Читать книгу Я, Анна, лежала желанная - Елена Евгеньевна Махровская - Страница 1

0) По замыслу, это 1 глава. Понаехали.

В столовой в тот день было душно, воздух плотен и густ. Очередь, чувствуя это, старалась ужаться и дать ему больше места. Под натиском огромного живота Галя прильнула к сильному мужскому плечу. Мужчина поёжился, но отодвинуться не сумел: впереди него стояла юная девушка и долго не могла расплатиться.

***

Сзади постоянно давили. У Гали взмокла спина, она хотела сказать «не толкайтесь», обернулась и постеснялась. За ней стояла натуральная грозовая туча: масса, объём и состояние – всё выдавало её. Галя вздохнула и получила новый толчок. У кассирши закончилась лента.

***

Очередь роптала и сыпала банальные шутки. Галя на кассиршу смотрела томно, мужчина, на котором она отдыхала – нетерпеливо, а девушка – истерично. Наконец-то чек выполз и настала их очередь.

– Вам пробивать вместе?

– Нет, – ответили они одновременно.

– Да, – ответили они одновременно.

– Так «да» или «нет»?

– Нет, – мужчина поднял руку, как в школе.

– Почему? – Кротко глянула на него Галя.

– Она ещё спрашивает! О времена, о нравы!

– Решайте же! – Вскричала кассирша.

– Нет, конечно! – откликнулись они в унисон.

– Да, разумеется! – откликнулись они в унисон.

– Мне с вами тут некогда! У меня очередь голодных людей! – и она выбила им общий чек. – Доругаетесь дома! – и сама рассмеялась удачной шутке.

***

Галя поспешила сесть с мужчиной за один стол. Хотела извиниться и поблагодарить.

– Всегда так делаешь? – Опередил он её.

– Да нет.

– Да ладно.

– Это, правда, случайно вышло.

Он согласно кивнул:

– Оправдывайся, я слушаю.

– Никогда. Но тут помог тыл.

Он взглянул в сторону кассы.

– А, вон та тётя-туча? Надёжный тыл у тебя. Что ж, будем знакомы – я Руслан. Русь, природа.

– А я Галя. Птица, судьба, – добавила она вдруг.

***

Они поели и вышли из столовой вместе. На улице было свежо, солнечно и немного шумело. Это был день заезда отдыхающих в санаторий.

1) По замыслу, это 2 глава. Городок.

«Я лежу на траве, пузом кверху, и сороки хохочут надо мной. Впрочем, нет, где-то сбоку, на проводах, сидят, рассыпаются коротким старушечьим смехом». Она писала мужу замысловатые письма странного содержания. Он писал ей в ответ: «Рогалик, я очень скучаю по тебе!»

***

Галя тоже скучала по мужу, даже плакала, когда уезжала, но, к сожалению, понимала, что роман никак не может быть лишним. Чем больше любви, тем больше любви во вселенной. И она решила прокрутить здесь роман. Например, хоть с Русланом. Он умён, красив, молод. Она умна, молода и красива. Выйдет отличная пара.

***

Но с Русланом пара не вышла. Не потому, что он был против, а потому, что у него дама сердца уже имелась, на удивление глупая и с дурным вкусом во всём остальном. Она издали уже щебетала ему дежурные пошлые нежности. Подойдя, оглядела Галю высокомерно-заученно, взяла Руслана под руку с чувством собственного и утащила прочь.

2) По замыслу, это 3 глава. Пара-дайз.

А у Гали был жёсткий принцип: мужчин не уводить, брать только ничьё. С детства мать приучила: брать чужое нельзя. Значит, надо найти свободное: умное, интересное и молодое.

***

Галя осмотрелась вокруг. Это был детский лагерь, оборудованный под санаторий. Это был Городок – и по названию, и по сути. Корпуса жилые, административный корпус, Дом культуры и отдыха, фитнесс-центр. Появились даже маленькие лавчонки, торгующие чем попало: сегодня одним товаром, завтра – другим. Дело в том, что окружающие деревни приходили часто сюда, и любили покупать всякие там диковинки.

***

Всё это разделяли ухоженные тихие улочки, сиреневые аллеи, фруктовый сад и по центру – огромный фонтан. Он был выстроен гораздо позже всего остального и рассчитан на главный людской праздник августа. Вообще всё здесь предусмотрено для людей и их нужд: в кустах сирени прятались туалеты, на газонах – шезлонги, у фонтана – кабинки для раздевания. В саду – фрукты и ягоды можно есть, как есть, рвать цветы и дремать в гамаке.

***

Здесь был рай. Русский, платный, но – рай. Маленькие беседки с чайным столом, почта-дупло для любовных записок. Покой, чистота воздуха и красота вида. Здесь был рай для двоих, а Галя была одна.

3) По замыслу, это 4 глава. СС.

Раздался крик Сирены.

– Мстить нельзя, убивать нельзя!

–Что, что такое с девочкой? – Вопрошали одни.

– Что случилось, отчего она плачет? – Испугались другие.

Истеричная юная девушка, бледная, как луна на исходе, стояла в кругу людей, желавших добра, и стремилась прорвать этот круг и из оцепления выйти. К Сирене бросилась Капа:

– Успокойся, пойдём со мной.

Она уводила Сирену как маленького ребёнка, и взглядом просила прощения за нелепое поведение его. Сирена влеклась за ней послушно и неохотно, но больше ей доверяя, чем остальным. Уходя, она обернулась и повторила: Мстить – бессмысленно, убивать – нельзя.

***

– Дети, дети, сосредоточьтесь! – Захлопал в ладоши Силантий. Будем фотографироваться! Глядите скорей, сейчас отсюда вылетит птичка!

Дети – большие и маленькие, худые и толстые, бухгалтера и инженеры, домохозяйки и менеджеры – приняли свои любимые позы. Кто-то губами подался вперёд, кто-то грудь оттопырил, а Жанна повернулась спиной и отвесила низкий поклон.

– Как вам моя жопа? – спросила она. Никто не ответил: мальчикам было плевать, девочки стали придумывать что-то не менее яркое. Галя стояла в позе «солдат в почётном карауле» и молча всех осуждала. К ней сзади подкрался Толик и на ушко спросил очень громко:

– Давно играете?

– Я здесь не играю, – вздрогнула Галя.

– А что ты здесь делаешь?

***

Вернулась Капитолина. Галя бросилась к ней:

– Капа, это твоя знакомая?

– Нет, просто девушка.

– А что с ней случилось?

– Не знаю, просто истерика.

– Как, не знаешь? Ты что, даже не спросила, что с ней случилось?!

– Нет, конечно. Беды у всех одни: или кто-то умер, или родился.

– Как же так, как же так…

– Да вы меня все достали! – Закричал багровый Силантий. – Играйте одни! – Он развернулся и ушёл корявой походкой, сильно припадая на одну ногу. «Дети» шумели, галдели, как во время «тихого часа», никто не заметил, что Сила ушёл. Игра продолжалась.

4) По замыслу, это 5 глава. Разлука.

Галя знала, что Руслан очень занят, он работал над какими-то текстами, составлял таблицы, анкеты заполнял. И Любаша от него ни на шаг. Успевала при этом и на других внимание обратить, и своего не упустить никуда. Так что виделись они с Галей редко, но свиданья эти были насыщенны, как вода в мёртвом море. Он говорил ей:

– Устал.

– Долго ещё тебе?

– Скоро закончу. Я даже курить снова начал, жена дома расстроится.

Расстроилась и Галя, но виду не подала, из уважения к другу. Что толку женщину осуждать, которую мужчина выбрал? Иным нужна жена – поводырь, жена – в-доме-хозяин, чтоб переложить на неё ту часть забот, о которой не хочется или некогда думать. Галя, в отличие, была жена – собеседник, жена – партнёр, а соловья баснями, хоть, как говориться, не накормишь, но и без басен ему тоска.

***

Поэтому Галя терпеливо ждала. Она вдруг легко сошлась с «горожанами», вовлекла их в новые игры, которые приняли, однако, не все. Красавица Жанна, привыкшая к тому, что она – это ось, вокруг которой все танцуют, пляшут, поют, и восторгаются, и подражают – в такие игры не играла. Она, увидя толпу резвящихся и весело хохочущих, плечами пожимала: «Ну вы как дети, прям как дети», и уходила прочь. Никто не реагировал, не обижался, не гнался следом: по-прежнему, когда хотелось красоты – шли к Жанне, а к Гале шли похохотать.

***

И вот настал тот чудный, долгожданный, незабвенный день. Проходя мимо, в парке, Руслан шепнул ей: «За ужином сегодня». Любаша тут же встрепенулась: «За ужином? Что будет за ужином? А я уеду… А что будет за ужином, Руслан?» Он тяжело вздохнул: «За ужином идёт отбой». Она всё же заподозрила, что он имел в виду не то, каким-то внутренним бабьим чутьём поняла. Но он повернул лицо к ней таким каменным, что подозрения были тут же исключены.

***

А вот за ужином случилось страшное. Он объявил, что уезжает. Не дожидаясь конца смены.

– Ты слышала, наверное, что переаттестация у нас. Чем раньше из отпуска выйду, тем лучше. Не плачь, дорогая. Ну… вот тебе мой номер, звони. Только не забывай, что я женат, и что у нас во времени разница, и что я почти всегда на работе,

– Не забуду, конечно, только зачем же тогда звонить-то?

– Ты не поняла. Если что случится – звони. Забудь, что женат, забудь, сколько времени. Сразу звони. Обязательно.

5) Это просто очередная глава.

«Если у вас случились ягоды, и вы хотите сварить компот, сварите его вот как. Возьмите кастрюльку, по возможности из нержавейки. По невозможности сойдёт эмалированная, а по нужде – и алюминиевая. Если ягодок у вас грамм двести-триста, то воды для них налейте…»

***

Галя вела такой дневник. Записывала всякие рецепты, что собирала, что придумала сама, недорогие, хитрые придумки и просто, что ей понравилось. Она училась в украинской школе, недолго, но впечатлений ей хватило на всю жизнь. Там были лучшие друзья, лучший директор и лучшая в её жизни учительница. Школьный дневник там назывался «щоденник», что в переводе «что-ни-день». Ей думалось, для дневника это самое подходящее название: приходится готовить, что ни день.

***

«…И если ягодок у вас грамм двести-триста, то воды для них налейте в пустую кастрюлю литр-полтора, пусть будет сочным. Дать закипеть, всыпать полсахарницы песку. Стандартной сахарницы половина – это примерно стакан, чуть больше, а дальше нужно пробовать, вода должна быть не подслащённой, а ярко-сладкой, и сахар – полностью растворённым в ней. Тогда можно засыпать ягоды, закипит она быстро, тогда убавить и крышкой прикрыть, пусть слабенько покипит минуту-две. Чем мягче ягода, тем меньше ей вариться. При этом пробовать: как станет в воде самая яркая сочность, так сразу снимать. Снять вовсе с плиты, и крышку докрыть. Пить, как остынет, кому в охотку – и тёплым.

Конечно, бывают случаи, когда нужно сварить очень жидко, но иногда всё же делайте именно так».

6) Первая глава от предыдущей. Гриша.

Внутри щемило: мешало радоваться, мешало жить. Она и не поняла сама, с чего вчера расплакалась. Может, предвестье осени. Или просто сентиментальный настрой. Но точно не из-за уехавшего друга, точно нет. Друзей вон сколько – никто ни по кому не плачет. Что плакать-то? Есть телефон, есть социальные сети. Конечно, Руська не такой, как все, конечно, он особенный, он лучший. Но ведь не пропал же, не умер. Что плакать-то. Нет, это просто август.

