Читать книгу Драма после кайфа - Елена Медведева - Страница 1

Мечтай о невозможном – так советуют многие психологи. Мечтай о невозможном, и тогда будет шанс, что повезёт хотя бы в малом.

Не стану утомлять подробным изложением своих несбыточных надежд. Только перечислю: во-первых попытки стать сценаристом Голливуда; во-вторых, развить свой дар экстрасенса, способного переноситься на крыльях сновидений в прошлое и будущее; в-третьих, написать несколько десятков сборников в разных жанрах, которые привлекут внимание или сценаристов или тех, кто выносит вердикт о самой престижной премии.

Но вот число сборников перевалило за 60, а я по-прежнему мало известный автор. Поэтому, написав название очередного произведения, я долго не приступала к работе.

Не приступала прежде всего потому, что не хотела, не хотела ничего писать в компе. Не хотела по той причине, что и в нём, и в смартфоне поселились хакеры, приглядывающие за журналистами и писателями. Я ими восхищаюсь – могут всё: красть деньги со счёта, менять по своему усмотрению тариф, блокировать сеть и т. д. и т. п. Рассказывать дальше не буду – не поверите. Их бы таланты, да на пользу людям! Начала писать в тетради, на листочках, да запуталась. Продолжать начатую историю стимула пока нет, так что введу в комп то, что есть на сегодняшний день.

Холодный сентябрь 2019. Ночные заморозки. Где-то включили центральное отопление, но не в нашем доме.

Я лежу, закутанная в меха и обложенная кошками. Меня обдувают горячие струи воздушного обогревателя. Но тело деревенеет, коченеет. Ломает, ломает плечо, сводит, сводит ногу. Похоже на ломку наркомана. Но я не принимаю наркотики. Даже те, без которых не могу обойтись по состоянию здоровья.

Я игроман. И я по собственному желанию закончила игру, которая зажигала меня на протяжении двадцати лет. Я писала книги в разных жанрах художественной литературы. Я пыталась соревноваться с классиками, с авторами бестселлеров в надежде, что когда-нибудь выиграю. И муж подзадоривал: пиши, пиши, количество перейдёт в качество. Но пока оно переходило, спрос на писателей закончился.

Ещё пять лет назад я неплохо зарабатывала в качестве репетитора по подготовке к ЕГЭ по физике. В своё время, благодаря репетиторству, дважды в год отдыхала с внучкой Оксаной и дочерью Кристиной на зарубежных курортах. А потом бросила всё ради своей игры. Это был мой опиум. Игра влезла в душу как сладкий и одновременно горький дурман. Жилось мне при этом ярко, хорошо. Я не думала о том, что дьявол несбыточных надежд поймал меня в свой капкан.

А потом всё произошло как в известной басне Крылова «Стрекоза и муравей»:

Так и я петь больше без дозы не могу. Могу только выплёскивать свою боль. Мой муж Антон сравнивает себя с запасливым муравьём из басни. Он по заграницам не ездил и скопил немного на чёрный день.

Озноб сменяется жаром. Голову, плечи обливает солёный пот. Душит аллергическая астма – реакция на холод и безысходность.

* * *

Астма и прежде испытывала меня на прочность. Единственным спасением было ныне запрещённое лекарство коделак, содержащее наркотик кодеин. Лет пять тому назад в февральскую вьюгу, с трудом справляясь с приступом, я сходила в поликлинику за рецептом. Но лекарства, содержащие наркотик, и по рецепту найти было не легко. Пришлось проехаться на электричке по ленинградской ЖД до станции Сходня.

Меня направили в противоположную от станции сторону. Я иду, иду, по высокому железнодорожному мосту. Ветер сшибает, сшибает с ног. Слёзы градом сыплются на щёки, тают на губах. Но меня держит осознание того, что когда я дойду и получу дозу, лекарство купирует приступ в течение получаса. И впереди меня снова ждёт азарт игры.

Но аптеки на другой стороне нет, меня обманули. Почему люди такие злые? Мальчик лет десяти провожает меня назад. Аптека совсем рядом со станцией. Я становлюсь в очередь. Силы удесятеряются от мысли о том, что стоит протянуть руку, и я получу дозу спасения.

Но продавец придрался к записи в рецепте. У меня жар, я почти теряю сознание. Однако желание бороться не покидает меня. Я вытаскиваю, вытаскиваю из пакета лист бумаги и пишу: «В моей смерти прошу винить продавца аптеки…»

Подействовало. Таблетку коделака запиваю слюной.

