Читать книгу Народный Пётр. Полное собрание анекдотов и сказаний о Петре Великом - Евгений Николаевич Гусляров - Страница 1

Предисловие

…В жанре литературного анекдота теперь никто не пишет. И прочитать что-нибудь в этом жанре не так просто. Надо обязательно идти в библиотеку и заказывать благородной желтизны старые журналы и альманахи, как минимум полуторавековой давности.

Зато и чтение это особое. Вы почувствуете, как бьётся пульс ушедшего времени. И шелест истории услышите.

Конечно, слово «анекдот» может показаться легковесным. Но тут надо учесть, что это анекдот исторический, литературный. И само слово это лет двести пятьдесят назад, когда зачиналась наша историческая литература, имело совсем иной смысл. Ему больше подошло бы то, что мы имеем в виду под «сказанием». Анекдотом звалось тогда описание исторического или бытового случая, который стоил памяти, передавал живую черту времени и человека, был поучительным, ярким или просто забавным. Чаще всего это был запомнившийся современникам и свидетелям случай из жизни конкретного исторического лица. Случай, который давал живой штрих к портрету. Обычно запоминался случай значительный. Но и мелкий штрих был не менее ценен. Конечно, особенно хорош был краткий рассказ, из которого можно было бы вывести большую мораль. Сделать монументальный вывод. Но ведь и мелочь бывает великолепна. Всё зависит от того, как на неё взглянуть. Мелочь нужна ещё и потому, что она доступнее для понимания. Мелочью легче объяснить большое. Потому Марина Цветаева, наверное, и заклинала мемуаристов – вспоминайте мелочи!

Вот, например, одно из великих общих мест нашей истории. Пётр создал русский морской флот. Можно много рассуждать о беспримерности этого факта. Можно написать немало страниц с перечислением трудностей, которые громоздились на этом пути. А можно вспомнить мелочь, которая одна даст полную картину того непонимания, которое всю жизнь надрывало силы Петра. Однажды ему (дело это было в Воронеже, там он закладывал первые корабли) уставшему, захотелось выпить. Водка была, и он вспомнил как хороша к ней бывает квашеная капуста. Послали к зажиточным воронежским гражданам просить её столько, чтобы хватило на всю компанию. Граждане посоветовались, и решили капусты не давать. Повадится, мол, а потом отбою не будет. Логику зажиточных воронежцев можно, пожалуй, и понять. Кадка капусты, конечно, не великая ценность, да ведь она своя. Так и не смогли они разглядеть из-за этой кадки с капустой будущего величия России, которое, вот оно, встало на пороге с такой нелепой нуждой. Обидно было Петру. Обидно было потом не раз. Так что, подводя в смертной истоме итог своей жизни, он скажет: «Я один тащил Россию вперёд, а миллионы тащили её назад».

Об этой кадке с капустой можно узнать из рассказа Ивана Ивановича Голикова, курского купца, ставшего замечательным историком и литератором, которого и можно считать основоположником жанра исторического литературного анекдота. Правда, и до него рассказы и воспоминания в этом жанре появлялись. Например, замечательное собрание академика Якоба Штелина, или другое собрание анекдотов, принадлежащее перу Андрея Нартова. Но именно Иван Голиков отшлифовал этот жанр до совершенства и весомости ценнейшего исторического документа. И на нём, в сущности, построил изображение целой исторической эпохи. Эпохи Петра Великого.

Профессиональные историки всегда относились и относятся к Ивану Голикову плохо. К отвратительным чертам русского профессионала, какой бы области это ни касалось, всегда относилось чувство ревнивого снобизма. Между тем, именно Иван Голиков приохотил русскую публику ещё в конце восемнадцатого столетия к чтению серьёзной исторической литературы, а, значит, привил охоту к знанию собственной истории.

Тут его, собственно, не с кем сравнивать. Он написал первым в России то, что теперь называют бестселлером, мировым бестселлером. Его успех можно сравнить только с тем, который позже выпал Карамзину. Книга его называлась, в тогдашней традиции, длинновато: «Деяния Петра Великого, мудрого преобразителя России, собранные из достоверных источников и расположенные по годам». Она вышла на деньги знаменитого семейства Демидовых.

Труд Ивана Голикова упрекают в безоглядном восхищении своим героем, в восторженном нежелании увидеть хоть единое тёмное пятно на его блистательном челе. Однако история литературы держится как раз на такой любви к своим героям. Любовь порой восполняет даже недостаток дарований.

Первый том «Деяний» вышел в 1783 году. Он имел небывалый успех. В следующие полтора года вышло уже двенадцать томов.

Любовь, оказывается, может обращаться в энергию созидания. За семь неполных лет Иван Голиков издал тридцать томов «Деяний» и «Дополнений» к ним. Почти по пять томов в год. Тут его тоже не с кем сравнивать.

Иван Голиков не только закрепил за литературным анекдотом права особого жанра исторического сказания, но и дал его определение: «Под названием Анекдотов разумеются такие повествования, которые в свете не изданы, и которые, следовательно, не многим только известны; достоверность же таковых преданий зависит от следующего: 1) ежели повествуемое в них взято из подлинных записок или частных журналов (дневников?) тех времён; 2) ежели особы, передавшие их словесно, были или очевидцами повествуемого или удостоверены о истине того от современников, заслуживших уважение; 3) ежели оные подтверждаются преданием от самого того же времени из рода в роды переходящим, и которое не противоречит самой Истории – и таковые Анекдоты по справедливости заслуживают историческую вероятность».

Так что нынешний анекдот, напяливший на себя шутовской колпак, был прежде вполне почтенным созданием. Человеческая память, подобно морской раковине, хранила и обкатывала песчинку события, пока она не становилась подлинной жемчужиной, обретала прочнось и цену предания.

Впрочем, когда я говорил, что сегодня невозможно прочитать что-нибудь в жанре литературного исторического анекдота, я был не совсем прав. В этом жанре пробовали себя известный поэт и создатель бесценных документальных книг Феликс Чуев и литератор Светлана Светигор. Это говорит о живучести семени, посеянного Иваном Голиковым.

Белинский написал о нём: «Явись Голиков у англичан, французов, немцев, не было бы конца толкам о нём, не было бы счёта его биографиям». Счёта его биографиям нет до сей поры, потому что нет и самих биографий. Потому тут надо бы сказать о нём подробней.

Русская даровитая натура всегда деликатна. Это принимается за слабость. Творческая робость перед чистым листом бумаги – за недостаток дарования. Уважение к слову – за отсутствие живости.

Голиков уважал литературное слово до самоуничижения. Его восторг перед типографским шрифтом был почти детским. Но это только говорит о его здоровой неиспорченной сути. Это мы теперь знаем, что напечатанное слово в большинстве случаев покрывает ложь. И как не позавидовать счастью того читателя, который верил когда-то в святость печатного слова. Таким читателем был Иван Голиков. И потому ему надо было долго принуждать себя, чтобы сделать решительный шаг в литературу.

Он долго готовился к этому. Сделал его, когда исполнилось ему уже пятьдесят три года. Похоже, им до того была накоплена некая критическая творческая масса, которая просто взорвалась. Повторю, за семь лет – тридцать объёмистых томов. Мог ли что-нибудь подобное вообразить себе тогдашний Гиннес, если бы он был уже?

Творческий человек постоянно голоден на успех. Голикова эти годы насытили полным и чрезвычайным признанием. Думаю, он сильно тешил своё авторское самолюбие, когда писал слова в одном из предисловий к очередному своему тому: «Книга моя по счастию толико полюбилась обществу, что ни одна ещё так скоро не раскупалась, как моя, и, сколько мне известно, то весьма ещё недоставало оныя к удовольствию всех».

Андрей Болотов, человек-инструмент, некая божья дудка, через которую пропела себя та эпоха, назвал чтение книг Голикова «весёлым». Это не потому, что книги были смешны. Это потому, что они и тогда и до сей поры, дают нам редкое теперь наслаждение быть читателем.

Догадка Ивана Голикова собрать эти жемчужины поразила современников. Это было открытием. Ему стали подражать. Лучшие ожерелья сказаний подобраны после него Андреем Нартовым, Николаем Карабановым. Традиция голиковских сочинений, а то и прямое подражание ему, проникли в Европу. Докатились до Вольтера. Он тоже написал сочинение, которое в переводе так и звучит: «Анекдоты о Петре Великом». Есть также громадное количество не столь известных старателей, которые внесли свой вклад в поиски этих сокровищ. И им попадались перлы исключительной цены и достоинства.

Влияние Ивана Голикова испытывал на себе даже Пушкин. Это чувствуется при чтении его подготовительных материалов к «Истории Петра». Некоторые отрывки прямо ложатся в канву традиции литературных исторических анекдотов. И потому некоторые включены в это издание.

В этой книге впервые собрано всё, что сохранила народная память о подлинных событиях жизни Петра, всё, о чём смогли рассказать очевидцы его дел и поступков. От тех, что имели государственные исторические масштабы, до самых интимных. Из сказаний этих складывается самая живая и достоверная биография великого человека.

Остаётся только добавить ещё, что сборников исторических анекдотов за, примерно, двести пятьдесят лет становления этого жанра, выходило множество. Это можно увидеть из прилагаемого списка использованных источников. Собрание же, которое вы держите в руках, уникально тем, что оно полное. Полнее уже быть не может, потому что в него включены, ещё раз повторю это трудное для исполнения слово – всё, все памятные сказания, оставшиеся от поколений рассказчиков, мемуаристов и просто любознательных людей, которых судьба хоть единожды столкнула с Петром Великим…

Евгений ГУСЛЯРОВ

Почему Пётр был назван Великим

Пётр Первый был прозван Великим, потому что он предпринял и совершил величайшие дела, ни одно из которых не приходило на ум никому из его предшественников. Его народ до него ограничивался простейшими навыками, освоенными по необходимости. Когда обычай господствует среди людей, они довольствуются малым, гений развивается так трудно и так легко задыхается от препятствий, что кажется, что все народы пребывают в невежестве тысячи веков до тех пор, пока не приходят люди, подобные царю Петру, как раз в то время, когда необходимо, чтобы они пришли.

Вольтер. Анекдоты о Петре Великом. Пер. с фр., коммент. и вступ. ст. С.А. Мезина. М. 2004.

Бракосочетание царя Алексея Михайловича с Наталиею Кирилловною Нарышкиною

При царе Алексее Михайловиче был канцлером чужестранных дел боярин Артамон Матвеев, дед первой статс-дамы (с 1775 года обер-гофмейстерины императрицы Екатерины II), Марьи Андреевны Румянцевой, матери фельдмаршала Петра Александровича Румянцева-3адунайскаго. Сего министра удостоивал он особливой доверенности. Лишившись первой своей супруги, княгини Милославской, его царское величество часто, противу древняго обычая прежних царей, которые частных людей не посещали, хаживал к Матвееву, где иногда и ужинал.

Однажды царь пришёл туда нечаянно вечером и, увидев стол, порядочно накрытый для ужина, сказал Матвееву:

– Стол ваш так прекрасно и порядочно приуготовлен, что возбуждает во мне охоту вместе с вами отужинать. Добро, я останусь у тебя кушать, с тем, однако ж, условием, чтоб я никого не потревожил, и чтоб никто не ушёл от стола из тех, кто обыкновенно за оным бывает.

– Благоугодность и повеление вашего величества, – отвечал Матвеев, – приемлю я за честь и милость своему дому.

Между тем всё было приготовлено, кушанье принесено, и царь сел за стол – тотчас вошла хозяйка с своим сыном, который только и был у них один, и с одною девицею. Они царю поклонились весьма низко и, по его повелению, должны были сесть за стол по своим местам. Во время ужина царь, поглядывая на всех, особливо рассматривал девицу, противу его сидевшую; ему казалось, что он никогда не видывал её между детьми в доме Матвеева, и потому его величество сказал Матвееву:

– Я всегда думал, что ты имеешь одного только сына, но теперь вижу в первой раз, что есть у тебя и дочь. Как это случилось, что я никогда её у тебя не приметил?

– Ваше величество справедливо изволили думать: я и действительно имею одного только сына, но эта девица есть дочь моего приятеля и родственника, живущего в своих деревнях, Кириллы Нарышкина. Жена моя взяла её к себе, дабы в городе воспитать, и, если Бог благословит, со временем отдать и в замужество.

Царь, ничего более не ответствуя, похвалял и доброе, и благородное дело. Однако ж после стола, когда фамилия Матвеева встала и вышла из столовой, а он, напротив того, с хозяином оставшись ещё там, начал опять говорить о девице Наталье Кирилловне.

– Девушка весьма пригожа, кажется, имеет доброе сердце и не слишком молода для вступления в супружество, ты должен пещися, чтоб она получила доброго жениха.

– Так, – ответствовал Матвеев, – ваше величество совершенно справедливо судить изволите. Она имеет много разума, при великом целомудрии, и доброе сердце. Жена моя и весь дом отменно её любят, и не меньше, как родную мою дочь. Что же касается до жениха, – для неё не легко его найти. Хотя она и исполнена хороших качеств, но мало или и совсем не имеет богатства и поместья; и, хотя я за долг себе поставил её выдать, однако же, приданое, по моему малому имению, так же не может быть велико.

Царь ответствовал, что она должна получить такого жениха, который был бы столько богат, чтоб не имел нужды требовать от неё приданого, но почитал бы за него добрые её качества, и сделал бы её счастливою.

– Сего-то я и желаю, – ответствовал Матвеев, – но где найти таких женихов, которые более смотрели бы на душевные качества невесты, нежели на богатое приданое?

– Иногда и противное сему случается, – сказал царь, – думай ты только о сём; при случае я и сам вместе с тобою постараюсь. Девушка заслуживает, чтоб сделать её счастие.

Матвеев благодарил его величество за столь милостивое благоволение. На сём дело и осталось. Царь, пожелав ему доброй ночи, ушёл от него. Спустя несколько дней, опять пришёл к Матвееву, говорил с ним часа два о делах государственных, и был уже в намерении от него идти, но, сев снова, сказал Матвееву:

– Теперь скажи мне, не забыл ли ты, со времени последнего нашего разговора, думать о приискивании достойного жениха Наталье Кирилловне?

– Нет, всемилостивейший государь, – ответствовал Матвеев. – Я всегда об этом думаю, если б только представился случай так скоро, как я желаю. Доселе ещё не нашёл я для неё достойного жениха, и сомневаюсь, чтоб это могло так скоро сделаться, ибо хотя многие из наших молодых дворян ко мне ходят, и часто посматривают на мою пригожую питомицу, однако ж никто не показывает виду взять её за себя.

– Изрядно, – сказал царь, – может быть это и не нужно будет, я обещал тебе сам принять на себя труд пещися о добром женихе и мне посчастливилось одного найти, которым она, чаятельно, совершенно будет довольна и счастлива. Я его знаю, он весьма доброй и честной человек, имеет заслуги, и столь богат, что не будет спрашивать у неё имения и приданого – он её любит, хочет вступить с нею в супружество и сделать её счастливою. И она его знает, хотя он и не дал ещё доселе приметить, что имеет склонность сочетаться с нею браком. Я также думаю, что она не откажет ему, если он сделает ей предложение.

Матвеев, прервав царскую речь, сказал:

– Сего-то бы я и желал, как теперь только вымолвил вашему величеству: я бы избавился от попечения, которое, в рассуждении сей бедной девицы, всегда лежит на моём сердце, смею ли просить ваше величество наименовать мне сего человека, может быть и я также его знаю, и могу что-нибудь донести вам о его состоянии. Ha cиe ответствовал царь:

– Я тебе сказал, что его знаю, что он доброй и честной человек, и в состоянии жену свою сделать счастливою, ты, без сомнения, можешь мне поверить, больше ничего не могу я тебе о нем сказать, покамест мы не узнаем, согласна ли будет выйти за него Наталия Кирилловна.

– В этом никакого нет сомнения, – продолжал Матвеев, – если она услышит, что ваше величество предлагаете его в женихи. Однако она всё же захочет знать кто он таков, если должна объявить свое согласие, и это, мне кажется, весьма справедливо.

– Ну, так хорошо, – сказал царь, – знай и скажи ей, что я, я тот самый, который вознамерился взять её за себя.

Сим столь нечаянным объяснением царя приведён будучи в великое удивление, пал Матвеев к его ногам, говоря:

– Бога ради, ваше величество, удержитесь от сего намерения, или, по крайней мере, не чрез меня сделайте это предложение. Вы знаете, всемилостивейший государь, что я уже между вельможами двора вашего и между знатнейшими фамилиями многих имею неприятелей, которые и без того уже завистливым оком взирают на особливую милость и доверенность, которою меня ваше величество удостоивать изволите. Какое родится в них чувствование, если они увидят, что ваше величество, обошед все знатные фамилии, сочетаетесь с бедною девицею из моего дома. Тогда-то уже зависть и ненависть всех устремится на меня и каждой подумает, что я, употребляя во зло ваши милости, сосватал за вас свою родственницу и воспитанницу, дабы всех их превзойти вашим ко мне благоволением, и фамилию свою ввести в родство царского дома.

– Всё это ничего не значит, – продолжал царь, – это уже мое попечение, чтоб ты не имел никакой опасности. Намерение моё решено, и быть тому так.

– Да будет воля ваша, – ответствовал Матвеев, – да благословит Бог намерение вашего величества. Если же быть сему так, то единыя прошу я милости для себя и для Натальи Кирилловны, чтоб ваше величество изволили поступить при сём деле по обычаю нашего отечества, и, по крайней мере, для виду, собрать ко двору нисколько девиц из знатнейших фамилий и между ними Наталю Кирилловну, дабы из них выбрать вам невесту; а между тем ни один человек о сём не должен знать, кроме вашего величества и меня – даже и сама Наталия Кирилловна отнюдь ничего бы не знала о намерении и предприятии вашем.

Царь, приняв сие предложение с удовольствием, обещал Матвееву оное исполнить, а притом ни одному человеку более не открываться. Чрез несколько недель объявил он своё намерение о вторичном вступлении в брак знатнейшему духовенству и министрам, в тайном совете, и повелел стараться о приуготовлении, чтоб в назначенной день все взрослые девицы знатнейшего дворянства собрались, дабы его величество мог их смотреть и выбрать себе невесту.

Cиe учинено сентября… дня 1670 года, в Кремле, в Москве, где находилось 60 благородных девиц, из которых одна была лучше другой, между ними находилась и Наталия Кирилловна Нарышкина, и были все великолепно угощены, царь весьма милостиво с ними обошелся, а последняя объявлена царёвою невестою.*

*) Бракосочетание совершено 22 января 1671 года; но выбор невесты был производим с 28 ноября 1670 г. по 17-е апреля 1671 г., из 62 девиц; в современном списке «Кириллова дочь Нарышкина Наталья» значится тридцать шестою и представлена была на смотр царю 1 февраля 1671 г. (См.V т. Известий Импер. Археол. общества).

От графини Марьи Андреевны Рунянцевой, внуки упоминаемого здесь боярина Артамона Матвеева.

Анекдоты, касающиеся до государя императора Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807.

Предсказание о рождении и славе Петра Великого

Во время благополучного царствования Царя и Великого Князя Алексея Михайловича в Москве жили два учёные мужа, одарённые светлым разумом, святою жизнью, которые были сведущи в астрономии. Один из них был Симеон Полоцкий, преподаватель духовных наук Царевичу Феодору Алексеевичу, а другой был никто иной, как Архиепископ Ростовский. Оба эти мужа известны своей духовною литературою; первый написал: Духовная Вечеря и др., а Димитрий Архиепископ Ростовский, между прочим, незабвенен составлением жития святых (Минеи Святых), и сопричислен Православной Церковью к лику Святых Угодников.

Бракосочетание царя Алексея Михайловича совершилось 28 августа с царицею Натальей Кириловной, и в ту же самую ночь наблюдатели за течением звёзд заметили, что недалеко от планеты Марс появилась новая звезда; эту звезду наблюдатели признали за хорошее предзнаменование, описали её благотворное влияние на землю и узнали, что царица должна была родить сына Петра.

Симеон Полоцкий на другой день, то есть 29 августа явился к государю и поздравил его с зачатым во чреве сыном и пожелал счастия, сказав: он должен родиться 30 мая и взойти на твой престол.

«Он приобретёт себе всемирную известность и заслужит такую славу, какой не имел ещё никто из предшествовавших ему Русских Царей. Он будет великий и удивления достойный победитель, и многие падут от меча его; злобствующие на него соседи будут им побеждены. Множеством славных дел, он превзойдёт своих предков. Он будет встречать со стороны поданных много препятствий и в борьбе с этими препятствиями укротит много беспорядков и смущений. В течение своей жизни, как на суше, так и на морях совершит много славных дел, искореняя злодеев, он будет любить и поощрять трудолюбивых, свято сохранять веру и совершит много славных дел, что непреложно предзнаменуют небесныя светила. Всё упомянутое я видел, как в зеркале и я вашему величеству представляю оное письменно».

В утверждении справедливости Симеон подписал бумагу и подал Его Величеству.

Царь Алексей Михайлович, приняв от Симеона Полоцкаго это рукописание, прочитал, приказал прочитать вторично и позвать Царицу Наталью Кириловну.

Наталья Кириловна явилась на приглашение царя, тогда Алексей Михайлович, встав с своего места, поцеловал молодую царицу и представил ей Полоцкаго, который изъявил и ей свое поздравление, присовокупив, что Её Величество будут три дня по рождении царевича мучиться тоскою и болезнью; но Ваше Величество будете живы и здоровы и покровительствуемы Богом.

Лишь только Полоцкий вышел из царских чертогов, как заметил, что за ним следовали четыре человека из придворных служителей, которые провожали до дому; когда же Полоцкий спросил их: что за причина тому, что они следят, те отвечали, что по повелению Царскаго Величества они определены к нему в виде почести для услуг; но, разумеется, это было нечто в роде караула до того времени, пока видимо не убедился Государь в действительной беременности Царицы.

Наступил ноябрь, и царь Алексей Михайлович приказал позвать Полоцкого во дворец; здесь он долго и подробно расспрашивал об астрономии и Полоцкий объяснил государю, что в течении звёзд и других небесных светил по Божьему произволу можно читать, как прошедшее, так и будущее. Государь был очень доволен ответами учёнаго мужа и оставил его у себя откушать.

С этого время Полоцкий более не находился под караулом.

Наступило 28 мая, день, в который должен был родиться Пётр Великий. Полоцкий явился во дворец, Государь был очень грустен, потому что Царица уже страдала.

IIoлоцкий стал увещевать государя, чтобы он не тосковал и, возложив упование на Господа, не ослабевал к молитве, причём прибавил, что Царица ещё прострадает два дня.

Полоцкий остался при государе, усердно молясь и проливая слезы. Между тем болезнь царицы до того усилилась, что её уже приобщали святых Божественных тайн. При всём этом Полоцкий уверял Государя и с ним бывших, что нечего опасаться болезни Царицы, потому что Царица, не умрёт, а разрешится живым младенцем чрез пять часов.

Коль скоро прошло четыре часа и наступил пятый, Полоцкий упав на колени, молился вслух Богу, чтобы Царица ещё час не разрешалась.

Алексей Михайлович разгневался и вскричал: «зачем так молишься? Царица итак при смерти и в безпамятстве…» – но Полоцкий отвечал:

– Великий монарх, есть причина на это.

– Какая? – спросил царь.

– Та, что если царевич родится в первую половину пятого часа, то он будет жить около пятидесяти лет, а если родится в вторую, то проживет до семидесятилетнего возраста.

Пока говорили Полоцкий с Государем, как донесли царю, что царица требует к ce6е супруга. Царь отправился в спальню и воротясь объявил Полоцкому, что государыня разрешилась, тогда Полоцкий принёс государю свое поздравление. Это случилось в 1672 году мая 30 дня, и новорождённый царевич был наречён Петром, как было предсказано Полоцким.

Кроме предсказания Полоцкого, мы представляем здесь письмо, присланное профессором Гревеусом к г. Генсиусу в Москву на латинском языке: <…>

Это письмо в русском переводе следует читать [так]: Те особенности в течении светил, примченныя и относимые тобою ко времени рождения в Москве Русского Царевича Петра примечены и нашими астрономами и любителями упражняться астрономией; кроме того заметили и относят к замечательным случаям то, что в тот самый день французский король перешёл с войском Рейн, а турецкий султан – Днестр; при чём король овладел четырьмя провинциями соединённых Нидерланд, а Турецкий Султан – Подолией и Каменцем, из чего астрономы заключили, что по положению светил и по происшествиям в то же время в других местах случившихся заключают, что Царевич, будет воинственным, славным и страшным для врагов. С своей стороны я не уважаю этих предсказаний и отношу более к случаю, в чём, конечно, и ты со мною согласен. Да дарует Бог, чтоб Царевич Пётр был в своё время добрым пастырем народа, который бы грубые скифские северные нравы укротил спасительными законами.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Звёзды правду говорят

Астроном Лексель, член Петербургской Академии наук, исследовал, было ли во время рождения Петра или за 9 месяцев до оного какое-нибудь небесное необыкновенное явление. «Пресветлой звезды близ Марса (правда) не оказалось, но прочее планет течение было весьма благополучным предзнаменованием».

