Читать книгу Время одуванчиков - Евгений Гиренок - Страница 1

1.

Смерть не может выглядеть привлекательно. Тем более насильственная. Но человек, сидевший за письменным столом в комнате с книжными шкафами до потолка, поражал своим спокойствием и умиротворенностью. Казалось, он просто задумался, ушел в себя. Для него уже не стояло вопросов, все ответы получены. И расплывшееся красное пятно на груди вокруг серебряной рукоятки тонкого стилета воспринималось как жирная точка.

Косые плети дождя хлестали в окно, гремели по железному карнизу. Комната заполнилась людьми в мокрой одежде – даже короткое расстояние от машины до дома невозможно было пробежать, не вымокнув до нитки. Опера привычно делали свою работу. Щелкал вспышкой фотоаппарат, составлялись протоколы, снимались отпечатки. Следователь задавал вопросы соседке, вызвавшей милицию.

Старый дом на тихой улочке уездного городка на полночи стал центром внимания. Синие всполохи мигалок в ночи собрали небольшую толпу любопытных. Прячась под зонтами у штакетника, они высказывали свои версии произошедшего и жадно ловили каждое движение в светящихся окошках. Времена смутные, в областных газетах криминальная хроника только и сообщала о каком-нибудь убийстве, но в городке пока до этого не доходило.

Конечно, все слышали о новых русских, об отмороженных братках, о шальных деньгах, перестрелках и разделе территорий. Но это никак не вязалось с жестоко убитым хозяином дома. Его не то чтобы хорошо знали, но в таком маленьком городишке каждый волей-неволей будет на виду. Иван Иванович Петров. Давно уже пенсионер, а при советской власти директор городской библиотеки.

Жил он один, очень скромно, никогда не давал повода для сплетен. Конечно, никому в голову не пришло бы сравнивать его с Кантом, по которому жители Кёнигсберга могли сверять часы – в городке и философа такого никто не знал. Но размеренный распорядок дня бывшего библиотекаря с обязательными ежедневными прогулками по городу в любую погоду был частой темой разговоров соседей.

Однако в отличие от прусского мыслителя, никогда не выезжавшего дальше пригородов, Иван Иванович почти каждый месяц уезжал на несколько дней. Говорили, что он ездил к родственникам в Москву, кто-то высказывал предположение, что он посещает музеи и галереи, но точно никто ничего не знал. Ни один человек в городе не мог сказать, что беседовал по душам со старым библиотекарем. Хотя Иван Иванович всегда относился к людям очень благожелательно, участливо расспрашивал, иногда что-то подсказывал, советовал.

Однако в дом он никого не приглашал, дружбы ни с кем не водил и старался избегать разговоров о политике и текущем моменте. А в магазине всегда брал один и тот же нехитрый набор продуктов. К нему давно все привыкли, принимали как есть, не лезли в душу, не стремились раскрывать свою – он как будто жил параллельно, практически не пересекаясь ни с кем, в своей реальности, в своей вселенной. Которую сегодня кто-то разрушил.

Дождь закончился. Народ разошелся по домам. Потрепанный уазик-буханка, завывая мотором, увез тело в морг, милицейские машины тоже почти все разъехались, остался только жигуленок оперов и вишневая девятка следователя. Усатый крепыш в кожаной куртке осматривал ящики письменного стола, доставая пачки листов, исписанных мелким почерком. Бросилась в глаза фраза, подчеркнутая жирной линией: Если кто думает, что обладает знанием, тот еще ничего не познал, как следует знать.

Его напарник рассматривал книги на полках. Очень странная подборка. Труды христианских апологетов соседствовали с Марксом и Адамом Смитом, а дореволюционные издания чередовались яркими корешками с фамилиями Фоменко и Носовского. Несколько явно старинных фолиантов просто лежали стопкой, в каждом из них торчали разномастные закладки. Пачки толстых исторических журналов, географические обозрения – это выглядело как мешанина, в которой мог разобраться только хозяин. Оперативника больше интересовало, есть ли среди этих книг настолько ценные, что могли бы стать мотивом убийства, но ничего похожего не попадалось. Наоборот, книги здесь воспринимались как совершенно утилитарная вещь, к которой относились без трепета и ненужного пиетета.

Следователь сидел в старом кожаном кресле и просто методично осматривал комнату. Спешить было некуда, да и незачем. Ночь плавно катилась к рассвету, черное небо на востоке постепенно светлело. Шаббат. Сегодня можно было спокойно остаться на целый день дома и не думать о работе. Интересно, а зачем в комнате два выключателя? Вставать с кресла не хотелось, и он попросил усатого опера.

– Николай Иванович, щелкни, пожалуйста, тем выключателем.

Тот обернулся, поймал взглядом направление и, подойдя, нажал клавишу. Раздалось тихое жужжание, и часть вертикальных книжных полок вдруг повернулась вокруг своей оси, открывая вход в небольшое помещение. Молодой оперативник от неожиданности схватился за рукоятку пистолета в наплечной кобуре, но выхватывать не стал, удержался. А следователь спокойно поднялся и пошел взглянуть на тайную комнату.

