Читать книгу Рапсодия в стиле блюз - Елена Мищенко - Страница 1

Отец сказал, что мне нужно развеяться. Он позвонил в Московский Союз Архитекторов. В Москве как раз в это время проходила выставка Дрезденской галереи перед ее отправкой в Германию. В Союзе ему пообещали, что достанут для меня два билета. Через несколько дней я поехал в Москву. В поезде я никак не мог заснуть. Было грустно. Я стоял в коридоре почти всю ночь. В голову шли все какие-то мрачные рифмы. Я взял блокнот и начал писать. К утру у меня уже была поэма. Через несколько лет она попала мне в руки, и я ее перечитал. Она была слезливо-сентиментальна, и я ее уничтожил. В памяти остались только начальные строки:

и т. д.

Когда я прибыл в Москву, то первым делом нашел своих сокурсников, которые проходили практику в столице. Они жили в общежитии втроем в комнате на четверых, так что я тоже пристроился к ним на пару дней. Среди них был Юра Репин, которого Виктор на первом курсе окрестил Ильей Ефимовичем по имени его великиго тезки, и за ним имя Илья так и осталось.

Оставив вещи в общежитии, я отправился в МАРХИ (Московский архитектурный институт), нашел там переплетную, купил две склейки ватмана для этюдов и двадцать листов бумаги «Гознак». Начал у них выяснять, как попасть к Деду, который делает акварельные краски, на что они мне объяснили, что Дед сейчас нездоров, но дедовские краски можно купить у них. Я приобрел у них краски, как мне и было велено, на всех юзов. Мне выдали двенадцать бумажных полос с лепешками красок нейтральных тонов: шесть лент с холодными серо-зелено-голубыми лепешками и шесть лент с теплыми серо-охристо-кадмиево-умбристыми лепешками. После этого прошло много лет, и я был поражен, когда здесь, в Филадельфии, в 2006 году ко мне пришла ученица, которой я преподавал живопись, сказала, что ездила к родственникам в Москву и купила хорошие акварельные краски. Она вынула аккуратную, хорошо оформленную коробку, на которой было написано «Wаtercolor Dedovskaya». Не думаю, что был еще жив Курилка, но его творческое наследие использовали для нового бизнеса.

Мне не терпелось попробовать новые склейки, и на следующий день я отправился на этюд в Донской монастырь. Садиться рисовать в центре в оживленных местах я еще стеснялся. За один раз я закончить этюд не успел, и вернулся сюда на следующий день. Когда я его заканчивал, то обнаружил, что уже опаздываю на экспозицию Дрезденки (посетителей туда пускали по сеансам). Я схватил свои рисовальные принадлежности, сел в троллейбус, в котором было довольно свободно. Карман жгли два пригласительных билета, и я решился. Я громко объявил на весь троллейбус, что тот, кто быстрее всех меня доставит к Пушкинскому музею, сможет бесплатно посмотреть Дрезденскую галерею. Ко мне сразу бросилось несколько человек, но их опередила одна пожилая дама с криками: «Я первая, я первая, мне очень нужно, я художник». Мы вышли из троллейбуса и она доставила меня на такси. После посещения Дрезденки она прониклась ко мне такой благодарностью, что взялась проводить меня к поезду. До отхода поезда в Ленинград оставалось больше двух часов и поэтому я не спешил и был совершенно спокоен.

Когда мы пришли в общежитие, дверь нашей комнаты оказалась запертой. Я предварительно договаривался обо всем с приятелями, и они заверили меня, что кто-то из них с шести часов будет дома. Уже было семь, и где они застряли я не знал. Я постучал в дверь несколько раз, никто не ответил. Я постучал громче, я начал колотить, но все напрасно.

– Надо попросить дежурную, – сказала моя интеллигентная попутчица. – У них всегда есть дубликаты ключей.

– Какую дежурную? – мрачно ответил я. – Я здесь нелегально.

Звать дежурную не пришлось. Она сама явилась на шум.

– Ты чего здесь колотишь в двери? Ты что, не видишь, что никого нет.

– Да мне никто и не нужен. Я просто оставил у ребят свои вещи. А у меня через час поезд. Вы нам откройте, я заберу вещи, и вы назад закроете.

– Ага! Сейчас! Разбежалась! Я ему открываю комнату, он берет, что захочет, и тю-тю, а я отвечай. Нема дурных. А будешь колотить – позову милицию.