***

Аллеи пахли ландышами, липами, сиренью, затем шиповником и розами и примесями трав. Сейчас был запах ровный, тихий, приятный и знакомый. «Пионы», втянула носом Галя. Цвели пионы, лилии, зрел август, но из всего – из ароматных яблок, жёлтых клумб – над всем довлел любимый запах. Пионы. Большие пухлые шары. Пион – как петь, но не словами. В их запах, как в перину – большую, толстую, упасть и нюхать, дышать одним любимым…

***

– О чём задумалась? – Григорий сел неслышно рядом, большой, но мягкий, подвижный, плавный и неслышный. За его длинные кручёные усы его прозвали Перцем. Для Гали он был будто продолженьем грёз, она ему, как грёзе, и сказала:

– Пионы.

– Что пионы?

– Я дома посажу и буду с ними обниматься.

– Во ты смешная. Что сидишь-то одна? Ты всё в компании всегда была, поссорилась?

– Рассталась.

– А, ну, бывает. Гриша пошарил по карманам. Галя подумала, что он достанет ей конфетку, а он достал себе курить. Стал дым пускать и на неё внимательно глядеть.

– Рассказывай.

– Не поняла?

– Случилось что-то же, рассказывай.

– Нет, ничего.

– Ну, тогда я пойду, пора мне.

– Беги.

– Уже убежал, вишь – пыль столбом поднялась, – он кивнул на клубы пыли, где только что пробежал мальчишка.

Они вдруг рассмеялись, Григорий ушёл, а Галя сидела, смотрела вслед, и тоска, и тоска, непонятно откуда взялась, и что ей в этом Грише привиделось, но вдруг понялось: зацепил.

7) Вторая глава от предыдущей. Рута.

А дальше всё понеслось как с горки. Осталась отдыха неделя, и с каждым днём всё меньше дней, события сгущались, по насыщенности – за день переживался четырёхтомник «Война и мир». В укромных уголках плели активно паутину пауки, их выметали, а за ночь они снова выплетали свои тюлевые шторы. Мухи злились на них и кусались отчаянно и зло. Люди стали паковать чемоданы, и ссориться-мириться чаще, и танцы каждый день.

***

Всё утро Галя пряталась от Гриши. Он недоумевал:

– Ты, что, обиделась?

– Ты что?! На что мне обижаться.

– Ну, чего тогда ты прячешься, – надулся Гриша.

– Ах, перец-перец! Такой большой, а глупый! Ты что, не видишь? Ты не понимаешь? Не подходи ко мне, а то уеду, прямо завтра, пешком уйду – сейчас!

Григорий растерялся, стоял и мял руками кепку, и молча смотрел, как она уходит и опасался, что действительно уйдёт. К обеду уже были слухи, что Галя с Гришей – пара.

***

Внезапно всё вокруг ожило. Неприступная Галя, к которой подкатить никто не смел, и вдруг с каким-то перцем. Жизнь продолжалась. Текли рекой вино и слёзы, стучали в двери и сердца. Любовь реяла в воздухе, огромная птица-любовь, и люди, поднимая вверх головы, смотрели на неё и понимали: теперь всё будет хорошо. Теперь у всех будет всё хорошо, потому что любви было много, очень много любви несла в себе Галя, и ей надо было с кем-то делиться, и она готова была делить со всеми, всех одарить, всех согреть – а они от зависти замечали лишь тень от крыльев и молча ёжились в этой тени.

***

«Лук, ужаренный до полуготовности – это достаточно мягкий лук, он легко разрезается ложкой. Но такой лук обязательно доварить, дотушить – доготовить. У такого лука, попавшегося в еде, будет тот самый незабываемый вкус, который мы очень не любим ещё с детского сада. Поэтому лучше лук пережарить, чем оставить полусырым. Лук, обжаренный до готовности – очень мягкий, податливый, его можно ложкой расплющить в кашицу без особых усилий».

***

Проходя по аллее парка, Галя услышала глухие рыдания. Под одной из лип, на траве, ногами к дорожке лежала Рута, уткнувшись в локоть лицом. Плечи вздрагивали, рыданья лились, правая рука чесала ногу в том месте, где её щекотала травинка. Галя легла рядом, обняла её за плечи, спросила: «Ты чего это, Рут?»

8) Третья глава от предыдущей. Адреналин.

Как и многие, Галя в юности писала стихи. Стихи были плохи и похожи на жеванье сопель. Она это понимала, что случалось гораздо реже среди бездарных поэтов. Понимала, но сделать с этим ничего не могла. Приходилось прятать стихи, читать втихаря, и страдать, и завидовать тем, кто обладает лёгкостью слога, свободой выплеснуть чувства, как есть, а не через множество фильтров. А тех, кто писал дурные стихи и считал их хорошими – презирала.

***

Сирена плакала часто. И если бы за свои обиды. Она плакала от того, что гибнут в море киты. От того, что расстреляли евреев. От того, что где-то в Той-тьме шестидесятилетний мужчина убил свою мать, не выдержав жестоких издевательств. Её уводили от телевизора, скрывали все новости, но она находила повод. Когда кто-то ругался, она страдала. Кто-то ранил палец – бледнела она. Выливались не туда помои – это было для неё тяжёлой утратой. У неё за всё – за всё болела душа. Про неё сочинили стишок:

Не люблю, когда кого-то рядом бьют,

Если кто-то плачет, не люблю,

Потому что боль чужую, как свою

Очень сильно, очень близко чувствую.

***

Галя на них сердилась: «Ну прям как дети», Гриша ей разъяснил, что стишок на самом деле хороший – отображает всё, с двойным смыслом – ведь «чувствую» почему произносится так – это «чувство тебя» по-английски. Галя сердилась на Гришу, что и он, как ребёнок – что ни дай, всё в рот сразу тянет.

***

Около Гали и Руты собрался народ. Всем было интересно, как плачет кремень. От чего она плачет, все знали и так, потому что у всех на виду её Толик тащился за девушкой из деревни, предлагал проводить и донести помочь сумки. Предлагал вежливо, не знакомился даже, просто знал, что ей тяжело, а она не по-деревенски несла их – не сгибаясь, красиво и ровно шла. Рута шла рядом и плевала в Толика матюгами, неслышно, почти про себя. Толик видел, но сделать с собой не мог ничего. Девушка шла так просто, что он не мог не предложить свою помощь. Рута видела это, и ничего поделать с собой не могла, А теперь она плакала.

9) Четвёртая глава от предыдущей. Юра.

Был такой пенсионер – Юра, культурно-вежливый, с крепкими ногами и старым лицом. Носил всегда усы, футболку и шорты. Поймал Галю – как птичку за хвост – за любовь к эрудированным, и начал сыпать перед ней эрудиментами.

Терпела его Галя за ум, за возраст, но на прощанье целовать не стала.

– Ну разве только в щёчку, – смутилась она.

– Как, Галя, как… А вот нещёчки-то мои, трепещут, тянутся к тебе, ммо-ммо-ммо – причмокнул он пышными губами.

– Юрашка, мне пора, – отвернулась она, чтобы он не заметил, как ей неприятно. «Юрашка-дурашка», подумала она, вприпрыжку убегая.

***

А после у неё случился Гриша, она не находила места, где стало б легче, бродила в парке, по газонам, от всех скрывалась. Ходила с круглыми глазами, выражалась нелитературным языком, мало того – нецензурным, нерусским, и даже нечеловеческим. Просто страдальчески мычала.

***

Её заметил Юра, проследил, поймал на третьем круге петли жилые корпуса – ДК – окраина – ДК.

– Кого-то ищешь, Галя?

– Нет, никого, Юрашка.

– Ну, от кого-то прячешься тогда?

– Нет, просто так гуляю.

– Что-то сегодня ты неважно выглядишь, не приболела, случаем?

– Нет, всё в порядке.

– Но что-то же с тобой случилось? Или, быть может… Я, кажется, догадываюсь, что это. Ведь это же предвестники любви? – Он щедро улыбнулся ей, она взглянула жалобно и бросилась бежать.

***

А Юра был доволен. Он первый раз надел ботинки, брюки и пиджак. Свежо побрился, открыл новёхонький одеколон, полил на шею. Потом гулял по городку, и не читал газет, не играл в любимый теннис, не плавал одиноко в пустом бассейне, а гулял. Он просто шёл, светился счастьем, топорщились усы, приятно пахла шея, и на него, счастливого, смотрели женщины, и думали: какой приятный человек! А Юра ужин съел с огромным аппетитом и заказал ещё.

***

На следующий день он съездил в Чеков, купил цветы, и долго выбирал, не потому, что он не знал, какие Гале нравятся, а для того, чтобы молоденькие продавщички видели: у человека счастье. Он ждал от них, чтоб у него все спрашивали, не собирается ли он сегодня на свидание, чтобы его все поздравляли, переходил так от лотка к лотку, купил в итоге большие белые ромашки. Вернулся он слегка разочарованным. И тут узнал про Галю с Гришей.

10) От предыдущей пятая глава. Джокер.

Беда людская ведь не в том, что кто-то любит, а кто-то нет. И не в том, что кровь нам волнуют гормоны. А в том, что есть любовь, есть материальные блага, духовные ценности, есть попса, и есть – классика. Есть овощи, фрукты, хлеб, мясо. И сказать, что главнее всего в мире любовь – это будет неправильно. Всем всего нужно в меру, и мера у каждого своя. Можно любить классику, но иногда подслушивать попсу. Можно жить философией и при этом любить ванну с пеной. Отказаться от мяса – заменить его другими белками. Всем нужно всё. И любовь нужна всем, и любовь–гормоны, и любовь-отношение, всем всего нужно в меру.

***

Парк.

a| Жанна: – И входит к нам в офис такой представительный мужчина, в костюме, весь такой приятный, красивый, вежливый, я ему документы подала и он к шефу прошёл.

b| Рута: – А если ты ещё, цезарь мой, хоть в сторону взглянешь, я тебе намордник надену.

c| Женя: – Тебе какие цветы нравятся?

a| Тамуна: – кивает, оглядывается, зевает.

a| Жанна: – И дарит мне цветы, коробку конфет и ручку фирменную. Да и кому дарить-то, там ведь собрание вислозадых коротконогих карлиц! – смеётся.

d| Гриша: – Хочешь конфетку? Шоколадная.

b| Егор: тоскливо оглядывается, обращается к Толику: – В секу давай?

a| Рута: – Я тебе дам «в секу», лучше бы книгу почитал.

c| Иванка: – Розы…

a| Жанна: – Ой, что-то я не наблюдаю здесь профицита мужчин!

a| Незнакомец из Чекова: – Я смотрю, здесь есть девушки с высшим экономическим! – улыбается.

a| Жанна: – краснеет, не находит, что красиво ответить.

d| Капитолина: – Вкусная конфетка. Съела. Пальцы измазала.

d| Гриша: – Где? Давай сюда свои пальчики, – облизывает пальцы Капитолине. Поднимает голову, густо краснеет. Перед ним стоит Галя.

c| Иванка: – Розовые…

11) Шестая глава. Гнусный праздник.

Ира Грехова подошла к двери номера и услышала глухие рыдания. Она вежливо постучала. Постучала вежливо чуть погромче. Постучала так же вежливо, но настойчивее, при этом ещё улыбалась всё время. Улыбка начала уставать. Из-за двери ответили: «Уходи! Я тебе не открою!», Ира подумала и не стала сердиться. Она тоном ведущего возвестила: «Привет, я Иришка, сплошной позитив!»

