Читать книгу Дядя Лёня. Сборник рассказов - Елена Поцелуева - Страница 1

Дядя Лёня

Сколько помню себя, сосед дядя Лёня, всегда один: один в магазин, один на работу, один дома. Здоровенный такой мужчина, красавец, статный, высокий. На заводе во всех спартакиадах победитель, первый работник на производстве. Зимой в проруби купается, летом с нами, малышней возится: то бумажного змея запустит, то кораблики из бревнышек выстругает. Мы, дети, любили его, навстречу бежали, встречая с работы. Сядет он на скамейку уставший, потреплет ласково кого-нибудь из ребят по взъерошенным волосам и тут же глаза у него засияют, и усталости как-будто и не было. Рассказывает нам всякие истории до глубокого вечера, пока мамки не начнут голосить на весь двор, созывая нас по домам. Мы разбегались, а он опять оставался один, молча сидя в спустившихся сумерках на той же скамейке, проходя мимо которой, я и вспомнил о нем. Я вырос. У меня семья, дети, некогда стало слушать дяди Лёнины истории. Но только сейчас я задумался, почему такой мужчина один, никогда не видел я его с женщиной. Размышляя, я не заметил, как ноги сами привели меня к его двери. Я робко позвонил. За дверью раздались шаги, дверь открыл он, человек, к которому мы, мальчишки прибегали искать утешение, если получим двойку или поругаемся с девчонкой. Он широко улыбнулся и махнул головой, приглашая зайти. Мы крепко обнялись. Проходя по длинному коридору, я заметил, как выцвели обои на стенах, покривилась мебель, пол скрипел, да и уборка не помешала бы. Не в силах, видно, уже старик отремонтировать да почистить все сам. Спешно закрыв дверь в комнату, старик провел меня на кухню. На большом, обшарпанном столе – чашки, сахарница, сласти. Разносился аромат мятного чая.

– Ты кого-то ждешь, дядь Лёнь? – не раздумывая, спросил я.

– Тебя, – так же, не раздумывая, ответил он.

– Ты ж не знал, что я приду.

– Я всегда жду. Надеюсь, что кто-то из вас, ребятишек, зайдет проведать старика. Новых знакомых мне заводить уже трудно. Не смогу за воздушным змеем угнаться, да и игрушки мои деревянные никому не нужны, у детей нынче компьютерные игры. Вот и сижу один, как бирюк, сижу и жду.

Комок встал у меня в горле.

– Да, как так-то, дядь Лёнь. Раньше не думал об этом, а сейчас понять не могу. Все в тебе так, как надо. Нам тебя всегда в пример ставили. Почему ты один? Почему семью не завел?

Дядя Лёня сел на собственноручно сделанный табурет и смотря в окно, стал рассказывать:

– Эх, Димка. Однолюб я. Была у меня жена, Любушкой звали. Души мы друг в друге не чаяли, сынишку ждали, да померла она при родах. Мальчонка без мамки и месяца не протянул. Я в горе впал, а после похорон переехал, не мог больше по тем местам ходить, где мы счастливы были. Слег я совсем, думал не встану больше. Да, тут соседка зашла, попросила за мальцом своим приглядеть, пока она на работе в ночную. Я отказал сначала, но, уж, больно слезно просила. Одна осталась без мужа, тяжело ей было на двух работах-то. Мальчишку по соседям и оставляла. Встал я с кровати посмотреть на укутанный сверток у нее в руках: шуба, шапка, платок сверху, поверх этого еще и шарфом перемотанный – смешной, ручонки ко мне потянул, глазенками хлопает и пищит: «папа». Не выдержало сердце, согласился. Подумал, хоть кому-то полезен буду. Это вы, детишки, меня с того света и вытащили. Стал я, потом, сам за тобой приходить, когда мать в ночную работала.

– Как за мной? – не понял я.

– Ах, да. Мальчишка-то тот ты был. Ты и спас меня своими глазенками. Старался я примером для вас, ребятни, быть, чтоб хорошему, доброму учились, жизни радовались. У многих-то из вас отцов не было. С кого пример брать, кто научит велосипед чинить, за себя постоять? Вон, вы какие мОлодцы, выросли.

Я не мог придти в себя. Это ж он, дядь Лёня, всему нас, дворовых ребят, научил, помогал и советом, и делом, и рублем. А теперь мы всё забыли, не заходим к нему, не нужен стал старик.

– Прости, отец, – я крепко обнял его. Мы будем заходить к тебе чаще. Я быстро попрощался и вышел, слезы душили меня. Достав мобильник, я обзвонил всех дворовых пацанов. Следующим вечером наша гвардия стояла у подъезда дяди Лёни во всеоружии: кто с молотом и дрелью, кто с гвоздями и шваброй, кто с конфетами и коньяком.

В звонок я трезвонил, как на пожар.

– Дядь Лёнь, открывай.

