Читать книгу Мышка Йоле (книга первая) - Елена Ивановна Слынько - Страница 1

Елена Слынько

Мышка Йоле

(книга первая)

Глава 1

Unglück ist nicht, dass man nie ganz eins werden kann. Unglück ist, dass man sich immerfort verlassen muss, jeden Tag und jede Stunde. Man weiß es und kann es nicht aufhalten, es rinnt einem durch die Hände und das ist Kostbarste, was es gibt, und man kann es doch nicht halten. Immer stirbt einer zuerst. Immer bleibt einer zurück.

(Erich Maria Remarque)

Несчастье в том, что невозможно слиться до полного единства и приходиться расставаться каждый день и каждый час. Знаешь это, и всё же не можешь удержать любовь, она утекает сквозь пальцы, но она – самое драгоценное, что есть на свете, и всё же её не удержать. Всегда один из двух уходит раньше другого. Всегда один из двух остаётся.

(Эрих Мария Ремарк)

Закончился ещё один день отчаянно нелюбимой им осени. Осень всегда наводила тоску, какой бы красивой не была, а тут ещё и бесследно исчез единственный любимый на всём белом свете человек. Полная безнадёга, серость и пустота. Будущее, да и настоящее затянуто свинцовыми тучами, как и ночное небо над головой, ни звёздочки, ни просвета. Хотя представить, что её уже нет в живых, тоже не мог, просто не имел на то права. Он должен верить! Она должна быть жива! Пока есть хоть слабенькая, тускнеющая с каждым часом искорка надежды, он заставлял себя верить и искать. Он не видел своими глазами её неживого тела, а значит, она жива! От полного уныния спасала только работа. Всё свободное время от поисков, он до предела загружал работой. Самое страшное время – это ночь, одинокая бессонная ночь дома или в клинике, в своём кабинете. Нормально спать не мог уже давно, забывался и отключался на пару часов, хорошо, если без муторных или кошмарных снов, а потом опять поиски или работа до полного изнеможения и отупения.

Утром была крайне сложная операция, слава богу, успешная, на открытом сердце мальчику трёх лет с врождённым комбинированным пороком аортального и митрального клапанов. Декомпенсация явная, и все доступные бесплатные клиники отказали сироте-детдомовцу в помощи. А на платную операцию, естественно, не нашлось средств. Закон джунглей – выживает сильнейший. Государство любящее помогать всему миру и кричащее об этом на каждом углу, но не желающее найти средства или бесплатно подарить жизнь ребёнку, брошенному родителями сразу после рождения, заслуживает ли оно уважения? Создаются благотворительные фонды большей частью для отмывания денег и получения налоговых льгот, либо элементарно для личного обогащения с переводом средств в офшоры, и крайне редко из благородных побуждений. Во всяком случае, он знал лишь два крупных благотворительных фонда, реально помогающих нуждающимся в дорогостоящем лечении детям, но детдомовцев в числе счастливчиков были единицы. Эрнст сотрудничал с этими двумя фондами, но не деньгами, а именно оперативным лечением по профилю его клиник или поставлял бесплатно лекарства, обеспечивал нахождение в реабилитационных центрах. Собирают средства, и оказывают помощь гораздо чаще простые люди, зарабатывающие копейки, знающие не понаслышке о нужде и безысходности от невозможности спасти жизнь близкого человека из-за нехватки денег в государстве, где гражданам гарантирована бесплатная медицинская помощь конституцией. Хотя трёх-четырёх зарплат среднего пошиба слуги народа хватило бы для оплаты лечения как минимум двум малообеспеченным тяжелобольным. Сотрудники же российской клиники Эрнста Генриховича постоянно выискивали по своим каналам или с помощью фондов людей, которым больше некому было помочь, не только детей, и брали их на бесплатное высококвалифицированное лечение, после коллегиального рассмотрения. Он не делал рекламы работы своих сотрудников, для процветания и увеличения доходов клиники. Они просто работали, так как считали нужным и результаты их деятельности говорили сами за себя. В отделениях не было свободных мест уже больше шести лет. Эрнст не страдал приступами альтруизма или жалости, просто считал, что у каждого должен быть шанс сделать доброе дело и у каждого должен быть шанс получить помощь. Ему совершенно не было надобности в налоговых льготах именно в этой стране, хотя как преуспевающий бизнесмен был не против них. Не было потребности в причислении его к святым или в простой благодарности, просто так было правильно, это было принципом его жизни и его предков.

А состоятельные пациенты платили очень немалые деньги по всему миру, чтобы пройти обследование или пролечиться в клиниках его корпорации. Почему? Потому что репутация корпорации безупречна на протяжении более двух сотен лет, а история его рода насчитывает около восьми ста лет, потому что гарантированно получишь необходимую помощь, без лишних раскруток на дополнительные расходы и ненужные процедуры. Потому что престижно быть клиентом корпорации. Потому что владелец корпорации Эрнст Генрихович был молод, сказочно богат и невероятно талантлив, как врач и администратор, и пусть даже не личное знакомство с ним всё равно повышало личный рейтинг клиента. А ещё барон фон Вельден пока не женат и был весьма лакомым куском. Заполучить его в мужья стало своего рода олимпийским соревнованием, но пока главный приз свободно разгуливал по свету и не собирался сдаваться. Вернее, он готов сдаться в любой момент, даже мечтал об этом, но той, которую безответно любил, и которая его, скорее всего, ненавидит и не полюбит уже никогда.

Эту клинику в родном городе матери он открыл семь лет назад и ни разу не пожалел о сделанном шаге. Корпорацию клиник, несколько заводов по производству и разработке медицинского оборудования, банки Вельден унаследовал от родителей. Его готовили к этому с раннего детства, и родители смогли воспитать сына с повышенным чувством ответственности за людей, которые у него работают, за людей, которые обращаются за помощью. Он просто не мог позволить себе работать плохо потому, что не умел и не позволял этого своим подчинённым. Отец внушил ему и то, что довольно много людей будут хотеть использовать его в своих интересах, либо действовать силой, либо подлостью, либо хитростью. Эрнст рано понял, что в его интересах не допускать просчётов и быть очень аккуратным в словах, не только в делах. Но не всегда получалось. На родине матери он воочию столкнулся со всем и сразу. Легче всего, оказалось, вести дела в Европе и Африке. А Россия вообще не входила в этот список, ну, не было у корпорации клиник в этой богом забытой стране. И молодой миллиардер, получивший российское медицинское образование, несмотря на предостережения финансовых и юридических советников, решил рискнуть. Сама идея зародилась давно, ещё в студенческие годы. Поработав врачом-ординатором в краевом кардиоцентре, состоящем на бюджете у государства, насмотревшись на врачей, желающих помочь, но не способных из-за недостаточного финансирования, катастрофически устаревшего оборудования, или недостающего объёма знаний; на пациентов, искалеченных самоуверенными неумёхами-докторами, или потерявших всякую надежду на облегчение страданий, окончательно укрепился в своей идее. Ещё, будучи студентом пятого курса, он начал строительство своей собственной клиники. Основным приоритетом, которой должны были стать кардиохирургия и полостная хирургия. У него всё получилось, но востребованность в других направлениях так же была колоссальной, и пришлось клинику расширять, а потом ещё открывать поликлинические филиалы в других соседних крупных городах и реабилитационный центр для прооперированных пациентов, которые не могли поехать за границу в его же специализированные центры реабилитации. Почему приоритет ориентирован на кардиохирургию? Потому что Вельден сам гениальный кардиохирург и кардиолог, сосудистый хирург, доктор медицинских наук. Полостной хирургией и травматологией занимался его друг и правая рука, не менее гениальный специалист. Хирургическую гинекологию возглавляет супруга друга, суперпрофессионал. Поликлиническая служба в хирургической клинике с мощной диагностической базой тоже необходима. Обследованных пациентов с выявленными заболеваниями, но не хирургического профиля, по их желанию направляли в клиники корпорации за границей.

У Вельдена работали лучшие из лучших специалистов. Он собирал коллектив со всей России, из Европы и остальных стран мира. Основными критериями были: талант, фанатизм в хорошем смысле, неукоснительное следование медицинской этике и любовь к пациентам. Никакие знакомства, родственные связи и тому подобное не могли повлиять на его выбор претендента на рабочее место. Все новые сотрудники проходили испытательный срок и далеко не все зачислялись в штат персонала. В начале, он естественно столкнулся и с непониманием властей, и с конкурентами, и с криминалом. Но он был очень умён, настойчив, убийственно молод и обаятелен, убедителен в своих доводах, и очень богат. Подкупить или запугать его было невозможно. Ещё имел тройное гражданство и являлся австрийским бароном. Так что его проект был изначально обречён на успех, стоило только доказать это на деле. Сложное шунтирование аорты матери мэра весьма крупного промышленного города страны, исправление некорректно проведённого хирургического лечения толстого кишечника именитому спортсмену с последующей длительной и успешной реабилитацией, сложнейшая операция на сердце с приобретённым пороком в онлайн трансляции – и о работе его сотрудников заговорили по всей России. Более рекламы не потребовалось. Стоимость операций, лечения были немаленькие, но ниже, чем если лечиться за границей. Дальше было уже почти просто. В клинике самое лучшее передовое оборудование, суперпрофессионалы, более чем достойные зарплаты, интереснейшая практика, но он был глубоко несчастен. Эрик добился всего, что только можно пожелать, но та единственная, ради которой стоило жить и бороться, упорно отвергала его. И виноват в этом был только он сам. Это мешало, съедало, но он любил её, больше работы, больше жизни. Вниманием женщин он никогда не был обделён, скорее, пресыщен, даже как-то чуть не женился. Вовремя одумался. Ведь нужна ему только она, его Мышка, Йоле.

Все эти годы он следил за ней, знал о ней всё или почти всё, и неоднократно посылал предложения работать у него, не называя своего имени, не получая ответа. Звонил – не брала трубку, а потом сменила все номера и внесла его в чёрный список, а на звонки незнакомых абонентов не отвечала. Писал сообщения на электронку – без ответа, приезжал – дверь оставалась закрытой, писал письма и сам бросал в её почтовый ящик – ничего, никакой реакции. Её глаза обладали какой-то страшной силой, которой он не мог противостоять. Если встречались на улице, вернее он подкарауливал её, то одного взгляда, даже не на него, а вскользь, было достаточно чтобы напрочь лишить его возможности подойти и заговорить. Да она очень обижена на него, может даже никогда не простит. Но если бы она дала ему шанс, он смог бы доказать, что уже не тот несдержанный, слетевший с катушек, лишившийся человеческого обличия придурок. Но…

Она пропала. Уже три с лишним недели. Целая вечность. Эрик задействовал все свои обширнейшие контакты в силовых структурах, криминальных, деловых кругах и пока ничего. Лишь бы она была жива. Он найдёт её, а там будь что будет. Единственно стало известно, что она не уехала из города добровольно. Предполагал, что влипла в весьма нехорошую тёмную историю, потому что исчезла, выйдя во двор больницы подышать свежим воздухом перед экстренной операцией на ночном дежурстве. Основным и наиболее вероятным объяснением этого считал, что имеется прямая связь загадочного исчезновения с деятельностью и трагической гибелью её отца год назад. Но так и не смог найти ни одной зацепки, ни одного подтверждения или опровержения. Договорился с другом из органов на днях покопаться в её квартире, без ордера естественно. Должно же хоть что-то помочь понять, почему и как она исчезла, просто растворилась в темноте. Можно было, конечно и раньше это сделать, но друг был в длительной командировке и только два дня как вернулся домой. Майор Ланской – профи и без него Эрик вряд ли смог бы найти что-то стоящее внимания. Камеры зафиксировали внедорожник, выезжающий с территории больницы во время исчезновения Йоле. Цвет тёмный, номера отсутствуют. Всё… Больше ни на одной камере в городе он не засветился, пропал, как и Мышка.

Эрик сел в машину, включил телефон и нашёл фото Йоле, сделанное случайно два года назад. Получилось очень удачно: она задумчиво смотрела вдаль, через открытое окошко машины, застряв в пробке. Яркий луч весеннего солнца золотил пшеничные волосы. Сфотографировал её Королёв, его друг и заместитель из своей машины, стоя почти напротив, а она его даже не заметила. На ум снова пришло уже ненавистное стихотворение Генриха Гейне «Её портрет».

Ihr stand dunklen Träumen

Und starrt ihr Bildnis an,

Und das geliebte Antlitz

Heimlich zu leben begann.

Um ihre Lippen zog sich

Ein Lächeln wunderbar,

Und wie von Wehmutstränen

Erglänzte ihr Augenpaar.

Auch meine Tränen flossen

Mir von den Wangen herab.

Und ach! Ich kann es nicht glauben,

Dass ich dich verloren hab.

Стоя как в тёмном сне

И глядя на портрет,

Увидел, что любимое лицо её

Ведь тайно живёт.

Дрогнули губы и

Засияла улыбка.

И блеснули слезою

Прекрасные глаза.

На щеке у меня появилась

Полная тоски слеза

Я не могу поверить,

Что потерял тебя.

Нужно ехать домой, надеяться и ждать. Он так же не мог себя заставить поверить, что её у него нет и, возможно никогда не будет. Не смел и не имел права! Больше он уже ничего не мог сделать, по крайней мере, сегодня и это бесило, одновременно лишая сил. Именно бессилие и неизвестность – самое плохое, страшное, невыносимо тяжёлое бремя. Хоть бы какую ниточку зацепить! Задумавшись, он не сразу услышал звонок, хотя и держал аппарат в руке. Номер не определился, странно…

– Да, я вас слушаю.

– Интересующий вас человек находится в пяти километрах от города по Михайловскому шоссе, в подвале здания бывшего ресторана «Ветер». Знаете это место?

– Примерно. Вы кто?

– Не существенно, господин Вельден, будете расспрашивать, и мы потеряем драгоценное время. Она пока жива. Я сам узнал десять минут назад. К сожалению, я за границей. Советую подключить силовиков, желательно вашего друга, один вы однозначно не справитесь и её погубите. Там как минимум десять человек, вооружённых и обученных убивать не задумываясь. Она у крайне опасных людей, поспешите. Можете мне доверять, я друг её отца и знаю Йоле с рождения. Спасите девочку, сделайте невозможное, и передайте привет от дяди Пьеро. Она должна меня помнить. Удачи, я верю в вас. Постарайтесь никого не упустить, иначе её шансы выжить сведутся к минимуму. Простите, но больше ничем помочь не могу. Пожалуйста, поторопитесь, – оппонент отключился, а Эрнст тупо смотрел на погасший дисплей ещё несколько секунд.

– Она жива!!! – его вопль слился с рёвом двигателя. У него даже не возникло никаких подозрений по поводу странного звонка. Какой Пьеро? Откуда узнал, что Йоле пропала? Почему он позвонил именно ему и откуда узнал номер? Почему сам не вытащил дочь погибшего друга? Ах, да, он же за границей и сам только узнал. Всё потом! Вот она, соломинка для утопающего, даже не соломинка, а полноценный шест! Эрнст просто поверил. Бедный «Вольво» подпрыгнул и вылетел со стоянки, едва не врезавшись в поднимающийся шлагбаум. Плохо, что нужно ехать через весь город. Хорошо, что уже ночь и пробок точно не будет.

Номер Кирилла Ланского, командира группы спецназа контртерростического управления и боевого товарища в быстром наборе. Эрик выпалил ему всё на одном дыхании, перескакивая с одного на другое и гоня джип на предельной скорости.

– Не смей туда лезть! У нас готовность три минуты, будем на месте через 30 минут, максимум. Прошу, не лезь! Вельден, твою дивизию, возьми себя в руки! А если это подстава?! Не пори горячку, не лезь!

– А кто меня остановит?! Не проверим – не узнаем! Поторопись, а то не успеешь! – Эрнст бросил ругающуюся матом трубку на соседнее сиденье и вдавил педаль газа в пол.

Хорошо, что было уже сильно за полночь, движения на дороге почти никакого. Бог или дьявол убрали всех с его пути, наверное, никто из них не хотел брать на себя ответственность за сумасшедшего водителя. Плевать на всё и всех, главное – успеть.

Глава 2

Lorsque deux nobles coeurs se sont vraiment aimes, leur amour est plus fort que la mort elle-meme.

(Guillaume Apollinaire)

Когда два благородных сердца действительно любят, их любовь сильнее, чем сама смерть.

(Гийом Аполлинер)

Он успел, почти. У спецназа КТУ свои секреты. Рядом с руинами процветавшего в девяностые годы ресторана стоял военный вертолёт и несколько машин. Когда Эрик подъехал, дымящееся здание и периметр были плотно оцеплены, операция практически закончена. Бойцы Кирилла уже выводили задержанных бандитов. Выносили тела, складывая в ряд на освещённой фарами машин площадке. Начался мелкий, промозглый и противный осенний дождь, обещая затушить тлеющие угли и смыть кровь с земли. Эрнста попытались задержать, наставив дула четырёх автоматов и чуть не заломив руки.

– Пропустите, он свой. Доктор прибыл, – коренастый и не такой высокий, как Эрнст, майор подошёл, пожал руку.

– Где она? Ты её нашёл? Она жива? Кирилл, что ты молчишь? Мы опоздали? Где она, говори?!

– Не ходи к ней, Эрик, не надо. Сейчас скорая приедет. Это страшно, даже для меня, просто поверь.

Сердце Эрнста остановилось, ноги подкосились, и он упал бы, если бы не плечо друга. Он увидел её, за спиной Кирилла. На одеяле, расстеленном прямо на земле едва прикрытая обрывками одежды, под единственным горящим фонарём, в пяти шагах, отдельно от других, лежала его Йоле. До синевы бледная, почти голая и в запёкшейся крови. Лица не видно из-за спутанных разметавшихся волос, но родинка в виде звёздочки на левом бедре могла принадлежать только одной женщине. Под левой грудью рана, из которой ещё слабо сочилась кровь, потихоньку смываемая дождём.

Друг положил ему руку на плечо:

– Скорая едет. Она жива, но без сознания. Огнестрел, если не считать всего остального. Чудо – если выкарабкается. Мне жаль… – Кирилл сжал плечо Эрика.

– Врежь мне!

– Ты сдурел?

– Врежь! Твою мать! Кира, быстрее! Время уходит! Руки трясутся!

Эрик получил хороший удар дружественного спецназовского кулака в челюсть, словил все звёздочки, потряс головой и обрёл способность здраво мыслить. Такое с ним уже случалось однажды в Сирии, когда группа Кирилла, усиленная взводом десантников, и он в качестве добровольца-врача, в автобусе подорвались на мине. Пришлось под огнём боевиков вытаскивать остатки тел и ещё живых изувеченных бойцов, только что хохотавших над анекдотом.

– Спасибо, брат. Принесите дипломат и плед из моего багажника. Машина открыта. Бегом! – упал на колени рядом с ней, убрал волосы с лица, оттёр кровь. – Йолечка, Мышка, открой глаза, пожалуйста, – никакой реакции.

Принесли дипломат. Доктор очнулся. Кровь идёт не толчками и только немного пузырится, свиста пробитой плевры вроде бы не слышно. Это хорошо, немного задето лёгкое, а крупные сосуды и сердце не повреждены, либо слишком мало осталось крови и слишком слабое дыхание. Пульс очень слабый, почти нитевидный и дыхание поверхностное, тело холодное как лёд. Тугая повязка, термоодеяло, плед. Скорой всё ещё нет. Но это даже к лучшему, будет меньше лишних вопросов и бумаг.

– Мы нашли её привязанной к балке. Позвоночник вроде в норме, поэтому и сняли. Вельден, страшнее той картины мало что видел, хорошо, что ты опоздал. Она же ещё совсем девчонка, маленькая такая!

– Я забираю её к себе в клинику. Скорая твоим задержанным не помешает. Кирилл, спасибо тебе и дай машину с мигалкой в авангард. Каждая минута на счету.

– Хочешь, вертолёт?

– Где его сажать? У меня там нет такой большой площадки, а крыша вряд ли такую махину выдержит.

– Ладно, но поведёт твою машину мой человек, – Ланской кивнул, помог закутать невесомую как пёрышко девчонку и уложить на заднее сиденье «Вольво». Вельден сел рядом, положив её голову себе на колени, прикрыл ещё своей курткой.

– По протоколу спрятать её не сможем, четверых взяли, и петь они будут активно, я ручаюсь. Часа через два заеду и подумаем, что дальше делать будем. Давай, трогай! – и майор, махнув рукой, двинулся к своим ребятам.

Пока ехали, Эрнст не убирал пальцы со слабо бьющейся синей жилки на шее, боясь не найти потом пульс и молился всем известным богам. Йоле, его любимая девочка, нашлась. Только успеть довезти! Из машины позвонил на пост оперблока и когда они подъехали, операционная была готова. Но к столу его не пустил лучший друг детства и студенчества, коллега.

– Вы сами знаете. Нельзя. Сидите тут или лучше идите к себе, – Валера Королёв закрыл дверь перед носом Эрика и пошёл к операционному столу, где лежала она. Вокруг суетились реаниматолог, анестезиолог, лаборант и медсестры. Санитарка смывала кровь и грязь с тела, а медсестра тут же готовила операционное поле. Они вводили препараты в капельницы и катетеры, колдовали над плашками и пробирками, потом начали капать кровь. Щёлкали кнопками аппаратов и тыкали пальцами в дисплеи. Отогнав всех от стола за специальную ширму и надев свинцовый фартук, рентгенолог Наири снимала голову, грудную клетку, живот, вывернутую под углом раздутую отёком стопу. Эрнст ринулся к монитору рентген аппарата в предоперационной. Рёбра целые, позвоночник без особенностей и следов травм, лёгкое почти не пострадало, пневмоторакса нет, на ноге простой, но явно несвежий вывих, слишком обширный отёк. Наконец анестезиолог дал отмашку, и Королёв с ассистентом норвежцем Бьёрном Доргом подошли к столу.

Операция продолжалась недолго, около часа, но Эрику казалось, что целую вечность. Смотрел в монитор камеры и не мог никак сопоставить то, что видел с хрупкой, такой нежной и светлой девочкой, сумевшей заставить его смотреть на самого себя её глазами. Скальпель друга резал и его, наживую, непереносимо больно. Он хотел уже отодвинуть санитарку Петровну, бдительно охраняющую от него дверь, и войти, но вышла медсестра Зарина.

– Что? Скажите хоть что-нибудь!

– Эрнст Генрихович, всё хорошо не волнуйтесь. Рана сквозная. Лёгкое задето. Прочистили, удалили, зашили. Всё хорошо, но вам туда нельзя.

– Не понял. Что не так? Говорите.

– Валерий Георгиевич велел вызвать Елизавету Николаевну и продлить наркоз, а вас категорически запретил впускать. Извините.

– Понятно. Ладно, я буду здесь, обещаю не врываться.

Зарина нажала кнопку срочного вызова хирурга-гинеколога, сменила спецодежду и вернулась в операционную. Лиза влетела, как вихрь уже через минуту, едва не сбив его и наступив на ногу, не заметив этого:

– Привет, начальству. Хорошо, что я сегодня дежурю или не очень. Ты в курсе, что всё будет охренеть как здорово?!

– Обещаете?

– Можешь меня, потом уволить. Она нашлась и жива! Ею занимаются, не побоюсь этого слова гении, и ты её до сих пор любишь! Ещё есть вопросы?

– Елизавета Николаевна!

– Пошёл ты фон Вельден знаешь куда? К себе в кабинет и быстро!

И, прежде чем барон фон Вельден успел открыть, закрыть и опять открыть варежку, Елизавета Николаевна сверкнула угольно-чёрными глазами и впорхнула в открывшуюся дверь. Стол уже трансформировали для гинекологических манипуляций. Валера подошёл к стеклянной двери, вздохнул и опустил жалюзи, отгородив происходящее в операционной от Эрика. Камеру трансляции тоже отключили.

Фамильярность между старыми друзьями была обычным делом вне рабочего места. То, что Лиза выдала в присутствии младшего медперсонала в лице грустно глядящей на него санитарки оперблока Петровны, доказывало, что всё не так уж и здорово. Елизавета Николаевна была растеряна, почти в панике. Валера не имел права отключать камеру трансляции, для такого нужны убийственно веские причины. Что же там такое? Что они хотят скрыть? Или слишком страшно? Боятся за его реакцию? Но он же всё равно узнает!

Это было самое длительное утро в его жизни. Петровна выдворила из оперблока, устав отгонять от двери. Эрик на неё нисколько не злился. На её месте он выгнал бы уже давно, ещё и придав ускорения. За час с лишним в своём кабинете Эрнст выпил четыре чашки кофе, выкурил почти пачку сигарет и протоптал изрядную плешь на ковре. Голова отказывалась соображать. Наверное, от сигарет. Курил он редко, только под рюмку хорошего коньяка, а выпивал последнее время только по праздникам и в хорошей компании. Держался он уже три года, с отвращением вспоминая свои недельные запои, вспоминал, как просыпался и не мог вспомнить имя женщины, лежавшей рядом.

То, что ребята поставят Леночку, но привычнее Йоле, на ноги он не сомневался вообще. Не имел права сомневаться. Он никуда Мышку не отпустит, пока ей угрожает хоть малейшая опасность – это тоже не обсуждается. А опасность однозначно есть и будет, пока не станет ясно, во что она ввязалась. Но как быть, если Йоле не позволит ему быть рядом с ней потом? Хрупкая девочка со строгими изумрудными глазами – вот единственное создание, которое он боялся, безумно любил и боготворил. Ладно, придумаем по ходу что-нибудь.

В дверь без стука ввалился Кирилл Ланской всё ещё в спецодежде и с оружием. Вместе с ним появился давно забытый запах гари и порохового дыма.

– Ну как она?

– Не знаю. Ещё в операционной. Там Валера и Лиза колдуют, что-то пошло не так, я чувствую. А меня тупо выгнали, понимаешь, выставили за дверь!

– Правильно сделали. Есть выпить?

Эрик открыл дверцу бара. Кирилл поднялся, взял бутылку водки и налил два стакана. Протянул один Эрику.

– Я не буду.

– А я не спрашиваю. Пей! Нужно, чтобы тебя отпустило, у тебя же мозги набекрень свернулись. Предстоит весьма занимательный и непростой разговор, – они выпили. Помолчали. – Твоя Мышка-малышка сунула свою любопытную мордочку в очень тёмную паучью нору. Разворошила такую кучу дерьма, что даже не знаю с чего бы аккуратненько начать, чтобы не слишком страшненько закончить. Но при любом раскладе – жуть конкретная!

– Говори, что считаешь нужным и что можешь. Я же понимаю.

– Ни хрена ты не понимаешь! Ладно, проехали. Ты же знал, кем был её отец? И предполагал связь её исчезновения с его смертью? И был однозначно прав, – Кирилл налил себе ещё стакан, опрокинул и закурил.

– Полковником какого-то секретного подразделения спецслужб в отставке. Но он погиб около года назад, наезд пьяного лихача недалеко от дома. Кира, ты уверен, что это всё связано?

– Однозначно. Ян Владиленович был боевым командиром весьма засекреченной группы ГРУ, предполагаю, что ликвидационной или что-то в этом роде. У моей группы и то секретность меньше. Даже мне толком ничего не удалось узнать. Это всё что могу сказать на данный момент. Гриф строгой секретности на пятьдесят лет в головном управлении по деятельности группы и никакие мои старые знакомства не помогли. Такие люди, сам понимаешь, не уходят в отставку, даже по ранению и тем более не погибают под колёсами пьяного лихача. Он и его группа были легендой, нас готовили по их наработкам, опыту. Всё очень сложно. После его гибели из их квартиры изъяли все записи и электронные носители, но часть вернули вскоре. Непонятно почему вернули ноутбук полковника, он нашпигован шифрами и папками с фото. Может быть, и не забирали, сейчас уже мало чему удивлюсь. Я сам немного покопался у неё в квартире. Хорошо, что Ян Владиленович не всему малышку научил, я нашёл записи, хотя спрятала умело, многое зашифровано и пока нечитаемо – спец шифр. Кстати, искали там не только мы, а девчонка-молодец. Я нашёл, потому что сам бы так же прятал – нас этому учили, а может просто повезло. Ты же разрешишь записи и носители у тебя спрятать? Хочу сам разобраться, или с Ленкиной помощью. Мы же не дадим её теперь на растерзание моим зубастым коллегам?

