Читать книгу Парадокс Ромео - Елена Усачева - Страница 1

Папа обещал Всеволоду: «Закончишь класс – возьму тебя с собой в экспедицию. Весной. Надеюсь, с оценками у тебя все будет хорошо. Камбоджа и Вьетнам. Исследование естественных мест обитания животных. Сбор информации о сохранившейся первозданной флоре и фауне. Праздник поворота рек. Песни гиббонов».

Говорил он это, сидя у себя в кабинете. В огромном полутемном кабинете, где на столе горела старомодная лампа под стеклянным зеленым абажуром. Солидно тикали напольные часы. Их усики были опущены вниз: двадцать минут восьмого. Часы осуждали все, что говорилось. Они любили тишину. Из звуков принимали щелканье клавиш ноутбука. И еле слышный звонок сотового телефона. Ничего более. А тут вдруг разговоры.

– При одном условии, – категорично произнес папа. – Хорошая учеба. И никаких проблем в школе.

– Папа, – тяжело вздохнул Всеволод. – Как будто ты меня не знаешь.

– Очень хорошо знаю, поэтому и говорю!

Отец смотрел мимо Всеволода. Смотрел в себя. И говорил не с ним. Сам с собой. Всеволод даже не был уверен, что отец знает: школа начинается осенью. И в каком сын классе, он тоже не помнит. Высокий, крепкий, с седой густой шевелюрой, с холодным, словно застывшим лицом. Он редко улыбался, смеялся и того реже. С чего вдруг ему пришла в голову идея взять Всеволода с собой? Наверняка мать настояла. Она считает, что отец уделяет сыну мало внимания. Разве от этого предложения его стало больше?

– Папа! Это исключено! Какие у меня могут быть проблемы?

Всеволод пытался говорить спокойно. Но само слово «Камбоджа», от которого веяло чем-то далеким, жарким и влажным, заставляло волноваться. Индокитай. Гиббоны… Река Меконг.

В кухне звякнули тарелки.

– Стасик! Оставь ребенка в покое! – крикнула мама. – У него никогда не было проблем.

– Вот видишь, – картинно повел рукой Всеволод. – Лучше давай сыграем партию перед тем, как я уйду.

– Перед тем как уйти, пообедай. Мать жалуется, ты худой, плохо ешь.

Отец повернулся к компьютеру. Для него разговор был закончен. Но осталось что-то незавершенное. Не хватало финального аккорда. Чувствуя эту неправильность, Всеволод прошел к журнальному столику, где на стеклянной подставке стояли готовые к бою шахматы.

– Папа! Я не худой, а стройный. И мы все-таки сыграем партию. Я успею пообедать.

– Стасик! Не спорь! – снова донеслось из кухни.

Папа заскрипел креслом.

– Нравится обыгрывать отца? – посмотрел он на Всеволода поверх очков.

– Что поделать, если я одарен?

– А ты мать больше слушай. Она тебе напоет. – Папа, кряхтя, отошел от стола. – Расставляй.

В этот раз у отца опять не получилось выиграть. И он бы, наверное, расстроился – профессор, а мальчишка его каждый раз обставляет. Но что поделать, если Всеволод и правда был очень талантливым мальчиком. Видимо, место в экспедиции ему все-таки придется выхлопотать. Стажера. Или разнорабочего. Нет, на разнорабочего Всеволод не согласится. Значит, поедет стажером. Будет вести дневник наблюдений. С его-то дотошностью…

Через несколько дней стало понятно, что разговор о неприятностях состоялся не зря. Всеволод вошел в квартиру, хлопнув дверью.

– У тебя неприятности? – крикнул из кабинета отец.

– Нет у меня никаких неприятностей, – резко ответил Всеволод, застывая перед зеркалом в прихожей.

Высок. Худ. Длинные светлые волосы прикрывает армейская зеленая кепи с высоким мягким околышем. Темные глаза. Тонкие длинные нервные пальцы. Сейчас они барабанили по тумбочке, заставляя брошенные на нее ключи подпрыгивать.

– С чего бы им у меня быть? – прошептал он, зажмуриваясь.

– Ты уверен, что все хорошо? – переспросил отец. Сегодня он проявлял удивительную въедливость, как будто был готов к тому, что его предсказания сбудутся.

Всеволод глянул в сторону кухни. На пороге застыла мать. Невысокая полнеющая женщина. Она прижимала к груди полотенце, лицо – испуганно.

