Читать книгу Лайфхакер - Эрнесто Дуган - Страница 1

Эрнесто Дуган

Лайфхакер 

Мы, псы бродячего племени, срываем ошейники.

Мы, псы бродячего племени, не целуем рук кормящего,

Мы, псы бродячего племени, едим свою пищу.

Мы, псы бродячего племени, отвергаем пределы.

Мы, псы бродячего племени, презираем цепи.

Мы, псы бродячего племени, сами красим мир.

Мы, псы бродячего племени, ненавидимы стадом.

Мы – псы бродячего племени, смотрим на цирк с холмов.

Мы, псы бродячего племени, проклинаемы пастухами.

Мы – псы бродячего племени, обвенчаны одиночеством.

Мы – псы бродячего племени.

Г.Б Остров

04.15.19

Ты давно идешь. Ноги отяжелели, ноет спина, ступни превратились в сплошной мозоль, а в душе не угасает огонёк веры в себя… Замерев на мгновение, ты глядишь вниз и восхищаешься своим упорством, уже не так болят ноги, не так ломит спину, не так горят обветренные, закаленные в холодных струях дождя щеки. Ноги едва двигаются, желания идти неумолимо гонит тебя вверх и вверх. Тебя подталкивает Вселенная, усмиряя бунт тела, и, наконец, ты, спотыкаясь, едва не на четвереньках делаешь последний шаг. Яркий свет на миг ослепляет тебя, чтобы потом подарить прозрение, свежие потоки воздуха пьянят. Ты слился собой, ты стал частью целого. Отныне ты выше мышиной возни, отныне Вечность это ты, а ты это Вечность и лишь в мыслях еще слышны отзвуки усталых шагов на долгом, но таком необходимом Пути.

09.14.13

Г.Б.Остров

Вместо пролога

Дорогой читатель, прежде чем ты начнешь читать мои записки, спешу тебя предостеречь, из-за них я поссорился с множеством друзей, родственники и вовсе отреклись от меня, для них стало зазорным общаться с подобным мерзавцем, как было замечено на последнем воскресном ужине. Кроме того, после попытки опубликовать записки у меня начались сложности на работе. Апофеозом моей травли со стороны инквизиции стало заточение в дом для душевнобольных, которому предшествовало нервное истощение после принудительного лечения в отделении экзорцизма центральной здравницы города. Экзорцисты всевозможными способами, описанными в литературе, пытались изгнать демонов, вселившихся в меня, добиваясь отказа от взглядов, изложенных в записках ну и, разумеется, покаяния. Их обряды едва не свели меня с ума.

Вопреки стараниям митрополита и его свиты, занимающей посты от провинциального попа до диакона одного из двенадцати диаконств города, я остался по эту сторону высокой стены, ограждающей мир мнимых здоровых от мира душевнобольных. Помогли мне в этом братья из заклейменного ересью братства калугеров. Уж не знаю, откуда братство берет деньги, но могуществом оно обладает приличным. Я даже склонен думать, они связаны с дегражданами, о которых мне однажды, мимоходом, намекнул главный герой моего повествования.

Едва моя книга усилиями калугеров оказалась на рынке, как вмиг разлетелась по рукам алчущих читателей. Вот уж не ожидал подобного успеха. Напрашивался второй тираж, а вместе с ним начинался новый виток моих мытарств.

В конце той памятной недели меня вызвали в местное отделении инквизиции. Служка в синей рясе с медным орденом на груди предупредил, что это не допрос, «ну да», – хмыкнул я про себя. В ходе разговора мне несколько раз намекнули о мерзости братства калугеров, чьи челны только по воле всевышнего топчут грешную землю. Затем, достав экземпляр моей книги из ящика массивного стола, инквизитор зачитал несколько выдержек и вежливо попросил прокомментировать написанное, я в свою очередь вежливо отказался, сославшись на то, что у нас же не допрос. Разговор длился не один час, в конце концов, меня поставили перед фактом либо депортация, либо исправительные работы на благо владычества. Вот какое милое название получила в наше время каторга. Нагромождение эвфемизмов – постоянный спутник проклятых слуг бумаг.

Понятное дело, я выбрал депортацию. Меня часто спрашивают, не тоскую ли я по родным землям. На что я отвечаю недоуменным, как можно тосковать по родным землям, находясь на них. Для меня родная земля – вся наша планета. Территориальная дифференциация человечества, с последующим внушением своей избранности, – это прекрасный способ держать стадо людей под контролем, временами стравливая друг с другом в угоду тех или иных интересов.

Кроме того, владычества- творения людей, а значит, сегодня есть, завтра нет. Понимая это, примасы владычеств мира проповедуют мнимую любовь к владычеству, ради которой и жизнь положить не страшно. Если же вы не идете на поводу пропаганды, отвергая навязываемое, вас клеймят еретиком и карают самыми суровыми мерами.

Шаткость владычеств прекрасно можно продемонстрировать на примере меня и моих родителей. Мы родились во времена иного владычества, которое по воле ветров перемен исчезло, навеки оставив после себя лишь богатое наследие во всех без исключения сферах жизни общества. Разумеется, люди тот час разделились на сторонников и противников былого владычества. Как бы там ни было, но спустя столько лет, мы все еще эксплуатируем изношенное наследие, в то время как многие аналоги захиревшей индустрии нынешнего владычества, увы, не по карману горделиво вскидывающим голову слепцам.

Так вот, пастве тогдашнего владычества, тоже ведь прививали землячество. И что в итоге? Куда девать ставшую неактуальной любовь? Вот как раз в такие моменты и просматривается абсурдность территориальной дифференциации людей, превращенных в прихожан генетически определенного владычества.

Резюмируя вышеизложенное, становится понятным насколько опасная вещь у вас в руках, что в любой момент, вас, поглощенных чтением, могут поймать с поличным клирики из отдела ереси при местном отделении инквизиции. И тогда участь вас ждет несладкая. Впрочем, зачем мне вас пугать, уверен, экземпляр в ваших руках, достался вам не так просто.

Мне остается пожелать вам гибкости взглядов, расставания с привязанностями, искренности перед собой и овладения искусством эквилибриста. Одиночный заплыв сложен, но что по сравнению с ним участь гребца на галере под аккомпанемент барабана иллюзий.

Глава первая

Трещина в оправе

В тот памятный год я закончил обучение в университете и решил жить отдельно от родителей. Подыскав себе, жилье по карману, я снял комнатушку в меблирашке недалеко от станции подземки самой старой линии в городе. Вопреки дешевизне воздушного транспорта метро по какой-то загадочной причине продолжало оставаться популярным среди горожан. Пожалуй, все дело в привычке нынешнего поколения.

Накануне моего переезда, всячески осуждаемого родителями, во владычестве начались теологические конфронтации. Тогдашний примас не угодил теневому союзу орденов и те, пуская в ход разные методы, мотивировали тысячи ослепленных умелой пропагандисткой пылью земляков, поднять бунт. Затеяв смуту, они всячески разжигали ее путем подкупов и новых обманов. Действующий правящий орден давно был у власти, часто реформировал устои владычества тем самым, снискав славу предвестников жесткой теократии.

Противостояние длилось месяцы. В центре городов отныне стало опасно гулять. Постепенно бунтовщики одержали верх и сожгли на костре, обвинив в ереси и сватовстве старого примаса с его свитой.

Последовало распределение победителями саквояжей полномочий и иерархическая чистка, разумеется все радикальные меры осуществлялись во имя небесного отца, благословляющего наше владычество, сумевшее доказать что оно достойный бастион на пути сил апокалипсиса. Даже от написания этих бредней меня мутит, а ведь они как удобрение ускоряют рост пафосных земляков из людей легко поддающихся действию моющих средств мировоззрений.

Превратив внушенные чувства в китч, такие люди становятся не только инструментом осуществления чужих замыслов, но и источником обогащения дельцов, зарабатывающих на очередном тренде.

Однажды в угловой комнате нашей меблирашки, где жила добродушная старушка, поселился угрюмый мужчина средних лет. Как мне позже стало известно, старушка на три месяца ухала к родственникам за границу, а временный жилец был своего рода сторожем старческой обители. Об этом я услышал из разговора соседей, облюбовавших лестничную клетку для перекура.

Комната незнакомца соседствовала с моей. Каждое утро я слышал мелодию будильника, будившую соседа аккурат за двадцать минут до семи утра. Из-за стенки доносился шум воды и приятная музыка, как правило, джаз или рок баллады. Бывало, после пробуждения мужчина смотрел мультфильмы прошлых лет.

Выходил он не позже половины восьмого. Если кто-то встречался ему в коридоре, он сдержано здоровался и тот час стремился выйти наружу, словно опасаясь или не приемля людей. Домой он возвращался позже всех жильцов нашего блока. Бывало, я его не видел днями, только слышал звуки за стеной.

Жил я один вечера коротал, как мог – игры, книги, фильмы, музыка.

Наше знакомство случилось при весьма забавных обстоятельствах. Я возвращался с праздничной вечеринки изрядно навеселе. Входная дверь превратилась в непреодолимую преграду, а поиски ключа в поиски сокровищ. Сосредоточившись на содержимом карманов, пытаясь держать в узде разбегающихся как табун мустангов мысли, я не услышал размеренных шагов за спиной. Вдруг чувствую, кто-то дышит в затылок винным амбре. Мысли ускорили бег, рисуя жуткие картины возможного исхода неожиданной встречи. Леденящая волна ужаса прокатилась по спине, я даже протрезвел. К двери потянулась рука в знакомом темно-коричневом, твидовом пальто. Ключ, зажатый облаченной в кожаную перчатку рукой, проник в замочную скважину всего лишь со второй попытки.

– С вашей дверью помочь? – Внятно осведомился сосед. Говорю, нет мол, там замок проще, дикция моя после испуга стала лучше, да и мысли яснее. Молча, кивнув, он запер входную дверь и привычным размеренным шагом направился в конец коридора, на пути уклоняясь от встречи с развешанным постельным бельем. Его реакция была достойна героя боевика. Резко остановившись возле соседской этажерки захламленной обувью, он поинтересовался:

– Может пивка?

– А почему нет ответил я, сейчас только вещи сброшу.

Комнатушка, временно облюбованная соседом, была самой маленькой в меблирашке. Большую ее часть занимал разложенный диван и компьютерный столик. В углу приютился холодильник, приходившийся прадедушкой современным аналогам. На холодильнике поколись электрочайник и мультиварка.