– А это вообще возможно?

– Попробуем. Но не обещаю. Вкратце, Ленка узнала каким-то образом одного человечка, разработкой которого, скорее всего, неофициально и по заданию, занимался перед смертью Ян Владиленович. Выследила этого типа, скорее всего убийцу отца. На ментов и ФСБэшников, вероятно, не стала полагаться и решила мстить самостоятельно. Узнала, что группа этого нехорошего товарища готовит крупный теракт, стырила у них микроавтобус с начинкой из СИ-4 и нервнопаралитического газа. Могу сказать, что если бы этот запас взорвали, то от нашего милого городка при правильной закладке, целым остался только бы пригород, в лучшем случае, но вообще нежилой через некоторой время. Не представляю, как ей это удалось, те ребята ни разу не лохи. Прикинь, угнала из-под носа! Спрятала, отключив всю электронику. Пока автобус никто, даже мы не можем найти. Завтра-послезавтра спутники подключим, хотелось бы первыми взять этот интересный груз. Хотя от спутников вряд ли толк будет. Мы не знаем даже примерный район поиска. Ребятки-бандюги обиделись, поднатужились и вышли на неё, засветилась малышка буквально на секунду на камере ГИБДД, на выезде из города – сечёшь насколько глубоко враги забрались? А это, поверь, только краешек самой макушки айсберга.

Один из задержанных сразу пошёл на контакт, после общения со мной. В общем, девочка перенесла страшные вещи, чудо что жива, но не факт, что будет прежней и не факт, что вообще будет. Не каждый подготовленный мужик выдержал бы, даже я. А она, эта малявка, эта кроха не раскололась. Двадцать три дня боли и издевательств! Ты такое можешь себе представить? Я, например, с трудом, – Ланской встал, прошёлся по кабинету, потом присел на край стола. – На пытках Ленка не молчала. Представь себе, она ругалась и читала стихи на немецком, японском и арабском языках! Сначала мальчиков это забавляло и смешило, потом очень разозлило, потом надоело. Дважды ей вводили сыворотку правды, получили ноль целых хрен десятых информации по интересующему вопросу и массу информации по прикладной и судебной психиатрии. Решили на наркоту подсадить, но не успели, сделали только один укол. Появились мы и её приказали убрать, но случился боец из моей группы. У Алихана унесло мозги на стенку, однако девочка успела поймать пулю. Как в средненьком американском боевичке, прикинь, в последний решающий момент успели! Но самое паршивое, что двое ушли, ещё до начала нашей операции, им тупо повезло и круто не повезло нам. Вряд ли их предупредили. Иначе ушли бы все. Один из них тебе хорошо знаком. Помнишь пленного важного боевика из-под Алеппо, которому ты ногу пришил? Через полгода паскудник сбежал из ихнего зиндана и пропал. Засветился в Америке и опять исчез.

– Валид?

– В точку. Он у них главный, поэтому я уже фанатею от твоей девчушки. Это за ним полковник Суходольский охотился. И Валид наверняка уже знает или скоро узнает, что Ленка жива и у тебя. Он сам умрёт, но её убьёт – Восток дело тонкое и жестокое. Вот такие брат дела. Понимаешь, даже если бы мы приняли твою версию в разработку сразу, то сомневаюсь, что смогли бы быстро выйти на след. Без звонка этого законспирированного таинственного Пьеро ни хрена бы не получилось. Не буду даже думать о том, как он узнал и о нём никто не узнает. Поэтому мне нужно с ней побеседовать. Естественно, как можно скорее, – выпили ещё, закурили. – Прятать её бесполезно, найдут даже у чёрта в заднице. Пока Валид на свободе, ей опасно даже дышать, даже в Новой Зеландии. Я договорюсь об особой охране.

– Я понял. Но ведь это не всё?

– Начальство решило брать Валида на живца.

– Что?! Они вообще рехнулись? Девчонка еле живая! Неужели не могут после всего оставить её в покое?! Итак, на лезвии бритвы находится! Кто конкретно руководит операцией? Давай я позвоню? Нельзя её подставлять!

– Она не будет живцом, если успеет окрепнуть. Ты её увезёшь, а мы подменим нашим сотрудником. Вряд ли Валид решиться завтра-послезавтра вылезти из норы, не полный же он идиот и не камикадзе. Очень рассчитываю, что у нас есть около недели. Начальством всё просчитано, но надеюсь, мы переиграем по-своему и выкрутимся. Ждём только разрешения докторов.

– Ваше ведомство гарантирует безопасность пациентов и сотрудников? Вывезем хоть кого-то, живец не сработает, а я не могу рисковать жизнями людей, в отличие от твоего начальства.

– Не булькай, друг, и не надо официоза. Этим займусь лично я. Ты мне-то веришь?

– Да.

– Значит, ждём отмашки твоих эскулапов. Пока оставлю четверых своих на охране. Палату напротив её освободи или не занимай. Дня через два или меньше прибудут остальные. Разместим максимально скрытно, частично под видом обслуживающего персонала. Никто не должен знать об их присутствии, максимальная секретность. Ограничь к ней доступ своих сотрудников. Всё слишком серьёзно и не нужно подвергать риску лишних людей. Аккуратно предупреди свою службу охраны. Начальником здешней Терзянц ещё пребывает? Я лучше сам его проинструктирую. Он мужик надёжный и бывалый. Укажешь места, одного моего посадим на камеры. У тебя же есть камеры, в смысле в отделениях?

– Да. Везде, кроме туалетов и санитарных комнат. Выведены на мониторы у меня в другом кабинете и на пункт наблюдения охраны.

– Ты чё? Параноик? На фига столько-то понатыкал?

– Сам ты параноик. Забыл, с кем я был и где, чью школу прошёл? Звук тоже пишется, но не со всех камер, естественно.

– Ладно, без обид. Вельден, ты профессионал во всём и везде нужен профессиональный подход. Кстати, нужно и телефонные разговоры писать, некоторое время. Хотя, если честно, не вижу в этом особого смысла. Предупреди, кого сочтёшь нужным.

– Да пошёл ты… Без тебя знаю.

– Пошёл, без удовольствия, но пошёл, – Ланской устало потёр глаза и кивнул. – Мне пора. Поеду с документами по операции позанимаюсь в управе. Приеду с бойцами – звякну, не отключайся и терапевтическая доза, кстати, сработала.

– Придурок.

– И я тебя люблю. Эрик, девчонка – кремень, не знал, что такие вообще в реале бывают. Должна выкарабкаться, чисто из принципа или вредности. А ты не вздумай геройствовать и держись. Прорвёмся, друг, – Кирилл Ланской, позывной Кирка, просочился в дверь и неслышно исчез.

Вельден задумался. Да, дела. Из огня да в полымя. Он прекрасно помнил историю задержания международного террориста и участвовал в его конвоировании. Слишком многие отдали жизни, чтобы его нейтрализовать, как оказалось напрасно. То, что Валид на свободе действительно очень и очень плохо. Но Ланской осведомлён об этом, а значит – вооружён. У майора питбулевская хватка и острый ум разведчика-диверсанта. В надёжности Кирилла Эрик не сомневался, слишком много они съели соли пополам с кровью и потом. Валера и Лиза друзья с большой буквы, но остальные сотрудники? Не соблазнятся ли на деньги или на угрозы? Хотя на деньги – вряд ли. Он несколько раз глубоко вздохнул, взъерошил волосы, переоделся в рабочую форму и пошёл в оперблок.

– Татьяна Петровна, мне нужно с вами поговорить, – обратился Эрнст к санитарке, которая мыла пол в коридоре блока.

– Эрнст Генрихович, я мою пол и ничегошеньки не знаю, – она хитро улыбнулась и подмигнула ему. Петровне было шестьдесят пять лет, а на вид сорок пять и не более. Очень работящая, по-немецки аккуратная и пунктуальная. Мягкие, большие руки, улыбка всепонимающей и любящей бабушки. – Я же не вчера родилась, дорогой мой. Вы поверили мне, взяли на работу с улицы. Я могу спокойно на мою зарплату воспитывать четверых внуков. Да я за Вас любого хоть шваброй прибью. Ничего не говорите. Не надо, – Петровна сняла перчатку и пожала ему руку.

– Спасибо, Татьяна Петровна. Но всё-таки скажу. Её не оставят в покое. За ней будут охотиться. Прошу вас, никому и ничего. Ни словечка.

– Эрнст Генрихович, всё сделаю. Храни Вас Господь. За Зариночку не переживайте, я сама с ней поговорю. Вы, главное спасите девочку, видно настрадалась она не на одну человеческую жизнь. Это же у какого изверга рука поднялась такое сотворить?! Я за неё в церкви свечку поставлю и молиться буду. Матерь Божья всем страждущим заступница и девочке поможет. И идите, операция закончилась, они размываются, а то болтаю с вами, а работа сама не сделается.

Эрик устало улыбнулся и, войдя в предоперационную, снова столкнулся с Лизой:

– Твою дивизию! Лизка! Опять на больной палец! – он поджал ногу.

– Вельден, ты задолбал, можешь нормально ходить, а не наскакивать на людей? Всё хорошо, можешь выдохнуть. Состояние крайне тяжёлое, но стабильное. Под наркозом она будет ещё часа три. Потом ненадолго разбудим и на сутки сделаем медикаментозный сон, в её состоянии это необходимо. Сейчас отвезём в реанимацию, Вера сестра из реанимации и Денис побудут с ней, а мы пройдём к тебе в кабинет для очень серьёзного, малоприятного разговора, – Лиза, сурово сдвинув брови, схватила его за руку. Другой рукой она цепко держала своего благоверного за полу халата.

– Валерка, я её боюсь, дважды покалечить успела. Чего я-то натворил?

– По секрету, сам побаиваюсь, хоть и глава семьи. Сейчас узнаешь, и может, даже выживешь, но не обещаю.

Очень суровый хирург-гинеколог, изящная жгучая брюнетка весом не более пятидесяти кило, с хорошей крейсерской скоростью тащила за собой двухметрового владельца клиники и стокилограммового ведущего хирурга, по совместительству своего супруга, как нашкодивших щенят. Приказав им занять места в партере, Лиза налила себе грамм сто коньяка, залпом выпила и выпалила:

– Эрик, ты кретин и болван!

– А что я сделал? Хватит обзываться, объяснись уже!

– Лизанька, лапонька…

– Заткнись, подхалим! – рявкнула черноглазая лапонька на мужа и уставилась, не мигая на Вельдена. – Ты ничего не делал, вот в чём проблема! Хренью всякой страдал столько времени! Душевными муками терзался! В глубокой засаде сидел! Видите ли, у него депрессия! Господи, ну почему вы мужики такие тугодумы бессердечные?! Мог бы меня послушать, хоть раз! Ты понимаешь, что этот ребёнок только тебя любила все эти годы? Она ждала только тебя, а ты как последний раздолбай не мог просто решиться встретиться и поговорить. Подумаешь, с наскока не получилось, а ты и лапки кверху! Всё сидел, ожидал знака свыше! Досиделся! Теперь дождался? Хватит знаков?! Или ещё что-то должно случиться?!

– Что ты орёшь? В этом кабинете могу орать только я! Хочешь, чтобы вся клиника была в курсе моей личной жизни, да ещё и в подробностях?!

Лизка сникла и неожиданно разревелась. Вельден подал пачку салфеток, вздохнул и опустил голову на сжатые кулаки.

– Понимаешь, брат, она ни с кем не была, пока не попала к этим… И перед тем, как отключиться на наркозе, пришла в себя, узнала меня. Йоле решила, что умирает и всё выпалила. Может бредила. Просила передать тебе при встрече, что… Прости, не могу и не хочу, это слишком личное, думаю, уже догадался, о чём речь. Она ведь даже не знает, что ты в России и рядом. Пусть сама скажет, потом, если захочет, конечно. Я ей ничего не успел сказать, – Валера помолчал, затем продолжил. – С ранением проблем не будет. Пуля прошла практически по касательной, не отклоняясь, некротических тканей было немного, и мы всё санировали, рёбра не задела даже, между шестым и седьмым проскочила. Но резать всё равно пришлось, удалили один сегмент лёгкого, пуля его слишком порвала и бронх сегментарный сильно повредила. Немного клипс на бронхах, чуть на плевре и девять швов на коже. Антибиотики прокапаем, всё восстановим, зрение полностью вернётся со временем, сейчас она практически ничего не видит, меня по голосу, наверное, узнала. Лиза подштопала разрывы на шейке и остальном, выскоблить пришлось. Вывих вправили, руки обработали. Синяки, порезы и ссадины осмотрели – переломов и внутренних гематом не нашли. Травм головного и спинного мозга не выявили. Истощение сильное, кормить усилено будем, пока растворами, а там посмотрим. У меня Тамарка весит больше. С венами проблема возникла, из-за кровопотери еле нашли, подключичку пришлось дополнительно ставить. Веришь, я Йольку, когда увидел, то не узнал сразу, а когда узнал, то руки половину операции тряслись, еле совладал, – Валерка надолго замолчал. Потом опомнился, встряхнулся и продолжил. – Но что с душой, как её вылечить – однозначно твоя задача. Боюсь, что её сломали. Не может обычный человек выдержать такое и не сломаться, тем более хрупкая девочка, любящая Гейне, Есенина и мультики. Если ты не сможешь вернуть её с той стороны, то никто не сможет. У неё ведь ни одной родной души на свете не осталось, может хоть за тебя зацепится, ведь любит до сих пор, непонятно за что. И ещё, можешь на нас во всём рассчитывать.

– Ладно. Разберусь. Спасибо вам ребята, поспите хоть чуть. И на планёрку можете не приходить, докторов пришлите и отдыхайте.

– А дальше как? – Лизу не проведёшь. – Надеюсь, врубился, что легко не будет, не только со здоровьем и душой?

– Ещё её могут попытаться убить в любой момент, это далеко не конец истории. Главарь банды и один боец ушли, а Мышка для них слишком опасный свидетель. Будет спецоперация, её корректирует Кирилл, по мере возможностей. Поэтому сами понимаете – минимум информации вне стен моего кабинета. Телефоны клиники будут на прослушке нашей охраны. Валера, поговори, пожалуйста, с Бьёрном и остальными, пока не разбежались. Как только разрешите, я её перевезу к себе. Всё. Мне нужно побыть одному. Простите.

Королёвы вышли. Эрик устало опустил голову на сжатые в кулаки руки. Как же всё глупо выглядит со стороны и по прошествии времени. Он и раньше не был полностью убеждён, что поступает правильно по отношению к Йоле. Боялся её напугать, разозлить или снова причинить боль. И девчонка, оставленная наедине с обидой на него, в полном одиночестве после потери отца, теперь чуть жива. Это и его вина тоже. Он придурок, самовлюблённый павлин, трус и идиот всё пытался доказать себе и ей свою значимость. В чём-то Лиза права. Это ясно. Все эти годы он ждал, что Мышка подаст ему знак или придёт сама, а нужно было просто быть мужчиной, не мужиком, как он уже один раз попытался. Обидно. Но он был практиком и фаталистом. Сделанного не вернёшь, нужно жить дальше, исправлять что наворотил, если возможно. Главное Йоле жива и больше он не будет кретином. Легко сказать, а как сделать?

Глава 3

Alles auf der Welt hängt nur von Einem bisschen Wärme ab.

(Erich Maria Remarque)

Всё на свете зависит только от малой толики тепла.

(Эрих Мария Ремарк)

Уже полвосьмого. В восемь планёрка в актовом зале. Чтобы не привлекать внимания он должен там быть, как и каждую среду. Конечно, мог и не пойти, но просто необходимо занять голову, как бы сложно это ни было. Проводить общие планёрки для руководителей отделений, филиалов клиники, всех врачей и старших медсестёр стационара он считал очень важным. Коллектив должен знать, чем живёт клиника, какие планы и нововведения, иначе они сами бог весть, что себе надумают. Любые вопросы легче решить, если отношения строятся на разумной доле откровенности, полном доверии и материальной заинтересованности.

Ещё нужно зайти к прооперированному вчера малышу, после планёрки и обхода. Ребёнок в реанимации, но двумя этажами выше Йоле, в кардиохирургическом отделении. С ним оставался ассистент Эрнста Никита для подстраховки на всю ночь. Это было необходимо. Если Никита не вызывал ни разу, значит ночь прошла спокойно, и маленький пациент будет жить. После выздоровления Эрик твёрдо решил настоять на переводе мальчика в подшефный детский дом из того, откуда его доставили. Из Ростовской области. Нельзя, категорически нельзя оставить его там. Детский дом не самый плохой, но не для такого слабенького, нуждающегося в постоянном контроле за состоянием здоровья ребёнка. И шансов на усыновление в достойную семью у детей, подшефных сотрудников клиники, намного больше.

Эрик вошёл в свою комнату отдыха, умылся холодной водой, надел свежий халат. Господи, как ему не хотелось идти сегодня на эту дурацкую планёрку, а нельзя. Йоле ещё не придёт в себя минимум сутки. Он не отходил бы от неё ни на секунду, но нужно и делами корпорации заниматься. Люди не виноваты в его личных проблемах. Тем более его отсутствие вызвало бы не нужные сейчас вопросы. Но голова гудела, сосредоточиться на делах никак не получалось. Нужно себя заставить!

Идя по коридору к актовому залу, приветствуя персонал и пациентов, он был как во сне. Всё, что было важно недавно отошло на второй план, оттеснённое мелкой диверсанткой и самой любимой на свете.

Планёрку, по его просьбе, и в его присутствии провёл второй заместитель, Юрий Анатольевич. Вельден почти ничего не слышал, о чём говорили, что спрашивали. Голоса сливались в монотонный и снотворный гул. С невероятным трудом со второго раза вник в суть адресованного ему вопроса, ответил и снова погрузился в себя. Самое интересное, то, что он ни о чём не думал, в мозгах был гудящий вакуум. Он просто сидел и смотрел поверх голов подчинённых. Интеллигент и большая умница, одногруппник Юра Таций видел, что шеф не в себе и пока не задавал ему вопросов. А на адресованные шефу, отвечал сам. Прошло почти нормально и быстро. Сведений о поступившей ночью пациентке с огнестрелом никто не выложил. Хорошо, всем спасибо, все свободны.

Эрнст отвёл Юру в сторонку и на вопрос того о причине такого непонятного состояния шефа, объявил, что возьмёт небольшой своего рода больничный или отпуск на неделю-две, но будет на связи и прибудет по первому писку своего зама.

– Вы заболели?

– Юра, не задавайте вопросов, на которые я не хочу отвечать, пока. Остальным можете сказать, что у меня ангина, скарлатина и насморк с геморроем. Поверьте, так надо. И если кто-то посторонний будет интересоваться мной или пациентами в реанимации, то задерживайте его, звоните немедленно мне, начальнику охраны и не болтайте. Да и все звонки, разговоры по телефонам клиники какое-то время будут записываться. Записи мы проверим и уничтожим, потом. Просто необходимо подстраховаться.

– У нас проблемы?

– Нет, уже нет, это очень личное. Юра, я вам всё расскажу, что смогу, но не сегодня и не сейчас. Работы клиники это никоим образом не касается. Эту неделю я здесь точно, обходы проведу, с документацией поработаю. Намеченные операции не отменять. Юрий Анатольевич, вы меня поняли? – Юра кивнул с дико расстроенным и обречённым видом.

Проводить обход пациентов стационара и поликлинического отделения так же было важно самому руководителю и владельцу в одном лице. Он делал это во всех учреждениях корпорации, не исключая заводы и банков. Это было правильно. Непредсказуемое появление в любой палате, комнате отдыха, на пищеблоке, в подсобных помещениях, в юридическом отделе – держало всех в тонусе. Крупные замечания высказывались крайне редко, но из-за халатности в мелочах, может вырасти гигантская беда. Но так как большую часть времени проводил в России, то доставалось им гораздо больше начальственного внимания, и никто не жаловался. Эрнст любил свою клинику, коллег, работающих тут и конечно людей пришедших за помощью.

Большая часть больных находилась на платном лечении. Бесплатную помощь оказывали тем, кто не мог оплатить и не мог получить помощь в государственных организациях. Платёжеспособность пациентов проверялась очень строго и конфиденциально с письменного согласия, и существовали чисто внутриклинические критерии отбора. Воспитанники детских домов, члены малоимущих или многодетных семей, инвалиды и часть пенсионеров пропускались почти автоматически бесплатно. При бесплатном лечении, если рекомендована реабилитация, то осуществлялась она также, причём в месте, максимально подходящем для больного в практически любой точке мира. Все расходы на дорогу и проживание пациента брала на себя корпорация. Достаточно было и случаев, когда пациенты приходили на платное лечение, а получали бесплатное. Бывало и наоборот. Дела житейские: честные и жулики встречаются всегда. Удивительно, но и при таком подходе, клиника работала с плюсовым бюджетом, вопреки прогнозам экономистов в головном офисе.

Сегодня по его собственному плану обход детской поликлиники и палат ортопедии с травматологией в хирургическом отделении Королёва. Эрнст спустился на первый этаж в поликлиническое крыло и чуть не заорал от возмущения. Нервы были явно не в порядке. Перед регистратурой сформировалась очередь в человек десять мамочек с детишками и несколько человек у окошка для взрослых. Люди нервничали, дети носились по холлу. За стойкой никого нет. Он рывком, забыв постучаться, открыл дверь в комнату персонала. Две молоденькие регистраторши спокойно пили чай. Видимо новенькие.

– Здравствуйте, дамы. Почему вы не на рабочем месте в рабочее время? Хотелось бы узнать. Потрудитесь объясниться.

– А у нас малюсенький перерывчик на утреннюю чашечку бодрящего напитка, который закончится через восемь минут. Очень спешили и не успели дома позавтракать, а ведь утренний приём пищи очень важен для здоровья, не так ли? Хотите чаю, доктор, с домашним клубничным вареньем? Можем и пирожным угостить. У вас такой усталый вид уже с утра. Трудное дежурство было? – одна девица кокетливо опустила глазки и поправила халатик на груди, облизнув пухлые губки.

Да, явно новенькая. Сам же на прошлой неделе подписывал приказ о приёме на испытательный срок двух студенток. Вторая была видимо умнее или узнала его. Девчонка подскочила, извинилась и стремглав помчалась в регистратуру, шепнув подружке:

– Ты дура, это сам Вельден!

Кокетка побледнела, потом побагровела:

– Простите меня, пожалуйста. Я второй день всего работаю. Катя не виновата, это я ей сказала, что там никого нет. Но пять минут назад там действительно никого не было! Я исправлюсь. Пожалуйста, не увольняйте меня.

– Хорошо. В нашей поликлинике рабочий день начинается с приходом первого пациента и заканчивается с уходом последнего. Перечитайте свой контракт, там у вас, как и у остальных сотрудников клиники, время перерыва строго регламентировано. Запомните раз и навсегда, или заучите. Следующий залёт и ко мне на ковёр, возможно с заявлением. Идите исполнять свои обязанности.

Строгий фон Вельден шёл дальше по отделению, беседуя с детишками и родителями, заходя выборочно в приёмные, процедурные кабинеты. Обходы он делал всегда сам и в разное время, без свиты, естественно никого не предупреждая заранее. Ничего не записывал, но чётко всё помнил. Потом заходил в кабинеты заведующих отделениями и беседовал. Беседы проходили за редким исключением спокойно, и выявленные проблемы решались практически сразу. Эрик дорожил персоналом, и наказывал, только когда не было другого способа вразумить провинившегося. Сейчас он был готов убить каждого, потому что сутки ещё не прошли. Ужасно длинные сутки, продолжительностью в годы, в целую жизнь.

Заведующая детским отделением Наталья Васильевна мягко поздоровалась, улыбнулась и предложила кофе.

– Эрнст Генрихович, с регистраторами я проведу работу, они уже повинились. Девочки хорошие, но молодые без опыта и недели ещё не работают. У них есть потенциал и обе студентки на заочном отделении. За ними на время испытательного срока Лиин Лао, медбрат закреплён, но он приболел, второй день на больничном. После обеда регистраторами займётся Олеся моя медсестра, она как раз освободится.

– Хорошо, Наталья Васильевна, это ваша епархия. А от кофе не откажусь. Вторые сутки уже на ногах. А когда спал, так вообще не помню. Боюсь свалиться.

– Эрик, что-то случилось? Вы какой-то взвинченный и подавленный одновременно. Вам нездоровится?

– Что вы, я-то здоров как племенной бык. Были проблемы личного характера. Теперь всё почти наладилось, почти. Осталось только начать и закончить. Один замечательный и дорогой для меня человек сейчас находится у нас в реанимации. В крайне тяжёлом состоянии, в искусственной коме, – Вельден помолчал, потом грустно улыбнулся и встал. – Спасибо за замечательный кофе. Пошёл дальше шорох наводить. Нужно что-то делать, а то с ума сойду.

– Постойте, если нужна помощь, то зовите в любое время дня и ночи, буду рада оказаться полезной, – Наталья Васильевна легонько пожала ему руку.

Она была старше его лет на десять. Очень добрый, настоящий детский доктор. Раньше работала в городской поликлинике участковым педиатром, получала копеечную зарплату, воспитывала сама двоих сыновей после развода. Ещё бегала по инстанциям, выбивая бесплатные талоны на обследование и лечение детей из малообеспеченных и многодетных семей, выкраивала деньги из своего скудного семейного бюджета для покупки необходимых им лекарств, которые не входили в государственный список жизненно необходимых, а потому бесплатных. Но всегда жила в ладах со своей совестью, как сама часто говорила. В клинике она работает уже шесть лет, продолжая помогать бедствующим малообеспеченным и просто молодым семьям с детьми, обеспечивая лечением и бесплатными лекарствами. Эрнст очень уважал её жизненную позицию и всячески поддерживал. Прооперированного вчера малыша тоже нашла доктор Жаркова.

В ортопедии пришлось задержаться подольше и провести хирургический разбор предстоящей операции, потом коррекцию послеоперационной реабилитации больного вместе с Королёвым, поступившего с неправильно сросшимися костями голени после сложного многооскольчатого перелома. Парню семнадцати лет грозила инвалидность и постоянные боли. В краевой больнице предложили съездить в ортопедический центр в городе Кургане, за свой счёт или готовиться к ампутации. Шансы спасти ногу были, но после перелома прошло восемь месяцев, и имелись нарушения кровоснабжения. Самым плохим было то, что мальчишка потерял надежду, а привёз его отец, чуть ли не силком. Он отказывался от операции, решив лучше заплатить за лечение рано постаревшего отца – сердечника. В итоге, решили лечить и сына, и отца бесплатно. С последующей реабилитацией обоих в другой Вельденовской клинике, в Израиле, естественно, бесплатно.

Пошли вторые сутки. Звонок! Номер местный, клиники.

– Реанимация?

– Для тебя дорогой, хоть небеса. Мы прибыли.

– Кирилл, я иду.

Он совершенно забыл про них. Нет так нельзя, нужно собраться. Из кабинета позвонил в реанимацию. Через двадцать минут будут выводить из искусственного сна. До этого, после выхода из наркоза и перед медикаментозным сном, его к ней не пустили, боялись чего-то. Да и в себя она толком ещё не приходила. Но сейчас он будет там, будет первым, чей голос Йоле услышит.

