Оглавление
Евгений Морозов. О том, как ты была всегда
Предисловие
I. Vita. Бездна с дождём и кровом
Если снова – креплёные звёзды, взлохмаченный ком…
Облако. Смерть. Человек
Морозный, трезвый, горний…
Спешный космос, собранный тобой…
О том, что бывает с лицами
За рассудок непониманья…
Звук
Только рассядется всё по-домашнему…
Оговорчивый текст молитвы…
Ты, народ, что всё пришлый кряжистый…
A visitor
В утлой комнатке без обоев…
Не за «р» с её рапсодией…
Я зашёл к человеку, встал в дверях…
О том, как за горизонтом не больно
Сиротливый нахлебник, единственный сын…
Человек с головою на коленях
У звезды в реке, у стыда в груди…
В фибрах ныла, песню танцевала…
Как пропущенный через время…
Лес на высоком холме
II. Mortem. В почву вбитая кость
Я вернулся домой, когда стемнело…
Ещё одна запыхавшаяся мысль…
Реки в глазах
Та дорога с гулким небом…
Провал
У тебя дитя. Да и ты – дитя… Т.Е
Вкус молока
В закоулках дна, где лишь Бога звать…
Уносимый свет
I. У отца Варсонофия сто гигабайт архангелов…
II. Ты, мой ранний малиновый друг…
Надо жадного слова «я живу»…
Рыбка
Как обугленные нищие…
Так в разрытом небе, у гнева и дня внутри…
Обратишься назад – и получишь черничное дуло…
Конец охоты
Господи, как не внове…
Расписные часы
То ли дождь, то ли снег – нечто среднее…
Когда говорили все тысячи строк…
III. Amor. Полынь и яблочко
Словно после дороги, шмыгнувший домой…
Арракис
I. Губы твои, словно песню Христову…
II. На краю слова…
III. Тремя терпеливыми переулками
Стол да шкаф с прописной нетленкой…
Ни полдня́, да и ни часа…
Как в казённом доме электрочайник…
Вечерний трамвай
Тела́ без испуга
Так из снега, полёгшего навзничь, – остывшая ось…
Оранжевый работник
В момент житья-битья…
Где-то здесь сотворён человек
О, как жгуче в гурьбе-природе…
Перемётное кочевье…
Плоть моя, привычка сына…
Письма родителям
I. Ты придумала много тёплых имён
II. Отец говорил
Сквозь поспешную муть и лесные черты…
Пристывая душою к падучей молве…
В тёщу-рощу за охрой-ольхою…
Момент настоящей птицы
Как впущу я по новой…
Это было б, наверно, под камень и вспых…
Вишенка-тишенка в сердце-внутри…
Отрывок из книги
Ойкумена (или экумена) – греческое слово, означающее «освоенная человеком часть земли». Термин введён древнегреческим географом Гекатеем Милетским. Если для древних греков в какой-то момент истории стало важным отделить изведанный мир от неизведанного, то для русской поэзии это стало важно недавно. Связано это не в последнюю очередь с той зоной свободы, которую даёт слово. Вплотную это также связано с мандельштамовской установкой на поэзию как «ворованный воздух». Периоды нашей жизни – от расцвета к отцветанию – протекают в разных мирах. Если на начальном этапе странствие проходит в «новом» мире, то постепенно со временем, обживая его, поэт окультуривает почву. Природа, посаженная на ней, начинает говорить его странным языком. Только что это была очень дикая, никому не понятная речь, и вдруг её начинают понимать все. Евгений Морозов – такой поэт, обживающий пространство. Стихотворение за стихотворением мы проходим по дворам его мира. Энергетика этих стихов поразительна.
Пастернак, говоря о поэзии, высказал удивительную мысль: «Волшебно только рядовое, когда его коснётся рука гения». Это сокровенное чувство рядового как волшебного возникает при чтении таких строк Морозова, где точность обработки стиха граничит с физическим ощущением:
.....
Невозможно пройти мимо парадоксальных моментов в стихах Морозова. Парадоксальность – производная новых лексических соединений и синтаксических оборотов. Парадоксальность создаёт ощущение свежести и молодости в стихах, отсутствие уныния и, наоборот, присутствие «детского удивления». Парадоксальность – это тот заряд, который отдаёт юностью и свободой даже во взрослом окультуренном пространстве. Благодаря именно парадоксальности мы видим невозможное как возможное и предметное.
Книга делится на три части. Во второй и третьей части физическое пространство окрашивается метафизическим светом. И опять же, метаморфоза происходит не благодаря какой-то особой философии, что было бы наносным для очень зрительной поэзии Морозова, а благодаря его особенному, странному языку. Отметим в этих стихах то, что Тынянов называл «теснотой стихового ряда». Под этим следует понимать «мотивированность» образов, которые, несмотря на странность, тем не менее, очень неслучайны:
.....
