Читать книгу Добро пожаловать в Абрау! - Евгений Владимирович Башкарев - Страница 1

Глава 1

Завод. Эва Кордова

На винном заводе «Абрау-Дюрсо» Эва Кордова работала двенадцатый год. В сферу ее обязанностей входил обход четырех подземных тоннелей, где в специальных стендах, называемых пюпитрами, выдерживалось сырье для будущего алкогольного напитка. В пюпитре под особым углом было сосредоточено около сотни бутылок и каждую из них Эва Кордова проворачивала на девяносто градусов, чтобы осадок из выдерживаемого сырья ровно выпадал в горлышко. Операция казалась простой, но за счет опасности разрыва бутылки, количества пюпитров, а также низкой температуры в тоннелях работа ее смотрелась незавидной и не перспективной.

Эве шел тридцать седьмой год, и она знала, что в погребах завода есть бутылки, возраст которых дышит ей в спину. Она мечтала когда-нибудь там побывать, но те тоннели были закрыты для лиц общего персонала. Бутылки в них переворачивались реже, и круглый год, кроме редких дней, установленных для посещений специалистов, поддерживалась полная темнота.

В тоннелях Эвы свет появлялся чаще. Они вентилировались и по ним водили туристов, чтобы те, насытившись тайнами подземелий, поверили в целебные свойства вина, впитали всю честность его приготовления и в фирменном магазине завода купили как можно больше бутылок. Только Эва знала честность предприятия с несколько иной стороны, поэтому изредка, пропуская пюпитры, выполняла свою работу быстрее намеченных часов вахты.

Из своей практики Эва знала, что если и не переворачивать бутылку неделю, осадок все равно ляжет в горлышко, пусть и не так ровно. Закон земного притяжения для виноградного сока никто не отменял и, как считала Эва, дегоржаж удалит осадок каким бы он ни был, одинаково. Проблема заключалась лишь в том, что ее подсменная, Оксана Биглева (в сферу ее влияния входило восемь тоннелей) могла заметить неперевернутые бутылки и кое о чем ей напомнить. Из-за вредной подруги Эва не хотела получать нагоняй от начальника цеха, поэтому пройти мимо пюпитра она не могла ни при каких обстоятельствах. Часть бутылок все равно приходилось переворачивать.

Вот и сегодня она зашла в тоннель №5, поздоровалась с первым пюпитром и его бутылками, спросила, как дела и как они провели ночь. Сообщила, что ее ночь прошла отвратительно из-за болей в животе, возникших сразу после плотного ужина. Упомянула о том, как упал доллар, и как сборная России по футболу сенсационно обыграла Египет. Окинула неспешным взглядом все бутылки, пытаясь вспомнить, какие переворачивала вчера, а какие не переворачивала уже две недели. Ничего не вспомнила и посредством русской рулетки прокрутила на положенные девяносто градусов те, что были больше запылены.

Впрочем, при таком тусклом освещении все бутылки были одинаково пыльными. Риски на днищах торчали во все стороны, и не было ни единого шанса уследить в них какую-либо последовательность. Эва, положившись на свой опыт, провернула несколько бутылок и пошла к следующему пюпитру. Так она дошла до середины тоннеля и уже собиралась затянуть песню, когда увидела странный предмет, лежащий под арочной дверью.

Предмет удивил Эву Кордову и в равной степени испугал. Сначала она решила, что это ящик, в котором бутылки переносили в цех для удаления осадка. Чуть позже она поняла, что врет самой себе, потому что ящик выглядит совсем не так, как подобает транспортировочным упаковкам. Предмет, оставленный под дверью, имел продолговатый корпус с острыми оцинкованными углами и крышку на тонких блестящих петлях. Глядя на петли, Эва решила, что перед ней лежит бельевой сундук. Если бы не бордовая обрамляющая ткань, придающая ящику траурный вид, она бы на том и сошлась, но окинув взглядом сундук повторно, Эва поняла, что это не так. Внезапное замешательство заставило ее отпрянуть от неопознанного объекта. Эва отступила назад и взглянула на дверь.

По слухам она знала, что тоннель №5 был заключительным из построенных еще в девятнадцатом веке, и все арочные двери, ведущие из него, равно как и из четырех других, были закрыты в целях безопасности персонала. Большая часть из них была замурована бетоном. Оставшиеся представляли завесу тайны. Даже те, кто проработал на заводе более тридцати лет, не знали, что за ними.

Она посмотрела направо, посмотрела налево и застыла в полном недоумении. Ящик имел такую форму, что пронести его меж пюпитрами не представляло никакой возможности. Нужно было освобождать дорогу, сдвигая пюпитры от прохода к стенам. А для того, чтобы их сдвинуть, потребовалось бы вытаскивать бутылки, прикасаться к которым было строго запрещено. Бутылки разрешалось только вращать, только в определенный промежуток времени и только установленному персоналу. Следовательно, как подразумевала Эва, пюпитры никто не двигал.

Но ящик, обитый бордовой тканью и сцепленный цинковыми заклепками, продолжал покоиться у двери, доставляя Эве столько изумления, сколько и тревоги. Ее ум отказывался объяснять транспортировку такого предмета и лукаво указывал на арочную дверь, долгие годы пребывающую под замком.

Эва убрала волосы со лба и подступила к ящику.

Откуда-то донесся гул. Женщина решила, что слышит очередной скрип каталки в одном из тоннелей погреба, но напряжение из нее не ушло, и она продолжила мотивировать себя тем, что всегда приносило ей удовольствие. Она подумала о кружке кофе с кунжутным печеньем. Душа ее затрепетала, как бабочка над открытым огнем, когда Эва убедилась, что звук действительно имеет место быть и доносится не из тоннеля, а из-за арочной двери.

От этой мысли ее спину свела легкая судорога.

Она уже давно упрашивала начальника перевести ее из тоннелей в производственный цех, где работа была более интенсивной, а время менее удручающим. Но всякий раз ей отказывали, потому что не могли найти замену. Никто не хотел работать в тоннелях. Или так искали…

«Если я умру, – заклинала Эва, – мой дух будет вечно скитаться здесь и пугать всякого, кто осмелится перевернуть хотя бы одну бутылку. Я буду выть, буду стонать, буду опрокидывать пюпитры, чтобы всем им отомстить за тяжелый неоправданный труд!»

Тут она вспомнила, сколько лет существует виноделие в Абрау-Дюрсо, сколько людей перебывало на вахтах, и ей стало понятно, почему по тоннелям бродит странный гул, раздаются скрипы и лопаются бутылки. Иногда Эва слышала такие необузданные звуки, что ее душа уходила в пятки. Природу их она не понимала и объяснить себе не могла. Поэтому ей оставалось только мириться со своими страхами и продолжать работу, какой бы жуткой она не смотрелась.

– Все из-за них! – прошептала Эва, имея ввиду призраков, населяющих погреба.

Тут Эва сменила тон, повернулась к тоннелю и вполголоса сказала:

– Я знаю, что вы здесь. Все здесь. И те, кто строил погреба, и те, кто в них работал. Все вы еще здесь, и я вас уважаю. Уважаю и прошу: не надо меня пугать. Я такая же, как вы, и я хочу, чтобы мы были заодно.

Она присела перед ящиком и коснулась ткани. На ощупь материя была мягкой и свежей, от досок исходил запах сырого дерева. Все смотрелось как-то нелогично, и пока Эва перебирала возможные варианты появления ящика в тоннеле, арочная дверь приоткрылась, и из образовавшейся щели заструился прозрачный туман. Эва заметила туман, когда тоненькие струи превратились в ручейки. Она поднялась, обошла пюпитр и стала возле стены.

В сферу ее деятельности не входило так много времени тратить на что-то, кроме бутылок в пюпитрах. И пусть у нее случались ситуации похуже, нежели туман и неопознанный объект, так озадачена как сегодня она была впервые. Ящик стоял поперек реалий, а позади него разворачивался феномен. Глаза женщины полезли на лоб, когда туман рекой повалил из-под двери, и до Эвы дошло, что за стеной скрывается нечто невероятное. НЛО!

Или чья-то злая шутка.

Она согнулась пополам, уперлась плечом в стену и попыталась сдвинуть ящик.

Эва была женщиной хрупкой и подверженной разного рода болезням. За свою жизнь она не переносила ничего тяжелее винных бутылок, поэтому не удивительно, что при всех ее стараниях ящик не сдвинулся ни на сантиметр. Сделав одну попытку, Эва успокоилась. Она поняла, что дверь ей не открыть, и в лучшем случае ей нужно продолжить свою работу, а об инциденте доложить начальнику цеха и подсменному вахтеру. Страшно ей уже не было. Наоборот, к ящику проснулся интерес и перед тем как уйти, она решилась приподнять крышку.

Она встала на четвереньки, опасаясь, что из ящика может что-то выпрыгнуть, поддела крышку и поняла, что и тут ее постигла неудача. Крышка была намертво прибита к торцам. Крышка была намертво прибита к торцам. А доски прилегали друг к другу так плотно, что ни один луч света не мог проникнуть внутрь ящика.

Эва вздохнула и вернулась к своим обязанностям.

Из прохода она еще раз посмотрела на дверь. Более жуткой картины в своей жизни она еще не встречала. Старинная каменная арка будто проваливалась в стену. Дугообразный свод тоннеля нависал над ней как тень. Доски потрескались, и наиболее глубокие трещины походили на раны, сквозь которые темными потеками просачивалась вода. На двери висело чугунное кольцо. Никто не брался за него десятки лет, из-за чего кольцо обросло ржавчиной и приняло отягощенный вид. Эва присмотрелась и уследила, что железная утварь раскачивается, словно кто-то толкал дверь изнутри.

Она протерла глаза.

Показалось.

Кольцо покоилось, как спящий ребенок.

Эва специально пропустила несколько пюпитров, чтобы как можно быстрее оказаться подальше от злополучной двери. Вскоре дела втянули ее в оборот, но мысли о ящике не выходили из головы еще очень долго.

К трем часам ночи она закончила обход в тоннеле №6 и перешла в седьмой. Здесь она чувствовала себя как дома. Она давно заметила, что в новых тоннелях, построенных метростроем, не было такого гнетущего состояния тревоги, как в тоннелях старых. Здесь не слышался гул, редко взрывались бутылки, и стены были будто бы теплее. Здесь не гас свет, и ей не приходилось в испуге бросаться за фонариком. Здесь все было как-то по-другому точно узкий перешеек, ведущий из старых тоннелей в новые, соединял два противоположных мира.

Раз за вахту ей отводилось двадцать минут отдыха, чтобы она могла выпить кофе, взбодриться и с новыми силами браться за работу. В столовую, где для персонала имелся кипяток и микроволновая печь, она возвращалась, пересекая тоннель №5. И пусть Эве не нравился такой путь, идти в обход через фирменный магазин, означало терять около пятнадцати минут своего отдыха. Оставшегося времени ей не хватит даже на чашку кофе.

Не успела она войти в пятый тоннель, как ее желание срезать путь к столовой резко изменилось. Она была готова поклясться, что слышит из тоннеля протяжный душераздирающий скрип. Сквозняк подгонял ее в спину, но вопреки законам природы скрип несся как раз в противоположную сторону. Против ветра, против эха, зато прямо ей навстречу.

Свет в тоннеле мигнул, будто кто-то топнул по каменному полу, и где-то в дальнем углу лопнула бутылка. Звон стекла Эва почти не заметила. Зато скрип задел ее так глубоко, что прежде чем сдвинуться с места, она несколько раз перекрестилась. Даже отголосками недалекого ума она понимала, откуда мог произрастать этот звук.

Эва Кордова набралась смелости и зашагала по тоннелю. Пока горел свет, она не была в полном одиночестве. Она привыкла, что ее окружают бутылки и эхо и в ее мировоззрении такая картина давно приняла обычный вид. Она шла, не оглядываясь и чувствуя, как сердце начинает шалить по мере ее приближению к арке. Она ничего не могла с собой поделать, но чем ближе становилась дверь, тем сильнее ее одолевало беспокойство. За несколько шагов до чертова места Эва остановилась и глянула поверх пюпитров. Из-за бутылок выплыла верхняя часть арки.

Дверь была приоткрыта.

Эва Кордова не стала обходить пюпитры. Она прошла по центральному проходу и остановилась поодаль от ящика. Она оцепенела, увидев объект своего внимания нараспашку открытым. Ящик был выдвинут ровно настолько, чтобы в щель дверного проема мог пройти человек. Воздух пропитался перегноем и, вдыхая его, Эва ощущала себя в лесу после сильного дождя. Несмотря на отвращение, какое она испытывала ко всему, что находилось за дверью, ее пронизывал тонкий душевный настрой остаться здесь еще на несколько мгновений. В ее подсознании появились две линии. Одна указывала по направлению к двери, другая – в абсолютно противоположном.

Туман потянулся к ее сапогам. Эва усмотрела в нем нечто злобное и неправдоподобное, будто к ее ногам тянулись щупальца. Хотя туман был вполне обычным, его целенаправленность женщине совершенно не понравилась.

Эва Кордова попятилась назад и тут же уперлась в пюпитр. Бутылки звякнули, и женщина вскрикнула. Край пюпитра уперся ей в спину и, как ей показалось, толкнул в обратном направлении. Туман дотянулся до ее ног, окутав их холодом и сыростью. Запах гнилой травы стал невыносим. Эва натянула на нос ворот свитера и приставными шагами попятилась к выходу. Туман за ней не погнался.

Она выбралась из тоннеля и заторопилась прочь от ужасного места. Она уже знала, что ни за что не вернется сюда одна. Только с начальником ночной смены и только в присутствии мужчин. Она знала, чем аргументировать свой страх. Даже если туман исчезнет к утру и дверь каким-то образом закроется, ящик из тоннеля никто не уберет.

Испуганная Эва достигла винтовой лестницы, когда арочная дверь отварилась шире, толкая ящик вбок, а два пюпитра весом под сто килограмм каждый, самостоятельно выдвинулись в проход. Женщина выскочила из погребов и понеслась к производственному цеху. В тот же момент в тоннеле №5 погас свет, и чернота на несколько минут наполнилась скрежещущими звуками.

Глава 2

Абрау. Трофим.

Его звали Дмитрий Лопушков-Трофимовский, но по имени его называли только родные мать и отец до тех пор, пока не погиб под колесами комбайна. Для всех остальных, включая родного деда, он был Трофимом.

Трофим переехал в Абрау в две тысячи шестнадцатом году из глухой малоизвестной деревни на западе Краснодарского края. На тот момент ему было четырнадцать лет, и за два года он не нашел ни одного человека, кто хотя бы краем уха слышал о его малой родине. Ребята в школе часто подшучивали над ним, что он прилетел с Марса. Трофим предпочитал не брать это близко к сердцу, но когда средняя школа закончилась, ему стало не по себе от мысли, что большая часть мальчишек и девчонок относятся к нему как к чужаку. Может быть, он и прилетел с Марса. Иначе не объяснишь, почему он постоянно выпадал из коллектива и почему все школьные задания учителя давали ему индивидуально. Он учился как порядочный троечник, которому никто не помогал нагнать упущенное, и в то же время никто ни в чем его не упрекал.

Жизнь Трофима начала меняться, когда ему исполнилось пятнадцать, и дед рассказал ему историю про призрачную шхуну. Пятнадцать лет – уже не тот возраст, когда мальчишка, нагруженный непростой подростковой жизнью, верит в сказки и былины. И дед, как никто другой это понимал. Поэтому, поведав свою историю, он передал внуку одну необычную вещь. С тех пор Трофим жил с ней неразлучно. Даже серебряный крестик на своей груди он изредка снимал, а вот то, что получил от деда, всегда оставалось при нем.

Трофим и сейчас не мог понять, как все произошло. Но он помнил: дед был трезв, что случалось с ним редко. Он что-то говорил и говорил, а потом в его руке появилось кольцо. И дед сказал: «Ты же хочешь увидеть шхуну?»

Трофим воскликнул: «Еще бы!»

«Тогда закрой глаза», – повелел дед.

Трофим закрыл и услышал, как чиркнула зажигалка. Следом было нечто похожее на развертывание бумаги. Трофим не подглядывал. Только слышал, как что-то хрустит, а потом к его руке, чуть ниже локтевой вены, прикоснулась адская боль. Мальчик попытался выдернуть руку, но было уже поздно. Дед настолько крепко сжал его запястье, что Трофиму остался только один путь. Терпеть. Рука налилась огнем, и пока дед заворожено смотрел на то место, куда прикладывал кольцо, в мальчика вселялось нечто.

Боль исчезла так же внезапно, как появилась. Чуть позже Трофим взглянул на свою руку и словно проснулся. Кольцо исчезло. Дед либо спрятал его, либо выронил, пока он испытывал муки. На руке остался лишь темно-синий круг, озаренный своеобразной выпуклостью и легкая паутинка, похожая на оберег, но не имеющая к нему никакого отношения.

Спустя год выпуклость не пропала. Она не причиняла мальчику никакого дискомфорта. Не чесалась и не краснела даже под прямыми солнечными лучами. Тем, кто задавался вопросом о происхождении самородного символа, Трофим отвечал, что это просто ожог, который он получил, неаккуратно вытаскивая из костра трубу. Кто-то верил, кто-то нет, большая часть его друзей кому родители уже разрешали делать татуировки, осуждали его и смеялись, что это очередная неудачная попытка выделиться из общей массы. Они ставили свои татуировки напоказ, доказывая насколько круче, сильнее и совершеннее выглядят их работы.

Трофим искренне верил, что когда-нибудь и его одноклассники облагоразумятся и поймут, что он ничем не хотел выделяться из толпы. А еще ему казалось, что толпа сама хотела, чтобы он из нее выделился.

Тайну своей метки Трофим так и не выведал, потому что дед умер спустя несколько дней после того происшествия. Напоследок он сказал, что шхуну-призрак он обязательно увидит, потому что на руке у него особый знак, но его слова Трофим пропустил мимо ушей. Слишком дорог был ему дед как человек. А все легенды о призрачном корабле, который в полночь причаливает к скале, на тот момент были пусты. Трофим не придавал им значения.

Совсем по иному он отнесся к своей утрате. Его семья лишилась еще одного мужчины. Он остался один, и обремененный нелегкой судьбой, продолжал учиться в школе, терпеть назойливых одноклассников и заверять маму, что ничего не происходит. Все хорошо. Ему никто не мешает, а не самые удачные отметки в классном журнале лишь подтверждение тому, что он был рожден для чего-то другого.

То, ради чего, как он думал, был рожден, частично коснулось его летом две тысячи семнадцатого года.

К поселку Абрау-Дюрсо можно попасть всего одной дорогой. Для этого нужно добраться до Новороссийска и на развилке у АЗС «Лукойл» свернуть в противоположную от города сторону. Минуя несколько населенных пунктов и выдержав извилистый серпантин, взору предстанут виноградники, за которыми и располагается поселок с его главной достопримечательностью – озером Абрау. Для всех туристов озеро являлось конечной точкой путешествия, и только небольшая категория жителей была осведомлена, что озером достопримечательности Абрау-Дюрсо не заканчиваются. Благодаря деду Трофим узнал путь от озера к морю – к тому удивительному месту, где и начали происходить чудеса. Сначала с его предком, а потом и с ним самим.

 Здесь никто не жил долго. Люди приезжали, чтобы посмотреть на заводь, отгороженную узкой полосой суши от моря и насладиться диким отдыхом, что позволяло расположение скалистых гор по обе стороны пляжа. Впервые Трофим попал сюда по горной тропе с южной стороны и, глядя на мир у себя под ногами, понял, что место, о котором поведал ему дед, действительно существует. И оно удивительно.

Дед не описывал богатства малого закутка земли и в целом о его прикрасах отзывался лишь сухими словами, но Трофим помнил, как однажды он сказал, что увидев там нечто, навсегда забываешь обо всем на свете. Тем нечто и оказалась шхуна, появляющаяся глубокой ночью и исчезающая с первыми лучами солнца. Впрочем, впервые Трофим побывал там днем, и о шхуне не могло быть и речи. Он стоял на краю пропасти. От восхищения его сердце рвалось изнутри, и он думал, что такие свершения если и случаются, то исключительно редко.

Пляж был пуст. Из серой гальки в море выдавались два разбитых причала. Между ними на узкой полосе, отделяющей море от заводи, располагалось нелепое строение. Из-под дырявой крыши виднелись старые лодки и буи. За строением находился забор, преграждающий путь на другую сторону пляжа. Там Трофим разглядел раздевалки, перегороженные цепями, медицинский пункт и спасательную вышку. Все пребывало в упадке и непреднамеренном старении.

Когда его взгляд ушел от пляжа и переместился под скалу, он, наконец, увидел людей. На камнях лежали две женщины. Тела их были полностью обнажены, и Трофим от испуга присел в траву. Он подумал, что женщины, несмотря на расслабленность и яркое солнце, могли заметить его. Конечно, скала возвышалась над ними метров на сорок-пятьдесят и сказать, что он смотрел на них в упор, не получится, но Трофим увидел, что ему полагалось. Он увидел женщин в том образе, в каком не видел еще никогда в жизни, и решил, что не упустит шанса подобраться поближе, чтобы рассмотреть из чего они состояли.

Было около четырех часов дня. Солнце медленно сползало с небосвода и устремляло свои лучи прямо на скалу. От камней исходил жар и, спускаясь по тропе, Трофим почувствовал легкое недомогание. Солнце точно выжигало его. Трофим поглядывал вниз, и подозревал, что тем же путем обратно не пойдет. Слишком страшным казался ему обрыв.