Книги. Много книг. Но в основном они были как бы из одной серии. Даже беглого взгляда на корешки со свастиками и руническими знаками хватило, чтобы принять решение.

– Николай Иванович, звони в госбезопасность. Уверен, тут для них найдется работа. Только попроси не задерживаться по возможности, хотелось бы к утру домой попасть.

Минут через сорок подъехала серая волга. Из-за руля выскочил подтянутый импозантный шатен в сером костюме и, тщательно обходя лужи, вошел в дом.

– Всем доброй ночи. Что тут у вас интересного?

Следователь кивнул.

– Привет, капитан. Вот, смотри. Книжечки очень интересные. Я, конечно, не знаток рун, но мне кажется, все это связано с Аненербе.

Чекист внимательно осмотрел комнату.

– А сколько деду лет было? Семьдесят? Понятно. Вполне может быть эхо войны. Надо разбираться. Прокачать старичка по базам. А то может оказаться, что он никакой не Иван Петров, а Курт Йодль какой-нибудь. Может, за эту ниточку потянем, и вытянем и мотив убийства, и заказчика, и исполнителя… Я своему руководству доложу, возможно, они совместную бригаду решат создать – вы по своему профилю отработаете, мы по-своему.

Холодный весенний рассвет быстро превращался в солнечное утро. Вскоре краски дня уже вовсю играли во дворе старого дома. Машины разъехались, и о ночной трагедии напоминала только дверь с белеющими бумажными полосками с синими печатями.

В областном управлении госбезопасности пожилой полковник прочитал сводку за последние сутки и задумался. Из пачки папирос выбил одну, привычно смял мундштук, чиркнул спичкой и закурил, выпустив струю сизого дыма. Потом подвинул к себе телефонный аппарат и набрал номер, по которому не звонил уже лет пять, но помнил наизусть. Выждал два гудка, нажал на рычаг, сбросил вызов и снова набрал номер. На том конце ответили, и мужской голос произнес.

– Говорите, вас слушают.

Полковник пару секунд помедлил и сказал.

– Код тринадцать. У нас минус один. Похоже, протекло.

Ответа не последовало, только послышались короткие гудки. Полковник сделал глубокую затяжку и затушил папиросу в стеклянной пепельнице на столе.

2.

Телефонный звонок выдернул Джема из сна. Он приподнял голову с подушки и обвел взглядом комнату, с трудом фокусируя зрение и включая сознание. Вчера, конечно, он пожадничал с веселым дымом, последние пару затяжек были лишними. Но желание оторваться, снять напряжение последних дней сделало свое дело – тормоза просто отказали. Да и компания подобралась соответствующая – студенты из универа, им всегда мало.

А тут все сошлось. Джем как раз получил свою долю с последнего дела – несколько фур со стиральным порошком, вывезенных с одного завода по фальшивым документам, нашли своего покупателя. И пачки сотенных баксов стали достойным завершением красивой комбинации. Поэтому Джем имел полное право расслабиться. Тем более, что встретил на улице Аню, и она затащила его в общагу к своим знакомым. Вечер пятницы, пара гитар, красивая музыка, пиво и дым – Джем обожал такую обстановку. Он настолько расплылся, что слабо помнил, как с Аней уезжал на такси.

Сейчас она лежала рядом, уткнувшись лицом в подушку, и он чувствовал тепло ее тела. Джем попытался ее растолкать, чтобы она принесла телефон, но не смог – Аня только пробормотала что-то во сне и не пошевелилась. А телефон буквально раздирался на части. Дребезжащий звонок ввинчивался в мозг и прогонял остатки сна, хотя сил от этого не прибавлялось. Джем уже заранее ненавидел звонившего, хотя и предположить не мог, кто стал трезвонить в такую рань. В субботу!

Наконец он собрался с силами, выбрался из-под одеяла и поплелся на кухню, где на полу продолжал звонить белый аппарат. Присев рядом с ним на корточки, Джем снял трубку и тихо буркнул.

– Внимательно.

Макс. Человек-загадка. Джем был знаком с ним много лет, часто выполнял для него поручения, иногда даже криминальные, но всегда денежные. Несколько раз они вместе отвисали – причем жестко, по три-четыре дня не приходя в сознание. И при этом Джем понятия не имел, чем занимается Макс, какова настоящая его сфера интересов. Он даже не знал, где Макс живет. Джем одновременно побаивался Макса и уважал его, никогда не пытаясь сокращать расстояние, которое устраивало обоих. Сейчас Макс был краток.

– Через час в Сайгоне. – и положил трубку.

У Джема не было сил даже разозлиться. Он только почувствовал себя несчастнейшим человеком на свете. Был такой прекрасный план спать до вечера, а потом трахаться с Аней и снова курить, но все провалилось. Хорошо, оставалось время залезть под душ. Он подошел к кровати и довольно бесцеремонно растолкал Аню.

