Читать книгу Игры бессмертных (сборник) - Елена Усачева, Ирина Молчанова - Страница 1

– Иванов, Петров, Сидоров, на выход! – бодро скомандовала Нелли Олеговна и весело блеснула в сторону класса стеклами очков.

Ни Ивановых, ни Петровых, ни Сидоровых у них не было. Только Ивановский, и он единственный, кто болезненно откликался на эту речовку, общее значение которой – все собираются и куда-то идут.

– Ну, что опять? – понеслось над партами. – Зачем? Куда? Урок только начался.

– Замолчали, оставили вещи на местах, – не замечая возмущений, перечислила учительница, – и отправились на второй этаж к медицинскому кабинету. Кровь сдавать.

– Вперед! Вперед! – жизнерадостно затрубил Васильев. – Сдаем кровь на нужды отечества!

– Я уколов не боюсь, если надо – уколюсь! – поддакнул Пращицкий, вскакивая. – Можно я в первых рядах пролью кровь! – он шутовски вытянул вперед руку.

– Прекратили разговоры! – утомленно отмахнулась от подопечных физичка. – Ряд у стены, встал и вышел. Пращицкий! Куда побежал? Ты какой ряд?

– Хочу! Хочу быть первым! – развлекался невысокий шумный Пращицкий.

– А нам, вампирам, кровь сдавать нельзя! – насмешливо протянул красавчик класса Игорь Лавренев. – Мы от вида крови теряем волю, ум и честь.

– Ты ее и так потерял, – зло прошептала Ира Синявина с ряда около окна.

Сидящая от него через проход Алиса Ганина склонила голову, завесив лицо длинными черными волосами. Лавренев тут же заметил это движение.

– А больным вообще кровь сдавать нельзя! Освободите Ганину, – заголосил он. – Она всю свою кровь в больнице оставила.

– Игорь, сядь! – рявкнула учительница, взяв в руки журнал и собираясь ударить им по столу. Решительно и громко. Поэтому все притихли, наблюдая, как ряд у стены выбирается со своих мест.

– Что вы сегодня буяните, словно карапузы? – рассердилась Нелли Олеговна. – Быстро сдали, быстро вернулись, быстро продолжили урок!

– А Ганина кровь сдавать не хочет, – мерзким голосом проблеял Лавренев. – Боится. Можно я с ней пойду! Вместе будем бояться.

– Уже не смешно, – покачала головой учительница.

В ответ Игорь хмыкнул, вольготно разваливаясь на стуле – пока все не вернутся, в классе, считай, объявлено свободное время. Он пристально глянул на Алису. Та сидела, меланхолично водя карандашом в тетради. После больницы она была бледна. Запястье на левой руке забинтовано чуть ли не по локоть.

Месяц назад она вскрыла себе вены. Сделала все грамотно – родоков отправила в кино на длинный трехчасовой фильм, налила ванну теплой воды, оставила классическую записку: «В моей смерти прошу никого не винить» – и чирканула по запястью. Нашли, отвезли, откачали.

Услышав эту историю, Игорь только недовольно скривил губы. За несколько дней до того, как Ганина решила совершить свой судьбоносный заплыв, у них состоялся разговор. Все чин чином – любовь была, любовь ушла. Он не виноват, что Алиска оказалась такой занудной. Ходила по пятам, требовала отчета о каждой проведенной без нее секунде.

Ну да, поначалу все было неплохо. Хотя первого сентября он и предположить не мог, что у них закрутится роман. Кажется, был октябрь. Они играли в волейбол. С Ганиной Игорь оказался в разных командах. В какой-то момент при перемещении по полю оба встали под сеткой. Алиска робко улыбнулась, всего на мгновение повернувшись к Игорю лицом. А потом, пытаясь дотянуться до мяча, они налетели друг на друга, и Лавренев машинально поддержал падающую соперницу. Алиска тут же заполыхала, залилась густейшим румянцем, глаза ее сделались стеклянными.

Игра потекла дальше своим чередом. Команда Игоря стремительно выигрывала, так что второй раз встать рядом с Ганиной под сетку у него не получилось. Она сама подошла к нему сразу после игры. Все побежали в раздевалку, Лавреневу тоже хотелось поскорее стянуть с себя неудобную нейлоновую форму, но его задержали.

– Игорь! – робко позвала Алиса.