Дверь распахнулась, и все мы из солидных дяденек превратились в неоперившихся мальчишек, бросились ему на шею, будто и не было этих лет добровольной разлуки. Просидели до поздней ночи, помыв и отремонтировав все, что можно было помыть и отремонтировать. Провожая нас, старик отвел меня в сторону и сказал:

– Спасибо, Димка. Ты во второй раз спас меня в тот вечер, когда пришел.

Я в недоумении посмотрел на него.

– Да-да, – кивнул старик. – Я ж тогда петлю себе приготовил. Я крепко вцепился в рукав его рубашки, вспомнив, как резко тогда старик закрыл дверь в комнату. Слезы потекли у меня из глаз.

–Ну, ну, перестань, – стал успокаивать он меня. Все в порядке. Сейчас все в порядке. Просто человеку, Димка, надо знать, что он кому-то нужен.

Волчица

Собак я боялась с детства панически, до колик в животе. Нет, я не то чтобы не любила их, я их просто боялась. Началось все в глубоком детстве, когда соседская жучка, выглянув из дырки в заборе, тявкнула на меня. Сам факт я не помню, о нем рассказал мне отец много лет спустя, но видно сие приключение крепко засело у меня в подкорке. Теперь стоит самой малюсенькой собачонке гавкнуть, как сердце у меня уходит прямо в пятки, и я начинаю карабкаться на все верхотуры окружающие меня, включая горки, деревья, мужа. Не осознанный страх мой позже стал переходить в осознанный. Собаки, чье происхождение уходит в волчью стаю, чуют страх. А я как раз и была предметов явно пахнущим страхом. Во дворе меня покусала местная балонка, причем обидно так, догнала и тяпнула прямо за ногу, в то время как мои друзья, успев забраться на спинку лавочки, громко смеялись над происходящим. Позже соседский хулиган выпускал огромную псину породы московская сторожевая гонять нас, детей, по двору. Вот это были настоящие игры на выживание. Бегая между горкой, заборами и другими сооружениями детской площадки, на которые можно было забраться, спасаясь от разъяренной собаки, ты пытался добраться до своего подъезда и юркнуть туда, применяя все чудеса детской эрудиции и физподготовки. Мелкие перебежки рассчитывались как ходы в шахматной партии, учитывая скорость собаки, свою собственную, а также направление ветра и расстояние до каждого объекта высотой не менее полутораметров. Тут я прошла настоящую школу жизни, выработав молниеносную реакцию, глазомер и умение незамедлительно принимать решения. Все это пригодилось мне, когда зимним вечером возвращаясь с мамой из химчистки с огромными пакетами одежды, на нас напала свора бродячих собак. Вот ужас-то! Эти голодные звери окружили нас и стали нападать. Мы прикрывались баулами с одеждой, которые были разодраны в клочья, как, наверное, и мы, если бы на помощь не поспешил проходивший мимо мужчина. Он отогнал собак палкой и свирепым видом, и мы с мамой бросились наутек, забыв поблагодарить спасителя.

Все эти события моего детства запечатлелись надолго в памяти, оставив казалось бы неизгладимый след. Никогда я и подумать бы не могла, что перестану вдруг бояться собак, и уж тем более, что куплю собаку сама. А так и случилось. Мой сын и муж большие любители животных, и при каждом удобном случае таскали в дом всякую живность, а именно, всяких мастей котов и кошек с ближайшей помойке, благо не достатка там в них нет. Приходя домой с работы, я наблюдала новую живность жадно поедающую что-то из миски. Честно говоря, вид у них был прямо таки плачевный: больной и страшный. Боясь за ребенка, который от такого активного общения с помоечными котами, не подхватил бы чего, я решила взять столь всеобъемлющую любовь своих домашних под контроль, и сама занялась этим вопросом. Я понимала, что животное самое главное должно быть здоровым. Так как знакомых кошатников у меня не было, я обратилась к подружке-мопсоводу, у которой как новогодний подарок сыну и был приобретен щенок породы мопс. Увидев столь прелестное существо, я вцепилась в нее и забрала сразу. Это был маленький собачий ребенок, который искал сиську и жалобно попискивал. Как ее можно было не полюбить с первого взгляда?! Сын был у бабушки, и мы с мужем готовили сюрприз. Купили все необходимое для малышки: миски, спальное место, одежду, игрушки. Строгий муж сказал, что спать с нами собака не будет ни за что, а когда я зашла в комнату, увидела прелестное зрелище: муж спал на диване, а на его ладони лежала наша маленькая щень и похрапывала от удовольствия. С этого дня малышка спала с нами. А уж сколько было радости и восторгов у сына, когда он увидел свой «подарок». Так у нас появился еще один ребенок, маленький и очень нуждающийся в маме, папе, семье.

На прогулках, гордо неся ее за пазухой, я пользовалась дикой популярностью у мужчин всех возрастов, которые видя это маленькое создание, умильноприжавшееся ко мне, расплывались в улыбке и подходили знакомиться.. .с ней, с нашей малышкой.

