Читать книгу И вечно их манит пыль дорог - Елизавета Голякова - Страница 1

Елизавета Голякова | elizavetagolyakova@gmail.com | +7(915)0188050

И будет их вечно манить пыль дорог

Часть 1. Подвигов время грядет

1. Воин и менестрель

В истертом временем, но ещё вполне способным выстоять не одну ночную гулянку придорожном трактире менестреля чуть было не спустили с крыльца. Он, совсем молодой и невысокий, с длинной светлой косой за плечами, прижимал свою гитару к груди и изо всех сил старался отвечать на ругань, которой его обложили, культурно и в рамках приличий.

– Тоже мне, ценители! Это великое искусство, а вы!..

Музыкант, несмотря ни на что, не выглядел беспомощным и испуганным, скорее, ему было обидно за саму идею – да за собственный гонорар.

Пальцы с обкусанными ногтями сложились в неприличный жест, который тут же был продемонстрирован обидчикам.

– И песни твои такие же! – гаркнули из трактира.

Менестрель только снисходительно фыркнул, мол, где уж вам, дремучим, понять!.. Вдруг что-то словно деликатно, но твердо заслонило ему солнце.

– А мне вот песня понравилась, – спокойно проговорил чей-то голос совсем над его головой, и кто-то мягко спрыгнул на землю.

Менестрель вскинул глаза: на дороге рядом с ним только что спешился всадник с впечатляюще красивой лошади. И всадник этот, несмотря на серьезный тон, едва ли не смеялся.

Новенькое седло, дорогая, но неброская и лишь слегка запыленная одежда, драгоценный камень в рукояти притороченного сбоку меча… (Менестрель мигом прочитал все, что могла сообщить внешность путника – и был уверен, что обидевший его народ тоже). Да и лицо его было музыканту смутно знакомо. Кто же это, где же он его видел?..

– Аскольд! Аскольд Витт! Это не в твоем замке была та хорошенькая блондиночка, такая веселая, смешливая?!

Тот усмехнулся.

– Путаешь меня с соседями. Только поостерегись называть ее блондиночкой – ей хочется быть беловолосой лесной феей, – лорд окинул быстрым взглядом гитару и нехитрые пожитки странствующего менестреля и вдруг щелкнул пальцами, выдернув из памяти нужное имя, – Осверин, да? Теперь-то я тебя вспомнил. Что, трактирная публика не так благосклонна к тебе, как та, из замков?

– С необразованным сбродом всегда было та-а-а-ак сложно, – подчеркнуто театрально вздохнул музыкант, – недостаток чувства прекрасного, я полагаю, виноват во всем. Им лишь бы похабень какую слушать днями напролет, честное слово!

– А что ты спел? – Аскольд вопросительно вскинул бровь.

– О!.. Балладу о королеве цветов и торжестве доброты и сердечности. Возможно, и правда слегка перегнул…

– Ну, кто знает, вдруг о твоей королеве цветов и частушки какие есть, а?

Повисла короткая пауза, парни переглянулись – и вдруг хором расхохотались. А пялящиеся на них завсегдатаи заведения почли за лучшее уткнуться в свои кружки и не выпендриваться: ну, мало ли, а? Отсмеявшись, Осверин вполголоса сказал что-то старому знакомому, кивнув на своих обидчиков, и тот фыркнул, а на открытом лице его проскользнула тень хищной ухмылки.

Так, за беседой, славно сдобренной смехом, менестрель, воин и шагающая за ними лошадь ушли дальше по дороге, канув в ее пропыленные, ветром и солнцем пропитанные объятия. Больше их не видели здесь – по крайней мере, такими, какими они были в тот ясный день; и больше их не узнавали.

Спохватился Осверин несколькими минутами позже, окончательно перестав смеяться и вернув себе ясность мыслей, отряхнув руки от налипшего на них мусора.

– Аскольд! Куда мы вообще идем?

Младший лорд Витт хмыкнул, видимо, в своей обычной манере.

– Ты имеешь ввиду, куда шел я, пока не повстречался с тобой? – менестрель активно закивал в ответ. – О, я собирался наведаться в столицу, нанести неофициальный личный визит или что-то вроде того. Перекусить, развлечься…

– Шороху навести, – Осверин хихикнул. – Понял.

– А ты?

– А я тут работаю, – беззлобно огрызнулся музыкант. – И, сдается мне, в столице, да еще и в компании бравого воина-мечника, дела мои пойдут на лад. Что скажешь?

Аскольд задумался, вперив взгляд в горизонт. Он был не против напарника, тем более такого – менестрель, бывалый странник, чьи путешествия не были отравлены грузом ответственности или поручениями «особой важности», был бы ему неплохим товарищем в пути. Но не выйдет ли так, что, найдя себе друга, ему будет сложнее оставить эту жизнь и вернуться к прежней, дворцовой и светской, когда придет время?..

А пока он думал, Осверин терпеливо ждал, молча шагая рядом. Чтобы смотреть Аскольду в лицо, менестрелю приходилось запрокидывать голову, и шея начинала ныть – поэтому он скорчил нетерпеливую гримасу напополам с ободряющей улыбкой и дал себе отдых.

Перед внутренним взглядом Аскольда промелькнули натянутые, льстивые улыбки-маски тех, кто почитал себя за высшую знать, и особенно приторные, кокетливые (по их мнению) улыбочки великосветских девушек – и он понял, что уже, в общем-то, давно решился.

– Буду рад твоему обществу, менестрель – улыбнулся он в ответ, и тот просиял. – Только…

Осверин тут же насторожился:

– Только? Что?

– Только вот отец отпустил меня на четыре года, ни больше ни меньше.

– А прошло уже?

Аскольд отвел взгляд  и ответил без всякой охоты:

– Два месяца. Пролетели, словно их и не было, и вдобавок я ни на минуту не переставал думать о том, что мне придется возвращаться. Вот дьявол!

– …Вот дьявол! – менестрель вдруг воскликнул это «вот дьявол!» одновременно с ним и, кажется, даже подпрыгнул от нетерпения, – только два месяца! Да у тебя осталась еще целая прорва времени – если ты, конечно, не отравишь его, тревожась понапрасну.

Его энтузиазм и удивил, и позабавил мечника, но тот и предположить не мог, что этому парню окажется так легко поверить: из его уст «прорва времени» звучало действительно почти бесконечностью, и всю ее вдруг, признавал Аскольд то или нет, захотелось испробовать на вкус.

– Понапрасну ли? – все же спросил он, уже не слишком уверенный в своих тревогах.

На что Осверин только сощурился на него, посмотрел несколько мгновений так, а потом неожиданно пропел мелодично, легко, как выступал бы в торжественном зале или на площадях:

 Не бойся и мечу не давай зарыться в подножий прах,

ты меня вспоминай попозже, а пока – забывай свой страх.

И иди, пока можешь идти, а потом отдохни от зари до зари,

Пока присмотреть за тобой обещали дорог древние короли.

Аскольд сам не заметил, когда начал мурлыкать новую мелодию себе под нос, но она на долгие-долгие годы отложилась в его памяти, высеченная там свежим дыханием того утра и неожиданно открывшимся всем дорогам сердцем.

2. Приключение раз

Они ехали по дороге вдоль Поющего леса и болтали о пустяках. Осверину, ленивому до мозга костей, недавно нашли лошадь за приемлемые деньги, и он восседал на ней, довольный собой и всем миром вокруг. Аскольд не разделял его слепого восторга – как-никак, вот он, Поющий лес, место легендарное и жуткое, но иголочки настороженности приятно щекотали его разум. Разум потомственного воина, сына воина, и так с незапамятных времен.

А Осверин беспечно насвистывал что-то, глазел по сторонам и то и дело ласково почесывал кобылку за ушком.

– У тебя нет чего-нибудь сладенького? А?

Аскольд с шутливым укором покачал головой.

– Не балуй ее, а то ведь потом не справиться будет.

Тот вздохнул, но к словам товарища прислушался.

Они путешествовали вместе уже неделю, и успели удивительно легко подстроиться друг под друга. Пока, правда, путь их напоминал увеселительную прогулку, но ведь и жаловаться не приходилось.

Где-то на опушке треснула ветка, то ли под шагами какого-то лесного зверя, то ли…

– Слушай, Асколь… – начал было менестрель, обладатель чуткого музыкального слуха.

И в то же мгновение мечник со всей силы шлепнул его кобылку по крупу и пришпорил своего коня. Они скакнули на добрых пять шагов вперед, а за их спинами с мрачным свистом в землю вонзились сразу несколько стрел.

– Скачи, черт тебя дери! Живо! – заорал Аскольд, и они подорвались с места, сами подобно выпущенным из огромного тугого лука стрелам.

И в воздухе свистели стремительные убийцы, кто-то кричал на смешанном языке, и в след путникам неслись отборнейшие проклятья. Одна стрела клюнула навьюченные возле седла сумки мечника, другая чиркнула оперением по гитаре, оставив глубокую царапину, но двое друзей унеслись вперед целыми и невредимыми, разве что Осверин запыхался.

Перейдя с галопа на рысь, Аскольд наклонился в седле и вытащил торчащую из поклажи музыканта стрелу. Оперение было хорошим, но необычным, а острие наконечника недобро поблескивало зеленцой. Воин задумчиво понюхал его.

– Отравленная, – хмыкнул он. – А стреляют посредственно, дилетанты.

Менестрель глянул на него с уважением. Он как-то успел забыть, что его спутника всю осознанную и неосознанную жизнь натаскивали как раз на это, да еще на стратегию, тактику, политику, дипломатию… Классическое образование же.

Отдышавшись, он кинулся проверять сохранность своей гитары. Инструмент не пострадал, и только тогда Осверин вопросительно оглянулся назад, туда, где остались неудачливые разбойники.

– И что за гха'рт это был?

Мечник равнодушно пожал плечами.

– Скорее всего, обыкновенное ворье. Грабят всех, кто подвернется, пока кто-нибудь не ограбит их или не пошлет отряд в эти места, – он не покосился на стрелу и не выдал свои мысли ни единым жестом, продолжая выглядеть абсолютно невозмутимо, но менестрель все равно продолжал со скептическим прищуром смотреть на него.

– Что, с отравленными стрелами?

– Это Поющий лес. Тут и не такое бывает.

И до конца дня им никто больше не встретился, ни зверь, ни человек. С наступлением темноты двое путников выбрали место для привала, развели костер и поужинали, а ужин запили славным вином.

Осверин взялся за гитару. Нежно тронул струны, словно здороваясь, любовно погладил по грифу, и только дослушав тихое дрожание последней ноты до конца взял первый аккорд. Музыка струилась под его пальцами, одновременно окружала мягким одеялом и была сосредоточена где-то между руками и грудью менестреля. Музыка звучала мерным дыханием, там, на опушке древнего колдовского леса, и звезды, и травы, и быстрые ночные облака, казалось, тоже слушали ее, затаив дыхание.

Аскольд, согретый уютным светом костра, умиротворенный после нападения едой и вином, теперь разомлел под пение стальных струн под проворными пальцами друга. Закрыл глаза, и перед его внутренним взглядом вставали картины прошлого и туманные образы грядущего, и бесконечная дорога, расстилавшаяся перед ним, казалась серой лентой, единственно верной картой, подчиняющей себе всю его жизнь. О, как хорошо было знать о завтрашнем дне лишь линию горизонта и россыпь звезд! От этого пьянящего чувства внутри поселилось ощущение невероятной легкости, которую не страшат ни опасности, ни тяготы пути. И оставлять позади вчерашний день было так удивительно спокойно – как разменивать лиги тракта, петляющего среди холмов. И весь мир принадлежал ему.

– Аскольд, – негромко позвал его Осверин, не отнимая пальцев от струн. – Аскольд!

Мечник открыл глаза и сощурился от света едва теплющегося костра.

– Что?

Менестрель стрельнул глазами куда-то в сторону дороги, которую они оставили.

– Там кто-то бродит.

– Ну и пусть себе проезжает мимо, – отозвался Аскольд. – Нам-то что.

– Нет, он не проедет. Я же говорю, бродит – туда-сюда, туда-сюда, и без света, – ровно сказал он, не обрывая мелодии и снова повторяя куплет.

Сон еще несколько мгновений не оставлял мечника, но он все равно приподнялся на локте и принялся пристально разглядывать линию, которая должна была быть темной дорогой. Там и впрямь кто-то ходил, словно выжидал чего-то, что должно было появиться со стороны леса.

– Чего можно ждать из Поющего леса глухой ночью? – почему-то прошептал Осверин, наклоняясь к мечнику.

Тот тряхнул головой, не зная ответа. И одним плавным движением, какое под силу только тому, кто не один год провел в поединках и в седле, поднялся с земли, но не распрямился, а так и замер, согнувшись.

Как-то сами собой стихли, словно растворились в ночи, гитарные переборы. Почти погас костерок.

Осверин не отводил глаз от друга, а тот быстро и бесшумно подобрал их пожитки и скупым жестом позвал менестреля к лошадям. Предельно тихо, спокойно, без суеты и как можно более незаметно собрались путники и, укрывшись в тени деревьев, сели в седла.

– Огонь, – едва слышно произнес Аскольд, кивая на опушку.

–– Сигнал? Знак? – так же тихо спросил менестрель.

– Не знаю.

– А хочется узнать?

Они переглянулись, читая ответ на лицах друг друга, и одинаково бесшумно, как безмолвные неживые тени, двинулись на свет. Старались еще не терять из виду фигуру с дороги – она, немного помедлив, тоже двинулась на свет, но не слишком-то таилась, пробираясь сквозь заросли и траву.

Каким-то чудом оставаясь невидимыми, друзья въехали в лес.

По обе стороны от них то вспыхивали, то тускнели изумрудные огоньки, словно глаза, вот только не всегда возникали по парам, как подобает всем нормальным глазам. Тьма под сенью деревьев казалась прямо-таки физически ощутимой материей, и Осверин даже украдкой потрогал воздух раскрытой ладонью, хотя и понимал, что ничего особенного не почувствует.

О странностях этого места говорили от края до края Обитаемых Земель, и путники в глубине души разрывались между дьявольски азартным любопытством и вовсе не беспочвенным страхом. Но впереди мелькал сигнальный огонек, дорога была совсем рядом, рукой подать, а потому у них и мысли не возникло повернуть назад. Приятный мандраж окончательно прогнал сон.

Следуя на свет, уже через лучину, не больше, они оказались на краю крохотной полянки. Тени, навскидку – человеческие, бродили по ней. А пришедшего, скользнувшего в круг света от костра, приветствовали радостными возгласами. Ждали товарища, ему же подавали знак… Вот только что за народ будет глухими ночами красться по опушке Поющего леса?..

Осверин тихонько потянул друга за рукав.

– И чего ради… – спросил было он одними губами, но так и не закончил фразу: ахнул, прерываясь на полуслове.

Аскольд шикнул на него, не повернув головы.

На полянке, среди этих ночных людей, сидела на земле привязанная к дереву девушка. И смотрела на мечника и менестреля. В упор.

Одежда ее то ли разорвалась, то ли была разорвана чьими-то загребущими руками, волосы разметались по плечам, а веревка опутывала ее вместе со стволом так, словно это был неистовствующий берсерк, а не молодая женщина. Волосы казались черными в тусклом свете костра, глаза – словно угольки на бледной коже. И она выглядела спокойной, самой невозмутимостью, от чего – и от пристального взгляда, словно она видела в темноте не хуже кошки – по коже тянуло холодком.

– Нужно ли вмешаться? Место специфическое, да и, кажется, они стоят друг друга, – осторожно предположил менестрель.

– Похоже на то. Но бесчестность остается бесчестностью в любом уголке мира…

И Аскольд заметил, что диковинные изумрудные огоньки в беспросветной тьме леса в основном кружат ближе к рассевшимся группкой мужикам, вот точь-в-точь волки, сужающие пространство вокруг своей добычи. А на девушку – ноль внимания. Может, невкусная?..

Тут один из ее пленителей выскользнул из общего круга у огня и подошел к ней. Вполголоса сказал что-то, а девушка зашипела в ответ, и тот, плюнув с досады, наотмашь ударил ее по лицу. Она дернулась в сторону, как сломанная кукла, и беззвучно зарыдала: это можно было разглядеть даже с такого расстояния по дрожащим от плача плечам.