***

Весь день Галя скрывалась от Гриши. Решила уехать до срока, передумала, решила познакомиться с кем-нибудь незнакомым. Она ходила по городку и не знала, как и с кем познакомиться. Сказать просто – ты Серёжа, я Галя, давай дружить – неприлично, потому что кончилось детство. Но случился на грех незнакомец из Чекова, Константин, очень странный – появлялся и исчезал внезапно. Он был интересный, умный и какой-то как будто нервный. Он представился: Константин, и она звала его так, он её звал Галина, восхищался её умом, красотой и фигурой. Рассказывал интересные вещи, производил впечатление и нравился. Прогуливаясь кругами, они прошли мимо Гриши, и тот был несчастен. Тут Галя и поняла: отомстила.

***

Городок жил активно. Сила заявил, что он не хочет быть Силой, что теперь это Зло, и надо звать его так. Его не могли никуда дозваться, он просто не реагировал. Никто злом его звать не хотел, всем было смешно, а потом стало грустно, Сила был весельчак, а теперь некому было придумывать игры. Тогда Жанна взяла мегафон и под окном у Силы сказала: «А мне Зла не хватает!», на что Сила вылез к ней прямо через это окно и согласился играть.

***

Галя зашла в полупустую столовую. За одним из столов сидел Юра с новой избранницей. Она была хороша, моложава, тонкой кости, со вкусом накрашена и одета. Молчалива, скромна, знала цену себе и людям. Жевала сосредоточенно, наблюдала, кивала и слушала. А Юра говорил, говорил взахлёб, что-то пустяковое, судя по её серьёзному лицу.

– Ой, Галочка, вот сюрприз! – опомнился Юра. – Подойди, познакомься, это Инга, Ингуля. А это вот – Галя. Мы с Галей друзья, а с Ингулей мы любим друг друга, – он поцеловал её в щёчку. «Ну и корова, – подумала Галя. – Священная корова, невозмутимая, ленивая, эмоциональный импотент». Инга взглянула на Галю и мысленно послала её к чертям. Юра был рад:

– А мы вот обедаем. У нас спецзаказ, заливное из рыбы. Будешь, Галочка, рыбку?

– Да, но я не всякую рыбку люблю.

– А какую ты любишь?

– Краасненькую…

***

Ей вдруг стало тоскливо. Рядом те, кто не нужен, а кто нужен, тех нет. Гриша просит прощения, а ей как будто уже и не надо, как-то вдруг всё равно. Перенервничала, устала. Вообще она всегда любила всё разобрать – ощущения, эмоции, что от чего происходит. Вроде, всё было правильно, всё объяснимо. Всё было так предсказуемо, и недавно ещё она утешала Руту, объясняла ей, что обижаться бессмысленно, что это природа. Галя считала, что с ней такого произойти не может. Ей казалось, что она мудрая женщина, а теперь Галя плакала.

12) Нулевая глава.

Хотелось домой, под мышку, и тульского пряника. Не того, что продавали в магазинах Бологды, а настоящего, которым угостила в поезде Галю попутчица. Он был свежий, ароматно-медовый, и с повидлом из яблок. Такого нигде не купить, такой только с производства крадут. Но пряник хотелось от этого не меньше ничуть.

 В дверь постучали.

– Уходи, я тебе не открою! – Крикнула Галя уверенно. Вчера хрупкий мир её рухнул. Ну, не то, чтобы рухнул, а подкосился изрядно. Общаться ни с кем не хотелось, хотелось поскорее домой.

«Каша пожиже, – писала Галя в свой «Что-ни-день», – это 5-7 столовых ложек манной крупы и ближе к литру воды, так это чтобы ложкой хлебать. Погуще – это 8-10 или больше, манки, воды 0,6-0,8 и тогда это можно и ложкой, и вилкой, и порезать ножом и кусочки вареньем облить».

– Привет, я Иришка, сплошной позитив! – настаивали за дверью. Пришлось наскоро умываться и делать вид, что ничуть не расстроена. Выйти на лоджию, чтоб освежиться. И вообще, принять душ и переодеться в красивое. Наконец-то открылась дверь и обе женщины оторопели.

***

Галя уставилась за дверь в немом удивлении: перед ней стояла тётенька-туча, или, проще – ТТ, как прозвали её Галя с Русланом. Ира была удивлена не меньше. Она прекрасно знала все коллизии городка. Знала гордую Галю и падкого на сладкое Гришу, знала, кто с кем ночует, кто в ссоре, кто скоро поженится. Она могла дать полный расклад по каждому, и это при том, что они друг с другом до сих пор не все даже знакомы, а она сама почти не выходит гулять. По крайней мере, Галя её не видела с самого первого дня. Зато Грехова видела всех, всё про всех знала и вступала в игру как тяжёлая артиллерия. Знание не тянет карман и даёт преимущество. Вот сейчас тут горем убитая Галя… Но Галя была весела.

***

Грише было не по себе. Вроде бы – с кем не бывает, что уж такого, и всё же не по себе. И не очень даже понятно, из-за чего. Галя на него осердилась и не хотела с ним разговаривать. Гриша хотел объяснить, что всё было не так, что она просто не поняла, но она не желала и слушать. Григорий не сдавался. Он был растерян, как ребёнок, но мужествен, как солдат. Он улыбался, как ни в чём не бывало, говоря всем: всё хорошо. Он сказал: «У меня день рождение. Приглашаю всех вечером в клуб». И тогда все облегчённо вздохнули, и поняли, что всё хорошо.

13) Первая глава от сотворения мира.

Ира явилась по поводу Дня рождения Гриши.

– Он сказал, что ты его арт-директор, – пояснила она свой приход Гале. Гале стало приятно. Нужно было устроить праздник: организовать угощение, танцы и конкурсы. Всё, как водится для дружной компании. Галя ещё добавила:

– И торт. Пусть будет огромный-огромный торт. А из торта…

– Потом вылезешь ты, – подхватила Ира. Галя сказала:

– Но это будет сюрприз.

***

И сюрприз удался ей на славу. Зал был оформлен, красиво расставлены блюда, вино и бокалы. Развлекала Ирина Грехова. Гости вели себя немного скованно, но при этом достойно. Именинник сидел в мягком кресле и блестел, как медаль за отвагу. Горы подарков состояли в основном из цветов, сорванных в парке, фруктов из сада и пустячных дешёвых безделушек. Закатили огромный торт. Ира Грехова объявила, что сейчас, вероятно, и будет сюрприз. Торт был взрезан, и внутри оказалась большая бутылка домашнего – нет, не вина даже, а самогона. Ведущая растерялась, гости расслабились, Гриша повеселел. Галю на празднике так никто не увидел.

***

А Галя сидела в кустах и за всем наблюдала. И болтала с жанниным женихом. Оказалось, у этой стервы приличный мужик. И красив, и богат, и вот всем не Григорий. Деликатен, и щедр, и умён, и в беседе не скучен. Они с Галей сидели и наблюдали за тем, как отчаянно веселятся пьяные гости. Галя думала, Гриша её потерял, а Гриша был весел. Красивая Жанна была пьяна и флиртовала с Гришей. Пары перемешались и охотно менялись партнерами. Галя смотрела на этот блуд, и молча всех осуждала. «Дураки», подумала она про себя.

– Печаль, – отозвался грузин, тихо вошедший в парк.

– Печаль, брат, – ответил ему второй. Они посмотрели немного на окна, струящие свет и разные звуки, и молча ушли. Затем ушёл Жаннин друг и Галя осталась одна.

14) Вторая глава. Разлука.

Вот и настало время возвращаться домой. Галя ходила грустная, и ей казалось, что грустные все, но все просто отходили от вчерашней попойки, было всем тяжело. Юра провожал свою Ингу, на глазах у Гали смачно её расцеловывал, громко причмокивал, и косился при этом на Галю. Инга нехотя подставляла по очереди – щёчки, нещёчки и шейку, бормотала: «Мы же едем до Чекова, нацелуемся там ещё».

***

Счастлива была только Рута: она жила в соседней деревне. Провожая Егора, она предвкушала новую смену и нового жениха. Её сын, Женька, где-то за околицей, подальше от маминых глаз, страстно прощался со своей любимой Иванкой. Матери ничего нельзя было знать: она была слишком ревнива.

***

Везде, во всём замешана любовь, и желание быть любимым – во всех случаях одинаково, будь это любовь отца и сына, дочки и матери, или мужчины и женщины. И ревность одинакова везде. Рута ревновала сыночка яростно и с самого детства. Тем сильнее, что её бросил муж, бросил потом любовник, потом ещё череда случайных каких-то связей – никого не могла удержать. Только сын оставался с ней и любил её беззаветно.

***

Но сын подрос, и почувствовал что-то не то в отношении к нему матери. Понял, что ему нежелательно заводить отношения, даже просто встречаться. Но встречаться хотелось, ведь природа одна на всех, и от всех она требует своего. Жене хотелось девушек, женских грудей, и бёдер, и женского запаха, касаться платишек, видеть, как тонкая бретелька лифчика съезжает на плечо. И ещё целоваться, и от страсти дрожа, охватывать женское тело и к себе прижимать.

***

Галя хотела попрощаться с Гришей и не могла его найти. Всё утро искала его, и не могла найти. Решила было, что скрывается нарочно, но тут он появился, радостный, встал рядом с Галей, помахал рукой Инге и Юре. У Юры улыбка съехала немного набок, но он в ответ им тоже помахал, Инга равнодушно отвернулась, они сели в такси и укатили так чужо, будто здесь и не жили. Тогда Григорий Гале и сказал:

– Оставайся ещё на недельку.

– А что, места есть? – Удивилась Галя.

– Да, типа, есть местечко.

– Но у меня нет денег.

– Ты не волнуйся. Раз я предлагаю, значит, есть деньги. Всё оплачено. Но только на недельку.

Ах, «только»! Да если даже пару дней, и то как хорошо, а тут неделя!

– Останешься?

– Конечно!

15) Третья глава. Понаехали.

Домой Галя вернулась как все жёны в подобных случаях: без вины виноватая. Клим заметил расстройство жены и с расспросами не приставал. Галя страдала. Ей казалось: по-честному – надо бы разойтись. И начать всем новую жизнь: ей – без Гриши, Климу – без Гали, Грише – при своих сладостях. Ей очень хотелось поделиться с Русланом. Руслан мудрый, он дал бы совет. Но он выходил на связь изредка, очень коротко, им не удавалось поговорить. Галя страдала. Не могла ни на что решиться, смотрела с надеждой на мужа: вдруг и он знает всё. Наконец он сказал: погоревали, и хватит. Давай жить дальше.

***

Не успел городок опустеть, как наполнился вновь. И опять началось: давка в столовой, заселение в номера, шум и гам. Галя осталась с радостью, из-за семи дополнительных дней витаминов, солнца и моря, но вовсе не из-за Гриши. Хотя уверяла себя: «конечно же, из-за Гриши!». В свою очередь, Гриша оставил её по вполне меркантильной причине: он испытывал вину перед ней. А путёвка была куплена для жены, но она не приехала, на работе аврал, и она пропустила неделю. Таким образом, он скинул груз грустных дум и вздохнул с облегчением.

***

Но лишняя неделя в санатории не была Гале в радость. Погода испортилась. Люди были другие. Высокомерные, злые. Как ни странно, Гриша быстро нашёл с ними общий язык. Они Гришу хорошо принимали, потешались над ним, неприятно разыгрывали. Как ни странно, Гриша был этому рад. Он относил этот смех на хороший счёт. Он представлял себя весёлым, занятным и умным. Остроумно шутил и беседовал на житейские темы. А они потешались над ним и Гале было Григория жаль. «Дураки, вы все дураки!», хотелось ей крикнуть, но она понимала: если крикнет, то будут смеяться над ней.