И вот однажды вечером прогуливаясь с мужем и с нашей собачкой, на нее накинулась взрослая овчарка, отпущенная с поводка нерадивой хозяйкой. Муж еле успел подхватить наше сокровище на руки, а я кинулась на овчарку и так зарычала, что та, поджав хвост, спряталась за хозяйку, с которой я и погавкалась. Обернувшись, я увидела мужа, держащего нашу собаку на руках и испуганно смотревшего на меня:

– Ну, ты и волчица! А я думал, ты боишься собак. Я застыла как вкопанная, прокручивая в голове произошедшие события.

– Я тоже так думала.

На самом деле, маме не важно человеческий детеныш или собачий. Когда он в опасности, все мы становимся волчицами, готовыми броситься на его защиту. Все страхи сразу уходят куда-то далеко-далеко, они просто улетучиваются.

С тех пор я больше не боюсь собак! Я же – волчица!

Машино счастье

Проснувшись, Маша сладко потянулась и провела рукой по волосам. Клок каштановых волос остался в ее ладони. Она села на постели, зажав выпавший локон в руке. Глядя на него, она представила жизнь, которая вскоре ожидает ее, и разрыдалась. В комнату вбежала мама. Она обхватила дочь руками, пытаясь успокоить.

Прошло всего четыре месяца, как у Марии диагностировали облысение. Все это время она старательно скрывала страшный диагноз от своих друзей, тщательно изучая количество волос, оставшихся на расческе. Их становилось все больше и больше. Пока изменения были заметны только ей и маме. Но уже из яркой, пышущей здоровьем, веселушки-школьницы, Маша превратилась в спокойную, тихую серую мышку, предпочитающую спокойные игры безбашенным шалостям. Ее самооценка опускалась все ниже и ниже. По ночам Маша плакала в подушку, предвкушая скорую разлуку со своей некогда пышной шевелюрой. Она боялась стать непонятной лысой девочкой, на которую все будут показывать пальцем, пялиться, смеяться и обзывать. Представляя это, она содрогалась всем телом. Пока Маша решила носить разнообразные платки, повязки, банданы, которые бы помогли скрыть ее проблемы хотя бы на время, а потом она обязательно придумает, как быть.

И вот теперь целый клок волос! Целый клок! Это непросто редеющая армия волос, это уже брешь в ее шевелюре. Остров. Целый остров. И скоро таких островов будет становиться все больше и больше, пока они не образуют одну большую…необитаемую планету, на которой ничего не растет. Ничего. Абсолютно.

Маша не могла представить себя лысой. С короткой стрижкой – да, с очень короткой стрижкой – да. Но совсем без единого волоса – нет. Каждый раз, стоя перед зеркалом, она накрывала голову ладонями, пытаясь смириться с отражением. И каждый раз оно пугало ее. Это была уже не она, а какое-то инопланетное лысое существо, смотрящее на нее испуганными глазами.

Маша боялась, что ее друзья заметят ужасную перемену в ее внешности, начнут спрашивать. Боялась заплакать в ответ, или разозлиться. Старалась стать незаметной, ни в чем не участвовать, никуда не ходить. И боялась, боялась, боялась. И не зря. Ее друзья все же заметили что, что-то не так, и, видя, что Маша не идет на контакт, решили расспросить ее маму.

– Алло, теть Марин. Здрасте. Это Люда. Мы с Машей учимся в одном классе.

– Ах, да, Людочка, здравствуй.

– Мне надо, нам надо поговорить с Вами.

– Со мной?!

–Да, именно.

–Что-то случилось?!

– Давайте встретимся где-нибудь.

– Хорошо. Где?

– Кафе «Версаль». Сейчас.

Мать Маши быстро накинула плащ и направилась, как сказала дочери в «магазин». Быстро перебежав дорогу, она свернула за угол и вот она цель. За столиком сидела толпа Машинных одноклассников. Увидев вошедшую Машину маму, они хором поздоровались и принялись перешептываться. Наконец самая смелая из них вышла вперед.

– Марина Сергеевна.

– Здравствуй, Люда. Что случилось? Мама Маши теребила в руках шейный платок.

– Мы. Мы переживаем за Машу. Что у вас происходит? Она очень изменилась. Замкнулась. Перестала ходить с нами в кино, играть в баскетбол. Похудела. Стала какая-то бледная. Разговаривает еле-еле, как будто умирает.

Женщина, так долго державшая тайну дочери в себе, опустилась на стул, и закрыла глаза рукой:

– Девочки. Нельзя же так пугать. У Маши… алопеция.

– Что это? Вирус? Аллергия? Нервы? Девочки наперебой стали сыпать диагнозы.

– Нет. Нет. Это облысение. У Маши серьезные гормональные нарушения. Потребуется длительное лечение.