Он уже шагнул из зала, оказавшись в широком проеме между двумя дверями. Обернулся. Ганина, не ожидавшая, что он так резко откликнется, налетела на него. И он снова подхватил одноклассницу, чтобы избежать столкновения, спиной проваливаясь в междверный промежуток.

– Спасибо, – все так же неуверенно пробормотала она, но инерция падения уже прижала ее к Игорю. Он почувствовал мягкость ее груди, чуть горьковатый запах пота. Все это вдруг что-то отключило в его голове, и он словно забыл, что перед ним Алиска Ганина, которую он знает одиннадцать лет. Нет, это уже была не она, другая, которую хотелось обнять и, наговорив ворох глупостей, целовать до одурения.

Ладонь сама скользнула ей на талию. Он прижал ее к себе и неловко, сам поражаясь своей наглости, поцеловал в подбородок – промахнулся, оттого что она вдруг подняла голову. Огромные темные глазищи прожгли насквозь, и он зажмурился, поймал ее губы и долго не мог оторваться, будто все тело свело судорогой. А потом, словно опомнившись, шагнул вперед, заставляя Алису пятиться, выбрался из зала и, не оглядываясь, пошел вниз, в подвал, откуда звучали голоса одноклассников.

Теперь он все время встречал удивленный взгляд ее невероятно огромных глаз. В Алиске было что-то восточное – черные волосы, узкое лицо, нос с горбинкой, темные глаза. Ее взгляды сжигали. Так и хотелось прижать ее к себе и высосать все колотящиеся в ней чувства.

Алиска была гордой, но Игорь как-то ухитрился мгновенно сломать все ее заслоны. Он уже пару раз затаскивал ее к себе домой, где сразу же сдергивал легкую кофточку, чтобы коснуться колдовской мягкости ее грудей. Она была живой и податливой в его руках, и в какой-то момент он переставал быть Игорем Лавреневым, умным и рассудительным мальчиком, каким все его считали. Было бы время пугаться или удивляться, он бы сделал и то, и другое. Но Игорь искренне наслаждался этими моментами сумасшествия, когда он уже был не он, когда прорывалось изнутри что-то животное. И виной всему была она – Алиса. Где-то в ее теле сидела собранная пружина, и казалось, достаточно добраться до потайного рычага, чтобы два разумных человека исчезли…

Ряд у стены стал возвращаться, демонстративно потряхивая исколотыми пальцами. Кораблев, сделав из куртки перевязь, притворно хромал.

– Тоже мне, бойцы, – покачала головой Нелли Олеговна, стекла ее очков переливались цветами недовольства. – У них пять грамм крови взяли, они уже разохались. Что будете делать в армии, вояки!

– Будем сдавать по десять грамм, – философски изрек Пращицкий. – Ну а теперь нам можно на баррикады?

– Иди уже отсюда! – Физичка ткнула ручкой в сторону двери.

Лавренев сидел, чувствуя, как в душе нарастает раздражение.

По идее, он мог переспать с Алиской. Но какое-то внутреннее чутье подсказывало – не надо. Они оба были неопытны, и взаимная неловкость могла все испортить. И как только он понял, что Алиска не станет его первой женщиной, он стал стремительно охладевать к ней. А она, словно почувствовав неминуемый разрыв, наоборот, стала внимательней к нему, навязчивей. Они еще пару месяцев походили вместе, сидели на последних рядах в кинотеатрах, забредали в самые глухие уголки парка. Но все это уже было не то.

И тогда случился тот разговор. Алиса болела, и Лавренев принес ей домашнее задание. В свете последних событий само собой подразумевалось, что из всего класса сделать это должен именно он.

Густо населенная вещами квартира Ганиной была пуста. И эта странная гулкость всегда наполненной людьми жилплощади сразу заставила Игоря напрячься. По одному взгляду на бывшую любовь он понял, что сейчас произойдет. Она была в коротком домашнем халате и рдела перед теми словами, что должна была произнести. Она хотела, чтобы все случилось сейчас, пока нет родителей. Таким образом решила к себе привязать, глупая!

– Игорь, что-то произошло? – тихо спросила она.

– Произошло, – буркнул он, глядя на чуть расходящийся вырез халатика в области груди. Алиса и правда подготовилась. Кроме халата, на ней не было ничего.