– Они над тобой издеваются, Гриша.

– Что ты Галя, они же мои друзья.

– Ну мне же со стороны виднее.

– Ты везде видишь заговор, Галя. Они хорошие люди.

***

Гриша был очень рад. Он каким-то внутренним местом понимал, что и Галя права, но знал также, что эти люди – свои. Что с ними можно не притворяться, а притворяться Гриша устал. Не дом отдыха, а дом морали какой-то. И в последний день, перед отъездом Гали, он совсем уж расслабился, и во время игры задрал юбку у молодой девицы, собой остался вполне доволен, а Галя – даже не закатила скандал. Она уезжала домой и от этого было легче. Гришу решила забыть, однако, волнение, им вызванное, всю её всколыхнуло. Она не узнавала себя. И совсем себя не понимала: уезжала от Гриши – радовалась, возвращалась домой – грустила. «Это осень», решила она. «Это переносы» – заверил голос в её голове.

16) Четвёртая глава.

Клим и Галя Тарасики встретились уже повидавшие виды, уже знающие, что можно хотеть от жизни, чего нельзя, потому зажили скромно и счастливо. Скромно – из-за достатка, счастливо – от того, что наконец друг друга нашли.

По большому счёту, они жили как все. У них были друзья, которые звонили им, чтоб убедиться, что у них дела идут лучше, чем у Тарасиков; были друзья, которые всегда могли помочь в трудный час, но никогда не хотели, потому что кончилось детство; были просто знакомые, которые иногда помогали и не требовали дружить.

Были у Тарасиков и родители, к которым благодарность тем сильней, чем они дальше. Не было – дома, детей и постоянных доходов. Было, зато, кому сказать: едь осторожно, спасибо, спокойной ночи. И где б ни был один, он всегда знал, что второй его ждёт. Так и жили они друг для друга, считая, что это и зовётся настоящей семьёй.

***

– И запомните, девочки: вы снимаете хрень! – начал свой урок Игорёша. Галя раскрыла глаза широко, Марьяна согласно кивнула, Зина густо зардела, а Наташа хихикнула. Игорь был доволен собой. Он был увядший красавец, женщины смотрели на него с состраданием, и только на этих занятиях – с уважением и немного со страхом. Фотошкола, которую он открыл (а по факту – насобирал стареющих, страдающих неврозами и недостачами любви и секса женщин), позволила ему наслаждаться безбедной жизнью, картинами а-ля натюр (точнее говоря – под видом съёмок «ню» смотреть на голые тела, при этом сокрушённо причмокивать: «Да, не орёл ты, Галка, не орёл») и завести ребёнка.

Он рассматривал их папки с содержимым как ассенизатор с многолетним стажем. Закатя рукава толстенного свитера, связанного одной из поклонниц, он нырял в глубины бессознательного своих «девочек». «Так, вот эта вот пойдёт на сайт, – бормотал он в верхнюю губу. – Молодчага, Зина». Из марьяниной нарылось пара фоток, у Ванюшки на сегодня ничего, у Наташи несколько отличных, похвалил, «а теперь посмотрим, что у Гали».

***

–Что я покупаю? В смысле, из еды? В общем-то разное. Но!:) Я жила на Украине. И привезла оттуда безмерную любовь ко всяким плотненьким вкусняшкам. Типа: вареники, картошечка во всех видах. Борщ. Борщ – это штука такая, что она сытная, густая и витаминная. Туда можно много всего напихать. Когда говорят, что ты борщ неправильно готовишь, то не верь этим людям, потому что борщ всегда правильно, лишь была бы в нём свекла. И всё, остальное по вкусу. Картошка, морковка, лук, помидоры, сладкий перец; ещё, если весной – ранним летом, то можно ботву свёклы и моркови порезать. Фасоль. Любую, консервированную, сухую, стручковую; капусту: белокачанную, брюссельскую или цветную, а можно все вместе. Огромную кастрюлю сварить, и чем больше ингредиентов, тем вкуснее.

Жареный баклажан по вкусу похож на грибы, но это если не снимать кожуру.

Если осталась пюрешка, то добавить в неё муки, нащипать галушек и сварить, как вареники, в подсоленой воде. И к ним нужен соус. И это очень плотненько, с этого можно очень поправиться.:)

Огуречный салат: натереть на крупной тётке, соль и растительное масло, и чёрный молотый перец. Это цимус!:)

17) Пятая глава.

Гриша прислал "открытку".

После некоторого затишья по отъезде из Городка они стали переписываться.

– Гриша, что это? – Устало вздохнула Галя.

– Открытка. А ты что, не видишь? – Гриша, как всегда был весел и лучист.

– Аа, молодец… Ты наверное, освоил Фотошоп, несколько часов сидел, подбирая фоны и кисти, компонуя стили, играя шрифтами… Сохранил в формате тифф, после сжал в джипег и залил на файлообменник.

– Не-ет, я просто установил приложение, выбрал красивую картинку и нажал "отправить всем", вот и всё, – поделился радостно Гриша. – Это мне Ирка Грехова лайфхак прислала, а я и не знал, что так можно.

– Понятно. А я думала, что это твой креатив.

"Дружит с Тучей", – неприятно царапнуло Галю. Впрочем, почему бы нет? Может, он со всеми дружит, и что? Ко всем ревновать? Галя тоже бы могла дружить. Если б люди были чуточку лучше – добрее, открытее.

– Да о чём ты, Галя? Я понятия не имею, что это такое.

Гриша искрился радостью. Этот человек был по умолчанию счастлив. И кто знает, почему…

То ли дело было в наследственности, то ли в месте проживания, но Гриша был здоров, удачлив, и легко относился к жизни, и она отвечала тем же. Жил он в Абы-Каке, небольшом городке Хакасии. Воздух был в то время чист, вода вкусна и прозрачна, горы поражали простотой и гармонией. Это не давало ей покоя: "посмотри, какая красота, надо что-то с этим делать!" Гриша успокаивал её внутреннего ребёнка: "Надо просто этим жить, Галя", и показывал пример. В сорокаградусный мороз купался в проруби, с друзьями, весельем и шутками; катали с соседом жён с гор на санках; ездил на раскопанный Калбыкский курган, трогал камни, – на удачу; наконец, завёл любовницу. И всё это он проделывал легко и свободно, не задумываясь, будто всё это умел, как кататься на велосипеде. Когда едешь, ведь не думаешь о том, как педали крутить, а смотришь на дорогу, и всё внимание ей. Галя же крутила педали ВСЕГДА.

Всё же он своим задором сумел её раскачать, она оттаяла и "простила" ему открытку, которая была и не открытка, и не ей, и не от сердца.

Они чатились, и эсэмэски тренькали «динь-динь-динь», и градус сексуальности только начал нарастать, как вдруг Галя услышала… громкий, отчетливый и протяжный во времени ЧМОК.

– Гриша, что это?! – Воскликнула потрясённая Галя. На мгновение он растерялся.

– Иришка поцелуйчик прислала… Галя, что с тобой?..

***

Молодая Наташа встречалась со старым Игорем. Им было тяжело друг без друга. Стареющим людям нужно вдохновение, новый вдох жизни, свежий взгляд в этот мир. Людям, жить начинающим, открывающим мир, нужен опыт стареющих. Они просто были друг другу нужны. Ведь главное не в том, чтоб вы были одинаковы, а чтоб то могли дать друг другу, что бы вам было нужно. В этом секрет философского камня, отливающего отношения в золото.

***

«Это переносы!» – заявил Мозговой, безапелляционно, напористо и авторитетно. Галя негодовала. «Понимаешь, мне как будто в позвоночный столб ледяной воды налили», – поделилась она. «Да выбрось ты это. Из головы, из жизни, из своего Мира. Ты это можешь». Галя уставилась в зеркало: «Кто ты такой?» – изумилась она.

18) Шестая глава.

Таня растила дочку. Тяжело и много работала, экономила на всём. Это «всё» составляло: косметический ремонт, электричество, мебель, качество одежды.

Исключало оно следующее: качество еды, кино и пиво, личное здоровье, ребёнок.

Под понятие «ребёнок» входило многое. «Мать» ребёнку обеспечит всё, что нужно ребёнку, которым была эта мать. Таня покупала игрушки. Нарядные куклы, которых сама и расчёсывала и одевала. Покупала раскраски, и требования к рисованию были настолько строги, что нельзя было выйти за край. Выбивала в санаторий путёвки, для лечения ребёнка, естественно (у неё же насморк! Она ночью СОПИТ!). Образовывала культурно: вывозила в Москву на балет и в художественные музеи, записала в пять разных кружков – по занятию на день, кроме выходных. Был тут и балет, о котором Таня в детстве мечтала, и художественная гимнастика, и скрипка; языки – английский, немецкий, французский («у ребёнка память способна запоминать много языков сразу, и чем раньше начнёшь, тем они быстрее усвоятся»). «У ребёнка нет понятия усталости, – объясняла она всем. – Она может целый день что-то делать, быть активной, просто нужно виды деятельности менять». Также гордость представляли шахматы.

– Представляешь, они могут целый час сидеть, учить одну партию. Не играть, фигур не двигать, просто сидеть, смотреть на доску, – хвасталась она подруге, заплетая дочери хвост.

– А зачем это им?

– Не знаю, так их преподаватель учит. Шесть занятий прошло, они всё одну партию учат.

– Ну, не знаю, что сказать на это…

Таня сама не знала. Просто принимала, как данность. Интересно, как учили шахматистов играть – Таль, Ботвинник, Лужин…[1]

– Анна, соберись уже вместе! – раздражённо крикнула Таня.

– Вместе с кем?

– Соберись в одном месте, дура.

***

cолоно хлебавши

Заживает – начинает жить, возрождается

Крайний – последний, конечный (от слова «край», за краем – начало другого)

Последний – последующий (от слова «след», следовать далее так же)

Техника – умение делать то, что хочется

Кармушка – привязка к миске с едой, алгоритм, наказание за ослушание, карма

Мироприятие – принимание мира с готовностью

Везувий – кондуктор, проводник, сталкер

***

Про Руслана Клим догадался сразу. «А ты об этом напиши, – посоветовал он жене. Сочини стихи. Или песню».

За Уральским хребтом, на краю предгорной равнины, у истока великой Оби

вырос город. Он величествен и прекрасен, как и всё, что возводится с душой, и по совести и по замыслу, и по плану творца. Он самобытно красив. Возводился на Месте Силы – вихревых потоков, совершающих обмен между бесконечностью и точкой взрыва. Мистицизм архитектуры, Рерих и Денисова пещера. Близость с первым поселением людей. Историчность, дикость, вольность.

Это Буйск. Здесь жил Руслан Похмелин.

Признаться страшно лишь себе,

О чём листва всердцах трепещет,

О чём дожди по окнам хлещут

И шепчет рожь при молотьбе.

О чём кедровая слеза,

И соловья бесстыдны трели,

И что хотел на самом деле

Ты мне сказать, ты мне сказать.

«Да уж, – подумал Клим. – Не помог совет, бывает», – возвращая тетрадь со стихами. Галя на него накинулась:

– Я же говорю, что не умею писать по заказу!

– Да нормально получилось. Это даже не стихи, это песня.

– Издеваешься?..

– Да никто не заставлял, просто думал, что тебе станет легче!

19) Седьмая глава.

Пьянела волею река

И спотыкалась о пороги,

Несла хмельную горечь многим,

Что одному лишь дорога,

И одному была мила,

Но не его хмелём поила.

Несчастных много погубила,

Лишь одного уберегла.

