Читать книгу Орнуэл. Восход Алой Луны - Евгений Вячеславович Иоффе - Страница 1

Часть первая

Конец осени 622 года

Глава первая

Орнуэл, Орнуэл-город

Холодный ветер острыми иглами колол лицо юной девушки. Она шла медленно, с трудом передвигая ноги, ведь тяжелые кандалы на голенях позволяли делать лишь маленькие шажки в направлении неминуемой участи, что ожидала ее в конце короткого пути. Ее аккуратный носик в последний раз вдохнул холодный орнуэльский воздух, и девушка вдруг вспомнила, как впервые прибыла в эту показавшуюся ей тогда дикой и неприветливой страну, и неожиданно улыбнулась сквозь слезы. Предводитель отряда, что сопровождал несчастную осужденную, поймал взгляд больших, влажных от ветра и слез глаз, и виновато отвернулся. Обычно, когда он сопровождал пленников, он не чувствовал ни укоров совести, ни жалости – это были преступники, заслужившие наказания. Однако, провожая на эшафот это маленькое безвинное создание, старающееся улыбаться несмотря на тяжелую судьбу, солдат чувствовал укор совести и не мог произнести ни слова.

Огромная толпа собралась, чтобы поглазеть на сегодняшнюю казнь. То было раннее утро, и, стоило солдатам показаться вдали, люди как по мановению руки умолкли и с уважением и грустью взирали на несчастную белокурую девушку. Она гордо глядела вперед, но из аквамариновых глаз ее текли непрошенные слезы. И вот она предстала перед горбатой старухой-виселицей. Ее распущенные локоны и белое платье, напоминавшее саван, развивались на ветру, когда она медленно ступала по прочно сколоченным ступеням эшафота. Туго затянутая петля раскачивалась от порывов ветра, а виселица ворчливо заскрипела своими досками под весом маленьких босых ножек.

Кто-то в плотной толпе не сдержал чувств и оклеймил стражников убийцами. Солдаты оглянулись в поисках кричащего, а потом опустили взгляд – выкрик не был так далек от правды. Они даже не смели смотреть в сторону несчастной осужденной. Даже королевский палач отказался проводить эту казнь. За место него на эшафот взбежала худая женская фигура в черном плаще и черном капюшоне, скрывавшем лицо. Она грубо натянула петлю на тонкую шею осужденной. Тугой узел сомкнулся на узком горле.

Белокурая девушка подавила слезы и со смиренной улыбкой обернулась к фигуре в черном.

– Прежде чем моя душа покинет тело, я желала бы сказать несколько слов людям. Я ведь еще их королева.

– Ненадолго… – холодно ответила та.

– Добрый народ Орнуэла! Мой народ! Я прибыла в вашу страну одиноким и несчастным ребенком. Я чувствовала себя как соловей, запертый в клетке. Но совсем скоро я познала и любовь, и счастье. Вы, все вы окутали меня теплом и заботой. Вы приняли королеву, которая даже не говорила на вашем языке. Вы приняли меня с добротой, на которую способны только жители Орнуэла. Я бесконечно благодарна вам за это! – комок, застрявший в горле, заставил ее замолчать, и на глаза вновь навернулись непрошенные слезы. – Я не хочу умирать… – прошептала она фигуре в черном, но та не ответила. Королева сглотнула и продолжила. – Я не виновна… Видят Хранители, я не виновна. Но волей судьбы я паду жертвой этим холодным утром… – она сделала шаг вперед, к краю эшафота. – Я молю вас, заклинаю вас, не дайте подлецам разрушить наш Орнуэл!

В это мгновение фигура в черном толкнула королеву в спину, и маленькое стройное тело, утяжеленное железными путами, рухнуло вниз. Пальчики ее ног не доставали до земли несколько дюймов, руки повисли вдоль тела словно плети. Прелестная даже в смерти голова упала на грудь. Хруст шеи раздался страшным эхом по всей площади. Оцепеневшая толпа не шевелилась. Белокурые локоны бездвижно поникли словно бутон подснежника, и даже холодный ветер не смел притронуться к преждевременно сорванному цветку. Над головами застывшего народа прогремел звон полуденного колокола.

После хладнокровной казни наступил тяжелый, все еще холодный и мрачно тихий вечер. Маршал Орнуэла Алистер де лан Ретц спешил в Зал Советов Королевской цитадели. Он был уже не молод, и желтоватого цвета кожа его лица выглядела в темноте еще более заветренной чем на ярком орнуэльском солнце. Замковый коридор казался небывало узок, извилист, еще более неуютно выглядящий в свете факела, который нес де лан Ретц. Затхлый, однако привычный запах еще долго будет преследовать маршала Орнуэла. Но он не жалел, что поздней ночью созвал совет.

Со скрипом плохо смазанных петель маршал отворил дверь в Зал Советов. В отличии от коридора это была ярко освещенная свечами комната. В самом сердце располагался старый стол темного дерева, с резными ножками, стоящий на набросанных на пол шкурах медведей. Перед столом кресло того же дерева, спинка и сиденье обиты бархатом синего цвета. Железные подсвечники выглядели словно обуглившиеся руки с горящими пальцами-свечами. Горячий воск, стекающий по ним, капал на каменный пол, где застывал причудливым узором. Единственным источником естественного света была луна необычного, алого цвета, светящая в бойницу, узкое оконце без стекла, в которое задувал разъяренный ночной ветер, грозя каждым своим порывом задуть все свечи. В свете луны лица присутствующих казались усталыми и озлобленными.

Особенно изможденным смотрелось узкое лицо Бальтазара Гаркуна, наставника и учителя самого принца-регента Магнуса. Жизнь худощавого уродливого старика должна была завершиться много лет назад, но поддерживалась неестественным образом в сухом и рассыпающемся теле посредством известных одному ему обрядов. Гаркун хоть и не чувствовал холода, но кутался в бордовый плащ, из которого высовывалась одна лишь сухая, мертвой хваткой сжимавшая спинку стоявшего пред ним кресла рука. Бесцветная, будто восковая, она могла бы принадлежать восставшему из могилы скелету. Его длинные пепельные волосы спускались ниже плеч, тонкая длинная козлиная борода, спутанная и серая, как камни стен, удлиняла узкое лицо Гаркуна, а черные глаза, горбатый тонкий нос и нахмуренные брови делали его похожим на коршуна. Кожа ментора принца была бледной и тонкой. Вены черной паучьей сетью покрывали его хищное лицо и тело.

Гаркун прищурился, разглядывая вошедшего маршала.

– Я слышал, казнь прошла успешно?

Де лан Ретц скривился и стиснул зубы. Казнь не далась ему легко.

– Я только что сжег останки королевы Мирабель на площади перед Старой башней… Люди бузят.

– Бузят? – вскинул одну бровь старик. – Королева изменила их королю с каким-то уличным бродягой!

– Людям все равно… Никто не видел короля Уильяма долгие годы, разумеется, королева нашла себе любовника. Ее в народе любили. Вы хоть и Хранитель Печати Королевства, Гаркун, но народ Орнуэла для Вас, да и для меня тоже – загадка.

– Люди должны понимать, что она сама навлекла на себя гнев принца-регента. Мы поступили верно, осудив ее на казнь.

– Я этого не отрицаю. Нужно было казнить заодно всех ее приспешников! И ее любовника тоже. Жаль только мерзавец дал деру… – маршал резко умолк, а затем извлек несколько свитков и бросил их на стол. – Довольно о королеве и предателях. Есть более неотлучные дела, требующие Вашего слова, Ваше Величество.

Доселе молчавший юноша поддался вперед и с недоверием развернул один из старых свитков.

– Вы считаете, эти старые карты помогут нам победить Империю?

Голос Магнуса де Рейна звучал хоть и строго, но все же это был гнусавый голос юноши, не прожившего и четверти века. Этот человек, нынешний правитель Орнуэла, был так же молод, как и жесток. О нем ходили слухи, якобы он убил своего отца из мести и из зависти довел младшего брата до безумия. Несмотря на то, что покойный король Лайонел – отец принца Магнуса – велел ему отречься от престола в пользу брата, тот все равно немыслимым образом добился власти, и сидел теперь, в своем чрезмерно дорогом наряде фиолетовых и бордовых цветов в кресле, подаренном когда-то его отцу. Он был высок и силен, умел обращаться с мечем и жаждал одних лишь побед. Крепкое телосложение, густые брови как у матери и большой рот выдавали человека не чистых дворянских кровей. Принц любил украшения, носил множество колец и ожерелий и тонкую корону, поверх которой лежало несколько прядей темно-коричневых волос. В такой поздний час Магнус мирился с холодом в Зале Советов только чтобы выслушать предложение своего маршала. Ему не терпелось вернуться в постель к любовнице, из согревающих объятий которой его беспощадно вырвал Гаркун.

– Вы слыхали об асторах, милорд? – спросил маршал. – Я пытался отыскать проход через Имперский хребет, когда мне попались эти карты.

Гаркун резко перебил его.

– Я рассказывал Вам, Магнус, – напомнил наставник. – По моему настоянию Вы издали «Указ об асторах». Однако асторов не видели уже долгие годы – с тех самых пор, как те поселились на Имперском хребте.

Де лан Ретц покачал головой.

– Гномы графств Дора и Марин давно в тайне торгуют с асторами. Говорят, они даже основали рынок у подножья Хребта. Асторы – предатели, столь же опасные, как и сама Церковь. Они заслуживают смерти.

– Каждый, кто противится Орнуэлу, заслуживает смерти, Алистер, – хладнокровно заметил наставник принца. – Что же касается асторов – принц-регент позаботился о них и издал свой «Указ».

– Указ? Тащить асторов в Энтрагошь и держать их там на казенном пайке? Одного «Указа об асторах» мало, Ваше Высочество, мы должны действовать! Без войска графства Марин у нас слишком мало солдат в приграничной долине, а денег Фарона уже не хватает для найма наемников. Если бы дряхлый Кассидиан Седьмой не отправился бы грызть землю, то землю уже грызли бы мы с вами.

– Что у Вас на уме, маршал?

– Я изучил карты и придумал план, как переломить ход войны и уничтожить асторов одним ходом. Мы перейдем через Имперский хребет, захватим поселение асторов и нападем на Империю с северо-востока, там, где нас никто не ожидает. Несколько дней пешего хода будет отделять нас от Имперской Столицы.

Магнус с интересом наклонился вперед и во второй раз взглянул на карту, увидев теперь тонкую линию свежих красных чернил, ведущую через Имперский хребет к городу асторов.

– Сколько у Вас займет путь до Хребта? – спросил он.

– Нужно действовать быстро, Ваше Высочество! Я предлагаю использовать Королевскую конницу из замка Керин. Отряд командора де Ширли отличается быстротой и опытом. Вместе с пешим войском графства Дора мы возьмем город асторов уже через месяц от сегодняшнего дня. После мы перегруппируемся, усилим войско и выдвинемся прямиком на Имперскую Столицу. Быть может, я лично возглавлю нападение и приведу нас к величайшей победе!

– Нет нужды Вам лично командовать наступлением, – сказал Гаркун, и полководец кивнул.

Склонив голову набок, принц Магнус задумчиво вглядывался в карты, словно ища в них ошибку.

– Какое ожидается сопротивление во Флоре?

– Асторы славились своей гордостью. Не думаю, что они сдадутся без боя. Но их мало, мы подавим их каблуками как тараканов. Ни один крестьянин с вилами не выстоит против воина в доспехах.

Принц-регент Магнус осклабился.

– Тогда пусть будет так. Возьмите в плен всех, кто будет в городе. Если город окажется окружен стеной или частоколом, предоставьте заботу о ней таранам и катапультам. Возьмите лестницы. Затем отправьте конницу. Стрелки с арбалетами быстро уничтожат всех, кто посмеет сопротивляться.

– Распорядитесь, чтобы пленных астров посылали в Энтрагошь в соответствии с указом Его Величества, – приказал Гаркун.

Строго кивнув, маршал покинул Зал Советов и вновь оказался в затхлом коридоре. Его сердце ликовало впервые за последние недели, оно предвкушало месть. Отмщение ненавистной Церкви и всей Империи Вален.

Принц Магнус повернулся к своему наставнику:

– Маршал прав. Если план удастся, мы наконец победим в этой войне! Я стану величайшим правителем, которого знал Орнуэл! Я освобожу мое королевство от дани Империи Вален, которую раболепно платил мой отец!

– Вы уже величайший правитель, мой принц.

Юноша хищно улыбнулся от лестной похвалы.

– Я докажу всем, что достойнее отца и брата! – кивнул он и, немного помедлив, спросил: – А зачем тебе столько асторов, Гаркун?

– Я не только Ваш наставник и друг, мой принц, но и ученый тоже, – улыбнулся советник.

Империя Вален, Исходное Королевство, Столица

За тянущийся с севера на юг непреодолимой горной грядой, Имперским хребтом, простиралась древняя Империя Вален. И время от времени в роскошном Золотом Дворце, в самом сердце Столицы, собирался Круг Мудрых. То был совет из девяти выдающихся людей, помогавших Императору Валена править огромной страной и всеми королевствами, графствами и княжествами, в нее входящими. Именно в этом небольшом, светлом зале с высокими потолками и широкими окнами принимались важнейшие законы, и именно отсюда исходила вся власть Империи.

Самым молодым и амбициозным в Круге был генерал Август де Сото, командующий Второй Имперской армией. Сорока лет отроду, он мог похвастаться множеством военных побед и успешных походов и лишь редкими поражениями, которые он все равно сумел использовать в свою пользу. Если бы орнуэльский маршал де лан Ретц был бы на двадцать лет моложе и в пять раз более жесток, то даже тогда он не сравнился бы с самолюбивым безумцем, которым был генерал де Сото.

– Уважаемые Лорды, я рад, что все смогли сегодня занять места за большим столом, – беззубым ртом провозгласил Глава Круга, сгорбленный дряхлый старик с длинной седой бородой и в тунике из непозволительно дорогой ткани, висевшей мешком на костлявом теле.

Раньше было принято, что говорящий вставал в дань уважения к остальным и для того, чтобы его было легче слышать, но со временем это правило упразднили – слишком тяжело было дряхлым членам Круга подниматься с мягких кресел каждый раз, когда они собирались произнести слово. Кроме того, это занимало время, и из-за этого собрания затягивались на целый день, а столь важным и занятым людям совсем не хотелось тратить оставшиеся им драгоценные дни на долгие расшаркивания перед друг другом. Старик прокашлялся и продолжил:

– Это очень важное собрание в свете последних событий, – он закашлялся снова, грозя рассыпаться при этом в прах: – простите, господа, на этой неделе выдалась крайне дрянная погода. Генерал, не желали бы Вы продолжить? – обратился старик к Августу де Сото, и тот с готовностью вскочил на ноги, словно ожидал приглашения взять слово.

– Для начала я желал бы обсудить войну с Орнуэлом…

Присутствующие удрученно переглянулись – война с Орнуэлом шла так медленно, незаметно, что они даже не придавали ей особого значения, и только де Сото вспоминал ее в начале каждого собрания.

С дальнего конца прямоугольного стола раздался монотонный голос:

– Позвольте, генерал, напомнить Вам, что у нас есть более насущные проблемы, чем дикари с востока…

– Лорд Хартвил! Вы не часто появляетесь на людях, а тем более на нашем совете, и я не сразу узнал Вас, – насмешливо произнес старый Глава Круга.

Барнс Хартвил, необъятно толстый герцог опустил глаза на свой утянутый жилетом живот, словно бы размышляя, было ли это сказано в шутку. По правде, наследный герцог Прибрежной Цитадели действительно редко появлялся на собраниях и еще реже на улицах Столицы. Он был тихим, молчаливым человеком, столь задумчивым, что окружавшим он казался извечно спящим. Никто даже не подозревал, что сквозь прикрытые глаза, толстый хитрец непрестанно следил за всеми, кто сидел в комнате, и по выражениям их лиц безошибочно читал их мысли и отношение к той или иной теме, что обсуждалась на собраниях. В каждом знатном доме Империи были слуги, что в тайне работали на герцога, писали ему письма и следили за своими ничего не подозревавшими хозяевами. Никто из присутствующих не представлял, какой выдающийся кукловод скрывался под маской сонного, ленивого толстяка.

– После смерти Императора Кассидиана, мы так и не решили, кто наденет корону, – с упреком заметил Барнс Хартвил, и его цепкий взгляд отметил шорох, пронесшийся между членами Круга – он затронул ту тему, из-за которой на собрании присутствовали все до единого члены Круга Мудрых, напоминавшие теперь старых, голодных потрепанных коршунов, ждущих момента, чтобы оторвать от мертвой добычи лакомый кусок.

– Это сложный выбор… – прокряхтел Глава Круга. – Кассидиан, Огонь упокой его душу, не оставил наследника… Его внучка, молодая Мирабель могла бы принять корону…

– Девка! – раздался брезгливый возмущенный голос. – Мы не варвары, чтобы короновать девок! – владелец хриплого высокого голоса, подобный хорьку Первый Ученый из Столичного Университета, даже вскочил на ноги, настолько велико было его негодование.

– Может показаться, что это противоречит устоявшейся традиции, но в конце концов она ближайшая наследница. Жаль, что она всю жизнь прожила в Орнуэле… – посетовал Глава Круга.

Барнс с удовлетворением приметил недовольство словами Главы Круга, и улыбнулся – до сих пор окружавшие действовали соответственно его ожиданиям.

– Думается мне, граф де Галор стал бы отличным Императором… – заметил он.

Генерал де Сото выгнул бровь.

– Вы проводите слишком много времени в стенах вашего поместья – дядя моей покойной жены был отравлен насмерть более десятилетия назад.

– Точно, точно. Теперь я, кажется, припоминаю, что присутствовал на его погребальном сожжении, – ответил герцог. – Но если моя память не изменяет мне, то все владение и титул он оставил Вам, генерал?

Де Сото кивнул. Он догадался, куда клонит Барнс Хартвил, и алчность загорелась в его глазах ярче Северной Путеводной звезды.

– Вместе с титулом графа де Галор, к Вам перешло и родство с Императорским домом аль Беленгхар, не так ли?

– Большего бреда я не слышал даже от моих студентов! – закричал Первый Ученый. – Если рассуждать подобным образом, то половина Валена может стать Императором!

– В действительности, очень сомнительно, крайне сомнительно… Если мы назначим голосование, то я выберу юную Мирабель, уж не обессудьте, де Сото, – развел руками Глава Круга.

– Вы правы, Ваша Милость, – притворно согласился герцог Хартвил. – Мы не можем сделать первого встречного Императором нашей великой державы. Королева Мирабель хоть и выросла в Орнуэле, но сохранила все благодетели, что были присущи ей еще в детстве. Я писал ей, она не станет отказываться, если наш выбор падет на нее. Простите, генерал, за ложную надежду. Валену нужен правитель, который заслуживает титула. Чье право наследования никто не подвергнет сомнению.