Проходит полчаса. Впереди жизнь, надежды, мечты…

* * *

Но сейчас у меня нет коделака. Надежда – лишь огонёк, блуждающий между могильных крестов. Единственная отдушина интернет. Без этого кайфа вообще умрёшь не от астмы, а от тоски. Любой найдёт здесь свой интерес. Здесь пишут письма, пишут, делятся, шлют лайки, лайки, дислайки.

Мой интерес в том, что, проснувшись часов в пять утра, я протягиваю руку к смартфону и вызываю радиостанцию «Свобода». По утрам иногда читают незнакомые мне прежде, но прикольные стихи. Например, классика авангарда 20 века Елизаветы Мнацакановой, умершей 10 сентября в возрасте 97-и лет. Я слушаю и балдею:

Мне нравится слушать её таинственный голос в полузабытьи. Но сегодня я не могу – нет сети. Достали уже! Сначала блокировали в МТС. Плакали мои денежки – выудили 900 ре, и нет сети. Потом я перешла в Теле 2 на тариф с 15 ГБ. За неделю израсходовала всего 1 Гб. И нет сети. В офисе восстановили, но зато исчезла информация о тарифе и возможность зайти в личный кабинет. Может, это делают специально, чтобы отучить слушать «Свободу».

Однако, несмотря на недомогание, придётся вывести на прогулку своих собак – две связки по очереди. В первой – мраморная голубоглазая такса Лорик, японский хин Валера и чихуахуа Мурка.

На качелях в парке сидит Сашка. Давний знакомый. По моим представлениям пиарщик и агент спецслужб в одном флаконе. Пытается направить поток моего сознания в нужное им русло. При этом время от времени высказывает интересные мыслишки из области фэнтези.

Сегодня мне не о чем с ним говорить. Хотя нет. Я случайно наткнулась в сети на рок-группу «Трупный яд».

В подобной музыке я разбираюсь слабо, но понимаю, что это гораздо круче чем хэви-метал. Мужественные голоса бывших военных моряков, жёсткие, дерзкие, агрессивные тексты, за которые двоих из группы уже «закрыли». За грохотом ударника слова трудно разобрать, но они мелькают перед глазами бегущей строкой. И они так созвучны настроениям человека с душой, израненной осколками надежд. Я стала фанатом этой группы и оставалась им до того времени, пока из текста одной из песен не убедилась в том, что «трупняки» – антисемиты. Но это случилось позже, а пока я с восторгом слушала их мужественные хриплые голоса.

Сашка поморщился, но от неприятной для него дискуссии его избавил мой приступ астмы. Я задыхалась от кашля и уже собиралась бежать к дому, когда к нам подошёл работник парка.

– Сегодня от удушья умер Марат. Отёк лёгких.

Из моего смартфона продолжали звучать голоса группы «Трупный яд».

Художник-монументалист Марат выделялся среди обитателей парковых скамеек, в большинстве своём старушек с собачками и алкашей разного возраста и обоего пола. С ним приятно было переброситься парой слов, поделиться. Марат объездил всю Европу. По долгу жил в Италии у своего сына. В этой стране умерла его красавица жена. А последнее время из его жизни исчез драйв. Он был одинок. Никаких впечатлений, никакой движухи, никакого кайфа. С восторгом рассказывал, как знакомые рыбаки однажды взяли его с собой в российскую глухомань. Жаль его!

И опять совпадение, которое преследует меня на протяжении всей творческой жизни. Я имею в виду, что многое, о чём я пишу, происходит в реальности. А в данном случае это было предчувствие смерти. Я задыхалась от кашля в то время, когда мой знакомый художник умирал от удушья, вызванного отёком лёгких. Бедняга простудился в своей холодной квартире.

На этом совпадения не закончились. Мистика идёт за мной по пятам. Вернувшись домой, я обнаружила лежащую на полу книгу. Автор – мой покойный отец – физик-теоретик и астроном Владимир Раевский. Книга называется «Небесная механика».

Я открываю книгу и вижу автограф: «Дорогой дочке на память об отце. 4 февраля 2003 года». Но отец умер 4 января! Я смотрю на его портрет мыслителя с ироничной и одновременно загадочной улыбкой, на хитрый прищур глаз. Неужели это привет из потустороннего мира? Неужели он предчувствовал смерть и решил подшутить надо мной?

Нижний Новгород, 2003.

Похороны отца состоялись в сочельник 6 января.