Руслан не разбирался в поэзии. Так считал он сам про себя. На самом деле разбирался, и очень круто: он любил город Буйск, любил настолько, что не мог осознать. Это чувство неясно откуда идущей ломоты и томления, неприятное тем, что сочетать его с этой жизнью нельзя, он старался глушить. Баня с бабами, водка – обычный набор; да вот сам Руслан вовсе не был обычным.

– Спасибо, Галя, большое. Я не ценитель поэзии, не могу сказать про качество, но мне очень, ОЧЕНЬ приятно.

***

Принц Нуада Лунный Меч быстро щёлкал по клавишам. Его пальцы порхали как невесомые бабочки, лишь слегка касаясь чёрных лепестков электронного Лотоса. Он терпеть не мог людей, которые сильно тычут в кнопки. «Ведь достаточно её слегка прижать, она такая чувствительная. Вот попробуй, увидишь» – уверял он свою подругу. Та пожала плечами, обняла его, прижалась щекой, помурлыкала на ушко, поласкала языком. Он разнежился, наслаждения должны были слиться в одно, но им что-то мешало. Он искал в цифровой бесконечности неизвестное Нечто, Ответ на Вопрос, и две разных Стихии устремились навстречу друг другу… Вихрем промелькнула одна, сверху вниз, по спирали, а вторая поднялась ей навстречу, прямая, как меч. Замерла вся Вселенная в ожидании взрыва Сверхновой… Напряжение почти достигло пика и стало плавно спадать. Будто туча, пометав грома и молнии, так и не пролив дождя, укатила вперевалочку мимо. Наступила Пустота и неприятная лёгкость.

– Это пиздец, – воскликнул Принц и заплакал.

***

Государство

придумайте и введите название.

подтвердите, что это ваш собственный выбор.

подтвердите, что вы уполномочены, полноценны и дееспособны.

клик-клик.

выберите пространство.

начинайте создавать.

20) Восьмая глава.

Все города похожи один на другой. Небольшое сообщество, поддерживающее само себя. Порождающее и сжирающее. Генезис и аутолиз. Город – организм, город – орган. Он привязан венами, артериями, брыжейками к другим Городам. Люди думают, что они строят город и меняют его. И они отчасти правы. Потому что это ими правит Город. Он решает, куда и сколько ресурсов направить. Город-организм, с Центральной Нервной Системой. Люди в нём кровяные клетки, переносящие воздух и питательные вещества. Всяческие идеи. Производящие вредное и полезное. Перемещающиеся из города в город, иногда не понимающие, что ими движет. Ими движут Города.

Москва из такого ракурса предстаёт скоплением нервных клеток, образующих мозг. Галя "видела" свой Город. И хотела в другой. ВотЧо был мал для неё. И окрестности тоже. КостьРома, Гостюнино, даже ЧерепОвцы. Галю привлекала СтоЛИЦа. Той своей частью, нарядной, что она выставляла напоказ. "Знаешь, как звучит "Москва" по-китайски?" – спросила она Константина. Он в ответ промолчал. "Мо-Сы-Къ. Похоже на мозг". Костя слишком знал Москву, чтоб она вызывала восторг.

***

– Ак чё, Галя, погода то как там, мерзкая?

– Неет, хорошая. Как раз по тебе.

– Растаяло всё, слякоть?

– Нет, подмерзло немного.

– Подмёерзло?! Ну бляать… – воскликнула Фаня и с отвращением посмотрела в окно.

Фаня работала поваром. Она отучилась три года в училище и очень этим гордилась. Поварам, что приходили после трёхмесячных курсов, она не доверяла и изживала их со «своей» кухни. Ну а как иначе. Ей она отдала «свои лучшие годы». Наработала свой порядок и опыт. И теперь какая-то кто-то будет приходить и учить? Будет что-то готовить по-своему? Вот уж дудки.

Фаня яростно и гневно тёрла морковь.

– А она какой водой макароны-то промывала, где кипяток-то брала?

– Из-под крана.

– Сырой водой промывала?! А потом дети задрищут, родители скажут – я виновата. Ну бляать… А что ещё она делала?

– Ой, не знаю. Я не слежу, моё дело посуду мыть.

– А, ну да, конечно, – Фаня встрепенулась, оправила колпак перед зеркалом, и сложила губы куриной попкой. Магдалина Дак. Красотка. Она одёрнула фартук, осмотрела себя в зеркале кругом и вышла за дверь. Галя облегчённо вздохнула, принялась за уборку. Заглянула заведующая:

– А где Фантазия Африкановна?

– Не докладывает.

– Что? Куда? Еду не докладывает?! Не может быть!

– Куда ходит, не говорит.

Заведующая скрылась за дверью.

***

– Мам, ты ешь куриные какашки, – сообщила вдруг Анна. Таня с Наташей переглянулись. Мать прикрикнула:

– Вообще-то мы за столом!

Наташа развеселилась.

– За столом едят куриные какашки, – уточнила девчушка.

«Сучка», – подумала Таня, глядя этому монстру в глаза. Дочь не отводила взгляда, отвечая ей кроткой улыбкой и надменным выражением лица. Проклиная свою зависимость друг от друга, обе грели ненависть на огне подавляемых эмоций.

– Поела? Руки мой и иди в свою комнату. Взрослые будут общаться.

Анна встала и вышла, позой выражая протест подчинению грубой силе, посмотрела на взрослых с улыбкой. У Тани по спине пробежал холодок. Она подвинула ближе к подруге фаршированные яйца и сменила волну:

– Ну так что там твой Игорь? Развёлся?

– Как же, жди. Не только не развёлся, он ещё и с женой в Тоскану летит.

– Что?! Везёт же… Не в Египет, не в Турцию. А в Италию, опупеть. А тебе даже на местный санаторий денег не дал.

– Ой, да что там санаторий, он мне за встречи-то уже не платит почти. Я в его фотокружок хожу только из принципа. Мне это не интересно, и снимать я не умею.

– В смысле, как не умеешь? Ты такие классные фотографии приносила.

– Ну, а ты заметила, что я вас никогда не снимаю? Типа, времени нет, или кончилась плёнка. Ну так вот, эти фотки он сам наснимал. Так, для галочки. Чтобы я не с пустыми руками ходила. Поначалу прикольно. А сейчас надоело уже, и мне и ему. Надо что-то завязывать, или с ним, или… – тут она уронила яйцо, и оно прокатилось по полу, рассыпая содержимое.

– Яичко упало и не разбилось, – закончила Таня.

21) Девятая глава. ИмяРек.

Имя Галочки абсолютно соответствовало несомому смыслу. Её родили на свет потому, что так надо, не задумываясь над тем, что будет делать в мире этот ребёнок. Точнее, кому он тут нужен. Просто, чтоб было «как у всех», – ну, а разве у кого-то иначе?

Игорёша был седьмым ребёнком в небогатой и недружной семье, и его из экономии отправили жить в интернат. Проходя мимо ненавистного здания, он рассказывал Наташе: лучше бы я жил без ужинов, без спортивной площадки и даже спал на полу, только дома.

Наташа его понимала, она тоже росла в многодетной. Правда, в их семье царила дружба и взаимная помощь. Предки-алкоголики строгали детей-буратин, выполняя производственный план пятилетки. Дети же, эти братья и сёстры, неизвестно где впитали выгодность взаимной поддержки. Защищали друг дружку от чужих, от нападок соседей, опекунской комиссии, от подпивших родителей и мать от побоев отца.

Тане нужно было взять у матери какие-то вещи. Она к ней нагрянула вместе с Галей, потому что собирались после по общим делам. Мать Татьяны хлопотала вокруг них, изображая образцовую мать: «Галочка, хочешь чаю?» Галочка кивнула, получив неприятный по вкусу чай и до камня высохшие конфеты. Таня ей сказала: «Ты не верь, она притворяется. Ей на самом деле жалко, и хороший чай она тебе не нальёт». Мать всё это слышала, но и бровью не вела, продолжая хлопотать возле Гали. Таня усмотрела в этом коварный план, и поспешила сделать всё, что нужно, быстрее. «Ведь она до сих пор на меня обижена, – вдруг пожаловалась Танина мама. – Говорит, что я в детстве скакалкой её отхлестала. А ведь этого не было, не было, я тебя никогда пальцем не трогала», – завершила она, обращаясь уже к дочери напрямую, для чего и был придуман экспромт. «Ты зачем на ребёнка столько тратишь?» – продолжала она по накатанной. «Все эти кружки, балеты… А шуба? Семилетнему ребёнку и такая дорогущая шуба! У твоих сестёр детишки ходят без сапог, а уже скоро морозы…» Она пихнула Тане пакет с дряблыми кабачками: «Вот, возьми, хоть пожарите дома». Этого Таня стерпеть не смогла: «Я тебе что, помойка? Отдай своим любимицам, пусть у них побудет радость!» – они выскочили из квартиры, Таня – пыша гневом, Галя с облегчением.

Женя жил в семье богатой и был единственным. Родители его разошлись, но продолжали общаться. Регулярные подарки в дни рождения, походы в киношку с отцом, шопинги с мамашей, туры, круизы, машина к окончанию школы, дорогущий компьютер, а по сути – собственный сервер. Женя развивался не по годам, он был компьютерный гений. Электронный мозг для него был интересней окружающего мира. Нежный и ранимый интроверт уходил в свою нирвану, прячась от нещадной лжи отца и матери, показной любви и обязательной заботы. Женя был зависим, потому принимал как есть: деньги – равноценно – любовь.

***

«Я налила полкотла воды, плюхнула туда достойный кусок мяса, и поставила на огонь. Мяско у меня без кости, без жира, без сухожилий и белых прочных плёнок. Связки и сухожилия, уварившись, превращаются в гелеобразную густую субстанцию, которая даёт к тому же неприятный привкус бульону. Плёнки-фасции в мясе – то же, что шелуха от семечек в подсолнечной халве. Нет, всё это не нужно, конечно.

Я вышла в огородец и набрала овощей, рядом в ручье их омыла. Дома разложила в нужном порядке. Натёрла клубни моркови и свёклы в большую сковороду и поставила на плиту, медленно жариться на растительном масле. В маленькую сковородку репчатый лук порезала кубиком, отправила на плиту, ближе к краю. Вскоре лук уже дал свой аппетитный запах. Я добавила к нему дольки томатов.

В котле мясо варится медленно, плавно. Запахи смешались и слились воедино, как разные голоса в одну песню.

Морковный лист – душистый и пряный, свекольный – яркий, густой вкус и цвет. Я собрала ботву моркови и свёклы, порезала всю, от стебля до листьев. Отставила доску с ботвой в сторонку, нашинковала капусты в отдельную чашу, и ещё в одну – настрогала картошки. Соломкой нарезала большой сладкий перец, отделив плоть от семени. Выловила мясо в небольшую кастрюльку и накрыла льняным полотном. Всыпала в котёл ботву, погодя загрузила капусту, картошку и перец, после – свёклу с морковью и лук с помидорами, хорошо утомлённые. Дала всему закипеть, подружиться, нащипала туда укроп и петрушку, ещё минута-другая – и всё.»

***

Галин «Что-ни-день» из дневника превращался в острый и бурный роман. Прохладные отношения с мужем заменила горячая дружба с едой. Она сочиняла рецепты. Как сварить из очень дешевого. Как из дорогого не испортить и не переборщить. Как в любом случае сэкономить. Как всё упростить от граммов до стаканов, штук и чайных ложек. «Что-ни-день» грозил стать фолиантом, а то и бестселлером.

22) Десятая глава. Кинул, как Могол.

Игорь встал, застегнул ширинку.