И если до этого ни Аскольд, ни Осверин еще сомневались, на чью сторону им встать, то в это мгновение все и решилось. Мечник сверкнул глазами, сжимая зубы.

– Драться? – односложно спросил менестрель.

Аскольд кивнул:

– Я отвлеку их, а ты хватай девушку и лети на дорогу. Если разминемся, то в двух лучинах галопа к западу есть сломанный дуб – жди возле него, – он помедлил немного, проверяя себя. – Сможешь закинуть ее на лошадь?

Осверин, которому закидывание девушек на своего коня было в новинку, задумчиво кивнул.

– Вот и хорошо.

И воин вытащил меч, мгновение взвешивал его в руке – и вот уже рванулся вперед, не издав ни единого звука и совсем не готовясь. Ему это не было нужно.

Еще секунда, и темная громада из лошади и всадника, словно слившихся в одно целое, обрушилась на разбойников, ничего не подозревающих, и потому в первое мгновение только остолбеневших от внезапности и цепенящего страха. Во многом на это Аскольд и делал ставку: никто не тянулся за оружием, не выкрикивал команды и не осыпал его градом стрел несколько бесценных мгновений. За это время он успел сделать четыре взмаха мечом, обманчиво плавно переходящие один в другой, и на каждых из них на траву падало по одному мертвому телу. Без вскриков. Без ругани. Только с тихим шелестом и глухим стуком.

И тут оцепенение спало так же внезапно, как смертоносный всадник ворвался в освещенный круг костра. Со всех сторон тут же заголосили, заорали, завопили пронзительно и призывно; зазвенела сталь, замелькали луки и колчаны. Паника полыхнула подобно лесному пожару.

Перепиливая толстенную веревку, менестрель во все глаза смотрел на друга. Он бился… страшно он бился. Бывает, мечники красуются или болтают, иные рычат, как дикие звери, а те, чье мастерство оказывается выдающимся, начинают играть с противником – и тогда выглядят впечатляюще, как ураган. Аскольд же ураганом не казался. Наносил удар только тогда, когда нужно было ударить. Молча. Сдержанно. И лицо его, как-то очень неуместно молодое, оставалось бесстрастной маской без тени живой человеческой эмоции. Его учили этому, учили с самого детства, и вовсе не оберегали от грубой жестокости жизни, как если бы он был из фарфора, нет. А потому Аскольд был вдвое, втрое опаснее, смертоноснее и эффективнее.

Менестрель наконец справился с проклятой веревкой, и девушка, обессиленная, рухнула на его подставленные руки, все еще сотрясаясь от рыданий.

– Тихо, тихо, сейчас мы улетим отсюда, далеко-далеко, и потом все это покажется страшным сном, только ночным кошмаром… – так ласково, как только мог говорить человек, пока вокруг падали и падали убитые, уговаривал ее Осверин, подхватывая на руки и сажая в седло, чтобы самому устроиться на конском крупе и хоть отчасти выполнить только что обещанное. – Все будет хорошо. Аль!

Мечник, почему-то уже пеший, отсалютовал ему, пока ногой спихивал с меча нечто, бывшее частью ночного разбойника. Они оказались совсем неважными фехтовальщиками, увы.

Осверин пришпорил было коня.

– Нет, – застонала девушка, – мне нужно… Я… Нужно…

– Что такое, миледи? – он и сам не сказал бы, почему обратился к ней именно так.

Она собрала все силы в кулак, чтобы ответить:

– Я должна уехать одна. Или за мной придут, а вас заберут тоже, и конь не увезет двоих так быстро, как увез бы одного, а до конца ночи еще далеко, и, о боги, это же Поющий лес – о чем вы только думали?!.. Мне надо ехать. Дашь… дашь мне коня?

Говорила она приятным, несмотря ни на что, бархатистым голосом, с легкой картавинкой, ужасно очаровательной.

Менестрель в изумлении воззрился на нее. Последствия удара по голове? Нет ли у нее жара? Истощения?..

– Я справлюсь, – обреченно заверила она и качнулась в сторону, но последним усилием выпрямилась и села ровно. – Правда.

Она выглядела неважно, но говорила твердо и была непреклонна. А они с Аскольдом ведь не похищали девушку, а спасали, ведь так?

Конь перешел на шаг.

– Ты точно в состоянии скакать верхом сама? Уверена, что не упадешь? – наконец вздохнул музыкант.

Девушка кивнула.

– Тогда остается только поверить тебе на слово. И пожелать удачи.

Она неожиданно рассмеялась, мелодично и звонко, и, когда Осверин вложил ей в руки поводья, мягко положила ему в ладонь что-то в ответ. А потом менестрель спрыгнул в мягкую, влажную от ночной росы траву, и всадница ускакала в ночную темень и тишину. Встретятся они еще очень нескоро – но встретятся, оба уже другими людьми, однако никогда не забывавшие события той ночи и мерцающих изумрудов среди деревьев.

А Аскольд все сражался. Эффект неожиданности прошел, зато гнев на незнакомца, убившего их товарищей, завладел разбойничьей братией. И они стали теснить одинокого бойца.

Он успел запыхаться и устать, ноги предательски начинали наливаться свинцом, а по лбу бежали струйки пота, однако силы можно было еще черпать и черпать из непоколебимой уверенности, десяток лет оттачиваемого мастерства и чувства, что он поступил, как ему велит его честь. Аскольд Витт делал то, что считал справедливым.

И вот в чем штука – неожиданно он заметил, что изумрудные огни на несколько шагов теперь ближе, чем были лучину назад. Они сужали круг. К худу ли или к добру, он не знал – но, когда оттолкнул противника до границы тусклого полусвета и тот исчез в темноте, ему послышалось чавканье и утробное урчание – а воина того он больше не видел. Так мечник сделал вывод, что, попадая в тень, люди как-то кончаются. Только вот поздним ужином или ранним завтраком?..

Его все-таки ранили – по-разбойничьи, в спину, а после навалились всем скопом, принялись давить числом, массой, толпой. Когда из его рук выбили меч, Аскольд впервые почувствовал укол страха, такого, какой, должно быть, чувствовали они. Врукопашную против вооруженных людей ему было не выстоять долго – но что оставалось делать?..

«Не выстоять долго» вдруг оказалось предательским «не выстоять вовсе». Кто-то жутко хрипящий и тяжелый прыгнул ему на спину, и Аскольд рухнул в траву, почти окончательно проигравший. Глаза застилала темнота. И вдруг…

Чьи-то руки заботливо вложили в его ладонь меч, одобрительно похлопали по рефлекторно сжавшимся на рукояти пальцах.

– Ты можешь, я знаю, – улыбнулся Осверин, вытирая с виска кровь. – Так давай.

И менестрель исчез в мешанине тел, оружия и травы.

Аскольд оскалился хищно, показывая клыки. Кто-то успел подумать, что отделался так легко, это от него-то, восходящей звезды боевого искусства Альрина?!

А когда он поднялся, стряхивая с себя разбойничью тушу, на лице у него снова была дежурная маска – и рука была тверда, а меч быстр, как прежде.

На крохотной зеленой полянке, недалеко от границы Поющего леса, среди примятой и блестящей от чистейшей ночной росы травы, обессиленно полулежали, прислонившись к дереву, двое путников. Вид у них был неважный: в крови, ссадинах и синяка, помятые и весьма потрепанные, они были слишком слабы даже для того, чтобы открыть глаза – но зато друзья улыбались, и дышать им было вкусно и сладко.

– Аль, – подал голос менестрель, слабо, но тепло, – спасибо тебе. Знаешь, я… – он помолчал смущенно, – я всегда хотел, чтобы у меня был старший брат вроде тебя.

Мечник молча протянул ему руку, уже испачканную в чьей-то крови. И Осверин пожал ее, став названным братом Аскольда Витта, и до конца своих дней они оставались братьями – по делам и по духу.

Занималось утро. До восхода еще оставалось время, но свет уже рассеивал тьму, мир просыпался, и изумрудные огоньки растворились где-то в чаще, не оставив за собой и следа. День обещал быть чудесным – солнечным, долгим, теплым.

Если бы ран не было так много, а силы не были бы растрачены полностью, менестрель и мечник наслаждались бы им сполна.

– Ты хоть снял с коня поклажу, прежде чем подарить? – проговорил Аскольд с усмешкой.

Осверин притворно обиделся:

– Конечно! Там была моя гитара, а я менестрель или кто?!

– Скоро, пожалуй, оба мы будем «или кто», – фыркнул молодой лорд.

Музыкант зашелся тихим, приглушенным болью смехом. Да, тогда это действительно казалось смешным. Отсмеявшись, он сделал усилие и раскрыл сжатую в кулак ладонь:

– Смотри, она мне подарила вот.

На узкой ладони с пятнами крови лежала серебряная сережка – тоненькое колечко и хитрый замочек. Подарок на память.

– Носить будешь?

– Ага. По-моему, очень даже неплохо будет смотреться. Раной больше, раной меньше, сейчас уже не все ли равно? Только вот, – Осверин замялся, – мне самому еще не приходилось прокалывать мочку, да и не видно, что делаешь, если на себе…

Мечник вздохнул для вида и взял у него сережку.

– В правое или в левое?

– Да без разницы; к какому тебе ближе, – отмахнулся менестрель.

Аскольд примерился и твердой рукой проколол другу ухо. А музыкант – надо отдать ему должное! – не дернулся и не издал ни звука.

Потом оба прислонились обратно к дереву и закрыли глаза, отдыхая. Потом они даже приблизительно не могли бы сказать, сколько времени провели так, в полудреме, без движения и в тишине. Но сколько-то минут, часов или дней прошло, и их разбудили мягкие, пружинящие шаги. Что-то таинственное и древнее, такое же, как деревья в самой глухой чаще, вышло к ним из леса и обратило на них свой взор. Это ощущалось как дыхание, но сравнимое скорее с ветром, хотя воздух вокруг оставался спокоен. Поющий лес был здесь, и – парни почему-то были в этом уверены – он беззвучно пел.

Тогда они собрали последние силы и подняли головы с изумлением и радостью, и древние деревья говорили с ними.

3. Приключение два

Осень из золотой и теплой стала промозгло-ледяной, с настырными ветрами, неистребимыми ливнями, водой везде и всюду. Начали клубиться белые туманы, сливаясь с небом всех оттенков серости. Путь теперь был не метафорично туманен и зыбок, а границы вещей размывались с особенным упоением. Настало время, которое нежно любят только все обладатели пушистых ковров и каминов, да еще поэты.

Наш поэт – странствующий менестрель с гитарой за спиной – пошел с профессиональными течениями вразрез. Он зябко кутался в плащ, ворчал и больше обычного огрызался, а мокрые ноги при любой возможности стремился вытянуть к огню. Когда такое случалось, он блаженно щурился, щипал струны, оттаявший. А если еще и слушатели находились, то разве что не урчал от удовольствия.

Что думал об осени Аскольд, никто не знал. Мечник держался как обычно, разве что только однажды проболтался побратиму, когда тот поймал его на неосторожно брошенном слове.

– Что? Гложет тебя что-то? – заботливый менестрель даже подвинулся поближе, выражая свое неравнодушие и беспокойство.

– Немного. Поговорил бы потом об этом, но…

Осверин поджал губы, мол, ты думаешь, я еще не догадался?.. И спросил:

– Тебе невыносимо идти на сделки с собственной совестью, верно?

Аскольд задумался.

– Не то чтобы совестью – как-никак, я учился всю жизнь не самым гуманным вещам. Скорее уж – идти против нерушимых законов чести. Как вы можете!..

– Как будто есть варианты, – горько усмехнулся менестрель, и они больше не говорили об этом.

По дорогам и лесам, на узеньких городских улочках и утопая по щиколотку в морском песке, они сражались бок о бок – сталью и словом, силой и призывом мечты.

Им пришлось ночевать на развалинах древнего замка, некогда прекрасного и устремлявшего шпили своих башен в низко нависшее небо. Теперь он был открыт природе, и это самое небо стало его новой крышей, камни поросли травами, и на парадной лестнице даже раскинула свои ветви молодая дикая яблонька, а в ее корнях вырыли норы мыши или другие полевые грызуны. Его голый остов, понемногу распадающийся в земле, отчетливо различался среди бескрайних холмов и поблекших к осени пустошей. Когда-то здесь жили, смеялись и пели, дрались, любили и ненавидели друг друга люди, незнакомые тени ушедших времен, а сегодня их дом стал частью пустынных просторов, и в нем поселилась тишина. На одной из стен была вырезана оленья голова, и олень следил за путешественниками одним, правым, умным и гордым глазом.

С рассветом двое друзей снова пустились в путь, покинув безымянный замок с удивительным чувством легкой грусти и невесомости бытия.

Осверина неумолимо тянуло к людям. Раз за разом менестрель пытался петь им, петь не только популярные песни про красавиц и их пикантные подробности, но о чем-то более глубоком и сложном, что было тоньше и сильнее. И раз за разом терпел неудачу, хотя из-за стоящего за спиной мечника куда менее фатальную, чем до их второй встречи, но… Ему было жизненно необходимо рассказать об увиденном, о том, что разрывало всего его изнутри – словно мир сам переполнял душу музыканта, заставляя искать слушателя, того, кто будет так же открывать глаза и видеть.

Они не говорили друг с другом об этом, но каждый знал, что другой догадывается. Обоих это устраивало.

И лига сменяла лигу лукаво свернувшихся на земле дорог.

На самом побережье, куда холодные осенние ветры первыми приносили запах зимы, они выбрали из всех таверн и пивнушек ту самую.

Аскольд придержал дверь, и Осверин протиснулся вовнутрь, уже стягивая гитару со спины. В камине теплился огонь, люди грелись его и его теплом, и тем, которое приносит в человеческое тело крепкая выпивка и добрая еда. Говорили между собой, беззастенчиво и добродушно врали, жаловались на боцманов и лютые штормы, но о последних говорили, как иные говорят о родном доме. Морякам не хотелось буянить в этот поздний вечер. Мало им было бурь на воде и на суше (которые, скорее всего, и согнали с нее к волнам и ветру)?..

Друзья заказали ужин и поели, а потом лишь немного пьяный матрос научил Осверина песне, которую он будет потом насвистывать, когда над его головой сгустятся тучи и останется, как у рыцарей морей, «все или ничего». И, когда они вышли на воздух, менестрель  еще перебирал струны гитары, наслаждаясь новыми, только что подобранными аккордами.

Аскольд шумно хлопал ему, а потому не сразу услышал, как кто-то подошел им сзади на расстояние вытянутой руки.

– Так ты бард, – протянул приятный голос, и чуть картавое, кошачье «р» вызывало в голове какие-то туманные образы… – И сережку надел. О, я польщена!

Осверин вздрогнул и неловко, заставив тренькнуть задел струны гитары. Это была та девушка, которую они спасли на опушке Поющего леса той темной летней ночью. Тогда он тоже много играл и пел… Выглядела девушка сейчас не в пример лучше, и теперь ее природная, не сравнимая ни с чем красота играла полнотой жизни, щеки слегка румянились от пронизывающего соленого ветра, и она положительно прибавила в весе, так, чтобы больше не казаться болезненно тонкой.

Мечник, казалось, вовсе не растерялся: только приветственно кивнул ей, без вспыхнувшего восторга, но радушно.

– Миледи, – и поцеловал хрупкую ручку, как сделал бы в отцовском замке – или в любом другом.

– Милорд, – смеясь, ответила она. И, на удивление Осверина, руки не отняла и не отвела взгляда.

И никто из них не счел это странным или чужим этой продуваемой всеми ветрами крохотной набережной во всеми богами забытом маленьком портовом городке. Недели пути отделяли его от столицы – но каким-то неуловимым чутьем эти двое разглядели друг в друге равных, стоящих одинаково близко к сияющему трону королевства.

Но взгляд прекрасных смеющихся глаз в обрамлении черных длинных ресниц завитком был обращен только на менестреля. И он тоже знал об этом, и улыбался.

