Отрывок из книги
Марина не планировала покончить с собой, под машину она попала случайно и, только оказавшись в больнице, вдруг поняла, что делать ей на этом свете совершенно нечего, и пожалела, что осталась жива. Лежа в палате на шесть коек, она вдыхала запах сырого больничного белья и думала, что этот запах плесени сопровождает ее всю жизнь и как нельзя лучше выражает суть ее существования. И действительно, любое ее начинание, любая попытка встать на ноги были как бы заведомо отмечены неуловимыми признаками распада, тления. Раньше Марина обладала неистощимым запасом энергии, оптимизма и после каждой неудачи спокойно начинала раскладывать свою жизнь заново, как пасьянс, который никогда не сходится. Подруги дивились ее жизнестойкости и выдержке, но, как говорится, жизнестойкость на хлеб не намажешь, и, хорошо понимая это, Марина работала над ситуацией.
Довольно рано она поняла, что стартовать ей в жизни придется с очень невыгодной позиции. Она не была, в отличие от своих подруг, дочкой благополучных родителей. То есть родители у нее были неплохие, но на этом все их достоинства заканчивались. Ни образования, ни денег, ни дач у них не было. Марина относилась к ним снисходительно, но с некоторым презрением и, тяготясь своим плебейским происхождением, в дом никого не звала и с друзьями семью не знакомила. Красотой Марина тоже не отличалась. Лицо у нее было никакое: нос большой, глаза маленькие, губы тонкие и какие-то вялые, а фигура и вовсе нелепая. Широкие плечи, абсолютно прямой торс, лишенный женственных изгибов в области талии, узкие бедра и вдруг, откуда ни возьмись, пухлые бабьи ноги с некрасивыми плоскими коленями и широкими щиколотками. Единственным украшением на этом странном туловище была пышная, как взбитая подушка, грудь. Но Марине и этого было достаточно. Она научилась, обходясь малыми средствами, из любой щели своей нелегкой судьбы извлекать молекулы счастья, и прекрасное это свойство озаряло ее унылую фигуру светом вдохновения. Едва уловимое свечение и неслыханное упорство были ее единственным капиталом, оружием и средством в достижении весьма скромных целей.
.....
«Как хорошо все было тогда, после выпускного вечера, – думала Светлана. – Какой прозрачной и ясной казалась жизнь. Вот школа, вот друзья, вот папа, который может все, а вот она, Светлана, дочка дипломата. И перспектива уже определена – жених, иняз, работа за границей. И вдруг цепочка оборвалась. То есть все осталось на месте, только папы не стало. Он умер от инфаркта на рабочем месте в сорок пять лет. И вся башенка, которую он успел построить, накренилась, покачалась-покачалась на одной ножке и рухнула, похоронив под своими обломками все надежды на легкую жизнь». Сначала исчез мидовский жених, видимо, отправился на поиски невесты с папой. Мама, которая нигде никогда не работала, оказалась ни к чему не способной и от растерянности впала в какое-то полудетское состояние. Свете пришлось брать все в свои руки. Она была тогда на втором курсе. Продали дачу. Денег хватило до конца института, а дальше нависла угроза нищеты, страшной и до сих пор незнакомой. Света меняла одну работу на другую, но заработанных денег хватало только на то, чтобы не умереть с голоду. Промучившись таким образом пару лет, она наконец устроилась переводчицей на выставку. И началась совсем другая жизнь, полная приключений и опасностей. Встречи с иностранцами, столкновения с Комитетом госбезопасности, заметание следов. Русские мужчины казались ей уже совершенно непривлекательными. Она, как и большинство ее коллег, хотела замуж за иностранца. Шло время, женихи появлялись – красивые, гладкие, самоуверенные, благоухающие дорогой, незнакомой жизнью. Приглашали в рестораны, делали подарки, страстно влюблялись и со слезами на глазах уезжали домой, к женам. Светлане шел тридцатый год, она заскучала. Грустные перспективы затуманили ее красивую головку. Ждать больше нечего, решила она. И тут, как это часто бывает, на смену отошедшей надежде пришла удача.
Светлана шла по улице Горького, стоял март. Весна бушевала вовсю, срывая с крыш сосульки и растапливая снег в серую хлябь под ногами, она безобразничала на московских улицах, заражая людей безудержными желаниями и беспричинным оптимизмом. Света с восторгом месила жидкий снег и, расстегнув дубленку, дышала так глубоко, как будто хотела вобрать весну в себя, всю, без остатка. Она шла от Пушкинской площади вниз, к «Интуристу», и вдруг увидела на углу у телеграфа высокого господина в легком плаще и меховой ушанке на голове. Так мог одеться только иностранец, имеющий смутное представление о погодных условиях в Москве. Мужчина нервничал. Он поминутно смотрел на часы и беспокойно озирался по сторонам.
.....