– Да все у меня нормально! – крикнул Всеволод, проходя в свою комнату. Здесь его встретил распахнутый зев синтезатора. Он нервно включил его, не сразу попав по клавише, нажал басовитое «до» и отправился к отцу.

– Папа, у меня неприятности, – сообщил он, появляясь в кабинете.

«Тик-так, тик-так!» – сказали часы, заставляя снять кепи.

– Это я уже понял, – отец медленно отложил лист бумаги. – Рассказывай.

– Не знаю, почему им это не понравилось. Я разыграл самую удачную партию. Она принесла бы наименьшие потери!

– Ты оправдываешься, еще ничего не сказав, – сухо заметил отец.

Всеволод оскорбленно вскинул подбородок.

– Обыкновенный гамбит! Отдать малое, чтобы выиграть большее.

– Весь во внимании!

– Я предупреждал, что делать этого не надо. Что по всем подсчетам…

– Ты не о том сейчас.

Всеволод окинул взглядом кабинет. Глазу не за что было зацепиться. Все знакомо. Все на своих местах. И все как будто серое, однотонное.

– Пропала одна очень ценная вещь. Пропала случайно. Ее можно найти. Но на это нужно время. А хватились ее сейчас.

– Какая вещь?

– Ценная. Из кабинета.

– А поподробней?

– Телескоп. Из кабинета физики.

– Ты принимал участие в краже?

– Его не украли! Его взяли на время. А потом он пропал. Стали искать. И Лелик…

– Белов?

Всеволод коротко кивнул, представив бледное узкое лицо, длинные, по плечи, волосы, очки, блеклые глаза, растерянную улыбку.

– В этом деле замешаны несколько человек, – вновь заговорил Всеволод. – У Лелика сдали нервы. Он решил, что если расскажет все сам, то его не так сильно накажут. К тому же выяснилось, он страдает патологическим чувством правды. Я опередил его. Теперь завуч знает, что взял телескоп Белов.

– Зачем ты это сделал?

– Чтобы ему не поверили, когда он придет рассказывать, как было на самом деле, начнет перечислять остальных и назовет всю цепочку. Чтобы у меня было время все исправить. И чтобы он не считал себя лучшим.

– Но он твой друг.

– Это было единственное верное решение. Лелик не захотел ждать.

– Какой ужас, – схватилась за голову мать – никто не заметил, когда она вошла в кабинет и застыла в дверях. – Лодя, что ты наделал?

– Мама! Я не знал, что ты подслушиваешь, – холодно произнес Всеволод.

– Все, что ты говоришь, ужасно. – Делая вид, что ничего больше слышать не хочет, мать побрела через гостиную.

– Я минимизировал потери!

– Настоящий друг сам бы… – подала голос из коридора мать.

– Какое может быть сравнение между мной и Леликом? – Всеволод повернулся к пустому дверному проему. Мать тут же появилась в нем.

– Самое обыкновенное!

Всеволод скривился:

– Мама, ты же понимаешь, что я не попадаю под стандарты!

– О боже! У меня болит голова! – заломила руки мама, снова уходя в коридор.

– Я спешу на занятия! – отрезал Всеволод.

– Мне нужно лекарство, – крикнула мать.

– В аптеку я зайду после музыкальной школы! – Всеволод посмотрел на отца. – Ты понимаешь, что я был прав?

Отец тяжело смотрел на сына. Бесстрастное лицо, холодные глаза, легкая улыбка… И ему становилось не по себе.

– Но это ведь еще не все? – тихо произнес отец. – Что ты хотел у меня спросить?

– Да, конечно!

Всеволод рубанул ладонью воздух и прошел по комнате. Здесь стояло много знакомых вещей. Еще было довольно светло, чтобы рассмотреть. Книжные шкафы темного дерева с тяжелыми застекленными дверцами. Низкие диваны черной кожи, журнальный столик со стеклянной столешницей. Большой кабинетный стол, старинный, с зеленым сукном. Предметы на нем стояли как будто в правильном шахматном порядке. Все в этой комнате было правильно.

– Да! Я хотел спросить, – повторил Всеволод. – Этот случай ведь не будет считаться происшествием?

– А ты сам это происшествием не считаешь?

– Нет, конечно! Это недоразумение. И оно скоро разрешится.

– Думаю, это она и есть.

– Кто?

– Проблема. Теперь я не смогу тебя взять в экспедицию.

Всеволод быстрее зашагал по комнате. Тронул тяжелое пресс-папье на журнальном столике.

– Но ведь все сделано правильно.

– Давай закончим этот разговор.