Это была тонкая, красивая игра на чувствах, на алчности и жажде власти членов Круга Мудрых. Барнс Хартвил играл в эти сложную игру блистательно. Генерал де Сото в ярости отодвинул от себя кубок с вином, разлив несколько капель.

– Я докажу, что стану лучшим императором! Орнуэл склонится предо мной, и после этой победы у вас всех не останется выбора, кроме как передать мне императорский жезл и корону.

– Тогда Вам придется поторопиться, маркиз, ведь долго оставаться без императора Вален не может, и кто знает, столько еще будет тянуться война с Орнуэлом. Может случиться, что Императора изберут еще до ее окончания.

Барнс Хартвил хитро прищурился, скрытно улыбаясь в густую бороду. Если бы в тот час он знал бы всю правду об отравлении графа де Галор и скоропостижной смерти его племянницы, он поостерегся бы собственноручно отпирать двери клетки, в темноте которой томится голодный зверь. Но, в своем неведении, герцог Прибрежной Цитадели остался как никогда доволен прошедшим собранием.

Генерал де Сото покинул Золотой Дворец ближе к вечеру. Сначала он зашел в Библиотеку Столичного Университета и пропадал там несколько часов, а после вышел и исчез с глаз наблюдателей Барнса Хартвила, затерявшись в лабиринте узких улочек старого города.

Таверна «Пьяный петух» была одной из самых старых в Столице, и о ней ходили разные и далеко не самые лестные слухи. Сама питейная располагалась на первом этаже старого здания из песчаного камня, который со временем посерел и начал рассыпаться. Рядом с дверью, около которой хмуро глядел на посетителей неразговорчивый охранник, висела табличка с изображением петуха, сидящего на хвосте с бутылкой под крылом. Табличка совсем не выцвела со временем, потому как в узкую улочку, где с трудом проходил один человек, почти не попадало солнце. Грязь и плесень вперемешку с терпким запахом дешевой выпивки, подаваемой в таверне, попадавшей потом на улицу, когда перепившие посетители изливали содержимое своих желудков на стены и дорогу, создавали гадостный запах, запоминающийся любому, кто попадал сюда хоть раз. Август де Сото любил этот запах, каким противным он бы тот ни был. Он впитывался в одежду, волосы и даже в саму кожу, служа своеобразным клеймом всех посетителей «Пьяного петуха». Генерал не обладал в Столице обширным поместьем, а лишь небольшой виллой за городом. Иногда он останавливался тут, в «Пьяном петухе».

На втором этаже пошарпанного здания располагалась гостиница, и де Сото имел там постоянную комнату, где временами делил ложе с мадам Аберни, хозяйкой заведения. Некоторым посетителям за дополнительную плату предоставляли всякие любезности. Эти любезности и служили поводом для неприятных слухов. Церковь не жаловала подобные развлечения, так что все держалось в тайне, чтобы не прогневать завистливых священников. Этой тайной торговлей телами и заведовала дородная мадам Аберни, за много лет уже поднаторевшая в этом нелегком деле. Сам генерал никогда пользовался услугами работников и работниц этого места.

Де Сото добрался до «Пьяного петуха», когда солнце окончательно скрылось за домами. Поев и выпив, генерал довольно растянулся на мягкой постели рядом с мадам Аберни. Собрание его обрадовало, раззадорило. Он даже не задумывался, что имеет право на императорский престол, и теперь решил действовать. Ему требовалась поддержка членов Круга Мудрых, ему требовались их голоса. И он намерился заполучить их любой ценой. После победы над Орнуэлом у них попросту не будет выбора, кроме как поддержать нового героя, разбившего ненавистных дикарей и еретиков.

Генерал улыбнулся и встал с постели, и лежащая подле него мадам Аберни посмотрела на своего любовника.

– Ты уезжаешь завтра?

Де Сото кивнул.

– Войско выступит с рассветом.

– У тебя вновь этот взгляд, будто ты не видишь вокруг. Затуманенный взор, как каждый раз перед новым походом. Ты выпил макового молока на пути ко мне?

– Я встретил ее, когда шел сюда. Снова увидел ее, – пробормотал де Сото, пытаясь собраться с мыслями. – Она лежала на земле, сжимая императорский жезл. Я попытался отнять его, но она не хотела отдавать…

– Маковое молоко не поможет тебе, Август. Это дар, видеть послания Хранителя Огня. Разве твоя покойная жена не пытается показать тебе, что ты на правильном пути, что тебе суждено стать Императором?

– Я слышу ее голос, даже сейчас, она говорит мне, что я стану не только Императором, но и властелином Церкви, если сделаю правильный выбор.

– Какой выбор, Август?

– Где начать атаку, – в замешательстве сказал тот. – Сначала я хотел всем войском напасть на границу и захватить долину Имперского хребта силой. Но ее голос в моей голове, он твердил, что есть другой путь… И я нашел его! Я проведу войско через Имперский хребет!

– Разве есть путь через горы? Всю жизнь я думала, что горы непреодолимы.

Генерал достал из сумки две свернутые карты, два пожелтевших от времени куска ткани, и разложил их на кровати.

– Смотри, я с трудом нашел их. Они начерчены полвека назад, еще при отце мертвого Кассидиана. Весь хребет показан одной цельной цепочкой, и через него не ведет ни одна дорога.

– В детстве, я слышала легенду о народе, что живет на Имперском хребте, асторах…

– Так вот эта мысль и не давала мне покоя. Вот тут на карте показан город прямо в горах, Флор, город асторов. Но к нему не ведет ни одна дорога, ни с нашей стороны, ни со стороны Орнуэла. И голос твердил мне, что дорога должна быть! И тогда, в дальних комнатах библиотеки, я обнаружил вторую карту. Это сокровище, истинное сокровище.

Генерал отбросил первую ткань с выцветшим рисунком в сторону и раскатал вторую. Мадам Аберни с интересом рассмотрела несколько грубо начерченных линий, что изображали север Империи, и ее любовник продолжил.

– Гляди, на этой карте из Флора ведут две дороги, одна к подножью Хребта, в Исконное королевство, а другая направо к еретикам, – генерал провел пальцем по извилистым темным линиям, исходившим из города асторов. – Библиотекарь рассказал, что по слухам картографов гномы, живущие во Флоре, построили эти пути для торговли. Можно презирать гномов, но строят они добротно. Я поведу армию по старым путям к победе.

– Прислушайся к голосу свой покойной жены, Август. Если Хранитель Огня желает, чтобы ты прошел через Флор по древним дорогам, то ты должен подчиниться. Недаром он шлет тебе в помощь ее душу.

– Ты права, любовь моя, – он взял мадам Аберни за руку. – Завтра я выступаю во Флор. Я захвачу город асторов, если он еще существует. Займу его руины или чтобы там ни было, перебью каждого, кто встанет у меня на пути. А после я нападу на замок Керин. Орнуэл рухнет словно подрубленное дерево, и тогда весь Круг Мудрых преклонит предо мной колени! – Сото сжал руки в кулаки, лицо стало злым и жестоким, но в ту же секунду вновь сменилось на усталое лицо человека, который редко спит и каждую секунду прислушивается к голосу покойной жены, тихо звучащему где-то вдалеке на задворках сознания. – Что ты сделаешь, когда я стану Императором? – спросил он мадам Аберни, притягивая ее к себе.

– Сожгу дотла эту таверну, – ответила она. – И буду жить с тобой.

Когда как мадам заснула через некоторое время в объятьях своего любовника, генерал де Сото провел очередную ночь без сна. Из дальнего угла освещенной одним лишь огарком свечи комнаты на него до самого утра смотрело посиневшее от удушья лицо Мари де Галор, его покойной жены.

Глава вторая

Орнуэл, графство Марин, подножье Имперского хребта

Маленький, едва заметный среди деревьев рынок расположился у самого подножья Имперского хребта. Узкая поляна, прямо за которой начинался долгий подъем в гору, была заполнена как небольшими, удобными тележками из Флора, так и повозками торговцев из Доры, северной столицы Орнуэла, и Марина, одного из самых богатых и процветающих городов страны.

Этот тайный рынок был идеей одного гнома, жившего когда-то во Флоре. Прожив с асторами бок о бок, он понял, что те могут создавать добротные, прочные вещи, зачастую с красивым узором. Без устали эти умелые высокие люди, что вот уже долгое время жили на Имперском хребте, без особых усилий ковали предметы утвари наилучшего качества и орудия для земледелия, что почти никогда не ломались. Тогда гном взял несколько горшков и вместе со своим братом и сыном отправился в Дору, где показал товар другому торговцу-гному. Гномы, как известно, никогда не упускают возможности разбогатеть, и при виде прочных, каленых глиняных блюд, мисок и горшков с невиданным доселе замысловатым узором, купец понял, что торговля таким товаром может принести целое состояние, и, как показало время, не ошибся. Было решено каждого тридцатого дня устраивать рынок на поляне у подножья, и в обмен на сделанные асторами и Флоринскими гномами товары брались далеко не деньги, а лишь вещи, которых не было в высоких горах. Так, каждый месяц торговцы обменивали оленину и рыбу, иногда сыры и вина, за каменные, деревянные, глиняные и стеклянные изделия асторов, которые потом продавали в десятки раз дороже. Затем кто-то придумал поставлять асторам различные металлы – железо, серебро и даже золото – чтобы те выковывали из этого различные изделия, оружие и доспехи. Часть этих металлов асторы могли оставлять себе как оплату за труд, и производили для себя инструменты, орудия труда, а также удобные принадлежности для жизни как железные тарелки, ложки и ножи. Своих источников металла у асторов не было, а работали они с удовольствием. Главное, что покидать Флор им не требовалось – всей торговлей по обоюдному согласию занимались гномы, умение к этому было у них в крови. Кроме того, многие гномы сами были довольно искусны в ковке и вместе с асторами создавали истинные шедевры кузнечного мастерства, которые перепродавались большей частью в Доре иноземным купцам за большие деньги. Тайный рынок процветал уже несколько десятков лет. И лишь редко кто-то из торговцев задумывался, кто такие на самом деле эти асторы, что жили на Имперском хребте?

Как не удивительно, священники и историки позабыли указать в своих летописях, когда и как на континенте Файраэль появились асторы. Это были высокие, сильные люди с храбрыми и добрыми сердцами и светящейся синем цветом руной на правом виске – единственным, что кроме загорелой независимо от времени года коже отличало их от простых людей. Издавна, асторы жили одной общиной, с радостью принимая гостей и стараясь помочь каждому, кто встречался на пути их странствия.

Одним из гномов, кто этим утром выставил свою тележку у самого края леса в тени деревьев, был Рори – чистокровный гном, родившийся во Флоре. Рори был довольно молод – всего лишь два десятка лет прожил он на Имперском хребте, покидая Флор лишь в те дни, когда его отцу нездоровилось. Несмотря на небольшой рост, юный гном был заметен среди шумных торговцев – виной тому были ярко-рыжие волосы и короткая, подростковая бородка без усов, обрамлявшая крупное, широкое лицо.

Рори в очередной раз аккуратно переложил красивые вазы, что лежали на перевернутой вверх дном тележке, образовавшей таким образом некое подобие прилавка, и приветственно замахал рукой знакомому купцу, пристально рассматривавшему товары других флорийцев.

– Рори, мой добрый друг! – воскликнул купец и, взяв молодую симпатично выглядящую девушку за руку, потащил ее к юному гному. – Смотри, дочь, это тот гном, о котором я тебе рассказывал. Он продал мне то блюдо, что так полюбилось твоей матери.

Девушка благодарно кивнула Рори, и тот слегка покраснел – в отличии от своего лучшего друга, занимавшегося какой-то ерундой где-то неподалеку, молодой гном не пользовался популярностью флорийских девчонок, в чем временами винил лишь свой крупный даже для гнома нос, выделявшийся на широком лице.

– Что ты можешь предложить мне в этот раз? Я привез целую корзину яблок, – после короткого обмена любезностями поинтересовался купец.

Однажды Рори поменял у этого купца три великолепных каменных блюда с орнаментом на большую корзину сочных красных фруктов – яблок. Во Флоре яблочные деревья не росли, и его семья очень обрадовалась в тот день. Отец научил юного гнома, что, если взять большой плоский камень, сделать в нем желоб, положить на него яблоко и давить другим камнем, вскоре польется сладкий сок. С пяти яблок получалась целая кружка сладкого сока с мякотью. Рори и его лучший друг половину корзины извели на сок, так он им понравился, за что отец слегка отругал и отправил их в лес за дровами – очень мягкое наказание за наслаждение, какое они получили.

– У меня есть блюда из стали, из меди и из бронзы, есть два каменных кувшина, но для моего любимого покупателя я припас вот эти бронзовые ложки! – ответил Рори.

Купец взял в руки одну из ложек и с восхищением провел пальцами по гравированной замысловатым узором ручке, когда его окликнул другой гном из Флора, чуть старше и крупней Рори.

– Бросьте Вы эти ложки и посмотрите на шарфы моей матери. Шерсти лучше не найти на всем рынке!

Рори стушевался, видя, что покупатель заметил действительно роскошно вышитые шарфы и пледы, развешанные на ветвях куста, но на помощь подоспел его лучший друг – астор Дени.

– Не прикасайтесь к этим тряпкам, мастер, если не хотите, чтобы Ваши пальцы несколько дней пахли рыбой. Это же Нон Рыболов, он столько времени проводит в реке, что весь его дом уже пропах рыбой! А такой красивой девочке, – Дени взял дочь купца за руку и вложил в нее одну из ложек, – такой красивой девочке подобает есть самыми лучшими ложками. А эти выгравировал мой отец. Каждый раз, когда Вы будете есть утреннюю кашу, Вы будете вспоминать меня, – хитро улыбнулся Дени, и девушка кокетливо одернула ручку, не выпуская притом бронзовой ложки.

– Ложь, Дени, ты лжец! – закричал Нон Рыболов и грубо ткнул девушке в лицо одно из покрывал. – Где оно пахнет рыбой, где?

Дочь купца с испугом отпрянула назад и, не устояв на ногах, чуть не упала, если бы Дени ловко не помог ей устоять, обхватив за талию, отчего та еще сильней покраснела.

– Грубиян, убери прочь свои покрывала, – закричал купец, закрывая девушку собой, а затем повернулся к Рори: – я куплю все ваши ложки и, пожалуй, оба кувшина…

Нон Рыболов недовольно собрал свои ткани, небрежно кинул их в телегу и покатил ее в другое место, а Дени насмешливо показал ему в след язык.

Вечером, Рори и Дени довольно сидели на траве, а перед ними стояла полная тележка выменянного добра. Сердце юного гнома радовалось при виде нескольких больших кусков солонины, двух мешков муки, корзины разных овощей и фруктов и нескольких железных слитков, из которых его отец вместе с отцом Дени что-нибудь выкуют, и он сможет через месяц обменять это снова на фрукты. Дени уже успел утащить из корзины яблоко и сейчас с хрустом грыз его, прислонившись к дереву и смотря на дочь торговца из Доры, которая вместе с довольным отцом забралась в повозку и помахала двум друзьям рукой.

– Ты опять взял яблоко, не спросив меня, – проворчал Рори.

– Я ей понравился, – похвастался астор, – а еще она поцеловала меня в щеку, пока никто не видел. Эх, хотел бы я пойти с ней… – вздохнул он.

Рори покачал головой. Он всегда удивлялся приключенческой натуре своего лучшего друга. Если бы тот не вмешался, тележка была бы далеко не такой полной. Однако Дени так любил рисковать и втягивать обоих в неприятности, что Рори часто боялся, как бы тот не выкинул что-то совсем уж из ряда вон. Астор был почти того же возраста, что и юный гном. С рождения они были лучшими друзьями отчасти потому, что их семьи дружили, а отчасти потому, что осторожный и осмотрительный характер Рори уравновешивал тягу Дени к опасным авантюрам. Наружность астора также соответствовала его проделкам – он обладал ловким телом и скорым языком, который редко замолкал. Из-под темных бровей горели два любопытных глаза, а русые волосы выбивались из-под повязки на голове. Как и у каждого астора, на правом виске Дени выделялась маленькая, почти скрытая волосами руна – светящийся мягким синим оттенком знак на давно забытом языке.

– Ты помнишь, как староста Ориан огрел меня по спине, когда увидел, как мы с Лили поцеловались?

– Тебе было пятнадцать, Дени, а ты все не можешь забыть ее… Правильно сделал, если хочешь знать мое мнение. Ты пробрался к нему в огород и приставал к невесте его правнука. Я бы тебя по голове огрел, да только ты у нас и так ушибленный, – Рори не слишком успешно скрывал улыбку.

По этой причине, а также по многим другим, Нон Рыболов так не любил двух друзей. Лили была одной из самых симпатичных асторок во Флоре, и Орианом, старейшиной и прадедом Нона было определено, что она будет продолжать род с его правнуком – тем самым крупным гномом, благодаря Дени едва продавшим десяток одеял. Рори, Дени и Лили всегда были хорошими друзьями, и становиться чей-то «северной половинкой», как называли асторы невест, она и вовсе не хотела. А грубоватый Нор Рыболов, вечно пахнувший речной тиной, ей вообще не нравился. Девочка тайно сбегала из дома, и друзья вечерами встречались в лесу и искали приключений, исследуя долину и горные пещеры. Одним вечером Нон заметил, как Лили словно тень выскользнула из дома, и последовал за ней. В лесу он застал Рори, Дени и свою невесту. Он даже увидел, как девушка коротко поцеловала Дени вместо приветствия. Вспыльчивый гном сразу вышел из себя и успел хорошенько поколотить Дени, прежде чем Рори и Лили сумели оттащить его. С тех пор Лили и Дени больше не встречались и вообще не подавали никаких признаков особой приязни к друг другу, страшась родительского гнева. А юный астор любил вспоминать об этом, и всегда со смехом.

Рори покачал головой и погрузил последний мешок муки на телегу, а Дени, все еще потешаясь, выкинул огрызок от яблока в кусты и бросился помогать другу. Когда они решили отправляться в путь, перед ними неожиданно возник Нон Рыболов и несколько его приятелей. Крупный гном опрокинул тележку и толкнул юного астора, но тот не остался в обиде и ударил своего извечного врага по лицу. Разумеется, крупный Нон быстро победил в этой короткой драке, а Рори удерживали двое других, не дав помочь другу.

– Поделом тебе, Дени! – крикнул Нон и пнул выпавшее из опрокинутой корзины яблоко, улетевшее от удара куда-то в лес. – Удачи оставаться!

Когда телегу загрузили вновь, обнаружилось, что друзья в самом деле оказались последними на поляне. Рори недовольно ворчал что-то по поводу Нона, сыновей каких-то собак и того, что теперь им опять придется подниматься одним и в ночь, что было довольно опасно. Дени же, вытерев разбитую в драке губу, оптимистично настаивал, что ночью идти лучше – прохладно и никто не торопит, можно остановиться и отдохнуть, когда захочешь. Так, переговариваясь и споря, они начали свой подъем в гору.