Дежурная удалилась, а моя спутница пошла ее уговаривать. Через полчаса она вернулась и сообщила мне, что дежурная неумолима. В отчаянии я стал колотить в дверь изо всех сил, и тут мы услышали непонятный звук. Что-то упало и звякнуло. Я понял, что это был ключ изнутри. Я начал колотить без передышки. К нам с криками «Хулиганье» неслась уже дежурная, и в это время дверь открылась и в ней показался сонный Илья Ефимович в трусах с возгласом:

– Вот черти! Ни днем, ни ночью поспать не дадут. Чего ты колотишь?

Объяснять не было времени. Я схватил чемодан, моей даме дал склейки и рулон с ватманом и помчался к выходу. Я предложил моей бедной спутнице темп, на который был способен в свои двадцать, но она стойко держалась. Мы выскочили на перрон как раз в ту минуту, когда поезд начал медленно двигаться. Я вбросил чемодан в первый попавшийся вагон, несмотря на протесты проводницы, и влез в него сам. И тут началось самое интересное.

Моя спутница потеряла темп и оказалась у дверей следующего вагона. Она забросила в него склейки и рулон. В этих дверях стоял дюжий детина и с криком «Не дрейфь, мамаша, мы тебя не оставим». он подхватил ее под мышки и втащил в вагон. Мы с ней в один голос начали кричать изо всех сил: я – «она не едет», она – «не трогайте меня, я провожающая». Ее выпустили в самой последней точке перрона, она сбила кого-то, они вместе приземлились, но я увидел, как она поднялась и помахала мне рукой. Потом я переживал, что не взял ее координаты.

Я прошел по вагонам, собрал свои вещи, нашел свой вагон и свое место и, наконец, успокоился. В Ленинград я приехал с опозданием на три дня. Я, как было договорено в деканате, отправился в строительный институт, где получил направление в общежитие на Курляндской.

На следующий день с утра я поехал в строительный трест. Управляющего не было на месте, главного инженера тоже, секретарша отправила меня в технический отдел. Это была большая комната, все углы которой были завалены проектными альбомами, связанными в огромные пачки и валяющимися россыпью. За ободранными конторскими столами сидели несколько человек и копались в альбомах. Я сказал, что я студент из Киева, что я приехал на практику и поинтересовался, к кому мне обратиться. Ко мне подскочил энергичный молодой человек.

– Давай направление.

Я протянул ему направление.

– Ах, так? А ты знаешь, что опоздал на три дня? Когда хочу, тогда и приезжаю?! У тебя будут большие неприятности. Мы еще решим, отправить тебя назад в твой Киев, или ограничиться письмом в институт. И что это за название такое легкомысленное – КИСИ? Какой институт, такие и студенты. Сейчас ты мне начнешь выкладывать причины опоздания. Я бы сам, вместо того, чтобы сидеть здесь и копаться как проклятый в этих многочисленных проектах, мог бы придумать сотню причин, и отправиться по своим делам. Но я это не делаю, и никто из нас этого не делает. Потому что мы любим людей организованных и дисциплинированных. В общем, иди и дожидайся управляющего, но когда он придет, я тебе не завидую.

Я вышел из комнаты и уселся в коридоре на стул. Настроение было ужасное. Вслед за мной вышел пожилой человек, сидевший в этой же комнате за первым столом и почему-то улыбавшийся в то время, когда меня распекали. Он сел на стул рядом со мной.

– Что, испугался? Не переживай. Это Борис немного перегнул. У него и полномочий никаких нет. Это я начальник техотдела. Мы просто поддерживаем постоянно у Бориса боевой дух, так как он воюет с проектировщиками, когда те всучивают нам проекты. Давай командировку и пошли к секретарше.

Когда мы вошли в приемную, он спросил:

– Когда у тебя должна начаться практика? В этот понедельник? А сегодня среда. Ничего, я тебе отмечу понедельником. От этого никто не обеднеет. А сейчас запиши имя прораба и адрес. Поедешь в Автово. Там хорошее место для практики – есть все виды общестроительных и отделочных работ. Ты где устроился?

– На Курляндской.

– А, в общежитии ЛИСИ. Тогда все в порядке. А если что понадобится – заходи. Поможем.

И я отправился в Автово. Прораба я нашел довольно быстро. У него была оборудована прорабская на первом этаже строящегося дома. В комнате толклось несколько рабочих, за столом сидел пожилой человек и что-то им втолковывал насчет раствора. Было так накурено, что в воздухе стоял сизый туман. Я обождал, пока рабочие выйдут. Когда мы остались вдвоем, он обратил на меня внимание.

