Читать книгу О чём молчат женщины. Рассказы - Елена Олеговна Мартынова - Страница 1

Михайловна проснулась от настойчивого писка будильника. Поморщилась от резкого звука и шмякнула на ощупь по кнопке. Затем резко выдохнула и моложаво вскочила с кровати.

Довольно крякнула. И не скажешь, что 56. «Я еще и-го-го!» – подумала она, но тут же скрючилась от резкой боли: камни в поджелудочной напомнили о себе.

Полпятого… Ночь на дворе, из приоткрытого окна тянет осенней прохладой и немного сыростью. Но она знала, что этот запах – не с улицы. За 30 лет, что она жила в этом обшарпанном довоенном доме, он пропитал все вещи, еду, да что говорить, жизнь. И она никак не могла к нему привыкнуть. И каждое её утро шло по одному и тому же сценарию.

Сначала радостное полуспортивное пробуждение и надежда на то, что сегодня будет легче, чем вчера. А потом этот запах, приземлявший все смелые планы.

Но размышлять об этом было некогда. Уже через час ей надо будет приступить к уборке двора, а до этого обязательно приготовить Лёве плотный завтрак (точнее – ужин): он возвращался с ночной смены.

Вообще-то, сыновей у неё было двое. Старший, Николай, давно обзавёлся семьёй и переехал в другой город. Видели они его нечасто.

Спроси Михайловну, какого сына она любит больше, и она, конечно же, возмутится, всплеснёт руками и с матерком начнёт вас убеждать, что оба пацана ей дороги. Но на самом-то деле все – и сыновья тоже – знали ответ. Не зря Лёва в свои 25 не уезжал от матери, не зря каждый вечер перед началом его смены они тратили ужин на игру в «Когда уже съедешь от мамки? Никогда». А ведь сын не был мямлей, не прятался за её юбкой, но в то же время всегда был отдушиной. Главным призом в её тяжелой жизни.

Он разделил её на «до» и «после».

И не только потому, что в итоге она осталась с двумя парнями на руках, без работы и крыши над головой. Как она говорила: «Был муж – объелся груш и добавил, что не дюж».

Не только потому, что пришлось возвращаться в дом к больной плохо ходившей матери с не самым лёгким характером. И уже через полгода после Лёвиного рождения выйти на каторжную работу в гранитной мастерской. По колено в воде, в скрюченном положении, 12 часов в сутки обрабатывать каменные булдыжки, а бывало, и таскать их на себе.

Не потому, что после, согнувшись в три погибели от того, что много часов простояла в одном положении, бежала к своим малышам, к недовольной матери – кормить, стирать, готовить, учить уроки. А оттого, что когда они ложились спать, можно было обнять своих мальчиков. Размещались все трое на старом пружинистом диване. И, когда она поворачивалась на свой любимый правый бок, Лёва буквально душил её спину в объятьях. Как маленький мишка-коала, которого мама носит на загривке. Как ласковый котёнок, который может всю ночь пролежать в одном положении, только бы мама отдохнула. Это Лёва, встречая с работы, цепко хватался за её закоченевшие руки и тёр их, пытаясь вылечить мамины больные пальцы.

Когда дело дошло до садика, он не плакал. Но болел так сильно, что врачи только разводили руками: откуда такой хилый взялся в их закалённой пролетарской семье? Ходил за ней хвостом на работу, сидел, свернувшись калачиком в углу мастерской, пытался даже чем-то помочь. Ту работу, правда, тоже пришлось оставить: не могла она всё время таскать туда больного ребенка. Так и началась её «карьера» уборщицы – она устроилась в ночной бар. Теперь можно было днем сидеть с  Лёвой, водить Колю в садик или школу (мать к тому времени умерла), а  ночью закрывать их в квартире на два замка и идти работать.

А спать когда? «На старости отосплюсь», – шутила Михайловна и спала урывками – часа три утром, потом столько же после обеда.

В школе её хилый «младшенький» неожиданно прослыл задирой и троечником. Задевал самых отчаянных ребят, мог прицепиться даже к тем, кто постарше. Но бил «по понятиям» и никогда не трогал более слабых, поэтому Михайловна смотрела на это сквозь пальцы и не вмешивалась в мальчишечьи разборки. Главное, что он не врал матери, и она это ценила. Только однажды надавала ему по ушам за то, что украл в школьной столовой булки через открытое на первом этаже окно. Не из-за голода – больше ради азарта, в чём сам же сознался матери. Но воровство – табу, а что сказал – молодец.

Пусть не каждый день он делал уроки, но зато всегда помогал ей по дому, а когда приходил из школы – заваривал всем крепкий сладкий чай, и они втроем могли провести за разговорами не один час. Коля тоже любил эти посиделки, но никогда не был так откровенен и порой предпочитал их компании дворовых друзей. Лёва же мог часами болтать с ней обо всём на свете, а ещё любил и умел внимательно слушать мать и даже мог дать ей совет.

И, когда он вырос, мало что изменилось в этом ритуале. Часто в их доме стали появляться девчонки – сначала из школы, потом из техникума, а затем и с его временных работ. И Михайловна деликатно уходила по делам к соседке, иногда не на один час. Но она знала, что на следующий день сын обязательно найдёт время и для неё. И вечером её будет ждать вкусный чай с долгими разговорами и плиткой шоколада. Её они смаковали не один час, а потом могли долго уступать друг другу последний кусочек – Лева двигал его  к кружке матери, а Михайловна, наоборот, возвращала сыну. Пока после долгих споров они не делили его поровну. Иногда такие беседы  затягивались до 3-4 часов утра – особенно когда Лёва влюблялся. Она шла на работу, не  ложась спать. Уже несколько лет как трудилась дворником в своём и соседних дворах. А через пару часов возвращалась домой прикорнуть, если позволяла погода. (Не было, например, сильного снега). И на столике у кровати часто обнаруживала те самые полквадратика шоколада, которые они накануне так долго делили с сыном.