Реклама. ООО «ЛитРес», ИНН: 7719571260.
ГЛАВА ПЕРВАЯ. ВОБЛА СУШЁНАЯ
(картина маслом в сельском клубе. Праздник урожая)
(псалом Власа Ковылина первый)
(запись Воблы в толстой тетрадке)
(картина маслом в сельском клубе. Летом на Волге)
(Караваево-сельцо. Дом Ковылиных)
(рассказы Воблы о прежней жизни)
(запись Воблы в толстой тетрадке)
(церковная фреска, во сне увиденная тов. З. Зариповой)
ГЛАВА ВТОРАЯ. ХЛЕБ СО СЛЕЗАМИ
(запись Воблы в толстой тетрадке)
(Дочушка. Голос Сусанны)
(запись Воблы в толстой тетрадке)
(купание коней. Купание Земфиры. Влас переплывает Волгу)
(тайная картинка маслом тов. З. Зариповой. Девица ждет свиданья)
(любовь Земфиры Зариповой и Власа Ковылина. Спиридон меж ними)
(запись Воблы в толстой тетрадке)
(отъезд Власа Ковылина на поселенье)
(картина маслом, никто не видел, художник на задах сам сжёг. Раскулачивание)
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ПАХОТА НА ЛЮДЯХ
(запись Воблы в толстой тетрадке)
(картина маслом. Художник сжёг от греха. Как ехали в Сибирь)
(воспоминание о счастье: в телячьем вагоне)
(земляная печка)
(весна в Сибири)
(запись Воблы в толстой тетрадке)
(Влас пашет на людях, на тощей лошадёнке)
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ОБЩАЯ МИСКА
(восторг Воблы перед Сибирью)
(Вобла плачет ночами)
(цветастая ширма)
(запись Воблы в толстой тетрадке)
(кедровые шишки)
(трапеза поселенцев. Уже хозяйство наладили)
(Влас моет ноги переселенцам)
(запись Воблы в толстой тетрадке)
(Караваево. Роды Земфиры)
ГЛАВА ПЯТАЯ. ДУМБЫРА
(запись Воблы в толстой тетрадке)
(Влас и Вобла приезжают в Караваево)
(беседы в избе о земле и о судьбе)
(Влас и Земфира. Уродка в кровати)
(запись Воблы в толстой тетрадке)
(Земфира паломничает)
(запись Воблы в толстой тетрадке)
(Земфира играет на думбыре и малюет иконы)
ГЛАВА ШЕСТАЯ. ПОДАРКИ ПОД ЁЛКОЙ
(Спирька и Земфира)
(запись Воблы в толстой тетрадке)
(отец и сын)
(Новый 1941 год. Влас сперва у Воблы, потом у Земфиры)
(Уродка бормочет)
(народ течет к ложу Уродки. Она предсказывает войну)
(псалом Власа Ковылина второй)
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ФУФАЙКА ТЮРЕМНАЯ
(Сусанна Ковылина в селе. Убийство Святой Уродки)
(запись Воблы в толстой тетрадке)
(похороны Уродки)
(схождение Земфиры с ума. Гибель Земфиры)
(запись Воблы в толстой тетрадке)
(икона мученицы Земфиры, кисти о. Михаила из деревни Малая Малышевка)
(Вобла видит смерть Земфиры. Зеркальные серьги)
(видение Воблы о сокамернице Александре)
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. СЛЕПАЯ ВИДИТ ВСЁ
(Сусанну хватает милиция)
(запись Воблы в толстой тетрадке)
(Влас женится на Вобле)
(запись Воблы в толстой тетрадке)
(началась война)
(идут по военной Москве. Старица Матронушка)
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. УМРИ И РОДИСЬ
(поле. Видение Воблы)
(поздняя любовь Власа и Воблы)
(запись Воблы в толстой тетрадке)
(ночная дума Власа Ковылина)
(военная зима в Караваеве. 1942 год)
(сон Воблы о мёртвом городе)
(военная весна в Караваеве. Тёплая земля)
(псалом Власа Ковылина третий и последний)
(роды Воблы и кончина Власа)
(запись Воблы в толстой тетрадке)
(Вобла и мальчик Алёшенька. Ход мертвецов на Власовом поле)
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. ЛЕДОХОД