С Кириллом и его ребятами управились быстро. Они растворились как тени, а новый наблюдатель и командир обосновались в кабинете с мониторами камер слежения, через стенку от Эрнстовых апартаментов.

Глава 4

Die Hoffnung ist der Regenbogen über dem herabstürzenden Bach des Lebens. (Friedrich Nietzsche)

Надежда – это радуга, над рушащимся потоком жизни.

(Фридрих Ницше)

Всё реанимация! И, пошли все к чертям собачьим! Эрнст забегал каждую свободную минуту прошедших, наконец, суток. Спал часа два в своём кабинете, коротая свободное время на стуле у её постели. Просто сидел, прижав тонкую, невесомую руку к губам, и молился. Никогда не причислял себя к верующим и не знал ни одной молитвы, но сейчас был готов поверить в любое божество, способное помочь. Ел, кажется, один раз, когда поймали Королёв и Вахтанг, но что не помнил. Почти месяц и ещё сутки неизвестности, между жизнью и смертью. Но Йоле всё ещё жива, несмотря, ни на что. Показатели постепенно приходят в состояние близкое к норме. Хотя до нормы далеко. Лиза усиленно избегала разговоров с ним и прятала глаза. Что же скрывает? Что, кроме уже известного ещё случилось? Но, не пытать же её, в самом деле. По медицинской карте подозрений возникало огромное количество, доктор Королёва до сих пор не внесла описание проведённых ею манипуляций и получила за это с утра разнос.

Возле палаты уже стояли, обнявшись Королёвы. Эмоциональная Лиза усердно вытирала салфеткой глаза.

– Что? – у Эрика оборвалось сердце, – Валерка, Лизка, не молчите!

– Бедняжка, она такая маленькая, как ребёнок. И вся синяя. Мне так её жаль, бедная наша Йолечка. А ты, паршивец, если хоть раз обидишь, то я отгрызу тебе все выступающие части тела и проглочу, чтоб не пришил!

– Дорогая, заткнись, пожалуйста. Пожалей обоих. Хватит уже виноватых искать.

В открывшуюся дверь выглянул реаниматолог Денис:

– Заходите и не пугайте её, пожалуйста. Она полностью дезориентирована и ничего не видит, только размытые силуэты. Всё будет хорошо. Главное никаких резких звуков и тем более всхлипываний, Елизавета Николаевна. Тихо и спокойно, пожалуйста.

Лиза первой прошмыгнула в палату. Потом вошли мужчины. Йоле не совсем пришла в себя, вокруг неё хлопотали Денис и медсестра Вера. Её почти не видно из-под простыни. Ленка и так была небольшого росточка, худенькая, очень изящная с густыми шелковистыми пшеничными волосами чуть ниже плеч и просто кукольно-анимэшными огромными изумрудными строгими глазами в обрамлении чёрных длинных и пушистых ресниц. Красавицей по канонам её назвать трудно, но что-то в ней цепляло. Во всяком случае, Вельдена зацепило моментально и на всю жизнь. Кокетничать и стильно одеваться она никогда не умела и не любила, косметикой не пользовалась принципиально. Умная и симпатичная Мышка. Экстерном окончила школу, и едва исполнилось пятнадцать лет, как поступила на первый курс медицинской академии. Заметил её Эрик и влюбился в студотряде. Он уже пошёл в субординатуру и на консервный завод поехал ради развлечения в последний год студенчества, как помощник преподавателей и кураторов младших курсов. Йоле тогда перешла на второй курс. Сейчас ей двадцать пять, а на вид всё те же шестнадцать, даже меньше. Мышка-малышка, всё та же девчонка из своего, правильного и сказочного мирка.

Вельден много страшного и мерзкого видел в своей жизни: изувеченных взрывами людей, плачущих от боли подстреленных домашних животных, детей с оторванными ногами, распухшие трупы истерзанные стервятниками, которые некому хоронить, боль в глазах родителей потерявших своих малышей, останки человеческих тел, заброшенные взрывом на деревья… Но сейчас стало в сто раз страшнее, потому что перед ним лежала его Йолечка. Смотреть на эту девочку было невыносимо больно. Лицо в синяках и ссадинах, разбитые сухие губы, чёрные круги под глазами, руки, лежавшие поверх простыни, казались избитыми ветром тростинками. Пальцы с обломанными до мяса ногтями, кожа в порезах, проколах и ожогах от затушенных об неё сигарет, кроваво-синие следы от верёвок на запястьях. Обо всём остальном невозможно вообще думать без содрогания. Фарфоровая нежная куколка, побывавшая в руках ребёнка-садиста.

Лиза опять захлюпала носом, и Валера вывел её прочь, успокаивая, а у самого голос дрожал. Денис повернулся к Эрику:

– Я не знаю её, но по всей видимости, она много для вас значит. На данный момент мы сделали всё возможное. Потом будем делать невозможное. Пытали девочку зверски, даже мысленно страшно представить, через что она прошла. Я закрою жалюзи и приглушу свет. Её долго держали в темноте, и яркий свет сейчас может причинить сильнейшую боль, вплоть до потери сознания. У вас 10-15 минут. Она слишком слаба. Я буду рядом, за дверью.

Доктор вышел, оставив их в полумраке палаты. Было очень тихо, только жужжали аппараты и мерцали мониторы. Эрик сел на стул возле кровати и осторожно взял её за руку:

– Йоле, Мышка, ты меня слышишь? Йолечка, Солнышко, любимая моя, подай знак, что слышишь меня.

Рука легонько дрогнула, и веки немножко приоткрылись.

– Почему мне тепло и не больно, и всё в тумане? Я наконец-то умерла? Хорошо, теперь хорошо… – она прошептала так тихо, что он еле расслышал.

– Что ты такое придумываешь. Я не позволю тебе умереть. Ты выздоровеешь и проживёшь долгую, счастливую жизнь. А я буду рядом и никому больше не позволю обидеть. Я очень люблю тебя. Йолечка, малышка моя любимая, – Эрнст прижал её пальчики к губам.

– Кто ты? Голос знаком, а лица я, прости, не вижу. Здесь очень светло. Глаза режет.

– Я тот, кто был придурком больше десять лет.

– Не понимаю… Скажи мне, где я и кто ты? – она приоткрыла глаза и повернулась к нему, вглядываясь в лицо. Видимо это минимальное напряжение далось ей с огромным трудом, истощив окончательно. Глаза опять закрылись, а на лбу появилась холодная испарина.

– Ты в безопасности, в больнице. Здесь твои друзья. Мы поможем тебе. Вокруг столько охраны, что и муха не пролетит. Ничего не бойся.

– Зачем меня вытащили? Кто вас просил? Почему вы все лезете ко мне? Мне ничего и ни от кого не нужно! Я хотела умереть, а ты, вы… Я никого не хочу видеть. Уходи. Оставьте меня все в покое. Мне незачем жить уже… Я дошла до цели, всё.

Эрнст поднялся, наклонился над кроватью, повернул её лицо к себе и легонько поцеловал запёкшиеся губы:

– Нет. Дважды я уже уходил, теперь не уйду. Хочешь ты того или нет, но я буду рядом, пока ты не выздоровеешь и не будешь в полной безопасности. А сейчас отдыхай, я попозже зайду, – он быстро вышел из палаты. – Денис, когда проведёте осмотр и процедуры, зайдите ко мне с докторами Королёвыми.

Эрик вошёл в свой кабинет, предупредив секретаря Тину, что его нет для всех, кроме Энвичюса и Королёвых. Глаза слипались, и он решил немного вздремнуть. Заснуть не удалось, думы не давали. Хорошо, что в его будуаре был душ и запас одежды на все случаи жизни. Его с раннего детства приучили выглядеть опрятно и свежо, чтобы не происходило. Он частенько оставался ночевать в клинике, дома всё равно никто не ждал кроме старого управляющего и его супруги. Освежившись и выпив крепкого зелёного чая, Эрнст углубился в бумаги, принесённые секретарём на изучение и подпись. В дверь постучали.

– Войдите, – бумаги мгновенно отложены в сторону. Вошли Королёвы и Денис. – Докладывайте, господа.

– Можно я первая? – Лиза присела на подлокотник кресла, в котором разместился её муж. Довольно долго собиралась с мыслями и духом, что на неё совсем не похоже. Обычно её заставить помолчать огромная проблема, не всегда посильная даже Вельдену. Потом судорожно вздохнула, достала из кармана платочек, сжала его в руках. – В общем, пришлось основательно выскоблить слизистую матки, два шва на шейке – внутренние надрезы, всё остальное тоже заштопала основательно, её просто изрезали в лохмотья. Наложила двенадцать швов в общей сложности, саморассасывающиеся, разумеется. Придатки в норме. Признаков воспаления или кровотечения пока нет, но тампонаду сделала, завтра сниму. Думаю, ей кололи антибиотики и давали витамины или ещё что-то, возможно коагулянты. На венах рук и плечах много следов от уколов. Делал инъекции и подбирал препараты профессионал, я в этом абсолютно уверена. Что же это делается?! Они её… творили, что и в ужастиках не увидишь. Они её не просто насиловали, они!.. Понимаете, я вытащила осколки бутылочного стекла и обломок лезвия. Сволочи! Лютому врагу такого не пожелаешь. Но обещаю, что всё будет хорошо.

Эрнст сжал челюсти до скрипа зубов, перед глазами поплыла багровая дымка. Так вот почему Лиза бегала от него, вот чего не хотела говорить, пока сама не переварит.

– Успокойся, дорогая, теперь Мышка в надёжных руках, – Валера погладил жену по руке. – С точки зрения полостного хирурга ничего страшного нет. Если можно сказать в сложившейся ситуации – родилась в рубашке. Лёгкое пострадало, но могло быть и хуже, полсантиметра до сердечной сумки. Мы всё подлатали, ушили. Дренажи вечером уберём. Сухо. В животе – в норме, но нужно начинать кормить хотя бы через зонд, иначе кишечник не запустим. Ссадины обработали, ранки не гноятся. Пальцы, слава богу, не переломаны. Ногти отрастут. Правая нога пусть в лангете побудет, вывих примерно трёх-четырёх дневный вправили, но есть отёк и со связками могут быть проблемы в будущем. И желательно чтобы Киото посмотрел кисти. Следы от верёвок или наручников глубокие. Могут быть проблемы, хотя я пока их не вижу. Но я же не невролог и проверить тонус пока не представляется возможным. Лучше перебдеть. Боюсь ещё застойной пневмонии и ДВС синдрома. Пока анализы адекватны состоянию.

– С точки зрения реаниматолога не так уж и радужно пока. Антибиотики, электролиты, питание капаем. Плазму и ЭР массу вводим. Будем ещё. У девочки сильное обезвоживание – 20%, кровопотеря около двух литров – снижение ОЦК на 30-40%. Наполнение сосудов и камер сердца низкое, есть шумы. Быстро восполнять нельзя, сами знаете, чем грозит. Пока ни о каких сроках и прогнозах говорить не буду. Состояние крайне тяжёлое и вы все это видите. Сильнейшие боли, а я не могу ввести адекватную дозу обезболивающих препаратов – жидкости мало, боюсь, перегружу. Но, что интересно, у пациентки непонятная реакция на боль. Я читал, что в спецподразделениях учат как-то отодвигать её, усилием воли заставлять организм забывать о ней. Звучит фантастически, но я это реально вижу. Как и где этому научилась? Кто она, если такому обучена? Фантастика какая-то просто. Она всё чувствует, потом напрягается и не реагирует на уколы некоторое время. Но слишком ослабла, поэтому эффект кратковременный. Думаю, только поэтому не умерла от пыток. Эрнст Генрихович, я не поверил бы, если бы сам не увидел. Йоле – уникум, или я действительно многого не знаю, – Денис вскочил, промчался по кабинету, налил стакан воды, вылил его в цветочный горшок. Остановился посередине кабинета и, наконец, продолжил: – Кровь ввели почти всю необходимую дозу, теперь кристаллоиды, коллоиды, замороженную плазму, ЭР массу и, наверное, гемодез или полиглюкины. Завтра планирую поставить носовой зонд и начать кормить. Короче я останусь на ночь и полистаю литературу, пообщаюсь с народом. Знаю одно – сегодня, максимум завтра всё решится.

– Денис, что решится? – Эрнст встал, нависнув над столом. Лицо у него стало каменным, а глаза абсолютно чёрными. – Вы хотите сказать, что мы не сможем её вытащить? Вы понимаете, что невозможно потерять её! Она столько вынесла, что просто обязана жить! Йоле не может умереть! Уже многие бы стали блуждающими атомами, если бы она не вмешалась. Это понятно?! Я останусь тут и будем вместе думать. Хоть всю ночь.

Реаниматолог, конечно, как и все знал, что шеф может быть очень жёстким, но сейчас он был страшен, ещё страшнее были произнесённые им слова. Все присутствующие притихли, не решаясь вдохнуть, даже Валера, тем более задавать возникшие вопросы. А Вельден вдруг обмяк, глубоко вздохнул, опустился в кресло и с запредельной усталостью посмотрел на подчинённых:

– Я погорячился, простите меня, друзья. Просто не могу потерять её снова. Она должна выжить. Помогите, пожалуйста, на вас вся надежда. Без Йоле и меня не будет. Больше не выдержу, я очень люблю её.

Валера вздохнул и посмотрел на Дениса, тот тоже вздохнул, потом чему-то улыбнулся:

– Я только перекушу, запасусь крепким кофе и бегом в палату. Христо заменит меня по остальным делам. Придумаем что-нибудь, шеф.

– Эрик, – Лиза подошла и обняла за плечи, – Ты же прекрасно знаешь, что мы сделаем всё возможное и невозможное, и в этих стенах мы боги. А тебе могут привезти ту мазь с Тибета, ранозаживляющую? Помнишь, наша Тома руку кипятком обварила, а ты принёс мазь, и теперь даже следов нет? Может, я и забегаю вперёд, но верю, что Леночка поправится. Поверь, кожа без страшных напоминаний – огромный эмоциональный плюс для женщины. Да и швы внутренние можно обработать, чтобы рубцы минимальными были, ей ещё рожать.

– Точно, молодец. Сейчас позвоню и самолёт отправлю, если нужно. Спасибо всем, извините мой недопустимо резкий тон. На нервах весь.

Доктора покивали и двинулись к двери.

– Звони, если что, – Валера пожал шефу руку на прощание. – У нас дежурство закончилось, поедем домой. Тебе тоже не мешало бы, отдохнуть, а то сам свалишься и Йоле не поможешь. Если нужно подменить – останусь.

– Не надо подменять, давайте, до завтра. Помните о полной секретности.

Эрик ещё раз просмотрел бумаги, подписал срочные. Сидеть в кабинете было невмоготу. На кофе и чай смотреть уже не мог. Пошёл взглянуть на Йоле. Кирилл посадил двоих своих ребят у входа в отделение реанимации под видом медбратьев. Жалюзи опущены, так как через окна замечательно видна кровать с крыши здания через дорогу и яркий свет невыносим для пациентки. В полумраке Йоле почти не видно под простыней, такой же белой. Он подошёл, погладил её по щеке. Кожа всё такая же нежная, белый бархат. Положил её ладошку на свою. Только сейчас заметил, какая она крошечная, тонкая, намного меньше его ладони. Йоле спала, изредка тихо постанывая и вздрагивая. Так даже лучше, боль меньше чувствует. Он сел перед компьютером за стол в углу палаты. Надо что-то обязательно придумать. Потом пришёл Денис, и они уже вдвоём углубились в поиск.

– Блин, это же элементарно! – вскричал Эрнст, стукнув Дениса по плечу, часа через два дискуссий и просмотров недр интернета, доступных баз данных других клиник корпорации. – Как я мог забыть про способ дедушки Мурашевского? Йоле его сразу бы вспомнила, она его любимица! – Эрик схватил лист бумаги и быстро набросал схему с дозировками. Подумал ещё и приписал номер телефона профессора, на всякий случай.

– А вы уверены? Как-то слишком просто. И я, простите не знаком с дедушкой Мурашевским. Может, Киото дождёмся? Он завтра прилетает.

– Суть в простоте, элементарная реофизиология в неотложной хирургии с секретной изюминкой, – он чуть ли не скакал вприпрыжку по палате, забыв, что уже глубокая ночь и рядом спит больной человек. – Давайте наколдуем эликсир! У нас нет ещё суток, чтобы ждать Киото, но можете проконсультироваться. Здесь телефон профессора, если что, скажете, что для Йоле. Тель-Авив.

– Нет, шеф, колдовать нужно на работающие мозги, а мои в отключке. Сейчас что-нибудь перепутаю, и получите свою Йоле фиолетового цвета в оранжевую крапинку, даже звонок другу не поможет. Два часа посплю, потом поколдую. Не переживайте, время не упустим, всё под контролем. И вам, шеф, настоятельно советую то же отдохнуть, говорю как врач и друг, – Денис церемонно поклонился и вышел.

Эрик посмотрел на спящую Йоле, улыбнулся и пошёл в свои рабочие апартаменты. Два часа ночи. Нужно поспать. Когда наметилось решение проблемы, стало немного легче и ему удалось заснуть. Казалось, только прилёг, а уже звонит будильник.

Глава 5

Wenn du lange in einen Abgrund blickst, blickt der Abgrund auch in dich hinein.

(Friedrich Nietzsche)

Если вы долго смотрите в пропасть, пропасть также смотрит в вас.

(Фридрих Ницше)

Йоле находилась в глубочайшем эмоциональном ступоре и никак не реагировала на попытки окружающих вывести из него. Лежала, отвернувшись к стене не открывая глаз, пока не оставалась одна. Когда все уходили, то пыталась рассмотреть, где же находится, получалось с огромным трудом. Стоило напрячь глаза, как начинала дико болеть голова. Видела лишь силуэты чего-то на светлом фоне стен. Почему стены стали белыми? Почему тепло? Почему никто не кричит и ей уже не больно? Почти не больно. Слишком много вопросов. А если это просто новый этап, новая идея как её заставить говорить? Не получилось по-плохому, и решили изменить тактику? Хорошие и очень плохие? Нет, это голоса других людей и почему-то они ей смутно знакомы. Кто мог её увезти оттуда? Увезти откуда? Зачем? Никто из её знакомых не знал где она. Не знала и она сама. Сон, бред или уже переход в другой мир? Нужно сконцентрироваться и разобраться, или расслабиться и пусть всё идёт как идёт, хуже ведь уже не может быть.

Она всё слышала и не понимала, что это за люди вокруг пытаются ей помочь, и зачем? Жить не хотелось вообще. Хотелось пить, постоянно, но попросить не решалась, потому что это был бы уже контакт. А раз пойдёшь на контакт, потом не сможешь остановиться. А ей не нужны никакие контакты. И она терпела, облизывая сухие губы сухим языком. Чуть погодя и пить уже не хотелось, а её начали заставлять это делать. Она давилась каждым глотком. Хотелось выпить весь Байкал, но не могла толком проглотить и каплю. Лёжа, даже если немного приподнимают голову, пить сложно и горло стягивало как судорогой. Сплошная несуразица, чушь собачья!

Потом стало ещё непонятнее. Кто-то, бережно держа голову, отмывал волосы и очень осторожно их расчёсывал. Чьи-то мягкие руки разминали мышцы и протирали тело тёплой и приятно пахнущей тканью. Йоле попыталась сопротивляться, но голос пожилой женщины уговаривал, успокаивал, убаюкивал. Полная противоположность того, что было. Но этого ведь никак не может быть! Йоле очень хорошо помнила другой женский голос. Резкий, хрипловатый женский голос, после команд, которого была боль или темнота и бетонный пол.

Видеть кого-либо, особенно Вельдена, невыносимо, вернее не видеть, а слышать и чувствовать. Она сразу его узнала по голосу, по прикосновению горячих и нежных рук, губ, по энергии, исходящей от него. Или ей так просто хотелось? И вправду очень хотелось. Неужели желание было столь сильным, что материализовалось? Не может быть! Так не бывает! Стала прогонять назойливое видение, но оно не подчинялось ей. Эрик, как, назло почти всё время рядом, но его не может быть здесь. Когда он исчезал, появлялись Лиза или Валера. Лизка плакала или злилась. После них появлялись другие, незнакомые, но такие же заботливые люди. А может ей мерещилось в бреду? Какой-то жутко извращённый бред получался. Почему люди, которых она так сильно хотела видеть рядом, но не могла, потому что сбежала от них, обидев или обидевшись на них, появляются так реально? Почему, если это не на самом деле, не появились папа с бабушкой? Вся её жизнь после смерти отца проходила на автопилоте, в какой-то нереальной туманности с редкими проблесками света, когда была цель, а теперь тем более, потому что цели больше нет. Она давно уже вообще не различала бред и реальность, чувствовала себя иногда выбирающейся в мир людей из параллельной вселенной кошмара за очередной порцией разочарования и боли.

Йоле открыла глаза и сообразила, что это не очередной сон, повертев головой и далеко не сразу сфокусировав взгляд. Видела предметы размыто, но уже гораздо лучше. Всё-таки её старания не прошли даром. В палате полумрак, только мигают огоньки аппаратов, и проходит немного света из коридора через матовое стекло закрытой двери. Она приподнялась на локтях и упала обратно. Голова немилосердно кружилась и болела, в висках долбило целое осатаневшее семейство дятлов, от малейшего физического усилия тело покрывалось холодным липким потом и мурашками. Приподнялась снова, заставила себя пересилить подкатившую дурноту и дрожь в руках. Ей обязательно нужно встать и немедленно. Глаза уже привыкли к неясному свету, и Йоле рассмотрела, что кроме неё в палате никого нет и очень тихо. Значит ночь. Она осторожно встала, держась обеими руками за край кровати, и обнаружила, что одежды нет вообще. Хреново. Оторвала от себя датчики и аппараты начали истошно пищать и мигать, как новогодние ёлки. Вытащила катетеры из вен, зонд, закуталась в простыню. Добралась до двери. На вешалке висел белый халат. Надевать его, не было времени, просто как смогла, накинула на плечи и босиком, держась за стену, выбралась в коридор. Стены качались и то расходились в разные стороны, то сбегались, оставляя узкую щель, пол колебался, как гладь моря в штиль. Рядом оказалась другая дверь, и Йоле не раздумывая, ввалилась туда. Наткнулась на какие-то палки, чуть не упала. Но искать выключатель и тем более включать свет, было бессмысленно и небезопасно. Решила постоять так, пока те, кто прибежит на писк аппаратов, не уйдут дальше. В коридоре поднялся шум. Люди бегали и переговаривались, но в подсобку пока не додумались заглянуть. Стоять, прислонившись к стене, получалось неплохо, но как только она задумалась о том, что будет делать дальше, ноги затряслись, отказываясь подчиняться. Йоле твёрдо решила, что не останется здесь. Почему? Потому что так надо, потому что ничего хорошего и тем более чуда не будет. Потому что её всё равно убьют, а облегчать работу убийцам она не будет, тем более что могут пострадать случайные невинные люди, незнакомые или знакомые коллеги, пытающиеся её спасти. Отсюда просто необходимо немедленно уйти и всё. Если честно, то она вообще не представляла в какой больнице находится и в каком городе, надеялась, что всё-таки в своём. Единственное – не в больнице скорой помощи, где работала до похищения, это точно. Мысли выбивали из колеи решимости и лишали последних сил. Поэтому соображать будет по ходу или инстинкты включатся. Интересно, она раньше никогда не задумывалась, что усталость от мыслительного процесса может выражаться и в чисто физической форме.

Тихонько приоткрыла дверь и посмотрела в щёлку. В коридоре тоже полумрак и уже никого нет. Во всех больницах в отделениях, существует как минимум два входа в противоположных сторонах по правилам пожарной безопасности. Освещённая большая дверь в конце коридора явно вела в холл, а значит ей не туда. Йоле по стеночке пошла в обратную сторону, зажав вену рукавом халата, из которой продолжала сочиться кровь, чтобы капли на полу не выдали её. Оторвать плечо от стены нельзя, голова кружилась и ноги подгибались, но передвигаться можно только так, пусть и со скоростью городского автобуса в час пик или слизняка по горячему асфальту. Представила себя таким слизняком под июльским солнышком и улыбнулась, очень похожее сравнение получилось. За углом увидела служебный грузовой лифт и дверь, по всей видимости, на лестницу. Подумала, что если воспользуется лифтом, то лучше было вообще не вставать. Собрав остатки сил, пошла по ступеням наверх. Господи, сколько же здесь этажей?! Просто небоскрёб какой-то, а оглянулась и поняла, что одолела всего один пролёт. Она уже выбилась совсем из сил, когда услышала топот бегущих ног над головой. Кто-то спускался и бежал прямо на неё. Нет, она не может так глупо попасться. В углу толстая вертикально идущая труба, наверное, мусоропровода. Йоле забилась за неё и перестала дышать. Мимо промчался человек в развевающемся белом халате. Как будто что-то почувствовал и остановился на пол пролёта ниже площадки, где затаилась беглянка. Обернулся вполоборота, прислушался, тряхнул головой и побежал дальше. Йоле стало совсем плохо, она узнала в человеке Эрика Вельдена, от которого хотела бы находиться как можно дальше, желательно в противоположной точке земного шара, а лучше – Вселенной. Значит, ей не мерещился его голос. Почему он здесь? И главное – где здесь? Валерка же говорил, что Эрик уехал из страны. Или она оказалась за границей? Чушь полная! Но это уже слишком реалистичный глюк, а если это на самом деле? Йоле, как и он помотала головой, чуть не грохнувшись, прогоняя глупейшую мысль вернуться выяснить с ним всё раз и навсегда, и поползла дальше наверх. Почему наверх? Потому что внизу её очень быстро обнаружат. Потому что туда помчался Вельден. Но бедолага не предполагала, что и на лестнице есть камеры, просто человек, который должен смотреть на них, сейчас внимательно просматривал мониторы камер других мест наиболее вероятных для её нахождения – в отделениях и холлах, лифтах. Наблюдатель видел, на записи как она встала, как шла к выходу из палаты, а потом просто пропала. Он сразу переключился на другие камеры, не дождавшись её появления в коридоре из бытовки. Ей тупо повезло или нет.

Вот и дверь на крышу или чердак, лучше бы на чердак, там больше шансов спрятаться. Главное немного переждать, а потом найти любую одежду и сбежать домой. Только бы дверь была не заперта. Она нажала на ручку, и дверь не открылась, но на крючке рядом висел ключ. Йоле задохнулась от порыва холодного ветра с каплями дождя. Дверь вырвало из рук и оглушительно грохнуло об стену. Ленка вывалилась на крышу, больно ударившись боком, и ногой захлопнула дверь, с трудом вставила ключ в скважину, повернула.

Теперь доползти до края и найти пожарную лестницу. Приподнялась на руках, осмотрелась. Крыша казалась бескрайней в темноте, скудно прореженной светом уличных фонарей. Парапет далеко, но это не важно, главное его видно. После заточения, она видела только в полумраке, а свет причинял невыносимую боль. Йоле тряслась от холода, и очень сильно болел левый бок, нога в повязке одеревенела. Лужи, пронизывающий ветер и дождь со снегом – всё против неё. И тогда она заплакала, лёжа под тёмным небом и ледяным дождём. Столько усилий и всё напрасно. Зачем её вытащили! Она категорически не хотела жить, не видела смысла своего дальнейшего пребывания на этом свете в этой жуткой реальности. Маленькая, так и не успевшая повзрослеть, девочка, уставшая от потерь, постоянной борьбы, от предательства и дикого одиночества, пустоты в том месте, где у нормальных людей находится душа.