Всеволод постоял, глядя на фарфорового лося с тяжелыми лопастыми рогами.

– Знаешь, папа, о чем я подумал? – Он все смотрел и смотрел на лося. За столько лет статуэтка словно приросла к своему месту. Она была символом его, знаком постоянства. Вместе с часами. – У Горького прочитал. Раньше говорили: «Это мое дело». И делали его. В самом слове «дело» заключается решение. А сейчас говорят: «Это моя проблема». А что делать с проблемой? С ней живут. То, что произошло, это не проблема. Это дело. Его всего лишь надо решить.

– Был уговор, – напомнил отец.

Всеволод расстался взглядом с лосем. Странно, что его не поддержали.

– Лодя! – не уходила из коридора мать. – Ведь ты обманул. И Лелик – твой друг.

– Не надо, мама!

Он прошел мимо матери в свою комнату. Ему надо было подготовиться к музыкальной школе. И в первую очередь собраться с мыслями.

Всеволод был поздним ребенком в семействе профессора Бортко. Поздним, а потому страстно любимым, как довольно пожилым папой, так и еще молодой мамой. Родился он болезненным, и с самого начала его стали возить по пансионатам и санаториям под бдительным присмотром мамы. До школы он воспитывался дома. Мама, в прошлом блестящий аккомпаниатор, все бросила, чтобы заниматься сыном. Однажды она заметила, что мальчик с любопытством поглядывает на пианино, тянется, чтобы достать до клавиш. К Лоде была приглашена учительница. Первую любовно сшитую дома тетрадь музыкальных сочинений сына маме удалось показать музыкальной знаменитости Сергею Банееву. Тот похвалил юное дарование и благословил на дальнейшую учебу. Еще не научившись складывать и читать, Лодя был определен в музыкальную школу. Там же со своим педагогом он стал играть в шахматы, и очень скоро выяснилось, что к этой игре у него тоже талант. Одним словом, к восьмому классу, то есть к пятнадцати годам, Лодя был весьма захваленным мальчиком, нежно любимым всеми учителями за четкость и точность. А с одноклассниками…

Повезло – у них собрался хороший класс. Так бывает. С самого начала к ним не попали явные сорвиголовы и горлодеры, не выросли из этих ушастых мальчиков и курносых девочек циники и подлецы. Может, потому что первой учительницей у них была молодая практикантка, а может, еще почему. Но в классе они жили дружно.

Мама положила много сил на то, чтобы к Лоде в гимназии относились достойно, все-таки он выигрывал почти все олимпиады и шахматные турниры. Еще были концерты. Сольные концерты, которые обязательно проходили перед всеми праздниками. Все шло своим чередом, и вдруг этот случай…

Всеволод постучал пальцами по столу. Очень все неудачно складывается. Он уже видел себя на берегу реки Меконг. И даже сказал об этом Лелику. Выходит, что поторопился.

Телескоп нужен был для наблюдения за звездой Шедар из альфа Кассиопеи. Она появлялась в десять вечера, к одиннадцати достаточно высоко поднималась над горизонтом, чтобы можно было начать наблюдение. И фотографировать. Если поставить фотоаппарат на сильную выдержку, сделать несколько кадров, а потом наложить их друг на друга, то получался приличный снимок. Покупать для этого телескоп казалось бессмысленным. Его можно было взять на время. Где? Конечно, в гимназии, в кабинете физики. Он там давно пылился. Просить? Уйдет много времени. Брать без спроса?

Всеволод всего лишь обмолвился о своем желании наблюдать вечером звезды, остальное случилось само собой.

Телескоп взяла Нина, вручила Свете, та принесла Лелику, чтобы он передал Всеволоду.

Зазвонил телефон. Всеволод подхватил нотную папку.

– Лодя! – позвала мама. – Это тебя!

– Я ушел.

Гулкая лестничная площадка старого сталинского дома. Наверху разгулявшийся сквозняк хлопает не закрепленной форточкой.

Поздняя осень несла с собой хмарь и холод. Всеволод натянул перчатки – стоило беречь руки. Музыкальную школу он закончил в шестом классе и теперь второй год брал дополнительные занятия по фортепиано у Кадима Алиевича. Музыка не прощает перерывов. Тем более если он хочет поступить в училище.

Облака на небе застыли размазанными кляксами. Хлопнуло на верхних этажах окно. Эхо пробежалось по П-образному двору, стукнулось лбом о ржавые качели. Тонкий звук, у всех людей вызывающий только раздражение, заинтересовал Всеволода. Он потянул его к себе, прислушался и вдруг почувствовал, как из него начинает плестись мелодия. Через секунду Всеволоду было уже все равно, кто и что про него говорит.