Это еще больше разозлило Лавренева. Он понимал, что хочет увидеть ее полностью обнаженной, но сама эта зависимость заставила его выпрямиться.

– Короче, давай разбегаться, – быстро заговорил он, выкладывая тетрадки на стол. – Скоро год кончится, там экзамены. – Он не смотрел на нее, а когда мельком поднял глаза, испугался. Она стала одного цвета со своими волосами.

– Разлюбил? – Голос, как будто лист фольги разворачивают.

– Ну, чего ты? – тянул Игорь, чувствуя себя глупо – зачем вообще начал говорить? Потянул бы еще немного, а там лето, можно было бы просто исчезнуть, без разговоров. – Полюбил – разлюбил. Все равно в одном классе учимся. Не на век расстаемся.

Она как будто сразу все поняла, мгновенно перескочив утомительную процедуру слез, уговоров, тяжелых вздохов и переглядок.

Он так и не дождался от нее слов. Буркнул только:

– Ну ладно, чего там? Все равно ничего бы не получилось. – И выскользнул из квартиры, на лестничной клетке поняв, что болеть Ганина будет еще несколько дней, а значит, спокойная неделя ему гарантирована. Надо лишь не подходить к телефону. Так он и сделал, вырубив все возможные для себя средства связи, включая аську и скайп.

А через три дня класс грохнул неожиданным известием – Алиса пыталась покончить с собой. Лежит в больнице, с ней работает психолог.

– Не переводи чернила! – Проходя мимо Алисиной парты, Игорь толкнул тетрадку Ганиной. Ее рука дернулась, выведя некрасивый зигзаг. И тут же вспыхнуло! Дурак! Она-то тут при чем? Быстро оглянулся. На лице все та же занавеска из волос. Даже слова ему не сказала, как появилась. В сердцах поддел свесившуюся тетрадку Пращицкого. Она брякнулась на затоптанный линолеум.

Очередь в медкабинет быстро двигалась. Медсестра оказалась неинтересной барышней в очках. Буркнула, не отрываясь от пробирок:

– Садитесь.

И, быстро совершив свою комариную работу, добавила:

– Идите.

Укол был неболезненный, и Игорь тут же о нем забыл. Мимо по коридору прошла Алиса. Головы не повернула. Хочет вызвать в нем чувство вины, чтобы у фразы «никого не виню» появился адрес. Не дождется!

– Давайте, давайте! Лейте кровь на алтарь науки, – прикрикнул Лавренев.

– Вы там сильно не торопитесь, я все выпил! – хохотнул следом Пращицкий.

На них зашикали из-за дверей. Пока одиннадцатый класс резвился, на втором этаже малыши проходил азы школьных премудростей.

Нелли Олеговна не успела вывести на доске название урока, как в класс ворвалась завуч. Именно ворвалась – дверь от толчка шарахнулась о стену.

– Одиннадцатый класс! Вы вообще соображаете, что творите? – грозно начала она с порога, монументальной стокилограммовой массой нависая над учениками.

– Война? Уже? – пискнул Пращицкий, очень натурально изображая испуганного.

– Я тебе сейчас устрою войну! – погрозила в его сторону солидным кулаком завуч. – Быстро признавайтесь, кто это сделал?

Все с готовностью заозирались.

– Я! – медленно поднялся Васильев, пряча лукавую улыбку. Класс облегченно выдохнул. – Но там и было всего ничего, – демонстративно пожал он плечами.

– Чего ничего? – грозно склонилась в его сторону завуч.

– Компота, – простодушно отозвался Васильев, и его конопатое лицо заискрилось. – Всего какой-нибудь литр. Я залпом выпил.

Сообразившие шутку первыми захихикали, так что завучу пришлось перекрикивать голоса.

– Какой компот, Васильев! Я спрашиваю, кто разгромил медкабинет?

– Враги, – не раздумывая, брякнул Пращицкий и уже под нарастающий хохот добавил: – Враги рода человеческого.

– Вам все шутить! – ревела завуч. – А там все пробирки перебиты. Ни одного грамма взятого биоматериала! Кто был у врача последним?

– Медсестра оставалась, вы у нее спросите. – Непрошибаемого Пращицкого даже гнев завуча не гнул к парте. – Может, она оборотень в халате?

– Когда найдем – спросим, – грозно заверила завуч. – Еще раз спрашиваю, кто был в кабинете последним?