Непрерывные телефонные звонки, а через час один за другим начали приезжать бывшие студенты и аспиранты отца. Его любимый ученик Артемьев стал фермером и изменился до неузнаваемости – прежде такой элегантный, он отрастил бороду, опустился и даже не удосужился сменить зелёный камуфляжный комплект на подобающий тёмный костюм. Мне показалось, что в его взгляде застыла тоска, выражение обречённости. Что касается учениц отца женского пола, то многие из них были влюблены в профессора до конца его жизни. Худенькая учительница из Дзержинска вытерла платочком покрасневший от слез носик.

– Вы даже не представляете, каким прекрасным лектором был ваш отец. Каждую лекцию профессор астрономии начинал с интригующего сообщения. Например, рассказывал, как перед взрывом планеты Фаэтон ее обитатели переселились на Марс. Рассказывал во всех подробностях, как они обустроили там свою жизнь, как впоследствии начали переселение на нашу планету. И только потом, когда мы уже слушали его с открытым ртом, приступал к выводу формул.

Я зачитала им отрывок из написанного мной некролога, который должен был появиться в завтрашнем номере газет.

– Я думаю, что мы правильно сделали, что включили строки из «Белой гвардии» Булгакова: «Все пройдет: страдания, муки, кровь, голод и мор. Мир исчезнет, а вот звезды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле. Звезды будут так же неизменны, так же трепетны и прекрасны. Нет ни одного человека, который бы этого не знал. Так почему же мы не хотим мира, не хотим обратить свой взгляд на них? Почему?»

В половине двенадцатого начали собираться люди. Из кабинета отца доносилась грустная музыка в исполнении струнного квартета. Траурный митинг был организован во дворе. К гробу один за другим подходили бывшие ученики отца. Их слова были трогательны и проникновенны. Их слезы говорили об искренности чувств. Но вот появились люди, о связи которых с отцом я даже не подозревала. Несколько военных, в том числе, судя по виду, эфэсбэшников. Они прошли вокруг гроба, возложили цветы и растворились в толпе, не высказав соболезнований близким.

Неожиданно к дому подъехал бронированный БМВ. Из него вышел высокий представительный мужчина в сопровождении двух охранников. Они подошли к гробу.

– Я знаю тебя с 1972 года. У тебя был очень сложная жизнь. Мы прощаем тебя, и ты прости нас…

Мужчина жестом подозвал Артемьева, вместе с ним сел в машину, и они уехали…

* * *

Неужели отец предчувствовал смерть и решил подшутить надо мной?

* * *

Накануне рождества 2003 Антон встретил меня привычно радостно восклицанием: «Ура! Мамло-хамло пришло, вкусноты принесло». Но что-то было не так. Он был слишком суетлив и отводил в сторону взгляд.

– Есть неприятная новость, – наконец произнес он. – Твой отец в больнице. Ему будут делать операцию. Звонила твоя сестра. Сказала, что шансы пятьдесят на пятьдесят. Завтра утром Галя опять будет звонить… Да не расстраивайся ты так! В конце концов ему же восемьдесят шесть. Мало кому удается дожить до таких лет: почти на пятьдесят процентов выше среднего возраста, до которого доживают российские мужчины. Вот что значит не употреблять алкоголь и не курить.

– Кто тебе сказал, что он не употреблял?

– Никогда не видел его пьяным.

– А я видела, и не один раз… У нас часто бывали гости.

Когда мне исполнилось двенадцать, мама уже давала мне поручения. В тот раз на мне и сестре был клубничный мусс. Не хилое задание, если учесть, что о миксере тогда у нас мало кто имел представление. Мы по очереди вручную взбивали белок, растирали ягоды… Наконец огромная алюминиевая кастрюля до краев наполнилась сладкой розовой пеной.

Из гостиной доносились оживленные голоса и хохот. Отец о чем-то спорил с ректором университета. Страсти накалялись. Отец любил загадывать шарады.

– А теперь ещё одна загадка. Ученик 1 класса решит её за 5 минут, старшеклассник за 15 минут, студент за час.

– Давай свою загадку, – потребовал ректор. Решу на спор за три минуты.

– Загадка: расшифруйте «одтчпшсвдд».

Через три минуты я поняла, что ректор спор проиграл.

Мы торжественно внесли кастрюлю.

– Прибыл десерт, – объявила мама.