– Расскажи, пожалуйста, что все это значит?

В прихожей напротив двери стояла большая белая коробка, некрасиво перетянутая светло-бежевым скотчем. На подзеркальнике под ключами два конверта.

– Что это?

Отец говорил негромко, но в его голосе было слишком много всего, чтобы просто так пройти мимо и скрыться в комнате.

– Вероятно, что-то ценное, – произнес Всеволод, глядя в сторону. В дверном проеме кухни тут же появилась мама, и вновь пришлось посмотреть на отца.

– Вероятно? – Брови отца от удивления поползли на лоб. – Это в математике – вероятно. А здесь все точно. Приходил твой друг Белов, принес телескоп. Новый! Потом прибегали девочки, принесли деньги, чтобы ты купил телескоп. Уже другой. Еще один, видимо. Я могу сказать, что у тебя очень хорошие друзья. Чего нельзя сказать о тебе. Куда ты дел телескоп из гимназии?

Всеволод смотрел на коробку, пытаясь представить, когда Лелик все успел. Кажется, сегодня у него занятия в клубе. Значит, не пошел. Где, интересно, взял деньги на покупку и когда сходил в магазин? Это же тысяч десять-пятнадцать. С его-то вечными финансовыми проблемами!

– Всеволод! – кипятился папа. – Я жду ответа.

– Телескоп у меня отобрали, – холодно ответил Всеволод.

– О боже! – всплеснула руками мама. – Лодя! Тебя били?

– Как у такого здорового лба могли что-то отобрать? – вскричал папа.

Отвечать не хотелось. Слишком все было нелепо.

– Женщина из соседнего подъезда. Она решила, что я подсматриваю в чужие окна.

– Лодя! Какой ужас! – не забывала вставлять реплики мама.

– Мама! Ни за кем я не подсматривал!

– А почему ты не смог это объяснить? – спросил папа.

Всеволод молчал. У взрослых свои представления о прекрасном, и спорить с ними не имеет смысла.

– Где сейчас телескоп из школы? – Папа понял, что ответа на предыдущий вопрос не дождется.

– В полиции, вероятно, – пожал плечами Всеволод.

Ему не терпелось пройти в комнату. Звук хлопнувшего окна, застрявшего в качелях, волновал его. Он пытался проиграть его на занятиях, но пока ему что-то мешало до конца расслышать придуманное.

– Боже мой! Полиция! – волновалась мама.

– Соседка говорила, что отнесет туда. Чтобы вы забрали. Может, и не отнесла. Я никак не могу с ней встретиться. – Всеволод посмотрел на отца. – Кажется, она уехала.

– Так!.. – решительно пошла по коридору мама.

– Не мешай! – остановил ее отец. – Что ты намерен делать?

– Надо дождаться, когда она вернется, – Всеволод снял перчатки и бросил их поверх конвертов – для него это все уже было неважно, – и отнести телескоп обратно в гимназию.

– А в школе его уже ищут?

– Да, и если бы не Лелик, на наш класс даже не подумали бы!

Скорее в комнату! Почему этот разговор ни о чем такой долгий?

– Что же, разбирайся тогда с тем, что тебе принесли, – вздохнул отец. – Я так понимаю, Белов купил за тебя телескоп, а девочки принесли деньги еще на два телескопа. Видимо, друзья не знают, куда ты дел школьный телескоп. Наверное, они считают, что ты его просто потерял.

– У нас была договоренность. И Лелик ее нарушил.

Всеволод смотрел на дверь своей комнаты. С чего вдруг весь этот шум?

– Может, сходить в полицию и объясниться? – суетилась мать.

– Он все сделает сам, – отрезал отец.

– Лодя, – взмолилась мама. – Ну, как же так?

– Мама! Ничего не произошло.

Наконец-то он попал в свою комнату и закрыл дверь. Но мелодия ушла от него. Он смотрел на белые клавиши электронного пианино и чувствовал, что ничего не сможет сыграть. Звук умер. Он остался в виде зрительной картинки: двор, окно, качели. Но самого звука, похожего на тщательно ограненный хрусталик, не было.

Всеволод поймал себя на том, что думает о телескопе. Он сам мог взять у отца деньги и купить его. Не такая уж это и запредельная сумма. Телескоп можно было вообще не брать. Звезду еще можно было бы наблюдать неделю. Вот только погода… Надо было торопиться, и решение пришло неожиданно. И если бы не странная соседка, налетевшая на него, начавшая кричать… Но телескоп вернется. Торопиться некуда. Ничего особенного не произошло.

