, и к власти придут те самые люди, которые агрессивно навязывают свои тренинги в интернете? Что из этого получится?

Станет ли человек счастлив? Сомневаюсь. Познание себя – интимный, живой процесс, который претерпевает бесчисленное количество трансформаций. А навязанная мысль приведет к все большему непониманию, как жить. А главное, зачем.

Единая для всех духовность – это некий «духовный социализм». То самое учение, которое, представим, станет единственно правильным для всех. И конечно, духовность будет основным благом, которое распределяется в социуме поровну. Каким будет это общество?

Это роман-метафора, роман-медитация. Вы здесь не найдете четких ответов, но задумаетесь, что такое духовность истинная и мнимая. Давайте вместе поразмышляем на эту тему и начнем наше шаманское путешествие.

Говорил я то, что нужно всем:

Славил обольстительную страсть,

Открывал невольникам эдем

И клеймил неправедную власть.

Утверждал, что нет небесных чар

В четверице изначальных сил,

Что, смеясь, вселенную гончар

Из непрочной глины сотворил.

(С. И. Липник. «Из восточной рукописи)

Глава 1

Шестой день, свернувшись эмбрионом на кровати под клетчатым пледом, лежал Иван Андреев. Рядом стоял табурет с лекарствами и медный тазик с холодной водой, через его бортик перевешивалось мокрое вафельное полотенце. Оно, как мертвая серая рыбешка, безжизненно смотрело на паркет, истекая застоявшейся водой. В черной лужице отражался свет новой луны, робко заглядывавшей в окно. А с подоконника вглубь темной полупустой дачной комнаты смотрела вереница больших и маленьких кактусов. Плед закопошился. Из-под него раздался сиплый стон. Андреев трясущейся рукой потянул полотенце, и тазик с грохотом опрокинулся. Вода потекла в коридор. В этот момент раздался частый стук. Андреев приложил полотенце к узкому горячему лбу и облегченно выдохнул.

– Сосед! Ты жив? – послышался с улицы бодрый мужской голос.

– Жив, жив! Заходи, Николаевич!

В коридор по-хозяйски зашел коренастый мужик в бейсболке и распахнутой красной клетчатой рубашке, из-под которой торчал загорелый круглый живот. Николаевич был председателем правления садового товарищества, дела вел четко и строго, не прощая дачникам задолженностей. Но к долгам соседа относился лояльно и всегда был с ним обходителен. Андреев, по-дружески подшучивая над ним, прозвал его на американский лад Реднеком.

– Как ты? – участливо спросил Реднек, приподняв бейсболку. В полумраке забелел его морщинистый широкий лоб.

– Почти сорок, – слабым дрожащим голосом ответил тот.

– Давай скорую вызову, – Реднек вытащил мобильник из кармана рубашки и уже приготовился набрать номер.

– Э, не… Убери! Не хочу в больницу! ‒ взмолился Андреев.

– А если у тебя пневмония? К врачу надо, сосед. Шестой десяток пошел – не молодой пацан, чтобы так хорохориться.

– Достань лучше из того шкафчика хреновуху, – Андреев указал на угол навесной полки, которая виднелась из кухни.

Реднек молча встал и наполнил две стопки.

– За тебя! Будь здоров! – сказал он, протягивая стопку соседу.

– Тебе, Реднек, пить не советую, – приподнявшись с кровати, произнес Андреев неожиданно строго. Николаевич глянул на него круглыми глазами, и рука со стопкой невольно опустилась.

– Вспомни, как ты сегодня с лестницы полетел, когда спускался с чердака, и как головой об угол стены долбанулся. У тебя голова до сих пор кружится. Сотрясение, дружище.

– Сейчас она закружилась еще больше, – Реднек медленно опустился на кровать и поставил стопку на табурет с лекарствами. – Как узнал?

– Знаю и все, – нехотя ответил Андреев, опустошив стопку.

– Чур меня, чур! – перекрестился Реднек, перебив соседа.

– Молчи! А то ляпнешь еще что-нибудь. И давно это у тебя началось?

– Как заболел.

– Да, и правда, странная болезнь. Свиной грипп…Птичий грипп… Может, новый вирус какой?

– Бог его знает, Николаевич, – Андреев взял с табурета реднековскую хреновуху и, зажмурившись от удовольствия, выпил.

– Ладно, сосед, я пошел. Будь! – Реднек поспешно утопал, несколько раз махнув рукой на прощание.

Андреев вновь укутался с головой в плед. Ему мерещилось, что он один сидит в ветхой вагонетке, которая на бешеной скорости мчит по крутым виражам американских горок. А ведь Андреев никогда на них не катался. Он лишь когда-то со стороны видел, как у других захватывает дух. «Обязательно попробую», ‒ говорил он сам себе. И вот сейчас представилась возможность… Только вокруг было пустынно ‒ никто, задрав головы, не смотрел на него снизу. Все аттракционы существовали исключительно для него, отчего сердце сжималось от страха. Пугало и то, что еще одним пассажиром был молодой человек, очень похожий на Андреева. Он ехал за ним следом, и ни один мускул на его лице не дрогнул, когда вагонетка сделала очередной сумасшедший вираж.

***

Был жаркий, томный летний день. Будоражил воздух, наполненный догорающим ароматом сирени и цветов вишни. Андреев был по-настоящему счастлив. Молодой, дерзкий, он получил диплом с отличием. Перспективный архитектор – так сказал про него научный руководитель, старый, всеми уважаемый профессор Московского архитектурного института.

Андреев в то время жил вместе с матерью и молодой женой на окраине столицы в двухэтажном деревянном бараке. Он возвращался домой навеселе, довольный собой. А в кармане старого твидового пиджака, доставшегося от деда, грел сердце диплом МАРХИ, самый настоящий.

Двор на удивление был пуст – ни местных ленивых мужиков, играющих в домино, ни склочных старух, ни детей. Только мокрое постельное белье говорило о том, что недавно здесь кто-то был. Очень знакомые простыни. Только молодой человек не мог припомнить, кому они принадлежат.

Андреев подумал, не задержаться ли во дворе. Соседям показаться. Он ведь теперь непременно станет уважаемым, достойным человеком. Собственная квартира, машина «Волга» ‒ жизнь только начиналась. Позади останутся грязный барак и жизнь в нищете. Как с таким дипломом не поверить в свое светлое социалистическое будущее. Жизнь только начиналась, и начиналась она замечательно.

За плотными рядами развешанного белья послышались легкие, едва уловимые шаги. В небольшом просвете мелькнула чья-то тень. Андреев замер – может, кто-то из соседей ‒ он поздоровается, покрасуется. «Здравствуй, Ванечка» ‒ скажет сосед или соседка. – «А чего ты вырядился?». Андреев слегка улыбнется, расправит грудь: «Диплом с отличием защитил». И Петр Алексеич или Зинаида Николаевна так и ахнут. Или вот Леночка, с которой в параллельных классах учился. Даже лучше, если Леночка.

Тяжелые простыни покачнулись. Свободные края наволочек и полотенец взмыли вверх и комом намотались на бельевую веревку. Кто-то явно пытался пробраться. Андреев засмеялся ‒ сейчас из белья вывалится местный выпивоха. Но вместо этого он увидел несколько крепких мужчин в штатском, приближавшихся к нему четким уверенным шагом. Лица у них были, что называется, каменными. Незнакомцы были приземисты и коротко стрижены. Оба – квадратные, словно скульптор, не придав никакого изящества, не обтесав, забыл о них. Один рыжий, как апельсин, у другого волосы блестящие, черные, как гуталин. «Апельсин и Гуталин», ‒ отчего-то подумал Андреев, хотя внешность незнакомцев совсем не располагала к смешным дворовым кличкам.

‒ Андреев? ‒ в проброс спросил рыжий.

‒ Он самый, ‒ озадаченно ответил Андреев.

‒ Разговор есть, ‒ сказал второй.

‒ А вы кто?

‒ Давай отойдем от подъезда, и мы все объясним.

Тон мужчин был безапелляционным. Андреев понял, что отказаться он не может, отчего резко протрезвел. Неизвестные отвели его в сторону от веревок с бельем.

‒ Завтра к тебе придет человек. Поедешь с ним. За колбасой, так сказать… − не мог подобрать нужных слов рыжий неприятный молодой человек.

‒ Какая колбаса? Вы кто?

‒ Кто мы – это не важно. А колбаса нужна всем.

Отказаться от такого предложения – грех, − пустил смешок брюнет. – Надо же накрыть достойный стол по случаю успешного окончания института.

− Вы откуда знаете? – испугался Андреев.

− Несложно догадаться, − усмехнулся рыжий и показал толстым пальцем на карман, из которого выглядывал жесткий переплет диплома. Андреев машинально попытался его пропихнуть дальше вглубь, но ничего не вышло. Любое пространство ограничено в своих возможностях. Карман оказался не бездонным, Андреев так и застыл, схватившись за край документа.

− Нечего тут думать, − брюнет покрутил рукой, что означило «думай, парень, быстрее».

‒ Я рассмотрю это предложение. Какая, кстати, колбаса? ‒ замешкался Андреев.

Незнакомцы, переглянувшись, улыбнулись.

‒ Сервелат – пальчики оближешь, − ответил рыжий, в уголках его рта скопилась вязкая слюна.

− Предложение, конечно, заманчивое… Я подумаю.

− Ладно, братец, колбаса тебе бесплатно, − нетерпеливо сказал брюнет, после чего повисла неловкая пауза. Андреев не знал, что и думать. Наверное, однокашники решили устроить сюрприз. Будь они прокляты! Хотят колбасой угостить и водку налить – пусть. Не отговаривать же их от благих намерений.

На следующий день за Андреевым приехала новенькая черная «Волга». Он молча сел назад. Водитель, навалившись на руль, не удостоил вниманием пассажира. Лишь слегка приподнял легкую кепку и тяжело выдохнул, чтобы убрать с верхней губы мешавшие волоски соломенных редких усов. За несколько часов пути он не проронил ни слова. Когда машина подъехала к безлюдному пустырю, попросил Андреева выйти. И денег не взял, что еще больше смутило новоиспеченного выпускника. «Ладно», − подумал он. – «Гулять так гулять».

‒ Дальше только пешком, − извиняющимся тоном сказал водитель.

‒ Куда пешком? ‒ испугался Андреев. – Не вижу ни одного продуктового магазина.

− Да не бойся, метров сто пройти. Там все увидишь.

От грунтовой дороги в лес вела неприметная тропинка. Водитель не соврал – Андреев, действительно, шел недолго. Остановился в заросшем борщевиком поле. Ба! Это становится не смешно и совсем не по-дружески. Не нужна никакая колбаса. Андреев уже развернулся, но его тут же кто-то окликнул. Через несколько минут он увидел незнакомого мужчину, на десяток лет старше себя. Тучный, но одетый по-деловому элегантно. На загорелом лице ни единой морщинки. Губы тонкие, неподвижные, а большие карие глаза улыбаются.

‒ Рад познакомиться, ‒ протянул он руку Андрееву. – Виктор Дождев.

− Вы продавец колбасы?

Дождев поперхнулся, но глаза по-прежнему блестели и улыбались.

− Не совсем…, ‒ задумался он, а потом усмехнулся. –Продавец колбасы… Не знаю, что вам сказали. Но вас ждет хорошая работа. Не колбаса, конечно, в прямом смысле слова, гораздо лучше. У вас будет все! Колбаса в том числе. Андреев побледнел. Не ослышался? Такой резкий и необоснованный переход от колбасы к работе мог сбить, кого угодно, тем более Андреева, на тот момент романтичного наивного юношу.

‒ Вам предстоит построить лабораторию для нужд Советского Союза. Понимаете, как это ответственно и почетно?

‒ Ничего не понимаю. Почему вы мне предлагаете это?

‒ Вы были на хорошем счету в институте. Все рекомендации имеются.

‒ Тогда причем здесь колбаса?

‒ Забудьте вы уже об этом, ‒ впервые Дождев нахмурил лоб, отчего на его гладком свежем лице проступило несколько глубоких старческих морщин.

‒ Нам с вами придется тесно работать, так что времени, чтобы узнать друг друга получше, будет достаточно.

‒ Мне лестно, что вы оказали такое доверие. Но у меня нет такого огромного опыта, на который вы рассчитываете.

Дождев нетерпеливо махнул рукой. Пора переходить к делу – все эти размусоливания утомили его. Человек, он был простой и прямолинейный, и пустую болтовню очень не любил.

‒ Здесь ‒ Дождев полной рукой очертил круг. – вы будете строить современную, отвечающую всем требованиям, лабораторию.

‒ Что там будут делать?

‒ Логично, что опыты, ‒ ядовито ответил Дождев.

‒ Я не просто так интересуюсь. Мне нужно знать: какие опыты, чтобы грамотно спланировать помещения, ‒ по-деловому объяснил Андреев, заложив руки в карманы брюк.

‒ Любые. Так что думайте.

Так жизнь Андреева обрела четкие перспективы. Почти год ушел на то, чтобы спроектировать и вместе с бригадой построить огромный, оснащенный всем необходимым, бункер. Правда, за это времени ясности о том, чем будут заниматься в лаборатории, не появилось. Ответы начальства были уклончивыми и туманными. Вскоре Андреев и вовсе перестал этим интересоваться. В конце концов, не мое собачье дело – и лезть не надо. Когда настало время внутренней отделки помещения, сюда стали приезжать, как понял Андреев, какие-то важные шишки. Первым ему был представлен некий Владимир Зябликов, утонченный, явно претендующий на свою исключительность да к тому же жуткий сноб. Выражался он загадочно и высокопарно, будто владел уникальной информацией, недоступной обычным людям.

‒ Нам предстоит набрать экспериментальную группу. Главный критерий ‒ чувственное и ясное восприятие мира. В ближайшее время мы это сделаем, ‒ уверял Зябликов на самом первом собрании, на котором по случайности присутствовал Андреев. В тот день небольшой зал был набит битком. Сидели какие-то уважаемые люди. Они внимательно слушали Зябликова. Некоторые из них даже что-то записывали.

‒ Мы во многом будем на шаг впереди. Вы только представьте, какой силой обладают те, кто знает все о грядущем. И о месте каждого в загадочных свитках судьбы. А кое-кто может и вносить изменения в эти письмена. Полезные нашей родине изменения, разумеется.

В зале повисла тишина. Каждый, наверное, задумался, и как показалось Андрееву, потому что он сам испытывал это чувство, ужаснулся. Представьте, вся ваша жизнь и вы – не нечто удивительное, вы, как актер, играете по написанному за вас сценарию. Судьба, скажете вы. Но можно ли ее обмануть?

От одной мысли, что все происходящее неизбежно, по телу бежали мелкие мурашки.

‒ Какая это сила! Это похлеще всякого ядерного оружия, ‒ продолжал воодушевленно говорить Зябликов. ‒ Обостренная интуиция – своего рода панацея от будущих катаклизмов. Люди, а точнее, мы всегда должны быть на шаг впереди. А как будут трепетать враги нашего Отечества! Вы только представьте!