(запись Воблы в толстой тетрадке)
(Спиридон вернулся с войны)
(картина маслом в сельском клубе. День Победы на утёсе)
(извещение о расстреле Сусанны и рождение дочери Воблы)
(запись Воблы в толстой тетрадке)
(старые Влас и Вобла. Самодельная иконка тов. З. Зариповой)
(Мужик Влас и св. мученица Земфира. Самодельная икона тов. З. Зариповой: самая большая, найденная после гибели тов. З. Зариповой в её избе. Намалёвана на доске, отломанной от стенки сарая)
(запись Воблы в толстой тетрадке)
(старая Вобла признается в убийстве Святой Уродки)
(последняя запись Воблы в толстой тетрадке)
(картина маслом в сельском клубе. Ледоход)
Миленька, землица, мать чёрна, не остави мене сиротой. Осподи, Табе бросаю словеса мои, как из кулака зёрнушки в пашню чёрну, теплу. Осподи, грешен я, Влас грешнай есмь, аз немощнай, дай жа Ты мене силушки на работу каждодневну, а ноченьки спокойной. Землица родненька, слышу табе, вижу табе, ежечасно помышляю о табе. Готов табе орати и сеяти в табе зерно и ждати всходов твоех. Обезумети лехко, безумье рядышком, услыши мене, мою просьбишку, штобы в разуме мене оставити до смертнаго часа мово. Матерь, свята и святочна ты, в грязи и в роскоши едина еси. Чёрно тело твое тепло ласкали и орали отцы-праотцы, и аз грешнай должу путь ихний и соху иху держу крепко. Аз есмь грешнай Влас человек сиречь мужик, мужик глупай, да сноровочка в руках живенька, и я ей живу и тружуси, да будеть так. Птица я малая, и напрыгнеть на мене зверь лютай и съесть, косточкими хрустя; червь я скользок и по земле ползу, в земле, да не червь. Оспода мово зрю, и Оспожу мою Богородицу вижу скрозь тучи, скрозь кровушку текущу, она жа краснама лезвиями землицу нашу ноне вдоль-поперёк разрезаить. Давно тому извергла мене мати моя изо чрева свово трудовова, пятнадцата робёнка, последыша, и аз бысть Власием наречён. В книге церьквы нашей достопамятно то начирикано грамотнам дьячком Колывановым Хвеодором. Кормить матка дитятку свово, кормить и телка корова, кормить и овца баранчика, и шёрстка шёлкова на ей яглицца от радосте. Научен лоб крестити от младосте, и на колена валицца умею, да не стыжуси молицца Осподу моёму и Небеснай Матере моея. Кажному зверю на землице поклонюси, кажной травинке улыбнуси, и всяка тварь Божиа глас мене подаст, а я услышу ея и возрадуюси. Хто ж я? Телеса ли мои бедныя, грешныя кости мое облепили? и я в тщете моей по земле таскаю их зря? Плоть ли я, вода ли я текуча, снилоси давеча, што река я, и поток широк мой, и по мене, грешному, лодьи вольно плывуть; древняны ли сухия кости мои, ломкия, уж полныя боли ночной, сутёмной? Ком ли глины красной, приречной серце мое, пошто, во имя чево такова сильно бьецца оно? Либо ком енто воска теплова, нежнова, от недогорелых святых свечей, старухи в церькве собрали в корзину, наново слепили, теплай покаместь, да исделали из воска тово шар, а он в ихих ладонях – тук, тук! – ударяить, и дрожать старухи, то объяснити не умея? Мёртвенькай ли я, али завсегды живенькай, и тово не знаю, а знать-ти должон! Спрашивають ли мене: отвечай, падаль! – пытають ли: игде да што, открой! – а я стою, рот на замок, ибо не ведаю, што и как новым осподам калякати, а оне все в чернай коже, и