Город асторов Флор на Имперском хребте

Флор разместился в просторной долине меж двух острых вершин. В этой же долине брала свое начало Старобежья речка, текущая по склону вниз и впадавшая в Северное море в том месте, где располагалась северная столица Орнуэла Дора. Из Старобежьей речки жители Флора привыкли брать воду и ловить в нем рыбу, хотя вокруг текло еще несколько подходящих маленьких горных речушек. Долина была действительно обширной, более половины ее покрывал лес, богатый ягодами и грибами. На горных склонах паслось множество горных козлов, а в лесу попадались зайцы. Асторы и гномы, нашедшие здесь дом, полюбили долину сразу, как только ее увидели. Два дня пути в гору со стороны Империи и около пяти часов со стороны Орнуэла отваживало лишних гостей, так что жители могли чувствовать себя в безопасности. По крайней мере, до сих пор.

Почти все дома во Флоре были построены из дерева и лишь редкие из камня. Щели в крыше заделывались глиной, найденной на берегу реки. В центре дома находилось специальное место для костра. В крыше прямо над этой печью размещалось особое окно, открытое, когда горел огонь, чтобы дым выходил наружу и не заполнял весь дом. Печь была круглой, меньше метра в ширину, имела каменные стены, обмазанные глиной, в примерно полтора метра высотой, и наполнялась хворостом. Все поджигалось снизу, через специально предусмотренное для этого отверстие, затыкаемое после розжига камнем. Пища, нанизанная предварительно на тонкие острые палки, попросту клалась сверху. В холодную погоду печь асторов давала требуемое тепло, и, хотя окна в домах редко закрывались и не имели стекол, а двери никогда не запирались, не имея замков, этого тепла было достаточно, чтобы прогреть большую часть хижины.

Сам Флор был красивым поселением. Асторы вырезали узоры на домах и на растущих в городе деревьях и украшали их всеми возможными способами. Украшения делались в основном из древесины или глины, и асторы с радостью менялись ими и дарили особенно удачные поделки соседям и знакомым. Гномы, которые в остальных частях континента отличались скрытностью и скупостью, вскоре привыкли к доброте и щедрости асторов и всеми силами старались им соответствовать. Флор существовал на взаимопомощи. Если заболевал кто-то из семьи или что-то случалось с домом, весь город был готов помочь. Жители Флора привыкли жить одной общиной.

Нон Рыболов вернулся во Флор ранним утром на восходе, начинавшемся в горах намного раньше, чем в раскинувшихся по обеим сторонам странах. Гном устал после подъема и ночи, во время которой проспал лишь несколько часов. Первым делом он отдал те немногие вещи, что сумел заработать, и решил проведать свою невесту Лили. Та занималась стиркой одежды для своей семьи в небольшой прозрачной речке на краю поселения. Нон в очередной раз подивился, как миловидна была его суженая. Хотя она и одевалась в простую, грубую одежду, которую носили все асторы, ее маленькое кукольное личико вызывало невольную улыбку. Вот только глаза ее напоминали беглые глаза Дени – в них также горел негасимый огонек искателя приключений.

– Как прошла торговля? – спросила Лили звонким приятным голоском, издали завидев Нона.

– Отлично! – солгал тот. – Уже к полднику распродал все покрывала.

Лили похвалила его, не поверив ни слову – девушка умела распознавать ложь, а Нон звучал слишком уж гордо, чтобы слова его были правдой. Они еще несколько минут беседовали, пока шум не отвлек их от разговора. Во Флоре происходило что-то необычное, и весь город спешил к утоптанной площадке, что располагалась пред домом старосты Ориана, деда Нона Рыболова. Лили бросила мокрое белье в корзину и потащила своего жениха вслед за остальными жителями. Площадь полнилась людьми. Там были асторы и гномы, а также множество людей в аккуратных одинаковых мундирах с одетыми поверх блестящими кирасами. Эти военные люди стояли почти повсюду, по краям площади, а сведущий заметил бы, что они старались незаметно окружить жителей, взять их в кольцо. Среди солдат на коне восседал неприятно выглядящий мужчина в белом мундире. Он осматривался, правя конем одной рукой, а другую держал в воздухе, и Лили поймала на себе взгляд его опухших впалых глаз.

– Кто это? Мне не нравится этот человек, – прошептала она Нону, и тот кивнул.

Жених и невеста протиснулись ближе, но наткнулись на отцов Дени и Рори. Один был вооружен выкованным на продажу мечом, а другой стареньким, но острым топором дровосека.

– Где Дени и Рори? – спросил отец астора.

– Еще в пути. Их телега сломалась, – вновь солгал Нон, и Лили почувствовала, как жених сжал ее руку, испугавшись собственной лжи.

– Хорошо. Бегите в дом и приприте дверь столом.

– Кто этот человек на коне? – любопытно спросила Лили.

– Де Сото, имперский генерал. Не представляю, какой пес принес имперцев в наш город, – сварливо прямо как сын ответил отец Рори.

Нон и Лили выполнили совет и, как только добрались до дома девушки, прижали дверь тяжелым большим столом. Внутри уже прятались два младших брата и младшая сестра молодой асторки.

– Мне страшно, – со слезами пожаловалась Шейла, младшая сестренка Лили, и та обняла ее, погладив по голове. – Зачем эти люди пришли к нам?

– Это солдаты, да? – спросил один из мальчиков. – Отец рассказывал нам о солдатах, они приносят войну и убивают невинных. Зачем они здесь?

Нон пожал плечами и высунулся в окно, чтобы рассмотреть площадь. Генерал де Сото все еще сидел на коне и смотрел на детей, испуганно высовывавшихся из каждого окна. Гном услышал голоса солдат, но не сумел разобрать ни слова – те говорили на северном диалекте вертинского языка, а во Флоре знали лишь лоттернийский – язык, на котором говорили по правую руку от Имперского хребта. Сердце Нона Рыболова бешено колотилось в груди. Он чувствовал волнение, охватившее городок. Гном видел, как некоторые жители вооружились, а другие, в основном старики и дети, попытались сбежать и были остановлены солдатами де Сото. Сам генерал вертел в руках золотой церковный треугольник и странно крутил головой, будто прислушиваясь к каким-то несуществующим голосам. Руны на висках асторов горели ярко, указывая, насколько те были встревожены и обеспокоены этим неожиданным гостем. Недалеко от де Сото Нон рассмотрел рослого хмурого воина, возвышавшегося над остальной толпой почти на голову. Этот воин мрачно поглядывал на своего командира, словно желая, чтобы тот упал с лошади и свернул себе шею. Однако чуда не произошло.

Генерал Август де Сото поднял тонкую руку, чтобы толпа замолкла. Жители, что столпились на площади, затихли, но отовсюду все равно слышался плач детей, и полководец поморщился от недовольства.

– Солдаты, в этом городе одни лишь еретики, отрицающие нашу великую Церковь. Мы совершим праведное дело, искоренив это гнездо изменников, – протянул де Сото своим мерзким голосом. – Убейте их всех.

Однако ни один из солдат не шелохнулся. Жители также стояли, не поняв ни слова из сказанного. Тогда высокий мрачный воин проговорил своим низким гулким голосом:

– Еретики или нет, эти люди не сделали ничего худого. Мы солдаты, а не разбойники, чтобы резать невинных…

– Я не заставляю вас резать их. Я приказываю стрелять в них. Открыть огонь!

И генерал выхватил пистолет и выстрелил старосте Ориану в лицо. После грохота выстрела повисла мрачная тишина, а Нон с остекленевшими глазами упал на пол. Перед его глазами замер вид его прадеда, в пистолетном дыму падающего наземь. Руна старика потухла навеки.

Город залила кровь. Нон не застал начала битвы, находясь без сознания, но Лили видела все в щель в стене. Она с трудом заставила себя оторваться и подползти на коленях к жениху, чтобы привести того в чувства.

– Оставайтесь здесь, – приказал Нон, собравшись с силами. Он поднял с пола палку, которой ворошили угли в круглой печи, вокруг которой сгрудились братья и сестра Лили. – Вы должны защищать сестер если кто войдет, – сказал он мальчикам. – Я должен помочь взрослым.

Он строго кивнул Лили и выбрался в окно, противоположное окровавленной площади. Попав в переулок, он медленно двинулся вперед и наткнулся на солдата, стоящего над телом одного из гномов. Подняв взгляд, убийца заметил Нона и направил на того арбалет, но прыткий гном кинул в него палку и бросился бежать.

После едва различимого свиста что-то острое обожгло ногу гнома, но тот даже не заметил боли. Чуть не поскользнувшись на чьей-то пролитой крови, Нон резко свернул вправо, а после вновь влево. В доме, мимо которого он пробегал, раздавались крики молодой женщины и хрипы возбужденных солдат – гном узнал голос несчастной, но не смел остановиться. Ноги вели его все дальше и дальше прочь, страх гнал словно бешеного зайца. Он сосем позабыл, что хотел помочь. Теперь он желал лишь спастись.

Нон поворачивал вновь и вновь, боясь остановиться. Как резвый конь через препятствия перепрыгивал он через тела. Нон видел старого гнома с кузнечным молотом в оцепеневшей руке, пригвожденного смертельной стрелой к стене. Видел нескольких солдат, слишком занятых молоденьким астором, чтобы броситься в погоню за несущимся неизвестно куда гномом. А после следующего поворота он с разбегу врезался в огромного солдата и упал на землю. Подняв глаза, Нон увидел, что это был тот самый мрачный воин, кто не хотел участвовать в бойне. В руках тот сжимал разряженный арбалет. Высокий воин отошел в сторону и указал головой дорогу, а гном едва сумел подняться. Его сердце, казалось, билось уже где-то в горле. Он вновь бросился бежать, а милосердный воин побрел дальше, заряжая на пути арбалет.

Короткая остановка все же помогла Нону мыслить яснее. Он понял, что помочь в городе уже не сумеет, но вот Дени и Рори… «Треклятые Дени и Рори…» – думал он, – «… я могу их предупредить!» Выход из города был уже близко, еще несколько домов, и Флор останется позади…

За спиной гнома вдруг раздался кровожадный голос.

Нон уже был на дороге за воротами города, когда арбалетный болт ударил его в плечо. Безумная боль сразу же затуманила взор, и гном перестал чувствовать собственные ноги. Но он все равно бежал, преследуемый чудовищным хохотом, но уже совершенно обессилев. Прошло некоторое время, прежде чем он попросту рухнул навзничь посреди дороги. К тому моменту Флор уже остался позади.

Рослый воин недовольно оглядывался по сторонам. «Дикари, варвары,» – безрадостно думал он. Он не мог помыслить, что генерал станет уничтожать целый город. Воин подозревал, что де Сото безумен, а теперь убедился в этом. «Мои руки грязны, но я не виновен в уничтожении целого города.» – прошептал он. «Надеюсь, этот маленький гном выбрался из города,» – подумал рослый воин через несколько минут. Он вошел в переулок, в конце которого увидел стражника, которого доселе знал лишь в лицо. Тот только что пронзил какого-то астора мечом, а теперь обыскивал тело.

– Никто не носит ничего ценного, что за дрянная деревня! Сото прав, еретики они и есть! – пожаловался солдат-мародер. – Все же это самая легкая битва в моей жизни. Эти асторы или как их там сами бросаются на меч. Этот уже шестой или седьмой. Неплохой улов для одного утра, а?

Рослый воин промолчал.

– Там в доме кто-то есть, слышишь? Я пытался открыть дверь, когда появился этот, – солдат ткнул тело ногой. – Думаю, ценное они прячут в доме. Ты здоровый, подсоби-ка мне с дверью.

Вместе они сдвинули наконец тяжелый стол, которым Лили и Нон прижали дверь. Две асторки сидели на полу у самой печи, прижавшись к друг другу, а их братья мужественно закрывали их собой.

– Мы не пустим вас! – гордо сообщил старший, а младший взял брата за руку.

– Что он говорит? – спросил солдат у рослого воина, но тот не ответил. – Тоже не понимаешь эту лотернийскую тарабарщину? И правильно, это язык еретиков, низшего отрепья.

И с этими словами он выстрелил из арбалета в грудь старшего из братьев. Высокий воин все еще молча отвел взгляд, а девочки не смели даже шелохнуться. Младший брат продолжал держать руку старшего, когда кровожадный солдат схватил его за волосы и со смешком ударил в лицо рукоятью арбалета, от чего тот свалился замертво.

– Это даже проще, чем готовить суп. Впервые соглашусь с моей старухой, она всегда говорит, что война – дело легкое, оттого ей только мужчины и занимаются, – он расхохотался, и этот смех звучал как гром посреди заполненного ужасом дома. – Я возьму ту, что поменьше, люблю без груди, знаешь ли, – похотливо сказал он, указывая на Шейлу, младшую сестру Лили. – Можешь взять старшую, я не жадный. Церковь велит делиться! Говорил же, что сокровища ожидают внутри.

Он потянулся своей окровавленной рукой к девочкам, но его остановил арбалетный болт, промахнувшийся всего на пару сантиметров.

– Ты смел стрелять в меня?! Обеих захотел? Жадный ублюдок! – солдат выхватил меч и ринулся к рослому воину, но случайно споткнулся о сцепленные мертвой хваткой руки двух братьев и упал, выронив оружие.

Мрачный воин нажал на горло убийцы ногой в огромном тяжелом сапоге.

– Чтобы ты знал – я родился в Лоттерне, – произнес воин на плохом вертинском и с оглушительным хрустом сломал мерзавцу шею.

Он подошел к девочкам и на знакомом им лоттернийском языке приказал:

– Поднимайтесь. Надо убираться из города.

Он протянул Лили руку, но та не приняла ее и встала вместе с сестрой. Они прижимались друг к другу, боясь лишний раз пошевелиться.

– Не бойтесь. Я вас никогда не трону. У меня была дочь как вы. Вот, – он оторвал от мундира мертвого солдата две полосы ткани, – завяжите этим головы. Эти руны слишком заметны, – он украдкой выглянул в окно. – Поторопитесь.

Лили, дрожа и стараясь не глядеть на распростертые тела братьев, взяла ткань и повязала ее вокруг головы сначала сестре, а потом себе. Ткань была холодной, мокрой от крови и липкой на ощупь. Рослый воин посмотрел на тела.

– Мне жаль. Они мертвы. Вы знаете путь из города в Орнуэл? – Лили строго кивнула, а Шейла безмолвно глядела на мертвых братьев, с которыми только утром играла в салочки. – Хорошо, тогда ты поведешь нас. Не пытайтесь бежать, вас убьют как только заметят. Теперь идите.

Он подтолкнул их к двери. Сестры протиснулись наружу и вышли в переулок. Тело астора все еще лежало на земле, и Лили старалась не смотреть ему в лицо, боясь узнать в нем кого-то знакомого. Они отошли на несколько метров, когда Шейла вырвалась из рук сестры и бросилась обратно в дом. Воин ринулся вслед за ней, а когда он сумел вытащить ее наружу, из окон уже шел дым пожара – девочка голыми руками высыпала горящие угли из печи на деревянный пол.

– Так правильно, – похвалил воин. – Мертвые заслужили упокоение. И пусть де Сото сначала потушит пожар, прежде чем устраивать в городе засаду. Если повезет, он сгорит вместе с мертвецами.

Он последовал за Лили к выходу из города. Чудом они миновали всех солдат и выбрались наконец на дорогу.

– Пойдем по склону через лес. Генерал пошлет людей, чтобы проверить дорогу.

И он первым устремился прочь от утоптанной тропы в чащу горного леса, растущего до самого подножья. Спустя некоторое время, Лили остановила своего спасителя.

– Как… – она сглотнула, заикаясь, – как Ваше имя?

Мрачный воин склонился над маленькой асторкой и, нахмурившись, посмотрел ей в серо-голубые глаза.

– Мое имя? Роленор мое имя.

Дени и Рори осилили одну пятую долгого пути в вверх, в родной город, когда от переполненной телеги отскочило колесо. Оказалось, что Нон Рыболов, опрокинув телегу, повредил ось, отчего та не выдержала нагрузки и переломилась. Гном Рори, разумеется, долго ворчал, пытаясь приладить колесо на место, но в темноте ночи это оказалось куда более трудным делом, чем при свете солнца. Было уже далеко за полночь, и оба друга изрядно утомились за этот трудный длинный день. Бессмысленно было пытаться починить телегу, и Рори недовольно согласился устроить ночлег. Оставаться ночью, будучи только вдвоем, когда от телеги притягательно пахло солониной, казалось не лучшей мыслью – дикие звери водились даже в этом спокойном лесу, но у друзей не было выбора. Так что они поставили тележку так, чтобы та не двигалась, а сами расстелили на краю дороги шерстяные покрывала и приготовились к короткому сну. С позволения Рори Дени достал из телеги несколько яблок, последнюю краюху хлеба и отрезал от солонины несколько кусков сухого жесткого мяса.

– Мы хорошо поторговали, да? – спросил Дени, и его друг гордо кивнул. – Как ты думаешь, какой будет завтрашний день?

Рори поднял голову на звездное небо, раскинувшееся над их головами. На этой высоте до неба, казалось, можно было достать рукой.

– Таким же, как и остальные, – улыбнулся юный гном. – Во Флоре ничего не меняется с самого нашего рождения. – Он запил ужин водой из прочной фляги, выполненной из кожи горного козла, и бросил ее в телегу. – У нас будут дети, потом внуки, а во Флоре все будет по-старому. Я подежурю в начале и растолкаю тебя, когда начну засыпать.

Ночь прошла тихо и спокойно. Дени, кто должен был нести вахту под утро, заснул уже после часа бдения, но все равно сумел раскрыть глаза раньше Рори, так что гном ничего не заметил. Утреннее небо оказалось светлым, только два облака медленно ползли по нему в направлении горизонта. Пахло утренней свежестью и росой. После скорого завтрака Рори приладил наконец колесо, и друзья двинулись в путь.

Весело болтая, юноши прошли несколько часов, прежде чем зоркий астор указал на что-то темное, лежащее посреди дороги. Издали это было похоже на большой мешок, и два друга взволнованно ускорили шаг.

То было тело гнома. Он лежал лицом вниз, окровавленный, запыленный, и из плеча его торчало оперение арбалетного болта. Дени и Рори аккуратно перевернули раненного и узнали Нона Рыболова. Два друга помогли ему приподняться. Только через некоторое время взгляд Нон вновь стал осмысленным.

– Рори? Дени? – неуверенно пробормотал он. – Я бежал к вам… Так бежал…

Он протянул расцарапанные и кровоточащие руки к бывшим неприятелям, по щекам гнома текли слезы, оставляя полосы на грязном лице. Два друга помогли Нону опереться спиной на телегу и укрыли одеялом, стараясь не касаться опасно выглядящего болта. Рори достал чистый платок и тщательно вытер лицо несчастного гнома, стерев запекшуюся кровь и грязь.