– Рад новой встрече и твоему благополучию. К несчастью, или к радости, но нового коня у меня теперь нет, – Осверин подмигнул ей, и она снова невольно рассмеялась.

– Прости за того, в лесу. Он славный. Вернула бы его тебе, да только он не со мной…

– Кто-то дарит девушкам букеты, чтобы познакомиться, – кашлянул Аскольд, – а мой друг пошел дальше, преподнес лошадь, и все сложилось.

Девушка посерьезнела всего на несколько мгновений.

– Это действительно спасло мне жизнь. Благодарю. Ума не приложу, как вы…

– Профессиональная тайна, – улыбнулся мечник.

– Выжил кто-нибудь?

– Никто.

Она окинула его совершенно другим взглядом, и одним богам известно, что в нем было – все что угодно, кроме страха и вины.

– Видимо, действительно речь идет о небывалом мастерстве. Спасибо еще раз.

Девушка куталась в теплый плащ, но было видно, что напористый ветер пронизывал ее до костей. Аскольд и Осверин на мгновение пересеклись взглядами, и мечник одобрительно улыбнулся уголками губ.

Менестрель уже вешал гитару за спину, готовясь предложить девушке руку.

– Ты продрогла насквозь. Бокал вина пошел бы тебе на пользу, м?

Она одарила его виноватой улыбкой.

– Сожалею, милый бард, но я должна ехать. Моя семья не потерпит промедления в возложенном на меня деле. Я с огромным удовольствием отблагодарю тебя в нашу следующую встречу, – он подмигнула ему и вдруг крепко поцеловала в уголок тонких губ, а ему хватило скорости реакции ответить ей тем же, – так что до свидания!

Осверин просиял и все еще улыбался, когда девичий силуэт снова исчез в ночной темноте.

Маленький портовый городок спал и видел десятый сон. Ветер мог сколько угодно завывать по переулкам, биться в закрытые ставни и двери, тщетно ища лазейки к людям: ему не под силу было разбудить их. Там, где горел огонь, его свет был словно летний закат, где не было огня – царила домашний мирный мрак. Прочь из города спешила только миниатюрная фигурка завернутого в плащ путника, успешно сопротивлявшегося напору ветра, а по пустынным причалам, не торопясь, шли на свет постоялого двора еще двое. И в тишине, окутанной мерным прибоем, пела гитара, а ветер уносил ее голос выше самых высоких волн и мачт.

4. Равнины снежного Шаарана

Песенку, которой его научил матрос, Осверин принялся насвистывать очень скоро, потому что над ними, над всем королевством даже нависла черная буря. А пока они шли и шли, иногда от города до города, иногда забредали в такие дали, что на много лиг вокруг не было человеческого жилья. Это было славное, беззаботное время.

Осень сменилась зимой, дожди – снегом, и он укрывал теперь Обитаемые Земли мягким покровом сияющей белизны. Аскольд и Осверин снова стали всадниками, предпочтя пробираться по заснеженным дорогам верхом. Закутавшись в теплые плащи, залив в себя горячее вино со специями и присовокупив к нему изумительно прожаренную оленину, они чувствовали себя великолепно. А за горизонт медленно нырял недавно оставленный ими скромный замок кого-то из младшей знати, где друзья несколько холодных дней были желанными гостями – по стародавней дружбе.

– Мир кажется состоящим из сплошных снегов, – менестрель обернулся на побратима, придерживая рукой теплый капюшон. Он, как всегда, улыбался.

Приближался день зимнего солнцестояния. Боги должны были сдвинуть небесные светила так, что день окажется самым коротким, а ночь самой темной и долгой в году. Неоднозначное время. Много всякого про него рассказывают.

Об этом Аскольд и спросил менестреля.

– О! – воскликнул тот, засияв, словно новенькая золотая монетка.

Он придержал свою лошадь, чтобы поравняться с мечником, прежде чем начал говорить. И говорил, говорил; улыбаясь, рассказывал сказку, которая словно бы оживала воочию в завихрениях пурги на их заснеженном пути. Древняя история, красивая история, старинные слова-нити…

– Когда мир был свеж и юн, и все казалось чистым и полным жизни, на заснеженных равнинах Шаарана дорога была всего одна. Те земли не были дружелюбны и ласковы к людям, скорее уж походили на молодого воина, не ведающего ни страха, ни отчаяния, ни поражений. Люди мирились с ним – и были то люди стойкие, смелые, под стать землям, в которых родились.

Вдоль дороги, цепочкой, выросли деревни и замки. Снега не отпускали их из своих ледяных оков ни летом, ни весной, но в эти полгода ветра становились не такие губительные,  и некоторые храбрецы пускались в путь.

Немногочисленным людям жизненно необходима была еда. Не только мясо, которое с легкостью можно было подстрелить в лесах вокруг, но и зеленые растения и их плоды. Это все было у них, но только в небольшом, строго ограниченном количестве. Они пили даже вино – которое, правда, продавалось не в пример дороже нынешнего.

В местах, которые давали жизнь травам и овощам, фруктам, ягодам и даже цветам, заключалось самое главное их богатство. Скромные пространства иногда вдруг очищались от снега, словно по волшебству, и там было так тепло, что можно было ходить без курток и шуб, а руки не мерзли на воздухе, поразительно теплом. И все росло там быстро и урожайно, так, что нашим крестьянам не снилось и не приснится. Благословенны были те места и те земли, где царила эта странная магия! Не будь их, людей не осталось бы в живых вдоль всей великой дороги.

Некоторые знали, в чем секрет.

Никакой закономерности, никаких правил в том, где появится новое теплое место. Кроме одной: тогда проезжал мимо на огромной лошади высокий всадник, с красивым легким станом, фигурой истинного воина и лорда. Иногда женщина, иногда мужчина, возраста разного, но никогда не старый. К седлу его приторочен меч, и от меча исходит тепло. Всадник едет в плаще вдвое тоньше, чем простые люди, и только в преддверии самых страшных суровых бурь закрывает свое лицо, словно едва чувствует холод. Их зовут лорды зимы.

Волосы у них длинные, убранные в сложные косы, а одежда из неизвестных никому материалов. И взгляд всегда печален и горд, омраченное утратой и скорбью сердце не раскрывается никому и не выказывает своих помыслов.

Лорды зимы, кажется, живут дольше самого этого мира. И каждый из них бесконечно одинок.

Их боятся, но боготворят, подчиняются беспрекословно и уступают путь, если встретят. Там, где одинокий всадник обнажал свой меч, теперь глыбы льда и поляны смерти.

Итак, это холодные равнины Шаарана, белые и пустынные. Солнце не всходило уже несколько недель, лишь показывая свой краешек из-за горизонта, и некоторые умники утверждают, что это называется зима. Другие не прочь над ними подшутить – и послушать истории, конечно.

Недалеко от дороги рассыпалось созвездие костров. Вокруг греются люди, смеются, кто-то пританцовывает под веселую музыку, кто-то хлопает в ладоши и хохочет. К специально выстроенной и неизвестно насколько уходящей под снег коновязи надежно привязаны лошади. Повозка с едой здесь же. Оружие у каждого при себе, а мир и все души в нем, в том числе и человеческие, юны и бесстрашны. Так от чего бы им не веселиться?

– У кого-нибудь есть вино? – спрашивает чей-то громкий голос.

В ответ кричат, не без гордости:

– Есть, только не для тебя, Донни!

– А выиграю у тебя на мечах, дашь флягу?

И не колеблясь ни секунды:

– Для доброго воина и вина не жаль! Деремся до трех!

Тут же расчищается круг, и Донни с веселым хозяином винной фляжки выходят на центр. В отблесках костров у них в руках блестят настоящие мечи, но раны, которых для победы должно быть три, будут лишь шуточными касаниями, конечно. Да и согреться, тренируясь, никто не прочь.

Зрители улюлюкают, хлопают, подбадривают фехтовальщиков. Они ни на чьей стороне – только на стороне звона клинков, благородного танца и вечного великого искусства. Всем весело.

Донни, красивый, черноволосый и темноглазый, атакует. Противник его, мельче, легче и старше на несколько лет, защищается. Донни осыпает его градом ложных ударов и выпадов, один единственный из которых призван задеть ногу или руку, никто не знает, что именно и какой. Его противник держит оборону так мастерски и непринужденно, что ему словно всего лишь любопытно, что выкинет младший товарищ в следующую секунду. Счет не открыт.

Они кружат по утоптанному снегу с несколько лучин, прежде чем Донни вдруг почти ласково догоняет кончик меча, в плечо. Плащ цел, рука цела, но зрители ревут, восторженно и увлеченно. Донни беззаботно улыбается и продолжает.

Следующий удар, достигший цели, его: колющий, в живот. Лишь обозначенный, он все равно всеми замечен и вызывает бурю эмоций, а противник одобрительно кивает, не держа обиды. Все честно.

Кто-то подбрасывает дров в костер, и огонь взлетает к темному небу с новыми силами. Становится светлее, толпа в нетерпении, и сражающиеся тоже словно обновились и отдохнули: нападают с новыми силами.

Лучину, две, три – все без толку. Ни один не уступает и не превосходит, мечи напрасно расчерчивают воздух, а Донни и его противник снова начинают уставать. Такой продолжительный тренировочный бой для них, кажется, в новинку, и это забавляет – интересный, полезный опыт. Пусть и непростой.

Наконец безымянный воин неловко, как будто бы по ошибке, чиркает по чужой кисти в толстой перчатке плоскостью меча – и толпа беснуется и кричит, а Донни подходит перекинуться парой слов, убирая мокрые волосы со лба.

– Я давно так не развлекался, – хозяин фляги прикладывает снег к щекам и выглядит довольным. – Ты заслужил награду, если не всю, то несколько глотков точно.

Они примирительно скупо обнимаются, и младший уходит из круга, вполне удовлетворенный. Остается болеть за других, ничуть не хуже, чем он.

– Кто-нибудь еще хочет размяться? – кричит победитель в толпу. – Ночь сегодня особенно холодна, нечего мерзнуть и скучать!

Люди снова хохочут, и на центр выходят даже несколько человек. Переговариваются, и остается один. Кудрявый, улыбчивый, как и большинство товарищей, Рей не выделяется ни ростом, ни ловкостью, но он славный, старательный парень, и вдобавок еще и душа компании – и немало глаз, в том числе и девичьих, обращены на него.

Сражаются снова на равных. Но мужчина с флягой уже устал, а Рей младше и свежее, и вскоре два касания выигрывает он под одобрительный голос зрителей.

– Думаю, это победа, – тот, что не называл своего имени у нас в рассказе, поднимает ладонь. Рей кивает и отходит, опуская меч. Теперь драться будут с ним, и так до первого поражения, когда он тоже уступит кому-нибудь место на импровизированной арене.

– Кто еще хотел согреться? – кричит задиристо. Озирается.

Он как-то не обратил внимания, что товарищи вокруг затихли, аплодисменты стихли, а девушки больше не визжат восторженно, когда он оборачивается в их сторону.

Против яркого света костров ему неудобно смотреть, приходится щуриться, и Рей видит только, как через расступающиеся ряды зрителей к нему приближается конный воин. Спокойный, как скала, и столь же непоколебимый и несокрушимый – этим веет от одной его молчаливой фигуры, едва заметно плавно покачивающейся в седле. И лошадь у него прямо-таки гигантская.

– Доброй ночи, файтер Рей, – голос незнакомца холоден, подобно льду. – Ты неплохо сражался. Хочешь попробовать свои силы со мной?

На несколько мгновений воцарилась тишина. Тогда всадник откинул капюшон, открыв молодое, удивительно прекрасное, но словно отчужденное от этого мира лицо и печальный, тихий взгляд.

– Я буду благодарен, если кто-нибудь одолжит мне меч, чтобы я не доставал свой… И уверяю тебя, что не оставлю на тебе ни царапинки, если я так захочу.

От вида его лица, в котором не было ни капли злости или тени, Рей приободрился и уже решил, что хочет попробовать свои силы. «Я не выиграю у него, но, может быть, научусь паре приемов или чему-то такому, – подумал он, – безумно интересно же!». И то ли ему почудилось, то ли и правда по бесстрастному лицу незнакомца проскользнула улыбка понимания. Вполне дружелюбная.

Но парень не успел ответить – со стороны дороги донесся звук, заслышав который, будь то одинокий ли путник, целый ли отряд, но неизменно сворачивали к обочине и притихали: мимо скакал один из них.

И скакал, определенно, к кострам.

Еще один? Два, одновременно два лорда зимы, да рядом?! Небывалое, неслыханное дело. Чудо какое-то.

А может, это тогда и не лорды зимы вовсе?..

Она спрыгнула с коня изящно и легко, с головы не слетел капюшон, и ни одна деталь наряда не звякнула и не сбилась, но в сторону людей словно повеяло жаром. Впрочем, на них  она и не смотрела.

– Адальстейн! – голос, как сталь.

В ответ бесцветное:

– Йофрин.

– Адальстейн, я надеюсь, у тебя были веские причины не ждать меня?

Названный Адальстейном одарил ее одним простым взглядом, и незнакомка сверкнула глазами, без слов прочтя все.

Только тогда Рей заметил, что они на полголовы выше всех присутствующих здесь, и одежда у них из одной только ткани, без меха.

– Война закончилась, сестренка, – теперь Адальстейн говорил мягко и даже сделал шаг ей навстречу, – открой свое сердце, – и он обернулся к застывшим на местах людям. – Прошу прощения, путники. Вынужден оставить вас.

Ответом ему была тишина…

– Значит, я выиграл бой! – задиристо, не дрогнувшим веселым голосом крикнул Рей, но, прислушавшись, в его тоне можно было услышать накатившую от собственной выходки оторопь.

И, ко всеобщему удивлению, всадник кивнул:

– Твое бесстрашие достойно награды…

– Но не здесь и не сейчас, – перебила брата Йофрин, и тот покорно согласился со своей горячей нравом сестрой.

– Что ты хочешь получить, человеческий путник?

Рей колебался лишь одно мгновение.

– Рассказ и урок фехтования, милорд.

Почему-то он назвал его милордом, хотя никаких лордов не было у вольных странников, и Адальстейн снова грустно улыбнулся своей тенью настоящей улыбки:

– Езжай с нами до постоялого двора, если пожелаешь – сестра займется делами, а мы довершим начатое.

Парень знал, что не откажет, как бы ни смотрели на него остальные. Он не избегал их взглядов, встречая их ответным прямым взглядом, и даже Йофрин сменила презрение на равнодушие. И он уехал с ними, высокими фигурами в плащах, на гигантских лошадях, с печальными лицами и мечами, излучающими тепло, словно живые. Всю дорогу, пока они ехали в молчании, он гадал – лорды ли это зимы или что за диковинный народ, и почему они кажутся такими молодыми и такими старыми одновременно; про обещанную историю же он и не думал, справедливо не предполагая в себе сил сочинить нечто подобное.

По пути брат с сестрой вполголоса переговаривались, и когда они говорили между собой, прорезался их странный, мелодично-певучий акцент. Рей внимал, стараясь запомнить все в мельчайших подробностях, но словно что-то постоянно ускользало от него, не даваясь человеческому пониманию.

Спустя час или два они были уже в трактире, приличном, не из тех, в которые заглядывают всякие проходимцы. В камине ласково плясал огонь, и как и там, недалеко от дороги, люди собирались в пятна его света и тепла и улыбались, отогретые и сытые, и лились истории – правда и вымысел.

Вокруг вошедших тут же образовался словно ореол свободного пространства, который брат с сестрой едва ли замечали, а Рей с удивлением отмечал, с какой готовностью им уступали лучшие места. Правда, Йофрин даже не взглянула на общий зал: едва зайдя, только забрала что-то с каминной полки, фыркнула на хозяина и вышла обратно в ночь, хлопнув тяжелой дверью. Адальстейн не повел и бровью, устраиваясь у камина и щурясь на пламя. В его свете он выглядел чуть более человечным.

Помолчали.

– Слушай, вы… вы лорды зимы? – спросил Рей наконец.

– Да. Если хочешь называть нас так – называй.

– А как вы сами себя называете?

Тот помолчал, прежде чем заговорить.