Все дружно посмотрели на ряд у окна. Игорь невольно нашел глазами Алису. Она все так же сидела, склонив голову, спрятав за волосами лицо, и что-то чертила в тетради. Девчонки стали гадать, кто же из них был последний. Вышло, что все дружно вошли и дружно вышли, не оставив последнего.

– Кому-то наша кровушка не по нраву пришлась, – голосом ворона-вещуна прокаркал Васильев.

– Да мы все сдали кровь! – Оправдываясь, Пращицкий показал средний палец на левой руке. Вряд ли он вложил в этот жест какой-то другой смысл, кроме желания показать маленький синюшный след от укола. Но движение получилось слишком двусмысленным. Класс за его спиной грохнул. Нелли Олеговна в панике замахала на него рукой.

– Так… – Завуч наградила Пращицкого таким тяжелым взглядом, под которым и броня танка прогнулась бы, но тот лишний раз взмахнул белесыми ресницами и растянул в улыбке потрескавшиеся от весеннего авитаминоза губы. – Дружно встали и пошли в поликлинику сдавать кровь. А я пока вызываю милицию. И если виновный найдется среди вас… – Она еще раз оглядела вытянутые от удивления лица. – Считайте, что заработали свой волчий билет на экзамен.

Ошарашенный, притихший класс стал медленно собираться.

– А чего там было пить-то, – расстроенно жал плечами Пращицкий. – С каждого по пять грамм, тридцать человек. Всего полторашник какой-то. На один глоток…

– Митя, сейчас договоришься, – одернула его Нелли Олеговна, и стекла очков ее теперь уже грустно блеснули. – Иванов, Петров, Сидоров… – Она не договорила.

Игорь сдернул свою сумку со спинки стула, и голова его снова невольно повернулась к Алисе. На тетрадном листке четко и очень красиво крупными буквами было выведено: «В моей смерти…»

Ярость хлопком взорвалась в голове. Если она такая дура, он в этом не виноват. Никто же не знал, что она малахольная. Ей слово, а она сразу в русалки записываться.

– Делать больше нечего? – быстро зашептал он, склоняясь над одноклассницей. Одну руку как бы невзначай положил на ее стул, а другую опустил на тетрадь. Ладонью на страницу. – Опять на тот свет захотела?

– На тот? – Алиса перевела на него свой чистый, ясный, словно промытый перекисью водорода взгляд.

– Несчастную из себя строишь? – шипел Игорь ей в лицо.

Ганина вдруг улыбнулась. Это было неправильно. Она должна убиваться, должна умолять. Но ни в коем случае не должно быть этой улыбки.

– Дура! – выдохнул Лавренев, сминая тетрадный лист. Страница легко оторвалась. И он пошел по проходу, засовывая бумажный комок в карман.

– Узнаю, чьи шутки… – зло бурчал он потом, ожидая вместе со всеми в очереди, – заставлю кровь до конца жизни сдавать.

Девчонки испуганно перешептывались. Васильев в задумчивости гладил живот.

– Неужели я ошибся? – бурчал он себе под нос. – Точно помню, компот был. И по вкусу… Надо же так обознаться.

– У тебя компот, что ли, из клюквы был? – равнодушно тянул Пращицкий. Шутить ему уже надоело.

– Почему из клюквы? – Васильев достойно держал на своем лице удивление. – Из яблок, с черносливом.

– Цвет-то должен был быть красным, если спутал с кровью, – хихикнул Митя, разваливаясь на лавке.

– Действительно, и цвет другой был… – тянул свое на одной ноте Васильев, заставляя сидящих рядом парней сгибаться от смеха в три погибели. – С чего я взял, что кровь?

Игорь затылком чувствовал, что Ганина стоит рядом. Не смотрит. Просто стоит. Отдельно от всех. Вцепившись своим маленьким кулачком в лямку сумки. Голова наклонена, волосы занавешивают лицо.

Черт! Первый день из больницы, а уже сил никаких рядом с ней стоять. И он пошел к толпе девчонок, демонстративно приобнял Катю Сахарову, стал болтать полную ерунду, рассказывать бородатые анекдоты, но девчонки, польщенные вниманием красавца, не прогоняли, хихикая.

