Отрывок из книги
В этом году мне повезло отправиться в командировку не в Пермь, а в Прагу. Как же трогателен наш гендиректор и владелец фирмы в одном не слишком юном и красивом, но приятном лице, когда сообщает:
– Настала пора, господа, посетить филиалы.
.....
Я остановилась. Чудо, что успела встать на обе ноги, могла бы застыть на одной и через секунду рухнуть на мостовую. Мой бывший попросту сбежал? Подхватил свой наверняка еще до вчерашнего захода в бар собранный чемодан и был таков? Я хоть записку оставила. А он без прости-прощай обошелся. Ну, и кого из нас мама лучше воспитала? Почему-то именно бумажка, нервно исписанная русскими словами, которую горничная просто бросит в мусорный мешок, доканывала меня. Я в эти слова душу вложила! Я их после лучшей ночи в своей жизни из себя выдавила! Я совершила подвиг, включив разум тогда, когда ни одна нормальная женщина и не вспомнила бы о его наличии у себя! Ничто так не унижает человека, как напрасный героизм. На меня накатил мой эталонный стыд. Уже не чаяла повторения, думала, он так и останется недосягаемым. Но благодаря мужику, который только что сбивчиво твердил о любви и воссоединении, а потом пустился наутек, достигла.
Мне едва исполнилось пять. Мама стала главным инженером, обзавелась небольшим кабинетом и начала раз в месяц работать по субботам. Производство было непрерывным, и руководящие дамы всех мастей по очереди лихо швыряли свой выходной на алтарь карьеры. Там я впервые увидела столы, поставленные буквой «Т», и решила, что это очень некрасиво. Мама усаживала меня в дальний конец, щедро шлепала рядом пачку тонкой чистой бумаги – не то что дома, где все время приходилось выпрашивать листочек. Потом рылась в сумке, сокрушенно бормотала: «Опять фломастеры забыла», вынимала из стакана на своем столе два карандаша – простой и красный – и говорила: «Все, тебя нет, ты рисуешь». Это было восхитительно. Кто не портил бумагу на маминой работе, у того не было детства.
.....