наганы у их за пазухами и за ремнями. И я тихо сам сабе балакаю: аз есмь крепось, и аз стою на краю, и толкають мене ко краю, и вижу, упаду в пропась ноне, да страха нету, хотя присох язык мой ко глотке моея, и драная-рваная одёжа моя, и псы рвуть онучьки мои, и во грязи тяжёлой, липкой глине лапоточки мои. Я не смотрюси в зерькило; загляну глыбко – а там ад есь, блескучи, ровно у жука подкрылия, адовы врата. И трескаюцца жёстко, и сверкають, и качаюцца, манять. Зерькило енто опаснось, енто как на охоте, когды в зимний лес войдеши, а дерева обступають, и ничево не помниши, хто ты такой и как звати табе. В зерькило войдеши и не вернесси. Вот и мы, в красну революцыю впёрлиси, а вытти наружу, обратно, не смогам. По кой, на што нам тогды енто всё? наганы, грузовики енти? Мешки с зерном, зёрнышком приказывають нам волочь в чужи кузова? а што мы с детями ись зимою станем? Нас хто спросил? Нихто не спросил. Тольки приказ. Боле ничево. Ноги у мене болять. Суставы, костяшки все, особливо в ступнях, выламываить. Ежли подстрелять, собаки будуть глодати кости мои и колена мои. Што на земле, землице драгоценнось? Ништо. Одёжа на мене пуста. Шапка плохонька. Невнятно всё енто мене. Не хочу ничево от мира я вещнова; хочу помочи Духа Святаго. Я хрестьянин, а мене опять в руки тискають оружье?! да за што?! За што, вопрошаю?!
А всё округ молчить, притихло, пришипилоси, ровно заец ухи прижал к затылку за осенней кочкой; брюшко к земле прижал. Земля, землица, ты одна нам во спасение дана. И из табе пророс аз, яко лоза; и в табе спущуси, яко всяка кость и всяко мясо, Духа лишёно, спущацца унутрь табе. Ты церьква наша и путь наш, потому што Осподом ты примечена и Ево оком обсмотрена вся. Мы все нищи пред тобой, а ты богата. Пахота нами твоя есь упование нашенско! И век будемо табе пахати и орати, и по осенней теплоте урожай твой собирати! Так мы, люди, Осподом рождёны, так и помрёмы. Царствие Небеснае есь тож земля, землица небесная. Вкусим от нея, и поклонимси ей в свой черед, и тучну землицу ту обозрим восхищенно, и явицца Осподь наш нам, и падем пред Ним на колена, все мы грешныи, сходящи в землю. Нихто жив не останецца. Но лягем в землю как зёрна. И, может так стать, взойдёмы; и родицца род новый от нас умученных. И снову пойдуть по земле, землице, и вновь скажуть обманутым людям правду, она же есь Осподом нашим от века сотворёна. Амень.
.....
В лучших, красных нарядах сидела на столом она: на ней надет был черный казакин, весь густо расшитый серебряными монетами, серебряной нитью – узоры изображали белые тюльпаны, белые розы и ветки папоротника, будто ледяные, зимой, на ночном оконном стекле; под казакином топырилось оборками ярко-алое, как кровь, платье. На груди, поверх алого шелка платья, червонным золотом вспыхивало старинное монисто. Голову плотно обнимала полосатая вязаная шапочка, по ободу расшитая мелким волжским жемчугом. На ногах красные сапожки, и чуть поскрипывали – под столом девушка наступала правою ногой с пятки на носок, нервно и мерно.
Молодой парень, в простой грязной рубахе, сидел, вытянув перед собой руки на столе и сильно сжав их. Парень был сив и красив. Красив, как царевич, хоть с виду бедняк, и рубаха грязная, в земле.
.....