Медсестра им теперь досталась обстоятельная, полная пожилая женщина с мягкими руками. Она добродушно пыхтела, принимая в свою ладонь тонкие юношеские пальцы, осторожно колола, с сомнением глядела на выступавшие красные бисеринки, не спеша набирала полую трубочку, волшебным образом заставляя кровавые пунктиры подниматься вверх.

На улицу вывалили все вместе, решили сходить за мороженым, раз выдалась такая вольница. Игорь специально терся среди девчонок, с сочувствием дул на посиневший палец Иры Синявиной – у нее всегда были холодные руки, кровь из пальца почти не шла, и добродушная толстуха вдоволь намяла ее, прежде чем добилась хоть какого-то результата.

– Болит, – жаловалась Ира, и Лавренев с удовольствием склонялся к тонкой ледяной руке, пытаясь изобразить из себя мартеновскую печь. Про Алису он вспомнил, только когда шли обратно. Она шагала в стороне от остальных, четко ставя ногу по краю тротуара, словно акробат на проволоке.

В классе их уже ждал запыленный милиционер, плотный дядька с усами и с черной папкой в руках. Он время от времени почесывал свой невысокий лоб, постоянно приподнимал фуражку, словно решал какую-то непосильную для себя задачу.

– Ну, что у нас тут? – озабоченно поинтересовался он, словно весь урок класс провел не около метро с рядом киосков, торгующих мороженым, а выполнял секретное задание по выслеживанию шпионов. – Кто последний, не помните? – не столько спросил, сколько подтвердил он. – Потом все вернулись в класс. Никто в коридор не отпрашивался?

Его тон был настолько неправдоподобно неделовым, словно милиционер не происшествие распутывал, а рецепт борща уточнял. Даже Пращицкий отказался от комментариев.

Милиционер вяло заполнял протокол. Затренькал мобильный. Нелли Олеговна подняла голову, грозно глянула на подопечных.

– Кто это решил расстаться с телефоном? – Голос ее шел по нарастающей, как эхо обвала в горах.

– Извините, – буркнул милиционер и, тяжело сопя, полез в карман. – Да-да. Слушаю. Где? Через полчаса буду. Да. В школе. Ну, сейчас схожу, выясню. – Страж порядка с каким-то удивлением глянул на гаснущий экран трубки. – Что-то сегодня частят… – проворчал он. – Ну ладно. Если что-то узнаете… – Он протянул бумагу учительнице. – Подпишите, пожалуйста. – И неожиданно с отеческой мягкостью добавил: – Хорошие ребята у вас.

Но стоило за ним закрыться двери, класс взорвался. «Хорошие ребята» отыгрались за пятнадцать минут тишины вовсю. Нелли Олеговна молча смотрела в окно. Можно было даже не пробовать начать новую тему.

К концу дня Лавренева отпустило. Он забыл про Алиску. Насыщенный событиями день стер из памяти все ненужное. И вдруг посреди коридора его настиг голос: «Ты должен извиниться!»

Игорь крутанулся, не понимая, кто ему это мог сказать.

Перемена гомонила, переливалась, разбиваясь о стенки коридора радужными волнами лиц, причесок, кофт, свитеров и курток. Ничей голос особенно не выделялся. Так, стоял общий гул.

Ну вот, теперь ему мерещится всякое начало! Он пробежал по этажу, с грохотом скатился по лестнице. Третий этаж. Звенит звонок. Биология. Направо, темный закуток, дверь.

Он успел заметить. Две темные фигуры. Одна держит другую за опущенную руку. Вторая стоит, безвольно опустив голову. И уже сорвались, и уже стоят около двери. Черные волосы Ганиной отливают плавленым металлом.

– Подойдешь близко ко мне, прибью, – прошептал Игорь в склоненную макушку и, оттолкнув обеих девчонок (второй оказалась Ира Синявина; что они здесь делали вдвоем? Колдовали?), первым шагнул в класс.

Дальше время потекло стремительно. Съездил в бассейн на тренировку, потом курсы – он будет адвокатом, даже тени сомнения не допускает. И только палец, два раза за сегодня уколотый, болел. Может, за бортик в бассейне задел? Или хлорированная вода в бассейне ранку разъела? Долго рассматривал розовую подушечку с ровными линиями морщинок. Две синие точки. Вроде ничего. Но болит. Пытался мять – упирался в кость. Чему там болеть?