– Вставай, девочка. Нам надо уходить. Выбирай – или еще пятнадцать минут можешь валяться, потом уходишь растрепанной, или встаешь и не спеша одеваешься. А я иду в душ.

Аня немного приоткрыла глаза и скривила губы.

– Ты негодяй. После того, что между нами было, ты обязан теперь жениться. Или хотя бы дать мне поспать.

Джем хмыкнул.

– Как-нибудь в другой раз женюсь. Думаешь, мне большая радость сейчас ехать куда-то? У меня ноги как ватные. Я бы с удовольствием до вечера спал…

Через полчаса они вышли из подъезда. Аня небрежно поцеловала Джема и скрылась в проходной арке. А Джем побрел к своей машине. Форд Бронко. Внедорожник впечатляющего вида на толстых колесах. Кенгурин и люстра – все, как полагается. Дорогая музыка. Джем почти год откладывал все свои заработки, чтобы купить этого красавца. В городе такая машина одна, что очень грело тщеславие Джема. Он порой ощущал себя Одиноким волком Макуэйдом, правда, вслух это не озвучивал.

Сайгон – популярное кафе в центре города. По вечерам здесь собирались неформалы и прогрессивно мыслящая молодежь, курили, пили кофе, общались. Шумно, многолюдно, весело – и всегда можно найти того, кто тебе нужен. Если не сразу, то через час точно. Сайгон – нерв города, его жизнь.

В последнее время Джему приходилось больше бывать во всяких шалманах, которые пафосно назывались ресторанами – мутные стрелки, вязкие разговоры, крутые пацаны в спортивных костюмах, решалы, авторитеты. Но Сайгон всегда оставался для него отдушиной. Джем любил здесь сидеть на подоконнике со стаканчиком кофе, смотреть на девчонок, прикалываться со старыми знакомыми, которым было плевать на его нынешний образ жизни. Они помнили его в рваных джинсах и вытертой кожаной куртке с косой молнией и безо всякого стеснения стреляли сигареты и мелочь на кофе.

Утром в субботу здесь не могло быть никого. Город еще спал. Джем издалека заметил двухдверный линкольн Макса и запарковался следом за ним. Тут же в боковом окне появился и сам Макс с двумя стаканчиками кофе в руках, и Джем открыл ему дверь. Тот залез на сиденье и протянув кофе Джему, усмехнулся.

– Что, оторвал тебя от девочки?

Джем проворчал.

– Следишь за мной что ли? Сейчас спал бы и спал. Тебе-то чего не спится?

Макс сделал глоток кофе.

– Сам знаешь, надо лаванду косить. Есть тема. Подробностей сам не знаю, так что не спрашивай. Старшие товарищи подогнали. Сейчас едешь на один адрес, забираешь человека и везешь, куда он скажет. Хоть в Магадан.

– До Магадана бензина много надо…

Макс положил между сиденьями пачку денег.

– Это на расходы. Отчитываться не надо. Не хватит – тратишь свои, я компенсирую. Человек важный, на дорогах неспокойно, сам знаешь. Поэтому плетку возьми обязательно, но не спались с ней.

– Блин, Макс, это надолго? А то у меня некоторые планы были…

Макс жестко посмотрел ему в глаза.

– Джем, зачем глупые вопросы? Я же тебе сказал, сам ничего не знаю. Сколько потребуется, столько будешь его возить. За бабки не паришься – тебя отблагодарят по-царски.

Джему, конечно, хотелось конкретики – например, сколько это в баксах, но он знал, что ответа не получит. Поэтому просто кивнул.

– Ладно, адрес давай.

Через пятнадцать минут черный внедорожник Джема, заправив на выезде из города полный бак, взял курс на север, в глухой лесной поселок.

3.

Он подошел к старинному зеркалу в резной деревянной раме и внимательно всмотрелся в отражение. Старик, совсем старик. Годы пролетают, как дни, нисколько не приближая к цели. Она все так же эфемерна и расплывчата, как в начале пути. Но если тогда было вдохновение, энтузиазм неофита, то теперь только усталость. И спокойствие, граничащее с равнодушием. Нет ничего нового под небесами. Все, что кажется новым, уже когда-то было. Так стоит ли волноваться, переживать – все идет своим чередом, все так и должно быть.

В последнее время его часто одолевали сомнения. Прямота избранного пути все чаще изгибалась вопросительным знаком. Время. Он служит времени, он – Хранитель времени. Но время когда-то заканчивается, оно проходит. Время исчезает перед Вечностью, растворяется в ней. Масло масляно, а время – временно. Служить временному, зная, что когда-то оно закончится, становится все тяжелее и тяжелее. Но и сойти с этого пути он не мог.

Путь. Когда-то все начиналось прямо до дрожи в коленях – настолько он проникался идеей. Идеей высшего служения. Он вспомнил самую первую инициацию. Гора Сион. Совсем не в Аль-Кудсе, как у арабов называется город, который люди непосвященные считают Иерусалимом. А в самом центре Европы, в швейцарском кантоне Вале. Предчувствие войны и весенний ветер свободы. Руины древней крепости. Золотая менора на багряном бархате. Плачущие свечи. Слова нерушимой клятвы. Крест и меч. Песочные часы. И первые откровения о тайнах этого мира.