– Нет, так нет, моя Королева. Будешь чай? – Наташа качнула головой. Это не означало ни да, ни нет. Это означало, что до чая ей сейчас как до японских сепуку.

– И гони мне денежку за прошлый раз.

– В прошлый раз у нас не было.

– Ну, ты сам виноват. Видно, ты уже старенький. Ты уже не мужик… – Это был ментальный удар по яйцам. Игорь взвыл.

– Пока у меня есть хоть один палец, я могу называться мужчиной! – Наташа глянула с недоумённой усмешкой на поднятый Игорем палец. Он был стар, узловат и сильно прокурен. Плюс ещё ко всему искривлён из-за давней производственной травмы. Игорь заметил промах, но позиций не сдал. – Это сказал француз! А они знают толк в сексе, – Наташа расхохоталась.

– Люби меня по-фrанцузски, – пропела она и её картавое «r» как обычно, добавило шарма.

Наташа была миловидна, и это был её туз, причём единственный и козырный, а в рукаве – одни двойки. Потому она всегда ходила с туза, а вот крыть было нечем.

– Я теперь жену по-итальянски люблю, – заявил Игорёша и красиво выпустил дым.

– Не поняла? – Растерялась Наташа. Хотя всё она поняла, но взяла сигарету, прикурила изящным жестом, контролируя позы, любуясь собой – и продумывая способ реванша.

– Вот, билеты на самолёт, – Игорь протянул ей две длинных полоски.

– Два? А дочку ты с собой не берёшь?

– Нет, Дарину мы оставим у бабушки.

Онидули дым тонкой струйкой, оба глядели с прищуром, были будто два скорпиона, что готовы ужалить друг друга, выжидая удачный момент.

– Ладно, кати к своей вишенке, да не споткнись по дороге, – Наташа быстро подхватила с тумбочки тысячную купюру и двинулась к двери.

– Погоди, это жене на такси! – сделал свой ход Игорёша. Наташа в ответ показала средний палец.

– Натан, у меня нет больше налика!

– Ты ж мужчина. Добудь.

***

Папки с фотографиями, приносимыми на проверку, все называли «1», «2», «3». И только Галя называла их «мимо-за», «корзинаки», «ге(мор)рой».

– Мне нравятся названия твоих папок, – честно сказал Игорёша.

– Мне самой они нравятся, – скромно потупилась Галя. Скромно – от того, что сейчас он пройдётся по фоткам, а они были не ах, это знали они оба. Фото были как попало отсняты, будто человек вообще не думает головой. Будто ему дали задание, угрожая жестокой расправой.

Игорь их учил: «Не думайте головой. Выходя на улицу, подготовь свои инструменты: 1) Выставь диафрагму; выдержку можно менять, но снимай на одной дыре. Так быстрее считать. 2) Продумай концепт. Может, это будет серия, может, просто альбом, но обязательно продумай тему. Загодя. Дома, с чашкой кофе, думай, думай, соотноси, какой свет сегодня, был ли дождь, о чём будут думать люди, возвращаясь домой, какими улицами ты будешь шлындать, или до какого места дойдёшь. Всё продумай наперёд. 3) Надевая ботинки, закрывая дверь на ключ – скажи себе стоп. Не произнося, просто выбрось это лишнее, и ступай. Запрети себе мысли. Просто смотри. Смотри объективом. Смотри три к четырём [1]. Смотри квадратом [2]. И когда всё совпало – сделай «щёлк». Это будет Оно (пасс руками), вдохновение, это будет взгляд Божественного через вас.

Галя поняла это буквально. Нет, она всё правильно поняла. Игорь знал. Иногда она приносила такое, что он не верил глазам. Не пора было падать ниц, но муравьи по спине бежали, и с тяжёлым грузом на плечах. Это можно было сделать либо совершенно случайно, либо перед ними был гений. Во второе ему верить не хотелось. Гений в ВотЧо был один, и это он, Игорёша. Пусть пока не признан. В одиночку всегда трудно сражаться. Но он много трудов потратил, много опыта накопил, в разных сферах жизни и деятельности. А она придёт и будет «просто снимать». Впрочем, можно выставить как свою протеже. Как свою ученицу. Если будет, что выставлять.

На свой сайт он ей позволял выставлять, однако, не лучшие фото. Лучшие они копили в папку «hero-in». Нельзя, чтобы раньше времени кто-то что-то просёк. Каждое выставляемое на ЕГО сайт фото учениц его школы строго с ним обсуждалось. Более того, существовал негласный запрет на многие действия: смотреть телевизор, слушать радио, читать газеты. (у вас что там, секта какая-то?) Слушать попсу, разглядывать глянец, читать «Vogue» и «Glamor». Комментировать фото без его одобрения. Ставить фоткам оценки без его указаний, кому. Выставлять свои фото на любых других сайтах.

– А вы «Сто лет одиночества» прочитали? – Он ещё задавал смотреть фильмы и кое-что почитать. Делал с ними гимнастику – для расширения сознания и развития разных центров.

– Прочитали. А Галя даже написала стихи.

– Хорошо, давайте послушаем, – Игорь радостно потёр руки, предвкушая реванш.

Гале было неловко и трудно. Она прочла стих одногруппницам, их реакция была разной. Иванна деликатно промолчала, Зина выразила вежливый восторг, а Марьяна, в её духе, фыркнула и сказала: «Я такое писала в пятнадцать лет», и небрежно сунула листок обратно. Но реакцию Игоря она могла угадать, и читать ему стихи не хотела. Но он её поддержал:

– Что ты, Галя, давай. Творческий человек развит многосторонне, и проявлять себя в чём-то одном не имеет причины. Поделись, мы тут все свои.

Галя не поверила, но уступила натиску авторитетов. Голос её присел от волнения.

Я цепом молотило рожь,

Топором вырубало лес…

Она посмотрела на Игоря, – стоит ли продолжать, но он был непроницаем, и она дочитала стихи, всё сильнее краснея и ругая себя за детское желание хвастаться, за желание получать похвалу и оценки.

И поймёшь, что назад – нельзя,

И узнаешь – вот и оно…

Галя подняла с пола взгляд и осмотрелась вокруг. Прилежные ученицы обсуждали планы на выходные. Игорь сделал жестом «почти фейспалм», посмотрел значительно на Галю и прочёл в ответ:

Вот опять окно,

Где опять не спят.

Может – пьют вино,

Может – так сидят.

Или просто – рук

Не разнимут двое.

В каждом доме, друг,

Есть окно такое. [3]

Это было ей одной, она поняла. Это был дурацкий мат. Кроме них никто ничего не понял.

– Ведь поэзия… стихи… они должны проницать. Вот такими словами. Некричащими. Наповал. Охватили, и создали вокруг мир. Это перенос (Галя вздрогнула), мгновенный, в этот мир, где два влюблённых, и где ты стоишь и смотришь в эти окна…

Галины щёки пылали багрянцем стыда. Игорь взирал на неё Победителем, презирающим жертв. «Что же делать», – подумала Галя, «Беги, – отозвалось в голове. И не забудь послать его в жопу». Галя облегчённо расплакалась и вышла за дверь.

***

Игорь поглаживал глянцевые билеты.

– Что, вину заглаживаешь? – Заглянула на кухню жена. Игорь только рассмеялся. Врать им было никчему, оба были прошиты не первому разу. Но начало разговора говорило о том, что она хочет ссоры.

– Что-то случилось, родная?

Ольга закусила губу.

– Ещё нет.

– Ну, так мы собираемся, или как? Через полчаса машина подъедет.

– Ну и пусть себе едет, мне-то что, – она почувствовала опустошение, нежелание ругаться, усталость, желание закрыть эту реальность в большую коробку, склеить скотчем и уйти. Создавать себе другую реальность, заново, и не повторять уж впредь предыдущих ошибок.

Игорь осторожно встал, поставил чайник на газ.

– А хочешь кофе? По-турецки. Как я его делаю. А? – Игорь знал, как жена любит кофе по рецепту, что Игорь где-то нашёл. Турку нужно натереть зубчиком чеснока, всыпать кофе, воду влить, и согреть на раскалённом песке, постоянно помешивая его. И, не доводя до кипения самую малость, разливать.

– Ничего я не хочу. – Она отвела его руки, тянувшиеся обнять.

– Оль, ну что с тобой, – он обеспокоился уже серьёзно.

– Ничего.

– Ничего?? Тогда давай не будем портить настроение друг другу перед полётом. Всё ж нас ждёт прекрасный отдых в прекрасном месте.

– Нас? Уверен, нас? Ты теперь с этой школой, с этой штаб-квартирой своей…

– Оля!

– Если дома и бываешь, то зависаешь на сайте. И всё дрючишь, дрючишь, дрючишь этих девок своих…

– Ольга, уймись. Это низко, где ты таких слов набралась! Это нас недостойно.

– Про меня и дочь уже совсем позабыл. Это – нас достойно?! Нет, я многое понимаю. И я много терплю. И я знала, с кем сходилась.

– Ты моё Терпение, Оленька, я целую твои пальчики, Мать моего детёныша…

– Иго, прекрати! – Игорь вздрогнул. – Больше я не вынесу, понимаешь? – Вдруг спокойно сказала она. – Это будет длиться вечно, пока ты не наиграешься, а эта игрушка ещё нова для тебя. Жизнь проходит, и её нужно жить.

– Мы её живём, моё Гнёздышко.

– Нет, её живёшь ты. А я – соглядатай.

Игорёшу тоже это начало донимать. Оля ковыряла червоточину, и его энергия уходила и не успевала восстанавливаться. Он почти иссяк. Как все «родные люди», они умели причинить друг другу острую боль. Знали потайные места и лазейки. И жена недаром назвала его Иго. Это прозвище пошло от Галки, от названий папок с фотками. Впопыхах она недописала его имя, скидывая на рабочую флэш-карту. И оно прилипло намертво. Наконец ему пришлось сказать, что это прозвище ему неприятно, и вслух его упоминать перестали. Но дурацкую фамилию Татарин он сменить не мог.

– Ладно, пережили этот момент. Давай, я буду только с тобой. И не буду думать о работе, фотошколе и девочках…

– Знаешь что, иди ты в джакузи. А ещё лучше – в турецкие бани! [4] – Ольга прихватила небольшой чемодан со своими вещами и хлопнула дверью.

––

1. Соотношение сторон у кадра формата 35мм плёнки.

2. Плёнка «средний формат».

3. Марина Цветаева.

4. Нет, это не созвучно с фамилией прототипа.

23) Одиннадцатая глава. Три сестры. [1]

Галя спешила к Татьяне. Поделиться новостями, выслушать новости, решить, как жить дальше. Под ногами хлюпала и разъезжалась осенняя грязь. Галю повело куда-то в сторону. "Мозговой", – раздражённо подумала Галя.

Мозговым она звала друга, который появился незримо где. Переговоры велись через мозг. А где он жил-обитал, Галя вовсе не представляла. Он уходил, возвращался, отлучался, подолгу не давал уснуть. Рано утром будил, был нежен, хрупок, игрив; внезапно зол, раздражителен, агрессивен. Наводил порядок и шороху, учил её хорошему и плохому, хвалил и ругал, превозносил и заискивал, унижал и причинял очень сильную боль. При этом он уверял, что "боли нет, нет страданий, это всё у тебя в голове. Выкинь лишнее, как хлам, как мусор. Будет Пустота, будет место на диске. А пока – твоя оперативка забита, отсюда и боль". Он слал ей картинки, сны, отрывки мелодий. Иногда идеи, но настолько необычные, что, Галя, повинуясь первому порыву вскочить, бежать и делать, опоминалась вдруг, что ей уже не двадцать, что нужно каждый день делать дела, есть еду и работать работу. Потом, вдогонку, она ещё доразмышляла, донаходила несколько важных причин, и всё это настолько быстро, что от возникновения идеи в голове до принятия решения не успевала снять таза со стула. А он куда-то вечно спешил, торопил и Галю, делать быстро-быстро, но делать-то что? – она толком не знала. Он бранился, торопил, огорчался; она плакала, не понимала и хотела помочь. Он прощался навсегда, она плакала, смирялась, а потом всё начиналось сначала.