Зеленые, выцветшие обои, вздувшись, отставали от стен как чешуйки на теле змеи при линьке. Ярко светящую люстру, помнившую времена былого владычества, украшали всевозможные рукодельные подвески. Но больше всего меня впечатлила инсталляция из одежды на стене в виде двух летящих фигур а-ля картина «Влюбленный полет». Детская одежда крепилась к стене серебристыми гвоздиками с крупной шляпкой, под инсталляцией, располагалось зеркало, представляемое озером, которое парочка счастливых от присутствия друг друга людей должна непременно перелететь.

Над дверью висели рисунки акварелью, сделанные нетвердой детской рукой. Под компьютерным столом стояли пестрые коробочки, по периметру ковра располагались мягкие игрушки. В углу одной из полок, заставленных сувенирами, покоились песочные часы. На журнальном столике красовалась бутылка синего стекла, превращенная в вазу для сухостоя. На высоком, черном саббуфере приютилась бутылка от пива Михайкенен, до половины наполненная серебристыми монетами.

– Ты проходи, еще успеешь насмотреться,– кивнул сосед. – Держи – отменный чай, – он протянул мне термос. Я присел на диван и выпил чашку ароматного настоя. Букет чая напоминал симфонию ароматов дыма, меда и пряностей.

С шумом, отворив холодильник, он извлек на-гора пару банок светлого пива и необходимые для удачного тандема упаковки сухариков с разными вкусами. Откупорив банки, сосед спросил:

– Ну и чего сегодня решил переодеться в весёлого человека?

– Что? – Непонимающее переспросил я.

– Напился чего, говорю? – Ухмыльнувшись, повторил он и сделал первый глоток.

– Праздник, точнее он будет в воскресенье.

– Ага, – прищурился сосед, – все с тобой понятно, учитель значит.

– Он самый.

– Забавно, я тоже, когда-то работал в школе. – После этих слов его взгляд на время остекленел, уставившись на стену. Вернувшись к действительности, он отпил пива и сказал, – поздравляю,– коллега, – его крепкая ладонь сильно сажала мою.

– А вы, какой предмет преподавали? – Осведомился я.

– Не имеет значения, я проработал больше десяти лет в школе, это была любимая работа, – снова задумчиво уставившись на стенку, сказал он.

– А я всего четыре года работаю, мне нравится.

– Это хорошо, – снова приложившись к банке, сказал сосед, – значит вы – настоящий учитель. Знаете первый год самый важный, если не сбежите, значит, причалите к берегам школы надолго. Меня кстати Глебом зовут, Глебом Борисовичем.

– А меня Николаем. Столько месяцев соседствуем, а только сейчас познакомились.

– Ничего необычного, люди эгоистичны и корыстны, поэтому они сторонятся друг друга, пока не увидят выгоды в общении. Вот сегодня мне и вам слишком одиноко поэтому мы и сошлись, так что ничего необычного.

– А вы позвольте спросить, почему подвыпивший пришли?

– Я, ну отчасти бывший профессиональный праздник, а отчасти утомили меня люди излишне, утомили, а когда они меня утомляют, я начинаю их ненавидеть. Приступы мизантропии я лечу умеренными порциями спиртного, мне так легче.

– Я никогда вас не видел.

– Как говориться на бровях? – Хохотнул он, допивая банку пива.

– Да, – почему-то смутился я.

– Я тоже пережил эру жажды напиться и забыться, но в какой-то момент понял, что я слишком горд, чтобы позволять кому-то или чему-то управлять мной на все сто процентов, с тех пор пью ровно столько, чтобы поднять настроение прогнуть мир что называется, но не более. После пьянки превратиться в алкогольного зомби – верх неуважения к себе. Позвольте, я процитирую, – он достал телефон, пару раз коснулся экрана и прочитал: «Для ума, вдохновленного любовью к человечеству, является истинным наслаждением созерцать этих храбрецов, бродящих по улицам и пошатывающихся от избытка жизненных сил и горячительных напитков, особенно если мы вспомним, что следовать за ними и обмениваться с ними шутками доставляет дешевое и невинное развлечение подрастающего поколения». Так вот я не хочу, чтобы обо мне говорили тоже самое, к слову это был старина Диккенс. Так вот могу выпить много, но порциями, при этом остаться в ясном сознании и головой, могущей работать. Я, к слову, здесь ненадолго от силы месяца на два. Здесь живет подруга моей матери. Как только придёт мой заказ, я съеду. Про заказ даже не заикайся, это пока секрет, но не волнуйтесь, на праздник вас приглашу, поверьте, вы будете в восторге, – он откупорил вторую банку. Казалось, спиртное не властно над ним, он слегка замедленно говорил, взгляд стал масляным, но никаких признаков излишков алкоголя Глеб Борисович не подавал. Он хоть сейчас был готов вести дискуссию с видными философами мира, что в скором времени и продемонстрировал.

– А что это за инсталляции вас на стене? – Поинтересовался я.

– Это одежда моей дочери, одежда из которой она уже выросла.

– Понятно ответил я.

– Ничего тебе не понятно! – Банка в его руках с хрустом смялась, выплескивая содержимое на стол. Помолчав несколько секунд, он произнес:

– Глянь на дверь, видишь там магниты с динозаврами, мы с дочерью три недели собирали разными путями. А вот смотри, – он открыл деревянную шкатулку, наполненную резиновыми фигурками, – вот тут боле двадцати фигурок мы тоже все собрали. Я должен был сегодня с ней увидеться, но она простудилась, надеюсь к следующей неделе малышка поправиться, и мы снова будем путешествовать по городу.

– А почему вы не можете к ней больной съездить? – Взгляд соседа буквально метал искры, как оборванный кабель высоко напряжения.

– Я не могу ее видеть, когда она болеет, – с рекордным спокойствием ответил он.

– Понятно, – снова сказал я и откупорил вторую банку. – И тут я заметил, что я тоже не шибко-то хмелею, быть может, дело было что-то в чае, который мы выпили.

Пока мы молчали, Глеб Борисович изучал надписи на банке, затем заявив:

– Как всегда, плотность пива не соответствует действительности. Вкус, как у воды, а они пишут двенадцать. Впрочем, обман повсюду. Человек, обман и выгода нераздельны как солнце свет и тепло.

– Вы считаете, человек всегда обманывает?

– Не всегда, он порой жаждет быть обманутым. Жажда обмана жажда быть обманутым, корысть стремление к смерти и удовольствию вот, пожалуй, основные мотиваторы жизни человека. Впрочем, корысть и жажду обмана можно свести к тому самому стремлению к удовольствию. Вот гляньте на последние события во владычестве. Пособники нового ордена пошли на баррикады свергли примаса со всей его свитой, пролили море крови, погибших сторонников тут же канонизировали, тем самым положив начало пафосу, приправившему блюдо абсурдности. Нашлась куча клиентов с успехом и даже удовольствием поглощавшая это удивительное по мерзости и отвратности блюдо. А что в итоге то? За что боролись? Ужель настало царство небесного отца на Земле, как фактически всем обещали? А ни черта подобного! Чего собственно и следовало ожидать, толпа снова съела умело приготовленный и приправленный кусок застарелого дерьма, лишь поначалу казавшимся шедевром кулинарии и концом надоевшей стряпни предшественников.

Ведь новый орден приходил к власти, исповедуя взгляды финансовой сдержанности, дабы попы всех рангов не пухли, как блохи, высасывая последние соки из паствы в рамках целого владычества и его территориальных делений от диаконств до епархий. – Заметьте эти речи, произносил человек, который в лучшем случае должен был разварить о том, кто кого здесь уважает.

– А в итоге после того как муть осела, все вернулось на круги своя только сменился цвет кошельков и ряс высшей иерархии владычества. Еще в самом начале массовой смуты, только грозящей перерасти в вакханалию, я и мои соратники говорили, что никто ничего такими методами не добьётся, что ослепленная толпа это самые ослы на спинах которых въедут в святой город мнимые цари. Как нас только ни называли, мечущие взглядами молнии болваны и отщепенцами и уродами и виновниками смертей во время конфронтации и даже унылым говном, всегда плывущим по течению.

Время великий лекарь, великий судья и великий убийца показало нам исход разложенного годы назад пасьянса. Сторонники былых реформ загнаны в угол, а взобравшаяся на вершины иерархии свита недавно испеченного примаса творят кровавый произвол, снова-таки сдабривая его потребными количествами необходимых пряностей мировоззрений. И уж поверьте, жаждущих вкусить пряную баланду из алюминиевой, измятой миски, покрытой микронным слоем позолоты хоть отбавляй. Когда ни будь их всех стошнит и они попросту захлебнуться в реках блевотины, сметающей абсурдные конструкции карточных домиков на своем пути.

Так было есть и будет, ордена отстаивают, свои интересны, а умирает паства. Теократическая бойня всегда была выгодна служителям орденов, а фанатикам всегда можно внушить, что владычество в опасности и что только они смогут спасти его от гибели. Еще бы не будет владычества, не будет иерархической верхушки в том виде, в котором она сейчас и есть вот, и получается, борясь за монополию власти, они проецируют ее на безопасность владычества.

Я некоторое время не мог собраться с мыслями после вылитого на меня откровения. Чтобы хоть как то разогнать тишину я поинтересовался:

– А кем вы сейчас работаете?

– То тем, то тем, – расплывчато ответил Глеб Борисович. – Все равно для вас это не важно. Это был всего лишь вопрос вежливости, всего лишь вопрос растерявшегося человека. Сейчас это не главное. В данный момент для вас главное – ваша растерянность, причина которой вовсе не в спиртном.

Люди рабы на галере, истинные хозяева которой сокрыты в тумане неведения. Избираемые надсмотрщики – всего лишь актеры. Каждый надсмотрщик приходит к власти, таща за собой интересы теневых владык, как лошадь тяжеловоз перегруженную телегу.

Разумеется, любой примас рассказывает, как он любит и ценит свою паству, но самом деле мы понимаем паства это всего лишь инструмент деяний его хозяев. Кстати Николай, а что вы думаете о своей работе?

– Ну не знаю, детей я люблю, а остальное.

– А остальные мишура, – закончил он за меня. – Остальное это пиршество абсурда. Самое забавное, что абсурд держится на слепо поклоняющихся ему людях. Всегда найдется тот, кого тошнит от абсурда и тот, кто станет его верным апологетом. Ведь вы посмотрите на работу любых учреждений особенно владыческой важности. Какие там люди серьезные ну просто жрецы бога серьезности. Они с важным видом расхаживают по кабинету, а речь их давным-давно потеряла живость, их речь мертва, они говорят мертвыми фразами, они превратились в телесное олицетворение документов. Для них есть только одна правда-истина – документы, по части проверки их подлинности и правильности оформления они собаку съели.