Утром стало понятно: произошло. И даже много что произошло. Как будто само белое здание гимназии все узнало и теперь демонстративно отворачивалось от него – входную дверь слегка перекосило, и она не сразу открылась.

Первым, кого он встретил в раздевалке, был Лелик.

– Зачем ты принес мне телескоп? – подступил к нему Всеволод. – Мог бы сразу нести его в гимназию.

Лелик тонок и высок. У него такие же, как у Всеволода, длинные светлые волосы. Позолоченная оправа очков делает его лицо строгим.

– Кто брал, тот пускай и возвращает. – От волнения у Лелика бегают глаза. Он старательно смотрит мимо, но все равно мажет растерянным взглядом по лицу приятеля.

– Если исходить из твоей логики, то ты должен был отдать телескоп Сергею, он Свете, и уже Нина принесла бы его в кабинет. Нина! Все подумают на нее. А так как она одна не ходит, только вместе со Светой, то на них обеих.

Лелик резко приблизился, так что Всеволоду пришлось сдержаться, чтобы не отойти.

– Ты трус! Еще и сволочь! И не приплетай сюда Свету с Ниной! И вообще – катись в свою Камбоджу! Гиббон!

Он оттолкнул Всеволода и пошел прочь.

– Лелик!

Белов уходил.

– Алексей!

– Мне не о чем с тобой больше говорить, кхмер!

– Ой, что будет?

Нина подошла незаметно, потянулась, чтобы взять Всеволода за локоть. Но он резко опустил руку в карман.

– Держите свои деньги! – протянул он конверты. – Я сам решу этот вопрос! Не надо лезть не в свое дело!

Нина попятилась, глядя на высокого одноклассника снизу вверх. В глаза. Лоб прикрывают кудряшки челки. А у него… у него волосы прямые. Как у черных фигур. Это у белых – волнистые.

– Телескоп не у тебя? – пытала Нина.

– Это не важно!

Он сунул конверты в Нинин кулачок.

– Спасибо, что приходили. Но помощь никому не нужна.

– А Лелик? За что ты его? И при чем здесь Камбоджа?

Ах, как Нине хотелось пробиться сквозь эти холодные глаза, достучаться до этого рационального мозга, разворошить его палкой, чтобы найти обыкновенную человеческую эмоцию. Но Всеволод смотрел мимо, и что у него там внутри было, что пряталось за этим упрямым лбом – так и оставалось непонятным.

– У нас, кажется, сейчас литература.

Он поправил на плече сумку, убрал кепи и вышел из раздевалки.

– Только не наделай глупостей! – налетела на него Света и помчалась дальше по коридору.

Странно, но это событие его взволновало. Приходилось сильно задирать подбородок, подбадривая самого себя, иначе все эти разговоры начинали сбивать его с толку. А у него высшая цель. У него есть музыка, есть шахматы. Остальное – суета, жизненный мусор. И эта история с телескопом… Все очень некстати.

Класс возмущенно гудел. Уже ни для кого не было секрета в том, что произошло, а поэтому обсуждение шло в полный голос.

– Ты неправ, – шипела Света. – Пойди и извинись.

– Твой гамбит не работает, – усмехнулся Мишка, щелчком закрывая учебник и тут же большим пальцем другой руки возвращая обложку обратно.

– Работает, когда к нему не примешивают эмоции, – Всеволод простучал по парте первые такты марша.

Лелик хмыкнул, но голову не повернул.

Всеволод положил руки перед собой. Да, с Камбоджей он поторопился. Зря сказал.

Длинные тонкие пальцы невольно шевелились. Он слушал музыку класса, и ему хотелось все это немедленно переложить на ноты. А еще он пытался расставить класс по шахматной доске. Лелик будет прямолинейной турой. Нина со Светой – легкомысленными конями. Мишка станет резвым офицером. Остальные сойдут за пешек, бессмысленные, разменные фигуры. Себя он видел гроссмейстером, поэтому на доску не выдвигал. Первой пойдет вперед королевская пешка, чтобы открыть дорогу ферзю. Решительный и категоричный – это, конечно, отец. Королем, как это ни странно, станет мать. Ее полнота и малоподвижность очень соответствуют этой неповоротливой фигуре, от которой все зависит.

– Бортко! – вывел Всеволода из задумчивости голос учителя литературы. – Кажется, ты сейчас не с Пушкиным.