– И всего-то?! Мы так испугались за нее. Мы думали, она умирает, у нее такой вид.

– Это все на нервной почве. Машенька очень переживает. Думает, что вы ее не примете.

– Вот дура-то!

–Да! Напугала нас.

– Мы-то думали.

– Стала какой-то другой.

– Не то, что раньше.

– Она ж первая везде была: и на танцах, и на катке. Все интересно было. А сейчас?! Как жизнь остановилась. Девчонки еще долго возмущались, переживали, обсуждали, пока Люда не сказала:

–Стоп! У меня есть план!

На следующее утро Машу разбудил звонок в дверь. Она встала с постели, а ее волосы остались лежать на подушке. Посмотрев на них, Маша обреченно пошла открывать дверь. Распахнув ее настежь, она увидела весь свой класс. Улыбка расплылась по ее лицу, и она захохотала.

– Да вы же все лы-сы-е! Лы-сы-е!

– Такие же, как ты! Как ты.

– Тебе идет, Люд. Сразу видно, какие синие у тебя глаза.

–А у тебя Галка оказывается такие красивые уши!

– А у Наташки просто шикарные ноздри.

Девчонки смеялись, обнимались, шутили.

–Наконец-то, мы узнаем нашу Машу. Нашу.

Из комнаты вышла мама Маши.

– А, девочки. Привет. Какие вы все красивые.

– Мама, мама, ты что?! Ты? Тоже?

– А что?– ответила Марина Сергеевна, любуясь на себя в зеркало. Я тоже хочу быть красивой и не отставать от молодежи.

Маша была счастлива. Теперь можно было быть самой собой, не думать, что на тебя будут показывать пальцем и смеяться. Теперь она не одна такая. Теперь их целый лысый батальон. Она крепко сжала мамину руку:

– Мама, я так счастлива!

Наедине со смертью

На свободу с чистой совестью.

Анастасия Андреевна, молча, лежала на подушках, разглядывая осенний пейзаж за окном, когда скрипнула дверь.

– Привет, Насть, – поздоровался вошедший.

– Здорово, – поприветствовала в ответ Анастасия Андреевна.

–Ждешь меня?

– Заждалась уже! Где ты бродишь, костлявая?

В комнату к Анастасии Андреевне вошла Смерть. Она оперлась о стул.

– Фух, устала.

– Я тоже, ответила женщина, вставая с постели. Когда в путь?

– А ты, я смотрю, торопишься?! Даже чаю не предложишь? – съязвила Смерть. В былые годы ты была гостеприимнее.

– В былые годы я много суетилась не по делу и тратила свое время на пустое.

– Ты стала мудрее, – задумалась Смерть. И что же, ты не боишься меня?!

– Тебя? Смерти боятся или дураки, или молодые. Я пожила свое, и знаю, что ты это всего лишь логичное завершение и начало всего.

– Ты что же ни о чем не жалеешь?! Совсем?!– удивилась Смерть.

– Как не жалеть… Жалею…

– О чем же? Расскажи мне. Мне интересно посмотреть на жизнь твоими глазами.

– Ну что же, начала повествование Анастасия. Когда я была молода и глупа, как все люди, я жалела многом: о том, что мама не пустила гулять с понравившимся мне мальчиком, о не купленном платье цвета заката, о плохой отметке в школе. Я расстраивалась из-за каждой мелочи и, поэтому не ценила их. Позже, повзрослев и немного набравшись опыта, я стала жалеть о более, как мне казалось тогда, серьезных вещах.

– Каких же? – заискивающе спросила Смерть.

– О том, что не смогла. Не смогла получить хорошую работу, не смогла удержать мужа, не смогла наладить отношения с мамой, дать детям хорошее образование. Я сожалела об упущенных возможностях, которые не смогла использовать так, как хотелось бы. Я думала. Что сделай я не так, а по-другому. Моя жизнь сложилась бы иначе: лучше, счастливее, удачливее. Это теперь я понимаю, что все уже предначертано и наш пусть заранее сложен тем, кто над нами. Наши дела и поступки там, – Анастасия Андреевна показала глазами наверх, – запрограммированы и все давно решено за нас.

– Ты, правда, так считаешь? – неподдельно удивилась Смерть. А зачем же тогда это все? Жизнь?

– Жизнь дана нам, чтобы мы ею насладились сполна, зная, что от нас ничего не зависит, чтобы мы ни делали и ни предпринимали. Жизнь – это бесконечность «если бы»… Мы просто должны принять ее такой, какая она есть.

– Что ты имеешь в виду?! Объясни, – попросила Смерть.