Душа человеческая как щенок-подросток сенбернара. Восторженная, огромная, наполненная солнечным светом, когда человека любят и он любит. Тогда хочется поделиться со всем миром искренним теплом этой души, виляя хвостиком и прыгая. Наверное, поэтому у детей такие чистые и яркие глаза. Но это состояние длится совсем недолго. Чем более открытая и светлая душа, тем тяжелее и страшнее ей бывает. Несправедливость, обиды, плевки делают душу ещё более ранимой, беззащитной, растерянной. Она хочет нести радость, а её вынуждают прятаться за разными масками, чтобы просто выжить. Она, бедняжка забивается в самый дальний уголок своей конуры и тихонько скулит от страха за тех, кто плюёт в неё. А потом случается перелом. И из конуры вылетает озлобленный зверь, готовый порвать любого, для которого имеют смысл лишь разорванные кровоточащие глотки обидчиков; либо хамелеон, способный подстроиться и выжить в любой ситуации; либо существо, почти утратившее душу, тень человека, сломленного и уничтоженного. Редко из конуры выходит окрепшая и закалённая душа, но такую уже невозможно перетащить ни в какую сторону, она идёт только своим путём. Йоле чувствовала, что от неё ещё что-то осталось, но это что-то болело и выло в голос так, что лучше бы его не было!

Йоле доползла до вентиляционной шахты, села, прислонившись спиной к стене. Злой ветер кидал ледяные капли с пригоршнями мокрого снега прямо в лицо. Вряд ли она удержится на пожарной лестнице хоть минуту и вообще сможет её найти. Всё так глупо и неправильно. Старалась жить всегда, по совести, как учил и жил отец. И что? Все родные мертвы, друзей и любимого человека сама оттолкнула. Нельзя войти в одну реку дважды. Впереди – тьма.

Ручка двери судорожно задёргалась. Послышались громкие мужские голоса и возня, потом грохот выбиваемого железа. Отчаяние придало ей сил встать и почти подойти к невысокому парапету. Оставалось сделать каких-то пару шагов. Всю крышу залил невыносимо яркий свет прожекторов, вызвав дикую боль в голове и совершенно дезориентировав отчаявшуюся беглянку. Порыв ветра сорвал с неё халат и тот полетел вниз с крыши, как подбитая птица, судорожно махая рукавами, пытаясь взмыть в небеса. Она сделала ещё шаг и наклонилась вперёд, надеясь, что край близок. Но чьи-то очень сильные руки схватили в охапку:

– Ну, уж нет, Мышка-малышка, от меня так просто не сбежишь. Что же ты задумала, девочка?!

Йоле из последних сил пыталась сопротивляться, но держали цепко:

– Ну почему вы все просто не оставите меня в покое! Я устала так жить, отпустите меня, пожалуйста. Я очень вас прошу, – у неё не осталось сил даже плакать, не то, что вырываться. Йоле повисла в державших руках, продолжая уговаривать, – пожалуйста, хватит меня мучить, я больше не выдержу, пожалуйста, умоляю вас, отпустите или убейте уже, ради всего святого для вас. Всё равно я вам ничего не расскажу!

– Йоле, малышка, никто тебя не посмеет больше никогда мучить, успокойся. С тобой твои друзья. Ты совсем замёрзла, глупенькая, – мужчина поднял её на руки.

– Отпустите, прошу вас, мне незачем жить, я устала и не могу… – Йоле в отчаянии, придавшем сил, сумела спрыгнуть с его рук, но едва коснулась пола, как от дикой боли в ноге потеряла сознание.

Вельден рвал и метал, узнав о происшествии в отделении. Еле сдержался, чтобы не врезать дежурному врачу, зато пострадала проломленная от удара кулаком дверь в подсобку, и было обнаружено потайное место Йоле по кровавому пятну на полу. Он только закончил операцию, когда стало известно о пропаже Йоле. Мчался проведать её, а застал пустую палату, беготню и панику. Благо, что Ланской заехал, решив проведать друга и спасённую девчонку. Он-то вовремя нашёл и вернул беглянку в палату. Без сознания, замёрзшую до посинения, с кровяным пятном на левом боку из-за разошедшихся швов, но вопреки всему живую. Проштрафившиеся сотрудники и бойцы Ланского, отлучившиеся в момент побега попить чай под музыку в ординаторской, теперь суетились, боясь встретиться взглядом с побелевшим от гнева шефом и непривычно молчаливым командиром. Подключили опять все датчики, поставили новые катетеры и завернули пациентку в термоодеяло, включили подогрев матраца. Примчался вызванный из дома Валера, осмотрел шов и сказал, что зашьёт заново, пусть беглянка только нагреется до нормальной, а не трупной температуры. Ещё один наркоз она не выдержит, поэтому шить придётся под местным обезболиванием. Ланской сразу заменил охрану, пообещав устроить потерявшим бдительность подчинённым жизнь не кустом садовой малины, а нескончаемыми зарослями диких злобных кактусов. А Эрик был уверен, что больше Йоле ни на секунду не оставят без присмотра. Медсестра и дежуривший врач, даже не оправдывались, и Вельден решил их пощадить на первый раз, наказав только премиальными. Ведь на месте Йоле мог оказаться любой другой тяжёлый пациент, а халатность в реанимации смертельно опасна. Просто с другим больным такая оплошность могла бы не быть так быстро обнаружена. А это ещё страшнее.

Ланской отвёл его в сторонку:

– Друг, с девочкой более чем конкретная беда.

– Это я уже и без тебя понял. Как она вообще смогла встать?

– Пошли к тебе. Нам о многом нужно поговорить, немедленно, – Кирилл кивнул Вельдену на выход. Эрик не хотел уходить именно сейчас, но майор никогда не делал и не говорил ничего просто так. Если сказал «надо», значит необходимо и сейчас. Усевшись в кресло с сигаретой и стопкой водки, Ланской очень внимательно посмотрел на Эрика. Потом вздохнул, выпил и затянулся на пол сигареты. Выпустил дым в потолок и только тогда заговорил:

– Она пошла туда, чтобы спрыгнуть, понимаешь, что это значит? Нечто подобное один раз видел, но запомнил на всю жизнь. Единственный неверный шаг и всё, точка невозврата. Без чуда уже не обойтись. Нельзя Ленку наедине со своими мыслями оставлять, ни на секунду. Её засасывает, понимаешь? А эта трясина ещё никого не отпустила, поглотив. Вспомни, как с моим старлеем было, когда он руку потерял? Что мы ни делали, а вытащила его жена.

– Думаешь, я не понимаю, не вижу ничего? Но я не могу позволить ей умереть. Я должен вытащить Йоле из пропасти, но она не Данька, а я не Анюта. Здесь в миллион раз сложнее. Она ненавидит меня, возможно, скорее всего. Если сможет простить, только тогда будет шанс. Но руки не опущу. Не знаю пока как, но всё равно вытащу, или пойду за ней. Выбора у меня уже нет.

– Я заглянул ей в глаза. Меня до сих пор потряхивает. Там только боль и пустота, как будто она уже простилась с этим миром. Не представляю, как можно вернуть оттуда.

– Я должен это сделать. Моя вина перед ней слишком большая.

– Эрик, давай на чистоту и очень серьёзно, без эмоций. Отбрось свои угрызения совести. Подумай не о том, что ты сделал, а о том, зачем это спасение ей нужно? О ней подумай, поставь себя на её место.

– Как зачем? Ты вообще сейчас о чём?

– Зачем тебе это нужно и ей? Насколько я помню, Ленка тебя на километр к себе не подпускала. Не факт, что когда-нибудь изменит свой настрой. Ненавидит, как ты говоришь. Может, хватит её мучить? Так зачем и почему это всё нужно?

– Как это зачем?! Ты себя вообще слышишь?! Что ты несёшь? – Эрик уставился на Кирилла, – затем, что она должна жить, пойми! Просто должна жить! Йоле слишком мало видела хорошего, поэтому я хочу и могу изменить её жизнь. Я могу дать ей всё, чего только пожелает, и могу защитить от всего. Даже если не простит.

– А если она этого не хочет, если ей это не нужно? Если она уже никому не верит, особенно тебе, и ни на что хорошее не надеется? Если искра умерла? Нельзя заставить жить насильно. Растительное существование не для таких как Ленка. В её глазах только смерть, страдание и усталость видел, ни тени жизни.

– Кира, вот сейчас я тебя совсем не понимаю. Ты что предлагаешь мне сдаться?! Сидеть на ж… ровно, смотреть, как она умирает, или помочь спрыгнуть с крыши?! Оставить, бросить её?! Я видел и чувствую, что искорка ещё жива. Ей просто нужно помочь поверить. Убедить, что всё хорошее ещё впереди, и оно обязательно будет!

– А будет ли? Если допустить, что психика не выдержала? Невозможно такое выдержать без последствий. Пойми, она пошла туда, чтобы всё прекратить! Стальной сломанный клинок не склеишь.

– Она до сих пор борется за жизнь пока не понимая этого, значит, шанс есть. Мизерный, но есть.

– Вот теперь я точно знаю, что у тебя получится! – Ланской хитро улыбнулся. – Ты ни разу не заикнулся, что это она тебе нужна как воздух, что это ты не можешь без неё. Большого эгоиста загрыз маленький мышонок.

– Ланской, ты достал меня со своими спецовскими штучками, по-простому уже неинтересно? Всё с психологическими вывертами нужно? – Эрик упал в соседнее кресло. – Спасибо, Кир, ты настоящий друг. Невероятно, но после твоей моральной встряски стало чуть легче и капельку яснее, – он помолчал, шумно выдохнул: – О Валиде нет инфы?

– Самому стрёмно как-то. Уже четвёртые сутки на исходе. Хотя для нас так даже лучше, будем надеяться.

Они просидели почти всю ночь, беседуя и не находя решения задачи под названием «Йоле». Вельден ходил проведывать её раз пять, Ланской пару раз, но она спала от введённого снотворного. Эрик застал санитарочку Татьяну Петровну из оперблока за попыткой вновь привести в порядок спутанные волосы его любимой пациентки. Улыбнулся и не стал мешать.

Глава 6

Liebe ist die Zauberkraft, die ohne

Willen Wunder schafft.

(Andreas Tanzer)

Любовь – это волшебство, которое невольно совершает чудо.

(Андреас Тенцер)

Ну почему они просто не оставят её в покое! Она дико устала от всех манипуляций с её несчастным телом. Её слишком часто кололи, осматривали, опять кололи, крутили и вертели, перекладывали с боку на спину и обратно, перевязывали, массажировали и что самое плохое – постоянно разговаривали. Слова сливались в монотонный надоедливый гул, от которого можно окончательно сойти с ума. А не сошла ли уже? Йоле мечтала о том, чтобы все онемели, стали неподвижными, чтобы наступила тишина, и её оставили в покое. Она искала и не могла найти причину, по которой ей следовало цепляться за свою никчёмную и изуродованную жизнь.

Прошло ещё несколько суток или несколько лет и люди из полусна или бреда явно рассчитывали на её выздоровление, да и самой почему-то, непонятно с чего захотелось немного пожить, по-новому. Как по-новому? Зачем? Она осталась одна во всей Вселенной! Даже крёстный бесследно пропал, возможно, тоже погиб. Опять всплыли боль и безысходность, одиночество и дикая неуёмная волчья тоска, рвущая сердце на кровоточащие куски. В покое не оставят, это ясно. Решить, что делать дальше, мешало спутанное сознание и разговоры. Глюк-Вельден замучил, рассказывая истории, которые она не слушала, не понимала ни слова из сказанного. А он всё рассказывал и рассказывал. Потом что-то спрашивал, держа за руку или гладя горячей ладонью по щеке. От этого становилось только хуже, хотелось разреветься навзрыд. Сосредоточиться просто невозможно, ладно пусть пока всё идёт, как идёт, а там посмотрим. Психушка или кладбище, или одиночество среди людей – вообще всё одинаково! Затем опять провал на несколько минут или лет.

То, что Королёвы и Вельден настоящие вроде как, а не плод затуманенного разума, её вообще не обрадовало, а скорее добавило мучений. Как им ещё объяснить, что ей не нужны их внимание и забота! Ей уже ничего не надо, кроме тишины, и чтобы прекратили свои попытки вернуть к жизни. Руки привязали к поручням кровати, чтобы не отрывала датчики и не выдёргивала катетеры. И Йоле превратилась в медузу, абсолютно безразличную ко всему происходящему. Она даже перестала открывать глаза, стало абсолютно безразлично, где находится и кто рядом. С ней пытались работать психолог и психиатр – ушли, не достучавшись. Включали музыку, разные треки её любимых групп – ноль реакции; читали обожаемые ранее стихи Шиллера, отрывки из Шекспира, рассказы Булгакова и Бунина – ничего. Даже кто-то наигрывал на гитаре что-то смутно знакомое.

А потом приснился странный волшебный сон. Ей приснились папа и бабушка Иоланда. Бабуля плакала и выталкивала её из круга притягательного золотого света, где стояла сама. Йоле никак не могла перешагнуть границу.

А папа подошёл, погладил тёплой мягкой невесомой рукой по щеке и сказал очень тихо:

– Доченька, девочка моя, Мышка, не надо. Не пришло твоё время.

– Папочка, я так устала. Мне страшно и больно! Я хочу к тебе и бабушке. Я уже отомстила за тебя, зачем теперь жить? Я здесь совсем одна.

– Маленькая моя, у тебя ещё всё впереди, поверь. Живи, родная, поверь ему и никогда не будешь одна. Ты же у меня умница, мой цветочек, Солнышко.

– Йоленька, внученька, доверься тому, кто тебя по-настоящему любит. Он поможет, верь. Мы всегда будем с тобой, но не спеши к нам, умоляю. Живи, Йоленька, – бабушка поцеловала её в макушку и всё пропало.

Йоле заметалась, забилась в опустившейся кромешной тьме:

– Бабушка, папочка, не бросайте меня, я к вам хочу. Мне здесь плохо без вас, умоляю!

– Руки, ушли все! Разряд! Фу, есть! Есть пульс! – дальше опять провал.

Йоле приоткрыла глаза. То ли это было действие препаратов, которыми её накачали, то ли последствие многих дней заточения, то ли травм, но дико болела голова. Ещё яркий свет резал глаза даже через веки и добавлял невыносимой боли в висках. Пришлось зажмуриться. Кровать кружилась вместе с нею и страшно тошнило. Какие-то голоса слышались, как сквозь плотный туман. Чья-то тёплая и явно добрая рука погладила по голове, а потом совершенно бесцеремонно раздвинула веки и засветила ослепительным лучом прямо в один глаз, потом в другой. Боль была столь сильной, что она не выдержала и прохрипела:

– Изверги, дайте помереть спокойно или попить хотя бы, где же ваша коллегиальная этика, эскулапы хреновы?! – то, что находится в больнице, знала, но откуда? С мозгами явно не порядок.

– Да, ребята, она возвращается к нам. Раз уже может ругаться, то на пути к адекватному состоянию, – раздался смех нескольких людей.

– Лизка, это ты? Или у меня глюки продолжаются? Если ты настоящая, то дай попить, пожалуйста. И стукни того паразита с фонариком!

Лиза, не выдержав, наклонилась над ней и обняла.

– Я так рада, что ты жива, подружка, – Королёва сунула Йоле в рот трубочку, приподняла руками голову и живительная влага помогла немного прийти в себя, только пить лёжа действительно очень сложно. – Мы тебя вытащим, не сомневайся. А в глаза тебе засветил мой любимый супруг. Вот тебе ещё повод поскорее поправиться и отомстить ему, сама потом стукнешь.

– Валера?

– Открывая глазки, детка, не бойся. Свет выключили. Рад приветствовать тебя на этом свете и на моём рабочем месте. И на будущее, вода слева от тебя, под рукой.

– Сколько я тут?

– Седьмые сутки пошли. Мы тебя во сне держали некоторое время, а потом ты сама как по ту сторону была. Ленка, не смей туда уходить! Знаешь, как страшно на тебя смотреть было?

– Не поверите, но точно была, – Йоле опять закрыла глаза. – Значит и Вельден не глюк? Хреново дальше некуда. Почему он тут, что ему и вам от меня снова нужно? Вы на кой чёрт влезли? Мне нет места в этом мире! Господи, как же я устала от всего.

– Эрик тебя спас, не думай о нём плохо. Лен, не будь дурой. Заигралась ты в уход на тот свет. Хватит уже.

– Это не я, а вы заигрались в спасителей, добрых докторов! Как можно жить после того, что со мной делали?! Совсем тупые? Вы бы смогли?!

– Лен, успокойся! – Валерка сжал её плечи и чуть встряхнул. – Не истери.

Йоле помолчала минуту:

– Лиза, всё так серьёзно? Я надеялась, что это только мой бред. Расскажи, что со мной и где я.

– Пока не могу, но серьёзнее некуда. Ты ведь помнишь, что с тобой случилось? – подруга гладила её руку.

– Хотела бы забыть то, что помню, а что хочу вспомнить – тонет в тумане. Теряется ниточка, сосредоточиться вообще не могу.

– Всё, «время – чьи-то спасённые жизни», как говорит наш любимый шеф, потом успеете ещё наговориться, – Валера всегда был практиком, – посмотри на нас немножко, глазам нужно адаптироваться постепенно. Ленка, я так рад тебя видеть и слышать, конечно, лучше бы в другой обстановке. Пожалуйста, не сопротивляйся и мы тебе поможем. Ты просто обязана выздороветь. Забудь про глупые бредни. Ты же сильная, хоть и мелкая.

Йоле потихоньку снова открыла глаза, опасаясь новой волны боли и тошноты, но ничего не произошло. Удалось даже рассмотреть находящихся рядом людей. Возле кровати стояли её повзрослевшие институтские друзья, улыбались, расплываясь в лёгкой дымке.

– Смотри, что тебе наша младшая дочка, Маришка передала, – Валерка протянул на ладони какой-то жёлтый и яркий комок. Йоле взяла и поднесла поближе к глазам, улыбнулась. Маришка подарила резинового маленького Спанч Боба, мультяшного героя. Жизнерадостная и хитрая мордашка. Йоле нравился этот мультик, давным-давно, в детстве, хоть бабушка и называла его дебильным.

– Спасибо. Поцелуйте дочек от меня, они у вас замечательные, как и их родители.

– Ладно. Хватит, пока разговоров, побереги силы. А теперь вернёмся к делам нашим, теперь оптимистичным. Мы тебя оперировали, мы тебя лечим, и мы тебя вылечим. Давай-ка, проведём осмотр и сделаем перевязочки с обработочками, а ты нас не подведи. Здесь очень строгое начальство, если что не так, то и по физиономии получить запросто можно. После твоего неудачного побега, чуть доктора не лишились, думали, убьёт его наш босс на фиг, по стенке размажет, – Валера бесцеремонно перевернул её на бок и начал прокручивать нитки в швах. Ленка взвыла. – Тихо, милая, чувствительность хорошая, просто наконец-то наступил период гиперестезии, и ты устала блокировать боль. Как у тебя это получилось? Поделишься потом? Денис заверяет, что ты – уникум, и я с ним полностью согласен. А твои эпитеты я всегда записываю, заслушаешься, как иногда выражаешься! Вроде и не матом, но так красочно и реалистично получается! Глазки прикрой, а то мне свет нужен.

– Валера, я хоть в нашем городе?

– В нашем. А ты думала где? Крепко же у тебя мозги перемешались!

Дальше было легче, не так больно, пока за дело не взялась Лиза. К концу обработки Лена уже даже ругаться не могла, только покрылась противным потом и поскуливала, закусив край простыни.

– Лиз, почему так больно? Не могла что-ли анестетиком брызнуть? Вроде бы раньше за тобой садистских наклонностей не наблюдалось.

– У тебя сейчас период восстановления и организм так реагирует. А про анестетик я не забыла, без него было бы гораздо больнее. Скоро всё будет хорошо. Мы с тобой закончили на сегодня. Теперь отдохни часик. Потом время реаниматолога и кардиолога. Пока, позже загляну, я сегодня ночью дежурю, а через пять минут у меня обход, нельзя опаздывать.

Открыть глаза страшно. А вдруг опять начнётся эта невыносимая круговерть? Решив, что спешить не нужно, Йоле просто лежала и слушала, сжимая игрушку в руке. Слушала щелчки аппаратов в долгожданной тишине и думала. Так это была смерть? Она очень хорошо запомнила произошедшее во сне или по ту сторону. Прикосновение отца и бабушки, их слова, улыбки – были настоящие. Всё было слишком натуральным, чтобы быть просто сном. Если всё так, как она видела, то умирать совсем не страшно, а в её случае даже приятно и очень желанно, вдруг оказаться вместе с родными людьми. Она действительно слишком устала, чтобы ещё чего-то кроме покоя хотеть, или чему-то сопротивляться. Довериться тому, кто любит? Откуда они могут знать, что её кто-то ещё может любить? У неё же никого здесь не осталось. Кому довериться? Вельдену? Чушь! Он в далёком прошлом и вряд ли любил её даже тогда, скорее минутное наваждение или желание достичь недосягаемого, растянувшееся на четыре года. Прошло столько лет, но она-то его не забыла. А вдруг и он тоже?.. Но они же его совсем не знали, как, впрочем, и она сама. А вдруг оттуда, с той стороны виднее? Ладно, потом разберёмся. Йоле решила пока плыть по течению, не заморачиваясь на прошлых чувствах и эзотерике.

Кто-то опять тихо подошёл к кровати, и началось мучение по новой, хоть без боли и то ладно. Чувствовала сейчас себя как манекен – тренажёр Адольф на кафедре пропедевтики внутренних болезней у студентов на зачёте. Сердце слушали в два стетоскопа в полной тишине. Потом поочереди проверяли пульс, слушали лёгкие. Ощупывали живот. Проверяли рефлексы. Руки одного врача были обычными, но другого… Что-то знакомое было в их прикосновениях, очень горячие и…

– Эрнст Генрихович, шумы практически исчезли, и в камерах, и в магистральных сосудах, это просто невероятно! – голос явно раньше слышала, но чей не узнала. – Ваш профессор – гений! Я должен всё подробно записать, это ведь спасёт столько жизней при минимальных затратах! Потрясающе!

– Погодите радоваться, давайте сначала сделаем УЗИ, Доплера и фон, а с МРТ погодим до получения результатов, не зачем лишний раз беспокоить пациента. ЭКГ – хорошее, адекватно состоянию, – спокойно ответил голос, который мог принадлежать только…

– Эрик, Вельден? Значит, это и вправду ты? – забыв, что осмотры производятся при ярком освещении, распахнула глаза и опять была наказана за это. На этот раз приступом боли и тошноты скрутило так, что пришлось потерять сознание. Очнулась от резкого запаха нашатыря и настойчивой просьбы:

– Йолечка, Солнышко, пожалуйста, очнись. Только глаза не открывай пока. Это я, всё будет хорошо. Ну же, Мышка, хватит нас уже до тремора во всём теле доводить. А то окажешься в компании врачей с кондрашкой.

– Мне очень плохо и больно. Пить хочу, – её приподняли те же горячие руки и поднесли не трубку, а стакан. Йоле сделала несколько глотков, захлёбываясь, но вцепившись зубами в стекло, чтобы не забрали такую вкусную и сладкую воду.

– Тихонько, не спеши, а то стакан проглотишь. Всё скоро пройдёт. Я рядом. Сейчас проверю твоё сердечко, а ты просто лежи спокойно. И ещё, ты поправишься, потому что я безумно люблю тебя, даже больше, чем раньше. Йоле, я вытащу тебя. Я всё сделаю для того, чтобы ты захотела жить.

– Не надо лгать мне, с мозгами у меня всё в порядке, надеюсь. Этого просто не может быть. Ты не можешь меня любить до сих пор, даже если когда-то любил, в чём я сильно сомневаюсь.

– Ещё как могу, я дышать без тебя уже не смогу, – он коснулся её губ, щеки и зашептал на ухо, – Йоле, любимая, единственная, поверь хоть немного. Мышка-малышка, я не оставлю тебя уже никогда и никому не отдам.

Неужели бабушка говорила о нём? Ведь они же даже толком не встречались, а расстались на годы хуже некуда как.

Грудь и спину извазюкали контактным гелем и совсем замучили, переворачивая с боку на бок, поднимая и снова укладывая, но Эрнст был очень доволен результатом:

– Денис, у нас получилось! Вы – профи. Спасибо. Теперь я за мою Мышку спокоен, почти. Идите отдыхать, вы сутки на ногах, я побуду с ней.

– У меня дежурство по графику через пять часов. Я посплю в ординаторской. Хорошо, что не женат – был бы развод и делёж ложек с поварёшками.

Эрик выключил свет и присел на край кровати, вытер влажной салфеткой Йоле грудь и спину. Она смотрела на него сквозь полуопущенные ресницы. Ленка не видела его лет семь, наверное. Эрик всегда был красавцем, а сейчас ещё и очень возмужал, повзрослел. Не очень коротко стриженые тёмно-каштановые густые волнистые волосы, шоколадные большие глаза с длинными по-девичьи ресницами, короткая аккуратная бородка по краю нижней челюсти и небольшие тонкие усы, удивительно идущие ему. Очень правильные, но не модельно слащавые, а мужественные черты лица. Ростом около двух метров с фигурой античного атлета и уверенностью, что нравится женщинам, он был опасен для любой девчонки. Но не для неё, потому что она чётко знала, что просто не может заинтересовать такого. Йоле была реалисткой с сильно заниженной самооценкой и считала себя вообще на другом полюсе от идеала женской красоты. Она злилась и начинала подозревать в психических отклонениях всякого представителя мужского пола при попытке сделать ей комплемент. Разве может кто-то нормальный восхищаться ею? Ростом чуть выше полутора метров, худенькая, с непослушными пшеничными волосами к тому же сильно выгорающими на летнем солнце, с очень белой кожей, слабо поддающейся загару, ногами 34 размера, длинноватым носом с горбинкой и тонковатыми упрямо сжатыми губами. Только глаза были бабушкиными – ярко-зелёными с золотыми искорками, только их можно назвать красивыми, но и то на любителя. А так в целом – серый мышонок и не более того. Вообще незаметная, неприметная, да ещё и с ужасным характером. Для неё стало неразрешимой загадкой, почему Эрнст вообще обратил на неё внимание.

– Прости, мы не садисты. Но нужно было это сделать. Ночью ты опять нас здорово напугала. Четыре минуты заводили сердце, я уже был готов на прямой массаж пойти.

– Ты здесь работаешь?

– Да, иногда консультирую и оперирую.

– Вельден, что происходит? Прошу тебя, не надо так со мной. Зачем всё это, почему ты сказал, что любишь меня? Это ведь не может быть правдой. Прошло столько лет, да и последняя наша встреча закончилась не очень дружественно. Если только для того, чтобы приободрить, то не стоит. Это было бы слишком жестоко. Мне сложно было поверить тогда, а теперь тем более.

– Я влюбился с первой минуты, как только увидел тебя, хотя и не сразу понял это. Вспомни, сколько раз потом я пытался поговорить с тобой, встретиться, объясниться? Понимаю, что слишком часто вёл себя как полный идиот, но и ты не давала мне, ни единого шанса. То пряталась, то прогоняла. Эти годы я был рядом с тобой, а ты не замечала или не хотела замечать. После похорон твоего отца, я приходил каждый день, почти две недели, но дверь так и не открылась, – Эрик ненадолго замолчал. Йоле отвернулась к стене. Она тоже тогда очень его любила, потом заставляла себя ненавидеть, потом пыталась забыть и смириться. – Йоле, милая, я отдам всё за то, чтобы ты вспомнила, что может быть хоть капельку была не равнодушна ко мне, или чтобы полюбила. Я должен был поговорить с тобой раньше, но не смог решиться. Боюсь, что слишком тебя обидел, но ведь можно исправить? Может, закончился мой срок испытания и наказания? Я на всё готов ради даже микроскопического шанса. Сможешь ли ты меня когда-нибудь простить? Пожалуйста, дай мне надежду. Я не могу тебя потерять. Позволь быть с тобой рядом. Йоль, мне без тебя невмоготу, всё не в радость.