Стоит вам, цитируя писание ошибиться в слове или предлоге, вас тут же обвинят в нерадивом подходе к работе и заставят написать оправдательную грамоту, можно подумать с вас убудет, что вы написали требуемую писульку. Очевидно, они, читая этот документ, испытывают некое подобие оргазма. Стоит человеку занять административную должность как он начинает умирать, в нем отмирает все человеческое, он становится машиной, рабом чернил. А ведь есть люди, слепо плывущие по реке абсурда. Их большинство. Заражаясь абсурдом, они тот час полагают, что это их мнение и начинают бить себя пяткой в грудь, доказывая, что это их и только и мнение. Им не дано понять, их мнения не существует, есть копирка чужого мнения. Когда человека спрашиваешь: «это твое мнение?» он, традиционно, отвечает «нет, но я с ним полностью согласен». Большинство людских мыслей – это кредит чужих взглядов. Но этот кредит выплачивается глупыми или даже роковыми поступками, творимыми ради призрачных идей, принятых за собственные взгляды. Люди, совершают несусветные глупости, свергают примасов, уничтожают целые паствы, сами идут на смерть. Вот скажите, какие идеи заслуживают самопожертвования?

В ответ я пожал плечами. В голове шумело, мир казался добрым и отзывчивым.

– Мысли человека роятся в голове, – продолжал Глеб Борисович. – Голова – часть тела, а значит мысли, идеи и взгляды имеют значения до тех пор, пока вы живы. Если вы умрете, всем будет плевать на ваши взгляды, разумеется, вам, может, поставят памятник, учредят премию имени вас, но все это так пускать пыль в глаза.

Человек кичится своими взглядами исключительно пока жив, как только сердце споткнется в груди, как только легкие перестанут ласкать себя воздухом, мысли умрут, умрут навсегда. Спрашивается, какого черта жертвовать собой ради идей?

– Ради людей, ради будущих поколений, – сказал я.

– Не смешите меня, нам наплевать на остальных, мы по своей природе эгоцентричны. А все эти крики о человеколюбии и спасении окружающей среды еще одна песчаная буря. Мы всегда ищем себе наилучшее из возможного. Когда вы не покупаете булку, потому что она вам на не нравится, вас же не заботит, что те, кто ее испек лишиться прибыли. – Я кивнул. – Нам на всех наплевать кроме себя! Повысив тон, сказал Глеб Борисович, поставив банку на стол, – хотя во имя себя мы в тоже время поклоняемся смерти, но об этом потом.

– Погодите, а как же жертвы теологических противостояний?

– Я вас умоляю, люди устают от кровопролития, нервная система не выдерживает, дома им не видать как своих ушей по доброй воле вот и идут они на самоубийство. Этот вид членовредительства для них самый оптимальный на иной не хватает смелости. Самоубийца вовсе не трус, как нам внушают повсюду, но об этом тоже попозже, если конечно вы ещё захотите поболтать.

Идти ради победы на жертвы, это звучит похлеще дважды два равно пять. Мертвому победа не нужна, и почему потенциальный мертвец должен думать о живых, чего ради они должны жить припеваючи ценой его пожертвования? Нет, мой дорогой, это исключительно самоубийство. Выгода, как я уже говорил один из основных мотиваторов наших поступков. Мы ничего не делаем без нее.

– Не может быть, а как же пожертвование, любовь, а как же дружба? Вы что хотите сказать, не бывает дружбы, дружба – это святое.

– Николай, перестаньте говорить чужими фразами, ваш мозг сейчас как пресс-форма для готовой продукции. Скажите мне поборник святости дружбы, у вас есть друзья, которые благополучно отошли в прошлое по той или иной причине?

Есть, но это связано.

– С тем что вам или им с вами стало неинтересно, невыгодно если хотите. Приучайтесь быть честными пред собой. Не обманывайте самого близкого себе человека. Любые отношения между людьми смертны как и они сами. А кровью в живых отношениях служить выгода и удовольствие. И не нужно думать, что вы поняли это, этого мало, вам нужно это осознать, а осознание приходит со временем, когда та или иная мудрость пускает в вас корни.

– Я подумаю, – сказал я.

– И правильно сделаете. Ну, продолжим. Подаяние нищему делаются тоже выгоды ради, объективно оцените мысли и где-то в глубине души вы почувствуете удовлетворение, еще бы, вы горды собой, вы помогли нищему благодаря вам он сегодня поест снова-таки выгода. А дружба, дружба умирает там, где заканчивается корысть, простите что повторяюсь, – это все пиво, – усмехнулся он, допив банку.

– Элементарно, по какой-то причине вам человек стал неприятен и все дружбе конец, а дальше вы начинаете сам обманываться, мол, нам не по пути мы разошлись во взглядах. Все гораздо проще, вы просто престали получать ссуду выгоды от общения с этим человеком. Я гуляю, вкусно кушаю, выпиваю, влюбляюсь лишь потому, что это все приносит мне удовольствие, а значит выгоду. Лень это тоже удовольствие только от безделья. Выгода повсюду, как ни крути. Это вездесущая, пронырливая тварь.

Работа из-за денег, работа в радость – все удовольствие, все выгода. Мы зациклены на се6е, замкнуты как контур проводника при абсолютном нуле, а абсолютный ноль это наше наплевательское отношение к людям.

Человек запутался в паутине шаблонов иллюзий абсурда по вине эгоистичных устремлений и барахтается всю жизнь как муха в лапах паука, внушая себе, что жизнь прекрасна. Позволь, на этом мы перервемся, продолжим в другой раз, я дико устал, а мне завтра рано вставать. – Неожиданно как магма вулкана, столкнувшаяся с водой, Глеб Борисовичи остыл, сказав последние слова совершенно спокойно. Я не возражал, мы пожелали друг другу спокойной ночи и одновременно не сговариваясь, швырнули, пусты банки в урну, столкнувшись, они со звонном разлетелись в разные стороны.

– Не волнуйтесь, я уберу. – Успокоил меня мой новый знакомый. Пожав ему руку, я ушел к себе.

Радует, что я таки додумался включить диктофон в телефоне и записать речи соседа иначе бы я не смог воспроизвести это на бумаге. Поэтому большая часть наших разговоров будет выглядеть как монологи – точная копия записей на диктофоне. Свои реплики и возражения я чаще всего буду опускать, они будут лишь загромождать повествование.

Захлопнув дверь комнаты, я сбросил одежду и попытался уснуть, стоит или говорить, что сон нашел ко мне дорогу ближе к рассвету. Галоп распоясавшихся мыслей не подпускал Морфея к бастионам захмелевшего сознания.

Глава вторая

Повсюду пряности

Наша вторая встреча с Глебом Борисовичем случилась спустя тринадцать дней. Все это время я его не только не видел, но и не слышал за стеной. Встретились мы на детской площадке, раскинувшейся напротив входа в подъезд нашего дома.

– Давненько вас не видно было, – вместо приветствия сказал я.

– Были кое-какие дела, – улыбчиво ответил он, а затем подошел к качелям, присел на нее и стал раскачиваться, беззаботно болтая ногами. – Присаживайтесь, – указал он на соседние качели. – Уверен, вы ждали этой встречи.

– Ведь вы так неожиданно прервали разговор.

– Еще бы, ведь мы подошли к описанию жизни как таковой, пытаясь дать ей оценку.

– Судя по вашим словам, оценка жизни в вашей интерпретации и так понятна, – сказал я, сильнее оттолкнувшись от истоптанной детскими ножками земли площадки.

– Ну, ну, весьма любопытно услышать ваши выводы, – Глеб Борисович вынул из кармана упаковку освежающих драже и забросил пару штук в рот.

– Ну, если опираться на сказанное вами в прошлый раз, то выходит во вселенной, работающей по законам, выведенным из вашего опыта жизнь есть ничто иное, как дерьмо.

Глеб Борисович стал хохотать, доверив себя стихии смеха подобно, капитану корабля, попавшего в шторм. Он хохотал искренне как ребенок. Вернув себе серьезный вид, мой собеседник смахнул выступившие от смеха слезы и протянул мне драже со словами:

– Скушайте, вы свои последние слова изрядно приправили пряностями эвфемизмов и этической белиберды. Ведь вы всего лишь хотели сказать «по вашему мнению, жизнь дерьмо». Но постыдились и добавили в искреннюю оценку услышанного кучу словесного хлама, что только еще раз подтверждает мои вводы, пряности в нашей жизни повсюду. Человек обожает строить нагромождения слов, маскируя искреннюю оценку, обманывая даже себя. Увы, человек не желает быть искренним пред собой, и он начинает строить вокруг прямых, искренних выражений, являющих мнимую опасность для его раздутого эго, защитный кокон эвфемизмов как укрытие вокруг источника сильной радиации. Эти слова нужны больше для хищного самолюбия и эгоцентризма человека. Он словно бы оправдывает свой вывод, доказывая себе, что он прав, что еще один хищник, часто терзающий его душу неожиданно не проснется. Наша душа как кусок мяса, лежащий между клеток с запертыми хищниками. Сложность в том, что замки на клетках хлипкие и могут быть в любое время отперты.

Совесть, самомнение, самобичевание, гордыня, стремление к выгоде вот далеко не полный перечень хищников, любящих лакомится душой. Открывая дверцу очередной клетки, человек начинает страдать, при этом старательно жалея себя мученика. Увы, люди редко бывают, счастливы, счастье подобно кристаллу драгоценного камня у него нет смысла, ты просто его созерцаешь, и когда тебя спросят, что с тобой или почему счастлив, ты, пребывая в состоянии истинного счастья, ответишь, не знаю и продолжишь улыбаться как малыш в колыбели. Вот это настоящее счастье во всех остальных случаях, когда вы пытаетесь описать счастье примитивными словами, вы в очередной раз строите новое вербальное укрытие, вы снова пытаетесь убедить себя. В данном случае в том, что вы все-таки, черт возьми, счастливы. У счастья нет условий, нет подходящей атмосферы, кристальное счастье можно испытать даже в туалете. Заметьте, я не сказал, извините в туалете, а ведь люди делают так сплошь и рядом. Словно туалет и все, что мы там делаем, позорит нашу природу. Человек смущается своего тела, поэтому секс признан пошлым да что там секс все, что мы скрываем в трусах, полагается непригодным для светских бесед. Уверяю вас, расти пенис на лбу, никто бы не считал его пошлым и все бы говорили о нем как говорят спокойно о глазах носе и прочем. А вот если тот же нос рос бы на месте пениса, он тут же стал бы, предметом ругательств на него бы посылали, им бы описывали категорическое несогласие.