Он усмехнулся своему отражению. Тайны мира… Самая главная тайна – этот мир выдуманный. Коллективный плод воображения. События, которых не было. Смыслы, меняющиеся в зависимости от текущего момента. Священные слова, за которыми пустота и злоба. История, как непрерывная череда войн, убийств, уничтожения народов. Власть как сила лжи, обмана, принуждения.

Он видел, как рождались и умирали идеи, как миллионы гибли за то, что через несколько лет становилось проклятьем для других поколений. Он видел, как одни убивали других только за то, что они не хотели согласиться с их выдуманной картиной мира. Но видел, что и картина других ничем не лучше. И они умирали напрасно, в полной уверенности в своей правоте. Кумиры, вознесенные на пьедестал восторженными поклонниками, изрекали только ложь. Но эта ложь водружалась на знамена, под которыми во имя ускользающих идей уничтожались реальные живые люди.

Большое лучше всего видится на расстоянии, если слишком приблизиться, то можно не увидеть ничего, кроме маленького фрагмента. Оказавшись много лет назад в глухом медвежьем углу, где всего пять домов, он открыл здесь целую вселенную. Весь мир оказался перед ним как на ладони, и он видел его как есть. Книги, как супертопливо для полета мысли, занимали большую часть его дома. Он знал, что было, что есть, и что будет через несколько лет. И это знание давало смысл его жизни. Его задачей было сохранять баланс, соотношение знания и незнания. Хранители не дают этому миру сорваться в хаос. Они компенсируют энтропию, не позволяя злу набрать критическую массу. Они над миром, вне его войн, они параллельны ему. Они не подвержены влиянию идей.

Но в последние лет пять он буквально физически ощущал, как катастрофически быстро меняется мир. Процессы, на которые раньше могли уходить столетия, сейчас проходили за десяток-другой лет. Время перестало быть текучим, оно превратилось в тугую струю, разбивающую размеренный ритм. Он порой переставал ощущать себя Хранителем – сложенная из мириадов песчинок картина мира начинала ускользать, рассыпаться, и ветер уносил частицы, скрывая в пыли ясный горизонт.

Хуже всего то, что он знал – кто-то из Хранителей встал на сторону зла. Случай из ряда вон выходящий, за последние пятьсот лет такого не происходило. Параллельные миры получили точку соприкосновения, через которую начала со свистом выходить энергия знания. И теперь остро стояла задача найти эту точку, разыскать изменившего. Поручить кому-то невозможно – Хранитель имеет посвящение, и оно делает его недосягаемым для обычных людей. Противостать ему может только другой Хранитель. Но для этого надо самому войти в мир – а это трудная задача.

Весенний день уходил в закат, а у него до сих пор не было четкого плана действий. Одно он знал наверняка – сегодня ему придется отправиться в параллельный мир. У него не было страха или беспокойства, лишь легкое чувство досады от осознания невозможности держать все под контролем. Он глубоко вздохнул и отошел от зеркала. Вещи собраны, оставалось только ждать, когда приедет машина.

4.

Янка лежала на старом продавленном диване и тупо смотрела в потолок. Первые проблески зари уже понемногу высвечивали край неба, а она так и не смогла уснуть. Не помогали даже бабкины снотворные таблетки, которые она нашла в домашней аптечке. Три года уже прошло, как бабка отправилась в другой мир, а Янка переехала в ее квартиру. И никогда даже не заглядывала в коробку с лекарствами. Но вечером так скрутила ноющая, выламывающая суставы боль, что Янка чуть на стену не полезла. И тогда перерыла все шкафы в надежде найти что-то обезболивающее.

Она уже несколько месяцев плотно сидела на белом. И даже толком не могла осознать, как же все так получилось. Умная девушка с филологическим образованием превратилась в наркоманку и фактически жила от укола до укола. А начиналось все так романтично – красивая музыка, ароматный дым, власть цветов и вечная любовь. И предложение Сэнди вместе взлететь туда, где нет ни печали, ни зла, ни гордости, ни обиды…

А потом все свелось к тупому добыванию денег, продаже бабкиного золота, беготне по ломбардам и мутным раскладам с добычей кайфа. И, глядя на себя в зеркало, Янка видела сорокалетнюю старуху с темными мешками под глазами и тусклым взглядом. Никому не удается обмануть наркотики. Если тебе сегодня нравится дым, то завтра, скорее всего, захочется чего-то сильнее. Понятно, что общих случаев нет, но вот Янке не повезло – стать исключением из правила она не смогла.

