Читать книгу Разделенные острова. Книга 1. Благими намерениями - Елена Елисова - Страница 1

***

Темнота. Он закрыл глаза и погрузился в спасительную темноту. Это был конец. Все. Он уже был мертв и сам осознавал это. Проиграл. Попался в ловушку. Он не знал, что они так могут. Никто не знал.

Боль пронзила шею, кольнула.

– Теперь я – твоя госпожа, – прошептала тихо она ему на ухо.

Темнота.

Как же могло случится такое…

***

– Я понял, – он коротко кивнул. Серьезный и собранный, как и всегда. Именно такой, которому можно доверить подобное поручение.

Женщина напротив поджала тонкие, бледные губы.

Пытаясь скрыть свое волнение, она перебирала мягко звенящие браслеты на изящных запястьях. Простая туника белой, лоснящейся ткани подчеркивала ее стройную фигуру. Она выглядела молодо, как и все альвы, но глаза ее, серые, холодные, лучились многолетней мудростью.

– Будь осторожен, Айвен, – добавила, наконец, она.

– Госпожа, – он поклонился и, не дождавшись больше ничего, развернулся, пошел прочь.

Высокий, светлый зал остался позади. Во дворе еще только занимался рассвет. Влажный туман отступал, покрывая траву блестящими каплями росы, первые лучи неуверенного солнца осторожно касались верхушек высоких деревьев. Его люди ждали. Четверо самых лучших. Переминались с ноги на ногу на мягкой, зеленой лужайке перед Залом, в окружении молодых деревьев, проверяли оружие, шептались.

– Это правда, – приблизившись, подтвердил Айвен. Лица его людей посуровели мгновенно, кто-то тихо проклянул Бездну.

– Двое не вернулись, – продолжал он, – Старейшая предполагает, что тут замешаны они…

– Бездновы кровососы… – прошипел один из воинов, проверяя, видимо инстинктивно, хорошо ли скользит меч в ножнах.

Айвен просто кивнул.

– Сейчас совсем рассветет, – добавил он, – шансы найти их живыми не велики… Пойдем к Замку… на месте разделимся.

Они поплотнее завернулись в дорожные плащи, скрываясь от утренней прохлады, и двинулись к выходу из города.

Конечно, назвать это городом можно было с трудом. Как и все, что создавали альвы, это было причудливое и прекрасное творение самой природы, приспособленное ловкими руками к жизни. Альвы не строили домов. Они выращивали их, направляя деревья по нужному пути. Корни превращались в изогнутые лестницы, комнаты создавались из переплетения стволов и ветвей, крыши – плотный ковер листвы. Почти все в городе еще спали, тропинка провела их мимо домов-деревьев, не широкого веселого ручья, по изящному мостику все дальше, в лес.

В центр леса. В его мрачное сердце, где много сотен лет царила тьма, ужас и смерть. Где, в окружении черных, мертвых, превратившихся в камень деревьев возвышались развалины Замка, заселенного созданиями Бездны. Ночными убийцами, монстрами, кровососами.

– Надо было спалить все это гнездо до тла… до каждого жалкого ублюдка, – пиная мох под ногами, сказал один из спутников Айвена. Высокий, плечистый парень с копной светлых волос, схваченных плетеным обручем. Он был самым молодым из всех, вспыльчивым.

– Уже пытались, – ответил другой и, покосившись на Айвена, добавил, – расскажи ему…

Айвен нахмурился, он ненавидел вспоминать ту ночь. Самую темную, самую страшную, самую долгую ночь в его жизни. Но все же он тихо заговорил. Все пошли ближе, чтобы слышать его голос. Казалось, даже утренний, еще поглощенный дремой, лес затих, прислушиваясь.

– Мне тогда было шесть, – начал Айвен, – три сотни лет назад. А вас никого еще и не было. Тогда пропала молодая девушка, ушла в лес и исчезла. Ее нашли под вечер, на другой день… ее тело. Она свила веревку из своего же платья и… повесилась. На шее у нее были укусы. Она покончила с собой, чтобы не превратиться… в монстра. Она считала, что это поможет. Многие думали так. Старшие знали, что если тебя укусили, то смерть не спасет… Ты вернешься к жизни, другим, чужим, безумным зверем, жаждущим крови. Ее тело сожгли, прах развеяли… Семья была безутешна. Отец и брат ее подняли воинов и пошли к Замку. Сам я не видел, что там было, конечно же. Я был мал. Но, говорят, они подожгли лес вокруг Замка, Черный лес. Деревья гореть не хотели. Они лили масло, пытались поддержать огонь, пока не стемнело. И тогда… Тогда Замок ожил, они восстали. Целая армия, войско упырей. Они шли из ворот, они лезли через стены, они разрывали землю и вставали из могил. Они гнали воинов назад в город… а за ними вошли и сами. Мы заперли двери и окна… вооружились мечами и факелами… А они встали. Они окружили каждый дом, весь город плотным кольцом. Бледные, мертвые лица. У большинства не было ни глаз, ни лица, обрывки кожи на костях и огромные зубы. Они стояли и смотрели в наши окна… молча… не шевелясь. Их было так много, что на каждого альва пришлось бы по десятку… а может и больше. Но они не атаковали, не убивали. Они демонстрировали свою силу. Они говорили… они будто говорили, чтобы мы не смели приближаться к их Замку… иначе они придут к нам и уничтожат нас всех… А на утро они просто ушли… исчезли…

– Это было три сотни лет назад, – нетерпеливо заговорил молодой, светловолосый альв, – С тех пор мы стали сильнее, нас стало больше!

Айвен лишь покачал головой. Он знал, что это не так. Он был молод, конечно, по меркам альвов, но даже он уже видел, что они вымирают. Почти бессмертные, вечные, казалось бы за тысячу лет их жизни они могли бы воспитать сотни детей… но эгоизм и высокомерие губили их. Они все хотели жить лишь ради себя. Им всегда казалось, что еще полно времени впереди… и они уходили из жизни, тысячелетние, все еще выглядящие молодо, но одинокие. Не оставив после себя никого.

К полудню лес стал заметно гуще. Листья сомкнулись над головами плотным темно-зеленым куполом, почти не пропускающим света. Они обходили болото по широкой дуге, под ногами влажно чавкало, заливисто пели лягушки и пахло сырым мхом и трухой. Это была граница, дальше которой патрули не ходили. Те, кого они искали, должны были пропасть где-то здесь.

Шли все медленнее, прислушиваясь и присматриваясь. Ели заметная тропа вильнула мимо кочки, мимо поваленного полусгнившего дерева, укрытого покрывалом из зелени и мелких грибов, почва стала тверже, мхи сменялись жесткой травой и низкорослым кустарником. Становилось будто все мрачнее. До Замка было еще достаточно далеко, но его влияние уже ощущалось.

Все невольно взялись за оружие. Даже Айвен, обычно такой спокойный, то и дело прикасался пальцами к рукояти длинного меча, что висел в кожаных ножнах у него на спине. Каждый раз, ловя себя на этом движении, он тихо выдыхал и делал вид, что почесывает длинное, заостренное ухо. День был в самом разгаре, им ничего не грозило, ведь все знали, что монстры не выносят дневного света.

Идущий впереди замер, внимательно всматриваясь во что-то под ногами.

– Следы, – прошептал он.

Осторожно двинулись вперед, внимательно исследуя примятую траву. Следы уверенно повели их дальше, к обмелевшей реке, где терялись в пойме, среди камней и сероватого песка. Покружили на месте, встали.

– Разделимся, – предложил младший. Он сталася храбриться, но все время посматривал вверх, проверяя высоко ли еще солнце.

Айвену не нравилась эта идея, но нужно было торопиться, им следовало вернуться в город до заката. Кивнув, он выбрал направление вверх по течению. Разошлись.

Идти по скользкой гальке было не удобно, но Айвен двигался быстро и легко, постоянно озираясь по сторонам, ища. Лес заметно потемнел. Айвен знал, что пересохшая река огибала Замок с востока. По его расчетам он был довольно близко к логову. Много ближе, чем хотелось бы.

Легкая дрожь невольно пробивала его сильное тело, когда он вспоминал виденные в детстве пустые глазницы и отблески луны на острых клыках.

Неожиданно он остановился. Там, за покатым валуном, он заметил поломанную ветку молодого ракитника. Приблизился, да, это были следы. Торопливые, не четкие, не осторожные, будто кто-то свернул с камней и устремился в лес бегом. Следы петляли, словно пытались запутать того, кто шел следом. Большой булыжник слева, покатый холм справа, пелена колючего кустарника и деревья расступаются, открывая небольшую, светлую поляну.

Солнце ярким столбом устремлялось в эту брешь зеленой листвы и заливало мягкий палас из трав и мелких лесных цветов. А также еще кого-то… Кого-то, в темном, военном альвском плаще. Нет, не мертвое тело. Это был кто-то живой, он сидел посреди поляны, завернувшись в плащ, накрывшись капюшоном. Айвен видел, как он шевелится, плечи мерно приподнимаются и опускаются. Но он не видел лица, этот кто-то сидел к нему спиной.

Айвен взялся за меч, но тут же отдернул себя. Теплый луч прикоснулся к его лицу, когда он ступил на поляну, и ему сразу стало спокойнее.

– Эй, – тихо позвал он.

Он не понял, не заметил, как это началось. Лишь приблизившись на расстояние в несколько шагов он осознал, что двигается очень медленно, так словно пытается идти в толстом слое воды. Потянулся за оружием, но рука и не думала слушаться его, повисла безвольной плетью вдоль тела, а невидимая сила мягко, но настойчиво давила на него, заставляя опуститься на колени. Кончиками пальцев Айвен почувствовал колкое прикосновение травы, а взгляд не мог оторваться от фигуры в плаще.

Она поднялась на ноги и оказалась гораздо ниже, чем ему представлялось. С колен ее посыпались мелкие листочки и цветастые лепестки, в руках она держала пушистый венок, который, скинув плащ, водрузила себе на голову и повернулась к нему.

Это была девушка. Маленькая, так, что он, стоя перед ней на коленях, практически смотрел ей в глаза. Очень хрупкая, в темном, вычурном платье с оголенными плечами и белым кружевом оборок на груди. Длинные, невероятно светлые волосы отливали серебром, а глаза, большие, обрамленные черными ресницами, дивного, лучистого аметистового цвета. Она казалась совсем ребенком, но Айвен чувствовал, что это не так.

Мягко улыбаясь, она сделала шаг к нему и заглянула в глаза. Безукоризненно красивая, с бледной, нежной кожей и изящными чертами, будто выточенными в мраморе. Протянула руки, расстегнула его плащ, Айвена обдало густым ароматом цветов от ее венка. Ее тонкие пальчики скользнули под рубашку, но прикосновение это не было леденящим, не было жутким. Ее руки были прохладными и нежными, как веселый лесной ручей. Она отогнула ворот его рубашки и приблизилась к его лицу.

Тогда он и закрыл глаза. Он пропал.

– Теперь я – твоя госпожа, – прошептала она и ее острые зубы впились в его шею.