Особенно заметны словесные свалки во всяких официальных бумагах, там пока дочитаешь до конца предложения, забудешь, с чего оно начиналось. Меня забавляет, когда два влюбленных пытаются словами объяснить друг другу, почему они друг друга любят и насколько сильно. Да неужели вы, идиоты, не понимаете, что истинные чувства никакими словами не описать, что, пытаясь втолковать, почему и за что ты любишь человека, ты сомневаешься, ты словно бы доказываешь себе, что ты прав. Там, где есть место словесному описанию чувств, неминуемо присутствует сомнение, там есть жажда оправдания себя перед собой. Мы с вами еще вернемся к этим темам детальней.

Что же касается, как вы сказали я полагаю жизнь дерьмо, вы не правы. Вы снова запутались в паутине образов и словесных конструкций. Жизнь дерьмо, при условии ожидания от нее чего-то, олицетворения ее с великим и ужасным Гудвином, могущим исполнить одно ваше желание. Человеку свойственно ожидать, надеяться на что то и свято верить в придуманную им же иллюзию и когда он не получает ожидаемого, он снова начинает страдать. Человек как ребенок под елкой на новый год ждет от жизни-деда мороза подарочек. Так что, мой друг, если вы ждете что жизнь вас одарит, а она вам только палки в колеса вставляет, вот тогда жизнь действительно дерьмо и боль. А если вы на жизнь смотрите как на пустой сосуд, как на незасеянное поле, поросшее сорняками, вам нечего от нее ждать, вот тогда она и не будет ни болью, ни счастьем, ни пресловутым дерьмом.

– Но чем тогда она будет?

– Существованием вас как биологической системы, напичканной программами которые биологи именуют инстинктами и рефлексами. Мать природа – великий программист. Ваше тело раб своих желаний, но тело честное и откровенное, оно искреннее перед нами и воистину то, чего хочет сейчас тело, хотите именно вы. Мысли же обманчивы, они продуцируют иллюзорные ожидания. Кто вам сказал, что от жизни нужно что-то ждать? Кто вам сказал что жизнь – это подарок? Вы сами себе это придумали, потому что корчите из себя центр вселенной. Мысленно, касательно отношения к себе, люди живут во времена Коперника, они полагают, что весь мир вращается вокруг них, так рождается пафос, сопровождающий все дни рождения, еще бы, сегодня же родился я великий и могучий. Человек убивает кучу денег, на еду гостей получает подарки, пухнет от радости. А вот скажите, так и хочется спросить, что лично вы именинник дали миру? Ваше рождение – это не ваша заслуга, это всего лишь биологический акт. Родители не важно, по какой причине, захотели ребенка и вот вы родились, снова-таки следуя заложенным в человека программам. Ну а дальше что, каковы ваши действия? Или вы думаете родиться достаточно? Что лично вы дали миру, людям, какой вклад внесли? Ответ, как правило, одинаков – «ничего». В противовес этому для торжества абсурда и прихода царства его на земле вы сделали все, став марионеткой в руках насаждающих алгоритмы поведения под соусом красивых образов. По собственному неведению человек часто выполняет волю других, при этом искренне веря, что это его драгоценные взгляды.

Ваши достижения на работе не в счёт вы работаете ради денег. Итого, что мы имеем? Доживающее век тело как мешок с хламом набитое чужими мыслями, но при этом с амбициями, пропеллером вращающимися над головой и возносящим вас в небеса самомнения. Пропеллер рано или поздно подводит, и тогда. – Цокнул он языком. Я молчал со многим, не соглашаясь, я не любил спорить сгоряча.

– Человек бессмысленно взлетает в небеса как Икар, затем восковые крылья самомнения тают в лучах солнца реальности и человек падает вниз, приглашая в гости, уныние, разочарования, кризисы, наркоманию, алкоголизм и прочее. Не стоит чего-то от кого-то ждать, ваши ожидания все равно не оправдаются, а страдать придётся вам. Оно и понятно вы, много думая о себе не можете просто так пережить расстройства, ведь ваши упования, упования короля жизни, не оправдались. Человек сам придумывает проблему и сам в ней запутывается и после винит все и вся что жизнь его не удалась, что он ничего не добился, что его обманули, бросили и прочее. А ведь разочарований могло и не быть, не будь упований.

– Вы предлагаете никого не любить ни к кому не привязываться?

– Именно. Привязанность, надежды, ожидания, расчет все это прогнозируемые вещи, а жизнь многовекторна, никто не знает в каком направлении пойдет дальнейшие развитие. Жизнь сложнее движения бильярдного шара, катящегося по зеленому бархату стола. Как можно что-то планировать, если вы не знаете, что будет завтра. Поэтому всегда рассчитывая на что-то, будьте готовы, что ничего не выйдет, все полетит к чертям, что предать, так сказать, может любой, что завтра с вами может не согласиться тот, кому вы доверяли, что завтра вас бросит тот, кого вы якобы любили. Более того, вас могут разочаровать даже родственники, которых почему наделяют слишком большими полномочиями. Ну и что с того, что человек родился от одной матери с вами или приходится вам кем-то ох, уж это восхваляемое кровное родство. Родственники такие же люди, а значит эгоистичные, а значит самодовольные. Они точно так же как друзья любимые могут вас бросить по самым разным причинам.

– Так как жить то?

– Легко! Без надежд, упований, расчетов, самомнения воспринимать все как в игре бильярд. Только вы не игрок, вы шарик катящийся как угодно, куда угодно и сколько угодно.

– То есть, судьбы и предназначения нет?

– Ну, судьба звучит слишком пафосно, но те менее что-то довлеет над человеком, иррациональное порой корректируя его жизнь, в этом я еще не разобрался, поэтому сильно распаляться не буду. Когда вы, как бильярдный шар катитесь, следующий толчок о борт – это результат предыдущего толчка. Так появляется цепочка событий, именуемых той самой судьбой.

Когда он раскачался что есть сил, зазвонил мобильный. Он обменялся парой односложных фраз и, попросив прощения, направился в подъезд.

Глава третья

Квинтэссенция человеческих иллюзий

Накануне нашей третьей встречи я, вынося мусор, обнаружил в контейнере черный ежедневник с характерной желтой закладкой резинкой. Находка покоилась поверх сонма черно-синих пакетов с дурно пахнущим содержимым. Оглядевшись по сторонам, я взял ежедневник в тот момент, когда выбрасывал собственный пакет и как ни в чем, ни бывало, пошел прочь. Отойдя от контейнера, я с любопытством раскрыл ежедневник. Пожелтевшие страницы, размеченные черными линиями, были исписаны мелким почерком. Почерк мне показался знакомым, кажется именно так, писал Глеб Борисович, если мне не изменяла память. В день нашего знакомства я, блуждая взглядом по комнате, наткнулся на обрывки листов исписанных заметками вкривь и вкось. Я не был уверен на все сто в своей догадке, но предвкушение правильности выводов бодрило лучше отменного кофе. Субботний день выдался солнечным, погода неторопливо уходящего года баловала остатками тепла, словно напоминания что предстоящие три четыре месяца тепло будет только консервированным под пледом, одеждой или домашним уютом. Сев на лавочку, соседствующую с детской площадкой, я углубился в чтение записей ежедневника.

Запись первая

Ранние годы

Как говорится, любая история с чего-то начинается. Моя история, как и история остальных людей, началась с женских криков, а если брать еще раньше с женских и мужских стонов. А уж они, спустя 8 месяцев (вот как я торопился выйти наружу) слились в сильный женский крик, длившийся насколько часов. Наконец на свет появился очередной розовый человечек – первенец семейства. Родители меня очень ждали. Назвали меня Глебом. Дни для молодых родителей летят как сокол на охоте, незаметно для них наступил мой первый день рождения.

Именно с этого возраста я начинаю помнить себя. Я помню, как мама склонялась надо мной в кроватке, которая стояла в углу недалеко от двери в спальню. В голосе мамы звучали дивные звоночки.

Домик у родителей был маленький, в спальне доводилось спать всем, особенно было несладко, когда родились брат и сестра, но об этом позже. А пока для меня комната казалась дворцом, а низкие потолки просто недосягаемыми. Жар печи и вовсе казался непостигаемым, ведь там лежали раскалённые камни, которые щедро делились теплом с домом и его жильцами, сами превращаясь в безобразную коричневую золу. Эта зола тоннами выбрасывалась жильцами поселка на улицу. О как было неприятно на всей скорости саней, несущихся с горки въехать в рассыпанную золу. Впрочем, я снова забежал вперед вернемся к моим ранним годам.

Следующее, воспоминание раннего детства, относится, где то годам к двум. Была зима, я, облаченный в коричневое пальтишко с вышитой буквой «Д» упал в сугроб, покрывающий кучу угля, ударившись носиком. Мама занесла меня в дом, положила на родительскую кровать. Как сейчас помню, она стояла возле окна и, вытирая мне, грязные слезы, успокаивала ласковыми словами. Снова в голосе звучали волшебные звоночки заботы, казалось могущие превратить нашу лачугу в прекрасный просторный замок.

Больше из раннего детства, я, к сожалению, я ничего не помню. Когда мне исполнилось почти пять лет, родился мой брат, которого назвали Борисом, в честь отца. Я помогал маме по дому как мог, пока она смотрела за братом, а отец трудился на благо семьи. Особенно я не любил помогать выжимать белье. Центрифуги у нас не было, приходилось каждую мокрую вещь помещать между мягкими отжимными валиками и крутить ручку, обороты которой казались бесконечными. С какой же радостью я играл в песочнице с одним из двух валиков, когда родители купили автоматическую машинку. Казалось, под корпусом новой покупки жила магия, ведь она могла все – стирать, замачивать, отжимать.

Валик стал прекрасным средством, для укатывания сырого песка в широкие автострады, по которым взад и вперед колесили неутомимые автомобили и их водители – мои руки. Терпеть не мог, когда вкусные плоды груши падали прямиком в песочницу и не съесть их и работы прибавлялось строителю бесконечных автострад.

Вечерами мама учила меня буквам и к двум с половиной годам, я уже знал весь алфавит, но никак не мог научиться читать. Увы, я никак не мог прочесть слова, сложенные на сине-красных кубиках. Гласные буквы были красными, теплыми, как мамины руки, согласные синими, категоричными как отец. Это недостаток устранили в магическом месте, можно сказать филиале страны Оз на земле – школе.