Йоле прекрасно помнила, как он её обидел и за что просит прощенья. Но, может и вправду дать ему шанс? Ведь ничего непоправимого не случилось. Она тоже любила его всегда, с момента знакомства. Любит и сейчас. И бабушка говорила, чтобы она ему верила. На чашах весов одиночество и надежда быть с любимым человеком. Нужно только решиться.

– Мне не за что тебя прощать, мы оба виноваты одинаково. А надежда есть всегда. Я не смогла ни возненавидеть тебя, ни забыть. Хотя очень старалась.

Она даже не могла предположить, что в поцелуй можно вложить столько чувств. Её обожгло пламенем, потом бросило в ледяную воду, потом в забытьё и, наконец, в цветущий яблоневый сад. Заныла каждая клеточка тела, а низ живота скрутило так, что она, не выдержав боли, застонала.

– Прости меня, тебе больно? Господи, я опять не смог удержаться, столько лет ждал этого! Помнишь наш первый поцелуй и второй? Ты тогда оба раза здорово разозлилась. Йоле, любимая моя, прости, – он целовал лицо, губы, не в силах остановиться, обнимая и прижимая к себе. – Мышка, Йолечка, неужели это наяву?!

– Доктор, я раненая и почти убитая… и мне иногда нужно дышать. Извини, почему-то резко захотелось спать…

Господи, он до сих пор не разучился краснеть, как девчонка! От физической усталости и избытка радостных чувств, появившихся впервые за несколько лет в почти мёртвой душе, она уснула в мгновение ока прямо на его руках.

Глава 7

Heroismus beginnt da, wo die Vernunft

streikt: bei der Geringschätzung des

Lebens. Er hat mit Sinnlosigkeit, mit Rausch, mit Riskieren zu tun… Aber nur wenig mit Zweck.

(Erich Maria Remarque)

Героизм начинается там, где рассудок бастует: с пренебрежения к жизни. Героизм связан с безрассудством, опьянением, риском… Но с рассуждениями у него мало общего.

(Эрих Мария Ремарк)

Йоле открыв глаза, немного испугалась, увидев Эрика, сидящего рядом с её кроватью:

– Привет. Я долго спала?

– Почти десять часов. Лизка забегала, но я не разрешил тебя будить, потом поговорите, успеете посплетничать. С самым добрым утром, Мышка. Как же долго я хотел тебе это сказать.

– А ты что всё время тут дежурил? – Вельден улыбнулся и кивнул.

– Мне давно не было так хорошо и легко. Это настоящее счастье смотреть, как ты спокойно спишь. Йолечка, я всё отдам за то, чтобы каждое утро, открыв глаза, видеть тебя рядом, – Эрик снова улыбнулся, взял её руку и прижал к губам. – Не заметил, как утро настало, всё думал и вспоминал. Вспоминал каждую минутку с нашего знакомства. Хочешь горячего чая с твоей любимой шоколадкой? Помню, ты любила «Пуэр» с вяленой сакурой. Верно? А шоколад швейцарский, настоящий, позавчера привезли. Специально для тебя.

– Спасибо. А разве мне можно?

– Нужно. Нет ничего лучше, чем ароматный свежезаваренный чай с шоколадом по утрам и положительные эмоции, – он придвинул манипуляционный столик и налил в чашку из термоса. – Сегодня получше себя чувствуешь? Голова не кружится?

– Нет.

Йоле приподнялась на локтях, пытаясь сесть. Слишком резко поднялась и так же быстро упала обратно на подушку. Продемонстрировала головокружение, которого нет, очень наглядно.

– Тебе нельзя сидеть ещё некоторое время, – Эрнст приподнял головной край кровати, до уровня полулёжа. – Я подержу чашку, пей потихоньку.

Чай был душистый, крепкий и горячий, а шоколад необыкновенно вкусный, а слёзы жгуче-горькие. Йоле даже в детстве почти не плакала, а сейчас эти подлые предательницы катились, совершенно не желая прекращаться. Эрик сначала подумал, что она обожглась чаем.

– Вельден, только не ври, я сразу почувствую. Скажи мне, только честно, зачем я тебе такая сдалась? Чего ты-то от меня хочешь? Я дефективная, неужели не понимаешь? Меня нельзя любить и мне нельзя этого делать. Чего ты добиваешься? Я приношу только несчастья, хорошие и любимые люди умирают рядом со мной! Не хочу, чтобы и ты умер! Почему это всё происходит со мной? Я что, проклята? – Ленка всхлипнула, ожесточённо вытирая слёзы. – Если нельзя сидеть, значит из-за швов, то это… Я надеялась, что это дурной сон. Меня ведь насиловали? Я помню отрывками, в основном боль. Так это правда? Отвечай! Господи, я точно проклята. Я же ни с кем никогда не была. Зачем забрали меня оттуда?! Почему это дурацкое сердце не остановилось совсем! Как я смогу жить после всего?! Как могу вам всем в глаза смотреть, ведь и они же тоже знают. Господи, я вся в смрадной трупной грязи! Эрик, мне очень плохо.

– Я знаю. Это жестоко и страшно, – Вельден, отставив чай, взял её лицо в ладони.

– Лизка ничего не говорит. Где именно швы? Почему она мне обработки делает? От меня хоть что-нибудь осталось?

– Тихо, успокойся. Просто разрывы. Это заживёт. Ничего страшного и непоправимого.

– Эрик, я была там с бабушкой и папой. Там тепло и спокойно, а они прогнали меня. Велели жить и оставили во тьме. Зачем? Я смертельно устала. У меня никого не осталось, цели нет, смысла тоже нет. Не могу больше, не выдержу! Зачем ты меня вытащил, объясни, пожалуйста. У меня в голове какая-то неразбериха.

– Йоле, если мне не веришь, то им поверь, своим родным. Швы заживут, а я помогу забыть боль навсегда. Обещаю, я смогу. У тебя есть я. Мышка-малышка не дефективная и не проклятая. Запутавшаяся, измученная маленькая девочка, – Эрик вытер её мокрые щёки и очень серьёзно посмотрел в глаза: – Я ведь тоже пытался тебя забыть, на войну уезжал, надеялся поймать пулю непутёвой головой, потом чуть не женился от отчаянья. Работой загрузился по макушку. Когда ты пропала, понял, что всё неважно, кроме тебя. В этом мире есть только ты и я. Мы должны быть вместе, обязательно. Как только Денис разрешит, я перевезу тебя к себе. Даже не вздумай возражать. Не смог защитить раньше, теперь пока грозит реальная опасность, я должен быть рядом. Потом сама решишь, как жить дальше, – легонько коснулся губами её виска, ушка и прошептал, – и люблю я тебя просто потому, что на этом свете есть только ты. Йолечка, девочка моя, поскорее поправляйся, и я увезу тебя в сказку со счастливым концом. Я не обману тебя никогда.

– Привет, ребятишки! – в проёме двери нарисовался Кирилл. – Валера сообщил, что наша проказница почти в адеквате и даже ругаться может. Очень важно поговорить именно сейчас и так много времени упустили. Мы не были представлены ранее, представлюсь сам. Я друг Эрика, Кирилл Ланской из контртерористического управления, майор. Еле уговорил, чтобы самому прийти. Следаки и опера чуть меня не порвали. Пошёл к генералу, чуток объяснил ситуацию и дали добро.

– Пойдём ко мне, – Эрик встал, пожал руку вошедшему офицеру, и очень тихо прошипел на ухо, – у меня прогресс, не вспугни, прошу.

– С тобой потом. Меня весьма интересует эта юная леди. Разговор важный и отложить нельзя, – категорически заявил офицер и подошёл к Йоле, отодвинув друга, присел на его стул. – Сударыня, я рад, что вам лучше. Искренне.

– Погодите, ведь это вы забрали меня с крыши? Я узнала голос. Но где-то его ещё слышала, не могу вспомнить где.

– Да, всё в точку. Если не возражаешь, то давай на «ты»? – Йоле кивнула и, взглянув на настороженного Эрика, перевела взгляд на майора. А он неожиданно тепло улыбнулся и продолжил: – Теперь к делу. Ты, малышка, здорово влипла. Поздравляю, общеизвестная киношная Никита – твоя бледная тень! За твою бедовую голову объявили в криминальных кругах награду в миллион рублей, а за голову и сныканый тобой груз – в энное количество больше. По потолку бегают и наши, и ихние. Охрану я усилю максимально, но лучше будет, если взрывчатку с остальным найдём мы и покажем это по ТВ, как можно скорее. Спутник оказался бесполезен, так что вся надежда на твоё, деточка, чистосердечное признание. Это реальный шанс обезопасить тебя и окружающих людей на некоторое время. Валид ушёл и очень сердит на тебя. Мы намертво перекрыли ему кислород – ни здесь надолго не спрятаться, ни за кордон уйти. За его голову власти тоже награду объявили, правда, гораздо меньше. У него только два выхода – сдаться или пустить пулю в свой лоб. Но лично зная его, я могу предположить, что прежде всего, он попытается убить тебя. Местная братва обозлилась, потому что, гоняясь за ним, мои бойцы взяли самого Арсланбека Бекоева, одного из командиров карателей Басаева, скрывавшегося почти двадцать лет, два солидных схрона, море наркоты и кучу всякой шушеры. В общем, благодаря, твоему вмешательству моё и не моё начальство вертит дырочки на погонах, управление может сходить полным составом в отпуск, а нехорошие дядьки посыпают головы пеплом и кусают всё что попадётся. Прости, что я так, напрямую. Вуалировать эту ситуацию сложно и не вижу смысла.

– Простите, я не хотела настолько шумно. Так получилось. Я только хотела отомстить за папу, уничтожить убийцу. Мне жаль, что так вышло. С взрывчаткой получилось случайно. О существовании такого груза узнала, уже угнав машину. Не возвращать же было обратно с извинениями? Я предполагала, что микроавтобус не просто так круглосуточно охраняют, но как выяснилось не как зеницу ока. И я не знаю кто такой Валид, – Йоле опять чуть не расплакалась, а мужчины, глядя на её расстроенную мордашку, хохотали, держась за животы.

– Эрик, ты слышал? Ей жаль! Святые ёжики, она действительно просто нечто!

Йоле ошарашено переводила взгляд с одного на другого. Уж ей-то было не до смеха. Наконец-то бурное веселье поутихло.

– Ладно, посмеялись и будет. Валид не остановится, это тот, кто тебя допрашивал о грузе, и он у них главным был до твоего вмешательства. Ты знала, что твой отец плотно его разрабатывал? И что, скорее всего, именно Валид убил его?

– Нет, я уничтожила только того, кто следил за нашим домом. На взлом папиного кода слишком много времени потратила. На каждой папке свой шифр. Я лишь девять смогла открыть, но про Валида там не было ни слова.

– Офигеть! Ты взломала коды полковника?! Охренеть! Хотя, ты же его дочка. Но это потом. Вернёмся к главному на этот момент вопросу. Скажи мне, малышка, где взрывчатка и газ? Очень надеюсь, что у тебя нет провалов в памяти в этом направлении.

Йоле очень внимательно посмотрела майору в глаза. Отвыкла она доверять людям, и в погонах тоже. Но этот человек уничтожил банду. Глянула на Вельдена, тот кивнул:

– Мышка, Кирилл свой. Мы воевали вместе. Расскажи всё, что помнишь.

– Весь груз за городом, всё максимально обезврежено. Микроавтобус пустой и я утопила его в заиленном озере под Невинкой, поэтому спутник и не мог обнаружить, а газ в моей машине в двадцати километрах от города на дне Старомешного оврага, под кустиком орешника и камуфляжной сеткой, недалеко от военной части, железнодорожной, по-моему. Там частично охраняемая зона и случайные люди не шатаются. Самое надёжное место, какое смогла быстро придумать. Мы с папой туда стрелять ездили, ему разрешали. Номера я уничтожила, и цифры на движке затёрла. Всё, что на меня указать может забрала, салон облила хлорсодержащим антисептиком, обильно, так что биологических следов тоже нет. Взрывчатка тоже в овраге, от машины в шахматном порядке с интервалом в десять на два шага на запад, шестнадцать ямок под дёрном, сразу не увидишь. Но большая часть в заброшенной канаве, метрах в ста на северо-восток. У меня сил не хватило, слишком тяжёлые свёртки. В семнадцатой ямке строго на север семь шагов от пятнадцатой, в непромокаемой папке карта-план закладки взрывчатки. Детонаторы на центральном автовокзале в женском туалете, в сливном бачке неработающего углового унитаза. Там же, под четвёртой снизу и третьей от угла вправо, плиткой кафеля флэшка. Что на ней не знаю, не успела изучить. Дом, от которого угнала машину, по улице Рябиновой, номер 41. Я двоих ножами убила, чтобы тихо было и, чтобы не помешали. Всё.

– Ты вот это всё сама провернула? – Кирилл и Эрнст вытаращились на неё, как монахини на возбуждённого эксгибициониста. – Как ты всё так грамотно просчитала? Диверсантка какая-то не иначе! Прости, и ты это так чётко помнишь? Ничего не путаешь?

– Двое суток потратила. Меня папа научил кое-чему. В том числе и как запоминать, забывать и опять вспоминать. Он говорил, что в жизни всё пригодится. Выбор действий у меня был невелик и немного повезло. А в тюрьму меня скоро заберут, ведь я преступница?

– Ты почти в одиночку нейтрализовала банду международных террористов из пятнадцати человек, во главе с одним из самых разыскиваемых людей всеми спецслужбами мира безрезультатно почти пять лет. Спасла наш любимый город, почти миллион людей обязаны тебе жизнью. Ни о какой тюрьме не может быть и речи. Ни единому человеку больше никогда не говори о тех двоих, и всё будет хорошо. Пальчиков с потожировыми ведь нигде не оставила? Ножики убрала? Вот и умница, – Кирилл поднялся, потом наклонился, молча, поцеловал её руку. Так же, не проронив больше ни слова, пожал руку Эрику, похлопал его по плечу, сочувственно вздохнул и вышел. Потом вернулся, как-то ошалело посмотрел на Йоле, перевёл взгляд на Эрика:

– Вельден, глаз с Ленки не спускай! Понял? – сжал кулак, что-то хотел ещё сказать, но махнул рукой и ушёл.

– Охренеть! – только и смог выдать Эрик, глядя на неё, как и майор.

Через минуту послышались тихие шаги. В палату заглянул незнакомец в гостевом одноразовом халате:

– Эрнст Генрихович, сударыня, я Виктор. Меня Кирилл Львович отправил занять пост в отделении. За дверью – Василий, на входе в отделение сидит Сергей, ещё двое в палате напротив, отдыхают. Меняться будем через каждые два часа.

– Чудненько. Моя клиника превращается в филиал КТУ, кроме прочих прелестей. Думаю, ваше постоянное присутствие в палате не является таким уж необходимым. Пациентке нужен хоть иногда покой.

– Простите мне мою бестактность, но покой может стать вечным. Я, как старший группы, периодически буду осматриваться здесь, а находиться около служебного лифта в коридоре или в палате напротив, – парень осмотрел окна, поправил жалюзи, козырнул и вышел.

– Понял и смирился, – Вельден плюхнулся на стул у кровати, всё ещё глядя на неё как на восьмое чудо света.

– Эрик, а кто меня нашёл и как? Я помню темноту и холод, боль, ужасный запах. Потом кто-то приказал меня пустить в расход. Дальше ничего не помню. Голос Кирилла! Я его там слышала! А очнулась здесь, и в памяти провал. Какое сегодня число? Что ты на меня уставился как на матерящуюся пятилетнюю девочку с саблей в руке? Эрик, это я!

– Знаешь, я предпочёл бы перенести этот разговор. Ты ещё слишком слаба. И каша бурлит теперь уже у меня в голове. Не укладывается, что это ты вот так и вообще… Охренеть! Йоль, я даже не знаю, что сказать.

– Просто ответь на вопросы.

– Почему ты никому ничего не сказала? Зачем сама полезла? Господи, ведь есть специально обученные люди для таких операций!

– Эти специально обученные люди не захотели пальцем шевельнуть, когда я к ним приходила. Я пыталась доказать, что папу убили. А они кивали и забывали о моих словах, едва я закрывала за собой дверь. Им так было проще, а возможно, так было нужно.

– Но ты могла хоть Валере позвонить?! Мы бы тебе помогли! Этого всего можно было избежать. Почему ты закрылась от всех?

– На то были причины. Брось! Это было только моё дело. Я у тебя кое-что спросила.

– Йоль, давай потом? Я сейчас, по-моему, и как меня зовут не вспомню.

– Вельден, не зли меня! Я имею право знать!

– Хорошо. Сегодня двадцать девятое октября. Кирилл проводил операцию по твоему освобождению. Пока достаточно. Остальное – позже. Даже не упрашивай, я сказал – позже. С ума сойти! Вот и Мышка-малышка! Офигеть!

– Это правда, что Кирилл сказал? Я же – убийца, неужели и в самом деле не арестуют?

– Кириллу можешь доверять, как и мне. Его слово твёрже алмаза.

– Но… – Йоле растерянно посмотрела на него.

– Мне нужно пойти поработать немного, а тебе нужно отдохнуть. Ничего не бойся. Тебя сейчас будем охранять покруче, чем коронованную особу. Я скоро вернусь, и тогда попробуешь встать. Мышка, мы тебя никому не позволим даже пальцем тронуть, обещаю. Пожалуйста, думай только о хорошем, не возвращайся туда. Разрешаю даже думать обо мне в резкой и ругательной форме, – Эрик наклонился, коснулся губами её щеки, потом, снова не удержавшись, крепко поцеловал и вышел. Охрану предупредил, кого можно пропускать, а кого нет, хотя это было лишним. Ребята уже знали почти весь персонал в лицо, а посторонних в реанимации не бывает. А главное – не спускать глаз с хулиганистой пациентки.

Глава 8

Alles ist richtig, was man fühlt. Wirf dich hinein. Aber nicht hängen.

(Erich Maria Remarque)

Всё, что чувствуешь, правильно. Поддайся порыву. Но не теряй головы.

(Эрих Мария Ремарк)

Вельден набрал номер Лизы:

– Слушай, если освободилась, не могла бы ты съездить со мной в одно или несколько мест по крайне важному делу нетерпящему отлагательств? Лизка, не тарахти, по дороге введу в курс дела. Ладно, жду на парковке через пять минут.

Предупредив секретаря и переодевшись в цивильную одежду, Эрнст вышел на парковку. Заинтригованная Лиза уже ждала у его джипа:

– Куда едем? Что за крайне важное дело?

– Лиз, не смейся, пожалуйста, но мне нужна твоя помощь как красивой, умной и опытной женщины.

– Я замужем, нахал!

– Садись в машину, бесстыдница, по дороге объясню, – он распахнул перед ней дверь авто. – Короче, Йоле я привёз в одном одеяле. Появляться у неё дома Ланской категорически запретил. И я считаю, что новую жизнь нужно начинать с новых вещей, ну, или типа того. Нужно купить одежду, ну и всё там такое, в чём я не соображаю вообще. Хотя бы самое нужное, на первое время, потом разберусь. Я профи в раздевании, а вот одевать буду в первый раз. Нужно чтобы всё было идеально, понимаешь?

– Вельден, да ты в смущении?! Ой, не красней как престарелый девственник в борделе. Никому ни скажу, может быть. А Ленка знает о твоих намерениях? И как это восприняла? Сказала о предпочтениях? Ты хоть размеры знаешь?

– Лизка! Сдурела, как я мог узнать? Будешь издеваться – придушу!

– Тихо, без рук, шучу. Ладно, вперёд, на штурм бутиков и салонов! Ну, с размерами по ходу определимся. А со стилем сложнее будет, у неё же его не было и нет. Что проще, практичнее и желательно в серо-коричневых или зелёно-болотных тонах. Ужас, короче! А твой этот Денни, француз, ну твой стилист, чего не может Йоле шмотки подобрать?

– С ума сошла? Ему только намекни и тут же все всё будут знать в подробностях. И ты можешь себе представить, что бы он притащил? Я с ним за свой гардероб задолбался воевать, а ты такое предлагаешь! На позапрошлой неделе попытался нарядить меня в канареечные штаны с ширинкой под коленками! Прикинь?! Меня и в такой абзац впихнуть! Чуть не прибил.

– А говорят, женщины не умеют язык за зубами держать, хотя он и не совсем или совсем не мужчина. И передай ему при случае, если будет Валерке надушенные платочки со своими вензелями подсовывать, я ему их засуну глубоко и без наркоза.

Вельден рассмеялся и пообещал Лизе усмирить любвеобильного стилиста Денни, когда тот в следующий раз в Россию прибудет.

Мадам Королёва отрывалась по полной программе. Она таскала Эрика за собой по бутикам как собачку на коротком поводке. Щебетала без остановки и требовала одобрения каждой попадающей ей в руки вещицы. Он краснел, бледнел, смущался от её и продавцов вопросов. Вместе с Лизкой перенюхал и пересмотрел столько шампуня, гелей, парфюма, что слезились глаза, а голова гудела от чихания. Заявил только, что парфюм лучше закажет в проверенном месте, в Австрии. Мужественно терпел до магазина белья. Но всё-таки сдался и позорно бежал в кафе через дорогу, после вопроса молоденькой продавщицы о размере груди и обхвате бёдер. Сказал, что не уверен, но в его ладонь грудь поместится, наверное. Последней каплей стала просьба показать ладонь. Лиза пришла через полчаса, когда Эрнст допивал вторую чашку кофе. Кивнул официанту, чтобы принёс заказанные для его мучительницы чёрный чай и пирожное.

– Барон фон Вельден, вы герой! Заявляю это твёрдо и во всеуслышание! Моего и буксиром не затянешь, а ты четыре магазина выдержал!

– Я ей кое-что рассказал.

– Что конкретно?

– Йоле хотела сесть, а я не разрешил. Она сразу поняла почему. Лизка, мне до розовых чёртиков страшно за неё. Тот её побег и всё остальное было как крик души. Одинокой, отчаявшейся, измученной души. Я постоянно боюсь сказать или сделать что-то не то. Наметился прорыв в нужном направлении, появился интерес. Она расспрашивала, кто её нашёл и привёз в больницу, что вообще происходило. Воспоминания Йоле пока обрывчатые и редко связные, но это до поры до времени. Она до мельчайшей подробности ответила Ланскому на его вопросы. Но не помнит, как попала в тот подвал, и что происходило потом. Только осколки мозаики. А если она всё помнит и сейчас меня проверяет? После того, что узнал о её способностях утром, можно предположить всё что угодно.

– Что узнал?

– Потом расскажу, после того как в новостях часть покажут. Кира сообщит о времени эфира.

– Ладно, я запомню обещание, хотя ни хрена не поняла. А на счёт твоих переживаний… Знаешь, рано или поздно придётся рассказать всю правду. Но ведь и ты далеко не всё знаешь, поэтому твоя совесть чиста. Она настырная и вспомнит, обязательно, а если не вспомнит, то вытащит информацию из нас всех понемножку, сложит пазл, – Лиза задумчиво ковыряла ложечкой бисквитное пирожное. – Думаю, что ты прав, рассказав не всё сразу. Но Йоле должна знать, её всегда бесили ложь и тайны. Наверное, поэтому у вас пока ничего не получалось. Она сильнее чем кажется, просто загнана в угол и дико устала от всего. Мурашки на коже появляются, как её слова вспомню.

– Ещё сказал, что люблю её, а она не поверила. Но мне кажется, что я ей всё-таки не безразличен. Поцеловал и не получил пощёчину, как раньше, даже не оттолкнула. Может просто потому, что слишком слаба. Лиза, мне никак нельзя её потерять опять. Что делать? Должен же быть способ убедить, что она может быть счастлива именно со мной.

Королёва вздохнула, похлопала грозного начальника по руке:

– Йоле – загадка и для меня. Посоветую не слушать ни чьих советов, а делать, что прикажет сердце, как бы банально это не звучало. С Йоле нельзя по-другому, ты же сам пробовал. Эрик, будь честен с ней и будь собой. Леночка столько перенесла, ты не меньше меня знаешь. Она, да и ты просто обязаны быть счастливыми вместе. Поверь, твоя Йоле любит тебя, как и ты её. Это она Валерке и сказала в операционной. Только не дави, спокойно и не спеши, но тормозить, тоже не советую.

– Спасибо, очень надеюсь, что ты права. Пора возвращаться, поехали. А то твой благоверный заметит наше долгое совместное отсутствие, а мне фингалы сейчас ни к чему.

По совету Лизы Эрнст, взяв из покупок только пакет с пушистым халатом, бельём и тапочками, пошёл сразу к Йоле. Его любимая пациентка лежала вся в слезах, уставившись в одну точку на потолке.

– Солнышко, что за сырость? Посмотри на меня, пожалуйста.

– Я вспомнила, что со мной делали в подвале. Так мерзко! Тебе не противно прикасаться ко мне после этих шакалов? Ведь ты же знаешь об этом? Не можешь не знать! Я уже испорченная, грязная и не буду прежней.

– Перестань, пожалуйста, глупости говорить. Всё осталось далеко позади. К тебе грязь не прилипает. А если услышу такие слова, хоть раз – получишь по месту искупления. Ясно? То было в далёкой прошлой жизни, а прямо сейчас начинается новая, светлая и счастливая.

Йоле перевела взгляд на него и неожиданно как-то очень по-детски улыбнулась сквозь слёзы:

– Ничего, наверное, от лекарств отходняки, да и нервишки пошаливают. За всю свою жизнь столько не плакала. Просто нужно напрячься и взять себя в руки. Хоть пока и не уверена, что это нужно.

– Мышка, это очень нужно. Это очень важно.

– Ты обещал помочь мне встать, но это нереально. Я не смогу ходить прямо сейчас.

Вельден недоумённо уставился на неё, лихорадочно вспоминая медицинскую карту. Там не было даже намёка на нарушения в опорно-двигательном аппарате, кроме уже вправленного вывиха, а в ЦНС полный порядок. Они что-то пропустили? Но ведь она уже ходила и довольно шустро, еле поймали.

– Не может быть. Всё же нормально было. Вывих уже не помеха… не пугай меня!

– Глупый. Я же совершенно голая! – Йоле вытаращила зеленющие глаза и залилась краской. – Из одежды только простыня и лангета. Вельден, я в таком виде перед тобой разгуливать не буду!

– Я принёс чудный халатик, хотя в прошлый раз отсутствие одежды тебя не остановило, – отсмеявшись, Эрнст достал и развернул свою удачную покупку, потом отсоединил провода датчиков. – Держись за меня и поднимайся. За шею обними, не бойся, я не кусаюсь. Не спеши, аккуратно. Да брось эту простынь. Я твой лечащий врач, забыла? Не смотрю, даже глаза закрыл!

Приняв вертикальное положение, ну или почти вертикальное, судорожно цепляясь за руку Эрнста и прилипнув спиной к его груди, Йоле наконец-то реально ощутила, что живая и не против пожить ещё, хотя бы в целях эксперимента, если голова перестанет так бешено кружиться. Сила всемирного тяготения работала очень хорошо, и сделать шаг было невероятно тяжело. Ноги казались чужими, да ещё и с привязанными пудовыми гирями. Но когда тебя поддерживают сильные руки любящего и любимого человека, и это решаемо. Через десять минут пребывания в вертикальном положении она осмелела настолько, что решила посетить санитарную комнату самостоятельно, хотя ноги стали ватные и коленки подгибались, а голова всё также кружилась. Сейчас Йоле не представляла, как сумела выбраться на крышу. Верно говорят, что стресс придаёт сил. Эрик не разрешил закрыть дверь, а только чуть прикрыть. Очень хотелось забраться под душ, но пока без посторонней помощи это нереально, а с посторонней – неудобно. Решила, что ещё успеет. Умывшись холодной водой, вообще почувствовала себя человеком. Но из зеркала над раковиной на неё удивлённо взирал какой-то пришибленный и всклокоченный зомби. Ущипнула себя за нос и зомби сделал то же самое. Странно как-то и смешно. Пригладила мокрой рукой волосы и причёска монстрика в зеркале чуть изменилась. На дальнейшие исследования этого феномена времени не дал неумолимый доктор. Пришлось вернуться в кровать.