– А тебе чего?

– Так я студент, на практику. Вот записка от Яновского из треста.

– О! Ты как раз вовремя, еклмн, в тетельку и в тютельку. У меня недобор отделочников. Пойдешь к штукатурам, тут тебе и практика и подработка. С соколом и кельмой работать можешь? Не слышу восторга! Ничего, научим. Сопромат освоил и кельму освоишь. Сейчас я еще обматюкаю растворный узел и мы двинем. Пока сиди. Можешь курить.

Мы вышли на улицу. Возле здания валялся всякий строительный мусор, большой пустой поддон от раствора и проходили рельсы крана БККМ-1:

– Сейчас переться на девятый этаж, – вздохнул он. – Лифты еще не запустили, чтоб им пусто было. Катя! – это он закричал наверх крановщице.

– Чего вам?

– Подними нас в этом поддоне на крышу.

– Сейчас! Разуюсь! – прокричала прокуренным голосом вежливая Катя. – Вы же вчера говорили, что отберете у меня права, если я хоть одного человека вирать на стропах буду. Так что двигайте помаленьку пешком, не вспотеете, там на лестнице прохладно.

Пришлось идти на девятый пешком. По дороге Иван Сергеевич меня просвещал.

– Ты знаешь, что все строительно-монтажные работы идут снизу вверх, а отделочные?…

– Сверху вниз, – закончил я.

– Правильно. Молодец. А знаешь почему?

– Чтобы здание постепенно очищалось от мусора.

– Это так в учебниках пишут. А на самом деле не для этого. Как заканчивают у меня отделку на этаже, я тут же ставлю замки, чтобы чего не сперли. А то бывает не только сантехнику, а даже паркет отдирают, шпингалеты на окнах, защелки на дверях, все, что под руку попадет. Да и бомжи пробираются переночевать. За всем не уследишь. Вот уже третий забор ставим, так его растаскивают на доски. А сторож дрыхнет по ночам, или боится вмешиваться.

Наконец мы добрались до девятого этажа и зашли в одну из квартир. Посредине большой комнаты лежала на подставках из ящиков дверь. На ней были постелены газеты, стояла бутылка «биомицина» (наверное оно у них как-то по другому называлось, поскольку у нас биомицин – это «Бiле мiцне»), стаканы и нехитрая закуска: порезанная отдельная колбаса, хлеб, помидоры. Вокруг этого импровизированного стола сидели на ящиках от плитки четыре бабы в заляпанных комбинизонах.

– Это что еще за сабантуй? – возмутился Иван Сергеевич.

– Никакой это не сабантуй, просто мы обедаем, – откликнулась наиболее плотная дама.

– Ты мне, Гавриловна, не пудри мозги. Обеденный перерыв в двенадцать, а сейчас только без двадцати.

– Ну и шо? Раньше начали – раньше кончим. Ты, Сергеич, как будешь наряд закрывать, тогда посмотришь, по делам устраиваем ли мы сабантуи, или пашем тут не разгибаясь по-черному. Раствор Катька не подняла, вот мы и разложились до времени.

– С раствором сейчас выясню. А я вам подкрепление привел – студента-практиканта.

– А на кой он нам? У нас тут одни бабы. Когда матюкнемся, когда разденемся до исподнего. И работаем по двое, так что третий нам ни к чему.

– Так вы же сами просили помощь – ведра с раствором носить, козлы двигать.

– Так что же ты нам нашел такого худенького – он и одной не потянет – смотри, какие бабы у нас.

– Ты мне брось эти свои непристойности нести.

– Да я чего? Это у тебя все блядки на уме, а я говорю, что ведра у нас тяжелые.

Раздался дружный хохот.

– Ну ладно ржать, пора работать. Я пойду с ним в контору, оформлю бумажки, а вы пока подумайте, как его использовать.

– Известно, как мужиков используют. Только ты на него план не давай.

Мы покинули веселую компанию и спустились вниз. По дороге я думал о своей дальнейшей судьбе. Все это не входило в мои планы. Я мечтал посмотреть архитектуру Ленинграда, Петродворец, Ораниенбаум, Павловск, Эрмитаж и многое другое. Я стал ему объяснять, что мне через месяц нужно сдать отчет, что я все равно буду ходить смотреть разные виды работ и много писать, и поэтому работник из меня никакой. Я лучше буду приходить к нему два раза в неделю консультироваться.