Как сейчас помню, первое мое знакомство с чудесами состоялось, когда однажды зимой я набрал снега в спичечный коробок и вдруг он представился мне сказкой, Меленьким чудом в обрамлении грязного картона, некогда давшего приют спичкам. Мы с родителями были в гостях, я познакомился с девочкой лет семи, а мне было пять. Она не захотела со мной играть, и тогда я ей пообещал показать сказку, она сильно смеялась с меня, а я вдруг подумал, почему она не понимает, что это не снег, а настоящая сказка. Тогда я понял, люди делятся на две группы – те, кто замечают чудеса и те, кто проходят мимо.

Однажды мы с отцом поехали в продуктовый магазин, несмышленыша братца взяли с собой, пока отец выбирал покупки среди скудного ассортимента магазинчика, я любовался упаковкой вафельного торта с изображением упряжки оленей. Мне казалось вот, вот упряжка понесется прочь с упаковки навстречу холоду полюса и ледяным горам. Отец подумал, что я хочу этот тортик и купил мне его. Упаковку я забрал себе и спрятал в укромном месте, о котором догадались, мыши и изрядно подточили картон. Проклятые меховые мешочки, не знающие ничего святого.

Запись вторая

Назад в школу

Прошло почти два года, а моя вера в сказку не заканчивалась, настало время идти в школу. Как я уже говорил, для меня школа была каким-то магическим местом. Мне о ней так много рассказывали родители, пугая и удивляя одновременно.

Помню в первый день в школе я не смог найти свой класс. В школе толпилось много детей и взрослых. Бродил я, бродил и вот вижу много детей, их возглавляет учительница я, за ними, довольный что, наконец, то нашел собственный класс. Увы, оказалось, что это были гости из детского сада, и я едва за ними ни ушел. Меня отыскала в коридоре заплаканная учительница Мария Тимофеевна и отвела в ту самую заветную классную комнату, поиски которой оказались сложнее поисков золотого руна.

Итак, драгоценная классная комната располагалась в конце коридора на втором этаже рядом с большим окном. Батарея, размещенная под широким подоконником, служила нам местом забав. Девчонки хватались за нее, а мы – мальчишки старались их оторвать. Во время одной из таких игр я больно ударился головой и на время не мог видеть чудеса, это было ужасно. А зимой на замершее стекло окна можно было приклеивать монетки, оставляя в твёрдой воде отпечатки. Когда лед под монеткой подтаивал от теплоты пальцев, монетка как золотая слезинка текла вниз, ударяясь о край оконной рамы.

Начались мои первые дни в школе, и это было чудесно. Я обожал учиться. Читать в школе я научился буквально сразу. Видимо родители не знали секрета, который был известен учительнице – вот вам еще одна магия, вот вам еще одно чудо. Два человека, не смогли меня научить за годы, а один человек научил за считанные дни.

Наверное, за нами наблюдают невидимые волшебники и периодически подбрасывают нам чудеса, а наше дело воспользоваться или нет, поверить или нет насладиться или нет.

Читать я полюбил сразу и решил записаться в школьную библиотеку. Вместе с другом пошел в заветную комнату, одному было страшновато. Едва мы оказались внутри, как я услышал голоса мужчин и женщин, шептавших стихотворения и прозу. Я стал оглядываться на остальных, но по их виду было видно, что ни ничего не слышат. И тогда я решил со мной разговаривают книги, уж потом я понял, что то не книги говорили, а их авторы, которые хотели, чтобы их слышали все, а их слышали единицы предпочитая читать лишь оживающие в сердцах читателей бессмертные творения. Не зря было сказано, рукописи не горят. Это ведь значит не только огонь и бумагу это значит, что авторы бессмертны как их творения. Современные рукописи вообще не горят, они просто выбрасываются в корзину.

Библиотекарь, когда узнала, что мы еще не прошли букварь, что у нас не было праздника прощания с букварем, поначалу снисходительно улыбнулась, но увидев мой обиженный вид, достала коричневую книгу басен Крылова и предложила прочесть. Техника чтения у меня была самая высокая в классе, и я с легкостью одолел предложенный мне текст, словно спортсмен альпинист невысокую горку. В тот час я сделался читателем библиотеки о, как я этим гордился. Друг, к сожалению, тест провалил.

На первых порах я читал детские такие тоненькие книжечки брошюрки, брал их пачками клал в портфель серого цвета с надписью привет Пифу – герою мультипликационных фильмов того времени тащил домой и после домашних заданий начинал читать.

Вскоре мне наскучили детские книжки, и я стал брать книжки потолще. Как сейчас помню одной из первых толстых книжек, были приключения Гулливера, точнее только первые две истории его приключений. Мама тогда впервые сказала, если тебе книга не нравится, ты не обязан её дочитывать отнеси ее назад в библиотеку и возьми новую. Вот что значит, книга не по возрасту уже в тридцать лет я перечитал полностью, все четыре истории о Гулливере. Вся книга у меня в пометках, я обожаю это творение Свифта.

В действе я часто простуживался и вот к началу зимы я в очередной раз простудился страшный кашель куча таблеток компрессы паренье ног в горячей воде с горчицей. Не любил я компрессы и паренье ног, зато я мог смотреть мультики сколько хочу. У телевизоров пульта тогда еще не было, так что включишь канал, смотришь свои любимые мультики, пока нудные новости не прервут, тогда побеждаешь лень идешь, переключаешь. Пульты наверняка служат богине лени, хотя с ними чертовски удобно жить. Переключать каналы, стоя у покорённого твоей воли деревянного ящика, в этом было что-то магическое.

Весной того года мы с братом играли в саду и, набрав воды в пластмассовую корзинку стали бросать туда разные цветы, травы. Настал вечер, и родители позвали домой. Наутро в жижи из размягчившихся цветов, я почувствовал чудесный аромат. Он по сей день стоит у меня в носу, только я не знаю, как его добиться – это было чудесно. Вскоре все окончательно прокисло, и эликсир пришлось вылить.

Тогда мы начали играть в оскорблённых аристократов, с нас потешалась соседка, когда услышала титул, который я себе придумал.

В начале третьего месяца весны мы с папой пошли на площадь там, было много людей с шариками шутка, празднику исполнилось много лет. Представьте себе, в третий месяц весны природа решила подарить нам снегопад. Крупные снежинки охотно сыпались на не готовую к их приземлению землю. Я слышал ругань взрослых и восхищение детей. Еще бы с небес сыпались настоящие весенние чудеса, которые впрядала в ткань обыденной жизни ее величество спонтанность. Мне было забавно ступать сандалиями по снегу, который конечно быстро растаял, но перед смертью он был великолепен.

Воздушные шарики мускулистые как рука атлета, мы принесли домой, сейчас таких шаров не делают. Мы повесили их на стену и побежали гулять. А у меня из головы все не шел снег вначале последнего месяца весны.

Зачитавшись, я не сразу обратил внимание на шелест листьев под неторопливыми шагами. На миг, отвлекшись, я, увидел приближающегося ко мне Глеба Борисовича, торопливо захлопнув ежедневник, я спрятал его в недрах рюкзака.

– Здравствуй Николай, что читаешь?

– А нудная книга, но для школы нужно. – Солгал я.

– Если книга не нравиться ее всегда можно отложить в сторону и больше не читать, – ухмыльнулся он. – Мне показалось, я покраснел, щеки, словно превратились в два обогревателя.

– Николай, хотите прогуляться?

– Почему нет, планы у меня сегодня сорвались, так что я свободен

– Я смотрю, вы недовольны сорванным планам. Все играете с жизнью в ожидания, впрочем, человек так устроен, пока сам лбом ни столкнется со сложностью, пока ни узрит все ее величие, и неприступность словам не поверит. В этом, конечно, есть рациональное зерно, ведь теория становится практикой только после того, как то, о чем говорилось, случилось с вами. Люди с опытом бывает, упоминают о трудностях, напоминая тех, кто прошел по трудному пути и, возвращаясь назад, предупреждает путников об опасности, но им никто не верит. Да, я согласен нужно все познавать на опыте, но на первых порах, можно заимствовать. Необходимо это лишь для того чтобы поступить так как поступает заблудившийся в лесу – забраться на доступное дерево выискивая удобный путь из лесу. Увидев куда идти, вы благополучно забываете о дереве.

Я не против заимствования, но только на время, как только вы переросли взгляды, бросайте их так постепенно из калейдоскопа обрывочков чужих взглядов родиться временный пазл, а потом и вовсе вы найдете свой путь, возвышаясь над системой. Разумеется, все подражатели, будут считать вас говном, плывущим по течению, диванным бездельником, но вам будет уже наплевать на их мнение.

Углубившись в спальный район, мы направились к высокому красному дому расположенному неподалеку от пустыря, на котором когда то хотели строить спортивную площадку, для соревнований. Но смена орденов с предшествующей ей противостоянием сторонников реформ и ревнителей установленных традиций остановила стройку, и теперь там остались недостроенные ржавые остовы как скелет левиафана обреченного на смерть в утробе.

Утреннее солнце подсвечивали выщербленные бетонные нагромождения успевшие порасти лишайником и покрыться сложной сетью трещин. Узкий тротуар вдоль спортивной улицы привел нас к деревянному кое-как сбитому заграждению, окружавшему заброшенной здание. Пройдя вдоль вкривь и вкось прибитых досок заграждения, Глеб Борисович задел одну ему известную доску отворив проход, прямо как в старых добрых комедиях.

Ступая по запыленным ступеням покинутого людьми здания, я с любопытством прислушивался к эху, разносящемуся под сводами мертвого строения, творения человеческого ума и рук, лишенного души, духа создателей. На чердак вел проржавевший люк, подпёртый гнилой палкой. Из чердака мы вышли на крышу, здесь стояла изорванное кресло и лишившийся лоска полироли стул.

– Откуда здесь кресло? – Изумился я.

– Я притащил, – расплылся в улыбке Глеб Борисович. – Присаживайтесь. Знали бы вы, каких усилий стоило поднять сюда этого монстра, – присев на стул, натужно закрепивший под его весом, сказал он.

– Подумать только, когда то в этом строении любили, ненавидели, зачинали детей, делали домашние задания, – глядя на обрывок ученической тетрадки сказал я.

– И здание, как и все в жизни, в конце концов, пришло к упадку. Ведь как ни крути, вся вселенная катится в пропасть неупорядоченности и разрушения. Поддержка порядка возможна только за счет постоянных притоков энергии, как только запасы энергии, заложенные в системе, иссякают, или прерывается действие внешнего источника энергии и все система стремиться к минимуму энергии а, следовательно, минимальной организации. Кажется, да наоборот, минимум энергии – это когда все организовано как надо, но подражание порядка требует делать огромных затрат сил и энергии. Поэтому если решать вероятность какого события выше, всегда верх одержит деструктивный сценарий, он энергетически выгодней.