Андреев представил, что если бы советские разведчики обладали такой несказанной силой, то их бы никогда не поймали. С помощью телепатии они получали бы информацию и безопасно передавали ее таким же, как они, удивительным людям. Холодная война стала бы еще холоднее, но тем интереснее. Скорее всего, и противник придумал бы что-то подобное. А родина пришла бы к тому же – слежкам, гонениям и казням. Только допрашивать уже никого не надо. Специальные одаренные сотрудники и так проникают прямо в мозг подозреваемых. Андрееву в тот момент это все показалось пустой бесперспективной затеей. Занятно, но если итог один, то в чем смысл? Впрочем, Андреев не сильно разбирался в холодной войне.

− Вы думаете, это возможно? – недоверчиво спросил кто-то из первых рядов. Андреев увидел лишь поблескивающую лысую макушку.

− Думаю, что возможно. И надеюсь, наши опыты это докажут. На то мы и ученые! Чтобы открыть то, что принесет благо обществу. В данном случае, хочу уточнить. Даже не открыть, а исследовать механизмы интуиции, телепатии и так далее, − Зябликов расхаживал по импровизированной сцене туда-обратно, уткнувшись взглядом в пол, и на некоторых словах многозначительно смотрел в толпу. Все это напоминало Андрееву театрализованное представление. Он одновременно был зрителем и актером.

− С чего вы начнете? – спросила та же лысеющая макушка.

− Пока этапы эксперимента держатся в секрете. Но чуть позже я все представлю в письменном виде.

Зябликов говорил что-то еще. Но Андреев его уже не слушал. Остальные тоже зевали, борясь с этим. Интуиция, телепатия, телекинез – интересные слова. Но уж очень длинная речь. В тот момент каждый думал лишь о том, чтобы доволочить ноги до дома и набить животы. Зябликов закончил доклад, и ряды очень быстро опустели. На тот момент Андреев и не догадывался, что самое занятное его ждет впереди. Пока что собрание внушило ему трепет и благоговение перед научной деятельностью.

Зябликов начал скрупулезно набирать сотрудников в рабочую группу. Для этого он устраивал различные тесты. Сотрудники бегали, прыгали, пытались угадать цвета карточек, спрятанных в конверты, а самое главное – подвергались гипнозу. Так он выявлял какие-то скрытые таланты. Каждый, как он называл, опыт, держался в секрете, и результат сообщался индивидуально или не сообщался вовсе, если он оказывался для него неинтересным. Однако Андреева Зябликов пригласил к себе.

Он сидел за большим дубовым столом, расположенным прямо в центре кабинета. Зябликов казался очень маленьким, как если бы в доме великана поселился лилипут. В блеклом освещении он выглядел бледным и старым, совсем не могущественным. Незнакомому человеку сложно было бы предположить, что он возглавляет серьезное ответственное задание. Справа и слева от стола стояли высокие шкафы, полностью забитые какими-то бумагами и книгами. На стенах висели разнообразные портреты ученых. Андреев узнал Фрейда и Юнга. Все остальные сливались для него в безликую массу.

‒ У вас есть все задатки развить в себе так называемое шестое чувство, ‒ заключил Зябликов, просматривая свои записи.

‒ Неужели? Вы сами в это верите? ‒ небрежно спросил Андреев, пытаясь скрыть чрезмерное удивление.

‒ Вы пока их не прочувствовали в себе. Но всему свое время. Возможно, вы пока не готовы столкнуться с собой настоящим.

Андреев слушал, не моргая. Так странно это все звучало, будто только что доктор сообщил ему, что у него выросла еще одна нога или рука. От таких новостей ничего хорошего обычно не бывает. Как реагировать он не знал. Конечность новая не появилась, опухоли не обнаружено. Всего лишь какое-то шестое чувство. Но как с этим жить, как управлять им? Да и вообще, не верилось.

− Я не имею ни малейшего представления о том, что вы говорите. Ничего такого в себе никогда не замечал. Я довольно посредственный человек. И если у меня и имеются таланты, но уж точно не в этой для меня неизведанной сфере. Я бы рад подтвердить ваши слова. Но, увы, не могу.

− Кто-то может сказать, что все это лженаука, и я занимаюсь чушью. Но я вот вам что скажу. Так простых обывателей склоняют думать. И это правильно, нечего им знать то, что не положено. Все серьезные научные доказательства скрываются. Я имею доступ к данным таких экспериментов. И вы не представляете, эти способности есть! Но они не просто есть сами по себе, как некий факт, они будто замысел для пока неизвестных нам целей. Наша задача – хотя бы немного понять эти цели.

− Как я могу опровергать значимость ваших экспериментов. Просто ко мне это не имеет никакого отношения. Поверьте. А по поводу вашего последнего тезиса могу предположить, что такие способности даются человеку, чтобы он постиг нечто скрытое.

‒ Для чего нам это постигать? Вот самый главный вопрос, мы люди практичные, а не фантазеры из журнала «Мурзилка» − Зябликов многозначительно посмотрел, точь-в-точь, как на собрании. – Мой вам совет, не делайте пока поспешных выводов. Присмотритесь к себе.

Все портреты, как показалось Андрееву, тут же обратили на него внимание. С особенным укором посмотрел Фрейд. И Андреев кивнул Зябликову, не понимая, зачем он согласился. Не хотелось ему присматриваться. Он рисовал себе совсем другую жизнь. Может, кому-то и нужны уникальные способности и таланты, как в фантастических книжках, но только не ему. И без них жилось хорошо и вольготно нормальному человеку. Черт знает, почему он пошел навстречу этой долговязой зазнайке.

В команде Зябликова было пять человек. Кроме Андреева, в нее вошли Дождев и три старших научных сотрудника, в прошлом – студенты Зябликова. Но как только началась работа, сотрудники обосновались и привыкли к неприветливым серым стенам, как Дождеву поступило распоряжение о переезде. Лабораторию отдали физикам для разработки оружия массового поражения. Экспериментальной группе Зябликова, которую он назвал «Третий глаз», полагалось помещение попроще. Им выделили здание старой больницы на окраине Москвы. Больница была в запустении не один год. Осыпалась почти вся штукатурка. Ни дверей, ни мебели, плитка на полу вся в сколах. Снова предстоял ремонт. И научная работа была приостановлена на несколько месяцев. За это время удалось привести в божеский вид лишь одно крыло.

− Я рад приветствовать всех участников нашего глобального и интересного эксперимента. На протяжении месяца мы отбирали самых лучших. Посмотрите друг на друга внимательно. Теперь вы будете жить бок о бок в этих стенах. Выходить и контактировать с внешним миром категорически запрещается. Вы же придумали для родственников легенду о вашей работе? Так вот, раз в неделю вам разрешается связываться с ними по телефону и сообщать, что у вас все хорошо, чувствуете вы себя прекрасно и так далее. Вы помните, что благодаря вашему участию, ваши близкие не будут ни в чем нуждаться? Вы постоянно будете находиться под нашим пристальным вниманием. Мы сделаем все, чтобы ваши способности усилились в десятки раз, и вы по максимуму смогли применить их на благо Советского Союза, − прочитал с листа Дождев. Раздались жидкие аплодисменты, энергичней всех хлопал в ладоши Зябликов. Это было очередное собрание рабочей группы.

Теперь в группе было семеро мужчин и три женщины. Самый молодой ‒ паренек из детдома Валентин Мясов. Шестнадцатилетний мальчишка был очень высоким, без малого два метра ростом. Выглядел он гораздо старше своих лет и запомнился Андрееву своим кротким нравом, молчаливостью. Маленькие серые глаза, длинный нос, постоянно скучающий вид.

На вопросы он отвечал не с первого раза. Чтобы втянуть его в диалог, требовались усилия. Единственным, с кем он охотно беседовал, был другой участник группы − Родион Просов. Он сразу взял над парнем братскую опеку и играл роль посредника в общении с учеными. Это был скромный юноша. Его глаза, спрятанные за толстыми линзами очков, избегали взгляда собеседника. Когда он нервничал, то теребил волосы на висках, отчего у него был взъерошенный, неряшливый вид. Растянутый свитер из грубой шерсти висел на нем мешком. Просов постоянно одергивал длинные рукава, закрывавшие ладони. Эта привычка настолько в нем укоренилась, что какая бы одежда на нем ни была ‒ он все время повторял это движение.

Из женщин Андрееву особенно запомнилась и полюбилась Лидия Ивановна. Она была самой старшей в группе. Потеряв единственного сына в пятьдесят лет, она неожиданно обрела дар ясновидения. Лидия Ивановна уверяла, что это покойный ее направляет и подсказывает ей. Так во время отборочных испытаний она и отвечала на вопросы: «Как говорит мой горячо любимый сын…». И поразительно, она почти не ошибалась. Однако никто ей не верил. Как убеждал Зябликов, уникальные способности всегда граничат с какой-либо болезнью.

Началась работа над экспериментами. Андреев теперь пропадал в лаборатории с утра до вечера. В его обязанности входило фиксировать результаты, в общем, все, что скажет Зябликов, а он говорил скудно, но по делу.

− Записывай, Андреев, эксперимент номер один «Выявление уникальных способностей».

− Разве мы их выявили?

− Андреев, ну, что ты? Это огромная работа. Все не так просто. Иди за первым испытуемым.

Андреев не смог ничего возразить. Зябликов умел убеждать, и звание «профессор», вне зависимости от его аргументов, добавляло его словам весомости.

Андреев вышел из лаборатории и вернулся с пожилым мужчиной, сморщенным, как залежалый чернослив. Звали его Петр Афанасьевич Кобылкин. Лицо его было располагающим, честным. Такому, как он, даже Остап Бендер доверил бы ключи от квартиры, где деньги лежат. О тяжелой жизни Кобылкина свидетельствовал горб, который, подобно монаршей особе, восседал на нем по-хозяйски уверенно. Глаза были большими, влажными и слегка мутноватыми, поэтому определить, какого они цвета, было трудно. Видел он плохо, поэтому вошел в лабораторию робко, опасаясь ненароком споткнуться и предстать перед уважаемым профессором в нелепом виде. Зябликов сделал жест рукой. Кобылкин тяжело опустился на твердый стул.

‒ Так рад новой встрече с вами! ‒ светился он от радости, что еще может быть кому-то полезен.

‒ Петр Афанасьевич, сейчас я положу перед вами запечатанный конверт с письмом, а вы попробуете сказать, что там написано.

Кобылкин напрягся, на несколько секунд вытянулся, как мог, расправил спину и стал водить над конвертом руками, попеременно выставляя вперед то левую, то правую ладонь. На это действо Андреев смотрел завороженно. «Записывай», ‒ шепнул ему Зябликов.

‒ Тут написано: «Наша экспериментальная группа следует заветам Ильича, а поэтому принесет только пользу. Мы трудимся на благо Отечества и наших граждан. Я рад быть причастным к этому», ‒ бегло произнес Кобылкин.

‒ Вскрывайте конверт, Андреев, ‒ шепнул Зябликов.

Руки Андреева дрожали от волнения. Было в том, что происходило, нечто пугающее, как будто приоткрывалась завеса неведомого мира. А когда Андреев взглянул на белоснежный лист бумаги, то и сам побелел.

‒ Петр Афанасьевич сказал все верно, слово в слово.

‒ Очень хорошо, ‒ Зябликов, как ребенок, захлопал в ладоши. ‒ Кожное зрение.

− Я так газеты читаю, − с гордостью сказал Кобылкин. – «Правду», «Известия». Думал, что зрение у меня еще ничего. А вон оно что оказывается! Кожное… Никогда о таком не слышал. Спасибо, профессор. Буду знать.

− Зовите следующего участника, − обратился Зябликов к Андрееву. – А вы, Петр Афанасьевич, отдыхайте, скоро будете трудиться на благо родины.

− Всегда готов! – старик отдал честь.

Андреев помог ему беспрепятственно покинуть лабораторию. Выходил Кобылкин уже с высоко поднятой головой, даже горб, казалось, разгладился, и глаза засверкали голубоватым блеском.

Следующей Андреев привел Лидию Ивановну. Она смотрела себе под ноги, на Зябликова ни разу не взглянула. Одета она была очень элегантно – готовилась к этой встрече. Черная атласная юбка, белая блузка с большими воланами. Седоватые волосы убраны в аккуратный тонкий хвост. Лидия Ивановна присела и положила на стол фотографию покойного сына. На этот раз Андреев был собран и тщательно зафиксировал в своей тетради все ее действия, после чего показал испытуемой тот же самый конверт.

− Вы должны сказать…, − начал Зябликов.

− … что там написано, − продолжила она.

− Все верно. Приступайте.

Лидия Ивановна только взглянула на конверт. Никаких манипуляций, как Кобылкин, она над ним не совершала. Казалось, он вообще ее не интересовал.

− Профессор, вы думаете о том, как бы порадовать своих сыновей, − сказала Лидия Ивановна.

Зябликов моментально нахмурился, будто кто-то зашел в его квартиру и навел там беспорядок.

− Лидия Ивановна, а что про конверт скажете?

− Я не знаю, − виновато промямлила она. – Если вы подумаете об этом, я вам скажу.

Андреев силился вспомнить, но не смог. Что-то было про родину и благо. И Лидия Ивановна это тут же озвучила.

− Феноменально! – воскликнул Андреев.

− Это не я. Это мне сын нашептывает, − будто оправдываясь, сказала она.

Зябликов тоже был поражен, но продолжал сидеть с кислой миной. От незаконного вторжения в его мозг он чувствовал себя пострадавшим. Лидия Ивановна покраснела от смущения и задумалась. Зябликов понял, что она хочет поразить их еще раз.

− Лидия Ивановна, от вас больше ничего не требуется.

− Я справилась с поставленной задачей? Не разочаровала?

− Ну, что вы?! Вы идеально справились и превзошли все наши ожидания. У вас телепатия.

Андреев подтвердил кивком. Лидия Ивановна прижала к сердцу фотографию и неуверенно встала, будто ждала чего-то еще. Но все молчали, Андреев готов был ее проводить.

− Сводите их в Первый государственный цирк – тот, в котором выступал Карандаш, деткам там весело и интересно. Мороженое им купите, там вкусное,

− Лидия Ивановна напоследок обратилась к Зябликову, которому, кстати, идея очень понравилась. Но он не сказал об этом, а выражение его лица стало более кислым. Лидия Ивановна все поняла, поэтому вышла со смущенной улыбкой.

Следующим Андреев привел Валентина Мясова, который зашел робко, но сразу же случайно повалил один стул, потом другой. Потом Мясов сел и несколько раз зевнул. Его серые глаза были неподвижны и не выражали ровным счетом ничего. Андреев положил перед ним тот самый конверт.

− Скажите нам, что там написано, − повелительно произнес Зябликов.

Мясов зевнул еще раз, протер глаза и без интереса уставился на конверт. Казалось, он так может сидеть очень долго. Зябликов нетерпеливо стучал колпачком от ручки по столу. Но Валюша этого не замечал, он вообще не понимал намеков и скрытых смыслов.

− Давайте наконец приступим, − потребовал Зябликов.

Мясов никак не отреагировал и не пошевелился, только тупо смотрел на конверт.

− Это задание вам надо пройти одному. Вашего близкого друга Просова мы сейчас звать не будем.

Мясов продолжал глядеть на конверт, но его глаза уже сверкали зло и недовольно. Потом он зевнул еще раз, и лицо стало, как и прежде, равнодушным и каменным.

− Мясов, вы хотите что-нибудь сказать? – раздраженно спросил Зябликов.