– Нет, – легко согласился Всеволод.

– Почему? Чем он тебе не угодил?

– Пушкин любил играть в карты, а я предпочитаю шахматы.

Ответ противника, и вторым ходом надо выводить коня.

– Сева, не заиграйся! Вспомни, что стало с Германом.

– Он положился на случай. Чистая игра – это точный расчет.

Класс наконец-то притих, прислушиваясь.

– Никакой расчет не может быть точным, – негромко возразил учитель. – Потому что человек не знает все наверняка. Неизменно есть что-то, что ему незнакомо. Ты помнишь историю Ромео и Джульетты?

Дальше выводим пешку, чтобы защитить коня и освободить место для слона.

– Вы хотите сказать, что Ромео поторопился?

– Нет, Ромео все правильно рассчитал – без Джульетты он бы не мог жить. С одним упущением. Даже если ты видишь тело в склепе, не факт, что человек мертв. А Джульетта не была мертва. Он этого не мог знать, поэтому умер. Если бы знал, не умер бы.

Всеволод отвел взгляд, мысленно представляя шахматную доску. Теперь хорошо бы разыграть партию слона, но он куда-то делся. Само поле стало вести себя странно. Его как будто встряхнули, и теперь не разобрать, где какие фигуры.

– Я учту это.

Всеволод сел, откинувшись на спинку стула. Класс смотрел напряженно, ждал. Но ему нечего было сказать. Во всей этой истории он не видел и капли своей вины. Почему ему должно быть кого-то жалко?

– Что ты собираешься делать? – насела на него на перемене неугомонная Нина.

В очках, с хвостиками, она была похожа на трудолюбивую пчелку. А еще румянец, словно она только что долго и с удовольствием занималась спортом. Этот румянец волновал. Было в нем что-то неправильное. Какой может быть румянец после многочасового неподвижного сидения за партой? А он был! И это придыхание, словно после долгого бега. Или перед долгим бегом. Сплошное нарушение законов физики.

– Играть в шахматы с историком. – Всеволод с трудом оторвал взгляд от лица Нины и стал не спеша складывать тетрадь, учебник, дневник. Разложил ручки в пенале, выровнял их по размеру.

– Я про Лелика и телескоп.

– Телескоп вернется на место без чужих истерик. – Щелкнул замок портфеля.

– Роман Сергеевич сказал, что за такое выгоняют из школы.

– Возможно, но это не самое страшное, что бывает в жизни. – Он одернул на себе пиджак и пошел к двери.

– Если ты не скажешь, то скажу я!

– И кто после этого будет предателем? – Всеволод обернулся в дверях. – Я сказал, чтобы спасти всех. А ты хочешь сказать, потому что тебе обидно. Разные мотивации.

– Ну, нельзя же так! – Ниночка готова была расплакаться. Сжала кулачки, сдерживаясь, и даже на цыпочки приподнялась.

– Нина, тебе не кажется, что эмоции глупы?

– Как ты можешь!

Всеволод перевесил сумку на другое плечо, поправил лямку. Зачем он стоит? С кем говорит? О чем?

– Если разбирать эту ситуацию, – со вздохом произнес он, – то взяла телескоп ты.

– Но я же для тебя! – Нина широко раскрыла рот, словно ей не хватало воздуха.

– Плохая была идея, – скривился Всеволод.

– Но я же хотела…

– Это понятно. Ты собираешься говорить правду, тогда говори ее до конца, называй все имена. И свое в первую очередь. – Надо было идти. И Нину надо было как-то успокоить, чтобы она не суетилась. – Пострадает гораздо больше человек, чем ты можешь представить. Мы об этом говорили. И все согласились. А Белов струсил. Но защищаете вы почему-то его, хотя я всего лишь поправил ситуацию.

Как легко людей поймать в моральный капкан. Все знают, что такое «хорошо» и что такое «плохо», даже пытаются мерять события линейкой со шкалой «хорошо-плохо». Но тут же начинаются несоответствия, натянутости и проколы. Типа того, что Том Сойер хороший парень, хоть и врет, ворует, издевается над взрослыми, прогуливает школу. Это даже несколько скучно.

День накатывал приливной волной. Математика, физика – все отлично. Литератор попросил зайти поговорить. Физкультура с прыжками через коня – ладно, забудем. Надо беречь руки, он так и сказал физруку. Лелик ходит, кривит губы в усмешке. Считает себя напрасно обиженным. А потому победителем. Ну, ничего, побеждает тот, кто побеждает. А Всеволод победит. Немного времени, и он докажет свою правоту. И тогда они поймут, что он поступил правильно. И Ромео не умрет. А ведь действительно, его надо было всего-навсего предупредить, но письмо отца Лоренцо опоздало. Опоздало… И Ромео поторопился…

– Сева, ты сегодня рассеян.