***

– Я ему сказала, что мне нужна семья и ребёнок. И что я не подросток, чтоб меня вкусняшками задабривать. Он Марьяне крутые фотики продаёт.

– Так он же ей не дарит, а продаёт. Притом, втридорога.

– Минольту, Лейку, Rолляй…

– Да ведь ты и снимать не умеешь, так зачем тебе фотик!

– Он её облизывает, ты бы видела как, а мне поrой и хамит.

– Он с неё имеет деньги, Наташа. А с тебя только секс.

– Только?! Ты поди, найди такой секс! Знаешь, как со мной классно. Я такие штучки делать умею… Меня бrат научил.

Таня перестала тереть морковку. Посмотрела на Наташку, но не только с изумлением, а где-то там, в глубине, по за толстым стеклом линз очков, с долькой зависти.

Наташа была даже не просто миловидна, а хороша. Или даже красива. От отца восточных кровей она приняла смуглый цвет кожи, тёмный волос и монгольского типа глаза. Восемнадцать ей дарили чистоту этой кожи и бархатность, резкую очерченность губ и живые зайки в глазах.

– Ну а я хочу ребёнка. И замуж. Платье белое, фату, – Наташа закружилась по комнате с воображаемым кавалером в воображаемом вальсе, и пока кружилась, у неё в руках оказался малыш, разумеется, воображаемый, и она его баюкала под колыбельную, которая возникла и шла потоком сквозь неё, не задерживаясь в памяти, но была очень, очень красива.

– Дети – это очень ответственно. И очень дорого, – возразила ей Таня.

– Пrавда?! – Рассмеялась Наташа. – Ты одна у нас умеешь rастить детей?

– Ладно, ладно, не кипятись. Знаешь, что давай так: ты беременей, рожай, а я тебе помогу. У меня вещи от Аньки остались. Ну, любовника себе заведу, чтоб деньгами помогал. Да и может, Игорёшка проснётся. Тоже чем-нибудь подсобит.

– Не проснётся он. Я ж его через йух кинула.

– Что-что, кого ты КИНУЛА? – Одновременно воскликнули Татьяна и Галя.

***

Галя к ним вошла неслышно, так они захвачены разговором.

– А мы только что тебя обсуждали. У тебя почти что был секс! – Поприветствовала Наташа.

– Эта дура захотела родить.

– Ты сама меня поддеrжала!

– Может – пусть рожает, – резюмировала Галя.

– Я ей то же и сказала.

– Да, но я не могу…

Подруги замерли в ожидании.

– Я с ним не пrедохrанялась…

Экран реальности ненадолго завис, затем молча мигнул, и картинка восстановилась.

– НУ И ЧТО?! – и посыпались причины, почему "ну и что".

– Да ведь он уже старый!

– Но у них с женой есть же дочка. И пrикиньте, он такой заявил, чтоб оставить всё, как есть, чтобы мне по-пrежнему с ним встrечаться, он сказал, по выходным может пrиводить ко мне Дашу. Я же чуть не обоссалась!

– Ну, Наташ… Ты такая красивая. А такие грубости говоришь, аж противно.

– А я еду в Абы-Как, в гости к Грише, – Галя вынесла "торжественный торт".

– Клёво. Севеrный олень, и моrозы.

– Величавый Енисей.

– Коrолевич Елисей, если будет сын, – отозвалась Наташа. Она оседлала невидимого оленя и красиво понеслась на нём по морозной степи. Её фата развевалась, она держалась за холку одной рукой, а другой танцевала:

– Неси меня, Олень,

В свою стrану оленью.

– Где сосны рвууутся в небо, – некрасиво пропела Галя, смутилась, но Наташа взяла её за руки и они закружились среди облаков.

– Белогrивые лошааадки – щедро делилась своим счастьем Наташа.

Таня наблюдала за ними и была не у дел. Более того, она не находила среди них себе места. Это всё-таки её квартира, её чай. И ОНА испекла пироги.

– А меня тоже Гриша в гости приглашал, – сказала она неестественно громко, через силу напрягшись, опасаясь, что её не услышат.

– Что ты говоришь? Какой Гриша?

– Этот Гриша, Львов. – Кивнула Таня, слегка розовея щеками.

– Галин Гrиша?

– Да. – Татьяна потупила глаза.

– Когда? – Галя ещё не перестала улыбаться. Ей не верилось, это звучало глупо.

– Когда вы общались через вебку. Ты пошла на кухню, и тогда…

– Да когда ж вы успели? Я ж отсутствовала-то недолго. Ну и Таня…

Гром над ней не грянул, потому Татьяна испытала правоту.

– Ну а что такого. Он женат. Значит, обязательств у вас нет. А потом, ведь я не согласилась.

– Хорошо, что ты сказала. – Галя отличала ложь всегда. Но сейчас, глядя в лицо Тани, не могла определить. Вроде, правда. А точнее, человек твёрдо верил в то, что говорил. А ещё была жестокость. Комплекс Герострата. Любопытство. Ревность. Зависть. И готовность простить.

Галя позвонила Грише, но он скинул звонок. Она снова набрала. Скинула смс. На смс он ответил. Галя даже в гневе поразилась, как он мог написать с телефона слово «шас». То есть, как он смог объегорить т9. Она позвонила ещё. Где-то раз на пятый он ответил.

– Я сейчас на работе, – прошептал в трубку он. Что же ты какая нетерпеливая, Галя!

– Да ты всё моё терпение уже исчерпал, Григорий! До дна!

––

1. А.Чехов.

24) Двенадцатая глава. Птицы. [1]

Наморашивал дождик. Одежда Гали была убрызгана грязью до середины спины. Ходить нормально ей мешала та мышечная напряжённость, когда в любой момент ожидаешь затрещины, потому что никогда не знаешь, когда ты сделаешь что-то не так. «Ну вот почему, почему: как нормальный человек – так засранец», думала она про подругу. На дорогу выбежал ёж и свернулся клубком в тот момент, когда Галя занесла над ним ногу. Она присела и вполголоса заговорила с ним. Ёж сказал ей:

– Я боюсь тебя. Ты такая большая, наверно, ты меня съешь.

– Нет, не съем, но тебя интересно потрогать, – ответила Галя и погладила иголки и маленький розовый нос.

– Ну и дура, – фыркнул ёжик, развернулся и вперевалку ушёл.

В основном погода в ВотЧо её радовала. Это в Буйске ураган за ураганом. То срывает крыши, то деревья погнёт. Но при всём при этом Руська любит свой Буйск, все окрестности объездил. Галя вспомнила последний их разговор.

– У тебя приятный голос, – начал он с клише. Галя, вопреки, не расслабилась, а напряглась. «Значит, речь пойдёт о сексе.» Даже если речь идёт о чём-то банальном, лейтмотивом всё равно будет секс. Это Галя уяснила давно. Но всё случилось не так. Разговор пошёл о высоком. Столь высоком, что она наконец-то расслабилась и как будто парила. Слов не понимала, в тексте будто не было логики, но при этом был смысл, но, как высшая математика – вижу, что красиво; или квадрат Малевича, или сурок С. Курёхина – это было Прекрасно, но за гранью понимания, за пределом её детского разума… Галя ощутила Поток. Её будто охватил и вознёс Менструум [2]. Ей уже знакомо это ощущение, она испытывала его, когда что-то творила: рисовала, писала стихи. Она это называла вдохновением. Это был поток, и он поднимался в ней, и разум как бы концентрировался на одном – на том, что она создавала, и, как из вихря, было неудобно отклоняться, отвлекаться на что-то ещё. Но когда её всё же выдергивали, или она начинала думать о постороннем, то поток исчезал, рассеивался, вдохновение уходило, и войти в режим творца снова было уже трудно, мысли рассыпались, как бусы по полу, когда вдруг оборвана нить.

– Да, моя. Да, еду, еду домой. Лечу на крыльях любви. Всё, целую. – Руслан принял по второй линии звонок от жены. – Извини.

– Не извиняйся. Ведь не за что. И спасибо, что ты есть.

– Дорогая, я так рад, что мы с тобой поговорили…

Он и правда был рад. А уж как она была рада. Вот кто нужен сейчас, и поймёт, и утешит, или просто послушает. Подтвердит, что Земля ещё вертится, и Солнце горит, и Луна на своей орбите улыбается, как и прежде. Да, действительно можно – нужно! – позвонить Руслану.

Как в ответ на её мысли раздался звонок. Галя было встрепенулась, но увидев имя абонента, не разочаровалась, а преогромнейше удивилась. Уж никак не полагала она, что ей позвонит эта странная девушка.

– Здравствуй, Сирена, – сказала она.

***

Под колёса лился Чуйский тракт.

– Дорогая, я так рад, что мы поболтали. Ну, пока, обнимаю, целую. – Он хотел ещё добавить «люблю», но решил пожалеть. У бабёхи голова сикось накось, хоть она и хорошая. Добрая, душевная. Даже друг.

Друг мой, я очень, очень болен,

Сам не знаю, откуда взялась эта боль… [3]

С Галкой хорошо, приятно говорить. Быт, наверное, с ней строить невозможно. Вот и шутку про кукушек не поняла. Совсем ребёнок. Наивная, правда, прелестно смущается. Любит его, и, наверное, могла бы всё бросить и приехать к нему. «Но она же практически недееспособна!» – Воскликнул он про себя. И родить она, вероятно, не может. А ребёнка Руслану хотелось. Пацана. Впрочем, пусть и девочка, но потом обязательно сын. Алке тоже ставили бесплодие, и Руслану пришлось попотеть на кредиты, ипотеки и оплату ЭКО. Но зато ребёнок будет, пусть не с первого, так со второго раза. Уж они теперь затеяли и не отступятся. В этом-то жена хоть молодец, тупо прёт, не остановишь. Галя же комок нервов. Сделай боль – ощетинится, свернётся, как ёж. Как с такой вот делать секс? Да одна мысль уже кажется крамольной! Наравне ребёнку выпить предложить. Но она хороший человек. Может, лучший из друзей. Астероид. Что прошёл недавно рядом, не задел, но курс движения планеты изменил круто. Жизнь Руслана по-другому потекла. И с зачатием они решили, и другие вопросы. Будто бы пробило затор. Вот незрелая, а жизнь понимает. Не то, что эта дура моя…

– Русь, ты где?

– Я еду, еду. Отключайся, тут дорога вышла в горы как раз.

То ли ветер свистит

Над пустым и безлюдным полем,

То ль, как рощу в сентябрь,

Осыпает мозги алкоголь.

***

–Здравствуй, Галя, – отозвалась Сирена. – Сильно удивлена?

– Несказанно.

В Городке Сирену звали птицей-Сирин, что меняет судьбу. Но сама она с этим была не согласна. «Люди сами всё меняют, когда срок настаёт», – так считала она. Но людям хотелось верить в свои приметы.

– Что случилось, Сирена?

– Галя, да, случилось, и очень плохое. И мне не к кому с этим пойти.

– Ну, рассказывай, не молчи.

– Мой любимый погиб.