– Что случилось? – спрашивал нетерпеливый Дени в который раз, и заботливый гном с укором на него взглянул, так что тот стушевался. – Что это за стрела? – все же не унимался любопытный астор.

– Это арбалетный болт, он короче и толще чем простая стрела. И смертоноснее. Отец рассказывал мне о таких. Во Флоре их не найти, – пояснил Рори, качая головой.

– Это имперские солдаты… – пояснил наконец Нон. – Генерал Сото… Они пришли во Флор и… – он умолк, вновь разразившись слезами.

Рори дотронулся до лба гнома, и тот показался ему непривычно горячим. Тогда он смочил тряпку водой и положил ему на голову. Нон несколько успокоился, почувствовав холодное прикосновение, остудившее путающиеся мысли. Собравшись с силами, он поведал о событиях этого утра.

– Не верю… – прошептал Дени в конце концов. – Это невозможно… Бессмысленно… Они не могли убить каждого в городе… Родители…

– Они сражались с имперцами, ваши отцы… – с уважением прошептал Нон.

Несчастный слабел с каждой секундой, и Рори подал ему воды, помогая держать флягу. Сил раненого гнома едва хватало на самостоятельное принятие пищи – кусочков яблок и сыра, который ему заботливо порезал Рори. Вода и еда сделали свое дело – Нон мужественно попытался подняться, но гном и астор не позволили.

– Это бред! – вскричал вдруг астор. – Или сон, дурацкий глупый сон! Не может быть, просто не может! Я не понимаю, я…

Он обессиленно рухнул на землю рядом с бывшим неприятелем, обхватив лицо руками. Он не мог даже представить, что подобное могло произойти во Флоре, таком спокойном, тихом месте, которое он всегда считал таким скучным и однообразным. Происходящее казалось астору нереальным, будто Нон рассказывал о каком-то совершенно другом Флоре, не том, в котором Дени вырос и прожил всю жизнь. А рассказ был столь ужасающ… Юноша не представлял, что такая бесчеловечность вообще возможна! Он отказывался верить в слова раненого гнома, правда была слишком тяжела, чтобы принять ее так быстро.

– Я иду во Флор! – вскочив на ноги, решил Дени. – Это все бессмыслица. Ты, Нон, явно съел не тот гриб. Вот увидите, с нашими родными все в порядке. Они только и ждут, как мы привезем им свежие фрукты. Увидите!

И он бросился вверх по дороге прежде, чем Рори успел схватить его.

Спустя некоторое время Дени увидел дым, идущий из родного города. «Ночью было прохладно, вот все и разожгли огонь в печках,» – успокаивающе думал астор, но сердце его с неуверенной горечью понимало, что виной тому были совсем не домашние печи. Уже издали было видно, что город охватил пожар. Юноша протиснулся вдоль частокола, окружавшего поселение, и заглянул в ворота, сразу же с ужасом отпрянув назад. В его голове раздался голос Нона, из последних сил повествующий об утренней бойне. Теперь Дени увидел доказательства этим словам. Часть домов стояли в огне, и солдаты безуспешно пытались забросать пламя землей или залить водой из реки. На дороге повсюду виднелись матово-черные лужи крови, не успевшие высохнуть или впитаться в землю. Запах смерти, ядовитый и мерзкий, забрался юноше в нос.

Дени зажал рукой рот, чтобы не закричать. Он почувствовал, как сердце его сжала невидимая ледяная рука. Он почувствовал, что не может сдвинуться с места, что страх приковал его к земле. Дени заставил себя бросить еще один, последний взгляд в распахнутые ворота. Он увидел тела, собранные в кучу для сожжения – именно от них шел этот страшный запах. С этими людьми он только вчера говорил как ни в чем не бывало. Сейчас они лежали друг на друге в неестественных, жутких позах, израненные и изломанные… Дени не мог дышать. Вдали он рассмотрел, как несколько солдат выволокли на улицу последних асторов, кто оставался в живых. Это были старик со старухой, но юноша не мог понять, знакомы ли они ему. Стражники приказали несчастным лечь на одну из куч тел, чтобы не понадобилось их тащить, и безжалостно застрелили невинных. Если бы они узнали, что еще один астор наблюдал за ними из-за ворот в это время…

После этого хладнокровного убийства Дени со всех ног бросился бежать обратно к своему другу Рори. Теперь он верил в каждое сказанное Ноном Рыболовом слово.

Глава третья

Орнуэл, портовый город Авера

Около трех месяцев назад

Территорию королевства Орнуэл пересекали две довольно широкие реки, берущие свое начало на юге и впадающие в Северное море – Осмарк на западе и Ранкен на востоке страны. Портовый город Авера был построен как раз в месте впадения реки Ранкен в Северное море. Авера была вторым крупным портом на северном побережье Орнуэльского королевства после Доры и связывалась речным путем с Орнуэл-городом, столицей страны. Не только орнуэльские, но и торговые корабли из соседней Лоттерны также часто пользовались рекой Ранкен, чтобы доставлять свои товары на юг Орнуэла.

Авера славилась своим удобным положением. Она находилась всего в неделе пешего пути до границы Орнуэла и Объединенных королевств Лоттерны. Благодаря этому в Авере всегда можно было найти много приезжего люда, прибывшего ради одного из самых дешевых базаров на севере. Кроме того, со многими приграничными королевствами действовал «Пакт о ненападении и торговле», поддерживавший между королевствами свободную торговлю. Благодаря этому, Авера быстро разрослась за последнее столетие, пока не стала тем, чем была сегодня – грязным, шумным, переполненным людьми городом с самым высоким уровнем преступности во всем королевстве. И чем больше город погружался в беспорядок, тем сильнее ненавидели жители нынешнего правителя Аверы, графа Руфуса Фарона.

Если среди многочисленных благородных домов Орнуэла был один, которого боялись и которому завидовали все остальные, то это был дом Фарон. Бывшие заводчики лошадей, Фароны разбогатели во время Великого восстания гномов около века назад, продав в долг королевской короне около сотни крепких выносливых лошадей для конницы. Когда же после победы над восставшими гномами настал день уплаты этой немалой задолженности, корона уплатить не смогла, и хитрые коневоды пообещали простить долг – в обмен на благородный титул графа Аверы. Долго перешептывались благородные господа, глядя, как над старым графским поместьем в центре портового города поднимают новенькое знамя новорожденного благородного дома Фарон – черную голову коня на золотом фоне. Даже выбранный для герба цвет был призван напоминать жителям города и остальным благородным домам, что за богатства хранятся отныне в подвалах графского дома. Многие дворяне сочли факт дарования титула ничем иным, как попросту продажей, но открыто противиться королевскому решению не смели, боясь гнева не столь короны, как самих Фаронов, чье влияние сразу же распространилось на все королевство. Стоит приметить, что в первые годы своего правления Фаронов нельзя было назвать плохими господами – именно им Авера обязана своим ростом, однако именно из-за их бесконечной алчности и жадности город и погрузился во тьму преступности, бессчетных краж и разбоя. С малого детства отпрыски Фаронов воспитывались одинаково – им внушалось, что нет силы важнее денег, и что все средства хороши, чтобы эти деньги раздобыть. «От короля до раба – только лишь звон монеты» – гласил извечный девиз этого дома, означая, по сути, лишь одно – что даже сам король станет твоим слугой, стоит только указать нужную сумму. И Фароны жили в соответствии со своим девизом, не гнушаясь ничем ради власти и денег. Из коневодов они стали ростовщиками, из ростовщиков – работорговцами. Они занимались всем, что приносило прибыль. Поговаривали даже, что Фароны заведовали также и контрабандой золота, серебра и дорогих пород дерева, на торговлю которыми требовалось личное разрешение Королевского суда. Однако корона вынужденно закрывала на все глаза, не позволяя расследовать связь богатейшего благородного дома с расплодившимися по всей стране шайками контрабандистов, ибо Фароны всегда ссужали королевскому дому де Рейнов достаточные суммы, когда кто-то из графов смел бунтовать.

В шестьсот шестом году правление городом впервые принял Руфус Фарон, человек, в котором все худшие черты предшественников слились воедино. Он был скуп, жаден и себялюбив. Однако у власти он пробыл не долго – добрый король Лайонел, отец нынешнего принца-регента Магнуса, стремившийся улучшить жизнь в королевстве даже под страхом лишиться поддержки Фаронов, сменил Руфуса своим близким другом, молодым и энергичным Эрнестом де Маззаром. Следующее десятилетие кресло правителя занимал граф де Маззар, пока принц-регент Магнус не повернул решение отца вспять.

Словно государь ступил Руфус Фарон в старое графское поместье в Авере. То был жаркий летний день, и крестьяне собрались на небольшой площади, чтобы поприветствовать нового правителя, стремясь заработать его милость. Но не нищие крестьяне интересовали графа. С трудом выходя из своей кареты, он даже не удостоил их взглядом. Фарон спешил к приходским книгам, к казне графства. На следующий же день он поднял налог – отныне он забирал ровно половину того, что крестьянам удавалось продать на рынке. Совсем скоро он распустил созданные своим предшественником для поддержания порядка дополнительные отряды стражников, так как те непомерно дорого обходились казне графства, которую Фарон теперь считал своей собственной. Сам бывший граф Аверы Эрнест де Маззар оказался пленником в собственном доме вместе со своей дочерью и немногочисленными слугами без права покидать его стены – заключение, с котором тот, казалось бы, к сегодняшнему дню смирился. С тех пор Руфус Фарон держал в страхе весь обнищавший город и к нынешнему году заработал ненависть всего графства, и только один человек поддерживал правителя во всех, законных и противозаконных, делах. То была Рейвен Тейлгрим, шериф Аверинский.

Граф Фарон нервно вертел в трясущихся руках полученное этим утром письмо. Он тяжело дышал, будто лысая раскормленная свинья, усевшаяся на мягкие подушки кресла. Его толстые пальцы водили по сточкам, а мутные маленькие глазки бегали из стороны в сторону. На дорогой бумаге красивым витиеватым почерком стояли слова, читать которые правитель Аверы не желал. В ярости скомкал он письмо в кулаке и бросил на стол. В углу его рта выступила пена, а бельмо на левом глазу недовольно оглядело комнату в поисках слуги, стоявшего, как положено, у дверей.

– Вина! – вскричал граф свои пронзительным голосом.

Прислужник ринулся выполнять приказ, но в своем рвении угодить случайно оборонил несколько капель на шитую золотой нитью скатерть.

– Бестолковое отродье! – граф неожиданно прытко схватил юношу за ухо и грубо ткнул носом в два красных пятна. – Каждая капля, – закричал он, – каждая капля этого вина стоит больше чем твоя жизнь, скотина! Мне привезли его из самой Империи. Во всем свете не более пятидесяти бутылок, а ты смеешь пролить две капли на скатерть, принадлежавшую еще моему отцу, а до него моему деду?!

Голос Фарона сорвался, и он отпустил слугу, который поспешил выбежать из комнаты, пока склочный господин не вспомнил о наказании. Граф перевел дыхание и тяжело упал на огромное кресло, вытащив из кармана меховой мантии дорогостоящий шелковый платок с гербом и вытерев им выступивший на одутловатом, дряблом лице и покрытой старческими пятнами лысине пот. Затем он плюнул на платок и несколько минут усердно тер им въедливые винные пятна, только увеличив их в несколько раз. Его движения казались то слишком медленными, то излишне быстрыми, дерганными и нервными.

Фарон хрипло выругался и поковырял изъеденную оспой будто молью небритую толстую щеку.

– Я распоряжусь, чтобы мальчика выпороли. Десять плетей будет достаточно, – раздался грубоватый женский голос.

– Да-да, шериф, выпороть его… Двадцать плетей! И пусть возьмут самую тяжелую нагайку на конюшне!

– Я распоряжусь, – безучастно повторила шериф Тейлгрим.

Граф поманил свою подручную и указал пальцем на скомканное письмо. Пока та читала, он недовольно пил бесценное вино из своего золотого кубка, причмокивая губами будто знаток и пристально наблюдая за жестким, словно выточенным из камня лицом женщины. Вскоре шериф поставила свечу на стол, вернула письмо Фарону и по-военному выпрямилась, готовая выслушать приказ.

– Это наглость! – граф гулко поставил кубок на стол, выплеснув часть содержимого на скатерть и даже не обратив на это внимание. – Этот бастард отказывает мне в титуле герцога! Мне, кто вот уже четыре года один оплачивает эту скудоумную войну! А какая прибыль? Почему эти обленившиеся, тупые солдаты никак не возьмут мечи за нужный конец и не разграбят пару имперских деревень? Да если бы не мое золото, они воевали бы палками и жрали желуди словно свиньи!

Шериф кивнула. Будучи правой рукой графа, это было ее обязанностью, подтверждать каждое его слово. Рейвен Тейлгрим почти всю свою жизнь, большую из своих тридцати семи лет часть провела на службе. Она помнила одни лишь казармы, изнурительные походы да бесконечную череду смертей, научившую ее не перечить приказам. Разумеется, она часто задумывалась над ними, в последние месяцы даже чаще обычного, но никогда не смела перечить. Она была солдатом внутри и солдатом снаружи. Прямой подбородок, выпирающие скулы и узкие ноздри, даже нависшие над грязно-зелеными глазами бровные дуги, почти скрывшие веки, соответствовали характеру человека, чьей привычкой было беспрекословно подчиняться любому приказанию, каким бы жестоким и бессердечным оно ни было. Даже свои темные волосы с рано появившейся проседью она каждое утро собирала в тугой узел на затылке, чтобы ни одна прядь на попадала на глубоко запавшие глаза и не помешала в возможном бою. Все же, несмотря на многие недостатки внешности, Рейвен Тейлгрим все равно не вызывала отвращения, даже напротив, при взгляде на усталое, измученное борьбой между собственной совестью и солдатским чувством долга лицо шериф вызывала у встречного невольную жалость.

– Ты прочла, что этот бастард пишет в конце? «… прошу Вас, уважаемый граф, ссудить Нам, Вашему принцу-регенту, следующие сто золотых монет для поддержания армии.» Сто золотых, глазам не верю! Лучше бы этого бастарда убили как и его отца… – он сморщил свое толстое лицо, став похожим на рассерженного хряка в дорогом платье. – От той, кто служил с этим святошей де Маззаром, все равно не добьешься путного, но я все же спрошу тебя, шериф – что мне делать теперь?

Шериф Тейлгрим задумалась. Она научилась терпеть мерзкий высокомерный характер своего господина и почти уже не обращала внимания на его нападки. Усталая женщина действительно долгое время служила бок-обок с Эрнестом де Маззаром – сначала в составе Серебряных стрел, а после здесь, в Авере, став при нем шерифом. Когда де Маззар вошел у принца-регента Магнуса в немилость и сменился Руфусом Фароном, Рейвен Тейлгрим осталась при должности, с ледяной стойкостью оборвав все связи с опальным графом – она всегда ставила долг превыше дружбы и даже любви. Фарон, в свою очередь, долго сомневался в верности своей помощницы – до тех пор, пока она не спасла его от покушения. С тех пор граф доверял ей все тайны своего дома. Именно шериф Тейлгрим собирала от имени графа налоги, проводила суды и выносила вердикты, передавала приказы графской армии и флоту, а также договаривалась с пиратами, разбойниками и контрабандистами, работавшими на Фарона. Хотя последнее и не входило в типичные обязанности шерифа, для Рейвен Тейлгрим оно стало частью повседневной рутины.

– Я дала бы принцу Магнусу деньги. Может, после смерти императора Вален ослабнет, и тогда…

– Смерти императора недостаточно, чтобы ослабить империю, нужно вырезать весь Круг Мудрых, чтобы Вален поперхнулся собственной костью. Однако ты права, шериф, без моих денег Орнуэл окажется в большой опасности, а имперцы только и ждут, чтобы залезть своими грязными руками в мои сокровища! «Лучше уж потерять одного коня, чем сгноить весь табун,» – говаривал мой дед, – Фарон фыркнул и откинулся на спинку кресла, поставив кубок с вином себе на живот. – Ладно, шериф, пошлите гонца в замок Рэнт, пусть казначей выделит принцу сотню монет, но ни бронзовиком больше, понятно?! С этим дармоедством нужно что-то делать… – задумчиво протянул он. – Вот был бы я герцогом…

Шериф кивнула и двинулась к выходу, чтобы выполнить приказ, но граф недовольно остановил ее.

– Как дела у Небывалых?

Небывалыми называла себя крупная шайка пиратов и контрабандистов, базировавшихся на Медвежьем острове недалеко от берегов графства Авера. Оттуда, они нападали на плохо вооруженные торговые корабли, взимая с них плату, но не трогая груз – таков был уговор с Руфусом Фароном. Небывалые заменяли таким образом таможенный налог, отмененный сто лет назад «Пактом о ненападении и торговле», ибо граф не мог смириться, что лоттернийские купцы не платят ни монеты, швартуясь в его порту. Бывалые торговцы либо шли с сопровождением охраны, либо попросту запасались несколькими полновесными мешочками золота для откупа, а неопытные всеми средствами пытались избежать встречи с пиратами. Все же, придуманная Руфусом Фароном система оказалась действенной только в начале – вскоре пиратская натура взяла верх, и Небывалые начали не только взимать налоги, но и нападать даже на суда под гордым орнуэльским флагом, за несколько лет став бичом северного берега королевства. Они все еще исправно платили Фарону за покровительство, но власть над ними граф почти постерял.

– Мои люди забрали из пещеры очередной сундук с золотом, – ответила шериф Тейлгрим. – Но он был полон лишь на половину. Капитан Небывалых отказывается от встречи. Если Вы позволите мне собрать отряд и навестить Медвежий остров…

– Никогда не доверяй треклятым пиратам… – выругался Фарон. – Они как щенки от дурной суки. Всегда норовят укусит руку того, кто их кормит. Неполный сундук, говоришь? И это после того, как в моем порту тридцать два дня простояло шесть кораблей Лоттернийского торгового дома?! Нет, шериф, одного отряда будет мало, нужно напугать этих пиратов, проучить мерзавцев! Я Руфус Фарон, самый влиятельный человек во всем Орнуэле, никто не посмеет обводить меня вокруг пальца! Разыщи командора де Хофлоу. Пусть Малый флот обстреляет остров, но никого не убивает – в конце концов, эти пиратские отрепья полезней живыми.

– Я распоряжусь, – ответила Рейвен Тейлгрим.

– И последнее, шериф. Этого скользкого вора, что сидит в тюрьме, уже казнили?

Женщина отрицательно покачала головой.

– Отлично! Приведите его ко мне, пора надавить на принца-бастарда до поросячьего визга.