– По именам. Нас осталось слишком мало, чтобы нужно было что-то большее. Имен хватает. Ты хотел научиться фехтовать – так учись, пока есть у кого, и пока мы не исчезли вовсе, а вместе с нами и наши знания и умения.

– Йофрин ведь это не понравится…

– О, разумеется!

– Но…

– Она вольна думать все, что пожелает. Я старший брат и сам могу решать, как поступить.

Тогда они вышли на улицу, и там начинался снегопад. С неба, причудливо кружась, спускались огромные хлопья снега, и так и хотелось поймать несколько на язык и съесть.

Там они оголили мечи и фехтовали, Рей проигрывал, как ребенок, но упорно поднимал меч снова и снова, и каменная маска Адельстейна давала трещину за трещиной, а идеальная прическа растрепалась, и в волосах у него белели снежинки. Изо рта каждого вырывался пар, они все фехтовали, клинки скрещивались, блестя и звеня. Древнее искусство было снова живо – на один вечер, но ведь живо…

Потом они сидели у камина, пили сладкое летнее вино и говорили, говорили, говорили. Адельстейн рассказывал о стародавних временах прошлого мира, где повсюду была зелень, солнце и тепло, о странствиях и пристанищах после дальних дорог, о мимолетном и вечном, что ему пришлось повстречать.

Сотни лет назад его народ оказался в эпицентре чудовищного взрыва, и когда они выбрались из ока смерча на его месте, то все было погребено под снегом и льдами. А вокруг цвели розы. И когда кто-то один не выдерживал и уезжал в этот холодный чужой мир, он уносил в себе часть извечного тепла и мог давать его людям – но лишь пока был один. Потому у его народа нет и не будет детей, городов и даже дома, только дорога и теплые от далекого солнца мечи. Где-то далеко среди снежных холмов, там, где когда-то давно прогремел взрыв, еще есть, должно быть, клочок прошлого мира, и его можно, ну вдруг, вытащить в равнины Шаарана, но не ледяному лорду, это уж точно. Они перегорят, сложив свой запас тепла с тем, древним. Да и кто знает, где те холмы, и которые из них те…

А Рей рассказывал сказки о лордах зимы, рассказывал о детских играх в снегу и крохотных деревеньках. Рассказывал, как жили эти стойкие веселые люди и почему, для чего продолжали делать это несмотря ни на что.

И истории лились музыкой в теплых отсветах пламени, под мерное покачивание кресел и негромкие голоса других усталых путников, и было это теплое, беззаботное время. Как дома.

А потом Рей собрал свои пожитки, допил вино и кивнул ледяному лорду на прощание, застывшему в кресле и провожающему его всеведущим взглядом. Его ждало темно-серое снежное утро, тот ранний час, в который все люди еще спят и видят сладкие сны. Оседланный конь и дорожные сумки. Рей знал, куда теперь поедет – прямиком, не сворачивая и не останавливаясь по пути. В нем зажегся тот огонь, который теплится в каждой мятежной душе, не пожелавшей всю жизнь свою посвятить стяжательству и транжирству. Искра, но ведь всегда все начинается с искры.

– Добрых дорог тебе, странник, – Адельстейн вышел на безлюдный двор в одной рубашке, и снежинки таяли на подлете к его плечам, – и помни, что тебя будут ждать.

– Добрых дорог, – улыбнулся Рей из седла и помахал. Добрых дорог.

Немного неожиданно женская рука легла на гриву его коня.

– Ты повзрослел, мальчик. Добрых дорог.

Парень отсалютовал прекрасной грозной Йофрин и ускакал в снегопад, не обернувшись. Начал свой путь.

Сестренка обернулась к своему брату и вздохнула, даже не пытаясь отогнать тень тоски со своего давно уже юного лица.

– Уехал.

– Уехал. Как думаешь…

Адельстейн мягко покачал головой.

– Думать на нужно. Будем просто ждать и надеяться – что еще мы можем сделать?..

И четвертью часа позже со двора трактира, в противоположную от выбранной одиноким всадником сторону, выехали двое. В небрежно наброшенных на плечи плащах несмотря на самые холода, высокие и красивые, лорды зимы продолжили свой вечный путь – и где бы они не находились, их привычно согревало тепло мечей и раскинувшиеся над головой звездные карты, были там облака или нет. И, по звездам, наступало хорошее время.

– Красивая история, – сказал наконец Аскольд, когда пришел в себя после того, как голос менестреля смолк. Сперва мечник ехал в тишине, и только спустя минут двадцать оказался готов поговорить. – Знаешь, сколько в ней пра…

– Неа, – Осверин заразительно улыбнулся, – понятия не имею. Но от этого она не становится хуже, верно?

– Это уж точно.

За разговорами и историями они подъехали к переправе, и путь их лежал на ту сторону. Самая темная ночь в году оставалась позади.

5. Знакомство с магом

Побратимы стали уж слишком часто в последнее время пересекаться с Тайным Советом. Высокие лорды, отвечающие за королевскую безопасность, словно кружили вокруг, подобно хищным птицам, сужающим круги на охоте. Что-то назревало. Никто не понимал пока, что, и уж тем более двое друзей, держащиеся подальше и от политики, и от дворцов.

Их уделом были дороги, поля и замки среди холмов. Тропинки, что ведут к звонким ручьям да полянки, полные ягод и цветов. Древние клады, леса, подземные города и приключений зов – они жили этим и ничем больше, не заботясь о науке лжецов и об оставленных горизонтах.

Так продолжалось два года, ровно до половины отмеренного старшим лордом Виттом срока. И в ту весну, позднюю и уже совсем по-летнему благоухающую и цветущую, их занесло на далекий восток, туда, откуда рукой было подать до самой границы Обитаемых земель, и где слыхом никто не слыхивал ни о Тайном Совете, ни о городской страже. Да и людей-то, в общем, попадалось немного.

Пешие, конные, но всегда налегке, они путешествовали по самым диковинным уголкам королевств.

Были безлюдны и пусты земли вокруг, день – ясный и теплый. Аль только что непринужденно вывел их на дорогу, которую Осверин под ехидные смешки побратима тщетно искал с полдюжины лучин. Теперь они шли, на ходу рифмовали строчки, облекая в слова то, что отражалось в восторженных глазах менестреля. Болтали ни о чем. Иногда, с шутливой театральностью, Рин наигрывал что-то на гитаре, не сбавляя шага.

И вдруг, настолько внезапно, насколько внезапным это может быть…

– Аааааааа!

Из ярко-голубого неба в пушистых белых облачках, умиротворенного и абсолютно мирного, вниз прицельно рухнул здоровенный кристалл льда. Колдовской, не иначе: природа еще не настолько сошла с ума, чтобы выкидывать подобные фортели, а вот люди…

«Ааааааа!» орал, конечно, шарахнувшийся в сторону Осверин. Аскольд же хмыкнул и поднял голову – и в следующее мгновение в него – совершенно точно прямо в него! – нечто со всей дури швырнулось точно таким же осколком. Коснувшись плеча, лед повел себя и вовсе странно: не столько ударил, сколько словно бы обнял, обволакивая руку и за долю мгновения сковывая ее крепчайшими ледяными оковами. От почудившейся было пластичности колдовства не осталось и следа.

Аскольд оскалился и выложил многоэтажную нецензурного характера цитату – впрочем, надо признать, как никогда подходящую к месту и времени. Мечник редко позволял себе крепкие выражения, все-таки воспитание, честь… Но сегодня текущая ситуация явно заслуживала называться исключением.

Лед приморозил руку мечника к телу и, немного помедлив, пустил прохладные колдовские корни прожилками по его животу.

А где-то на пределе слышимости…

– Ааааа, черт, чееерт! Тремр гха'рт!

К тому моменту менестрель прекратил скакать и голосить и, выждав небольшую передышку в монологе побратима, мяукнул встревоженное:

– Аль?!.. Аль!

Тот стрельнул в него глазами, но ругательства вскоре поутихли… Почти.

А через минуту из ближайших зарослей вылез недокормленного вида черноволосый парень – и, едва он завидел колдовство, лицо его так и перекосило. Полминуты спустя он развеет неудачное заклинание и начнет новую главу в путешествии побратимов, а пока он попросту уставился на не собирающийся даже таять на теплом солнышке лед:

– Здрасьте! Ну, хорошо, не в голову, – выпалил он.

Так и состоялось знакомство, позже картой насмешливого шута разыгранное в узких кругах. Тогда они мало думали о будущем и много – о том, что сейчас. Маг по имени Сардиар Лас был принят в компанию, и на правах новенького держался очень недолго, совсем скоро став своим. В братство он не лез никогда, да и вообще ближе дозволенного никого к себе не подпускал, даром что улыбался охотно и был удивительно легок на подъем. Но товарищем был неплохим – по крайней мере, если не быть чересчур строгим.

Аль представился первым: убрал клинок, который успел выхватить свободной рукой, и протянул ее для рукопожатия.

– Аскольд.

– Сардиар Лас.

Маг, пожимая ему руку, улыбался. В его взгляде сквозило облегчение, и, когда он

повернулся к менестрелю, чтобы повторить ритуал, то уже чувствовал себя уверенно и комфортно.

– Моя стихия огонь, если что… И простите за заклинание, парни, я просто вдруг упустил его из-под контроля.

Цепкий ум и удивительная внимательность редко изменяли Сару, но если уж это случалось, причем случалось непредсказуемо, то последствия обычно бывали внушительны и весьма впечатляли.

Но все это они узнают уже потом, как и спустя много лет узнают, каким он может быть товарищем, а пока – трое путников идут по петляющей дороге на юг, у них есть огненная магия, прекрасная музыка и холодный узкий меч. И что еще нужно в далеком пути?..

Аскольд запоздало и не без труда вспомнил, что сегодня срок, отмеренный его странствиям отцом, переваливал ровно за половину. Оставалось два года: но ни он, ни его побратим не жалели ни об одной пройденной лиге, ни об одной спетой песне. Столько исхожено, столько пережито за этот немалый срок – а впереди еще столько же, и горизонт манит куда слаще, чем сожаления.

Втроем они наведались и в трактир, и в крохотное село, где маг произвел настоящий фурор, и к тайнику лесной ведьмы. Порастревожили духов деревьев, пели песни у костра, торговались за медовые коврижки (Аскольд сложил руки на груди и отказался в этом участвовать, так что Осверин и  Сар взялись за дело вдвоем, но вот в ароматную выпечку мечник впился зубами, едва ли не урча).

Лиги разменивались сами, одна за другой.

И на прихотливо извивающейся дороге, эдаком отростке от королевского тракта, где-то около полудня встретился друзьям одетый во все черное всадник. Вопреки обыкновению, не проехал мимо, кивком поприветствовав таких же как и он путников, а выехал на середину и остановился, исподлобья глядя на них.

– Добрых дорог тебе, странник! – окликнул его Осверин, и неназванным остался вопрос: что нужно тебе, незнакомец, от трехх незнакомцев?

– Дороги вряд ли будут отныне добрыми, для вас – особенно, – буркнул тот, и друзья переглянулись в непонимании.

Аль подобрался, едва заметно непривычному взгляду, но прямо-таки контрастно со своей расслабленной полудремой для того, кто провел рядом два года.

Сар ненавязчивым, но так легко читаемым жестом встряхнул кисти. Маги колдуют наполовину руками – даже дети это знают.

– Как понимать твои слова?

И громом среди ясного неба прозвучал ошеломляющий ответ:

– Король умер! Скорбите! И поезжайте в столицу, в Белую цитадель – если, конечно, один из вас Аскольд Витт, который поклялся служить королевскому дому Эрионов. Немедленно поезжайте!

Руки Сардиара упали вдоль тела, словно брошенные кукловодом лапки марионетки.

Аскольд сжал губы и коротко склонил голову в знак согласия и скорби. И этот скупой жест был пропитан болью и печалью так преданно и безнадежно, что у Осверина в груди защемило и к горлу подобрался проклятый ком.

Ответа всадник дожидаться не стал: просто развернул коня и поехал прочь, сгорбленной черной фигурой качаясь в седле.

6. Да здравствует новый король

Столица замерла в болезненном ожидании. Похороны Его Величества парализовали ее, жизнь стала тише, и бесконечный денный и нощный праздник сменился грустью украдкой. Альрин бы не замер никогда и не поумерил свою жизненную силу, но теперь гомонил словно с виноватым видом, будто сам того не желая. Похороны Его Величества…

Маг извинился и поспешил откланяться сразу за заставой: его неумолимо тянуло к Демиану, колдовской башне, и противиться этому не было никакой причины. Что думали остальные маги обо всем происходящем, никто не знал, но вот Сардиар мог бы обнародовать их мнение, и в этом тоже был смысл.

Осверин же следовал за побратимом почти тенью, разом утратив большую часть своего энтузиазма и беззаботного отношения к миру.

Тем временем Аскольд шарил по притихшим улицам цепко и колюче, стискивал зубы, тщетно стараясь отыскать хоть подсказку, хоть намек на то, что же случилось с королем, что за беда нагрянула без малейшего предупреждения.

– Заговор я предотвратил этими самыми руками! – бушевал он. – Чем занимался Тайный Совет, черт побери?! Почему все еще не сделано официальное объявление? Принцев двое. Один из них – уже король, так черт побери, где объявление о коронации, где выход к народу, где глашатаи? Откуда-то все известно, но дворец молчит, и это не к добру, совершенно точно!..

Осверин похлопал его по плечу, и Аскольд выдохнул, стряхивая накопившееся. Наступали тяжелые времена – и нужно было хвататься за штурвал, пока не поздно. Два королевских сына, старший Георг и младший Рогар, оказались в самом эпицентре этого смерча… А насчет Тайного Совета теперь у него были свои мысли, и озвучить их стоило только там, где стены домов не обладают ушами, глазами и еще черт знает чем.

Не доверяй столице, не доверяй.

Над Белой Цитаделью на фоне мрачного низкого неба на ветру полоскался спущенный королевский флаг. Мечник смотрел на него взглядом тяжелым и долгим, а потом, ни слова ни говоря, отправился к главным воротам во дворец. Менестрель держался чуть за его плечом.

И когда младший лорд Витт поднялся по ступенькам и цыкнул на стражей в траурных плащах, они только молча скрестили перед ним копья.

Аскольд оскалился от такой наглости.

– Я из Старших Лордов, дурни. Живо открывайте!

Один из стражей только скорбно покачал головой.

– Прошу простить меня, но таков приказ командира. Я не могу пропустить вас… милорд Витт. Входа во дворец нет.

«Узнал-таки меня, посмотрите, – мелькнуло в голове мечника, – интересно, кто там теперь за главного…»

– Передай ему обо мне, – бросил он, разворачиваясь и сбегая по ступенькам вниз, не звякнув ни одной деталькой одежды и оружия.

– Кому именно, милорд? – растерянно крикнул стражник в удаляющуюся спину.

Аскольд не обернулся, но ответ сам соскочил с языка.

– Рогару лично. Бывайте!

Тогда он растворился в толпе и не заметил, что из окна одной из десятка башен цитадели на него смотрят с пристальным вниманием светло-голубые глаза младшего наследного принца, и что тот принял окончательное решение, наблюдая за статной фигурой молодого Витта.

Сам же Рогар, в свою очередь, не мог даже предположить, сколько лет потом проведет вот так, замерев у окна великой башни и не отводя глаз от горизонта, видя куда больше, чем только линию между небом и землей.

– Через четверть часа, – вполголоса сказал он кому-то в глубине комнаты, потирая переносицу и прикрывая до боли утомленные последними бессонными ночами глаза.

И этот кто-то поднялся и вышел, мягко ступая по ковру, и прикрыл дверь плавно и бесшумно.

Аскольд поравнялся с Осверином, поджидавшим его возле ограды. Менестрель понял все молча и не стал спрашивать, в чем был полностью прав.

Они спустились по гигантской каменной лестнице, немного в молчании постояли у ее подножия, глядя на изгиб реки. Прошло не больше пяти минут с тех пор, как младший лорд Витт обратился к стражнику при входе во дворец.

– И что теперь? Милорд, судя по всему, уже разработал стратегию в своей голове, – подал голос Осверин.