– Мать, кто звонил? – крикнул он, переступив порог квартиры. Бросил сумку. Настроение испортилось. Хотя бы эта Алиска еще месяц в больнице пролежала. Все бы забылось.

– Игорек, – выплыла из своей комнаты мать, – я винегрет сделала, проходи на кухню.

– В комнате поем, – буркнул Лавренев, поддевая правой ногой тапочек. Он перевернулся и никак не желал вставать нормально. В результате был заброшен под вешалку.

Есть не хотелось. Игорь поковырял бугорок салата, выкатил на край тарелки горошину. По телевизору показывали ерунду.

Он прошел в комнату. Каким-то эхом в голове отдалось – уроки, написать реферат для курсов, глянуть, что там по истории. Но голова уже наливалась тяжестью лени. Все равно ничего не получится. Только промается лишние пару часов. Как был – в джинсах и рубашке – завалился на диван, не стал его разбирать. Думал, подремлет, потом сядет за уроки.

Из холодного липкого сна его выдернули уже слышанные им днем слова: «Ты должен извиниться!»

Открыл глаза, долгую секунду с непониманием смотрел в темный потолок. Шторы не закрыты, по комнате гуляет желтый отсвет уличных фонарей.

Душно, что ли?

Он выпрямил затекшие ноги, потянулся. Стояло какое-то глухое, беззвучное время ночи, то ли два, то ли три. Он постучал пальцами левой руки по столу, медленно приходя в себя. Напомнила о себе боль в пальце.

Он разобрал диван, покидал на него одеяло, простыню. Какой-то шорох заставил похолодеть затылок. Оглянулся.

«В моей смерти…» – вспомнилась некстати записка.

– Вот черт! – пробормотал в голос, чтобы прогнать странное наваждение. Пошел в ванную. Думал было поваляться в горячей воде, но было лень мыть ванну, ждать, когда она наполнится. Он провел рукой по белому фаянсовому покатому боку ванной, встал перед раковиной. Умоется, почистит зубы – и спать. В крайнем случае, можно пару раз пропустить школу, чтобы Ганина не маячила перед глазами. Невелика потеря. Все равно нужные предметы он учит по курсу института.

Поднял глаза к зеркалу. В первую секунду не увидел ничего необычного. Алиска любила вставать у него за спиной, заглядывая через плечо. И сейчас она стояла там, улыбалась странно-застывшей улыбкой, глаза остановившиеся.

«Откуда?» Обернулся. От неожиданности чуть не упал на мокром полу. Капли брызнули на зеркало, и в них отразился красный кафель стен.

Никого, конечно, не было.

– Спать, спать, спать, – под нос пробормотал Игорь, понимая, что накручивает себя. Не такой он ожидал встречи. Обвинений, упреков – да. Тогда бы на его сторону встали все парни, можно было бы еще поиздеваться. А тут – тишина. Словно и не было ничего.

Босыми ногами прошлепал на кухню, выпил воды, вернулся в комнату, забрался в кровать. Опять не к месту в голову полезли мысли, что с Алиской они на этой кровати не раз лежали. И простыня была эта самая. Коричневая. Обнаженная Алиска на ней особенно эффектно смотрелась.

– Ты должен извиниться! – четко прозвучал голос, и Игорь вскочил.

За шторой кто-то был. Он осторожно поднял руку.

Алиса была в той же одежде, что и в школе – черные джинсы, черная кофта, волосы закрывают лицо. Сидит на узеньком подоконнике со стороны улицы. Там и удержаться-то не за что!

– Как ты туда? – Игорь ахнул, делая машинальный шаг вперед. И встретился с ледяным взглядом мертвых глаз.

Отшатнулся, задевая ногой стул, неудачно упал на край застеленного дивана.

Ганина не отводила глаз. Все так же смотрела остановившимся взглядом змеи. Рот чуть приоткрыт, словно зубы не помещаются под губами. Желтый свет фонарей гладил ее ровную бледную кожу.

– Ты ведь живая! – вскрикнул Игорь. – Я видел!

– Знаешь, как у Сент-Экзюпери? – шелестел ее голос, но он не был уверен, что губы шевелились. – Ты в ответе за тех…

«…кого приручил!» – машинально закончил он эту уже в зубах навязшую фразу.