– Ты умница. Скоро поедем домой. Сейчас отдыхай, у тебя ещё процедуры и четыре укола, и три капельницы. Развлекайся и ни в чём себе не отказывай.

– Издеваешься?

– Ни разу в жизни, посмотри в мои честные глаза. Пойду, дел много и все срочней не бывает. Позже приду, обязательно. Пожалуйста, ты только больше не плачь.

– Эрик, кем ты тут работаешь? Что это за больница?

– Всего понемногу: оперирующий кардиохирург, кардиолог и владелец этого богоугодного заведения. Всё, отдыхай, потом расскажу оптом. У меня, правда, ещё масса дел, – он укрыл её простыней, подключил кардиомонитор. Очень мягко поцеловал.

– Только честно, тебе, на самом деле не противно ко мне прикасаться? А целовать? Мне самой от себя противно.

– Я говорил уже, что безумно люблю одну маленькую зеленоглазую Мышку, которая усиленно напрашивается на ремешок? Подумай пока, чего бы ты хотела? Фрукты, напитки, музыку, бриллианты, живого панду, жареную картошку, шаурму? Исполню любое желание, – улыбнулся и вышел.

Дел за день накопилась целая гора. Нужно было пересмотреть контракты для подписания, договора на поставки и многое другое. Обычно Эрнст разбирался с такими вещами быстро, но сейчас сказывалась усталость, сконцентрироваться не получалось и потому, что мысли о делах радостно подпрыгивая разбегались от того, что Йоле наконец-то с ним, ну или почти с ним. Главным было именно это, а не бумаги, даже самые важные! Если подумать, то все эти дела были только ради неё, ради того, чтобы она обратила на него внимание, ради её улыбки. Кроме бесплатной помощи, это для смысла быть врачом и просто человеком, хотя и это тоже, если копнуть поглубже – ради неё. Вельден задумался не о насущных делах корпорации, а о том, чем мог порадовать или удивить Йоле. Нет, так категорически нельзя! Чтобы ничего не напутать вызвал своего заместителя Юрия Анатольевича, начальника юридического отдела и экономиста. Обрисовал ситуацию в общих чертах, вручил им дела и отправил работать, предупредив, что его не будет примерно неделю. Как ни странно, подчинённые не обрадовались предстоящему отсутствию начальства, постоянно требующего детальных отчётов и сующего свой нос везде.

Следующие два дня прошли относительно спокойно, в смысле без эксцессов. До выздоровления далеко, но прогресс налицо: анализы почти в норме, физиология восстановилась, тибетская мазь помогла с синяками, швами и ссадинами. И Йоле не предпринимала новых попыток бегства, но и ничего не хотела. Только усиленно демонстрировала неуёмное желание ходить самостоятельно, что очень радовало, но и настораживало одновременно. Ещё появился странный бзик, она за день раз по десять чистила зубы, и с каким-то остервенением умывалась и мыла руки. Так хотя бы на время появлялось ощущение освобождения от смрада подвала. Аппетита не было вообще, но она через силу съедала всё, что приносили. Королёвы заходили пока только на осмотры, дел много. Друзья были начальниками под руководством ещё более занятого и строгого начальника.

Йоле пока осмотрела только отделение реанимации, но сразу заметила, что персонала немного и все чётко знают, что и когда делать. А ведь клиника хирургического профиля и все двенадцать палат отделения, за исключением палаты напротив, заняты послеоперационными больными. Никакой суматохи, беготни и стерильная чистота. Но суровых санитарок со швабрами и тряпками не видела ни разу. Уборку делали две уборщицы посменно с помощью странных абсолютно бесшумных моющих пылесосов, пульверизаторов и влажных одноразовых салфеток с приятно пахнущим дезраствором. Все процедуры и манипуляции делаются строго по расписанию. Каждый медицинский инструмент находится в строго определённом месте, лекарственные препараты тоже. Инструменты, даже многоразовые в индивидуальных упаковках, разложены в специальных шкафах с постоянной дезинфекцией ультразвуком. На дисплеях аппаратов – ни единого отпечатка пальцев, хотя прикасаются к ним часто. А спецодежда, такая красивая и практичная! Как будто для каждого сотрудника шилось индивидуально. Очень интересно! Если так и в других отделениях, то Йоле, пожалуй, теперь согласилась бы на предложение работать здесь. Решив, что как только выздоровеет, то спросит. На том и успокоилась.

Она удивлялась изменениям в себе самой. Тот малюсенький, оставшийся живым кусочек души с любопытством и надеждой выглядывал из своего укрытия, всё больше и больше высовывая носик. Он начал расти и понемногу наполняться солнечным теплом от Эрика. Он ещё боялся выйти полностью, открыться, довериться. Но он снова хотел жить и не хотел прятаться!

В субботу, то есть завтра, Денис сказал, что можно выписывать. Вечером на Йоле накатили воспоминания.

Глава 9

Wer Liebe sucht, findet sie nicht, sie überfällt uns, wenn wir sie am wenigsten erwarten.

(George Sand)

Кто ищет любовь, не находит её. Она настигает нас, когда мы меньше всего её ждём.

(Жорж Санд)

Zwei Dinge sollen Kinder von ihren

Eltern bekommen: Wurzeln und Flügel.

(Johann Wolfgang von Goethe)

Есть две вещи, которые родители должны дать своим детям: корни и крылья.

(Иоганн Вольфганг фон Гёте)

Родилась Йоле в Москве восьмимесячной и очень слабой, шансы на то, что вообще выживет и не будет инвалидом, были минимальные. Первые полтора года жизни провела в больничных палатах, там же и ходить научилась и первые слова сказала. В ведомственной больнице были и хорошие специалисты, и препараты, о которых простые доктора даже не слышали, поэтому, наверное, и выжила. Её отец занимал командную должность в очень секретном боевом подразделении ГРУ. Дома его практически никогда не бывало. Мама была молодой, красивой и такая жизнь ей вскоре надоела. Однажды она просто ушла и не вернулась, забрав свои документы, чемоданы с одеждой и драгоценности. Оставила майору Суходольскому лишь полуторагодовалую дочь, отказ от её воспитания и копию заявления на развод. Горевал отец или нет, Йоле не помнила, ровно, как и лица мамы. Все свои фотографии она забрала с собой или уничтожила.

Суходольский отвёз крошечную дочку в свой родной город к своей матери и уехал в очередную командировку. Дочь он очень любил и приезжал при малейшей возможности, хоть на несколько часов. Пытался уговорить Иоланду Карловну переехать с Йоле в Москву, не получилось. Бабушка категорически отказалась, заявив, что ненавидит этот сумасшедший муравейник, хоть родилась и выросла там. Привозил подарки, ходил с ней гулять, а потом опять надолго пропадал. По документам её звали Елена, но отец и она сама терпеть не могли это имя, данное матерью, однако менять не захотела при получении паспорта. Девочка росла как две капли воды похожей на маму отца – бабушку Иоланду, Йоле. Такая же миниатюрная и белокожая, с копной золотых волос и изумрудными глазами. Иоландой бабушку назвал прадед, потомок викингов из Норвегии. До революции его отца, прапрадеда Лены, каким-то ветром занесло в Россию, да тут и остался, мечтая до самой кончины, вернуться на родину. Поэтому после смерти Иоланды осталась маленькая Йоле, Фиалка.

Папа, проведя три месяца с Йоле после ранения и смерти бабушки, забрал дочь обратно в Москву. Решив, что так будет лучше, женился во второй раз. Оксана была очаровательной хохотушкой с обаятельными ямочками на румяных щёчках. В присутствии папы. Когда он уезжал, то предпочитала падчерицу не замечать вообще, что Йоле гораздо больше устраивало, чем показная забота при отце. Оксана могла по несколько дней не появляться дома, но хоть ухажёров не водила, а гуляла на стороне. Естественно, Йоле отца не ставила в известность. Взрослые дела – это для взрослых, тем более папа был самым умным. Если ничего не спрашивал, то значит так нужно.

В десять лет Йоле могла и борщ сварить, и бельё выстирать, и продукты закупить. Она уже не обращала внимания на жалостливые взгляды учителей, бабушек-соседок, издёвки одноклассниц и прочую мелочь. Мышка уже привыкла быть самой мелкой по росту и возрасту, ведь в первый класс пошла в шесть лет. И подумаешь, что нет мамы! У полкласса нет отцов, а в представлении маленькой Йоле – это гораздо хуже. Девчонки отпускали шуточки по поводу её маленького роста, по поводу полного отсутствия вкуса в одежде, но списать просили постоянно. Мальчишки же почему-то воспринимали за «своего парня», а не за девчонку. И Йоле это устраивало. Главным для неё было, чтобы не доставали, а мальчишки часто и от девчонок защищали, и рюкзак донести помогали, с ними было проще. А потом дружно списывали домашние работы и контрольные. Когда Йоле исполнилось двенадцать лет, Яна Владиленовича привезли с тяжёлой контузией и осколочными ранениями, из командировки на Ближний Восток. Почти год он провёл в больнице и реабилитационном центре, но на прежнюю службу вернуться уже не смог. От преподавательской деятельности и штабной работы отказался, вышел на пенсию в сорок семь лет и чине полковника, став сразу же неинтересен молодой жене. В итоге костяк семьи Суходольских, освободив ведомственное жильё, перебрался в папин родной город, в старую уютную квартирку бабушки Иоланды.

Жили они скромно и дружно. Ян Владиленович устроился в местное управление ФСБ на консультативную должность, а Йоле росла, отлично училась и радовалась, что папа каждый вечер был дома. Им было очень хорошо вдвоём. По выходным они ездили в горы или в лес, по утрам бегали в парке. Ян Владиленович придумал устраивать недели языков народов мира. Вначале Йоле злилась, когда не могла сказать или понять, но потом вошла во вкус. Отец в совершенстве владел практически всеми диалектами английского, немецкого, французского, испанского, португальского, финского, польского, чешского, болгарского, японского, китайского и вьетнамского языков. Йоле языки давались легко, но с испанским и португальским она никак не могла сладить, путая их. Говорить на китайском ей папа запретил, сославшись на то, что у неё получаются хорошо только ругательства. С остальными проблем не возникло. А ещё они вместе начали изучать арабские языки, вернее изучала Йоле, а папа просто вспоминал.

Иногда к ним приезжали друзья, бывшие сослуживцы. И дядя Пьеро, который, вопреки дикой пиратской внешности, был очень добрым и смешил Йоле своими байками со специфическим присказками. Дядя Пьеро был ещё и крёстным. Однажды девочка спросила у него, почему Пьеро и где тогда его Мальвина? Он рассмеялся и ответил, что Пьеро – его позывной, а Мальвину ещё не отвоевал у злобного Арлекина. После его слов, Йоле возненавидела фильм «Золотой ключик», потому что там Пьеро какой-то пришибленный лузер, а Мальвина – дура, запавшая на хулигана и выпендрёжника Буратино с улыбкой «радость стоматолога».

Что интересно, Йоле пыталась вспомнить, какие у неё были игрушки и не могла. Помнила лишь пушистого медведя больше её ростом, подаренного на семилетие дядей Пьеро. Кукол не было никогда, вернее были, но в шкафу, пока не были раздарены соседским девчонкам. Она категорически не признавала игрушками маленьких человечков, потому что у них были либо грустные, либо глупые глаза и страшные несоразмерные тела. Пластиковые или резиновые уродцы. Ленке было неприятно даже брать их в руки. А вот с Мишкой они нашли общий язык ещё и потому что в нём находился её личный тайник. Там в маленькой коробочке хранилось тоненькое серебряное колечко с крошечным изумрудом, которое подарила бабушка Иоланда, когда ей исполнилось шесть лет и она пошла в первый класс. Это колечко не представляло особой ценности ни для кого, кроме Йоле и отца. Папа рассказал, что оно передаётся в их роду по женской линии больше двухсот лет. В этом маленьком ободке серебра хранилось тепло женских рук стольких поколений! Оно так и лежит в тайнике, по сей момент, а Йоле по наставлению бабушки должна передать его своей дочери или внучке. По семейным преданиям кольцо было оберегом женщин их рода. Только что-то не сберегло, или наоборот сберегло? Жаль, что оно сейчас не у неё, а в пустой квартире.

Зато Лена помнила все книги, которые есть у неё дома. Она перечитала многие по несколько раз. Отец приучил дочь читать иностранных авторов только на их родном языке, потому что как ни был бы хорош перевод, но это перевод. Терялось очарование языка, менялись обороты речи, и восприятие уже не было таким как у автора. Особенно это ощущалось при чтении поэзии. Она даже экспериментировала с «Фаустом». Сначала прочла в оригинале и была потрясена до глубины души. Насколько же Гёте изучил человеческую натуру, чтобы создать таких персонажей. Потом прочла в переводе на английский язык, русский и французский. А насколько красиво звучат рубаи Абу ибн Сина, поэзия Омара Хайяма на родных языках. Читаешь вслух и, словно это горный ручеёк журчит, или животворящая вода в арыках у корней цветущих яблонь, словно песнь жаворонка в бездонно голубом небе над цветущей весенней степью. Пришла к твёрдому мнению, что папа прав, как всегда!

Ещё Йоле очень любила мультфильмы. Даже став взрослой предпочитала их кинофильмам, но не всем, конечно. Очень любила старые диснеевские сказки: «Красавица и чудовище», «Золушка», «Белоснежка и семь гномов» и многие другие. Несколько раз пересматривала мультфильмы «Как приручить дракона», любила старые советские мультики – наивные и добрые. Она любила мультик про Золушку, но терпеть не могла сказку, особенно советскую экранизацию. Слишком слащавая, слишком пафосная и слишком глупая на её притязательный вкус. И вообще так не бывает даже в сказках! Короли не бывают такими идиотами. Принцы не женятся на прислуге, они женятся только на прекрасных принцессах.

Вот так незаметно и выросла на книгах, романтических и добрых мультфильмах, приключенческих и военных фильмах о настоящих мужчинах и верных им подругах.

С животными у неё с раннего детства сложились странные отношения. Ещё когда маленькой жила с бабушкой на даче, поняла, что слышит растения и понимает эмоции животных. Сорвать цветок стало сложно, ведь он живой и так радуется прилёту пчелы или бабочки, что поёт и танцует от этого! Как можно оборвать его жизнь и так мимолётную? Йоле чувствовала страх и боль соседской кошки, когда та, прыгнув с дерева, ушибла лапки. Животные, почему-то особенно кошки и лошади сразу признавали её за свою. С собаками сложнее. Они слишком преданные и слишком хотят угодить хозяину или просто приласкавшему их человеку. Преданные и зависимые. А Йоле это не нравилось, она ценила больше независимый нрав свободолюбивых кошек и гордых лошадей. Но дома у Суходольских не было даже рыбок. Квартира – это тюрьма для животных, клетка. А вот для дворовых собак, кошек и птиц еда находилась всегда. Без угощения для своих друзей, она не выходила из дома. Смешно смотреть из окошка как друзья ждали её появления. На асфальте у подъезда терпеливо и чинно сидели четыре дворовые собачки. Ярусом повыше, на крыше подвала и низкой ветке – пять кошек, а на деревьях повыше и карнизах окон голуби и сороки. Зато, когда раздавалось угощение, наступал бедлам. Птицы воровали у кошек и собак, собаки отбирали у кошек, а кошки отбирали у собак, попутно охотясь на птиц. Инстинкты, что тут поделаешь?

В выборе профессии не сомневалась ни минуты. Однажды Ян Владиленович спросил её, почему при редком понимании животных и такой любви к ним, она не захотела учиться на ветеринара? Йоле немного подумала и сильно шокировала поначалу своим ответом отца. Она хотела заниматься исключительно хирургией, и на то была веская причина. Лечить же животных или детей она никогда бы не смогла, потому что хирургия – это боль, пусть и во спасение. А причинить боль безответным существам она не могла. С взрослыми всё по-другому, проще, потому что безгрешных и безобидных взрослых не бывает. У взрослых не искрятся глаза! Они затуманены заботами, разбившимися надеждами, завистью, ложью.

В пятнадцать Йоле закончила экстерном десятый и одиннадцатый классы с золотой медалью и сразу же поступила в местную медицинскую академию. Учёба давалась легко, да и цель у неё была благородная – вылечить папу. Он никогда не жаловался, но дочь видела, что ему с каждым годом становилось хуже. У него было высокое давление и сильные боли в позвоночнике. Они уже перестали бегать в парке, а только прогуливались при хорошей погоде. Отец стал опираться на трость даже дома и скрипеть зубами при любом неловком или резком движении. Ложиться в госпиталь категорически отказывался, не хотел оставить дочку даже на несколько дней. Соглашался только на обследования и лечение в дневном стационаре госпиталя. Такое лечение приносило лишь временное облегчение. Йоле просто обязана была стать очень хорошим врачом, ради единственного родного человека на земле. Про маму она вспоминала очень редко, да и зачем? За тринадцать лет разлуки та ни разу не приехала, не позвонила. Но Йоле не сомневалось, что у неё всё хорошо, у таких людей не бывает иначе, если она жива. Как-то спросила отца, пытался ли он её найти и спросить, почему она так поступила с ними. Ведь не могла же мать, и любящая жена просто так взять и исчезнуть навсегда?! А может он скрывает, и мама погибла? Ян Владиленович ничего не ответил, только попросил не задавать больше вопросов, на которые она сама знает ответы. А она как раз и не знала! Но, слово отца – закон.

Время шло. Подруг в группе, да и на курсе Йоле так и не завела. Ей было совершенно неинтересно вести светские беседы о моде и слушать студенческие сплетни. Йоле было абсолютно по барабану, в чём кто пришёл, и кто с кем целуется, что и о ком написали в чатах и соцсетях. Девчонки, наверное, как и в школе, считали её мелкой занудой-выскочкой с задержкой социального развития, но также усердно списывали проверочные тесты и лабораторные работы. Поэтому она предпочла сдружиться с другими ботаниками в группе: Димой Колосовским и арабом Али, образовав ботанский анклав на троих. С единомышленниками интересно и есть о чём поговорить, препарируя очередной труп в анатомичке или тренируясь накладывать повязки на занятиях по десмургии. А с Али, сыном менеджера среднего звена из Арабских Эмиратов, могла дополнительно заниматься арабским разговорным языком, а ещё он неплохо разбирался в оружии.

Ян Владиленович с раннего детства, игнорируя протесты бабушки, учил дочь тонкостям обращения с оружием. Главным уроком оказалась мудрость воина, наверное, всех эпох существования человечества «Если не оказываешь уважения и почтения своему оружию, то оно никогда не станет поистине твоим». Йоле запомнила слова, но смысл поняла значительно позднее. Она испытывала примерно одинаковые чувства, беря в руки пистолет или нож, или садясь за руль автомобиля. Она чувствовала их в целом, ощущала себя частью и их своим продолжением. Чувствовала желания и возможности мотора, чувствовала себя пулей, летящей в цель. Кто-то может сказать, что это только эмоциональный настрой, самоубеждение. Но этот кто-то не почувствует, что двигатель его автомобиля буквально плачет или наоборот, поёт. Не сможет, не целясь или в полной темноте на шорох поразить цель. А отец улыбался на её слова и говорил, что у неё сердце настоящего бойца. Большей похвалы Мышке и не нужно было. Однажды Йоле спросила отца, о том, что он, наверное, был бы более счастлив, если бы она была мальчишкой. Папа рассмеялся, крепко обнял и сказал, что ни за что не променял бы её даже на десять сыновей. Сказал, что хотел только дочку и полностью счастлив, наблюдая за своей Фиалкой.

Дима и Али часто заходили к ней в гости, и папа очень радовался тому, что у его любимой дочки появились друзья. Парни жили в общежитии, и к их приходу отец старался приготовить что-нибудь вкусненькое, внося разнообразие в скудный студенческий рацион домашними деликатесами. А готовил он замечательно, часто давая уроки Йоле и раскрывая свои секреты. У него даже пельмени получались вкуснее с его секретными приёмами и добавками. Если в тесто добавить немного оливкового масла и домашнего молока, то оно получалось значительно нежнее и эластичнее. А в фарш нельзя добавлять яйцо, а только рубленый лук и ледяную воду, или мелко нарубленный лёд. И соусов к подаче должно быть как минимум три: сметана с рубленой зеленью и чесноком, оливковое масло с чесноком и сухими травами, яблочный домашний уксус со щепоткой сахара.

In der Liebe gibt es keine Albernheit.

(Erich Maria Remarque)

В любви не бывает глупостей.

(Эрих Мария Ремарк)

После летних каникул весь сентябрь студенты академии, кроме первого и старших курсов проводили в студотряде, на полях или консервном заводе. Папа говорил, что нашествие саранчи в компании с плодожоркой и то, наверное, менее губительно, чем толпы голодных студентов в яблоневых садах и на помидорных полях. А уж где делают кабачковую икру и повидло – вообще стихийное бедствие. Йоле тоже не понимала, зачем тратить время на какую-то фигню, если можно провести его с большей пользой в аудиториях и библиотеке. Но делать нечего, правила для всех одни, или почти для всех. Огорчало, что друзья не поехали: у Димы – поллиноз, а Али – иностранец, такие контингенты в колхоз не брали. Её как малолетку тоже хотели оставить помогать на какой-нибудь кафедре, но Ян Владиленович настоял на поездке, мотивируя тем, что навыки общения лучше формируются в экстремальных условиях. Но не пояснил, что может быть экстремального в студотряде.

Йоле как самая маленькая среди всех студентов по возрасту и росту, попала на консервный завод, а не на культстан в поле, в помощь поварам в столовой. В принципе не так уж и паршиво. Два дня работаешь, два – отдыхаешь. Уезжать в город не разрешали, и приходилось находить занятия в свободное время. Папа, по её просьбе со своим водителем доставил немного учебников и ноутбук, так что с досугом проблема оказалась решаемой.

На второй день, вернее ночь, пребывания на заводе начались приколы. Соседка по комнате ещё не приехала и Йоле жила пока одна. Её это очень устраивало, если бы не одно происшествие. Вернувшись из душа после вечерней работы на кухне, она обнаружила под пустующей пока кроватью «подарочек». Как она смогла тогда сдержаться и не расхохотаться, непонятно. Она ни капельки не испугалась, но очень удивилась. Под кроватью свернувшись в клубок, спрятался какой-то парень, вероятно, ошибившись комнатой или решивший подшутить. Сделала вид, что не заметила выглядывающие кроссовки, наверное, пятидесятого размера, и притворилась крепко спящей. Трудно было сдержать смех и желание от души попрыгать на той кровати. Когда он выбрался и крадучись шёл к двери, то в свете фонаря под окном, узнала в нём противного субординатора, потешавшегося над её ростом вчера на распределении по рабочим местам. Как только он ретировался, осмотрела соседскую кровать и не нашла ничего странного. Правда, некоторые её вещи оказались не совсем на своих местах, но ничего не пропало и ничего нового не появилось. Заинтересовавшись, что он там делал, несколько дней наблюдала за ним, потом решила, что тот точно ошибся дверью, и забыла про это незначительное происшествие, не рассказав никому.

Потом Йоле познакомилась с третьекурсницей Лизой, приехавшей, наконец, соседкой по комнате. Она, конечно, не Колосовский и не Али, но в бадминтон или в волейбол с ней можно было поиграть. В Лизе Йоле не нравилось, что она оказалась жуткой болтушкой. Но с этим справиться не так сложно, можно просто не слушать, а думать о своём, изредка поддакивая или кивая, можно и не впопад, всё равно не заметит. Тем более что Лиза тоже с лечебного факультета и её можно было основательно расспросить по поводу новых предметов, которые Йоле предстояло изучать на втором курсе. В целом соседка оказалась весьма неглупа и полезна, что немного примирило с тем, что она не относилась к благородному сословию ботаников, хотя и училась на «отлично». Слишком уж заглядывалась на парней, да ещё и пыталась обсуждать их с Йоле, как будто та в этом что-то понимала.

На второй неделе в их почти идиллию нагло вломились два старшекурсника, которые приехали в студотряд помогать преподавателям. Они были страшно взрослые, даже престарелые на взгляд шестнадцатилетней девчонки. Один, Валера, высокий и крепкий, как Илья Муромец, с очень добрыми серыми глазами и русыми, немного рыжеватыми волосами, с замечательной улыбкой. Другой – выше Валеры на полголовы, темноволосый и кареглазый красавец с атлетической фигурой – Эрик, которого Ленка видела под кроватью. Йоле и Лиза спокойно играли в волейбол вдвоём, как мяч поверх головы Йоле перехватил Валера, а Эрик решил стать на сторону Лизы. Спорить с начальниками, пусть и невысокого ранга не хотелось. Вчетвером играть стало заметно интереснее. Вначале всё было весело и отлично, но парни вошли в спортивный азарт, а может, решили покрасоваться перед мелкими несмышлёными и наивными девчонками. Эрик даже майку снял, наверное, чтобы лучше было видно внушительную мускулатуру. В итоге мяч запущенный им, унёс Йоле в кусты на краю площадки. Подбежавшие парни выудили потерпевшую и начали отряхивать, извиняясь. Отряхивали они добросовестно, да так что пострадавшая сразу прикусила язык от Валеркиного шлепка по спине, впечатавшись носом в грудь Эрика. Извинений она не приняла, а гордо удалилась в свою комнату, ожесточённо растирая ушибленный бок и выдирая из волос листья с веточками. Эрик предложил сходить в медпункт или помочь обработать царапины. Получил жёсткий отказ, с указанием адреса, куда ему пойти и что чем обработать. Лиза пришла позже страшно таинственная и радостная, когда Йоле уже смазала царапины со ссадинами. Хранить тайны долго не умела и через минуту выпалила, что влюбилась окончательно и бесповоротно в Валеру. Полночи рассказывала клюющей носом Йоле, какой он умный и замечательный, и вообще самый лучший на свете. Йоле кивала и, наконец, крепко заснула, не дослушав про очаровашку Валерика.

Утром, не выспавшаяся и злая как голодная кошка, вдобавок ко всему залепленная пластырями, она стояла на раздаче. Лизке хорошо – она сегодня выходная, а тут все чего-то хотят, требуют – достали! Чья-то рука полезла к пирожкам на преподавательском подносе. Нарушение! Смерть воришкам! Хрясь половником! Потом включились мозги – хоть бы это был студент! На месте преступления стоял Эрик и потирал ушибленную руку:

– Один-один, Мышка! – улыбнулся, стащил всё-таки несколько пирожков, подмигнул и пошёл, пританцовывая к своим друзьям, демонстрируя в поднятой руке трофей с яблочным повидлом.

– Ты совсем охренела? Мелочь неразумная, это же сам Эрнст Вельден! Какой же он классный! На красный диплом идёт, квартира в центре своя есть, машина, из богатой семьи и такой лапочка! Господи, какой же он красивый! Я от него просто тащусь! – прошипела ей в ухо одногруппница Рита с благоговейным придыханием на фамилии, которая знала всё и обо всех. – Он же!.. Да за ним женская половина академии умирает, даже преподавательницы, которые помоложе! А ты его половником! Ещё бы топорик взяла, чудо в пластыре!