***

Темнота. Но нет. Он был еще жив. Постепенно чувства возвращались к нему и первой пришла боль. Укус на шее горел огнем, но все остальное тело бил озноб. Айвен пошевелил рукой, загребая траву вместе с рыхлой, сырой землей в кулак. Он вновь мог контролировать свое тело.

Открыл глаза. Темнота.

Вокруг стояла глубокая ночь. Он сел посреди той поляны, где она оставила его. Умирать. Плащ, которым он был укрыт, соскользнул с плеч и извилистыми складками упал на колени. Это был ее плащ. Айвен отбросил его в сторону, словно ядовитую змею, и попытался подняться.

Удалось ему это не сразу. Ноги подкашивались, он дрожал, все тело ломило, он ощущал, как яд стремительно растекается по венам. Он чувствовал. Чувствовал как умирает.

Ее не было. Никого не было. Лишь темнота и тишина вокруг. Глубокая, свежая ночь. Он сделал несколько шагов в сторону реки, откуда пришел, оперся рукой о ствол дерева. Оно было тёплым и шершавым, Айвену показалось, что он чувствует, как жизнь струится внутри ствола, под морщинистой корой. Это было странное, пугающее ощущение, будто его уходящая жизнь перетекала в это дерево. Отдернув руку, он пошел дальше. Сначала неуверенно, затем быстрее и быстрее, а потом, превозмогая боль, побежал.

Вот здесь они разделились. Никого. Болото, заросли кустарников, лес. Он видел в темноте неестественно четко. Каждую кочку, корень под ногами, ветки кустов, стволы деревьев, блестящие глаза, разбуженных им, лесных жителей. Вот они, родные деревья, ручей, мостик, дома, закутавшиеся в сонный покой…

Он пробежал так быстро, что если кто и видел его в ночи, то не успел окликнуть. Сам же он не замечал никого. Поляна, молодые деревья и высокие своды главного Зала. Свет внутри на миг совершенно ослепил его, он прикрыл глаза ладонью.

– Айвен!

Она, конечно же, не спала, Старейшая. Все такая же статная, как и утром, строгая, аккуратная, вся в белом. Она вскочила к нему навстречу, сделала несколько шагов и замерла.

Замерла, когда он убрал руку от лица и она увидела пропитанную кровью рубашку, расстегнутую куртку и две маленькие ранки на шее.

Замерла, отшатнулась, ноги изменили ей и она тяжело опустилась на ступени пьедестала, на котором возвышался ее трон, сплетенный из побелевших, блестящих корней дерева. Айвен хотел шагнуть к ней, но не решился. Он понял.

Он уже был мертв для нее, для всех, для этого мира.

– Айвен, – проговорила она, слова будто не слушались, будто не хотели звучать в этом ставшем таким тяжелым воздухе, – Когда они вернулись без тебя… Айвен, я надеялась… так надеялась, что ты жив…

Она замолчала, в глазах ее мелькнули слезы, крепко, до хруста сцепила пальцы и поднялась, прямая, уверенная.

– Но ты… Айвен… мой милый… мальчик… ты уже не с нами… и ты сам знаешь это…

Она шагнула к нему и на короткое мгновение показалось, будто она хочет обнять его, но в следующий миг лицо ее стало серьезным, окаменело:

– Уходи, Айвен. Ты должен уйти и ты знаешь это. Я не могу приказать убить тебя… лишить тебя того, что осталось в тебе живого. Но ты сам знаешь, что значит это… Ты больше не с нами. Ты должен уйти…

Она замолчала. Айвен отвернулся. Он и сам не понимал сейчас, зачем он бежал сюда, чего он ожидал? Исцеления? Понимания? Прощания?

Он был мертв.

– Мы… мы споем о тебе… на рассвете, – ели слышно добавила она, когда он был уже в дверях.

Ее голос снова дрожал. И он скользнул в ночь. В темноту. Его ждала смерть, лишь смерть. Сразу от входа, он завернул в сторону, чтобы не идти мимо домов, один из которых был его, родным. Ему больше не нужно было ничего. Ни дом, ни его книги, ни прочие вещи. Меч ударил его по плечу, словно напоминая, что он, старый друг, все еще с ним. Айвен продрался сквозь густую живую изгородь, ломая колкие ветви и обдирая кожу, и оказался за городом.

Он хотел встретить восход, последний восход жизни, покидающей его. Казалось его сил хватило лишь на то, чтобы вернуться домой, а теперь он плелся, ели переступая ногами. Боль растекалась по телу, озноб пробирал до самых костей, его била крупная дрожь. Он шел, не разбирая дороги, не думая, не глядя под ноги.

***

Небо становилось серым, звезды исчезали, а звуки ночного леса стихали, готовясь уступить место первым веселым утренним трелям. Айвен все продолжал идти, тяжело опираясь о стволы деревьев, с трудом поднимая онемевшие ноги. Его сотрясала лихорадка. Казалось, от холода внутри должен идти пар изо рта. Боль становилась непереносимой.

Он привалился плечом к стволу и поднял взгляд, неожиданно поняв, что лес кончился. Неужели за ночь он ушел так далеко? И правда, Айвен стоял на самой опушке. Туман затейливо извивался, стелясь над широким полем перед ним, лучи восходящего солнца нежно розовили его, поднимаясь над стеной еще темного леса, за спиной.

Он шел на запад все это время? Как странно, он был уверен, что двигался на восток. Айвен попытался глубоко вздохнуть, вобрать в себя этот туман, вместе со слабым солнцем. Было пора. Пора умирать.

Туман перед ним расступился. И, будто из рамы старой картины, выступила она. В том самом плаще, что он бросил на поляне, с белыми волосами, рассыпавшимися по узким плечам, с аметистовыми глазами, сияющими как драгоценные камни, и легкой полуулыбкой.

– Ты пришел, – проговорила она так, будто ждала его.

Он замотал головой, пытаясь отогнать это навождение. Но она никуда не пропала. Шагнул к ней, споткнулся на неверных ногах, упал на одно колено, попытался подняться, но не смог без опоры.

– Верни мне… верни мне мою жизнь, – потребовал он, и не узнал собственного голоса, такой он был глухой, хриплый, слабый.

– Ты хочешь жить? – спросила она, оказавшись совсем рядом.

– Я хочу жить!

Это он выговорил твердо, поднял голову и увидел ее красивое, бледное лицо, снова ощутил то странное, обволакивающее нечто, завладевающее его телом, не дающее ему пошевелиться, сойти с места. Она положила ладонь ему на грудь и он понял, что падает, опрокидывается на спину в высокую мягкую траву.

Вот и все. Это конец?

Она склонилась над ним, такая маленькая, совершенно невесомая. Айвен ели ощущал ее колени, прижавшиеся к его бокам. Ее густые волосы скрыли их лица вуалью. Совсем белые, шелковистые, смешались, ниспадая, с его угольно-черными, взьерошенными. Он закрыл глаза.

Это конец. Смерть.

Холод завладел его телом. Холод и боль.

Нечто обжигающе горячее неожиданно полилось на его подбородок и губы. Оно растекалось по телу, почти утратившему чувствительность, заледеневшему, отгоняя озноб, согревая. Айвен почувствовал, что ее руки обнимают его лицо, распахнул глаза. Она сидела на нем, пушистый подол юбки, словно распустившийся цветок расплескался вокруг. Ее чуть подрагивающие, изящные пальчики, держали его лицо, а губы прикасались к его губам. Глаза ее были закрыты, ресницы чуть подрагивали, а на щеках проступил румянец. Солнце золотило ее волосы.

Она прильнула к его губам и кровь из ее прокушенной губы перетекала в него, оживляя, возвращая ему силы, отгоняя холод и болезненную лихорадку.

Ее незримые путы отступили. Айвен почувствовал это. Пошевелился, приблизил руки к ее тонкой талии. Его губы дрогнули, на какой-то миг он плотнее прижался к ней, но она очень быстро отстранилась от него. Отступила, чуть отвернувшись, слизывая кровь, обильно скатывающуюся по ее подбородку.

Он лежал. Луч солнца коснулся его лица, скользнул по груди, рукам, он был жив. Небесное светило не испепеляло его. Не отворачивалось от него, как от мерзкого порождения тьмы. Оно было все тем же. И лес был все тем же. Трава. Небо, которое из серого стало нежно-голубым, с золотыми и розовыми разводами. Все было прежним.

Только не он.

– Теперь я – твоя госпожа, – повторила она, поправляя складки на юбке и подбирая свой плащ с изогнувшихся колосьев.

Айвен поднялся. Тело было невероятно легким, послушным, сильным, как никогда. Она смотрела на него снизу вверх, строго, повелительно. На миг он запнулся, но тут же преклонил перед ней колено, опустил голову и прошептал:

– Да, моя госпожа…

Она накинула второй плащ ему на плечи и легким движением приказала ему подняться. Осмотрелась, чуть щурясь от солнца, бьющего в глаза. Совсем юная.

– Ты будешь сопровождать меня в небольшом… путешествии, – промолвила она, – вещи – там…

Покорно подобрав с земли увесистый дорожный мешок, Айвен закинул его на плечи и последовал за ней. Она двигалась сквозь поле уверенно и легко, высокая трава будто расступалась перед ней, не смея цепляться за ее одежду и ноги.

– Как твое имя? – спросила она, когда они ступили на пыльную дорогу, рассекающую поле и уводящую извилистой лентой дальше, на запад.

– Айвен… Айвен, моя госпожа…

– Айвен, – повторила она, – Запомни, твоя жизнь теперь моя… Со временем, ты узнаешь больше о том, кто ты теперь… Но одно я должна сказать сейчас… ты не умрешь…

Она сказала это серьезно, на миг остановилась и внимательно посмотрела на него.

– Не умрешь, наверное, никогда… Не сможешь умереть… теперь…

Кто я теперь? Хотел спросить он, но не смог. Он и так знал, понимал, он не хотел, чтобы она подтверждала это. Не хотел этого слышать. Он был теперь как она. Чудовище. Разумный зверь. Убийца? Нет… Ни за что… Только не как она!

– Мы более похожи, чем ты думаешь, – проговорила она, срывая какой-то крупный, причудливый цветок.

Откинув волосы, она пристроила цветок в прическу и Айвен, с удивлением, увидел острые ушки альва. Она грустно улыбнулась и зашагала вперед.

***

Она была не разговорчива. Шли молча, дорога вилась, уводила их от лесов и Айвен был благодарен своей спутнице за это молчание.

Он думал.

Его прошлая жизнь исчезла. Она была потеряна для него и казалась невероятно далекой, будто с каждым шагом проходили годы. Он не сразу осознал, что никогда еще не отходил от родного леса так далеко. Альвы вообще не были склонны к путешествиям. Его дома больше не было. Его жизнь больше не принадлежала ему. Да и кем он был теперь?

Айвен смотрел на девушку, которая так и не назвала своего имени, и она совсем не была похожа на те восставшие из земли, истлевшие трупы, что триста лет назад заглядывали в окно его дома. Она была живой, грациозной, немного задумчивой, изредка улыбчивой, иногда она устремлялась прочь от дороги, в поле, где собирала цветы и травы, что-то тихо напевая. Она не была тем чудовищем, которых видел он. Как она жила, существовала с этими монстрами в черном, полуразрушенном Замке? Как давно? Кем она была для них? Для него?