Но два дня назад она сказала себе – хватит. Надо выбираться. Она должна переломаться и начать другую жизнь. Оказалось, что это только на словах легко. К вечеру первого дня без кайфа она уже места себе не находила. Металась по квартире, пыталась занять себя, что-то читать, смотреть телевизор – бесполезно. Тело настойчиво требовало допинг. Янка пыталась молиться, бабка с детства ее приучила читать коротенькую Иисусову молитву, но и это не помогало. Иисус молчал и ничего не отвечал. С тем же успехом можно было обращаться к шкафу. Из носу текли ручьи, глаза слезились, но в целом еще было можно терпеть.

Хуже всего, что постоянно звонил телефон и кто-нибудь из друзей пытался ее вытащить из квартиры. Но она знала – если она сделает хоть шаг за порог, все вернется на круги своя. Поэтому просто выдернула шнур из телефонной розетки. Но на второй день руки уже сами тянулись включить его обратно и позвонить, чтобы кто-нибудь привез ей немножко лекарства. Это было похоже на раздвоение личности. Одна ее половина сопротивлялась изо всех сил, в то время как другая рисовала соблазнительные картины кайфа и всячески убеждала, что без этого нельзя.

Янка настолько распсиховалась, что разбила телефонный аппарат об стену и ножницами искромсала телефонный шнур. Ей хотелось отрезать малейшую возможность добыть наркотики. И худо-бедно она смогла дотянуть до вечера. А вечером разверзся ад и накрыл ее с головой. Она реально стала слышать голоса, которые убеждали ее бежать на улицу к телефону-автомату, звонить Сэнди, просить о помощи. Она попыталась выпить водки, но не смогла даже одного глотка сделать, настолько она показалась противной.

Янка на все лады произносила Отче наш, пыталась читать бабкин Псалтирь, но ни на минуту не могла отвлечься от тупой боли. Господи, да как же все это получилось? Ее покрывал липкий вонючий пот, колени ломило, пальцы скрючивало. Минуты казались часами, а ночь – бесконечной. В углу тихо шипел телевизор. Мириады черных и белых точек бомбардировали экран изнутри, сливаясь в причудливые картины. У Янки не было сил даже выключить его.

С рассветом она поняла, что не выдержит. Но в то же время ей было безумно жаль, что эти три дня страданий могут оказаться напрасными. И тогда само собой пришло решение. Надо уехать из города, уехать туда, где она никого не знает, где гарантированно не сможет найти ничего. Надо отсидеться в лесу. Тем более, что лес она любила, не боялась ходить одна еще со студенческих времен и даже умела развести огонь.

Сразу стало легче. Навязчивые мысли отступили, и вдруг оказалось, что боль вполне терпимая, она как бы отошла на задний план. Янка встала с постели, набрала горячую ванну и долго лежала в ней, чувствуя, как в воде перестало тянуть колени и выворачивать суставы. Потом долго сушила полотенцем длинные волосы и стала собирать рюкзачок. Сделала несколько бутербродов, взяла пакетик сушек, в пластиковую бутылку из-под Херши набрала воды. Аккуратно положила в рюкзак небольшое легкое синтетическое одеяло, шерстяные носки и еще несколько вещей.

Она посмотрела на себя в зеркало. Расклешенные джинсы, американская солдатская куртка, разноцветная шелковая повязка на лбу – классический прикид из семидесятых. Время, которое Янка любила всей душой. Пинк Флойд, Дженис Джоплин, Лед Зеппелин – их музыка давала ей особый драйв, странное настроение, позволяющее идти сквозь реальность, не касаясь ее. Жаль, красный плеер с любимыми кассетами давно был отдан за пару чеков с белым порошком.

Солнце уже светило вовсю, но город еще не проснулся. Янка шла по пустым улицам, с наслаждением вдыхая свежий утренний воздух. Яркие краски северной весны поднимали настроение. Ослепительно зеленая листва, изумрудная трава, старинные желтые дома, бездонное голубое небо. Янка любила этот город, и сейчас он представал во всей красе. Ненастная серость последних недель растворилась без следа, и Янка чувствовала, как ее наполняет тихая радость. Она знала, что все будет хорошо, она сможет выскочить.

Денег на билет у нее все равно не было, поэтому мельком глянув расписание, она выбрала ближайшую электричку и решила ехать на ней до конечной станции. Вагон оказался полупустым, поэтому Янка удобно устроилась на деревянном сидении и стала смотреть в окно. Понемногу пригороды сменились деревнями, а потом началась сплошная стена леса. Электричка, неспешно постукивая колесами, проплывала среди остроконечных елей, белых берез и редких сосен. Иногда за деревьями проблескивала зеркальная гладь небольших озер с заболоченными берегами. А временами мелькали ручейки и маленькие речушки – и когда поезд проезжал над ними по железным мостам, менялся ритм и звук движения.

Пассажиры понемногу прибывали. На каждом полустаночке в вагон подсаживались все новые люди, и уже становилось тесновато. Два забавных деда расположились рядом с Янкой. Они были похож как близнецы – оба белые, бородатые, носы картошкой. Только один был в очках, а второй с выцветшими голубыми глазами. И тот, что без очков, продолжил какой-то начатый раньше разговор.