– И что? Пусть не наглеет. Подумаешь, Вельден какой-то!

Йоле понятия не имела, кто такой Вельден и почему за ним кто-то умирает. Ну, симпатичный, очень хорошо одет, субординатор, ну и что? Через четыре года второй курс тоже в субординатуре будет. Чего так психовать? А красота, обеспеченность родителей и мускулы ещё не показатель ума и порядочности.

На следующий день, во время обеда, Йоле открыла кастрюлю, где должны были лежать отварные порционные куски курицы, а из неё выскочил ошалевший от страха рыжий потрёпанный петух и с куриными паническими матами заметался по раздаточной стойке. Тарелки, возомнив себя летающими, но ошибившись в этом, шмякались на пол, вместе с разложенной на них едой. Куриный дебошир, разметав всё что мог, переместился в обеденный зал и вызвал фурор своим внезапным появлением. Визг девчонок, восторженное улюлюканье и хохот парней, ругань и призывы к порядку преподавателей, перемежающиеся угрозами сурового наказания непонятно кому, довольно долго не прекращались. Наконец, жертва глупой шутки с победным кукареканьем выскочила в открытую какой-то доброй душой дверь на улицу. Птицу так и не нашли. Видимо петух сильно обиделся и, наверное, ушёл от людей подальше, в леса. А невольная виновница всеобщей встряски и вынужденного ограничения в меню, еле выбралась из-под сваленных на неё подносов и полотенец. Краем глаза заметила прячущихся в подсобке и хохочущих над своей проделкой Эрика и Валерку. Йоле прокралась незаметно к подсобке и выплеснула на паршивцев полведра яблочного компота.

– Два – два! – гордо заявила Мышка, увернувшись от летающего рулона туалетной бумаги, разматывающегося как серпантин.

Остаток рулона метко попал в лоб Руслана Романовича, начальника студотряда. Он философски отнёсся к этому, хохоча над субординаторами, выковыривающими из волос шкурки варёных яблок и над мелкой второкурсницей, спрятавшейся за большой кастрюлей.

– Ой, простите, – Валерка виновато потупился.

– Вот мелочь, шустрая! – никак не мог успокоиться Эрик.

– Вот как знал, что нельзя было это милое создание на кухню пускать! Вельден, ты настоял на этом, вот теперь и расхлёбывай! Все втроём остаётесь здесь и наводите порядок как в операционной. К ужину чтобы всё блестело!

– Руслан Романович, а меня за что? – высунулась из-за кастрюли возмущённая Йоле. – Это они мне петуха подсунули! Я вообще сильно пострадавшая сторона, и морально тоже!

– А тебе за вылитый компот! И за компанию! – Гербеков пригрозил троице пальцем и вышел из помещения.

– Придурки! Мы за день тут всё не уберём, а до ужина три часа осталось. Повара через час готовить начнут! – Йоле от возмущения топнула ногой, попав по валяющемуся на полу помидору. Тот лопнул и обрызгал всех соком с липучими семечками.

– Если бы не начала своим компотом нас поливать, то никто и не узнал бы! Козявка вредная! – Королев, наконец, очистил голову от ошмётков яблок.

– Это я-то козявка вредная?! Да вы вообще два двухметровых обалдуя великовозрастных, в детство впавших!

– Ну, всё! Сейчас получишь за обалдуев! – Вельден схватил из таза несколько помидоров и стал изображать из себя пулемёт. Йоле успела схватить крышку от кастрюли и укрыться за ней.

– Сегодня тебя точно в салате кому-то найти посчастливится! – Валерка зашёл с тыла и почти поймал. Ну, почти! Мышка выскользнула прямо из рук, отбежала подальше и показала язык, запустив попутно в Королёва картошиной.

– А что это у вас тут происходит? Вы во что мою кухню превратили?! Ах, вы ж паразиты такие! – в зал вошла шеф-повар, поскользнулась на куске масла и благополучно приземлилась в таз с помидорами. Да, томатная паста получилась сразу и без термической обработки, но приправленная отборными матами.

Военные действия вынужденно прекратились. Навести относительный порядок к ужину успели, но устали как телепузики на беговом тренажёре. Но совместный труд на благо общества не примирил воюющие стороны.

Вечерами по выходным на крытой площадке спортивного сектора двора завода организовывали дискотеки. Йоле туда не ходила, но в этот раз не смогла отвязаться от Лизы, и поплелась, ведомая за руку с видом пленного китайца, надеясь вскоре улизнуть под шумок, когда та отвернётся. Танцевать она любила, но предпочитала классические танцы. Три раза в неделю вместе с Али и Димкой они ходили на уроки бальных и латиноамериканских танцев. Это было красиво и возвышено. Но дискотеки не её стезя, дрыгалки и обнимашки сплошные. Фу! Не успели подруги прийти на площадку, как получили приглашения на медленный танец. Лиза, счастливо улыбаясь, упорхнула с предметом своей страсти, а Йоле досталась Эрику. Не успела даже выразить протест. Хотя танцевать с ним понравилось несмотря на то, что он был намного выше её. Он не прижимал к себе, прекрасно чувствовал ритм и вёл классно. Пожалуй, не так уж и безнадёжен, только руки страшно горячие… После танца Эрик попытался её поцеловать, а она влепила ему отменную звонкую пощёчину и тут же удрала. Йоле просто стало неинтересно и неуютно под обстрелом прожигающих и осуждающих взглядов девчонок.

Несколько дней подряд он пытался с ней заговорить, но не тут-то было. В столовой делала вид, что его вообще не замечает из-за дикой занятости, что было несложно. Когда попытался перехватить в обеденном зале, уронила ему на ноги поднос с грязной посудой. Правда потом пришлось извиниться и убрать всё, гордо отказавшись от предложенной им же помощи. А в свободное время Мышка усердно избегала контактов и при первой возможности пряталась в ближайшую норку. Один раз даже рискнула пробраться через заросли злющей крапивы, чтобы не столкнуться на узкой дорожке. Потом пришлось супрастин пить и холодные мокрые полотенца прикладывать к покрывшимся волдырями ногам. Лизка уже в открытую смеялась над нею, но утешила, заявив, что после такой гомеопатии крапивой у потерпевшей точно артритов в старости не будет. Артрит в старости – это фигня, а вот как сейчас от Вельдена отделаться?! Чего он к ней пристал? Пусть к другим пристаёт! Ритка вон просто сохнет по нему вместе с доброй половиной женского населения студотряда. Он и Валера, конечно же, сильно выделялись на фоне остальных парней-студентов. Оба высокие, с внушительной мускулатурой, с приятной внешностью, весёлые и общительные, душа любой компании. Ещё и старшекурсники, со многими молодыми преподавателями на «ты» в нерабочей обстановке. Обеспеченные, это сразу видно. Конечно, оказались в эпицентре девчачьего внимания, но только не её. У неё уже есть отличные друзья – Али и Димка, всего на два и три года старше её.

Однажды Эрик всё-таки выловил Йоле, и сбежать не удалось. Вышла после смены полусонная, потерявшая бдительность из комнаты, направляясь в душ, и попалась. Оказалась зажата в углу возле двери своей комнаты между его расставленных рук. Чувствовала себя мышонком в лапах здоровенного голодного котищи. А кулачок у него был почти с её голову.

– Привет, малышка. Наконец-то попалась. Ты как блуждающий атом, даже если найдёшь, то не поймаешь. Почему ты от меня постоянно прячешься? Я тебя чем-то напугал или обидел? За петуха до сих пор обижаешься? – он очень серьёзно смотрел ей в глаза, от этого стало совсем неловко, и она опустила голову. – Пожалуйста, прости, но ведь классно повеселились. Йоле, посмотри на меня, мне сложно разговаривать с твоей макушкой. Ты очень необычная, невероятно очаровательная и я постоянно думаю о тебе.

– Зря, – она подняла голову и сердито сопя, посмотрела ему в глаза. – И мне не нравится то, что ты сейчас сказал, потому что это полнейшая чушь.

– Йоль…

– Что? Вельден, тебе что заняться нечем? Отцепись от меня. И, пожалуйста, перестань всякую дребедень нести.

– Зачем так сразу? Это не дребедень и не чушь, а чистая правда. Ведь ты меня совсем не знаешь, я из очень хороших и добропорядочных парней. И у тебя удивительные глаза, никогда таких не видел. Просто изумруды с крупинками золота! Ты же незанята сегодня и завтра после обеда? Очень хочу пригласить тебя на прогулку по посёлку или в кино, с куратором я договорюсь. Можно даже на пруд позагорать съездить. Недалеко есть водоём с чистой и тёплой водичкой, с песчаным берегом. Как ты на это смотришь? Можем и Валерку с Лизой пригласить, если меня боишься.

– Никак не смотрю! Зачем мне узнавать тебя, не вижу смысла. Я устала и хочу отдохнуть, хочу в душ и спать. Отстань от меня, а то ещё загремишь за совращение малолетней. Мне шестнадцать исполнилось только четыре месяца назад. Вот! И я никого не боюсь! – Йоле гордо вздёрнула подбородок, и быстро проскользнув под рукой, захлопнула за собой дверь перед его носом.

Потом получила знатную выволочку от Лизы, которая назвала её дитём неразумным. Но дочь офицера настояла на своём, и дверь осталась закрытой, несмотря на продолжительный и настойчивый стук с уговорами. Подруга долго кипятилась. Она, видите ли, тоже рассчитывала на поездку на пруд, вчетвером. Утром, опять не совсем выспавшаяся и совсем недоброжелательная, Йоле выходя из комнаты, ступила за порог, и вскрикнула от резкой боли в ноге – пол рядом с дверью был усыпан белыми и чайными розами, и она умудрилась наступить на шип, проколовший насквозь тонкую подошву балетки. Запрыгала на одной ноге, отдирая коварный цветок:

– Обалдеть, ещё и трупы кусачие под дверь подложили! Господи, ну чего пристали?!

– Ты совершенно безнадёжна, Суходольская. Нет в тебе ни грамма романтики, сухарь-недоросток. Посмотри, какие шикарные цветы! Можно я их себе заберу, пока ты не все затоптала? – Лиза собрала благоухающие цветы и понесла в комнату. – И что даже неинтересно кто их принёс?

– Я люблю живые цветы, а не их жалкие останки. И почему ты решила, что они для меня? Валерка не мог? – Йоле фыркнула и похромала умываться.

По вечерам на скамейке под окнами их комнаты, стали собираться студенты с гитарами. Вельден и Королёв у них верховодили. Эрик здорово играл и обладал замечательным бархатным и одновременно сильным низким голосом. У Валеры голос немного звонче, но тоже классный. Пели в основном малоизвестные, наверное, бардовские песни, или шлягеры в основном на английском и немецком языках. Лизка просто млела и таяла, как пломбир на солнышке. Йоле тоже очень понравились голос и исполнение, но самого Вельдена она уже на дух не переносила. Поэтому при первых же аккордах стала одевать наушники и слушать свою музыку на максимальной громкости, рискуя оглохнуть.

Она почти искренне не понимала, да и не очень хотела понять, что ему от неё надо. Вернее догадывалась, но это никак не входило в её планы. Просто дружбой тут и не пахло. Какая может быть дружба между «престарелым» субординатором и шестнадцатилетней второкурсницей? Ленка хоть и была самой младшей в отряде, но дурой-то не была никогда. А серьёзные, а тем более несерьёзные отношения сейчас – не для неё, особенно с таким взрослым и огромным дядькой. Быть одноразовым приключением для любителя острых ощущений и необычных новинок с «удивительными глазами» – увольте, господин субординатор, не на ту напали! Обломитесь и утритесь! Она не бабочка с булавкой в спине, не трофей для коллекции. Но посиделки не прекращались, а народ на них только прибывал.

У Йоле и Лизы совпал в графике выходной, выпавший на воскресенье. Лизка как-то уговорила старшего преподавателя, возможно через Валерку, отпустить их с Йоле в магазин в посёлок. Отправились сразу после завтрака. Посёлок был городского типа, но с транспортом проблема, не сказать беда. Безрезультатно прождали прибытия автобуса полчаса на остановке, чуть не поджарились на солнце. Пришлось идти пешком очень далеко до центрального универсама. Закупив необходимое, в виде флакона шампуня, Лизка предложила зайти в парк и съесть по мороженному в кафе. На улице стояла жара, градусов тридцать пять и Йоле согласилась. В кафе не оказалось мороженного без лактозы, даже фруктовый лёд по случаю жары расхватали. И ей пришлось довольствоваться созерцанием счастливой подруги, уплетающей пломбир с шоколадной крошкой. Заказала пепси со льдом.

– И ты потащила меня по такому пеклу ради шампуня? – Йоле была в принципе не против прогулки и жару она переносила гораздо лучше, чем холод. – Лизка, что ты задумала?

– Прогуляться, уже совсем прокисли в нашей изолированной общине, консервно-кухонной секте какой-то. А так хоть на людей посмотрим и себя покажем. И не говори, что ты сама вырваться не хотела, не поверю. Давай прокатимся на чёртовом колесе для полноты чувства свободы, пусть и кратковременной? Ну, пожалуйста, – Лизка сделала умоляющую мордашку и Йоле, рассмеявшись, согласилась. Просто действительно здорово было выбраться за забор завода и почувствовать себя человеком, а не «подай-принеси, пшёл вон». Пока она покупала билеты, Лизка с кем-то щебетала по телефону, потом предложила сначала найти дамскую комнату. Наконец умывшись холодной водой в фонтанчике, они пошли к аттракциону. Заняли кабинку, начался подъём, и к ним влетели запыхавшиеся Валерка и Эрик.

– Еле успели! А интересно, стоп-кран у этой конструкции имеется? – сразу же с головой выдал Валерка Лизку.

– Привет, девчонки. Даже если кто и против нашего присутствия, то поздняк метаться, уже не сойдёшь, и кабинка запечатана, – заявил, усмехаясь и глядя на Йоле Эрик. – Придётся вам наслаждаться нашим таким «внезапным» обществом.

А она и не собиралась метаться. Отвернулась и стала любоваться открывающейся панорамой парка.

– Лен, это тебе, специально весь посёлок прочесали, еле нашли, – Вельден протянул её любимое мороженое с зелёным чаем. – Бери, скорее, а то совсем растает.

– Спасибо, но не стоило так утруждаться. И я не люблю в одиночестве есть, когда остальные облизываются, начинаю чувствовать себя закуской на столе людоеда, – она взяла брикет и не знала, что с ним делать дальше.

– Не переживай, у нас ещё имеется, – успокоил Валерка, раздав всем по брикету.

– Большинство любит пломбир или эскимо. Почему именно это? Боишься поправиться? – спросил Эрик, откусывая кусок эскимо и щуря шоколадные глаза от солнца или удовольствия, ну точно, как сытый кот.

– Потому что в нём нет молочного белка и лактозы. У меня непереносимость коровьих молочных продуктов и лактазная недостаточность, – Йоле фыркнула, развернула брикет, и он подло потёк на колени, хорошо, что была в шортах. Вельден подставил ладони, и остаток мороженного оказался у него в виде жижи фисташкового цвета. Не раздумывая, вылил это за борт кабинки на кусты. Лизка, хохоча как ненормальная, протягивала им салфетки и бутылку минералки. Бутылку открыли, и она щедро залила всех шипящим сильногазированным нарзаном. Зато освежились и умылись одновременно. Йоле досталось больше всех, свободная майка оказалась вся мокрая, прилипнув к телу. Ленка случайно поймала взгляд Вельдена, брошенный на обтягивающую грудь мокрую одежду и остановившийся там. Покраснела и отвернулась. Жаркое солнце обещало быстро высушить тонкую ткань и освободить от ощущения раздетости. Так и получилось. Но с этим происшествием, Йоле пропустила момент как колесо начало набор высоты на втором круге. Приведя себя в относительный порядок, они уже все вместе смеялись над происшествием.

– А давайте потом пойдём в кино? – предложил Эрик. – Или просто погуляем? Вас как несмышлёных девчонок под нашим присмотром до десяти вечера отпустили, вы в курсе? Нет? Тогда, официально ставлю в известность, за вас своими головами отвечаем. И мы на машине, обратно доедем с ветерком, можем и на пруд заскочить.

– Я «за»! – Лизка влюблённо смотрела на Валерку. Йоле пожала плечами и кивнула. Согласилась, потому что совершенно не запомнила дорогу, и даже не представляла в какую сторону идти обратно. На пруд не хотелось, тем более что купальника не было, но её же не заставят купаться если не захочет!

Вельден же решил, что уже всё в ажуре и мышка вот-вот схватит сыр, осталось чуть подождать и захлопнуть мышеловку. Далее запустил процесс охмурения, ранее стопроцентно срабатывающий на других девчонках. Рассказал пару смешных историй, показал, где находится консервный завод, а в какой стороне помидорные поля и яблоневые, сливовые сады, в какой стороне находится их город и тот замечательный пруд. При этом эффектно и как будто случайно поигрывал мускулами и приобнимал Йоле за плечи, поворачивая в нужную сторону, и один раз на несколько секунд коснулся губами её щеки, как бы случайно. Даже вытащил запутавшуюся у неё в волосах божью коровку. Эрик, вероятно, подумал, что Мышка уже попалась в его безотказную мышеловку, но напоролся сначала на откровенное изумление, потом на железобетонную стену, попытавшись обнять и поцеловать. Он ещё с таким чудом не сталкивался и потому вошёл в азарт. Ни разу Эрнст не получал отказа и тем более такого жёсткого. Ведро льда за шиворот в сорокаградусную жару – ничто в сравнении с его теперешним состоянием. Девчонка одним взглядом заставила его руки убраться с её плеча и талии, а язык прилипнуть к нёбу. Потом просто добила.

– Понимаешь, я уже начала верить, что ты неплохой и небезнадёжный. Но, увы, ошиблась. У меня опыта маловато, но не надо меня за наивную малолетку держать. Всё же явно, как муха на белой скатерти. Тебе, как большинству парней, важен лишь процесс охоты и минутный триумф. А я никогда не буду ни чьим трофеем. Всё, извини, я не дичь, мне очень скучно и жарко. И ты для меня слишком взрослый, слишком самоуверенный и избалованный вниманием к своей особе. Отстань от меня! – Йоле выскочила из спустившейся кабинки и, не обращая внимания на вопли Лизки, увернувшись от попытавшегося задержать Валерки, быстрым шагом пошла к выходу. Возле универсама остановился автобус, в перечне которого значился консервный завод. Йоле заскочила в закрывающуюся дверь. Лизка с ней не разговаривала два дня, потом сама первая сдалась.

На следующий день, который тоже был свободным, она рано утром, пока не так жарко, отправилась в гладилку. Там никого не было. Йоле уже практически закончила глажку своих вещей, как в окно увидела подходящего к двери Эрика с рубашкой в руках. Сталкиваться с ним не хотелось и самое умное, что она придумала, так схватить выглаженные вещи и спрятаться за шкаф в углу. Только успела затаиться, как он вошёл, увидел включённый утюг на гладильной доске:

– Вот раздолбаи! И утюг уже выключать им няньки нужны, охламоны! Детский сад – штаны на лямках.

Эрик приступил к работе, что-то напевая под нос. Йоле из своего укрытия могла наблюдать за ним, не опасаясь быть обнаруженной. Кому придёт в голову, что в щель между шкафом и стеной может забиться кто-то? Вельден гладил не спеша, очень тщательно и аккуратно.

– Слушай, может, и мою рубашку заодно погладишь? У тебя такое одухотворённое лицо, что очень хочется продлить этот процесс! Повезёт же твоей жене.

– Валерка, ещё раз так подкрадёшься, и я тебя поглажу! Блин, руку обжёг! – Эрик потряс рукой, потом включил воду и сунул под струю руку. – Может тебе ещё и на трусах стрелки сделать? Сам гладь, я по твоей вине теперь раненый.

– Ладно, а твою рубашку спасать или пусть догорает?

Валерка поднял утюг, потом рубашку с коричневым на песочном фоне пятном и заразительно рассмеялся. Йоле еле удержалась, чтобы не рассмеяться с ним вместе. У Эрика было такое удивлённо-обиженное лицо, что ни один актёр не сыграет.

– Блин, да что же это за невезуха с утра?! Чё ты-то ржёшь? Это моя любимая рубашка была, в Люксембурге год назад купил. Гадство!

– Я знаю, что за невезуха, и не только сегодня. А примерно с третьего сентября – Йолька!

– Отцепись, задолбал ты меня. Гладь молча!

– Друг, очнись! Ничего у тебя с ней не получится. Она хоть и мелкая, но крепкая, с характером малышка. Не обломится, не рассчитывай, – Валерка увернулся от брошенной в него испорченной рубашки.

– Получится, я чувствую. Ленка как из другой эпохи – сплошная загадка. А я люблю трудные ребусы. Вот увидишь! Я её разгадаю и ещё обзавидуешься!

– Как бы этот ребус тебя за решётку не оформил. ОНА – МАЛОЛЕТКА!!! Мозги включи!

– Я подожду, пока подрастёт и созреет. И мне кажется, что у её губ вкус альпийской спелой земляники.

– Идиот! Пошли, а то опоздаем, потом договорим. Господи, ты угомонишься когда-нибудь? Пойми, эта девчонка тебе не по зубам.

Они вышли, а Йоле ещё минут десять не осмеливалась выбраться из своего укрытия. Ей почему-то стало грустно и стыдно. Не могла объяснить почему, но это Мышке очень не понравилось. Ничего не решив и забыв перегладить смятые вещи, Йоле пошла к себе в комнату. Одно знала чётко – фиг он её разгадает и разгрызёт! Скорее зубки на протез-лягушку поменяет!

Эрик к ней уже не подходил, а лишь следил взглядом при каждой встрече. Йоле это было неприятно ещё и потому что, засыпая каждую ночь, ловила себя на мыслях о нём, чувствовала его горячие губы на щеке. А ещё у него были большие и сильные руки, как у папы. Йоле почему-то считала, что у настоящих, надёжных мужчин должны быть большие руки. Если рука маленькая с короткими сардельками-пальцами, то как её обладатель сможет такими тыкалками-ковырялками построить дом, управиться с оружием или просто дать в морду бандиту, защищая подругу или ребёнка? Да бандит просто со смеху умрёт от такого удара! Это как пощёчина нежной ручкой розовощёкого пухлого амурчика в подгузнике злобному волосатому великану. Нет, мужчина обязательно должен быть сильным, а не холодцом с подрагивающим жирком на щёчках и пузике. А Эрик внешне полностью соответствовал её представлениям. И она уже почти решила поговорить, может даже извиниться, как случился малоприятный казус.

Незадолго до отъезда домой молодые преподаватели и старшекурсники отмечали что-то, весьма шумно и весело после ужина в столовке. Валерка почему-то был один, без Лизки. Но от одиночества не страдал, а кормил виноградом за поцелуи какую-то рыженькую девчонку. Вельден так же веселился на полную катушку, развлекая приглашённых в высший свет избранных студенток песнями под гитару, анекдотами и обнимашками. Сам же практически не сводил глаз с зеленоглазой недотроги, не обращавшей на него, такого замечательного умника-красавца ни малейшего внимания. Он, привыкший к безотказности со стороны слабого пола, откровенно не понимал, как привлечь внимание озадачившей его особы. Мысль пусть и глупейшая, никогда бы не пришедшая в трезвую голову, просто подталкивала в спину и жгла пятки.

Йоле же готовившая закуски на этом празднике жизни, поздно закончила свою работу и пошла в душ, еле передвигая ноги. Там было шесть кабинок, разгороженных кафельными перегородками без дверей. Утром и вечером – не протолкнёшься, всегда очередь. А ночью занятыми оказались только две кабинки. Йоле оставив одежду на вешалке у входа, стала под тёплую воду. День выдался тяжёлый, все мышцы ныли от усталости. Не хотелось двигать даже пальцем. Но нужно, потому что можно так и заснуть, стоя. Вымыв волосы, Йоле подпрыгнула от визга, вмиг взбодрившись. Мышь что-ли увидели или лягушку? Глупые писклявые курицы! Она выглянула из своей кабинки: две малознакомые голые девчонки, прикрываясь мочалками и полотенцами, помчались к вешалке мимо двух соляных столбов с удивлёнными рожами. Естественно, кто же ещё это мог быть? Конечно, очень поддатые Валерик и Эрик с полотенцами на шеях и кучей извинений. Похоже, они ошиблись дверью, может даже случайно. Мужской душ находился напротив. Недолго думая, Йоле вышла из кабинки, ничуть не прячась, просто полотенце забыла на вешалке с одеждой, схватив по дороге ведро для мытья пола с остатками воды. Ловко нахлобучила его на голову Валерке и врезала кулаком под дых, не ожидавшему такой реакции Эрику. Дело сделано, агрессоры обезврежены.

– Валерыч, ты это видел?

– Что-то кроме ведра изнутри? Не очень успел, но что-то точно видел.

– Какая у неё фигурка! А грудь?! У такой малышки такая аппетитная, идеальная грудь! Так бы и съел! А родинка-звёздочка на бедре?! А талию можно двумя пальцами обхватить! А кожа белее бумаги! Я в шоке и влюблён, навечно. Я должен заполучить эту недотрогу!

– Не угомонишься – срок заполучишь!

Йоле улыбнулась, услышав их разговор, закрывая дверь на замок с обратной стороны. Хотели душ – купайтесь на здоровье до самого утра и срок отбывайте! А на счёт заполучить – нате, выкусите!

В комнате, обнаружила в кармане шорт маленькую бархатную коробочку. Открыла – на зелёной атласной подушечке аккуратно свёрнутая спиралью лежала золотая цепочка ажурного плетения с воздушным кулоном в виде цветка фиалки с изумрудной серединкой. И записка «Йоле от Эрика». Очень захотелось пойти и сразу же вернуть, но это означало бы, что нужно разговаривать, выпустив арестантов. А она категорически не хотела с ним общаться, особенно после происшествия в душе и его слов. Подруге не стала ничего рассказывать ни про развлечения её объекта внимания, ни про случай с ведром и речь Эрика. Утром отдала подарок возмущающейся Лизе с просьбой передать адресату с запиской: «Извини, но подарков мне не нужно, тем более от тебя. И у меня аллергия на золото». Вельден, похоже, обиделся и перестал её преследовать, чему Йоле скорее была рада, чем огорчена.

Сельхоз работы закончены, студенты собирали вещи. В город их должны отвезти арендованные академией автобусы, но приехала только половина заказанного транспорта. Для России обычное явление – два автобуса сломалось, один водитель накануне супер активно праздновал день рождения любимой тёщи. Начальником отряда было принято волевое решение: впихнуть максимальное количество студентов в имеющийся транспорт, а остальным ждать следующего рейса через три-четыре часа, или добираться самостоятельно, оставив расписку.

Йоле с Лизой решили ехать на рейсовом автобусе от местной автостанции, правда, где она находилась, имели весьма смутное представление. Но как говорится – язык до Киева доведёт, хорошо хоть Лизкину тяжеленую сумку удалось отправить с одногруппниками в общагу. И язык их довёл, но последний рейс уже ушёл. На такси денег не хватало, да и слишком дорого выходило, а они не дочки олигархов. Пригорюнившиеся девчонки с грустными мордашками сидели в сумерках на скамейке. Становилось довольно прохладно. Можно позвонить папе, но он давно за руль не садился и их старенький «Фордик» вряд ли заведётся даже с десятой попытки, а тревожить водителя из управления неприлично по личным вопросам после окончания рабочего дня. Лизины родители вообще жили на другом конце страны, а старшая сестра за двести километров.

– Проявили, блин, самостоятельность! Ну, и что теперь делать?

– Я звоню Валерику, – решила Лиза и стала набирать номер. Поворковав чуток, радостно сообщила: – Будут через десять минут.