Они только начали игру. Всеволод всегда ходил очень быстро, почти не обдумывая ходы: за свою жизнь отыграл столько партий, что, глядя на противника, мог сказать, какую манеру игры тот выберет. Партнер только заносил руку над фигурой, а Всеволод уже был готов сделать следующий за этим ход.

– Меня расстраивает, что в жизни все подчинено не логике, а эмоциям, – негромко произнес Всеволод, поигрывая снятой с доски пешкой.

– Ты удивляешь меня! Как можно жить без эмоций?

Историк молод и азартен, с маленькими усиками. Тяжелые волосы с рыжинкой подстрижены ровным кружком.

Фигуры расходятся по полю, падают на парту поверженные. Бой идет по всем правилам.

– Эмоции создают историю.

– Историю создает расчет. То, что нужно человеку на данный момент. – Всеволод попытался вернуть ритм и тут же стал делать ошибки. – Александр Македонский понимал, как можно прославить свое имя и страну. Наполеон собирался остаться в истории. Гитлер ратовал за возвышение арийской нации и уничтожение евреев с цыганами. Где же тут эмоция?

Его тура слетела с поля.

– И все они были невысокими людьми с большими комплексами, – осторожно закончил историк, выдвигая вперед ферзя. – Ты еще забыл Нерона, любившего свою сестру. А также Ивана Грозного, всю жизнь мстившего за смерть матери. Без эмоций никуда.

– Ни Нерона, ни Грозного не волновало, что о них думают. – Всеволод теперь смотрел только на доску, но было поздно. Игра шла не в его пользу. – Грозный приглашал к себе в Александровскую слободу купцов, сажал за обеденный стол, а потом натравливал на них разъяренных медведей.

– Шах. – Историк с улыбкой глянул в горящие глаза Всеволода. Все это было так знакомо и так наивно. – В следующем году вы будете проходить «Преступление и наказание». Раскольников построил теорию, обыкновенную, все объясняющую теорию, а когда решил применить ее на практике, не справился с эмоциями и попал на каторгу.

Это была ловушка. В памяти зазвучал танец игрушек из балета Чайковского «Щелкунчик». Последнее время его постоянно пытаются поймать на мелких несоответствиях.

– Но есть ведь что-то, что выше эмоций, – он попытался увести короля, хоть это и было безнадежно.

– К сожалению, нет, – передвинул свою фигуру историк. – Эмоция самый сильный двигатель в мире. Шах. И, извини, мат. Впрочем, есть еще правила. Если им следовать, вероятность проигрыша будет минимальной. Типа того, что не надо курить на территории школы – не будет проблем. Недавно выгнали парня из одиннадцатого. А все почему? Правило! Не нарушай. А если нарушаешь, то сначала изучи предмет. Ты же сегодня рассеян. Вероятно, кто-то тебя расстроил. Это эмоция.

Всеволод прищурился.

– Это всего лишь игра, – тихо произнес он. – В следующий раз я буду внимательней. Только и всего.

– Пускай будет стечение обстоятельств, – усмехнулся историк. – Ни Нерона, ни Грозного не осуждали, потому что они были выше всех, кто их окружал. Тебя осуждают равные, твои одноклассники.

– Мне нет равных, – поднялся Всеволод. – Все это отлично знают!

Историк широко улыбался в усы. Всеволод почувствовал себя оскорбленным. Он уже набрал воздуха, чтобы ответить, но историк опередил его:

– Для своего возраста – да. Но тебе всего пятнадцать, и вокруг слишком много тех, кто может тебя оценить.

– Значит, надо стать выше всех, – произнес Всеволод, вскидывая подбородок.

– Попробуй. Но помни про правила. Их нарушать не стоит.

Фигуры с грохотом посыпались в нутро деревянной коробки.

– Иначе желающих доказать твою неправоту будет очень много. Ты к этому готов?

– Если все будет правильно рассчитано, то никаких доказательств не понадобится.

– Интересное утверждение. Не оригинальное, но интересное. Хотя если говорить про правила, то ты их сейчас нарушаешь. Неправильно нарушаешь.

– И как же я должен был поступить?

– Переводить стрелки на друга – это неправильно, это нарушение.

Всеволод открыл рот, чтобы возразить, историк не дал ему сказать.