Любой корабль строят для того, чтобы он эффектно утонул, любой самолет, уже сходя со стапелей, обречен на падение или окисление под небесами, безжалостно хлещущими дождем и бросающееся порывами ветра. Вот вы говорите, любил, тот, кто влюбляется, в тот же миг запускает момент разрешения отношений и активизации ненависти или непринятия друг друга. Мы с вами уже немного затрагивали тему любви и счастья.

Что такое влюбленность? Это эйфорическое состояние, обусловленное, высокой концентрацией в крови определенных веществ. Иными словами, влюбленный уподобляется наркоману под дозой, это как захмелевший от бокала другого шампанского выпивоха. Черно белая действительность неожиданно приобретает окраску, гормональное опьянение изменяет ход мыслей, заставляет закрывать глаза на очевидные недостатки, так называемого любимого человека и ты как слепец идешь навстречу пропасти, через раз прощупывая путь белой тростью ослепленного здравого смысла. Начинается конфетно-букетный период, все прекрасно вы делаете, друг другу милые подарки развариваете с другом полутоном, гуляете, держитесь за руки, романтичные встречи поцелуи при этом двое выглядят как сумасшедшие.

Проходит время, наконец, наступает момент интимной близости, девушки относятся к этому с большей трепетностью собственно все действия мужчины накануне времени «Х» подсознательно мотивированы стремлением затащить красотку, в которой он души не чает, в постельку. Ведь влюбившись в нее, он уже мысленно раздевает ее, ему хочется перенести свои чувства к ней из души в постель. Девушка долго выбирает месяц, два, четыре, полгода каждая по-своему. Выжидая он тем самым наблюдает, как будущий любовник ведет себя дальше. Мужчине ничего не остается, как все эти месяцы делать всяческие потуги чтобы завоевать девушку, дабы запустить древний механизм, управляемый инстинктами – покрыть соблазненную самку, фактически удовлетворить жажду победителя. Переспав с вожделенной женщиной, мужчина одерживает сразу две победы – заслуживает расположение возлюбленной и становится ее любовником.

Едва цель самца – покрыть самку и цель самки быть покрытой выбранным, на зависть остальным самкам самцом достигнута, как вдруг наступает эпоха легких недоразумений, с зачатками глобальных конфликтов двух еще недавно влюбленных, читай опьянённых химическими веществами высокой биологической активности людей. Все вполне очевидно, выгода получена, самолюбие потешено. Пора выбирать новую цель, новую самку, ведь нужно продолжать род и плевать, что сейчас контрацепция на высоте, инстинкты то никто не отменял. Мать природа продолжает оставаться величайшим программистом. Итак, наши, еще недавно чокнутые голубки, продолжают резвиться в постели, но все чаще у нее бывает, болит голова или она дико устает на работе. У него могут быть свои отговорки. Разумеется, отказ все еще пока любимой женщины начинает, злить, приоритеты сместились. Отныне вместо желания переспать с красоткой, скрашенного гормональным опьянением, нужно всего лишь достигнуть с ней оргазма. Ее отказы унижают мужчину, он начинает накапливать злость, ну а дальше они могу мириться сориться неизбежно, приедаясь друг другу. Оно то и понятно, доза гормонов завершилось, новая не поступает. Фактически дилер эмоциональных наркотиков, коим и в данном случае выступает выгода, забыл о своем давнем клиенте. Как следствие – человек из одной крайности бросается в другую. Он начинает уставать от спутника, казавшегося еще пару тройку месяцев назад единственными и неповторимым, прямо самым, самым, воплощением бога на земле. Еще бы, ведь мы эгоцентристы, мы оппоненты Коперника в своей внутренней вселенной. Мы полагаем, все вращается вокруг нас.

Итак, утрата выгоды от общения в любой форме с человеком влечет за собой угасание костра интереса к нему, а его к нам. А тогда сквозь плотину биохимического шока психики пробивается ручеек придирок, дающий начало водопаду непонимания. Белая трость временно ослепшего здравого смысла исчезает и все то, что сдерживалось во время эйфории, находит выход. Человек прозревает, но лишь для того, чтобы снова свихнуться, только впав в иную крайность ненависть, злобу, непринятие. И снова здравый смысл теряет зрение.

А расстаться вроде, как и не нужно. С одной стороны расставшись можно вдоволь настрадаться. Человек любит страдать, любит, мучатся, раскаиваться я уже упоминал об этом. Даже за столом, когда хозяйка хает свой торт, семя стремления к страданиям дает обильные всходы. Кажется, все хорошо, но нет ей что-то не так, ей что-то не нравиться и она начинает ругать себя за то, что крем не такой сварила, тесто не такое замесила, сахара положила мало. Торт только один из многочисленных примеров. Достаточно послушать как подруги или друзья жалуются друг друга на жизнь словно гурманы, обсасывая панцирь лобстера, слизывая остатки деликатеса.

А с другой стороны ведь если я спровоцирую разрыв, это выставит меня не в лучшем свете, а люди еще как зависят от мнения окружающих, особенно женщины. В случае же мужчины это ударит по его самолюбию. Вот так позавчерашние голубки, лишившись нужной дозы необходимых веществ, продуцирующих требуемые чувства, и агонизируют вместе.

– Погодите, выходит, по-вашему, нужно терпеть дальше?

– А что терпеть, проблему, которую вы сами себе создали, вы помните, что я вам говорил, не уповайте, не надейтесь не стройте иллюзий, если на этом замешивались отношения, никаких бы разочарований не было бы. Летя к солнцу, полагая, что там лучше, вы же первыми обожжетесь в его лучах, потому что идеализировали его. Идеала нет и быть не может – это еще одна иллюзия, еще одни очки пред нашим многострадальным восприятием.

– Поэтому люди и разрывают отношения, потому что думают, что с другим.

– Вот именно думают, полагают, предполагают, мечтают, а на самом деле принц на белом коне окажется мудаком на белой кляче, а длинноногая богиня бревном в постели или отменной стервой и опаньки оба окажутся у разбитых корыт своих надежд. Резюмирую, итак получается, что пока есть в крови коктейль дурманов, мы бегаем с розовыми очками на глазах, а потом скатывается все к нулю, на это обречены любые отношения. И здесь возможны два потенциальных исхода с одной стороны, если люди еще не воспитывают ребенка, они могут расстаться, найти себе новый объект поклонения и повторить сценарий неизбежного упадка снова и снова. Крах за крахом, Армагеддон за Армагеддоном.

Если же есть дети – это уже иной уровень отношений люди повинны, понимать, что их эгоцентризм – попытки догнать так называемое женское или мужское счастье должны разбиться на миллиард мельчайших осколков о любовь к ребенку как волны о рифы. Случается у женщины от безделья и неустанной заботы о ребенке вдруг в голове начинается короткое замыкание, ее тянет на безумные поступки. Предположим, она вобьет в голову, что в кого-то влюбилась и плевать, что он страшнее самой красивой гориллы. Она должна понимать, что ее увлечённость фауной в людском обличии все равно окончится крушением, и она пуститься на поиски нового уродца. А ребёнок будет волочиться за ней как консервная банка, привязанная к хвосту кота. Брошенный же мужчина, наполненный светлой отцовской любовью, будет, съедаем разлукой с отпрыском, невозможностью видеть его постоянно и разделять с ним все горести и радости. Да это обезумевшее существо, именующее себя матерью, может внушить себе, что ее поступки ради ребенка, ведь там где хорошо ребенку хорошо и матери. У этого избранника положим денег больше, а значит и ребенку перепадет. Забавно, не правда ли, а ведь всего-то нужно уяснить две простые вещи.

Вещь первая – кобели бегают за сучками с щенками только ради их мохнатки, и не более того. Для них щенки – балласт.

Вещь вторая, такое поведение женщины – самая настоящая проституция. Любая женщина обидеться, если ее назвать шлюхой. Но давайте разберемся в корне этого вопроса кто такая проститутка? Это женщина, которая спит с мужчиной за уплату ее услуг. То есть она спит не просто ради оргазма, а ради выгоды. Теперь вернёмся к ослеплённой дуре с ребенком на руках плющей на отцовские чувства, собственно того человека без которого ребенка бы не было.

Ведь подобные барышни как думают, у меня есть матка, я ребенка выносила, значит, он только мой, а у него есть пенис, он просто в меня кончил и все. Дескать, какие у него права на ребенка, тем не менее, без семени нянчила бы она сейчас куклу, но сейчас не об этом. Итак, мечты о богатом, суженном и радости для ребенка, в итоге ведут к сексу ради выгоды, а утешением служит мысль, что она-то полюбила этого самца, да и ребенку так будет лучше.

Обвиняемая оправдана перед лицом самого сурового судьи – совестью, но факт остается фактом, она спит за деньги, а, следовательно, отбросив всю шелуху чуши и бреда, мы имеем сублимированную проституцию. Вот только возникает вопрос кто более честный – шлюха, которая в приоткрытое окно говорит, дескать, один миньет стоит столько-то или та, которая внушила себе – люблю.

Снова-таки, позволю себе процитировать старину Чарльза. Он после нескольких ласковых касаний экрана смартфона: «Что бы ни сказала одна женщина, другая обязательно начнет ей вторить. Они так любят соперничать, сэр, что, если ваша жена скажет моей жене: "Я самая счастливая женщина на свете, а муж мой – самый лучший муж на свете, и я его обожаю", моя жена скажет то же самое вашей да еще подбавит от себя и наполовину поверит в это».

Это же касается мужчины, который с хищным взглядом самцов охотников влачатся за юбкой и бросают семьи, забывая родных детей. В отстроенных на руинах предшественниц семьях, они как на серийном производстве клепают новых детей, снова бросают недавно свитые гнезда и так до бесконечности. Как ни крути итог всех мытарств разруха и возврат к точке старта, проделанная работа равна нулю. А на жизненных уроках редко кто учиться, история человечества тому доказательство, мы еще поговорим с вами об этом.

Только у меня вопрос, а почему должны страдать дети? Ведь выходит они при таком подходе к жизни – отходы сексуальных утех, непотребный мусор раз один или второй родитель может частично или полностью лишить ребенка общения с собой или своей экс второй половинкой. Кто нам дает право распоряжаться так невинными ушами детей? Какими моральными уродами и демонами нужно быть, чтобы такое творить? И при этом у таких людей еще остается место религиозности или я бы сказал ароматизированной религиозности еще одном оправданию перед судьей совестью.