Пушкин А.С. История Петра. Подготовительные тексты. ПСС в 10 т. Изд. «Наука». М. 1965. Т. IX.

Царевич получает в подарок саблю

Царевич был окрещён июня 29, в субботу, на праздник верховных апостолов Петра и Павла, в Чудовом монастыре, от патриарха Иоакима. Восприемниками были брат его царевич Феодор Алексеевич и тётка его, царевна Ирина Михайловна. Рассказывают, будто бы на третьем году его возраста, когда в день именин его, между прочими подарками, один купец подал ему детскую саблю, Пётр так ей обрадовался, что, оставя все прочие подарки, с нею не хотел даже расставаться ни днём, ни ночью. К купцу же пошёл на руки, поцеловал его в голову и сказал, что его не забудет. Царь пожаловал купца гостем, а Петра, при прочтении молитвы духовником, сам тою саблею опоясал. При сём случае были заведены потешные. Перед своею кончиною царь назначил приставниками к царевичу боярина Кирилу Полуехтовича Нарышкина и при нём окольничих князя Петра Ивановича Прозоровского, Фёдора Алексеевича Головина и Гаврила Ивановича Головкина. Царь Алексей Михайлович скончался 30 января 1676 года, оставя Петра трёх лет и осьми месяцев.

Пушкин А.С. История Петра. Подготовительные тексты. ПСС в 10 т. Изд. «Наука». М. 1965. Т. IX.

Отвращение Петра Великого от воды в детстве

Царица Наталия Кириловна, мать ироя нашего, в вешное время посещала монастыри и при переезде чрез один ручеёк, от наводнения сделавшийся нарочитою рекою, имея пятилетнего сего сына своего на руках спящего и сама несколько воздремавшая, шумом сильно стремившегося ручья сего и криком людей пробудившись и увидя воду в карете и оную несколько наклонившуюся и опрокинуться готовую (по крайней мере, страх представил ей сие), сильно закричала. Царевич, от сего крика пробудившийся, увидя бледность испуганной матери, воду в карете и шумное стремление воды, столько поражён был страхом, что тогда же получил лихорадку.

Таковое сильное впечатление в сердце младого государя произвело такое отвращение от воды, что он не мог взирать на реку, на озеро и даже на пруд равнодушно, и, хотя он всячески старался скрывать сей страх свой, однако ж, приметен оной был по тому, что никогда не видали его ни плавающего по водам, ни переезжающего в брод чрез реку, и ниже чтоб когда-либо искупался он в реке или в пруде, что продолжалось даже до четырнадцатилетнего его возраста. В сие-то время освободился он от страха сего следующим образом.

Князь Борис Алексеевич Голицын, занимавший при нём место дядьки, предложил его величеству позабавиться псовою охотою; и, хотя младый государь не: любил сей охоты и во всю жизнь свою оною не занимался, но при сём случае, из уважения к просьбе сего князя, согласился на оное. Но время сей забавы князь, желая истребить в государе страх от воды, с намерением завёл его к берегам реки Петры. Монарх, увидя реку, остановил коня своего. Князь спросил тому причины, и государь с видом огорченным сказал:

– Куда ты завёл меня?

– К реке, – ответствовал князь. – Ваше величество видите, сколь утомилися лошади и запылились охотники, так нужно лошадям дать отдохнуть и прохладиться, а людям вымыться. Родитель твой, – заключил князь, – часто сие делывал и в сей речке сам купывался.

И не дожидаясь ответа, поехал чрез оную. А между тем все охотники, по предварительно данному приказу, раздевшись в миг, очутились в реке купающимися. Сначала на сие досадовал монарх, но увидя князя переехавшего и с другого берега, приглашающего его к себе, постыдился показать себя страшащимся воды и, сделав, так сказать, некоторое насилие себе, осмелился въехать в реку и переехать оную. Все бывшие при его величестве и за ним следовавшие, ведая страх его, обрадовались сему, да и сам монарх ощутил уже в себе от сего переезду некоторое удовольствие.

Царь, брат его, узнавши о сём, чрез несколько времени пригласил его с собою в село Измайлово, в котором было несколько прудов, способных к купанию. Он дал тайно приказ молодым своим царедворцам, что, когда будет он с царём, братом своим, прогуливаться у прудов, чтоб они, разрезвяся, сталкивали друг друга в воду. Всё сие было исполнено, и, хотя младый государь крайнее на сие оказал негодование, но сии, однако же, молодые люди, по данному же приказу раздевшись, начали в воде купаться и резвиться. Резвость сия мало-помалу рассмешила младого государя, и он уже смотрел на то с таким равнодушием, что, наконец, согласился на предложение брата своего и сам с ним последовать их примеру. И с того времени совершенно миновалось отвращение его от воды.

В сём-то селе монарх вскоре после сего нашёл старый и брошенный ботик, который возбудил в нем чрезвычайное желание к заведению морских сил (…).

(Из рукописи Крекшина. Он неоднократно уверял автора в справедливости рассказа. Прим. И. Голикова).

Анекдоты, касающиеся до государя императора Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807.

Случай из записок голландца

[Не однажды потом Пётр оказывался в северных морях]. Походы сии сопровождались иногда и опасностями. Однажды постигла его (Петра Первого. – П. К.) буря, приведшая в ужас всех его спутников. Все они прибегнули к молитве; каждый из них ждал последней минуты своей в морских пучинах. Один Пётр, безбоязненно смотря на штурмана, не только поощрял его исполнять свой долг, но и показывал ему, как править судном.

– Прочь от меня! – вскрикнул нетерпеливый моряк. – Я сам знаю, как надо править, и знаю это лучше тебя!

И подлинно, он с удивительным присутствием духа переправил корабль через все опасные места и провёл его к берегу сквозь гряды каменных рифов.

Тогда, бросясь к ногам царя, он умолял простить его грубость.

Пётр поднял штурмана, поцеловал его в чело и сказал:

– Прощать тут нечего, а я должен ещё тебе благодарностию, не только за спасение наше, но и за самый ответ.

Он подарил штурману в знак памяти своё насквозь промокшее платье и назначил ему пенсию.

Из записок голландца Схельтемы, переведенных П. А. Корсаковым//Сын отечества. 1838. Т. 5. Ч. 2. Отд. 6.

Неустрашимость Петра в море

Государя постигло [гораздо позднее] крайнее бедствие в безопытном ещё плавании его на Белом море, когда от жесточайшего штурма и самые опытные мореходцы приведены были в ужас, лишивший их всякой решимости, кроме одного его и простого кормщика; на сём же морском судне находилось несколько иностранцев, взятых им с собою из Архангельска; один из сих о сём бедственном приключении изъясняется так: «Когда царь, в 1694 году, от пристани Архангельской выехал в океан, то такая страшная поднялась буря, что все, с ним бывшие пришли в чрезвычайный ужас, и стали молиться, приуготовляясь к смерти; один только младый государь казался нечувствительным к ярости свирепствующего моря. Он, равнодушно возложа на себя обещание, – ежели благовременный подастся случай и не воспрепятствуют государственные нужды, – побывать в Риме, и отдать поклонение мощам св. апостола Петра, своего патрона, пошёл к кормщику и весёлым видом ободрял к должности всех унынием и отчаянием поражённые сердца» *), он только один с монархом в общем том страхе не потерял решимости, и как

*) См. Acta еrиditоrum, anno 1708 pag. 218.

сиe засвидетельствование важно, яко от иностранца, не могущего быть пристрастным. Но мы дополним ещё здесь оное. Помянутый кормщик был тамошний нюхонский крестьянин Антип Панов; *)

*) Кормщик, спасший Петра Великаго во время бури на Белом море, в 1694 году, как видно из подлинных документов назывался Антоном Тимофеевым. Петр по выходе на берег, собственными руками сделал в полторы сажени вышиною крест и поставил на том месте, где вышел на берег, на кресте виднелась голландская надпись: «Сей крест сделал шкипер Петр, в лето Христово 1694.» – (Двинские записки т. II, стр. 147, примеч. 123).

сей крестьянин был презнающий на тамошнем море кормщик, то, когда государь, пришед к нему, стал ему в деле, его указывать, и куда должно направлять судно, то сей с грубостию отвечал ему: «Поди, пожалуй, прочь; я больше твоего знаю и ведаю, куда правлю». И так, когда управил он в губу, называемую Унские рога, и между подводных каменьев, коими она была наполнена, счастливо проведя судно, пристал к берегу у монастыря, называемого Петроминским, тогда государь, подошед к сему Антипу, сказал: «Помнишь ли, брат, какими ты словами на судне меня отподчивал?». Крестьянин, в страхе падши к ногам монарха, признавался в грубости своей и просил помилования. Государь поднял его сам и, три раза поцеловав в голову, сказал: «Ты не виноват ни в чём, друг мой, и я обязан еще благодарностью тебе за твой ответ и за искусство твоё».

И тогда же, переодевшись в другое платье, всё бывшее на нём, измоченное даже до рубашки, пожаловал ему в знак памяти и, сверх того, определил ему же годовую до смерти его пенсию.*

* По более достоверным письменным свидетельствам видно, что царь подарил кормщику своё мокрое платье, даже до рубашки, выдал 5 руб. на одежду, 25 руб. в награду и навсегда освободил от монастырских работ. О последующей судьбе Антипа Панова народное предание повествует следующее: царь Пётр, подаривши Антипу свою шляпу, даровал ему вместе с ней право бесплатно пить водку везде, во всех царевых кабаках, во всех избах, где бы и кому бы ни показал он эту шляпу. Панов этим лакомым правом не замедлил воспользоваться и неустанно злоупотреблял им до такой степени, что, наконец, опился и умер от запоев. Сам И. Голиков прокомментировал эту запись так: Первая часть рассказа принадлежит некоему иностранцу. Вторая сообщена бывшим архангелогородским, а потом московским первой гильдии купцом Михаилом Андреевичем Мамоновым, слышавшим сие от самого Антипа Панова.

Анекдоты, касающиеся до гогударя имперазпара Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807.

О происхождении и дальнейшей судьбе Антипа Панова

Один из польских панов, явившись в Нюхчу для грабежа и разорения, остановился у Святой горы с западной стороны для ночлега со своими приверженцами. Но в ту же ночь ему было видение, будто на его людей напал страх, так что они стали бросаться в озеро, находящееся при горе, а сам пан ослеп. Проснувшись, он рассказал об этом видении своим сподвижникам и, заявив, что с этого времени он оставляет своё преступное ремесло, отправился к местному приходскому священнику и принял от него святое крещение с именем Антипы, по фамилии Панова. Впоследствии, живя в Нюхче, он вполне усвоил искусство мореплавания и, как опытный моряк, управлял судном Петра Великого и спас царя и всех его спутников от верной смерти в Унских Рогах.

Получив от царя в подарок фуражку, по предъявлении которой любому виноторговцу он мог пить вина бесплатно сколько угодно, Антип Панов слишком неумеренно пользовался этим правом и умер от пьянства.

Краткое историческое описание приходов и церквей Арангельской. епархии. Вып. III. С. 149.

Повенецкий Пётр посильнее московского Петра

[В царствование Петра Великого Повенец был простым селом, принадлежавшим Вяжицкому монастырю]. Однажды государь с небольшой флотилией плыл по северной части Онежского озера, как раз близ того места, где впадает река Повенчанка. Не успели суда пройти небольшой остров, лежащий в одной версте от нынешнего города, как вдруг поднялась буря и началось страшное волнение на озере. Царская флотилия принуждена была от острова повернуть назад и пристать к берегу (с тех пор остров этот стал называться – Воротный).

Тут на берегу была церковь в честь первоапостолов святых Петра и Павла, так государь у попа совета спросил, можно ли ему идти в озеро. Поглядел поп на небо, да и сказывает:

– На карбасе я проеду, а тебе, осударь, на больших судах идти не достоит; и суда растеряешь, и народ загубишь без всякой пользы.

Рассерчал осударь на попа и пошёл в озеро. А поп на берегу стоит, да и говорит:

– Я, осударь, с литургией тебя подожду!

Не прошли суда до Воротного, как стало их пошвыривать – поневоле осударю пришлось назад вернуться и в церковь зайти. Кончились обедни, подходит осударь к честному кресту и говорит попу с усмешкою:

– Не попом бы тебе быть, батя, а матросом! Спасибо за науку! Вижу, что повенецкий Пётр куда будет посильнее московского Петра.

Поневоле пришлось Петру отложить всё дело до завтра, но времени он не терял и распорядился тотчас же переписать селение Повенец в посад, или рядок, отобрав его от монахов, а для того, чтобы последние не остались от такого распоряжения в убытке, приказал вознаградить Вяжецкий монастырь доброю деревнею в Новгородском уезде. Говорят ещё, в тот же самый день было положено основание и Повенецкому медноплавилыюму и железно-делательному заводу.

Майнов В. Петр на Олонце // «Дело». 1883, №6.

Об архангельском корабеле Осипе Баженине

…С противоположной стороны <Двины>, на горе открывается (…) вид села Вавчуги. Там еще живут свежими преданиями о Петре Великом, там ещё недавно был он, гостил не одни сутки у богатого, умного владельца Вавчуги Баженина, которого любил ласкать и жаловать великий император. (…) На самой верхней террасе, на вершине Вавчужской горы, красуется сельская церковь старинной постройки, с колокольни которой открываются чудные и разнообразные виды, как говорят, больше чем на семьдесят вёрст. На эту колокольню входил с Бажениным Пётр Великий, три раза навещавший Вавчугу. На этой колокольне, но народному преданию, великий монарх звонил в колокола, тешил свою государеву милость. И с этой-то колокольни раз, указывая Баженину на дальние виды, на все огромное пространство, расстилающееся по соседству и теряющееся в бесконечной дали, Великий Пётр говорил:

– Вот всё, что, Осип Баженин, видишь ты (а глаз досягал чуть не самого Архангельска) здесь: все эти деревни, все эти села, все земли и воды – всё это твоё. Всё это я жалую тебе моей царской милостью!

– Много мне этого, – отвечал старик Баженин. – Много мне твоего, государь, подарку. Я этого не стою. Я уж и тем всем, что ты жаловал мне, много доволен.

И поклонился царю в ноги.

– Немного, – отвечал ему Петр, – немного за твою верную службу, за великий твой ум, за твою честную душу.

Опять поклонился Баженин царю в ноги и опять благодарил его за милость, примолвив:

– Подаришь мне всё это – всех соседних мужичков обидишь. Я сам мужик, и не след мне быть господином себе подобных, таких же, как и я, мужичков. А я твоими щедрыми милостями, великий государь, и так до скончания века много взыскан и доволен.

Милости государя состояли в том, что Баженин получил сначала звание корабельного мастера, а потом вместе с братом (Фёдором) назван именитым человеком гостиной сотни, мог отправлять свои корабли за море с разными товарами, имел право держать пушки и порох, мог без всякой пошлины вывозить из-за моря все материалы, нужные для кораблестроения, нанимать шкиперов и рабочих всякого звания, не спрашивая согласия местных властей. Всё это Баженин получил за то, что был одним из первых и лучших ценителей начинаний Петра и был первым основателем и строителем первого русского коммерческого флота (…) Весной 1694 г. был спущен с вавчужской верфи русский первый корабль с первым русским коммерческим флагом – «Святой Пётр» (…) В 1702 году Пётр, в третий и последний раз посетивший Двину, сам спустил в Вавчуге два новых фрегата.

Максимов С. В. Год на Севере // Избранные произведения, в двух томах. М., 1987. Т. 2.

Пётр Первый на лесопильном заводе при Вавчугской верфи

Раз Пётр, за веселою пирушкою, в доме Баженина, похвалился, что остановит рукою вододействующее колесо на бывшем тогда при верфи лесопильном заводе. Сказал, и тотчас же отправился на лесопильню. Перепуганные приближённые тщетно старались отклонить его от задуманного им намерения.

Вот наложил он могучую руку свою на спицу колеса, но в то же мгновение был поднят на воздух. Колесо, действительно, остановилось. Сметливый хозяин, зная хорошо характер Петра, успел распорядиться, чтоб оно вовремя было остановлено.

Пётр спустился на землю и, чрезвычайно довольный этим распоряжением, поцеловал Баженина, находчивость которого дала ему возможность сдержать своё слово и вместе с тем избавила его от предстоявшей ему неминуемой гибели.

Криничная Н.А. Предания Русского Севера. Санкт-Петербург, «Наука» С.-Петербургское отделение. 1991

Северное сказание о царском привольном житье

Вставал осударь до солнышка и променаж себе делал, а там воды изопьёт и указы писать станет, да так день деньской и пишет указы, потому ввечеру до сотни кульеров в разные концы скачут – осударево слово развозят. О ту пору случилось осударю во время прогулки подойти к промысловой зимушке, а там двое промышленников живут и промеж себя разговаривают. Вот один и сказывает:

– Вот кому жизнь-то привольная!

– Кому? – спрашивает другой.

– Да царю! Лежи целый день, а там отдохни от лёжки-то.

Сейчас на тот же день приехал к зимушке от осударя посланный, забрал того промышленника, что житьё царское хвалил, и привёз его прямо к осударю.

– Вижу я, – сказывает ему осударь, – твою добродетель и захотел тебя за то наградить; будь ты при мне вроде как лакеем, и вся твоя служба только в том и будет, что спи, когда я спать буду, и не моги глаз закрыть, пока я не лягу.

Обрадовался промышленник несказанно такому благополучию и стал уже азям снимать, потому осударь почивать ложился; только он азям-то скинул, а в двери-то и стучатся.

– Выдь, – сказывает осударь, – да погляди, кто там.

Пошёл он – царя нужно.

– Что тебе?

– На Москве хлебушка нету.

– Подай перо и бумаги.

Подали, и стал царь писать и прописал с час времени, а там стал читать и вычитал, чтобы изо всех городов в Москву хлеб свозили и народу без процента взаймы давали.

Ушёл посланный, а уж в двери иной ломится.

– В Питере по воскресным дням народ без тебя, осударь, работать гоняют и твои царские денежки бояре в карман кладут, а народ износился и впроголодь ходит.

И туда написал осударь указ, чтобы по воскресным дням народ не нудить и деньги платить, а ослушников повесить! Ладно! Не успел кульер уйти, а в двери ещё глядит:

– Смилуйся, осударь батюшка, вели правды сыскать! Воевода на Низу жён отбивает, животинки отнимает, в кабале держит народ православный.

У промышленника один глаз так и липнет, а у осударя ни в одном глазу сна нет, и сидит он и пишет без перестачи. Воеводу сменил, в Шлюшин в крепость послал, а народу за десять лет все подати простил. Солнышко в окошечко глянуло, а новый кульер ломится – глядь, ан это его же товарищ промышленник.

– Гони его! – Шумит осударь. – Спать хочу!

А у лакея-то и сон прошёл, и азяма не накинул – на улицу в рубахе выскочил.

– Что приключилось?

– Плохо дело! Воевода пришёл, зимушку разорил, всё полесованье на себя отобрал и тебя искать велел, хочет заместо своего холопа в ратники сдать!

Как кинется наш полесовщик к царю!

– Батюшка, помилуй!

А тот:

– Спи, брат, спи! Али не видишь, что я спать лег.

И взмолился полесовщик осударю, чтобы он от себя сон отогнал и спас его от воеводской неправды, а царь и говорит:

– А хороша ли, друг милый, жизнь царёва? Полно весь ли он день лежит, а ночью от лёжки отдыхает?

Понял тут полесовщик, что осударь услышал его слова неразумные, и покаялся.

– Так ты и знай, – проговорил осударь, – у тебя одна голова на плечах неразумная, а у меня на плечах все ваши неразумные головы. Ты об одной своей позаботился и спать не захотел, а как мне обо всех-то неразумных головушках думать надлежит, так и век я не усну, а усну – так сильный прижмёт слабого, пойдёт тягота и неправда, голод и безвременье и вражеское попленение.

Майнов В. Петр на Олонце // «Дело». 1883, №6.

О предполагаемой поездке государя в Рим

О предполагаемой поездке государя в Рим, Корб (Корб фон Иоганн Георг – дипломат, секретарь посольства императора Леопольда I к царю и великому князю московскому Петру Первому в 1698 году. – Е.Г.) приводит рассказ самого Петра. «Когда я плыл», – говорил Пётр боярам, – «со многими из вас из Архангельска в Соловецкий (Solowizi) монастырь, я был, как вам известно, угрожаем кораблекрушением; я пройду молчанием столь большую боязнь смерти и неминуемой, так сказать, гибели, которая вами тогда овладела. Теперь уже нам не угрожает предстоявшая гибель, мы спаслися, но я считаю справедливым и надеюсь, что и вы на это согласитесь, исполнить клятвы и обеты, данные вами святым. Я тогда, заботясь не столько о своём спасении, сколько об избавлении вас всех, дал обет Богу и святому моему Ангелу, Петру Апостолу, поклониться ему в Риме, при его гробе. Скажи, Борис Петрович (обратился царь к своему фельдмаршалу Шереметеву), в каком состоянии находится Римская область и её города? Ты там был, и потому можешь сообщить вернейшие о ней сведения». – Шереметев похвалил приятный климат и красоту местности. Царь, выслушав его, сказал: «С некоторыми из вас я поеду туда, покорив Турка, и таким образом исполню данный мною обет». Царь поехал бы в Рим и исполнил бы свой обет, если бы недавние столь опасные происшествия в его владениях, по случаю возникшего возмущения (стрелецкий бунт), не вызвали его в Москву».

Дневник И. Корба, в издании М.И. Семевского. Москва, 1869 г.

Другое сказание на эту тему

В 1714 году государь, будучи на Финском заливе с флотом, от Гельсингфорса к Аланду, претерпел великую опасность, угрожавшую самой жизни: ночью поднялась жестокая буря и весь флот находился в крайнем бедствии, все думали, что погибнут. Его величество, увидев робость корабельщиков своих, решился сесть на шлюпку и ехать к берегу, зажечь там огонь, чрез что дать знать близость берега. Бывшие на корабле офицеры, ужасаясь отважности государя, все пали к ногам его и просили неотступно, чтоб он отменил такое гибельное намерение и чтоб им это повелел исполнить. Но государь, показывая подданным на море бесстрашие, не послушал их, сел с несколькими гребцами в шлюпку и поплыл. Рулём его величество управлял сам, а гребцы работали сильно в гребле; но, борясь долго против волн, они начали ослабевать и уже потопления ожидали. В таком их отчаянии, Пётр встал с места и в ободрение кричал им: «Чего боитесь, Царя везёте! Кто велий, яко Бог! Бог с нами, ребята, прибавляйте силы!». Такая речь возобновила мужество во всех – пробился он сквозь валы до берега, куда вышед, зажёг огонь и тем дал знак флоту, что он счастливо туда прибыл, и что они также не далеко от берега. Государь, измоченный весь водою, обогревался у огня с гребцами и спросил: «Есть ли на шлюпке морской сбитень и сухари?». Ему подали, он выпил стакан, съел сухарь, велел выпить стакана по два матросам и потом заснул близь огня под деревом, покрывшись парусиною.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Третий рассказ на эту тему

Всем известно, что Пётр Великий в молодости не терпел воды, и когда предлагали ему прокатиться по Яузе или по великому пруду, всегда отказывался от этих прогулок. Но с летами пропала в нём эта ненависть и заменилась настоящею страстью к плаванию, так что чрезвычайная смелость в водной стихии даже иногда ввергала его в очевидную опасность, в то время, когда он не умел ещё порядочно править рулём, уже перестал бояться воды. Так случилось однажды в немецком море; разъярённыя стихии хлестали борт лодки, заливая её, перекидываясь чрез палубу; матросы шептали про себя молитву.

– Не бойтесь!.. Император Пётр утонуть не может. Слыханное ли дело, чтобы Русский царь утонул в немецком море, – сказал государь и сказал правду.

В Петербурге Император, пригласил в Кронштадт нескольких иностранных министров посмотреть на новыя гидротехническая работы и часть флота готоваго уже вступить в море; они отправились на голландском буере, которым управлял сам Пётр.

Как только переехали половину, вдруг на взморье поднялся сильный ветер с запада, Император приметил вдали туман с поднимающимся облаком и ожидал скорой бури.

Многия были объяты ужасом и тем более дрожали от страха, когда неустрашимый кормчий приказывал убрать половину парусов, и кричал матросам, чтобы они были осторожнее; некоторые заметили, что буер гнало скорее к Петербургу, чем к Кронштадту, и что он направляем был Императором то в ту, то в другую сторону, и предложили Его Величеству, не согласится ли он лучше возвратиться к Петербургу или, по крайней мере, заехать в Петергоф? Император, которому буря казалась не очень опасною, возвратиться назад считал стыдом, и потому отвечал спутникам: не бойтесь!