Он спустился к середине скалы и женщины стали на десяток метров ближе. Теперь он мог рассмотреть их огромные несуразные груди, подставленные под солнце, как сухофрукты. Одна из женщин закрыло лицо соломенной шляпкой. Другая положила на глаза руку, но, даже не видя их лиц, Трофим понял, что женщинам либо много лет, либо они необоснованно себя запустили. Их тела были рыхлыми и некрасивыми. Груди свешивались по обе стороны. Животы утопали в складках, куда одна из женщин умудрилась засунуть плоский камень, а другая книгу.

С минуту Трофим сомневался, стоит ли вообще спускаться ниже. Он впервые видел голых дам и вдруг понял, почему некоторым из них лучше прятать свое тело под одежду. Сейчас одна из женщин повернулась боком, продемонстрировав огромную попу, и ему стало еще хуже. Она высунула камень из складки на животе и положила на ягодицу. К камню она добавила несколько ракушек, а подруга, укрываясь соломенной шляпкой, отодвинулась от нее на расстояние вытянутой руки. Ее ноги на мгновение раздвинулись, явив свету копну лобковых волос. Женщина пригладила их, будто волнуясь за укладку, а через секунду принялась чесать там, напомнив Трофиму собаку, которая в неловкой позе, боролась с прожорливыми блохами.

Пока женщина чесалась, ее ноги раскинулись так широко, что Трофим почувствовал неловкость. Ему стало стыдно смотреть на то, как «дама» пытает свое невзрачное тело. Надо заметить, что книга так и не выпала из складки ее живота и Трофим даже увидел несколько букв на обложке. Роман начинался со слов: «Унесен…»

Но вот мучения женщины закончились. Она развалилась на камнях, плотнее прилепила шляпку к лицу и задышала ровными непрерывными вдохами. Груди ее еще сильнее обвисли по обе стороны тела. Бледные ноги соединились, и по всему достоянию ее образа было видно, что женщина наконец-то сумела расслабиться.

Трофим спустился к основанию горы и прошелся по берегу. Море не давало пляжу замереть. Он постоянно слышал шум волн, ветра и какой-то едва различимый гул, похожий на далекие крики людей. Вблизи заводи шуршали камыши, и в прорехах между их стеблями Трофим видел темную гладь воды. Если море набрасывалось на берег, то заводь таила скованность и умиротворение. Трофим смотрел то в одну сторону, то в другую, не понимая, как на маленьком клочке земли могло сотвориться такое чудо: овальная заводь с ровными краями и, по соседству, море. А между тем и другим узкая полоска суши, за много лет так и не исчезнувшая под натиском штормов.

Он прошелся до противоположной горы. Там он нашел еще одну тропу, круто поднимающуюся вверх. Вершину горы Трофим не видел. Она утопала в зелени сосен и можжевельников. У подножья он обнаружил чьи-то плавки. Не решаясь к ним притронуться, он повернул назад, и, не доходя до своей тропы, увидел утоптанную дорожку, ведущую от пляжа к старым воротам. Здесь Трофим остановился. Пляж был не таким диким, как казался со стороны. Возможно, во времена деда здесь было пусто, но сейчас место выглядело, как недавно покинутое птичье гнездо. Как известно, гнездами одних птиц иногда пользуются другие пернатые. Двух из таких Трофим нашел под скалой. Сейчас они его не видели, потому что скала пузом выдавалась в море и закрывала женщин от пляжа.

Трофим, заинтересованный воротами больше, чем женщинами, устремился прочь от берега. Он не знал, что за ними. Дед вообще ничего не рассказывал про ворота и прилегающие к пляжу территории. С его слов Трофим помнил, что шхуну можно увидеть со скалы. А чтобы точнее

понять, о какой скале идет речь, дед дал описание пляжа и упомянул про заводь. Тут Трофим не промахнулся. Все описание сходилось один в один, если бы не слово «дикий». Пляж был совсем не диким. Его посещали люди, причем по их откровенности он понял, что пляж пользовался популярностью только у определенной группы туристов. Через пару недель, когда он увидит немало мужчин и женщин в соломенных шляпах и без чего бы то еще на теле, он в этом убедится. А пока Трофим проник на территорию захудалого лагеря. В густом лесу были спрятаны маленькие домики. Широкая тропа, усыпанная галькой, вела вглубь зоны отдыха.

Трофим прошел по ней до первого свободного места. Две трубы торчали из земли, символизируя заброшенную волейбольную площадку. С одной стороны был высокий забор, поросший хной. С трех других не было ничего. Только деревья разной ширины и высоты, из-за чего площадку закрывала плотная непроглядная тень. Напротив Трофим обнаружил длинное здание из белого кирпича. На входе крупными буквами было написано

«СТОЛОВАЯ»

Впечатленный очередной находкой, мальчик около получаса блуждал по лагерю, разглядывая одинаковые домики и ведущие к ним тропы. Люди здесь жили. Он понял это по вещам, аккуратно развешанных на бельевых веревках. К столовой подходила гравийная дорога. По протектору шин Трофим решил, что сюда заезжали только военные машины. Сегодня протектор был свеж, но в окнах столовой стоял мрак.

По всему лагерю он не услышал ни одного человеческого голоса. В кронах деревьев пели птицы, но почему-то их пение его настораживало, а не забавляло. Лагерь смотрелся мертвым.

Трофим вышел через ворота и поднялся по скале. Женщины так же лежали под солнцепеком. Они перевернулись на животы, подставив солнцу дряблые попы. На спине одной из них Трофим заметил татуировку.

В тот день он вернулся домой в приподнятом настроении. Во-первых, дед не солгал: то сказочное место существовало. А во-вторых, он ненароком наткнулся на нудистский пляж, что еще больше разожгло его интерес. Своей находкой Трофим поделился с другом, и вместе они не единожды возвращались на скалу, чтобы наблюдать за голыми людьми. Они открыли удивительную картину женских прелестей. Со скалы было видно все, и за первые два месяца лета Трофим понял, что женщины могут быть красивыми на лицо и невзрачными на фигуру и наоборот. Некоторым удавалось собрать в себе все, другим не удавалось собрать ничего. Самым отвратительным достоянием каждой женщины смотрелся лишний вес. На втором месте по той же отвратительности стоял возраст. Трофим не мог объяснить, зачем людям требовался идеальный загар, если им глубоко за сорок.

Несколько раз они видели старух, похожих на зомби. Они ковыляли по гальке, а их груди раскачивались, как гири. А когда одна из старух неожиданно спотыкалась или оступалась в яму, груди шлепались друг о друга, и тот звук напоминал Трофиму шлепки по лбу, которыми они в шутку награждали самих себя за проколы.

Большая часть молодых женщин была уже загорелой. Они подставляли под солнце зону бикини и лежали, словно под объективом фотоаппарата. Были и те, кто лежал, прячась от солнца под зонтиками.

Многие люди приезжали на пляж парами. Но соотношения мужчин и женщин все равно не поддавались сравнению. Женщин было намного больше.

За все лето, пролетевшее с удивительной быстротой, Трофим понял, что открытие нудистского пляжа – есть едва ли не самое большое открытие в его жизни. В такие моменты он чувствовал себя так, будто мир упал ему под ноги. Смотреть на обнаженных женщин было нечто сверхъестественное и каждый раз, когда он спускался по скале к «смотровой площадке», он крутил головой, чтобы в тысячный раз удостовериться – вокруг никого нет, и никто не лишит его удовольствия.

Уже во второй половине августа пляж стал пустеть. Ближе к осени полили проливные дожди, тропы стали скользкими и Трофим перестал посещать любимое место. Так миновал год, и пришло новое лето, которое шестнадцатилетний мальчишка намеревался провести не хуже, чем предыдущее. Но уже в самом начале кое-что пошло не так, потому что Трофим решился посетить пляж ночью.

В ту самую ночь, когда Эва Кордова заметила странности в погребах винного завода «Абрау-Дюрсо», круг на запястье мальчика потемнел и вспух. Его рука не болела, но стоило ему провести подушечками пальцев по коже, становилось ясно, что под старым ожогом образовывалась полость. Что-то вырывалось наружу, и Трофим принял единственное верное решение.

Глава 3

Абрау. Трофим и Говорун.

Он показал руку матери.

– Тебе нужно сходить к врачу, Дима, – немедленно отреагировала женщина, которой подобные вещи никогда не казались нормальными.

Мама Трофима отработала медсестрой пятнадцать лет. Больница в Абрау была для нее третьей точкой работы после медицинского колледжа.

– Но ожог не болит, – Трофим попробовал скинуть меры предосторожности и смягчить приговор матери.

Он не любил больницы, какие бы они ни были. Запах в помещениях всегда напоминал ему сельские лазареты, где работала мать, когда он был совсем мал. Там всегда плакали дети, стонали взрослые и врачи были точно командующие концлагерями.

– Он вспух, – настаивала мать. – Мне не нравится, как он вспух. Тебе надо сдать кровь, чтобы провериться на инфекцию.

– Но…

– Ты хочешь, чтобы тебе отрезали руку по локоть? – спросила она, чуть повысив голос. – Ты помнишь, как бабушка проигнорировала мои советы и не обратилась в больницу вовремя? Ей отрезали ногу по колено. А ведь у нее всего лишь разболелся большой палец. Не упрямься, Дима! Тебе нужно в больницу. Сейчас сходи в приемный покой к доктору Панину. Он посмотрит тебя и скажет, что делать дальше. Я не сомневаюсь, что он отправит тебя в Новороссийск, в поликлинику. Он будет абсолютно прав.

– Может быть, я просто выпью антибиотик?

– Выпьешь, – согласилась мама. – Обязательно выпьешь. Сразу, как врач поставит тебе диагноз.

Она еще раз провела по вспухшему кругу.

– Очень странно, что нет никаких покраснений. Должны быть. Очень странно.

Мать была явно расстроена состоянием дел, а Трофим внезапно вспомнил, что сегодня собирался с другом в горы.

– Как думаешь, сколько это займет времени?

– Приемный покой вообще не займет времени. Дежурный врач всегда там. Сегодня воскресенье, но… – тут мама задумалась, на ее лице промелькнула тень сомнения. – Я сейчас позвоню и спрошу.

Она удалилась из комнаты и через несколько минут вернулась.

– Иди немедленно. Панин собирается улизнуть. У его дочери сегодня какой-то праздник, и он отпросился у главврача на полдня. Возьми с собой паспорт. Он сказал, что медкарту поищет в регистратуре.

Трофим взял паспорт, но перед тем как выйти из дома, постоял на пороге, подавляя в себе отвращение к больнице.

«Я не хочу туда идти, – понимал он. – Не хочу и все»

И в чем-то он оказался прав, потому что доктор Панин не сказал ничего, что могло бы пролить свет на его проблему. Осмотрев ожог, доктор лишь ухмыльнулся и поинтересовался, бывало ли раньше что-нибудь подобное. Трофим ответил, что видит это впервые и тогда Панин сказал, что вспухший круг напоминает ему черную метку, имеющую дурную славу в некоторых кругах. Конечно, он не имел в виду далекие времена, когда к подобным вещам относились серьезно, но, услышав его доводы, Трофим вспомнил про призрачную шхуну, и в его голове забил медный колокол. Панин предпочел не паниковать. Он так же не обмолвился по поводу сдачи крови, и с его слов, ожог должен успокоиться сам собой в течение ближайших дней.

По соседству с Трофимом жил парнишка по имени Аркадий Говорун. Он был на год младше, учился в девятом классе и за счет своей коммуникабельности и простоты мог сдружиться с кем угодно, когда угодно, и где угодно. В отличие от класса Трофима, класс Аркадия содержал меньше избалованной молодежи, благодаря чему мальчишку тролили, но любили. По той же зрелой любви еще с младших классов его называли Говорун. Когда Трофим переехал в Абрау на постоянное место жительства, Говорун стал его первым и самым верным другом. От него Трофим не скрывал своих секретов, хотя не раз убеждался, что Говорун ненароком способен проговориться кому-нибудь еще. Таким был его талантливый бесхребетный язык.

Знал Говорун и про татуировку. Знал все в мельчайших подробностях, а не то, что знала мать и одноклассники. Поэтому не чувствуя в душе спокойствия, Трофим решил сообщить о случившемся своему другу и забежал к нему после больницы. Он застал Аркадия за работой. Парнишка подрезал во дворе траву. Только не триммером или косой как это обычно делают садоводы, а обычными ножницами, как это делал только он сам. Говорун был на редкость трудолюбив к домашним делам, и иногда Трофим поражался его целеустремленности в работе, с той лишь оговоркой, что проводить время вне дома Говорун все-таки любил больше.

– Хей, – Трофим остановился возле деревянного забора и заглянул через калитку.

– Уууу! – прогудел Говорун, клацая ножницами. – Заходи, открыто! Как жизнь, брат-сват?

– Жизнь как у собаки, брат-сват, – Трофим вошел во двор и закрыл калитку. – У тебя как?

– У меня офигенно! Сегодня откопал муравейник в огороде. Если бы ты видел, как эти муравьи спасались! Они бежали во все стороны. А потом я залил муравейник водой. И тогда все муравьи утонули! Это было так круто, что я даже записал в тетрадку, как все было! Если хочешь, я тебе потом прочитаю. Но я точно напишу об этом в сочинении на свободную тему. У нас училка постоянно страдает по этой теме. Ей надо написать какую-то хрень про то, как я провел лето. Вот и напишу! Эх, пропустил ты зрелище, брат-сват! Пропустил!

Говорун опустил голову и продолжил работу. Трофим заметил, что он не просто подравнивал траву, он выстригал ее под корень, и за его спиной образовывалась вытоптанная площадка, как после раундапа.

– Зачем ты выстригаешь траву под корень? – поинтересовался Трофим.

– Мать приказала. Хочет, чтобы было гладко, как на хоккейной площадке.

– Но ведь с травой же красивее.

– Пойди, докажи ей! Она меня и слушать не хочет. Сказала, пока я не превращу двор в марсианское поле, чтоб на ужин не приходил.

Трофим усмехнулся.

– Я серьезно! Даже батя не хочет с ней спорить. Вчера попытался чем-то уразуметь, но мама его быстро поставила на место. Сказала, что если он знает, как снять с машины колесо, то это не значит, что он разбирается как печь пирожки, и уж тем более как сделать хату новомодной на фоне маленького двора. – Говорун бросил ножницы и стал яростно выдирать траву руками. – У нас недавно на кухне провалился пол. Мы с папой подремонтировали немного. Поднимать весь пол не стали и залатали только дыру. А через пару дней мама двигала холодильник, чтобы вытереть за ним пыль, и провалилась под доски в том же месте. Батя попытался объяснить ей, что это из-за ее лишнего веса. Если бы она скинула килограмм шестьдесят, пол во многих местах нашего дома удалось бы сохранить. Ох, брат-сват, если бы ты видел, как мама разозлилась на него. Она дала бате такую взбучку, что на следующий день нам пришлось латать всю кухню. Слава Богу, у нас кухня восемь квадратных метров. За день управились.

– И без обеда?

– Конечно. Мама очень злая была. Я пообщался с батей, сказал, что зря он так ее бесит. Лучше пусть помалкивает. Почему-то женщин всегда задевает, когда им о лишнем весе напоминают. Причем без разницы, сколько ей лет – восемнадцать или пятьдесят два. У меня, например, килограмм пятнадцать лишних есть, но я на это особого внимания не обращаю. Меня, кстати, толстым почти никто не называет кроме бати. Но даже если б и называли, мне все равно. А вот женщинам не все равно.

Говорун вздохнул. Все это он говорил, не отвлекаясь от работы. Трава летела в кучу, а он переползал на другой участок.

– И при всем том, худеть они все равно не хотят, – добавил Трофим.

– Вообще не хотят. Желание есть, просто лень, наверное. Но моя мама не ленивая. У нас чистый дом, особенно кухня. Все прибрано, в раковине никогда нет грязной посуды, цветы комнатные растут, пахнет хорошо. За двором чисто. Короче, мама следит за всем. Если сама не может убрать, то нас заставляет. Она к телеку садится только перед сном. Смотрит свои сериалы, потом ложится спать, и утром встает часов в шесть. Я бы так не смог весь день проводить.

– Даа, – протянул Трофим. – В общем…

Говорун ненадолго остановился и глянул на Трофима так, словно какая-то идея пришла ему в голову.

– Брат-сват, а ты сам откуда гонишь? У тебя угрюмый вид.

– Из больницы.

– Как так? – он сел на очищенный от травы участок земли. – Заболел. И сразу пришел ко мне. Это, конечно, здорово, но чем толстый трепун может тебе помочь, кроме как успокоить встревоженный мозг? Ты рассказывай, не стесняйся. Может, благодаря тебе я закончу свою работу раньше, чем мама приготовит обед.

– Сомневаюсь… – выразился Трофим и показал правую руку.

Несколько секунд Говорун рассматривал вспученный круг, и на его лице витало полное недоумение. Не решаясь прикоснуться, он щелкнул пальцами.

– Трофим, – серьезно сказал он. – Признавайся, как ты это сделал?

Трофим вжал голову в плечи.

– Откуда я знаю. Я проснулся сегодня с этой штукой… и все.

– Выглядит… чертовски отвратительно, брат-сват. Не показывай больше никому.

– Я и не собираюсь никому показывать.

– Хотя мы могли бы показать моему отцу. Но его сейчас нет. А с работы он обычно приходит пьяным.

Говорун провел по лбу грязной рукой.

И тут их мысли встретились. Глаза Аркадия распахнулись. Он медленно поднес секатор к лицу и почесал бровь. Трофим тоже понял, что его друг догадался, о чем он хотел ему сказать. И пусть их взгляды были едины, доводов в них еще не содержалось. Наконец, Трофим сказал:

– Твоя мама крепко спит до шести часов утра?

– Не уверен, – Говорун закусил губу.

Они вместе посмотрели на окно, выходящее во двор. Из открытой фрамуги слышалось шкварчание масла. За таким шумом, мама Аркадия едва слышала телевизор из соседней комнаты.

– У нее сон, как у собаки. Но она очень редко заходит в мою комнату. Только днем, если ей что-то нужно… И то она предпочитает кричать через весь дом, чтобы я подошел.

– А отец?

– Отец спит, как конь. Он спит плохо, только когда не пьян. А так как не пьян он редко, за него можно не беспокоиться.

– Нам нужно улизнуть из дома часа на полтора. Мы поедем на пляж на великах, чтобы сократить время. Бросим их на развилке и пойдем до скалы пешком, – Трофим перешел на шепот.

– Мама закрывает калитку на цепь каждую ночь, – Говорун кивнул в сторону столба.

На столбе Трофим увидел цепь с замком.

– Пока я буду открывать этот замок и выводить велик, мама может проснуться.

– Мы спрячем велики заранее, – предложил Трофим. – Днем, в лесу возле озера. Притянем их такой же цепью и оставим до ночи. Там никто не ходит.

– Точно, – кивнул Говорун, и снова повисла тишина.

Не найдя чем продолжить разговор, Трофим развел руками.

– Глупо, конечно, это все. Но своему деду я доверяю. Он мне сегодня приснился и, кажется… не зря.

Тут Говорун положил ему руку на плечо и сказал:

– Не очкуй, брат-сват. Даже если пляж будет пуст, прогулка ночью стоит того, чтобы ее провернуть. Будем считать это нашим долгом перед твоим предком!

– Точно, – кивнул Трофим.

Говорун продолжил свое занятие, а Трофим вернулся домой, вывел свой велосипед и отправился на озеро.

Глава 4

Завод. Елена Николаевна 

Гейкина Елена Николаевна отдала винному делу одиннадцать лет и по праву считалась одним из самых надежных сотрудников завода. Девять лет она проработала технологом на предприятии, а два года назад ей предложили стать по совместительству экскурсоводом. Имея на руках два диплома о высшем образовании, Елена Николаевна согласилась, и вдруг поняла, насколько чутко ее родители предвидели ее будущее. Они отдали ее в технический институт на специальность краеведа. Тесно связанная с историей она проучилась пять лет. Потом мама и папа посоветовали ей в том же институте закончить что-нибудь техническое заочно, чтобы в дальнейшем она могла без труда найти работу.

Разумеется, без труда найти работу не удалось. Но со временем, сменив несколько низких должностей, Елена Николаевна оказалась на консервном заводе в Абинске. Здесь она получила свое первое повышение, стала технологом отдела и наконец-то прониклась к вкусу работы на предприятии. Шум, жара, неприятные запахи, вибрации и несносный коллектив она терпела несколько лет. Вскоре Абинск ее выжил.

Выжил не потому что она не смогла вытерпеть все выше перечисленное. Выжил, потому что Елена Николаевна хотела попробовать себя в чем-то новом. Тем «новым» оказался винный завод «Абрау-Дюрсо». И пусть новое место работы сохранило немало вредных факторов производства, здесь ей нравилось больше. Здесь было, куда отдать душу. Самым значимым моментом своей карьеры Елена Николаевна считала назначение на должность экскурсовода, где она смогла раскрыть себя как историк-краевед и научиться свободно общаться с людьми. В тот день она с достоинством вошла в круг избранных. Она стала человеком, кому нравится то, чем он занимается. А таких личностей, как известно, в современном обществе очень мало.

В воскресенье, когда к ней подошел начальник ночной смены Кочкин Григорий Ильич, она проводила третью экскурсию. Все желающие собрались в красивом выставочном зале, где за стеклом стояли образцы бутылок винного завода за многолетний период производства.

– Вот награды, которые были получены в советские годы, – в зале стоял гул, и эхо немного искажало тембр ее голоса. Люди наступали друг другу на пятки, пытаясь увидеть из-за голов то, что было под стеклом. – Здесь более трехсот пятидесяти наград. Кроме того мы имеем кубки Гран-при. Для тех, кто не знает, Гран-при – это наивысшая награда.

Она сделала два приставных шага в сторону, позволив экскурсантам придвинуться к стеклу поближе. Все эти метания она знала наизусть, и уступала гостям дорогу прежде, чем те успевали щелкнуть своими фотоаппаратами.

Она перешла к стенду, где в ряд стояли бутылки.

– Здесь представлен ассортимент продукции, которую сейчас выпускает завод. То, что делается быстро по современной технологии – это черная этикетка. Все остальное – технология классическая. – Тут она сделала отступление, вытянула руку, указывая на ряд бутылок, и обратилась в толпу. – А как узнать в магазине, по какой технологии сделана данная партия товара? Прошу присмотреться к этикетке! Если это классическая технология, внизу будет указываться год урожая. Если вино получено резервуарным методом, год указываться не будет. Так же на контр этикетке с обратной стороны будет написано: Метод Класик, выдержано в горных тоннелях завода «Абрау-Дюрсо». 

В этот момент она заметил Кочкина. Елене Николаевне он напомнил зажравшуюся жабу, источающую неприятные запахи, коих и так приходилось на заводе не мало.

Кочкин затерялся в темном углу, и прищуриваясь, рассматривал экскурсантов. По его манере окидывать взглядом толпу создавалось впечатление, что он работник ФСБ. Слишком усердно Кочкин прищуривался и сам удивлялся, когда люди с тем же усердием смотрели на него. Надо заметить, что очень часто люди смотрели на Кочкина не только с усердием, но и с небольшим пренебрежением. Виной тому Григорий Ильич считал огромный нос, который при вдохе сильно раздувался и хлюпал, будто в нем что-то закипало. Когда клокотание в носу Кочкина стало отвлекать людей от экскурсии, а неприятный запах пота и нестиранной одежды заволок верхнюю часть зала, Елена Николаевна приняла решение узнать, в чем дело, и выпроводить начальника смены из помещения.

Она вежливо попросила экскурсантов сделать несколько снимков на память и подождать ее здесь, не покидая зал.

Кочкин ухмыльнулся. Он потянул носом, гримаса на его лице стала более угрожающей, но тут он выпустил воздух и прокашлялся. Елена Николаевна мысленно перекрестилась. Запах, исходивший от упитанного мужчины, был непередаваем. Стоя возле него, она старалась дышать ртом.

– Что-то случилось, Григорий Ильич? – спросила Гейкина, указывая на выход из зала.

– Да, – пробубнил он, озираясь по сторонам, будто впервые попал в это место. – Случилось, Лена. Поэтому я здесь.

Он говорил через нос, немного растягивая слова. Его маленькие глазки бегали как заведенные, а все тело под такт шальным нервам дергалось и извивалось.

– Что случилось? – Елена Николаевна попыталась его поторопить.

Она не любила задерживать экскурсии, тем более пересечение одной группы с другой в погребах завода было недопустимо. За это грозил штраф.

– Один из моих сотрудников, Лена, сказал мне, что в пятом тоннеле видел какой-то ящик.

– Какой еще ящик?

– Продолговатый, прямоугольный, обитый бордовым сукном…

– Гроб?

– Возможно, – продолжил он, поглядывая по сторонам. – Возможно, это был гроб. Но важно другое.

Он опустил голову, давая глазкам впиться в Елену Николаевну, как если бы это были назойливые насекомые.

– Важно то, что в начале смены ящик был, а в конце пропал.

– И какое я имею к этому отношение?

– Самое что ни на есть прямое, – Кочкин вскинул левую бровь. – Твои экскурсии проходят по пятому тоннелю?

– Да.

– Ты видела этот ящик?

– Нет.

– Тогда как ящик мог появиться в ночную смену, если в дневную его никто не приносил?

– Понятия не имею, Григорий Ильич.

– Так дело не пойдет, – он с упреком посмотрел на нее. – Если мне никто не врет…

– Вы намекаете на то, что я тайно выношу из тоннеля бутылки?

– Я этого не говорил, – Кочкин придвинулся к ней на благонадежное расстояние.

Тошнотворный запах накинулся на Елену Николаевну, как рысь на беспомощного зайца. Женщина сделала шаг назад, но лучше себя не почувствовала.

– Сегодня я проведу инвентаризацию. Если хоть одной бутылки не досчитаемся, будем расследовать дело вместе.

– Сколько угодно, – прыснула Елена Николаевна. – Только я понятия не имею, о каком ящике вообще идет речь.

Кочкин прищурился. Крылья носа раздулись.

– Тогда я объясню еще раз, – прогнусавил он. – В начале ночной смены, один из моих сотрудников обнаружил неопознанный объект, очень похожий на гроб. Он находился примерно на середине пятого тоннеля между сорок седьмым и сорок восьмым пюпитром. Ящик подпирал дверь, ведущую в технологические тоннели, куда вход строго запрещен. По словам моего подчиненного, дверь была не заперта. В середине смены ящик сдвинулся, а дверь была приоткрыта на треть. Особое ударение я делаю на слове «дверь». Ты понимаешь ход моих мыслей?

Елена Николаевна кивнула. Она знала правила. Но в отличие от общего персонала завода, помимо правил знала еще и историю. Гейкина поняла, что Кочкин вовсе не обвинял ее в краже бутылок. Он спрашивал о другом. Том, что ему неизвестно, зато известно ей.

– Я не диггер, Григорий Ильич, и не специалист по катакомбам. Конечно, я интересовалась тоннелями, но я никогда по ним… не перемещалась.

– И все-таки, – настойчиво потянул Кочкин. – Есть ли шанс вынести продукцию завода на поверхность, минуя камеры наблюдения, охрану и прочее?

– Наверное… да. Но это нужно проверить.

Кочкин почесал нос.

– Я хочу это проверить вместе с тобой.

– Нет, Григорий Ильич, – Елена Николаевна, уже привыкшая к отвратному запаху собеседника, вдохнула полной грудью и с улыбкой продолжила. – Это ваши обязанности, а не мои.

Кочкин насупился.

– Лена, – протянул он. – Ты же мне как дочь. Неужели ты не знаешь, что будет с моим анусом, если некие люди, сидящие над горой в уютных охлаждаемых кабинетах, недосчитаются партии бутылок классического изготовления.

Елена Николаевна не хотела входить в курс дела, но последняя откровенность начальника ночной смены задела ее. Она едва не рассмеялась.

– Я не требую от тебя слишком многого. Но мне необходимо прояснить ситуацию от начала до конца.

Он опустил голову, чтобы почесать под носом.

– Может быть, нам надо сначала пересчитать бутылки?

– Ты знаешь, сколько это займет времени?

– Немало, – Елена Николаевна поняла, что смысла в этом занятии не видит даже Кочкин. – Тогда я предлагаю дождаться второго случая. Если история повторится, тогда будем…

– Я второго случая ждать не хочу!

– А рисковать жизнями людей вы хотите?

– Конечно, нет!

Возникла короткая пауза, после чего Елена Николаевна изъяснила, что ей пора продолжать экскурсию. Кочкин схватил ее за руку.

– Лена, мы только пройдем пару метров, – он стал к ней впритык. – Если ничего не увидим, повернем назад.

– Это опасно!

– Пара метров!

Елена Николаевна, растроганная поведением сотрудника, замерла. Она отдала много времени на изучение поместья Абрау-Дюрсо, в особенности, строительству подземных тоннелей. И она знала, что кое-где запрещено появляться не просто так. В тоннелях было опасно не только из-за плачевного состояния перекрытий. В свое время здесь умирали рабочие. Их никто не транспортировал наверх. Трупы умерших замуровывали в стены, не оставляя никаких надгробных табличек. Поэтому тоннели горы – это своеобразное кладбище, где покоятся тела сотней каторжников, изнемогавших от тяжелого труда, голода и болезней.

– Пара метров, – прошептала Елена Николаевна. – За пару метров вы можете серьезно поплатиться.

– Ничего не случится, Лена, – заверил ее Кочкин. – С нами будут еще двое мужчин. Я возьму Розгина и Попова. Вместе мы выясним, куда ведет тоннель, заколотим дверь и…

Елена Николаевна хотела возразить. Ей представлялся более легкий путь – заколотить дверь изнутри. Но чуть позже она вспомнила, что дверь и так находится под замком. И даже имея ключ, тот древний замок вряд ли получится открыть легко. Человеку нужна невероятная сила, чтобы сладить с подобным достоянием защиты.

– Хорошо, Григорий Ильич. Вы можете рассчитывать на мою помощь. Но полного согласия я не давала. Это нелегально, опасно и против правил компетентности. Если об этом кто-нибудь узнает, то, как вы выразились, анусы у нас у всех будут необыкновенно огромными. А я за свою работу держусь.

Кочкин потер руки и поклонился.

– Вся ответственность на мне, Лена. Вся ответственность здесь! – он побил себя в грудь. – Я с тобой еще свяжусь.

Он ушел с миром, а Елена Николаевна продолжила экскурсию. Проходя по пятому тоннелю, она обратила внимание на дверь между сорок седьмым и сорок восьмым пюпитрами. Дверь была закрыта.

Глава 5

Вокруг озера. Юра Насморк.

Юра Насморк часто делал людям пакости. Причиной тому был не только слабый ум и душевное состояние. Скорее, как раз наоборот. Как считал Юра, сильные стороны его характера привели к тому, что однажды ему привиделся уважаемый джентльмен, назвавший себя Господином в черных штанах. В тесном общении с ним у него и зародилось тайное веяние творить разные подлянки.

Еще по молодости, когда Юра шагнул в большую жизнь и поступил в школу для умственно отсталых детей, Господин в черных штанах явился к нему в комнату и сказал, что спустя несколько лет будет рад видеть его в своих рядах. И Юра дал обещание, что обязательно вступит в эти ряды и будет служить им пока стоит на своих ногах. Господин в черных штанах исчез и не появлялся много-много лет. За это время Юра успел повзрослеть и поумнеть. Он узнал, что длинная штука между ног отсутствует у некоторых учительниц его школы; что если подержать руку в раскаленных углях, то кожа будет болеть и покрываться волдырями; что музыка открывает душу, и под ее влиянием тело само начинает извиваться. Он узнал очень много всего, и к двадцати одному году, закончив чертову школу, он гордился своими знаниями не меньше, чем какой-нибудь аспирант, вымучивший из комиссии кандидатскую степень.

Пусть в глазах нормальных людей Юра, даже не делая пакости, смотрелся немного странным, его это ничуть не смущало. Ему доставляло огромное удовольствие идти по парку Абрау-Дюрсо, подкатывать к взрослым женщинам и громким визгливым голосом читать собственные стихи: «Женщины умней мужчин, потому я и один!»

В арсенале у Юры были и другие забавные поговорки. Они имели двусмысленное значение, из-за чего нравились далеко не всем. К сожалению, он не догадывался, насколько некоторым прохожим было его жаль. В своем маленьком внутреннем мире Юра над ними смеялся. Он чувствовал себя как душевнобольной при виде синего неба из уютной комнаты с белами стенами. Жизнь была прекрасна.

Так, в преддверии одного из теплых июльских вечеров, Юра выбрался из своей конуры и отправился на центральную площадь Абрау-Дюрсо. Здесь он нашел привычное для себя занятие: Юра стал отрываться на прохожих, наслаждаясь реакциями людей на свои стихи.

Стояла великолепная погода. Легкость лета ощущалась, как жар углей, когда Юра впервые сунул руку в костер. Дул слабый ветер, и воздух был нежным, точно сахарная вата. Темнело и люди собирались на представление поющих фонтанов. Туда же устремился и Юра, желая затмить хотя бы часть зрелища своими остроумными поговорками. Он знал, что как только включится музыка, заиграют фонтаны, и на белом мареве воды возникнет первая декорация, внимание людей уже будет сосредоточено не на нем. Никакие поговорки и детские стишки не отвлекут людей от музыкальных композиций и бьющих в разные стороны струй воды. Зато сейчас, в сгущающихся сумерках, он мог творить чудеса.

Спускаясь по аллее к озеру, Юра заметил двух юных девушек с явными признаками, что они здесь впервые. Они были одеты в короткие платья, которые тут же воспламенили в нем любовь и любопытство. Он подошел к ним, стал сбоку и проголосил: «Женщины умней мужчин, потому я и один!»

Выражения лиц девушек изменились. Их словно переключили. Одна из подружек спряталась за спину другой.

– От женщин в мире одно зло, и я кладу его в очко!

Юра вежливо улыбнулся, поклонился и пошел дальше. Шокированные девушки проводили его взглядом. Пока подруги оценивали событие, Юра был уже у следующей пары.

– Скажи мне юная Земфира, что прячешь ты в своих бикини?! – пропел он, нажимая на все гласные.

Женщины, погруженные в диалог, резко обернулись. Юра понял, что право жечь принадлежит ему, и продолжил:

– От женских запахов парю, и женщин всех боготворю!

Женщины восприняли это как комплимент и улыбнулись. Юра тоже улыбнулся и добавил:

– От женщин в мире одно зло, и я кладу его в очко!

Он пошел дальше, оставив после себя неоднозначное впечатление. Женщины так и не смогли переварить произошедшее и переключились на свой диалог.

Возле фигурного заборчика, отделяющего набережную от озера, он увидел веселую компанию. Он не чаялся в своих предрассудках, и ему было глубоко плевать, кто стоит перед ним, только женщины или женщины в компании мужчин. Иногда он подходил и к мужчинам, и те его поддерживали. Особенно, когда афоризмы и поговорки содержали в себе животрепещущую правду. Так Юра подкатил к компании, в центре которой стояла пара, очевидно одетая в знак семейного торжества.

– Я женщин всех благословил, и вдруг лишился своих сил, – он помялся, наслаждаясь тем, как компания отвлекается от своей волны и оборачивается в его сторону. Юра всегда подходил сбоку или сзади, чтобы люди на него оборачивались всем телом, а не ограничивались только поворотом головы. – На женской попе, столь ужасной, не что не смотрится прекрасней, чем моя верная рука…

– Иди отсюда! – пригрозил ему один из мужчин.

Юра вскинул брови и добавил:

– И получив в ответ угрозу, я ставлю вас в смешную позу, что б средний палец применить, и вас милейше наградить!

– Ах ты… урод! – вспылил тот же мужчина, но женщины его придержали.

Юра тут же отделился от компании и пошел по аллее прочь от озера. За своей спиной он услышал:

– Ты что, не понимаешь, он больной. Посмотри на него.

«Это вы все больные, – усмехнулся Юра. – К вам даже не приходит Господин в черных штанах! Как мне вас жаль».

Перед тем как небо стемнело и началось представление поющих фонтанов, он подошел еще к двум компаниям. От одной из них он получил пинка, от другой услышал, что он очень талантливый юморист, но пользуется не очень адекватным набором шуток. И то и другое Юра воспринял с сердечной добротой, коей у него было хоть отбавляй, и когда люди из парка посыпали на набережную, был в отличном расположении духа. Именно в этом состоянии он и придумывал разные пакости, многие из которых советовал ему никто иной, как Господин в черных штанах.

Но сегодня, почему-то, все пошло не так.

Господин в черных штанах не появлялся. Он обошел весь парк, поискал вокруг винного завода, и даже пытался проникнуть в фирменный магазин винной продукции, куда его не пустила охрана. Господин в черных штанах спрятался или был очень занят, так расценил это Юра, и от утраты внимания погрустнел. Вечер для него заканчивался, но домой он идти не хотел.

Еще некоторое время он бродил вокруг завода, поглядывая на звезды и блики прожекторов. Когда музыка осталась позади, Юра понял, что хочет по-большому. Всякий раз это желание приходило резко и внезапно. Терпеть он не мог, потому что с детства страдал панкреатитом и, если ему хотелось по-большому, действовать следовало незамедлительно. В обратном случае он не имел шанса дотянуть до дома сухим.

Мозг Юры, простуженный еще в начале девяностых годов, иногда выдавал идеи, от которых даже Господин в черных штанах покрывался мурашками. Идеи сами бросались под ноги, когда тому суждено было быть. Вот и сейчас, не поддаваясь малейшему благоразумию, он осмотрел улицу, выбрал самое лучшее дерево, и вместо того, чтобы сесть под ним и потихоньку сделать свои дела, Юра полез на ствол. Он лез так долго, что неприятные ощущения внизу живота, переросли в сверлящую боль. И все-таки Юра терпел. Терпел, как мог, и лез на ствол дерева с одной целью: чтобы с одной стороны увидеть озеро, а с другой отвесную скалу, где располагались винные погреба завода Абрау-Дюрсо.

Ствол был длинным и ветвистым. Пока Юра достиг той ветки, где смог уместиться удобно для себя и дерева, он вспотел и ободрал обе руки. Но когда он глянул по сторонам, его охватило отчаяние и упоение, настолько здесь было красиво. С теми мыслями Юра стянул штаны и расслабился.

Перед тем как закрыть глаза и открыть чакры, он вспомнил, что под деревом стояли какие-то машины. Юра не разбирался в марках, но по размерам кузовов и колес, а так же новизне полироли, он бы сказал, что машины стоят огромных денег. А люди, приехавшие на них, вероятно, посмотреть на поющие фонтаны, сделали большую ошибку, оставив их здесь. Наверное, они думали, что в Абрау-Дюрсо нет более безопасного места. А вот Юра знал, что это не так. На бампере одной из машин он вспомнил кружок с буковкой «L» посередине. На ее лобовое стекло с высоты пяти метров и полетело то, что так долго Юра держал внутри себя. Он застонал, когда боль в прямой кишке усилилась, а потом отпустила. Стало так легко, что он чуть не потерял равновесие.

Поток закончился, а Юра все так же сидел, опустив голову и прикрыв глаза. Блаженство витало в его голове. Он стал ужасно легким, и на всякий случай прихватился за соседнюю ветку. Высоко в кроне дерева гулял ветер, и Юра боялся, как бы очередное дуновение не перебросило его на другой берег озера.

Через минуту он задышал ровнее и очнулся.

– Фух, – вымолвил Юра и принялся натягивать штаны. – За шутку славную и за столько радости, не нужно больше слов, не нужно благодарности.

Не так давно Юра научился застегивать ремень. Он потратил на обучение много времени, потому что преподаватели все время подкидывали ему разные застежки. Сейчас он стал профессионалом. Он застегивал ремень с закрытыми глазами. Но сидя на дереве в неудобной позе, Юра столкнулся с препятствием. Ремень не хотел сходиться на его животе. Он заелозил на ветке, дерево закачалось, послышался хруст, и Юра замер. Какая-то часть его сознания почувствовала опасность. Он словно вдохнул отравленный воздух, и волосы на его руках и ногах стали дыбом. Юра выпустил стон, надеясь, что ничего плохого с ним не произойдет. Он глянул на окончание ветки и понял, что его нет на прежнем месте. Тот ровный изгиб, на котором он уместился, ушел далеко вниз, и расположение его тела приняло опасный угол.

Юра задумался над этим фактом и, пока мысли тяжелым потоком неслись сквозь его голову, увидел на скале нечто занимательное.

Полная луна висела на небе, и с дерева отчетливо просматривался бок горы. Юра знал, что наверху ее живут люди. Там же располагалась школа, больница, детский сад и другие важные учреждения. За свои двадцать лет жизни он обошел гору достаточно, чтобы понять, что ничего сверхъестественного в ней нет, если бы не остроконечная скала, нависающая над дорогой по краю озера. Здесь гора была невероятно опасной. И тысячи раз преподаватели в его школе предупреждали не приближаться к скалистым выступам. С них свалилась куча народу. Есть легенда, что призраки тех людей до сих пор блуждают там и глубокой ночью под полной луной на них можно натолкнуться.

Юра никогда не мечтал о встречи с призраком, но то, что он увидел сейчас, произвело на него неизгладимое впечатление. Он увидел, как из отверстия в скале, куда бы он едва мог просунуть руку, выбралось существо, внешне напоминающее человека. За несколько секунд существо преодолело препятствие, и Юра лицезрел, как оно поползло по скале вверх, подобно таракану на стене.

У существа были руки и ноги, которыми оно цеплялось за плоские камни, и каким-то образом перемещалось то вбок, то вверх, то опять вбок. Достигнув пика, где скала нависала над землей настолько, что альпинисту со специальным снаряжением пришлось бы поворачивать назад, существо продолжило свой путь, только уже вверх ногами, цепляясь за камни всеми четырьмя конечностями. Такое Юра видел только в фильмах.

– Во дела! – прошептал он. – Это ж Человек-паук!

Обогнув выступ, существо вскарабкалось на скалу и скрылось во тьме деревьев. Лес поглотил тень, и Юра почувствовал холодок, снующий по его спине вверх и вниз. К тому моменту музыка на озере стихла. Сеанс поющих фонтанов либо прервался, либо закончился, и Юра решил, что сейчас самое время смываться с места преступления, пока хозяева машин толкутся на набережной поселка. О том, что он делал до появления существа на скале, он уже не помнил. Любая пакость исчезала из его головы еще быстрее, чем он успевал ее сделать. А вот странности и необычности, что он видел в своей жизни, еще долго всплывали в его памяти.

Он перебрался на другую ветку, и вдруг раздался хруст. Одна нога потеряла опору. Юра успел уцепиться за ствол. Другая нога уперлась в сук, а обломанная ветка, так и не долетев до крыши машины, запуталась и повисла в двух метрах над землей. Юра спустился вниз живой и невредимый. Он отряхнулся и побежал по дороге прочь от стоянки автомобилей. Пока он бежал домой, а луна тащила его тень, существо на скале трижды привиделось его сознанию. Ему казалось, что оно знает, что его заметили. Страх гнал его все сильнее и уже дома, запершись на три замка, Юра укутался под одеяло и пообещал себе больше не вспоминать о происшествии. Но не тут-то было.

Посреди ночи луна заглянула в его комнату, и разбуженный ее светом, он увидел, как ужасное существо стоит по другую сторону окна и всматривается внутрь его дома.

Глава 6

Абрау. Трофим и Говорун.

Около двух часов ночи Трофим выскользнул из своей комнаты во двор через окно. Было светло как при вечерних сумерках. Луна висела так близко к земле, будто опирался на лес. Трофим поежился. Ночь была холодной и тихой. Пока он плелся к калитке, его ноги промокли насквозь. Вода хлюпала, точно он шел по болоту. Трофим одумался и хотел вернуться в дом, чтобы сменить легкие ботинки на сапоги, но чуть позже отказался от этой затеи.

«Я опоздаю!» – сказал он себе и ступил за двор.

За то время, что он шел по дороге, ему удалось немного просохнуть, но как только он побрел по тропе к озеру, ботинки вновь наполнились росой. Вскоре он перестал думать о ногах и очень жалел, что не взял куртку. В лесу стоял настоящий холод.

Говорун не отличился сообразительностью. Мальчишка ждал его близ озера в таком виде, словно на улице стоял июльский полдень.

– Брат-сват, как ты? – спросил Говорун, когда Трофим, дрожа всем телом, забрался под деревья. – И где твой велик?

– Велик на месте, – ответил Трофим. – В кустах. А вот мне что-то тревожно.

– Не говори так. Все отлично. Только спать хочется. Сколько время?

Тут Трофим понял, что не вял с собой ничего. Даже фонарик остался дома.

– Не знаю.

– Я выходил, было час пятьдесят. Ты опоздал.

– Извини. Долго выбирался через форточку, – Трофим отошел в сторону.

В нескольких метрах от тропы росли кусты можжевельника. Оттуда он извлек свой велосипед.

– Холодно, капец.

– Ага, – согласился Говорун. – А еще у меня колесо спускает. Сам не знаю, где успел проколоть.

– Сильно?

– Не очень. Но пока я тебя ждал, уже раз подкачивал. У меня насос с собой.

– Ты фонарик взял? – опомнился Трофим.

– Нет, – Говорун похлопал себя по карманам. – Я думал ты возьмешь.

– Я думал только о том, как спрятать велосипед.

– Ууу, брат-сват. Плохо дело. Как же мы без фонаря в лесу?

– К черту фонарь! – отрезал Трофим. Проведя полночи без сна, он чувствовал себя раздраженным. – Не возвращаться же теперь! Поехали так. Под луной дорогу хорошо видно.

– А в лесу, на горе?

– Пойдем на ощупь. Тропа прямая и мы ее хорошо знаем. Главное на змей не наступить.

Говорун покачал головой.

– Эх, – пробубнил он. – Была не была! Что не сделаешь ради лучшего друга. Мой батя говорит, что в этот лес без фонаря только самоубийцы идут. Их темнота притягивает. Кстати, ты знаешь, что в воскресенье из базы отдыха пропала девочка?

– Слышал, – Трофим вспомнил статью из газеты.

Он считал очень странным, что ориентировок с фотографией разыскиваемой по Абрау-Дюрсо так и не развесили. В газете написали, что двенадцатилетняя девочка исчезла в ночь с воскресенья на понедельник из базы отдыха «Лиман», расположенной в четырех километрах от Абрау-Дюрсо, и ее розыском занимается полиция. Может быть, полиция считала, что девочка, заблудившись в лесу, не сможет пересечь гору? Трофим, преодолев перевал бесчисленное количество раз, так не считал. В том месте, где они пересекали гору, ее мог преодолеть и семилетний ребенок если, конечно, девочка заплутала в южной части от лагеря. Гора с северной стороны была более крутой. Взобраться на нее сложнее. И там любые поиски смотрелись бы экстремальными.

– Уже три дня ищут, – Говорун сел на велосипед и надавил на педали. Когда он наезжал на кочку, обод заднего колеса позвякивал. – Вот так люди приезжают на отдых, думают тут круто, тепло, уютно. А потом случаются такие истории…

– На моей памяти – такое случилось впервые, – перебил его Трофим. – Хотя я живу здесь всего пару лет…

– В этом все и дело, брат-сват, – не меняя интонации, продолжил Говорун.

Они прибавили ход, и теперь неслись по-над озером по пустой дороге.

– Вообще, об исчезновениях я тоже раньше не слышал. Но тут, на протяжении последних пятидесяти лет, много людей покончило с собой, черт знает почему. Большая часть прыгает со скалы прямо у нас в поселке. И потом никто не может объяснить, то ли это несчастный случай, то ли самоубийство. Лет пять назад там протянули забор. Опасную зону огородили, и случаи стали единичными. Но вот исчезновения… Ты прав, это впервые.

Трофим промолчал. Ветер завывал в его ушах, и от быстрой езды он замерзал еще больше. Плавный изгиб дороги оставил позади просторный путь. Они углубились в чащу деревьев и сбавили скорость.

– Абрау – слишком маленькое село, чтобы здесь что-то случалось, – Говорун немного перегонял его, и Трофим все ближе держался к опасному берегу. Озеро от дороги не ограждали никакие плиты и барьеры, и при неудачном стечении обстоятельств он мог нырнуть прямо в воду. – Если бы не столько туристов, здесь бы вообще ничего никогда не случалось. Мы должны сказать им спасибо. Без туристов мы бы давно жили как в Сонной лощине!

Трофим усмехнулся.

– Было бы круто очутиться в Сонной лощине.

– Было бы круто пригласить сюда «Rаmmstain». Мне мама сказала, что если «Rаmmstain» пожалует сюда собственной персоной, она сама сбросится со скалы. Не нравится ей тяжелая музыка.

– Ты не досаждай маме, – посоветовал Трофим.

– Я не досаждаю. Попробуй, рискни это сделать.

Трофим подумал и решил, что он бы не рискнул. Слишком взрывной характер был у Ларисы Говорун. К нему стоит прибавить тяжелую руку, которую она не раз прикладывала к шее Аркадия, отчего на ней регулярно появлялись синяки. И вывод напрашивался сам собой. С этой женщиной лучше не спорить, не досаждать и видеться как можно реже.

Озеро осталось позади. Резкий поворот налево повел их в гору, и пока продолжался подъем, мальчишки шумно дышали, налегая на педали. Около десяти минут никто из них говорил. А когда подъем закончился, перед ними возникла развилка. Здесь они спрятали велосипеды в овраге, и отправились в лес по тропе.

Стало темно. Лес был полон ночных звуков, и они так тонко будоражили нервы, что мальчишки останавливались и оглядывались по сторонам. Трофим боялся змей. Из школьного курса биологии он знал, что ядовитых змей в лесах Абрау-Дюрсо очень мало. Но помимо ядовитых, здесь водится огромное количество не ядовитых змей. Так как разницы между ними он не находил, и при виде ползущих тварей испытывал примерно один и тот же страх, Трофим прислушивался к каждому шелестящему звуку. Чем глубже они забирались в лес, тем сильнее колол его страх. В какой-то момент, он предоставил Говоруну шанс возглавить группу, а сам поплелся позади. Так ему стало спокойнее, и их ход ускорился.

Через несколько минут они взошли на гору, откуда к морю спускалась старая железная труба.

Труба была их давним ориентиром. Они уже не боялись сбиться с тропы, и до самого обрыва, откуда виднелся кусок нудистского пляжа, не было ни одной развилки. Склон гнал их вниз, и изредка они цеплялись за деревья, чтобы не оказаться под горой раньше положенного. У обрыва их ждал пустырь, который Трофим и Говорун называли Лысой горой. Эта была своеобразная опушка леса, где не росло ничего, кроме травы и карликовых можжевельников. Как-то раз Трофим провел здесь весь день, пока солнце не опустилось за море. Он увидел самый красивый закат в своей жизни и по сей день относился к этому месту с особыми чувствами. Здесь открывалось некое волшебство. Объяснить это простыми словами Трофим не мог. Когда ему удавалось попасть на Лысую гору, он останавливался посреди опушки и вглядывался в линию горизонта. Море там сливалось с небом, и если бы не торговые суда, портившие весь вид своим убогим величием, Трофим мог смотреть вдаль вечно. А потом с той же вечностью рассказывать, что он был на другой планете.

Но сегодня произошло волшебство другого уровня. После короткого спуска Говорун попросил остановиться и перевести дух. Он отлично перенес трудный путь, что для парня его весовой категории большая редкость, поэтому Трофим не отказал в передышке и сел рядом с ним в траву. Говорун промокнул пот со лба. Он выглядел очень уставшим. Трофим бы сказал, обезволенным. Подъем в гору отнял много сил, но ночной воздух взбадривал, и он надеялся что Говорун быстро придет в себя.

Трофим поднял голову и заметил, что луна, переползая на другой бок небосклона, словно становилась больше. Свет ее был так бледен, что трава на опушке казалась сизой. Лес гудел вдалеке. Тени деревьев то вытягивались, то сжимались, и при каждом подобном шевелении чудилось, будто из чащи кто-то выходит. Действие продолжалось бесконечно долго, и когда Трофим уже собирался вставать, чтобы продолжить путь к пляжу, одна из теней отделилась от леса и двинулась к центру опушки.

Трофим окаменел.

Говорун смотрел в сторону моря. Трофим толкнул его в бок и указал в направлении объекта. Ни у кого из мальчишек не возникло вопросов, кого именно они видят. Слишком хорошо освещалась опушка луной, и слишком близко они сидели к ее центру. Трофим был шокирован. Ни одна змея не покажется ему такой страшной, каким сейчас казался этот объект.

На опушку леса вышел волк.

Шерсть его облезла, бока ввалились и по тому как волк двигался, было понятно, что он либо утомлен, либо голоден. Но самое страшное заключалось вовсе не в этом. И даже не в самом появлении зверя на опушке. В пасти волк держал человеческую руку, оторванную по кисть.

Трофим видел ее своими глазами, и чем дольше он смотрел на останки, тем больше понимал, что любой звук с их стороны может стать для них последним.

Волк остановился, повел носом по ветру и посмотрел в сторону леса. Не распознав никаких запахов, он бросил руку на траву и принялся облизывать окровавленные участки.

Трофим почувствовал, что друга начинает трясти. Аркадий зажал себе рот и уткнулся лицом в траву. Трофим прижался к нему и тут же почувствовал озноб на себе. Спина его затекала. Он хотел лечь в более удобную позу и выпрямить ноги, но, боясь сделать роковой шорох, не шевелился.

Волк вновь поднял голову и пустил нос по ветру. Через мгновение он выгнулся, будто в теле его не было костей, и выдал душераздирающий вой.

Тот вой еще долго разрезал тишину ночи. Он был настолько ровным и будоражащим, что Трофим зажал себе уши и застонал. Когда вой смолк и на опушке леса стало так же тихо как несколько секунд назад, Трофим открыл глаза и увидел, что волка и след простыл. Зверь исчез. Опушка леса опустела. Луна висела над горой, заполняя ровным светом округу.

Трофим посмотрел на лес. До ближайшего дерева было около тридцати метров и он не мог представить, как волк преодолел такое расстояние за столь короткий промежуток времени.

Трофим встал и осмотрелся.

– Говорун! – прошептал он. – Поднимайся. Он ушел.

Аркадий оторвал голову от земли.

– Эта штука… в его пасти, – протараторил он. – Это… то что я думаю?

– Не сомневайся. Я думаю о том же.

Трофим пригладил волосы на руках.

Говорун встал на колени и с опаской посмотрел в сторону леса.

– Он ушел туда?

– Я не видел, куда ушел, – шептал Трофим. – Мне кажется, он никуда не уходил. Он просто исчез.

– А рука? Тоже исчезла?

Трофим двинулся на пик холма. Достигнув того места, где стоял волк, он не нашел ни руки, ни какого-либо иного подтверждения, что здесь что-то было. Трава была примята, но если оглядеться вокруг, то было похоже, будто трава примята везде.

– Ничего мы здесь не найдем, – вполголоса проговорил Трофим и поймал себя на мысли, что уже не верит в то, что видел.

– Мы вернемся… – начал Говорун. – Назад?

– У меня нет желания опять идти через лес. Давай, спустимся к пляжу, пройдем через лагерь и вернемся к развилке дорогой.

Говорун глянул на луну. Что-то дрогнуло в нем, и он согласился.

– Да, это хорошая идея. Туда среди ночи я больше не пойду.

Они спустились к обрыву и отыскали тропу. Со скалы был виден пустой пляж, заводь и черная полоска суши, которая стала намного уже, нежели днем. Вглубь моря уходила лунная дорожка. Шумел прибой, и Трофим видел, как вода словно отталкивала от себя гору. Сегодня волны били агрессивнее, чем обычно. Всю прибрежную зону заволокло пеной, и со скалы было видно, как островки камней разрезали белую плоть.

Трофим окинул взглядом полоску пляжа. Побережье показалось ему пустым и безжизненным.

– Зря мы сюда пришли. Нам нечего здесь делать.

Говорун стал рядом и хмыкнул.

– Училка по литературе рассказывала, что в Новороссийском районе увеличивается количество кемпингов. Я думаю, через год другой мы больше не увидим этот пляж таким. Ведь нашли его мы, правда?

– Его нашел мой дед, – уточнил Трофим. – А до него, не сомневаюсь, еще кто-то. И тот кто-то поведал моему деду, что в трехстах метрах от южной горы находится вход в пещеру, куда причаливает чертова шхуна.

– Мы его уже искали, – вздохнул Говорун. – Я думаю, что если вход в пещеру и существовал, его давно завалило камнями.

– Может и так, но, по словам деда, он есть и никуда не делся, – сказал Трофим и пошел по тропе вниз. – Хотя, сдается мне, что все это обман!

– Не говори так, брат-сват. Твой дед услышит тебя на небесах и обидится за то, что ты не веришь его словам. Мой дед всегда обижался, и батя меня наказывал, если я вспоминал его не добрым словом. А вот мама, наоборот, меня хвалила, потому что по ее мнению, он ничем не отличался от обычного сказочника-алкоголика.

– Твой дед рассказывал тебе что-то необычное?

– Я уже плохо помню то время. Я был слишком маленьким. Он умер, мне исполнилось четыре года. Но я помню, как любил проводить с ним время, и он постоянно что-то рассказывал. Не было минуты, чтобы он молчал. Он замолкал только чтоб выпить или затянуться сигаретой. Запах сигаретного дыма я обожал. Такой терпкий и непередаваемый, как канифоль. Я очень любил своего деда, брат-сват.

– Я тоже любил своего деда, – тропа приблизилась к опасному участку, и Трофим пошел боком. – Только я бы хотел, чтоб часть его историй сбывалась. К примеру, у меня нет желания запомниться своим внукам сказочником. Я постараюсь сделать все, чтобы меня помнили человеком дела.

– У тебя уже есть, о чем рассказать своим внукам, – заверил его Говорун.

– Да, – Трофим напрягся, вспомнив о волке.

Они спустились к середине горы и остановились.

– Ты думаешь, кто-то мне поверит?

Говорун кивнул.

– Я.

– Я считаю, что об этом деле мы должны держать язык за зубами. А не то рано или поздно нам придется объяснять своим родителям, что мы делали так далеко от дома среди ночи. Подумай, что скажет тебе мама.

– Она мне ничего не скажет. Она меня повесит, – признал Говорун. – Я тоже думал, что если мы найдем то, что ищем, по возвращению все расскажем полиции. О нас напишут статью в газете, и одноклассники в школе будут смотреть на нас… как на героев. Но моя мама…

– Да… и моя тоже…

Трофим положил руку на плечо друга и произнес:

– Все будет хорошо. Самое главное вернуться домой. Больше мы сюда никогда не придем ночью. Будем считать, что это была моя ошибка. Парень просто заблудился в своих фантазиях. Я ведь действительно до какого-то времени думал, что мой дед пророк. Пираты, море, призраки. А самое интересное в том, что он мне так и не сказал, зачем я должен искать шхуну. Что изменится в моей жизни?

– Может, в той пещере есть сокровища? – предположил Говорун.

С обзорной площадки, где они стояли, пляж виднелся лучше, а побережье хуже. Участок, длиною в километры теперь закрывала скала. И тут Трофим вспомнил. Дед говорил, что вход в пещеру скрыт от посторонних глаз, и если он захочет найти ее, то ему придется дождаться момента, когда пещера сама даст о себе знать. «Может, поэтому он рассказывал мне о шхуне?» – подумал Трофим. Все-таки глупо было идти так далеко. Еще глупей верить в призраков на корабле.

Трофим присел и глянул под свод скалы. Каменная пропасть внедрялась в море так, будто кто-то продольно резал ее на куски. Чуть ниже располагался участок пути, где скала выпирала в море и закрывала основной пляж от пляжа нудистов. Трофим с сожалением покачал головой. Человек делает массу ошибок, но досаду чувствует только в том случае, если провал задевает его душу и сердце. Трофим не хотел плевать на ночное путешествие. Он желал выяснить, почему последнее время ходит, точно в предзнаменовании судного дня. Никак он не мог объяснить своего беспокойства, но что-то тянуло его на этот пляж. И этим чувством простую привычку не назовешь.

Он погладил вспухший круг на внутренней поверхности кисти. Не испытав ничего нового, потер его сильнее. Затем еще сильнее, пока рука не отозвалась болью. Тут Трофим заметил на тропе тень и поднял голову.

Говорун смотрел в море и не видел, как за его спиной разворачивалась тревожная картина. Из-за бугра появился волк. Его глаза устремились вниз по склону, где стояли мальчишки, холка вздыбилась, а нос медленно приклонился к земле. Вслед за волком на горе появились еще три зверя. Внешне они были схожи. Такие же облезлые, тощие и страшные. Они подобрались к тропе и замерли в ожидании чего-то.

Трофим остолбенел. Он понимал, что если не предпримет хоть что-нибудь, будет только хуже. Но больше всего он боялся за реакцию друга. Как оказалось не зря.

– Брат-сват, – произнес он. – Сейчас мы осторожно, но быстро спускаемся вниз. Ты понял?

Тон его голоса поставил Аркадия под сомнение.

– Конечно, брат-сват. А с чего вдруг быстро?

Он обернулся и увидел волков. Свои ноги Говорун больше не контролировал. Он пронесся мимо друга так, словно не бежал с горы, а летел камнем. Трофим оступился и замахал руками. Перед глазами появилось небо, и огромная луна ему будто ухмыльнулась. За то время, что он эквилибрировал над обрывом, он успел вспомнить свой велосипед и маму, которая наверняка удивится, найдя его кровать утром пустой.

Как только чудо вернуло ему равновесие, он кинулся вниз, едва разбирая под собой тропу. Несколько раз он поскальзывался и съезжал с камней на попе. Однажды Трофим зацепился носком за колючку и несколько метров пролетел вперед носом. Его колени были разодраны в кровь, локти счесаны. На правом плече порвалась футболка. Но поднявшись после падения, Трофим и не думал останавливаться. Он понесся вперед и в нескольких прыжках настиг пляж. Там он снова зацепился за куст и грохнулся в мелкую гальку. Набежавшая волна окатила его пеной.

Трофим вскочил на ноги и глянул вверх по склону. На тропе волков не было. С пляжа он хорошо видел путь до середины горы. Другая часть скрывалась за склоном и, чтобы рассмотреть вершину, он забрался в море по пояс. С тропы до сих пор сыпались мелкие камни, и стоял легкий шум обвала. Волков он не увидел.

Трофим задыхался. Соленая вода накинулась на истерзанные участки кожи, и только сейчас он почувствовал, как ноет его тело. Шок отступал. Волки не гнались за ними, и Трофим решил, что они были не настолько голодными, чтобы бросаться вниз со скалы. Только такие душевно больные, как он и Говорун, способны совершить нечто подобное. Снизу тропа смотрелась очень опасной. Они ходили по ней уже много раз, но никогда прежде они не решались по ней бежать.

Трофим зашел в море по грудь. Волны тут же подхватили его и понесли прочь от берега. Море казалось ему злым, но не опасным. Уровень воды поднялся. Узкая дорожка, ведущая в обход горы к нудистскому пляжу, исчезла. Пена билась в стену грубых камней и, если бы не рокот волн и чудовищное нависание скалы, это место походило бы на ванну в дедушкином доме.

Трофим обогнул скалу и оказался в небольшой лагуне, где в жаркие дни им приходилось наблюдать за голыми женщинами. Сейчас здесь никого не было. Море отвоевало часть берега. Другую часть накрыло пеной и ветками, и полоска суши превратилась в испорченный памятник природы. Трофим не решился подходить близко к скале, опасаясь, что море вытолкнет его на камни. Луна освещала прибрежную зону, и он видел глыбы, торчащие из воды подобно истуканам. Дно было скользким, каменистым и полным расщелин.

Недалеко от себя он увидел то, что не увидел с высоты из-за нависающего утеса. Скала хранила в себе десяток тайн, и с какой бы точки он не смотрел, вдоль прибрежной линии оставались скрытые места. Где-то виной тому были изгибы, где-то нависание, а где-то просто волшебство. Сейчас, в нескольких метрах от себя он увидел легкое сияние, похожее на фейерверк брызг, разлетающихся от волн. Приглядевшись, Трофим понял, что брызги действительно есть, но они окружают объемный предмет, который, как казалось ему, то исчезает, то вновь появляется на фоне скалы. Действие захватывало дух.

Трофим поплыл к берегу и прибился к одной из каменных глыб, совсем рядом с таинственным сиянием. Теперь рот его открылся полностью. Жгучий интерес побил все пределы, и Трофим, чувствуя себя шпионом-водолазом, больше не витал в подозрениях. Сейчас он знал, что его дед не лгал, и лукавая улыбка была лишь предвестником неминуемого события.

Трофим почувствовал, как его одолевает волна восхищения и вместе с ней на него накидывается холод и страх. Он ощутил себя на пике странного состояния. С одной стороны его окружал обычный мир, с другой было нечто паранормальное. Ненастоящее. Нечто, полное ужаса и смерти. Даже вода здесь отдавала чем-то аномальным. Воздух пах смолой и жженым деревом. Шум прибоя прерывался скрипом досок, и чем громче раздавался этот звук, тем яснее становилась картина за камнем.

Трофим набрался мужества и выглянул снова. В двадцати метрах от него стояла шхуна. Борта ее были чернее ночи.

Он мог долго смотреть на то, как шхуну накрывало пеной, но неведомая сила вопреки воли заставила его поднять голову вверх и там, высоко-высоко на обрыве, откуда совсем недавно они с Аркадием скатились к подножью горы, он увидел волков. Только их было уже не четверо, а гораздо больше. С такого расстояния Трофим не смог сосчитать их всех. Волки сидели на самом краю обрыва, куда он никогда не решались подступить. Некоторые из них бродили вдоль пропасти и смотрели вниз, будто готовились к прыжку.

Трофим сжал волю в кулак и в ту ночь впервые услышал в своей голове тихий неразборчивый голос. Голос принадлежал деду.

Глава 7

Завод. Елена Николаевна.

Елена Николаевна вернулась в тоннель №5 сразу после окончания всех экскурсий. Был восьмой час вечера, солнце еще не село, и завершить проверочную экспедицию она намеревалась к полному закату. Свою задачу она понимала предельно просто и отнеслась к ее выполнению со всей ответственностью, подчеркиваемой ее личными качествами. Отправиться на важное мероприятие с пустой головой было выше ее сил, и Елена Николаевна решила подкрепить свои знания историческими сводками. В ее библиотеке хранилось множество книг, откуда она надеялась почерпнуть недостающую информацию. И пусть все, что хотела, она в книгах не нашла, историю строительства первых тоннелей изучила полностью.

Знания давали ей уверенность в своих силах, и после глубокого изучения материалов, она перестала беспокоиться за себя. Теперь ее опасения были связаны с подбором кандидатов в походную группу. Она не могла положиться ни на одного мужчину по двум причинам. Во-первых, средний возраст группы был непоправимо высок. В свои сорок два года она являлась самым молодым и, как следствие, самым мобильным участником похода. Во-вторых, здоровье некоторых членов группы вызывало у нее дополнительное беспокойство. Она знала, что у Розгина ишемическая болезнь сердца. Он курил как паровоз, имел ужасную отдышку и даже при небольшой работе обливался потом, точно загнанная лошадь. Елена Николаевна догадывалась, почему Кочкин берет его с собой, зная обо всех минусах его здоровья. В прошлом Леонид был ключником, и до того, как оказаться на предприятии в должности завхоза, зарекомендовал себя неплохим мастером. Открыть старую дверь будет положено ему, а не Кочкину, Попову или кому-либо еще.

Максим Попов работал на заводе в должности технолога в резервуарном цехе. С ним Елена Николаевна почти не пересекалась и знала только со стороны. Внешне он ей никогда не нравился. И в отличие от богатырской фигуры Леонида имел хлипкое худощавое телосложение, которое, как казалось со стороны, можно запросто проткнуть пальцем.

Как и обещал Кочкин, дверь к ее приходу была уже открыта. Елене Николаевне оставалось встать во главе группы, еще раз упрекнуть Григория Ильича в несуразности его намерений, напомнить о технике безопасности и пригласить всех желающих проследовать за ней. У всех членов группы имелся шлем и фонарь. Все были одеты в прорезиненные сапоги и комбинезоны из грубой ткани.

Елена Николаевна знала, что думать наперед Кочкин не умеет, и наказала ему захватить из производственных цехов две рации. Одну из них она взяла себе, другую отдала дочери – Маше Гейкиной. Маша должна была остаться у входа, что немного изменило планы Кочкина, который намеревался занять эту должность сам.

– Нет, – спокойно отреагировала Елена Николаевна. – Мы пойдем вместе. Я буду чувствовать себя в безопасности, если вокруг будет больше мужчин.

– Что же будет делать ваша дочь в экстренном случае? – Кочкин вздыбился, и его голос неожиданно возрос на целую октаву. – Она даже не знает, как отсюда выйти.

– Она прекрасно все знает. А еще у нее есть мобильный телефон. И я уже рассказала ей, как связаться с охраной и начальством завода в случае чего.

Кочкин провел по липким блестящим волосам.

– Как-то это все преждевременно, Елена, – он повернулся к мужчинам в поисках поддержки. – Мне кажется, втроем в тоннеле будет не так тесно.

– Не сомневайтесь, нам вполне удобно будет даже впятером, – успокоила его Елена Николаевна. – Маше я доверяю.

– В таком случае, я мог бы позвать кого-то еще, – не унимался Кочкин.

– Не стоит себя утруждать, Григорий Ильич. – Чем больше людей знает о вашем беспутном плане, тем хуже для вас. Я делаю это исключительно из уважения к своим сотрудникам. И мне хотелось бы, чтоб с таким же уважением они довольствовались моим мнением.

На этом разговор был окончен. Кочкин бросил неодобрительный взгляд на девочку и сунул руки в карманы. Отступать было некуда. Впереди всех ждал проход в неизвестность. И на лицах мужчин читалось крайняя обеспокоенность за то, куда они идут, будто каждый из них понимал насколько права Гейкина и насколько безумен Кочкин.

– С Машей мы будем связываться каждые десять минут. Я буду говорить куда мы идем, чтобы в экстренном случае она могла объяснить другим людям, как нас найти.

– Господи ты боже мой! – Кочкин подпрыгнул. – Елена Николаевна, не запугивайте экипаж! Еще ничего не случилось.

– Если связь оборвется, Маша будет ждать тридцать минут. После чего…

– Я иду в комнату охраны, – ответила девушка. – И докладываю им.

От ее слов Кочкин сжал кулаки. Его волосы слегка приподнялись, и общий вид говорил о том, что он едва держит себя в руках.

– Все ваши речи доведут меня до белого коленья.

– Если вы не согласны, Григорий Ильич, мы можем…

– Я согласен, – прорычал Кочкин.

Руки его опустились, и он стал смирно, как армейский офицер.

– Все понятно, – ключник вытащил из кармана сигарету и, оценив реакцию Елены Николаевны и Кочкина, сунул ее не в рот, а за ухо. – Все понятно.

Под шлемом сигарета согнулась, и Леонид Розгин определил ее обратно в карман.

– Что ж тут непонятного, – проворчал Кочкин. – А вы не волнуетесь за то, что наши частые переговоры сделают много ненужного шума?

– Первое, за что я волнуюсь – это за наши жизни. Все остальное – мелочи.

Кочкин закусил губу. Когда Елена Николаевна повернулась к двери, он показал гримасу, которая на его лице смотрелась так тщедушно, что от смеха не удержалась даже Маша.

– Вы хотите пойти первым? – не оборачиваясь, спросила Елена Николаевна.

– Нет уж. Женщины вперед.

Кочкин включил свой фонарь и последовал за Гейкиной. За ними в тоннель зашли Розгин и Попов. Свод над дверью был довольно низким, но наклоняться пришлось только ключнику. Леонид закряхтел, его шлем процарапал линию на зеленоватом мхе, он согнулся, прихватываясь то за спину, то за больные колени. Маша помахала всем ручкой и села рядом с пюпитром. Чуть позже группа скрылась в сумраке, в тоннеле воцарилась тишина, и девушка, поставив рацию напротив себя, стала ждать.

Елена Николаевна шла так медленно, будто под ее ногами вместо твердого каменного настила находился старый бревенчатый мост. За стонами и кряхтением группы она почти не слышала звук своих шагов. Это ее настораживало, потому что шум придавал огласку их действиям, а она не хотела, чтобы тот, кого они могли здесь обнаружить, заранее узнал об их присутствии. Она не верила в то, что в тоннелях завелся вор, но история Эвы Кордовы показалась ей достойной внимания.

Низкий арочный тоннель продолжался недолго и уперся в винтовую лестницу, ведущую вниз. Здесь группа остановилась. Ключник выпрямился. Его поясница хрустнула, как сухая ветка, и Леонид заругался. Когда его чертыханья закончились, Елена Николаевна обернулась и «разжала уши». Леонид выглядел так, будто недавно переплыл бурную реку. Он ловил ртом воздух, губы его были разодранными и белыми, а лицо словно впитало остатки ночного кошмара. Ключник увидел, куда им предстоит спускаться, зубы его сжались и заскрипели.

– Нам надо передохнуть, – сказал он. – Перекурить.

Елена Николаевна чувствовала к нему жалость. Она знала, что Леонид никогда не увиливал от грязной работы, и если кому-то требовалась его помощь, он всегда был рад ее оказать. Но сейчас она думала не только о нем. Она думала обо всей группе, и ее ответ был категоричен:

– Никаких передышек до конца пути, Леня. Все претензии к Григорию Ильичу.

– Ильич…

– Леня! – вступился Кочкин, которого вполне устраивало, как выглядит его подчиненный. – Будь мужиком, в конце концов. То ему покурить, то посидеть, то передохнуть. Тут идти осталось пять минут.

– Не могу я что-то, – пожаловался ключник. – Не дышится.

– Прислонись к стене, – посоветовал начальник ночной смены. – Сделай полный вдох и полный выдох. Главное, выпрями спину.

– Никто ничего делать не будет, – скомандовала Елена Николаевна. – Леня, если тебе плохо, возвращайся назад. Я не знаю, сколько еще идти. Думаю, лестница ведет под один из тоннелей, за ней будет либо подъем, либо развилка. Чтобы ты не потерялся, лучше возвращайся сейчас.

– Леня! – Кочкин выпятил грудь. – Соберись. Мы прошли всего двадцать метров.

Ключник почесал седую бороду и сказал:

– Со мной все в порядке. Идемте…

Елена Николаевна ступила на лестницу. Она заметила, что мох на стенах исчез, а свод покрывали плотные комки паутины. Зеленоватая дрянь теперь ползла по полу, где было влажно, а по бокам простиралась ровная каменная кладка. Лестница имела крутой уклон. Направляя луч света вниз, Елена Николаевна видела только несколько ступенек. Высота их превышала двадцать сантиметров.

– Эти тоннели строились для смотрителей, – прокомментировала она. – Князья здесь никогда не ходили. По высоте ступеньки можно оценить силу и телосложение людей. Такие лестницы явно не подходят для толстых зажиточных бояр и помещиков.

– Это точно, – прокряхтел Кочкин.

Его короткие ножки с трудом переступали со ступеньки на ступеньку. Кому-то могло показаться, что по лестнице скачет мяч.

– Леня, как ты?

Чтобы откликнуться, ключник остановился.

– Все норм, ребятки, – сквозь отдышку пробормотал он. – Все норм.

– Я видела много фотографий с подобными лестницами. Говорят, их строили короткими, но крутыми специально, чтобы вора можно было легко поймать. Я думаю, теперь Григорий Ильич понимает, насколько тяжело пришлось бы человеку тащить по такой лестнице ящик с бутылками. Максимум, на что бы его хватило – одна тара за ночь.

– Чтобы меня уволили с работы, – задыхаясь, прокричал Кочкин, – и того хватит.

– Как знать, – продолжила Елена Николаевна. – Может, вы и правы.

Лестница сделала еще один оборот, и группа вышла на ровный пол. Они оказались в просторном тоннеле, где ключник мог идти во весь рост, а Кочкин во всю ширь своего непропорционального тела. Здесь было необычно глухо. Потолок поддерживали деревянные опоры, связанные железными обручами. Стены, вытесанные грубыми руками, имели множество вкраплений и обвалов. Этот участок тоннеля напоминал старинную угольную шахту, по которой когда-то катились вагонетки.

Елена Николаевна указала на части прогнивших перекладин и предупредила беречь головы. После лестницы группа перемешалась, и теперь ее заключал Кочкин. Намотав на себя паутину, он был вынужден отстать. Елена Николаевна не стала его ждать, и пока Кочкин ворчал, ругался и рычал, идущий перед ним Попов успел так отдалиться, что луч рассеивающего света перестал его доставать.

Через пару минут Кочкин содрал с себя всю паутину и встретился с новой проблемой: как удалить липкую дрянь с пальцев рук. Испытывая отвращение ко всему мерзкому, Кочкин пошел на ожесточенный шаг. Он принялся тереть ладонями о стены. Вскоре паутина начала сворачиваться и отлипать. Избавившись от одной напасти, Кочкин осознал, что его никто не ждет, и в тоннеле он остался один. В этот момент он услышал странный гул со стороны лестницы, зовущий его так же сладостно, как когда-то звала жена.

– Кочкин, – тихонько летело сквозь темноту. – Ко-о-о-чкин…

Григорий Ильич не шевелился. Его круглые поросячьи глазки всматривались в изгиб лестницы. Ему чудилось, будто ступеньки накрыл белый туман. С каждой секундой туман густел и поднимался, а голос становился ближе.

– Ко-о-очкин, – ласковый шепот настиг его сознание, и он окончательно поверил, что в тоннель за ним спустилась жена.

Наверное, переосмыслила их сегодняшнюю ссору и пришла на его рабочее место, чтоб при всех извиниться. Дочь Гейкиной сказала, что он спустился под погреба по важному делу, и вот… она здесь.

– Иди ко мне… – протянул голос.

«Старая дура!» – проворчал Кочкин.

Он сделал шаг вперед и ударился о перекладину. Гнилое бревно вышло из паза и с грохотом упало на пол. Тотчас из образовавшейся дыры вылетели две летучие мыши. Кочкин охнул и припал к земле. Из него посыпались ругательства, доходчиво объясняющие, насколько он напуган. Летучие мыши скрылись в проеме лестницы. Кочкин тяжело поднял голову и обнаружил вокруг себя несколько больших костей. Когда он понял, что перед ним лежат человеческие останки, страх едва не оставил его без сознания. Он вскочил на ноги и понесся догонять группу. Пока его сапоги топотали по тоннелю, туман на лестнице рассеялся, и на человеческие останки ступила звероподобная нога.

Через минуту Кочкин настиг Попова и согнулся в три погибели, умоляя группу сделать передышку. Елена Николаевна остановилась. Состояние начальника смены вызвало у нее опасение.

– Григорий Ильич, я же просила не отставать от группы. Этот переход не так прост. Если мы куда-нибудь свернем, мы потеряемся.

– Лена… – Кочкин дышал тяжело, часто и со свистом. Последний рывок дался ему нелегко. – Я не отставал от группы. Это вы идете слишком быстро.

– Медленнее идти просто не возможно. Медленнее можно только ползти, но в таком случае мы не выберемся отсюда и за неделю. Вы же помните, что сделает Маша, если мы не выйдем на связь в течение получаса.

– Конечно, я помню, что сделает Маша! – пробурчал Кочкин и распрямился. – Поэтому немедленно выходите на связь, чтобы Маша выключила свой секундомер.

– Возьмите себя в руки и не кричите, как потерпевший кораблекрушение, – пригрозила Елена Николаевна. – Не я вас сюда звала.

Кочкин схватился за живот.

– Лена, я… – он глянул сначала на ключника, потом на Попова и усмехнулся. – Я хочу, чтобы мы выбрались отсюда… живыми и невредимыми. Вот и все, за что я беспокоюсь.

Елена Николаевна рассмеялась и ответила:

– Умеете же вы шутить, Григорий Ильич!

Она воспользовалась рацией, чтобы передать дочери сообщение и продолжила путь. Теперь Кочкин устроился посередине, а группу замыкал Попов. Через несколько метров они уперлись в железную решетку с дверью шириной во весь проход. Елена Николаевна обследовала стыки решетки со стенами и сказала:

– У меня такое впечатление, что здесь хранили не только бутылки с вином, но и кое-что более ценное.

– Например? – отозвался Кочкин.

– Людей, – она провела рукой по ржавчине. – В нескольких источниках я нашла доказательства, что здесь жили узники. И я знаю, что такие толстые прутья, вставленные глубоко в камень используют только в тюрьмах. Вы посмотрите на их износ. Стену уже давно покрыл грибок. Камень стал разрушаться, а решетка истончала всего чуть-чуть.

– Это закаленный чугун, – пояснил ключник. – Я работал с ним много лет. Очень прочный металл. В основном мне поступали заказы на печную утварь. Рамки, заслонки, плиты и прочее. Чугун долговечен при нагревах.

Розгин пощупал стыки решетки с камнем и восхитился.

– Великолепная работа!

На двери висела цепь с замком. Елена Николаевна внимательно осмотрела паз для ключа и сказала:

– Замок кто-то открывал, – она указала на блестящее гнездо, где отсутствовала ржавчина, зато присутствовали глубокие металлические царапины.

– Вот видишь, Лена! – взвизгнул Кочкин. – Я был прав! Кто-то тайком проникает в погреба, и если мы его не выловим, у нас всех, а в первую очередь у меня одного, будут проблемы!

– То что замок открывали – мое личное предположение, – сказала женщина. – Я не могу утверждать.

– Я склоняюсь к вашему мнению, Елена Николаевна, – после короткого осмотра заявил ключник. – Замок открывали. И цепь тоже подвергали движению. Личинки делают из нержавеющих материалов и то, что здесь нет ржавчины – ничего не значит. А вот цепь… Цепь выполнена из обычной углеродистой стали. Такая сталь ржавеет очень быстро. Я предполагаю, что цепь повесили недавно.

– Кто-то хотел отгородить один тоннель от другого? – Елена Николаевна направила луч света сквозь решетку. – Но кому это могло понадобиться?

– Выводы делайте сами, – ключник опустил сумку на пол. – Если вы собираетесь продолжить путь, цепь нужно ломать.

– В атаку, Леня! – махнул Кочкин. – Рви ее, даже не спрашивай.

– Может, Кордове? – Елена Николаевна обернулась к Кочкину. – Кордова…

– Лена, перестань думать так плохо о Кордове. Когда она рассказывала мне о происшествии в ночную смену, она тряслась, как баба Яга над алтарем. Я сомневаюсь, что она вообще вернется в этот тоннель, – он потер нос.

Леонид вытащил из сумки маленький ломик, вставил его в цепь и упер в решетку. Одного нажима на рычаг хватило, чтобы цепь разогнулась. Он рассоединил порванное звено и открыл дверь.

– Прошу входить, – улыбнулся ключник.

Елена Николаевна заметила, что их группа уменьшилась и в недоумении развела руками.

– А где Попов?

Кочкин покосился на чернеющий проход.

– Я не знаю.

– Макс! – выкрикнул ключник.

Эхо быстро смолкло.

– Что за шутки? – возмутилась Елена Николаевна. – Я же предупреждала! Никому не отставать от группы! Что я должна сейчас делать?!

– Лена, без паники! – Кочкин смело шагнул к решетке. – За Попова я не сомневаюсь. Он смелый, преданный и уважаемый мной человек. Ничего с ним не случится, и всю ответственность за него я беру на себя. Сейчас нам важно найти выход из тоннеля. Поэтому предлагаю продолжить путь.

– А я предлагаю вернуться и отыскать Попова, – Елена Николаевна прикрыла решетку, не пропуская туда Кочкина.

– Черт побери! Почему все женщины такие упрямые!

– Григорий Ильич, обижайтесь на себя сами. Пока мы не отыщем члена нашей группы, я не разрешаю никому идти дальше!

– Лена!

– И не вздумайте меня переубеждать. У вас ничего не получится.

– Знаете, – проговорил ключник. – Пока вы тут спорите, я бы покурил. Вы не возражаете?

– Леня! – Елена Николаевна с сокрушением посмотрела на ключника. – Вы все с ума посходили!

– Ну не могу я, – Леонид потянулся за сигаретой, которую уже успел измять и сломать, пока нюхал. – Я и так для вас столько полезного сделал. Всего две затяжки. Пожалуйста.

Ключник отошел в сторону, пытаясь не смотреть ни на что кроме сигареты. Спина его сгорбилась, и пока он подкуривал, зажигалка дважды выпадала из его рук. Не в силах что-либо изменить, Елена Николаевна отступила. Она погасила свой фонарь и села под решеткой.

– Замечательно.

– Лена, – Кочкин глянул через плечо и протянул ей руку.

Уже второй раз она заметила, с какой опаской он смотрит в тоннель, откуда они пришли. Что-то подсказывало Гейкиной, что возвращаться назад Кочкин хотел меньше всего.

– Вставай, Леночка, вставай! Нам нужно идти. Леня может курить и на ходу.

– И на бегу, – отозвался ключник.

Голос его словно избавился от унынья. Ключник был полон сил, будто только что проснулся.

– Вы думаете, вы сумеете меня переубедить? – Елена Николаевна гневалась на глазах. – Вы серьезно в этом уверены?

Она нависла над Кочкиным как скала, а Григорий Ильич отошел назад и заворчал, бросая на женщину упреки и претензии. Его голос только начал крепнуть, как вдруг из тоннеля донесся грохот.

Ключник выронил сигарету, Кочкин присел, а Елена Николаевна включила фонарь.

– Что это было? – первым заговорил Кочкин.

В лицо ударила волна теплого воздуха.

– Похоже на какой-то выхлоп, – произнес Леонид, утирая лоб. – Вы бы связались с Машей…

Елена Николаевна вызвала дочь по рации. Она удостоверилась, что с ней все в порядке, после чего Маша ответила, что причиной грохота послужила дверь. Она не знала, по какой причине дверь захлопнулась, и открыть ее не может до сих пор. Тогда Елена Николаевна поинтересовалась, не возвращался ли Попов. Маша ответила отрицательно, прибавив, что сильно напугана из-за случившегося, и хочет поскорее покинуть погреба.

Елена Николаевна еще сильнее захотела вернуться назад тем же путем, каким они сюда пришли, но тут за их спинами раздался сиплый голос Попова.

– Я так долго вас жду, – произнес Максим.

Все разом обернулись и увидели товарища, стоящего по другую сторону решетки. Попов был невозмутим. Зато все остальные члены группы замерли в растерянности. Первым из оцепенения вышел Кочкин.

– Макс, ты как там оказался?

– Я не знаю, – ответил Попов.

Он взялся за прутья решетки и пожал плечами.

Елена Николаевна и до этого находила в нем какие-то странности, но сейчас Попов казался ей совершенно отшибленным. Слабоумным. Ей даже перехотелось спрашивать что-либо. Пока он щупал прутья, словно не понимая, что перед ним, Гейкина потянула за ручку. Попов перешел на их сторону и воззрился к потолку.

Елена Николаевна осмотрела его с ног до головы и нашла очевидные несоответствия. Шлем на нем отсутствовал, в волосах запутался ком паутины, лицо было перепачкано углем. Один сапог порван. На той же ноге была порвана штанина. Но больше всего ее поразило то, что у Попова отсутствовал фонарь. Он точно вернулся из клоаки, где его изрядно потрепало временем.

– Наверное, мы где-то пропустили развилку, – произнесла она. – Это далеко отсюда, Максим?

– Я не знаю, – ответил Попов, одаривая ее тем же недоуменным взглядом, что и она его.

– Макс, с тобой все в порядке? – поинтересовался Кочкин. – Ты нас изрядно напугал.

– Да, – прозвучало в ответ.

Попов стоял напротив товарищей, и разглядывал их, как душевнобольной своих докторов.

– Дальше есть проход? – продолжил Кочкин.

– Да.

– А куда он ведет?

– Туда, – Попов указал в темноту.

– Я так и думал! – Кочкин хлопнул себя по лбу.

Попов вернулся к решетке, прошел через оставленную щель и двинулся вглубь тоннеля.

Группа последовала за ним. Через несколько минут они вышли к винтовой лестнице, которая долго поднимала их вверх. Ключник шел последним, и когда его силы иссякли, он вновь закурил. На этот раз не спрашивая разрешения у руководителей. Табак требовался ему, как бензин автомобилю. Задымив, он словно обретал крылья, и только отвлекшись на сигарету, сумел миновать еще с десяток винтов лестницы, прежде чем уловил позади себя тихий, но очень знакомый звук.

Ему послышалось, будто скулит щенок. Заинтересованный тем фактом, он остановился. Толстый зад Кочкина, до этого телепавшийся перед его носом, исчез. Теперь его окружала полная пустота и очевидный тоскливый звук. Ключник был снисходителен ко всем бродячим животным. У него дома жили две кошки, найденные на помойке и собака, спасенная и выхоженная после автомобильной аварии. Поэтому, когда звук стал проявляться в еще более молящем обличие, ключник не выдержал. Он повернул назад, спустился к самому концу лестницы и пошел на зов.

Спустя несколько шагов он понял, что эхо неоднородно разносит звук по тоннелю. Виной тому была развилка, не замеченная по дороге к лестнице. Поскуливание неслось с разных сторон, и пока ключник решал, куда же ему пойти, к его ногам подобрался едва заметный туман. Ключник в растерянности покрутил фонарем вправо-влево и решил пойти наобум. Слишком трепетно звучало поскуливание. Он подозревал, что щенок заблудился и не может отыскать дорогу назад, но на самом деле медленно и верно заблуждался сам ключник. Леонид не заметил, как проход свернул и вывел его к еще одной развилке. За ней открылась широкая пещера, где он остановился и встрепенулся. Поскуливание прекратилось. Он стоял в мрачном холодном пространстве, где под высокими сводами друг на друге лежали… ящики.

Глава 8

Завод. Елена Николаевна

Подъем показался Елене Николаевне настолько длинным, что она уже не рассчитывала увидеть всю группу целиком. Она была уверена, что ключник остановится где-нибудь перекурить, Кочкин просто перевести дух, а вот Попов… продолжал ее удивлять. Максим создавал впечатление хорошо подготовленного спортсмена. Чем выше они поднимались, тем быстрее становились его шаги. В какой-то момент Елена Николаевна уже не могла гнаться за ним. Она отстала, но временная остановка не вернула ей силы. Стоило ей немного замедлить ход, как в нее тут же врезался Кочкин.

– Лена? – обратился он сквозь громкий свист, вылетевший не то из носа, не то изо рта. – Что с тобой?! Ползешь, как каракатица.

Одной рукой он прихватил ее за попу, другой за поясницу. Елена Николаевна почувствовала толчок, после которого Кочкин оступился, а она понеслась вверх, как на лифте.

– Григорий Ильич, – произнесла она. – Не делайте так больше и сморите себе под ноги.

Кочкин охнул. Он выронил фонарь из рук, подобрал его и поскакал дальше.

От бесконечных ступенек у Елены Николаевны закружилась голова. Ей уже мерещилось, что они идут по прямой, только эта прямая почему-то все время уходит влево. Грибок на стенах поменял цвет с темно-зеленого на бледно-розовый. Стены стали теплее, эхо шагов громче. Винт лестницы распрямился, и они вышли в узкий проем, откуда один тоннель уводил вправо, а другой круто поднимался вверх уже без ступенек.

– Господи! Наконец-то, – выдохнула Елена Николаевна, и в тот же миг по подземелью пронесся вихрь.

Что-то дернулось в ее сердце. Все фонари разом мигнули.

Кочкин застопорился, не добрав двух ступенек до конца лестницы.

– Что за черт? – спросил он, наблюдая, как залихорадил его фонарь.

– Григорий Ильич, где Леонид?

– Не знаю, – ответил Кочкин, присаживаясь на ступеньку.

Он похлопал фонарь. Яркий свет вернулся.

– Был там, – он повел лучом до поворота стены. – Наверное, отстал немного. Старый уже!

– Вы не могли бы спуститься за ним и…

– Конечно, мог, но я страшно устал. Лучше нам немного передохнуть и подождать его здесь.

Кочкин сел на ступеньку. Его рабочий комбинезон покрылся темными пятнами, по вискам тек пот, волосы стояли дыбом. Но при всей усталости начальник ночной смены сохранял призыв к действию, и, как подозревала Елена Николаевна, если ему дать команду бежать, он вскочит и побежит.

– Нам стоит поторопиться, – предупредил Попов. – Солнце скоро сядет.

– Максим, – осведомилась она. – Откуда ты знаешь эти тоннели?

– Я их не знаю, – медленно, но уверенно ответил худощавый мужчина.

– Тогда откуда ты знаешь, куда нам идти?

– Это же просто, – когда он говорил, ни один мускул не содрогался на его лице. Весь Попов отмирал как клетка, и только его рот продолжал лепетать слабым голоском. – Нужно идти вперед.

Елена Николаевна призадумалась и поняла ход его мыслей. А куда же им еще идти, если не вперед?

– Но здесь развилка. Куда мы должны идти?

– Туда, – Попов указал на путь, круто уводящий вверх.

Этот проход был очень узким, но чистым. В нем не было деревянных перекрытий, не висела паутина и не собиралась столетняя пыль. Если бы Елене Николаевне предложили выбор, она бы незамедлительно выбрала именно дорогу вверх. Она полагалась на инстинкты. Они находились под землей, значит, любой путь вверх выведет их на волю.

Но сейчас в нее забралось сомнение. Она не хотела так просто спускать все на инстинкты.

– Что там? – она указала на проход, уводящий вправо.

– Не знаю, – ответил Попов.

– А я хочу знать, – сказала Гейкина и двинулась туда, куда ей не советовали.

Она не рассчитывала углубляться далеко, но ей хотелось узнать, что находится за поворотом. Очередная лестница, развилка, обрыв или длинный нескончаемый тоннель. Внутри горы она ориентировалась плохо.

Не успела она добраться до противоположной стены, как из темноты вынырнул ключник. Елена Николаевна едва не лишилась чувств, настолько внезапно это случилось. Она выронила фонарь и схватилась за бок, начавший беспокоить ее незадолго, как пропал Попов. Ключник прошел мимо, совершенно ее не замечая. В голове Гейкиной все перемешалось. Даже простые вещи стали казаться ей сложными. На секунду она задумалась, не снится ли ей все это. Она пошлепала себя по щекам и проснулась в том же узком тоннеле, похожем на кроличью нору. Здесь было тесно и жутко. Ее фонарь замерцал, точно собираясь умереть, а из-за поворота, до которого она так и не дошла, выползал туман.

Елена Николаевна схватила фонарь и пошла в обратном направлении. Ею овладевал беспричинный страх. И пусть она была смелой женщиной, привыкшей к мрачным фантазиям тех мест, куда никогда не проникал солнечный свет, здесь она чувствовала себя лишней. Ей требовался свежий воздух и кружка горячего чая. Кроме того, она порядком устала, но останавливаться в тесном бездыханном уголке горы она не хотела.

Елена Николаевна буквально вылетела из глухого тоннеля и обнаружила, что ни один из мужчин ждать ее не стал. Лестница была пуста, овальный перешеек, где она последний раз видела Попова, тоже. Даже ключник не остался перекурить. Она чуть не ахнула, осознав, насколько всеобщий страх способен изменить людей. Трое мужчин исчезли, оставив ее одну!

«Конечно, я осточертела им своими нравоучениями, – подумал она. – Но это же не повод бросать меня на произвол судьбы!»

Она кинулась вверх по крутому подъему. Лаз был извилистый и длинный, и она удивилась, как Кочкин со своими габаритами смог так быстро по нему забраться. Вскоре подъем стал настолько крутой, что ее ноги начали скользить. Она хваталась за выступы стен, выискивая прорехи в камнях. После очередного поворота она засомневалась, верный ли выбрала путь. Представить, что до нее здесь полз Кочкин, было просто невозможно, если бы не… запах. Кочкин пах неповторимо. Она чувствовала этот запах и спустя десяток метров, когда подъем закончился, лаз резко свернул влево, и перед ней открылась расщелина, через которую внутрь попадали лучи заходящего солнца.

Елена Николаевна добралась до ее основания и выглянула наружу. Сердце ее чуть не выскочило из груди. Под ней находилась пропасть высотой с девятиэтажный дом. Внизу лежал отбойник, закрывающий дорогу и припаркованные машины от камнепада. За дорогой, через узкую полосу деревьев, пролегало озеро. Вид со скалы был в равной степени ужасным и фантастичным.

Она легла на живот и вытянулась, чтобы рассмотреть приближенную красоту. Ветер стих, и солнце ныряло за горы, оставляя в небе алый след. Со стороны ярмарки слышался отдаленный шум машин и крики людей, но вокруг скалы замерло все. Елена Николаевна отважилась вытянуться еще на несколько сантиметров. Ее голова повисла над бездной, и тут она заметила, что по соседству с ней находится крупное птичье гнездо. Самих птиц в гнезде не было, но она видела три бурых яйца, размером вдвое превышающие куриные.

Женщина решила не испытывать судьбу. Она отодвинулась и глянула вверх. В двух метрах от нее располагался удобный плоский камень. Если бы она на него влезла, то с легкостью дотянулась бы до горбатого отрога над ним. Проблем добраться до вершины скалы по отрогу она не видела, но вытянуться во весь рост, встать на ноги над бездной и шагнуть на плоский камень… Так рисковать Елена Николаевна не хотела. Поэтому она повернула назад. Неизвестно, сколько бы заняла дорога через тоннели, но она виделась ей безопасней.

Гейкина уже собиралась попрощаться с солнечным светом, когда по горе пронесся душераздирающий вопль. Крик буквально взорвал тишину. Елена Николаевна замерла, и пока вслед за воплем катилось эхо, она силилась понять, кому именно принадлежал этот звук. Спустя минуту дышать ей стало легче, и она уже не сомневалась, что вопил Кочкин. Она знала тембр его голоса. Ни ключник, ни Попов со своими придурашными голосами не смогли бы так рьяно развеселить округу. Однозначно кричал Григорий Ильич, но что могло тому послужить?

Елена Николаевна отползла от расщелины на несколько метров. Она старалась двигаться бесшумно, хотя прекрасно знала, что ее присутствие все равно выдает свет фонаря. Без фонаря она ничего не видела, и в темноте ей становилось жутко. Ответственная экспедиция провалилась, и она пообещала себе никогда и ни при каких условиях сюда больше не возвращаться. Вопль до сих пор сидел у нее в голове. От его гнета ее руки сводило дрожью, и луч света прыгал по стенам, точно сумасшедший.

До поворота, откуда начинался спуск, оставалось три-четыре метра. Елена Николаевна надеялась заглянуть за него, и хорошенько обдумать, стоило ли ей спускаться. Но этого не случилось, потому что по скале вновь разнесся вопль. От его благоговения кровь застыла в жилах, и Гейкина перестала считать свой страх беспричинным. Сейчас она испугалась настолько, что потеряла свое направление. Ее внимание переключилось на туман, выползающий из-за поворота, как длинная бесконечная змея. Она вспомнила Эву Кордову с ее детальным описанием событий недавнего прошлого и ей стало так плохо, что она не удержалась и всплакнула.

Плакала Елена Николаевна недолго, потому что следом за туманом из-за поворота появилась чудовищная фигура, в которой она не узнала ни Кочкина, ни Розгина, ни Попова. Воздух наполнялся серой, смешанной с мертвечиной и еще невесть чем. Запах был настолько отвратителен, насколько может выдержать порог человеческого восприятия. Елена Николаевна так и не смогла разглядеть фигуру. Ужас пронзил ее насквозь, и она кинулась к расщелине.

Солнечный свет угасал. Скала погружалась в тень, и с набережной Абрау-Дюрсо уже лилась музыка. Поющие фонтаны разворачивали вечернее представление. Елена Николаевна протиснулась в расщелину и застыла над пропастью. Она знала, что скоро ей самой придется почувствовать себя птицей, но еще имелся шанс остановить безумие. Сказать, что ничего этого нет. Она обернулась, услышала, как хрустнула ручка оставленного в суматохе фонаря. Свет погас. Стало еще темнее, и женщина поняла, что обманывать себя не стоит. Она хочет жить, и для этого ей придется сделать страшный шаг.

Гейкина выползла на край скалы и поднялась на обе ноги. Она закрыла глаза, понимая, что даже малейший взгляд вниз способен привести к трагедии. Она не боялась высоты, но пропасть ставила ее под сомнение. От одной мысли, где она находится, ее ноги безвольно подгибались. Елена Николаевна не дышала. Она прижалась грудью к теплому камню и сделала два шага к краю. Ощутив под левой ногой воздух, она поняла, что час отчаяния настал. Здесь ей предстояло сделать прыжок, а для этого требовалось открыть глаза и увидеть под собой бездонное ничто. Ничего страшнее в своей жизни она еще не ощущала.

Она открыла глаза… но прежде чем ахнуть от вида простирающейся под ногами бездны, женщина заметила птицу. Огромная темно-серая скопа приземлилась на камень и уставилась на нее, будто Елена Николаевна сидела в ее гнезде. Рябая полоса на ее груди вздыбилась, птица нахохлилась и сделала шаг по направлению к женщине. На скользком камне она чувствовала себя гораздо лучше Гейкиной.

Елена Николаевна отвернулась. Спасительный отрог был совсем рядом, но она по-прежнему не осмеливалась на прыжок. Чувствуя в ногах тяжесть, Гейкина начала дышать. Резко, быстро, с выдохом, как учили Леонида Розгина. Так, на короткое мгновение ей удалось привести свое сознание в порядок. Птица приблизилась. Ее подход был столь же агрессивен, как и намерение Кочкина открыть запретную дверь. «Каждый доигрывает свое!» – подумала Елена Николаевна и ощутила, как птица клюнула ее в сапог. Твердый клюв не пробил защитную обувь с первого раза, но скопа не отступила. Она взъерошила перья и клюнула с еще большей злостью. На этот раз удачно. В сапоге появилась дырка, и Елена Николаевна почувствовала ее пальцем.

Страх внезапно оставил ее. Потревоженная птица ринулась в атаку, а Гейкина, пересилив себя, прыгнула. Вес тела переместился на плоский камень, ее колени подогнулись, и она упала, едва не потеряв равновесие. Птица осталась на месте, будто обрыв между двумя камнями разделял ее территорию. Когда Елена Николаевна открыла глаза, она нашла себя прильнувшей к скале, а под собой длинный широкий камень, над которым начинался отрог. Птица еще стояла на краю уступа и с презрением наблюдала, как женщина вспоминает всех Святых.

Солнце скрылось за горами. Быстро темнело. Елена Николаевна лезла по отрогу к вершине скалы.

Глава 9

Вокруг озера. Юра Насморк.

– У-у-у-а-а-а! – Юра разорвал тишину будоражащими звуками.

Совершенно не заботясь о том, что может привлечь внимание окружающих, он ревел, извергая из себя нечистоты.

– У-у-у-х, мама Зю, – хрипел ненормальный. – Щас отвезу!

В очередной раз Юра расположился на дереве, на самом удобном суку и над самой красивой машиной. Теперь на ее значке вместо буквы «L» значились четыре одинаковых кольца, но для Юры это не имело никакого значения. Он знал, что пакостит, и чувствовал, что не зря. Хозяин этого автомобиля пакостит не меньше, ибо, не напакостив кому-либо, как предполагал Юра, машину с таким кузовом, на таких огромных колесах и в таком поднебесном цвете, не купишь. Машина словно была из золота, и когда он к ней подошел, она передала импульс, благодаря которому Юра сразу понял, что стоит перед тем, что искал весь вечер.

Сегодня люди на набережной были скучны и не интересны, и оттого его живот охватила паника. В то время, как он сидел на суку, ему вспоминались эпизоды из детства. Разные эпизоды, наполненные радостью, любовью и вечностью. Многие из них являлись ему только со спущенными штанами.

– Мама Зю, щас отвезу! – линчевал Юра. – Козе на возу, и Маньке на косу.

Мысли его плыли по облакам, мозг работал не хуже, чем у пьяной леди, и все Юре нравилось, если бы не одно «но». К нему внезапно подкралось чувство самосохранения. Редчайшая особенность организма сказала ему, что нужно исчезать.

Юра в скором времени завершил дела, натянул штаны и спустился с дерева. Дорога была пуста, и причин для беспокойства он не видел. Но тут в сознание вновь вернулся тревожный сигнал, и на этот раз чувство полыхало не хуже, чем приступы панкреатита. Юра испугался. Он ощутил себя растерянным, сам не зная с чего.

– Ма-ма Зю, – промямлил он. – Ма-ма Зю.

Он покрутился по сторонам и вдруг понял, что боится вовсе не хозяина машины. Любой нормальный человек, взглянув на него, поймет, что с него нечего взять. Даже идиот иногда понимает, что он идиот, а Юре внушали это с детства. Он боялся совершенно не людей. В его памяти возник образ существа, карабкающегося по скале вверх, и по спине промчался тонкий, но отчаянный холодок. Юра всегда ощущал его, если боялся. Его живот булькнул, ноги размякли, и сам того не замечая, он пустил в штаны то, что не успел выпустить сидя на суку. Теплая жижа согрела его правую ногу, но увереннее от этого Юра не стал. Его по-прежнему преследовал страх, и он чувствовал, что зарождается он не просто так. Рядом с ним действительно что-то происходило.

Он посмотрел на небо. Над горой висела луна, и едва Юра успел вспомнить о волках, как на дороге, преграждая путь домой, появилось дикий зверь. Возможно, кому-нибудь другому, ребенку, женщине, деду или бабке, зверь показался бы собакой. И кто-нибудь попробовал бы дать ему корку хлеба или кусок колбасы, надеясь на то, что животное отключит свое внимание на еду. Но Юра сразу уследил отличие. Настолько смелой и хладнокровной собака быть не может.

Волк сел посередине дороги.

Юра не хотел идти вокруг озера. Такой длинный путь займет всю ночь. В то же время идти на волка казалось ему полным безумием. Он не знал, что у зверя на уме, но по впалым бокам и скомканной шерсти догадывался, что тот был потрепан жизнью не меньше, чем сам Юра по юности. Нелегкое положение усугублялось безлюдностью. Поселок точно вымер. И если еще до того, как он влез на дерево, со стороны набережной слышалась музыка и гам, то сейчас близ озера раздавался только один звук – стрекот кузнечиков.

Но кое в чем Юра ошибся. Когда его правая штанина остыла, а луну заслонило облако, кто-то грубо взял его за шиворот. Юра едва успел понять, что происходит, как очутился в воздухе. Ворот перетянул ему шею, его лицо побагровело. Он задергал ногами в надежде встретиться с опорой, но все было тщетно. Удушье мигом охватило его тело. Юра шлепал губами, пытаясь закричать. Потом так же безуспешно он пытался вдохнуть. Брыкаясь и пинаясь, он провисел до тех пор, пока глаза не полезли из орбит. Его тело оказалось в агонии, после чего он потерял половину чувств и обвис, как измученный червяк на крючке.

Хватка ослабла, и Юра встал на ватные ноги. Он с трудом вобрал в грудь воздуха. Глаза вернулись в надлежащее место. Юра поднял голову и прокашлялся. Волк сидел и наблюдал за происходящим, как зритель в кинотеатре. Но удивительно было другое. Когда Юра пришел в себя, он обнаружил, что за его мучениями наблюдал уже не один волк, а три. Все звери расположились на проезжей части, перекрывая путь к поселку. От такого поворота событий Юра опешил и забыл, что в момент опасности нужно кричать. В его сознании замешкался школьник, не способный отличать отвертку от молотка. С испугу он забыл, куда бежать, и что делать и вдруг совсем потерял страх. Юра сделал шаг вперед, после чего был развернут грубой силой и очутился лицом к лицу с тем, что он называл безлюдностью.

Определенно, перед ним стоял человек.

Его лица не было видно из-за густой тени. Ростом он превышал Юру на четверть корпуса, из-за чего ему приходилось смотреть, сильно задирая голову. От незнакомца исходил дурной запах, и Юра, вспоминая некоторые обстоятельства из своей жизни, мог с уверенностью сказать, что от него так точно никогда не воняло. Молчание затянулось. Вскоре Юра вновь оказался в воздухе, но на этот раз в еще более неряшливой позе.

– Привет! – дружелюбно изрек незнакомец и поднял парня на высоту своего роста.

– У-у-у-х ты, уррррод какой большой! – выдавил из себя Юра.

Неожиданно он стал смел, а еще больше, зол. Он схватил силача за кисть, и нашел ее холодной и неприступной, будто это была не рука, а обледенелый ствол дерева.

– Немедленно отпусти меня! У-у-у-х!

Юра пнул незнакомца в живот. Тот поднял его еще выше, проделывая это с такой легкостью, будто он весил не сто килограмм, а десять. Ворот врезался в шею. Юра ощутил приступ удушья, и внезапно захотел пить. Когда послышались очередные хрипы, незнакомец опустил его и хорошенько встряхнул.

– Я все расскажу Господину в черных штанах! – заверещал Юра.

Боль в горле досаждала, но еще больше ему не нравилась жажда и неприятный запах. Он ощупал шею и нашел глубокий кровоточащий след.

– Господин в черных штанах тебя больше не потревожит, – заверил незнакомец и добавил. – Особенно, если я откручу тебе голову.

Юра поверил ему. Учитывая тот факт, что незнакомец держал его в воздухе, сделать это было раз плюнуть. Но Юра не собирался мириться с чудаком так легко. Он тоже считал себя сильным, потому что ежедневно упражнялся в ходьбе по набережной Абрау-Дюрсо в течение четырех-пяти часов. Он сжал кулаки и замахал ими как ножницами.

– Что ты сказал про Господина в черных штанах!? Что ты сказал?

Через несколько секунд Юра выдохся. Как он не пытался ударить незнакомца, размаха его руки не хватало. Боднуть недруга он мог только ногами.

– Хм, – послышалось невразумительное удивление. – Ты что, идиот?

Незнакомец вернул его на ноги. Юра уже собирался бежать, когда обнаружил, что волки окружили их со всех сторон. С озера к ним тянулся туман, и место, где он привык проводить свои лучшие вечера, преобразилось в душещипательное зрелище. Юра задрожал и захныкал. Он почувствовал себя несвободным. Его ноги подогнулись, и он стал пятиться назад – на облезлого волка, который зарычал сразу, как он вышел из тени деревьев.

– И, правда, идиот, – ответил себе незнакомец. – Ну что ж, тем лучше.

Он снова взял Юру за шкирку, поднял и покрутил, как связку чеснока, разглядывая со всех сторон.

– Господин в черных штанах передал тебе привет, – сказал он сухим грубым голосом.

Юра ободрился.

– Правда?

– Да-а-а. Даю честное слово, он сделал это через меня, так как сам прийти не смог.

Сердце Юры раскрылось. Он так долго не слышал новостей о своем друге, что упоминание о нем мгновенно вырвало его из заточения.

– А г-г-где он?

– Он… дома.

– А когда он вернется?

– Именно поэтому он и послал меня сюда, – незнакомец поднял руку, и волк, скаливший зубы, отошел к обочине. – Он сказал мне, что в этих краях живет хороший Малый, который может мне кое в чем помочь.

Юра вытянул шею. До него дошло, что речь идет именно о нем. Если Господин в черных штанах назвал его хорошим Малым, то это самое лучшее звание, кем именовали его с рождения.

– И, вероятно, хороший Малый это ты? Не так ли?

– Д-да!

– Отлично, – он сложил руки на груди. – Тогда скажи мне честно, умеешь ли ты писать?

Юра задумался. Он учил алфавит в школе и весьма успешно сдал его на экзамене. Но это было так давно, что часть букв он уже забыл. Он прикинул, сколько времени ему понадобиться, чтобы вновь вспомнить алфавит, и решил, что учить заново легче и быстрее, чем в первый раз.

– Да! – с уверенностью ответил Юра и вдруг вспомнил, как в школе от долгого письма болел затылок и правый висок.

Его личный рекорд – восемь строчек на тетрадной бумаге. Писал он только печатными буквами и только с ошибками в каждом слове. Но про это Юра никому не говорил. Самое главное, что он не соврал. Писать он действительно умел.

– Это хорошая новость, – незнакомец кивнул. – А как у тебя с памятью? Ты можешь запоминать цифры и буквы в точности их расстановки?

Юра задумался. Человек, стоящий перед ним, требовал от него все больше. Пока точка его желаний не пересекла линию возможностей Юры, отвечать было легко.

– Да!

– Отлично. Тогда последний вопрос. Способен ли ты убить?

Юра покрылся потом. Он уставился на незнакомца, как на изверга, угрожающего жестокой расправой. В школе их учили, что такое хорошо, а что такое плохо. Даже давали под запись, за что их ждет небесная кара. И Юра помнил этот короткий столбец. Все ужасные поступки людей учительница зачитывала из толстой книжки с блестящим крестом на обложке. До сих пор он не совершил ничего подобного, и, услышав страшные слова, тут же отрицательно покрутил головой.

– Нет!

– Молодец! – похвалил незнакомец. – Ты мне подходишь!

Юра расслабился, словно его взяли на работу.

– Господин в черных штанах будет тобой гордиться!

– Правда?!

– Безусловно!

Незнакомец усмехнулся. Что-то коварное Юра усмотрел в его смехе. Догадаться о чем-то большем ума ему не хватало. Все перебивал образ Господина в черных штанах, который назвал его хорошим Малым. Гордость переходила все границы.

– Тогда вот тебе первое задание, – незнакомец приблизился к нему.

Луна вышла из-за облаков и тень с его лица немного рассеялась. К сожалению не настолько, чтобы Юра его разглядел. Почему-то чем дольше они общались, тем меньше ему вообще хотелось на незнакомца смотреть. Вид его внушал только беспокойство и тревогу.

– Запомни! Ты будешь звать меня мой Хозяин.

Юра вздрогнул. Ком поднялся в его горле, как искренне желание сделать то, что сделать нельзя. Его страх двигался по какой-то замысловатой синусоиде, то обуревая потоками ужаса, то отпуская восвояси. Он кивнул, и незнакомец вышел из тени. Лунное сияние охватило ужасный облик с ног до головы. Юра оцепенел. Он долго не мог понять, что с лицом незнакомца не так. Лицо как лицо. Глаз, рот и нос. Кожа была немного бледнее, чем у него, брови гуще, а борода… Тут он притормозил. Нет, борода тоже была самой обыкновенной. А вот… зубы как-то неестественно поблескивали в лунном сиянии. Они казались ему необычными. Незнакомец словно носил челюсть, выточенную по неправильному слепку.

– Ага, – произнес Юра и почувствовал, как его одолевает легкий сон.

Голова закружилась, и все как-то поплыло перед ним, как на суку во время рассредоточения.

– И ты будешь повторять это каждый раз, обращаясь ко мне на Вы.

– Да… – Юра почувствовал эйфорию. Теперь незнакомец стоял на облаке, а волки летали вокруг него. – Мой Хозяин.

– Как ты себя чувствуешь?

– Замечательно, мой Хозяин.

В голову Юры кто-то забрался и напевал успокаивающие песни. Он не сопротивлялся. Голос, играющий в сознании, был родным. Он был почти его, если бы не странное ощущение, что во всем есть какой-то подвох. Вскоре Юра полностью поплыл, подчиняясь потоку мыслей. Теперь он был уверен, что говорит сам с собой и нет никого вокруг.

Глава 10

Абрау. Говорун и Трофим.

Аркадий Говорун плохо помнил, как вернулся домой. Он бежал. Он точно помнил как бежал, и так быстро он не бегал еще никогда в жизни. Пока он несся через лес, его преследовал волк. Во всяком случае, ему так казалось. Волк преследовал его до самой развилки, где они спрятали велосипеды. Там Аркадий упал от бессилия, поцарапал себе нос и левое ухо, и пока приходил в себя, волк куда-то исчез.

Чуть позже, когда он пытался вытащить из кустов свой велосипед, завыл лес.

Аркадий выстоял. Он даже не зажмурился, хотя испуг был такой, что он едва находил под собой ноги. Велосипед Трофима он тоже вытащил из кустов, но сделал это не по старой дружбе, а из необходимости. Действие заняло так много времени, что Аркадий чуть не завыл сам. Он проклял все на свете, что согласился пойти в лес ночью. Здесь было страшно не только из-за волков. В лесу ему мерещились призраки, и когда Аркадий забрался на велосипед, бестелесные существа вышли из чащи и стали бросать на него тени.

Потом была дорога с горы, после чего он проснулся от звука шкварчащего масла. Мама что-то готовила на кухне.

Сейчас он стоял напротив дома Трофима и испытывал угрызение совести. При солнечном свете от пережитого ужаса не осталось и следа, а вот неловкое чувство по отношению к другу, разгоралось как огонь. Все-таки Трофим был ему гораздо больше чем друг, и поступать так низко он не мог.

Но поступил.

Перед тем, как постучать в окно, он поймал себя на мысли, что велосипед друга, обычно стоявший под навесом напротив дома, отсутствовал. Говорун прислушался к своему сердцу и понял, что дрожит, хотя внутренне отошел от прошлой ночи и даже успел хорошо поесть и прополоть грядку огурцов. Мама на него почти не орала, отца он не видел, и в целом день начался не так уж плохо… если бы не вчерашняя ночь.

Говорун постучал в окно. «Что я ему скажу?» – подумал он, сомневаясь, что Трофим появится. Тревога нарастала. Из дома никто не выходил. Аркадий почесал затылок. Он не решился стучать второй раз. Двор виделся ему чахлым и неухоженным. По дороге проехала полицейская машина. За ней еще три и Аркадий застыл, вспоминая, когда последний раз видел в поселке такой кордон.

Дорога мимо их дворов вела к обрыву. Съезда с горы не имелось. Отсюда по обе стороны тянулись поперечные улицы, и ни одна из них не выходила на пригородную трассу. До обрыва было еще далеко, поэтому Говорун не стал бежать следом. Но интерес к такому визиту не проходит как насморк. Аркадий проводил машины взглядом, и вовлеченный в новую историю, дрожал уже все телом. В этот момент его коснулись.

От испуга он вскочил на забор, который под его весом тряхнуло и накренило. Трофим поднял руки, выражая непричастность к делу, но было уже поздно. Говорун не удержал равновесия, забор покосился, слабый шов между секцией и столбом лопнул, и мальчишка полетел на тротуар. Над воротами поднялся столб пыли. Залаяли соседские собаки.

Отломанную секцию мальчишки примотали проволокой. Забор стал крепче, чем был до этого. Покосившийся столб они подперли железным прутом. Выровнять его полностью не получилось даже совместными усилиями, но в целом работа смотрелась хорошо.

– Надеюсь, мама ничего не заметит, – сказал Трофим по окончанию. – Не люблю, когда она спрашивает много лишнего.

– Я бы не заметил, – Говорун пощупал столб. – Умеешь же ты пугать!

– Я тебя не пугал, – ответил Трофим.

– Это как посмотреть.

Они переглянулись. Трофим сморщил лоб, а Говорун согнулся под его взглядом. Груз за прошедшую ночь давил свинцом.

– Удирал ты, конечно, смело, – сказал Трофим. – Видел бы ты себя.

Говорун промолчал. Во рту у него пересохло, и язык прилип к небу.

– Но я тебя понял. Вопросов к твоей смелости у меня нет.

Аркадий вздохнул. Даже если бы у него нашлись оправдания, отвечать было как-то нелепо.

– Поэтому… – Трофим положил руку ему на плечо. – Бери велик. Будем тебя воспитывать.

– Что?

– Бери велик! – повторил Трофим. – Есть кое-что интересное, и мне надо тебе показать. Но для этого нам надо вернуться…

– Куда?

– Туда, – он развернул Аркадия к дороге. – Туда, откуда ты так подло сбежал.

– На пляж?

– Да.

– А… волки?

– Днем они спят, – утешил Трофим и хлопнул его по спине. – Поэтому захода солнца ждать нельзя. Тогда нам точно конец!

– А… мама?

– Скажи ей, что скоро приедешь. Скажи ей, что мне нужна твоя помощь, мы сгоняем в магазин и скоро вернемся. Только говори уверенно, а не так как сейчас.

Говорун почувствовал, как повисают тучи. Так было всегда, если ему очень не хотелось что-то делать.

– Может, просто сходим на озеро… – пробормотал он. – Я знаю, где мужики ловят крупную рыбу.

– Нет.

– Или сходим на обрыв. Туда только что проехали три полицейские машины с мигалками! Слово даю, все очень серьезно! Наверное, со скалы кто-то сорвался. Может, есть кишки с мясом. Будет интересно!

– Нет.

– Трофим…

– Иди за великом, брат-сват. У меня нет сил крутить педали. Сегодня ты меня повезешь.

Говорун сдался. Он отправился к себе домой и вернулся с велосипедом через десять минут. Трофим сел на багажник, и они поехали по знакомой дороге к развилке. Дальше все происходило без изменений до тех пор, пока они не вышли к обрыву, с которого открывался вид на нудистский пляж. Внизу были люди.

– Ночью… – произнес Трофим разглядывая обнаженных женщин и мужчин. Сегодня ни те, ни другие его не интересовали, и он был бы рад, если бы пляж оказался пуст. – Когда ты удрал, случилось то, ради чего мы сюда пришли.

– Что? – Говорун разинул рот. – Ты видел шхуну!?

– Видел.

– Не может быть?!

Трофим утвердительно кивнул.

– Все, что говорил дед, правда, – он потер изображение на руке. – Я видел шхуну и запомнил, где она пришвартовалась.

Говорун слушал с открытым ртом. Он представил призрачную шхуну, качающуюся на волнах, и загудел, как высоковольтный провод. Ему хотелось узнать все: какого она цвета, какие у нее паруса, какой флаг. Но спросил он только про одну вещь.

– Ты видел на ней…

– Нет, – Трофим прочитал его мысли. – На борту не было никого. И это не важно.

– Разве?

– Мой дед ничего не говорил про команду. Он не упомянул ни единого слова, что у шхуны есть экипаж.

– Тогда, кто же ей управляет?

– Ветер, – предположил Трофим. – Я сам не знаю. Потусторонние силы. Да и к черту это! Вопрос в другом. Почему шхуна сюда причалила? Если я с ней связан чем-то, кроме метки на руке, то меня интересует чем.

Последовала минутная пауза, и Трофим стал спускаться с горы. Говорун еще раз посмотрел вниз и подумал, не собирается ли Трофим идти на нудистский пляж. Шпионить с верхотуры за голыми женщинами – это одно, а вот пройтись с ними рядом… Малейшая мысль об этом создавала ему неудобство. Но Трофим был уверен в своих начинаниях, и Говорун надеялся, что они не зайдут слишком далеко. В обратном случае им придется вернуться сюда ночью. Такого он позволить себе не мог. Ночью опушка леса вызывала у него другие впечатления, и спуск с горы смотрелся более захватывающим. Он до сих пор не понимал, как они не свернули себе шеи, двигаясь по тропе, по которой не спустился даже волк.

Трофим достиг пляжа и, не мешкая, свернул за скалу. Говорун притормозил. Он не хотел туда идти. Голые женщины находились в шаговой доступности, и он начинал испытывать дурацкую застенчивость. Но еще более дурацким ему казалось остаться на пляже в одиночестве.

По дорожке из базы отдыха шли люди. Они бросали в его сторону подозрительные взгляды. Аркадий находил их провокационными и хотел притвориться камнем, только бы не оставаться предметом внимания окружающих.

– Нет, я не буду здесь стоять, – сказал он себе и побежал за другом.

Если бы кто-то сказал ему, что, будучи девятиклассником, он осмелится сходить на нудистский пляж, смеху было бы не перечесть. А теперь он идет туда и думает, чтобы никто об этом не рассказал его маме.

Говорун обогнул скалу и побежал по гальке. Он догнал Трофима в том месте, где первая группа немолодых людей, расположившись под тентом, играла в карты. Всего в группе было пять человек. Четверо мужчин и одна женщина. Говорун старался не пересекаться с ними взглядом, но глаза не подчинялись его воле. Он глянул на мужчин, в том числе и на их болтающиеся пенисы. В его мыслях пробежало что-то нелепое. Потом он посмотрел на женщину и как не упрашивал себя не останавливаться, все равно загляделся на огромные загорелые груди. Женщина была поглощена игрой в карты и не замечала, как краснеет мальчишка. Вскоре груди исчезли из его внимания, накрепко засев в памяти.

«Такое не забывается, – подумал Говорун. – Это вам не таблица умножения, дорогие учителя!»

Они сделали всего несколько шагов в сторону, и его хватил новый удар. Под скалой лежали две девушки. Их лица были наполовину скрыты солнечными очками, и по тому, как девушки лежали, Говорун подумал, что они спят. Он замедлил шаг, засматриваясь на их загорелые тела, пока не понял, что смотрит не на самих девушек, а на их интересные участки тела между ног. «Это ж письки! – вспомнил Говорун слова своего одноклассника, когда тот показывал друзьям видеоролики на мобильном телефоне. – Вы что никогда не видели писек?»

Теперь-то он видел. Все видел! Пусть кто-то еще раз его спросит!

«Письки» девушек были чистенькими и розовенькими как у младенца. Говорун нашел это прикольным. Друзья рассказывали, что по волосатости паховые области девочек ничем не отличался от паховых областей мальчиков, а тут, на пляже, он видел все наоборот. Маленькие аккуратные сиськи (как выражались друзья в школе), не хуже чем у его одноклассниц, и письки (он не знал с чем их сравнить). И все как на ладони.

Пока девушки лежали, не замечая над собой тени, Говорун запечатлел все прелести женского тела в своей памяти.

«Мы еще вернемся», – сказал он себе.

Невзирая на то, что на него никто не смотрел, при виде обнаженных женщин он чувствовал неловкость. Трофим оторвался далеко и, обогнув очередную скалу, скрылся из поля зрения. Говорун побежал. Следующую группу людей он пропустил.

Друга удалось нагнать через пятьдесят метров. Полоска гальки окончательно растворилась под водой, и море подбиралось к скалам впритык. Трофим стоял по пояс в воде возле огромной круглой глыбы, вынырнувшей из пучины, как батискаф. Нудистский пляж здесь заканчивался, и гора проваливалась внутрь, образуя небольшую лагуну. Говорун поднял голову и увидел скалистый массив, над которым находился обрыв. Это место было ему знакомо. Здесь редко купались люди из-за грязной пены и камней, отколовшихся от скалы еще в далекие времена. Из-за пены дно почти не просматривалось, и если бы не обстоятельства Говорун ни за что бы не полез в воду.

Трофим поманил его пальцем. Он оторвался от глыбы и поплыл к неприметному разлому сбоку от впадины. Море прибило туда столько пены, что Трофим быстро исчез. Говорун примерно определил себе курс, вошел в воду по колено и поплыл, потому как передвигаться по скользким камням было опасно. В прошлом году он дважды ловил синяки, забираясь в море по дну. Эту ошибку он учел. Но не учел другое. Течение вокруг глыб было более сильным, чем он думал. И пусть море, в целом, находилось в спокойствии, волны быстро понесли его к скале.

Очутившись прибитым к берегу, Говорун понял, почему Трофим двигался от глыбы к глыбе перебежками.

Под скалой глубина была больше и камни холоднее. Из-за недостатка света дно не покрывалось водорослями, и камни казались не такими скользкими. Говорун не хотел забираться в пену, но другого пути не оставалось. Он оттолкнулся от скалы, проплыл два метра, хлебнул воды, ударился обо что-то твердое и был прибит обратно к берегу. Сил на вторую попытку у него оставалось немного, поэтому он поступил единственным правильным способом. Он пошел вдоль скалы. Очень быстро Говорун погрузился в пену с головой. Его рост не позволял смотреть поверх пены, из-за чего он шел на ощупь. Когда он налетел на первую глыбу, откуда не возьмись вынырнул Трофим.

– Я нашел! – сказал он. – Это совсем рядом! В двух метрах от нас!

Говорун раздвинул пену.

– Сейчас вдохни полной грудью и ныряй под скалу. Справа от камня ты нащупаешь проход. Из-за пены там темно и почти ничего не видно, но под водой обязательно открой глаза! Так легче ориентироваться. Проход около двух метров. Потом всплывай наверх.

– Что? – переспросил Говорун.

Он боролся с волнами. Пена попадала ему в уши. Море билось о скалу, и под каменными массивами стоял невероятный шум. Пока Говорун хватал воздух, Трофим снова исчез. Аркадий понял, что друг не появится. Он набрался смелости и нырнул.

Подводный мир был прекрасен – тьма и больше ничего. Он не видел ни водорослей, ни крабов. Только очертания камней и бурлящие пузырьки воздуха. За узким проходом последовало расширение. Там Аркадий всплыл и очутился внутри пещеры.

Глава 11

Абрау. Трофим и Говорун

Трофим подождал, пока голова Аркадия появится в лагуне и только после этого решился осмотреться. Пещера была не большой, но высокой. Свет попадал из нескольких сквозных дыр в скале. Сейчас солнце клонилось к западу, и лучи проникали внутрь под острым углом.

Весь свод пещеры был увенчан наростами продолговатой формы. Трофим с опаской поглядывал вверх, опасаясь, чтобы ничего не упало ему на голову. Нижняя часть пещеры представляла собой грубую поверхность из разломов, луж, упавших камней и наростов, подобно тем, что висели наверху. Здесь чувствовалась высокая влажность, воздух наполнял стойкий запах морской соли, и каждую каплю воды, сорвавшуюся с верхней части пещеры, сопровождало эхо.

Аркадий выбрался из воды и согнулся пополам. Он тяжело дышал, будто подводный проход имел невероятную длину и глубину. Чуть позже Говорун сумел что-то произнести, но к тому моменту Трофим ушел в другой угол пещеры и услышал лишь бормотание, искаженное эхом.

– Иди сюда, – сказал Трофим. – Смотри, как здесь красиво.

Он чувствовал, что красота пещеры сосредоточенна в ее причудливых наростах. Их формы были разнообразны, и благодаря огромному количеству, они смотрелись, как настоящее чудо. Трофим знал, что это не камни. Камни не отражают солнечный свет, как лед или стекло. Более того, крупные наросты порождали под собой себе подобных, и со стороны казалось, будто они тянутся друг к другу. Один, свисая сверху, другой поднимаясь снизу.

Говорун стал рядом, выжимая воду из одежды. Пещера его не интересовала, и Трофим решил, что он просто ничего не понимает.

– Красиво, да? – спросил он и ободряюще похлопал друга по мокрой майке.

Говорун пожал плечами, и тут его взгляд словно лег на что-то необычное. Трофим продолжал восхищаться природой, но вскоре и он заметил в углу пещеры нечто содрогающееся при звуках эха. Тот участок свода был спрятан в темноте, и отражение солнечного света почти не касались его поверхности. Трофим видел лишь очертания. Когда он понял, что очертания двигаются, настала его очередь испугаться.

– Мне кажется, я знаю, что это, – прошептал Говорун. – Нам надо сматываться отсюда, пока мы их не разбудили.

– Тихо, – прошипел Трофим.

Он присел на корточки и стал медленно подползать к темному углу. Свет вокруг будто притупляла ширма, и чем глубже он забирался в пещеру, тем оживленнее становился участок свода. Вскоре Трофим подполз достаточно близко, чтобы довольствоваться зрелищем, которое его пугало, настораживало и восхищало. В темном углу пещеры висели летучие мыши.

– Вот это да! – произнес он.

Отвратительные создания услышали его голос и принялись толкаться. Они напоминали курятник, где на одной жердочке пытаются уместиться несколько кур. Все точь-в-точь, только вверх ногами. Трофим не понимал, за что они держаться. Свод пещеры виделся ему скользким и холодным. Но судя по тому, как летучие мыши располагались, им было удобно и спокойно до тех пор, пока Трофим не подсел слишком близко. После этого волнение в стае начало нарастать, и мальчишка решил вернуться на свет.

– Пойдем отсюда, брат-сват, – попросил Говорун.

– Тебе здесь не нравится?

– Жутко как-то.

– Зато тихо. Говорят летучие мыши, несмотря на свою сущность, выбирают самые потаенные уголки земли. Я уверен, что так и есть.

– У меня мурашки по коже от этого места.

Трофим усмехнулся. После вчерашней ночи он не сомневался, что Аркадий скажет что-нибудь другое. Он любил, когда между друзьями все было честно. И если кому-то страшно, то тот сознавался, а не убегал, поджав хвост.

– Спокойно, – сказал Трофим и обнял друга.

И тут его взгляд упал на полукруг света, скрытый за чередой каменных наростов. Он почувствовал, как желудок сводит болезненная судорога.

– Что там? – Трофим стиснул зубы, понимая, что это все равно не поможет.

Он смотрел на полукруг света и видел в нем… детскую ножку. На ней был маленький белый кроссовок, так обожаемый девочками-подростками. В таких кроссовках ходили все его одноклассницы. И даже те, кто выглядел неряшливо и смешно, не имел вкуса и не разбирался в моде, покупали такие кроссовки, потому что они были популярны у других.

Трофим выпустил Аркадия из объятий и пошел на свет. Он уже знал, что увидит.

Маленькая ножка принадлежала девочке, разыскиваемой как в Новороссийском районе, так и за его пределами. Ее тело было белым, точно полотно. Глаза ввалились в череп, и было похоже, будто на девочку надели ужасную маску, которая так и просила каждого, кто видит ее, кричать от страха что есть силы. Трофим видел много масок, выражающих смерть в самых разных обличиях, но то, что предстало перед ним в пещере, намертво отпечаталось в его памяти. Светлое, исхудалое лицо девочки покрывали трупные пятна. Короткие волосы, откинутые назад ветром или ужасом, сбились в колтун и потускнели от морской соли. Руки и ноги, не прикрытые летним платьем, истончали до такой степени, что сквозь кожу проступали кости. Девочка лежала, как будто заснула вечным сном, позабыв о своих родных и близких. И если бы не одна деталь, тонким лезвием перечеркивающая все, что только можно вообразить о спокойной непреднамеренной смерти, Трофим бы подумал, что ей хорошо в том мире, откуда мертвые с усладой смотрят на жизнь живых.

Трофим остановился на точке, где тайна открывалась в полном величии, и где ее не могли скрыть ни трупные пятна, ни окоченелые конечности и ничто другое. Трофим смотрел на разинутый рот бездыханного тела. Выглядел он так, словно девочка кричала от неимоверного ужаса. И в этот момент ее убили.

Мальчишки стояли над телом, не в силах пошевелиться. Трофим чувствовал слабость. Аркадий всхлипывал. Когда Трофим обнял его, Говорун заслонил свое лицо и задышал, как учил преподаватель ОБЖ. Он говорил: «Если тебе страшно или больно, представь, что ты уже умер. Успокоение придет само собой».

Девочка лежала на боку, ее руки были разбросаны в стороны. Грязная белая кофточка задрана к груди. Шорты измазаны в траве. На ее полуобнаженном теле Трофим не видел ни одного рассечения, рваной раны, укуса или пореза. Девочка словно пришла в пещеру и умерла в ней, как умирают старцы в дольменах. Он смотрел на нее как загипнотизированный, и только когда тело перестало вызывать у него страх и ощущение беззащитности, он сумел произнести:

– Это она.

Говорун не реагировал.

– Она… – дыхание Трофима стало резким и частым.

Он ударил себя в грудь и отступил от тела.

Трофим вдруг осознал, что впервые в жизни видит настоящий труп. Мертвое тело с черными кровоподтеками на руках, животе, бедрах и лодыжках. Горечь стояла в его горле. Он силился ее проглотить, но у него ничего не получалось.

– Мы должны все рассказать полиции, – прошептал Аркадий. – Фу, мне плохо.

Он отошел в сторону и его вырвало. Трофим тоже отошел от тела. Он чувствовал себя не лучше. Пещера будто сковывала его, и отовсюду слышался пронзительный писк летучих мышей. Твари оживились и толкались, превратив участок свода в шевелящийся кусок камня. Солнце клонилось к западу, и свет в пещере понемногу мерк.

– Надо выбираться отсюда, брат-сват, – сказал Трофим. – Темнеет. Море под вечер становится глупым и злым.

Говорун сидел поодаль от мертвого тела и глубоко дышал. Его глаза были закрыты, и Трофим знал, что перед ними. Он надолго запомнил этот момент. Еще дольше его будет мучить вопрос, как девочка сюда попала. Но кое-что он мог сказать точно. Ее не загрызли волки. Возможно, девочка просто заблудилась.

Глава 12

Завод. Елена Николаевна.

За весь день Елена Николаевна не провела ни одной экскурсии. Она поставила начальство завода в известность о случившемся инциденте и порекомендовала не пускать туристов в винные погреба до выяснения обстоятельств. В свою очередь администрация завода в мягкой форме объяснила Елене Николаевне, чтобы та держала язык зубами и не разглашала неподтвержденные данные налево и направо.

Тоннель исследовали. Рано утром охрана завода провела проверку передней части. Спускаться по винтовой лестнице вниз мужчины отказались. Слишком скользкими стали для них ступеньки, и, опираясь на правила безопасности, команда покинула тоннель. Пропавшие без вести Кочкин, Розгин и Попов не объявились до обеда, и было решено переложить ответственность на плечи полиции.

Полицейские осматривали тоннель несколько часов. Люди в форме приходили и уходили. Менялись смены и фонари, и очень долго никто не мог сказать что-то утвердительное. За это время Елена Николаевна, не знавшая сна с позапрошлой ночи, была несколько раз опрошена и убеждена в безнадежности положения. Поздно вечером полицейские вынесли постановление, что тоннель полностью досмотрен и следов пострадавших в нем нет. Дверь опечатали.

Елена Николаевна вышла на свежий воздух, когда последняя полицейская машина отъехала со стоянки завода. Солнце садилось за горы, темнело, небо закрывали грозовые тучи, и нависающий над Абрау-Дюрсо циклон действовал на нее совершенно безрадостно. На душе скребли кошки. Она хотела спать и есть, но как только вспоминала вопль Кочкина в последний миг своего пребывания под землей, ей становилось дурно. Пропадал и сон, и голод, и единственное, что ей хотелось, это с кем-то поговорить.

Она простояла под темнеющим небом около получаса. Потом зашла в здание, чтобы переодеться, взять сумки и оправиться домой. В коридоре ей повстречались сотрудницы. Эва Кордова пришла на смену и беседовала со своей напарницей Оксаной Биглевой. Завидев Гейкину, обе женщины позабыли о личных делах. Они обступили ее с двух сторон. Биглева с мягкой улыбкой прижала ее к себе, а Кордова со свойственной заинтересованностью уставилась на нее широкими глазами.

– Это правда?!!! – воскликнула она. – Это все правда?!!

– Да, – ответила Елена Николаевна.

– Я же им говорила!!! – не унималась Кордова. – Я им всем говорила, что в пятом тоннеле что-то не так. Этот ящик… туман… запах… Я им говорила! А мне никто не верил!

– Ты права, Эва. Была права, – уточнила Елена Николаевна. – Теперь Бог им судья.

– Успокойтесь, – произнесла Биглева. – Никто еще не умер. Может быть, они нашли какой-то другой выход. Никто не знает, сколько их, верно?

Елена Николаевна пожала плечами. Она предполагала, что есть другой выход из тоннелей, но она его не нашла. Полицейские вообще сказали, что тоннель прямой, как кишка, а на самом деле она помнила развилку, и помнила, как из темноты на нее кто-то смотрел. Скорее всего, полицейские даже не добрались до решетки. Или сам тоннель не захотел их туда впускать.

– Знаете девочки, – Елена Николаевна вздохнула. – Сердце мне подсказывает, что они еще там. Никуда они не уходили. И вообще, не суждено им оттуда выбраться.

– Что ты такое говоришь, Лена! – Биглева встряхнула ее.

– Я своими ушами слышала, как кричал Кочкин. Богом клянусь, это был именно он. Не кричат так мужчины при виде тараканов. То был крик отчаяния…

– Да! – глаза Эвы стали еще шире. Теперь, казалось, будто они занимают половину лица. – Я чувствовала! И говорила им, а Кочкин решил, что я свихнулась!

– Тише! – Биглева наступила подруге на ногу. – Если нас кто-то услышит, пойдут сплетни!

– Сплетни уже пошли, – успокоила ее Елена Николаевна. – Когда вокруг столько полицейских, сплетням не суждено не пойти. Я никогда не чувствовала себя в такой растерянности. И ведь еще до того, как я согласилась на это дело, у меня было ощущение, будто все нам аукнется. Знаете, словно страх подстегивал. Не должна была я соглашаться!

– Не вини себя! – сказала Биглева. – Что не случается, то к лучшему. Лично я уверена, что старый ключник пошутил над Кочкиным. Он всегда над ним шутит. Только теперь испугал его до полусмерти, а потом напился с Поповым, и они заснули где-нибудь в лесу. Скоро объявятся.

– Прошли уже сутки! – не унималась Эва Кордова.

Ее дыхание было резким, будто кто-то колотил ее по спине. Биглева изобразила вытаращенные глаза подруги и сказала:

– Не фантазируй! Любители нагонять злые шутки всегда пугаются первыми. Я гораздо лучше вас знаю старого ключника и его приколы.

– Я тоже знаю ключника и его приколы! – возразила Эва. – Он меня регулярно пугает под конец смены. Но он всегда сознается в этом, а потом ходит и смеется над моими чувствами. Но есть шутка, а есть правда! Если Григорий Ильич не появился до сих пор, значит, случилось что-то серьезное! Розгин не мог напугать его до смерти, а потом напиться до беспамятства и исчезнуть в лесу!

Кордова выдохнула. Она с упреком посмотрела на Биглеву и когда поняла, что Елена Николаевна находится на ее стороне, расслабилась. Гейкина покачала головой:

– Всякое случается на производстве, – начала она. – Кого-то обварило, кого-то стукнуло, кто-то откуда-то упал…

Тут она остановилась.

– Господи, я совсем об этом не подумала! Может быть там, где была развилка… Они пошли другой дорогой? И… яма… пропасть… да все что угодно… Они упали туда втроем и не могут выбраться!

– Лена! – Биглева притопнула. – Полицейские обыскали тоннель вдоль и поперек. Они ничего не нашли. Наших мужчин там нет! И точка!

– Не верю! – вскрикнула Гейкина. – Не верю! Не верю в то, что они обыскали весь тоннель.

– Дверь опечатана. Тебя туда никто не пустит.

– Я сама тебя туда не пущу! – Эва схватила ее за руку.

Елена Николаевна была польщена заботой подруг, но внутренние терзания ее не отпускали. Ее трясло при мысли, что мужчинам нужна помощь. Она редко доверяла своим чувствам, но теперь ее словно подменили. Гейкина хотела заглянуть в тоннель, понимала, что вход туда опечатан, и его сторожит внутренняя охрана завода. Но это ничего не меняло. Ее затягивало в черный непроглядный лаз, туда, где две части тоннеля разделяла старая чугунная решетка.

– Девочки успокойтесь! – сказала Гейкина. – Обещаю вам впредь не нарушать правила безопасности. Придумали их не мы и не нам их осуждать. Нам нужно им следоватьи я была полной дурой, когда согласилась помочь Григорию Ильичу с его безумным планом. Только идиот мог додуматься таскать бутылки по таким опасным объектам, как тоннели в горе Абрау-Дюрсо, построенные сотню лет назад князем Львом Сергеевичем Голицыным!

Биглева рассмеялась. Эву Кордову охватил ступор.

– Скажи! Скажи что-нибудь еще! – взвизгнула Эва. – Я так люблю, когда ты рассказываешь о Голицыне! А тот призрак в погребе, созданный для туристов – это ведь ты им подсказала!? Правда?

– Нет, – Гейкина ущипнула ее за попу. – Идея пришла от начальства. Даже не знаю, кто ее придумал. И она мне не по нутру, потому что Голицын никогда не был таким добродушным и красноречивым, каким они изобразили его проекцию. Лев Сергеевич отличался неуравновешенным характером и громогласным голосом, от которого все его подчиненные приходили в ужас. Кроме того, взгляд у него был настолько суровым и пронзительным, что когда он смотрел на тебя, казалось, будто он заглядывает тебе в душу!

– Ух! – воскликнула Кордова. – Какой был мужчина!

Биглева усмехнулась.

– Тебе бы такого начальника смены.

– Нет, – отмахнулась Эва. – Такого начальника смены я не хочу. А вот мужа…

Елена Николаевна перекрестилась. Биглева выпустила смешок и, пораженная мечтами подруги, покрутила пальцем у виска.

– Такой муж бы тебя точно прибил.

– Зато я бы не работала. Сидела бы дома и заботилась о детях.

– Везде есть свои плюсы, – подытожила Елена Николаевна. – И свои минусы.

Она пригладила волосы и сняла рабочий халат.

– Пойду домой, девочки. Спасибо вам за компанию, за понимание и дружбу. Я очень вас люблю, но сейчас я очень хочу увидеть свою дочь, поесть и лечь в кровать.

– И я пойду, – сказала Биглева. – День выдался сумасшедшим. Все как любит Григорий Ильич… Надеюсь скоро все образумится.

Эва Кордова, заступившая на ночное дежурство, пожелала подругам хорошего отдыха, и они распрощались. Впрочем, прощание было не долгим. Елена Николаевна даже не успела заснуть, когда прозвенел телефонный звонок и в трубке разразился взволнованный голос подруги.

Распрощавшись, Эва тут же пошла на кухню, чтобы приготовить себе кофе и почитать утреннюю газету. Кофе она пила три раза за вахту. Перед тем как пойти в тоннели, через два часа и через следующие четыре. Она обожала работать ночью, потому что столовая переходила в ее полное распоряжение. На заводе оставались только вахтеры и охрана. С охраной она почти не пересекалась, а вахтеры, если и попадались ей, то в основном мужчины, которые никогда не пили кофе в помещении. Мужчины курили и во время кофейных перерывов отсиживались на улице.

Сегодня Эва заварила чашку крепкого напитка и заметила, что газет на стенде нет. Кто-то их либо спрятал, либо не получал, либо случилось еще что-то, чего она понять не могла. Кроме того, в столовой она столкнулась с омерзительной личностью по имени Горбунов Вячеслав, кому не симпатизировала с их самой первой встречи в две тысячи двенадцатом году. Тогда Вячеслав пришел на завод в должности технолога, хотя на первый взгляд больше походил на копальщика могил. Его старые ворсистые брюки всегда были грязными на коленках, обе руки покрывал то ли грибок, то ли лишай (Эва не знала, что это, но не сомневалась, что медкомиссию он честно не прошел), волосы стояли колтунами. Но больше всего Кордову умиляла улыбка, воспламеняющаяся каждый раз при ее появлении. У нее складывалось впечатление, что она Вячеславу нравилась. Конечно, ей было приятно нравиться мужчинам… но не таким, как Горбунов. Слишком неопрятной казался его внешний вид, и от одного взгляда на его желтые зубы, у нее сводило живот.

Сегодня Вячеслав пришел в столовую со своей кружкой. Он ее никогда не мыл, и на белых фарфоровых гранях рдели грязные кофейные потеки. Сначала Эва удивлялась, как ему удается держать пол-литровую кружку с обломанной ручкой двумя пальцами. Чуть позже она решила, что кружка просто прилипает к ним, благодаря тщательному «уходу».

«Как хорошо, что ты не оставляешь ее в общем шкафу, а уносишь с собой в раздевалку, – чуть не сорвалось с ее губ. – Иначе у нас бы давно завелись тараканы».

– Здравствуй, Эва! – пропел Вячеслав. Его голос был громким, как бубен, и выводил из оцепенения даже сильно захмелевших. – Хотел спросить у тебя совета. Как думаешь, если я буду оставлять свою кружку в общем шкафу, ее никто не возьмет?

У Кордовы подогнулись колени.

– Я не хочу, чтобы из нее кто-то пил, кроме меня, – объяснил Горбунов.

– Не знаю, что и сказать, – она глянула на размазанные потеки. Часть из них уже стерлась, другая часть покрылась отпечатками пальцев Вячеслава. Эва знала, что кружка липнет, как застывшее масло, и ее передергивало при каждой мысли, что Горбунов своими липкими пальцами берется за общий кофейник, пользуется общей ложкой для сахара, а теперь решил оставлять кружку в общем шкафу. – Я думаю, что это плохая идея.

– Поэтому я всегда клал кружку в свой ящик, – открыл секрет Вячеслав. – Непонятно, что здесь делают рабочие дневной смены. Может они вообще пьют из нее кофе, а потом…

– Да, – Эва кивнула. – Так и есть.

– Серьезно?

– Да. Я уже несколько раз замечала, что моя кружка сдвинута.

– Стоит не в том положении, в каком ты ее оставляла? – переспросил Вячеслав.

– Ага. Каждый день так. Я думаю, кто-то пользуется ей.

– Как ты это терпишь?

– Я просто… мою ее перед тем, как взять. И все.

– Молодец, Эва! – он одобрительно кивнул и прижал к себе кружку.

Возникла неловкая пауза, в ходе которой Кордове стало не по себе. Она взяла свой кофе, помахала Вячеславу ручкой и удалилась. Спускаясь по лестнице в погреба, Эва думала, почему на завод приходят мужчины, способные вызвать столько нелегких чувств. Она не была избирательной и своего мужа полюбила не за то, что нужно всем женщинам, а просто потому что понравилась ему первой. И пусть у него было много минусов, он хотя бы чистил зубы два раза в день, стриг ногти и носил чистую одежду. О Вячеславе она не могла сказать ничего. Все в нем было не так. И таких как он, на заводе было предостаточно. Сюда словно свозили динозавров общества, пристраивали на низких должностях и терпели, пока они терпели завод.

Эва Кордова достигла тоннеля №5 и первым делом проверила, закрыта ли злополучная дверь. Она бегом направилась к середине тоннеля. Пюпитры здесь были выдвинуты на середину дорожки. Задвигать на место их никто не спешил, и Эва решила, что теперь экскурсии будут пускать либо по тоннелю №4, либо по новым метростроевским, потому что другие, старые тоннели, регулярно подтапливало водой.

– Что ж, мне легче! – высказалась она.

Эхо подхватило ее голос и понесло по путепроводу.

Она вернулась к началу тоннеля и принялась за свое дело. Теперь она переворачивала каждую бутылку. Получалось медленно и нудно. Эва затянула песню, ей стало веселее, а бутылки потеряли счет. Она прошла несколько пюпитров, пролетел час. Эва поняла, что работа затягивается и с такой скоростью ей предстояло остаться без кофе-тайма. Она с трудом решилась сделать то, что обычно давалось ей легко, и пропустила несколько рядов бутылок.

Эва Кордова пела, как оперная дива. Она растягивала слова, точно под контрабас, но чем глубже Эва погружалась в песню, тем меньше та доставляла ей удовольствия. Вскоре ей стало от пения тошно, и она остановилась, раздумывая, как делать работу так, чтобы часы летели незаметно. Внезапно боковым зрением она уловила шевеление. По тоннелю полз туман. Прозрачная пелена поднималась на высоту человеческого роста и рассеивалась, словно боялась тусклых ламп под полотком.