– Не торопись! Предавать плохо, но если очень нужно, оправданно, то сделать это можно. Но опять же делать это надо по правилам. И правило простое: надо было всего лишь скрыть, что Белова выдал ты. Вот и все. – Историк развел руками. – Правило, – посмотрел он на правую руку. – Нарушение правил, – посмотрел он на левую. – Все просто. Нарушать тоже надо по канону.

Всеволод потянул к себе коробку. Не закрепленная нижняя часть распахнулась, выпуская на волю фигуры. Падая, они звонко сталкивались. Без всяких правил.

Всю дорогу домой Всеволод думал, что историк неправ. Потому что никакого правила он не нарушил. Наоборот, он поступил правильно. Сделал все, чтобы другие правила не нарушили. Но все это было чересчур сложно.

В небе собирались тучи, обещая дождь. Ноябрь, а снег все еще слишком робок, чтобы лечь надолго. Все время тает, оставляя под ногами противную жижу. А с неба льется дождь. Звезд не будет.

Всеволод подставил руку в перчатке под дождинки. Они сразу запорошили черную кожу, побежали по морщинкам ленивыми ручейками. Он сложил ладонь ковшиком, заставляя воду сбежать в получившуюся воронку. Все ведь можно сделать так, как хочется. Надо только подождать…

Мама держалась. Она поджимала губы, поглядывала в окно на дождь и молчала. Собирается спрашивать и наставлять, но пока молчит. На обед сделала винегрет и котлеты. Всеволод смотрел на бордовую смесь в своей тарелке. Нагромождение кубиков картошки, моркови и огурца было неправильным – все это рождало странное ощущение неудовольствия от беспорядка.

– Ешь лучше, – заметила мать. – Тебе сегодня еще заниматься.

– Я никуда не пойду!

Смотреть в окно и слушать радио «Эхо Москвы» – нет, не сегодня. Всеволод с тарелкой отправился в гостиную. Телевизор – вот что его сейчас спасет.

– У тебя разве нет дополнительных по физике? – шла за ним по пятам мать.

– У меня больше нет дополнительных!

На экран выплыла сцена из сериала.

«Я прошу тебя, пожалуйста! Нам надо с тобой поговорить!» – кричала героиня уходящему в дождь герою.

– Как это нет? Как это? – кудахтала мама.

«О чем? О чем мы можем с тобой говорить? Ты сама сказала, что не любишь меня! Какие еще могут быть разговоры?» – надрывался брошенный юноша, залитый слезами и дождем.

– Мама! Не видишь? Я ем! – Всеволод утопил вилку в салате.

«Не уходи! Я не хочу, чтобы ты расстраивался. Ну, подожди!»

Он подавился винегретом и фыркнул.

– Ну что, что? – устало бросила перед ним салфетку мама. – Уже и есть разучился.

«Хватит этих разговоров! Поговори с кем-нибудь другим!» – крикнул герой, но уходить не торопился. Стоял спиной к зрителям и чего-то ждал. Дождь картинно барабанил по его куртке.

«Ты все не так понял!» – Теперь и героиня выбежала под дождь. Волосы ее подозрительно быстро намокли. Белая блузка облепила тело. Создалось впечатление, что на актрису забыли надеть нижнее белье.

Всеволод сильнее закашлялся, давясь винегретом. Выступили слезы. Приступ удушья заставил пропустить пару реплик. Когда он восстановил дыхание и проморгался, герои уже стояли обнявшись. Она прижималась к нему как-то совсем не по-братски.

«Ты пойми, – лицом на весь экран вещала героиня, – вокруг так запутано, так непонятно. Если бы ты согласился подождать…»

– Идиот! – не выдержал Всеволод. – Беги оттуда.

Мать вздрогнула.

– Ты это кому?

«Я… Я… – заикался главный герой. – Я буду ждать тебя всегда. Ты только скажи, что все может измениться».

Всеволод хмыкнул, обреченно качая головой.

«Я… Я… – теперь уже заикалась героиня. – Я не знаю. Дай мне время».

– Какое время? – ткнул вилкой в экран Всеволод. – Она вон дура редкостная! Бросай ее скорее.

– Ты чего это, с телевизором разговариваешь? – испуганно прошептала мама.

– А что они ерунду показывают! – возмущенно бросил вилку Всеволод. – Она не знает, а треплет. Где логика?

– Лоденька, но ведь это жизнь… – пролепетала мама.

– Что? – стал медленно подниматься Всеволод.

– Жизнь.