– Я тебе говорю, по преданию, на этих землях когда-то жили совсем другие люди. Необыкновенно сильные и красивые. Стройные, как копье. И что интересно, даже не то чтобы светловолосые, а скорее, золотые. У них было какое-то свое, особенное знание. И своя, особенная вера. Эта вера не позволяла им убивать людей. Поэтому, когда напали на них люди с запада, золотоволосые не стали с ними воевать. Они вышли к ним навстречу и сказали: «Берите все, что вам нужно, чему хотите, научим, но не воюйте».

Дед в очках отмахнулся.

– Это проигрышная стратегия. Надо быть всегда готовым к отпору, иначе тебя сомнут и уничтожат. Значит, эти люди были слабыми и никчемными, если не могли за себя постоять.

Рассказчик прервал его жестом руки.

– Погоди. Вот слушай. Да, те, кто на них напал тоже так думали. Вместо того, чтобы стать добрее, они, наоборот, проникались злобой от этих слов. Начали кромсать золотоволосых. Мечами, топорами, ножами. Вырезали всех мужчин – а добрые даже не сопротивлялись, только руками закрывались. В общем, даже детей всех убили, а золотоволосых женщин забрали себе. Но остался в живых один древний старик. А так было, что всеми знаниями владели только мужчины. Научил-рассказал он молодым девушкам и седым старухам по одной тайной вещи. И велел своим детям тайные знания эти передавать. После этого умер, старым он уже был.

Дед немного помолчал, как бы придавая вес своим словам, и продолжил.

– Дурную кровь пришельцев переборола материнская кровь золотоволосых людей. А из женщин кто-то сумел передать тайное знание, а кто-то и забыл. Но могло знание и по крови передаваться. А пришельцы новорожденных младенцев забирали у матерей, отбирали мальчиков. Но женщины спрятали одного мальчика и успели ему рассказать, что смогли. А старик сказал перед смертью: «Когда все знания соберутся у одного мужчины, тогда мы сумеем избавиться от врагов и наступит хорошая жизнь!» И вот посейчас ходят потомки золотоволосых по нашей земле и собирают свое тайное знание. А вот когда соберут, тогда и наступит конец этого света и будет другой.

Дед в очках захихикал.

– Да ну тебя, Николаич, я думал ты какую-то действительно серьезную историю мне рассказываешь, а ты сказочку тут задвинул.

Николаич возразил.

– Это не сказка, это наша древняя легенда. Ты же знаешь, наши земли граничат с землей вепсов, поэтому тут все переплелось. Тут очень много смыслов в этом рассказе, очень много. Но я тебе их объяснять не буду, ты их все равно не поймешь.

Дед в очках еще больше развеселился.

– А я с бутылочкой вина к тебе вечером загляну, хочешь-не хочешь, а все у тебя выведаю.

Николаич довольно улыбнулся.

– Ладно, так и быть, заходи. Я тебе еще кое-что расскажу. Кстати, ты знал, что если подняться на гору Тарно и загадать желание, то оно обязательно сбудется?

– Слышал, конечно, но сам не пробовал. А ты?

Николаич многозначительно кивнул.

– Было дело. Как-нибудь расскажу.

Янка тоже слышала про эту гору, и она вдруг поняла, что обязательно попробует подняться на нее. Тем более, что электричка шла в ту сторону. И Янка точно знала, какое желание загадает.

5

Степанов не сомневался, что разгребать книжные завалы в доме убитого библиотекаря из райцентра поручат ему. Очкарик, энциклопедист, интеллигент – в областном управлении госбезопасности его ценили именно за эти качества. Хотя он и близко не вписывался в стереотипный образ чекиста с холодной головой и чистыми руками. Но ему было наплевать на это. Он не делал карьеру, не стремился выслужиться перед начальством, не руководствовался пафосными лозунгами. Он просто любил то, что делал, и ему реально было интересно.

Конечно, он читал сводку и обратил внимание на книги с руническими знаками и фашистской символикой. Он знал, что личность убитого будет прокачивать по базам другой отдел, но разбираться с литературой придется ему. Так и произошло. Начальник отдела вызвал его, многозначительно ткнул пальцем в опись, составленную оперативниками, и приказал выдвигаться в райцентр.

Степанов попытался выпросить служебный автомобиль, но майор наотрез отказал.

– Думается мне, ты туда не на один день едешь. Поэтому чтобы не кататься взад-вперед, лучше возьми вещички да остановись там в гостинице. Рациональнее будет. Доклад лично мне. Каждый день.

– Ясно, товарищ майор. Когда выдвигаться? Завтра воскресенье, я на рыбалку собирался…

Майор усмехнулся.

– А то ты не догадываешься. Плакала твоя рыба горькими слезами… В райцентр электрички не ходят, только автобус, и то раза три в день, если я правильно помню. Так что не опоздай.