Аскольд хмыкнул, но на самом деле его друг был не так уж и далек от истины.

– Для начала я проверю кое-что, чтобы быть уверенным, а там посмотрим. Пойдем?

И побратимы свернули было в какой-то переулок, на первый – только на первый – взгляд безлюдный и такой же тихий, как и весь город.

– А что… – начал было менестрель.

Закончить он не успел: перед путниками, словно из-под земли, вырос незнакомец. Закутанный в плащ, молчаливый. Не поднимая головы, он протянул Аскольду сложенную вдвое бумажку и растворился между домов так же, как и появился – видимо, шагнул в потайную нишу в стене и ушел одному ему известными ходами.

– Степень моего недоумения выросла сейчас в несколько раз, – заметил Осверин, озираясь.

Мечник поспешно развернул записку и принялся пожирать ее глазами.

– А вот мне, напротив, стало все ясно! Ха! Рин, живо за мной!

Он скомкал бумагу и опустил ее в карман, резко обернувшись и рванув к лестнице, вверх по ступенькам, к воротам и смешавшимся в недоумении стражникам. Но их копья, злорадно поблескивающие остриями, так и остались поднятыми вверх, когда Аскольд с ухмылкой отодвинул одного из них и шагнул в коридор, по которому шныряли за спинами воинов посыльные и шпионы. Он не собирался входить в главный вход, но мало ли способов попасть во дворец тому, у кого в кармане лежало «добро пожаловать, Аль» от самого принца, да еще и с подписью лорда-председателя Тайного Совета?..

Осверину оставалось только покрепче прижимать к себе гитару и не отставать от брата.

Они свернули на винтовую лесенку, потом, этажом выше, в узкий коридор без каких-либо украшений и отделки, но за следующим поворотом оказались на точно такой же лестнице, как и предыдущая – и Аскольд, придерживая свой меч рукой, взбегал по ней легко и быстро. «Словно домой» – подумалось менестрелю. И он снова не слишком-то ошибался…

Когда Осверин сбился, считая этажи, и с того момента преодолел еще не менее полудюжины, впереди громко хлопнула дверь.

– Аль?

– Я забыл рассказать тебе значительный кусок своей биографии и теперь приношу свои извинения, – в голосе Аскольда звучало куда меньше скорби, чем час-другой назад, и, хотя менестрель и не видел его лица, он был уверен, что милорд Витт сейчас выглядит воодушевленным, а во взгляде сквозит азарт.

Несмотря на звук и своих, и его шагов, чуткий музыкальный слух с легкостью уловил поступь еще одного человека. Вскинул голову, пытаясь разглядеть незнакомца через взлетающего через ступеньку Аскольда…

Вниз смотрел младший принц Эрион – двадцатилетний, с глазами голубыми, как летнее небо, и с характерным профилем альринских королей.

– Аскольд! Как же я рад, ты бы знал!

– Рогар! Я, – Аль помрачнел, перепрыгивая последнюю ступеньку и становясь вровень с принцем, – я сожалею о твоей утрате. Скорбит все королевство.

Тот как-то обреченно покачал головой и заключил лорда Витта в объятия. А Осверин вылупился на них, отчаянно пытаясь сообразить, что же он упустил и как так побратим забыл рассказать ему о такой мелочи, как о тесной дружбе с королевским двором!

Аскольд обернулся к менестрелю, как ни в чем не бывало.

– А это Осверин, мой названный брат и лучший музыкант в Обитаемых землях, ручаюсь! Рин, принца я могу не представлять? Мы в детстве играли вместе, было весело, – мечник едва не хихикнул, глядя на растерянного менестреля, на лице которого так отчетливо отображались степени осознания происходящего.

Несколькими мгновениями позже он уже подобрался и улыбнулся почти нахально.

– Очень польщен и рад встрече, принц, – легкий поклон, – это честь для меня.

Рогар только благодушно отмахнулся. Однако про названного брата он услышал и запомнил, а потому как-то сам собой принял Осверина почти как равного – брат же Аля, как тут еще относиться? – и больше не возвращался к этому ни в мыслях, ни на словах. У него были дела поважнее и вопросы поинтереснее.

Путников принц провел по внутренним коридорам до своих комнат, и в кабинете в башне, откуда недавно рассматривал внезапных гостей, теперь они сидели втроем, и грусть вытеснялась мандражом и нетерпением действий.

Три кресла стояли полукругом вокруг погашенного пока камина, и висела напряженная тишина. Аль кашлянул, глянул на друга детства – мол, пора. И тот подался вперед, в волнении кусая губы:

– Вы будете первые после меня, кто узнает об этом. Это все так неожиданно, и я, право, сам удивлен больше всех… Георг отказался от трона. Он хочет посвятить свою жизнь общению с богами, и выбрал служение Ордену, нежели королевству. Бумаги подпишет сегодня вечером.

Словно земля покачнулась под ногами, на мгновение все цвета стали ослепительными, звуки – оглушающими, а запахи едва давали дышать. У Аскольда на несколько долгих секунд отчаянно закружилась голова, и мысли были медленные, как золотые рыбки в прозрачном меду.

– Ты теперь король?! – выпалил он, уже зная ответ. Других наследников у королевства Альрин нет, и Рогар теперь – высшая власть.

– Буду им в скором времени, – кашлянул тот.

Снова повисла тишина, только теперь не та, что была минуту назад. Эта тишина была подобно разверзшейся пропасти.

– Ваше Величество, – хмыкнул Осверин, отчаянный наглец. Впрочем, почему бы и нет? Кто, кроме бардов, осмелится ехидничать королю в лицо?

– Услышу еще раз – сам срублю голову, – беспечно бросил Рогар, – или нет, Аскольда вот попрошу, чтобы не скучал.

И трое молодых людей расхохотались, нервно, от накатившего напряжения, но все же и немного искренне.

И сразу, с ходу, сели за работу. Времени терять было нельзя – на счету каждый час, а часы складывались в дни, дни – в недели…

– Вот у меня карта королевства и некоторые бумаги за последнее время. Накопились, пока мы с Георгом вели словесные баталии целыми днями напролет. Есть кое-что, что я хотел вам показать…

Аскольд и Осверин и понятия не имели, какой же завал сейчас в государственных делах. Надо отдать Рогару должное – он не скидывал на друзей задачи бездумно, только потому, что ему не хотелось с ними возиться. Но и нежничать с ними не собирался. Стопки перекладывались, перекапывались, листы теряли и находили, загибали уголки, отгибали уголки, ругали того, кто уголки отогнул и загибали снова, опять перекладывали, опять теряли, в конце концов все равно находили. И так, казалось бы, до бесконечности.

Похороны, отречение, коронация. Подтверждение отношений с соседями от нового правителя. Монахи и маги снова что-то не поделили, ловят какого-то безумца, да так, что от Эдорина дым коромыслом!.. Пираты совсем разбушевались, и ходят слухи, что их прикрывает один из Великих Островов, но доказательств нет, а значит, что и обвинений нет. Но с пиратами вопрос надо решать, с Островами контактировать, однако не забывать укрепить флот и форты на побережье. А еще ведь непонятно, что маги задумали в своем Демиане, и нужно что-то говорить народу, и кто еще знает, как пройдет коронация… Голова кругом, да не одна.

– У нас есть маг один, – выдает менестрель во время короткого перерыва на принесенный слугой перекус. – Не то чтобы прямо есть, но, так сказать, в зоне досягаемости…

Аскольд предупредительно поднял палец, прося не только слова, но и немного терпения, чтобы дождаться, пока он дожует. А то ведь лорды, пусть и странствовавшие где придется, не говорят с набитым ртом.

– Ты имеешь в виду Сара, да и я про него подумал. Но что это дает?

– Он мог бы…

– Если ты думаешь, что он сможет что-то про магов рассказать, тот тут шпионы справятся лучше, а главное – мы будем уверены, что информация чиста.

Принц тем временем согласно кивал.

– Но он мог бы нам всем помочь. По-любому привычен что к работе с бумагами, что с тактикой – не простой же безмозглый солдат, а.

Мечник взвесил все «за» и «против». Решив все про себя, спросил коротко:

– Рогар?

– Скорее да, чем нет, – дал добро будущий король, и менестрель заулыбался, довольный этой маленькой победой. Еще один человек, и человек талантливый, может существенно облегчить им навалившуюся работу. А это было ой как кстати!..

И наконец Рогар отложил на край стола то, что относилось сплошь и рядом к оскомину ему наевшему вопросу Островов – и заговорщически сощурился на друга детства, а нынче своего самого верного лорда.

Самый верный лорд обладал недюжинным чутьем и вскинул голову.

– Ты чего?

– Тут кое-что по-настоящему серьезное, Аль.

Тот только взъерошил себе волосы и молча ждал продолжения. Менестрель за его спиной пожирал глазами принца и документы в его руках – ему все это было в новинку, и пока страшно увлекало.

– Я успею все, если передам вам островную тему. Она самая неблагодарная и замороченная, но зато одна, можно сконцентрироваться и, – он поднял взгляд на мрачнеющего лорда, чей взгляд потемнел и посуровел на глазах. Рогар иллюзий не питал и знал, что младший Витт откажет ему, как миленький, если сочтет нужным. И на место поставить не постесняется. А вот сейчас почему-то молчит… Он набрал побольше воздуха в легкие. – Пожалуйста, Аскольд, будь другом. Выручай… Выручайте.

Осверин затаил дыхание: он давно уже потерялся в бумагах, непривычный к управленческой работе. Но слушал внимательно, и, главное, легче легкого читал атмосферу, прямо-таки звенящую в воздухе. И осознавал, что на его глазах, а скоро и в его руках, будет твориться история королевства.

7. Про мага и работорговца

Это было месяца три назад, когда солнце еще по-зимнему висело вдоль кромки крыш и еще не грело в полную силу, но уже раздразнивало живность и первые цветы. Сардиар заглянул к одному своему знакомому коллеге, который завел привычку собирать у себя в гостиной магов-пиромантов, и в стенах этой гостиной рассчитывались самые отчаянные и безумные идеи. Сардиар не хотел ни взорвать королевский дворец, ни объять весь Демиан иллюзией пламени, ни вообще вытворять что-то подобное. Однако коллега угощал отменным сидром, какой не так-то просто отыскать в городских тавернах, да еще и не наткнуться в процессе на стражников или работорговцев (приведите боги – по отдельности). А потом Сар иногда появлялся на тех творческих вечерах – и всегда уходил сытым и довольным.

В тот раз обратно он шел мимо нищего и с досады швырнул островную сладость ему в самые руки, скривившись и нервно зашагав прочь. Нищий схватил нежданное угощение, вскинул голову – и вдруг удивительно звучно, как глашатай, выкрикнул: «Покори себе лед, иначе тебя и твоих друзей догонит долгая, страшная смерть!».

Сардиар Лас тогда только хмыкнул да пожал загорелыми плечами. «У меня нет друзей». Но слова попрошайки царапнули душу предчувствием тревоги, реальной, ощутимой опасности, и маг почему-то решил для себя, что непременно научится создавать ледяные заклинания, как бы они ни были далеки от его родной огненной стихии.

Двумя с половиной месяцами позже Сардиар, еще не пристреляв необычное для себя колдовство, с размаху ударил магическим льдом в пару путников, зачем-то забредших в эту глушь. Аскольд, Осверин и Сар продолжили путь вместе.

И вот теперь, разделившись при въезде в столицу, маг сидел в гостиной того же радикально настроенного, но гостеприимного знакомого, ждал свой обед и рассматривал прохожих за окном. Вот цветочница, вот заспанный студент, вот парочка мечников да один стражник – как пить дать, только что сменился с караула у ворот или на площади торгашей… Сардиар так задумался, что даже не сразу среагировал, когда на улочке мелькнул знакомый профиль с орлиным носом и прямым высоким лбом. А, осознав, маг подорвался с места и распахнул окно, шумно, резко, напугав какую-то девицу – впрочем, ему было все равно.

– Исин, черный ты флаг, где мой золотой с четвертью?! – проорал он, высунувшись по пояс на улицу и не обращая внимания на вылупившийся на него народ и посмеивающихся за спиной товарищей. – Все сроки давно прошли!

Окликнутый резко развернулся на голос и схватился было за эфес кривой сабли, но тут его лицо осветилось узнаванием, и он криво ухмыльнулся.

– Там же, где и был, колдун!

– Ничего другого я и не ожидал, однако, – хмыкнул Сардиар, потихоньку убираясь обратно в окно. – Поговорим?

– Поговорим, почему нет.

Маг охотно захлопнул окно и вылетел на улицу, не прощаясь с коллегами – ну их всех, в пекло или в бездну. Возле крыльца его уже ждал ехидный должник: посмеивался и играл кинжалом, прислонившись к стене плечом.

– Ну, что хотел?

Сар мельком оглянулся и подтолкнул знакомого отойти от дома. Они пошли вдоль улицы, ненавязчиво отыскивая какой-нибудь проулок потише, а пока просто понижали голоса во избежание случайных непрошенных ушей.

– Говорят, у тебя было дело к нашим, – начал маг непринужденно, – мол, какое-то неофициальное и, мм… не совсем поощряемое уважаемыми законотворцами. Так?

– И что, если так?

Сардиар одарил спутника многозначительным взглядом, и тот ухмыльнулся, сверкнув золотым зубом.

– Ты прав, колдун. И, раз уж мы давно с тобой имеем дела и остаемся друг другом довольны…

– Гм!

– Ну, почти довольны, то я сделаю это предложение тебе первому. И очень рекомендую его принять. Я недавно выкупил еще один корабль из бывших корсарских, и теперь решил всерьез заняться новыми делами… Пораскинул мозгами и придумал кое-что занятное. Для исполнения мне нужен человек, который хорош в магии и плох в соблюдении законов. Требуется рассказать подробно и точно, какие есть способы… удержать вашего брата от колдовства, может, какие наручники или сплав, или рисунки эти, вроде рун… А? Если отладишь такое – не поскуплюсь, ты же знаешь. Ну так что?

Сардиар как дважды два сложил картинку в голове. Исин решил податься в работорговцы, не так ли? Видимо, дела пошли на лад, и он додумался до поимки и продажи отмеченных магическим даром. И, пусть его и не слишком-то пугала перспектива нарушать закон, тем более – что уж там, не впервой, но вот торговать магами, его единственной, пусть и неласковой семьей?.. По пальцам помимо воли пробежали искорки гнева, и Сар сжал кулаки, заставляя энергию уйти обратно в ладони. Пока еще нельзя. Только пока…

– А золотой мне вернешь? – сощурился Сар на работорговца с лисьей улыбкой.

Тот расхохотался, да так, что с карниза сорвался и тяжело взлетел жирный трущобный голубь.

– Так что…

Исин вдруг оборвал смех и дернулся к магу, почти навис над ним, и улыбка весельчака-моряка превратилась в почти звериный оскал.

– Мне нужен ответ, сейчас же. Я посоветовал соглашаться. Если ты отказываешься – то, помяни мое слово, это еще аукнется тебе слезами и кровью. Ну?

Сардиар затаил дыхание, вроде бы испугано опустил взгляд, выдохнул медленно и снова вдохнул. От Исина несло дрянным пиратским ромом и солью – где он только раздобыл их в цивилизованной столице?..

– Ну?!

Маг вскинул голову. Ни тени страха на его лице, ни следа раздумий. А мгновением раньше, опередив полный бешенства взгляд, пылающий темным колдовским пламенем кулак, искрящийся от невольно прихлынувшей энергии, врезался в ребра работорговца.

Тот успел только широко распахнуть глаза – и в следующую секунду уже протаранил спиной хлипкий заборчик по другую сторону улочки, с мерзким треском ломающейся кости, который услышал даже взбешенный Сар, и с едва осиленным хрипом.

– Пожалуйста, вот тебе ответ, – все еще не отпущенный злостью, волной силы и удовлетворением от удара, процедил маг. И отвернулся и нырнул за угол, вливаясь в людской поток улиц оживленной столицы.

Его нашли вечером возле Демиана. В традициях вольного народа, подло и бесчестно окружили, впятером пойдя на одного, и явно обещая сделать наглого колдуна первой жертвой их экспериментов по пленению магов. А тот ничего другого и не ждал.