− Хочу, чтобы вы привели сюда Просова.

− Это невозможно.

− Я думаю, что возможно.

На этих словах Мясов оторвал глаза от конверта и стал внимательно рассматривать Зябликова. Когда их взгляды встретились, Валюша повторил свое желание. Неожиданно Зябликов встал и отправился к входной двери. Андреев опешил. Он несколько раз позвал профессора, но тот ничего не ответил. Как зомби, о которых Андреев когда-то читал в журнале, он вышел из лаборатории и через несколько минут вернулся с Просовым. Тот мило улыбнулся Андрееву и расположился на месте Зябликова, который сел почему-то рядом с Мясовым. Зябликовские глаза были пустые и стеклянные, даже Лидия Ивановна не прочитала бы в них ни одной мысли.

− Вот видите, человеку не обязательно проходить какие-то задания. И как бы на него ни пытались воздействовать, он своего добьется, − Просов обратился к Андрееву. – И если он захочет, то и вы будете плясать под его дудку. Этот парень может все.

− Это я уже понял.

− Вы быстро схватываете.

− Верните Зябликова, и мы продолжим этот увлекательный разговор.

− Признаться, я уже забыл о нем, − сказал Просов. – Валентин, расколдуй Владимира Петровича.

Мясов щелкнул пальцами. Зябликов очнулся. Выглядел он уставшим и потерянным.

− Как я здесь оказался? – первым делом спросил профессор. – А вы, Просов, что тут делаете? Я вас не вызывал!

− Считаю, Мясов превосходно справился с поставленной задачей, − улыбался Просов. – И тому есть свидетель.

− Ты был под гипнозом, Владимир Петрович, − продолжил Андреев.

Зябликов вскочил, как ошпаренный. Что за день?! То вторгаются в его мысли, то управляют им против его воли. Ему хотелось прекратить все испытания на сегодня. Он был слишком вымотан. Но профессиональная жилка возобладала. Сделав глубокий вдох, он успокоился и стал беспристрастно разбираться в ситуации.

− Давайте по порядку, − обратился он к Андрееву.

− Вы подверглись гипнозу.

− Очень хорошо. У нашего Мясова поразительная способность воздействовать на реальность. Я восхищен!

Андреев заметил, что впервые за все это время юноша улыбнулся, похвала ему явно была приятна. Он даже вступил в диалог.

− Я не знаю, как у меня это получается. Просто если я чего-то очень сильно хочу, во мне будто что-то просыпается, и это я могу направить, куда угодно, − попытался объяснить Валюша.

Доступно донести то, что он чувствует, у него не получалось. Слова застревали в горле, и рассказ состоял из междометий, пауз, так он пытался объяснить свое «что-то». Осознав свое бессилие, Мясов умолк, с надеждой поглядывая на своего товарища.

− Парень – не промах. Согласны?

− Мясов, вы можете идти. А вы, Просов, останьтесь и пересядьте сюда, поближе к Андрееву. Я хочу все-таки занять свое место.

Просов молча пересел. Та веселость, с которой он пришел на подмогу к Мясову, улетучилась. Он опять стал угрюмым и нервно одергивал рукава свитера.

− Для вас задание то же самое. Что написано на бумаге в конверте? – спросил Зябликов.

− Я не обладаю кожным зрением. Я могу лишь увидеть будущее.

− Интересно-интересно. Как мы это проверим?

− Совсем скоро вы будете в спешке собираться домой. Наденете шляпу набок, а плащ наизнанку. Из портфеля выпадут бумаги. У вас ничего особенного не случится этим вечером, всего лишь разобьете чашку во время ужина.

− Какое оно – это будущее для Советского Союза?

− Светлое? – неожиданно спросил Андреев.

− Так далеко пока не стоит заглядывать, − вклинился Зябликов. Но Просов не обратил внимания на его реплику.

− Боюсь вас огорчить. В 1991 году Советского Союза не станет. На смену социализму придет капитализм. Наступит странное и смутное время, когда вроде бы и нет цензуры, но она повсюду. Каждый сам за себя. Потом всем будут заправлять олигархи и чиновники, живущие за счет налогов добропорядочных граждан. А народ будет искать спасение в красивом внешнем виде и духовном наполнении. И таких учителей будет много – все они будут учить, как жить и что чувствовать. Капитализм сменится «духовным социализмом», при котором верхушка предложит так называемый наиболее правильный духовный путь. Только, я вам скажу, человек не будет счастливее, напротив, это породит бунты. Общество, не станет совершенным, как предполагает социализм, а наоборот, на какое-то время погрузится в пучину духовной нищеты.

Андреев не успевал записывать, но боялся прервать пламенную речь Просова. За него это сделал Зябликов, который уже устал слушать, как он выразился, поток сознания.

− Духовный социализм… Остановитесь. Мы все равно не сможем проверить то, о чем вы сейчас говорите. И не факт, что доживем до этого времени. Давайте сузим временной отрезок.

− Я вам сказал, что будет вечером. Более сказать не могу и не хочу. Вы не понимаете, я вижу все возможные варианты будущего. Они, конечно, не всегда сбываются, но очень часто. А если бы знали, сколько миров существует, но их наличие я тоже никак не могу доказать.

− Так. Что вы еще нам можете продемонстрировать? – голос Зябликова звучал тихо и устало.

− Пожалуй, ничего, − Просов пожал костлявыми плечами.

− Ладно. Тогда вы свободны.

Просов поспешил уйти.

− Чашку разобью, − пробубнил себе под нос Зябликов. – Внушает мне, но я не поддамся. Кто у нас следующий на очереди?

− Вячеслав Лихоборов.

− Веди его, и на сегодня закончим. Я уже устал. Продолжим завтра.

За Андреевым в лабораторию просеменил маленький, но весьма пухлый мужичонка. Его глазки часто моргали и не могли ни на чем надолго зацепиться взглядом. Несмотря на тучность, его движения были легкими и плавными. При виде Зябликова он широко улыбнулся. Андреев в пятый раз положил на стол конверт, уже чуть смятый посередине. Лихоборов оживился еще более. Его ноги двигались сами по себе, отстукивая что-то наподобие чечетки, руки кружили над конвертом.

− И что надо сделать? – спросил он, не отрывая взгляда от белой шершавой бумаги.

− Ах, да! Простите, вы не первый, совсем вылетело из головы, − спохватился Зябликов. – В конверте лежит письмо, и вам надо, не вскрывая конверта, сказать, что там написано. Вы поняли?

Лихоборов утвердительно кивнул и все внимание сосредоточил на конверте. Так он сидел минуту, потом вторую, третью. Зябликов уже стал поглядывать на часы, но стрелки бежали медленно.

Андреев развлекал себя тем, что рисовал в тетради нечто футуристическое. Среди высоких стеклянных домов, касающихся неба, в воздухе маневрировали летающие машины – «Копейки» и «Волги» с пропеллерами на крыше. Он настолько увлекся, что не замечал ни скучающего Зябликова, ни Лихоборова, который был одновременно сосредоточенным и отрешенным. Тишину перебивало лишь частое шарканье ручки. Зябликовское терпение лопнуло – ждать больше нечего.

− Вы готовы сказать, что здесь написано?

− Секундочку…, − буркнул Лихоборов и еще усерднее стал вглядываться в конверт.

Андреев продолжал рисовать и слышал разговор фоном, как если бы он стоял в очереди.

− Ваше время уже вышло. Если хотите, продолжим эксперимент завтра.

− Завтра – это уже не то. Хочу сегодня.

Лихоборов напрягся, глаза превратились в две щелки, руки свела судорога. Он продолжал смотреть на конверт. И тут случилось нечто. Андреев сначала увидел это боковым зрением, и сразу оторвался от своих рисунков. Перед Лихоборовым в воздухе висел конверт. Зябликов тем временем, дремал, издавая тяжелый глухой свист.

− Владимир Петрович! – негромко позвал его Андреев.

Лихоборов вздрогнул, и конверт упал на стол. В этот момент проснулся Зябликов. Картина была все та же. Лихоборов сидел неподвижно, склонившись над конвертом. Только Андреев выглядел каким-то взволнованным.

− Вячеслав, давайте попробуем завтра, − зевая, сказал профессор.

− Владимир Петрович, вы бы видели, что произошло, − вклинился Андреев. – Он поднял взглядом конверт! Прямо перед ним в воздухе конверт висел, представляете?

Лихоборов заинтересованно смотрел на Андреева.

− Тебе не привиделось? − спросил Зябликов.

− Нет! Ну, что ты?!

− Я ничего не помню, − Лихоборов был взволнован.

− Голубчик, вы владеете телекинезом, − констатировал Зябликов.

Лихоборов непонимающе захлопал глазами.

− Вы свободны, − в заключение сказал профессор.

− Пожалуй. А то я очень устал, − Лихоборов ушел, с трудом волоча ноги.

В его движениях больше не было легкости. Тело казалось большим и грузным.

− На сегодня хватит. Продолжим завтра, − сказал Зябликов.

− Как он это сделал? – Андреев был под впечатлением.

− Совершенно иной уровень сознания. Хотя он, кажется, даже и не подозревает об этом. Эти люди умеют находиться в настоящем моменте. Это и есть осознанность, − Зябликов поспешно складывал бумаги в портфель. – Господи, что далеко ходить?! Любой философ и мыслитель во все времена пытался совершить качественный скачок в познании истины, человеческой природы и ответить на вопрос, что такое «здесь и сейчас». Но это разговор долгий, сам понимаешь, а мне уже пора.

− Что значит уровень сознания?

− Если кратко то, чтобы выйти на новый, более качественный уровень сознания, человек как бы переживает трансцендентную смерть.

Вопросов у Андреева появилось еще больше. Но тут дверь снова приоткрылась и лабораторию опасливо заглянул невысокий худенький мужик, больше похожий на подростка, чем на зрелого человека.

− Товарищ Жбан, на сегодня мы закончили.

− Я бы хотел сегодня, если можно. Уж очень я настраивался на эту встречу, − неожиданным, густым басом попросил товарищ Жбан.

− Ладно. Проходите. Сделаю для вас исключение, − снизошел Зябликов.

Жбан радостно распахнул дверь и просеменил к столу.

− Что мне надо делать?

Зябликов неохотно достал из ящика все тот же конверт.

− Скажите, что за текст в конверте.

Жбан почесал затылок, и его лицо стало очень озадаченным.

− Честно говоря, не знаю. Совершенно ничего не приходит в голову.

− Вы сами напросились, − улыбнулся Зябликов и стал выжидать, когда Жбан сдастся окончательно.

− Погодите немного. Я подумаю.

Его лицо стало еще более обеспокоенным, будто от этого испытания зависела его жизнь. Андреев пытался догадаться, какой сверхспособностью обладает этот неказистый человек. И ему казалось, что сейчас он увидит нечто, что поразит его еще больше, чем все остальное. Он воображал, как Жбан, сидя на стуле, поднимается в воздух, висит там несколько секунд, а

потом со скоростью света мчится к одной из стен и насквозь ее проходит, оставляя после себя легкий белый дым. Андреев посматривал на ножки стула, но они плотно соприкасались с полом и отрываться от него явно не собирались. А Жбан со злостью смотрел на конверт.

− Что-то пришло вам на ум? – спросил Зябликов.

− Нет. Погодите еще немного.

− Голубчик, мы не можем так сидеть до утра.

− Я все понимаю. Дайте мне шанс.

Жбан с мольбой взглянул на Андреева. Тот слегка кивнул.

− Владимир Петрович, если желаете, идите. Я с ним посижу.

− Нет уж. Я тоже останусь! Вдруг пропущу что-то интересное, − с иронией возразил Зябликов.

Картина осталась прежней. Жбан сидел в том же положении. Намека на что-то удивительное не было. Закон всемирного тяготения был сильнее не только Жбана, но и воображения Андреева. И мысль, что Жбан может подняться в воздух, постепенно померкла. Он увидел маленького, беспомощного, отчаявшегося человека, который растерянно хлопал глазами.

− Ваше время истекло, − вынес приговор Зябликов.

− Мне пришло на ум, что в этом письме говорится об огромных галактиках Вселенной.

− Точнее можете сказать? Например, процитировать.

− Во Вселенной насчитывается порядка нескольких триллионов галактик, и где-то там существует такая же жизнь, как на Земле. И как бы ученые ни пытались ее разглядеть в большие мощные телескопы, она все время будет ускользать. Но однажды она сама себя покажет, явит себя.

− Вам бы писателем быть, голубчик, − улыбнулся Зябликов. – Теперь вскройте конверт и прочтите, что там написано.

Жбан дрожащими руками вскрыл конверт и уставился на лист круглыми глазами. Потом раздосадовано махнул рукой.

− Конечно! Мог бы догадаться! – пожурил он сам себя.

Расстроенный Жбан ушел восвояси. Зябликов торжествовал. Ничего выдающегося он не увидел, как и предполагал.

− Владимир Петрович, от чего ты так радуешься его неудаче? – спросил Андреев.

− Совершенно нет, − лукавил профессор.

− Я только одного не понимаю, почему вы его взяли в эту группу. Что в нем такого уникального?

− Я уже не помню. Надо поднимать записи всех экспериментов. Поговорим в другой раз.

Зябликов суетился. Спешка была ему не к лицу. Он надел шляпу набок, накинул плащ наизнанку и не застегнул портфель, из которого посыпались только что уложенные бумаги. Выругавшись, он снова собрал их. Все произошло точь-в-точь, как говорил испытуемый Просов. Андреев заметил это, но профессору ничего не сказал. Тот недовольно что-то бурчал себе под нос.

Глава 2

А что же наш немолодой и больной Андреев? Еще шесть дней он мучился от жара, обливаясь холодным липким потом. На седьмой – почувствовал облегчение. Температура упала, лихорадка прошла. Андреев лежал на кровати, оглядывая комнату просветлевшим взглядом и пытаясь собрать мысли в единое целое. Это получалось. Только вот накатывало странное предчувствие, как будто должно произойти что-то неожиданное. И в такой момент, будто под чьими-то шагами, хрустнул паркет.

– Реднек, ты?

Но в ответ паркет хрустнул еще раз. Андреев скинул плед. На краю кровати сидела Эллочка. Она нежно провела ладонью по руке любимого мужа. Ей по-прежнему было немного больше двадцати пяти. Ее зеленые глаза не моргали, она пристально вглядывалась в родное, хоть и состарившееся, лицо Андреева. Эллочка еще раз провела рукой по его руке. И от этого прикосновения тело налилось теплом. Он не испугался, а наоборот, почувствовал умиротворение и потянулся к жене с поцелуем. Но она отстранилась.

– Эллочка, какая ты красивая! Я по-прежнему скучаю!

– Ванечка, я о тебе всегда помню.

– И я тебя не забывал.

Андреев кинулся, чтобы прижать ее к себе. Но призрак жены исчез так же плавно и внезапно, как и появился. Чтобы избавиться от наваждения, Андреев посмотрел на себя в круглое зеркало, которое, накренившись, висело напротив. Лицо избавилось от болезненной бледности и стало смуглым. В карих глазах появился блеск. Морщины, казалось, разгладились. Даже шрам на правой щеке стал будто менее глубоким и заметным.