Ей предстояло перелить его в фарфоровый сосуд, но она не успела сделать этого. Отец выхватил кастрюлю из рук Гали и надел ее на голову ректору. Тот никак не прореагировал на подобное обращение. Он сидел неподвижно во главе стола и облизывал языком стекающую с головы пенистую жидкость. Он проиграл в споре с отцом, поэтому и не врезал. Отец осторожно, чтобы не запачкаться, схватил ректора за воротник и потащил в ванную. Наполнив ее, он окунул ректора в горячую воду, замочив его до пояса. А затем ректор сам залез в ванную и смыл остатки мусcа. Увидев, что я наблюдаю за ним, он пообещал, что завтра даст мне сесть за руль его новой машины.

– Но у меня нет прав, и вообще я не умею водить.

– Не важно, будешь учиться ездить за городом.

И я поняла, что это также было условием платы за проигрыш…

* * *

Галя позвонила на следующее утро.

– Отец еще жив, но тебе лучше приехать как можно скорее. Во время операции у него остановилось сердце. Но сейчас его вывели из состояния клинической смерти. Выезжай сегодня вечером. Он хотел увидеть тебя до того, как умрет. Хотел что-то сказать именно тебе.

Медлить было нельзя. Именно с отцом были связаны наши семейные тайны. Никто из нас так и не узнал подробности его биографии. В последние годы в средствах массовой информации Нижнего Новгородаего представляли как ученого-астронома с мировым именем.

Но мы точно знали, что во время войны отец был связан с советской разведкой. Знали из обрывков фраз, случайно оброненных им, из собственных наблюдений за его энциклопедической памятью. Он говорил на нескольких языках, но ничего не рассказывал нам о том, при каких обстоятельствах выучил их. У отца был паталогический интерес к государству Андорра. Он знал каждую улицу, каждый дом, он мог описать каждый куст. И при этом уверял нас, что эти знания – всего лишь следствие его интереса к географии. Вообще отец был личностью загадочной. И трудно было провести грань между фантазией и реальностью в его рассказах.

Перед войной отец учился в МГУ в очной аспирантуре у академика Отто Шмидта, знаменитого исследователя Памира и покорителя ледников Арктики, выдающегося астронома, геофизика, математика.

В 1933 – ем для проверки возможности плаванья по Ледовитому океану была отправлена научная экспедиция во главе с Отто Шмидтом на пароходе «Челюскин». Путь кораблю прокладывали два ледохода. После их поломки «Челюскин» продолжил путь один. Но натиск дрейфующих льдов не позволил ему выйти в Тихий океан.

Лёд разорвал борт, и через два часа «Челюскин затонул».

За это время команда корабля успела выгрузить на лёд заранее подготовленный запас. На льдине оказались 104 человека, в том числе 10 женщин и двое маленьких детей (часть экспедиции – зимовщиков с семьями и детьми планировалось высадить на острове Врангеля).

Корабль затонул в той части Арктического океана, куда в зимнее время не добирались ни ледоколы, ни самолёты.

Шмидт организовал построение лагеря и аэродрома. По вечерам он читал лекции, в том числе об учении Зигмунда Фрейда и о шедеврах русской и зарубежной литературы.

Челюскинская эпопея потрясла весь мир, и Отто Шмидт стал всемирно знаменит. За рубежом писали, что имя Отто Шмидта начертано в золотой книге науки. А его приключения в стиле Жюля Верна приобрели широкую известность. К тому времени, когда на льдину смогли прибыть спасатели, состояние здоровье Шмидта было серьёзно подорвано. Его на носилках несли к самолёту, который доставил учёного в госпиталь на Аляску. В США Отто Шмидта посетил президент Рузвельт. А мой отец так описывает их первую встречу.

Отец познакомился с академиком Шмидтом очно, когда тот лежал в клинике. До этого между ними была переписка. Свидания с академиком были запрещены врачами, но Отто Юльевич попросил разрешения на 10-и минутный разговор с моим отцом.

«Войдя в палату, я увидел лежащего на больничной койке человека с высоким лбом, живыми пытливыми глазами, с благородной осанкой и густой чёрной, слегка седеющей бородой. Нетрудно было узнать в нём портрет хорошо известного всему миру легендарного командира челюскинцев.

Отто Юльевич встретил меня очень приветливо. Разговор быстро перешёл на обсуждение механизма захвата Солнцем космической пыли. Великий учёный так поразил меня своей обаятельностью, красотой и логикой мыслей, что я не заметил, как промелькнули 40 минут. И только внезапная бледность на лице Отто Юльевича и знаки сестёр напомнили мне о давно перерасходованном регламенте».