– Ну привет, – обронил, встряхивая кисти и поочередно хрустя пальцами.

Дойти он успел только до среднего пальца на левой руке – один из дружков Исина бросился на него с кинжалом, скорее всего, еще и отравленным по какому-нибудь островному рецепту. Сардиар пожал плечами.

Вскинутые руки, вспышки послушного пламени – и четверо нападающих валятся с ног. Оставшийся же, самый удачливый – или неудачливый, это как посмотреть – сбледнул с лица, явно взвешивая на внутренних весах открывающиеся перед ним перспективы. Сар не дал ему выбрать самому: щелкнул пальцами, роняя на его несчастные плечи экспериментальную ледяную глыбу. Судя по тому, что мужик опал бесчувственным телом, новый прием Сардиар Лас освоил отлично.

– Кто мешал вам поздороваться? От этого бы никому не стало хуже, а хоть иллюзию разговора бы создали…

Он подобрал осколок льда, понюхал его и, вертя в пальцах, пошел прочь. Впрочем, зря он их так – в следующий раз ведь и не пошлют таких бездарей, а придумают что получше… Сар вздохнул и потянулся. До следующего раза ему еще надо было дожить. А из своих никто на помощь ведь так и не пришел…

8. Как Аскольд и Осверин берутся за дела короны с энтузиазмом

А Аскольд и Осверин вплотную взялись за службу короне Альрина. Рогар, задерганный по поводу и без, с ног валился от усталости: внезапно на его плечи легла подготовка к коронации, принятие всех полномочий и повторное, церемониальное ознакомление с делами государства теперь уже как без пяти минут нового короля. В скором времени грозило добавиться и принятие присяги от многочисленных вассалов отца, и выражение своей благожелательности мелким и крупным окружным лордам, и военные смотры, и принятие соболезнований – вот уж поистине обуза обуз!

Все, что творилось внутри у молодого короля, было надежно заперто глубоко-глубоко, и от того, что он вынужден был постоянно изображать, изображать, изображать скорбь, пытаясь сдержать еще большую скорбь внутри, его постепенно разрывало на части. Друзья видели это – но сделать ничего не могли. Оставалось только максимально облегчить работу в тех делах, которые они были вправе принять на себя, да хлопать его по плечам и усаживать в кресло у огня, когда Рогар урывал минутку для отдыха.

Однако все реже и реже Рогар заходил в кабинет, отданный друзьям, и еще реже – задерживался там, чтобы передохнуть.

Впрочем, лорд и менестрель тоже дни напролет проводили за работой. Пираты! Вот что занимало их сейчас больше всего. Странный, чужой народ, хотя и народа-то одного нет – только беглые да отчаянные со всех земель материка и трех островов.

– Принесли вести о каком-то новом пиратском союзе, – Осверин положил перед другом мятую записку.

– Что? Пишут, что они сбиваются в одну кучу? Это еще не союз, – Аскольд глянул только вскользь.

– Но… Ты уверен?

– Они действительно следуют за ветром. Подует в одну сторону – дружат с одними, подует в другую – уже враждуют, бьются не на жизнь, а на смерть, а с недавними врагами братаются на крови. Кровь их льется быстро, много, так что такое братство почти ничего не стоит.

– Звучит лучше, чем мне казалось, – кивнул Осверин, – но что, если ты ошибаешься? Вдруг именно в этот раз они действительно объединятся и пойдут настоящей войной на королевство?

Аскольд с неудовольствием вернул записку, но перечитал ее еще раз со всем вниманием. Что-то в незамысловатом тексте царапнуло его чутье, но что же именно, что?..

– Я бы очень хотел, чтобы ты был прав, – тихо добавил менестрель и вернулся за свой заваленный бумагами стол.

Когда они обсуждали это с Рогаром, тот подтвердил слова своего друга детства – но и подчеркнул, что удар со стороны моря был бы фатальным для Альрина.

Отхлебнув теплого вина, он покачал головой:

– Впрочем, вы знаете, пираты, они еще могут стать нашими союзниками. А вот северяне…

– Что – северяне? – подобрался Аскольд, даже подался вперед, мигом стряхивая вечернюю полудрему.

– Я приказал отправить им приглашение на коронацию еще две недели назад. Сделал это по-умному: к графу почти на самой границе полетела птица, а он должен был снарядиться и лично довезти официальное приглашение, как подобает. На сменных лошадях, не претерпевая никаких неудобств и препятствий, он добрался бы… за неделю?

– Дней за шесть, – вставил Осверин.

– Вот. За шесть дней. А все еще единственный ответ, который я получил – это птица от графа с обещанием выполнить все в точности.

Аскольд прищурился:

– Как давно?

– Десять дней назад. Но это было бы не так плохо, как вести от некоторых… доверенных лиц при дворе. Говорят, что у северян есть свои претензии на трон Альрина – мол, моя тетя родила ребенка, и он теперь является законным наследником… Это же смешно: тетя вышла замуж за торговца древностями и отреклась даже от самой фамилии! Тем более, сыновья стоят перед…

– Ну все-все, – воин твердо оборвал монолог короля. – Оставь герольдам рассуждения о родах и отсутствии прав на трон у тех, кто так далеко от него.

– Она собирает войско! – Рогар запустил руку в волосы и схватился за голову, точно от боли. – Войско, Аль! Мне грозят войной!

– А с другой стороны пираты, – тихонько вздохнул менестрель и тут же пожалел о своих словах: Его Величество глухо застонал, не поднимая головы.

В комнате повисла безнадежная тишина. Альрин – сильное королевство, и Рогар – талантливый король, у него отличные полководцы и синешали, но воевать на два фронта, едва похоронив отца, когда старший брат с легкостью отмахнулся от всего этого, а еще не все даже ближайшие лорды принесли свою присягу новому правителю, даже не коронованному!.. Было от чего появиться вязкому отчаянию.

Аскольд с усилием оторвал руки молодого короля от его растрепавшейся шевелюры и сунул в руки свой бокал с вином.

– Тебе придется постараться договориться с северянами любой ценой. Должно быть что-то, что может прийтись им по вкусу, кроме твоей короны, я уверен.

– Мне бы твою уверенность, – пробормотал Рогар, но глоток все же сделал, бездумно, машинально, но для начала и это было неплохо.

Осверин одобрительно кивнул и наполнил для Аскольда новый бокал, а тот принял его и благодарно кивнул.

– Моей вполне достаточно. Действуй, Величество, за тобой – все твое королевство!

В ту же ночь городским патрулям было приказано отыскать и привести со всем почтением в цитадель огненного мага по имени Сардиар Лас. Стражники глаза проглядели в его поисках, клич был брошен от личных гвардий высочайших лордов, до рядовых солдат возле городских ворот.

А под утро, когда занимался рассвет, Сар явился сам. Лицо его кто-то благословил новым шрамом, волосы он обрезал коротко и как-то по-боевому, а от одежды страшно несло дымом и костром.

Его провели сразу к малому кабинету Его Величества, ныне – рабочему пространству лорда Витта и его помощника, и друзья обрадовались ему, как родному.

– Сар!

– Сардиар, маг наш бесценный!

Он сдержано отвечал на их приветствия, торопясь осмотреться. Вот она какая, королевская цитадель изнутри! Пока лучшие умы колдовской башни ломали головы сумасшедшими теориями и планами, как попасть сюда, он, Сардиар Лас, оказался там по личному приглашению!

– Я тоже рад видеть вас, господа, – учтиво улыбнулся он. – Если я правильно вас понял, то ко мне есть здесь некоторое дело, да? Если так, я готов выслушать со всем вниманием!

В кресле, отвернутом от двери к камину, шевельнулась тень. Рогар поднялся с подлокотника и сел, распрямившись, неторопливо отпил из бокала.

– Значит ли это, что ты готов послужить своему королю?

Маг ничем не выдал своего изумления и только поклонился в ответ.

– Что ж, твои друзья поручились за тебя, – Рогар потер переносицу – глаза страшно болели после бессонной ночи, и он уже не был уверен, не вторая ли она по счету. – И раз так, то слушай, о чем мы говорим, и готовься к заданию. Альрину грозит опасность со всех сторон извне – и есть люди, которые разберутся с этим. Однако я хочу, чтобы – самое главное! – мое королевство было в безопасности изнутри. Сейчас маги противостоят монахам, и это грозит перерасти во всеобъемлющее противостояние. Ты должен переговорить со своими и порекомендовать им открыть короне свои планы, подтвердив этим свою присягу.

– Маги – упрямый, скрытый народ, – вставил Сардиар. – Они не послушают меня.

– Ты так уверен, даже не попытавшись? – Аскольд взял у Осверина бокал и передал магу, не сводя с него пытливого взгляда.

Тот кивнул.

Менестрель вернул графин на столик и присел на край кресла Аскольда. И просто и без обиняков проговорил то, что висело на языке у каждого, но все не облекалось в слова:

– Что ж, если не послушают, возвращайся и будь нашим шпионом.

– А что если мне не дадут вернуться? – бросил Сар с нескрываемой горечью.

Они заговорили все разом, зазвенели бокалы, кто-то выругался сквозь зубы, кто-то безрадостно рассмеялся. И тут Рогар поднял руку – и все замолчали, как по приказу. Магу показалось даже на мгновение, что вместо молодого принца, не выспавшегося и уже осознавшего, что он скоро будет загнан в ловушку, перед ним стоит в свете камина древний великий король, и безгранична сила его.

– Можешь ли ты поручиться, что ваша братия не поддержит северных предателей? – прозвучал вопрос.

– Нет, Ваше Величество.

– А предугадать исход вашей борьбы со служителями богов?

– Нет, Ваше Величество, – Сар опустил голову, впервые начав понимать, что его позвали сюда не просто ради недолгой несерьезной игры. Эти люди отчаянно пытались спасти целое королевство.

Король вздохнул и снова стал утомленным до невозможности молодым человеком.

– Тогда есть ли что-то, что я должен знать и чего еще не знаю? – спросил он устало.

Маг поскреб начавшую зудеть полоску свежего шрама. Прикинул кое-что.

– Думаю, да. Работорговцы с Островов спелись с пиратским братством, чего давно уже не случалось.

По кабинету пробежал ропот.

– И самое главное – они начинают торговать одаренными колдовским даром. А значит, и использовать магию в своих целях.

– О, будь проклята твоя любовь ко всем богам, старым и новым, братец Георг! – застонал Рогар, откидываясь на спинку кресла и прикрывая глаза от бессилия.

Аскольд хмыкнул и молча протянул ему кинжал. Знакомый им обоим с детства жест. Король Рогар взвесил приятную тяжесть стали в руке, туманно улыбнулся чему-то далекому, и, почти не размахиваясь, не поворачивая головы и не сделав ни одного лишнего движения, всадил кинжал в стену над камином.

Осверин, в отличие от Сардиара, не вздрогнул и даже не изменился в лице: сейчас этого не было видно, но примерно там же уже красовалась пара свежих дырок от того же кинжала, да и менестрель уже привык к Алю, от которого их король иногда не слишком-то отличался.

К утру две служанки робко постучали в дверь кабинета и, получив милостивый кивок, вкатили столик на колесиках с обильным завтраком, отчасти, как показалось Осверину, компенсирующим ужин. Между делом подкрепив свои силы, четверо друзей сделали последний рывок – и на центр стола легла убористо исписанная бумага.

Было решено, что в северное королевство к давнему другу старого короля отправится письмо с призывом поддержать истинного правителя, Сар выведет людей Рогара на работорговцев, их, в свою очередь, отловят и тщательно допросят, чтобы окончательно разобраться со слухами насчет пиратов, а Осверин и Аскольд… Им двоим предстояло отдельное непростое задание – и потому лорд, а за ним и менестрель поднялись со своих мест, на ходу хватая по изящной булочке, и отправились по спальням, восполнять то, что не доспали за последнюю неделю.

– Я буду отсыпаться вечность, и все равно не отдохну по-человечески, – зевнул Осверин, прикрывая за собой дверь кабинета. – Рогар тот еще полуночник, почему ты не предупреждал, братец?

Аскольд рассмеялся и отсалютовал ему, сворачивая к своей спальне. Ближайшие сутки обещали быть прекрасными – наедине с одеялами, подушками и мягкой постелью.

А музыкант, уже засыпая, вдруг подумал о том, что оскомину наевшие и не дающие глубоко вдохнуть, гложущие его мысли о том, как же все-таки заставить этих людей смотреть, смотреть по-настоящему, уже давно не возвращались к нему. «Аль, как ты это сделал?» – пробормотал он в подушку и провалился в глубокий, сладкий-сладкий сон. Ему снилось море, спокойная синяя гладь без конца и края, а на следующее утро, когда он проснулся, то не мог вспомнить ничего, кроме далеких чаячьих криков.

9. Они ищут заговоры

В напряженном ожидании тянулись дни в цитадели, пока гонцы и птицы служили ее обитателям связью с северным королевством. Рогар стал больше улыбаться, быстрее двигаться и все меньше смотреть друзьям в глаза, опасаясь выдать то, что бушевало у него внутри. Осверин забегался с коронацией, добровольно взваливая на себя все больше и больше обязанностей под удивленными взглядами остальных, а потому не все замечал. А Аскольд оставался умопомрачительно спокоен, скале подобно.

И сейчас они с Ро сидели в мягких креслах после репетиции торжественного приема, отдыхали, потому как с утра успели еще принять изъявление своей покорности и верности от одного из южных монашеских орденов и примерить по пять полных костюмов. Осверина, уже как всегда, где-то носило – наверняка устраивает музыкантам генеральное прослушивание или проверяет пригласительные или меню.

– …этот мрачный тип, да, дважды пытался льстить так плоско и грубо, что я с трудом продолжал ему кивать и изображать Самого Тупого Короля.

– Я горжусь тобой, Ро, – хохотнул Аскольд.

– Убирайся в чащу, лорд.

Друзья рассмеялись, и, хотя в их голосах так и сквозила усталость, улыбки на их лицах были искренни и красивы.

Кто-то почтительно постучал в дверь, и Аль впустил его нетерпеливым окриком.

– Не даете своему королю отдохнуть ни минуты, – проворчал он, видя, что это одна из многочисленных фрейлин (вечно не запомнить, какой леди они прислуживают!).

– Ваше Величество, Лорд Витт, – она поклонилась, как подобает. – Прошу меня простить, милорд, но я не решилась бы тревожить Его Величество. У меня дело лично к вам.

Аскольд вскинул бровь, чуть насмешливо переглянувшись с другом – это было интересно.

И фрейлина леди Леоноры, может быть, неверно истолковав этот жест, смущенно улыбнулась, когда присела в поклоне и протянула Аскольду сложенную вчетверо записку.

– Моя леди благодарит вас и передает послание, а также устное приглашение на вечерний прием, – сладко пропела она и, не забыв задержаться взглядом на фигуре молодого лорда, тут же поспешила упорхнуть.

Рогар, небрежно развалившийся в кресле, сделал глубокий вдох, выдох и снова вдох, а потом заговорил о делах подчеркнуто ровно. Но тут в дверь снова постучали, еще скромнее и тише.

– Да, – бросил новоиспеченный король.

В дверь просунулась светленькая головка юной служанки какой-то придворной леди.

– Милорд Витт здесь?

– Что такое? – милорд Витт изобразил тень улыбки. – Ты должна мне что-то передать?

Девчушка воодушевилась.

– Леди Анаит просит выразить вам ее признательность и…

– Какого дьявола?! – вдруг рявкнул Рогар, всем корпусом оборачиваясь, пока поднимался с мягкого, в котором только что отдыхал, развалившись, кресла. Молниеносно. Однако еще быстрее в дверях исчезла головка маленькой служанки, впрочем, успев подарить королевскому другу восторженный взгляд. – Какого черта они заигрывают с тобой прямо в моем кабинете?! И что мешает тебе ответить кому-нибудь и прекратить все споры?!

Аскольд пожал плечами на первый вопрос и покачал головой на второй.