Андреев в одних семейных трусах, вышел босиком на крыльцо. Воздух казался ему густым и вкусным, как сливовое вино. Он учащенно задышал. На улице было совсем тихо. В соседних домах окна не светились, ярко сияла только обильная россыпь звезд. Андреев взял с перил фонарь и пошел осматривать свои шесть соток. Местами зацвела клубника, на соседней грядке виднелся продолговатый розовый редис. Андреев вытащил одну редиску и с хрустом съел.

На своем дачном участке он чувствовал себя в безопасности. Москва ширилась, как дрожжевое тесто. Андреев хорошо уяснил, что любое пространство ограничено. И не ровен час, начнутся катаклизмы и гражданские войны. Всему есть предел – количеству автострад

и машин, высоткам и жителям. Быть может, Андреев и вовсе не застал бы темных времен, но считал, что вовремя убрался из столицы. Только на даче ему дышалось легко и свободно.

– Наимилейший, – послышался низкий мужской голос из-за кривоватого деревянного забора.

От неожиданности Андреев выронил фонарь.

– Разговор важный есть, – донесся другой мужской голос, с приятным бархатным тембром.

– Доброй ночи, – с дрожью в голосе произнес Андреев, подняв фонарь. – Вы, наверное, не по адресу обратились.

С места он не сдвинулся и направил фонарь на незваных гостей. Двое атлетически сложенных мужчин загородились от резкого света мощными предплечьями. Они были одеты в черные строгие костюмы с синими атласными галстуками.

– Опустите фонарь. Не ошиблись, мы именно к вам. Дело есть, – низким голосом ответил бородатый здоровяк.

– Какое дело?

– Хватит вопросов, приятель, – перебил второй, лысый и гладко выбритый. В руке он держал небольшой кейс.

– Я сейчас не в том виде, чтобы ходить на деловые встречи, – Андреев, не стесняясь, указал на свои трусы.

– Ничего страшного! В КГБ, наверное, и не такое видели, – усмехнулся бородач.

– Что вам надо? Я давно в отставке, и КГБ, как вы знаете, уже не существует, – ответил Андреев. Его лицо моментально осунулось, а левый глаз немного задергался.

– Дело касается Дождева. Не забыли, он вас от тюрьмы спас, когда вы провалили разработки психостимулятора «Третий глаз»? У каждого члена экспериментальной группы открылись способности ясновидения. У каждого! Нам не было бы равных в мире с этим открытием. Но каким-то таинственным образом все разработки исчезли. А всех членов экспериментальной группы убрали. Физически убрали, припоминаете?

– Мне ничего не оставалось… – занервничал Андреев.

– Не перебивайте. – строго сказал бородач, – А главное, наши биолог и химик были зверски убиты в своих квартирах. Вы, Андреев, сразу же эмигрировали. Насколько нам известно, вы сначала жили, не где-нибудь там, а в Америке. Потом на несколько лет вроде бы осели в Европе. Так что же случилось тогда, Андреев? Вопрос, сами понимаете, риторический. Вы в курсе, что лишь благодаря Дождеву, это дело замяли и прекратили розыск? Так вот, теперь он нуждается в вашей помощи, точнее, его близкий друг. Окажите ему небольшую услугу, тем более он ваш сосед.

‒ Сосед? – удивился Андреев. – Конечно, я очень признателен Дождеву и не раз благодарил его лично. И почему, спустя столько лет, вы задаете вопросы о том, что случилось, разве майор не рассказал? Я до сих пор не знаю подробностей.

– Он говорил, что эксперимент зашел слишком далеко, и некий Просов из экспериментальной группы потерял над собой контроль. Он нарушил договор и стал распространять информацию о будущем СССР и впоследствии России. Им заинтересовались агенты ЦРУ. Но как так получилось, если все подопытные жили под надзором, а ответственность за секретность лежала на вас?

– История действительно темная. Но я ничего не знаю. В тот день я рано ушел из лаборатории и обо всем узнал по факту. Ни одного свидетеля в живых не осталось. Полагаю, что Просов был шпионом.

– Тогда почему его убили? По вашей версии, он был очень ценным сотрудником. Нам верится с трудом. Но Дождев вам доверяет безоговорочно, – сказал лысый, возмущенно жестикулируя рукой с чемоданчиком, – В общем, это неважно. Друг Дождева ждет вас.

Андреев покорно толкнул калитку и вышел наружу. На прощание она ржаво скрипнула и закрылась. Тропинку освещал скудный свет андреевского фонаря. Становилось прохладнее. Андреев пожалел, что не накинул на себя куртку и не надел тапочки. «Какая, наверное, нелепая картина. Я иду почти голый, босиком, между двух амбалов в деловых костюмах», – подумал Андреев. У него часто и беспорядочно пульсировало сердце. Но он смиренно брел, как Иешуа на казнь.

Здоровяки привели его к массивной ограде садового товарищества, за которой начинался молодой сосновый лес.

– Вы довольны своей жизнью? – неожиданно спросил бородач.

– Да как сказать… Счастье – это принятие своей жизни и всех ее обстоятельств. Наверное, я счастлив, − солгал он.

– То есть вы смирились со всеми неудачами и нереализованными мечтами? Одиночеством и предстоящей, простите, уже почти наступившей, старостью?

– Нет, нет! Вы не понимаете, это абсолютно разные вещи, если хотите, состояния. Принятие – это не смирение. Смирение не приносит счастья, оно лишь заглушает боль. Когда принимаешь что-либо, оно становится частью тебя, а как можно чувствовать себя не счастливым, если у тебя, к примеру, есть ноги и руки? К чему эти философские разговоры?

– Дождев, похоже, не ошибся», – сказал бородач своему напарнику.

Андреев думал, его сейчас приведут к какому-нибудь из новых каменных особняков, которые появились в дачном поселке. Но вместо этого они подошли к крыльцу одноэтажного деревянного дома, над крышей которого возвышалась молодая тонкая сосна. В одном из окон тускло горел свет. На лязг калитки вышел ровесник Андреева, жилистый загорелый мужчина в засаленном махровом халате.

– Здравствуйте! – обратился он к гостю, поглаживая густые усы, прикрывавшие верхнюю губу. – Спасибо, что пришли.

– Отказать было сложно, – съязвил Андреев и последовал за ним в дом. За ними также вошли провожатые. Хозяин пригласил Андреева на маленькую кухню, половина которой была загромождена банками с разносолами и вареньем. Пахло сыростью и плесенью. На бытовой газовой горелке закипал эмалированный зеленый чайник.

– Вы общайтесь, а мы пока шашлычок пожарим, – улыбнулся бородач. Другой молча поставил свой кейс возле стола.

– Мои сыновья, – ласково сказал хозяин, когда те вышли. Очень дружны. Ведут совместный бизнес.

– И что за бизнес? – поинтересовался Андреев.

– Ритуальные услуги.

– Интересно, – протянул Андреев, и в горле у него жутко запершило.

– Присаживайся, чувствуй себя как дома, – старик указал на старый советский табурет. – Ты, наверное, меня не помнишь?

– Вы правы, не припоминаю, – ответил он, вглядываясь в орлиный нос, близко посаженные глаза и поседевшие брови.

– Это я, Владимир Зябликов, был психиатром в экспериментальной группе «Третий глаз».

– Неужели?! – Андреев кинулся обнимать его и зарделся румянцем. – Тебя совсем не узнать − богатым будешь.

На что Зябликов нетерпеливо махнул рукой. И действительно, он изменился. Что-то было утрачено безвозвратно. Манерность сменилась свойственной старикам небрежностью. Тогда они ощущали себя причастными к чему-то важному, к некой тайне, которая делала их выше, значительней, чем любой гражданин Страны Советов. А сейчас это была лишь встреча двух почти выживших из ума пенсионеров.

– Не поверишь, мне написал Просов. – Зябликов истерично хихикнул.

У Андреева вновь задергался левый глаз, он попытался что-то сказать, но вместо этого, заикаясь, замычал.

– Ты не ослышался. Это правда. В такое сложно поверить, но…, – Зябликов на секунду задумался. – Я не брежу и не сошел с ума. И мне не нужен психиатр. Я сам психиатр.

Зябликов взял со стола помятую коробку из-под конфет и достал оттуда разлинованный в клетку листок.

– Смотри, – Зябликов протянул лист, а сам пошел за чайником.

«Доброго безвременья! Нет, ни одного бога, ни тысячи. Это миф. Есть никогда не рождающиеся души, и, поверьте, в тонком мире все так же, как и у вас, в проявленной жизни. Они борются, чтобы подняться выше по иерархической лестнице и жить более благостно. Те, кому удается, записывают новые правила и творят реальность. Теперь я могу стать этим самым богом, я получил доступ. Я хочу, чтобы вы ко мне присоединились. Мне нужны верные души. Со своей стороны, я обещаю, что обеспечу вам достойное существование. Вы можете добровольно уйти из жизни, я вас встречу по ту сторону, либо сам приду за вами. Решайте сами. Я даю вам месяц на раздумье и на завершение земных дел. С любовью, ваш Просов. Вне времени и пространства».

– Ты шутишь надо мной. Это очевидно! – возмутился Андреев.

– Это письмо я нашел сегодня утром. Я был совершенно один, калитка и дверь заперты. Само оно не могло залететь, ты же понимаешь, – Зябликов разлил чай в металлические походные кружки.

– Допустим, это все реально. Чего он хочет?

– Сколотить свою коалицию. Думаю, там будут все, кто принимал участие в эксперименте, и вы в том числе, Иван. Нам будет некуда деться, и мы будем ему служить, только

чтобы не прозябать в каких-нибудь зловонных мирах, если хотите, в аду, черт знает, что там.

– И что ты предлагаешь?

– Думаю, пока у нас есть время, Андреев, вам надо отправиться за ним, чтобы остановить его.

– О чем ты говоришь? Куда отправиться?

– У тебя же отменная интуиция, тебя из-за нее и в лабораторию взяли. Не исключаю, что ты можешь путешествовать по мирам.

– Ты смеешься надо мной. Какой из меня шаман?!

– Я полжизни изучал подобные явления. Судя по твоему бледному лицу, неестественному блеску глаз, покраснению белков и припухлости век, я могу предположить, что перед тем как ты попал ко мне, ты заболел, и тебя посещали видения, ты предугадывал события.

– Было такое, – робко согласился Андреев.

– У тебя шаманская болезнь. У меня для тебя подарок, – Зябликов открыл кейс, который до этого держал один из его сыновей, и вытащил оттуда бубен, украшенный витиеватой росписью и перьями. Андреев покрутил его в руках, как симпатичную безделушку.

– Зачем он мне?! − Андреев направился к двери. ‒ Мне пора. Извини, на чай не могу остаться.

– Бубен все же возьми, как-никак подарок.

Андреев поковылял домой, прижал к груди бубен, тихо постукивая кончиками пальцев по упругой кожаной поверхности. Он подумал, что после того, как его настигла шаманская болезнь, все окружающее стало напоминать желе, легкое и зыбкое – стоит только коснуться.

Как Просову удалось прислать письмо с того света? Этого Андреев не в силах был объяснить. Наверное, если Эллочка могла бы, то писала бы письма и открытки каждый день, и он не чувствовал бы себя одиноким. А сколько людей испытали бы облегчение, осознав, что смерть – это просто командировка, и душевная связь не утрачивается, она просто становится другой, но все равно продолжается. Как долго бы Андреев ни думал о Просове, покойной жене и потустороннем мире, мысли вернулись к насущному. Он вспомнил, что уже неделю не поливал тепличные огурцы и еще больше ускорил шаг. Он так спешил на свои грядки, что не заметил, как сбил мужика, укладывающего глину на телегу.

– Не видишь, куда прешь?! – раздраженно гаркнул мужик, одетый в грязный изношенный костюм и пожелтевшую от времени, когда-то белую, рубашку.

– Простите, – растерялся Андреев, и ему стало неловко за свой полуголый вид.

– Недавно здесь? – смягчился мужик.

– Нет, уже лет десять, – ответил Андреев.

– Первый раз тебя вижу.

– Да и я с тобой не знаком, – Андреев пожал плечами и переложил бубен в левую руку, освободив правую для рукопожатия. – Иван.

– Буйный, – мужик отер свою руку об штанину и крепко поприветствовал.

‒ Интересное прозвище, ‒ улыбнулся Андреев.

‒ Имени я своего не помню, ‒ строго, без шутки ответил новый знакомый.

Вставало солнце, и дачный поселок расцветал блеклыми утренними красками. Андреев увидел, что на его улице откуда-то появились странные глинобитные лачуги без дверей. Но раньше их не было!

– Буйный, что это? – заикаясь, спросил Андреев и показал на «игрушечные» домики.

– Иди домой, – ласково, как к больному, обратился Буйный. – И костюмчик новый попроси у родственников, – крикнул он вдогонку. ‒ Голым здесь ходить неприлично.

На месте своего дома Андреев увидел глинобитную квадратную хижину с плоской крышей. Почему-то он не мог туда не зайти. В домике на соломенном настиле в позе лотоса сидел молодой человек, одетый в дорогой кашемировый костюм. И это был Просов. Андреев его сразу узнал, хотя нынешний Просов был мало похож забитого невзрачного юношу в поношенном свитере из прошлого.

Просов при виде старого знакомого сладко улыбнулся:

‒ Здорово, Иван!

В пустом помещении его веселый голос отразился гулким эхом. – С новосельем!

– Просов! – растерялся Андреев. – Я умер?

Просов остался в том же возрасте, каким его видели в последний раз. Он был все также молод, ему было около тридцати. Светло-русые волосы спадали на худые плечи. На рябом лице блестели карие глаза. Когда Просов улыбался, его толстые и бледные губы венчали две глубокие ямочки.

– Я умер? – повторил Андреев и нервно застучал пальцами по бубну.

– Еще нет, не помер, Иван. Рановато. Я свое слово держу. Считай, это репетиция.

– Просов, расскажи, что случилось в тот день?

– Не ищи врагов. Так просто надо было. Все наши из экспериментальной группы это знали, – загадочно подмигнул Просов, прохаживаясь по периметру.

− Что ты хочешь от нас?

− Пока не решил, если честно.

Снаружи послышались громкие крики. Андреев выглянул из лачуги и увидел, как Буйный отвешивает щуплому подростку смачные оплеухи.

– Козел! – орал покрасневший от ярости Буйный. Парень понуро смотрел в землю и лишь вздрагивал, по его щекам катились крупные слезы.

– Просов, разве здесь так можно? – поинтересовался Андреев.

– Каждый сам за себя, – ответил Просов. – Мне пора.

Андреев даже не увидел, как тот ушел. Испарился – и все. Конфликт за эти считанные секунды разгорелся сильнее. Оплеухи превратились уже в частые и крепкие удары. Подросток не устоял, ноги подкосились, и он рухнул перед Буйным на колени. Андреев нерешительно потоптался на месте, но не смог оставаться безучастным.

– Буйный, прекрати! – строго, но по-дружески обратился к нему Андреев. Паренек уткнулся лицом в землю и громко зарыдал.

– Щенок! Не первый раз глину мою ворует, – пожаловался Буйный и лягнул парня в бок.

– Тише, тише, – пытался успокоить его Андреев. – Помоги парню, видишь, молодой он, не справляется сам.

– Слушай, а ты здесь не десять лет, – прищурившись, заключил Буйный.

– Да, новенький, – испугался Андреев.