Распорядившись об наказании слуги и передав приказ графа Фарона командору Малого флота, шериф добралась до дальнего конца города, где и располагалась аверинская тюрьма. Само длинное строение было построено из серого камня, обильно обмазанного глиной. По широкому, освещенному свечными лампами коридору постоянно ходил патруль стражников, а в маленькой комнатке, находившейся в пристройке, располагался стол начальника тюрьмы, который часто лично проверял заключенных и даже вел книгу учета, куда заносил их имена, что было редкостью, ведь обычно лишь редкий военный, происходивший не из благородной семьи, умел читать и писать. Даже сама Рейвен Тейлгрим научилась этому величайшему искусству лишь будучи уже старше двадцати лет.

Совсем необязательно каждая тюрьма обязана находиться под землей и быть жуткой и мрачной как описывают барды в своих песнях. Тюрьма Аверы напоминала собой скорее простую казарму с закрепленными на окнах ржавыми решетками. Места в ней хватало всего на несколько десятков заключенных, которые либо не представляли собой никакой опасности, либо их скорая казнь уже считалась делом решенным.

Шериф Аверы довольно часто посещала тюрьму – на заднем дворе располагалось место, где приводились в исполнение вынесенные ей или графом наказания, будь то заключение в колодки, порка или что-то куда хуже. Только лишь публичные казни проводили на широкой портовой площади, дабы как можно больше людей имели возможность насладиться занимательным зрелищем. Сначала Рейвен обмолвилась несколькими словами с начальником тюрьмы, коротко спросив о здоровье его детей и семьи, а после двинулась к самой дальней клетке.

Заключенный лежал на неудобной кровати с насыпанной на ней соломой и насвистывал знакомую с детства глупую мелодию. Казалось, он лежал на свободе на сеновале, а не в стенах тюрьмы, так спокоен он был. Вору казалось, что уже наскучившие серые стены расступятся перед ним в любой момент – он всегда верил в счастливый случай. И вот, словно оправдывая его ожидания, перед клеткой предстали шериф и начальник тюрьмы. Вор резво вскочил на ноги и подошел к самым прутьям – настолько близко, чтобы новоприбывшим была видна его широкая обаятельная улыбка.

– Добро пожаловать в мою скромную уютную обитель, – он делано поклонился, взмахнув руками как воробей крыльями. – Я просто безмерно счастлив видеть вас здесь! Я бы предложил вам присесть, – он обвел взглядом пустую клетку, в которой была одна лишь старая соломенная кровать да ведро в углу, и хитро усмехнулся, – но боюсь, сидеть на этом ведре вам не захочется.

Внешне заключенный совершенно не казался опытным вором-одиночкой. Среднего роста, крепкого телосложения, он носил небольшую бородку с лихо закрученными усами, скрывавшими тонкую верхнюю губу. Ловким жестом, он откинул длинные каштановые волосы со лба и вновь усмехнулся, глядя Рейвен прямо в глаза:

– Так меня выпустят или все же казнят?

Шериф Тейлгрим только молча кивнула начальнику тюрьмы, чтобы тот отпер тяжелый замок. С назойливым скрипом дверь отворилась.

– Граф Фарон желает видеть тебя, вор, – пояснила женщина, но пленник даже не вскинул брови от удивления, будто он был знатным господином и получал подобные приглашения по десятку на день.

– Вор? Как грубо! – шутливо сморщился он. – Соловей, – представился пройдоха. – Вольный человек, красавец, ловкач, похититель сердец!

Он протянул Рейвен руку, но та отказалась принять ее, и пленник вместо рукопожатия поправил усы.

– Следуй за мной, – приказала она.

Из темной тюрьмы, вор и шериф вышли на людную улицу вечно кипящего жизнью города. Повозки медленно пытались протиснуться сквозь толпу, оборванные дети сновали под ногами, раздражая всех прохожих. Несколько торговцев в дорогих одеждах разговорились о чем-то крайне важном прямо посреди улицы, и остальным приходилось обходить их, ибо никто не решался попросить богачей подвинуться. Рейвен, заметив это, свернула в соседний переулок, боясь, что сопровождаемый ею вор воспользуется толпой и сбежит. Но Соловей, казалось, был даже заинтригован. Он шумно вдохнул своим узким с элегантной горбинкой носом и поплотней укутался в свою серую накидку с капюшоном – для одной тонкой рубашки и жилета день был слишком прохладным.

– Вот он, воздух свободы! Пахнет тухлой рыбой и немытыми ногами, – Соловей улыбнулся, но на Рейвен очарование его улыбки пока не действовало, и она молча шла вперед. – Так что хочет от меня любимый всеми граф? Если честно, шериф, я хотел сбежать этой ночью, но чутье подсказало мне остаться, и я как всегда оказался прав!

– Смотри, вор, может ты еще пожалеешь, что не воспользовался своим шансом. Я не знаю, зачем господину Фарону понадобился такой скользкий преступник как ты, – коротко ответила женщина. – Думаю, он хочет попрощаться перед казнью. Каким же дураком надо быть, чтобы залезть в спальню самого графа.

– В мою защиту скажу, что я был немного пьян. Очень пьян, если по правде… Поспорил с дураками в таверне, что обчищу Фарона, а эти предатели оповестили стражу.

Соловей пожал плечами и весело и заразительно рассмеялся, так что шериф Тейлгрим неожиданно потеряла твердое самообладание и улыбнулась. Что-то было в этом воре, что-то необычное, что располагало к нему людей. Была ли это хитрая, но все же открытая улыбка, или блестящие из-под нахмуренных бровей темные глаза, превращавшие врага в друга, или же звонкий голос, напоминавший пение птицы, Соловей вызывал доверие в любом собеседнике, даже если тот знал, что пред ним изворотливый пронырливый вор.

– Ты совсем не похож на преступников, которых я казнила, – заметила шериф уже перед самым поместьем графа.

– Дорогая моя, в этом-то и суть! Все эти кольца, браслеты, серьги, какой вор станет вешать на себя весь этот хлам? Вор должен выглядеть скрытым и неприметным? Глупости! Вор должен выглядеть так, чтобы никому и в голову не пришло, что он вор, – и Соловей лукаво подмигнул. – Смотри, был у меня один случай, шериф. Залез не в тот карман, с каждым случается. Когда обворованный обернулся – огромный бугай был, как скала – за ним стоял я и какой-то несчастный крестьянин. Так вот эта детина решила, что я уж никак не могу быть карманником – в моих ушах больше золота, чем в его кошеле! Самое тяжелое было не смеяться, когда этот бугай схватил недоумевавшего крестьянина!

Соловей так расхохотался, что Рейвен вновь не сдержала улыбки.

– А серебряная подкова на шее, это тоже для отвода глаз?

– Не, подкова – это личное, – неожиданно твердо ответил тот. – А что у тебя за история, шериф? Для правой руки богатейшего человека в городе ты не выглядишь слишком уж счастливой, уж я-то разбираюсь в людях.

Женщина резко умолкла и помрачнела, чрезмерно грубо ткнув вора в спину.

– Не твое дело. Поместье за поворотом. Даже думать не смей о побеге.

– Сбежать и пропустить разговор с самим графом? Да никогда!

Через несколько минут они вошли в охраняемое стражей здание и поднялись по огромной парадной лестнице в кабинет Руфуса Фарона, который в тот момент как раз аппетитно поедал голубиный паштет, заедая его хлебом.

– Я привела вора, как Вы просили, господин, – шериф Тейлгрим подтолкнула Соловья внутрь, и тот чрезмерно вежливо поклонился.

Фарон кинул хлеб на блюдо и привстал, чтобы рассмотреть недавнего пленника.

– Так это и есть тот умник, что залез в мою спальню посреди бела дня? Его надо было повесить не за воровство, а за ослиный ум! – и граф торжествующе засмеялся, а затем набрал полный рот паштета и с чавканьем продолжил: – Так как зовут тебя, вор?

– Вора зовут Соловьем, – поклонился вор еще ниже, словно не замечая оскорблений, и тайно обвел комнату взглядом в поисках чего-то ценного.

– Соловей? Даже имя дурацкое… Это же птица такая? У меня в паштете тоже… птицы. Бесполезные твари, только в еду и годятся. Вот лошади, это твари хорошие – пару золотых за хорошего коня дают, а то и больше.

– Говорят, в Скиннии за певчего соловья дают куда больше, – усмехнулся вор, все еще согнувшись в низком поклоне.

– А еще в Скиннии едят людей, выращивают соль в пустыне и ездят верхом на странных волосатых животных, – Фарон отрыгнул и похлопал себя по толстому брюху, отчего Соловью почему-то вспомнились свиньи, которые после купания в грязи выглядят так же отвратительно. – Скажи, вор, если ты пьяный пролез ко мне в поместье, миновал всю мою охрану, открыл все двери и все замки и не попался на глаза шерифу Тейлгрим, сумеешь ли ты пробраться в дом несколько больший, чем мой?

Соловей наконец разогнулся и медленно приблизился к столу графа, глаза его горели азартом.

– Меня зовут Соловей, а Соловей – лучший вор во всем Орнуэле, даже во всей Лоттерне и всей Империи! Я могу пробраться куда угодно, хоть к самому принцу-регенту!

Фарон привстал, оперся обеими руками на стол, приблизился к Соловью своим шершавым, изуродованным оспой лицом.

– К принцу, говоришь? Что ж, Соловей… Хочешь сохранить голову на плечах?

– Мне обязательно отвечать на этот вопрос? – без особого страха спросил тот, и Фарон раздраженно фыркнул.

– Читай… Ты же умеешь читать, вор?

Он придвинул Соловью плотный лист с гербом дома Фарон. Тот склонился над столом и быстро провел взглядом по строчкам.

– Приказ о моей казни? – выгнул выразительную бровь он.

Рейвен подошла сзади и забрала у него бумагу.

– Да, вор. Ты послужишь господину Фарону, и этот приказ отправится в камин. А чтобы ты не вздумал сбежать, – она резким движением сорвала с его шеи серебряную подковку, – я заберу у тебя это.

Соловей сразу нахмурился и хрустнул пальцами. Угроза казни не пугала его, он был уверен, что выпутается из любой ситуации. Но возможность навсегда потерять то единственное, чем он действительно дорожил, заставила его принять наконец серьезный вид.

– Что я должен сделать?

Фарон довольно осклабился.

– Прокрасться к принцу-регенту Магнусу и раздобыть то, что поставит этого мерзавца на колени!

Порт Аверы был оживленным местом, скорее всего самым оживленным во всем городе. На пристани длиной примерно в километр стояли пришвартованными множество судов, в основном торговых, а также бессчетное количество маленьких лодочек, снующих между кораблями. Прямо за пристанью начинался знаменитый аверинский рынок, разделявшийся на рыбный рынок, базар, и королевский рынок. Первый располагался в самом конце порта и занимал наибольшую площадь из всех трех. Грязные торговые лотки, переполненные ужасно пахнущей рыбой, бочки с рыбьими потрохами, стоившей лишь две бронзовых монеты за миску – обычная еда городских бедняков. Продукты, которые долго лежали на базаре и начинали портиться, продавались на рыбном рынке за те же две бронзовых монеты, и люди все равно благодарно платили за эту гниль, потому как ничего другого позволить себе не могли. Налоги графа Фарона лишили людей последних радостей жизни, и никогда еще товары рыбного рынка не пользовались таким спросом.

Сразу после этого начинался базар – часть Аверинского рынка, где можно раздобыть все, что угодно, от еды до оружия, и, что немаловажно, на базаре всегда можно было порядочно поторговаться и изрядно пошуметь. Пекари предлагали хлеб по стоимости, начинающейся с десяти бронзовых, и, если есть по кусочку в день, одной семье хватало его на неделю. Правда, к концу недели хлеб обычно черствел или покрывался плесенью, но все же лучше заплесневелый хлеб и суп из коровьего хвоста с капустой, чем то, что можно было купить на рыбном рынке. На базар выходило несколько домов, огороженных высоким забором. В одном из них располагался знаменитый по всему Орнуэлу трактир «Пристанище моряков» – бордель, посещаемый почти всеми моряками, попадавшими в Аверу.

Далее начинался королевский рынок. Это были десятки маленьких магазинчиков, торгующих всевозможными товарами, зачастую привезенными из Лоттерны. Здесь продавали почти исключительно гномы, потому как их товары славились своим особым качеством. В наиболее успешных лавочках торговали даже работами из Флора, что, разумеется, тщательно скрывалось. Конечно, любовью гномы все равно не пользовались, а «Королевский указ о гномах» действовал по всему королевству, лишая гномов почти всех прав, но привыкшие к такому обращению за долгие годы гномы все равно оставались довольны существованием.

Между базаром и королевским рынком простиралась широкая портовая площадь, мощеная серым камнем. Примыкавший к ней участок порта часто также называли Малой гаванью, потому что именно тут швартовались все три корабля Малого флота. Королевский флот Орнуэла состоял по сути из трех отдельных флотилий, размещавшихся в трех самых крупных портах страны – Срединноморский флот в Орнуэл-городе, Большой флот в Доре и Малый флот в Авере.

Если встать к вечно неспокойному морю лицом, то слева и справа обычно стояли на якоре два трехмачтовых корвета – «Ветер» и «Дрозд», а между ними флагман флота, «Нерушимый» – неповоротливый, тяжеловооруженный галеон, корпус которого был обшит стальными панцирями. Скорость флагман развивал очень низкую, но два ряда новеньких пушек – грозное изобретение недавнего времени – уже после первого попадания могли потопить любой менее защищенный корабль. Малый флот был красотой и гордостью Аверы, и каждый мальчишка в городе мечтал служить на одном из его кораблей.

Для Малого флота сегодняшний день был особенным – именно сегодня на службу взяли новый, великолепный корабль. С гордой осанкой это крупное, выкрашенное в синий и золотой судно заняло свое место в Малой гавани. Сошедший с верфи Доры, корабль выделялся своей красотой на фоне двух старых, повидавших многие шторма корветов и флагмана флота, чьи бока из-за стальной обшивки казались черными как крылья ворона. «Королевская удача» – гласила деревянная позолоченная табличка на корме галеона.

Капитан Эйл Вейлмур стояла на шканцах «Королевской удачи» – верхней, специально возвышенной для лучшего обзора палубе, где размещался штурвал, и вдыхала соленый аромат моря, который она полюбила еще в детстве. Это незабываемое чувство, когда гордо стоишь на палубе, глядя вдаль, когда ветер развивает рыжие кудри и полы расстегнутого капитанского камзола, проникая под шелковую блузку, и твой корабль, на полных парусах подгоняемый ветром, бежит по волнам навстречу рассвету… Капитан Вейлмур еще не знала, как «Королевская удача» поведет себя в открытом море – она впервые ступила на его палубу час назад в ожидании назначения капитаном судна, но Эйл уже успела без памяти влюбиться в новый корабль, в его прочно натянутый такелаж, в фальшборта, выкрашенные золотом, в каждую из трех его стройных крепких мачт, а в особенности в штурвал, в его обтянутые кожей ручки и искусную резьбу. Она с трудом ждала того часа, когда можно будет вывести «Королевскую удачу» из порта и наполнить ее белоснежные паруса соленым морским ветром. Вся команда галеона уже собралась на борту, чтобы чествовать капитана, и только командор де Хоффлоу заставлял себя ждать, что на старого военного было не слишком похоже.

Сильная и целеустремленная Эйл с десяти лет служила на Малом флоте. Она прошла короткий, но тернистый путь, прежде чем стать капитаном корвета «Ветер», а теперь и «Королевской удачи». И всему она была обязана Ирвингу де Хоффлоу, ее другу, учителю, наставнику и командиру, заменившему девушке отца, в то время как море заменило ей мать. Эйл Вейлмур была бесстрашна, как в бою, так и в устраиваемых на борту флагмана кулачных боях. В тренировочных сражениях на саблях проигрывала лишь командору де Хоффлоу. Старый вояка извечно шутил, что Эйл станет командором, только если победит его, что ей, впрочем, никогда не удавалось, как бы много она ни тренировалась.

Капитан «Королевской удачи» была красива, хоть и мала ростом. Как всегда расстегнутый праздничный камзол капитана с высоким воротом и широкими манжетами, белая шелковая рубашка с повязанным кое-как синим нашейным платком, распахнутый длинный узкий жилет по фигуре, хлопковые светло коричневые штаны с рядом медных пуговиц на боку, заправленные в видавшие виды кожаные ботфорты на невысоком каблуке – Эйл, прожившая на свете немногим больше четверти века, не отличалась опрятностью, даже наоборот, разнузданность в одежде только подчеркивала горячность, буйность ее неспокойного характера. Даже в этот день молодая девушка не удосужилась как полагается по правилам флота убрать копну рыжих кудрявых волос под любимую ей треуголку с золотым как на манжетах и воротнике камзола галуном.

Напитан Вейлмур нетерпеливо повернулась в сторону порта и увидела торопливого всадника, только соскочившего с лошади – командор де Хоффлоу наконец прибыл. Поднявшись по шаткому трапу на судно, командующий Малым флотом и капитан флагмана кивнул выстроившимся на средней палубе матросам и морякам и поднялся к Эйл, приветственно пожав ей руку.

– Ты готова? – улыбнулось его доброе лицо. – Прости за задержку, шериф Тейлгрим передала приказ от Фарона. Думаю, тебе он придется по нраву.

Командор похлопал Эйл по плечу, не заметив, как при имени графа исказилось веснушчатое, обветренное лицо девушки. Он подошел к перилам верхней палубы и обратился к команде, которая сразу умолкла и повернулась к своему командиру.

– Как знает каждый из вас, капитан Вейлмур несет в Малом флоте достойную службу. Да что уж там, – ворчливо бросил он, – я не знавал офицера лучше нее. Ее кровь соленая как само море. Посмотрите, морская вода даже плещется в ее глазах! – рассмеялся командор, указав на голубые как волны глаза девушки, внезапно покрасневшей от густых рыжих бровей до узкого подбородка. – Я помню ее еще малым дитем, сиротой, помогавшей служанкам вытирать пыль. И уже тогда я увидел ее тягу к тому, во в что влюбился каждый из нас – ее тягу к бескрайним морским просторам. Ты помнишь, что я сказал тебе, капитан? Я сказал тебе: «Девочка, ты смотришь на море так, словно желаешь увидеть противоположный берег.» «А разве там есть берег?», – наивно спросила ты. «Противоположный берег есть всегда. Ступай юнгой во флот, и ты убедишься в этом!» – ответил я. Следующим утром это рыжее создание стояло в порту и ждало меня, – у командора от воспоминаний даже навернулись на глаза слезы. – За прошедшие семнадцать лет я видел, как девочка выросла в храбрую, бесстрашную женщину, и когда принц-регент передал Малому флоту этот превосходный галеон, я не сомневался ни секунды, кто станет его капитаном. И теперь я с гордостью назначаю Эйл Вейлмур капитаном «Королевской удачи»! Служи с честью, девочка моя, – обратился он к Эйл и вместо полагающегося рукопожатия обнял ее как родную дочь.