Часа через полтора Степанов уже рассматривал очередь в кассу на автовокзале. В субботний день здесь, конечно, Вавилон – народ приезжает со всей области. Толчея неимоверная. Духота. Давно бы уж надо само здание вокзала расширить, да порядок в кассах навести. Майор оказался прав – всего три рейса в день по расписанию. А желающих ехать в городок – раз в пять больше с виду.

Стоять в автобусе два с половиной часа Степанову не улыбалось, поэтому он использовал административный ресурс. Показал, где надо, удостоверение и вскоре с комфортом расположился на сидении под табличкой Служебные места. И даже еще успел пару чебуреков купить, хотя мама ему всегда запрещала покупать пирожки на вокзалах и рынках. Она имела стойкое убеждение, что их делают из кошатины.

Достав из потрепанного кожаного портфеля книгу, обернутую в пожелтевшую газету, он погрузился в чтение, чтобы не терять даром времени, наблюдая за унылым пейзажем. Ничего нового для себя он все равно за окном не увидел бы, а тут разворачивался интересный исторический сюжет. Книга была самиздатовской, изъятой у одного антисоветчика еще при коммунистах. Сейчас-то и не такое пишут, а для того времени, в конце восьмидесятых, вполне могло потянуть на подрывы устоев и разрушение скреп.

Неизвестный автор достаточно убедительно доказывал, что народный герой, покоритель Сибири атаман Ермак Тимофеевич на самом деле был родом из Крыма, из Феодосии, которая тогда называлась Кафой. Более того, происходил он из семьи евреев-выкрестов по фамилии Колон, которые приехали в Крым из Генуи. В этом ничего особенного, в Крыму много генуэзских колоний тогда было. И когда в Генуе началась чума, многие горожане решили свалить подальше, за море, пересидеть эпидемию. В том числе и некий Готлиб Колон, сын Доминика.

В Кафе он обжился, тут у него сын родился, Тимоти, и потом внук Евсей. Особой пикантности этой истории добавляло то, что у Готлиба Колона в Генуе было два брата – Кристобаль и Бартоломео. И Кристобаль в современной истории известен как Христофор, а испанская фамилия Колон в нашей транскрипции звучит как Колумб. Так что Евсей Колон был внучатым племянником знаменитого мореплавателя. А потом получил прозвище Ермак.

В общем-то, Степанов допускал, что такое вполне может быть. Несколько лет назад ему попадалось в сводках сообщение, что в Москве нашли подземный ход из Кремля к Спасо-Зачатьевскому монастырю. И там вроде бы хранились какие-то архивы Опричного приказа. Но что-то при раскопках пошло не так, он толком сейчас не помнил – то ли вода хлынула, то ли пожар случился, но все архивы пропали. Ничего не сохранилось, кроме нескольких документов.

И в одном вроде бы такой текст был: «В лето 7073 года, во второй день июля месяца на допросе оный беглый именем Евсей, Тимофеев сын показал на себя, что рожден в Кафе городе, что от роду ему полных сорок два года, вероисповеданием крещеный еврей, из католиков…». А боярин Строганов как-то писал Малюте Скуратову: "…паки наказуем што оный гультяй именем Ермачишко и родом из Кафы и што челом бивши бает безвинностью сыска на него царевых слуг…"

Степанова все это очень забавляло – получался очень захватывающий историко-политический детектив. Конечно, он не сомневался в способностях родной конторы хранить тайны. И вполне вероятно, что архив не утонул и не сгорел. Просто никому и в голову бы не пришло широко обнародовать такой факт, что былинный русский атаман, казак, на самом деле еврей. Да еще и католик. Что тоже неудивительно, зная про отношения с Ватиканом царя Иоанна Грозного, имевшего имя Тит Смарагд. В конце концов, стал бы посылать Иоанн немалый отряд стрельцов на подмогу человеку, которого не знал?

Тем временем автобус, шумно вздохнув, замер возле деревянного здания автостанции, и народ устремился к выходу. Степанов с некоторым сожалением убрал немного недочитанную книгу в портфель, вспомнил, что так и не съел уже остывшие беляши, и тоже поднялся.

Городок ему понравился. В нем не было мещанской респектабельности, помпезности и снобизма областного центра. И стены домов не завешаны кричащей безвкусной рекламой. Самый что ни на есть классический пример уездного городка. То самое захолустье, так подробно описанное классиками русской литературы конца 19 века. Сонное течение жизни, вековой уклад, в котором столетиями мало что менялось. Степанов осмотрелся и безошибочно определил направление к горотделу милиции. Ему надо было взять ключи от дома библиотекаря.

6.

Янка уже третий час шла по лесу. Едва заметная тропинка змеилась среди деревьев, постепенно поднимаясь в гору. Тарно. Гора исполнения желаний. С ней связано много местных легенд. Кто-то считает ее местом силы, кто-то рассказывает, что в древние времена здесь было языческое капище. Янка большого значения легендам не придавала, но чувствовала, что ей необходимо совершить какое-то внешнее действие, для того, чтобы отразить невидимую перемену мыслей, изменение состояния ума.