– То-то же, – сказал Буйный и отвесил ему легкий пендаль. Андреев обиженно взглянул на него и поднял паренька с колен.

– Живи в моем доме, – сказал ему Андреев.

– Так не полагается, дяденька, мне свой построить надо, – прогнусавил паренек.

– Да ничего! Я еще построю, – погладил его по голове Андреев. – Как тебя звать-то?

– Я – Витька Стальной, – ответил подросток.

– Слишком много в тебе агрессии, ‒ обратился Андреев к Буйному.

– Новенький говоришь, – процедил Буйный, и на его лице проступили огромные желваки. – Держи язык за зубами.

Буйный еще раз толкнул Андреева, который не удержался и неловко повалился на спину, ударившись виском о нагруженную телегу. Очнулся он уже от протяжного, насыщенного звука гонга. В помещении было темно, но за окном по-прежнему светила новая луна. Андреев обрадовался, что наконец-то его шаманское путешествие подошло к концу, а вместе с ним закончился кошмар. Ему невыносимо захотелось пить, и он начал вставать. Но каково было его разочарование, когда он понял, что лежит не на своей советской скрипучей панцирной кровати, а на соломенном настиле, на котором увидел Просова. Он испугался и выскочил наружу. На улице между глинобитных домиков, как вереница крупных муравьев, тянулась молчаливая толпа.

– Сегодня день жертвоприношения, – спокойно пояснил Витька Стальной. Андреев невольно приоткрыл рот. Люди, наклонив головы, с трудом волочили ноги. Когда Андреев поравнялся с толпой, все бросали на него беглые печальные взгляды. Даже в глазах Буйного было смирение!

Народ шел к единственному в окрестностях холму. Андреев тоже тяжело запыхтел, поднимаясь на вершину. Попутно пытаясь узнать, куда все так покорно влекутся и зачем.

Никто точно не знал: для чего нужны эти жертвоприношения. Одни полагали, что невидимое для них правительство таким образом пытается решить проблему с перенаселением. Ведь каждый день на этой земле появлялись все новые и новые жители. Глины на всех не хватало. И жрец, который проводил якобы жизненно необходимый ритуал, не был настоящим жрецом, а выполнял роль палача.

Этими размышлениями идущий рядом Витька поделился с Андреевым. Парень говорил, что так думает не только он. Взять хотя бы Буйного ‒ он плюется и все время твердит, что везде одно надувательство. Другие же, наоборот, свято верили в то, что жертвоприношения задабривают злых духов и помогают выжить на суровой земле.

‒ Иногда я хочу, чтобы жрец выбрал меня, ‒ поделился Витька.

Андреев вопросительно посмотрел на него.

‒ Столько мыслей в голове, хочется отдохнуть, ‒ продолжил парень.

‒ О чем ты думаешь?

‒ О разном. Картинки перед глазами. И кружатся, кружатся. Быстро-быстро. Но больше всего отца вспоминаю. Я его убил.

Этот худой, вызывающий жалость, парнишка способен на такое? Витька рассказал, что он не сразу решился на это. Отец всем мешал жить, все от него страдали. И мать, и сам Витька.

Отец сутками где-то пропадал, возвращался домой пьяный в дребадан, кидался с кулаками и срывал с себя нательные кресты, после чего, как ребенок, забивался в угол и рыдал, закрывая уши. «Шепчут и шепчут», − жаловался он сквозь слезы, потом каялся, и все повторялось заново. Витька говорил без остановки, и казалось, мог говорить так несколько часов. Он хотел выговориться, избавиться от боли, которая, как яд, душила его. И впервые за долгое время его кто-то слушал. В спешке глотая воздух, он продолжал говорить и по-детски обиженно куксился.

− Раньше я думал о новом велосипеде и крутых кроссовках, о девчонке из параллельного класса, − заплакал Витька. – Теперь голова болит от мыслей. Они не исчезают. Даже, когда сплю, я думаю.

«Бамм!» ‒ густой звук гонга раздался вновь, вызывая необъяснимое беспокойство. Время будто замерло, а воздух, пропитываясь этим звуком, парализовал. Андреев непроизвольно закрыл уши. Но звука было не спрятаться. Он мучил, как неотступная зубная боль. Толпа ускорила шаг. Витька больше не проронил слова, он спешил за остальными, снова погруженный в свои мысли.

Буйный, взмокший и уставший, шел позади, опустив голову. В самом центре широкой и пологой вершины возвышался деревянный двухметровый столп, расширявшийся вверху. На этой широкой части были выжжены рунические символы. Перед столпом лежало несколько огромных камней, возле которых стоял голый щуплый человек. Его лицо обрамляли густая борода и русые волосы до плеч. Глаза были неподвижны, как две черные точки. Толпа рассыпалась вокруг столпа. Андреев и Витька стояли в первом ряду. Буйный – за ними, Андреев слышал его сбивчивое дыхание. Андреев и сам взволновался. Аритмично заколотилось сердце, сильно вспотели ладони. Возможно, он убежал бы и забился в лачугу, которую ему предоставил Просов, но бородатый мужичонка начал речь. И Андреев поддавшись любопытству, вытер влажные ладони о свои семейные трусы, вздохнул и остался на месте.

– Слава сознанию! Слава бытию! – выкрикнул жрец. – Властью, данной мне на этом уровне, сегодня я выберу того, кто будет принесен в жертву Сознанию.

По толпе прокатился нервный шепот. Жрец огласил порядка сотен имен, среди который услышал знакомое – Буйный. Жрец приготовил нож и положил его на камень. От волнения Андреев топтался на месте, расталкивал рядом стоявших и вытягивал шею, чтобы ничего не упустить. Тем временем, жрец слегка толкнул рукоятку, и нож закрутился, как волчок. Все с замиранием ждали его остановки. Острие уверенно показало на Андреева. Теперь он был в центре внимания. Несколько сотен пар глаз смотрели на него так, будто он звезда.

– Что вы творите? – закричал он. – Меня не было в списке!

− Лучше иди, не сопротивляйся, − подтолкнул его Буйный.

Жрец одной рукой схватил Андреева за волосы. Голова запрокинулась, и шея неприятно хрустнула. Другой рукой он занес над ним нож и, что-то пробормотав, ударил его в живот, прямо в солнечное сплетение. Последнее что увидел Андреев, когда барахтался в предсмертной агонии, как Буйный, расслабившись, разжал кулаки.

Послышался нестройный далекий звук бубна. Андреев очнулся в своей постели. Рядом сидел Реднек и от скуки выдавливал из инструмента жалкие глухие звуки.

– Неужели? – обрадовался он, когда Андреев открыл глаза.

– И долго меня не было?

– Час пытался добудиться, грешным делом подумал, что ты ласты склеил.

– Час? У меня там целая жизнь промчалась.

Андреев отправился к Зябликову. По пути он, как болванчик, вертел головой из стороны в сторону. Перед глазами были те же дома, к которым он привык за долгие годы. Но ему чудилось, что это всего лишь бумажная картинка, которую он может разорвать и скомкать, а за ней скрывается едва знакомая реальность. Видимый мир представлялся Андрееву бульоном, в котором расплывается и дает сок все, что попадает в поле зрения. А тот мир лачуг – концентрат, и в нем Андреев расплылся сам в себе и не мог себя же поймать.

Из беседки Зябликова, располагавшейся за домом, слышался громкий веселый смех. Андреев решительно открыл калитку. Она противно скрежетнула, и смех умолк. За столом сидел Зябликов, держа в одной руке стопку, в другой – зеленоватый помидор. При виде Андреева он ссутулился и положил помидор на стол. Напротив Зябликова, спиной к Андрееву, замер лысый широкоплечий мужчина. Он вполоборота глянул на Андреева. Казалось, что взъерошенный гость с бубном его совсем не заинтересовал.

– Не буду я, Зябликов! – занервничал Андреев и швырнул бубен на стол, отчего помидор отскочил от стола и покатился прочь.

– Успокойся! – привстал Зябликов.

– Не шаман я. И не хочу им быть.

Мужчина наконец-то обернулся. И Андреев увидел Дождева, похожего на старого шарпея. От былой свежести ничего не осталось. Глазах потухли. Лицо было застывшим, словно маска.

– Матерь Божья. Дождёв! Сколько лет, сколько зим!

– Не бушуй! Присаживайся, − Дождев крепко обнял старого друга. –Ты нам нужен.

– Знаете, чего?! – Андреев покраснел от раздражения, – Нет! Это такое, это такое… Гиблое дело! Вы не представляете!

– Андреев…, – начал Дождев.

– Нет! – вскочил Андреев.

– Ты убиваешь в себе шамана! – крикнул Зябликов.

Андреев резко встал и вышел. Дождев и Зябликов растерянно переглянулись. Они поняли: случился «выкидыш».

Глава 3

Андреев который день не спал. Он смотрел на мир, будто сквозь плотный полиэтиленовый пакет. И пелена не рассеивалась, искажая привычные вещи. Через нее он по-прежнему видел глинобитные лачуги, видел, как Витька Стальной обустраивает подаренное ему жилище. Вернее, обустраивать не пришлось. Он кинул на пол солому ‒ вот и спартанская постель. Прежде чем пойти отдыхать, он, как преступник, осторожно и бегло взглянул в оконный проем, в который прорывалась густая темная ночь.

Там едва различимый силуэт устало, с остановками, тащил за собой телегу, до краев наполненную глиной. Буйный трудился почти без сна – уж очень ему хотелось обрести свой угол, свою крепость и свой рай. Пол и две стены уже были построены, он медленно отвоевывал у мира крошечную коробку своего личного пространства.

– Стальной, я тебя вижу! – крикнул он во время очередной остановки.

Витька вздрогнул и отпрянул от окна.

– Трус! Получишь! Я тебя научу жизни! Думаешь, своя хата есть и дело с концом?! – Буйный мозолистыми руками схватился за ручки телеги. Витька занервничал, того и гляди ворвется этот бешеный.

– Буйный, если хочешь, ночуй здесь, со мной под одной крышей, – хоть Витька и боялся его, но его внезапно одолела жалость, на которую, как он думал, был уже не способен.

− Ты серьезно, Витька? – Буйный даже остановился.

Витькины слова показались ему дичью, издевкой, что ли. Но он все же задумался, потерев свою круглую щеку.

− Серьезно, Буйный. Мне этот дом даром достался. Вот я и подумал: почему бы и мне не поделиться? Ты единственный, с кем я здесь говорю. Ты знаешь, как изо дня в день, мысли, меня режут, хуже ножей. Когда я тебя вижу, мне полегче становится.

Андреев видел и слышал и Буйного, и Витьку. Он не сомневался, что находится там. В каком образе: как глина, что в телеге у Буйного, или как бесплотный дух – неважно. Он осязал все каким-то ранее неведомым для него чувством, которое не старался расшифровать и описать. Андреев вообще не думал о таких мелочах, он просто был, просто наблюдал…

Внезапно фокус взгляда сместился, и он опять увидел свои дачные стены. Зябко – пробирало до дрожи. Натянув черные спортивные штаны и байковую серую рубашку, Андреев собрался было отправиться к Зябликову, но… присел за стол и хлопнул стопку хреновухи. Включил телевизор. Приторная блондинка, забавно шлепая розовыми губами, передавала последние сводки новостей.

«Весь мир готовится к выборам нового духовного лидера. Восемь кандидатов выбыли. За них проголосовало меньше одной десятой процента. Напомню, за этот пост теперь борются три кандидата», − жеманно сообщила ведущая, поправляя белоснежные кудри. От удивления Андреев выронил пульт. Выборы духовного лидера. Что за чушь?!

Духовность и политика – несовместимые понятия. Видеоряд резко сменился – пустили агитационный ролик. Черноволосый бледный мужчина лежал в гамаке, подвешенном на двух искусственных пальмах. Вместо солнца светил прожектор. Одет он был соответствующе ‒ в гавайскую рубашку с пестрыми попугаями. Мужчина бодро произнес текст про то, что человек может рассчитывать и верить только в себя и свою жизнь. В продажу уже поступила эссенция. Вы увидите себя такими, какие вы есть, весь свой потенциал, вы раскроетесь. Всю жизнь человек пытается обрести себя, найти себя в себе же, чтобы почувствовать удовлетворение и вкус к жизни. Теперь это будет просто! В завершение этого уверенного спича он одним движением открыл невзрачный пузырек и сделал глоток.

Затем в кадре появился рыжеволосый человек. Все та же студия, но с другими декорациями. Кандидат в шкуре волка сидел на четвереньках. Сзади возвышались нарисованные холмы и леса. В спину кандидату светил все тот же прожектор, только теперь ‒ вместо луны. И текст был иной.

Духи природы и духи предков! У наших предков была мудрость, накопленная тысячелетиями. Нам стоит вернуться к истокам. В этом – духовное и психологическое благополучие. Ваша жизнь качественно изменится, когда вы почувствуете в себе древнюю силу. Я помогу вам пробудить дух «старого волка». Изображая его, он мерзковато рыкнул.

К агитации приступил третий кандидат, болезненного вида мужчина. Говорил он тихо, с одышкой. Глаза были опущены. Лишь иногда во время тяжелого вздоха он случайно цеплялся взглядом за объектив. Если мы физически здоровы, мы счастливы. Все дороги открыты перед нами. Я знаю оздоровительные практики, которые продлят и улучшат жизнь.

Десять лет назад врачи поставили мне страшный диагноз: рак мозга четвертой стадии. По их словам, мне оставалось жить меньше месяца. Но я не сдался и стал выполнять оздоровительный комплекс. Я победил рак! С каждым годом я молодею. Сейчас мне 110 лет. Как я молодею? Я поделюсь секретом, выбирайте меня. Помните: счастье − в здоровье!

Ведущая перешла к политическим новостям. Она сообщила, что завершилось обновление карты мира. Теперь есть два государства с единым правлением − США и Дальний Восток. На экране появилась схематическая карта, разукрашенная двумя цветами. Красным цветом – США, все европейские страны и принадлежавшие

им острова. Синим − Россия, страны Дальнего и Ближнего Востока, Австралия. Раз в год подданные государства будут выплачивать оброк. «Ничего себе!» − подумал Андреев. – «Новая Золотая Орда».

Тем временем, Зябликов и Дождев не находили себе места. Просов снова дал о себе знать. Записка лежала прямо на крыльце. Ее, возможно, никто не нашел бы, если бы у одного из сыновей Зябликова не развязались шнурки на новом кожаном ботинке. Зябликов и Дождев почти бегом понеслись к Андрееву. Ввалились к нему без стука и застали его врасплох. Он уставился на телевизор, как на диковинный предмет.

− Просов письмо доставил, − Зябликов протянул скомканную бумажку.

«Андреев был молодцом. Зря он стушевался. Но я могу его понять. Голову распирают мысли. А от них, знаете ли, сходят с ума. Но речь не об этом. Скоро привычное для вас растает, растечется и примет иную форму. Хорошо это или плохо – решать вам. До новых встреч!» ‒ было написано ровным каллиграфическим почерком.

− Началось. Тут такое творится…, − и Андреев рассказал все, что увидел.

− Я буду летописцем. Неизвестно, что нас ждет. Надо фиксировать все.

Дождев сел за стол и записал сегодняшние новости со слов Андреева. Летопись была неточной, и в каждой строчке фигурировала фраза «он что-то говорил про». Вместо описания внешности кандидатов были клички: попугай, хмырь и старый.