– Хорошо. Представь. Ты опоздала на работу. Начальник спрашивает тебя «почему?». Ты отвечаешь, что попала в пробку. «Почему?» – не унимается он. Водитель машины, ехавшей впереди, уснул за рулем. А он опять «почему?» Ты: «Ну, мол, жена у него родила в ночь. Роды были раньше срока». А он снова «почему?» Ты уже и не знаешь, что отвечать, потому что просто не знаешь. Но это ты не знаешь, а там наверху все знают: и про тяжелые роды раньше срока и про остальную цепочку «почему?». Тут есть только одно объяснение: «Пути Господни неисповедимы». Все. Отсюда вывод: ты опоздала на работу, по независящим и неизвестным тебе обстоятельствам. Хотя даже любимый цвет и любимый цветок мы выбираем не сами. Это связано с запахом мамы, которая душится только этими духами, как память об отце, или с цветом патриотического флага Родины, потому что твой дед воевал. Одним словом – все это результат той же «бесконечности если бы». Пытаясь ответить на очередное «почему?», мы упираемся в стену неизвестности, которую наш разум не в силах преодолеть. А мы всю жизнь пытаемся найти объяснение поступкам: своим, других людей, пытаемся идти другой дорогой, что-то изменить, вместо того, чтобы просто жить, жить и радоваться всему. Всему, что видим, что слышим, что ощущаем, чувствуем. И принимать все как есть с улыбкой и благодарностью, а не с упреком и недовольством.

Смерть задумалась. Внимательно всматриваясь в Анастасию, она задала последний вопрос:

– А сейчас ты о чем-то жалеешь?

– Да, – печально ответила Настя.

– О чем же?

– О том, что не увижу, как будут расти мои внуки…

Смерть похлопала Анастасию по плечу и, указывая костлявым пальцем вверх, сказала:

– Не жалей ни о чем. Там ты сможешь увидеть все.

В следующую минуту взявшись за руки, они растаяли в бесконечности.

Урод

Неумеха-воспитательница обварила Данилу кипятком. Сколько было слез, истерик, судебных разбирательств, больниц, лекарств, переживаний. Ожоги прошли, оставив на лице мальчика рубцы и шрамы. Данила остался уродом. Его так и называли во дворе пока он не вырос и из маленького мальчонки не превратился в исполинского роста юношу. Друзей у Данилы не было. Его сторонились, общались только по необходимости. Правда и дразнить Данилу теперь боялись, понимали, что сдачи дать сможет. Он привык. Держался особняком. Один. Детей отпугивала его внешность, а взрослые стыдливо опускали глаза, как будто они в чем-то виноваты. Данила носил кепку, глубоко надвинув ее на лицо, везде, даже в школе, благо учителя понимали и не заставляли снимать ее во время уроков. Он знал реакцию людей, но каждый раз надеялся, что когда-нибудь она будет другой.

Мать, утешая Данилу, говорила, что внешность неглавное, что красота уходит, остается суть. Важнее душевная красота, а Данила очень-очень добрый, внимательный, заботливый.

– Это главное. Поверь мне. Как было бы скучно жить, – говорила мама, если бы все вокруг были одинаковые. Представляешь? Выходишь ты во двор, а там все Данилы. Точно такие же, как ты.

– Здорово было бы. Быть таким, как все. Я бы наконец-то перестал прятать лицо под кепкой. Мама вздыхала:

– Человеческая красота проявляется в поступках и делах. Только это важно, поверь мне. Многие забывают это, путая внешнюю красоту с истинной. Когда-нибудь настанет день, люди увидят твою красоту, настоящую, душевную.

И Данила ждал. Ждал, когда настанет этот день.

А пока лучшим его другом был пес Гром, которого Данила отбил от мучивших его соседских мальчишек. Гром искренне любил Данилу за его доброе сердце. Он встречал его со школы, и тогда они вместе шли покорять песчаные просторы близлежащей стройки, или спускались к реке погонять лягушек. Данила любил читать, читал много, с упоением, представляя себя на месте любимых героев и мечтая о дальних странствиях и походах.

Однажды к ним в класс пришла новенькая: худющая, веснушчатая девчонка в здоровенных очках с толстенными стеклами.

– Познакомьтесь, это София, пробормотала учительница, и тихонько подтолкнула девочку вперед.

– Садись.

Соня был очень бойкая, дружелюбная, активно принимала участие в школьной жизни, всем помогала, давала списывать. Но одноклассники невзлюбили ее. Постоянно подтрунивали и обидно обзывали «очкариком» Соня, в отличии, от Данилы, сдачи дать не могла. Она молча сносила обиды, и на следующий день, как ни в чем не бывало, снова пыталась найти друзей.

Как-то гуляя по пустынному пляжу, Данила издали заприметил Соню. Она сидела на берегу и громко рыдала. Подойдя ближе, он услышал, как девочка говорила сквозь рыдания: «Дурацкие очки. И почему я не такая как все». Заслышав шаги, Соня подскочила и побежала прочь.

«Что у нее-то не так?» – думал Данила по дороге домой.