– У тебя был любимый?? О, прости! Соболезную…

– Да. Возвращался домой, на машине, и в горах занесло…

– Плач давай, что ты терпишь!

– Галя, я не могу. Я в каком-то ступоре, будто чувства все отключились.

– Что, за беды всех – свои слёзы все выплакала?! А себе не оставила? Хоть маленько, а?! – И Сирену прорвало. Будто у фонтана сняли верхнюю, декоративную часть. Слёзы хлынули и вывели токсины морального напряжения. А потом она сказала:

– Птица-Сирин сулит перемены к лучшему. Тому, кто её услышит. Но со мной всё не так. Настоящая Сирин – это ты, недаром ты птица. Ты даёшь им спасение, я – маню и гублю. Я – Сирена, ты – Сирин, добавила она на прощание. Гале почудилось, что она больше не увидит её.

Она добралась до дома в нехорошем настрое. Долго собиралась с духом и с мыслями. Ходила по комнате, тёрла друг о дружку ладони. Шептала сама себе успокоительное. Наконец собралась. Позвонила.

– Алло? Кто это? Галя? Аа, знаешь что, Галя… А мы Руслана вчера похоронили… Не плачь, Галя…

––

1. Альфред Хичкок.

2. К. Баркер «Сотканный мир».

3. «Чёрный человек» С. Есенин.

25) Тринадцатая глава. Червона Рута.

Рута ревновала. Скажи ей кто, что она собственного сына ревнует, она бы возмутилась: «Ты что!», она полезла бы в драку, глаза с корнем бы вырвала. Тем не менее, она с особой тщательностью контролировала жизнь гениального подростка.

А Женька скучал по Иванке – та уехала в далёкий ВотЧо, учиться. Ближе института не нашла. Вообще-то она ему объяснила, что ей нужен историко-ретрографический, и из двух существующих [1] этот – лучший. И теперь у них совместного времени очень мало, в месяц раз, и в год два раза на каникулы. Остальные вечера он коротал за общением с другими девушками.

– Как тебя зовут?

– Лена.

– Мою маму тоже Леной зовут, – ответил Женя. По затянувшейся паузе парень понял, что его сочатница испытала глубокий восторг, а может даже и микрооргазм. Рута у него за спиной запахнула, поправляя, халат и напомнила: «Спать не позже девяти. Завтра экзамен».

– Угу, буркнул Женя и прикрыл обзор веб-камеры собой, чтоб не попало туда тело матери. Непонятно, почему ей нужно переодеваться именно в это время? Ведь ещё час или два будет ошиваться на кухне, болтать с подружками, и только после этого спать. И пижамы его брать необязательно тоже. Ведь они ей велики. Как нарочно всё придумала, чтоб к нему в комнату почаще ходить.

– Она такая же красивая, как и ты, – добавил он млеющей удовольствием девушке.

***

Гвардии сержант Григорий Романчук влюбился в девушку в русском селеньи, и увёз с собой в Крым. Их его родители приняли отлично. Всем деваха хороша: и красива, и умна, и на язык остра. В сексе не зажата, по хозяйству мастерица, дело спорится и в том и в том. Всё бы хорошо. Жили они год, другой. Стали им родители Григория намекать: «Нам бы внуков посмотреть, уж мы старенькие, уж того гляди, помрём, а от единственного сына детей не понянчим». Гриша поначалу отмахивался, мол, не время ещё, погодите, ещё сами молоды, для себя пожить надо.

Так он Руту защищал, а сам начал задумываться, отчего, и правда, детей у них нет. У жены спросить стеснялся, в женские дела не лез, очень был деликатен. Служба по контракту оставляла мало времени на такие раздумья, но опыт всех времён и народов подсказывал, что пора что-то делать, чтобы в их семье появилось маленькое кричащее нечто. Чтобы вскакивать ночами, мыть бутылочки и соски, наступать на погремушки, принимать на ручки "подержи, переоденусь", быть описанным, верить утверждениям, что "в этом возрасте у них совсем не пахнет", убедиться при начальстве, что это всё же не так, испытать восторг, и каждый месяц день рождения до наступления одного года и ещё фотографии. Вот тогда семья будет полной, начальство перестанет коситься, и повысят, наконец, снова в звании. И родители подуспокоятся, а уж как они сами будут рады, наверное… Впрочем, как они воспримут это, Гриша не представлял, только он надеялся, что просто придёт всё само. Как у матери рождается инстинкт, когда роды запускают программу, мозг даёт команду выделять состав гормонов, и у матери любовь. Так же и у молодых отцов, ещё на стадии беременности женщины, возникает чувство гордости, что он отец. Радость прёт из тех и из других, и появляется сама, её изображать не надо. Это он видел в семьях сослуживцев-друзей. Их светящиеся радостью глаза определенно не лгали. Это было ненатужно, естественно, и в их компании он чувствовал себя легко и свободно, пока друзья не стали спрашивать и намекать: "Ну что, а вы-то когда за первенцем?" И – "На лялю, подержи, авось, своя появится". Григорий на друзей не обижался, но чувствовал, что что-то тут не то. Наверное, и правда, затянули резину. Придя домой однажды, по пути заглянув к молодым, поздравить с новорожденным, снял форменный пиджак, встряхнул перед химчисткой. Прозвякали монеты, он стал их доставать, тут вышла Рута и подставила ладони. Он высыпал ей на пригоршню рубль двадцать и резиновую соску.

***

Рута смотрела обречённо. Она всё поняла. После первой секунды ступора она нашла в себе сил рассмеяться: "А то же, не помада!", тогда и Гриша обмяк, и понял, что пошло по плану, и можно больше этим не париться. Он стал усердно уделять жене время, мать ему подсказала, как им высчитать "эти дни", ну, те самые, в которые и палка стреляет. Он исправно отдавал долги, жене и Родине, отдавал легко и радостно, денно, нощно, что ни день, но ни та, ни другая не спешили его рассчитать, потому что долг его только рос.

Пара месяцев прошло с того финта с детской соской, Гриша стал подглядывать на животик жены, замечая, что он округлился. Рута нервничала, старалась скрыть полноту. Однажды утром, одеваясь, они нашли на постели пятно. Эти дни настали чуть раньше. Гриша вроде бы не огорчился, но почувствовал пустоту. "Ну, – подумал он, – какая лёгкость. Я её люблю, и совершенно не обижен. Ничего, что не случилось сейчас, будет чуть попозже. Главное, стараться, верить, жить. Жить – недаром это слово, если мёртв, то ничего не надо, всё не радует, и всё уже не нужно. Надо жить, беременность придёт".

Рута полыхнула красным, собрала постель стирать. Проводила мужа, вышла по делам. Шла по магазинам, стояла по очередям. О покупках не думала, а была как нигде. Будто мысли были выше сознания; приходили, но не только бесконтрольно, но и невидимо, не исследовать, не обсосать. Руте надоела маета и она зашла к подруге. Выпили с той красного вина, похохотали, разошлись: запинаясь и шатаясь, Рута шла домой к свекрови и свекру, чуть захмелевшая подруга – в сад за сыном.

Гриша похождения не осудил и не одобрил. Просто рассудил: "Если баба всё хозяйство ведёт, на него готовит и стирает, мать с отцом столоваются вместе с ними, вся уборка ей, естественно, но что такого? Так у всех. Ей зато работать не приходится, хотя на это смотрят косо даже здесь, в Крыму. Мол, вот, военные, гребут лопатой. И на родине она была давно. Вот получит отпуск, так и съездят, а пока немного пусть развеется, лишь бы не часто. Сходила раз, и добро, – поправил он себя мысленно. А, того гляди, поедем м прибавкой, то-то радости". И время шло и шло, и месячные были точно в срок. Только Рута уж за них не краснела.

К Грише подошёл лейтенант. "Слышь, товарищ… А у нас с женой младенец родился, – показал фотографию. – Долго ждали. – Возраст был и правда, уж "несвеж". Гриша приготовился внимать. Он почуял, что не зря его остановили, офицер не нашей части, не общались, не знакомы, значит, неспроста. "Нам один товарищ подсказал врача, но это надо ехать в Ленинград…" Гриша думал про себя – да пусть хоть в ВотЧо, всё-таки они добьются своего; какой же он военный, если за страну жизнь не отдаст? С благодарностью он спрятал лист бумаги в накладной карман.

––

1. Несуществующих.

26) Четырнадцатая глава. Тайная вечеря.

Федька и Руслан сидели молча. А с экрана плакал Йося, зарывая в землю косточку, будто это был талант. Накатили. Константин слепил из водочной пробки лошадку, приспособив ноги-спички, и подал ребёнку. Девочка взяла покорно и пошла долой. Слышно было, как отец на кухне закашлялся, и потом хрипел, бранился, выл, издавал ещё невнятное, и снова брань. Галя прометнулась мимо взрослых, на полу лежала лужа жёлтого. Он сказал ей только: "не наступи, тут кака". Фёдор покачал головой:

– Друг мой, ты очень, очень болен…

***

Раздался стук в дверь. Афанасий сделал порыв подняться с койки, на полпути застыл, подумал. Стук повторился, был настойчивым, громким. Стучал знакомый, он чувствовал по ритму. Ногами шаркая по вытертому полу, добрался до двери. Повернул непослушный ключ непослушными пальцами в раскоряченной скважине. Дверь открылась нетерпеливо, ворвалась Галка, и с порога обдала теплом, светлом, радостью.

Поделились новостями. Афанасий с работы ушёл, точнее, его уволили, временно, за прогулы. Когда будет остро нехватать людей, позовут обратно, а пока он пропивал честно нажитое.

Галя осмотрелась. Обстановка скудная. На полу залысины прикрывает коврик, вязаный крючком из старых тряпок; стол в углу, на тонких ножках – из советской столовой, и из той же серии стул с широкой фанерной спинкой; табурет, наверняка, кустарный, грубо сделанный. Старенький комод и койка, односпальная, с пружинной сеткой. Про постельное бельё ей думать не хотелось: стираное-перестиранное, серое от старости, залатанное, скомканное одеяло, и подушка будто с жёваной бумагой внутри. Галя застелила кое-как постель, отыскала покрывало и накрыла безобразие, взяла метёлку, подмела, протёрла стол, придвинула к нему и стул, и табурет. Афанасий улыбался. Не тому, что стал порядок, а тому, что ей приятно, что она пришла.

Галя наконец присела. Посмотрела на мужчину: некрасив. Но каков он в молодости, иногда такие молодцы, красавцы, или просто симпатичные ребята бывают, а потом здоровье портится, уходят краски, блеск, и всё… Да и сейчас, поди, если вставить ему зубы, дать не пить, хотя бы месяц, обиходить, в чистое одеть, то вполне себе прилично может выглядеть. Этим людям просто трудно быть одним, они как дети, под любым давлением сдаются быстро, поддаются грубой силе, уступают, ущемляют себя в чём-то. Но когда их поместить в другую среду…

Афанасий очень добрый, душевный. На работе Гале тоже нелегко. Коллектив был, как всегда, жестокий. Все её старались ущемить, сменщица себе приписывала лишнее, отщепляя от Галиной продукции, очень хитро сдавая смену. Галя была проста, и не могла придумать, как бы сделать обратное. Афанасий видел всё, но не советовал вредить, потому что кроме них двоих в цеху все были почти что родственники: если не по крови, то по постели. Он Галю очень жалел. Со своей получки раз он умудрился не пропить, а принести гостинец Гале: кофе три-в-одном, пакетик, пачку сигарет «балканка», с фильтром, Галя же, таясь, курила «приму». Не курила бы вообще, но мучил голод, выходило выгодно, одна покурка заменяла ей обед. Сменщица увидела подарки – ахнула: