Читать книгу Обида - Эллаида Светлова - Страница 1

* * *

На вершине высокой скалы гуляли ветры, разгоняя дрожащий от зноя тропический воздух, переметая серую каменную пыль с места на место по небольшой, плоской, точно козырек, площадке. Еще шаг – и налитая свинцом нога, обутая в красный тряпичный спортивный башмак, встала на ровную поверхность. Другой – и Катерина, отталкивая мелкий гравий, поднялась на утёс. Еще миг – и ветры скользнули под прилипшую к телу, длинную, до середины бедра, белую футболку. Другой – и они упоительной прохладой обласкали влажную кожу, приятно пощекотали по шее каштановым завитком, выбившимся из-под красной кепки, тихонько лизнули тонкую струйку пота, медленно катившуюся между упругих, вздымающихся от частого дыхания грудей, неплотно прижатых друг к другу лифом голубого купальника. «Какой чёрт меня дернул убегать от него по крутому склону, может, сейчас слышала бы другие звуки, кроме ударов собственного сердца, – мысленно корила она себя, отирая предплечьем испарину со лба, – хотя, останься я рядом с ним, все равно только этот стук и слышала бы, да ещё его прерывистое дыхание у моего уха в придачу. Интересно, на много я оторвалась?» Катя оглянулась. Хасан неспешно шагал далеко позади, весело насвистывая что-то под нос. Она безотчетно поднесла подрагивающие от усталости пальцы к губам. В ноздрях сразу защекотало от пыли. (Я забыла, мне приходилось помогать себе руками.) Катерина поморщилась, передёрнула покатыми плечами, чихнула, опустила ладони и пошла ближе к краю обрыва, откуда ее манила негромкая перекличка птиц и умиротворяющий плеск волн.

Впереди, насколько хватало взгляда, простиралось лазурное море. Над ним такое же лазурное небо с редкими, пушистыми, похожими на взбитые сливки белыми облаками. На горизонте две лазури сливались воедино, и уже невозможно было понять, где кончается море и начинается небо. Катя повела головой. Каменистый утёс под ногами, подобно авангарду, посланному неведомым правителем навстречу незримому врагу, выступал далеко в море, образуя с обеих сторон тихие живописные бухты. Левая виднелась лишь тонкой закругленной береговой полосой, которая утыкалась в невысокий зеленый холм, подобно младенцу, припавшему к материнской груди. И всё же Катя знала: в ней, за завесой буйной тропической растительности, сбегающей с покатого склона скалы, приютился двухэтажный домик – их временное пристанище – единственное творение рук человека на всем острове. Правая же бухта лежала как на ладони. Вода в ней меняла цвет: насыщенная лазурь, перебирая все оттенки, блекла до белого цвета прибрежного песка. За широким пляжем начинался малопроходимый широколистный лес. Легкий бриз колыхал верхушки раскидистых деревьев, отчего джунгли с высоты казались продолжением моря, поднятого безвестной рукой на деревянные сваи и окрашенного в нежно-зеленой колор.

Солнце уверенно клонилось к западу. Разлитый им по поверхности свет с каждой волной на глубоководье вспыхивал брильянтовым блеском, на мелководье золотился отражённым в воде песком.

– Как красиво! – слова с придыханием вырвались сами собой.

Хасан неслышно подошел сзади, обнял за талию. От неожиданности она вздрогнула, но мягкое потирание его носа о её затылок, изменило характер дрожи.

– Я так соскучился, – сильные руки на мгновение плотнее сжали кольцо объятий, – не убегай больше от меня, – шепот перемежался с мимолетными прикосновениями сухих губ к шее, – пожалуйста.

Жар слегка учащенного дыхания опалял кожу. Знакомые ненавязчивые нотки кедра в сочетании с едва уловимым оттенком сандала и чуть сладковатым запахом разгоряченного мужского тела, окутали её теплым ароматом. Сердечко забилось чаще, поднимая выше волну желания.

– Больше не убегу, – она тоже вдали от его тепла чувствовала себя осиротевшей.

– Ты что-то до этого сказала? Я не понял тебя.

Бархатистый густой баритон звучал у самого уха. Вдогонку первой, покатилась вторая волна. «Сейчас не время и не место», – мелькнуло в голове. Погасив возбуждение, Катя посмотрела на спутника пылающими восторгом зелёными глазами.

– Очень красиво, – повторила она, вдруг догадываясь о причине его непонятливости – самопроизвольные слова были русскими. Этого языка он не знал, они общались на чуждом обоим – английском.

Он ничего не ответил, быстро чмокнул её в губы, расцепил руки, прошел немного вперёд, остановился, когда резиновые кончики носков его спортивной обуви потеряли опору, и осторожно, стараясь сохранить равновесие, навис над пропастью. Она непроизвольно последовала за ним. Глубокий вздох замер в груди. Где-то внизу, в головокружительной дали, искрясь алмазами, море также бережно несло свои воды, словно до берега было добрых сотню миль, однако негромкий рокот волн, бьющихся о камень, и птичий гомон, делали представление обманом.

Неожиданно из-под его ноги выскочил голыш (Катя поспешно отступила на шаг) и, рассекая плотный воздух, полетел вниз. Гулкое утробное эхо сопровождало сорванца, пока тот не плюхнулся в воду, означив своё вторжение в царство Нептуна высоким фонтаном брызг. Из-за козырька вылетела стайка чаек, оголтело крича, покружилась над возмущенной водой, снова скрылась под утёсом.

– Хочешь умереть в моих объятиях?

Лукавый голос с примесью мягких, как поцелуй, ноток заставил женщину вздрогнуть, снова отступить на шаг от края обрыва, выпрямиться, удивленно заглянуть в его глаза, подобные простирающейся внизу бездне.

– Нет, – Катя медлила, старалась разгадать подвох, – хочу жить, – нараспев договорила она, так и не поняв смысл нелепого вопроса.

– В моих объятиях?

Теперь в мужской голос вплелись вопросительно-утвердительные интонации, точно сам вопрос и был ответом. В глубине карих глаз мерцал безумный огонек.

– Ты провока…

Она не успела договорить – «тор» застряло в горле. Крепкие мужские руки плотно окольцевали её талию, как пушинку оторвали от земли, увлекли за собой вместе с вывернувшимися из-под её ступней камнями.

Уже в воздухе он прокричал ей почти в самое ухо.

– А я хочу жить и умереть, обнимая тебя.

Слова долетели откуда-то издалека. Подобно резонансу они разрушили оцепенение, вырвали застрявший слог. Глаза открылись, кровь хлынула к векам. Оказывается, она в какой-то момент сильно зажмурилась, только не могла вспомнить, в какой: то ли в мгновение отрыва от земли, то ли секундой раньше, когда он сгреб её своими ручищами и она прочла в его взгляде безрассудный замысел, то ли позже, уже в воздухе. Катерина несколько раз похлопала длинными ресницами, прогоняя остатки оторопи. Все происходило слишком стремительно, но ей казалось – время остановилось, а мозг, наперекор ему, заработал со скоростью света, подмечая мельчайшие детали. Под устрашающий свист ветра они летели вниз с нарастающей скоростью. Хасан по-прежнему крепко прижимал её к себе, но и она, к своему удивлению, всем телом вжалась в него: тонкие руки обвивали накаченный торс, длинные пальцы сквозь футболку впивались в бугрящуюся мышцами спину. Кепки на нем не было, видно, слетела в процессе, и густая черная шевелюра стояла длинным ёжиком, напоминая прическу человека, опущенного вниз головой. Быстрое движение плющило смуглую кожу его безупречного лица, как будто она была из пластилина, чуть задирало верхнюю губу, обнажая ровную нитку жемчужных зубов. Рожицы получались смешные, однако Кате не хотелось смеяться.

С осознанием пришёл страх. Своей холодной безжалостной костлявой клешней он сжал все внутренности, понудил сердце ломать ребра, поставил дыбом мелкие волоски на руках, о тех, что на голове, позаботился ветер, – её кепка тоже слетела и теперь длинные волнистые каштановые пряди, обычно спадающие на плечи, крашеным льняным полотном трепыхались над головой. Сколько себя помнила, Катерина панически боялась нырять. Одна мысль погрузиться под воду, даже в ванне, всегда ввергала её в неописуемый ужас – что говорить о глубине. Где коренился этот страх, она не знала – в настоящей или прошлых жизнях, если они существуют, – но по рассказам матери, ещё долго после рождения она, спокойный младенец, заходилась истерическим воплем, от которого синели губы, и крохотное тельце ребенка билось в конвульсиях, каждый раз, когда вода лилась на темечко. Её купали всегда стоя, бережно стирая мыльный раствор влажной салфеткой. Со временем Катерина примирилась с мытьем волос, однако под воду никогда не опускалась и всегда плавала вдоль берега на глубине не больше уровня груди. Теперь, по его глупой прихоти, ей предстояло упасть в зияющую под ногами пучину, которая, наверняка, поглотит её без остатка, даже не поперхнувшись.

От такой «радужной» перспективы вспыхнула безудержная ярость. Ей до исступления захотелось оттолкнуть Хасана, увидеть след своей ладони на гладковыбритой щеке, струйку крови, сочащуюся из разбитой губы, только разжать объятия не хватило решимости. Она лишь гневно мотнула головой, вложив в движение всю мощь древнего, как мир, чувства.

– Ты чокнутый, Шахин, тебе пора в психушку, – плевала она пропитанные ядом, в особенности фамилию, слова в самое ухо в надежде, что они тонкой плетью ударят по самолюбию. С паршивой овцы хоть шерсти клок.

Но он, казалось, не заметил ни отравы, ни хлыста, счастливо расхохотался, принялся целовать её куда придется: в губы, глаза, щёки, лоб…

Катерина ещё не успела отреагировать, когда невдалеке послышался плеск, вероятно, камни, стартовавшие одновременно с ними, уже достигли цели. Снова закричали птицы, салютуя, море юркнуло в обувь и открыло прожорливое нутро. Женское сердце предательски выскочило наружу, глаза моментально закрылись, легкие жадно втянули воздух, ладонь плотно зажала нос. Через мгновение беззубые челюсти многотонной массой сомкнулись над головой, и Катерина начали стремительно погружаться в морские глубины. Свет сразу померк, однако мозг лихорадочно работал – видно, еще более мощный инстинкт распихал неуместные сейчас чувства по разным углам сознания. «Надо от чего-нибудь оттолкнуться и всплыть, – отчётливо раздалось в голове, – берег рядом, значит, дно недалеко – можно оттолкнуться от него, но вначале надо расслабиться, упасть…» И тут она почувствовала его руки на своей талии. Сейчас хватка была лёгкой, судя по всему, столкновение с водой ослабило её. «Чего ещё можно ждать от дебила?» – зло подумала Катя. Новый припадок ярости затуманил рассудок. Помогая себе свободными конечностями, в основном ногами, она силой отпихнула Хасана, и они резко, насколько это возможно под водой, отлетели друг от друга в разные стороны. Но, вместо радости освобождения, Катерина испытала страх. Она вдруг почувствовала, что больше не падает, а как будто застыла на месте. «Только не паниковать, успокойся, – приказала она себе, – доверься инстинкту самосохранения». При этой мысли, точно по волшебству, в душе воцарилась безмятежность, ладонь сама собой оторвалась от носа, глаза приоткрылись, изо рта выскользнула небольшая порция воздуха, и пузырьки наперегонки побежали вверх к свету. Катя последовала за ними.

Вскоре она вынырнула, по-собачьи помотала головой, подобно рыбе, выброшенной на берег, большими глотками несколько раз жадно схватила свежий воздух. Сердце вернулось на место и учащенно забилось. В этот миг Катерина с новой силой ощутила прелесть жизни, точно заново переродилась. Море заботливой нянькой бережно пестовало её, надежно удерживая на поверхности, как в ходунках, свет приятно слепил глаза, радугой запутывался в слипшихся ресницах. Ласковое солнышко нежно подбирало тонкими лучиками солёные капельки с лица, нестройно перекликались птицы, под мурлыканье ветра шелестели джунгли, шушукались волны.

Катя огляделась. Снизу утёс напоминал голову гигантского чудовища с раскрытой пастью, словно, миллионы лет назад диковинное существо пришло к водопою, но, увидев божественною красоту, в изумлении пало ниц и окаменело навек. Вот и лежит оно с тех пор неподвижное, источенное ветрами, изъеденное солью, опаленное солнцем, омытое дождями, а неутомимые волны с разбега бьются о его застывшую морду, рассыпаются густой пеной, с шипением отползают назад под защиту породившей их стихии, взвиваются вверх мириадами брызг, палью растворяются в воздухе.

Может быть, когда-то великан наводил ужас, только беспощадное время мало оставило от былой свирепости, разве что три почерневших, широко расставленных тупых клыка, которые торчат из утопленной нижней челюсти, да глубокий шрам, рассекающий левую сторону от уголка каменного зёва до пустой глазницы. В остальном воображаемый монстр вызывал жалостливую улыбку: обвисшие рябые щёки падали в море, снизу щетинясь водорослями; глотка ссохлась до узкого лаза, зияющего темнотой; череп постепенно зарастал буйной растительностью, от чего гигант превращался в безобидного ёжика. Даже пугливые птицы не опасались стать кормом. Одни мирно сидели на бесформенных глыбах-зубах, другие деловито расхаживали по пологому берегу – чем-то смахивающему на обложной язык – неподалёку от входа в пещеру-глотку, тыкали мощными жёлтыми клювами в мокрый белый песок.

Улыбаясь, Катерина повторно тряхнула головой, будто усмиряла разыгравшееся воображение, возвращалась в реальность.

Две кепки, синяя и красная, перешли границу света и тени, отброшенную беззубой верхней челюстью, и качались на волнах параллельно друг другу поблизости от каменных зубов. Катя вспомнила о своём обидчике, лихо крутанулась на месте. Хасана нигде не было видно.

– Наверное, опять что-то задумал.

При этой мысли злость вернулась назад, внезапная и ещё более неудержимая.

– Кретин, идиот, – бушевала она девятибалльным штормом, хлобыща ладонями ни в чем не повинное море. От неё во все стороны разбегались возмущённые круги. «Придурок! Ну и чёрт с ним! – рука торпедой скользнула по поверхности, в душе зашевелились прежние страхи. – Надо скорей убираться с глубины».

Но куда? В пасть гиганта? – растерянность забила тревогу. Только сейчас Катерина увидела – иного пути нет. Скалы-щеки длинным отвесным забором разбегались в разные стороны, загораживали бухты, отсекали путь к бегству. Ближайшее мелководье лежало там, где пестрели их головные уборы. Не теряя время на раздумья, Катерина перекатилась на живот и со всей скоростью, на которую была способна, припустилась догонять кепки. «Потом разберусь, как попасть домой. Сейчас главное выбраться на сушу».

Рьяное приближение человека привлекло внимание чаек. С шумом хлопая крыльями, они поднялись с загаженных ими насестов. В следующий миг живой полог белых перьев колыхался над простоволосой головой, в воздухе повисло зловещее многократное эхо. Огромные мураши моментально покрыли кожу под слоем теплой воды.

«Мне сегодня для полного счастья недоставало птичье дерьмо из волос выковыривать, – со злым сарказмом подумала Катя, – и это в лучшем случае», – буйная фантазия не успела нарисовать кровавые картины исклеванных тел.

– Кэт, ты куда? Подожди меня! – раздался за спиной счастливый голос.

Одетые в радость слова подстегнули её, как кнут задремавшего на ходу рысака. Катерина, вздрогнув, прибавила ходу так, что можно было смело говорить о сверкающих пятках.

Раскатистый задорный смех распугал пернатых – они, недовольно бранясь, улетели прочь.

– Кэт, да постой же ты, я не кусаюсь, – все ещё радостно хохоча, крикнул он.

В этот момент красные полукеды встали на обглоданное волнами дно, и всё же Катя не почувствовала себя в безопасности. С силой расталкивая воду, она рванулась к берегу. Отяжелевшие локоны больно хлестали по спине, сырая майка противно липла к телу, ноги постоянно обо что-то спотыкались, в обувь набился песок, болезненно натирал кожу.

Странная эта штука – время: то бежит без оглядки, словно за ним гонится свора голодных псов, то останавливается в неподвижности. Вероятно, при других обстоятельствах Катерина даже бы не заметила те несколько шагов, которые в данный момент казались ей нескончаемыми.

Наконец она забежала за валуны, теперь вода едва доходила до колен, идти стало легче – можно перевести дух. От усталости и злости дыхание сбилось, сердце отбойными молотками стучало в висках, тряслись руки, пылало лицо, но его смех (когда-то давно, в прошлой жизни, до его идиотской выходки, она любила этот смех, – чистый, искренний) больше не терзал слух, не раздражал нервы. Сквозь шум прибоя до Катерины долетали лишь размеренные, умиротворяющие всплески. Несколько мучительно долгих минут два несовместимых в данный момент желания (идти вперед или оглянуться) вели жестокую борьбу, – любопытство взяло верх.

Хасан неспешно плыл в её сторону. Короткие просторные рукава белой футболки рулончиками скатились к массивной шее, заголив широкие рельефные плечи. Обласканные водой руки, играя накаченными мышцами, легко рассекали невысокие волны. Влажная кожа в ярком солнечном свете отливала светлой бронзой с вкраплением позолоты. В каждом гребке сквозила уверенность и естественная грация.

Позабыв об всем, Катя невольно залюбовалась им, правда, на мгновение. Коварная память напомнила о леденящем ужасе, так недавно царившем в душе. Обида, острой занозой больно вонзаясь в сердце, потребовала возмездия. Катерина отвернулась и продолжила путь.

Разом нахлынули прежние ощущения. Опять чувствовался песок в полукедах, липкость ткани, тяжесть волос, мерзкое щекотание солёной воды, стекающей по телу. Вдобавок, саднило ладони. «Не будешь бить море почем зря», – упрекал внутренний голос.

Вдруг ей стало очень жалко себя, захотелось заплакать, – по-детски, навзрыд, – уткнуться мокрым лицом в мамин подол, почувствовать прикосновение натруженной ладони, услышать ласковый родной голос…

– Кэт, куда ты постоянно убегаешь? Постой! – веселое недоумение в голосе вырвало её из любящих материнских рук и вернуло в густую тень каменного зёва. – Кэт, не будь ребёнком. Я не сержусь на тебя!

От такой наглости Катя потеряла дар речи. Вал возмущения, для изображения которого Айвазовскому не хватило бы размера холста, поднялся из недр женской души, резко развернул её на пол-оборота, попутно смел ещё не проступившие слёзы. На плотном песке среди птичьих следов появились две глубокие вмятины.

В это время Хасан начал медленно выходить из воды, спокойно раскатывая рукава. В смоляных волосах радужным светом переливались капли, казалось, на ему голову кинули горсть алмазов.

Но время любования безвозвратно ушло, мужская невозмутимость подлила масла в огонь.

– Ты… ты, – Катерине не хватало ни воздуха, ни слов, – ты на меня не сердишься?! – гомерический хохот многократно отразился от голого брюха скалы, резвым конем поскакал к горизонту.

Хасан в изумлении застыл на месте, так и не дойдя до световой черты, и радуги продолжали свой веселый перелив.

– Вот и стой, где стоишь, – для пущей убедительности Катя предупредительно выставила вперёд растопыренные пальцы правой руки, мимоходом смахнув слезинку – всё-таки одна прорвалась, сволочь. «Он на неё не сердится. Ха! Ха! Ха! За что? – память услужливо подсказала: «Ты ногами толкнула его под водой». Да его убить мало! Или он пытается переложить с больной головы на здоровую? Со мной такой трюк не пройдет», пронеслось в голове, тем не менее наружу вырывались другие слова: – Ты дебил, Шахин! – всеми фибрами своей души она жаждала побольнее задеть его за живое, стереть удовольствие с омерзительно-красивой рожи, заставить нервничать, злиться.

Вопреки ожиданиям Хасан обворожительно улыбнулся, выпрямил без того ровную, как стрела, спину и направился к ней, раскрывая объятия. В глубине почти чёрных в данный момент глаз пылал дикий огонь. «Неужели мои оскорбления заводят его?» С новым шагом мокрая тонкая ткань его майки второй кожей всё ниже облегала каждую неровность совершенного торса, прятала под новоиспечённым слоем густые чёрные завитки.

«А он заводит меня», – подумала Катерина и тут же испугалась собственного желания, инстинктивно выбросила вперёд вторую руку.

– Даже не вздумай ко мне приближаться, идиот! – прокричала она, отступая и уводя глаза немного в сторону, – теперь к ямкам на песке добавились бороздки. Мощный поток смешанных чувств, вырвался из вздымающейся груди, снежной лавиной покатился в сторону «дебила», угрожая захлестнуть его с головой. Он отшатнулся – то ли от морской, то ли от чувственной волны, остановился.

Хасан стоял среди валунов, мало уступая им в росте, как в окружении телохранителей, – двое с боков, один прикрывает тыл, – а поблекшее в тени море пенило свои теплые воды на уровне пояса, словно нарядило его в балетную пачку.

– Кэт, что случилось? Почему ты все ещё злишься? – густой баритон по-прежнему пестрил радостно-недоуменными оттенками. Похожие на крупный морской жемчуг зубы обнажала всё та же неотразимая улыбка, однако руки больше не тянулись к ней, а дикий огонь гасили нераспознанные чувства. – Мне казалось, мы квиты.

Последняя фраза произвела эффект красной тряпки в руках матадора. Катя перестала пятиться, вперила в обидчика пылающий холодной яростью взгляд, краем глаза замечая, как брызги и водяная пыль оседают на нём густым слоем, как тонкие струйки, оттягивая пряди взъерошенной чёлки, стекают по высокому лбу, переваливаются через чёрные стрелы бровей, цепляются за длинные слипшиеся ресницы, слезинками катятся по бархатистой коже овального лица и с округлого подбородка срываются назад в море, как широкие ладони растерянно разгоняют пену, точно пытаются избавиться от нелепого наряда, как из потаённых глубин умных глаз рвётся бездонная нежность и…

Нечто большое, тёплое вероломно зашевелилось внутри. Обида тут же оскалила пасть, прогоняя непрошенного гостя, сильнее вонзила занозу, стеганула злость, чтобы та не дремала, впрыскивая в кровь порцию яда.

– Мы квиты?! – делая акцент на первом слове, с негодованием выпалила Катя. – Ты чуть не убил меня. О каком расчёте идёт речь? Или для тебе убийство равноценно толчку ногами под водой? – она вскинула кверху изящно выгнутую бровь. – Ты хоть понимаешь, я легко могла разбиться и утонуть? Что было бы, если такие камни, – голова гневно мотнулась в сторону клыков, – торчали там, куда ты скинул меня? Это не шутки, Хасан! – Раздвоенность чувств, наперекор колючим словам, окрасила голос противоречивыми нотками: любовь и ненависть, досада и радость… Он, видно, почувствовав это, захотел перевесить чашу в сторону примирения, в то время как она тяготела к войне.

– Катющь, – негромко позвал он, не решаясь сделать шаг. В его устах уменьшительно-ласкательное имя прозвучало немного жестко, даже грубовато, – иностранцам вообще сложно даются мягкие шипящие русские звуки, – но было в его произношении, что-то забавно-трогательное, может быть, когда-нибудь это его «Катющь» вызвало бы у неё улыбку или… «Может быть…» – с грустью заметила Катя. Зеленые глаза яростно блестели. Он чуть заметно поёжился. – Разве я могу причинить тебе зло? – в голосе скользнул легкий укор. – Почему ты мне не доверяешь? Когда я давал повод усомниться в себе? – Катерина нетерпеливо качнула головой: «Хватит пустых упрёков», – мысленно возмутилась она. Он понял её без слов и продолжил в ином ключе: – Я увидел этот утёс полторы недели назад, когда впервые подплывал к острову, – Хасан отер лицо, слезы исчезли, – давно мечтал прыгнуть с высокой скалы, – только оторваться от тебя очень сложно, – от тона повеяло похотью, – а вчера утром, пока ты спала – будить тебя было слишком эгоистично с моей стороны, мы и так почти не смыкаем глаз – я приходил сюда на веслах, тщательно все исследовал. Мы скоро уезжаем, хотелось воспользоваться случаем. – Он говорил мягко и медленно, не оправдывался, не извинялся, просто спокойно объяснял. Вероятно, это должно было её успокоить, тем не менее не успокоило. С каждым словом кипящая злость поднимала градус. «Их здравый смысл был тяжелей увечья» промелькнули в Катиной голове любимые строки Пастернака, пока Хасан «калечил» ее разумом. – Под обрывом нырял несколько раз, там приличная глубина, дно ровное, даже кораллов нет, один песок. При любом раскладе разбиться мы не могли, а утонуть… (взгляд на долю секунды затуманился воспоминаниями, судя по всему, приятными) утонуть легче в нашей ванне, чем здесь. Слишком солёная вода, мне пришлось погружаться с тяжелым…

Она не дала ему договорить.

– Так значит, это не спонтанное решение, это хорошо продуманный… Стой! – внезапно прервала она себя, увидев, что он собирается выходить. – «Стоооййй!» – подхватило эхо командный призыв. – Я сказала, не подходи ко мне, – тоном легко можно было забивать сваи. «Яя сказаалааа, нее подхооодиии кооо мнеее», – немного мягче понеслось над водой.

Хасан остался слеп и глух к её отчаянным попыткам заякорить его среди корявых валунов, да и звуковые эффекты, похоже, лишь позабавили его, – улыбка на пару секунд едва не коснулась ушей, из груди вырвался хохоток.

Пена заструилась шлейфом новобрачной, когда он двинулся с места. Желая удержать заблудшего Аполлона, она цеплялась к футболке, потом к синим плавательным шортам, оттягивая их сзади, прижимая спереди, выдавая, может, не такое уж тайное желание, но в конечном счете сдалась, недовольно шипя, вернулась к береговым стражам, – конечно, далеки от красоты, зато всегда рядом.

Катерина не могла видеть себя в данный момент, однако понимала: что-то в её облике в равной мере вызывает у Хасана умиление и раздувает еще не погасший дикий огонь. Безотчётно она плотнее сомкнула губы, попятилась задом, одергивая вниз майку. Полукеды вновь принялись бороздить песок, пока дрожащие ладони не упёрлись в прохладное шершавое нёбо мнимой пасти. Сейчас сближение с Хасаном стало особо опасным. Обида и вожделение в союзе с нежностью устроили в женской душе кровавую поножовщину. Стараясь скрыть побоище, Катя облачилась в доспехи цинизма. Нужно было вывести Хасана из равновесия, посеять досаду – ничто так не питает негативные эмоции, как подобные им отрицательные чувства.

– Как мы будем отсюда выбираться, умник, ты подумал? Сегодня лодки нет, а ты знаешь, что я до смерти боюсь плавать на глубине, тем более рядом со скалами, – слова вылетали как пули из хорошо прочищенного ствола пулемета. – Или ты и пещеру тоже исследовал? Спелеолог! Может, она под свет твоих лучезарных глаз выведет нас к домику? Или у тебя там спрятан фонарик? – указательный палец нацелился на натянутую в развилке ног ткань, – Кстати, у меня клаустрофобия. А может, ты предложишь мне покорить утёс? – Она вскинула подбородок, прядь длинной чёлки упала на лоб, Катя небрежно заправила её за ухо. – Альпинист. – (Для убедительности ей не хватало презрительно плюнуть ему под ноги). – Полагаешь, шнурка от твоих кутюровских шорт и моих ногтей, – вытянутые дрожащие пальцы продемонстрировали идеальный маникюр. – Хватит для восхождения? – язвительный смех забился о полость каменного рта, но один взгляд на Хасана пресёк звук и заставил Катю проститься с надеждой уязвить его, как она полагала, непомерно раздутое эго.

Вся её ярость, холод, цинизм действовали на него не больше, чем на слона дробина. Он неумолимо приближался к ней мягкой поступью тигра. Хищный взгляд, превращая доспехи в пыль, а её в кролика перед удавом (хотя она никогда не была кроликом, скорее дикой кошкой, они оба это знали), одновременно рвал в клочья влажный трикотаж, – ей казалось, она слышит его жалобный треск, – и целовал вздувшиеся венки на шее, твердеющие груди… Не в силах бежать, Катерина плотнее вжалась в скалу, словно хотела спрятаться там от его почти осязаемых ласк. Пахнуло прохладой и сыростью, выпирающие острые камни шипами впились в спину. Сдерживая болезненный стон, Катя прикусила губу.

– Здесь есть лестница, – промурлыкал Хасан, облокачиваясь кистями на стену чуть выше её головы и неотвратимо нависая над ней. Катя посмотрела на него с явным недоверием, но не смогла пошевелиться, чтобы оглядеться, лишь резко отвернулась к правому плечу, даже не удосужившись поправить упавшие на лицо подсыхающие волосы. – Я же сказал, вчера я здесь все хорошо осмотрел. – Чувственный голос эхом звенел в ушах. – Лестница выведет нас к середине подъёма, по которому мы поднимались на скалу. Теперь ты довольна? – он попытался её обнять. И тут же «перст» отчаявшейся обиды заколыхался у Катиной в груди, подобно кривому пальцу сказочного Водокрута Тринадцатого в колодце, напоминая о неоплаченном местью долге. Катя, присев, вывернулась из-под его левой руки, отскочила в сторону. – Кэт, хватит дуться, я же всё объяснил, иди ко мне, я жутко соскучился. – Он снова попытался притянуть ее к себе, Катя в очередной раз ускользнула. В этот момент в голове замелькали расплывчатые тени предстоящей расплаты. Катерина легонько прикусила нижнюю губу, чуть прищурилась в порыве надежды, казавшейся утраченной пару минут назад.

– Пожалуйста, не трогай меня, Хасан, сейчас всё равно ничего не получится, я ещё злюсь, мне нужно остыть, – сбившимся хрипловатым голосом с искусно вплетённой жалостливостью попросила она. – Обещаю, когда выберемся отсюда, сможешь меня прижимать сколько захочешь, – заостренный кончик красного языка обвел четкие контуры алых пухлых губ, – а вначале покажи лестницу.

Хасан поднял предплечье открытыми ладонями вверх, что означало: «Принимаю условия».

Катерине его капитуляция показалось подозрительной, не в его характере сдаваться, вдобавок она уловила в карих глазах радостное облегчение. Или померещилось? Допытываться не стала – сама обрадовалась («У меня появилось время обдумать план мести» – подумала она, пока следила за махом его руки).

Хасан не обманул. Действительно, с левой стороны в уголке так называемого зёва начинались довольно широкие ступени, вытесанные в утёсе. Высокое правое перило закрывало их с моря, поэтому за дальностью расстояния и разыгравшейся фантазией, Катя приняла лестницу за глубокий шрам на неподвижной морде призрачного монстра, когда же оказалась на подковообразном берегу, ей было не до обозрения «полости рта». Сейчас со своего места она могла видеть несколько первых солидно истертых перекладин, тем не менее пустота в скале, уходящая вверх по полукруглой щеке и теряющаяся в подступивших вплотную джунглях, давала основание утвердиться в правдивости его слов.

– Это чудо! – воскликнула Катя, поворачивая к Хасану сияющее лицо.

Он, наклонив вбок голову, пожал плечами: «Ну, что я говорил!» – читалось в жесте.

– А мы точно по ним сможем выбраться отсюда? – Катерина с сомнением разглядывала глубокие вмятины посередине и искрошенные внешние углы ступеней. – Похоже, им не одна сотня лет.

– Точно выберемся, – радостно сверкая глазами, Хасан направился к ней с открытыми объятиями. Женское сердечко ёкнуло, на этот раз украдкой, старалось не потревожить вонзившуюся в него занозу. – Надеюсь, ты довольна?

Зелёные глаза поспешили стереть радость с мужского лица, потому метнули взгляд, полный нежного укора. Занесённая для шага нога в нерешительности повисла в воздухе, опустилась в сторону, предплечья скрылись за спиной.

– Извини, забыл, – виноватая улыбка очень шла ему, жалко, задержалась не надолго. – Ты решила здесь остаться или думаешь, лестница – мираж?

Вместо ответа Катерина рванулась к подъему, однако внезапно остановилась, подняла ступню на уровень паха, стянула башмак.

– Что-то случилось? – раздался за спиной неподдельно встревоженный баритон, – Ты поранилась? – через минуту сильные пальцы бережно поддержали ее за бедра.

– Нет. Все нормально. Просто песок набился, – она плавно отвела его кисти, – и не хочет покидать теплое сырое местечко, – Катя потрясла обувь, несколько комочков лениво упали вниз, – придётся промывать.

– Я его понимаю, – Хасан многозначительно вздохнул, нехотя отошел в сторону.

«Повздыхай, повздыхай. Потренируйся. То ли еще будет. Навык лишним не бывает», – припадая на босую ногу, злорадствовала Катя по дороге к воде. Правда, о том, что будет и будет ли вообще, она имела самые смутные представления. Только какая обиженная женщина откажет себе в маленьком удовольствии?

Со времени их последней встречи, точнее сказать, расставания, море заметно ушло. На плотном песке осталась белая извилистая линия прибоя, обнажилось ранее скрытое. Теперь гладкая голова булыжника, красуясь пенным жабо, поднималась с мелководья неподалеку от вспаханной красными полукедами береговой полосы, – вмятины бесследно исчезли, но глубокие борозды, как бельмо на глазу, напоминали о бессильной ярости. Под воинственные сигналы боевого горна, которые безмолвно звучали в голове, Катерина проводила их взглядом до самого утеса.

– Забыла, за чем шла, или хочешь добавить штрихов? – Хасан протягивал ей красную кепку. Синею он держал в другой руке. По разноцветным тканям катилась вода и, падая капля за каплей, выдалбливала в слипшихся крупинках кварца микроколодцы. – Держи, вдруг пригодится, нам еще возвращаться по жаре.

Катя машинально схватила кепку (за всей этой кутерьмой она совсем про неё забыла), струи глухо забарабанили по обутой ноге.

– Зачем ты мне её всучил, она мокрая. Забери. Когда высохнет, отдашь.

Катерина быстро всунула головной убор Хасану в руку, для парности стащила второй башмак и, расплёскивая воду, пошла к любезно предложенному седалищу.

Легкий бриз дышал ей в лицо напоённым влагой, хорошо просоленным воздухом, полоскал скрученные в колечки кончики ниспадающих волос, теребил края футболки.

– Тебе помочь? – Хасан помахивал бейсболками, сложенными плоскими сторонами.

– Хочешь вдобавок обувь подержать? – не прекращая работы, Катерина вопросительно посмотрела в его сторону, поспешно перекинула через шею пряди с левой стороны на правую.

– Нет, тебя.

– Меня не надо держать. Я сижу. А вот ты почему стоишь? Поднимайся. Я догоню.

– Только после вас! – Он демонстративно вытянул руки в сторону каменного перила.

– Вот это да! Ты вспомнил об этикете! – женские глаза светились недоумением, тонкая дугообразная бровь чёрной галкой вспорхнула вверх, мимические морщинки последовали её примеру, обувь бесцельно зашлёпала по волнам.

– Нет, – Хасан заразительно захохотал (Неужели мне заново начинает нравится его смех?), – только анекдот про противопехотные мины. Рассказать?

– Побереги воздух, он тебе пригодится, – язвительная гримаса продемонстрировала ему ровные белые зубы, не менее прекрасные, чем у него. – Я его знаю. – Катя резко мотнула головой, волосы длинным густым веером перелетели к левому плечу, чувствительно ударили по подбородку, кончики с размаху нырнули в воду. Несколько соленых капель осели на щеках, но Катя их не заметила. – Дурак! – отворачиваясь, пробубнила она, принимаясь за прерванное занятие.

* * *

С каждым шагом разнокалиберные ступени (то низкие, то высокие, то узкие, то широкие, то ровные, то покатые) поднимали их выше над уровнем моря, уводили от подковообразного клочка суши, отвоёванного бушующей стихией у высокой скалы, отдаляли от шума прибоя и гомона вернувшихся чаек. Кэт шла впереди, округлая приподнятая попка соблазнительно покачивалась. Когда женская нога вставала на очередную перекладину, край мокрой длинной футболки отлипал от гладкой загорелой кожи бедра будто лишь для того, чтобы легонько чмокнуть её при следующем шаге. При этом белый трикотаж поочередно занавешивал одну ягодицу в голубых плавках купальника и обтягивал другую, напоминая бело-голубой семафор. Иногда из подрубленной ткани сочились водяные струи и стекали под колени. Кэт смахивала их, точно назойливых мух.

Прижаться бы к ней сзади, стиснуть в объятиях, врасти каждой клеточкой, раствориться в запахе каштановых кудрей, – в них сейчас должен быть непривычный солевой аккорд. С налетом легкой грусти Хасан вздохнул про себя, облизывая сухие губы. Но не могу. Почему это чувство кажется мне таким знакомым? Давно ли я переживал подобную сладкую муку, это ни с чем несравнимое томление?

Память отмотала назад почти месяц и перенесла его на маленький песчаный пляж Средиземного моря рядом с его виллой. Осеннее солнце ещё щедро дарило тепло даже в утренние часы, с воды тянуло приятной свежестью, ветер нерешительно пытался срывать с деревьев начинающий пестреть наряд. Они с Кэт лежали под навесом на шезлонгах в опасной близости друг от друга. Её муж Алекс, правда она называет его по-другому, ему сложно повторить (перед внутренним взором сразу предстал высокий хорошо сложенный мужчина с густой шевелюрой русых волос, с большими умными глазами) и его жена Джейлан (на удивление, мысль о жене не тронула ни одной струнки в его душе, и её образ не мелькнул перед глазами) куда-то ушли, оставив их вдвоем. Какое-то время он продолжал настойчиво смотреть в книгу, однако буквы упрямо не желали складываться в слова, пришлось отложить чтиво. Тогда, разглаживая ладонями края идеально отпаренного полотенца, на котором лежал, он, хоть и не без труда, освободил ум от мыслей и принялся созерцать неспешно наползающие на берег волны, вслушиваться в мерное шуршание песка, при этом четко отслеживая каждый вздох, задержку, выдох, но и это не помогло преодолеть притяжение Кэт. Не в силах больше бороться с собой, он развернулся к ней, подпер левой рукой голову. Она лежала на боку к нему спиной, поджав колени, так же, как и он, оперев голову на согнутую в локте левую руку. Каштановые пряди гладким шелком ниспадали на подстилку, открывая часть длинной шеи, плавно переходящей в покатое правое плечо. Падающий по ребрам до талии контур круто поднимался на округлые бёдра и зигзагом скользил вниз до пальчиков ноги. Это напоминало ему картину Ван Гога «Обнаженная лежащая женщина, вид сзади» с той лишь разницей, что в отличие от нарисованной, загорелое тело живой прикрывал бордовый раздельный купальник (трусики сползли к овражку между ягодицами, обнажив полоски светлой кожи), а черную косу заменили распущенные волосы. Внушительный том из его библиотеки спрессовал частички кварца рядом с деревянной ножкой топчана, плотная бумага не поддавалась вялым домоганиям бриза, тем не менее Кэт придерживала страницы длинными, накрашенными в тон купальника, ногтями и, к сожалению, переворачивала их чаще, чем ему бы хотелось. А может, гостья делает вид, будто читает? Неужели она не чувствует, как он взглядом ласкает её бархатную кожу, светящуюся изнутри подобно спелому персику, что хочется прильнуть к ней губами, жадно пить сок вместе с солнечными лучами, утопает свои пальцы в её волосах, расстёгивает застежку лифа, стягивает плавки… Если бы от таких контактов рождались дети, Кэт понесла с первой же минуты. В то утро он довел себя до предела. Еще чуть-чуть – и никакие законы гостеприимства, этики, морали или внутренние принципы не удержали бы его от опрометчивого поступка (на его счастье, Кэт не шевелилась, кажется он догадывался о причине её неподвижности). Собрав последние крохи воли, он поднял поток сексуальной энергии до пупочного центра (выше не получилось), побежал в море и, динамично рассекая волны, поплыл к горизонту, пока не понял: ещё немного и ему никогда не увидеть берега. Только тогда он откинулся на спину, позволяя телу немного расслабиться, чтобы потом загнать его вновь. Тени ползли с другой стороны, когда он, шатаясь, вышел из воды и буквально рухнул ничком. Лежа на раскаленном песке, он радовался завтрашнему отъезду Кэт с мужем так же неистово, как встрече с ней неделю назад (у него почти не осталось сил сопротивляться её магнетизму).

Сейчас дыхание и мышление почти не поддавались контролю, помочь им охладить любовный пыл изнурительным плаванием было затруднительно, а мощный сдерживающий фактор в лице ее мужа (его он не боялся, просто не мог поставить Кэт в неловкое положение) остался за тысячи километров, тем не менее он принял ее условия. Мужчина обязан держать слово, хоть оно облечено в форму жеста. Впрочем, предложение Кэт его действительно обрадовало (все получилось проще, чем он ожидал), сдержанность – хорошая цена за поступок, могло быть хуже, например, расцарапанное лицо, недостача волос… – он, в любом случае, не собирался нарушать договоренность.

«Похоже, я мазохист. Это безумие было предлагать ей идти впереди, – мысленно упрекнул себя Хасан, – с другой стороны, разницы нет, где она идет, спереди или сзади, вожделение от этого меньше не станет. Безопасней смотреть прямо, чем оборачиваясь, спотыкаться. Так и шею свернуть недолго».

Хасан шёл нетвердой походкой пьяницы, придерживаясь за шероховатые прохладные камни, – слева самого утёса, справа – перила, доходящего ему до груди. Плавки в треугольнике ног едва не лопались от напряжения, их спасали лишь тонкие нити эластана. Все его силы уходили на сдерживание порыва, иначе он, стерев тонкий слой цивилизации, превратится в дикого зверя и, задрав майку, не снимая плавок, грубо возьмет Кэт сзади, а потом будет неистово вонзаться все глубже и глубже, пока не вырвет из её груди финальный стон удовольствия или…

Откуда такие мысли? – искреннее удивился Хасан. – Я ощущаю себя сексуальным маньяком – аномалия какая-то. За свои сорок лет я никогда не был груб с женщинами в постели и, уж тем более, не думал так много о сексе, причем о жестком. Выходит, бытующее мнение про семь секунд не такое беспочвенное. Что это? Неужто всему виной выброс адреналина во время прыжка? Или все дело в Кэт?

Воздух по-прежнему хранил запах моря, но само море скрылось – булыжники на крутом склоне скалы постепенно сменили высокие широколистные деревья и раскидистые кусты, почти вплотную подступающие к парапету. Хасан опустил глаза. Мокрая обувь забавно чавкала по каменной лестнице. Зацепись за этот звук, сосредоточься на нем, мысленно приказал он себе, медленно втяни воздух левой ноздрей, вот так, хорошо, задержи дыхание, представь холодный душ, тугие струи барабанят по разгоряченной коже, да, получается, выдох…

На очередном вдохе, вместо охлаждающего водного потока в памяти предстала Кэт в своей безудержной ярости, – растрёпанные волосы с прилипшими к лицу прядями, сжатые кулаки, струной натянутое стройное тело под облегающей майкой, раскрашенные румянцем щёки, взгляд изумрудных глаз, способный испепелять города, вздымающуюся грудь. Дыхание мгновенно сбилось, плавки издали тихий треск. «До чего хороша в гневе – тигрица! Люблю опасность. Нужно было взять её на берегу, пока она не опутала меня своей просьбой, и плевать на вырванные клочья волос, на разбитое лицо, – шрамы украшают мужчин. Почему я не могу ей отказать? Ну ничего, осталось недолго. Тогда, красавица, держись!» – он улыбнулся, представляя, что сделает с ней на склоне утёса.

От промелькнувших ярких картинок глаза непроизвольно скользнули по женским ногам. Очередная струйка поползла вниз, его указательный палец самопроизвольно подобрал воду. Не оглядываясь, Катя с силой ударила непрошенного помощника, – это была ее ошибка. Хасан рывком перемахнул через две ступени, наклонил Катю вперед, попутно стягивая с себя шорты, однако, пока возился с завязкой, Кэт с кошачьей проворностью извернулась к нему лицом. Пришлось бросить шнурок и окольцевать её двумя руками, дабы пресечь возможность ускользнуть в бок. Вместе с тем он перехватил тонкие запястья, завел их ей за спину – на случай, если тигрица задумает выпустить когти. Несколько секунд потемневший изумруд метал убийственные молнии. Хасан, едва выдерживая взгляд, ловко переложил кисти Кэт в одну ладонь, второй, поочерёдно сорвав кепки и небрежно отшвырнув их вниз, с силой притянул к себе упирающуюся голову и впился в пухлый рот пересохшими губами. Ошеломленная натиском, Катя ответила на поцелуй, тем не менее попыталась оттолкнуть Хасана тазом. Он лишь плотнее прижал её к себе, одновременно ощутив жар её женственности на своем животе и свое восставшее мужское естество на затвердевшей мышце её покачивающегося бедра. Ноздри жадно втянули смесь из дорогого парфюма, пота, соли, свежего дыхания, напряженный до предела фаллос машинально потёрся о женскую ногу. Он не успел задержать дыхание, возникшая где-то глубоко в сознании мысль о контроле бесследно исчезла в яркой вспышке света, словно в голове взорвался ядерный реактор. Всё ещё ослепленный, Хасан немного ослабил хватку, прервал поцелуй и ощутил пульсацию. В следующий миг одинокий животный крик, спотыкаясь о каменные выступы, путаясь в зеленой листве, устремился ввысь. Затянутыми пеленой глазами он посмотрел на Кэт. Что-то коварное забрезжило в глубине расширенных зрачков. Странное предчувствие шевельнулось внутри и сразу пропало под теперь уже требовательным женским ртом. Хасан отпустил женские руки, и они плющом нежно обвили его шею. Одну из своих он запустил в каштановые волосы, мокрые пряди приятно заскользили сквозь растопыренные пальцы, другая юркнула под голубую ткань плавок, сжала упругую ягодицу. Мелкая дрожь нового возбуждения подтянула яички.

– Подожди, – прохрипела Кэт, с мягкой настойчивостью отстраняясь от него, – тебе нужно время восстановиться, мне успокоиться.

В продолжение диалога Хасан привлек её обратно, положил узкую ладошку себе в промежность. Их губы соприкоснулись, и он почувствовал легкую улыбку, когда она обнаружила вполне подходящую твердость мышц под эластичной тканью шорт. Недавнее предчувствие, снова вспыхнув, угасло, – подушечки тонких пальчиков бережно разглаживали кожу под резинкой его плавок, подбирались к волосяной дорожке на животе.

Под музыку хлюпающих полукед, которая тихим эхом металась между камней, они танцевали степ на скользких ступенях. В порыве страсти тела сплетались и расплетались, руки хаотично шарили, где придется, губы в бессчетный раз за последние полторы недели исследовали эрогенные зоны.

– Постой, – Катя отпрянула, – мне надоел банальный секс. – Хасан едва не поперхнулся слюной при упоминании банальности. Несмотря на весь свой богатый опыт, такого умопомрачительного, причём в буквальном понимании этого слова, секса у него ещё никогда не было: только с Кэт он задыхался от наслаждения. – Хочу поиграть.

– Поиграть?! – Хасан никак не мог взять в толк, к чему забавы, когда они уже оторвались от земли, поэтому и переспросил. Глупо конечно, но все-таки зачем?

– Не тормози. Ты не ослышался, – её дыхание продолжало оставаться прерывистым, однако изумруд потихоньку светлел. – Пойдем, – она потянула его за руку, он покорно последовал за ней.

Интересно, что она задумала?

В ответ на немой вопрос Кэт легонько толкнула его на высокую ступеньку впереди себя.

– Расслабься!

– Что ты задумала? – Хасан вопросительно поднял брови, с ходу падая на жесткое седалище.

– Ничего особенного, – пушистые черные ресницы отбросили длинную тень на румяные щёки, милая детская улыбка озарила круглое личико, – просто маленький женский каприз. Доверься мне и получишь незабываемые ощущения, – она сделала акцент на «незабываемости». – Ты согласен? – Вся наивность мира смотрела на него этими круглыми, похожими на блюдца, глазами. «Ну разве можно ей отказать?»

– Согласен, – сложный коктейль чувств окрасил простенькое слово. Хасан даже не уточнил, на что дал согласие, лишь бы Кэт было хорошо.

– Одно условие!

В мужских глазах застыл молчаливый вопрос.

– Ты не можешь трогать меня руками. Даже касаться. Только я.

Хасан энергично замотал головой.

С первого дня знакомства ему неудержимо хотелось прикоснуться к ней, обнять… но в силу определенных обстоятельств приходилось постоянно сдерживаться. При этом желание капля за каплей наполняло невидимый сосуд терпения. В какой-то момент критическая масса достигла единицы, и цепную реакцию больше невозможно было сдерживать – любое ограничение вызывало болезненное ощущение в ладонях, покалывание в кончиках пальцев…

– Нет, с тобой не смогу.

– Тогда поднимайся. Мы ведь не дошли до пологого спуска? – Кэт решительно двинулась вперед. Хасан поспешно поднялся, аккуратно взял её за локоть.

– Подожди. Я согласен, – обреченно выдохнул он и спрятал руки за спиной.

– Вот и хорошо. Буду надеяться, что хоть сейчас ты сдержишь слово, – беззлобно проворчала она и продолжила ласково: – Тебе ничего не придётся делать. Просто расслабься, – Катя бережно усадила Хасана на прежнее место, – и получи удовольствие.

Она опустилась к его ногам, провела заостренным кончиком языка по внутренней поверхности бедра от колена до края шорт с одной, потом с другой стороны. Его тело моментально отозвалось на ласку, а Кэт неспешно продолжала «игру». Проворные пальцы задрали спереди его футболку, одновременно развязали шнурок и оттянули резинку вниз, мягкий и жадный рот принялся осушать черные завитки от пупка до промежности, пока нижняя губа не коснулась основания максимально восставшего органа. Тогда, оторвав голову, Кэт одним ловким движением стянула с него майку, быстро сложила её в несколько раз, подложила ему под спину. Кровь прилила к затекшей полосе, – оказывается, он не заметил, что край следующей перекладины вдавился в мышцы.

Расправившись с футболкой, Кэт принялась за шорты. Медленно, ему показалось целую вечность, она стаскивала их с влажной кожи, хотя он как мог, старался помочь, – приподнял таз и в такт двигал бёдрами (руками помогать она не позволила). Наконец его тело освободилось от липкой ткани. Кэт положила её ему под ягодицы и улыбнулась, глядя на полную боевую готовность мужского достоинства.

В следующий момент она встала. Мелкие камешки осыпались с её колен, на гладкой коже остались неглубокие красные вмятины.

– Ты куда? – прохрипел Хасан, невольно пытаясь удержать Кэт за локоть.

– Я же сказала, без рук.

– Извини, забыл.

– Сиди здесь, по возможности не двигайся. Я скоро.

– Если уходишь, зачем тогда сняла шорты?

– Без них лучше будет видно, как страстно меня ждали. – Кэт юркнула в густые заросли с другой стороны ступеней и вернулась через несколько минут с внушительным пучком каких-то длинных нитевидных растений. По пути она их то растягивала, то дёргала, связка оказалась прочной. Тогда Катя отсоединила несколько волокон, скрутила их, перебросила через колено, с силой натянула. Новоиспеченная верёвка осталась целой, зато на коже под коленной чашечкой появилась глубокая белая вмятина.

Хасан сразу догадался о её затее, тем не менее спросил:

– Что это? – Сегодня она не переставала его удивлять, может, он ошибается в своих домыслах.

– Твои наручники. – Ровные зубки обнажила очаровательная улыбка.

– Только не это, – простонал Хасан, закатывая глаза к небу, – ненавижу быть связанным.

Она быстро пожала плечами, чуть склонила голову к правому плечу.

– Ну ладно! – в голосе сквозило деланное равнодушие. – Не хочешь, не надо. Я тебя не неволю. Пойдем. Оставим в силе наш предпоследний уговор. – Кэт поджала пухлые губы и стала походить на маленькую обиженную девочку. Как устоять?

– Ты шантажистка! – он весело расхохотался. – Хорошо, иди, забавляйся дальше. – Хасан откинулся на ступеньке.

Катя кокетливо опустила ресницы и опять встала перед ним на колени.

– Так-то лучше, – проворные пальцы принялись за дело. Ссучив пряди, Кэт несколько раз обмотала их вокруг его левого запястья, закрепила конец, подергала узел, улыбнулась.

– Крепкий? – Хасан улыбнулся в ответ.

– Хочешь, попробуй.

– Я не сомневаюсь в твоей искусности.

Катерина приняла комплимент как должное, ни на секунду не прерывая работы. Вот и свободный конец уже многократно окольцевал тонкий ствол неизвестного дерева, а бугорок узла издалека напоминал нарост на коре. Потом настал черед правой руки, и всё повторилось заново, только вместо дерева «наручники» защёлкнулись на стебле плюща толщиной с молодого питона, который змеился по утёсу в компании ему подобных.

– Есть надежда, что не всё потеряно, – промурлыкала Кэт, лукаво заглянув ему между ног.

– Если будешь медлить, боюсь, твои труды пропадут даром.

– Ничего, я быстро поправлю дело. – Теперь она обвязывала левую щиколотку.

– А ноги-то зачем, рукодельница ты моя? Про них мы не договаривались.

– Для надёжности, – чересчур деловито произнесла Кэт.

– Ну! Ну! – Хасан добродушно усмехнулся. Она пропустила это мимо ушей.

«Почему я не могу ей отказать? Ты знаешь почему, вмешалось второе «Я». Конечно, знаю. Давно знаю, и счастье наполнило мужскую душу.

Через несколько минут работа была окончена. Катерина спустилась на одну ступеньку, поставила правый локоть на левую руку, опёрла подбородок о нижние фаланги пальцев, любовно окинула плоды своих трудов. Длинные верёвки не растягивали ни рук ни ног, но ограничивали движения, делали невозможными нежеланные ей прикосновения.

– Попробуй пошевелить руками.

Хасан послушно трижды подёргал путы, – узлы действительно оказались крепкими. Довольная улыбка пробежала по женским губам.

– Ты что-то немного сник, ковбой, – взгляд зелёных глаз был направлен в развилку ног, – так не пойдёт.

Игривой походкой пантеры Кэт подошла к нему вплотную, запустила тонкие пальцы в копну жестких, как проволока, черных волос, мягко запрокинула голову, наклонилась и нежно припала к его сухим губам. Вкус её короткого поцелуя оставил во рту привкус сочного персика. В следующее мгновение она уже дарила фруктовый аромат самому чувствительному органу. Хасан несколько раз тихонько ойкнул, когда сложенный лопаточкой язык вначале поддел подтянутую кожицу мошонки, потом яички очень бережно прокатились по щекам и небу, затем нежная плоть перешла во власть не менее нежной левой руки, одновременно с этим широкое орудие разговорной речи начало божественно медленно вскарабкиваться по стволу от самого его основания.

Кэт заглянула ему в глаза. Ах этот взгляд из-под ресниц!!! Каждый раз утопая в изумрудной бездне, в такие моменты он без колебания отдал бы всё своё состояние с душой в придачу, впрочем, душа и без того принадлежала ей.

Но мысли не особенно охотно формировались в голове – окончательно твердеющая плоть уже попала в плен теплого, влажного рта – не до рассуждений – и начала восхитительное погружение: её то, полизывая, легонько втягивали, то чуть выталкивали, чтобы тут же вобрать глубже. Микрон за микроном, миллиметр за миллиметром, спонтанно меняя нажим, губы неотвратимо, как наступление нового дня, двигались вниз, а нежные пальчики по вздутым венкам поднимались им навстречу. Горячие волны солнечными лучами расходились во все стороны. Время растаяло в блаженстве, сердце замерло… преодолев дивные пороги, набухшая головка плавно скользила по горлу. Хасан машинально потянул кисти к каштановой шевелюре. Верёвки издали треск, с силой врезались в кожу. Хасан застонал, непонятно только, от удовольствия или досады, и этот стон гулким эхом побежал по ступеням сразу в двух направлениях. Несколько глотательных движений Кэт осветили мир за сомкнутыми веками яркими вспышками, острая боль в запястьях наложила пурпурные мазки на белый цвет, очередной стон копьем пронзил воздух. Не успел звук наслаждения растаять в вышине, как теплый бриз уже холодил влажную кожу члена у его основания, поднимаясь вслед за чувственными губами все выше… выше… пока мужское достоинство до верхней выпуклости не оказалось во власти ветерка. Тогда упругие груди (когда успела поднять майку и сдвинуть мягкие чашки лифа?), обняли его, согрели. Острый язычок по контуру исследовал основания возвышенности, потрепал уздечку и отдал головку на милость прохлады.

– Прошу! – прохрипел Хасан. – Ещё! – ему нестерпимо хотелось зарыться пальцами в мягких кудрях, во что бы то ни стало удержать женскую голову у себя между ног, но тонкие травяные оковы, надежно оберегая Кэт от его прикосновений, лишь сильнее врезались в кожу. Хасан этого даже не заметил. – Пожалуйста! – потемневшие от желания карие глаза взирали с мольбой.

– Ш-и-и-и, не торопи события, – Кэт, точно дразня, соблазнительно облизала розовые губы, сошла на две ступеньки вниз.

Сейчас вселенная, утратив запахи и звуки, сузилась до её облика – длинных ровных ног, сладкой ложбинки, которую отгораживали от него голубые плавки, нечёткого очертания крутого изгиба бедер, зашторенного белым трикотажем, небольших упругих грудей, идеально умещающихся в его широких ладонях, словно специально созданных для них, – Хасан на долю секунды ощутил их тяжесть, и душу окутала блаженная истома. На длинной шее отчетливо виднелся замысловатый рисунок вздутых венок. Высокие округлые скулы поражали мягкостью линий. Чувственность рта подчеркивали пухлые губы. Растрепанная каштановая шевелюра придавала образу неповторимость. А ЕЁ глаза! Эти изумительно зелёно-изумрудные озера – бездонные и безбрежные. В них можно купаться в ласке или ёжиться от холода, бальзамировать раны или колоться о ледяные шипы…

Неожиданно Хасан уловил в «зеленой воде» непривычное выражение. «Что это?» На безмолвный вопрос он получил столь же безмолвный ответ. Женский взгляд потупился, реснички подёрнулись, багрянец неровно окрасил щёки и шею, плечики ссутулились, полусогнутая, чуть выставленная вперёд правая нога застенчиво прикрыла треугольник плавок. Пальцы сразу стали по-настоящему неловкими и принялись нервно одергивать подрубленный край футболки. У него на глазах коварная искусительница, точно бабочка из куколки, превратилась в неопытную школьницу, которая никак не может решиться бросить к ногам мужчины цветок своей невинности.

От удивления Хасан непроизвольно подался вперед, трепет восхищения птичьей стайкой запорхал в районе солнечного сплетения.

Тем временем, застенчиво поглядывая на него из-под полуопущенных ресниц, Кэт пыталась справиться с трусиками. Похоже, руки не слушались ученицу и норовили, вместо того чтобы спускать ткань вниз, подтянуть её выше, потом, словно, понимая ошибку, на дюйм обнажали плоский живот под плавками и снова закрывали его.

– Образ непорочной Девы тебе к лицу. Ты зарываешь…

Он не успел договорить.

– Будешь болтать, – Катя мельком посмотрела на кучку рассыпанной травы, Хасан без труда перехватил её взгляд, – заткну рот. – Резкий контраст между невинным голоском и словами вызвал у него улыбку.

– Желательно твоим языком, иначе…

Её движение напомнило молниеносный бросок кобры во время атаки, но тут гладкий язык по-хозяйски скользнул ему в рот, прогулялся по небу, поборолся с его собственным языком, и он забыл, о чем хотел сказать. Страстный поцелуй, всё с тем же привкусом персика, ускорил сердцебиение. «Сладкая моя девочка-блудница, один Аллах знает, как сильно я тебя хочу. Просто невыносимо!» – мелькало в голове, пока мягкие губы отчаянно прижимались к его губам, будто пытались врасти в них, а острые ногти впивались во внутренние мышцы бедра, соединяя воедино удовольствие и боль.

Когда Хасан открыл глаза, на него смотрела замутненная зелень двух озер. Следом средняя фаланга указательного пальца Кэт нежно прошлась по скуле от уха до подбородка, тонкие пальчики любя убрали мокрые волосы с его лица.

– Такой кляп тебя устраивает? – Низкий тон вселял надежду на окончание представления.

– Более чем, – звук его голоса тоже не отличался высотой и ровностью, – можно повторить?

В ответ на предложение Катя, спустившись на прежнее место, как перчатки, сменила образ.

Хасан не знал, какую гремучую смесь чувств отражают на его лице желания, но загадочная улыбка Кэт, словно топор щепку, расколола их надвое. С одной стороны, ему хотелось в полной мере насладиться искусной игрой, – слишком хороша была Кэт в непривычной роли девственницы, и это задевало давно забытые струны души, – с другой, напряжённые мышцы вопили о разрядке.

– Какого повторения ты ждёшь? – Катя поддела указательным пальцем с краешка нижней губы капельку, вероятно, слюны, оставшуюся после поцелуя, оценивающе посмотрела на неё и слизала так, что у Хасана замерло сердце.

– Я хочу тебя, – чуть слышно выдавил он, игнорируя вопрос.

– Всему своё время. – Густая тень от ресниц снова легла на зардевшееся личико.

«Расслабься и получи удовольствие», – шептал в голове её ласковый голос. Хасан задержал дыхание, пока не умерил порыв, – узникам не приходится выбирать. Хотя, ему ли жаловаться?

Воздух дышал прохладой, сквозь колышущуюся густую листву пробивались солнечные лучи, хорошо освещая «подмостки», над головой высвистывала руладу неизвестная птаха, бриз доносил тихий шум прибоя.

Ах, какой застенчивой казалась она, когда, наконец, справилась с трусиками, как нервно сжимались кулачки, комкая голубую ткань, как поспешно отбросила она её вниз, будто боялась снова ей прикрыться. В этот момент в игру соблазнения (впрочем, какое уж тут соблазнение, издевательство одно) включился ветер. Заглушая потрескивание травяных оков, он откинул назад растрёпанные каштановые пряди, позволив лучше рассмотреть детски-нежное личико с чуть вздёрнутым носиком в редких точках бледных веснушек (поцелуи солнца), изогнутые дугой чёрные брови… плотнее прижал подсохшую майку, подчеркнув тем самым округлые формы, помог дрожащим пальцам заголить ноги до заветной ложбинки…

В лужицу, которая тускло поблескивала на ступеньке между мужских ног, упала очередная бесцветная вязкая капля. «Какая сладостная мука, – Хасан сглотнул слюну, облизал еще более ссохшиеся губы, – интересно, надолго меня хватит?»

Контролировать дыхание с каждой секундой становилось сложнее. Он чувствовал, как внутри пробуждается остервенелый зверь, дикий, необузданный, бесконтрольный – жаркая южная кровь огненной лавой неумолимо прокладывала себе дорогу сквозь слой сдержанности, выработанной многолетним применением древних даосских любовных учений. Если первородный инстинкт продолжения рода прорвется, вряд ли растительные «наручники» смогут его удержать.

С интуицией бывалой охотницы Катерина уловила опасный момент. В мгновение ока «школьная форма» растворилась в неизвестности. Через его бёдра перекидывала ногу уже опытная любовница: такая страстная, такая непредсказуемая.

Влажные от пота лбы встретились, каштановые волны мягкой драпировочной тканью загородили окружающую действительность, в целом мире остались только он, она и жажда единения.

– К-э-т, – еле слышно нараспев скорее хрипел, чем шептал Хасан, в этот момент упругая попка медленно оседала вниз, – моя маленькая, слад…

Глубокий протяжный стон удовольствия прервал членораздельную речь, когда без того капельку тесное для него пространство, сжалось под натренированными внутренними мышцами, крутанулось в одну, следом в другую сторону. По венам моментально разлился жидкий огонь, одновременно холодный и горячий, электролизующий, практически парализующий тело, наполняющий всё существо светом, свободой, экстатическим восторгом… Казалось, от кульминации Хасана отделяет пара скольжений вверх-вниз, но Кэт не торопилась приближать развязку – она умела поддерживать состояние невесомости – да и он не стремился к такому раннему освобождению: во-первых, чувствовал, Кэт не готова разделить его с ним; во-вторых, хотелось как можно дольше вместе с ней блуждать за пределами обыденного сознания – одним словом, в любом случае ему бы пришлось применять техники удержания, а так…

Невидимые тиски расслабились, возвратно-поступательных движений не последовало. Катя дала возможность им обоим восстановить дыхание, только после этого поднялась на колени, ненадолго удержала головку члена в теплом лоне, вместе с тем божественно нежно целуя его. Хасан испустил смешанный стон блаженства, досады, боли – ему до умопомрачения, до покалывания кончиков пальцев, до безумия хотелось сжимать её в своих объятиях, почувствовать бархатную кожу…

– Кэт, я не могу, развя…

– Ш-ш-ш, – она накрыла его губы своими, чуть выше подняла таз. Все тот же бриз обдул разгоряченную плоть. – Не сейчас, милый, – шепот походил на заклинания, – не сейчас.

Вибрации её низкого голоса ещё не затихли в мозгу, а Катерина, то ли дразня, то ли помогая, поочередно расцеловала его ладони, провела ими по своей щеке, позволила пальцам зарыться в волосах, ощутить каждому из них по отдельности приятное посасывание и полизывание…

– Я же обещала тебе незабываемые ощущения, позволь мне их тебе дать.

Хасан не успел вставить слово, Кэт снова оказалась сверху, как говорится, вскочила в седло и, хаотично меняя аллюры, а порой вовсе переворачиваясь задом наперед или останавливаясь, увлекла его в мистические измерения, вывела за пределы временных ограничений.

На этот раз буйное воображение рисовало Млечный путь и сверкающую бело-красными или темно-синими переливами высокую гору блаженства неизвестной планеты, затерянную в неведомой галактике. Волшебные звуки любви то устремлялись ввысь, то бегали по ступеням, часто отражались от голого брюха утёса, окутывая слившуюся воедино пару своим очарованием.

Во время космического странствия Хасану по-прежнему до исступления хотелось осязать под своими ладонями бархат женской кожи, мягкость волос, упругость гладких ягодиц, трепет возбуждения. Забывая о путах, он каждый раз резко дёргал руки, верёвки отчаянно трещали, но оставались невредимы, лишь сильнее впивались в запястья, острой болью напоминали о принятых условиях игры. Приходилось подчиняться правилам. В то же время сдержанность приносила свои плоды. Наслаждение, приправленное добровольной пыткой (по большому счета порвать веревки не составляло особого труда), и невероятная мужская мощь в кандалах делали ощущения поистине сравнимыми разве что с полетом далеко за пределами гравитационных полей известных планет, о котором в душе мечтает каждый мальчишка.

Хасан чувствовал, они оба уже достигли подножья заветной возвышенности, когда Кэт на полном скаку спешилась.

– Нет, – прохрипел он в попытке удержать всадницу, – только не сейчас! – Скрученная трава застонала с новой силой, однако в очередной раз выдержала натиск.

– Именно сейчас! – холодный тон, подобно струе студеной воды из брандспойта, обжёг разгоряченное любовным экстазом тело, шлепнул оземь.

– Почему? – удивительная палитра оттенков, от гневно-требовательного до умоляюще-вопрошающего, просквозила в коротком слове и пылающем взгляде. Сейчас он, наверное, походит на ребенка, у которого отняли и на глазах сломали любимую игрушку. «Глупо. Надо взять себя в руки, – мысленно приказал себе Хасан, – не стоит уподобляться прыщавому юнцу с неудовлетворенной похотью, при этом сердиться на слабую, обиженную женщину».

Меж тем слабости в Кэт не чувствовалось. Её глаза блестели злобой, воздух со свистом вырывался из груди:

– Чтобы помнил, как бросать меня со скалы.

– Это нечестно, мы падали вместе, – надежда не хотела покидать его.

– Теперь мы вместе не кончили. По-моему, всё честно. Хотя, нет, ты прав, – Кэт помотала головой, – нечестно. Ты успел дважды получить удовольствие, а я только отчаянье и страх, – её презрительный взгляд скользнул по промежности, где, вопреки всему, её ждали, по запястьям, из которых начинала сочиться кровь, по красным полоскам на щиколотках… – но, полагаю, теперь мы квиты.

Хасан пристально смотрел на Катю и не верил своим глазам. Любовный пыл растаял, как утренний туман при свете ясного дня, словно и не было минуту назад в унисон стучащих сердец, сонастроенных прерывистых дыханий, ласковых рук, настойчивых губ. «Как же так?! Меня продолжает трясти, естество требует финального аккорда, Кэт же стоит передо мной ледяным изваянием, спокойно говорит какие-то слова. Вот это самоконтроль! – помимо своей воли восхитился Хасан, – она сильнее, чем я думал».

– Пока, – Катерина одарила его самой обаятельной из своих улыбок, – увидимся в домике, если ты вообще захочешь меня видеть. Переговорное устройство с хозяйкой я, на всякий случай, положу на обеденный стол, твои вещи поставлю под ним. – Поправив майку, она подошла к нему, небрежно чмокнула в щеку. – Мне было хорошо с тобой. Знай это, – за тоном, полным очарования, пряталась властная стерва.

Хасан не нашелся с ответом. В голове крутились бранные слова, самым приличным из которых было – сука. «Не злись, – напомнил он себе, – ты давно вышел из подросткового возраста». Впрочем, гнев к той, за тихое «прости» которой мужчина готов отдать всё на свете, обречен на краткость.

Красные полукеды задорно зачавкали по камню вниз, на миг остановились (кислород перестал поступать в мужские легкие, словно чья-то гигантская рука стиснула горло. Рано обрадовался, Кэт просто подобрала плавки) и продолжили спуск.

– Ты куда? Домик в другую сторону, – в интонации проглядывалась скорее беспокойство, чем гнев. – Сумасшедшая, ты же боишься плавать. Катющь, вернись, обойди меня. Обещаю не прикасаться к тебе, – прокричал он стихающему звуку шагов.

* * *

Голос Хасана остался за выступом скалы, его сменили другие звуки: шуршала трава, возобновила песнь всё та же неизвестная пичуга. Под шелест листвы на серых камнях танцевали ажурные тени раскидистых крон. Густой тропический лес, где перемежались различные пальмы и каучуконосы, бамбук и орхидеи, баньян и корица… постепенно сменяли обточенные ветром валуны и булыжники разных размеров. Теперь крутая лестница с каждой новой ступенькой, подобно театральному занавесу, медленно ползущему от одного края сцены к другому, открывала перед ней безбрежную лазурь, на которой солнце по-прежнему играло множеством бликов.

Настроение у Катерины было превосходное – внутренняя злость ушла, она пролилась сладким медом возмездия ещё там, наверху, остались легкость и торжество победы – даже тяжесть внизу живота не могла омрачить его. Кате хотелось прыгать через ступеньки, однако приходилось соблюдать осторожность. Некоторые перекладины стихии источили так, что с них впору скатываться, как на санках, другие зияли глубокими рытвинами и напоминали изъеденное оспой лицо, у третьих искрошились ребра. Почти по всей лестнице валялись мелкие камушки, подвернуть на них ногу не составляло труда, Катя была вынуждена ставить ступню под углом, чтобы поберечь лодыжки. Казалось, сама природа предостерегает её от преждевременного торжества, но Катя была слишком перевозбуждена и не обращала внимание на знаки судьбы, она почти бежала, едва касаясь перил (радостное возбуждение сложно держать внутри, оно торопится проявиться в действиях).

Месть оказалась сладкой штучкой, Катерина ощущала ее приятный привкус, притупляющий боль неудовлетворённого вожделения. Душа ликовала, требовала песен. «Разлука, ты раз…» – Катя, непроизвольно останавливаясь, оборвала неоконченную строку.

– Что это? – удивилась она вслух. Голос дрожал. – Ерунда, – тонкая рука энергично рассекла воздух, – споем другую. «То не ветер ветку клонит…» – от жалостливой мелодии защипало глаза. – Ещё лучше. – Катя со злостью топнула ногой, непролитые слёзы, может быть, под напором гнева, отступили, из-под кончика башмака выскочил круглый голыш, стукнулся о следующую ступеньку и затих в каменной крошке.

– Попытка номер три, – Катерина сложила губы в улыбку (говорят, помогает вызвать положительную эмоцию), призадумалась. На этот раз искусственное растягивание губ дало осечку. Ни одной веселой мелодии в голове не было, точно они сквозь землю провалились, там, как назло, вился одинокий «Чёрный ворон».

– Это уж совсем не годится. Смутные подозрения клубком ядовитых змей зашевелились внутри. На ум пришла фрейдовская психология бессознательного. Катерина насторожилась, тем не менее не стала углубляться в сомнительную, по её мнению, теорию – самоанализ, особенно сейчас, не входил в её планы, впереди путь через страх, нужно быть в тонусе, ни к чему попусту растрачивать силы.

Катя решительно двинулась вниз и через два шага резко остановилась. У её ног друг напротив друга лежали бейсболки, козырек красной немного наполз на синий, можно было подумать – головные уборы целуются. Невинная картина подняла в душе вихрь противоречивых чувств. Первым желанием воительницы было вволю потоптаться на синей кепи, потом с силой пнуть её подальше, вместо этого Катерина подобрала обе, аккуратно стряхнула с них пыль, вложила красную в синюю и надела на голову, заправив внутрь растрепанные волосы: блаженная прохлада прокатилась по шее.

– Не оставлять же хорошую вещь на милость беспощадному тлению, – мысленно оправдывала она свой поступок, – может, здесь ещё лет сто никто не пройдёт.

Оставшийся путь до берега Катерина старалась ни о чем не думать, но беспокойство в голосе Хасана неотступно преследовало её, словно послеполуденная тень. «Ты же боишься плавать. Катющь, вернись…» С чего это он вдруг стал таким заботливым? – внутри мало-помалу закипала злость, вытесняя триумф возмездия. – Надо было тревожиться, прежде чем бросать меня в пропасть. – Пальцы самопроизвольно сжались в кулаки. – Теперь поздно. Как-нибудь доплыву. Не возвращаться же назад, – внутри вмиг всё сжалось, казалось, встреча с Хасаном пугала её больше, чем предстоящее плавание. – Это просто невообразимо. Хоть бы до отъезда вовсе его не видеть. Пропади он пропадом, идиот, всё испортил, а как хорошо начиналось.

Сами собой перед глазами замелькали яркие картинки: их знакомство в его дубайском ресторане, от него так соблазнительно веяло кедром… первый танец, – Хасан, напоминая первоклассника на школьной дискотеке, держал её за талию, словно она была сделана из тонкого дорогого стекла, и от страха её сломать у него подрагивали руки. Его робость до странности тронула её тогда…

Катя невероятным усилием воли остановила поток приятных воспоминаний. Сосредоточься на главном. Приказала она себе. Твоя цель – домик, и тебе во что бы то ни стало надо туда добраться.

Вскоре до неё начали долетать крики чаек, сперва неясные, едва уловимые в легком дыхании ветра, потом более отчётливые. В хор пернатых постепенно вплетались новые голоса, звук креп, приближался, пока под аккомпанемент хлопающих крыльев не превратился в оглушительный гвалт – то ли приветствуют птицы непрошенную гостью, то ли бранятся, поди разбери здешние нравы.

И вот последний завиток крутой лестницы остался позади, внизу знакомая, и вместе с тем немного изменившаяся картина. Там, где ещё недавно плескались волны, тускло сереют миниатюрные «барханы». Пенное жабо больше не украшает каменный стул, вместо него зеленой слизью свисают водоросли, а желтоватый соляной налет мог бы ассоциироваться с нечищеными зубами, только Катерина ничего этого не видит, не слышит больше жуткой какофонии, не замечает беснования всполошившихся чаек, которые неистово кружат над «гнилыми клыками». Всё её естество поглотила распростёртая у подножья утёса бездна, так соблазнительно мерцающая серебром.

Катя остановилась на последней ступеньке, вперила взгляд на отступившее к горизонту море. Пальцы судорожно вцепились в прохладную шершавую поверхность перила. Нутро дрожало, в горле спрессовался тугой комок, от чего стало трудно дышать, по спине побежали струйки холодного пота.

«Чёрный ворон, что ты вьёшься…» – прорвалось из подсознания.

– Не дождешься ты добычи. Слышишь! Я не собираюсь умирать. Лети к чёрту! – Чайки на секунду застыли на месте, можно было подумать, опешили от остервенелого хрипловатого вопля, брошенного в никуда, Катерина проглотила комок, птицы скрылись из поля зрения.

– Господи! – Зелёные глаза устремились к небу. – Помоги! Дай сил! Дай решимости! – Она с трудом оторвала руки от каменной опоры – кровь молниеносно хлынула к побелевшим местам, кончики пальцев закололо, как будто в них одновременно вонзили несчётное количество острых иголок, – и поплелась нетвердым шагом к воде.

Красные полукеды бороздили песок, сердце стучало в висках. Майка омерзительно льнула к спине, горло напоминало Сахару в разгар дня. Одна отрада – море было, на удивление, спокойным: волны не бились больше о валуны, не рассыпались в пену, не взмывали ионами ввысь, они едва чмокали почерневшие головешки и неспешно катились к берегу.

Может, Бог услышал её мольбы? Катя ступила в воду, очередная волна лизнула щиколотки.

«Но вспомните: и вы, заразу источая,

Вы трупом ляжете гнилым…»

Явно сегодня не мой день. Что только не придет со страху на ум, «Падаль» Бодлера не самое худшее. Катерина передернулась, вспоминая строфу про поцелуи червей[1].

– В солёной воде черви не водятся, – разговоры с собой, особенно вслух, иногда помогали ей успокоиться.

Спокойствие и смелость – вот всё, что сейчас нужно. – Подумай о хорошем. «… утонуть легче в нашей ванне, чем здесь», – Катя на корню задушила его образ вместе с чарующим баритоном, оставив суть сказанного, вспомнила, как море заботливой нянькой бережно пестовало её, когда она вынырнула, как легко она преодолела непомерное для неё расстояние. Страх на миг ослабил железную хватку. Самое время что-то делать!

– Не мешкай – действуй! – Под этот призыв она решительно двинулась вперед.

Вода по колено – еще больше вспотели ладони.

Вода подползает к талии – в целом свете лишь глухие удары трепещущего сердца, дошла до груди – и руки плавно разрезали одну волну, другую, третью…

Плыву! Метр! Два!.. Вот уже граница света и тени осталась позади, можно повернуть влево и скользить вдоль обвисших щёк воображаемого исполина к домику.

Не так страшен чёрт, как его малюют. Вояж по зыбкому лону Сулу оказался легче, чем казался: солёная вода надёжно удерживала на поверхности, даже одежда и обувь не отягощали движений, не тянули ко дну, а легкое покачивание и вовсе можно было назвать приятным. Потихоньку в чёрный мир страха начали вкрапляться радужные краски. Угрюмо-серый утёс у кромки воды щетинился зеленой бородой из водорослей. Под прозрачным покровом изредка сновали стайки разноцветных рыбок. Высоко в бездонно-голубом небе лениво плыли редкие белоснежные пушинки облаков, как будто загадочная птица, пролетая в вышине, обронила несколько перышек, и они, не в силах упасть, парили над землей. Странное, пьянящее чувство радости от того, что ты делаешь нечто для тебя невозможное, вытесняло глубоко укоренившийся животный ужас. Катерина, как гурман, наслаждается вкусом редчайшего элитного коньяка, который он не чаял отведать, мелкими, строго дозированными, глотками упивалась непривычным для себя состоянием, уголком сознания понимая – передозировка смертельна.

За маленькими радостями жизни незаметно подкралась заповедная бухта, она вынырнула все той же видимой с вершины утёса холмистой стороной. Катя непроизвольно прибавила ходу, но тут поняла – в ускоренном темпе до домика не доплыть (почти выдохлась) – надо отдохнуть. Не долго думая, она перекатилась на спину и распласталась в позе «морской звезды». Волны, одна за другой, подхватывали расслабленное тело, ветер тихо насвистывал песенку прибоя. За смеженными веками несколько секунд багровел солнечный диск, потом кроваво-красный превратился в жёлтый, белый и круг исчез, вместо него осталось яркое размытое пятно. Какое счастье лежать неподвижно, без единой мысли в голове, подставив лицо любовным ласкам бриза! Так хорошо, что впору умереть. Парадокс!

Оглушительный всплеск, сродни атомному взрыву, перевернул Катю на живот по направлению к звуку. «Что это? – забилась тревожная мысль, – монстр решил пообедать чайками?» Нет, верхняя челюсть по-прежнему возвышается над морем. Неужели Хасан еще раз прыгнул? Безумец!

На зависть любому спортсмену, Катерина в считанные мгновения развернулась на пол-оборота, пустилась наутёк. Откуда взялись силы? Минуту назад разнеженное тело не способно было шелохнуться, и вот она уже, что есть мочи, несется прочь от мнимой опасности (или реальной?). От чего же она бежит? Катя плыла вперед без оглядки. От остервенелой работы конечностей притихшее море гигантскими брызгами устремлялось прочь во все стороны, точно чуралась обезумевшего пловца. Или она бежит от кого-то? Что её так напугало: быть утопленной или увидеть обиду в карих глазах? Ответа на эти вопросы у нее не было, как впрочем, и самих вопросов. Мысли бойкотировали сознание, животный инстинкт сделал послабление лишь трём примитивным словам: «Быстрее! Ещё чуть-чуть» (Эллочка Людоедка на фоне Катерины показалась бы сейчас эрудитом) и они заевшей пластинкой крутились в женской голове.

Чуть-чуть – очень неоднозначное понятие. Иногда оно сужается до пары гребков, иногда растягивается на десятки метров. Каково было её чуть-чуть, Катя тоже не знала – трудно судить о расстоянии без эталона, тем более в едва ли не остановившемся времени, она и не судила, просто плыла, механически бормоча: «Быстрее! Ещё чуть-чуть», так и добралась до ближайшего края бухты; там на миг остановилась, прислушалась: бешеный стук сердца, глухое плюхание волн о скалу, далекий крик птиц, шелест джунглей и больше ничего. Для надежности Катя оглянулась, слух не обманул её, – горизонт пустовал, опасность действительно оказалась мнимой. Не торопясь, она повернула влево, спокойно поплыла сбоку от скалы.

Наконец носки полукед пропахали дно, встревоженный песок густо осел в обувь, Катерина не придала этому значения, с таким же успехом ей можно было привязать к ногам мешки с цементом, она всё равно упорно потащила бы их к берегу, так велико было желание выбраться на сушу, а потом, что такое лишние граммы в сравнении с разлитым по мышцам свинцом – пшик! Кто в такие минуты обращает внимание на мелочи? Точно не она.

Остатка сил хватило ровно до линии прибоя. Как подкошенная Катерина упала на спину, раскинула руки, сомкнула ресницы. Нечеловеческая усталость вдавила женское тело в горячий песок, просочила сквозь него мысли и чувства. Катя ощутила себя пустым сосудом, из которого не просто до последней капли вылили жидкость, из него мощным насосом выкачали весь воздух, после чего наглухо законопатили. Внутренний вакуум настолько овладел всем её существом, что казалось – жизненная энергия не сможет пробиться назад сквозь плотный кордон опустошенности. Однако человеку свойственно ошибаться. Минуты неумолимо сменяли друг друга, неведомая рука волосок за волоском выдёргивала паклю, в телесную оболочку сквозь нитевидные щели тончайшими струйками возвращалась жизнь. Замелькали первые несвязные, рваные мысли, появились ощущения (солнце видно давно слизало воду, выпаренная соль стянула кожу), природа ласкала слух привычными звуками, с моря тянуло свежестью. Катя распахнула веки, посмотрела ввысь: «Только синь сосет глаза»[2], – точнее сказать сложно. О!!! Заработал мозг – пора вставать.

С трудом поднявшись, Катерина окинула окрестность слегка рассеянным взглядом, словно после возвращения из небытия плохо понимала, куда попала. Заповедная бухта была точно копией той, что полностью открывалась ей с вершины утёса: те же зеленые склоны по бокам, отдаленно похожие на наброшенные на дромедарьи горбы набивные ковры; то же лазурное море и те же малопроходимые джунгли с другой стороны широкого пляжа. Единственное различие – несколько строений немногим ближе к дальнему склону тянутся от самой воды до деревьев. При взгляде на знакомую картинку кровь побежала быстрее, как будто открыли потаенные шлюзы, Катерина ринулась напрямик, да быстро остановилась – ноги увязали в раскалённом песке, далеко не уйдешь, а идти было прилично. Пришлось вернуться на линию прибоя, обходить по тени вдоль опушки пальмового леса тоже не вариант – слишком далеко.

Послеполуденное солнце самое беспощадное. В мареве жаркого дня влажный воздух дрожит, отчего очертания деревьев, холма, домика кажутся нечеткими, размытыми, как на картинах импрессионистов. Косые лучи голодной гиеной жадно пожирают остатки влаги с майки, сильнее стягивают кожу. Пот застилает глаза, нестерпимо хочется пить. Ватные ноги оставляют глубокие следы на плотном песке. Свежие вмятины тут же заполняются водой, предыдущие старательно слизывают набегающие одна за одной волны, вот так уборщица в захолустном магазине стирает тряпкой следы покупателей с только что вымытого ею, но ещё влажного, линолеума – иное сравнение вряд ли пришло Катерине в голову, как-то паршиво было на душе. Ко всем несчастьям, низ живота снова начало подтягивать, словно женские органы вознамерились увидеть солнечный свет. Мало приятное ощущение, а ей казалось, она оставила его на последней ступени каменной лестницы.

«Скорее под холодный душ, взбодриться, смыть, к чёрту, соль вместе с тупой болью и переживаниями этого нелепого дня, следом, – она мысленно улыбнулась грядущей перспективе, – можно погрузиться в мягкую пенную ванну и наконец-то расслабиться».

В задумчивости Катерина ладошкой отшелушила соль с икры, та перхотью ссыпалась в башмак, отёрла лоб предплечьем. В нос ударил едкий дух её собственных испарений, смешанный с ароматом его парфюма. Катю покоробило, вместе с тем сердце на несколько минут забилось быстрей.

– И соскрести с себя, изничтожить его запах, – уже вслух добавила она. Кулаки судорожно сжались, ногти вдавились в тонкую кожу ладоней.

«До костей придется скрести, – ехидно заметил внутренний голос (откуда только взялся, зараза?!), – видишь, даже морю не под силу смыть его».

В этом была своя правда, и она пугала её до чёртиков.

Да, в минутной задумчивости Катя энергично мотнула головой, прядь влажной челки выбилась из-под кепок, упала на глаза, мокрый след, подобно плохо отёртой слезе, блеснул на солнце, – задача не из легких, – дрожащие пальцы механически провели по щеке, затолкали назад волосы, – но, думаю, мне удастся вычеркнуть его из своей жизни, может, не так легко, однако…

«А стоит ли? – все тоже мерзкий голос внутри, – не лучше ли постараться понять…»

Что тут понимать? Обида не хотела сдавать своих позиций, судя по всему маленькая месть не сумела насытить её прожорливое нутро. Всё кончено! Он пренебрег моими чувствами и желаниями. Его прихоть оказалась важней, а ведь знал, сволочь, что я до безумия боюсь глубины. Получается, ему наплевать на меня. Катерина слабо верила в наплевательское отношение Хасана к себе, как-то это не вязалось с ним, тем не менее, сейчас проще отмахнуться, нежели докопаться до истины, иначе придётся оценивать свою последнюю, далекую от образчика выходку – вряд ли она пришлась ему по вкусу. Злорадная ухмылка тронула стянутые сухостью губы, когда перед глазами предстала непередаваемая гамма чувств на его мерзко-привлекательной роже и корча уязвленного самолюбия в почти черных от возбуждения глазах. Так ему и надо, впредь не будет обижать слабых женщин.

Все-таки повесить всех собак на широкие мужские плечи оказалось не так просто, как хотелось. Что-то таилось за его сумасбродным поступком, и это что-то не давало покоя, заставляло думать, снова и снова мысленно возвращаться в прошлое.

Как мы замечательно общались почти год. Всё было так просто и понятно. Он женат, я замужем, но нас сближает творчество, мы одинаково видим мир, увлекаемся одними и теми же вещами… Зачем было рушить идиллию сексом, вносить сумятицу в отношения, ставить под удар налаженную жизнь? С чего меня потянуло на тонкий лед? Зачем я вообще поддалась мимолетному желанию переспать с ним? – На слове «мимолетное» лоб, словно жил собственной жизнью, сам собой удивленно наморщился, брови соединились…

…Утро неуклонно движется к полудню. Солнечный свет мягко сочится сквозь светлую ткань навеса. Невдалеке волны, ломая гребни, лениво наползают на плотный песок и также лениво откатываются назад: на мокром кварце остаются кусочки пены – не успеют одни, шипя, растаять, море неустанно подбрасывает другие.

Пляж безлюден – частная территория. Она лежит на шезлонге боком, голова покоится на согнутой в локте левой руке. Солидный том собраний сочинений Ф.М. Достоевского в коричневом истертом кожанам переплёте продавил зыбкую почву у левой ножки топчана. Взгляд скользит по слегка пожелтевшим листам знакомого теста на чужом языке. Смысл слов ясен, они даже соединяются в членораздельные предложения, которые тут же забываются, будто кто-то в её голове стирает их ластиком от точки до точки, поэтому уловить общую картину забытой истории «Маленького героя» никак не удаётся, – слишком далеко витают мысли. Тонкие пальцы переворачивают страницу за страницей, а она упорно старается противостоять магнетизму Хасана и вместе с тем, пытается понять причину своего учащенного сердцебиения, трепета души, онемения кончиков пальцев ног. Сегодня впервые за все время их знакомства его близость необъяснимо волнует её. Даже пришлось отвернуться и с усилием восстановить в памяти некогда понравившийся рассказ, лишь бы не искушать себя видом его обнажённого, хорошо сложенного, мускулистого, точно у античного атлета, торса, его упругими округлыми ягодицами, плотно обтянутыми купальными плавками, его длинными крепкими ногами… Со вчерашнего вечера она старается не смотреть ему в лицо, – боится утонуть в глубине больших, умных, выразительных карих глаз. А сегодня и того хуже.

«Только не поворачивайся, – подобно мантре, мелькает мольба, – иначе всё пропало, иначе в один миг рухнут все километровые барьеры, что ты так тщательно возводила со вчерашнего вчера и камня на камне от них не останется. Только не двигайся, сосредоточься на книге.

"Your cousin” (he meant the fair beauty)… Чёрт, как жарко! Но почему только со спины? Читай! “…is laughing and crying at the same time; there is no making her out»[3].

Нужно было пойти с мужем и Джейлан в сад смотреть на этот чудо-цветок. Какая сила тебя здесь удержала? Твоя неприязнь к цветоводству, тебя не оправдывает, могла ради себя самой и притвориться. Тебе бы, дуре, вообще до завтрашнего отъезда не отходить от Алешки ни на секунду, а ты лежишь тут и мучаешься. Что с тобой? Раньше я не замечала в тебе склонностей к душевному мазохизму».