Жизнь шла своим чередом. Только вот над Соней стали издеваться чаще и злее. Одноклассники, видя, что она сносит все их обиды, пытались найти предел ее терпению, придумывая все более изощренные унижения. Соня хотела подружиться, поэтому прощала их в надежде, что они поймут это. Становилось все хуже и хуже.

Возвращаясь со школы, Данила увидел, как несколько ребят из его класса, отобрав у Сони очки, дразнят ее, как собачонку, заставляя бегать на голос. Девочка совсем не видела без очков, поэтому спотыкалась, падала, натыкалась на деревья и бордюры. Коленки были изодраны в кровь, нос разбит. Соня просила вернуть ей очки, а в ответ слышал только обидные ругательства. Жестокость одноклассников не знала предела. Данила бросился ей на помощь так рьяно, что не заметил, как с него слетела кепка.

– А ну пошли вон! – Заорал он. Мальчишки попятились прочь. Никогда они не видели тихого Данилу таким разъяренным.

– Отдай! – Прогремел Данила, взглядом указывая на очки в руке одного из ребят. Тот сунул их ему, и бросился бежать, как и все остальные. Данила подошел к заплаканной Соне.

– Давай я помогу тебе встать. Девочка робко протянула руку. Поднявшись, она пристально посмотрела на Данилу.

– Я никогда не видела тебя без кепки. Ты… Ты такой красивый!

Данила ухмыльнулся и протянул ей очки.

– Надень.

Соня послушно повиновалась.

– Ну, что? Ничего не изменилось?!

Соня смотрела Даниле прямо в глаза:

– Нет, ничего. Ты по-прежнему очень красивый. А еще очень-очень добрый, храбрый и большой, прямо как гора. Они оба рассмеялись.

– Пойдем-ка, я провожу тебя.

С этого дня никто больше не смел обижать маленькую Соню, а Данила наконец-то перестал носить свою кепку.

Повелитель

Бегая по магазинам, Вера, столкнулась с какой-то теткой. У той выпала сумка из рук, яблоки рассыпались по полу. Женщины вместе стали собирать их.

– Ой, простите, меня, пожалуйста, я не хотела,– оправдывалась Вера.

Женщина медленно подняла на нее глаза.

– Верка! Ты?

Вера всмотрелась в лицо напротив.

– ОЙ, Люська! Неужели! Какими судьбами?

Это была закадычная Верина подружка с института. Людмила всегда была первой красавицей, умницей, да, что там говорить, девчонки завидовали ей, от парней у Люськи не было отбоя. Но теперь Вера не узнала бы ее, если бы не звонкий голос и роскошная копна волос, как всегда украшавшая Людмилину голову. Вид у Люськи был изрядно потрепанный: синяки под глазами, явно от недосыпа, тусклая кожа, полное отсутствие косметики. Да и платьице на ней было еще институтское, поношенное.

– Как дела, Люсь? – монотонно спросила Вера.

– Да, все хорошо!

– Пропала куда-то! Мы потеряли тебя. Думали за олигарха, какого выскочила и укатила на Мальдивы, – подзадорила подругу Вера.

– Вер, ну, ты скажешь тоже, – отмахнулась Люська. Здесь я, где мне быть-то еще. Куда я денусь?

– Как живешь? Работаешь? Есть любимый мужчина-то у тебя?

– Конечно. А как же! – Людмила аж засияла вся.

Увидев реакцию подруги, Верка начала выспрашивать.

– Кто он? Как познакомились?

– Вер, да, знаю его с рождения, только вот не думала никогда, что такую силу может надо мной мужчина взять. Аж, самой страшно, только все выполняю, что хочет. Все при все! Повелитель мой, – защебетала Людмила.

– Любишь его?

– Больше жизни, думаю все прощу ему, чтобы не сделал.

– Да ты что! А он? Он какой? Как живете?

Да, как. Как все. Утром он еще спит, а я за бутылкой бегу ему. Просыпается, орет сразу, аж уши закладывает, пока бутылку не дам. Тогда успокаивается не надолго. Ночью спит беспокойно. Щупает, чтоб рядом была, отойти на минутку не могу. Не может без меня. Любит тоже. Но зато когда он в настроении, та-а-ак улыбается, рот до ушей. Все за его улыбку отдам, на край света пойду.

Бедная какая, думала Верка, алкоголика нашла и радуется. Чему непонятно.

– Бьет тебя? – проникновенным шепотом спросила Вера.

– Бывает, но это он так, не специально. Рукой наотмашь махнет и все, не больно совсем.

Веерка рот от изумления открыла, да так и застыла с открытым ртом.

– И ты терпишь?!

– Ну, как, разговариваю. Объясняю, что нельзя так. Больно мне.

– А он?

– Не понимает пока. Но я надеюсь, – оправдывалась Люда.

– Люсь, кем он работает-то у тебя? – допытывалась Верка.

– Да, что ты, Вер? Работает? Скажешь тоже? Куда ему?– Людмила всплеснула руками.

Тут Верка, вдоволь наслушавшись Люськиных речей, взорвалась.

– Господи, Люд, какая ты дура!!! Ты ж в институте самая завидная невеста была. Красавица. Характер – кремень! К тебе ж парни подойти боялись. А сейчас что? Повелевает тобой какая-то гадость? А ты терпишь да еще умиляешься.

– Не смей так о нем, не смей, – в свою очередь взорвалась Люська.

Да ты что, Люсь, я ж тебе счастья желаю. Посмотри в кого ты превратилась: замученная какая-то, платье старое, синяки под глазами.

– Вер, я счастлива. Вот пойдем ко мне, пойдем, сама все увидишь,– Людмила потянула Веру за рукав. Та отдернула руку

– Что я алкашей что ли не видала? – рявкнула она в ответ.

– Пойдем, пойдем, – призывно маня, продолжала Люся.

Подойдя к Люськиному подъезду, она велела подождать. Вера послушно села на скамейку, погрузившись в раздумья. Вот как бывает-то в жизни. Не угадаешь. Жалко-то как Людмилу. Какая была девка, какая девка. Все! Пропала.

– А, вот и мы! – зазвенел Людмилин голос, прервав мысли Веры.

Людмила выкатила на коляске… маленькое чудо в матроске и парусиновых шортиках. Голубоглазый карапуз широко улыбнулся. И, да! За его улыбку можно было отдать все!

– Ах, – Верка так и застыла на месте, как вкопанная.

– Так вот он кто… любимый мужчина, – только и смогла вымолвить она.

– Ну, конечно же.

– Прости меня, я не поняла сразу, – промямлила Вера.

– А, ты что подумала?– теперь не поняла Люда.

– Ну, бутылка утром..бьет…орет, – стала перебирать мысли в голове Люськина однокурсница.

– И, что? И ты сразу подумала, что это…?

– Муж, – неохотно пробормотала Вера. А еще, что ты дура, раз называешь его повелителем, – потупив глаза, сказала она.

Люська залилась своим звонким смехом на весь двор.

– Да, ты что, Вер? Кого женщина может так любить, чтобы простить все на свете! Только сына! А замуж я вышла за Витьку Степанова с параллельного потока, но не сложилось как-то, и мы с сыном переехали к маме. Да, я не жалею, у меня есть мое чудо, мой маленький повелитель. Повелитель моей жизни.

Домой Верка шла опустошенная. В ее жизни не было такого повелителя, ради которого хоть на край света. Ее-то как раз дома ждало пьяное, орущее безработное чудовище, за бутылкой для которого она и ходила в магазин, где встретила Люську.

Конопатая любовь

Ванька вырос. В жену хотел себе только рыжую девчонку, как мама. Ему так нравилось, что вся их семья – рыжие. Он просто балдел от этого. Редкий цвет волос он воспринимал как исключительность, непохожесть на других. Редкость ценность. Найти девочку с натуральным рыжим цветом волос было сложно. Каждый раз, идя из института мимо балетной школы, Ванька заглядывался в окно на занимающихся балетом девчонок. Они как изящные статуэтки выполняли сложные па. Тотенькие, точеные с завязанными в узел волосами они восхищали его граций и красотой. «Вот бы мне такую дюймовочку», – мечтал он.

И его мечта сбылась. Вскоре в этом зазеркалье он увидел огонь – огонь пламени рыжих волос, полыхнувший надеждой на счастье. Ванька прилип к стеклу, изучая будущую пассию – изящная, с глазами косули, она буквально заворожила его. Он терпеливо ждал пока занятия закончатся, прежде чем подойти.

– Привет, – смущенно поздоровался он.

Рыжуля глянула на него из-под лобья:

– Ты чего?

– Ты так здорово .. танцуешь.

– Хм, – ухмыльнулась балерина. – Я победитель конкурса талантов, лауреат…, – Ванька не дослушал, перебил:

– Ты такая красивая. Можно узнать твое имя?

– Адель. Аделина, – красотка сделала реверанс.

Иван робко протянул руку, не понимая сам, что он делает. Он хотел проверить, действительно ли она существует, или быть может эта мечта сейчас растает.

Аделина рассмеялась:

– Ты что поклонник балета?

– Нет. Тебя,– сказав это, Ванька и сам растерялся от собственной откровенности. Но отступать поздно, да и его глаза все давно уже выдали.

Но Адель понравилось то, что он сказал. Она протянула ему руку:

– Пойдем. Проводишь меня.

Микстура забвения

–Тьфу, ты, черт, опять утро!

Она проснулась в своем кресле-качалке у камина шикарного загородного дома. Пепел от сигареты прожег ее старый плед, лучи солнца пробивались сквозь занавески. Она отхлебнула из стоявшего неподалеку бокала:

–Тьфу! Какая дрянь! Какая дрянь налила сюда воду вместо виски!

– Лизка! Где ты, дрянь?!