− Ну и что вы об этом думаете? – спросил Зябликов.

− Просов свое слово держит, − улыбнулся Андреев. – Альтернативную реальность устроил. Или мы в будущее попали.

− Бог его знает, − сказал один из братьев. Второй кивнул.

− Приспособимся. Жить можно, − подбодрил Зябликов.

− Э, нет. Думаю, это только цветочки, − задумчиво ответил Андреев.

− Вариантов пока нет! Не к Просову же на служение идти, − возмутился Зябликов.

Шел тот же год. Андреев узнал это у Реднека, когда тот в очередной раз заходил проведать его. Андрееву показалось, что он видит его впервые. Реднек сменил клетчатые рубашки на пестрые. Вместо неухоженности нарисовалась показная лощеность. И на расспросы о том, что произошло в мире за последние десять лет, Реднек отвечать не стал, вместо этого небрежно махнул рукой, что, видимо, означало «сосед, совсем ты плох». Чтобы не вызвать подозрений, Андреев стал говорить о насущном и в первую очередь поинтересовался, за кого тот проголосует. Реднек рассуждал с удовольствием, он улыбался, закатывая глаза, будто только что выпил рюмочку.

По его мнению, за победу будут бороться двое – попугай и старый. И шансов больше у попугая – все же хотят легкого духовного пути.

‒ Я давно слышал, что правительство разрабатывает что-то этакое, ́‒ сказал он, будто по секрету.

‒ Психостимулятор «Третий глаз», ‒ усмехнулся Андреев. ‒ Помнишь, рассказывал о нем?

‒ Понятия не имею, о чем ты говоришь.

‒ Ладно. Не бери в голову. Лучше скажи, где у нас тут избирательный участок устроят?

− Что еще за участки? Плох, плох ты стал, плох, плох ты стал, совсем плох ты стал, − странно затараторил Реднек. – Наступает острая форма склероза. Ладно, я о тебе позабочусь, − пообещал он. − Напомню, сосед. Никуда ходить не надо, на чьи-то там участки. Тебе позвонят. Если ты не ответишь хотя бы на пятый раз, на шестой – с тобой цацкаться не будут.

− Вот те на! Позвонят… – вырвалось у Андреева. Но он взял себя в руки и замолчал, кивнул, будто вспомнил. Реднек с одобрением посмотрел него – не все так печально, как кажется, проблески есть. Реднек ушел, даже не выпив пятьдесят граммов на дорожку. И правда, чудеса творятся!

День был в разгаре. Все те же шесть соток. Все те же грядки. Без умолку трещали цикады. Андреев дышал полной грудью. Зрели те же огурцы, краснела та же клубника, и редис был таким же на вкус, как и неделю назад. Слава Богу, ничего не изменилось.

***

Буйный все-таки поселился у Витьки. Андреев застал их в тот момент, когда они сплоченно выгружали глину из телеги. Но они его не заметили.

− Как думаешь, что здесь творится? – спросил Буйный.

Витька пожал плечами.

− Не молчи, как дурак! – взбесился Буйный и залепил ему леща.

− Да откуда мне знать? – жалостливо прогнусавил Витька, потирая покрасневшую щеку.

− Новенькие не прибывают. Нас давно не собирали на холме. Чего они добиваются? Мы тут одни останемся?

− Поживем – увидим, − выдавил из себя Витька.

− Смотри, как мало места, − не успокаивался Буйный. – Мне страшно, я не понимаю, что происходит. – Так и помрем здесь, даже жрец не вспомнит.

− Как думаешь, вернется ли этот, как там его? Тот, в чьем доме ты живешь, − спросил Буйный.

− Откуда мне знать?

− Что ты вообще знаешь? – взбесился Буйный и толкнул Витьку на телегу.

− Буйный, держи себя в руках, − попытался вмешаться Андреев, но его никто не видел и не слышал.

‒ Не указывай мне, сопляк.

‒ Меняться нам надо. Я слышал, где-то там есть плодородная земля, там люди живут, не зная бед. У них есть все, что они пожелают. Вот бы нам туда! Но как я не знаю. Может быть, мы здесь, потому что мы плохие, поэтому и живем хреново?

‒ Не говори ерунду. Все люди одинаковые. Все скоты. Попомни мое слово, сынок.

От обращения «сынок» Витьке стало не по себе, в памяти снова воскрес и был убит его отец. Голова его стала будто раздуваться, как воздушный шар. Чтобы уменьшить напряжение, он

неожиданно для себя крикнул:

‒ Никакой я тебе не сынок!

‒ Конечно, нет. Был бы у меня такой, как ты, убил бы, ‒ рассмеялся Буйный, оголив редеющие ряды зубов.

‒ Я серьезно спрашиваю. Ты хочешь жить хорошо?

‒ Хочу!

‒ Так давай, уйдем отсюда.

‒ Некуда нам идти отсюда. Не выживем. Посмотри, пустыня вокруг.

Витька посмотрел вокруг, коричневому пейзажу не было конца. Как отсюда бежать? Куда? «Буйный прав. Не выживем», ‒ опечалился Витька, но все равно хранил какую-то странную надежду. Воображение рисовало зеленые сады, дивных птиц и сочные фрукты. А голова в таком месте непременно ясная и легкая. И нет никакой памяти о дурном прошлом. Размечтавшись, Витька вдруг осознал, что он не хочет потерять воспоминания. Хочет помнить свою прошлую жизнь, отца и преступление. Но ведь тогда и голова не может быть легкой, а с тяжелой головой как жить на благодатной земле? Внутри себя Витька уже делал выбор и не знал, как поступить ‒ предать память или счастье.

‒ Ты бы хотел забыть свое прошлое? ‒ спросил он Буйного.

‒ Конечно! Что за идиотский вопрос?

Вот тогда Витька, скорее, из-за юношеского чувства протеста, понял, что ничего забывать не хочет. Он останется здесь, среди глины, и, как герой, примет эту тяжелую ношу.

‒ Я хочу все помнить, ‒ гордо заявил он.

Буйный неодобрительно цыкнул и снова принялся за работу.

‒ Раз хочешь помнить ‒ работай давай, ‒ сказал Буйный.

Андреев, во время их разговора стоявший неподвижно, вдруг ударил Буйного в бок. Тот потер его, но не понял, в чем дело. Андреев еще раз замахнулся, но оказалось, что он уже стоит возле зябликовского дома. Как он тут оказался, непонятно. Он зашел без стука и бесшумно встал за спинами своих приятелей. По телевизору крутили фильм про отшельника, который сидел в своей пещере и ждал просветления, а вместо чтения мантр вспоминал всю свою жизнь.

− Предупредил бы о своем присутствии, − прикрикнул с испуга Зябликов.

− И без того сидим − трясемся, не знаем, к чему готовиться − добавил Дождев, не отрываясь от своего блокнота.

− Я вот по делу пришел. Записывай, − продолжил Андреев и пересказал слова Реднека.

− Ничего себе! – ахнули до этого молчавшие братья. – Давайте ждать звонка из предвыборной комиссии.

Все достали из карманов мобильники, с опаской поглядывая на них. Пропущенных звонков ни у кого не было. Облегчение, но и волнение, с другой-то стороны. Еще не звонили, а когда позвонят?

− Какие новшества в ритуальных услугах? Не узнавали? – спросил Андреев братьев. Те отрицательно кивнули.

− Надо бы узнать, − с умным видом продолжил Андреев.

− И сколько нам ждать? Может, про нас забыли? – занервничал Зябликов.

– Это же хорошо, если про нас забыли, − успокаивал Дождев.

− Я считаю, ничего хорошего в этом нет, − мрачно сказал Андреев.

По телевизору продолжался фильм. Отшельник вышел из пещеры и пошел в люди. Он рассказывал о своем духовном опыте. Чтобы достойно прожить жизнь, надо вспоминать, говорил он. И люди поверили и пошли за ним. Память превратилась в религию. Люди бесконечно перебирали свое прошлое, анализировали, пытались через воспоминания исправить себя, достичь совершенства. Появился новый Учитель. Ему стали поклоняться наравне с христианскими и мусульманскими святыми, Буддами и всеми прочими.

Повисла тишина. Каждый думал одновременно обо всем и ни о чем. Зябликов размышлял о том, насколько была хороша его прежняя жизнь, которую он не ценил. Тогда все было понятно: живи – счастливо доживай свою старость. Братья думали о своих ритуальных делах. Что с ними теперь? Дождев судорожно вспоминал: все ли записал, а то, что записал, соответствовало ли действительности, и как с этим жить дальше. Андреев, переминаясь с ноги на ногу, постоял, подумал, хотел что-то сказать, но так и не вспомнил, что именно.

‒ Ладно, пойду я, свидимся. А вы узнайте, как обстоят дела в вашем бизнесе, ‒ напоследок сказал Андреев братьям.

Как только он вышел, телевизор задрожал, будто началось землетрясение. Экран пошел рябью. После мерцания на экране появилась брюнетка средних лет в деловом костюме. На макушке, как гриб, сидел большой круглый пучок. Черты лица были правильными, и тем не примечательными. Привлекала лишь большая грудь, которая, казалось, порвет белую накрахмаленную рубашку. Дождев даже приоткрыл рот, подумав, что был бы он моложе, то накинулся бы на эту кралю с ухаживаниями.

‒ Вы готовы? – строго посмотрела она поверх своих очков в золотистой оправе.

Те потеряли дар речи.

‒ Понимаю, вы волнуетесь. Вы готовы выбрать нового духовного лидера? ‒ уточнила женщина. ‒ Как только, я к вам обращусь, вы назовете цифру одного из агитационных роликов, которые увидите еще раз.

‒ Зябликов!

‒ Номер три!

‒ Ваш голос принят.

Так по очереди она опросила каждого. И все, не задумываясь, повторили за Зябликовым – номер три. После того, как их голоса были зафиксированы, женщина так же неожиданно исчезла с экрана, как и появилась.

***

По пути домой Андреев снова оказался на глиняной земле. Витька выгружал оставшуюся глину из телеги. Буйный сидел на пороге дома. По его темному закопченному лицу стекали струйки пота. Он лениво вытирал лоб, но все равно покрывался испариной.

− Не думал, что буду скучать по жрецу, − поделился Буйный. – Ты, посмотри, сюда теперь прибывают редко, но никто и не покидает. Так скоро и глины не останется.

Витька не успел ответить, как послышались чьи-то напористые шаги. Буйный приподнялся, осмотрелся. Витька продолжал трудиться. Шаги стали еще более уверенными. Андреев тоже их слышал. Он начал озираться по сторонам вслед за Буйным.

− Кто здесь?! – спросил Буйный.

Ответа не последовало. Андреев вздрогнул, когда увидел силуэт Просова. Он стоял сбоку лачуги, прислонившись к стене. Было темно. Но Андрееву показалось, что он ухмыляется. Это нарисовало его воображение, а может, и не нарисовало… Андреев перестал понимать, что в действительности он видит и чувствует.

− Андреев, я рад, что вы не забываете эти места, – послышался голос Просова.

− Ты меня видишь? – удивился Андреев.

− Я все вижу, − гулко захохотал он.

Андреев ринулся к нему, чтобы отвесить тумаков. Просов не шелохнулся. Он продолжал смеяться, схватившись за живот.

− Ты думаешь, все так просто? Например, мне вот так навалять? – ехидно спросил Просов.

Андреев замахнулся, но так и остался, застыв, как восковая фигура. Просов смотрел на него взглядом охотника, поймавшего добычу.

− Ты уже оценил мою задумку? Как думаешь, для чего я устроил там именно такую реальность, а не другую?

− Просов, я не знаю. Я вообще никакой логики в твоих поступках не вижу, − выдавил Андреев. − Что тебе от нас надо?

− Я все уже объяснил.

− Ты такой могущественный, ты можешь взять к себе на подмогу кого угодно. Они будут слушать тебя.

− И вы будете. Мы же когда-то сотрудничали, − подмигнул Просов. – Знаешь, смерть неизбежна, как, впрочем, и рождение. Ты еще не понимаешь, как важно – правильно умереть и попасть туда, куда нужно. Шакьямуни говорил, что жизнь – это страдание. Но после жизни ждет еще большее страдание, и ты об этом еще узнаешь.

‒ Узнаю. И дальше что?

‒ Ох, ты еще не представляешь, как здесь все устроено, ‒ вздохнул Просов. ‒ Важно оказаться в правильном месте.

‒ Умирать совсем не хочется. Дай пожить.

‒ Это вечные человеческие проблемы. Сначала не хочется умирать, а потом рождаться. Как говорили древние, Сансара затягивает. Пока иди, куда шел.

Андреев снова оказался возле своего дачного домика. Он почувствовал свинцовую усталость и поплелся внутрь. На его кровати сидели в ожидании двое, поглощенные вечерним сумраком.

‒ Братья Зябликовы, вы что-то хотите доложить?

Мужчины быстро и одновременно подскочили к нему, взяли под руки и с грохотом потащили из дома. Он успел рассмотреть их квадратные лица. Они были ровесниками братьев Зябликовых, такие же молодые и крепкие. Но вместо черных костюмов на них были пестрые рубашки, как у Реднека.

‒ Что случилось? ‒ занервничал Андреев.

‒ Вы пренебрегли гражданской позицией, ‒ сквозь зубы ответили они.

‒ Мне никто не звонил! ‒ кричал Андреев.

Крепыши молчали. Они затолкнули Андрея Андреевича в УАЗ, на котором кляксами пестрели разноцветные краски, отчего мощный внедорожник приобрел игрушечный вид.

Андреев и сам чувствовал себя куклой. Только глаза были наполнены живой болью, когда он смотрел из маленького окошка на удалявшийся дом.

На городские улицы высыпал народ. Атмосфера была праздничная. Рабочие вешали яркие баннеры, устанавливали сцену. Андреев даже в машине почувствовал всеобщую эйфорию и понял, что торжества устраивают в честь нового духовного лидера. Разнаряженные дети крутились возле сцены. Девочки изображали певиц, зажимая в руках леденцы в виде желтых петушков. Мальчишки гонялись друг за другом, задевая девчонок. Те кривлялись и обзывали их дураками.

Взрослым было не до детей. Они стояли неподалеку, собравшись в небольшие кучки. Большинство людей безмятежно улыбались. Другие были менее радостны и будто чем-то обеспокоены. Внимание Андреева привлек старик. Он что-то возмущенно вещал собравшейся вокруг него молодежи, жестикулируя высохшей рукой. Когда старик открывал рот, его морщинистое лицо как бы стремилось разгладиться. Особенно живо расправлялись морщины вокруг рта. Потухшие глаза загорались. Андреев случайно поймал его недовольный взгляд, когда тот посмотрел на УАЗ. Шум двигателя заглушил его пламенную речь. О чем он говорил? Задумался Андреев. Восхвалял нового лидера или ругал его?

− Скоро приедем, − послышался из водительской кабины довольный голос. Ребята явно хотели побыстрее довезти Андреева до исправительного учреждения и присоединиться к массовым гуляниям.

− Я же ваш коллега. В КГБ работал. Вышло какое-то недоразумение. Давайте так все уладим, − взмолился Андреев, хватаясь, как ему казалось, за последний шанс.

− Не знаем никакого КГБ, − хмыкнули ребята.

Дорога из этого маленького городка, на месте которого Андреев помнил огромное поле, заросшее метровой травой, сузилась и уже шла через хвойный лес. Вдруг машина резко затормозила. Андреев повалился на пол. Высунувшись из кабины, ребята кому-то закричали: «Смотри, куда прешь!».

Андреев, поднявшись, прильнул к окну. По ту сторону шли совершенно нагие истощенные люди, которых возглавлял мужик, такой же тощий, но с высоко поднятой головой. Его лицо заросло жесткой черной бородой. Смоляные волосы спадали на лоб и плечи, черные глаза смотрели вперед упрямо, но спокойно.

Андреев попытался его окликнуть. А он даже не посмотрел на него. Зато шедшие за ним дикари испуганно взглянули на Андреева и отошли подальше от машины.

Дождев и Зябликов вместе с сыновьями пришли на главную городскую площадь через час после того, как там проехала машина с Андреевым. На праздник они собирались в спешке. Та же женщина, что и засчитывала их голоса, снова обратилась к ним с экрана телевизора и приказным тоном велела идти на народные гуляния. Зябликов надел свой лучший костюм с платочком в верхнем кармане. Последний раз он надевал его еще в восьмидесятые, когда отчитывался перед руководством.

Перед тем, как отправиться в город, Зябликов с Дождевым заглянули к своему товарищу. Дверь была распахнута настежь. На полу валялись опрокинутые табуретки.

‒ И куда он делся? ‒ развел руками Дождев.

‒ Может, в городе ждет, ‒ с надеждой промолвил Зябликов. А у самого сердце сбивчиво застучало.

− На него не похоже, − ответил Дождев.

Братья утвердительно кивнули.

На площади собралось еще больше людей, чем видел Андреев. Человек, который не знал последних новостей, принял бы это все за карнавал. Но наши герои были в курсе событий, отчего картина казалась еще более нелепой. Старик, привлекший внимание Андреева, стоял на том же месте, что прежде.

− Я вас уверяю, не того вы выбрали! – убеждал он собравшихся. – Чую неладное.

− Дед Илларион, ты, конечно, многое в свое время повидал и много, чего предсказывал, но всем давно известно, что твое видение износилось, как и ты сам, − усмехнулся молодой крепкий мужчина в гавайской рубашке.

− Может, ты прав, − задумался дед и накрутил на палец свою жидкую козью бородку. – Я, конечно, не молод. Но чего ты тогда трешься возле меня и слушаешь, по-твоему, всякий бред?! – Илларион разозлился, и его бледные впалые щеки порозовели.

− Не только постарел ты, дед Илларион, но и злой стал, как собака, − не унимался мужчина.

− Оставь ты его! Он более нашего знает, − раздался из толпы бойкий женский голос.

− Так вот, − продолжил дед Илларион. – Все просветленные дикари выйдут из лесов и вернутся в города. А знаете для чего? – закашлял он. – Чтобы убивать! Я знаю, вы мне не верите и спросите: зачем им это надо. Я вам скажу! Чтобы, как санитары, очистить города от загноившейся духовности!

Дождев нахмурился и вопросительно посмотрел на Зябликова. Тот робко пожал плечами и продолжил наблюдать за толпой.

− Вы не боитесь, что вас загребут? – осмелился спросить Дождев, записывая все в блокнот.

− Не боюсь! Мне уже ничего не страшно, − ответил дед Илларион.

Тем временем, сыновья Зябликова шныряли по периметру, чтобы доложить отцу обо всем, что увидят на площади. Несмотря на пасмурные речи и негодование деда Иллариона, народ вовсю радовался избранному лидеру. Звали его Алекс Дубовцев. Так его объявил толстый карлик в ковбойской шляпе, скрывавшей маленькое круглое лицо. Алекс вышел на сцену без вальяжности, с какой он говорил с телеэкрана. В жизни он обладал хрупким телосложением. На бледном лице точками чернели глаза. Крашеные черные волосы едва прикрывали плешь на макушке. Его можно было легко принять за тяжело больного человека. Он неуверенно взял микрофон, вцепившись в него двумя руками, и поблагодарил толпу за проявленное к нему доверие. Дед Илларион, стоявший под сценой, смачно сплюнул. Алекс начал свою речь.

«Мы пытаемся взрастить высокодуховную нацию. Каждый год мы совершенствуемся, но без должной степени осознанности, человеку это не под силу. Не прошло и сорока лет, как прекратились все духовные войны, помните, какой хаос они посеяли. И только сейчас человечество, наконец, поднимает голову и приходит к осознанию своих энергетических возможностей. Для улучшения качества жизни нам необходимо найти новые возможности познания и восприятия тонкого мира. Я обещал, я вам в этом помогу. Уже с завтрашнего дня в пунктах выдачи вы сможете получить, как я это называю, духовную эссенцию. Всем осознанности!».

Раздались аплодисменты, толпа ликовала. Только дед Илларион еще сильнее насупился, постоял немного, словно ждал окончания какого-то розыгрыша, и ушел восвояси.

Братья под общий радостный гул пытались найти Андреева. Но вместо него наткнулись на Реднека. Он громко кричал «ура» и, как заведенный, подпрыгивал на месте.

− Здорово! А ты соседа своего не видел? – похлопал его по плечу бородатый.

− Андреева? – испуганно спросил он.

− Его, его, − ответил второй брат. − Не можем нигде найти.

− Увезли, − замялся Реднек. – Я предупреждал. У него с головой проблемы, может, и оправдают.

− Куда увезли? – испугался бородатый.

− На духовные исправительные работы.

Глава 4

По серпантину УАЗ заехал на самый крутой холм и остановился. Металлические двери открылись. Парни жестом показали Андрееву выйти. Он ползком выбрался из душного салона и с трудом разогнул онемевшую спину. Кругом, как гребни морских волн, вздымались холмы. Солнце багровело. Андрееву показалось, что он уже стоял здесь раньше, и, как только стемнеет, сюда стечется народ, а жрец приступит к ритуалу. Все было знакомо и не знакомо одновременно. Андреев замер, пытаясь осознать ощущения и накатывавшие приливами предчувствия. Но как только он пытался поймать их, они вновь отступали. Парни с двух сторон подтолкнули Андреева, и он засеменил в сторону пятиэтажного здания в форме бублика.

− Здесь будешь исправляться, − указали на дом провожатые.

− Сколько я здесь пробуду?

− Столько − сколько надо. Твой наставник решит, − сухо ответили парни, перебивая друг друга. – Ты лучше помалкивай, мы не любим назойливых.

− Когда привезут мои вещи?

− Вещи тебе не понадобятся.

Андреев хотел что-то ответить, но сдержался, увидев, как парни нахмурились. На пороге их уже ждала дородная женщина лет сорока, одетая в длинную дешевую цветастую юбку и такую же блузку. На талии висела внушительная связка ключей. Светло-русые волосы были собраны в пучок.

Андреев обратил внимание на ее тонкие запястья и длинную шею. Они казались по отношению к ее аппетитной фигуре непропорциональными и неестественными.

− Добрый день! Меня зовут Василиса Страхова.

− Иван Андреев, − вежливо сказал он.

− Я знаю, − пропела Василиса. – Проходите!

Парни, выполнив свою работу, заметно повеселели и без оглядки направились к машине. Андреев смотрел то на них, то на дубовую дверь, которую с трудом открывала Василиса. Такой момент для побега!

− Проходите, − повторила Василиса. – Бежать вам все равно некуда. Были такие смельчаки – потом возвращались, − она засмеялась, прикрыв сухие губы рукой.

Ее слова не произвели устрашающего действия, а наоборот, выглядели шуткой. Андреев был уверен, что бежать непременно надо, и это возможно. Но сделает он это позже, а не сейчас, когда для борьбы у него совсем нет сил. И он прошел внутрь. Василиса, проследовав за ним, закрыла дверь.

Андреев попал в просторный, почти пустой зал. Там было сумрачно и прохладно. На окнах были пожившие коричневые жаккардовые портьеры, об их долгой борьбе с солнечными лучами свидетельствовали желтые пятна.

На противоположной стороне от двери, согнувшись над низким письменным столом, сидела пожилая дама, которая что-то писала каллиграфическим пером. Увидев гостя, она остановилась и важно поднесла к раскосым глазам толстые линзы, болтавшиеся на резинке, как экстравагантное ожерелье.

− Еще один? – обратилась она к Василисе, пристально рассматривая Андреева.

− Да, Эмма Эммануиловна. Заведите на него историю.

− Иван Андреев, − по слогам произнесла Василиса. – Отсутствие сознательности.

Дама склонилась над серым бумажным листом и стала водить по нему такого же цвета рукой. После чего снова поднесла к глазам очки и, тяжело вздохнув, оценила проделанную работу.

− Тьфу! Снова ошибка, − пожаловалась она. – Все прибывают и прибывают – устала записывать. Ладно, перепишу. Идите!

Василиса почтительно поклонилась. Они прошли в душный коридор, где было такое же тусклое освещение.

− Может, расскажете что-нибудь? – рассердился Андреев.

− Этим сейчас и займусь, − спокойно ответила Василиса.

Коридор условно соединял два крыла. Каждый прибывший должен был пройти круг. В правом крыле находились недавно прибывшие, на пятый этаж помещали совсем новеньких. В левом жили приближавшиеся к исправлению. Самые просветленные, те, кто вскоре должен был покинуть эти стены, занимали левый этаж, поближе к Эмме Эммануиловне и входной двери. Все было устроено так, чтобы жители разных этажей никогда не пересекались.

Василиса вела Андреева наверх по крутой лестнице. Этажи отделялись друг от друга металлическими дверями, которые Василиса ловко, почти беззвучно открывала. От нависавших стен и душных лестничных пролетов у Андреева кружилась голова. Перед глазами в хаотичном порядке, как выпавшие из колоды карты, мелькали картинки. Он видел, как Эллочка смеялась над ним. Просов вместе с Буйным укладывал глину в телегу. Витька подгонял их и, как рабовладелец, стегал по голым окровавленным спинам длинным кожаным кнутом. Каждый удар сопровождался аплодисментами зрителей. Дождев и Зябликов радостно гоготали. Братья заразительно свистели, хватаясь от смеха за животы.

Наваждение так же внезапно прошло, как и началось. Тишина прервалась громким стуком. На последнем этаже, схватившись за дверную решетку, кричал и просил помощи босой, очень худой мужчина с густой разросшейся бородой и длинными скомканными волосами. Казалось, он был еще молод, но в глазах читалась непосильная усталость от жизни.

− Я все понял! Разве вы этого не видите? Я уже должен быть на первом этаже! Отведите меня туда немедленно! Помогите же мне! – захлебываясь слюной, скулил он.

− Жди здесь, − приказала Василиса Андрееву на несколько ступеней ниже от двери.

Она поднялась к бунтарю. Сначала он угрожал покончить с собой, потом упал перед ней на колени и зарыдал, вытирая лицо прохудившейся черной футболкой.

− Иди в свою комнату, Коленька, и подумай: исправился ты или нет.

Сегодня к тебе зайдет твой наставник, вот и поговоришь с ним, чтобы Эмма Эммануиловна внесла подробности в твою историю.

− Не хочу! Не хочу! Я ни в чем не виноват! – как ребенок, канючил Коленька.

− Конечно, не виноват. Мы делаем тебя лучше, помогаем тебе стать достойным гражданином достойного общества. Не подведи нас и в первую очередь, себя.

Коленька постоял – подумал и молча побрел вглубь коридора. Андреев пытался разглядеть: куда тот зайдет. Но так ничего не увидел, оттуда доносились лишь Коленькины жалкие всхлипы.

− Давай поднимайся, − махнула ему Василиса.

− Сколько этот парень находится здесь? Василиса ни не подумала отвечать. Она вела Андреева по белому коридору. Стояла мертвящая тишина.

‒ Вы же обещали мне все рассказать, ‒ вспомнил Андреев.

‒ Нечего рассказывать. Жить теперь будете, как скажет ваш наставник.

Это главное, что вам надо запомнить. Когда Андреев заходил в свою комнату, он успел рассмотреть металлическую кровать советских времен и стоящий рядом с ней табурет. Дверь захлопнулась, и комната погрузилась в непроглядный мрак ‒ ни одного окна, ни одного лучика света. Хуже больничной палаты, хуже тюрьмы… Андреев плюхнулся на прохладный матрац и закрыл глаза. Перед глазами с высоты птичьего полета замелькали глиняные домики.

***

Витька и Буйный сидели возле своего дома. Парень мял в руках теплую глину. Буйный, прислонившись спиной к стене, смотрел куда-то вдаль.

‒ Смотри! ‒ возбудился Буйный. ‒ Сколько их!

От удивления Витька приоткрыл рот. Там, вдалеке, плотной длинной лентой тянулась толпа. Она шла будто извне. Витька и Буйный знали, что за пределами глиняных лачуг простиралась пустыня ‒ никакой жизни там не было. Откуда они шли, было непонятно. Толпа уверенно держала курс на глиняную землю.

− Витька, я же тебе говорил, помнишь, что сюда будут приходить? И что нам делать? Раньше жрец решал эти вопросы. А сейчас что?

− Не знаю, − безразлично ответил парень. – Тебе не все ли равно?

− Нет, Витька, не все равно! Ты не понимаешь, что впереди страшные времена?!

− Для меня они давно ужасные.

− Я тебе вот что скажу. Когда эти люди придут сюда, мы все разведаем, но ты с ними не васькайся.

− Хорошо. Как скажешь, − интонация Витьки не изменилась, он продолжил мять глину и думал о чем-то своем.

Андреев, как раньше, невидимый, наблюдал за ними. Ему хотелось пообщаться, так одиноко ему было. Впервые он захотел остаться с ними, а не сидеть в каменном мешке, в который его непонятно для чего засунули.

Когда толпа подтянулась ближе, Буйный пошел им навстречу. Витька вслед за ним также привстал, выронив слепленного неуклюжего человечка. Народ наступал, как многотысячная армия. Витька оторопел, давно он не видел такого количества людей, его кожа покрылась мелкими частыми мурашками. Буйный приближался к толпе. Ее возглавлял смуглый худощавый мужчина, похожий на фонарный столб. Седоватая борода спускалась до колен. Ковылял он медленно, опустив плешивую голову на грудь.

− Зачем пришли? – не церемонясь спросил Буйный.

− Нам сказали вернуться сюда – мы и вернулись, − ответил старик, не подняв взгляда.

‒ Откуда вы?

‒ Мы из плодородного края. У нас было все. Но нас оттуда изгнали. Нам пришлось идти сюда, в начальную точку нашего пути.

‒ Кто изгнал?

‒ Мы толком не знаем. Внезапно ворвалась толпа. Разрушали наши дома, убивали. Жить стало невыносимо. А хочется! Они нас запугали и приказали отправиться сюда.

‒ Почему не отстояли свою землю?

‒ Насилием ничего не решишь. Мы давно не творим таких глупостей.

Мы вообще стараемся не думать, а просто жить в гармонии с собой и окружающим миром.

− Здесь места всем не хватит, − Буйный обвел рукой скудную глиняную землю.

− Ничего. Не страшно. В тесноте да не в обиде.

Буйный усмехнулся и вернулся к Витьке.

‒ Слышал, что говорит?

− Мне кажется, они лучше нас, − раздосадовано промямлил Витька и смял своего человечка в бесформенный комок.

− Чем же лучше?

Витька задумался, пытаясь подобрать нужное слово. И в итоге сказал: «светлее».

− Мы в глине ковыряемся каждый день и то чище них, − расхохотался Буйный.

Витька ничего не ответил – ему внезапно стало скучно. Он смотрел на растерянных чумазых людей и завидовал тому, с каким спокойствием они переносили невзгоды. Двигались все, как один, плавно и размеренно. Старик вместе с женщинами и детьми сидел на земле. Мужчины сразу и дружно начали таскать глину. Витька чувствовал в них какую-то невидимую силу и не мог понять ее феномена. В тот момент он хотел быть похожим на них, хотел стать частью их дружного народа.

Помимо Витьки, за пришельцами наблюдали остальные жители глиняной земли. Одни вышли из домов, другие прильнули к оконным проемам. И не было ни одного человека, который не смотрел бы с любопытством на пришельцев. В эти минуты все почувствовали облегчение от своих тягостных мыслей – головная боль унялась. Каждый желал, чтобы это тянулось, как можно дольше, а лучше – вечно. Люди, как актеры в поставленной неизвестно кем мизансцене, застыли на своих местах, словно перед каким-то важным драматическим поворотом.

Был там и Просов. Он шел спокойной вальяжной походкой. Лицо прорезала тонкая легкая улыбка. На нем был новый коричневый твидовый костюм, ботинки сверкали даже при тусклом свете. Он был похож на грубо вырезанную коллажную картинку. Но никто его не замечал. Он ведь сам решал, кому его видеть, а кому нет. Просов с театральной элегантностью освободил правую руку от перчатки и протянул ее Буйному для приветствия. Тот от неожиданности вздрогнул и бегло, как преступник, скользнул по нему взглядом. Витька в очередной раз выронил комок глины и уставился на хорошо одетого господина.

− Здравствуйте, товарищи, − сладко промурлыкал Просов.

− Здравствуйте, − робко ответил Буйный.

− Я вас видел. Вы говорили с тем дядей, который мне этот дом подарил. Это ваш друг? – без стеснения спросил Витька.

− Мой друг, − глаза Просова заблестели. – А вы, молодой человек, очень любопытны. Но это и не плохо, а наоборот, очень даже похвально.

Витька расправил спину. Но этот напыщенный тип ему не нравился. В голове не укладывалось, как человек, подаривший ему дом, мог дружить с таким франтом. Буйный, наоборот, хотел снискать расположение этого богатого господина. Полезно было бы зазнакомиться с таким. Он мимолетно представил себя в таком же дорогом костюме, сытым и гордым. Жизнь, о которой он раньше и мечтать не мог, вдруг показалась ему достижимой.

«Действуй! Вперед!» − скомандовал он себе, как спортсмен перед серьезным соревнованием.

− И давно вы знакомы? – Витька опередил Буйного.

− Давно. Но это не имеет никакого значения.

− Не обращайте внимание на дурака. Меня зовут Буйный. А он – Витька,

− Буйный еще раз протянул Просову руку для приветствия.

− Родион, − холодно ответил Просов и руки не подал. – У меня мало времени. Я к вам по делу. Вы, наверное, заметили, что стало твориться что-то неладное. У меня есть полномочия, чтобы контролировать все земли. Правда, забот прибавилось, все не успеваю. Нужны работники. Буйный сладко улыбнулся. Перед глазами встали картины будущей сытой вальяжной жизни. Он понял, к чему клонит Просов, и уже хотел, было, выкрикнуть: «Я согласен!», но побоялся так спешить.

− Так вот, мне нужны люди, которые будут следить за всем на своем участке и докладывать мне абсолютно обо всем, что увидят и узнают. Мне нужны люди, которым я смогу доверять, как себе. Будете на меня работать? За это я гарантирую продвижение по службе и улучшение жилищных условий.

− Я согласен! – с облегчением выдохнул Буйный.

− Почему именно мы? – насторожился Витька.

Буйный толкнул его локтем в бок.

− Остальных я не знаю, а вас видел рядом с моим дорогим другом Андреевым. Как он мне рассказывал, вы стали хорошими приятелями, − Просов старался скрыть свое раздражение.

− Где он? – у Витьки становилось вопросов все больше.

− Работает, − сухо ответил Просов и демонстративно посмотрел на часы. – Мне пора.

− Я согласен! – испугавшись, что упустит шанс, повторил Буйный.

− Хорошо. А ты, малой?

− Я тоже, − неуверенно ответил Витька.

− Займитесь делом. Скоро увидимся.

Просов ушел, а эти двое смотрели ему вслед, пока он не превратился в черную точку. Андреев наблюдал за ними сверху. Хотел бы он быть тучей, из которой на этого гада Просова. Пролился бы ядовитый дождь. Но ничего не смог сделать и бессильно наблюдал, ворочаясь на своей холодной койке. Очнулся он в такой же темноте, как и уснул. Сколько времени? Ночь ли, день сейчас, Андреев не знал. Он сидел на кровати, касаясь голыми ступнями бетонного пола и, как слепой, прислушивался. Но тьма была не только беспросветной, а и беззвучной.

Он словно оказался в вакууме, как будто кто-то насильно отправил его в космос, не в пространство вне границ атмосферы, а в его собственный, неизвестный даже ему. «Сенсорная депривация,» ‒ вспомнил Андреев опыты из прошлого в секретном учреждении. Но знание этого определения не помогло унять тревогу.

Чем больше Андреев прислушивался, тем навязчивее ему что-то слышалось. В коридоре скрипнула дверь, кто-то говорил, с потолка упала капля воды. Андреев сомневался. Единственное, что он четко слышал, это свое тяжелое сбивчивое дыхание.

Из-за двери раздались мягкие шаги. Андреев не верил своим ушам, его нервные громкие вздохи заглушали едва уловимый звук. Он затаил дыхание и услышал шорохи, словно кто-то не решался войти.

− Кто там? Входите! – попытался крикнуть Андреев, но его дрожащий голос напомнил стон больного.

Шорохи прекратились. Андреев повалился на койку. Неожиданно лязгнула дверь. На пороге возвышался огромный мужской силуэт.

− Здравствуйте, Иван, − сказал вошедший и закрыл за собой дверь.

− Здравствуйте, − растерялся Андреев. – Кто вы?

− Мои имя, внешность и все прочее не должны иметь для вас никакого значения, − грудным голосом ответил мужчина.

Андреев почувствовал в теле мелкие острые покалывания. Конечности свело. Он чувствовал смесь страха и покорности. Ему стало душно. Со лба крупными каплями стекал пот.

− Что вам от меня надо? Выпустите меня отсюда, − прошептал Андреев.

− Мне от вас ничего не надо. А вот вам от меня надо, иначе бы вы сюда не попали. Думаете, так просто понять, кто вы, и собрать вас по крупицам? Вам повезло, что вы встретили меня, − четко, с нажимом произнес мужчина.

Его голос странно убаюкивал. Но от слепоты было страшно. Андреев кинулся к нему и схватил его наощупь за предплечье. Оно оказалось мощным и твердым. Собеседник явно был настоящим исполином или на крайний случай ‒ атлетом. Мужчина вздрогнул и попятился назад. Андреев закипел от внезапно вспыхнувшей ярости. И он уже наступал на гостя не для того, чтобы его ощупать и идентифицировать, он хотел задушить.

Андреев припер мужчину к стенке и двумя руками схватился за его бычью шею, пытаясь повалить на пол. Андреев сжимал руки все сильнее и сильнее, пока тот бился в конвульсиях. И вдруг они исчезли, наставник больше не сопротивлялся. Андреев разжал руки и начал исступленно хлестать его по щекам. Но тот никак не реагировал.

‒ Вставай! Вставай! Хватит симулировать! Вставай! ‒ кричал Андреев.

В ответ не раздалось ни звука. Мужчина не шевелился. Теперь он был самым покорным обитателем дома на холме. «Что же я наделал, что же наделал?!» ‒ Андреев схватился за голову и был готов зарыдать, как ребенок в этой звенящей тишине.

Через приоткрытую дверь просачивался электрический свет. Андреев в панике выбежал в пустой коридор. Двери других комнат были заперты. Он пробежался в одну сторону, потом обратно. Никого не было. Ему даже показалось, что во всем огромном доме он совсем один. А человек, которого он убил, мог бы стать ему единственным другом.

‒ Помогите! ‒ закричал Андреев со всей мочи.

‒ Чего кричите? ‒ донесся голос из-за спины Андреева.

− Ты откуда взялся?!

Перед Андреевым стоял тот самый понурый жалкий Коленька. Он теребил край черной рваной футболки и влажными собачьими глазами смотрел на Андреева.

− Услышал ваш крик и вышел, − наивно ответил Коленька.

− Как вышел? – удивился Андреев.

− Вот так. Открыл дверь и вышел, − парень посмотрел на него, как на больного.

− Не может быть! Все двери заперты.

Андреев истерически задергал ручки. И, действительно, все двери были открыты. Из каждой комнаты на него смотрели чьи-то глаза. Он не верил, что все оказалось так просто ‒ он свободно вышел в коридор и свободно говорил с Коленькой.

− Я же вам говорил… Я не вру, − улыбнулся парень.

Андреева бросало то в жар, то в холод. Он сел на пол, упершись в противоположную стену ногами. Тело стало ватным и неподатливым.

‒ И давно они открыты?

‒ Всегда, сколько здесь нахожусь. А прибыл я сюда давно, не помню, сколько лет ‒ сбился со счета.

‒ Оказывается, можно выходить?

‒ Можно гулять по коридору, но нельзя заходить в чужие комнаты.

‒ И мы можем так просто стоять и разговаривать?

‒ Это не приветствуется. Главное, чтобы нас Василиса не увидела вместе, ‒ шепнул Коленька. ‒ Просто вы так орали, я не мог не выйти.

Андреев схватил парня за руку и потащил в свою комнату. Как только дверь открылась, парень замер на пороге. Внутрь он отказался заходить.

На кровати Андреева лежало безжизненное тело мужчины. Багровое одутловатое лицо с черными нависшими бровями, следы пальцев Андреева на бычьей шее. Андреев закрыл ему глаза.

‒ Что с ним? Ему плохо? ‒ испугался Коленька.

‒ Все гораздо хуже. Я убил его.

Коленька не проронил ни слова, постоял, посмотрел и быстрыми мелкими шажками утопал. Андреев остался наедине со своей жертвой. Но жалко ему было себя. Он чувствовал себя слабым, доведенным до ручки человеком. Конечно, он не виноват. Его вынудили убить ‒ они сами пускай и отвечают! Он всегда был добрым и отзывчивым человеком, мухи не обидел. Любую мысль даже о теоретическом убийстве всегда отвергал. Как же он мог? Что на него нашло?

Его взгляд суетливо бегал по комнате. Горько ему было ‒ так хотелось, чтобы его кто-то обнял, пусть и незнакомый, чтобы протянули руку помощи и не судили строго. Андреев пошел возвращать Коленьку. Парень сидел на своей кровати, накрывшись с головой простыней.

‒ Поверь мне, я не хотел, ‒ неубедительно произнес Андреев.

‒ Плохо, плохо ты поступил, ‒ шептал Коленька из-под простыни. ‒ Уходи!

‒ Судишь, значит, ‒ поник Андреев. ‒ Не имеешь права! Ты такой же, как я. Здесь прозябаешь, а не на воле радуешься жизни.

‒ Меня скоро выпустят.

‒ Как же! Мечтай, ‒ ухмыльнулся Андреев и ушел.

Слезы он больше не сдерживал. Забился в угол своей комнаты и рыдал навзрыд, как в детстве. Гадко было осознавать, что ничего уже не исправить, гадко было жить.

На шум прибежала Василиса. Она с недоумением смотрела на труп и не могла понять, как Андреев мог убить такого здоровяка.

‒ Андреев, что вы натворили? ‒ как нашкодившему ребенку, назидательно сказала Василиса.

‒ Я не знаю. Вы сами в этом виноваты! ‒ шмыгал носом Андреев.

‒ Вы лишили жизни одного из наших лучших наставников. С ним у вас был шанс на исправление. Теперь ‒ не знаю. Но вы точно здесь не зря оказались.

Василиса сдернула с кровати Андреева серую простынь и накрыла тело. Затем привела двоих неказистых мужиков. Они долго крутились возле мертвеца, не зная, с какой стороны к нему подступиться. Один за ноги, другой под мышки, с трудом его подняли. Ноги покойника выскользнули из рук одного. Второй не выдержал резко увеличившейся нагрузки, и труп упал на пол. Еле подняли второй раз. Но покойник снова выскользнул. И обессилившие мужики решили его, как они выразились, «аккуратно доставить волоком».

‒ Вам есть, над чем задуматься, ‒ сказала Василиса Андрееву и ушла.

Он снова остался один в темноте и в полной тишине. Чем больше он пытался что-нибудь услышать, чем тише становилось. Ничего даже не мерещилось в этой густой пустоте.

Андреев впервые подумал о том, что пришло время покончить с этой жизнью, вновь увидеть Эллочку и пойти на служение к Просову. В конце концов, что в этом плохого? Просов наглый и дерзкий, однако Андреев не смог вспомнить о нем ничего дурного. И между прочим, это он давным-давно намекал Андрееву, что он может потерять жену. Однако Андреев искренне не понимал, отмахивался и просил не лезть в его личную жизнь. Просов лишь по-идиотски улыбался: «Как знаешь».

И вот, спустя много лет, Андреев пытался отвлечься от всепоглощающего мрака и отчаяния. С усилием вспоминал последнюю неделю до трагической гибели сотрудников и участников «Третьего глаза». Но вместо этого перед глазами тусклой вспышкой мелькала Эллочка.

Она сидела на лавке под широкой старой липой. Андреев, проходивший мимо с тубусом под мышкой, ее бы и не заметил, если б громкие пронзительные всхлипы Эллочки не перебивали шум ливня. Ее хрупкие плечи вздрагивали, девушку трясло. Прохожим было не до нее. Они поспешно заходили в продуктовый магазин «Лакомка» и также быстренько выходили, пряча головы от дождя под плащами и газетами.

‒ Что с вами? ‒ Андреев решился подойти к девушке.

‒ Ничего страшного… Как видите, жива и даже здорова, ‒ всхлипнула она, смахнув с лица дождь и слезы.

Ее лицо сочетало в себе множество контрастов. Кожа белая, почти прозрачная. Брови и ресницы – черные. А волосы – русые с рыжеватым блеском.

‒ Это очень хорошо, ‒ сказал Андреев, поглядывая в сторону дома. ‒ А почему тогда плачете? Вас кто-то обидел?

‒ У меня бабушка умерла. Больше никого у меня не осталось.

‒ Соболезную вам. Бабушка здесь где-то жила?

Девушка отрицательно качнула головой.

‒ Как же вы здесь оказались?

‒ Я и сама не знаю. Возвращалась с похорон, потом шла-шла и оказалась здесь. Вы живете где-то здесь неподалеку?

Андреев кивнул.

‒ С учебы возвращаюсь.

Но девушке, видимо, эти подробности были неинтересны.

‒ Меня Эллочка зовут.