Команда закричала «Ура!», и в воздух взлетело более пятидесяти треуголок и шляп. Каждый человек гордился своим капитаном, гордился служить с ней, быть частью ее команды. Каждый матрос и каждый офицер на корабле был предан Эйл жизнью. И никогда это «Ура!» не звучало так стройно и слажено, как на палубе «Королевской удачи».

– Пожалуй, ты хочешь поблагодарить команду, – кивнул де Хоффлоу. – Только не отпускай их после. Я знаю, ты хотела дать команде выходной, да и люди заслужили отдых, но сегодня у нас задание. Зайди ко мне в каюту на «Нерушимом», я расскажу тебе о поручении Фарона.

Эйл спустилась на среднюю палубу, устно поблагодарила матросов и пожала каждому из офицеров руку. Два рукопожатия оказались крепче остальных – штурман Пит Глиндо и первый помощник Киран Мракс были капитану лучшими друзьями и уже планировали, как будут угощать подругу ромом в одной из грязных портовых таверн, которые все трое так любили за извечный шум и чувство опасности, напоминавшее им открытое море. Штурман даже уронил слезу, когда девушка пожала ему руку.

– Моя маленькая Эйл стала совсем взрослой, командует целым галеоном!

– Маленькая, Пит? – прослезился от гордости первый помощник. – А ты в зеркало когда смотрел? – подмигнул он, а гном хлопнул друга по плечу.

– Я гном, Мракс, гномы все мелкие!

Эйл счастливо улыбнулась – эти двое всегда подшучивали друг над другом, но для нее были как родные братья.

Самым последним в ряду офицеров стоял высокий худой молодой человек в круглых очках в тонкой-тонкой проволочной оправе – редкий в Орнуэле и частый в Империи предмет для тех, кто с трудом видит дальше собственной вытянутой руки. Вместо того, чтобы пожать капитану руку, он обнял ее даже крепче, чем командор де Хоффлоу, а после поцеловал в щеку и прошептал на ухо:

– Мы можем встретиться в твоей каюте на «Ветре»? У меня есть для тебя подарок!

После своего официального назначения Эйл все же отпустила команду в город на два часа, пока она совещается с командором. Был полдень, светило солнце, и, находясь в прекрасном расположении духа в ожидании обещанного подарка, пообедать она решила вместе с де Хоффлоу, чтобы сохранить побольше времени для встречи с молодым человеком в каюте капитана на своем бывшем корабле. Однако спустя час, когда она как вихрь вылетела от командора и ворвалась к своему другу, от хорошего настроения не осталось и следа. Захлопнув за собой дверь, капитан Вейлмур резко схватила со стола полупустую флягу с ромом, залпом опустошила ее и в ярости бросила на доски пола.

– Ненавижу! – вскричала она. – Ненавижу Фарона!

Молодой человек недоуменно поднялся с кровати и отложил книгу, которую с интересом читал. Он привык к подобным вспышкам – Эйл всегда была человеком взбалмошным, эмоциональным, и успокаивалась также быстро, как и раздражалась. И именно Руперт Мэрривей – так звали молодого человека – знал, сколько требуется подождать, чтобы капитан Вейлмур пришла в себя.

– Гром и молния… – бросила Эйл и упала в конце концов на продавленную узкую тахту. – Всегда знала, что Фарон водит темные дела с этими пиратами и разбойниками!

Рыжая капитан поджала под себя ноги и обижено кивнула на брошенную на пол флягу.

– У тебя так горят глаза, когда ты сердишься, – со смехом, Мэрривей беспечно кинул флягу своей подруге, и Эйл недовольно фыркнула.

Руперт Мэрривей долгое время сопровождал корвет «Ветер», бывший корабль капитана Вейлмур, во все плавания. Они познакомились сразу после того, как молодого человека со скандалом выгнали из знаменитого Столичного Университета Империи Вален. Юноша, не слишком желавший изучать теорию того, что куда быстрей можно постичь на практике, сумел рассориться со всеми преподавателями, а также с семьей, не понимавшей, зачем здоровому парню заниматься наукой. Тогда, решив совершить путешествие на самый восток континента, Руперт Мэрривей забрел в Аверу, где и наткнулся на Эйл в порту, чуть не сбив девушку с ног, погнавшись за незнакомой бабочкой. Капитан, будучи человеком вспыльчивым, сразу набросилась на обидчика, но тот, казалось, не замечал ее брани, слишком занятый своей бабочкой. Только лишь убедившись, что подобный окрас крыльев ему уже несколько раз встречался, Руперт заметил негодующую девушку. Затем он несколько минут сбивчиво извинялся, чем так насмешил Эйл, что она позвала его в таверну, где молодой человек и поведал о своей неудачной учебе в Столичном Университете и желании посмотреть весь мир. Тогда Эйл предложила ему остаться с Малым флотом, ведь корабли часто посылали во многие города, где он мог бы вести свои записи о природе и ловить в склянки насекомых, чтобы после изучения непременно отпустить. Вместе они провели множество вечеров, одна увлеченная кораблями и морями, а другой живностью и травами. Кроме того, Мэрривей научил Эйл чтению и письму, и его спокойный характер, переходящий во вспышку бурной энергии лишь когда на пути встречался незнакомый цветок, уравновешивал резкие манеры капитана Вейлмур. Разумеется, их отношения были большой тайной – в армии подобные связи не поощрялись, но Малый флот всегда был одной большой семьей, так что тайну эту знали все, от первых помощников до простых юнг. А командор де Хоффлоу закрывал на все глаза, с улыбкой отмечая, как эти двое счастливы друг с другом. Кроме того, скоро старый командор и сам привязался к молодому человеку и полюбил вести с ним беседы на научные темы за кружкой эля. Эйл даже смеялась, что только Мэрривей может «разговорить старого сухаря».

– Так что приказал Ирвинг? – Руперт привычно поправил старые очки, с которыми никогда не расставался.

– Утром к нему нагрянула эта Тейлгрим с приказом от Фарона, – разъяснила капитан Вейлмур свое недовольство. – Фарон, якорь ему в корму, велел окружить Медвежий остров, но не нападать ни при каких обстоятельствах. Только напугать пиратов.

Эйл скривилась, а Мэрривей вопросительно вскинул светлую бровь.

– Зачем пугать пиратов?

– Именно это я и спросила у Ирвинга, а тот лишь пожал плечами. Думаю, что все это время я была права. Фарон тайно командует Небывалыми, а теперь, когда эти морские собаки отбились от рук и не слушаются боцманского свистка, хочет приструнить их нашими силами. Мы королевский флот, а не наемники!

Капитан вновь начала злиться и хотела было встать, но Руперт удержал ее за плечо. Он ласково обнял рыжеволосую девушку и успокаивающе погладил по голове, отчего Эйл сразу притихла и крепко прижалась к узкой груди неутомимого исследователя.

– Тихо, ты все равно ничего не поделаешь с Фароном и его подручными… Ты же не кричишь на листопад, чтобы тот прекратился? Каким бы ни был ветер, когда—нибудь он переменится, – он поцеловал ее в макушку. – Совсем забыл! Ты заслужила подарок! Гляди!

Он порылся в кармане, достал махонькую коробочку с простенькой защелкой и протянул ее подруге.

– Это жемчужина! – в восторге воскликнул он, когда рыжеволосая девушка откинула крышку. – Поднеси ее к свету! Видишь?

Прищурив один глаз, Эйл поднесла подарок к свече и восторженно вздохнула – она могла видеть сквозь жемчужину.

– Она прозрачная! – засмеялась она. – Ведь это такая редкость! Прозрачные жемчужины еще реже черных! Где ты нашел ее?

– Я бродил по берегу, за городом, где мы иногда гуляем, и заметил ракушку. Жемчужинка была в ней, – он улыбнулся. – Я и ракушку сохранил на память.

Он достал две раковины перламутрового цвета.

– Я люблю тебя, Руп. Ты глупый мальчишка, но я все равно тебя люблю…

Мэрривей поцеловал девушку.

– Знаешь, Эйл, а на эту жемчужину можно купить свой корабль… Всего лишь старую шхуну или барк, но зато свой…

– Ты все еще хочешь уговорить меня пуститься в плавание? Я теперь капитан «Королевской удачи», Руп. Я не могу бросить службу просто так.

Молодой человек вздохнул и убрал ракушку в карман.

– Я знаю, Эйл, знаю…

Они помолчали.

– Ты будешь скучать по этой каюте? – прошептала капитан Вейлмур, пытаясь перевести разговор на что-то приятное, и Мэрривей кивнул в ответ. – Здесь прошло столько замечательных лет! – вздохнула она. – Сколько ночей я провела здесь, под этим вот покрывалом! Сколько просидела за этим столом, разбирая карты при свете свечи…

– А сколько раз мы занимались любовью на этой кровати! – со смехом подмигнул светловолосый юноша. – Выше нос, Эйл, – подбодрил он ее, – ты заслужила повышения. После того, что произошло в Аттирии, многие до сих пор вспоминают о твоей храбрости. Кстати – кто станет капитаном «Ветра» после тебя?

– Командор назначил Лейлу де Лавин. Не знаю, как она справится, квартирмейстер она отличный, но капитан… Хотя Ирвинг говорит, что это временно, и по бумагам она все еще лейтенант… На испытательный срок, чтобы узнать, договорится ли она с командой. Но, думаю, она сладит и с матросами, и с кораблем, ведь у нее был лучший учитель – я! – весело засмеялась она.

Мэрривей и Эйл расстались только к вечеру. А утром Малый флот выступил к Медвежьему острову.

Глава четвертая

Орнуэл, графство Дора, где-то в лесах между замком Керин и Имперским хребтом

Настоящее время

С трудом ускользнув из Флора, Лили, ее младшая сестра Шейла и рослый воин, назвавшийся Роленором, не останавливались ни на секунду, мчась как олени по покрытому лесом склону гор. Они то и дело спотыкались о ветки и корни, поскальзывались на камнях и траве. Острые иголки хвойных деревьев, вечнозеленых гигантов, сокрывших беглецов своими пушистыми ветвями от лишних глаз, постоянно цеплялись за одежду и изредка кололи кожу. Девочки, не привыкшие к подобному бегу, смертельно устали, но ужас произошедшего неумолимо гнал их вперед, вслед за сопровождающим их молчаливым спасителем.

Человеку по имени Роленор приходилось в лесу трудно – виной тому был его невероятный рост. Сильный воин, крепкий как окружавшие их сосны и широкий в плечах, превышал ростом два метра. Маленьким асторкам он и вовсе казался великаном. Пока он шел впереди, за его спиной они даже не видели дороги. Но вид кожаной куртки с оторванными знаками Имперской армии успокаивал их, при нем девочки чувствовали себя под защитой. Время от времени, спаситель оборачивался и молча окидывал их своим мрачным, тяжелым взглядом человека, повидавшего немало горя, но научившегося жить с этим камнем, тяготившим сердце. Небритое лицо и несколько прядей темно-коричневых волос делали его лицо еще более хмурым – будто оно служило зеркалом, в котором отражались все ужасы прошедшего дня.

Почти всю ночь шли они по хвойному лесу. Дорогу путникам освещала лишь огромная луна, зависшая высоко над лесом. Если кто-то из них поднял бы голову, то вздрогнул бы, различив ее кроваво-красный оттенок. Но все трое беглецов смотрели лишь вперед. Покрытая мхом земля мягко проваливалась у них под ногами. Когда начались сумерки с их порожденными одними лишь внутренними страхами духами, мелькающими непонятным маревом среди деревьев, Лили взяла сестру за руку, чтобы выбивающаяся из сил девочка не потерялась. После, когда уже совсем стемнело, она взяла за руку и Роленора. Грубая, потертая ладонь воина мягко сжала всю ее кисть, будто девочке было пять лет, а не двадцать. Почти ласково, мужчина упорно тянул спасенных за собой. В темноте деревья казались Лили солдатами, готовыми каждое мгновение набросится на беглянок. Каждый раз, когда ветка неуклюже задевала за плечо, асторка вздрагивала и старалась не закричать. Не было в ее жизни ночи, что полнилась бы страхом больше чем эта. А родные, друзья, погибшие братья… о них Лили твердо решила не думать. Она обязана позаботиться о сестренке, а для этого ей нужно быть сильной – за них обоих.

Утро приветствовало ночных путников прозрачным холодным туманом, который Роленора даже обрадовал – это значило, что они находились близ воды, а единственный водоем, что располагался в этой местности, была Старобежья речка. Сосны уже не стояли так плотно друг к другу, и между ними все чаще появлялся обычный кустарник. Воин ускорил шаг и двигался теперь левее, следуя мху на деревьях, который, как известно, указывает на север. Наконец, деревья расступились совсем, и показалась чистая вода медленной горной реки, на поверхности которой отражался спокойный вечнозеленый лес и утреннее небо. От реки веяло знакомой девочкам прохладой – Старобежья речка брал свое начало в долине, где расположился их родной Флор, и сестры часто купались и веселились в нем.

Неожиданно, Шейла отпустила руку Лили и побежала к воде. Чуть не поскользнувшись на покатом склоне берега, девочка прыгнула в воду прямо в одежде. Когда Роленор и Лили догнали ее, Шейла стояла по грудь в реке и яростно терла друг о друга руки, пытаясь очистить их от углей, которые она при побеге вытряхнула на пол дома, устроив пожар, разгоревшийся теперь во всем Флоре. Сестра, скинув грязную обувь, присоединилась к ней и помогла умыться, а после умылась и сама, а рослый воин остался на берегу, оглядываясь по сторонам в поисках опасности. Когда девочки вышли, он заметил, что Шейла дрожит от холода, и, сняв свою огромную куртку, протянул ее девочке.

– Возьми, – потребовал он, и девочка послушалась. – Нужно идти. Мы должны добраться до порта. Взять корабль. Уехать из Орнуэла.

Роленор развернулся и направился вниз по течению, но заметил, что сестры не сдвинулись с места.

– Нужно идти, – твердо повторил он.

– Мы… мы не пойдем! – ответила Лили. – Мы не можем больше идти. Шейла едва стоит на ногах. Бедняжка, она не пройдет и ста шагов.

Рослый воин посмотрел на девочку. Виднелась лишь голова, высовывающаяся наружу из теплой куртки. Вид Шейлы, казалось, растопил лед в сердце солдата, и он кивнул.

– Хорошо, устроим привал. Спите, я буду сторожить.

Шейла уснула почти сразу. Лили сначала наблюдала за их спасителем сквозь прикрытые глаза, но тот лишь сидел поодаль, прислушиваясь к лесу, и чистил меч масляной тряпкой. Затем уснула и Лили, согретая теплом куртки, под которой легко уместились обе девочки.

Когда Лили и Шейла проснулись, Роленор все еще сидел на том же месте, так и не сомкнув глаз. Рядом с ним на траве лежала целая гора ореховой шелухи, а на большом листе лопуха пред ними – высокая горсть лесных орехов.

– Неподалеку орешник, – пояснил воин. – Ты была права, вам нужно подкрепить силы. Ешьте. Вода в реке.

Голодные сестры набросились на орехи, закидывая их в рот горстями и быстро жуя. Только когда на лопухе оставалось чуть больше десятка штук, Лили вспомнила про их спасителя и протянула ему остатки, но тот покачал головой.

– Я уже наелся досыта, – солгал он, и со внутренней улыбкой заметил, с каким удовольствием сестры доели последнюю горсть.

– Спасибо… спасибо, что спас нас, – сказала после некоторого молчания Лили, а после повернулась к сестре. – Шейла, поблагодари его.

Однако сестра не ответила. Обычно разговорчивая девочка не проронила ни слова с той секунды, как были убиты их братья. И Лили заметила это лишь сейчас.

– Шейла? – взволнованно спросила она, – все в порядке? Почему ты молчишь? – но не было ей ответа. – Поговори со мной! Скажи хоть слово!

На глаза Лили начали наворачиваться слезы, но Шейла продолжала сидеть безмолвно, словно попросту не могла открыть рта и издать хоть какой-либо звук.

– Прошу тебя! – взмолилась Лили.

– Тише. Такое бывает, – тихо проговорил Роленор. – Такое бывает, когда сталкиваешься с чем-то воистину страшным. Каждый переживает это по своему. Кто-то впадает в ярость, кто-то в слезы. А кто-то не может вымолвить ни слова…

– Но, но она заговорит? Заговорит вновь? Когда горе забудется…

– Я не знаю. Горе проходит, но трагедия остается навсегда. Можно перестать думать об этом, но тяжесть на сердце, сковывающая грудь и лишающая слов, она живет в нас до самой смерти.

– Но… – Лили заплакала.

– Не бойся. Ты должна быть сильной для себя и для нее, – повторил он ее собственные мысли. – Твоя сестра еще ребенок, хоть и повзрослевший слишком быстро. Время рано или поздно излечит рану на сердце. Остается только старый шрам, уж поверь мне.

– Ты тоже терял кого-то?

– Жену и дочь. Вы напоминаете мне ее, мою маленькую Генриетту… – он на мгновение закрыл глаза, чтобы не дать слезам выступить наружу. – Был бунт, – пояснил он. – Меня не было дома. Остался в ту ночь в казарме. Хотел поиграть с сослуживцами в кости. Узнал утром. Их уже похоронили, когда я вернулся домой. Я так и не нашел в себе сил прийти на могилу… А год спустя погиб мой брат. Последний близкий человек…

Его лицо внезапно ожесточилось, а глаза вспыхнули ненавистью к самому себе, но сразу же угасли, сменившись привычным мрачным взглядом из-под низких бровей.

– Мы должны идти. Река выведет нас к Керину, там мы возьмем корабль в Лоттерну. Нельзя вам, асторкам, находиться в Орнуэле.

Втроем, они отправились вперед по течению Старобежьей речки. Стояла осень, и с редких дубов, растущих вдоль берега на отвесном склоне, начали осыпаться первые пожелтевшие листья. Роленор обладал широким, быстрым шагом человека, спешащего к своей цели, и девочки торопливо семенили за ним. Хоть короткий сон и пища придали им немного сил, они все равно с трудом передвигали ноги – понадобилось бы несколько дней отдыха, чтобы избавится от порожденной походом по ночному лесу усталости. Стоял полдень, и нависшее над головами солнце немного согревало прохладный воздух. Однако когда путники проходили под тенью деревьев, они чувствовали дуновение северного ветра. Еще немного, и в Орнуэле наступит суровая зима, беспощадная к людям и животным. Зимы в королевстве были довольно короткие, но зато морозные, особенно здесь, в северных графствах, этой гористой местности, близкой к бескрайнему морю. На юге, напротив, зима ощущалась едва ли холоднее осени, разве только дождь изредка сменялся мокрым снегопадом.

К вечеру Роленор вывел сестер к дороге, прочной, мощеной камнем и обрамленной наложенными друг на друга валунами, создававшими подобие ограждения. Местами валуны обвалились, из-за чего забор постоянно менял свою высоту – то он доходил Лили до колена, то до пояса. В некоторых местах камни обвивал вездесущий плющ. Острые листья вечнозеленого растения казались безопасными на вид, но Роленор предупредил девочек, что орнуэльский плющ хоть и не ядовит, но жжется при прикосновении как крапива, и они старались держаться от каменного забора подальше. Спустя некоторое время они вышли к развилке, где дорожный знак, потемневший от старости, указывал в трех направлениях.

– Дора, Керин, Марин… – прочел рослый воин едва различимые буквы. – Уже близко. К вечеру сядем на корабль, – он указал на замок, видневшийся на горизонте, к которому и вела правая тропа. – Это Керин, один из самых больших замков в Орнуэле.

– А что такое замок?

Роленор улыбнулся и принялся объяснять, зачем повсюду построены эти величественные оборонительные сооружения, но его прервал странный шум за спиной. Обернувшись, воин увидел четверых стражников с копьями.

– Ты имперский дезертир? – окликнули путников стражники. – Крестьяне видели на дороге имперского дезертира!

Солдаты выглядели запыхавшимися от быстрой ходьбы. Некоторое время назад они спокойно патрулировали дорогу и ждали вечера, чтобы выпить по кружке эля или меда, а может даже грога, когда обеспокоенный крестьянин рассказал им, что встретил по пути компанию, показавшуюся ему странной – огромного воина в куртке цветов имперской армии и двух девочек, бредущих за ним следом.

– Уж не взял ли этот дезертир несчастных в плен?! Я-то его окликнул, спросил, куда он путь держит, но здоровяк молчал как рыба. Имперских отродий нам здесь не надо… У моего соседа недавно козу увели, так вот ворюга тоже имперцем был!

Обычно, орнуэльцы были довольно приветливы с чужаками и с радостью и заботой принимали гостей, но выходцев из Империи Вален, напротив, не любили и с недоверием опасались. Крестьянин даже и не помыслил бы, что Роленор мог быть беглецом имперского войска, если бы тот сказал бы в ответ хоть слово. Но угрюмый воин так напугал несчастного простака своим мрачным взором и молчанием, что тот поспешил сообщить страже.

– Ты, дезертир, отвечай на вопрос! Куда идешь? – стражники перекрыли Роленору и девочкам дорогу и теперь храбрились и немного жалели о своем служебном рвении, заметив, что тот на полторы головы превосходит их ростом.

– Ступайте куда шли, – ответил Роленор, попытавшись пройти мимо, но стражники, превосходившие его числом, не позволили.

Обе сестры спрятались за рослым воином – видя людей с оружием, им вновь стало страшно, а в своем спасителе они видели защитника.

– Ты, здоровяк, не делай глупостей. Нас четверо, мы тебя не боимся.

– Я не дезертир. Я наемник, – солгал Роленор. – Веду этих птенцов в Керин к отцу и матери. На дорогах ныне опасно, война идет, вот купец и нанял меня для охраны.

– Купец? Сестра моей женушки замужем за купцом, я их всех в Керине знаю. Чьи именно это дети? – стражник настороженно сжал копье.

– Я не запоминаю имена тех, кто меня нанимает.

Солдат замялся, а затем обернулся к товарищам:

– Вы знаете торговца с двумя дочерями у нас в Керине?

Те покачали головами, и Роленор, видя, что ложь не сработала, положил руку на меч.

– Назад! – приказал он, но стражники уверенно встали плечом к плечу и выставили копья.

– Точно дезертир! То-то куртка странная! Лучше сдавайся, – посоветовали они, но воин вытащил меч и ударил им по краю копья, проверяя, насколько крепко солдат держит оружие. Копье дрожало в руках владельца, и Роленор приготовился к короткому бою, наклонившись слегка вперед и немного присев, чтобы придать телу большую устойчивость.

Тогда он почувствовал, как кто-то потянул его за одежду. Это была Лили. Она глядела на него точь-в-точь как когда-то собственная дочь, с доброй наивностью в глазах, и у воина неожиданно пропало желание сражаться. У одного из стражников была жена, быть может, дети. Кем он будет, если нападет сейчас? Роленор сжал зубы и бросил меч, с насмешкой заметив облегчение в глазах солдат. Почему он попросту не рассказал правду, не предупредил об армии, прячущейся в Имперских горах? Тогда ему пришлось бы раскрыть тайну, которую скрывали куски тряпок на головах девочек – он сопровождал не простых крестьянок, а двух асторок. Стражникам пришлось бы схватить их – и передать Тайному Указу. И Роленор не понаслышке знал, что происходит с людьми в старом замке этого древнего ордена…

– Так и быть, я расскажу правду. Я дезертир, сбежал из имперской армии на границе. Жить хотел. Этих девчонок встретил по дороге. Они на самом деле идут к матери. Можете арестовать меня, но позвольте попрощаться.

Солдат, который знал всех купцов в Керине, кивнул, поверив в полуправду, и Роленор опустился пред сестрами на колено, достав из-за пазухи кожаный мешочек с завязкой.

– Возьмите эти монеты, – прошептал он. – Шагайте по этой широкой дороге. Никуда не сворачивайте пока не придете в большой шумный город. Ни с кем не говорите. Не снимайте с голов повязок. Идите прямо в гавань – это то место, где стоят большие лодки – и отыщите там распорядителя порта. Он найдет для вас место на каком-нибудь корабле в Лоттерну. Когда сойдете с корабля, займитесь поиском работы. Честной работы рукамы, к примеру у пекаря. Запомнили? А теперь ступайте, – он подтолкнул их, а потом, замявшись, вдруг спросил старшую: – как тебя все же зовут?

– Лили… – ответила девочка.

– Лили… – повторил Роленор с доброй улыбкой на своем угрюмом лице. – Береги себя и сестру, Лили. Боюсь, мы больше никогда не встретимся. Прощайте, Лили и Шейла…

И он позволил стражникам завязать веревкой запястья, через плечо глядя на две маленькие удаляющиеся фигурки. Стражники страшились рослого воина на всем пути в замок Керин, но тот шел спокойно и не сопротивлялся. Даже когда его привели не в тюрьму, а на рынок рабов, он не проронил ни слова.

Тем временем Рори вытащил болт из раны Нона Рыболова и сменил на его голове холодный компресс. Несчастный гном несколько раз порывался встать, но Рори не позволял.

– Мы дождемся Дени и решим, что делать теперь.

В отличии от своего друга-астора рыжий гном сразу поверил Нону, но не давал волю чувствам. Кроме того, уход за другим зачастую является наилучшим лекарством. Однако руки Рори тряслись, когда он промывал и перевязывал рану, а на лбу его выступил пот. Нон рассказал больше об увиденном, и Рори сжимал в кулаки руки, злясь на себя, что был не в родном городе, чтобы помочь жителям и, в особенности, родным. В глубине он понимал, что, если слова раненного гнома правдивы, то он попросту расстался бы с жизнью, но он все равно корил себя. Прошло еще полчаса, пока на дороге не показалась худая фигура астора. Дени шел медленно, путаясь в ногах и с трудом разбирая дорогу. От ворот Флора он пробежал всего пару сотен метров, а после ужас увиденного обрушился на него всем грузом. Только тогда он окончательно осознал произошедшее и ноги его подкосились. Он хотел упасть и заплакать, хотел, чтобы кто-то родной обнял и успокоил его, но не осталось ни одного родного ему человека, кто сказал бы успокаивающие слова. Он не мог больше прижаться к старой печи, согревающей своим теплом, как делал каждый раз, когда кто-то обижал его. Не мог укрыться с головой теплой шкурой, как делал, когда что-то расстраивало его. Ноги сами несли Дени вниз по знакомой тропе, а глазами он все еще видел ту гору тел…

Юный астор упал рядом с Рори, и гном закрыл глаза – при виде лучшего друга последний огонек надежды угас.

– Надо убираться отсюда, – наконец сказал он, встав на ноги. – Они могли послать кого-то вниз. Проверить, все ли мертвы, – он сглотнул – последнее слово отозвалось болью в голове.

Рори опустил взгляд на Нона.

– Я готов идти, – слабо отозвался тот.

– Нужно спуститься вниз, и у реки еще раз промоем твою рану. Дени, ты катишь телегу, – скомандовал Рори.

– Если повезет, мы встретим кого-то из добрых купцов, – добавил астор.

Собирались быстро. Провизии в телеге должно хватить на неделю, две фляги, содержимое которых использовали для промывки раны, решили наполнить у реки. Несколько железных слитков предусмотрительный Рори решил обменять на орнуэльские деньги, если такие понадобятся. Дени непривычно тихо покатил телегу, а Рори поддерживал Нона, чтобы изможденному гному легче было идти. Так они начали свой спуск обратно к подножью хребта.

Следующий привал было решено устроить уже на Старобежьей речке. В этом месте от нее ответвлялся узкий и быстрый Дорин ручей, который впадал в Северное море. Широкие и спокойные воды Старобежьей речки в свою очередь пополняли собой самую большую реку Орнуэла – Осмарк. В том месте, где Старобежья речка огибала Жженую степь, и располагался замок Керин с его небольшой пристанью и обширным рынком рабов. Почва в месте рассошины Старобежьей речки была каменистая, и лес, росший по обоим берегам, уже сильно поредел. Основной растительностью вокруг двух гномов и астора был встречающийся на всей территории Орнуэла кривой кустарник, прозванный так за узловатые и гибкие ветки. В королевстве даже часто желали недругам, которых хотели обидеть, чтобы он в старости стал как кривой куст – весь скрюченный от какой-нибудь болезни. Кустарник имел широкие, плотные, гладкие темно-зеленые сверху и шершавые сероватые снизу листья. Из настоя этих листьев с медом и другими травами, ромашками или подорожником, например, делали различные сорта медовухи – одного из самых любимых напитков как в Орнуэле, так и в Империи Вален и в Объединенных королевствах Лоттерны. Даже вино пилось в меньших количествах, чем мед, и только эль пили чаще.

Рори махнул рукой, и Дени подкатил телегу к одному из деревьев. Растущие вокруг дубы и лежащие вдоль берега валуны покрывал мягкий мох, как часто бывает около водоемов. В водах Старобежьей речки плавали маленькие рыбки. Поверхность блестела на дневном солнце. Пахло рекой и свежестью, слышалось пение птиц. Ничто в спокойной природе не напоминало о случившемся.

Рыжий гном помог бывшему неприятелю опуститься на брошенный наземь плед. Нон выглядел плохо – его лоб покрылся испариной, лицо покраснело, а ноги заплетались. Взволнованный Рори поспешил снять перевязь и вновь осмотреть рану. Плечо Нона было пробито арбалетным болтом насквозь. Несмотря на крепкую повязку, рана еще кровоточила.

Дени любопытно склонился над гномом.

– Сильно болит?

– А ты как думаешь? – недовольно буркнул Нон.

Сильный гном весь путь прошел молча и не жалуясь. Рану промыли вновь, смыв кровь и выступившую на краях серовато-коричневую слизь – гной. Кожа вокруг ранения вздулась и распухла.

– Рану надо сейчас же прижечь, – решил Рори. – Я уже видел такое. Помнишь, когда Фиби укусил волк? Отец сразу же велел раскалить в печи кусок железа! Гной – это паршиво…

Нон тихо сел на мшистый камень и с готовностью подставил плечо.

– Давай.

Рори и Дени соорудили небольшой костер из сухого мха, листьев и тонких, быстро начинающих гореть веточек. Гном ударил ножом по краснокамню, и на собранный трут посыпался целый сном искр. Краснокамень имел бордово-красный, матовый оттенок, откуда и пошло его название. Он был шершавым и теплым на ощупь. Этот полезный в быту минерал уже два столетия можно было найти в любом доме, и добывался он в огромных количествах по всему континенту. Гномы из Каменного были первыми, кто обнаружил это полезное свойство считавшегося до этого полностью бесполезным камня. Но ни Дени, ни Рори, ни даже ученые гномы не знали о куда более разрушительных свойствах краснокамня…

Огонь весело вспыхнул. Когда пламя разгорелось достаточно, было подброшено еще несколько веток покрупнее. Затем Рори положил свой верный нож лезвием в костер. Крепкая гномья сталь вскоре раскалилась достаточно, чтобы ей можно было прижечь рану.

– Возьми, – он протянул Нону кусок толстой ветки, – и сожми зубами.

Несчастного трясло от страха, но он выполнил повеление. Рори достал нож из огня и приблизился к храброму гному.

– Держись… – прошептал он.

Твердой рукой он прислонил лезвие к ране, и обожженная кожа мерзко зашипела, оставляя красный след. От боли Нон так закусил деревяшку зубами, что та переломилась. Можно только вообразить, какие страдания, какую нестерпимую боль приносило прикасание раскаленного метала. Но еще большие мучения испытывал тот, кто вынужден был подвергать несчастного раненого таким мукам.

Когда Дени нашел ветку попрочнее, чтобы Нон мог зажать ее зубами, Рори прижег рану на обратной стороне плеча. В этот раз Нон потерял от боли сознание и без чувств рухнул наземь. В себя он пришел только лишь, когда Дени побрызгал на него холодной ледяной водой. От запаха плавящихся волос и горелой плоти астора воротило и, как только Нон открыл глаза, Дени отошел прочь, стараясь не смотреть в сторону раненого гнома.

Втроем, они съели немного соленой оленины и запили ее водой из реки, которую предусмотрительно налили в пустые фляги из козлиной кожи. И, в то время как Рори и Дени пища придала сил, несчастный гном ослабел еще сильней.

– Я… мне плохо… – пробормотал Нон задыхающимся, слабым голосом.

Тело гнома горело огнем, а язык едва мог произносить внятные слова. Хотя рана не гноилась, Рори опасался, что зараза уже попала в кровь несчастного – как помочь тогда, он не знал. Непривычно молчаливый Дени бродил вдоль реки, пиная ногой отдельные камушки – астору было очень, очень страшно, и он думал, что если не будет попадаться Нону на глаза, то тот каким-то образом излечится. Устав наконец блуждать из стороны в сторону, он спрятался за деревом и уснул, проснувшись от невнятного бормотания вскоре.

– Лили, ты должна бежать… – трясясь всем телом шептал впавший в горячку гном.

– Он бредит… – Рори покачал головой. – Я положил ему тряпку на голову, но она не помогает. Бедняга вспоминает Лили…

Дени сглотнул – он тоже вспоминал ее перед тем как уснул.

– Не трогай! Не трогай ее! – кричал в лихорадочном бреду Нон.

Тогда астор схватил бывшего недруга за одежду и закричал в тому в бледное вспотевшее лицо:

– Очнись! Лили больше нет! Никого нет! Все мертвы!

Оттолкнув лучшего друга, Рори закричал:

– Ты в своем уме? Он болен! Пошел прочь!

– Да какая разница? Он умрет, мы умрем, какая разница? Все, все лежат там, в одной куче! Почему мы не лежим с ними?!

– Почему? Да потому что ты, дурья твоя голова, захотел ночлега! Потому что из-за тебя мы вышли позже! Из-за тебя сломалась телега! Мы должны были быть там!

Астор бросился на лучшего друга и повалил того на землю, и Рори, защищаясь от кулаков Дени, ударил его в живот. Юноша упал на спину рядом с рыжим гномом. Некоторое время они лежали на холодной земле, тяжело дыша и глядя на безоблачное небо.

– Прости… – наконец выдохнул юный астор.

– И ты прости, – ответил Рори.

Они поднялись на ноги и крепко обнялись.

Нон к тому времени забылся сном, в котором ворочался и что-то бормотал. Когда Рори потрогал лоб несчастного, то чуть не обжегся – жар был сильнейшим, а рана гноилась вновь. Понадобилось время, чтобы его разбудить. Глаза Нона были красные, он с трудом понимал, что происходит, и не разбирал, кто стоит перед ним. Рори заставил его попить. Так прошел весь день. Дени несколько раз бегал к реке за водой для того, чтобы снова намочить тряпку на голове гнома, которая давала несчастному хоть некоторое облегчение. Больше друзья ему помочь не могли. Приходя на мгновение в себя, Нон скоро терял сознание и бредил. Все левое плечо покраснело и распухло, от раны зловонно несло гноем. Даже столь предусмотрительный и умный Рори, который обычно всегда знал, что следовало сделать, не имел представления, чем помочь несчастному. Рану на плече несколько раз промывали, но она продолжала гноиться. В своем бреду, Нон часто повторял слово «пусти» и делал движения руками, будто хотел от чего-то освободиться. Много раз он звал Лили, а также родных и друзей. Больной воспаленный разум стал несчастному гному злейшим врагом, а Рори не знал, как вывести того из бреда. Вечером, когда друзья думали, что Нон уснул, и тихо обсуждали, что делать теперь, раненный неожиданно вскочил и с хриплым криком: «Надо бежать!» побрел к реке. Ему казалось, что его преследуют солдаты. Дени и Рори с трудом удалось усадить его на место и несколько успокоить. После того, как Нону снова положили холодную тряпку на голову, он начал дышать немного легче и в конце концов уснул.

Все это сильно пугало двух друзей. Они не могли и помыслить, что вокруг них будет происходить подобный ужас. Что они будут столь бессильны. Никогда доселе они не видели, чтобы кто-то страдал подобным образом.

– Ты должен найти помощь, – наконец решил Рори. – Кого-то взрослого и знающего.

– Я не хочу идти один… – прошептал Дени.

– Я тоже не хочу разделяться, но кто-то должен остаться с ним…

– Давай тогда я останусь? – с надеждой проговорил астор, но его друг отрицательно покачал головой.

– Ну уж нет, тебе я уход за больным не доверю. Зато ты быстро ходишь, Дени. Пока я дойду до дороги моими ножками, ты уже успеешь вернуться с помощью.

Юноша кивнул, подтверждая правоту рассудительного гнома. Дени был безалаберным, безответственным молодым человеком, зато всегда отличался прытью и ловкостью, чем сам Рори похвастаться, увы, не мог. Тогда астор поднялся, насыпал в карман сухарей и ринулся в лес – туда, где должна находиться дорога.

Как только юноша убежал за помощью, Рори смочил водой холодный компресс и в раздумье сел рядом с раненым, поджав под себя коротенькие ножки. Солнце скрылось окончательно, и гном начал замерзать. Тьма окутала его со всех сторон, но он все равно решил не сводить глаз с Нона всю ночь, пока Дени не вернется, и лишь иногда поглядывал на кровавую луну в безоблачном небе. Однако волнения дня сказались и на нем – далеко за полночь, за некоторое время перед рассветом, Рори все же сомкнул глаза.

Гнома разбудили рассветные лучи солнца. Когда он проверил Нона, тот лежал на теплом одеяле, подложив под голову руки. Уже почти сухая тряпка лежала рядом. Лицо его выражало спокойствие и умиротворение – благодаря ночному холоду лихорадка ненадолго отступила, позволив несчастному уйти из жизни с миром. Перед смертью Нону Рыболову снился далеко не горячечный бред, а добрый, ласковый сон – в нем он играл с братьями, затем целовал Лили, а после обменял все свои товары на рынке у подножья Имперского хребта. И, умирая, этот храбрый, мужественный гном чувствовал себя совершенно счастливым, достигнув наконец того, о чем всегда мечтал – он продал больше, чем ненавистный астор Дени.

Для Дени ночь тоже выдалась тяжким испытанием. Не слишком разбирая дорогу, он мчался мимо деревьев и камней, перепрыгивая через маленькие овражки и торчащие из земли корни. Юный астор не был пугливым малым и потому темноты не боялся, но через некоторое время пожалел, что не захватил факел – он запутался и потерялся, не представляя, в какой стороне дорога. Довольно долго блуждал он по лесу. В ночи каждый куст был на одно лицо, а так далеко от Имперского города он никогда не забирался. Юноша начал отчаиваться – что, если он не успеет привести помощь? Что, если заплутает в этом лесу? Днем, они шли через негустой перелесок, а ночью деревья стояли, казалось, так плотно, что почти обнимали друг друга длинными ветвями. Ускорив шаг, Дени прошел еще несколько метров, а после остановился, не зная, куда идти дальше. От страха руна на его виске горела ярко синим цветом. С колотящимся в груди сердцем он обернулся, подумывая вернуться, и вдруг понял, что не найдет дороги назад. Неожиданно повеяло холодом, и на лбу у юноши выступили капельки пота – он понял, что впервые был в лесу совершенно один. Тревога охватила его сердце. Откуда-то справа раздался шорох, и Дени резко развернулся, вглядываясь в темноту.

– Только бы не волки, прошу, только бы не волки, – прошептал он.

Серые охотники всегда охотились стаями. Юноша знал, что на севере Орнуэла стать добычей одной из стай не составляло особого труда – орнуэльские звери отличались особым бесстрашием, прячась в густых лесах королевства. Еще отец рассказывал юноше, почему в долине Флора обитало так много горных коз – потому что все они прятались в горах от волков, рыщущих в лесах у подножья. Теперь шорох раздался сверху с окруживших его дубов, и, вскинув голову, Дени увидел два огромных желто-оранжевых глаза. Они с интересом наблюдали за молодым астором, следя за каждым его движением.

– Пошел вон! – прикрикнул он, кинув в сторону горящих глаз подобранную ветку, и сова тяжело взлетела, недовольно ухая.

Дени обхватил себя руками, пытаясь успокоиться и согреться, а после огляделся по сторонам. Ему не хотелось идти туда, где только недавно послышался шорох и куда улетела сова, и он смело ринулся в другом направлении. Вскоре ветки над головой расступились, и юноша ужаснулся, увидев на небе кроваво-красную луну. Она едва освещала путь, и благодаря ее тусклому свету мальчик выбрался наконец на опушку. Переведя дыхание, он собирался продолжить свой путь через ночной лес, но за деревьями перед ним мелькнула еще одна пара оранжевых глаз. Думая, что это еще одна сова, Дени бросил в ту сторону палку. В ответ послышался недовольный рык, и огромный волк выпрыгнул на опушку.

То был жуткий, матерый зверь. Из сомкнутой пасти капала пена, в алом свете луны кажущаяся кровью. Метр в холке, он опустил свою крупную голову и выжидающе глядел на добычу. Медленно ступая по ковру из травы и палых листьев, из-за деревьев вышло еще двое волков. Дени попятился назад и упал. Кровожадные звери рычали и медленно приближались. Сердце юноши замерло, а в горле застрял комок. Он не мог вымолвить ни слова. Он хотел вскочить, броситься прочь, но ноги сковал ужас. Он закрыл глаза.

Ничего не происходило. Дени все еще слышал рык совсем близко, но волки не нападали. Юноша отважился бросить на них короткий взгляд. И тогда он увидел темную, расплывчатую фигуру, стоящую между ним и лесными хищниками. Силуэт мужчины глядел на сжавшегося в комок астора. Дени не мог ни различить его лица, ни разобрать хоть что-то сквозь окутывающую силуэт дымку.

– Встань, мальчик, – приказал неизвестный, и астор подчинился. – Блуждая по лесу в одиночестве можно наткнуться на неприятности.

– Я… – Дени запнулся и сглотнул. – Я ищу помощь для друга.

– Друга? – зашипела фигура, и дымка вокруг нее, казалось, уплотнилась.

– Знакомого, – поправился юноша. – На наш город напали. Его ранили в плечо. Вы можете помочь? – спросил он.

Неизвестный засмеялся неприятным, колючим смехом.

– Помочь ему? Я пришел помочь тебе, мальчик. Подойди ближе.

Дени с тревогой в сердце подчинился. Теперь он чувствовал мороз, исходящий от незнакомца. Тоже чувствовали и волки, бродящие кругами на краю поляны. Бесстрашные звери не собирались уходить, хотя и боялись приблизиться. Они ждали, когда их добыча снова останется одна.

– Столько горя. Твое сердце разбито, мальчик. Отчаяние приводит к бессердечию.

– Все мои родные погибли… Убиты… Я видел тела, – ответил Дени. – Имперские солдаты убили их!

– Чего ты хочешь, мальчик? Вернуть покойных к жизни? Отомстить солдатам? Или же просто перестать чувствовать эту горесть и боль? Я могу помочь тебе, спасти тебя.

– Кто ты?

– Я – друг и наставник. Я услышал прервавшийся стук твоего сердца. Я пришел помочь, – повторил неизвестный.

Дени медленно покачал головой и сделал шаг назад.

– Я не верю тебе… – прошептал он. – Если бы ты хотел помочь, ты вылечил бы Нона!

Силуэт в дымке засмеялся снова.

– Я не могу излечить мертвеца, я только могу вернуть его к жизни. Твой знакомый только что умер. Хочешь, чтобы я воскресил его?

– А ты это можешь?

– Я многое могу. Подойди ко мне, дай мне свою руку. Позволь заглянуть с твое сердце и душу. Твоя скорбь станет моей скорбью, твоя боль – моей болью. Я помогу тебе, мальчик.

Дени помедлил и приблизился. В дымке перед собой, устлавшей его взор, он видел горящий Флор и мертвые тела, умирающего Нона Рыболова и одиночество, которое ему предстояло. Кивнув, он храбро протянул трясущуюся руку. Дымка словно бы потемнела, уплотнилась и окутала его тело. Юноша почувствовал, как что-то ледяное сжало его сердце со всей силы. И вдруг боль перекинулась на висок, где находилась асторская руна, и сразу же отпустила.

К полудню Дени выбрался на небольшой луг, вдоль которого и шла дорога, по которой несколько часов назад прошли Роленор и две сестры. Дени в изнеможении прислонился к каменной ограде и сразу отпрянул, обжегшись о листья обвивающего камни плюща. Было уже за полночь, он смертельно устал и проголодался. Переведя дыхание, юноша побрел вперед, пока наконец не наткнулся на патруль. Солдат остановил коня и кивнул Дени:

– Надеюсь, ты не бродил тут ночью. Плохая была ночь для прогулок. Луну вон кровью залило. Уж не к добру это, – указал он на небо.

– Вы, вы же можете помочь, да? – юноша не обратил внимания на слова стражника. – Мой друг, он умирает!

– Что случилось? – воскликнул немолодой мужчина в легком доспехе. – Разбойники?

– В него попала стрела, а теперь он бредит! Рори говорит, что у него плохая кровь! Я бежал за помощью…

– Откуда ты? Кто стрелял?

– Я из Флора! – ответил Дени, нервно убрав волосы с виска, на котором ярко красным светом горела асторская руна. – Имперские солдаты, они пришли утром, они всех убили!

– Астор! – вскричал стражник, хватаясь за висевший на спине арбалет. – Астор! – повторил он, глядя на юношу во все глаза. – Стоять, не смей двигаться!

Дени инстинктивно отпрянул назад.

– Твои раненые друзья, они тоже во Флоре? Они все асторы?

– Нет, они гномы. Они недалеко в лесу… Мы сбежали и нашли реку. Они там, где река расходится в стороны. Вы должны им помочь!

Стражник задумался на мгновения.

– На Флор напали имперцы, говоришь? Клянусь Рейнулом Блуждающим королем, командор де Ширли захочет это узнать! Ты идешь со мной, астор.

– Но мои друзья?..

– Мы пошлем кого-то за ними, – ответил стражник. – Но тебя я обязан отвести в Керин. А теперь иди! – крикнул он, указывая арбалетом направление.

По пути в замок Керин им попался пеший патруль. Немного посовещавшись, один из солдат взял факел, еще раз спросил у Дени, не ошибся ли он с местом, и юркнул в темноту леса. Второй солдат присоединился к конному, и до самых ворот замка стражники обсуждали, что значила кровавая луна, появление асторов и нападение имперского войска на Флор. Дени, в свою очередь, хотел лишь спать. Он недоумевал, почему его не отпускают и куда ведут, но на его многочисленные вопросы стражники отвечать отказывались.

Начало смеркаться, когда Дени в сопровождении двух солдат достиг Керина. Никогда юноша не видел подобного нагромождения серого камня! Сам замок стоял на берегу реки, служившей ему естественным рвом. От реки был прорыт окруживший Керин канал, намного усложнявший приступ замка. Через канал вел подвесной мост, который почти никогда не поднимали. Вокруг замка раскинулась обширная деревня, растянувшаяся по всему берегу, а на противоположной стороне берега находились деревянная пристань с несколькими маленькими судами и керинский рынок рабов, ставший во время войны с Империей Вален одним из самых обширных в королевстве. На холме за деревней Дени различил множество огней и палаток – там размещалась Королевская конница, расквартированная в Керине еще в самом начале войны с Империей. Поселение уже готовилось ко сну.

Дени провели по подъемному мосту прямо в замок, где пеший стражник сменился щуплым лысым капитаном, а затем завели в одну из круглых башен. Поднявшись по пошарпанной лестнице, они вошли в круглую, добротно обставленную комнату на предпоследнем этаже.

– Ждите, – приказал капитан.

– Где мы? – спросил Дени, как только лысый мужчина пропал за дверью.

– В рабочей комнате самого коменданта Пенна. Вот как живут те, кто получает в месяц не пять серебряников.

Юноша оглянулся, совершенно не понимая, что могло вызвать подобный завистливый вздох. В этой каменной комнате с бесполезными маленькими оконцами, бойницами, он чувствовал себя неуютно, потерянно. Он вспомнил рисунки на стенах родного дома, какое тепло исходило от печи, сколько воздуха проходило сквозь огромные окна, что были больше, чем дверь в рабочую комнату коменданта, и тяжело вздохнул. Стражник понял этот вздох по-своему.

– Вот-вот, астор. Всю жизнь служишь, а по вечерам сам выпиливаешь скамьи для семьи…

Со скрипом отворилась дверь, и стражник быстро умолк. В комнату вошли трое – лысый комендант Пенн, мужчина приятной наружности с мужественным лицом, и полноватый заспанный человек с обвислыми рыжими усами, вызвавший у Дени сиюминутную неприязнь.

– Через час моему войску выступать, – зевая, пожаловался рыжий, – что Вы хотели нам показать, капитан.

Лысый солдат указал на юношу и кивнул стражнику, который сбивчиво поведал, как встретил Дени на дороге.

– Астор, значит? Из Флора? Вижу руну на виске… – заспанный мужчина зевнул в последний раз, что его, казалось, ободрило настолько, чтобы поблагодарить и отпустить стражника.

– Почему пленник не в кандалах? – возмущенно вскричал мужчина, несколько минут назад вызвавший у Дени симпатию. – Асторы, они могут быть опасны! Недаром принц-регент приказал всех их арестовать!

– Право, комендант Пенн, Вы либо тупы, либо слепы. Этот мальчишка боится Вас больше, чем Вы его. Дрожит вон как воробей. На какой ляд нужны кандалы?

– Как Вы смеете, командор? – закричал комендант замка Керин.

– Избавьте меня от Вас, Пенн, – отмахнулся рыжий мужчина. – Завтра я покину этот оплот невежества и, надеюсь, никогда не увижу Вас вновь. Мое имя Роланд, Роланд де Ширли, – он неожиданно протянул юноше руку, которую тот поспешил пожать.

– Дени, – назвался астор, и командор улыбнулся своим широким жабьим ртом.

– Прекрасное имя! Присядь, Дени, да расскажи мне все о имперцах и твоем городе. Все, что ты расскажешь очень, очень важно для меня и всего Орнуэла.

Дени поведал о последних сутках, стараясь не разразиться слезами. Когда он закончил, командор де Ширли похлопал его по плечу.

– Ты храбрый малый, Дени. Так значит, во Флоре ты не был и солдат не видел?

– Нет, только нескольких… Мой друг, Нон Рыболов, он был там, когда… – юный астор всхлипнул, – когда имперские воины напали.

Усатый командор повернулся к коменданту:

– Видите, Пенн, Ваши люди столь же глупы как и Вы сами. Нужно было помочь гномам, а после привести их сюда! Зная, кто командует имперцами, сколько у них людей и какое вооружение, я мог бы придумать подходящий план. Теперь же я выступлю в ночь в неведении, что ожидает моих солдат на Имперском хребте! Ненавижу совать головы моих людей в пасть дракона… – он сморщился, не обращая внимания на возмущенные возгласы коменданта замка, а после обратился к Дени. – Ты молодец, ты спас жизни многим людям, предупредив нас об имперцах. Я хотел бы отпустить тебя…

– Отпустить? – закричал комендант. – Даже у Вас нет столько власти, чтобы отпустить астора! Это приказ самого принца-регента, командор! Если Вы отпустите мальчишку, я клянусь, что завтра же пошлю гонца в Орнуэл-город маршалу де лан Ретцу! Станется, он решится казнить Вас вместе с Вашей покровительницей графиней де Корин!

– Я хотел бы отпустить тебя, Дени, – упрямо повторил свои слова Роланд де Ширли, усилием воли взяв себя в руки, – но, как любезно напомнил мне комендант Пенн, я не могу противиться принцу Магнусу. Завтра утром отбывает люггер этого работорговца, как его имя? Капитан, прикажите Вашим людям посадить юношу на корабль. В Авере его встретят солдаты Тайного Указа, которым я напишу весточку, – он собрался уходить, но вдруг остановился и посмотрел своими маленькими рыбьими глазками прямо в лицо коменданта. – А Вы, Пенн, запомните – я человек своего слова. Если Вы еще раз посмеете оскорбить честь мою или, еще хуже, графини де Корин, я вас пристрелю! Доброго вечера, господа.

Солнце давно начало опускаться, когда Дени вывели из замка. Корабль работорговца Дукана, так удачно отплывавшего утром, стоял пришвартованным на небольшой пристани на северном берегу Старобежьей речки. Идя по улице вслед за лысым капитаном, юноша смотрел на уставшие после трудового дня лица солдат и жителей Керина, выражавшие местами сочувствие, местами злорадство, а местами и удивление, когда люди замечали горящую красным светом руну на виске Дени. Путь проходил мимо величественно возвышавшейся над остальными строениями главной башни, украшенной снаружи колышущимися на ветру фиолетово-белыми знаменами короля с вышитым на них вороном. Дени то и дело испуганно поднимал взгляд на высившийся над ним замок, боясь, что этот каменный исполин вот-вот рухнет ему на голову. На утоптанной площади перед мостом через реку маршировал небольшой отряд стражников, а на рынке рабов на противоположном берегу все еще торговали шумные купцы. Даже в таком большей частью военном замке находился небольшой трактир, стоявший у самого моста, и Дени расслышал пьяные крики крестьян, уже успевших отметить окончание дня кружкой доброго эля. Юноша во все глаза смотрел на то, как тучная женщина вытащила наружу худощавого мужчину, крепко держа его за ухо. Сопровождавший Дени капитан лишь посмеялся:

– Каждый день одно и тоже! Ты его в реку, вмиг протрезвеет, – крикнул он тучной женщине, и та махнула в ответ рукой и потянула мужа к воде.

На мосту запахи трактира, смолы и реки смешались воедино, и Дени с шумом вдохнул новый для него воздух. Но самое удивительное ждало Дени впереди – корабль! Никогда до этого момента Дени не представлял себе, что такое красивое деревянное сооружение, с двумя мачтами, грязными поднятыми парусами и множеством разных канатов и веревок, может держаться на воде. Вид люггера работорговцев привел юношу в восторг и одновременно сильно напугал. Несколько секунд он не решался ступить на трап, пока капитан не толкнул его в спину.

– Никогда не видел корабля? – понимающе усмехнулся сопровождающий, и Дени кивнул. – Тогда надейся, чтобы не было шторма. Никогда не забуду мой первый раз. Думал, выплюну все потроха в море, – он рассмеялся, а потом махнул рукой недовольному человеку в куртке, осматривавшему погруженные ящики. – А, капитан Дукан! Я привел Вам нового пассажира!

Сам люггер был маленьким, плохо вооруженным судном с небольшим трюмом и командой всего в десять человек и капитана, по совместительству владельца судна. Палубу редко мыли, к бочке, стоявшей у грот-мачты – самой большой мачты корабля – были приставлены три табурета. Часто свободные от заданий матросы сидели тут и играли по вечерам в кости при свете луны или фонаря. Где-то в середине нижней палубы, ближе к грот-мачте, располагался люк – спуск к каютам и в трюм. Именно в этот люк и пришлось спуститься Дени после того, как капитан передал просьбу командора де Ширли.

– Удачи, астор! – кинул сопровождавший юношу стражник, и Дени спустился вниз по лестнице, а затем в трюм, где за ними захлопнулась дверь. Странно пахнущее помещение, переполненное людьми, освещалось фонарем с толстой, почти прогоревшей свечой внутри. Света с трудом хватало, чтобы разглядеть лица сидящих, и, пока Дени нашел место, чтобы сесть, он едва не споткнулся о чьи-то ноги. Однако, стоило ему опуститься на пол и прислониться спиной к стенке, усталость сразу взяла верх, и юноша уснул крепким здоровым сном. Дени не заметил, как корабль отошел от пристани.

Глава пятая

Орнуэл, графство Авера, портовый город Авера

Около трех месяцев назад

в ночь Малый флот на всех парусах выступил к Медвежьему острову, чтобы утром взять поселение Небывалых в кольцо. Опытные моряки без малейшей суеты выполняли приказания капитанов, и только на «Ветре» можно было заметить замешательство – только-только назначенная командиром корабля Лейла де Лавин медлила с приказами, из-за чего ее корвет покинул гавань последним. Зато на «Королевской удачи» первой поставили паруса. С приятным уху шелестом белоснежные полотна упали с рей и сразу наполнились ветром. Корабль дрогнул и двинулся с места. Капитан Вейлмур твердо взялась за штурвал и уверенной рукой провела судно вдоль причала, с которого ей рукой махал Руперт Мэрривей.