Сверху по лестнице спускалась девица, рослая, загорелая, она заколола свои рыжие волосы на затылке и буркнула:

– Что тебе опять надо, старая потаскуха!

–Я все слышу! Это ты налила мне эту гадость?!

–Да! Вы же знаете, что виски вам нельзя. Антон Аркадьевич будет не доволен.

– Антон Аркадьевич будет не доволен – передразнила старуха. Да мне плевать, что скажет этот сукин сын, мой сын. Засунул меня в эту дыру и рад радехонек, что я не мешаю ему тратить мои миллионы. Да еще указывает мне, что пить, а что – нет.

– Сейчас же тащи сюда бутылку, надзирательница! – она швырнула хрустальную пепельницу, чуть не попав в Лизу. Осколки разлетелись по гостиной, Лиза вскрикнула и убежала прочь.

Вернувшись с бутылкой виски, Лиза поставила ее перед старухой:

– Как мне надоело с вами бороться. Разбирайтесь сами – крикнула она, уходя на веранду.

– Я все слышу. Можешь так не орать, – пробурчала старуха, открывая бутылку. Отхлебнув разом полстакана, она захрапела.

Через минуту Лиза подошла и, забрав бутылку, поставила на стол стакан с водой. Поднимаясь по лестнице, она пристально посмотрела на фотографию, висевшую на стене, потом на дряхлую женщину, спавшую в своем кресле, потом опять на фото. На старинной фотографии была изображена изящная белокурая девушка, с тонкими чертами лица, пухлыми губами, огромными выразительными глазами, обрамленными невероятно пушистыми ресницами. Она напоминала богиню древнегреческого пантеона: точеные руки были сложены на груди, взгляд устремлен в бесконечность, стройный стан обвит искусной работы поясом. Это было истинная женская красота. И каждый раз, проходя мимо фото, Лиза вздыхала, потому что от этой необыкновенной красоты не осталось ничего, точнее осталось – та женщина, сидевшая в кресле-качалке с бутылкой виски. Это и была та самая красавица с фото.

Утро! Как всегда моросящее и хмурое. Старуха открыла глаза, покосилась на небо, и завопила: Лизкааа!!! – крик застыл в пересохшем горле, и она принялась отчаянно трезвонить в колокольчик, стоявший рядом на столе. Сверху послышались шаги. Елизавета спускалась с уже налитым бокалом виски.

– Нате Вам! Захлебнитесь! Выругалась она.

Старуха вцепилась в бокал и жадно осушила его. Покачав головой, Лиза удалилась, а старуха снова погрузилась в сон, казалось, все умерло в доме в столь ранний час, кроме воспоминаний, которые тревожа старуху, шуршали где-то в ее голове.

Вечером Лизавета тихонько подошла к старухе с бокалом виски в руке. Закутанное в плед тело, почуяв запах, зашевелилось.

– Дай!

– Нет. Ответила Лиза, пристально глядя на старуху.

– Чего ты хочешь? Денег?

–Нет!

– Нет? Да, ладно. Что еще от меня можно хотеть? Ну, говори уже.

– Вы такая красивая на фото.

–О, да. Это было так давно.

– Я хотела спросить… ммм. Почему Вас называют потаскухой?

– Потому что я часто меняла мужей, деточка. А теперь дай.

– Почему?

– Почему что? – старуха начинала нервничать.

– Часто меняли. Спокойно продолжила Лиза.

–Ха-ха. Лиза, что за приступ любопытства. Дай мне выпить и проваливай, у тебя работа стоит – пыталась обхитрить домработницу старуха.

–Нет. Я хочу знать.

– А я не хочу вспоминать!

–В доме никого нет, и если вы хотите вот это, – Лиза показала на стакан с виски, Вам придется рассказать мне.

– Я поняла, поняла. Ни один из моих мужей не смог смириться с тем, что я успешнее, удачливее, умнее. Их это начинало бесить: кто спивался от бессилия, кто избивал меня по этой же причине, кто пытался найти забвение в объятиях других женщин. Но ни один, понимаешь, ни один не попробовал хоть что-то сделать, чтобы стать не зависимым от меня и моих денег, или просто любить меня и наслаждаться жизнью. Даже мой сын, видишь, сторониться меня. На моем фоне он жалкий альфонс, живущий за мой счет. Я ему, как кость в горле. Не помогло даже то, что я переписала на него почти все свое состояние. Он тоже не может смириться с тем, что этого всего добилась я, а не он. Вот так-то, деточка.

– А я думала, что Вы, Вы…

– Потаскуха?

– Да. Вы были такая красивая.

–И что?! Ты сразу решила, что я дура и падшая женщина, которая живет за счет мужчин?! Да, знаешь, сколько у меня образований?! Восемь. Я работала и училась, училась и работала. Всего я добилась сама. Сама! Только счастья мне это не принесло. Лишь зависть, злобу, отчаяние.

Лиза потупила взгляд и протянула выпивку.