Мы должны понимать, жажда новых отношений – это садомазохизм – это новая попытка быть обманутым снова взлететь и с размаху рухнуть на дно ущелья. А ребенок полетит вместе с тобой или за тобой.

Людям же, понимающим, что новая доза наркотика только усугубит зависимость, нужно сделать шаг в сумеречную зону. Там располагается область пост классических отношений, но что там сказать трудно.

– Вы там бывали?

– Может да, а может, и нет, я не готов сейчас об этом говорить, – словно бы смутившись, ответил он. – Я бы так сказал горизонты той самой сумеречной зоны для шага, в которую нужны титанические усилия, каждому откроются свои. Одно могу сказать точно, там не будет места привязанности и розовым очкам. Таким образом родиться некий аналог партнёрства и отсутствие ожиданий, планов и упований, а, следовательно, обиды там будут жить на кладбище. Это мир трезвых, зрячих, осознанных людей. Они счастливы как дети и непоколебимы как колоссы. За границей их мира, мир шакалов, почуявших запах падали и бегущих ей навстречу, дабы в очередной раз напороться на стаю львов.

Человек пресыщается однообразными блюдами, какие ты в них пряности не добавляй, так какого черта он готов снова и снова готовить блюдо отношений заранее зная, чем все закончится. Очевидно, ортодоксы никогда не перетупят черту пост опьянения и пост отравления продуктами распада недавно доводящих тебя до экзальтации веществ. С точки зрения биологии это не совеем верно, но мы ведь не на биологическом семинаре.

Заранее отношения стройте по принципу партнёрства и дружбы ведь друзья редко расстаются чем пары. Можете спорить хоть до хрипоты, основные цели отношений – это секс и боязнь одиночества как бы люди себя ни обманывали.

Снова-таки возвращаясь к семьям. Семья это пережиток прошлого, который уже при смерти. Семья обусловлена былыми историческими условиями развития общества. Отсутствие должной гигиены, а также что самое главное контрацептивов, посредством религии иначе как на тогдашнего человека действовать, внушало людям, что в брак нужно вступать только с девственницей. Ну, оно и понятно, а вдруг у нее уже есть какая-то инфекция и что нужно быть верным мужем и верной женой иначе это грех еще бы ни грех, пошел налево, женщина залетела и что тогда делать, разумеется, позор и все прочее. То есть верность и так называемая элементарная ячейка общества это всего лишь аналог социальных контрацептивов. Так называемые измены в семьях, за которые особенно цепляются женщины – это всего лишь войны собственниц. Изменить душой вот это страшно, когда ты ослеплённая эгоизмом бежишь к другому, забывая о детях полагая, что им же будут лучше, раз ты промежность устроишь поудобней.

А вот измена телом скажем, мало ли биохимия сыграла злую шутку, и ты кого-то экстренно захотел или захотела, все прошло с предохранением ну и что тут такого жуткого случилось? Почему общение или обед мы не считаем изменой? Почему монополистом на измену считается промежность человека, четко никто пояснить не сможет. Фактически мы имеем дело с некогда условными, а ныне ставшими безусловными рефлексами, закрепившимися в популяции. Снова-таки меня бы осудили биологи. Это в прошлом любой половой акт потенциально мог вести к беременности сейчас же все иначе. А не оправдываю кобелей, из принципа бегающих налево или сучек, которым по кайфу ложиться под нового самца. Я говорю о том, что так называемые измены, случившееся спонтанно, – это очередные фокусы биохимии организма и ничего в них страшного нет. А в целом выходит семья, в новом мире должна изменить формат, она должна быть моногамно-динамичной и для ее создания нужны люди высокого самосознания те животные, которые вон там внизу копошатся, – указал он на асфальт вдоль дома, – они этого недостойны, они обязательно все опорочат и уничтожат. Они самую хорошую идею превратят в отходы.

Поле этих слов, он резко поднялся со стула и ожидал от меня того же, но я попросили оставить меня одного, он не возражал. Когда его неторопливые шаги по заброшенной лестнице затихли, мое сердце сковала ледяная тоска, мне хотелось завыть волком.

Глава четвертая

Шишка на шишке

После нашей последней встречи Глеб Борисович как в воду канул. Осень махнула на прощанье золотисто-черной мантией промокшей в каплях непрекращающегося дождя. За ней пришли в наши края слуги снежной королевы. Хрустящее бизе усыпало землю вокруг. Кружева снежных хлопьев посыпались аккурат первого декабря вечером, как по заказу. Мороз услужливо сковал землю, помогая удерживать снежную шубу.

Как сейчас помню, это была среда, я возвращался с работы поздно. Всегда было чем заняться после уроков – чтением книг по моему предмету, репетициями, документами, которых начальство жаждало как заблудившийся в пустыне путник воды. Я специально шел длинной дорой. Идя, я наслаждался выпивающим тепло легких морозным воздухом; скрипом снега под ботинками цвета яичного желтка, светом луны, превращающим кристаллики воды в бриллианты. Не торопясь заходить в подъезд я положил рюкзак на очищенную от снега лавочку, присел под самым фонарем горделиво возвышающемся, над дорожкой, застывшей рекой извивающейся промеж домов. По припудренной плитке, словно чешуей покрывшей тротуар гуляли змейки поземки.

Вдоволь насладившись прекраснейшим зрелищем, я снова открыл дневник Глеба Борисовича.

Запись третья

Покупка четырёхколёсного друга

Однажды осенью родители вязли нас собой якобы на прогулку. Мы шли незнакомыми нам улицами. Спустя полчаса мы подошли к привычному у нас в посёлке давно не крашеному забору. Нам открыл светловолосый усатый мужчина, родители обменялись с ним парой тройкой слов, и он провел нас в гараж, где стояла желтая машина с красными вставками на дверях, цветастым куском резины позади, белыми подфарниками круглыми фарами. Песочно-желтый автомобиль впечатлил отца. Он о чем поговорил с мужчиной, и они оба довольные разошлись. Я услышал, о каких-то лошадиных силах, которых вроде под капотом около шестидесяти и подумал, как под капотом может пометиться столько машин и почему не пахнет навозом в гараже.

На следующий день автомобиль стоял у нас в гараже, в который отец переделал сарай. Я еще тогда думал, зачем в сарае большие ворота и почему отец выносит из него всю накопившуюся там за годы мебель. Потом они с моим дедушкой принялись взламывать старый пол, сколько интересного можно былой отыскать там – осколки старой посуды, четырехгранные гвозди, старинные спичечные коробки. Оно то и не мудрено в старом полу щели были размером с мою ладонь. Все свои сокровища мы с братом спрятали в другом сарая – гнилом, покосившемся деревянном сооружении, не упавшем на землю только благодаря соседскому забору и растущей рядом с ним раскидистой бузине. Позже отец поселит в этом сарае курей, у нас будут карликовые курочки с пернатыми лапами. Источающие важность карликовые петухи так громко голосят на всю округу, что им могут позавидовать большие собратья.

С другой стороны дома, располагался еще один сарай, заигравшись, я, забрел туда и в старой, запыленной, белой пачке сапожных гвоздей обнаружил настоящее сокровище серебряную монету. Я не знаю, как она там оказалась, и кто ее туда положил, мне казалось, она меня здесь ждала. Я тут же занес ее в дом и надежно припрятал. По сей день, эта драгоценная находка лежит в моей коллекции монет, которой она собственно и положила начало. Я мечтал превратить второй сарай в собственное жилье, где я мог бы жить сам, своя комната – была для меня несбыточной мечтой.

После появления желтого автомобиля в новорожденном гараже отец куда-то исчезал после работы. По словам мамы, он учился водить автомобиль. Прошло время, мы отвыкали ходить пешком. Это было поначалу весело, а потом грустно ведь гулять по родным местам весело, деревья тебе кивают, цветы радуют ароматами, придорожная пыль набивается в глаза, уравнивания хорошие впечатления, напоминая, что не бывает только белого или только черного в мире.

Неумело поначалу, но с нарастающей уверенностью отец водил авто. На первых порах его спрятанные под капотом шестьдесят лошадей катались по поселку, а немного погодя и принялись выезжать в окрестный городок.

Когда же выдавались счастливые моменты, мы все-таки выбирались в пешие прогулки по магазинам. Отец уже не носил меня на шее как раньше, я ведь стал можно сказать неподъемным.

Пока родители выбирали покупки в продуктовом и хозяйственных магазинах, мы с братом проводили время перед прилавками отдела игрушек магазина, который родители называли «Промтовары». Родители всегда знали, где нас искать. В тот памятный день нам купили обалденные две капроновых субмарины, на которые мы смотрели, заворожено, пожирая взглядом. Мне досталась красная, брату оранжевая, а чтобы закрепить удовольствие нас завели в магазин Продтовары и купили по молочному коктейлю. Это был незабываемый и волшебный день. Я по сей день помню тот отдел, было грустно, когда во владычестве случилось очередное потрясение, и отдел закрыли. Ведь это означало, что больше никогда тебе не приготовят коктейль в волшебной машинке, подмигивающей зеленым глазком. Никогда не нальют томатного сока с постоянно не растворенными до конца критиками соли, скопившимися на дне.

Позже в этом отделе станут продавать шоколадные яйца с сюрпризом, много приятных игрушек я смогу положить в свою волшебную коллекцию застывших в пластике или резине животных. А еще в этом отделе, станут продавать жевательные резинки с удивительными вкладышами автомобилей. Со временем у меня накопиться целая коробка вкладышей и даже повзрослев я сохраню самые лучшие образцы коллекции, более того применю их для декора на работе.

По странной случайности соседи тоже купили автомобиль только не подержанный, а новый красного цвета и строили для него гараж большой, не чета нашему, где между стеной и машиной приходилось ходить приставным шагом. Я любил наш гараж, там царила магия техники. Запчасти, висевшие на гвоздиках, прибитых к драпированным белой бумагой стенам, напоминали органы автомобиля, а инструменты медицинский инвентарь. Да и пахло здесь необычно не навозом, а бензином, маслом и резиной. Я мог часами копаться в ящике с болтиками, гайками и шайбами, пачкая пальцы как шахтер. Я ничего конкретно не искал, меня манил процесс. Ведь эти гайки или шайбы когда-то были жизненно необходимы, какой то машине, мотоциклу или мопеду.

А еще мы с братом обожали торчать возле отца, когда он чинил автомобиль, внимательно вычитывая все необходимое в трех книгах по ремонту. Книги были промасленные, но чертежи в них манили таинственностью.