– Не хочу связывать себя с девушкой, которой не смогу отдать своё сердце. Ему ведь не прикажешь, Ро, и ты сам и без того…

– Зато прикажешь тебе! О, как мне надоело – где бы ты ни появлялся, они вешаются на тебя без раздумий, и вся работа коту под хвост! Найди себе кого-нибудь и страдай от нападок хотя бы только с одной стороны, а заодно и других избавь.

– Я… я не хочу.

– Ну знаешь ли! Хоть кого-нибудь уже, Аскольд! А если не найдешь – я сам тебя женю.

– Сам? – мечник хихикнул. – Рогар-сваха, Рогар-шафер, ха!

– Его Величество Рогар, – кашлянул тот подчеркнуто-строго, – и женю я тебя на правах твоего короля. Доволен?

Лорд Витт поднял руки в притворном жесте капитуляции, и молодой король только отмахнулся, мол, все равно ведь с тобой ничего не поделать, дружище.

– Только не дочь того льстивого барона, я тебя умоляю, – простонал он в наигранном страхе.

Ро ответил ему давным-давно позабытым, вроде бы, и вот так неожиданно вернувшимся сейчас «убирайся в чащу, лорд!», и это заставило их обоих снова ностальгически, тепло улыбнуться.

Молодой король немного помолчал, прежде чем продолжить говорить о делах.

– Я назначил прием на завтра.

– Не захотел тянуть?

– Не захотел тянуть.

– Понимаю, – Аскольд кивнул. – И все помню. Рин тоже.

Услышав имя менестреля, король чуть улыбнулся, вспоминая, сколько связанной с коронацией работы, пусть скучной и муторной, но все-таки возложенной на его плечи, взвалил на себя Осверин. Понятно было, почему он стал Аскольду названным братишкой – тому всегда не хватало кого-то надежного и доброго рядом…

Осверин же забегался так, что уже не стоял на ногах к тому моменту, когда к нему заглянул лорд Витт.

В дверь пока пустого зала, кажется, для ожидания короля за игристыми винами и конфетами, где менестрель сейчас командовал армией горничных и дворецких, просунулась русая голова:

– Прием завтра, – Аскольд хитро подмигнул побратиму. – Гитара еще помнит, как и что ей играть?

Он кивнул было, и тот уже собирался исчезнуть так же, как и появился, как вдруг менестрель прямо подпрыгнул на месте.

– Аль! Ты как раз тот, кто чертовски был мне нужен здесь. Заходи!

Воин хмыкнул, но все-таки вошел в зал. Хорошее настроение не изменяло ему: с севера шли добрые вести, приготовления к празднику подходили к концу, и прием, где им предстояло проявить себя в качестве альтернативы Тайного Совета – приближался. А ожидание всегда хуже действия – каким бы ни было и то и другое.

Помятый фрейлинами и заглядывавшими "проведать" дамами, Осверин тоже просиял.

– Лорд Витт наконец-то соблаговолил примерить костюмы и выбрать рисунок на шоколадных конфетах! – крикнул он во весь свой хорошо поставленный голос. – Вдобавок, думаю, у него отлично получится утвердить все вопросы, связанные с приглашениями!

Свита из старшей прислуги и нескольких ответственных придворных кинулись на новую жертву, а Осверин залился смехом и рванул к двери.

– Плодотворной работы, милорд! – ехидно, как в стародавние времена, когда ему случилось быть гостем в замке отца Аскольда, бросил менестрель, вылетая в коридор.

Милорд только покачал головой, покорно забирая из рук распорядителя протокол и варианты рассадки гостей.

– Вот ведь чертяка, – пробормотал он.

Распорядитель оживился:

– Простите?

– Нет-нет, ничего. Подойдет вот эта и вот эта схема, проверьте, сколько точно будет гостей, и выберите подходящую. Что там с письмами?..

Осверин не бежал – летел по коридору, с трудом удерживая равновесие на виражах и вписываясь в повороты. Кое-кто провожал его удивленными взглядами, но менестрелю, право слово, было уже все равно.

«Прости, маленькая, что заставил скучать!» –  билось у него в голове. Зря он испугался, отчаялся и отложил гитару. Теперь нужно было срочно наверстать упущенное, вспомнить о голосе, который не давал ему просто петь по трактирам похабные песенки и получать свои монеты, не позволял мышкой уходить из пиршественных залов и молчать, молчать, молчать. Он же, черт побери, менестрель!

«Они услышат этот мир именно от меня».

Осверин на полном ходу вылетел в коридор к личным спальням короля и сбил с ног человека в серой, скучной одежде. На пол посыпались какие-то вещицы – дротики, кисть со штор, жестяная коробочка для порошков, бумаги… Человек шарахнулся в сторону, что-то сверкнуло перед музыкантом, и незнакомец словно растворился в воздухе, исчез, бесследно и бесчестно.

А менестрель, прежде чем заорать, успел зажать себе рот рукой и ринуться по лестнице вниз, на свежий воздух, подальше от смертельно опасных для того, кто слишком много знает, коридоров, поближе к работе – там, в парке, еще много нужно было сделать. На виду у десятков случайных людей, конечно. До вечера, до их уютного кабинета, он точно доживет.

Иллюзий о Тайном Совете, его методах и принципах у Осверина за последние два года совсем не осталось.

И, раздавая поручения и принимая сделанную работу, менестрель то и дело посматривал на окна дворца: на их с Алем кабинет, залы для праздника и комнаты короля. Он вздохнул с облегчением только тогда, когда Рогар отправился на совещание с Советом Лордов, а названный брат спустился в парк.

Аскольд шел по посыпанной ракушками дорожке выдержанными шагами воина, готового в любую секунду броситься и сражаться, и даже сам уже этого не замечал. Осверина это значительно успокоило – значительно, но не до конца.

– Как дела, братец? – крикнул Аль, не доходя до него десятка шагов.

– Убеждаюсь с каждым днем, как интересно работать в цитадели, тем более при Его Величестве, – непринужденно махнул рукой тот. – Думаю, когда-нибудь я даже издам свои рассказы в мемуарах!

Лорд Витт чуть наклонил голову, без усилий читая завуалированное послание. На его лицо не легло ни тени тревоги или заинтересованности, но по этому короткому движению Осверин понял, что и брат все понял. И внутренне поблагодарил почему-то именно Фортуну, лукавую богиню удачи, за такого брата.

Аскольд прищурился:

– Сначала – работа, потом – мемуары. Долго тебе еще возиться тут? Рогар просил зайти.

– Четверть часа или около того. Устроит?

– Более чем, – кивнул молодой лорд, демонстративно усаживаясь на скамейку и закидывая ногу на ногу.

По пути во дворец они останутся без лишних ушей и обсудят самое главное. Аль был уверен, что менестрель не станет зазря пугать его намеками и такой страшной секретностью. Да и нехорошо, что Ро в этом каким-то образом замешан… Теряться в догадках было не в обычаях воина, так что он на время прогнал напряжение и просто дал себе пятнадцать минут отдыха – четверть часа в затишье перед бурей, островок тишины между приливом и отливом морского прибоя.

И за самый хвост, за мелькнувшую тень он поймал неожиданную, его самого удивившую мысль: ему почему-то отчаянно хотелось на море. На пустынное побережье, ходить по песку, дышать соленым воздухом, и чтобы над головой проносились крикливые чайки. Где-то у далекого горизонта водная гладь сливается с небом, дышать легко и свободно, а мерное дыхание волн напоминает биение чьего-то древнего огромного сердца. От моря спокойно и светло на душе, так, как давно уже не было… Королевским элитным воинам некогда мечтать о морях, и Аскольд загнал эту картину подальше и поглубже, запрятал так, чтобы самому не найти. Но прежде – позволил себе несколько долгих минут сполна насладиться видением. И пообещал однажды точно отправиться к морю.

Знал бы Аскольд, как скоро та картина будет его окружающей действительностью!,. Однако при других, совсем других обстоятельствах, нежели он представлял себе в своей голове.

И начался путь к этому вечером, когда менестрель, воин и король собрались втроем в креслах у камина впервые за несколько напряженных недель. И если Осверин и Аль, поговорившие уже наедине, пусть и очень недолго, были собраны и встревожены, то Рогар, кажется, наконец-то дал себе отдых.

– Знали бы вы, как я рад, что это безумие наконец-то закончится! – выдохнул он, вытягивая ноги к огню.

– С коронации все только начнется, – вставил Аскольд чуть мрачно. – Нам есть, что тебе рассказать, Ро.

– Если это про приготовления к приему, то я точно женю тебя на какой-нибудь древней нудной старухе!

Осверин, в гостиной не присутствовавший и ничего такого не ожидавший, прыснул плохо сдерживаемым смехом в кулак.

– Тебе только кажется, что это смешно! – в наигранном гневе привстал с места Аль, и Осверин захихикал, представив в красках себе эту пару. Впрочем, он посерьезнел, едва отсмеялся: дело было действительно важным и не терпело промедлений.

Он рассказал Рогару о своем столкновении с подозрительным незнакомцем, о лицах без лиц и шагах, которые замирают, если и ты перестаешь идти по коридору, и прямо на глазах Рогар подобрался, поджал губы и сел в кресле упрямо-ровно. Голос его из расслабленного, полушутливого тона стал стальным голосом короля.

– Тайный Совет должен узнать о попытке покушения, – он был первым, кто бесстрашно назвал вещи своими именами.

Аскольд покачал головой:

– Боюсь, что они уже знают. Вряд ли хождения по застенкам и маги во дворце остались без их внимания.

– Тогда…

– Тогда им, напротив, лучше не знать, что об этом знаем и мы.

– Прикинемся дурачками?

– Именно. Как в детстве.

Лицо Рогара посветлелело на несколько мгновений:

– Мы тогда не спали всю ночь и обнесли отцовскую фамильную оружейную! Попрятали реликвии королевского дома в комнате и сделали вид, что перепутали их с игрушками.

– Сколько нам было? Лет по пять, да?

– Около того. Как мы вообще поднимали те мечи?..

Как ни было менестрелю жаль прерывать их короткий глоток светлого и теплого, он кашлянул, напоминая, как далеки они от беззаботного детства.

– Откуда мы знаем, что они не подсушивают прямо сейчас? – слово за словом выдавил Осверин, не поднимая головы и кусая губы.

Рогар замер.

– Перед встречей я простучал стены, – пожал плечами лорд Витт.

– И стражу, – встрял менестрель.

– Ага, и стражу. Все чисто.

Рогар посмотрел на них взглядом “Вы уверены?”, на каждого по очереди, пристально и сумрачно.

Музыкант кивнул за них обоих.

– Да, Ваше Величество, точно.

Он не проверял стены и стражников, но брату своему верил, пожалуй, больше, чем себе. Было, за что.

Тогда король Рогар встал и стал ходить по комнате, мерить шагами расстояние от кресла до стены, и до камина, снова до кресла, и до стены… А братья сидели молча, не следили за ним глазами, только одинаково точно и по-разному, каждый по-своему просчитывали все варианты развития событий.

– Они предпримут еще одну попытку, – звякнул бокалом Осверин.

– Две.

– Да, пожалуй что и две.

– Ты же понимаешь, что проигнорировать вторую будет сложнее, чем первую?

– Вряд ли получится.

– А объявить войну Тайному Совету…

Рогар выругался и хлестко, зло всадил в стену еще один кинжал.

– У меня там – война! С другой стороны – пираты. И тут я узнаю, что в моем собственном дворце, те, кому мы с отцом и братьями доверяли наши спины, готовятся начать со мной еще одну войну!

– А ты должен быть милым и начать свое правление с добрых и мудрых решений, – вставил менестрель.

– Черт подери, да! А что если эти сволочи объединятся?!

Аскольд поднял на него спокойный-спокойный, как гладь зимнего горного озера, взгляд.

– Мы сделаем это раньше.

10. Казнь по справедливости

С этого вечера каждую ночь, иногда засиживаясь до самого рассвета, Аскольд, Осверин и Рогар разбирали приносимые им сведения, складывали теорию за теорией, доказывали или опровергали их. Спорили, исчертили безумное количество бумаг, узнали столько лишнего, что порой хотелось отмываться в парильнях, пока невольно нарисованные воображением картинки не стекут вниз мыльной пеной. В какой-то степени они создали свой Тайный Совет, «тайнее тайного», как сказал один раз Аль, посмеиваясь и стараясь не зевнуть, пока за окнами занимался рассвет.

А их дни занимала дворцовая рутина, колесо которой не останавливалось никогда, и лишь набирало обороты по мере того, как новый король собирал всю власть к своим рукам взамен окоченевших отцовских.

Это была тяжелая, выжирающая силы дочиста работа. Порой даже тяжелее ратной.

Пиратский вопрос пока еще терпел, северяне были бессильны до наступления зимы, у монахов и магов что-то случилось, и об их войне не было больше слышно ни слова. Оставались только работорговцы, Тайный Совет, да все ближе подкрадывалась зима, грозящая принести с собой кровь и боль.

Не один раз Осверину приходилось, хохоча и прикидываясь пьяным, пробираться в личные спальни и леди, и их служанок. Аскольд на следующем приеме с самым невинным видом выплеснул бокал вина на придворного, как им стало известно, прячущего в нагрудном кармане отравленный порошок. Молодой лорд Витт рассыпался в извинениях за свою неловкость перед ним так искренне, что придворный сам почувствовал себя виноватым. А Рогар тем временем тихо, по одному или по двое, снимал с должностей и отправлял в замки своих верных людей, уличал в связях с работорговцами и казнил в самых дальних подземельях, таких, крики откуда не долетали даже до рядовых темниц, и улыбался, улыбался, приглашал повеселиться и с легкой руки приглашал занять невзначай освободившиеся места тех, в ком был уверен он и двое его самых близких соратников.

И лишь один заговор, последний из всех, он обнародовал с шумом и помпой. Это легко удалось устроить – все тщательно скрываемые карты были у Его королевского Величества на руках.

За неделю до тех событий троица стратегов грелась на солнце уходящего лета. Осверин перебирал струны гитары, дописывая новую мелодию, Аскольд читал, щурясь от яркого света. А Рогар сидел на столе, держа в одной руке бокал, а в другой ворох записок, и жестикулировал, пока говорил. Его движения были полны энергии и жизни, рыжеватыми волосами играл теплый ветер, а бокал пронзали солнечные лучи, и казалось, словно молодой король только что сделал глоток жидкого янтаря.

– О, посмотрите, какая прелесть! – воскликнул он. – Если бы все новости подавали так подробно и обстоятельно!

Аскольд демонстративно прикрыл книгу, вложив палец между страниц, и протянул руку.

– Нет, лорд, я лучше сам прочту! – в голосе Рогара звучали азарт и затаенное предвкушение игры. Аль знал эти интонации всю свою жизнь – и только улыбнулся, радуясь, что это уже совсем не тот парень, который ронял голову в подставленные руки, стонал от бессилия и смотрел затравленно и безнадежно.

Осверин наиграл мелодию, какую использовали комедианты, зазывая к себе народ, и театрально взмахнул рукой, передавая слово королю. Аскольд хмыкнул, пряча смешок.

И Рогар, вот так, сидя на столе в лучах золотого солнца, зачитал спланированный, по-своему идеальный сценарий собственного убийства. Когда он закончил, повисла тишина.

– Тебя бы ничего не спасло, Ро.

– Но в этом что-то есть, – заметил менестрель. – Расскажем всем, как обстояли дела, кто, как и с кем все это устроил. Каждого причастного уже не отмыть от участия в этом заговоре, и, наверное, ни один заинтересованный не остался в стороне. Тут есть даже несколько новых имен!

– Занятно, да? – король подмигнул им.

Аскольд и Осверин переглянулись и кивнули. Убийство было назначено на первый день осени – и у них оставалось достаточно времени, но работы предстояло немерено.

В ту ночь их постели так и остались пусты, а в кабинете, облюбованном, казалось, так давно, в прошлой жизни, до самого утра не замолкали голоса.

И вот неделей позже Его Величество Рогар Эрион, в сияющей короне, с чуть печальным, но решительным видом предстал перед народом. Толпа ликовала, как бывает всегда, когда король молод и красив, а возведенные подмостки обещают настоящее зрелище.