Между тем буря усиливалась и сопровождалась ужасным громом. Водяные валы били через борт, и казалось, что буер с минуты на минуту готов опрокинуться.

Опасность жизни была видима; на лице каждаго из здесь бывших выражался смертельный страх, только лицо Императора и лица его матросов выражали совершенное равнодушие к происходившему. Управляя рулём и повелевая действиями матросов, он совершенно не обращал внимания о чём просили его любопытные посланники; наконец один из них, совершенно уничтожившийся от страха видимой опасности, сохраняя однакоже приличную своему сану важность, сказал.

– Прошу, Ваше Величество или возвратиться в Петербург, или править к ближнему берегу, потому что я от моего Короля не за тем прислан, чтобы утонуть. Если я здесь погибну, то, разумеется, Ваше Величество должны в этом отвечать моему двору.

Император Пётр при всей опасности едва мог удержаться от смеха при виде трусости посланника, и тут же отвечал:

– Не бойтесь, милостивый государь, Фон Л., ведь если и придётся, то утонем вместе и вашему двору тогда не с кого будет взыскивать.

Однако же буря усиливалась всё более и более; Монарх, увидя совершенную невозможность, стал править в сторону и скоро прибыл в гавань Петергофа, где оставил своих спутников отдыхать, а сам на рассвте отправился в Кронштадт, и оттуда спутникам прислал несколько шлюпок с надёжными людьми.

От генерал-экипажмейстера Брюйна.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Воспитание и юность Петра

Трёх лет остался Пётр по смерти отца и, с восшествием на престол старшего брата, Феодора Алексеевича, подвергся преследованию вместе с матерью и её родственниками. Печальная доля в младенчестве, гонения, бури способствуют раннему развитию. Перед глазами маленького Петра постоянно печальная мать, толкующая с ближними людьми о своей невзгоде, ссылке братьев, благодетеля Матвеева *).

*) Матвев сослан был Федором Алексеевичем в 1676 г., в Пустозерский острог. По возвращении его, в мае 1682 г., он был убит в том же году стрельцами, в первом бунте. Ред.

Царевича начали учить грамоте, призвали, по обычаю, дьяка, умевшего хорошо читать и писать. Дьяк этот был Никита Моисеев сын Зотов. Уже трёхлетним младенцем Пётр обнаруживал ту пылкую живость, которая впоследствии была отличительною чертою его характера: однажды, когда в селе Коломенском царица (Наталья Кирилловна) тайно смотрела на аудиенцию цесарского посла из соседнего покоя, нетерпеливый Пётр настежь распахнул дверь и дал случай иноземцам увидеть Московскую государыню *).

*) Об этом случае рассказывает очевидец, секретарь цесарского (прусского) посольства, Адольф Лизек, бывший в Москве в 1675 году. Этот же случай описан в «Истории царствования Петра Великого» Н. Устрялова. Ред.

Петру оканчивался десятый год, когда умер царь Феодор (27-го апреля 1682 г.). Петра выбирают в цари, но этот выбор ведёт к стрелецкому бунту. До сих пор удаление, гонение раздражали ребёнка, теперь страшные кровавые сцены перед глазами, мучительная смерть родных *),

*) Тогда были убиты братья и родственники царицы: Афанасий Кириллович, Иван Кириллович, Иван Фомич и Василий Филимонович Нарышкины. Отец её, Кирилла Полуектович, удалён от двора, а младшие братья – Лев, Мартемьян и Феодор – успели скрыться в первый день бунта, переодевшись слугами. Ред.

отчаяние матери, власть похищается, переходит в руки прежних гонителей. Кровавые сцены не могли остаться без влияния, и чувства, возбуждённые ими, должны были действовать разрушительно, хотя бы и сдержаны были на время.

Опять удаление и гонение, опять перед глазами вечно печальная мать и вечные толки о том, что власть похищена и делается Бог знает что в государстве. Грустно и скучно, страшно скучно для ребёнка, которому уже «начинает быть грузно от силушки, как от тяжёлого бремени». Ученье кончилось с уходом Зотова; у старших братьев Петра, после дьяка, выучившего грамоте, был другой учитель, Симеон Полоцкий. Петру не дали такого учителя. Что же делать огненному мальчику, который, когда и вырос, не умел ходить, а только бегать? Оставалось одно занятие – «ходить по улице широкой, с ребятами тешиться», как говорила старинная песня. Пётр выбегает из дворца на улицу, чтоб больше уже не возвращаться во дворец с тем значением, с каким сидели там его предки. В потехах с ребятами на улице, в воинских играх, новый Ромул кличет клич по новую дружину, и дружина собирается, удалые потешные конюхи (1682 г.) – будущие образцовые полки.

Отроком Пётр «в десять лет казался пятнадцатилетним юношею, на щеках играл румянец, как у красной девицы, большие черные очи сверкали огнём, темно-русые природные кудри украшали чело, во всех движениях его обнаруживалась смелая живость».

Так описывает Петра известный путешественник Кемпфер, видевший его на другой год по воцарении, следовательно, на 11-м году возраста, и думал, что ему не менее 16-ти лет.

Петра не учили как должно, по его собственному признанию; но он многое знал – как же он приобрёл эти знания? Пусть расскажет сам.

Князь Яков Долгорукий, перед отъездом своим во Францию в посольство, разговорился с четырнадцатилетним Петром и, между прочим, сказал, что у него был важный инструмент, да жаль – украли: можно было этим инструментом брать дистанции, не доходя до того места. Искра упала в порох. «Купи мне этот инструмент во Франции». Долгорукий купил, привёз – астролябия в руках Петра, но что он с нею станет делать: не умеет как взяться, а у кого спросить? К дохтуру немцу *),

*) Захар фон-дер-Гулстл.

не знает ли? Дохтур сам не знает, но говорит, что сыщет знающего человека, и действительно приводит голландца Франца Тиммермана. Учитель нашёлся, а ученик «гораздо пристал с охотою учиться геометрии и фортификации». – «И тако», – говорит Пётр, – «сей Франц, чрез сей случай, стал при дворе быть беспрестанно в компаниях с нами».

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

«Охота есть занятие холопское…»

Бояре с неудовольствием смотрели на потехи Петра и предвидели нововведения. По их наущению сама царица и патриарх увещевали молодого царя оставить упражнения, неприличные сану его. Пётр отвечал с досадою, что во всей Европе царские дети так воспитаны, что и так много времени тратит он в пустых забавах, в которых ему, однако ж, никто не мешает, и что оставить свои занятия он не намерен. Бояре хотели внушить ему любовь к другим забавам и пригласили его на охоту. Пётр сам ли от себя или по совету своих любимцев, но вздумал пошутить над ними: он притворно согласился; назначил охоту, но приехав объявил, что с холопями тешиться не намерен, а хочет, чтоб господа одни участвовали в царском увеселении. Псари отъехали, отдав псов в распоряжение господ, которые не умели с ними справиться. Произошло расстройство. Собаки пугали лошадей; лошади несли, седоки падали, собаки тянули снуры, надетые на руки неопытных охотников. Пётр был чрезвычайно доволен – и на другой день, когда на приглашение его ехать на соколиную охоту господа отказались, он сказал им: «Знайте, что царю подобает быть воином, а охота есть занятие холопское».

Пушкин А.С. История Петра. Подготовительные тексты. ПСС в 10 т. Изд. «Наука». М. 1965. Т. IX.

Дедушка русского флота

Нашёлся знающей человек и дело не ограничивается учением в четырёх стенах; ученик не умеет ходить, а только бегает. Огненный мальчик таскает Тиммермана всюду, и при виде всякого нового предмета расспросы: что это? зачем? Предметов новых мало, а беспокойный мальчик всюду пробирается, заглядывает, нет ли где чего, всё ему надобно, всё отопри и покажи. В Измайлове забрался в амбары, где лежали старые негодные вещи двоюродного деда царского, Никиты Ивановича Романова, и вдруг судно особого рода, иностранное! Запрос Тиммерману: что это за судно? – Бот английский. – Где его употребляют? – При кораблях, для езды и возки. – Чем лучше наших? – Ходит на парусах не только что по ветру, но и против ветру. – Против ветру! Быть не может! Надобно посмотреть: есть ли такой человек, который бы починил бот, и ход его мне показал? – Есть. Сейчас отыскали Голландца Карштен-Бранта, который при царе Алексее вызван был для постройки кораблей в Дединове. Брант починил бот, сделал мачту и паруса и начал лавировать на Яузе: «Это мне паче удивительно и зело любо стало», – говорит Пётр. «Потом, когда я часто то употреблял с ним, и бот не всегда хорошо ворочался, но боле упирался в берега, я спросил его: для чего так? Он сказал, что узка вода. Тогда я перевёз его на Просяной пруд (в Измайлове), но и там немного авантажу сыскал, а охота стала от часу быть более».

Начал проведывать, где больше воды? Отвечали, что ближе нет большего озера как Переславльское в двалцати верстах. Но как туда пробраться? Сказать прямо матери, что идёт на большое озеро плавать и суда строить – не отпустит, надобно уехать обманом. Сказал, что дал обещание съездить к Троице на богомолье, а от Троицы пробрался в Переславль.

Вид обширного красивого озера, где бот уже не будет стукаться о берега, разумеется, ещё более разманил Петра, он стал просить у матери завести такую потеху на озере; царица согласилась, и Брант с мастером Кортом, отправились в Переславль строить корабли.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Начало русского флота

Царь Пётр Алексеевич в малолетстве своём нашёл в селе Измайлове ботик, голландцами при царе Алексее Михайловиче построенный, на котором в Москве на Просяном пруду, на Москве-реке и Яузе, а потом на Переяславском озере, плаванием забавлялся. Сей то незапно обретённый ботик произвёл в юном государе, который прежде боялся воды, охоту к построению сперва малых фрегатов, потом военных кораблей и был причиною возрождения великого флота в России.

1723 года его величество приказал тот ботик привезти в Санкт-Петербург, откуда отправлен в Кронштадт, где от всего флота прибытие оного пальбою и другими морскими почестями поздравлено и в память величайших от того ботика на море успехов торжествовано. В сие время монарх на нём был кормчим, в гребле находились генерал-адмирал Апраксин, два адмирала и адмиралтейский полковник Головин, называемый Бас. При сём случае, когда по возвращении в гавань произведён был залп, то государь, выходя из ботика, к встречающей его императрице и ко всем министрам и флотским адмиралам сказал: «Смотрите, как дедушку (так называли ботик) внучаты веселят и поздравляют! От него при помощи божеской флот на юге и севере, страх неприятелем, польза и оборона государству!». Во время стола, когда пили здоровье ботика, то Пётр Великий говорил: «Здравствуй, дедушка! Потомки твои по рекам и морям плавают и чудеса творят. Время покажет, явятся ли они и пред Стамбулом».

Государь не токмо что сам страстную охоту к водяному плаванию имел, но желал также приучить и фамилию свою. Сего ради в 1708 году прибывших из Москвы в Шлиссельбург цариц и царевен встретил на буерах, на которых оттуда в новую свою столицу и приплыл. И когда адмирал Апраксин, верстах в четырёх от Петербурга, на яхте с пушечною пальбою их принял, то Пётр Великий в присутствии их ему говорил: «Я приучаю семейство моё к воде, чтоб не боялись впредь моря, и чтоб понравилось им положение Петербурга, который окружён водами. Кто хочет жить со мною, тот должен часто бывать на море».

Его величество подлинно сие чинил и многократно в Петергоф, Кронштадт и Кроншлот с царскою фамилиею по морю езжал, для чего и приказал для них сделать короткие бостроки (безрукавки), юбки и шляпы по голландскому манеру. Прибывшие из Москвы и в вышепоказанном плавании находившиеся были: царица Прасковья Феодоровна, супруга царя Иоанна Алексеевича, и дщери его – царевны Екатерина, Анна и Прасковья Ивановны, царевны же Наталья, Мария и Феодосия Алексеевны.

Но как водяного плавания по краткости лета казалось Петру Великому мало, то приказывал от дворца к крепости на Неве лёд расчищать, где на ботах и других малых судах, поставленных на полозки и коньки, при ветре под парусами с флотскими офицерами и знатными господами, подобно, как бы на воде, катался и проворно лавировал. К сим забавам приглашал и чужестранных министров, и зимовавших голландских шкиперов. На сих забавах потчивал всех горячим пуншем и однажды шкиперам говорил: «Мы плаваем по льду, чтобы зимою не забыть морских экзерсиций». На сие один голландский шкипер отвечал: «Нет, царь Петр, ты не забудешь! Я чаю, ты и во сне всё флотом командуешь!»

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Самообразование Петра

Тиммерман был математик далеко не первоклассный: он ошибался даже в простом сложении, но державный ученик, выслушав первые четыре правила арифметики, под названиями, едва для него понятными – одицио, субстракцио, мултипликацио, дивизио – тотчас сообразил, в чем дело: сам своею рукою безошибочно и отчётливо изложил все четыре правила, пояснив их примерами, провёл способы поверки, разобрал путаницу с онами или нулями, без труда понял именованные числа, и перешёл к высшим частям математики: скоро достиг, судя по его почерку, до многосложной теории астрономии, в нескольких словах показал, как можно ею «собрать» или измерить поле, изучил подробности сооружения крепостей, затвердил все иностранные термины фортификации, вычислил размеры орудий и определил, при каких условиях, в каком расстоянии, может пасть на данную точку бомба.

Окружая себя голландцами, шотландцами, англичанами, швейцарцами и другими иноземцами, Пётр имел одну цель, к которой давно уже, с отроческих лет, устремлял все свои мысли и желания, изучить военное дело во всех видах его на суше и на воде, от самых мелких подробностей технических, до высших начал военного искусства, сколько могли изъяснить то и другое избранные им наставники. Многого они сами не понимали, и державный ученик приобретал необходимые для него сведения более собственным опытом, путём тяжёлого труда, чем уроками своих учителей. Все, что надобно было знать солдату, матросу, корабельному плотнику, токарю, бомбардиру, тонеру, артиллеристу, инженеру, всё узнал он на самом деле и вскоре приобрёл такой во всём навык, что едва ли кто из окружавших его лиц умел искуснее владеть ружьём и топором, точить из дерева и кости разные украшения, править рулём, бросать гранаты, наводить орудия, придумывать составы огненных снарядов, устраивать понтоны, закладывать мины и взрывать укрепления на воздух. Примерные битвы потешных со стрельцами в окрестностях Преображенского и Семеновского служили ему средством к приобретению сведений тактических, а плавание по озеру Переяславльскому и по Белому морю образовало из него моряка.

Неутомимый в трудах, Пётр не терял ни одной минуты в праздности, и часто, по собственному выражению его: «вкушал хлеб в поте лица своего, по приказу Божию к прадеду нашему Адаму».

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Солдат с двенадцати лет

Пётр Великий, имея от роду всего 10 лет, составил в Москве из дворян регулярную роту, названную им потешною, в которой сам служил несколько времени барабанщиком, а потом, 12-ти лет, простым солдатом. После этих первых воинских упражнений, кораблестроение и мореплавание сделались любимым занятием Петра Великого. Неутомимый монарх служил во флоте, как и в строевых сухопутных полках, наряду со своими подданными, начиная с низких степеней, дошёл в морской службе до звания контр-адмирала. Раз очистилось при флоте вице-адмиральское место, на которое подлежало кого-нибудь произвести. Контр-адмирал Пётр Алексеевич подал в адмиралтейскую коллегию просьбу, в которой описал свою прежнюю службу и просил назначения на освободившееся место. Коллегия, по внимательном рассмотрении дела, отдала свободную вакансию другому контр-адмиралу, который более Петра Алексеевича служил и более имел случаев отличиться. Пётр Великий к этому поступку отнесся так:

– Члены коллегии судили справедливо и поступили, как должно. Если бы они были так подлы, что из искательства предпочли бы меня моему товарищу, то не остались бы без наказания.

Кривошлык М.Г. Исторические анекдоты из жизни русских замечательных людей. М.: Издательско-полиграфическая фирма «АНС-Принт» Ассоциации «Новый стиль», 1991.

Пётр начинает морскую службу

Осмотрев 60-ти пушечный корабль «Пётр и Павел», заложенный ещё в 1697 году руками Петра в Голландии, государь обратился к капитану с словами: «Ну, брат, в войске сухопутном я прошёл все чины, позволь же мне иметь счастие быть под твоей командой».

Изумлённый капитан не знал, что отвечать.

– Что же вы, г. капитан, не удостаиваете меня своим приказом! С какой должности обыкновенно начинают морскую службу?

– С каютного юнги! – отвечал изумлённый капитан.

– Хорошо! – сказал монарх. – Теперь я заступаю его место.

– Помилуйте, ваше величество!..

– Я теперь здесь не «ваше величество», а начинающей морскую службу с звания каютного юнги!..

Капитан всё ещё думал, что государь шутит и сказал:

– Ну, так полезай же на мачту и развяжи парус!

Монарх, не говоря ни слова, побежал на мачту, по узкому трапу. Капитан едва не умер от страха, и весь экипаж обомлел, увидев отважность совершенно неопытного ещё в матросской службе, молодого царя. Тот, кто некогда обтёсывал мачту, находится теперь на её вершине! Он ведь был на своем корабле, им самим построенном! Заткнув топор за пояс, бывало, прощался он вечером с своим творением, чтобы наутро вновь приняться за работу.

Если этот корабль и не был дедом русского флота, то, по крайней мере, его отцом.

Между тем, ветер колыхал корабль. Одно мгновение и государь, надежда целого народа, мог бы упасть на палубу или в волны морские! Эта мысль ужасала капитана и всех моряков, постигавших вполне опасное положение юного монарха. Ни один из старых матросов не отважился бы взойти на мачту, не подумав об опасности, ему предстоящей.

Bcе были в каком-то оцепенении, а государь, между тем, работал наверху. Вскоре конец развязанной веревки полетел на палубу и государь, кинув орлиный взгляд на бесконечное пространство, покрытое седыми валами, сошёл вниз. Капитан, видя, что государь был доволен его приказанием, но, не желая подвергать его в другой раз столь очевидной опасности, велел новому юнге раскурить трубку и подать её, что и было исполнено беспрекословно. Заметим, что капитан этот, по имени Мус, был некогда простым матросом, в Голландии, и понравился Петру во время пребывания нашего посольства в Амстердаме. Весьма естественно, что Мус, вспомнив прежнее время, когда он был товарищем и помощником царя в работе, так живо представил себе прошедшее, что тотчас же нашёлся в роли повелителя, и, постигнув вполне свой новый сан, взглянул гордее на Петра и сказал.

– Поскорее принеси мне бутылку вина из каюты!

Государь побежал вниз и явился с бутылкою и стаканом в руках. Тогда капитан взглянул на Петра, ожидавшего новых приказаний, призадумался, потом пристально посмотрел на юного монарха, будто не веря самому себе, и красноречивая слеза, слеза привязанности и умиления, оросила мужественное лицо его. Он вдруг приподнялся, схватил одною рукою стакан, наполненный вином и, кинув другою шапку вверх, воскликнул:

– Да здравствует величайший из царей!

Громкое ура раздалось на корабле и, достигши до берега, было ответом тронутых до глубины сердца матросов. Потом вновь все замолкли и смотрели на орла русского с изумлением. Все, готовы были броситься в огонь и в воду по первому слову государя!

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Другое сказание о том же

Царь Пётр Алексеевич взял с собою в Архангельск принятого им в службу знающего сардамского мореплавателя, прозванием Муса, где, построив с ним военный корабль по голландскому образцу, пожаловал сего сардамца капитаном корабля, на котором его величество восприял желание проходить все чины флотские от нижнего до высшего. Некогда, случившись на сём корабле, спрашивал у Муса: с какого чина начинают служить на корабле? А как капитан доносил – с матроса, то на сие ему государь сказал: «Хорошо, так я послужу теперь у тебя матросом». Мус, думая, что государь шутит, приказал ему развязать вверху веревку мачты, а он, кинувшись туда немедленно, исполнял должность сию с такою проворностию, как бы делал то настоящий и знающий матрос. Между тем Мус, смотря на государя, от ужаса и страха трепеща, кричал ему вверх: «Довольно, хорошо, царь Питер, полезай вниз!». Ибо тогда был сильный ветр, и легко бы мог он оттуда слететь. Государь спустился назад благополучно, и, увидя капитана, совсем в лице изменившегося, спросил его:

– Чего ты испугался?

– Не того, чтоб и погиб, а того, чтоб море не поглотило русского сокровища!

– Не бойся, капитан, когда бояться зверя, так и в лес не ходить.

После сего Мус, мало-помалу опомнясь, стал веселее, приказывал государю раскурить себе трубку табаку, налить пунш и, словом сказать, отправлять и прочие должности простого корабельщика. Монарх исполнял все его повеления скоропостижно, подавая сим пример прочим находившимся на корабле подчинённым и подданным своим, каким образом надлежит повиноваться командиру и отправлять должность.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Удивительная память Петра Великого

Во время перваго стрелецкаго бунта в Москве, когда Пётр Алексеевич был ещё отроком, то нежно любимая его мать с небольшою свитою верных служителей скрылась с ним в свято Троицкую Сергиевскую Лавру, надеясь там найти безопасность. *)

*) Удаление Натальи Кирилловны в Троицкий монастырь было при втором стрелецком бунте, в сентябре 1682 г., а 1-й бунт был в мае того же года. Второй раз Пётр был в этом монастыре и августе 1689 г. Ред.

Но стрельцы, отуманенные крамолой, не уважая ничего святаго не видя в царе покровителя ереси, искали, повсюду Царя и чрез них скоро нашли царицу и царя.

Они узнали, что Царица и Пётр скрылись в Троицко-Сергиевскую Лавру. Стрельцы явились во множестве и, немедля, бросились повсюду на поиски; некоторые кинулись даже в церковь, и там то один из стрельцов, нашёл младого царевича в объятиях матери, царицы Натальи в священнейшем месте. Крамольник не ужаснулся устремиться на него с обнажённым ножом; он взмахнул ножом и готов был пронзить грудь венценоснаго юноши, но провидение Божие хранило его для дел великих и в этом случае спасло его.

В то время, когда уже никакой человек не мог подать помощи, и когда сам малолетний Пётр, оцепеневший от ужаса, недвижно смотрел в глаза убийцы, Божья десница защитила Его. В этот самый момент один из прочих мятежников страшным голосом вскричал:

– Остановись брат, не здесь пред алтарем… Он не уйдёт… Пусть выйдет из церкви.

Покусившийся на убийство Царя оставил своё намерение, и в это время стрельцы увидели во весь опор скачущую царскую конницу. Все они в смятении бросились кто куда папало, и младой Государь был спасён.

Прошло двадцать лет после этого приключения. Возмущения были прекращены, стрельцы истреблены все до одного и государство наслаждалось совершенным покоем. В это время государь занимался формированием войска и введением флота.

Однажды Пётр Великий учил матросов на адмиралтейской площади и для этого выстроил их во фронт; государь любил глядеть каждому в глаза и также требовал, чтобы ему в глаза смотрели. Обозревая пристально строй, государь вдруг отскочил с ужасом, приметя одного из находившихся в строю матросов и, указав на предмет своего испуга, приказал его схватить.

Это был тот самый, который двадцать лет назад стоял с ножом в руке, чтобы поразить Государя и, сознавая свою вину пред монархом, матрос, тотчас же упав на колена, вскричал:

– Повинен смерти, государь… Помилуй…

Этот случай невольно удивил всех присутствующих и тем более, что винившийся матрос вообще отличался во время службы безукоризненной честностью усердием и никогда не заслуживал наказания или выговора.

Но присутствующие были поражены ужасом, когда услышали на вопрос государя ответ матроса, который сказал, что он тот самый стрелец, который в младенчестве дерзнул занести нож на Монарха-отрока в Свято-Троицкой лавре. Продолжая далее отвечать на вопросы монарха, стрелец этот объяснил, что он тогда ещё был новичком в стрельцах, когда замешался в бунт, что потом он раскаялся в своём заблуждении и в злодеянии и только бегством спасся от поимки и казни; за тем долгое время странствовал в отдаленных областях и, наконец, выдавши себя за сибирскаго крестьянина, записался в матросы при архангельском адмиралтействе, где честно исполнял свою службу.

Пётр Первый, выслушав откровенное признание, даровал ему жизнь, простил матроса со строгим объявлением никогда впредь не показываться на глаза. Возблагодарив Бога и государя, матрос удалился из рядов. Он вскоре был послан в отдаленнейшие области Сибири.

От фельдмаршала Трубецкаго и от адмиралтейскаго экипаж-мейстера Брюйна.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Причина конвульсий

О бунтах стрелецких некогда промолвил государь: «От воспоминания бунтовавших стрельцов, гидр Отечества, все уды* во мне трепещут. Помысля о том, заснуть не могу.

* Уды – члены. После стрелецкого восстания 1689 года мускулы головы, шеи и лица Петра I периодически сокращались в непроизвольных конвульсиях. Ред.

Такова-то была сия кровожаждущая саранча!». Государь по истине имел иногда в нощное время такие конвульсии в теле, что клал с собою денщика Мурзина, за плеча которого держась, засыпал, что я и сам видел. Днём же нередко вскидывал головою кверху. Сие началось в теле его быть с самого того времени, когда один из мятежных стрельцов в Троицком монастыре пред алтарем, куда его царица, мать его, ради безопасности привела, приставя нож к шее, умертвить его хотел, а до того личных ужимок и кривления шеею не бывало.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987

Странное лекарство для Петра

Пётр I-й с детства был подвержен припадкам безотчётнаго страха. Он не мог владеть собою в таком состоянии, которое сопровождалось яростью, иногда-же разрешалось конвульсиями, искривлявшими ему рот и совершенно искажавшими лицо его. Последнее приписывали действию яда, данного ему в детстве. Когда конвульсии делались с ним в обществе, все потуплялись; потому что Пётр не терпел, чтобы на него смотрели в это время и чем-нибудь заявляли, что происходящее с ним замечено. Если же конвульсии усиливались до чрезвычайной степени, то царский повар спешил изжарить сороку вместе с перьями и внутренностями и стирал в порошок, приём котораго помогал Государю.

Анекдоты прошлого столетия. [Извлечение из книг Шерера] // Русский архив, 1877. – Кн. 3. – Вып. 10. – С. 280-292.

Любознательность Петра

Однажды Пётр Великий, находясь в Архангельске при реке Двине и увидя довольное число барок и прочих подобных судов, спросил: откуда эти суда? Царю отвечали, что это мужики из Холмогор, везущие в город разный товар для продажи. Государь не был этим доволен, но сам хотел с ними разговаривать. И так, он пошёл к ним и увидел, что большая часть судов нагружена была горшками и прочею глиняною посудою. Между тем, как он старался всё пересмотреть и для того ходил по судам, под ним нечаянно подломилась доска и он упал в нагруженное горшками судно и, хотя не сделал себе никакого вреда, но горшечнику нанес довольно убытку.

Горшечник, посмотрев на разбитый товар, почесал голову и с простоты сказал Царю:

– Теперь, батюшка, я не много привезу денег с рынка домой!

– А сколько думал ты привезти домой? – спросил Царь.

– Да алтын бы с пятьдесят, – отвечал мужик.

Монарх вынул из кармана червонец, отдал его мужику и сказал:

– Вот тебе деньги, которые ты выручить надеялся. Сколько приятно тебе получить их, столько приятно и мне, что ты не назовёшь меня после причиною твоего несчастия.

От профессора и поэта Ломоносова, родившегося в Холмогорах, которому рассказывал его отец, бывший при этом происшествии.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев

О мудром олонецком воеводе

Император Пётр Великий, часто нечаянно посещавший города своего царства, около десяти раз был в нынешнем Петрозаводске, обязанном своим существованием гениальному взгляду великого преобразователя на минеральные богатства нашего края. Дорожный снаряд государя был незатейлив: летом мундирная пара, плащ, несколько белья и для прислуги деньщик или два; зимою прибавлялась шуба, шапка и тёплые сапоги. Обед монарха был готов везде, потому что он употреблял всякую пищу; кухня за ним никогда не тащилась.

В одну из поездок своих на заводы, основанные на речке Лососинке и носившие имя своего основателя, Пётр прибыл в Олонец. Подъехав к дому Воеводской канцелярии, где тогда сосредоточивалось главное управление здешнего края, монарх быстро вошёл в комнату и, встретив воеводу, седого, простосердечного старца, спросил у него, какие есть в канцелярии челобитчичьи дела. Испуганный воевода, упав на колени, дрожащим голосом отвечал:

– Виноват, всемилостивейший государь! Никаких нет.

– Как никаких нет?

– Никаких, – повторил воевода со слезами на глазах. – Виноват, государь, я никаких спорных челобитен не принимаю и до разбора канцелярии не допускаю, а всех соглашаю к миру, и следов ссор в канцелярии никогда не бывало.

Удивился монарх такой вине, такому простосердечию; подняв стоявшего на коленях воеводу и поцеловав его в голову, он сказал:

– Я бы желал и всех воевод видеть виноватыми столько же, как ты. Продолжай, друг мой, такое служение; Бог и я тебя не оставим.

Прошло несколько лет после того. В Адмиралтейской коллегии возникли несогласия между членами Чернышевым и Крейцом. Когда узнал об этом государь, то вспомнил миролюбивого олонецкого воеводу и послал к нему указ о прибытии в столицу. Тотчас определив его прокурором в Адмиралтейскую коллегию, Пётр сказал ему:

– Почтенный старик! Я желаю, чтобы ты и здесь был так виноватым, как в Олонце, и, не принимая ссорных объяснений от членов, мирил бы их. Ты ничем столько не услужишь мне, как водворив между ними мир и согласие.

К сожалению, в современных анекдотах, откуда мы заимствовали настоящий рассказ, не сохранилось имя этого олонецкого воеводы.

Олонецкие губернские ведомости. 1859, № 18.

Священник с ружьём

Есть предание о священнике с ружьём, которого Пётр встретил.

Государь остановил его и спросил, куда он едет?

Священник, не зная царя, ответил, что едет с запасными Святыми Дарами к больному.

– Зачем же ты взял ружье? – спросил Петр.

– Здесь не смирно; грабят и убивают, – ответил священнослужитель.

– Но ведь, если ты кого-то застрелишь, – возразил царь, – то не будешь больше попом?

– Не буду, – ответил священник, – но если меня убьют, то я не буду уже и человеком, а теперь куда-нибудь, да сгожусь.

Кривошлык М.Г. Исторические анекдоты из жизни русских замечательных людей. М.: Издательско-полиграфическая фирма «АНС-Принт» Ассоциации «Новый стиль», 1991.

Другое северное сказание о священнике с ружьём

В начале прошлого столетия Пётр Великий проезжал чрез селение Мегрецкое, находящееся на почтовом тракте в двенадцати верстах от Сланца к Лодейному полю. Между деревнями Заручне-Кабдева и Верхняя-Толмачёва царь встретил человека высокого роста, с проседоокладистою бородою, который тихою поступью пробирался по широкой торной дороге в одну из деревень, лежащих в отдалённом углу поселения, близь дремучего леса; у старика за кожаным поясом был засунут большой нож, а за плечами ружьё.

Пётр, остановив экипаж, спросил у прохожего:

– Кто ты такой и куда идёшь?

– Я есмь, – отвечал старик, – грешный иерей Бога вышнего, по фамилии Окулин, и держу свой путь к больному, желающему перед смертью покаяться и причаститься.

– Если ты служитель Божий, – сказал ему царь, – то зачем одет в мужицкую сермягу и ещё носишь при себе оружие, по подобию охотников, воров и разбойников? Я не верю, старик, твоим словам и званию и потому прошу сопровождающих меня (обратившись к ним) сейчас же взять и представить в канцелярию Олонецкого воеводства на спрос и суд по закону.

– Ваше царское величество, – возразил без страха, смело Окулин. – Делайте со мною, что хотите, – я тут весь. А суд воеводы на Олонце я видал, да и по его суду оправдан бывал. Поведаю же теперь вашему светозорному уму, могучий государь, что в дремучих лесах нашей волости водятся воры и разбойники, кои посягают на моё правдою нажитое достояние, заключающееся более в металлах (деньгах), поэтому я не из скопидомства, когда ухожу из дому, тогда и металлы свои уношу от их лому, а в защиту себя, да и для острастки этих недобрых людей ношу, аки воин, оружие на своих чреслах и раменах, облечённых от ненастья в рубище серого цвета.

– Когда такую речь ведёшь, – ответил ему Пётр, – то скажи мне: сколько денег у тебя и на что ты их бережёшь? Разве не знаешь того, что в положении воина наши молитвенники нарушают правила святой православной церкви Христовой?

В ответ на это Окулин сказал:

– Я Божий закон читал, но деньгам своим счёту не давал; на, государь, прими их в жертву от шестидесятилетнего старца с усердием и доброю волею великому царю-батюшке на русскую флотилию и армию. – И отдал свой металл.

Пётр Великий, приняв деньги, оставил старца Окулина и впоследствии вызвал его в Питер и там сделал его членом высшей духовной коллегии.

Олонецкие губернские ведомости. 1872, №37.

Северная кокоша

Ехал Пётр Первый на свои чугунные заводы. В Святозере – остановка: лошадей переменяли.

Зашёл Пётр Первый в избу и видит: суетятся, бегают.

– Что, – скаже, – за беготня?

– Бог дочку дал, – в ответ ему хозяин.

– Ну, – скаже, – проздравляю, а меня проздравь с крестницей. Посылайте за попом.

Хозяин хотел было промышлять куму.

– Вот кума, – скаже царь, – чего лучше, – и кивае на старшую дочку.

Пришёл поп, окрестили. Пошло угощенье. Водку на стол подали. Пётр Первый пошёл в свой чебодан и добыл оттуль свою чарку. Налил себе и выпил. Налил куме и потчует; застыдилась кума, не пьёт. Петр Первый упрашивает. Не пьёт.

– Выпей, – говорит отец, – не спесивься; ничего ведь; коли царь просит, надо выпить.

Дочь выпила и краснет. Любо царю, что девка зардела, и почал он шутить с ей и пуще стыдить. Снял с шеи кожаный галстук и повязал на ейну шею девочью; с рук – перщатки, долиной по локоть, и надел на ейны руки белые; затым пожаловал ей свою государскую чарку, на память, что водку пил.

– А что мне-кова крестнице дать? – проговорил царь. – Ничего с собой не прихвачено. Экая она бессчастная! Ну, – скаже, – в другой раз буду – не забуду.

Приезжает другожды на заводы с государыней.

– Я, – скаже, – здесь крестил у кого-то. Надо бы пожаловать; оногдась (в прошлый раз) ничего со мною не случилось.

Отыскали, у кого крестил Пётр Первый. Государыня наприсылала бархату, парчей и всяких басистых (красивых) материй, а опять-таки куме, а крестнице опять ничего.

Вот уж доподлинно, не мимо идёт царское слово: как назвал ее бессчастною, так и было. Государева крестница выросла, жила, а всю жизнь была кокоша (несчастливица) горегорькая.

Пётр Великий в народных преданиях Северного края, собранных Е. В. Барсовым. М., 1872.

Сказание о жирном быке с чёрным сердцем

Однажды ехал государь Пётр в Архангельск по большой дороге, приехал и крестьянину и видит, что живёт исправно, по приезду видно, на сарае корму, под окном дров, на дворе скотины много. И спрашивает государь:

– Что, крестьянинушко, хорошо ли тебе жить? Кажись всего у тебя в сытость.

А крестьянин отвечает:

– Нет, надёжа государь. Мы работаем, стараемся; вот как господа-то живут противу нас, так далеко лучше.

Тогда Пётр Первый говорит:

– Ну к моему приезду назад выкорми ты быка, чтобы был он жирён, а сердце в нём было чёрно.

Государь уехал, а крестьянин закручинился: как выкормить быка, чтобы был жирён, а сердце в нём было чёрно? Потом стал он ходить по кабакам и расспрашивать, как бы выкормить быка, чтобы был он жирён, а сердце в нём было чёрно.

Один приятель вызвался и говорит:

– Экой ты! Купи, – говорит, – медведя и поставь медведя и быка в одную конюшню и корми их сыто. Как медведь, – говорит, – рёхнет, а бык медведя ужаснётся и назад присядет, он будет думать, что медведь его съест.

Так крестьянин и сделал: медведя купил и в угол быка поставил и кормил до приезда царского. Пётр Первый оборотился, опять заехал к крестьянину и спрашивает:

– Что, – говорит, – выкормил ли быка?

– Выкормил, надёжа государь!

– Ну, убей, – говорит, – его, посмотрим, таков ли он, как я хотел.

Как быка убили, так действительно оказался таким: был он жирён, а сердце в нём гнилое, чёрное. Государь и говорит:

– Ну, расскажи же теперь, как ты быка купил, что разное у него мясо, и как ты сердце гнилое в нём сделал.

Крестьянин в ответ ему:

– Надёжа великий государь! У меня в конюшне в одном углу стоял бык, а в другом медведь; как медведь рёхнет, бык так назад и сядет, оттого сделалось в нём и сердце чёрное.

Тогда государь и говорит:

– Так, – говорит, – и господин живёт, которому завидуешь ты: сегодня во всём у него продовольствие, а сердце всё в нём тлеет, как под суд не попасть. Завтра может лишиться всего и остаться без куска хлеба. А ты, – говорит, – грешишь, что Бога не славишь: поработал ты, лёг спать и руки за голову. Подать отдал и ни о чём ты не тужишь. Сердце у тебя спокойное, не тлеет оно, как у этого быка.

Так государь и разговор кончил.

Криничная Н.А. Предания Русского Севера. Санкт-Петербург, «Наука» С.-Петербургское отделение. 1991.

Грубость воронежских граждан

Государь устроил в Воронеже корабельную верфь и часто приезжал в этот город. В великий пост потребовал его величество кислой капусты; послано было за нею к членам магистратским, состоявшим из тамошнего купечества. Те были тогда в собрании; посоветовавшись о том, заключили так: «Если один раз дадим капусты, то уже и всегда не только государю, но и всем при нём находящимся отпускать её будем принуждены, а чрез то и у самих нас может быть недостаток», – рассудили отказать, как будто бы нет у них капусты. Государь, ведая, что это происходит от одного грубого их воспитания, не огорчился на них, но почувствовал только крайнее сожаление о такой грубости. Он послал одного из денщиков осмотреть у членов ледники – тот нашёл в них целые чаны капусты. Государь, призвавши их к себе, представляет им, с отеческою милостию, их глупость и грубость, что они государю своему, пекущемуся о их благосостоянии, отказывают в ничего не значащей малости, имея у себя с излишеством. Не могли они не почувствовать и милости его, и своего непростительного поступка; упав к ногам его, они со слезами просили в том прощения. Монарх, сделав им ещё увещание, прощает их, пригрозя, однако же, что если они впредь подобное сему что учинят, то б страшились гнева его.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876

Старец Митрофан против нагой Венеры

Когда великий государь, устроя в Воронеже верфь корабельную, сооружал флот, к поражению турок и к отнятию у них Азова необходимо нужный, тогда архиерей Митрофан от избытка, так сказать, усердия своего к государю и отечеству в простых, но сильно над сердцами народа действующих поучениях возносил хвалами намерения государевы и увещевал трудящихся в работах и весь народ к ревностному содействию отеческим попечениям сего монарха. А когда проведал он, что происходила в деле том некоторая остановка от недостатка в казне денег, то он оставшиеся у него от благотворения его 6 000 рублей серебряными копейками привёз к государю и, вручая оные его величеству, говорил:

– Всякой сын отечества должен посвящать остатки от издержек своих нужде государственной. Прими же, государь, и от моих издержек оставшиеся сии деньги и употреби оные против неверных.

Можно себе представить, с какою милостию принял монарх толикое свидетельство любви к отечеству и нестяжания сего добродетельного мужа. Целостность усердия такового доказал он и в продолжении, отсылая всегда накоплявшиеся у него от издержек деньги к государю, а в отсутствие его в Адмиралтейское казначейство, при записках своих: «На ратных».

Следующее же происшествие паче ещё докажет нам, колико монарх уважал его добродетели.

Его величество имел маленький свой дворец на островку реки Воронежа; вход в оной украшали статуи языческих богов, как то: Юпитера, Нептуна, Минервы, Геркулеса, Венеры и других. Однажды монарх велел сему архиерею быть к себе во дворец сей. Старец тотчас же пошёл, но, войдя во двор и увидя помянутые статуи, в числе коих и нагую Венеру, поворотился назад и ушёл. Донесли о сём монарху, и его величество, не понимая причины странного поступка сего, послал по него паки, но сей добродетельный, но, впрочем, простодушный и неучёный пастырь сказал присланному:

– Пока государь не прикажет свергнуть идолов, соблазняющих весь народ, то он не может войти во дворец его.

Великий государь не мог не огорчиться на него; он послал вторично к нему с таковым указом, что, если он не придёт, то ослушанием предержащей власти подвергнет себя смертной казни.

– В жизни моей государь властен, – ответствовал он, – но неприлично христианскому государю ставить языческих идолов и тем соблазнять простые сердца. И так охотнее он примет смерть, а не подтвердит присутствием своим сих языческих чтилищ.

Сколь ни был государь раздражён таковым грубым ответом и непослушанием архиерея сего, но, любя и почитая в нём добродетели его, снёс сие терпеливо. Поелику же происходило сие уже пред вечером, то монарх, услыша благовест в соборе в большой колокол, спросил: разве завтра праздник? Но как ответствовано, что не было никакого, то и повелел монарх узнать сего причину от самого архиерея.

Что ж ответствовал он присланному к нему?

– Понеже мне от его величества сказана смерть, того ради он, яко человек грешный, должен пред смертию своею принесть Господу Богу покаяние и испросить грехов своих прощение соборным молением, – и для сего-то назначил он быть всенощному бдению.

Государь, получа такой ответ, вместо того чтоб более ещё прогневаться, не мог удержаться, чтобы не рассмеяться, да и тот же час послал ему сказать, что он его во всём прощает, и для того перестал бы тревожить народ необыкновенным звоном. Сего ещё недовольно: снисходительнейший государь повелел снять соблазнившие его статуи. Архиерей, на другой сего день уведав заподлинно, что статуи те сняты, пришёл к государю благодарить его за оное. Какой был при сём между ими разговор, неизвестно, то только верно, что великий государь не отменил к нему ни любви, ни уважения своего, он пожаловал ещё дому архиерейскому несколько крестьянских дворов и в каждый приезд свой в Воронеж заезжал наперёд к нему. Когда же монарх в один приезд свой по обыкновению заехал прежде к нему, то нашёл его при самой уже смерти, тронут был тем даже до слез. Чувствительный государь пробыл у него до самыя его кончины и своими руками затворя ему очи и, дав повеление заготовить всё к приличному его погребению, вышел весь в слезах. Когда же настал день погребения, то монарх на вынос тела его прибыл со всеми знатными и морскими офицерами и мастерами корабельными, и когда готовились духовные поднять гроб его, тогда великий государь, обратяся к пришедшим с ним:

– Стыдно нам будет, – сказал, – если мы не засвидетельствуем нашея благодарности благодетельному сему пастырю отданием ему последней чести. Итак, вынесем тело его сами.

При слове сем монарх принялся первый за гроб его. А по отпетии погребальной панихиды его величество паки с вельможами и офицерами своими поднял гроб и опустил оный в землю.

Слышал от воронежских старожилов.

Анекдоты, касающиеся до гогударя имперазпара Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807.

Ходатайство дочери о пенсии отцу

Его величество на пути своем в Воронеж*,

*В период с 1694 по 1709 год, в связи со строительством Азовского флота, Петр I был в Воронеже восемь раз. Установить, к какому времени относится данный рассказ трудно. Ред.

под вечер в ненастную погоду, заехал ночевать в деревушку к одному вдовому дворянину, которого не случилось тогда дома и который по делам был в городе. А как государь езжал просто, с малым числом людей, да и, кроме одного крестьянина и двух дворовых старух, никого из служителей тут не находилось, то и сочли его проезжим офицером. Государь, вошед в покой, встречен был дворянина того дочерью осьмнадцатилетнею, которая его спрашивала: «Ваша милость кто такой?» – «Я проезжий офицер, заехал к отцу твоему переночевать». – «А как тебя зовут?» – «Петром!» – отвечал монарх. «Много есть Петров, – продолжала она, – скажи своё прозвание». – «Михайлов, голубушка». – «Пётр Михайлов! – повторяла девушка с некоторым видом удивления и радости, – ах, если бы ты был тот Пётр Михайлов, который ездит в Воронеж строить корабли и который слывёт нашим царём, как бы счастлива была я!»

«А что ж?» – «Я бы попросила у него милости!» – «Куда как ты смела, – сказал он ей, – какую милость и за что?» – «Такую, чтоб он пожаловал что-нибудь отцу моему за то, что под городом Орешком (Шлиссельбург) на приступе весь изранен и отставлен капитаном, получает только порутчицкое жалованье, имеет двадцать душ и насилу себя и меня пропитать может, да из этого уделяет ещё брату моему, который в службе констапелем». – «Правда, жалкое состояние, да что делать?» – «Знать, царь про то не ведает». – «Скажи мне, училась ли ты чему-нибудь?» – «Отец мой выучил меня читать и писать, а покойная мать моя учила меня шить и хозяйничать». – «Не худо. Прочитай-ка что-нибудь и напиши». Дворянка сие исполнила, показывала ему шитье и холст, который сама ткала.

«Хорошо, – сказал ей проезжий офицер, – ты – достойная девушка, жаль, что я не тот Пётр Михайлов, который может делать милости. Однако, молись Богу, может быть, при случае, царю донесу, он меня довольно знает и жалует!»

Девушка поклонилась, побежала, принесла ему тотчас квасу, хлеба, масла, яиц, ветчины и без всякой застенчивости от всего сердца потчивала. Потом отвела ему особую горницу, приготовила изрядную постелю, а государь, покоясь, встал рано и, подаря дворянской дочери пять рублей, сказал: «Поклон отцу, и скажи, что заезжал к нему офицер корабельный Пётр Михайлов. Прощай! Желаю, чтоб подаренные пять рублей принесли тебе за доброе поведение и за старание об отце своём пятьсот рублей».

На возвратном из Воронежа пути его величество отправил к сей дворянской дочери денщика с таким приказанием: «Бывший недавно у тебя в гостях офицер есть самой тот Пётр Михайлов, которого видеть и просить желала. Хотя по пословице: Бог высоко, а царь далеко, однако у первого молитва, а у другого служба не пропадает. За службу отца твоего указал его величество давать ему капитанское жалованье, а тебе, яко достойной дочери его, посылает приданое – пятьсот рублей с тем, что жениха сыщет сам». Что государь вскоре и исполнил, выдав её за зажиточного дворянина и флотского офицера в Воронеже.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Предсказание Петра I о Чёрном море

Когда царь Петр, в 1696 году, взял Азов, тогда при всех бывших при этом взятии сказал:

– Теперь мы, слава Богу, один угол Чёрного моря уже имеем, а со временем, может быть, и весь его иметь будем.

– Далеко, государь, и трудно им обобладать, – сказали на это предстоящие.

– Не вдруг, а помаленьку, – отвечал царь.

– Бог знает, государь, можно ли, – говорили бояре.

– А вот как можно, – сказал царь, стоя в своем шатре на ковре, – я вам покажу.

Поднял один угол ковра, загнул его к средине и стал на нём.

– Вот, видите, я стою уже на этом угле, потом, может быть, дойдем и до другого и также станем, как и на первом.

При чём загнул в средину и другой угол и стал на обоих.

– Видите теперь, затем дойдём и до третьего угла.

Загнувши и тот также в средину, стал на трёх.

– Вот и части будем иметь, а потом, если Богу угодно будет, то четвертый угол достичь нам уже легче.

В нынешние времена, мы едва ли не половину того моря во владении своем имеем *).

*) Разсказ этох взят из собрания анекдотов о Петре, составленном Ригельманом, автором малороссийской истории и пр., жившим в царствование императрицы Екатерины II. Прим. Редакции журнала «Русская старина».

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Пётр Великий не соглашается на смертном одре простить убийц

Пётр Великий на двадцать пятом году жизни опасно заболел горячкою: не оставалось почти никакой надежды на выздоровление Государя. Глубокая печаль охватила весь двор, в церквах беспрерывно служили молебны о его здравии и, наконец, по древнему обычаю, к Государю явился уголовный судья с просьбою даровать свободу девяти приговорённым к смертной казни убийцам и разбойникам, чтобы они своими молитвами испросили у Бога выздоровление Царя. Узнав об этом, Петр Великий приказал призвать к себе судью и повелел прочесть имена преступников и перечислить преступления, за которые они осуждены. Затем, обратясь к судье, он сказал прерывающимся от волнения голосом: «Неужели ты думаешь, что против этих злодеев нарушив дело правосудия, я могу умолить Небо продлить мне жизнь? Или же ты предполагаешь, что Господь услышит молитвы этих богоотступников и убийц? Пойди и прикажи завтра же привести в исполнение приговор над всеми девятью осуждёнными. Я твёрдо уверен, что, выполняя задачу правосудия, скорее могу надеяться на милость Всевышнего и на поправление здоровья. На другой же день была совершена казнь. Монарх начал с каждым днём поправляться и в скором времени совершенно выздоровел.

Анекдот этот известен из уст Петра Миллера, одного из старейших немецких обитателей Москвы. Петр Миллер умер в глубокой старости в Москве в 1745 г.

Я. Штелин. Русский архив. М. 1911, № 4.

Причины первой поездки Петра в Европу

Случилось, что около 1695 года некий молодой женевец по имени Лефорт оказался в Москве у датского посла. Царю Петру было тогда 19 лет, он увидел этого женевца, за короткое время изучившего русский язык и говорящего почти на всех языках Европы. Лефорт очень понравился монарху, он перешёл к нему на службу, и вскоре приобрёл его особое расположение. Он ему разъяснил, что имеется другой способ жить и править, кроме того, что, к сожалению, издавна установился в его обширной империи; без этого женевца Россия была бы, может быть, до сих пор варварской.

Надобно родиться с великой душой, чтобы вдруг послушать иностранца, и чтобы отбросить предрассудки трона и своей родины. Царь почувствовал, что он должен создать народ и империю: но он не имел никакой помощи от окружающих. С тех пор он решил выехать из своего государства и, словно Прометей, позаимствовать небесный огонь, чтобы воодушевить своих соотечественников. За этим божественным огнем он поехал к голландцам, которые три века тому назад также были лишены такого огня, как и московиты. Он не мог выполнить свой замысел сразу же, как он этого хотел бы. В 1696 году было необходимо вести войну против турок или, скорее, против татар; и только после победы над ними он покинул свои владения, чтобы научиться самому всем ремёслам, которые были абсолютно неизвестны в России. Хозяин самой обширной в мире империи прожил около двух лет в Амстердаме и в деревне Саардам под именем Петра Михайлова. Его обычно называли «бас Питер». Он записался в число плотников этой знаменитой деревни, которая снабжала кораблями почти всю Европу. Он умело пользовался топором и компасом, и когда он работал в своей мастерской, строя корабли, он изучал географию, геометрию и историю. В первое время народ толпился вокруг него. Иногда он довольно грубо отстранял назойливую толпу, так что народ страдал, хотя народ этот трудно обидеть. Первый язык, который он выучил, был голландский, потом он пристрастился к немецкому, который казался ему приятным и который он хотел ввести при дворе.

Вольтер. Анекдоты о Петре Великом. Пер. с фр., коммент. И вступ. ст. С.А. Мензина. М. 2004.

Состав посольства

Назначено было Петром посольство в Европу. Главной особою был генерал-адмирал Франц Яковлевич Лефорт, тайный советник Фёдор Алексеевич Головин и статский секретарь (думный дьяк) Прокофий Богданович Возницын. При них четыре секретаря; 40 господских детей знатных родов (в том числе и Меншиков) и 70 выборных солдат гвардии с их офицерами, всего 270 человек. Пётр скрылся между дворянами посольства. Посольство отправилось из Москвы 9 марта 1697.

Пушкин А.С. История Петра. Подготовительные тексты. ПСС в 10 т. Изд. «Наука». М. 1965. Т. IX.

Первое путешествие государя Петра Первого в чужие государства

Слыхал ли кто, или читал ли кто в каких-либо преданиях, чтоб какой самодержец при вступлении своём на престол, оставя корону, скипетр и поруча правление царства ближним вельможам, предпринимал отдалённое странствование по чужим государствам единственно только ради того, чтоб просветить, во-первых, себя науками и художествами, иметь свидание самоличное с прочими государями, устно с ними о взаимных пользах говорить, утвердить дружбу и согласие, познать правительства их, обозреть города, жилища, изведать положение мест и климатов, примечать нравы, обычаи и жизнь европейских народов, полезное от сего перенять, потом подобное водворить в Отечество своё, преобразовать подданных и соделать себя достойным владетелем пространной монархии? Пример неслыханный, но в России самым делом исполненный!

Усердие о благе и чрезвычайная любовь к Отечеству воспламенили в великой душе двадцатипятилетнего царя Петра Алексеевича такое похвальное желание. Сего ради, учредя он Великое посольство к европейским державам и сокрыв величество сана своего, дабы его не познали, поместил себя при том частною особою в лице простого дворянина и в путь при послах Лефорте, Головине и Возницыне 1697 года марта 9-го дня из Москвы отправился. Путешествие оного было чрез Лифляндию и город Ригу, чрез курляндскую Митаву, оттуда в прусскую столицу Кенигсберг, где курфирст Фридерик III*,

*курфирст Фридерик III… – Фридрих III (1657— 1713), брандеибургский курфюрст с 1688 года, прусский король Фридрих I с 1701 года.

потом король прусский, оказал отличные посольству почести, и государь с курфирстом возстановил искреннюю приязнь. Тут же, во-первых, его величество делал потребные примечания к наставлению своему, ходил смотреть видения достойное, посещая ремесленников, осматривал работу и рукоделие их, познакомился в университете с учёными людьми, требовал мнения их о заведении наук в России и потом с удовольствием отправился в посольстве чрез Бранденбургские и Люнебургские области и чрез Вестфалию к Амстердаму. Но, приближаясь к голландским границам, оставил он посольство своё, и сам поехал наперёд в Амстердам, который желал с нетерпеливостию видеть. Прибыл он туда за пятнадцать дней прежде посольства, имея с собою несколько молодых дворян, в числе коих находился царевич сибирский*, да Меншиков, где, осмотрев зрения заслуживающее, удалился немедленно в Сардам в нанятом судне, которым в одежде матросской управлял сам, и, пристав к берегу, выскочил первый на землю, чтобы веревкою привязать свое судно, дабы тем менее могли его узнать. *)

*) Петр прибыл в Саардам 7-го августа 1697 г., где прожил под именем плотника Петра Михайлова, в хижине мастерового Киста, до 15 августа, а потом выехал в Амстердам, работал там, на верфи Ост-Индской компании, 4 месяца.

С бывшими при нём вошёл он в первый вольный дом, и как сии одеты были по-русски, то скоро вольный дом наполнился любопытствующими зрителями. Его величество, убегая толпы народной, пошёл в особую комнату, приказав переводчику между черни проведать, что про него говорят.

Сказано ему было, что ведают уже о том, что российский государь находится в свите великого посольства, а он, имея от государя повеление, уверил при сём народ, что они не в числе том, а особо посланные сюда учиться корабельному строению. На другой день его величество нарядился с бывшими при нём так, как одеваются ватерлантские жители * – в короткий бострок красного боя** и широкие брюки (штаны) белого холста. А как он прежде путешествия своего довольно уже голландский язык разумел, то сие и помогло ему удовлетворять любопытство своё в тех вещах, о которых он спрашивал, или которые видеть и знать желал. Здесь обучался он корабельному строению, здесь работал, яко простой плотник, и с товарищами пил и ел вместе. Здесь имел знакомство с лучшими рукодельщиками и в часы отдохновения учился токарному искусству, а в Амстердаме, с лучшими художниками, с мореходцами и с знатными купцами обходясь, получал от них разные сведения.

Получа он в знании корабельного строения изрядные успехи и купя себе одно судно, называемое буер, сделал сам складную мачту, на две части разбирающуюся, каковой до сего не было и никто оныя не выдумывал. Сия новоизобретённая мачта почтена была таким искусством в мастерстве, которое обрело ему право принятым быть в обществе корабельных строителей, в котором записан был под именем Петра Михайлова. Но ему гораздо приятнее было, когда друзья его называли сардамским корабельщиком, или мастером Питером. На сём-то буере разъезжал он в Амстердам и по другим местам, правя оным сам, и молодые дворяне его по неволе принуждены были иногда претерпевать страх, ибо отважный и небоязливый государь в самый сильный штурм хладнокровно по воде странствовал. Между прочими особливого благополучия в знакомстве удостоены были бургомистр Витсен*** и мореплаватель Мус****.

Сколько его величество ни скрывал о себе в Сардаме, однако тайность сия открылась чрез одного голландца, получившего письма из России. Монарх тотчас приметил по принужденному обхождению товарищей своих и по их почтению, чего несколько месяцев не было, и которое ему оказывать начали, что особа его была уже им известна. Досадовал он на сие несказанно, видя, что они с тех пор обращались с ним не столь уже откровенно. Сего ради просил их, чтоб они на царское достоинство его не смотрели и почитали бы его так, как прежде, говоря им по-голландски сие: «Если хотите быть моими друзьями, так обходитесь со мною не как с царём, а как с своим товарищем, – инако лишите меня удовольствия быть вашим учеником, ради чего я нарочно сюда приехал. Я ищу не почестей, но полезных знаний. Оставьте все церемонии, мне свобода тысячу раз милее, нежели несносное принуждение, которое сардамцам не сродно». Таким-то образом царь Пётр Алексеевич продолжал после свободные труды свои и в Голландии получил знания во многих науках, а особливо в математике, архитектуре и инженерстве, поселя о себе удивление во всем свете.

*ватерлантские жители… – жители низинной местности Голландии, богатой водами.

**бострок красного боя… – безрукавная мужская одежда, поддевка красного цвета.

***бургомистр Витсен – Витзен Николай-Корнелисзоон, амстердамский бургомистр.

****мореплаватель Мус – Муш Геррит-Клас, кают-юнга на буере Петра I в Саардаме.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987

Причина первой неприязни Петра к шведам

Посольство состояло из следующих особ: первый был генерал-адмирал Лефорт, второй – боярин Фёдор Алексеевич Головин, генерал кригс-комиссар и наместник Сибирский, и третий – Прокофий Богданович Возницын, думный дьяк или статский секретарь, бывший прежде во многих посольствах. В свите посольской находился сам царь Пётр Алексеевич, молодой князь Сибирский, происходящий от древних царей сибирских, несколько молодых дворян, которых его величество с собою взял из знатных фамилий яко аманатами верности их отцов, да около семидесяти солдат гвардии. Начальником сих дворян был князь Черкасский, бывший потом канцлером. При чём находился и Меншиков, которого государь любил отлично. Посольство сие отправилось из Москвы в 1697 году через Ригу, где его величество с Меншиковым и с прочими свиты своей осматривал укрепления крепости, что подало шведскому губернатору графу Далбергу подозрение, почему и приказано было их туда не пущать. Присматривали за ними и делали им разные препятствия и неучтивости, а сие самое и было после причиною воспоследовавшей войны с Карлом XII.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Рассказ второй о том же

Царь Пётр Алексеевич по приезде своём с посольством в город Ригу, желая видеть городские здания и крепость, яко первые предметы чужестранные, любопытства достойные, ходил с Меншиковым и с прочими молодыми дворянами кругом по валу и осматривал местоположение и укрепления оной. Губернатор граф Далберг, который от подчинённых шведов был о сём уведомлен, тотчас возымел подозрение, приносил Лефорту, первому российского двора послу, за сие жалобу, якобы они крепостные строения карандашом срисовали, требуя от него с угрозами, чтоб он российским путешественникам сие делать запретил.

Сам же он приказал шведским офицерам и стражам за ними строго присматривать и близ городского вала не пускать. Лефорт, учтивым образом извиняясь перед ним, что посольство о сём ничего не ведает, велел градоначальнику сказать, буде в свите посольства находящиеся знатные дворяне кругом вала ходили, то происходило оное не с умысла ухищрённого, а ради единой прогулки и позволительного, как кажется, любопытства путешествующим в чужие края видеть славную крепость, которой россияне никогда не видывали, и если, как примечает посол теперь, сие не угодно господину губернатору, то уверяет, что сего впредь не воспоследует.

Лефорт не преминул того же вечера донести о том неосновательном неудовольствии его величеству. Государь, услышав такое странное требование, весьма дивился неучтивому поступку Далберга, почёл явным себе притеснением и обидою и с досадою Лефорту отвечал: «Так мне теперь запрещают смотреть рижскую крепость? Хорошо! Пойдём же отсюда скорее, вон, видно, швед нас не любит, но я со временем увижу её ближе и, может быть, откажу в том королю шведскому, в чём ныне отказывает дерзновенно мне Далберг».

Такой суровый поступок губернатора Далберга, чинёныя Россиянам угрозы и разного рода притеснения и, наконец, воспрещение свободного им входа в город были явным оскорблением не только посольства, но и лица царского, от чего после воспоследовал разрыв соседственной дружбы и возстала ужасная война между обоих государств, которая кончилась к великому вреду Швеции и к безсмертной славе России.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Любовное приключение в Саардаме

Его величество хаживал в Сардаме после работы с товарищами в один винный погреб завтракать сельди, сыр, масло, пить виноградное вино и пиво, где у хозяина находилась в прислугах одна молодая, рослая и пригожая девка. А как государь был охотник до женщин, то и была она предметом его забавы. Чрез частое свидание познакомилась она с ним, и когда [бы] государь там ни бывал, встречала и провожала его приятно. В воскресный день по утру случилось ему зайти туда одному. Хозяин и прочие были тогда в церкви. Он не хотел пропустить удобного времени, которого было довольно, для того, что предики*

*Предика – от лат. praedictio – предисловие, вступление, проповедь. Ред.

и служба продолжалась часа три. Сел, завёл с нею полюбовный разговор, приказал налить себе бокал вина, который, принимая одною рукою, а другою обняв её, говорил: «Здравствуй, красавица, я тебя люблю!». Выпив, поцеловал её, потом поподчивал тем же вином её, вынул из кармана кошелёк, полный червонцев, отсчитал десять червонцев и подарил девке на ленты. Девка, приняв подарок, смотрела на него пристально и продолжала речь свою к нему так: «Я вижу, ты, Питер, богат, а не простой человек!» – «Я прислан сюда от московского царя учиться корабельному мастерству», – отвечал он. «Неправда! Я слышала, здесь говорят, что ты царь». – «Нет, милая девушка, цари не плотничают и так не работают, как я, от утра до вечера всё на работе». – «Это не мешает, сказывают, что ты учишься для того, чтоб после учить свой народ». – «Ложь, душа, не верь!». Между тем прижимал он её к себе крепче, а она продолжала любопытствовать и убеждала, чтоб он сказал ей истину. Государь, желая скорее беседу кончить, говорил: «Любовь не разбирает чинов. Так ведай, я – московский дворянин». – «Тем хуже и неприличнее для меня, – отвечала она, – вольного народа свободная девка не может любить дворянина, я сердца своего ему не отдам».

При сём слове хотел было он её поцеловать, но она, не допустив, пошла от него прочь. Государь, видя, что иначе разделаться с нею не можно, как сказать яснее, удержал и спросил её: «А сардамского корабельщика и русского царя полюбила бы ты?». На сие улыбнувшись, весело вдруг сказала: «Это, Питер, дело другое. Ему сердца не откажу и любить буду». – «Так люби же во мне и того и другого, только не сказывай никому, буде впредь видеться со мною хочешь», – что она ему и обещала. Потом он дал ей пятьдесят червонцев и пошёл с удовольствием домой. После сего, во всё пребывание своё в Сардаме, когда надобно было, имел её в своей квартире и при отъезде на приданое пожаловал ей триста талеров. Картина сего любовного приключения нарисована была масляными красками в Голландии, на которой представлен его величество с тою девкою весьма похожим. Сию картину привёз государь с собою и в память поставил оную в Петергофском дворце, которую и поныне там видеть можно.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Честь досталась царю

Пётр Первый с плотниками (голландскими) обращался очень дружелюбно и просто. Они нередко ели и пили с ним за одним столом. Он хотел, чтобы они звали его не иначе, как Петром плотником.

Как-то раз он захотел состязаться с Арейаном Барентсом (он же и Метье) – кто из них будет в состоянии выстроить быстрее корабль, работая с равным числом помощников. Его царское величество должен был руководить постройкой одного корабля, а Арейан Метье постройкою другого. С этой целью каждый из них приступил со своими рабочими к постройке корабля одинаковой величины на одной и той же верфи (…). Но так как Метье знал своё ремесло очень хорошо, то его царское величество не успевал за ним; а для того, чтобы всё-таки честь досталась царю, собирали поздно вечером доски и другие деревянные части, изготовленные в течение дня для корабля А. Метье, и употребляли их на корабль, постройкой которого заведовал его царское величество в качестве мастера (…). В результате оказалось, что корабль Петра плотника был окончен первым.

***

Он сам иногда порядком дурачился и, между прочим, устроил следующую шутку. 19-го или 20-го августа он купил себе слив на Горне, положил их в свою шляпу, взял её под мышку и начал их есть на улице. (…). За ним следовала толпа мальчишек. Заметив нескольких детей, которые ему понравились, он сказал: «Человечки, хотите слив?» и дал им несколько штук. Тогда подошли другие и сказали: «Господин, дай нам тоже что-нибудь», но он этого не хотел исполнить. Его, видимо, забавляло, что он часть детей обрадовал, других же волновал. Но некоторые мальчуганы рассердились так сильно, что начали бросать в него гнилыми яблоками и грушами, травою и разным мусором. Более того, один мальчик на Зейддейке попал ему в спину даже камнем, который причинил ему боль, и это уж вывело его из терпения. У шлюза на Горне, наконец, комок земли с травой попал ему прямо в голову, а тогда он сильно рассердился и сказал: «Разве здесь нет бургомистров, которые смотрели бы за порядком?»

Записки Я. К. Номена о пребывании Петра Великого в Нидерландах в 1697/98 и 1716/17 гг. Перевод, введение и примечания В. Кордта. Киев, 1904.

Интересы Петра в первом путешествии

Пётр потом ездил в Амстердам, где осмотрел кунсткамеру, математические инструменты и минц-кабинеты, звериные и птичьи дворы (menagéries), церкви, между коими очень полюбилась ему квакерская; в синагоге видел обрезание младенца; посетил он и зазорные дома (бордели) с их садами; видел 20 сиротских домов, дом сумасшедших; собрание учёных; слушал их диспуты. В главном трактире обедал со своим посольством (за столом сидело 32 человека и за стол заплачено 207 ефимков). Наконец амстердамские чины дали морское примерное сражение. После того государь был в Роттердаме, где заметил он статую Эразма, в Лейдене и Делфе, и возвратился в Гаагу, где снова принялся за корабельное строение, посещая меж тем фабрики, на коих делались якори, канаты etc., везде принимаясь сам за работу. На бумажной фабрике, осмотрев и исследовав раствор, он сам вычерпнул лист бумаги, который все мастера нашли удивительно тонким и чистым. Государь обучался анатомии, хирургии, инженерству, географии, физике etc.

Пушкин А.С. История Петра. Подготовительные тексты. ПСС в 10 т. Изд. «Наука». М. 1965. Т. IX.

Мнение Петра Великого о евреях

Когда царь Пётр Алексеевич, в бытность первый ещё раз в Голландии, учился в Саардаме строению кораблей и старался узнать, что нужно было к распространению торговли, заведению мануфактур и обделыванию произведений своего государства, то он заботился и о том, чтобы привлечь в Poccию искусных художников, фабрикантов, ремесленников и купцов разными привиллегиями, совершенною вольностию и многими для них особенными преимуществами. Хитрые евреи амстердамские вздумали этот случай обратить себе в пользу. Хотя они и знали, что предки их изгнаны были из Российского государства царём Иваном Васильевичем, и от всех по нём следовавших государей жительство в Poccии было им возбранено, однако же, думали, что Пётр, при введении во всём новых перемен в России и при уничтожении некоторых закоснелых предрассудков, уничтожит и повеление Ивана Васильевича, относительно чад израильских. Для сего прибегли они к славному амстердамскому бургомистру Витсену, к которому царь имел особенную доверенность, и просили о предстательстве у его царского величества, чтоб он, как и прочим чужестранцам, дозволил им приезжать в Россию, селиться там, заводить купеческие конторы и отправлять торговлю, при чём не забыли представить, какие знатные преимущества могут получать россияне, распродавая произведения своего отечества посредством их. Сверх того, дабы получить успех в свой просьбе, почли они за долг изъявить государю первую свою признательность, принесением в подарок ста тысяч гульденов.

Бургомистр Витсен принял просьбу от сих израильтян и обещал, при первом случае, донести царю об их предложении. Этот честный муж, которому царь редко в чём отказывал, сдержал своё слово, и при первом случае обстоятельно донёс царю о предложении и просьбе евреев. Царь сперва важно слушал это предложение, наконец, с усмешкою дал ответ в следующих словах: «Друг мой, Витсен, ты знаешь жидов и образ мыслей моих подданных, и я также знаю и тех, и других. Не время ещё дозволить жидам приезжать и жить в моем государстве. Скажи им моим именем, что я благодарю их за предложение и сожалею, что они желают поселиться в Poccии: ибо хотя они и почитаются за весьма искусных обманывать весь свет, однако ж, я думаю, что у моих русаков немного выторгуют».

***

О жидах говорил его величество: «Я хочу видеть у себя лучше магометанской и языческой веры, нежели жидов. Они – плуты и обманщики. Я искореняю зло, а не распложаю. Не будет для них в России ни жилища, ни торговли, сколько о том ни стараются и как ближних ко мне ни подкупают». Сколько ни старались жиды получить позволение быть в России и торговать, однако государь на то не склонился и все просьбы об них уничтожил.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Каютный хлопец

В Саардаме государь полюбил матроса по имени Мус (Mousse?) и, взяв его в Россию, определил шкипером на одном военном корабле. Под его ведомством Пётр прошёл все степени морской нижней службы, начиная с должности каютного хлопца (см. Голиков, ч. I – 313).

Пушкин А.С. История Петра. Подготовительные тексты. ПСС в 10 т. Изд. «Наука». М. 1965. Т. IX.

Пётр Великий в Англии

Царь Пётр Алексеевич, по получении довольного практического знания в Голландии морских производств, в начале 1698 года восприял намерение отправиться в Англию, дабы корабельному строению и флотским обращениям обучиться там основательнее. Король английский Вильгельм III*

*Вильгельм III (1650—1702), принц Оранский, штатгальтер Голландии с 1672 года, король Великобритании с 1688 года. Ред.

прислал адмирала Митшеля с эскадрою в Голландию для отвезения его величества с посольством в Лондон. Государь прибыл благополучно в Гарвич, а оттуда в Лондон, где приготовлен был для него и для посольства его великолепный дом близ реки в Эрк-Бильдинге, который он оставил посольству, а сам, с малым числом любимых людей, переехал жить в Депфорд*,

*Детфорд, городок на правом берегу Темзы. Сейчас один из кварталов Лондона. Ред.

в квартиру Эвелина, поблизости корабельной верфи, для того, чтобы удобнее видеть ему строение кораблей, иметь обхождение с мастерами и научиться у них конструкции военных и купеческих судов, причем часто сам монарх руками своими трудился. Маркиз Кармартен и Деан* – первый – командующий на море, а другой – искусный корабельный мастер, были те особы, с которыми младый государь имел всегдашнее обхождение и от которых он получал удовлетворительные к знанию сведения.

*Кармартен Перегрин Осборн, английский адмирал, Деан – Дин Альтон, инспектор английского флота. Ред.

Между тем монарх часто видался и говаривал дружески с королём, осматривал в Лондоне зрения достойное, примечал нравы жителей, правление, беседовал с художниками и учёными людьми. В корабельщицком платье захаживал в кофейные домы и к ремесленникам, а чтоб не признавали его, нашивал шляпу распущенную и низко на брови сдвинутую. Но ничто не произвело в нём толикого утешения и удовольствия, как то, что король приказал адмиралу Митшелю ехать с царём в Портсмут и в присутствии его величества находившийся флот в Спитеаде*

*В Спидхедском проливе, отделяющем остров Уайт от берега Англии. Ред.

показать на море и учинить примерное корабельному сражение и прочие эволюции.

Возвратясь из Портсмута, ездил в Оксфордский университет, собирал модели для Отечества своего, бывал в церквах во время службы и церемониальных обрядов и после посещал епископа кантербургского*.

*27 февраля 1697 года Петр I посетил примаса английской церкви, архиепископа кентерберийского Тенисона в его резиденции в Ламбетском дворце и позже несколько раз беседовал с ним по вопросам религии. Ред.

Король подарил Петру Алексеевичу прекрасную яхту новую, о двадцати четырёх пушках вооружённую, на которой государь отправил в город Архангельской принятых в службу свою морских английских офицеров, художников, мастеровых и корабельщиков, между коими находился и славный математик Фергусон*, которого у нас в России неправильно

*Фергансон Эндрю был приглашен на русскую службу в качестве профессора математики для будущей павигацкой школы. Ред.

называли Фрафорсоном и который первый учредил математическую, навигационную и астрономическую школу. Наконец, царь Петр, простясь с королем, великолепно с посольством угощен был у герцога Леедса*, в доме его в Вимблетоно на Темзе,

* Лидс, граф Данби, премьер-министр Англии. Ред.

и после на трёх яхтах, присланных от короля, под прикрытием нескольких военных кораблей, адмиралом Митшелем паки в Голландию с принадлежащими почестями препровождён. Прощаясь с сим адмиралом, подарил его величество ему портрет свой, богато алмазами украшенный, сказав: «Я вручаю вам, господин адмирал, свой портрет с тем, чтобы вы, помня меня, яко друга, оный носили. А ваш портрет повезу я теперь с собою в Россию в благодарном моём сердце. Я прошу вас, господин адмирал, прислать малёванный портрет ваш, который вы мне обещали, в Москву, с тем при том изображением, как флотом, показывая его мне, командовали». Потом, прижав рукою адмирала к груди своей, поцеловал его в лоб, и, имея на глазах слезы, с сожалением от себя отпустил.

Сие происшествие и прочия слышал я от графа Матвеева*,

*Матвеев Андрей Артамонович (1666—1728) – чрезвычайный и полномочный посол при Голландских Штатах (1699—1712), посол в Великобритании (1707—1708) и при дворе Габсбургов (1712—1715). Ред.

который в Лондоне послом находился, то есть то, что только с государем случилось в Англии.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Знакомство с английской комедией

В 1698 году он поехал из Амстердама в Англию не в качестве корабельного плотника, но и не как суверен, а под именем русского боярина, который путешествует с целью образования. Он всё видел, он даже ходил в английскую комедию, где ничего не уразумел, но нашёл мадемуазель Грофт, к которой он проявил склонность, не сделав её при этом богатой.

Вольтер. Анекдоты о Петре Великом. Пер с франц., коммент. И вступ. ст. С.А. Мензина М. 2004.

«Она худо служила мне своим передом…»

Царь Пётр Алексеевич, во младых летах, в 1698 году, будучи в Лондоне, познакомился чрез Меншикова, который неотлучно при нём в путешествии находился и в роскоши и в сладострастии утопал, с одною комедианткою, по прозванию Кросс, которую во время пребывания своего в Англии иногда для любовныя забавы имел, но никогда, однакож, сердца своего никакой женщине в оковы не предавал, для того, чтоб чрез то не повредить успехам, которых монарх ожидал от упражнений, в пользу Отечества своего восприятых. Любовь его не была нежная и сильная страсть, но единственное только побуждение натуры. А как при отъезде своём с Меншиковым послал к сей комедиантке пятьсот гиней, то Кросс, будучи сим подарком недовольна, на скупость российского царя жаловалась и просила его, чтоб он государю о сём пересказал. Меншиков просьбу её исполнил, донёс его величеству, но в ответ получил следующую резолюцию: «Ты, Меншиков, думаешь, что и я такой же мот, как ты! За пятьсот гиней у меня служат старики с усердием и умом, а эта худо служила своим передом». На сие Меншиков отвечал: «Какова работа, такова и плата».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Лондонский план Волго-Дона

Король Вильгельм приготовил ему удобный для жилья дом, каких много в Лондоне; дворцы не характерны для этого города, где мы видим лишь низкие дома без двора и сада, с маленькими дверями, как в наших лавочках. Царь нашёл свой дом ещё слишком роскошным; он расположился в матросском квартале, чтобы было удобнее совершенствоваться в морском деле. Он даже часто одевался как матрос и пользовался этой маскировкой, чтобы привлечь побольше моряков на свою службу.

Именно в Лондоне у него возник план соединения Волги и Танаиса. Он даже хотел соединить их каналом с Двиной и, таким образом, связать Ледовитый океан, Чёрное и Каспийское моря. Англичане, которых он с собой привёз, служили ему плохо в этом великом проекте, и турки, которые захватили у него Азов в 1712 году, ещё более противодействовали этому обширному предприятию.

Вольтер. Анекдоты о Петре Великом. Пер с франц., коммент. И вступ. ст. С.А. Мензина М. 2004.

Русский кулак и английский лоб

Во время пребывания Петра I в Лондоне, случилось ему видеть на площади вокзала английских бойцов, сражающихся друг с другом лбами, из которых один побивал всех. Возвратясь к ce6е в дом, рассказывал о таком сражении прочим россиянам и спрашивал: нет ли охотников из гвардейских гренадеров, при свите находившихся, побиться с силачом лондонским? Вызвался один гренадер мочной, плотной, бывалый в Москве часто на боях кулачных и на себя надеявшийся; он просил позволения сперва посмотреть такую битву, что и было разрешено. Гренадёр, приметя все ухватки их, уверял государя, что он первого и славного бойца сразит разом так, что с русскими впредь биться не пожелает. Государь, улыбнувшись, говорил ему:

– Полно, так ли? Я намерен держать заклад; не постыди нас.

– Извольте, государь, смело держать – я не только этого удальца, да и всех с ним товарищей вместе, одним кулаком размечу: видь я, царь-государь, за Сухаревою башнею против кулачной стены хаживал! Я зубы с челюстями и рёбры англичанину высажу.

Спустя несколько дней, Петр обедал у герцога Леедса; завёл разговор о бойцах, которых он видел, и сказал ему, что русский гренадёр победит первого их витязя. Прочие лорды, уверенные о силе и мастерстве победителя своего, против которого никто не мог стоять, осмелились предложить, не угодно ли государю подержать заклад, что англичанин верх одержит.

– А сколько? – спросил государь.

– Пятьсот гиней.

– Пятьсот гиней! Добро. Но ведайте, господа, что мой боец лбом не бьётся, а кулаком обороняется.

К сражению назначен был сад Карокатена, сына Леедса. Его величество, бывшие при нём россияне, Карматен и Деан (последний был искусный корабельный мастер, обоих государь любил и они всегда при нём находились) и прочие лорды прибыли туда. Явились два бойца; англичанин богатырским своим видом, при первом на соперника своего взгляде, уверял уже почти каждого зрителя, что это для него есть малая жертва. Все думали, что гренадёр не устоит. Тот вызывал соперника своего, но гренадёр, поджав руки, стоял прямо, не спускал с ратоборца глаз и ожидал его к себе. Зрители смотрели со вниманием. Англичанин, нагнув по обыкновению шею, устремил твердый лоб свой против груди гренадерской и шёл его сразить; все ждали последствия произведённого лбом удара, как вдруг увидели, что гренадер, не допустив его до себя, вмиг кулаком своим треснул англичанина по нагбенной шее в становую жилу и так метко и проворно, что шотландский гигант пал на землю и растянулся. Зрители кричали и били в ладоши и кланялись государю; заклад был уплачен. Государь, оборотясь к своим, весело сказал:

– Русский кулак стоит английского лба; я думаю, он без шеи.

Тотчас сраженному бойцу пущена была кровь, думали, что он умрёт, но он очнулся. Побоище тем и кончилось, и слава бойца погибла. Его величество весьма старался, чтоб английского бойца вылечили, для чего подозвав к себе лекаря, и наказывая о излечении, дал врачу двадцать гиней; из выигранного заклада пожаловал победившему гренадеру двадцать гиней, англичанину бойцу двадцать гиней, бывшим с ним гренадёрам тридцать гиней, черни бросил пятьдесят гиней, а остальные деньги отослал в инвалидные дома. Потом государь приказал тут же всем гренадёрам прежде бороться, a после между собою сделать кулачной бой, чтоб показать лордам проворство, силу и ухватки русских богатырей, чему всё собрание весьма удивлялось, ибо все находившиеся при Петре, в путешествии гренадеры выбраны были люди видные, рослые и сильные, и прямо похожи были на древних богатырей.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Дело – табак

В Лондоне ему не хватило денег; купцы предложили ему сто тысяч экю с тем, чтобы он им разрешил ввозить табак в Россию. Это было великое новшество в этой стране, и даже религия проявила к этому интерес. Патриарх отлучал от церкви всякого, кто курит табак, потому что курили турки, их враги; и духовенство рассматривало в качестве своей важнейшей привилегии – препятствовать русскому народу курить. Царь принял сто тысяч экю, и взял на себя дело приобщения к курению самого духовенства. Он ему приготовил и другие нововведения.

Вольтер. Анекдоты о Петре Великом. Пер с франц., коммент. И вступ. ст. С.А. Мензина М. 2004.

Чему надо учиться у англичан

Апреля 12-го скрытно был государь в парламенте. Там видел он короля на троне и всех вельмож королевства, сидевших купно на скамьях. Прослушав некоторых судей произносимые речи, которых содержание государю переводили, его величество к бывшим с ним россиянам сказал: «Весело слышать то, когда сыны Отечества королю говорят явно правду, сему-то у англичан учиться должно».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Остроумный ответ английскому королю Вильяму

Непродолжительное время, которым Пётр Великий располагал для своей поездки в Лондон, пролетело, по его словам, необыкновенно быстро, благодаря множеству новых впечатлений и редких предметов, с которыми ему пришлось познакомиться. Возвращаясь вечером домой после целого ряда скитаний по городу, он с удовольствием рассказывал окружающим о всём виденном и слышанном, причём неоднократно упоминал о своём большом желании ещё раз посетить эту страну, где он нашёл так много для себя поучительного. Однажды утром он осматривал великолепное здание Гринвичского госпиталя для призрения увечных матросов, поражающее своим прекрасным устройством, после чего обедал при Английском дворе с королем Вильямом. На вопрос сего последнего, как понравился Государю госпиталь, Петр I отвечал: «он настолько хорош, что я советовал бы Вашему величеству поменяться с матросами и, предоставив им ваш дворец, поместиться у них в госпитале».

Сообщил Рондо, Великобританский резидент при Русском дворе в последние годы царствования Петрa Великого, в царствование императрицы Екатерины I. Петра II и Анны Иоанновны до самого начала правления императрицы Елизаветы Петровны. Пётр любил беседовать с ним о коммерции, мореплавании и об Английском адмиралитете. Он умерь в Петербурге в 1741 г.

Я. Штелин. Русский архив. М. 1911, № 4, с. 653-655.

Другой вариант того же сказания

Короткое время, проведенное Петром в Лондоне (в сентябре 1697 г.), казалось ему, как он сам говаривал, еще короче от множества достопамятных вещей, которые он там видел.

Целый день проводил он в расхаживании и разъезде и когда вечером сидел дома, то обыкновенно бывшим с ним повторял, что в тот день случалось ему видеть, и замечал, что казалось ему достойным. При чём часто говаривал, что он желает ещё со временем побывать в Англии, потому что много находит предметов, достойных внимания.

Однажды, проводив утро в рассматривании великолепного здания и изящных учреждений Гринвичского госпиталя, для отставных матросов, обедал он с королем Виллиямом. За столом король спрашивал, как показался ему госпиталь?

– Чрезвычайно хорош, – отвечал Петр, – и даже так хорош, что я советовал бы вашему величеству взять его для вашего дворца, а дворец очистить для живущих там матросов.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

«Если бы не был царём, хотел бы быть адмиралом…»

Король английский Вильгельм, приметя безпримерную охоту царя Петра Алексеевича к морским подвигам, приказал в удовольствие его представить флоту примерную морскую баталию. Из многочисленных кораблей составленный флот в присутствии его чинил разные эволюции и довёл сим государя до такого восхищения, что будто бы он от радости, не постыдясь, после сего командовавшему адмиралу при прочих флотских офицерах сказал, что он на сей случай звание английского адмирала предпочитает званию царя российского. Толико влюблен был царь Петр в морскую службу!

Но я знаю достоверное, понеже я слышал из уст монарших, что он сказал так: «Если бы я не был царем, то желал бы быть адмиралом великобританским».

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Патриарх не таможенный надзиратель

При отъезде государевом из Англии некоторые лондонские купцы приходили к его величеству с предложением, дабы позволено было учредить им табашный в России торг, который прежде был запрещаем, и употребляли оный одни только тамо чужестранцы, обещевая за такое позволение в казну взнесть двадцать тысяч фунтов стерлингов и, сверх того, платить таможенную по договору пошлину, если бы только патриарх не учинил им в том запрещением своим какого подрыва. Его величество, усматривая немалый государству доход, согласился на сие и одному из сих купцов, Гильберту Гаткоту, в рассуждении преткновения такой решительный ответ сказал: «Не опасайтесь. Возвратясь в Москву, дам я о сём указ и постараюсь, чтобы патриарх в табашные дела не мешался. Он при мне блюститель только веры, а не таможенный надзиратель». Сие слышал я от российского в Лондоне резидента Веселовского.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Цари в море не тонут

В 1698 году, в мае месяце, Петр Первый, прибыв из Англии паки в Голландию, пред отъездом своим оттуда вздумал ещё раз повеселиться на море. Сего ради, имея при себе Меншикова, отправился на судне в город Гардервик, лежащий на берегу моря. На возвратном пути к ночи возстала такая ужасная буря, что корабельщики потеряли надежду ко спасению и в страхе ожидали бедственного поглощения. Но государь, мужеством ограждённый, ободряя их, показывал вид бесстрашия и, смеючись, им говорил: «Слыхали ль вы когда-нибудь, чтоб какой царь утонул в море? Не бойтесь, кормило в моей руке». Наконец, по претерпении штурма, благополучно приехал в прежнее пристанище и, возвратясь в жилище, обняв Лефорта, который в посольстве главным находился, с радостию сказал: «Благодарю Бога, что ещё вижу тебя, друга моего. Провидение хранит меня для Отечества везде».

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Пётр Первый в Берлине

Пётр Великий никогда не допускал мысли, что величие зависит от пышности и великолепия, и никогда не показывал своего величия, что доказывает самая жизнь его. Наружное великолепие тяготило его, как внешняя суета, без которой всегда можно обойтись.

По образу мыслей, образу жизни, обычаю, при дворах заведённую пышность считал за зло, которое ведёт к большим издержкам, и обыкновенно говаривал:

– Суммы, издерживаемые на такия излишния издержки, можно бы употребить с большею пользою для улучшения Государства, в пользу подданных и увеличения царскаго могущества.

Он этого правила ни от кого не скрывал, даже от иностранных Государей, когда путешествовал по Европе

Когда Английский Король Вильям спросил Петра Великаго, нравится ли ему Лондон, то он отвечал:

– Многое очень нравится и особенно то, что здесь нет никакой пышности, так что богатые люди ходят хотя и опрятно, но очень просто.

Напротив того, совсем другаго образа мыслей и понятий был великий церемониймейстер Фридрих I, Прусский Король, как то внук его Фридрих Второй пишет в исторических бранденбургских записках, что он менее печалился о смерти своей супруги, нежели радовался тому, что получил случай усладиться великолепием и церемониалом пышных похорон.

Как только Фридрих первый получил известие, что Петр I предпринимает путешествие в Голландию и во Францию, то приказал находящемуся там посланнику торжественно просить Его Императорское Величество взять дорогу на Берлин, и, проезжая, удостоить посещением Его Королевское Величество.

С этого же времени Король приказал делать приготовления к великолепному приёму Петра I с пышным торжеством для угощения дорогого гостя. При всём том Пётр Великий, дав слово ехать чрез Берлин, просил устранить всевозможные великолепные церемониалы. Но Король прусский никак не решался оставить нужныя приготовления, и вот Пётр Великий решился приехать в Берлин вечером.

По приезде поздно вечером, он остановился у своего Русскаго посланника; лишь только Король узнал об этом, как, не взирая на то, что была уже ночь, прислал оберцеремониймейстера и двух знатных придворных кавалеров поздравить Его Императорское Величество с благополучным приездом.

Пётр Великий, дав им знать, что он едва ли в Берлине пробудет более двух дней, и если Королю будет благоугодно, то он завтра около полудня намерен сделать ему посещение. Следующим утром в 9 часов утра к крыльцу посланника была прислана великолепная карета, запряженная шестёркою прекрасных лошадей.

Император Пётр I ехал с молодыми дворянами для обучения за границей, это были: князь Куракин, Бестужев, Граф Головкин; они должны были сопровождать Петра Великаго к Королю.

Великолепный придворный экипаж ожидал Государя и его свиту до полудня, как вдруг было извещено, что Пётр Первый давно со свитою при дворе Короля.

Это случилось так: Пётр Великий в 11 часов вышел задним крыльцом на заднюю улицу вместе с сопровождавшими его дворянами и без шуму пришёл во дворец.

По дружеском приёме Король спросил.

– Правда ли, Ваше Императорское Величество, что Вы изволили придти пешком, и не приняли предложеннаго вам экипажа?

Государь, поблагодарив Короля за все его, приготовления, сказал:

– Вашему Величеству известно, что я просил, чтобы пышность в приёме меня была оставлена, ибо я к ней не привык; я не хотел сделать в городе своим появлением шуму, а пешком я ходить люблю и даже в день пройду в десятеро более чем сего дня.

От графа Бестужева, который в этот день сопровождал Государя Императора к Берлинскому двору.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Заключение об австрийском дворе

Пётр Первый на обратном пути из Англии и Голландии через Германию, проехал в Вену, гдe и был отлично принят Австрийским Императором Леопольдом. Но здесь, будучи извещён о стрелецком возмущении, он был должен поторопиться возвращением в своё государство и оставить намерение ехать в Венецию.

В Австрии, как ни кратковременно было его пребывание, однако он много видел, подметил и приобрёл на память очень много достопамятных вещей.

Однажды в С.-Петербурге за его столом зашла речь о Венском дворе. Пётр Великий сказал:

– У Императора Леопольда мне всё крайне понравилось; одно только не понравилось, что повсюду много иезуитов; и то ещё более меня удивляет что у него не много болee земли, чем у них, а денег у них боле, чем у него и между тем в последнюю трудную войну с Турками в 1683 году они не помогли ему ни деньгами, ни рекрутами.

От Тайнаго Советника Всееловскаго.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Мысль о хозяйстве

Петр Великий по дороге в Голландию, заехал в Ванденское княжество, тогда графство, находящееся в нижней Саксонии для того, чтобы возстановить себе здоровье, пользуясь Пьемондскими водами.

Графы Ванденские, владетели этих источников, приехали туда, как скоро узнали о приезде Великаго Русскаго Царя, чтобы Его Величество встретить как прилично сану дорогаго гостя и просили по окончании курса лечения, заехать к ним пообедать в близь лежащий замок Аролзен или Арголцен, резиденцию графов. Государь склонился на их приглашение и, по окончании курса приехал к графам. Стол продолжался долго, он был чрезвычайно великолепен и с роскошным убранством. После стола Император осматривал все достопримечательности замка и все украшения.

По конце обзора, когда один из графов, спросил Его Величество: как он думает, и как ему нравится новый замок, то Государь отвечал:

– Положение местности весьма приятно, архитектура здания великолепна, замок велик, но есть еще одна погрешность.

– Позвольте узнать, Ваше Величество, в чем она заключается? – спросил граф.

– Ни в чём более, как велика кухня.

От фельдмаршала Графа Миниха.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Подарок короля Вильгельма

Короли делали подарки такому путешественнику; подарок Вильгельма Петру был проявлением учтивости, достойным обоих монархов. Он ему преподнёс двадцатипятипушечную яхту, лучший морской парусник, вызолоченный, как Римский престол, с оснащением всякого рода; и все члены экипажа захотели быть в его полном распоряжении. На своей яхте, где он был первым лоцманом, Пётр вернулся в Голландию, чтоб снова повстречать своих плотников, и отсюда около середины 1698 года он поехал в Вену, где он должен был пробыть меньше, чем в Лондоне, потому что при дворе важного Леопольда было гораздо больше обременительных церемоний и меньше предметов для изучения. Повидав Вену, он должен был ехать в Венецию, а затем в Рим, но он был вынужден спешно вернуться в Москву из-за новости о гражданской войне, вызванной его отсутствием и разрешением курить.

Вольтер. Анекдоты о Петре Великом. Пер с франц., коммент. И вступ. ст. С.А. Мензина М. 2004.

Требует закон, требует и народ

В 1698 году, когда царь Пётр Алексеевич находился в Вене у Римского цесаря Леопольда*

*Во время пребывания в Вене (16 июня —19 июля 1698 года) Петр 1 виделся с императором Леопольдом I (1640— 1705). Ред.

и намерен был оттуда отъехать в Италию, получил его величество из Москвы с нарочно присланным гонцом от правителей ведомость о ужасном бунте десяти тысяч последних стрельцов, с литовских границ, отошедших самовольно, куда они нарочно для безопасности от столицы удалены были под видом наблюдения польских поступков при избрании нового короля*, которые умыслили, по наущению царевны Софии, которая

*После смерти короля Яна III Собесского в 1696 году угроза вторжения стрелецких полков должна была воспрепятствовать избранию на польский престол французского кандидата принца Конти. Ред.

по прежним мятежам находилась тогда уже под стражею в Девичьем монастыре, освободив её, взвести её на царство, а царя Петра Алексеевича, не допустив из чужих стран в Отечество, засевши на пути, убить, равномерно предать смерти некоторых бояр и всех чужестранцев, в Немецкой слободе живших и в военной службе находившихся. Сего ради, оставя государь дальнейшее странствование, ради пользы государства своего восприятое, спешил немедленно в престольный свой град, чтоб утушить возгоревший пламень изменников, возстановитъ тишину и оградить всё безопасностию.

Итак, оставя в Вене Прокофья Богдановича Возницына полномочным, поехал его величество с Лефортом, Головиным и Меншиковым к Москве и под провождением из Польши взятого от короля Августа генерала Карловича в Преображенское село своё в тайне благополучно прибыл. Неожидаемое прибытие царя ободрило верноподданных и произвело страх и ужас в ненавистниках особы и царствования его. Он обрёл уже опаснейший бунт сей чрез военачальника Шеина и генерала Гордона помощию царедворцев и солдат разрушенным и бунтовщиков под стражею содержанных. На другой день представлены были ему заговорщики мятежа, от которых выслушав достоверную исповедь злого умысла, пред всеми вельможами и при многочисленном народе, и видя, что прежде при многократных бунтах стрельцам оказанные милосердия и прощения не помогают, беззакония же такия угрожают впредь вящшею погибелью, предприял до крайности ожесточенный монарх, по единогласному верных сынов Отечества убеждению и по суду, искоренить до конца главных злодеев извергов государства, а достальных разослать в отдаленнейшие места Сибири, Астрахани и Азова и ненавистное звание стрельцов уничтожить на вечные времена. А как такое по закону смертное наказание начальникам и прочим виновникам сего бунта продолжалось несколько дней сряду виселицами, усечением глав и колесованием и ещё не преставало, то патриарх вздумал идти на место сего страшного позорища в процессии к государю, чтоб просить о пощаде оставшихся ещё стрельцов, ибо с три тысячи оных уже казнены были. В намерении умилостивления нёс его святейшество образ Богоматери, воображая, что царь казнь сию оставит. Но государь, увидев его тако к себе шествующим, удивился, во-первых, воздал иконе достодолжное поклонение и потом патриарху с гневом говорил: «Всуе употребляешь святыню сию. Зачем пришел сюда? Возвратись и отнеси образ святый туда, где он стоял. Знай, что я разумею страх божий и почитаю святую деву столько же, как и ты. Но ведай при том и то, что долг велит мне спасать подданных и по правосудию наказывать злодеев. Требует закон, требует и народ». Таким изречением показал царь Пётр Алексеевич самодержавную власть правосудия и предел сана духовного, дабы впредь в гражданские и государственные дела его святейшество не мешался, – не тако, яко бывало сие при прежних царях, когда патриархи участвовали во всём, и без совета их ничто не исполнялось, подобно римским папам почти, которые императорами и коронами некогда повелевали. Царь Алексей Михайлович, мудрый государь и законодатель, первый явил пример над патриархом Никоном*,

*Никон (1605—1681) – патриарх (1652—1660) выступал против подчинения духовенства светскому суду, пытался возвысить патриаршество над царской властью. Окружал себя необыкновенной пышностью, приобретал земельные владения и даже писался «великим государем». Ред.

лишив его чина чрез вселенских патриархов за разные беспокойствия, которые чинил сей архипастырь сему монарху, а Пётр Великий, прозрев такожде великие в том сане неудобствы, после достоинство патриаршеское в России совсем отставил.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987

Следующий год начнётся в январе

Война, которую он объявил Карлу XII, чтобы возвратить себе провинции, завоёванные шведами когда-то у русских, не мешала ему при всех несчастьях, которые она вначале доставила, продолжать его реформы в государстве и в церкви; он объявил в конце 1699 года, что следующий год начнётся в январе, а не в сентябре. Русские, которые думали, что Бог сотворил мир в сентябре, были удивлены тем, что их царь достаточно могуч, чтобы изменить то, что когда-то сделано Богом. Эта реформа началась вместе с веком, в 1700 году, с большого праздника, который царь сам учредил. Он упразднил сан патриарха, взяв его функции на себя. Неправду говорят, что он якобы поместил своего патриарха в московский дом для умалишенных. У него был обычай, когда он хотел развлекаться, наказывая, говорить тому, кого он хотел покарать: «Объявляю тебя сумасшедшим»; и тот, кому он давал этот прекрасный титул, даже если он был самым большим вельможей в государстве, был обязан носить шутовскую погремушку, куртку с бубенчиками и развлекать двор в качестве шута Его Величества. Он не дал этого титула патриарху; он довольствовался тем, что отменил саму должность, носители которой до того злоупотребляли ей, что обязывали царей идти перед ними один раз в году, держа повод патриаршей лошади, церемония, от которой такой человек, как Пётр Великий себя освободил.

Вольтер. Анекдоты о Петре Великом. Пер с франц., коммент. И вступ. ст. С.А. Мензина М. 2004.

Учреждение Синода

По смерти послднего патриарха Адриана, патриаршество чрез многие годы, по причине военных обстоятельств, оставалось не занятым.

Петру Великому неоднократно предлагали избрать на это место достойнейшаго, но Монарх, которому был известен Никон за частые споры и препирания с царём Алексеем Михайловичем так что царю Алексею большаго труда стоило утвердить свою власть над ним, вознамерился не поставлять никого в патриархи.

Новгородский Архиепископ Феофан Прокопович, преданный Петру Великому, один только проникал мысли Государя и их поддерживал. Этот Святитель был его правою рукою в духовных делах и однажды предложил Петру учредить совет под названием: Святейший Правительствующий Синод. Это последовало в 1721 году. Вслед за тем был издан православный катехизис или исповедание веры в одну восьмую листа подписанный: По повелению Святейшаго Правительствующаго Синода, и Духовное Уложение. Государь думал, что более не будут просить патриарха, но большая часть знатнаго духовенства, оставалась в том мнении, что независимо от Синода будет ещё патриарх, и в одно время Государю, когда он председательствовал в Синоде, было подано просительное письмо о постановлении патриарха.

Тогда Государь до того разгневался, что, ударя сам себя в грудь сказал:

– Вот вам патриарх, – и при этом встал и вышел.

После того никогда и ничего не слышно было о патриархе, или, чтобы оказывали желание иметь его.

Так об этом деле разсказывал Штелину граф Бестужев, а кабинет министр барон Черкасов говорит так:

– Государь Император, левою рукою ударил себя в грудь, а правою обнажил кортик и, ударив им по столу, вскричал: вот вам патриархи.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Суд Божий

Во время стрелецкаго бунта, от нечаянного нападения шайки извергов государь спасся уходом в Троицко-Сергиев монастырь (1689 г.) *), виновные стрельцы Шакловитого

*) С 7 на 8 августа Шакловитый хотел напасть врасплох на Преображенск и убить Петра, которому вовремя дали знать. Ред.

прибегли к милосердию прогневанного ими государя в помянутый монастырь и получили от великодушия его прощение – его величество удовольствовался только определением: предать казни одних зачинщиков сего заговора и бунта.

В числе зачинщиков того злодейского заговора, которые содержались уже в монастыре под стражею, находились три родные брата. Престарелая мать их, узнав о близкой казни всех, решилась просить государя о помиловании. С сим намерением, дождавшись выхода государя в церковь, упала к ногам его и с слезным рыданием молила о помиловании сыновей представляя, что она умрёт без них голодною смертию: «кто будет меня кормить, кто старость мою призрит, надежда – государь, когда я, бедная, останусь без них?» – и проч.

Молодой царь, выслушав всё терпеливо, и узнав, кто дети её, сказал:

– Я простить их не могу, не наруша справедливости и своей должности; они, забыв страх Божий и своё крестное целование, восстали на меня, законного своего государя, а, следовательно, и на всё отечество, которого спокойствие дороже мне и самой жизни моей.

Он винил также и её, что она не пеклась о вкоренении с детства в сердца их страха Божия, и, как видно, потворством своим их избаловала, и тем к злодействам подала повод. С сим словом оставил её государь.

Старуха, дождавшись выхода его величества из церкви, опять пала пред ним и, проливая слезы, молила.

– Прости, надежда-государь! Прости преступных детей моих, и ради Господа Бога, Пречистой Богоматери и святых чудотворцев Сергия и Никона, даруй им жизнь!

Государь, выслушав всё, велел ей встать и говорил:

– Слушай, старуха! Ежели Бог поставил меня царём, и вручил мне меч правосудия, для охранения спокойствия общего, то не прогневлю ли я его, спасая врагов оного? И не навлеку ли я и на себя, подобно Саулу, гнева его, и от потомства проклятия? Я сам плачу с тобою о пролитии крови злодеев, но должность превозмогает сожаление; и так должны дети твои, как злодеи, и злодеи нераскаянные, – умереть, потому что они были уже участниками и первого бунта, и многой неповинной крови пролития, но обстоятельствами времени спаслись от заслуженной казни.

Мать, бросясь к ногам государя, ухватила их и, обливая слезами, молила о помиловании, по крайней мере, хотя одного из сыновей, который мог бы закрыть ей очи и похоронить ее. Тронутый, наконец, государь сказал:

– Ну, что делать! Даю тебе одного, выбери сама кого боле любишь!

И, обратясь к сопровождающим сказал:

– Отведите её к ним в тюрьму, пусть она изберёт одного из трёх детей своих, и выпустите его из монастыря.

Приведённая к ним печальная мать бросилась на шею сперва к старшему, и в положении таком пробыла около четверти часа; потом к среднему, и так же обняв его, рыдала, не произнося ни единого слова, а напоследок к меньшему, и таким образом долго колебалась – которого бы из них избрать. Наконец, вынуждаемая решиться, избрала меньшего. И тогда же была с ним выпущена из темницы.

Но избавленный от казни злодей, идя с матерью из монастыря, в самых святых воротах споткнувшись, упал навзничь, разбил себе темя и тот же час испустил дух.

Донесено государю, его величество, ужаснувшись суду Божию, не попустившему злодею остаться в живых, пал на колени пред образом Спасителя, и умилённою душою молил, да отпустит ему согрешение, нарушением правосудия от него ему вверенного. И потом, вставши и обратясь к предстоящим, сказал:

– Я согрешил, как человек, простив из жалости злодея, недостойного жизни; но суд Божий решил иначе, не попустя остаться ему живым, это будет всегдашним мне наставлением – не прощать злодеев, вредных обществу. Страшитесь, – заключил государь, – преступники нераскаянные строгости правосудия, вверенного мне.

После этого осужденные судом злодеи были казнены.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876

Милость злодею

Государь умел наказывать, а также умел и прощать и всего чаще до формальнаго приговора.

Вот один из случаев, разсказанный князем Трубецким.

В молодости своей князь Трубецкой служил капитаном в Преображенском полку и во время стрелецкаго бунта стоял с своею ротою на карауле у Девичьего монастыря в Москве, во время заключения в нём царевны Софии. Последняя заключалась в комнате за железною решёткою.

В один из дней мятежа шайка стрельцов, державших сторону царевны, вломившись в монастырь, проломали пол в крепко охраняемом покое и вывели её. Они хотели уже произвести новое возмущение, стремясь истреблять всех, кто им только станет сопротивляться.

В самом деле, защищая освобождённую Царевну, стрельцы пролили много крови и в своей ярости искали предводителя роты преображенцев храбраго Трубецкого. Уже они достигли того места, где был Трубецкой, и смерть была неминуема, как один из них, бросившись вперёд под предлогом найти и указать, где он находится, предупредил капитана об опасности; этот стрелец был брадобреем Трубецкаго, облагодетельствованный князем.

– Князь, беги отсюда, тебя убьют, – сказал он.

Князь скрылся, а брадобрей, хорошо знакомый со всеми закоулками монастыря, отвёл внимание злодеев, дав время Трубецкому удалиться.

По прошествии нескольких дней стрельцы были переловлены, и выведены на площадь, где им была назначена казнь. Они были перевязаны и головы всех уже лежали на плахах, как Трубецкой, будучи вместе с Царём на месте казни, увидел в числе прочих, спасшаго его жизнь брадобрея.

Князь бросился к ногам Государя и сказал.

– Ваше Величество, простите этаго стрельца, он спас жизнь мою.

Государь захотел узнать подробнее происшествие и разспросил Трубецкаго, а потом стрельца. Видя, что разсказ того и другаго верны, государь помиловал стрельца, но требовал, чтобы этот стрелец во всю жизнь свою никогда не показывался в Москве.

Трубецкой тотчас же этаго стрельца с женою дитятей отправил в одну из своих дальних деревень, дал ему землю и освободил от податей.

Эти льготы Трубецкими долго поддерживались потомству стрельца.

От фельдмаршала князя Ивана Юрьевича Трубецкаго.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

«Я знаю, что меня почитают тираном…»

По дошедшим слухам к государю, что чужестранцы почитают его немилосердным, говорил его величество следующую речь, достойную блюсти в вечной памяти: «Я ведаю, почитают меня строгим государем и тираном. Богу известны сердце и совесть моя, колико соболезнования имею я от подданных и сколько блага желаю Отечеству. Невежество, коварство, упрямство ополчались на меня всегда, с того самого времени, когда полезность в государство вводить и суровые нравы преобразовать намерение принял. Сии-то суть тираны, а не я. Честных, трудолюбивых, повинующихся, разумных сынов Отечества возвышаю и награждаю я, а непокорных и зловредных исправляю по необходимости. Пускай злость клевещет, но совесть моя чиста. Бог судия мой! Неправое разглагольствие в свете аки вихрь преходный».

Читающий сие приметить может, с какою порывистою обнаженностью и соболезнованием говорил о себе сей великий государь. Имевшим счастие быть близ лица монарха сего известна великая душа его, человеколюбие и милосердие. Много было ему домашних горестей и досад, на гнев преклоняющих, и, хотя в первом жару был вспыльчив, однако скороотходчив и непамятозлобен. Ах, если б знали многие то, что известно нам, дивились бы снисхождению его. Все судят только по наружности. Если бы когда-нибудь случилось философу разбирать архиву тайных дел его, вострепетал бы от ужаса, что соделывалось против сего монарха.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

«Я изменил мой народ, но я не смог изменить самого себя…»

Говорят, что законодатели и короли совсем не должны впадать в гнев: но никогда не было монарха ни более вспыльчивого, чем Пётр Великий, ни более безжалостного. Этот недостаток в монархе не из тех, что исправляют только признанием его, признавая себя виновным; но, наконец, он в нём признался, и он даже сказал члену голландского магистрата во время своего второго путешествия: «Я изменил мой народ, но я не смог изменить самого себя».

Вольтер. Анекдоты о Петре Великом. Пер с франц., коммент. И вступ. ст. С.А. Мензина М. 2004.

Верное средство от кликушества

Никакой период времени неспособен столько к обманам, плутовству и коварству, как суеверный, ни в какое иное время, как в сие, столько не возникало и не обогащалось пустосвятов, ханжей и лицемеров, не преуспевало в злостных намерениях своих, коварников и злодеев; и не находили столько способов тунеядцы и бездельники проживать на счёт простых и всему веру емлющих людей. Между множеством случаев к обманам не последнее было притворное беснование, взводимое на себя, по большой части, подлыми бабами и девками, которые у нас известны были под именем кликуш. Сии плутовки, среди стечения народного, а паче в церквах, в праздничные и воскресные дни, начинали обманы свои падением на землю, испусканием нелепых криков, кривлянием лиц, ломанием и коверканием членов, и среди оных произносили некие глухие предвещания; всё же то суеверами принималось за действие нечистых духов, в них будто бы вселившихся, а мнимые их предвещания толковались народом по-своему и разносились повсюду, с прибавлением разных странных чудес.

Между тем, мнимобеснующихся сих из жалости наделяли подаяниями, пустосвяты и коварные подкупали их произносить то, что было нужно: первым – к притворной святости, вторым – к какому-либо их интересу, или ко вреду тех, которых они погубить и обесславить хотели.

Во время Петра Великого, а паче в первые годы царствования его, много было таковых кликуш, хотя сей государь, быв врагом суеверия, и старался всячески искоренять их, изгоняя из них дьяволов плетьми и другими наказаниями.

Следующие четыре анекдота докажут нам это наилучше:

I. Коварный Милославской, друг и родственник, с матерней стороны, царевны Софьи Алексеевны, предприял утвердить на престоле сию царевну, управлявшую тогда самовластно, а лишить оного младого царя, брата её. Сколь законопреступно было намерение cиe, таковы были и средства, к сему им употреблённые; между прочим же, дабы отвратить сердца народные от монарха, а привлечь их к царевне, чрез преданных себе уговорил, обещаниями разных наград, нескольких из сих кликуш, – а в числе оных и одну знатного отца дочь, – всклепать на себя беснование. И сия последняя, по условию, в Успенском соборе, в праздничный день, когда находилась в нём царевна, столь искусно сыграла данную ей роль, что весь народ уверился в её подлинном бесновании и почёл издаваемой ею странной крик за голос поселившегося в ней и её мучащего диавола.

Не меньшее же искусство в притворстве оказала и царевна: она с великим, по-видимому, благоговением пала пред образом Пресвятыя Богородицы Владимирския, моля её об изгнании из мучимой нечистого духа; и потом, приступя к ней, заклинала его именем Божиим и Пречистыя его Матери изыйти из неё; и диавол вопил, что молитвы и заклинания её жгут его адским огнём, и чрез несколько минут, с страшным криком и терзанием мучимой им, изсшёл как бы из неё, оставя притворщицу еле живу; царевна ж, приведя её в чувство и взяв её за руку, подняла её здраву.

Можно себе представить, как удивлён был не проницающий в коварство сиё народ чудом сим: он почёл царевну чудотворицею, а великого брата её и всех приверженных к нему охуждал с негодованием, за малое уважение их к толико святой царевне. Несколько же сему подобных после чудотворений её утвердили паче ещё народ в расположении сём, как в отношении к царевне, так и к монарху *).

*) «О сём кратко повествует и г. Татищев в своем «Географическом, историческом и политическом лексиконе, в III-й части на стр. 212». Примеч. И. Голикова.

II. Успех описанного коварства полюбился царевне так, что она, дабы наиболее привязать к себе народ и очернить в умах его державного своего брата, употребляла многократно к тому сей же самый способ. Самовидец этого, знаменитый господин, Иван Михайлович Головин, оставил нам о сём следующее извещение. Она долго содержала на жалованье своём многих таких кликуш, под именем беснующихся – и как имела обычай часто ездить в Новодевичий монастырь, то накануне выезда своего, одну или двух из них повелевала тайно приводить к себе и наставляла, как им поступать во время её проезда мимо их – и потом наученных сих плутовок вывозили на Девичье поле и полагали при дороге к монастырю, и как скоро карета царевнина, всегда тихим ходом шествующая, подъезжала к которой из них, то притворно беснующиеся, при зрении многочисленного народа, всегда царевну сопровождавшего, и начинали нелепыми голосами кричать, биться и всячески телокривляться. Царевна, будто бы нечаянно услышав крик тот, спрашивала у наученных уже ею из придворных тварей своих: «что это за странной крик?». А сии будто бы старались сначала заминать оное и не прежде открывались, как по вторичному уже приказу её, что крик этот происходит от какой-то беснующейся – но, «ваше высочество», – промолвливали они, – «не извольте останавливаться: страшно на неё смотреть, как злой дух её ломает».

– Боже мой! – ответствовала она, – неужели эту бедную можно оставить без всякой помощи?

И повелевала карете, подъехав к ней ближе, останавливаться и двери каретные отворять. Тут снова содействователи её коварству, удерживали просьбою, чтоб не изволила выходить, однако она тому не внимала, подходила к мнимобеснующейся, оказывала чрезвычайные знаки своего сострадания, и потом, при зрении всего народа, оградя её крестообразно рукою, произносила с видом набожным сии слова: «Христос Господь исцелил многих беснующихся силою своею, той же исцеляет и тя, рабу Божию (имярек), от всякия юзы душевныя и телесныя». После чего девка или баба переставала бесноваться, делалась тиха и приходила в разум, как бы освободившаяся от жившего в ней и терзавшего её диавола. Потом чудотворица, наделяя её милостынею, отпускала, а сама, при восклицании благоговеющего к ней народа, продолжала шествие своё к монастырю.

Не меньшая на сей же самый конец хитрость царевны была, в такие же выезды её в тот монастырь, по свидетельству того же г. Головина, и следующая: по приказу её должны были быть при ней при выездах и докладчики дел, которые в монастыре и докладывали ей всегда почти, по делам сколь важным, столь и трудным к решению; и она, выслушивая их, ни мало не думав, давала весьма дельные резолюции, чему не только простой народ, но и сами докладчики и председатели приказов, всегда же при ней в такие выезды присутствовавшие, удивлялись и превозносили проницательный разум её, не ведая того, что она те самые дела, по которым докладывали ей тогда, брала к себе в комнату и, рассматривая оные с умными советниками, заготовляла заранее на это время резолюции. О даваемых ею решениях в монастыре сём упоминает и Татищев, в примечаниях своих на «Судебник» царя Ивана Васильевича.

III. Дворянка Кутузова, имевшая в Москве, на Петровке, близ монастыря сего имени дом свой, пользуясь легковерием и суеверием народа, ославила бывший у неё образ Богоматери разными, будто бы от него происходившими чудотворениями и тем привлекла множество молельщиков; дабы же наиболее уверить народ о чудотворениях образа, а вместе и о своей святости, содержала у себя несколько подобных плутовок, т. е. кликуш, из которых пред образом молитвами и заклинаниями своими изгоняла мнимых нечистых духов; а сими и подобными коварствами, сделав себя в умах народных чудотворицею, знатно обогатилась.

Всё это не могло укрыться от монарха. Государь, по прибытии своём в Москву, повелел всех сих мнимобесноватых, при собрании народном у дома Кутузовой наказать плетьми; они принуждены были пред народом же во всём описанном плутовстве признаться и, быв рецептом сим, так сказать, исцелены, отданы в работу на фабрику. Какое же наказание понесла Кутузова – неизвестно; образ тот, со всем богатым его прикладом, государь повелел отдать в монастырь.

IV. Одна баба затеяла на деверя своего по злости, будто бы он колдовством поселил в неё диавола; а чтобы довести того деверя до несчастия, в церкви Исакиевской, во время обедни в присутствие государя обыкновенным притворщицам таковым голосом заревев, упала, билась и всячески ломалась.

Монарх тот же час повелел вывести её из церкви и изгнать из неё диавола плетьми, что, не отлагая, и исполнено было. Кликуша призналась во всём сказанном, за что по указу, в котором прописано как злодейство, так и признание её, – ещё наказана на площади публично, а дабы пресечь навсегда такое плутовство, государь за лучшее признал к тому средство публиковать во всем пространстве России указы, повелевающие всех кликуш, где оные окажутся, отсылать в С.-Петербург, «и от того времени», – говорит г. Татищев, – «так оное зло пресеклось, что уже нигде таких дьяволов не осталось» *).

*) Четыре рассказа о кликушах заимствованы из второго издания анекдотов Голикова 1798 г., в последнее же издание «Деяний» 1813 г. они не вошли, так как не были пропущены цензурою. Ред.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Кнут против дьявола

Генерал-полицмейстеру Девиеру, доносившему о явившихся кликушах, приказывал его величество так: «Кликуше за первый раз – плети, за второй – кнут, а если и за сим не уймется, то быть без языка, чтоб впредь не кликали и народ не обманывали!»

***

О ложнобеснующихся говорил государь: «Надлежит попытаться из беснующегося выгонять беса кнутом. Хвост кнута длиннее хвоста чертовского. Пора заблуждения искоренять из народа!»

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Ум и коварство царевны Софьи

Когда государь намерен был предать всенародному суду царевну Софию Алексеевну и строгость закона над нею исполнить за последний бунт, её ухищрением во время пребывания его в чужестранных государствах между стрельцами произведённый, дабы ей из монастыря освободиться и сделаться самодержавной государынею, а Петра Алексеевича на возвратном пути, не допустив до Москвы, убить, – то Лефорт, которого государь любил паче прочих и советов его слушал, представлял ему и великую славу и великодушие, его убеждал, чтоб он сестру свою простил ещё раз, на что получил такой ответ: «Ужели не знаешь того, как она посягала на живот мой, хотя ей было тогда четырнадцать лет?». – «Так, государь, – продолжал Лефорт, – но вы не лишайте жизни её для своей славы, которая должна драгоценнее вам быть, нежели мщение. Сие оставить надлежит свирепости турок, кои обагряют руки в крови братии своих. А христианский государь должен иметь чувствования милосердые». Убеждённый таким благородным постановлением, государь вздохнул, пожал плечами, простил Софью, пошёл к ней в монастырь и чувствительные делал выговоры, которые произвели в ней и в нём слезы. И хотя при таком указании София защищала красноречием своим весьма сильно невинность свою, однако, обличенная ясными доказательствами в преступлении своём, оставлена была на вечное заключение в монастыре под стражею. Государь, по возвращении своём из монастыря, говорил Лефорту так: «Жаль, что Софья при великом уме своём имеет великую злость и коварство».

Сию достопамятность слышал я от фельдмаршала князя Ивана Юрьевича Трубецкого.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Присутствие духа в Петре Великом

Царевна София Алексеевна, по заключении её в Девичий монастырь, старалась всегда тайно заводить бунты на державного брата своего, отлучившего её от правления Государством. Всяк понять может, сколь чувствительно было это его сердцу. Он неоднократно выходил из терпения, и в гневе своём предпринимал не раз лишить жизни свою сестру. Будучи в таком раздражении и исчисля все её на жизнь его покушения, великий Государь определил, было, совершенно избавиться от неё, как от главнейшего своего злодея. К утушению такого гнева и к отмене такового определения, стоило только Лефорту напомнить ему, что она ему сестра и что Туркам только свойственно обагрять руки в крови родных своих. И так, вместо казни, удовольствовался он только личным ей выговором и слезами её только ещё смягчился, что заплакал и сам, и, выходя от неё, сказал Лефорту: «У неё великий разум, но жаль, что она так зла!»

А как и после сего прощения царевна София не преставала заводить подобные бунты и умышляла на жизнь своего брата и Государя, то Монарх, в открывшийся один из таковых заговоров, желая узнать от ней самой некоторые обстоятельства, приехал в монастырь, вошёл к ней с сверкающими от гнева глазами, начал уличать её в новых на жизнь его умыслах и требовал её признания и ответов на вопросы свои. Сколь ни явны были Государевы улики, но она, однако ж, ни в чём не признавалась. Её гордость пробудилась, так сказать, колкостию Монарших упреков, и она, в оскорбительных выражениях, начала обвинять в смятениях самого Государя. Такая непризнательность и непокорность с её стороны, соединённый с колкостию ответов, вывели Монарха из терпенья. Он в крайней запальчивости сказал, что одна смерть её доставит ему безопасность. «Умри, злодейка!» – и выхватил на поражение её меч. В это самое время бывшая при царевне в услужении двенадцатилетняя девушка, остановилась между Государем и царевною, бросилась к ногам Государевым и, ухватившись за них, вскричала: «Что ты делаешь, Государь, смотри, она родная тебе сестра!». Слово это остановило его и он, помолчав с минуту, опять простил мятежную и непокорливую сестру, а девушку поцеловал в голову, говоря: «Спасибо, девочка, я тебя не забуду!».

Анекдоты о Петре Великом, выбранные из деяний сего монарха, описанных гг. Голиковым и Штелиным. Издание второе. Москва, 1848.

Лефорт рискует жизнью

Пётр I, по горячему темпераменту своему, нередко бывал в крайнем раздражении, но присутствие духа и в таком положении никогда его не оставляло.

В одно время, за дерзновенные слова того же самого Лефорта, государь крайним воспылал на него гневом и к тому же заметить должно, что было это при одной пирушке, когда и винные пары ещё затмевали несколько рассудок его. В таком кипящем, так сказать, гневе государь, выхватя из ножен кортик свой, устремился на поражение Лефорта; любимец, знавши его совершенно, не уклонился от государя ни мало, но, обнажа грудь свою, сказал: «Рази ревностного твоего слугу, вот грудь его!». – В миг выпадает из рук царя оружие и он, вместо поражения, бросается в обятия Лефорта и просит прощения.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Случай на пиру у Лефорта

Некогда у Лефорта на пиру был государь с генералами и министрами. А как за столом довольно пили, и лишь только было развеселились, как нечаянно зашёл разговор такой, который всю забаву обратил на печаль и наполнил всех страхом и ужасом. Завели речь о войсках и военном порядке или дисциплине, при которой один из собеседников сказывал: «Чтоб иметь исправных и добрых офицеров, то надобно для того наблюдать службу и старшинство». Вслушавшись в сие, Петр Великий отвечал ему: «Ты говоришь правду. Это есть то самое правило, которое я желал установить, и для примера был барабанщик в роте у Лефорта». Но при сём, взглянув тотчас грозным видом на генерала Шеина, против него сидевшего, продолжал далее: «Я знаю, нарушая мои намерения и указы, некоторые господа генералы продают упалые места* в своих полках и торгуют такою

* Освободившиеся места после гибели офицеров. Ред.

драгоценностию, которую надлежало бы давать за достоинство». Шеин спрашивал государя: кто б такие были? А сие самое и воспламенило вдруг монарха, с сердцем отвечающего: «Ты первый, ты тот самый!». Причём, выхватя из ножен шпагу, начал ею рубить по столу так, что все присутствующие гости затрепетали: «Вмиг истреблю тебя и полк твой! Я имею список проданных тобою мест и усмирю сею шпагою плутовство твоё!». При сих словах хотели было прочие генералы извинить генерала Шеина, однако государь, не внимая ничего, кроме праведного гнева, в такую пришел запальчивость, что начал махать шпагою на все стороны без разбору. Слегка досталось оною князю Ромодановскому и Зотову, а между тем, добирался он до самого Шеина, чтоб его поранить. Но любимцем своим Лефортом, который в таких случаях один имел смелость удерживать царя, был схвачен. Государь, воспалённый сердцем, выступивший из самого себя, оттолкнул Лефорта и его ранил. Лефорт, оставя страх и ведая нрав, сколь младый монарх скороотходчив и мягкосерд, пренебрёг без смятения нанесённый себе удар, остановил его, просил, чтоб он перестал гневаться, вспомнил бы, что он есть исправитель, и что великодушие сопряжено со славою и честию героя и законодателя. Таким образом смягчил он государя так, что его величество, опомнясь, простил Шеина*,

*На пире 4 сентября 1698 года царь, недовольный взяточничеством и неумелым розыском о мятеже стрельцов, в гневе чуть не убил А. С. Шеина (1662—1700). Ред.

а принятых им офицеров уничтожил (освободил от должности?). Потом, признавшись в слабости своей пред всеми, тотчас с раскаянием и сожалением, обнявши Лефорта, говорил: «Прости, любезный друг, я виноват. Я исправляю подданных своих и не могу исправить ещё самого себя – проклятая привычка, несчастное воспитание, которого по сию пору преодолеть не могу, хотя всячески стараюсь и помышляю о том!»

Таким образом кончилось страшное сие происшествие, которое после сделало государя воздержаннее, ибо сею незапностию чуть было не лишился друга своего Лефорта, которого рана без дальнейших следствий скоро и благополучно исцелена была.

Многие обвиняют государя, нокакой бы монарх снёс такое пренебрежение, когда, не взирая на свое попечение и усильные труды для пользы Отечества, вводимый порядок расторгают и вместо блага чинятся злоупотребления?

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Государь лично забирает заговорщиков

Объявленное намерение царя – послать юношей российских в чужие земли для учения – возмутило суеверные умы, особенно чиновников стрелецкого корпуса. Они делали тайные совещания: как бы удобнее сбыть им с рук такого государя, который заводит новизны, противные, по их мнению, православному закону. Одна из таких злодейских шаек, около 1695 года, то есть за год до заговора Цыклера (об этом ниже), собралась в одном доме, зимою, в восьмом часу пополудни. Надобно думать, что было это весьма тайно; в ту же самую ночь, и в том же часу, государь, по обыкновению, поехал в санках по улицам московским, имея при себе одного только денщика Дурнова; но, приехав к Арбатским воротам, остановил лошадь и, углубясь в размышление, простоял на одном месте около четверти часа. Денщик, видя это, осмелился сказать: «Долго ль, государь, стоять нам здесь?». Петр, как бы опомнясь от этого вопроса, сказал про себя: «Поехал было я туда, а надобно заехать не туда». – И поворотя лошадь, выехал в переулок, называющейся Хлебным, остановился около одного дома, вышел из санок и послал на них денщика к караульному офицеру с повелением, чтоб он с двенадцатью гренадёрами, не мешкая ни мало, пришёл к тому дому; а сам без шума вошёл в калитку на двор, оттуда в покои, где, во втором, нашёл сидящих за столом, и попивающих четверых из чиновных стрельцов, которых он всех знал по имени.

– Что вы здесь делаете, ребята? – сказал им царь.

Можно себе представить, как должно было смешать их такое нечаянное посещение: они не могли даже произнести слова; но монарх вывел их из этого замешательства и страха, сказав, что он ездил по Москве в санях, прозяб и, видя огонь, заехал обогреться, а по счастию нашёл ещё в нём и знакомых. Ободрённые таким милостивым отзывом те отвечали, что званы хозяином на пиво; это подтвердил и вошедший, между тем, хозяин дома; налив стакан осмелился поднести его величеству. Государь выпил и разговаривал с ними и с хозяином о делах, ничего почти не значащих, до того времени, в которое должно было уже прибыть офицеру; потом сказал, что он обогрелся, и пора ему с ними расстаться, вышел из комнат. Они хотели было его проводить, но государь, остановя их, затворил двери и припёр.

Офицер с командою был уже у ворот, и монарх повелел ему всех четырёх гостей забрать и привести в Преображенск, а хозяину сказать его указом, чтоб он и домашние его, под смертною казнию, не дерзнули происшествия этого никому открывать. Расспросы по одиночке смешали и разбили их, так что они принуждены были, наконец, признаться в совещании своём на жизнь государя. Причиною того, по словам их, была несносная им служба, предпочтение, оказываемое солдатам, особенно вводимые новости, противные, по мнению их, закону и старинному обыкновению, и посылка детей их в еретические земли, и проч. Они были наказаны и посланы в Сибирь, и всё это произведено так тайно, что никто не проведал, и не знали даже, куда давались четыре чиновника.

Каким образом узнал государь тот дом и собравшихся в нём заговорщиков – осталось неизвестным.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Заговор Цыклера и Соковнина

Во время возмутительных стрелецких бунтов, одна рота этого злодейского войска, вместе с двумя своими начальниками – Цыклером и Соковниным, сделали заговор – убить Петра. Чтобы легче добраться до него, вознамерились они, посредине Москвы, зажечь два дома рядом и быть при том самим, будто бы для потушения пожара. Но так как царь при всяком пожаре бывал первый, то злоумышленники, будучи уже там, притворились бы, что они стараются тушить пожар, и под этим предлогом хотели, мало-помалу, окружить царя и в тесноте неприметно его заколоть.

Уже назначен быль день к произведению ужасного умысла. Заговорщики, как верные друзья, собрались обедать к Соковнину, а от обеда до ночи проводили время в пьянстве. Все изрядно нагрузились пивом, медом и вином – между тем как прочие продолжали пить для ободрения себя к такому злодейству, один из стрельцов, которого, вероятно и вино, и совесть удручали, часу в восьмом вышел на двор; другой, такое же смущение чувствовавший, пошёл вслед за ним. Увидев себя одних на дворе, один сказал другому:

– Чем-то, брат, это кончится – неизвестно; а что нам худо будет, то верно. Как бы нам так сделать, чтоб с честию от этого отстать?

– И я, брат, – говорил другой, – одного с тобою мнения – нет другого средства, как идти в Преображенское и открыть всё царю.

– Хорошо, – сказал первой, – но как бы нам уйти из шайки?

– Скажем, – ответствовал второй, – что время уже перестать пить, а идти домой, если нужно в полночь производить в действие наше намерение.

Потом подали друг другу руки и опять вошли в изменническую шайку, которой сделали предложение по своему условию. Прочие на это согласились: каждый, кто хотел, мог идти чрез несколько часов домой, но со строгим обещанием – в полночь непременно опять явиться; некоторые должны были остаться вместе с Соковниным, покамест загорятся дома и станут бить в набат на пожар.

Таким образом, оба они прямо пошли в Преображенское, (увеселительный замок в Москве), где находился государь. Они объявили о себе денщику, что желают говорить с царём. Пётр, и тогда уже не доверявший этим людям, велел спросить, какая им нужда? Они отвечали, что никому более не могут сказать, как самому его величеству, потому что она весьма важна и не терпит ни малейшей отсрочки. Царь, услышав это, приказал представить себе обоих стрельцов. Как скоро приблизились они, тотчас пали на землю, говоря, что приносят царю свои головы, сделавшие их преступниками, потому что они вступили против него в заговор с ротою своих собратьев, которые, собравшись к Соковнину, сидят в его доме, ожидая покамест в полночь станут бить в набат на пожар, как они условились, и тогда хотели убить царя. Пётр спокойно слушал эту ужасную весть и ничего более не спрашивал, как: подлинно ли это правда?

– Точно так, – повторили стрельцы, – мы в твоей власти; приносим тебе наши головы; пошли только туда, там всех ты их найдёшь вместе.

Обоих доносчиков задержали в Преображенском под караулом, и как было уже около восьми часов вечера, то царь, тотчас написал записку к капитану Лопухину (а по объявлению других – к Ляпунову), в которой приказал ему всю его роту потихоньку собрать и около одиннадцати часов пред полуночью, так подойти к дому Соковнина, чтобы точно в одиннадцать часов окружить его и захватить всех, кого там найдёт. Капитан точно исполнил царское повеление, однако царю показалось, что он в своей записке назначил ему быть в десятом часу, он и сделал такой расчёт, что если придёт туда в половине одиннадцатого часа, то всё уже в доме Соковнина будет сделано. И потому в десять часов немедленно сел в одноколку и с одним только денщиком прямо поехал к Соковнину. Приехав туда в половине одиннадцатого часа, не мало удивился, что ни у ворот, ни около дома не нашёл ни одного человека из роты, которой он приказал туда быть. Он ничего не мог себе представить больше, как то, что караулы, может быть, находятся внутри двора. И так, без дальнего размышления въехал он прямо на двор, и с одним только денщиком вошёл в дом. Услышав о приезде царя, все в доме пришли в некоторое смущение. Пётр вступил в горницу, нашёл Соковнина, Цыклера и всю роту злоумышленников, которые, тотчас встав, поклонились государю. Он, поклонившись им взаимно, благосклонно сказал, что проезжая мимо, заметил большой свет в окнах, подумал, что конечно у хозяина пирушка; а как ещё показалось, что ещё рано спать, то заехал посетить хозяина. Царь сколько ни дивился и ни сердился на капитана, которому он приказал туда быть, и который, как ему казалось, не исполнил того в назначенное время, нимало не дал того приметить по внешнему виду. Он сидел там довольно долго, и как злоумышленники стоя пили в круговую за его здравие, он им без всякого страха ответствовал и один из стрельцов, дав знак Соковнину, говорил потихоньку: пора брат. Соковнин, который не хотел ещё дать заметить своего намерения, мигнув ему обратно, сказал: нет ещё. Между тем как он это говорил, Пётр бодро вскочил и, ударив его так сильно, что тот упал, сказал грозным голосом: Ежели тебе ещё не пора, так мне теперь пора. Возьмите и свяжите его. В эту самую минуту, в одиннадцать часов, вошёл в горницу капитан с своею ротою, которая была во всём снаряде. Тотчас все пали ниц, признавая себя виновными. Обратясь к капитану, государь в первом жару дал ему жестокую пощечину, укоряя, что не явился в назначенный час. Капитан вынул из кармана письменное повеление и показал царю, который признал, что ошибся целым часом, поцеловал капитана в лоб, назвав исправным и прямым офицером, и отдал ему под караул связанных злоумышленников. Какую злодеи получили мзду – всему свету известно *).

*) Иван Цыклер, думный дворянин, и Алексей Соковнин, окольничий, казнены с прочими заговорщиками 4-го марта 1697 года. Ред.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Неустрашимость Петра Великаго

Великий дух, природный ум, проницательность, сопротивление опасностям, храбрость, твёрдая воля, и другия государственныя добродетели с избытком сосредоточивались в Петре I и увековечили за ним титул Великаго. Во время возмущения стрельцов, одна рота этого злодейскаго войска вместе с своими начальниками Суковниным и Сиклем сделали заговор против жизни Петра Перваго.

Чтобы легче добраться до своего государя, они решились поджечь посредине Москвы находящияся два дома рядом, чтобы явиться с ротой, как бы для тушения пожара, потому что великий монарх всегда был в числе первых на каком бы то не было пожаре и распоряжениями, и делом помогал в тушении. Злоумышленники как будто занимаясь тушением, могли свободно окружить царя и в тесноте заколоть его.

День был назначен к произведению этого ужаснага преступления. Заговорщики, как верные друзья, все собрались к Суковнину обедать и до ночи проводили время, пьянствуя. Мед, пиво и вино лились рекою, чтобы залить себе совесть.

В числе заговорщиков был один стрелец, который пил не менее прочих; но в то же самое время тяготила его и совесть. Часу в восьмом, он вышел на двор, другой, чувствуя такое же смущение, вышел вслед за ним.

Стрельцы, оставшись одни, переглянулись между собою и один сказал другому:

– Чем брат все это кончится, неизвестно.

– Неизвестно-то неизвестно, а худо будет, это верно.

– Как бы нам так сделать, чтобы с честью отстать от этого.

– Я одного с тобою мнения и думаю, что лучше ничего не сделать, как идти в Преображенские и открыть то царю.

– Хорошо, но как же нам отстать от своей шайки.

– Очень просто: сказаться, что время идти домой. Довольно попили, а к делу явиться в полночь.

Стрельцы в знак согласия пожали друг другу руки, и пошли опить к товарищам.

Разумеется, в этом никто в них не заподозрил не добраго и многие также решились идти со строгим обещанием явиться к полночи. С Суковниным остались некоторые до того времени, когда загорятся дома и забьют в набат тревогу.

Оба стрельца прямо отправились в Преображенский потешный дворец, где тогда находился Государь и, придя, явились к денщику и просили, чтобы об них донесли Царю. Государь в то время уже видевший в стрельцах постоянных врагов, приказал спросить, что им нужно; но стрельцы отвечали, что им необходимо видеть самого Государя и ему передать то, что никому нельзя, и при том дело важное, не терпящее отлагательства.

Государь вышел в передонюю и приказал впустить доносчиков.

Стрельцы вошли и упали на колени, кланяясь в землю.

– Государь батюшка, вот тебе наши повинныя головушки, делай с ними, что хочешь, мы преступники, потому что мы вступили в заговор против твоего Царскаго величества вместе с ротой своей собраться под начальством Суковнина и Сикля, – вопили стрельцы.

Государь спокойно выслушал доклад стрельцов, все распросив подробно, где и как сборище заговорщиков, и как хотят совершить злодейство, приказал арестовать стрельцов; а сам присел за столом, написал записку к Лопухину (некоторые говорят, что к Ляпунову) в которой написал, чтобы он всю свою роту в 11 часов по полуночи привёл, как можно тише, к дому Суковнина и окружил его и, кто в доме найдётся, захватить.

Капитан точно исполнил Царское повеление. Но Государь, торопясь писать записку, не запомнил хорошенько часа; он написал число часов – 11, а, полагая, что написал число 10, отправился в десять в одноколке с одним денщиком к дому Суковнина и поспел к дому в половине одинадцатаго.

Не найдя вокруг дома караула, он подумал, что рота Лопухина в покоях, поэтому въехал прямо во двор, сошёл с одноколки и вошёл в комнату, где пировали стрельцы.

Суковнин и бывшие с ним удивились нежданному прибытию того, кого они решились лишить жизни. Казалось, что он сам шёл навстречу опасности. Между тем, Пётр Великий, окинув взором собрание, сказал вставшим стрельцам:

– Я, проезжая мимо, приметил в окнах cвет, подумав, что у хозяина пирушка, то как спать ещё рано, то и заехал посетить тебя.

Царь хотя внутренне сердился на капитана, но не показал ни малейшаго знака гнева и сидел довольно долго в то время, когда злоумышленники, стоя в кружок, пили за здравие Государя. Государь им отвечал так же, не показывая ни малейшаго страха и осторожности.

Наконец один из стрельцов шепнул Суковнину.

– Пора, брат.

– Нет ещё, – был ответ Суковнина шепотом, и при этом подмигнул глазом.

Между тем, как только Суковнин сказал это слово, Пётр Великий быстрее молнии подскочил к начальнику заговорщиков, и так сильно ударил его в лицо, что тот не мог удержаться и как сноп полетел на пол.

– Коли тебе ещё не пора, так мне теперь пора, – и, обратясь к прочим, Государь сказал, – вяжите его.

В эту минуту ровно в одиннадцать часов вошёл с своей ротой Лопухин в полном вооружении. Злоумышленники пали на колена, а Государь в пылу своей раздражительности дал капитану пощёчину, укоряя за неисполнение приказания. Капитан вынул записку и, молча показал Петру.

– Ошибся, брат, спасибо за верность; сказал Петр и поцеловал капитана в лоб. И тут же повелел взять под караул злоумышленников.

От князя Ивана Юрьевича Трубецкаго, Генерал фельдмаршала, бывшаго в то время капитаном в Преображенском полку и который был тогда командиром для совершения над преступниками казни.

Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.

Покушение денщика на жизнь государя

Известно, что денщики государя имели к нему всегда свободный вход и нередко оставляемы были в спальне его до того времени, пока он заснёт; тогда уже они выходили. Это самое время было избрано и на исполнение замышленного убийства: изверг имел при себе заряженный пулею пистолет, он направляет его в самое сердце заснувшего крепким сном государя, спускает курок – осечка. Злодей смущается этою неудачею и выходит; поступок остается неизвестным.

Чрез некоторое время этот изувер предпринимает опять то же. Он переменил кремень, пробовал несколько раз курок и уверясь в исправности его приходит вечером, оставляется, как и прежде, в спальне государя до его заопочивания. Изверг снова направляет в заснувшего царя выстрел, но Провидение Божие, по неведомым смертному судьбам, допустившее Равальяку убить Генриха IV – покрыло щитом монарха: пистолет, как и прежде, осёкся.

Он решился разбудить государя и признаться в своём злодеянии. Первое слово Царя было: Что сделалось? Но преступник говорит ему:

– Государь, я послан к тебе от Бога – возвестить, что он содержит тебя в своём покровительстве, и что никакая вражья сила и никакая адская злоба твоих злодеев не сильны погубить и повредить тебе.

При окончании этих слов злодей падает на колени и, показывая ему пистолет, говорит:

– Посмотри, как он хорош, никогда не осекался, но теперь два раза мною направляем был на отнятие твоей жизни и оба раза осёкся. Видя такое явное покровительство Божие, решился возвестить тебе, не отлагая ни мгновения, и поздравить с хранящею силою Вышнего. Теперь голова моя в твоей воле, и я недостоин более тяготить собою землю.

Государь, выслушав это, встал с постели и, оставя преступника в положении его, несколько раз прошёлся по комнате, не говоря ни слова.

– Послов не секут, не рубят, покровительство Божие ощущаю ещё более по твоему раскаянию. Бог тебя простит! – сказал государь.

И после этого не отменил он милости своей к преступнику. Умысел этот приписывают Кикину, не утверждая заподлинно, что изверг был Кикин, можно, однако же, о нём сказать, что крайняя неблагодарность его к государю доказывает чудовищное сердце, способное к самым величайшим злодействам *.

* Об этом происшествии Голиков говорит, что слышал от «трёх особ», которые «согласны в том, что предприявший лишить жизни монарха, был издавна заражён ядом изуверства, представлявшим ему в государе еретика и разорителя старинных обыкновений и обрядов». Библиотекарь Бухвостов называл преступника денщиком, не упоминая имени, а Крекшин и действ. стат. совет. Верёвкин указывали на Кикина, называя его комнатным государевым. Ред.

Этот Кикин вознесён был от его величества на достоинство адмиралтейского президента; уличённый по следствию в деле хлебных и других адмиралтейских подрядов, в похищении казённых интересов, по которому судом отписано было всё имение его, он был послан в ссылку; но государь милостиво принял присланное от него прошение и простил его во всём: возвратил из ссылки, отдал имение и оставил в прежнем звании. Но к чему послужила эта милость? Им развращён был царевич Алексей Петрович, по его то советам ушёл он из России. Следовательно, он и был главнейшею причиною бедствия несчастного царевича; что уже и принудило, наконец, государя поступить с ним как с нераскаянным злодеем. Но, кажется, его величество и тогда ещё, жалея лишиться в нём ума тонкого и способного к важным препоручениям, – расположен был ещё простить его, если бы только мог увериться в сердечном его раскаянии *.

* Известие о расположении государя к прощению Кикина едва ли вероятно: министры приговорили учинить ему казнь жестокую. Ред.

Накануне казни государь ещё видел его и спрашивал, что побудило его употребить ум свой на такое зло. Какой же от него получил ответ?

– Ум, – сказал нераскаянный злодей, – любит простор, а от тебя было ему тесно.

Государь удивился такому ожесточению и тогда-то уже получил он соразмерную злодеяниям своим казнь.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876

Смерть Франца Лефорта

По смерти любимца Лефорта* государь учинил ему со всеми почестями, достоинству

* Ф. Я. Лефорт умер 2 марта 1699 года, погребение состоялось 11 марта. Ред.

и заслугам ему принадлежащим, славное погребение, при котором шёл монарх за гробом до самой реформатской церкви, где при сказывании предики пастором Стумфиусом, когда вычислял он сего мужа заслуги, оказанные им государю и России, его величество обливался слезами, и по окончании оныя, повелев снять крышку с гроба, подошёл к покойному генералу-адмиралу, обнял его и прощался с ним в последний раз с таким сокрушением, что все бывшие при сём чужестранные министры с чрезвычайным удивлением смотрели на сие плачевное зрелище. Потом провожающие знатные особы званы были в дом покойного адмирала, где приготовлен был, по тогдашнему обычаю, поминочный ужин. Между тем, как уряжали стол, и государь тогда на короткое время отлучился, то некоторые бояре потихоньку убрались домой, но его величество по возвращении своём, встретя их сходящих с крыльца, воротил назад за собою, вошёл в залу и, с негодованием смотря на них, говорил: Я вижу, вы спешите для того, чтоб дома веселиться смертию адмирала. Вы боитесь быть при сём печальном пире для того, чтоб ложно принимаемый вид печали скоро не исчез, и радость ваша предо мною не обнаружилась. Боже мой, какие ненавистники! Вы торжествуете теперь, как будто получили великую победу смертию такого мужа, которого я искренно любил и который служил мне столь верно. Я научу вас почитать достойных людей! Верность Франца Яковлевича пребудет в сердце моём, доколе я жив, и по смерти понесу её с собою во гроб.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987

«Он начал, а мы довершили…»

О Лефорте Пётр Великий говорил: когда б у меня не было друга моего Лефорта, то не видать бы мне того так скоро, что вижу ныне в моих войсках. Он начал, а мы довершили.

Государь отдавал каждому справедливость и не присвоивал себе трудов и славы посторонних людей. Надлежит знать, что Лефорт учредил роту потешных солдат, а потом и два полка гвардии.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Чтобы любить царя, надо быть с царём в голове

По кончине первого любимца генерала-адмирала Лефорта место его заступил у царя Петра Алексеевича граф Федор Алексеевич Головин*, а по особливой милости – Меншиков, но он беспокоился ещё тем, что видел себе противуборницу свою

* Головин Федор Алексеевич (1650—1706) – русский государственный деятель и дипломат. В 1689 году заключил Нерчинский договор с Цинской империей. Был вторым лицом в Великом посольстве 1697 года после Лефорта. С 1699, 1700 годов – генерал-адмирал и генерал-фельдмаршал. В 1699—1706 годах руководил дипломатическими сношениями с зарубежными странами, заведовал снабжением армии и монетным делом. Придерживался старомосковских нравов, в общении был приветлив и мягок. Ред.

при его величестве Анну Ивановну Монс, которую тогда государь любил, и которая казалась быть владычицею сердца младого монарха. Сего ради Меншиков предприял, всячески стараяся о том, каким бы образом её привесть в немилость и совершенно разлучить. Анна Ивановна Монс была дочь лифляндского купца, торговавшего винами, чрезвычайная красавица, приятного вида, ласкового обхождения, однако посредственной остроты разума, что последующее происхождение доказывает.

Несмотря на то, что государь несколько лет её при себе имел и безмерно обогатил, начала она такую глупость, которая ей служила пагубою. Она поползнулась принять любовное предложение бранденбургского посланника Кейзерлинга* и согласилась идти за него

*Кейзерлинг Георг Иоганн – прусский посланник в Москве. Намеревался вступить в брак с Анной Монс в 1704 году и тайно обручился с нею, но Петр I медлил с разрешением. В 1711 году Кейзерлияг заболел и, уже будучи на смертном одре, получив 18 июня 1711 года разрешение царя, заключил брак с А. Монс. Умер по дороге в Берлин в декабре 1711 года. Среди его вещей был обнаружен и портрет Петра I, усыпанный бриллиантами. Анна Монс умерла в 1714 году. Ред.

замуж, если только царское на то будет благословение. Представьте себе: не сумашествие ли это? Предпочесть двадцатисемилетнему, разумом одарённому и видному государю чужестранца, ни тем, ни другим не блистающего! Здесь скажут мне, что любовь слепа – подлинно так, ибо она на самом верху благополучия девицу сию нелепой и необузданной страсти покорила. Ко исполнению такого намерения положила она посоветовать о том с Меншиковым и просить его, чтоб он у государя им споспешествовал.

Кейзерлинг нашёл случай говорить о том с любимцем царским, который внутренне сему радовался, из лукавства оказывал ему своё доброхотство, в таком предприятии более ещё его подкреплял, изъясняя ему, что государю, конечно, не будет сие противно, если только она склонна.

Но прежде, нежели будет он о сём деле его величеству говорить, надлежит ему самому слышать сие от неё и письменно показать, что она желает вступить в брак с Кейзерлингом. Для сего послал он к ней верную её подругу Вейдиль, чтоб она с нею обо всем переговорила, которой призналась Монс чистосердечно, что лучше бы хотела выйти за Кейзерлинга, которого любит, нежели за иного, когда государь позволит. Меншиков, получив такую ведомость, не упустил сам видеться с сею девицею и отобрать подлинно не только устно мысли её, но и письменно. Сколь скоро получил он такое от неё прошение, немедленно пошёл к государю и хитрым образом сказывал ему так: – Ну, всемилостивейший государь, ваше величество всегда изволили думать, что госпожа Монс вас паче всего на свете любит. Но что скажете теперь, когда я вам противное доложу? – Перестань, Александр, врать, – отвечал государь, – я знаю верно, что она одного меня любит, и никто инако меня не уверит, разве скажет она то мне сама.