Возвращаясь к строительству соседского гаража. Одна дна из его стен должна была заменить забор, который предварительно снесли. Помню, как я гулял и видел заливку фундамента. И снова-таки соседям помогал мой любимый дедушка. Стены росли как на дрожжах. На дворе стояла осень. Когда домик для автомобиля вырос как грибы во время дождя, я сказал пришедшему в гости дедушке, надо ж такому я думал, никогда не построят, на что дедушка ответил глаз бояться, а руки делают. Эта мудрость прочно засела у меня в памяти, и я ее передал своей обожаемой дочери, когда той исполнилось четыре года. Мы как раз с ней делали перестановку в комнате, и она удивилась, как это у нас все вышло.

Летом того года отец решился съездить в гости к своей матери, которая со всеми остальными его родственниками жила в соседней епархии. Тщательно собравшись в дорогу, договорилась, что выезжаем рано туром, отец боялся плотного трафика на широкой автостраде, ведь ему придется впервые ехать по столь многомашинной трассе. Я в ту ночь не мог уснуть, заварил себе ячменный кофе и смотрел по телевизору фильм о Джеке Потрошители. Вскоре проснулись родители, завершая подготовку к долгому пути. Мама заварила отцу крепкий кофе, мы с братом взяли с собой то, что считали жизненно необходимым в дороге. И самыми первыми запрыгнули на заднее сиденье автомобиля, наслаждаясь звуками прогреваемого двигателя. В дороге отец был нервозным, он волновался, хотя и старался виду не подавать.

Наша первая остановка была в небольшом городке почти на окраине нашей епархии. Зашли в местную столовую позавтракать. Каково же было наше удивление, когда все поданное нам оказалось довольно острым и пряным. С трудом совладав с пищей и запив ее большой порцией взвара, мы решили, что больше никогда не будем заходить в эту столовую.

Впереди нас ожидал длинный коридор автострады, проложенный через бескрайний хвойный лес. Ну как тут ни остановится и не погулять, копаясь в песчаной почве и собирая шишки. Ехали сквозь лес мы не меньше полутора часов. Потом петляли по завиткам лепестков дорожных развязок. Так незаметно наступило время обеда. До конечной цели оставалось ехать не более, сорока минут, тем не менее, мы с братом дико проголодались. Остановились в небольшом городке на периферии города новой для нас епархии. Здесь все было иначе, даже воздух пах по-своему. В отличие от своей предшественницы вторая столовая порадовала нас удивительно вкусными блюдами, с тех я полюбил столовскую еду и просил, чтобы мама теперь готовила только так, но она не знала секретов поваров общепита и поэтому готовила просто по-домашнему, что меня сильно разочаровывало.

Поблуждав по улицам провинции, где жила наша бабушка, мы таки отыскали ее дом. Отец не был там больше семи лет. В доме бабушки словно бы застыло время здесь все было старинное, высокие массивные шкафы, тряпичные люстры, диван с потрескавшимися кожаными подлокотниками и очень, очень высокой спинкой. Это было настоящее приключение изучать уголки столь удивительного дома.

На следующий день мы отправились в столицу метрополии, гуляли по улицам, бродили по магазинам, я впервые попробовал фруктовое мороженное в шоколадной глазури, его вкус я помню, по сей день, да что там говорить это по сей день мое любимое мороженное.

От чтения меня отвлек звук подъезжающего видимо грузового автомобиля и сопровождающий его хруст ледяной корки, леденцом покрывшей дорогу вдоль нашего дома. Отвлекшись, я почувствовал, что я продрог. Спрятав дневник в рюкзак, я с любопытством стал рассматривать подъехавший к подъезду шедевр о четырех колесах. Это был не автомобиль, точнее это был автомобиль, но не просто средство передвижения. Вдоль серых стен пятиэтажки стоял самый настоящий дом на колесах, один из тех которые я видел на картинках в паутине. Был страшно представить, сколько он мог стоить. Судя по дизайну и модели микроавтобуса, я думаю, дому было не меньше двадцати лет и, тем не менее, это было настоящее сокровище. Мечта жизни любого непоседы, любого мизантропа. Каково же было мое удивление, когда из кабины, плавно переходящей в жилую часть дома вышел Глеб Борисович.

– Вот дела я тут собрался к тебе зайти пригласить в гости, а ты сам пришел к Магомету, – хохотнул Глеб Борисович, таким счастливым я его еще не видел. – Поднимайся на борт. – Распахнул он узкую высокую дверь. Преодолев две блестящих ступеньки, я оказался в неком подобии тамбура, здесь я снял обувь, надел зеленые тапки и отодвинул дверь, стилизованную под дубовую с медными деталями. Я оказался в самой настоящей комнате у окна стоял овальный столик, его окружали мягкие лавки. Комнату освещал красивый встроенный светильник напоминающий солнце с расходящимися лучами. Под потолком располагались ниши с плотно прилегающими дверцами. Чуть дальше находилась узкая раковина и газовая плита, в дальнем углу мигал разноцветными огоньками пульт управления. Над головой водителя в алькове располагалась кровать с окошком над изголовьем. В задней части была дверь, ведущая пока еще пустую комнатку с множеством полочек.

– Там я помещу библиотеку и вещи. – Сказал Глеб Борисович, – а здесь у меня аналог погреба, – он откинул лючок, ведущий в ящик, прикрученный под днищем автобуса.

Мотор автомобиля молчал, но все равно из задней части доносился равномерный рокот.

– Это генератор, – пояснил Глеб Борисович, – так что здесь все как в квартире только лучше. Доступ к паутине, разумеется, тоже имеется, указал он на столик с ноутбуком. У меня здесь даже велосипед есть, только доступ к нему снаружи через небольшую дверцу. Идем, поможешь мне перенести вещи.

– Так скоро, – удивился я.

– А чего тянуть. Пожал он плечами, идем скорей. И с задором юнца на первом свидании или ребенка, получившего долгожданную игрушку перелетая несколько ступеней, устремился на четвертый этаж меблирашки.

Мы управились меньше чем за час. Большую часть заведомо упакованных в пакеты вещей мы побросали в альков. Последний раз, войдя в комнату, Глеб Борисович тщательно осмотрел ее, заглянул в тумбочки и шкафы, выключил свет и попрощался с ней на словах, словно с живым человеком. Ключ от комнаты он занес старушке, живущей в угловой комнате, преподнеся его в пакете с коробкой конфет и красным вином, заодно пользуясь оказией поздравляя с грядущими зимними праздниками.

– Ну что поехали? – Предложил Глеб Борисович.

– Куда? – Изумился я, – завтра ж на работу.

– Не волнуйся, на работу успеешь.

– Тогда я спокоен.

Мы выехали за город, по пути заехали в магазин купили дров, мясо, две бутылки сухого вина, кофе, сладостей и всевозможных соков. Пока Глеб Борисович колдовал над мясом, замачивая его в горячем белом, а затем в красном вине, я разводил костер и собирал сырой хворост.

– Как вам удалось купить такой дворец? – Спросил я, потягивая ананасовый сок.

– Это скорее избушка, дворцы вон миллионы стоят, они даже двухэтажными бывают. А как купил, о, это долгая история, – глядя на загорающие под жаром углей шашлыки ответил он. – Кстати об истории. История как учебный предмет в школе или университете вообще поражает никчемностью преподавания. Что детям рассказывают даты, даты, факты, революции.

– А как же фраза тот, кто не знает своей истории, не имеет будущего?

– Я вас умоляю, – он перевернул шампуры, – вы верите в эту ахинею?

– Нет, конечно, но все-таки история.

– История, задокументированная в учебниках это сказочка для взрослых, рассчитанная на определенную реакцию. Не зря при разных орденах историю переписывали, называя белое черным, черное белым, коричневое серым. Дело в том, что история прекрасно иллюстрирует стадность общества. Понаблюдайте в каждом столетии в одном из владычеств, случаются перевороты. Свергают одних примасов, ставят новых, кричат о ликвидации элитаризма и заменяют его иной формой, постепенно пуская пыль в глаза критикам нового устройства во владычестве. Гибнут сотни людей, ради эфемерных идей, чтобы немного погодя те, которых они на своих спинах притащили в кресла, от них же и избавились. Поглядите, за последние сто с лишним лет в нашем владычестве было четыре крупных переворота и к чему они привели? Всегда после переворотов наступал экономический спад, и социальная деградация, ни один переворот не привел к воцарению во владычестве режима, при котором хочется жить, ни один переворот не повысил индекс счастья паствы. Зато наплодил кучу идиотов и фанатиков, вследствие психической неуравновешенности долго не могущих найти вектор, направления накопившейся в свалке между ушами дури.

Историю нужно изучать не в датах, фактах и событиях или лицах. Историю нужно изучать аналитически. Например не заставлять запоминать год того или иного события, а проанализировать тщательно по первоисточникам состояние общества, настроения свиты примаса, отношения внутри свиты, экономическое благосостояние, влияние соседних владычеств или хозяйств. Затем попытаться ответить на вопросы, чей капитал прикармливает нынешнего примаса, какой орден набирает власти, откуда он финансируется. Какое из сильнейших владычеств заинтересовано в дестабилизации ситуации в этом владычестве. Какие изменения обещают наступить в целом во всем мире или в локальном регионе. Сюда же можно прибавить геологический анализ, сколько владычеств исчезло с карты или претерпело волну потрясений только потому, что на их территории отыскали богатые залежи необходимых минералов. Любое судьбоносное событие в жизни владычества есть результат экономической выгоды тех, кто стоит за примасами всего мира, для которых владычества это фигур на глобальной шахматной доске. Тех, кто заинтересован в территориальной дифференциации людей и не допускает и мысли их объединения в единое общество-братство. Не случайно даже в одном из творений мировой религии прямо таки черным по белым описано, что объединение людей есть ничто, иное, как шаг на пути господства на земле сил тьмы. Еще бы! Эти силы тьмы положат конец кукловодам, разделившим людей, дабы не позволить им стать одной большой осознанной, трезвой любящей семьей. Историю нужно изучать беспрестанно, объективно. Увы, этого нет ни в одном владычестве.

А паства полагает, что приход нового примаса раз в шесть лет, что-то изменит во владычестве. Черта с два, если тому или иному владычеству кукловодами предписана роль придатка или коллектора социального сброда никакой примас ничего не решит ведь стоит ему только отойти от целей или планов хозяев, как его немедленно устранят тем или иным способом. Можно бунтом, можно катастрофой, можно и вовсе нанять убийцу.

– Выходит, мы обречены?

– Пока живем на земле да, полеты в космос положат конец господству замкнутой системе, поэтому они всячески сдерживают космические технологии, поверьте, мы давно могли бы уже быть там, – он показал на звездное небо морозной ночи и подбросил дров во второй костер, который нужнее был нам для согрева.