Ей нравилось здесь. Тихо, красиво, безлюдно. Без сомнения, какие-то люди здесь бывали, раз даже тропинку протоптали, но не сегодня. Запах леса щекотал ноздри, свежий воздух бодрил, и Янка встроилась в неспешный монотонный ритм прогулки. Ей некуда было спешить. У нее было все, что нужно, и она не собиралась быстро возвращаться. Она даже не посмотрела расписание обратных электричек.

Боль в суставах почти растворилась, и Янка шла легко и спокойно. И в этом было какое-то тонкое удовольствие – не испытывать боли, дышать полной грудью, освободиться от разъедающего желания уколоться. Она видела себя как бы со стороны – маленькая девочка среди сказочного леса, идущая в свой Изумрудный город. Хотя, конечно, атмосфера больше напоминала сказки Гауфа, которыми она зачитывалась в детстве. А в универе она уже серьезно копалась в творчестве немецкого писателя. Хотя, конечно, он не так известен, как его учитель и вдохновитель Гофман…

И сейчас вдруг в памяти выплыло словечко из сказки про калифа-аиста: мутабор… Заклинание, превращавшее людей в животных или птиц. Но мало кто знает, что мутабор – это вполне себе обычное латинское слово, которое означает – изменяюсь, превращаюсь… И оно очень подходило к моменту. Янка действительно хотела измениться. Она улыбнулась своим мыслям.

Гауф… Он прожил всего двадцать пять лет, и столько успел. А Янке уже двадцать шесть, и она до сих пор не знает, зачем она в этом мире. Когда-то она вполне серьезно исследовала вопрос, что общего у Вольтера, Гауфа и Фейхтвангера. Философа-атеиста, романтика-новеллиста и историка-антифашиста связывает образ одного еврея. История, рассказанная в разные века разными людьми.

У Вольтера, который по-своему интерпретировал персидскую сказку, Сефер ха-зохар, Талмуд и Коран, он Задиг, хотя в другой транскрипции скорее просто цадик – еврейский термин, особо праведный человек. А у Гауфа и Фейхтвангера – еврей Зюсс. И даже фильм был снят, году в сороковом. Причем сам Фейхтвангер был уверен, что по его книге. И очень сильно возмущался, как в кино все переврали. Он даже не знал про книгу Гауфа, которая и легла в основу фильма. Хотя, Вольтера наверняка читал.

Впрочем, Задига читал и Эдгар По, и Конан Дойл, и маркиз де Сад. И каждый из них по-своему восхищался и вдохновлялся рассказами о способностях человека из многих мелочей составить общую картину. А основная мысль, нитью проходящая через новеллу Вольтера – зло необходимо в мире для подержания порядка и сохранения добра. И как раз над этим Янка задумалась. Никто не знает свою судьбу, но если она оказалась сегодня в таком странном месте, то это для чего-то нужно. Еще бы знать, для чего…

Как там у Гауфа было? Ум растекается как вода и свободен как воздух. И чем выше поднимается от земли, тем становится чище… И каждый человек стремится возвышаться над обыденностью и легче и свободнее общаться в высших сферах. Хотя бы только во сне… Мы идем неизвестно куда и неизвестно зачем, преодолеваем расстояния и устраняем препятствия. И в итоге получаем то, что могли бы иметь в ста метрах от своего дома и никуда не ходить.

Очень трудно оценить по достоинству то, что дает судьба. Гораздо больше ценится то, что с такими трудами выдирается у нее, добывается. Всегда очень трудно смириться и принять все как есть, почему-то кажется, что большая и лучшая часть жизни проходит стороной. А оказывается, для того, чтобы испытать счастье, надо просто перестать за ним гнаться. И сейчас Янка вполне прочувствовала это состояние.

Она сама не заметила, как добралась до вершины горы. И хотя нельзя сказать, что с нее открылась вся земля, вид был действительно красивый. Лес практически до горизонта, в котором невозможно разглядеть ни железную дорогу, ни шоссе. Тишина, нарушаемая лишь щебетом редких птиц. Ласковое солнце, прогревшее весенний воздух так, что Янка даже сняла куртку. И бездонное синее небо.

Янка выбрала местечко и, разложив одеяльце, с удовольствием растянулась на нем. Ноги гудели от усталости, но это было приятное чувство. Бессонная ночь давала знать о себе, дремота мягким облаком окутывала Янку. Она поудобнее сложила куртку, чтобы было помягче, и, накрывшись краем одеяла, просто провалилась в сон.

7.

Джем немного заплутал на лесных дорогах. Карты у него с собой, конечно, не было, да и вряд ли на ней отмечены грунтовки, по которым двигались, тяжело переваливаясь, груженые лесовозы. Ему даже пришлось остановить один, чтобы у водителя вызнать путь. Он еще никогда не забирался так далеко на север и уж тем более в такую глушь. Хорошо еще, что тут преобладали песчаники, поэтому дорога быстро просохла после дождей. А то не помогли бы и толстые внедорожные колеса, которыми он так гордился.