– Знаешь… – чуть склонила она голову, словно разглядывала сидящего на диване парня. – А теперь извинись. Я не могла жить без тебя. Ты меня приручил.

– Да пошла ты! – выпалил Игорь, чувствуя ярость бессилия. Он был уверен, что спит, что перед ним разворачивается кошмар – недаром Ганина колдовала в закутке с Синявиной. Это какие-нибудь очередные девичьи шуточки. Духов вызывали, ненормальные.

– Значит, ты готов на жертвы!

Алиса легко спрыгнула с подоконника в комнату.

Как она там держалась? Подоконник узкий, покатый.

Так и не смог понять. – Она шагнула налево. Там гостиная. А еще дальше – комната матери!

Не помня себя, Игорь сорвался с места.

– Стой! – зашипел, замерев на пороге спальни. Только бы мать не проснулась! Ее же кондратий хватит.

Побежал обратно. Алиса снова сидела на подоконнике. Смотрела внимательно, словно первый раз видела.

– Как ты… – надо было молчать, но не удержался, – туда залезла?

Ее верхняя губа дернулась, и внутри у Игоря что-то оборвалось.

Алиса поднялась, качнувшись на неверном уступе.

– Пустишь? – Ее сильно повело в сторону. – А то упаду!

Лавренев бросился к окну, дернул створку. Но перед ним уже никого не было. Только по спине опять пробежали мурашки холода.

– Сначала было больно, а теперь ничего. – Она стояла у кровати, смотрела, склонив голову.

– Что ты с собой сделала? – Игорю было страшно, и этот страх парализовал, выключив способность бежать, сопротивляться.

– Ты сделал. – Голос был без эмоций. Ни обвинения, ни упрека. Просто слова. – Я хотела умереть. Но чтобы и тебе было больно. И так стало. Раньше, – она скользнула ближе, обдав его неприятным холодом и тяжеловатым запахом с примесью чего-то похожего на гарь от свечи, – когда молодые люди бросали девушек и те с горя бросались в речки, то становились русалками. Или ведьмами.

Она улыбнулась. При этом лицо ее странно вытянулось, обнажая выдающуюся вперед сильную челюсть с белоснежными зубами.

– Я думала, что буду приходить к тебе во снах, являться в минуты задумчивости. Все бы так и было. – Она пошла вокруг него, ведя пальцем по плечу, спине, другому плечу, груди и снова плечу. Два круга, а перед глазами уже все плыло. – В больнице не откачали. Слишком много прошло времени. А потом кто-то дал выпить крови. Помню только руку. И мир стал другим.

– Так, значит, сегодня… – Ноги не удержали, и он упал на диван.

– Я искала твою кровь. У нее обворожительный вкус. В поликлинике было то же самое. Я ее отличила сразу. А потом подумала: зачем убивать? – Она склонилась, волосы черным покрывалом свесились перед ним. – Когда можно всегда этим пользоваться.

Средний палец на левой руке стрельнул старой болью, и она потянула его руку к себе, подушечки коснулись ледяные губы. Тут же захотелось взвыть, потому что палец заломило от уходящей из него крови.

Алиса облизала губы.

– Ты же не жалеешь о том, что сделал? – вкрадчиво спросила она. При этом взгляд ее уже не был таким мертвым.

«Да мне с ней вообще не надо было связываться! – глухо колыхнулось раздражение. – О чем тут жалеть?»

– Вот и я не жалею, – улыбнулась Алиса. – До завтра. В школе увидимся.

Она скользнула к окну, и только сейчас Игорь понял, в какую ловушку угодил: если бы он не прервал их отношения, то и тянул на себе вздыхающую Алису до лета. А теперь… Надолго?

– Раз уж ты не захотел просить прощения, – пропела напоследок Ганина, посылая своему кавалеру воздушный поцелуй, – значит, ты в ответе за тех… И теперь уже навсегда!

Отблеск фонарей осветил девушку со спины, сделав вдруг ее одежды призрачно-прозрачными. Он увидел ее обнаженное тело, и ему захотелось вновь коснуться шелковой мягкости груди. Но вампирша засмеялась, исчезая в больном желтом свете фонарей.

В голове у Игоря болезненно запульсировала венка.

«Нав-се-гда!» – пропел мелодичный голос.

Он посмотрел на свой палец. Две синие точки ясно выделялись на побелевшей обескровленной подушечке.