– Жители моего родного города, – начал Рогар, и толпа взревела от восторга в предоставленную ей эффектную паузу, – верные короне славные люди! Сегодня здесь будет вершиться королевский суд, и ваше слово сыграет в нем решающую роль.

Толпа, не успев смолкнуть, заорала и захлопала вновь. Магия усиливала голос Его Величества так, чтобы он летел над площадью и был слышен всем, кто хотел бы услышать своего короля.

– Перед вами предстанут люди, которые хотели лишить меня жизни, – хор людских голосов взял осуждающую ноту пониже, – и один из моих друзей, по чистой случайности дернувший за лишнюю складку на платье служанки, – гул сменился одобрительным свистом и улюлюканьем, – на наше счастье заполучил одно важное письмо себе. Мои защитники приняли меры – и мы узнали все, что должно было случиться сегодня.

– Мы хотим знать! – выкрикнул кто-то из толпы.

– Да, расскажи нам!

– Расскажи!

В тени устроенного для короля навеса Осверин, сидящий на перевернутой бочке, закинул ногу на ногу и посмотрел на побратима взглядом «ну-я-же-тебе-говорил».

– Признаю, ты был прав, – усмехнулся лорд. – Все-таки народ по природе своей жесток и любопытен и жаждет развлечение себе под стать.

Рогар дождался, пока люди угомонятся, и благосклонно кивнул.

– Мне нечего скрывать от вас, не я же спланировал свое убийство. Сегодня вечером слуга, приносящий мне почту, должен был быть устранен. Не получив почты, я бы закончил свои труды необычно рано, раньше моих советников и раньше, чем слуги обыкновенно приносят в мою спальню столик для умывания. И там, в одиночестве, я нашел бы в еде действующий за четверть часа яд – и, находясь там, где меня не ждали бы мои люди, я бы умер, не получив ничьей помощи и не огласив даже последней воли. А убийца – вернее, убийцы – остались бы чисты, никем незамеченные и не уличенные.

– Яд – оружие женщин и калек! – снова крикнули из народа, и остальные поддержали этот возглас.

– Убить в собственной спальне – как подло!

– Боги проклянут виновных навеки!

Рогар снисходительно улыбнулся и поднял руку, призывая к тишине. Его послушались, и по толпе пробежал только тихий шепот. Король продолжал:

– Вот люди, задумавшие мне такую смерть. Я не пытал их и не мучил – но обязан свершить правосудие.

Аскольд, подпиравший плечом шест королевского навеса, переглянулся с музыкантом.

– Ну, не пытал так, чтобы это было видно, – проговорил вполголоса.

– И слышно.

– Ага.

Снаружи раздался рев сотен голосов. Стражники загораживали братьям обзор, но они верно рассудили, что это вывели дюжину заговорщиков – сейчас, вернее, уже приговоренных.

– Я могу заключить их в одиночные темницы до конца их дней или покарать на месте. Что скажете, добрые люди?

Едва он договорил, люди заорали, что было сил:

– Обезглавить!

– Сжечь!

– Давайте отрубим им руки, ноги и языки!

– Пытайте!

– Пусть гниют в подземелье!

Рогар в который раз призвал их к тишине. Спросил, обведя взглядом разгоряченные лица:

– Не найдется здесь человека, просящего о помиловании для них?

И когда ни один на всей этой огромной площади не ответил ему, Рогар Справедливый махнул рукой, и с виселиц за его спиной упала скрывающая их до этого ткань.

Толпа взревела восторгом и предвкушением зрелища. Его Величество, кивнув магу, усиленным еще вдвое голосом проговорил печальное: «Это будет скорой и милосердной смертью для них». И ушел под свой навес, такой же красивый, с лицом открытым и чистым, с прямой спиной и в ослепительно сияющей на сентябрьском солнце короне.

11. Об отложенных раньше делах

Начало осени означало одно: скоро ожидать удара от северян. От посланного с приглашением графа до сих пор ничего не было слышно. Другие источники тоже молчали. Север оказался как бы наглухо отрезанным от Альрина, и чем больше проходило времени, тем больше беспокоился Рогар.

– Что с войском? Что с их наследником? О черт, как же раздражает не знать про них ни-че-го! Аль! Ты-то что скажешь?

Лорд Витт поджал губы.

– Вариантов не так много, Ро. Раз все глухо, пошли туда монахов.

– Монахов?!

– Именно. Они вхожи в любое место и в любой круг, нигде не удивятся их братии, а глядя на форму Орденов, люди даже не замечают лица. Кто будет еще лучшим источником информации, и одновременно с этим – резервной боевой мощью?

Король наклонил голову, лихорадочно просчитывая ходы.

– Да, ты прав! И я даже знаю, кто будет среди них.

Аскольд вопросительно приподнял бровь.

– Георг! Конечно, он! – Его Величество вскочил с кресла и принялся ходить по комнате, из угла в угол, из угла в угол. – Что бы он ни говорил, а фехтовал он всю жизнь чуть-чуть лучше меня и с удовольствием участвовал в турнирах. Думаю, сейчас ему этого не хватает.

– Но среди нас его нет, – напомнил лорд Витт, – он отказался даже помочь тебе в трудный момент. Возьмется ли он за такое задание?

Рогар обернулся к другу и сверкнул глазами на камнем застывшем от напряжения лице.

– Я его король. И это будет приказано ему ради семьи, ради нашего отца и ради короны, от которой он отрекся. Георгу не удастся не согласиться.

Все было решено.

***

Монахи были собраны и отправлены на север за одну ночь. Когда-нибудь их история займет заслуженное место на гобеленах в королевских замках и на полках великих библиотек, но сейчас их кони летели по подмерзшей земле между убранным хлебом и кровавой луной, а впереди были только долгие месяцы неизвестности и врагов со всех сторон. И если боги слышали их молитвы о благосклонности и все равно дали миру повернуться так, то будут, конечно, защищать своих преданных людей изо всех своих немалых божественных сил.

Рогар Эрион стоял у окна в темной комнате на башне, провожая взглядом спину брата. Кого еще ему придется бросать в самое пекло, самому оставаясь за частоколом копий стражников? И кого еще ему придется отпустить?

В глубине души он знал, что стоит охладить свою голову, пусть и не мог этого сделать. Подвигов время грядет. Для всех и для каждого, по ратным полям, по торжественным залам, по застенкам и вот по таким темным своим-чужим спальням.

***

А утром, словно и правда по воле всесильных богов, Сар уже снова был во дворце. Компания снова завтракала в положенном для этого зале, за нарядным столом, и Сардиар Лас уплетал еду за обе щеки, отказавшись отвечать на вопросы, пока не принесут добавку. Во второй раз. «Худой ведь и невысокий, меньше меня, а голодный, как стая волков!» – заметил Осверин про себя, скучая над пустой тарелкой. Не блуждая по дорогам и лесам, менестрель не бывал голоден, как выяснилось спустя некоторое время, проведенное в Белой Цитадели.

– Ну, не тяни же, Сар! Тебя что, не кормили пару недель?! – не выдержал Аскольд.

– Может, и не кормили, – с набитым ртом огрызнулся маг.

– Сардиар…

Только после оклика короля тот с сожалением отложил омлет с беконом и поднял глаза на него, лорда и менестреля.

– Да, Ваше Величество. Я был в порту, говорил и с нашими, и кое с кем из работорговцев.

– И как?

Маг дернул плечом.

– В вашем королевстве теперь недостает нескольких торговцев одаренными магией людьми, Ваше Величество.

На этих словах менестрель сдержано рассмеялся – он все еще помнил летящую с неба ледяную глыбу и искренне невинное лицо Сара в тот момент.

– А если серьезно, – продолжил тот, – то работорговцы ужесточили проверки для всех, с кем сотрудничают. Стали меньше доверять пиратам. Со мной и вовсе не хотят говорить, а между тем даже мне было очевидно, что сил у них все больше и больше. Видимо, сказывается… смена товара.

Аскольд подался вперед:

– Стоп, Сар, подожди. Что там у них с пиратами? Насколько я помню, они чуть ли не братались в прошлый раз, когда нам приходили новости.

– Красиво звучит, конечно, но от правды далеко.

– Как понять?..

– Они используют пиратов в своих целях. Их корабли, их порты, – скривился маг, – их мечи. Но не доверяют ни на грош.

– Сложно!.. – застонал Осверин. – То есть, через пиратов к ним не подобраться… Чудненько!

А Рогар сидел и молчал, пока товарищи говорили, и Аль снова знал, что это значит. Ро иногда бывал таким предсказуемым – для того, кто успел выучить его получше себя самого, несмотря на прошедшие годы.

И он, по правде говоря, был готов пуститься в дорогу. Такое уж… время.

– Аскольд, Осверин, – кашлянул молодой король, и все повернулись к нему, замолкая. – Вы, ребята, выручали меня тут чуть ли не каждый день, и я не раз и не два обязан вам жизнью. Спасибо. Но теперь, думаю, мне придется начать справляться в Цитадели самому – а для вас есть дело важнее.

– Море, – выдохнул менестрель.

– Море, – невесело кивнул Рогар, обводя их взглядом. – Такое уж время. Сар присоединится к вам – полагаю, он будет в каком-то смысле вашим проводником.

Помолчали.

– Готовьтесь выехать завтра, – сказал лорд Витт, поднимаясь из-за стола.

Они и так слишком засиделись в четырех стенах.

 ***

У корабля даже самых отчаянных пиратов не хватило бы наглости швартоваться в порту Эдорина, второго по величине города после столицы, способного посоперничать с ней запутанностью своих улиц, расположенного на разной высоте, шумом днями и ночами напролет… А уж люди в Эдорине, диковинные и странные, нездешние, из дальних краев и те, которые считали город своим домом, и вовсе поражали воображение. Так что корабль, к которому Сар вел друзей, стоял в другом порту, поменьше и потише, в дне пути по побережью на юг.

И когда они увидели его, то поняли, почему он так легендарно хорош. Красивый, с новыми парусами и заново подкрашенным бортом, издалека он казался даже игрушечным – но друзья знали, как совсем не в шутку он топит и грабит корабли, встретившиеся ему на пути. Его стоило звать «Смертью моряков» – однако его капитан предпочел другое имя.

И вот накануне осеннего равноденствия на борт «Принца морей» («Как символично!» – фыркнул менестрель) поднялись трое путников. Этот корабль принадлежал одному из тех немногих капитанов, чья репутация не позволяла напасть на них прямо в порту. «Принц», легкий и быстрый на вид фрегат, держался особняком, и вокруг него была очерчена словно полоса отчуждения. Впрочем, вряд ли пираты, – а судно было пиратское – были слишком-то против.

– Роджер! – заорал Сар, едва его голова показалась над бортом, и заорал так, что обернулись все, от боцмана, до мальца-юнги. – Родже-е-е-ер!!!

Не дождавшись ответа (надо признать, ждал маг всего ничего), он откинул плащ за плечи и – «Еху-у-у-у!» – пальнул двумя столпами огня в небо.

Команда с проклятиями шарахнулась в стороны, только Осверин и Аскольд остались стоять с невозмутимыми лицами.

Роджер вылетел из открытого трюма секундой позже, как ошпаренный этим самым огнем. И оказался капитаном. Настоящим пиратским капитаном, несмотря на то, что от картинки, какую себе рисуют «крысы сухопутные», была только блестящая рубином золотая серьга в ухе.

То, что могло в первое мгновение показаться тенями от снастей и парусов, под более внимательным взглядом оказывалось резкими, но какими-то очень очерченными чертами лица. Словно от камня отсекали лишнее, не заботясь о мелких деталях. Странные, спокойные-спокойные глаза как будто отражали море. Волосы выцвели и выгорели, но капитан Роджер все равно собирал их в хвост. Ветер трепал его рубашку, кое-где отделанную кружевом и нитью цвета серебра, по пиратскому обычаю, вычурную, приправленную легкой иронией – под одеждой разряженного в драгоценности аристократа угадывалась немалая сила мышц и загорелая, наверняка исполосанная шрамами кожа.

– Черт бы побрал тебя, Сар! Я в прошлый раз после такого велел тебе на сотню лиг не приближаться к моему кораблю! А что сделал ты?!

– А я привел друзей, – улыбнулся маг во все тридцать два, или сколько у него там.

И прежде, чем кэп успел вставить еще хоть слово, лорд Витт едва заметно шагнул вперед.

– Мы хорошие воины. И неплохая компания. В качестве некоторого подтверждения – вот бумага, думаю, вам она будет интересна.

Капитан хмыкнул, когда ему в руки передали письмо, запечатанное королевской печатью. Ни на мгновение у Осверина не зажглось сомнение, что пират, пусть и главный на своем судне, не умеет читать – так спокоен тот оставался. Ловко сломал печать и развернул бумагу, бегло водя по ней взглядом, и менестрель сделал в памяти зарубку поближе рассмотреть этого необычного человека.

Роджер бегло просмотрел письмо от молодого короля и прищурился, изучая незваных гостей своими цветными морскими глазами. Сар переживал, что пират увидит в них сухопутных крыс, научившихся держать оружие на тренировках в своих замках, и был совершенно не прав. Роджер видел лиги пути, которые эти люди преодолели по пояс в другом море, море трав и дорог, видел, что им не раз приходилось бросаться в бой, очертя голову, словно на абордаж – и что вместо брызг соленой морской воды их нередко окатывало брызгами крови, металлической и тоже солоноватой на вкус.

– Сегодня выходим. Вечером зайдете ко мне в каюту, выясним, действительно ли вы такая хорошая компания, как утверждаете – остальное-то не вызывает у меня сомнений, – махнул рукой капитан Роджер и уже собрался было отвернуться, как вспомнил кое-что еще. – Сар, паршивец. Если еще раз пальнешь так в мой корабль – поплывешь за ним сам, как умеешь.

И ушел, удивительно мешая в своей походке покачивание моряков и легкую, по ниточке выстроенную поступь танцора с тонкой придворной шпагой.

12. Йо-хо-хо!

Говорят, в то лето в Золотом море что-то невероятное творилось. Вести даже доходили – нет, долетали – до Белой королевской Цитадели. Мол, работорговцев громят какие-то бесстрашные корабли, а после гоняют их по всем соленым просторам. Докладывали, что в тайном пиратском городе закатили праздник, какого давно не было, и на памяти самых древних стариков ему не было равного. Что объявился новый пиратский барон со своим титулованным гончим фрегатом королевских кровей, а с ним трое его спутников, сорвиголовы и неудержимые храбрецы. Говорили между собой, шепотом, наклоняясь к плечу соседа, что они из морской пены достают страшных колдунов-поджигателей, некогда плененных, снимают с них оковы, и те как солому подпаливают корабли неприятелей, хохоча и призывая молнии прямо с небес.

Много разного рассказывали, даже пели новые песни. И король Рогар улыбался, разбираясь с государственными делами, словно ведя с северянами шахматную партию, где ставка – мир во всех Обитаемых Землях, ночи напролет проводя без сна за работой на благо королевства. Его Величество никогда не сомневался в своих друзьях – пожалуй, единственных друзьях – и в его сердце крепли уверенность и надежда.

А менестрель Осверин, чьи волосы еще больше выгорели и побелели под палящим солнцем и солеными ветрами, привез с собой сотни новых песен и историй. На пиратском острове он нечаянно подслушал балладу и рыжем воре, мечнике с парными клинками, монахе удивительной красоты из таинственного ордена, делающего своим старшим служителям татуировки на лицах, и о маге огня, хранящем во взгляде крохотные вулканы и спокойствие моря. Слышал он новые похабные частушки (Аскольд смеялся почти до слез, слушая, как брат последними словами обкладывает исполнителя «ереси», но исправно записывает аккорды на слух). Новые байки и истории про русалок, про морских бесов, принцев и принцесс, про духов жемчужных россыпей и лунные дороги, спасающие моряков в самый лютый шторм, но отбирающие часть памяти, каждый раз разную, наугад.

Аскольд оброс новыми шрамами и переделал свои рубашки на пиратский манер. Сардиар…

А вот Сар как-то странно не впитывал пиратский мир, не дышал солью и не впускал в свою душу мерное покачивание палубы и шепот волн. Он оставался даже слишком, пожалуй, собой, какой бы ветер ни дул в паруса быстроходного «Принца».