– Будут?! Ты смеёшься или прикалываешься? Лизка, ты же прекрасно знаешь, как я к нему отношусь! – возмутилась взбешённая Йоле. – Если ехать с Вельденом в одной машине, то я лучше тут на скамейке переночую, а завтра первым автобусом приеду или вообще пешком пойду. Я с ним в одной машине не поеду!

– Лен, ты дура? Совсем рехнулась? Я тебя одну не оставлю! А так мы через час дома будем, бесплатно и с доставкой к подъезду. Доедем с комфортом. Не глупи, пожалуйста, мы замёрзнем ночью на скамейке, потом сопливые и некрасивые будем. А если хулиганы пристанут, кто их бедолаг от тебя спасать будет? Я не могу, у меня маникюр свежий. Да и не съест он тебя, – заканючила подруга, достаточно изучив характер Йоле, чтобы давить не на неё, а на жалость. – Йолечка, ну пожалуйста, я в общагу родную хочу.

Когда подъехали ребята на внедорожнике Валеры, девчонки успели договориться поехать с ними, но с условием, что Лиза сидит позади с Йоле. Из машины выскочил Эрик, загрузил их сумки в багажник и открыл заднюю дверь. Йоле забралась, а Лизка вредная предательница впорхнула на переднее сиденье, к Валерке. Сразу начались обнимашки с целовашками. Ленка обиделась и отвернулась к окошку, стараясь ещё и в дверь вжаться максимально. Так и подмывало рассказать о винограде за поцелуи, но не стала этого делать, подленько бы вышло. Эрнст, подвинув вперёд пассажирское сидение вместе с Лизкой, устроился рядом. Он весь в отличие от Ленки, просто светился и излучал радость от такого поворота дела.

– Привет, Мышка-малышка. Вот мы вам и пригодились, – Эрик о неудачном подарке решил не упоминать.

– Я тебе не малышка! – Йоле почему-то было неловко находиться так близко к нему, и от этого она разозлилась, на себя. Чего так всполошилась? Они же здесь не одни! Валерка, вроде как адекватный временами бывает, и сама за себя она постоять сумеет, наверное. Да и вряд ли Вельден решится приставать, не такой он вроде бы.

– Хорошо, не малышка, но у меня до сих пор живот болит от твоего удара. Где так научилась? – Вельден положил руку на спинку сиденья, приобняв её за плечи, коснулся губами волос, вдыхая их запах. Другая рука легла на колено, «прожигая» ткань джинсов. Вот ведь нахал!

– Руки не уберёшь, ещё что-нибудь заболит. Я просто твой вынужденный обстоятельствами попутчик, а не подружка и никогда её не стану. Эрик, пойми, ты мне ни разу неинтересен, – Йоле очень строго посмотрела на него и снова отвернулась.

– Йоле, прости, пожалуйста. Мы, правда, тогда со спиртным здорово перебрали и дверью ошиблись.

– Ага, кулон тоже ошибочно и совершенно случайно в кармане материализовался? Могла бы поверить, только с запиской неувязочка вышла. Запутался, сударь?

– Нет, неошибочно. Лен, мне очень стыдно, но я ни о чём не жалею, попытка – не пытка, хотя как сказать, – Эрик покраснел, виновато поглядывая на неё, но руки с плеч и колена не убирал.

– Ладно, проехали. Но это ничего не меняет, ты… – Валерка резко бросил машину в сторону, объезжая здоровенную ямку на дороге, и Йоле оказалась в руках Эрика, сильно ударившись об его подбородок макушкой. – Отпусти меня, быстро!

Вельден помедлив с минуту, разжал руки, потёр ушибленное место и вздохнул. Попробовал снова положить руку на спинку сиденья и плечо Мышки, получил в ответ локотком под ребро. Больше Йоле не проронила ни слова, пока машина не остановилась у её подъезда. Вышла, поблагодарила за доставку, показала Лизке кулачок и потащила рюкзак к двери.

– Эй, недотрога, давай хоть багаж донесу до квартиры, – предложил Эрнст, стоя у открытого багажника.

– Спасибо, сама справлюсь, – и потащила дальше.

– Ну, уж нет, что ж я за мужчина такой буду, если позволю такому хрупкому, очаровательному созданию тащить неподъёмную тяжесть по ступеням на четвёртый этаж?! – он выхватил у Йоле сумку, забрал рюкзак. Пришлось согласиться, не кричать же, что грабят?! А про этаж откуда узнал?

Через неделю начались занятия. Второй курс с субординаторами в обычных условиях пересекаются крайне редко, но на Эрика Йоле натыкалась даже слишком часто. Попыток поговорить он не предпринимал, только улыбался ей при встрече и провожал взглядом.

Несколько раз видела его машину у своего дома. Папа тоже заметил и спросил дочь, что это значит и может ему стоит поговорить с её таким настойчивым ухажёром? Ленка обиделась, заявив, что ухажёров у неё нет, а с этим придурком сама разберётся. Ян Владиленович хитро усмехнулся, но перечить дочери не стал. Он-то уже выяснил всё про этого «придурка», серьёзно побеседовал с ним и был совсем не против их общения. Но Йоле, естественно об этом знать не следовало, иначе страшно представить, что было бы. Заметив в очередной раз джип Вельдена под окном, она вышла из подъезда и решительно направилась к нему. Открылась передняя пассажирская дверь и Эрик пригласил присесть:

– Привет, дождик начинается. Садись, а то промокнешь.

– Я в чужие машины с плохо знакомыми дядьками не сажусь, мне папа рассказывал, что потом бывает.

– Так давай познакомимся поближе и я стану твоим хорошо знакомым другом, – Эрик улыбнулся и вышел из машины. – И с папой я договорюсь, даже подружусь, если захочешь. Я приехал пригласить тебя пойти со мной к Валерке на день рождения.

– И когда же оно состоится? Через месяц или уже прошло? Ты здесь больше недели дежуришь.

– Ладно, снова соврать не получилось, не умею я. Уже прошло. А если просто прогуляться? Очень хочу пригласить тебя куда-нибудь, куда захочешь. Сразу обещаю хорошо себя вести. Не бойся, просто погуляем по городу или парку. Можно в кино или на концерт сходить, даже в театр или музей.

– Я же сказала, что мне с тобой не интересно, и я тебя нисколько не боюсь. Ведёшь себя как Дон Жуан безусый, а вроде бы из большеньких. У меня много дел и я с тобой не хочу никуда идти. Эрик, я с тобой никуда не пойду. И отстань от меня.

– Лен, зачем ты постоянно пытаешься меня задеть или обидеть? Я же ничего плохого тебе не сделал и не сделаю. Йоле, ты мне очень нравишься. Не могу тебя выбросить из головы и не хочу. Давай попробуем пообщаться, может смогу убедить, что ты ошибаешься и со мной очень интересно, даже весело. Мышка, пожалуйста.

– У меня есть друзья, с которыми не бывает скучно. У меня есть папа, с которым мы ходим на концерты и в кино. Зачем тебе-то ко мне в друзья набиваться?

Йоле посмотрела на него, задрав голову. Встретились взглядами, и она почувствовала себя гипнотизируемой добычей питона Каа. Тонула или точнее растворялась в его бездонных шоколадных глазах, как кусочек мороженного в горячем кофе. Очнулась от наваждения, когда он зачем-то взял её за руку, а горячие губы коснулись виска. Выдернула руку, отскочила на безопасное расстояние:

– Эрик, отстань, пожалуйста. Я не из таких, которые на красивых и богатых парней засматриваются. Знаю своё место и тебе того желаю. Мы с разных планет, понимаешь? И я не хотела тебя обижать, просто не знаю, как ещё объяснить, что ты зря тратишь своё и моё время. Не приезжай больше, это ни к чему. Прощай! – Йоле повернулась и побежала к подъезду, не расслышав его последних слов.

– Нет, не зря. Пусть не сейчас, но ты будешь моей, клянусь. Чего бы мне это ни стоило, сколько бы ни пришлось ждать, ты будешь со мной!

Джип постоял некоторое время и уехал, чтобы больше не появляться. Но Вельден по-прежнему попадался слишком часто в её поле зрения, чтобы это было просто случайностью. Йоле делала вид, что не замечает его, потом тоже начала улыбаться и даже иногда здороваться. Как-то под Новый год она шла по коридору главного учебного корпуса в прекрасном расположении духа после сдачи трудного зачёта по патанатомии и наткнулась на Эрика, целующегося с красивой блондинкой с пятого курса, которая нравилась Димке Колосовскому. Йоле не сбежала, как часто делала, а словно приросла к полу. Они продолжали целоваться, не замечая её мучительную вечность. Потом Эрик как будто почувствовал взгляд и обернулся. А Йоле смотрела, не замечая катящихся по щекам слёз.

– Привет. С наступающим тебя! – он даже не смутился, хотя с чего бы ему краснеть, сама же велела отстать от неё.

– И тебя, – выкрикнула она, пробегая мимо. Только тогда поняла бедная Мышка, что совершенно безнадёжно и теперь уже точно безответно влюбилась. Она не была дурой, прекрасно понимая, что сама вела себя неправильно, но по-другому не умела и притворяться не хотела. Просто ей было всего шестнадцать лет и Эрик первый парень, который понравился, не как друг. И что делать с непонятным чувством, она не знала. Прибежав домой, и хорошенько наревевшись, она решила, что выкинет его из головы, и никогда в жизни не будет влюбляться. Легко сказать, а как сделать? Больше года потом его не видела, а с друзьями тоже редко встречалась. Когда Лиза или Валера употребляли в разговоре имя Эрика, Йоле сразу прощалась и уходила.

Йоле не любила свой день рождения. Почему? Просто не любила и всё. Нет, когда была ребёнком то, как и большинство считала до него дни в ожидании подарков, в предвкушении праздника. Но получилось так, что в этот день умерла бабушка Иоланда от молниеносного обширного инфаркта, когда пекла внучке именинный торт. Умерла из-за того, что позвонили и сказали, что её сына, отца Йоле, экстренно доставили в Москву в госпиталь с ранением в область сердца. Папа выжил, ранение оказалось не таким уж и серьёзным. Пуля прошла навылет, не задев практически ничего важного. Но бабушка умерла на глазах полдня как десятилетней внучки, ожидавшей традиционной пробы шоколадной глазури для торта. Ян Владиленович сбежал из госпиталя и прилетел через три дня, на похороны матери. А Йоле эти три дня с соседями и друзьями бабушки занималась подготовкой погребения. С тех пор, несмотря на уговоры отца, его друзей, празднование было под запретом. Но подарки всё равно приносили, звонили и приходили в гости с поздравлениями, в основном отцовы друзья.

Вот и восемнадцатый день рождения начался со звонков, стука в дверь и подарков. Не повезло, что этот день не выпал на выходной. А ещё лучше было бы родиться на день позже и тогда вообще можно почти про него забыть. Ведь её день рождения выпадал бы всегда выходным, на День Победы. Но, увы, нужно ещё и на учёбу идти, хотя там особо никто и не поздравлял. В отцовской комнате и на кухне уже хозяйничали дядя Пьеро, дядя Эдик и подруга тётя Василиса, помогая папе с праздничными хлопотами. Йоле в такой день отстраняли даже от выноса мусора. Наверное, даже хорошо, что не выходной, а то бы слонялась полдня без дела.

Только открыла дверь, собираясь выйти, как врезалась в гигантский букет белых роз. За ним спрятался Королёв:

– С Днём рождения поздравляем и всего лучшего желаем!

– Йоле, поздравляем! – из-за Валеркиного плеча высунулся Эрик, рядом появилась и Лизка.

– Спасибо. Но, войти не приглашаю, потому, как тупо кошмарно опаздываю на оперативку у Ребекки Ильиничны. Пап, – крикнула она в открытую дверь, – поставь, пожалуйста, цветы в воду, я убежала, – прошмыгнула под рукой Королёва и помчалась по ступеням. Папа, естественно, лучше воспитан, поэтому стопудово напоит чаем, извиняясь за такую занятую дочь.

На занятия к профессору Шилфорд опоздать можно было только в случае собственной кончины, и то отработку поставят. А восемнадцатилетие вообще не причина. Ребекка Ильинична была одним из самых любимых преподавателей Йоле. Высокая, стройная, всегда идеально выглядевшая, семидесятилетняя заведующая кафедрой была очень строга и требовательна к студентам. Но ей Йоле готова всё простить за то, что профессор умела заинтересовать в своём предмете, обладала невероятным талантом учителя и колоссальным опытом хирурга, терпением. Её лекции всегда были содержательными, с чётко выверенным количеством важной информации, которую очень сложно отыскать самостоятельно. Чтобы заинтересовать студентов не только учебным материалом, но и простимулировать общее интеллектуальное развитие, профессор зачитывала интересные моменты из художественных произведений или автобиографий известных хирургов. Булгаков, Пирогов – явно были любимцами профессора, Йоле тоже ими зачитывалась. Монографии по военной хирургии Пирогова знала почти наизусть.

Никто из студентов никогда не слышал, чтобы профессор повышала голос или некорректно обращалась к кому-либо. Не отыгрывалась на зачётах и экзаменах, просто была требовательна и справедлива. Даже если не станешь хирургом, то всё равно обязан досконально знать человеческое тело, иначе что ты за врач – так, опасное для пациентов недоразумение с дипломом. Ребекка Ильинична обладала потрясающим чутьём. От студентов, которые не собирались связывать свою жизнь с хирургией и были средними по интеллекту, требовала много, но не выше их возможностей. Но, если угадывала в сидящих перед собой родственную душу, то брала на заметку. Йоле попалась сразу. Профессор выжимала из неё все соки, но давала гораздо больше. Единственное, что Йоле раздражало на занятиях у профессора, что она довольно часто упоминала имена Королёва и Вельдена, среди немногих других, которых ставила в пример для подражания. Два друга, по её словам, заслуживали такую честь за настойчивость, нестандартное мышление и живой ум с потрясающей памятью. А похвалу Ребекки Ильиничны заслужить сложнее, чем выиграть в лотерею. Йоле она похвалила только один раз, за аккуратные кишечные швы на дополнительном занятии.

Поэтому у Йоле была веская причина сбежать. Потом дома пришлось выдержать беседу с отцом о её недостойном поведении по отношению к друзьям. Надулась на оставшийся вечер. Ян Владиленович настоял, чтобы дочь позвонила им, извинилась и пригласила на следующий день в гости. Это было уже слишком. Йоле извинилась, но в гости приглашать отказалась, и отец понял, что настаивать опасно.

Beim Manne ist sie (die Liebe) mehr

Begehren, bei der Frau mehr Opfer. Beim Manne ist viel Eitelkeit dabei, bei der Frau Schutzbedürfnis.

(Erich Maria Remarque)

У мужчины любовь в большей степени вожделение, у женщины – жертвенность. У мужчины примешано много тщеславия, у женщины – потребности в защите.

(Эрих Мария Ремарк)

В конце августа, за две недели до отправки в студотряд на четвёртом курсе, Йоле угораздило сломать ногу. Получилось очень глупо и обидно. Обидно вовсе не из-за того, что не поехала на сельхоз работы, она и в прошлом году не ездила, подхватив пневмонию в сорокаградусную жару, а из-за того, что совершила она эту глупость на глазах Вельдена.

Ленка спускалась со ступеней главного корпуса академии, читая расписание занятий на семестр в телефоне, и оступилась на последней самой коварной стёртой ступеньке. Не устояла и неловко упала голенью на бордюр клумбы, чуть не взвыла от острой боли. Хорошо хоть никого рядом не было, а то смеху было бы! Подобрала упавший телефон, благо не разбитый, рюкзачок и… Из глаз посыпались искры при попытке встать, и Йоле не сразу разглядела того, кто поднял её на руки.

Эрнст по каким-то своим делам заезжал в академию и уже выезжал с парковки, когда увидел неудачный пируэт объекта своего неустанного внимания. Совершенно не слушая её возмущений и требований поставить на место, Эрик усадил недотрогу в свою машину и повёз в городской травмпункт, благо он находился в трёх кварталах от академии. Удивительно, но очереди не было вообще, просто чудо какое-то. Приняли сразу, сделали рентген – поперечный перелом средней трети малоберцовой кости без смещения, что бывает крайне редко при таком механизме травмы. Повезло, даже репозицию делать не надо. Травматолог был удивлён не менее чем начинающие доктора, но решил не заморачиваться, а просто загипсовать, отправить восвояси и залечь спать, пока кого-то ещё на что-то не угораздило. Пришлось Йоле тогда согласиться, чтобы Эрик довёз её домой, потому что папа уехал с друзьями в дом отдыха на неделю после длительных уговоров и обещаний, что всё будет хорошо. Нельзя его беспокоить и срывать с отдыха, тем более из-за такой ерунды. И на четвёртый этаж подняться с загипсованной по бедро ногой без посторонней помощи, проблематично. Выхода не было, но она поставила условие, что как только он поможет подняться на этаж, сразу уйдёт. Вельден молча, поднял на руки, и пронёс, мимо крайне ошарашенной такой картиной консьержки Аделаиды Сидоровны, обаятельно улыбаясь. Ленка попробовала освободиться у лестницы, но опять игнорируя возмущения, Эрик донёс её до квартиры, а потом до дивана в её комнате. Аккуратно уложил Йоле, подложив подушки под ногу и голову. Принёс бутылку минералки из холодильника и стакан.

– У тебя, где аптечка хранится?

– Зачем?

– Хочу тебе обезболивающее дать. Видно же, что сильно болит.

– Пройдёт.

– Так, послушай бывалого человека. Я ломал и руку, и ногу, поэтому, поверь, часа через два на стенку полезешь. И так, где аптечка?

– Я сама справлюсь, немаленькая. Тебе пора, папа скоро придёт и купит. Эрик, я тебе очень благодарна, но уходи, пожалуйста.

Вельден взял её ключи от квартиры:

– Я в аптеку. Вернусь через полчаса. Потерпишь? – и не дождавшись ответа, выскочил из квартиры.

Йоле попробовала встать, но опущенная вниз нога действительно дико заболела. Пришлось опять лечь. Вдруг зазвонил телефон в кармане, это оказался отец.

– Привет. Как отдыхается? У меня всё отлично, расписание взяла, учебники получила. Не переживай, я у тебя уже большая и довольно умная. Папочка, отдыхай спокойно. Нет, ты обещал на неделю, вот и держи слово. Подумаешь ещё четыре дня на чистом воздухе! Не будет у тебя никакого отравления озоном, если что, то реанимирую под выхлопной трубой. Папулечка, кушать я не забываю, цветы поливаю, по ночам в компе не сижу, по кабакам не шляюсь и мужиков в дом не вожу, на треке не гоняю – ты же ключи от машины спрятал за томик Вольтера, со спиртным и наркотой завязала, пистолет под подушкой заряжен и на предохранителе. Хорошо, поняла, как приедешь, сама ремешок для порки приготовлю. Я тебя очень люблю, папочка. Спокойной ночи и не скучай, – Йоле улыбаясь, отключила телефон. Она не слышала, как открылась и закрылась входная дверь. Всё ещё улыбаясь, положила телефон и потянулась. Повернула голову и вздрогнула от неожиданности. Эрик с пакетами в руках стоял в проёме двери.

– Хорошо, что тебя не послушал. Извини, я слышал часть разговора, и папы сегодня не будет. А у тебя такая замечательная улыбка, очень солнечная. Хотел бы, чтобы ты так и мне улыбнулась, хоть когда-нибудь, хоть разочек.

– Не подлизывайся, со мной такие штучки не пройдут. Сколько потратил? Это что всё лекарства?

– Просто у тебя совершенно пустой холодильник, а отца нельзя обманывать. Сейчас приготовлю ужин и накормлю обманщицу. Когда последний раз ела нормально? Йоль, ты же будущий врач, должна понимать, что хорошее и регулярное питание – залог здоровья и эффективности работы мозга.

Йоле сдвинула брови, насупилась:

– Чеки давай. Я не нуждаюсь в благотворительности и в нотациях. Приготовить и сама могу.

– Чеков нет, я их выбросил. И денег не возьму. Лен, послушай. Я не маньяк, на бойся. Просто ты мне небезразлична, поэтому позволь, сегодня остаться здесь, у тебя. Приставать не буду, обещаю.

– Вельден, ты с ума сошёл? – Йоле от возмущения вскочила, забыв про больную ногу, – нет, ты здесь не останешься! Блин, давай свои анальгетики! Как же больно!

Эрик усмехнулся и подал пакетик с лекарствами. Остальные пакеты понёс на кухню. Ленка нашла кеторол, проглотила сразу две таблетки и попрыгала за Эриком. В углу прихожей увидела облегчённые костыли в прозрачной упаковке. Охренеть! Он уже сложил продукты в холодильник, а сейчас мыл фрукты в раковине. Уложил на большую тарелку и, пройдя мимо, отнёс в её комнату. Потом вернулся, поднял Йоле на руки и так же молча, снова уложил на диван. Сам присел на краешек рядом:

– Где твои вещи, одежда?

– В смысле? – Ленка уставилась на него. – Зачем тебе мои вещи? Вельден, ты чего задумал?

– Думаю, что в так экстравагантно порезанных джинсах не очень удобно. Могу помочь снять это и надеть что-либо более практичное в твоём теперешнем положении.

Йоле совсем забыла об отрезанной штанине. Покраснела. А ведь он снова прав.

– Вон в том шкафчике лежит белый сарафан трикотажный. Но ты выйди!

Эрик подал сарафан, принёс большие кухонные ножницы:

– Даже не пытайся выскользнуть с гипсом из джинсов. Здесь нужны радикальные меры. А я отвернусь.

Ленка последовала совету. Но плотная ткань резалась с большим трудом, а на шве вообще не получалось, ещё и лёжа. Поднялась, следя за тем, чтобы Эрик не подглядывал, и снова попробовала справиться с коварной тканью. Ножницы выскользнули из вспотевшей от жары и усилий руки, вонзившись острым концом в слой гипса на стопе. Йоле от испуга зажмурилась и вскрикнула, ожидая боли, моря крови из насквозь пронзённой ноги. Но обошлось, даже капельки крови не было. Не обошлось с добровольным помощником. В итоге всё-таки пришлось согласиться принять его помощь и в этой глупейшей ситуации. Джинсы побеждены, сарафан надет, а Йоле опять уложена на диван.

– Вот, видишь, я снова пригодился и ещё пригожусь, – Вельден улыбнулся, погладил её по голове. – Может, прислушаешься к голосу внутри себя и согласишься, что всё не просто совпадения. Лежи спокойно, я сейчас ужин приготовлю, – и, не обращая внимания на возмущения, удалился на кухню.

Вскоре по квартире поплыли аппетитные запахи жареной с луком картошки, отварных сосисок. У Йоле заныло под ложечкой, она сегодня только чашку кофе утром выпила, вчера чаем и бутербродом ограничилась. Через несколько минут показался Эрик с подносом в руках. Сервировал столик у дивана на две персоны и пригласил отужинать. Йоле повредничала для приличия, но он так всё соблазнительно разложил по тарелкам, да ещё и салатик приготовил! И ел с таким аппетитом, что устоять оказалось выше её сил. Такой вкусной картошки у неё никогда не получалось приготовить. Хрустящая румяная корочка и сама нежность внутри. Поджаристый лучок и мелконарезанный свежий укропчик. Пальчики оближешь! Потом всё прибрал, вымыл посуду. На часах было уже почти полночь, а нога опять сильно разболелась. Пришлось согласиться на укол и всё-таки разрешить переночевать «ухажёру» в уголке на кресле. Что Вельден уколол за лекарство она забыла спросить, но боль быстро прошла и навалился сон. А проснувшись утром, первым делом увидела сидящего рядом Эрика и поднос с чаем на столике, печеньем и шоколадными конфетами.

– Доброе утро Мышка. Я рад, что ты хорошо выспалась. Я там суп грибной сварил, приготовил котлеты, пюре картофельное, пару салатиков и пирог с яблоками. Так что голодная смерть тебе уже не грозит, и отца обманывать не придётся. И мусор вынес, и цветы полил. Лежи, ни о чём не беспокоясь.

– Я очень благодарна тебе за помощь, но не стоило. Я и сама могла. Ещё раз – спасибо за всё. Но мой внутренний голос уже буквально вопит, что пора закрыть дверь с обратной стороны. Спасибо, Эрик. Захлопни дверь и не нужно приезжать проведывать меня ни завтра, никогда. У меня всё будет хорошо, правда. Ты замечательный, но пора уходить. Прости.

– Йоль, я всё равно буду рядом. Может, когда-нибудь поймёшь, почему или соизволишь просто выслушать меня.

– Тебе пора. Ещё раз – огромное спасибо и прощай. Вельден, уходи, пожалуйста. Мне и так неловко перед тобой.

– Запомни, я никогда не отвечу тебе «прощай», только «до свидания». Если нужно будет подбросить до травмпункта, привезти лекарства или лекции, или поставить чайник на огонь, или любую мелочь – только скажи. Я сделаю для тебя всё, что пожелаешь, чего бы мне это ни стоило, – Вельден наклонился и легонько коснулся её губ. – Звони, в любое время дня и ночи. Я буду ждать.

Смотрел на неё ещё некоторое время, потом поцеловал, уже по-настоящему и очень жарко. Йоле еле сумела отпихнуть его.

– Йоль, можно я ещё останусь? Буду смирно сидеть в углу или на кухне. Вдруг температура поднимется или нога сильно болеть будет, я боюсь тебя одну оставить. Пожалуйста. И я должен тебе кое в чём признаться. Я…

– Нет! Уходи немедленно. Тебе нельзя здесь оставаться. Спасибо за заботу, помощь и уходи! Обещаю, что позвоню, если будет совсем плохо.

– Пожалуйста, позвони, даже просто так. Я буду ждать.

Он ушёл, оставив на столе визитку, ключи от квартиры и захлопнув дверь, а глупая девчонка очень хотела его вернуть, но гордость не позволила, пропади она пропадом. А потом, если сказала «нет», так и держи слово, чем бы ни пришлось пожертвовать. Такой вот ужасный характер, но если ещё идти на сделки со своей совестью, со своими убеждениями, то зачем их вообще иметь?

Нога болела и нещадно чесалась, резко ограничивая в делах и, конечно же, в передвижении. Йоле старалась как можно меньше принимать обезболивающих, но к вечеру третьих суток выпила последнюю таблетку кеторола. Очень хотелось позвонить Эрику и не только из-за лекарств, но так и не решилась. Она была уверена, что он примчится тут же, но не знала, как быть дальше, ведь уже давно поняла, что небезразлична к нему, впрочем, как и он к ней. Йоле совершенно не знала как себя с ним вести, о чём разговаривать. Но так хотелось, чтобы он оказался рядом. Однако боялась остаться с ним наедине, слишком уж озадачили его слова и поцелуй. В итоге порвала визитку на крошечные кусочки, чтобы случайно не поддаться искушению, и выбросила в окно, выходящее на проспект. Отец должен вернуться завтра, решила, что как-нибудь перетерпит.

Около восьми вечера в дверь позвонили. Йоле доковыляла, принципиально не пользуясь костылями, открыла – на пороге стояли Лиза и Валерка. Лизка весьма в раздражённом, не сказать злобном настроении.

– Ленка, ты чего творишь? – Лизка влетела в квартиру, втащив замявшегося Королёва и свалив, стоявшие в углу костыли. Споткнулась, чуть не грохнулась и вообще остервенела: – Вообще в стерлядь превратилась?! Ну что у вас опять произошло? Ты соображаешь, что делаешь?!

– Во-первых, не ори, у меня со слухом пока проблем не было. Во-вторых, у кого у нас? Если не заметила, то я здесь наедине со сломанной ногой и у нас полное взаимопонимание, иногда, когда эта сволочь перестаёт чесаться и болеть.