Его госпожой? Его убийцей? Его спасительницей?

Она выпила его кровь, она убила его, отняла его жизнь. Он умирал, он был уверен, что умирал этим утром, встретив ее на краю леса. Но она вернула ему жизнь. Отдала ему свою кровь, напоила его ею.

И кто он теперь? Что изменилось в нем? Почему он безропотно идет за ней?

Ему казалось это таким правильным, следовать за ней, защищать ее, служить ей. Почему? Было ли это колдовством? Подчинила ли она его своей воле? Как те мягкие путы, что не давали ему бежать, спастись при их первой встрече. Он не чувствовал их. Не чувствовал в своих руках и ногах. Он шел за ней добровольно, но почему? Эти путы были в его голове?

Не в силах ответить на все эти вопросы, он сосредоточился на своих ощущениях. Что изменилось в нем самом? Солнце светило невероятно ярко, небо было невиданно голубым, запахи с полей опьяняли… все его чувства будто обострились. Это потому, что она изменила его? Или он был рад, что жив? Ему казалось, он слышит писк полевок, крик одинокой птицы высоко над головой. Казалось?

Они шли уже несколько часов, он был на ногах более суток. Он не спал и не ел все это время, но все еще был полон сил. Он чувствовал себя сильным и быстрым, как никогда. Тяжелый мешок за плечами и его собственный меч, вес которого он знал до грамма, такой привычный, казались необычайно легкими.

Что-то менялось.

Когда солнце поднялось в зенит, она свернула с дороги и направилась к небольшой рощице, чуть в стороне. Среди деревьев растекалась приятная свежая прохлада. Расстегнув свой плащ, она расстелила его на траве и присела, облокотившись о шероховатый ствол.

– Я устала, – заявила она, но Айвен знал, что это не так.

Она совсем не выглядела уставшей.

Она хихикнула, кивнула, и добавила:

– И это солнце… вредно для моей кожи… Дождемся вечера тут.

Айвен опустил мешок на землю, снял и свой плащ и, так же, расстелил его, чуть в стороне от нее. Он тоже не устал. И солнце его не беспокоило.

Он забыл сказать Старейшей, что они не боятся солнца. Забыл предупредить ее. Теперь было поздно.

Она внимательно следила за каждым движением Айвена, перебирая в руках свои длинные волосы и сплетая их в косу. Он сел, поджав ноги, снял меч и положил рядом. В траве шумно стрекотали насекомые, где-то в ветвях весело защебетала птица. Ему почудился запах дыма и хлеба в доносившемся до них ветерке. Она закончила плести, устроилась поудобнее, расправляя складки на своей юбке и прикрыла глаза. Айвен тоже закрыл глаза, но он, конечно, не спал. Ему и не хотелось. Он слушал, ощущал все, что творилось вокруг.

Его сердце билось ровно и медленно, наверное, слишком медленно. Ветер небрежно трепал черные, непослушные волосы. Какой-то мелкий жучок полз по пальцу на правой руке. Птица продолжала щебетать, ему казалось, что он совершенно четко знает где она, что он слышит как она взмахивает крылышками, переступает с лапки на лапку, царапая коготками сухую кору.

Он слышал размеренное и глубокое дыхание девушки, а она, и правда, уснула. Ее маленькая головка, склонясь на плечо, готова была вот-вот упасть.

Айвен поднялся и очень осторожно уложил ее на плащ, она не проснулась. Такая хрупкая и миниатюрная в его руках, совсем беззащитная. Блик солнца скользнул по рукояти его меча. Протянув руку, Айвен поднял его с земли, непривычно легкий. Клинок выскользнул из ножен, рассек воздух, послушно двигаясь вслед за его движением. Сделал несколько коротких дуг, восьмерку, выпад.

Он шагнул к ней. Девушка спала, положив ладонь под голову, поджав ножки, пушистая юбка оголила ее округлые, белые коленки. Кружевной воротничок отбрасывал легкую тень на щеку, несколько прядей белых волос подрагивали на лбу, танцуя на ветру.

Убрав меч назад в ножны, Айвен закинул его на спину, укрыл ее ноги углом плаща и шагнул в глубь рощицы.

Он чувствовал – там кто-то был. Он не видел. Он знал, по тому как испуганно вскрикнула птица, по тому как шуршали ветки кустов, по тому как шептал ветер. Он ощущал чье-то присутствие там, чуть глубже, среди деревьев. И он шел навстречу этому.

Первый же удар сбил Айвена с ног. Они сцепились, покатились по траве, ударились о ствол, какой-то корень болезненно впился в спину. Он видел копну спутанных, каштановых волос, бешеные темные глаза, длинные клыки, которые пытались вонзиться ему в шею. Сильные руки сжали плечи, словно тиски. Айвен поджал ноги, пытаясь коленями оттолкнуть незнакомца от себя, вцепился руками в его шею, сдавил. Тот захрипел, отпрянул, вырываясь из рук Айвена, отпрыгнул назад, как зверь, принял низкую стойку, замер.

Айвен не слышал, как тот приблизился, он двигался бесшумно, не видел его, пока он не напал. Теперь он мог рассмотреть его.

Это был молодой мужчина, коренастый, мощный, огромные руки, сжатые в кулаки, украшали бугры стальных мышц. Растрепанные волосы стояли торчком, как у ощитинившегося зверя, налитые кровью глаза горели, рот искривился в злобном оскале, оголяя белоснежные клыки. Он был готов кинуться в новую атаку в любой момент, но так же выжидал, рассматривая соперника, с не меньшим интересом.

Айвен нарочито медленным движением достал меч, встал на изготовку.

– Она не пойдет с тобой, – зарычал мужчина. Слышать его голос было странно, будто дикое животное заговорило.

Айвен не решался напасть первым, он не знал, чего можно ожидать от этого существа. Тот так же медлил.

– Она моя! Она моя! Она моя! – монотонно рычал он, сжимая и разжимая кулаки.

Затем схватился за голову, распрямился, взвился как струна, заткнул уши руками, замотал головой из стороны в сторону. Гримаса гнева на его лице сменилась сначала ужасом, а следом отчаянием. Он сдавленно застонал и, резко отвернувшись от Айвена, бросился бежать прочь, ломая кустарник и мелкие деревца, вставшие на его пути. Двигался он очень быстро. Некоторое время Айвен смотрел в ту сторону, куда он убежал, не убирая оружия. Ему хотелось кинуться вдогонку и убить его. Почему? Что за странный гнев пронзил его?

Это было чудовище… без сомнений… такое же, как и она? Такое же, как и он? Почему ему так хотелось догнать его, вонзить стальной клинок в его тело, почувствовать его кровь на своих руках… красную, горячую кровь… рвать… рвать его зубами… потому что она не его… убить…

Айвен вздрогнул и будто пришел в себя, вернул меч в ножны. Провел рукой по лицу, его зубы были крепко стиснуты, до боли. Во рту стояла кровь. Он коснулся пальцами своих зубов, они словно уменьшались с каждым мгновением. Острые клыки становились мельче, кровь сочилась из израненной губы.

Чудовище… Как он… Как она.

Где-то над головой весело защебетала птица, солнце коснулось жарким лучом его щеки, на миг пробившись сквозь листву. Нужно было возвращаться.

***

Айвен ступил на небольшую поляну, где оставил ее. Она уже проснулась, Айвен видел ее со спины. Стройную фигурку, склонившуюся над чем-то, что она держала у себя на коленях. Пригибалась все ниже, коса качнулась на ее спине, как маятник. Айвен услышал, как чьи-то острые коготки заскребли по ткани ее платья, услышал и сдавленный писк мелкого лесного зверька.

Ком подступил к его горлу, он вышел вперед.

Обернувшись, она широко улыбнулась ему:

– Ты вернулся…

Ее пальцы зарылись в пушистый, серый кроличий мех, она взяла зверушку на руки и поднялась, поворачиваясь навстречу Айвену. Кролик мирно сидел у нее на руках, прядая длинными ушами и настороженно принюхиваясь. Сделав пару шагов, она опустила его на землю, поближе к кустам из которых появился Айвен. Зверек сделал несколько прыжков, остановился, обернулся на нее, мигая своими черными глазками-бусинками.

– Бегите, господин кролик, – проговорила она наигранно строго, – и больше не лезьте в те колючие кусты…

Зверек встрепенулся и скрылся из вида.

– Ты ушибся? – спросила она заглядывая в глаза Айвену.

Тот отрицательно мотнул головой, он действительно не чувствовал боли, хотя удар о дерево был значительным.

– Я велела ему быть дома… я не думала, что он посмеет ослушаться…

Айвен хотел задать столько вопросов. Кто был этот мужчина в лесу? Кто она? Что она сделала с ним? Кто он теперь? Есть ли у него своя воля? Куда они идут? Почему она выбрала его?

Но он молчал. А она снова улыбнулась:

– Меня зовут Ив. Ивланатиэль…

Он смотрел в ее глаза. Альвское имя. Кто же ты, госпожа?

***

Они входили в деревню на закате. В рубиновом свете заходящего солнца четко проступали черными красками силуэты простеньких деревянных домишек, словно вычерченных тушью. Пахло сеном, печьми, домашней скотиной. Где-то в дальних огородах заливалась лаем собака. Беспокойно ржала и била копытом лошадь в ближайшем сарайчике. Улицы были пусты. Никого.

Постоялый двор, он же трактир, стоял ближе всего к главной дороге, подковой огибающей деревню, и выделялся низкой изгородью со столбиками коновязи и корытом для воды, чтобы напоить лошадей. Внутри горел свет и мелькали многочисленные тени. Другие дома были темны и как будто пусты. Тут собралась вся деревня.

Трактир был побольше других домишек, подновленный свежей краской, с узкой верандой и хлипкой пристройкой. У него даже был второй этаж, с низкими потолками и маленькими запыленными оконцами.

Айвен обогнал свою спутницу на ступеньках крыльца и толкнул большую, тяжелую дверь, но она не поддалась. Он толкнул снова, стукнул по ней кулаком.

Голоса, бессвязным гулом доносившиеся изнутри, смолкли мгновенно. В ближайшем окне показалось разрумяненное, испуганное лицо полненькой женщины, она глянула на них, вскрикнула и скрылась. Застучали засовы, дверь распахнулась, впуская, и тут же захлопнулась за их спинами. Сотня пар глаз уставились на них в изумленной тишине.

Ив скинула с головы капюшон, оценивающе осматриваясь. Трактирщик выронил тяжелую глиняную кружку, что в волнении протирал грязной тряпицей, и та с глухим стуком покатилась по узкой стойке бара. Здесь собрались все. Деревенские мужики, вооруженные вилами, топорами и косами, сгрудились вокруг стойки. Женщины, разными группками расположились вокруг столов. Из кухни долетали всхлипы и нытье детей, несколько перепачканных рожиц тех, кто был постарше, выглядывало из дверного проема, пытаясь разобрать то, что творилось в зале.

– Свят, свят… – запричитала, пришедшая в себя первой, та самая женщина, что выглядывала в окно, – проходите, проходите, гости… в недобрый час только вы зашли… ой в недобрый….. да поздно уже, на улицу нельзя идти. Солнце село…

Ив лучезарно улыбнулась, не обращая внимания на изумленные взгляды вокруг, и прошла вслед за женщиной к маленькому столику у бара. Девушка, что сидела там, при ее приближении пискнула и быстро убежала на кухню. «Альвы, ей-тить, Бездна, альвы» – шептались вокруг, – «как на тех жеж картинках, в книгах».

Повесив плащ на спинку стула, Ив обернулась, внимательно заглядывая каждому в глаза. Многие не выдерживали, опускали взгляд, отворачивались. Трактирщик подобрал кружку и убрал ее под стойку, бросил тряпицу перед собой и тер теперь ею край выщербленной деревянной столешницы.

– Я слышала о вашей беде, – сказала Ив и голос ее звучал звонко и громко, – Поэтому мы и здесь.

Айвен сдержал удивление, присел за стол, рядом с Ив.

– Вы слышали? – изумилась женщина, – про… этих?..

– Про упырей! – грубо перебил трактирщик, шмякнув тряпкой по столу со всего маху, – Упырей! Трупы, встают из земли, уже две ночи! И сегодня, чует сердце, и сегодня! Дерут скотину! Дома подкапывают! Губят огороды! Старуху того… до смерти испугали, да загрызли! Кладбище все разворотили! Ох и много их…

– Тыща! – вставил низенький мужичок потрясая топориком, – Тыща их, вот, Бездна, не вру!…

– И муж мой… муж мой там… – навзрыд зарыдала какая-то из женщин, – як его в том году похоронили, я по рубахе-то его узнала… муж мой…

И тут заговорили все разом. Женщины заревели, мужчины зашумели и загремели оружием и пивными кружками. Из кухни полился пронзительный плач младенца.

Ив вспорхнула на стол, оказавшись хоть немного выше толпы, ее стройные ножки в мягких коротких сапожках, застучали каблучками по столешнице, требуя тишины. И все послушно притихли, даже младенец унялся.

– Мы пришли помочь вам, – повторила она.

Сельчане недоверчиво уставились на нее, еще совсем ребенка, маленькую, стройную, в элегантном платьице. Этих мгновений замешательства хватило, чтобы она могла продолжить говорить.

– Мы услышали о вашей беде и свернули со своего пути, чтобы помочь вам, – она обвела зал широким жестом и продолжала тише, доверительней, – Конечно, я всего-лишь слабая женщина, но со мной… со мной закаленный альвский воин. Своим мечом он способен одним ударом уложить десяток! Он сражался с… упырями…. в наших родных лесах. Никто не сможет победить его… И он уничтожит всю эту нечисть… за небольшую… плату.

Трактирщик громко хмыкнул. Остальные мужики переглядывались, женщины заламывали руки.

– Оно, конечно, видно, что бравый воин… – кивнул трактирщик, почесывая кустистую бороду, – да денег в селе считай нема… и урожай плохой был в том году… а этот испорчен… да и налоги… в город-то отдавать надо… А вы, высокородная госпожа, явно привыкли к золоту… У нас таких сумм-то… наверное… и… никак…

Ив одарила его самой любезной из возможных улыбок:

– Нет, нет, денег мы и не примем… добрые люди…

– Так… чего же тогда? – засопел, начиная хмуриться трактирщик.

– Просите, просите госпожа, чего желаете, – запричитала хозяйка, чуть ли не цепляясь за подол платья Ив, – избавьте только нас от этих чудовищ, они ж нас всех поумрут… всех до одного…

Трактирщик кашлянул, его жена потупилась и сцепила руки на груди.

– Ничего невозможного я с вас не возьму, – уверила их Ив, – Так уж вышло, что нас ждет длинный путь… а альвы лошадей не держат. Мы избавим вас от монстров. От каждого до последнего. А в замен возьмем у вас одного коня… на время… Вернем его как пойдем обратной дорогой.

– Коня? – хмыкнул трактирщик, – просто коня?

– Только я сама выберу, – добавила Ив, – не строптивого, выносливого… просто коня, да и то… на время.

– И всех перебьете?

– Всех, всех, – подтвердила Ив, спрыгивая со стола и подходя к стойке, – Так что же? Согласны?

– А то! Да, да! Да как можно же, госпожа! Конечно! – послышалось со всех сторон, да и трактирщик кивнул.

– Вот и славно, – Ив подала знак Айвену следовать за ней и направилась к выходу. Пара мужиков спешно отворили засов, новый, явно навешенный лишь пару дней назад и раскрыли перед ними двери.

– Запритесь, – велела Ив, выходя.

Ночь накрыла деревню, за их спинами захлопали ставни. Серебристый, тонкий полумесяц выглянул из-за набежавшей тучки. Звезды мигнули. Позади вновь зашумели голоса. Айвен знал, что стоит ему захотеть и он сможет разобрать каждое сказанное там слово. Его чувства невероятно обострились за этот день.

Сидя там, подле Ив, на лесной поляне, он практиковался весь этот день. Различал голоса птиц на сотни метров вокруг, слышал каждого лесного зверька, каждого жука, мелкую мошку и комара. Он научился различать, отделать один звук от другого и научился заглушать эти звуки, чтобы не слышать.

Ночь показалась ему небывало светлой. Утоптанная улочка под ногами, забор, поленница, брошенные грабли, покосившееся пугало, наряженное в застиранную, цветастую юбку. Они прошли по деревне и остановились у оградки кладбища. Земля была вздыблена и разворочена, редкие деревца вырваны с корнями, часть забора обвалилась, старые каменные плиты расколоты, новые по большей части повалены.

Кладбище походило на вспаханное поле.

Ив присела на узкую жердь забора, беспечно болтая ногами и поглядывая по сторонам:

– Сейчас начнется…

И, словно все ожидало лишь ее команды, земля зашевелилась, влажные комья покатили с насыпей, камни застучали, деревянные гробы затрещали, разламываясь и из под земли полезли они. Айвен, выхватывая меч, скакнул вперед, заслоняя собой Ив. А они уже надвигались плотным рядом. Именно такие, каких он помнил. Истлевшие, полуразложившиеся, с лоскутами серой кожи, свисавшими с облезлых черепов, с запавшими глазами, или совсем без них, и с длинными, белыми зубами.

На секунду он дрогнул, почувствовал себя вновь маленьким, испуганным ребенком, но в следующий миг уже рубил мечом. Годами тренированное тело сделало все само. Выпад, удар, разворот, снова удар, в сторону, полукруг, удар, удар.

Он снес голову ближайшему, и та отлетела, раскололась, стукнувшись о камень, как переспелый фрукт, брызнула зловонная сероватая жижа. Проткнул грудину второму, ногой отпихнул третьего, рубанул четвертого наискось, а пятого разрубил напополам в районе талии. Нижняя его половина осела на землю, но верхняя продолжая жить, вцепилась ему в ногу и повисла, замедляя движения. Зубы вонзились в сапог.

Айвен попытался стряхнуть его – не тут то было. Ударил навершием меча по голове, чувствуя как руки другого схватили его за плечи. Их было много. Очень много. Слишком много. Они повисли на его ногах и руках. Он бил их мечом, вился в их хватке… Еще секунда и они повалят его на землю, разорвут в клочья, вопьются в него клыками.

Он уже падал, они опрокидывали его, и, падая, он увидел Ив, все еще сидящую на заборе и беззаботно болтавшую ножками. Поймал взгляд ее аметистовых глаз.

– Ну… хватит, – тихо сказала она и повела плечами, а затем спрыгнула.

И не успели еще ее сапожки коснутся взрытой земли, как он почувствовал, что пальцы, вцепившиеся в его плоть ослабли, челюсти, рвущие его куртку разомкнулись, руки, держащие его, разнялись… Он был свободен.

А они все лежали. Мертвые.

Айвен пошатнулся, поднимаясь, стряхивая с себя лоскуты истлевшей одежды, кожи и внутренностей. Разило мерзко.

– Я хотела посмотреть, – просто улыбнулась она и зашагала назад к трактиру.

Их встретили встревоженные взгляды, испуганные, но полные надежды. Двери трактира распахнулись, женщины завизжали, увидев Айвена, заляпанного тухлой плотью, кто-то грузно опустился на скамью, лишившись чувств.

– Все кончено, – гордо объявила Ив, – сожгите все останки как можно скорее. Вы в безопасности отныне. Можете расходиться по домам.

Но по домам никто не спешил. Несколько молодых мужичков покрепче, взявшись за оружие, шмыгнули в ночь, за порог. За ними еще несколько. И скоро с кладбища послышались крики:

– Выходите! Выходите! Все-все того! Померли!

Толпа повалила из трактира, с криками, с причитаниями.

– Сожгите все, – велела им в догонку Ив и обернулась к трактирщику.

– Ну дык, – кивнул тот, откладывая в сторону свою тряпку, – Уговор есть уговор… милостивая госпожа. Следуйте, стало быть, выбирайте конягу…

Вышли во двор. Деревня кипела, кто-то уже нес дрова, кто-то колол щепу для растопки, кто-то требовал масла и вилы, кто-то тащил из дома не потухшие угли, кто-то даже ретиво сдирал сухую солому с собственной крыши. Ив прошла в сарай за хозяином, а Айвен остановился у коновязи и корыта с водой.

Сняв куртку, встряхнул и повесил ее на колышек, прислонил ножны с мечом к корыту, стянул рубаху и окунул руки по локти в воду. Вода была прохладной. Он погрузил в нее разгоряченное лицо, полил на шею, где ели заметным уже следом красовались две ранки от укуса. Обтер грудь, избавляясь от мерзкого запаха мертвичины. Вода была прохладной, совсем как ее руки в тот самый миг, когда она впервые коснулась его и прошептала «теперь я твоя госпожа»…

Айвен застегивал куртку, когда она вернулась, ведя под уздцы длинноногую, красивую кобылу серой масти в яблоках, с белой звездой на морде и длинной черной гривой. Хозяин, следовавший чуть позади, был и горд, и раздосадован. Ив забирала его лучшую кобылу.

– Так ведь… стало быть… вернете? – спрашивал он, видно уже не в первый раз.

– Конечно, – уверила его Ив, похлопывая лошадь по шее, проверяя хорошо ли она оседлана, потуже застегивая подпругу.

Она делала все сноровисто, хотя альвы, конечно же, не держали лошадей. Айвен видел лошадей раньше, издали, но сам никогда не ездил верхом. В густом лесу не сподручно скакать на лошади. Он вынес их дорожный мешок из трактира, закинул его за седло, привязал ремнем. Ив ласково обнимала лошадь за крутую шею, что-то шептала ей, почти касаясь губами бархатного носа.

– До свидания, – бросила она трактирщику и повела лошадь прочь, на дорогу, – Идем, Ночка, хорошая девочка…

В деревне полыхал огромный костер.

Когда они отошли достаточно далеко, Ив остановилась, обернулась на видневшиеся домишки, подсвеченные красным заревом.

– Хорошее место, я тут бывала…

Она придержала лошадь, взглядом показывая, что ожидает, пока Айвен сядет верхом. Нельзя сказать, что вышло это у него ловко и быстро, но он устроился в седле, взял кинутые ему поводья. Ив же вспорхнула на лошадь как птичка. Секунду назад она была на земле и вот уже так близко, в его руках. Ее волосы на миг, взметнувшись, коснулись его шеи. Ив села на лошадь боком, прижавшись плечом к его груди. Опустив голову, Айвен, глядя на нее сверху вниз, увидел как она чуть покраснела. Пытаясь скрыть смущение, Ив теребила складки юбки, а он, взявшись за поводья, легко тронул лошадиные бока.

Ночка бодро посеменила вперед по дороге.

Она бывала тут. Вспомнил Айвен. Что делала она тут, в этой деревне?

Одним лишь словом, небрежным жестом, она вернула всех этих упырей к смерти… Она ли вернула их к жизни? Зачем? Ради лошади?

– Не красиво было бы просто украсть у них лошадь, – проговорила Ив, отвечая его мыслям, – а так они еще и благодарны…

Она помолчала.

– Да, я часто тут бывала. Удивительно… сколько пустых получилось в итоге… я думала меньше… да кто… считает.

Снова задумалась.

– Не люблю слово «упырь»… они просто пустые… оболочки… без воли… без мыслей… послушные и покорные… Восстают и упокаиваются по приказу, пока совсем не обратятся в прах…

И она замолчала. Лошадь мерно цокала копытами по пропыленной дороге, справа и слева простирались распаханные поля, звезды подмигивали с темного неба и тощий серп месяца иногда выглядывал из облаков. Он чувствовал как бьется ее сердце. Она была жива. Как и он.

***

Несколько дней неспешно ехали на запад. Глухие места сменились многочисленными полями посевов и деревушками. Дорога стала утоптанней и ветвилась как старое дерево. Встречались повозки и пешие путники, реже верховые. Айвен прятал альвские уши под капюшоном. Они не останавливались на постоялых дворах, часто миновали деревни ночью.

Днем Ив спала у него на руках, плотно завернувшись в полы плаща и покачиваясь в седле, либо останавливалась на лесных полянах. Она собирала цветы и травы, складывала их на просушку между листами альбома, готовила порошки и масла, рисовала тушью и делала какие-то записи.

А еще она учила его. Все чувства Айвена обострились до предела на вторую ночь пути. Он слышал каждый шорох, каждый мягкий шаг ночного охотника, взмах крыла летучей мыши на километры вокруг. Он видел в темноте, словно днем. Чуял запахи жилья, людей и животных. Но она научила его большему.

Научила его ощущать саму жизнь, не полагаясь на слух, зрение или чутье. Он мог закрыть глаза, заткнуть уши, но все еще видеть и слышать. Он словно находился в центре огромной паутины, оплетавшей все вокруг, он чувствовал соки текущие в ветвях дерева, чувствовал насекомых, как маленькие светящиеся капли росы в этой паутине, чувствовал каждого зверя и птицу. Все вокруг играло совсем иными красками, он чуял саму жизнь. Ив улыбалась:

– Ты станешь сильнее, быстрее, ловчее, – говорила она, наблюдая за тем, как Айвен тренируется с мечом, выписывая пируэты по поляне. И он чувствовал это.

Уже несколько суток он не спал, не ел и не пил… и не ощущал усталости от дороги. Ив же спала почти весь день, пробуждаясь на закате и вновь засыпая стоило ей вскочить в седло, когда они в районе полудня покидали свою очередную лесную стоянку. Он не спрашивал почему. Он никогда ее не спрашивал ни о чем. Она лишь однажды сказала, широко зевая и прижимаясь щекой к его груди:

– Чем дальше от дома, тем больше сил мне нужно, чтобы держать их там… я так устала…

Засыпала она почти мгновенно.

Ночами она была молчалива, задумчиво глядела вдаль или в звездное небо. К утру, разбивая стоянку, необычайно весела. Она любила смотреть как восходит солнце, как ночная темнота отступает, покрываясь золотистым сиянием. Любила слушать как просыпаются и спешат искать пищу живые создания, могла сидеть и смотреть как раскрывает навстречу солнцу лепестки пробуждающийся цветок. Она рисовала тушью и красками в небольшом альбоме с резным переплетом из прочной древесной коры. Любила сама расседлывать Ночку, седло было слишком высоко, и она позволяла Айвену помочь себе. Она искала самые чистые лесные ручьи, чтобы напоить лошадь, часами расчесывала ей гриву и заплетала хвост в косы, обтирала росой и накрывала собственным плащом зябкими утрами. Ночка слушала ее беспрекословно, следовала по пятам без привязи и уздечки.

Все животные любили Ив. Без страха выходили к ним на стоянках, ели с ее рук ягоды и фрукты, позволяли ей гладить себя.

Когда Айвен тренировался с мечом, она доставала флейту и играла, придавая новый ритм его движениям. Будто гипнотизируя его звуками музыками, она заставляла его ускоряться, замирать, двигаться в такт. Ее мелодии будто раскрывали для него ранее недоступные пределы мастерства, он повиновался ей, разучивал новые финты и выпады, совершал казалось бы невозможные маневры.

И она улыбалась.

***

Ехали на запад. Путники, встречающиеся им на пути, были хмуры и печальны. И Айвен знал почему. Проезжая засеянными полями, он видел пожухлые колосья, почерневшие и засохшие – урожай погибал. И Айвен чуял почему. Он чуял запахи мертвой плоти под землей, запахи тлена и разложения, отравляющие почву, стремящиеся к поверхности яды.

Он не спрашивал ее, но знал – это делала Ив. Почему? Зачем? Ответила бы она, если б он спросил?

В те редкие моменты, когда они въезжали в селения днем, она просыпалась. Была весела и внимательна к людям. Входя в село, каким бы маленьким оно ни было, пусть всего пара покосившихся, ветхих домов, она всегда спрыгивала с коня, скидывала плащ, тщательно отряхивала подол от дорожной пыли, поправляла волосы и вступала в деревню во всем своем блеске. Айвен же не снимал капюшона на людях. Он не знал за кого их принимали. За колдунов, эксцентричных особ королевского двора, бродячих циркачей или торговцев. Но люди всегда очень тонко улавливали, что именно Ив была госпожой. На Айвена обращали внимания не более чем на слугу или охранника.

На постоялых дворах и у местных хозяек Ив покупала морковь и яблоки для Ночки, раздавала сельчанам порошки и настойки от зубной боли, живота, ожогов, царапин. Селянок одаривала ароматными маслами, запечатанными в бутылочки из просмоленной древесины, детишек угощала засахаренными ягодами.

Первыми, конечно, их всегда встречали трактирщики да их жены. Любой путник для них, даже самый необычный – возможность разжиться монетами. Ив, без сомнений, привлекала всеобщее внимание. Сельчанки бросали работу и выходили во дворы, поглазеть на нее, шептались, кто постарше хмурил брови, помладше с завистью закусывали губы. Ив всегда действовала мягко, спрашивала овощей и фруктов на продажу, овса не просила, да и кто бы его продал при мертвых полях? Платила щедро и не торговалась, да как бы невзначай говорила:

– Вижу, спина у вас болит, добрый хозяин, позвольте помочь… Есть у меня мазь одна, чудесная… Примите в подарок…

От последних слов скупые трактирщики таяли, принимали из рук Ив порошки и припарки, внимательно выслушивали ее советы к применению, кланялись да благодарили. Уважал сельский люд безгранично травниц, да ворожей. А вслед за трактирщиком тянулась его жена за мазью от ссадин для детишек, да за питьем от мигреней. Ив улыбалась, раздавала травы, чутко выслушивала жалобы, а под конец, как фокусник извлекала из складок своего платья флакончики с духами и маслами. Сладкие ароматы разлетались по ветру и тут уже все молодухи да старухи стекались к ней, окружая плотным кольцом. Охали, ахали, просили разрешения коснуться ажурного кружева на подоле ее платья.

Деревни покидали они под общие восторги и чуть ли ни рукоплескания. Детишки махали им вслед, собаки, виляя хвостами, бежали за лошадью. Мужики кланялись, а женщины пытались исполнять реверансы. На время их прибытия деревня оживала, словно на праздник, а дальше…

А дальше снова шли мертвые поля, пожухлая, почерневшая пшеница и смрад мертвечины, что бил Айвену в нос. Как люди его не ощущали?

Ив ничего не объясняла.

***

На четвертую ночь они подъезжали к Столице. Шпили и красные черепичные крыши виделись из-за высокой стены серого камня с рядами узких бойниц. Ив тихонько тронула Ночку за шею и та свернула с главной дороги, мимо высоких, двустворчатых главных ворот, и зашагала вокруг города. В поле весело вился костер, освещая несколько пестрых шатров. То ли артисты, то ли какой-то купец предпочел расположиться за городом. До них долетали звуки музыки и голоса, но они проследовали мимо, к маленькой западной заставе.

Тут не было ни больших ворот, ни каменного моста. Насыпь, несколько полусгнивших рогатин, дверь в стене, в которую едва ли могла пройти лошадь, да заспанный одинокий стражник, клевавший носом на трехногом, кривом табурете.

При их приближении страж встрепенулся, сдвинул на затылок съехавший было на глаза шлем, пробормотал что-то про нерадивых путников и нелегкую, да кривоногих коней, что несут мимо главных ворот. Ив, конечно, слышала, но не рассердилась, соскользнула с седла, скинула капюшон, тряхнула серебром волос.

– Прошу простить нас, – пропела она, – да нам в эти ворота быстрее будет…

Стражник, разинув рот, загремел ключами, отпирая для них ворота.

– За беспокойство, – улыбнулась Ив, вкладывая в его мозолистую лапищу несколько блестящих монет.

И они вошли, сопровождаемые его поклонами.

За воротами они сразу же оказались зажатыми между облезлыми боками, прижавшихся друг к другу домов. В неглубокой канаве справа что-то хлюпало, пахло отходами, мочой и мокрыми тряпками. Протиснулись мимо домов и ступили на более широкую, кривую улочку. Уже совсем стемнело. Из-за угла на дорогу падал, подрагивая, тусклый свет фонаря, доносилась нестройная музыка и пьяный говор. Осмотрительно ступая по разбитой мостовой, Ив направилась прямо туда.

«Кружка» – гласила вывеска с отколотыми краями и ниже, неровными буквами дописано: «спать, еда». Двери распахнуты настежь, на ступеньках караулил путников мальчишка – слуга, ковыряясь пальцем в носу. Он был так увлечен этим занятием, что не замечал их, пока Ив буквально ни наступила на него.

– Госпожа! Го-господин, – вскочил мальчишка, худой, чумазый подросток с оттопыренными ушами, – Чего… эмм… изволите?

– Комнату и место для лошади, – строго сказала ему Ив, но тут же смягчилась, – Хорошее место для лошади, – и показала ему монетку.

Парнишка расцвел, забубнил что-то невнятное, замахал руками, приглашая идти за собой, соскочил с крыльца, на ходу вытирая ладошки об полы рубахи, и повел их на задний двор. Тут, под навесом, было привязано несколько кляч, сонно переступающих с ноги на ногу. Парнишка придирчиво осмотрел навес, покосился на Ив и принялся отпирать двери сарая.

В сарае оказалось на удивление чисто, пахло свежим сеном, видно хозяин не часто пускал сюда лошадей. Ив повела Ночку в стойло, та сделала пару шагов, всхрапнула испуганно и остановилась. На полу, в куче сена, спала девушка, прижимая к груди сверток. Молодая, круглолицая и курносая, с россыпью веснушек, с грязными волосами, заплетенными в растрепавшуюся косу и повязанную рваным платком. Она была одета в какое-то тряпье, босая, ноги по колено в засохшей уже грязи, на лбу свежая ссадина.

Мальчишка-слуга, шедший вслед за Ив, взвился, увидев бродяжку, подскочил к ней, затряс за плечо. Девушка вскрикнула, просыпаясь, сжалась в комок, закрывая сверток своим телом, и тут Айвен увидел в кульке из грязных тряпок младенца, совсем кроху.

– Щас хозяину все расскажу, – тыча в бродяжку пальцем шипел служка.

– Пожалуйста, пожалуйста, – заревела девушка, вставая на колени, – нам идти некуда…

– Пошла… пшш, пшшш… отсюда, – парнишка потянулся за метлой, что стояла в углу сарая и уже собирался пустить ее в ход, но Ив остановила его легким движением руки и блеском монетки. Уронив метлу, парень обеими руками схватился за деньги.

– Я заплатила за это стойло, оно мое на эту ночь. Пусть остается…

– Как угодно, как угодно, госпожа… да вот… хозяину не понравится…

– А мы ему не скажем, – уверила его Ив, – Иди… приготовь комнату и горячей еды! И пусть хозяин нас ждет, я рассчитаюсь сразу, нам рано утром выезжать…

– Все сделаю, все сделаю…

И он бросился вон, зацепился дырявым башмаком за порог, чуть не упал, замахал руками в воздухе, но все же побежал дальше.

Бродяжка, не веря своему счастью, забилась в угол, из ее волос торчала солома. Ив завела Ночку и принялась неспешно ее расседлывать, нарочито не обращая на девушку никакого внимания. Та, как мелкий испуганный зверек, присматривалась, принюхивалась, вздрагивала от каждого резкого движения. Айвен снял их дорожный мешок и поставил его на пороге сарайчика, помог Ив снять седло и водрузил его на покосившиеся козлы. А затем что-то будто мягко подтолкнуло его к выходу. Ив хотела чтобы он ушел.

Оставшись наедине с девушкой, Ив продолжала заниматься Ночкой, гладила лошадь по бокам, чесала шею. Она ждала. Наконец, бродяжка, пришла в себя, поднялась на ноги, поклонилась.

– Спасибо, госпожа…

– Как тебя зовут? – спросила Ив, продолжая почесывать лошадь.

– Танита, госпожа…

– А это? – Ив заглянула в кулек из тряпья.

– А это Альма, госпожа… моя дочка… моя девочка…

– Очень красивый ребенок… – задумчиво улыбнулась Ив, – садись же, ты явно устала… ты была в пути?

– Почти семь дней, госпожа… мы… мы шли с юга… семь дней… в Столицу… искать работу… место… любое место… но… но… никто не берет… с малышкой не хотят… Я хорошо работаю. Я могу штопать, стирать, мыть и убирать, подавать на стол! Меня всему-всему учили, госпожа…

Она затараторила что-то еще про свои умения, слишком быстро, несвязно. Ребенок на ее руках, видно, чувствуя волнение матери, проснулся и недовольно закряхтел, готовый расплакаться. Танита закачала ее, засюсюкала, успокаивая.

В этот момент в дверях появился Айвен с плошкой в руках, от которой поднимался пар с запахом разваренной репы и куриного бульона. Ив уж точно не ела обычной пищи, и когда она потребовала еды Айвен уже знал для кого она. Он поставил миску на порог и снова скрылся из виду. Ив переставила миску поближе к девушке.

– Ешь, – просто велела она.

Уговаривать не пришлось.

Бродяжка набросилась на варево с невероятной жадностью, за минуту очистив всю миску не смотря на то, что орудовать ей приходилось одной рукой и без ложки.

– Спасибо, спасибо добрая госпожа, – капли жидкой куриной похлебки лоснили ее щеки и подбородок.

Она порозовела и стала очень хорошенькой, не смотря на всю грязь и тряпье, в которое была облачена.

– А что отец ребенка? – спросила Ив тем временем.

Танита мотнула головой, насупилась:

– Умер, нет его… нет и все…

– А другая родня, твои мать? Отец? Сестры и братья?

– Никого нет… одни мы остались… Я да Альма, госпожа, никого у нас нет…

На глазах ее выступили крупные слезы, она попыталась утереть из кулачком, да лишь размазала грязь по щекам.

– Ты хорошая девушка, – мягко проговорила Ив, снимая с себя плащ и накидывая его на плечи бродяжки, – Я, возможно, смогу тебе помочь… А сейчас, отдыхай…. поговорим утром…

– О, госпожа, – всхлипнула бродяжка и дальше разревелась так, что была уже не в силах вымолвить ни слова.

Ив вышла из сарая во двор. Айвен ожидал ее. Конечно, он слышал все, о чем они говорили, и он молчал.

Бок о бок они вошли в таверну через боковую дверь, прямо с заднего двора. Их обдало сильными запахами кислого пива и лука. Изрядно пьяные посетители, в основном деревенские мужики, пришедшие из соседних сел пешком в город, шумели и спорили так громко и увлеченно, что даже появление Ив осталось практически незамеченным. На лестнице, ведущей на второй этаж, в комнаты, их поджидал принарядившийся хозяин. Видно прослышав о щедрости гостей, он нацепил свой самый чистый фартук, поверх линялой рубахи с заплатами на локтях, и даже попытался пригладить рукой торчащие во все стороны пучки волос на его лысеющей голове. Вид Ив, в ее кружевном платье и маленьких сапожках с каблучками, настолько превзошел его представления о щедром клиенте, что он потерял дар речи. Жестами пригласил их пройти за собой, отворил дверь комнатушки и даже попытался встать так, чтобы масляное пятно на стене меньше бросалось в глаза.

Комнатой оказалась самая обычная чердачная каморка, со скошенным потолком, где не везде мог бы встать в полный рост взрослый мужчина, и круглым окошком без стекла, закрываемым при самом сильном ветре старой деревянной крышкой от ведра, по прихоти судьбы точно подходящей по размеру. Сейчас эта крышка стояла, прислоненная к стене, в углу. Свет звезд не выгодно подчеркивал скудное убранство. Койка с тонким, колючим, лежалым матрацем слева, табурет справа, у двери ведро, вот и все.

Ив не повела и бровью, развернулась на каблучках к хозяину и высыпала ему в руки пригоршню монет.

– Соседние комнаты, как я подозреваю, пусты? – спросила она, хоть Айвен знал, она прекрасно слышит все, что творилось в соседних комнатах, вплоть до крысиной возни и пауков, перебирающих лапками в своих паутинах.

– Да, госпожа, – от вида денег к трактирщику вернулся дар речи.

– Не сдавайте их на сегодняшнюю ночь… и не беспокойте нас, пожалуйста… Мы бы хотели остаться одни.

Хозяин посмотрел на нее, на Айвена, осклабился как юнец, закивал и шмыгнул вон.

– Ну и хорошо, – Ив потянулась, осматривая комнату, в этот раз не скрывая брезгливости.

Айвен снял плащ и положил его на табурет, наблюдая, как она подходит к окну и высовывается из него, осматривая ночной город.

С высоты чердачного этажа им открывалось не много. Покатые крыши и узкие улочки близлежащего района, затопленные темнотой, чуть дальше ярким пятном горела главная площадь, над которой в небо впивался острый шпиль собора. Левее, на склоне холма, окруженного вторым кольцом стен, начинался квартал аристократии и на самой вершине красовался башенками замок из серого кирпича, с маленькими балкончиками, обвитыми плющом.

Ив вдохнула ночной воздух и отвернулась.

– Тут ужасно, – заключила она и стремительно направилась к двери.

Айвен выскочил следом, но тут же остановился, чуть не столкнувшись с ней. Они встали на широком внутреннем балконе, расположенном прямо над стойкой. Под ними, за перилами, открывался весь зал, полный посетителей, как на ладони. Но стоя тут, у стены, их совсем не было видно снизу. Ив прислонилась спиной к потертым, изъеденным обоям и прислушалась к разговорам внизу.

Сегодня трактир был полон встревоженных крестьян, собравшихся со всех окрестных сел, дабы залить горе дешевым пивом. Кто-то угрюмо молчал, глядя в свою кружку, но большинство горячо сетовали на судьбу и спорили о причинах неурожая.

– Все, все поле померло, будто солью посыпали! – стуча по столу кулаком, доказывал один, – солью посыпали!

– Да какая соль, – отмахивался второй, – окрест ни одного живого колоса не осталось. Так чу, все поля посыпали? Жук это.

– Да кто видел жука твоего, – фыркал еще один, помоложе, – вот старуха мать моя говорит – порча это, а уж она-то де в этих делах знает!

– Как детей в подоле носить она знает, Бездна ее подери!

– Так, что де, не помрем, – уверял кто-то, – скотина-то живая, не пала…

– Да ты кто такой? Умник? Башмачник ты, вот кто ты такой, рассуждает про скотину. А чем скотину энту кормить всю зиму?

– Цены-то на хлеб какие будут, – вступил трактирщик, Айвен слышал как звякают в его руках монеты, которые он кидал в ящичек под стойкой.

– Так может и не поднимут, – не унимался башмачник, – служка при храме говорил, у них там, в погребах храмовых, припасено на черный день…

– Как жеж, держи карман шире, уже отсыпали, – хмыкнул трактирщик, – эти храмовые, во главе с Огюстом лишь за подати пекутся, да за личные виноградники его святотейшего….

– Так они это… почахли, – неуверенно вставил башмачник.

– Почахли? – переспросил молодой парень, – аж если и сады при храме почахли говорю вам – порча это!

– Почахли, совсем почахли, – закивал башмачник, – мне еще сегодня утром служка говорил. Я ему де сандали энти починял, а он рассказывал. Погибли и виноград погиб…

– Ха, не будет Огюсту винца за этот год… – хмыкнул трактирщик.

– Так и пива поди не будет без зерна, – осек его злорадство тот, что рассказывал про соль.

– Ну так пейте, пока есть! – заявил трактирщик.

– Да ты небось уже надвое разбавляешь, – заплетающимся языком заявил тот, кто ссылался на жуков и дальше понесся спор о пиве, чуть не вылившийся в драку.

В итоге, знатока жуков и башмачника, вступившегося за него, вытолкали за двери и те, поддерживая друг-друга и рассуждая о пиве, башмаках и жуках двинулись куда-то вглубь квартала, оббивая плечами и боками все встречные углы. Ив отделилась от стены и скользнула назад в комнату. Снова подошла к окну, выглянула и одним ловким движением оказалась снаружи, уже на крыше.

– Идем, – позвала она.

Айвен протиснулся в узкое оконце с большим трудом, в первый момент неуверенно пошатнулся на старой черепице, готовой выскользнуть из-под ног, но тут же обрел равновесие. Ив скакала по крышам словно кошка, ему стоило некоторых трудов не отставать от нее и двигаться с той же скоростью. В несколько минут они пересекли район, приближаясь к центру города, тут дома стояли подальше друг от друга, часто мелькали вывески магазинчиков, было заметно чище. Так, прыгая с крыши на крышу в ночной темноте, они оказались на площади. Сначала опустились на балкон какого-то дома, вспугнув древмавшую на перилах кошку, а затем Айвен спрыгнул на землю и протянул руки к Ив, помогая ей спуститься.

Он знал, что она, несомненно, могла бы спрыгнуть и сама, и может быть даже половчее, чем он, но Ив не отвергла его помощи. Айвен поймал ее за талию, в который раз поражаясь тому, какой маленькой она была, и опустил рядом с собой.

Вокруг никого, ни прохожих, ни стражи, что видно прикорнула на посту. Айвен слышал дыхание людей в домах окрест, все спали.

Прямо напротив возвышался величественный храм, украшенный высокими стрельчатыми арками и витражами. Ив направилась прямо к нему, взошла по широким ступеням, мимо колонн, приотворила полукруглые двери, украшенные позолоченным барельефом в виде солнца, и оказалась внутри. Было темно, но это им не мешало. Свечи потухли, пахло воском и маслом, справа и слева – ряды изящных пилястр обрамляли большой круглый зал. Прямо перед ними – возвышение с алтарем – гладко отесанным камнем, накрытым алой тканью, и огромный, во всю стену витраж с изображением солнечного диска. Айвен на миг представил, как восходящее солнце во время службы проникает сквозь эти цветные стекла, окрашивая весь зал золотом. Наверное, у людей захватывало дух от благоговения перед этим Светилом. Ив двигалась между длинных скамей, осматривая роспись стен, изображавшей времена года, зима у входа, весна, лето и осень ближе к главному символу светила.

– Знаешь, – заговорила она, прикасаясь пальцами к алтарю, – когда-то у людей не было веры… вот совсем. Ни во что они не верили. И было им от этого плохо. Жизнь у человека невероятно короткая и от этого трудная, так много нужно успеть, и времени всегда не хватает. Они рождаются, в миг становятся старыми и умирают. Поэтому им нужно верить. И они стали верить. В бога-Солнце, дарующего жизнь, возрождающегося, бессмертного.

Она помолчала, подождав пока Айвен подойдет ближе.

– Альвы ведь тоже верят в Солнце. Не так, конечно, как люди. Не искренне. Они любят Солнце как равного. Не поклоняются ему, просто живут под его лучами, поют ему песни, но не веруют. Не с той силой, что люди. Люди взяли веру альвов, взяли их песни, изменили, конечно, на свой манер… и славят Солнце со всей искренностью. Да… вера нужна людям… без нее они и жить-то не смогут…

Она отступила от алтаря, нашла маленькую, неприметную дверь в один из внутренних коридоров и прошла по нему во двор за храмом. На миг Айвену показалось, что он видит ту тьму, чернее самой ночи, что оплела виноградный сад. Нет, виноград не погиб, на него словно накинули огромную сеть, прижимая лозы к земле, сминая их. Те самые незримые путы, что совсем недавно не дали ему сделать и шага, спастись. Каждая веточка, каждый листок был окутан этим, трепетал, бился, хотел жить, но не мог вырваться.

Ив пошла по винограднику, срывая лозы то тут, то там. Пальцы ее сплетали их ловко, сначала в венок, а затем в целую корзину. Она остановилась в самом центре, положила корзину под ноги.

– Ну вот, все готово…

***

Было за полночь, но еще далеко до рассвета, когда они вернулись в трактир через то самое маленькое оконце, через которое и покинули его. Трактир затих, лишь пара последних посетителей, которые уже не могли добраться до дома, храпели внизу, прямо за столами. Трактирщик ушел к себе, оставив лопоухого служку присматривать за спящими пьянчугами. Но тот, выпив остатки пива из кружек, брошенных на столах, уже сладко спал, растянувшись на лавке.

Ив направилась вниз по лестнице, в зал, не потревожив спящих, отворила боковую дверь и вышла в сарайчик. Айвен остался снаружи. Ночка всхрапнула, узнав приближающуюся хозяйку, и радостно заржала.

– Госпожа, – послышался голосок Таниты и она вынырнула из вороха сена, – уже утро?

Ее голос и глаза были полны надежды, руки, прижимающие к груди ребенка, дрожали.

– Почти утро, – согласилась Ив, – Нам нужно поговорить, дорогая моя…

– Конечно, госпожа, – бродяжка вся затаилась.

– У меня есть новости для тебя, но ты послушай внимательно… Ты любишь свое дитя?

– Конечно же, госпожа!

– И ты хочешь ей добра и счастливой жизни?

– Да, да, госпожа, все, что угодно сделаю для моей малышки! Она все, что у меня есть. Мое солнце! Я за нее и жизнь свою готова отдать!

– Ты уверена? – голос Ив стал совсем тихим.

– Конечно же… госпожа… – выговорила Танита и тут же вскрикнула от ужаса.

Айвен слышал как забилось ее сердце, сначала быстро-быстро, как птичка попавшая в силки, потом медленно, очень медленно… и совсем затихло. Он закрыл глаза. Воздух пах кровью.

Этот запах, казалось, алой змеей заползал ему в голову, душил его и манил одновременно. Солоноватый, терпкий, пьянящий. Айвен пытался дышать глубже, отогнать это наваждение, чувствуя как неестественно большие клыки впиваются ему в губу, дерут кожу.

Ив появилась на пороге со свертком в руках, малышка крепко спала. Присутствие Ив рядом, запах цветов, что исходил от ее волос, вернули Айвену покой.

– Запряги Ночку, встретимся на площади, – приказала она и мгновение спустя исчезла в переулке.

Айвен глотнул холодного, ночного воздуха и вошел внутрь. Бродяжка лежала на сене, веснушки еще четче проступили на ее побледневшем круглом личике, глаза были широко распахнуты и в них застыло выражение ужаса, из шеи стекала тоненькая струйка крови.

Поскорее выведя Ночку во двор, Айвен вернулся за седлом, он не хотел седлать лошадь внутри, не хотел и лишней минуты оставаться там, где растекался запах крови, манящий его. Когда он, ведя Ночку под уздцы, появился на краю площади, Ив уже поджидала его. Ее каблучки нетерпеливо постукивали по камням мостовой.

– Я очень устала, – сказала она капризно, погладила лошадь, взяла поводья из его рук и двинулась к ближайшему дому, чей фасад выходил на площадь.

Айвен узнал этот дом с балкончиком, именно тут они всего пару часов назад спускались с крыш. Дом был темен и пуст, хотя, без сомнения, обитаем. Ив подергала за ручку у входа, Айвен почувствовал легкий толчок невидимой силы и дверь, неожиданно, отворилась. Внутри было чисто и богато, первый этаж занимала гостиная с камином и кухня, на втором располагались две уютные комнатки – спальни. Ив заглянула сначала в одну комнату, потом во вторую, вернулась в первую, раскрыла пошире дверь, пропуская Айвена, который занес ее мешок с вещами, осмотрелась, вполне довольная комфортом. Кровать казалась вполне мягкой и свежей, на столе стояли свечи, большое кресло было придвинуто к окну, в углу рукомойник и даже ведро чистой воды, слева шкаф и ширма.

– Спокойной ночи, – сказала Ив и прикрыла за ним дверь.

Айвен вошел в комнату по соседству. Спать не хотелось. Ему чудился вкус крови на губах, в горле пересохло. За стеной зашуршала мягкая ткань, это Ив снимала платье, скрипнуло дерево – она залезла в кровать, он слышал ее спокойное дыхание, как она потянулась под одеялом, перевернулась на другой бок… слышал как она откинула прядь волос со лба, как одеяло скользнуло по изгибу ее обнаженного плеча…

Спать не хотелось.

Он расстегнул куртку, повесил ее на спинку стула, стащил рубашку через голову. Ополоснул лицо, долго смотрел на свое подрагивающее отражение в ведре, зачерпнул пригоршню, набрал в рот воды… Ему хотелось смыть этот вкус крови, соленый и сладкий одновременно. Попытался проглотить воду, поперхнулся, закашлялся, отфыркиваясь. Услышал за стеной торопливые шаги – Ив вскочила с постели…

– Я… в порядке, – прошептал он и ее босые ноги зашлепали по полу назад, к кровати.

– Я знаю, – прошептала она, постель снова скрипнула, зашелестело одеяло, – ты же не можешь умереть…

Он сел, прислонившись голой спиной к стене, он чувствовал как за ней Ив повернулась к нему и затихла.

Скоро рассвет.

Конечно же, он не спал.

***

Город проснулся удивительно рано. Захлопали распахиваемые ставни, заговорили люди, зазвякала посуда, а небо еще только начинало светлеть. Последние звезды еще тускло сияли на сером полотне, когда люди потянулись к храму. Собранные, хмурые, строго одетые. Айвен слышал как проснулась Ив, заплескалась вода, захрустело кружево ее одежды, стукнули каблучки. Она подошла к его двери:

– Пойдем, пора…

Они вышли на улицу, пересекли площадь, поднялись по ступенькам храма. Внутри было полно народа, скамьи ближе к алтарю заняли зажиточные лавочники, позади ремесленники и писари, а за ними, уже стоя, прочий люд: служанки в белых чепцах, крестьянки с лентами в волосах, работники в, наверное, единственных их белых рубахах, крестьяне, загулявшие в городе до утра. Все старались одеться в белое, выглядели торжественно.

Ив так же была в белом. Легкое, воздушное платье с вышитым подолом и рукавами-буфами в сочетании с серебристыми волосами, в которые она вплела красные ленты, делали ее похожей на неземное создание. Айвен недоумевал, почему никто не смотрит на нее. Все взгляды людей были устремлены к алтарю.

Они стояли позади всех, почти в дверях, но даже отсюда было прекрасно видно и слышно службу. На возвышении, полукругом у алтаря, стояло двенадцать молодых девушек и юношей в длинных, до пят, белых балахонах. Справа, из внутренних покоев появился высокий, сухой мужчина, так же в белом облачении, но с золотым символом солнца на груди. Айвен догадался, что это храмовник Огюст. Лицо его было словно выточенным из камня, резким и угловатым, больше подходящим для солдата, нежели для служителя храма. Короткие волосы уже изрядно тронула седина, лоб прорезали глубокие морщины, а глаза оказались необычайно светлыми, голубыми и яркими. Он взошел, занял место подле алтаря, простер вперед руки, словно обнимая всех собравшихся. И в этот момент юноши и девушки запели.

Айвен сразу узнал эту песню. Да, мелодия звучала проще, слова изменились, но он слышал эти песнопения столько раз за свои три сотни лет, что не мог не узнать их. Люди на свой манер пели альвскую молитву. Просто, бесхитростно, но с невероятной силой, их вера словно взмывала под своды храма. Огюст протягивал руки к людям, глаза его горели и на самой высокой ноте лучи солнца, окрашенные в золото витражом, за спинами хора, ворвались в зал. Певчих и самого Огюста словно окутало сияющим ореолом, их голоса возвысились, взметнулись.

Айвен почувствовал, как тонкие пальчики Ив коснулись его ладони и он осторожно взял ее за руку. И тогда запел весь зал. Запела и Ив, и даже он сам, правда другие, знакомые с детства слова, но сейчас это было не важно.

Огюст раскачивался из стороны в сторону, его руки, будто управляли этими волнами звуков и, повинуясь движениям, на самой сильной ноте, все стихло.

– Друзья мои! – в звенящей тишине голос храмовника звучал оглушающе, – Сегодня особый день! Я принес вам благую весть! Я принес вам Чудо!

Он замолчал, наблюдая за тем, как по залу пробежал удивленный вздох.

– В эти трудные дни, для нас всех, в дни, когда мы практически отчаялись, бог-Солнце послал нам свое дитя! Дитя-Чудо!

Кто-то из служек скрылся во внутренних покоях и вынес к алтарю корзину, сплетенную из лоз винограда. Огюст бережно достал из корзины ребенка, облаченного в белую сорочку и поднял над головой, чтобы ее видели все. Айвен узнал ее, малышку, еще недавно завернутую в грязные тряпки, ту, что так трепетно прижимала к себе бродяжка, в темном стойле трактира «Кружка».

– Смотрите и слушайте, и передайте тем, кто не слышал! Наши поля были мертвы, их поразила невиданная порча (в толпе кто-то утвердительно хмыкнул). Виноградники нашего храма увяли! Но сегодня они поднялись! Они ожили и зацвели, и среди лоз я нашел Чудо-дитя, вернувшее жизнь храмовым садам. Она – благословение Солнца! Она – наше спасение!

На этих словах луч солнца, необычайно яркий, осенил голову младенца. Люди в передних рядах поднялись со скамей, в задних рядах попадали на колени. Ропот «чудо, чудо, это знак» отражался от стен.

– Сегодня, и каждый год отныне в этот день мы будем чтить Солнце и праздновать! Во славу Чуда! Храмовые погреба отворят сегодня двери! Мы накроем столы на площади! Пусть каждый пьет вино с храмовых садов сегодня! Оно было благословлено Солнцем!

Огюст прижал ребенка к груди и заговорил уже чуть тише:

– Идите, друзья мои, и готовьтесь к празднику! Сегодня великий день!

Люди возликовали, под общий хор голосов и аплодисменты, Ив и Айвен вышли прочь из храма одними из первых. И он все еще держал ее за руку.

***

Сухие поленья весело потрескивали, разгораясь. Вечер был теплый, но Ив все равно разожгла камин в гостиной. За окном, на центральной площади, шумела разгульная толпа. Вино лилось рекой, из подвалов храма выкатывали бочку за бочкой, и народ все праздновал. Слышались тосты и поздравления, смех и уверения, что уж теперь-то все поля оживут, раз Чудо-дитя одним своим присутствием оживило храмовый виноградник.

Айвен сидел прямо на полу у камина, глядя в огонь. Яркая пляска напоминала ему утреннюю службу в храме и альвскую песню, которую он, как казалось, уже никогда больше не услышит. Кто научил людей альвским ритуалам? Айвен знал, что людской культ Солнца появился очень давно, больше трех тысяч лет назад. Но, конечно, никто из альвов не интересовался людскими верованиями ни тогда, ни сейчас. Знали бы они, что люди поют их песни. Кто научил их этим словам? В те далекие времена? Альвы и ныне не делились ни с кем своими святынями, а тысячи лет назад, когда между людьми и альвами то и дело возникали кровавые стычки, настоящие битвы… Никто из альвов никогда не научил бы людей своим песням. Но люди их пели… Тысячи лет… Кто научил их? «Когда-то у людей не было веры… и было им от этого плохо» – звучал в его голове голос Ив.

И он не хотел спрашивать ее.

Ив появилась в дверях бесшумно. Она была в том же белом платье, алые ленты в ее волосах струились по плечам, на миг ему почудилось, что это кровь и вспомнилась горячая, сладкая жидкость, стекающая с ее губ, разливающаяся по его телу и возвращающая его к жизни. Он почувствовал аромат травы и цветов, услышал стук ее сердца, закрыл глаза и увидел вдруг, даже сквозь плотно сомкнутые веки, каждую жилку в ее теле, наполненную кровью. Его клыки впились в собственную плоть, рот наполнился кровью, он хотел выплюнуть ее, но не мог. Сглотнул, во рту защипало.

Подобрав юбки, Ив опустилась рядом с ним на пол и так же устремила взгляд в огонь. На площади кто-то начал распевать веселые куплеты, сначала один голос, затем второй и вот уже бессвязный хор голосил что-то про пастушку и пропавшего барашка. Веселье продолжалось.

– Люди как никто умеют жить, – проговорила Ив, задумчиво, – Живут так мало, но так ярко. Альвы считают их варварами, мелочными, глупыми… Это не так. Альвы жестоки, безгранично жестоки… в своей высокомерной, изощренной гуманности…

Она вздохнула:

– Они создали меня… и тебя.

Айвен непонимающе взглянул на нее, она грустно улыбнулась:

– Разве ты не думаешь, что гуманнее было бы убить тебя? Когда ты вернулся к ним… Что сделала Старейшая? Она прогнала тебя, зная, что это значит… Но разве не гуманнее было убить тебя тогда? Но она отдала тебя мне… знала ли она, что это значит? Ты должен был умереть, но она побрезговала этим решением… Так же было и со мной. Много, много времени назад… Я должна была умереть…

Айвен видел как ее пальцы теребят край платья. Она волновалась.

– Я никому не рассказывала этого… так много лет…

Она снова замолчала, неожиданно повернулась к нему и спросила:

– Ты слышал о последнем короле?

– Не много, – ответил он тихо, – это очень… смутная история, о ней не осталось ни записей, ни живых свидетелей тех лет… и даже легенды крайне… хм…

– Не осталось живых свидетелей, – повторила она очень тихим голосом, ее пальцы сжали подол юбки и Айвену показалось, что он слышит как рвется с треском ткань, – Я расскажу тебе, – она перевела взгляд на огонь и уже не отрывалась от него, – Это было так давно… когда альвы правили этим миром. Когда люди были не многочисленны. Великое альвское королевство простиралось с запада на восток, с севера на юг на десятки дней пути. Все земли принадлежали альвам, густые леса покрывали все вокруг… И у этого великого королевства, конечно же, были правители. Королевская чета, древнейший род… Правил тогда король Биардоил с прекрасной королевой Катэль… правил мудро и жил счастливо, пока жена его не скончалась при родах. Так на свет появилась принцесса, наследница. Со смерти жены король был безутешен сотню лет, забросил дела, королевство начало роптать. И тогда советники уговорили короля женится вновь, нашлась и супруга, из не менее знатного рода. С виду тихая и покорная, но с ураганом страстей в душе. Сама ли она придумала этот план, или с советниками, тут история умалчивает. Король женился во второй раз, поддался чарам молодой и скромной новой жены и родил сына. Эдориила. Прошло совсем немного лет с рождения его, как король начал чахнуть на глазах. Еще молодой, по меркам альвов, он иссох, ссутулился, покрылся сединой, стал похож на призрака… скелет, обтянутый почти прозрачной кожей. Он потерял рассудок, а вскоре и скончался. В коридорах дворца шептались о том, что он был отравлен, но сплетников быстро затыкали. На трон взошла новая королева – Нанэлика… мать принца Эдориила… и мачеха наследной принцессы. Принцесса была еще совсем юна и не могла оспаривать трон… Советники были на стороне королевы, а недовольные – исчезали бесследно. Так шли годы. Принцесса оказалась пленницей в собственном замке. Ей запрещалось покидать территорию дворца, за каждым шагом ее следила стража и множество шпионов… А потом принц Эдориил повзрослел. И вырос он в алчного до власти, жестокого тирана. Быть сыном правящей королевы было не достаточно для него… Он хотел править сам… Вот только… он был младшим из наследников. Так это и случилось. В одну ночь, стража, по приказу принца, ворвалась в покои принцессы, вытащила ее из постели и бросала в подземелья… Темные, сырые тоннели под замком… решетки, крысы и ни одного луча солнца… Он не решился убить ее, замарать рук своих. Он бросил ее на верную смерть, запер и запретил кому бы то ни было входить в подземелья… Она осталась там, одна, в холоде, без света, воды, пищи… Как она страдала… Сначала плакала и молила, царапала железные двери, стучала, билась, хотела покончить с собой, да не смогла. Затем затихла, гневная… озлобившаяся… Тяжело сказать сколько времени прошло, а она не умирала. Она привыкла к темноте. Привыкла к одиночеству. Все ее ощущения обострились: слух, обоняние… Она научилась охотиться… на крыс… научилась чувствовать их присутствие, их движение, их сердца, их жизни… ту пульсирующую энергию, что пронизывает все живое. Она ела крыс… пила их кровь, чтобы жить, чтобы отомстить. И ярость ее была так велика, что пробудила в ней силы до того скрытые, никому не доступные. Отнимая жизнь, выпивая кровь, она подчиняла это существо своей воле. Сначала ненадолго… На пару минут всего, а потом они умирали… Но шли годы… годы… целая вечность… И крысы больше не умирали, никогда. Они теряли волю, становились пустыми оболочками, подчиненными ее воле… но больше не умирали никогда… Прожившие в темноте, роженные тьмой, они не выносили солнечного света, но ночью становились сильнее и злее. Тогда все и случилось… пришло время для мести… не для свободы, для одной лишь мести. Принцесса направила крыс к одному из стражников, они забрали его жизнь, а она забрала его волю… Открыла его руками двери своей темницы. Это была страшная месть. Ворота замка захлопнулись. Она забирала одного за другим, пополняя свою бессмертную армию… Кровь лилась по ступеням рекой… и камень стал из белого – черным… в одну эту ночь. Король Эдориил, ее брат, заперся в тронном зале… но двери разлетелись в щепы, не в состоянии сдержать ее гнев… Он был один, остался один, последний… Вооружившись мечом он бросился в атаку… он был мерзавец, а не трус. Но ярость принцессы оказалась так велика, что обрела отдельную форму… Он не смог прикоснуться к ней, не смог добежать… между ними встала стена, его руки и ноги связала ее сила… И тогда она убила его… она выпила его кровь… и была проклята навеки… она больше не была альвом… и замок стал ее домом, почерневший, мертвый, заполненный ее гниющими слугами… С тех пор у альвов нет королей… да и королевства…